Норт Д. Парадокс Запада
advertisement
Д. С. Норт Парадокс Запада Для того чтобы исследовать происхождение такого понятия, как свобода в современном мире, необходимо выяснить, какие факторы повлияли на ее становление как важного элемента жизни, каковы были предпосылки зарождения идеологии, основанной на том, что свобода есть главный идеал общества, - идеологии настолько сильной, что она по сей день во многом определяет развитие мира. При этом парадоксальным представляется тот факт, что современная свобода возникла в части света, которая всего тысячу лет назад была относительно отсталой в своем развитии. Сегодня мы можем утверждать, что в истории были общества, в которых теоретически могла бы зародиться свобода. Это были общества с более совершенными экономическими системами, с более глубокими научно-техническими знаниями, придававшие больше значения искусству, литературе, проявлявшие больше стремления к знаниям вообще. И в дальнейшем развитие Запада во многом было основано на превосходстве по всем этим показателям, одновременно с увеличением свобод, над другими продвинутыми цивилизациями. Таким образом, исследование происхождения современной свободы не должно концентрироваться исключительно на анализе государственного устройства, оно должно дать объяснение подъему Запада в целом. Центральная мысль этой главы заключается в том, что экономический рост и увеличение свободы являются дополняющими друг друга процессами развития общества. Так, экономический рост обеспечивает общество ресурсами, необходимыми для существования, и, с другой стороны, условием существования общества в долгосрочном периоде является наличие политических и гражданских свобод. Почему же существует такая связь? В двух словах это можно объяснить так: четко определенные и защищенные права собственности, являющиеся необходимым условием экономического роста, существуют только тогда, когда существуют права гражданские и политические. Более же детальный анализ этой проблемы требует исследования взаимоотношений между более сложными экономиками, основанными на разделении труда, разнообразии потребностей, идей и идеологий, способствовавших увеличению разнообразия последних, влияния этих неформальных норм на институциональные изменения. В этой работе я собираюсь рассмотреть, с некоторыми оговорками, взаимосвязи, характеризующие эту эволюцию. Существование исторической связи между экономическим ростом и увеличением свободы очевидно. Как известно, родоначальники современного экономического роста, Нидерланды и Англия, были также и основоположниками представительных органов власти, а также гражданских свобод, а страны, погрязшие в западноевропейской экспансии, такие как Испания и Португалия, этих свобод развить не смогли. С другой стороны, очевидно, что эта связь не абсолютна. В дальнейшем я буду рассматривать экономики, такие как китайская, в которых наблюдались периоды экономического роста при отсутствии представительного государственного устройства или личных свобод. К таким примерам можно отнести также Советский Союз после второй мировой войны или некоторые современные азиатские страны. Экономический рост может быть необходим, но не достаточен для развития свободы. Таким образом, задача, которую предстоит решить, заключается в раскрытии тех уникальных условий, которые способствовали экономическому росту и увеличению свободы на Западе. Но существует и более фундаментальная проблема: почему экономический рост сам по себе был столь уникальным? Следует оговориться, что под экономическим ростом я подразумеваю рост выпуска на душу населения при условии, что темп роста выпуска должен опережать темп роста населения. На протяжении всей человеческой истории как производство, так и население в целом росли, но улучшение уровня жизни людей, определяемое превышением темпов роста выпуска над темпами роста населения, встречается в истории гораздо реже. Поскольку не существует статистических данных, которые бы показали нам реальное положение вещей, мы не можем говорить об экономическом росте, например, Афин пятого века до н.э., еще незатронутых разрушительной войной со Спартой, или Римской Империи в первые два столетия ее существования (1). С одной стороны, экономический рост не следует однозначно ассоциировать с промышленной революцией, как это долгое время делалось в научных кругах. Но с другой стороны, до промышленной революции продолжительный экономический рост был скорее исключением, чем правилом. Действительно, экономический рост, равно как и свобода, стал распространенным в мире явлением только после Второй мировой войны. Факторами экономического роста традиционно считаются технология, человеческий капитал (образованность и навыки людей) и экономия от масштаба (уменьшение издержек с ростом масштабов рынка). Безусловно, все эти факторы влияют на рост производительности и, следовательно, на экономический рост, но они не единственны. Если бы они были таковыми, рост давно бы уже стал повсеместен, поскольку стремление к улучшению благосостояния является универсальным человеческим свойством, и все, что нужно бы было делать обществам для достижения этой цели – это инвестировать в технологии и знания. Но как показывает исторический опыт, обществам редко удавалось делать «нужные» инвестиции. Тот факт, что общества не делают тех инвестиций, которые они должны бы были делать, объясняется отсутствием стимулов при существующих институциональных и организационных структурах. Недостатки общественных организаций лежат в основе не только экономической отсталости, но и социальной, интеллектуальной и политической отсталости тоже. Действительно, эффективная экономическая система не может существовать без хорошей политической системы, так как именно государственное устройство устанавливает и защищает экономические права. И именно в этой сложной (и еще не полностью изученной) взаимосвязи экономики и политического устройства мы должны искать причины подъема Запада. Возвращаясь на тысячелетие назад в поисках истоков современной свободы, мы должны исследовать, в какой институциональной и интеллектуальной среде зародились мотивы определенных человеческих действий. И самое главное, мы должны посмотреть динамику изменений, которые сделали Запад мировой гегемонией. I Начальные условия. Поскольку история – это наука о том, как выбор, сделанный вчера, влияет на сегодняшнее решение, любая отправная точка не только непроизвольна, но и искажает непрерывную сущность истории. Если за отправной пункт мы берем северо-западную Европу тысячу лет назад, то мы делаем это с уверенностью в том, что знаем все, что было до него. Римская империя исчезла в хаосе пятого века н.э., конец феодализму пришел примерно тысячу лет спустя, в 1500 г. Между этими двумя событиями Западной Европе удалось из анархии, царившей после падения римского порядка и вторжения германских племен, создать политическую и экономическую структуру, способствующую существенному развитию. Эта эволюция была обусловлена наследием греко-римской цивилизации, которая сохранилась, главным образом в южной Европе, изменяя и определяя институциональную среду, складывавшуюся в период с шестого по десятый века. Так, поместье явилось прямым потомком римской виллы, а зависимый колон – предшественником феодального крепостного. Сохранилось в Средние века и рабство. Римское право тоже осталось и часто служило основой развитию системы прав собственности. Средневековая церковь переняла культурное наследие античного мира. Она явилась единственным аккумулятором знаний (и действительно, монастыри часто были самыми производительными фермерскими центрами в средневековой Европе). С одной стороны, церковь была основным обладателем материального богатства, продавая индульгенции в обмен на золото и землю, но с другой стороны, ее служители были аскетами, преданными миссионерами и вели отшельническую жизнь. Но самое главное, церковь формировала единую систему ценностей, идеологические рамки, которые определяли восприятие мира средневековым человеком. Эта единая идеологическая система служила основой последующей эволюции восприятия мира, основой принятия тех или иных решений, определяющих будущее политики и экономики. Северо-западная Европа контрастировала со Средиземноморьем, очагом грекоримской цивилизации, в географическом плане. Так, Средиземноморье характеризовалось мелкими сезонными дождями, рыхлыми почвами и разнообразием возможностей для сельскохозяйственной деятельности, начиная с виноградарства и разведения оливковых плантаций до выращивания хлебных злаков, в то время как северо-западная Европа славилась обильными дождями, густыми лесами и твердой почвой, что способствовало разведению здесь домашнего скота и применению различных вариантов плуга, а также производству хлеба. Эти климатические и географические особенности определили аграрную направленность экономики северо-западной Европы. Перечисленные институциональные, интеллектуальные и географические особенности северо-западной Европы десятого столетия следует дополнить важной организационной характеристикой – отсутствием широкомасштабной экономической деятельности и политического порядка. За распадом Римской империи последовал более чем полувековой период преобладания небольших политических единиц. Какие бы преимущества она не имела, широкомасштабная экономико-политическая организация общества не получила развитие в это время. Римская империя сохранялась на Востоке вплоть до завоевания Константинополя турками в 1453 г., мусульманский мир, построенный на харизматической вере новой религии, создал империю, простирающуюся от северной Африки до Европы. Но ни эти исключения, ни короткий век империи Каролингов, не могут опровергнуть тот факт, что условия, некогда способствовавшие процветанию единой империи на всем Средиземноморье, исчезли в эпоху Средневековья. Набеги со стороны викингов, мадьяр и мусульман наложили свой отпечаток на развитие Европы. Викинги появились в Англии в 786 г., в Ирландии в 795 г., в Галлии в 799 г. Лондон был разграблен в 841г. Викинги продвигались вверх по судоходным рекам и атаковывали такие разные города, как Руан на севере и Тулуза на юге. Венгерские всадники напали на Бремен в 915 г. и достигли Орлеана в 937 г. Мусульманские пираты разбойничали в Средиземном море и нападали на прибрежные районы, как южной Италии, так и Прованса. Ответной реакцией на нападки со стороны внешнего мира стала крепость, хорошо вооруженный рыцарь и иерархичная, децентрализованная система феодализма. Крепость была неприступной для всех, самым надежным и хорошо финансируемым убежищем, способным выдержать длительную осаду и прокормить жителей, при этом боевые действия обычно велись в виде поединков между рыцарями. Так, викинги были отброшены назад при осаде Парижа в 885 г., мадьяры побеждены под Аугсбургом в 995 г., мусульманские всадники разгромлены на реке Гарильано в 915 г. Как следствие этих событий произошло восстановление порядка, развитие поместий и рост городов. Именно на основе этих начальных условий сложные взаимосвязанные изменения в политической, экономической и военной сферах способствовали созданию уникальных факторов экономического роста. Экономическая деятельность получила развитие главным образом внутри поместья и в городах. Организация феодального хозяйства предполагала разделение всей земли на поместье лорда, крестьянские наделы и общинную собственность. Большинство крестьян были обязаны нести повинности (два или три дня в неделю) и выплачивать оброк своему хозяину. Они находились в юрисдикции своего хозяина, могли искать защиты в его суде и были ограничены в своих движениях и совершении экономических сделок (2). Традиционная организация помещечьего хозяйства не способствовала экономическому росту. Изолированное положение поместий ограничивало специализацию и разделение труда и замедляло распространение новых технологий, если таковые появлялись. Отсутствие стимулов тормозило развитие навыков, знаний, совершенствование технологии. Хотя появились такие изобретения как плуг на колесах, подкова, переход от использования быков к использованию лошадей произошел лишь в девятом веке, и то довольно медленно (3). Аналогично, переход от системы двуполья к трехполью носил длительный характер. Но что было довольно быстрым в это время, так это рост населения. И этот фактор сыграл важную роль в изменении феодального уклада. Появляющиеся города были очагами быстрых экономических и политических изменений в ответ на установление порядка на больших территориях. Они стали очагами изменений в силу развития торговли. Вплоть до 1300 торговля велась преимущественно путешествующими купцами. Эти купцы часто создавали общества взаимной поддержки, некоторые из таких обществ даже требовали от своих членов иметь военную экипировку в караванных путешествиях. После 1300 значение купцов и ярмарок уменьшилось (4). Рост масштабов торговли стимулировал рост городов, и появление в них купеческих поселений способствовало их дальнейшему развитию. Местоположение городов определялось географическим положением и высокими издержками сухопутного транспорта. Таким образом, города строились в бухтах (Брюгге), на пересечении рек и дорог (Маастрихт), возле места слияния рек (Гент) или в конечном пункте торгового пути (Брюссель). II Факторы институциональных изменений. В период с десятый по шестнадцатый века в северо-западной Европе постоянно велись какие–нибудь военные действия, начиная с локальных конфликтов баронов, кончая такими широкомасштабными сражениями, какие велись во время Столетней войны. Совершенствование военного оборудования привело к принципиальным изменениям не только сущности военных действий, но и размера политических единиц (5). Войны стали обходиться дороже из-за необходимости проведения учений и из-за увеличения стоимости обмундирования. Правителям чтобы выжить требовалось больше средств, чем могло предоставить натуральное феодальное хозяйство. Поскольку финансовые нужды правителя увеличивались, появлялась потребность в большем количестве ресурсов, которые бы генерировали больше дохода в экономике. Установление порядка на больших территориях – явление, о котором говорилось в предыдущей главе, - вылилось в значительных изменениях в численности населения, росте торговли, расширении рынков и в широком развитии денежных отношений. Демографический спад в четырнадцатом веке, явившийся следствием эпидемии чумы, повлек за собой резкое уменьшение численности городского населения. В результате, сильно сократились объемы торговли и размеры налогооблагаемого дохода, а, следовательно, и доходы казны. Но спад в торговой деятельности все же не был столь сильным. Институциональная система правил и законов сохранилась и явилась основой роста экономики, когда численность населения стала восстанавливаться. Уменьшение численности населения имело гораздо большее воздействие на сельскохозяйственную организацию: изменилось отношение земля-работник, что сделало труд редким ресурсом, усилило конкуренцию среди землевладельцев, и в результате привело к изменению организации поместья и сельского хозяйства в целом. Доходы правителя, финансовые нужды которого увеличились, могли быть получены из трех источников: они могли быть конфискованы, заимствованы (главным образом, у флорентийских банкиров) или обменены на услуги, предоставляемые определенным экономическим группам. Все эти способы в истории были опробованы. Конфискация убивала курицу, которая несла золотые яйца. Со временем от выплаты долгов флорентийским и другим банкирам отказались, но только после того, как последние оказали поддержку монархам в их расточительных войнах и в свою очередь получили немало выгод от королевских монополий и милости правителей. Третий способ – получение дохода взамен на предоставление услуг, таких как обеспечение и защита прав собственности, - повлек за собой множество структурных изменений, начиная с защиты прав иностранных купцов, кончая узакониванием гильдейских и торговых правил и появлением парламента, Генеральных штатов и кортесов. III Институциональные изменения. Значение этих военных, демографических и экономических факторов для изменения институциональной и организационной среды было определяющим. В сельском хозяйстве происходил сдвиг от самодостаточного поместья, использовавшего труд раба, крепостного или свободного крестьянина, к рыночно ориентированному хозяйству, где землевладелец и крестьянин были связаны не столько традиционными правами и обязанностями, сколько появляющейся системой прав собственности. Повсеместный рост городов и расширение национальной и международной торговли стали возможны благодаря институциональным и организационным нововведениям. Распространение вексельного обращения и развитие механизмов ведения торгов и предоставления скидок требовало появления таких организаций как ярмарки, банки и финансовые дома. Система морского страхования прошла эволюцию от неформальных индивидуальных контрактов, оговаривавших условия частичного возмещения убытков, до заключения официальных контрактов, предлагаемых специализирующимися в этом деле фирмами. Морское страхование было одним из способов уменьшения рисков; другим способом была организация бизнеса, позволявшая диверсифицировать инвестиционный портфель и объединять капиталы большого количества инвесторов в одной фирме, такой как «комменда» (commenda) или акционерное общество (6). В основе механизмов защиты контрактов лежали правила заключения братских договоров в купеческих гильдиях. Эти правила развились в торговое право и распространились по всей Европе; постепенно они были включены в англосаксонское и римское право и контроль над их выполнением взяло на себя государство (7). Последний момент является очень важным. Создание экономической институциональной системы было возможно за счет издания законов и контроля над их выполнением. Создание законодательной базы является необходимым условием рыночного обмена и, следовательно, экономического роста. Развитие государства было длительным процессом, начиная с бандитского вымогательства, кончая предоставлением защиты и правосудия в обмен на выплаты в казну. Импульсом этому развитию послужил отчаянный поиск доходов, но как было отмечено выше, этот поиск принимал разные формы – в некоторых случаях это были конфискация или отречение от долга, в других случаях это было создание системы прав собственности и их защита в обмен на часть дохода подданных. И в зависимости от того, какой способ избирал правитель в условиях недостатка финансовых средств, таковым был и результат его политики: экономический рост, как в Нидерландах, или стагнация экономики, как в Испании. Но, несмотря на различный контекст экономического развития, повсеместной чертой времени стало постепенное возникновение национальных государств. Чтобы понять, в чем кроется успех Нидерланд, необходимо проследить развитие таких некогда процветавших городов, как Брюгге, Гент и Льеж, их внутренние конфликты, их отношения к бургундским и габсбургским правилам. Зажиточность этих городов, основанная на торговле шерстяной одеждой или металлами, способствовала возникновению областей с концентрацией населения в городах, с рыночно ориентированной экономикой, что было уникальным явлением в эпоху аграрного общества. Внутренние конфликты этих городов были отражением натянутых отношений между аристократами и ремесленниками и попыток создать местные монополии. Если все же монополии удавалось создать, они уменьшали производительность и замедляли рост городов. Проявление бургундского контроля выражалось в ослаблении мер по ограничению конкуренции. В 1463 г. Филипп Красивый создал представительный орган, Генеральные штаты, который издавал законы и имел право голоса при принятии решений о налогах (хотя у каждой провинции было собственный политический орган, и делегаты от сословий в Генеральные штаты имели ограниченные права). Появление этой ассамблеи способствовало дальнейшему развитию торговли. Сами бургундские (а затем габсбургские) правители, несмотря на сильную оппозицию, активно пытались уменьшить монопольные привилегии гильдий и ослабить ограничения на свободную торговлю, существовавшие в таких городах, как Брюгге и Гент. Правители получали поддержку со стороны новых промышленных центров, появлявшихся в ответ на благоприятные условия, созданные системой законов и прав собственности. Бургундцы и габсбургцы стали зажиточными людьми, и большие налоговые сборы делали Нидерланды лакомым кусочком империи Габсбургов. В результате, сильно увеличившиеся финансовые аппетиты Филиппа II привели к восстанию, разграблению Антверпена, успешному отделению семи северных провинций и торговой гегемонии Амстердама. И именно в Нидерландах, а в частности в Амстердаме, зародился экономический рост в современном понимании. Сравните эту короткую историю экономического роста с развитием Испании. Фердинанд и Изабелла после столетий вражды с маврами и непрерывных локальных войн между феодалами объединили Кастилию и Арагон с целью создания национального государства. После восшествия Карла V на престол в 1516 г. началась великая эра испанской гегемонии в Европе. Испания процветала в эту эпоху, получая большие налоговые платежи из Арагона, Неаполя, Милана, и особенно из Нидерланд. Увеличившиеся доходы соответствовали растущим расходам, так как Карл V содержал самую большую и хорошо обмундированную армию в Европе. Но еще более накладным делом было содержать и увеличивать Империю; и когда Нидерланды восстали против наследника Карла V, Филиппа II, Испания не только потеряла основной источник доходов, но и понесла дополнительные расходы, связанные с ведением войны с семью провинциями. Финансовые трудности усугубились уменьшением потоков богатств из Нового Света. Отчаянный поиск средств вынудил государство пойти на признание местных монополий, которые делали выплаты в казну, на конфискационные меры и на увеличение налогового бремени своих подданных. Результаты такой политики были вполне предсказуемы: уменьшение объемов торговли и политические кризисы в 1557, 1575, 1596, 1607, 1627 и 1647 гг. Эти противоположные сценарии экономического роста и спада с соответствующими, но незначительными поправками на время бесконечное число раз повторялись в истории, в том числе и в современном мире. Рост наблюдался в экономике, в которой институциональная среда давала стимулы к занятию производительными видами деятельности, как это было в Голландии. Спад был результатом ограничения стимулов к участию в производительной деятельности, что было следствием централизованного политического контроля над экономикой и существованием монополий. Но исторически неудачи встречались чаще, нежели успешное развитие. Экономический рост был исключением. Нормой были стагнация и упадок, отражая устойчивую тенденцию неудачных попыток в создании общественных организаций. И успехи, и неудачи экономического развития были следствием не только институциональных, организационных особенностей обществ. Они были отражением идей, идеологий – системы ценностей, определяющей человеческие поступки. IV Культурные ценности и общественная организация. Что представляет собой связь между культурными ценностями и человеческим поведением? В своем знаменитом труде «Протестантская этика и дух капитализма» (8) Макс Вебер делает акцент на значении веры. Типичный же экономист неоклассик вряд ли совсем не придает значения идеям, идеологии, системе ценностей вообще, так как считает, что люди совершают те или иные действия, преследуя свои собственные интересы. Но он вдобавок к этому предполагает, что индивидуумы знают, что именно находится в сфере их интересов, что они действуют согласно правильным теориям и, следовательно, принимают решения, приводящие к желаемым результатам. Однако в реальной действительности люди сталкиваются с неопределенностью и те модели, которые они строят с целью интерпретации окружающего мира и согласно которым они совершают тот или иной выбор, являются отражением их личного, часто очень небольшого, жизненного опыта. Таким образом, различные догмы, мифы, идеологии и идеи всегда определяли и определяют по сей день поведение людей. Каким же образом идеология оказывает такое большое влияние? Обратимся к концепции Вебера. Он считает, что протестантская этика, а особенно кальвинизм, способствовала генезису капитализма. Но в каком направлении здесь идет причинно-следственная связь, и откуда мы можем знать, что и протестантская система ценностей, и рост капитализма не обусловливались какими-то другими факторами (9)? Вебер проводит связь между религиозными взглядами и системой ценностей, между системой ценностей и экономической деятельностью, но он не показывает, как это новое отношение к хозяйственной деятельности способствовало появлению специфических институтов и организаций, стимулирующих развитие экономической системы (10). Кроме того, контрреформистский католицизм так же способствовал развитию индивидуализма и дисциплинированности, которые Вебер однозначно приписывает протестантизму. Важно изучить связь между поведенческими мотивами и эволюцией специфических институтов и организаций, поскольку такой подход дает объяснение этой эволюции. Традиционно считается, что высокая степень индивидуализма в обществе способствует экономическому росту. В своей работе «Происхождение английского индивидуализма» (11) Алан Макфарлейн прослеживает зарождение английского индивидуализма, начиная с тринадцатого века и более ранних периодов. Он описывает переменчивые, индивидуалистические отношения к семье, организации труда и к социальной структуре деревенской общины. Эта система отношений проявилась в формальных правилах, касающихся передачи собственности по наследству, а также правового статуса женщины. В более современных исследованиях Авнер Гриф (12) сравнивает торговую деятельность в Средиземноморье генуэзских купцов и купцов, принявших культурные и социальные ценности исламского общества, в одиннадцатом и двенадцатом веках. Он находит отличия в их организационных структурах, которые могут быть объяснены различием индивидуалистических и коллективистских мотивов поведения. У купцов из исламского мира существовали внутригрупповые социальные связи, которые усиливали коллективные действия. Эти связи могли быть эффективны в относительно небольших однородных этнических группах, но не способствовали рыночному обмену, появляющемуся при расширении масштабов рынков. В противоположность этому, у генуэзцев были развиты двусторонние соглашения, что повлекло за собой создание юридических и политических организаций для мониторинга и контроля над выполнением контрактов. Появление этого института способствовало развитию более сложной организации торговли и обмена. Гриф распространяет эти различные системы ценностей на латинский и мусульманский миры в целом и затем проводит связь между европейской системой ценностей и развитием экономических институтов и организаций, которая вкратце была описана мной в главе III. Но если мы полагаем, что в различным обществам присущи различные поведенческие мотивы, существование которых обусловливало появление различных институтов и организаций, то какие же факторы повлияли на эти отличий? Главным объяснением могла бы быть религия, поскольку она была преобладающей сформированной системой ценностей в досовременном мире. Однако множество работ, в которых излагается воздействие религиозных догм на экономическую активность, написано неубедительно, поскольку практически в любой религии можно найти специфические аспекты, которые теоретически тормозили бы экономический рост. К таким аспектам можно отнести исламское противостояние развитию страховых рынков (13) и христианское неприятие ростовщичества. Однако нам следует сконцентрировать внимание не столько на этих специфических нормах, сколько на процессе познания мира, в результате которого складывается определенная система ценностей. Процесс познания мира зависит от того, каким образом существующая система ценностей фильтрует информацию, полученную на основе жизненного опыта и от того, в каком временном и пространственном контексте индивидуумы набираются этого опыта. Так, христианские рамки Средних веков вряд ли создавали благоприятные условия для процесса познания. Приспособление к таким условиям в дальнейшем способствовало экономическому росту. С другой стороны, особый географический, экономический и институциональный контекст средневекового западного мира, описанный в третьей главе, создавал уникальные условия, в которых люди получали жизненный опыт, и соответствующим образом к ним приспосабливались. Фактически, все эти факторы способствовали формированию системы ценностей, способствующей экономическому росту и появлению политических и гражданских свобод. Система ценностей, воплощенная в христианской религии развивалась, за рядом исключений, в направлении, благоприятном для экономического роста. Эрнст Бенз (14) и Линн Уайт (15) утверждают, что христианская вера постепенно развилась в потребительское отношение к природе. Это отношение явилось важной предпосылкой технологического прогресса. V Что происходило в остальном мире. Вышеизложенный анализ показывает, что западноевропейский опыт был уникален и в плане появлявшихся там институтов, и в плане существовавших культурных ценностей. Но он не дает ответа на вопрос, каковы необходимые и достаточные условия экономического роста и эволюции свобод. Какие дополнительные условия, помимо экономического роста, нужны для усиления свободы в обществе? Ответа на эти вопросы мы не знаем, чему свидетельствуют неудачные попытки оживления деградирующих экономик и проведения демократической политики в современном мире. Следовательно, мы не можем объяснить, почему более продвинутые, чем западное, общества не смогли создать условий для экономического роста и развития современной свободы. Главная ошибка исследователей в области экономической истории и экономического развития заключается в том, что они ведущим фактором экономического роста считают уровень развития технологии. На самом же деле, ключевым фактором роста является институциональная структура и ее воздействие на стимулы не только к изобретениям и инновациям, но и к более эффективной организации производственного процесса, к уменьшению трансакционных издержек на рынках товаров и ресурсов, к созданию юридической системы для контроля над выполнением контрактов, к определению и защите прав собственности, и главное, к сохранению всех этих стимулов. При таком подходе мы можем не знать, как достичь желаемых результатов, но мы можем понять, почему нам не удается этого сделать. Последующий очень короткий анализ ранних продвинутых обществ, которые не смогли добиться экономического роста, будет сконцентрирован на объяснении этих неудач. В этом смысле очень показателен пример Китая. Научный подход к экономической истории, основанный на первостепенном значении технологии, не может объяснить, почему китайскому обществу не удалось остаться мировым лидером в технологическом развитии. Глобальное исследование Жозефа Нидхэма (16) дает нам представление о ранних научных и технологических достижениях Китая. Более чем два тысячелетия с момента объединения страны, китайская цивилизация была более продвинутой, чем какая либо другая, а во время правления династии Сун (в период с десятого по тринадцатый века) в стране наблюдался экономический рост. Как утверждает Хартвелл, уровень выпуска железа в Китае в 1078 г. был таким же, как в Европе в 1700 г. (17). Вплоть до правления династии Мин (начиная с четырнадцатого столетия) Китай был лидером в технологическом развитии. Исследование причин экономического роста, спада или деградации в различные периоды должно охватывать как воздействия внешней среды, так и внутренние изменения системы стимулов в обществе. В своей оригинальной работе (18) Эрик Джонс доказывает, что восточный мир был больше подвержен стихийным бедствиям (наводнениям, землетрясениям, эпидемиям), чем мир западный, а в более поздней работе (19) он утверждает, что монгольское нашествие явилось негативным фактором роста. Однако он не объясняет, были ли эти внешние факторы более существенной силой, сдерживавшей развитие, нежели структурные аспекты китайского общества. Конечно же, влияние внешних факторов сказалось на неравномерном развитии Китая, но неизменной причиной этой неравномерности было особое государственное устройство страны. Китай далеко не всегда был сильным государством, но он всегда характеризовался централизованным государственным устройством, при котором решения о правах собственности исходили из центра и могли быть изменены по прихоти императора. Централизованная система принятия решений может благоприятствовать экономическому росту, когда в интересах правителя находится создание условий, стимулирующих рост. Когда же правитель по причине финансовых проблем или по каким-то идеологическим убеждениям проводит политику, уменьшающую стимулы в обществе, это приводит к стагнации экономики. История Китая изобилует произвольными изменениями политики, которые, в конечном счете, сильно влияли на стимулы. В своей работе «Восточный деспотизм» (20) Карл Виттфогель дает неверное объяснение возникновению централизованного государственного устройства (как следствие контроля над ирригационной системой), но он верно подмечает, что система централизованного контроля не способствует продолжительному развитию общества. Здесь остается непонятным вопрос, почему периоды экономического роста не сопровождались крушением централизованного контроля и эволюцией свобод. Исламский мир, так же как и Китай, обладал большим технологическим, интеллектуальным и научным потенциалом, который мог бы способствовать экономическому росту. В период с 700 по 1100 гг., описанный в работе «Арабская сельскохозяйственная революция» (21), широкое развитие у арабов получило выращивание хлебных злаков, разведение новых сортов сельскохозяйственных культур, а также реконструкция старых и строительство новых ирригационных систем. Исламские законы устанавливали личные права на пользование водой; налоговая система стимулировала инвестиции в сельское хозяйство. Мусульманские купцы были основоположниками многих коммерческих и финансовых организаций. Объединение капитала обычно происходило посредством создания товариществ; широко использовались договора поручительства (22). Арабы изобрели производство бумаги и имели превосходство над другими народами в таких сферах, как химия и металлургия. В эпоху своего расцвета Исламская империя превосходила по размерам Римскую империю и вплоть до семнадцатого века представляла военную угрозу Европе. Таким образом, подвергается сомнению идея о том, что исламская вера не способствовала экономическому росту: Максин Родинсон утверждает, что в исламской религии нет предписаний, которые бы могли препятствовать росту, как в прошлом, так и в настоящем (23). Но что же в таком случае тормозило экономический рост в прошлом и препятствует ему сейчас (если не брать в счет страны-экспортеры нефти)? Очевидно, что люди исламской веры часто проявляли индивидуалистические стяжательские качества, ассоциируемые со стремлением достигать поставленной цели, и в других исторических условиях могли бы быть успешными предпринимателями. Таким образом, именно взаимодействие между системой ценностей в обществе и внешней средой определяет эволюцию первой. На протяжении практически всей истории исламского мира (за редкими исключениями, такими как Халифат Аббасидов в Багдаде в девятом веке) внешняя среда не благоприятствовала интеллектуальному развитию людей. Равно как окружающая среда в Западной Европе способствовала развитию гибкости ума, в мусульманском мире она, наряду с государственным устройством, развивала в людях поклонение, смирение и подавляла творческие порывы. В истории Китая были периоды, когда правители поощряли развитие торговли, но чаще правители устанавливали контроль над правами собственности и занимались конфискацией. Оттоманская Империя, к примеру, достигла своего расцвета в пятнадцатом столетии, но затем превратилась в воинствующее, грабительское государство. Империя Махала в Индии могла бы быть еще одним кандидатом на существование экономического роста. Кастовая система, безусловно, препятствовала эффективному функционированию рынка труда, но реальным препятствием экономическому росту было государство. Высокие налоги и конфискационные меры, использовавшиеся правителями, не стимулировали накопление капитала. VI Экономический рост и эволюция свободы. Вывод предыдущей главы заключается в том, что ни одно из обществ, которые могли бы претендовать на зарождение в них современной свободы, не обладало уникальными культурными ценностями и институциональной средой, благоприятствующими продолжительному экономическому росту и эволюции свобод. Почему же ни один правитель, стремившийся увеличить свои богатства, не стимулировал экономический рост и не предоставлял больше свобод своим подданным? Правитель может стать богаче посредством сбора налогов, если он будет стимулировать экономический рост. Этой цели можно также достичь созданием стимулов к увеличению производительности и разрешая подданным оставлять у себя часть увеличившегося в результате дохода. Однако в этом случае, с одной стороны, доходы казны увеличиваются, но с другой стороны, возникают угроза того, что получившие больше свобод и ресурсов подданные свергнут правителя. Подданные в этой ситуации также сталкиваются с дилеммой, так как в один прекрасный момент правитель может нарушить свои обещания и конфисковать накопленное имущество. Решением этой проблемы может служить заключение соглашений, таких, что их выполнение будет выгодно обеим сторонам, или проведение правителем политики, стимулирующей экономический рост, – например, передача прав и власти в руки подданных или их представителей. Последняя мера приведет не только к появлению представительного правительства, но и к соблюдению закона. Для воплощения такого сценария в жизнь время является главным фактором. То есть, такая ситуация возможна лишь в долгосрочном периоде; правитель может получить выгоды только от долгосрочных соглашений, а подданные не смогут доверять правителю, не изучив его поведения со временем. Если мы рассмотрим большой промежуток времени, то на первый взгляд, подобная эволюция напоминает историю Англии. Но если отнестись к этому вопросу внимательнее, то этот сценарий развития можно применить к Англии лишь с долей условности. В чем же здесь дело? Почему же такая эволюция в чистом виде не прослеживается в истории? Потому ли, что у правителей не было в этом заинтересованности, или они не знали, что именно находится в сфере их интересов, или у них и у их подданных не было времени на достижение подобных соглашений? Возможно, все эти факторы оказали свое воздействие, хотя, как показывает история, правители были заинтересованы в заключении соглашений в той степени, в которой они были заинтересованы выжать как можно больше средств из своих подданных. Но мотивирующие факторы и осознание целей являются частью системы ценностей в обществе. А окружающая среда определяет временные горизонты принимаемых правителем и подданными решений. Мотивация людей основана не только на преследовании собственных интересов. К тому же, достижение целей зависит от того, какими моделями поведения пользуется индивид при совершении определенных действий. Откуда правитель может знать, каким будет результат предоставления больше свободы своим подданным? Даже сегодня ведутся споры о том, какими методами нужно достигать экономических, политических или социальных целей. Система ценностей, лежащая в основе принятия тех или иных решений, представляет собой смесь теорий, догм, идеологии. Что же касается внешних факторов, то временной горизонт любого правителя – это краткосрочный период, не только потому, что согласно Кейнсу «в долгосрочном периоде мы все умрем», но главным образом потому, что сама природа политического процесса препятствует его продолжительности. Финансовые трудности как следствие войн или внутренних конфликтов исторически всегда были главной причиной непродолжительного пребывания правителей на троне. Но в дополнение к культурным ценностям и внешней среде существует еще один фактор, который следует принять во внимание при исследовании развития обществ – зависимость от предшествующего развития. Находясь на определенном пути развития, обществу сложно радикально изменить направление движения. Экономике длительной стагнации трудно стать экономикой роста, и наоборот. Объяснение этого феномена кроется в том, каким образом институты, существующие в обществе, влияют на поведение людей. Институты – это системы, которые люди изобретают, чтобы уменьшить неопределенность в отношениях друг с другом. Институты состоят из формальных правил, таких как законы, и неформальных норм, таких как правила поведения, обычаи, традиции. Институты создают систему стимулов, лежащую в основе развития общества в ту или иную сторону и определяющую, какие именно типы организаций возникнут в таком обществе, чтобы использовать возможности, предоставляемые данной институциональной средой. Так, если законы и правила в обществе вознаграждают производительную экономическую деятельность, то здесь, скорее всего, будут появляться такие организации, как товарищества и фирмы с целью использовать предоставленные возможности. И самое главное, собственники этих организаций и другие люди с ними связанные будут заинтересованы в том, чтобы существующие законы и правила сохранялись. Таким образом, в результате создания организаций при существующих институтах в обществе складывается группа интересов, выживание которой зависит от сохранения этих институтов. Но есть и более важный фактор, способствующий существованию зависимости от предшествующего развития: неформальные нормы поведения являются производными от культурных ценностей и, следовательно, усиливают и сохраняют существующую институциональную среду. Поэтому изменения происходят постепенно, а революции никогда не бывают столь революционными, как это подразумевает сам термин. В то время как формальные правила могут быть изменены мгновенно, неформальные нормы меньше поддаются изменениям и всегда являются препятствием резких перемен. Таким образом, продолжительный экономический рост и свобода создают по мере своего развития поддержку в обществе, благодаря чему сохраняются. Равно как и экономическая стагнация и тоталитарный режим с централизованным бюрократическим контролем создают себе мощную поддержку (в лице тех же бюрократов) для дальнейшего существования. Следовательно, даже если бы правитель и захотел сменить направление развития общества от стагнации в сторону экономического роста, он встретил бы сильное сопротивление со стороны определенных групп интересов. И такие ситуации в истории не раз встречались. VII Парадокс Запада. Теперь мы готовы открыть парадокс Запада. В нашем понимании все еще есть пробелы, и некоторые загадки не удалось разрешить. Кроме того, более тщательное исследование этой проблемы должно уделить больше внимания издержкам, возникающим в ситуации экономического роста и увеличения свобод. В истории было много примеров неудачного развития обществ. Но в целом, качество жизни людей и безопасность, защищенность в гражданской, политической, религиозной и экономической сферах увеличились. Делая акцент на институциональной, организационной структуре общества, мы можем исследовать взаимосвязь между экономическим и политическим устройством в контексте изменений, вызванных изменениями поведения людей или некими внешними силами. При таком подходе к проблеме мы можем объяснить неудачное с точки зрения экономического роста развитие Китая и исламского мира. Централизованный политический контроль в условиях неопределенности ограничивает возможности, предоставляемые людям, вследствие принятия политических и экономических решений. Именно отсутствие широкомасштабного политического и экономического порядка создало условия, благоприятные для экономического роста и свобод. В такой конкурентной децентрализованной среде людям предоставляется гораздо больше возможностей осуществлять те или иные действия, а, следовательно, существует больше вероятности экономического роста. Несмотря на некоторые неудачи, развитие Западной Европы в целом было более успешным, нежели развитие восточных империй именно в силу наличия конкурентной среды. Последний момент заслуживает особого внимания. Конкуренция среди многочисленных политических единиц создавала творческий потенциал. Европа политически была раздроблена, но ее объединяла единая система ценностей христианства и информационные, транспортные связи, что выразилось в быстром распространении научных, технических и культурных достижений. Мы не можем рассматривать успешное развитие Нидерланд и Англии отдельно от развития остальной Европы. Безусловно, итальянские города-государства, Португалия, Германия отставали в своем развитии от Нидерланд и Англии, но многочисленные изобретения, например, в банковской сфере, судоходстве, сделанные первыми внесли большой вклад в развитие последних. Отсутствие широкомасштабного тотального контроля в Европе в эпоху раннего Средневековья означало, что решения принимались, главным образом, в городах и в феодальных поместьях. Принятие тех или иных решений обусловливалось культурным наследием, которое определяло восприятие мира людьми. Для начала рассмотрим роль городов в континентальной Европе. Города в западной средневековой Европе были представлены как итальянскими городамигосударствами, так и крепостями, построенными в ответ на внешнюю агрессию, а также местными административными центрами. Но в любом случае главным фактором их развития была степень независимости от государственной власти. Европейские города отличались от городов других регионов именно относительно высокой степенью свободы. Города воспользовались появлением новых возможностей по мере установления порядка и снижения издержек торговли – венецианские и генуэзские купцы начали активную торговлю в Средиземном море, нидерландские города стали торговать шерстью и металлами. Развитие торговли привело к формированию, наряду с уже существующими короной и духовенством, новых групп интересов – торговых. Свобода передвижения и заключения сделок способствовала экономическому росту, равно как и защита прав собственности. Протестантская Реформация дала начало еще одному виду свободы – свободы совести и вероисповедания. Экономическая, религиозная свобода и представительное правительство стали основополагающими моментами развития Европы. Развитие торговли с одиннадцатого по четырнадцатый века стимулировало не только рост городов, но и появление торговых связей между северо-западной Европой и Средиземноморьем. Развитие ярмарок, гильдий, торгового закона, распространение вексельного обращения требовало создания институциональной основы политического и экономического порядка. Необходимо было создание правил игры как внутри города, так и между политическими единицами. Политический и экономический уклад в нидерландских городах был красноречиво описан Генри Пиренном (25). Он описывает создание институциональной системы демократического порядка в процветающих городах, которая со временем была подорвана гильдейскими монополиями и борьбой за власть между аристократами и горожанами. Но с точки зрения Пиренна, демократия в городах могла распространяться и распространялась только на привилегированные сословия: средневековые люди не знали и не могли знать свободы и равенства, доступных всем (26). Для Пиренна это была прагматичная демократия, далекая от современного понимания демократии. Все это верно, но Пиренн описывал только часть процесса глобальных изменений. Смена политического порядка и неизбежные внутренние конфликты повсеместно встречаются в истории в ситуации экономического развития. Главная мысль этой главы заключается в том, что изменения носили постепенный характер, встраиваясь и изменяя уже существующую институциональную среду, подстраиваясь под превалирующую систему ценностей. Англия шла по направлению к экономическому росту и свободе другим путем, нежели континентальная Европа. Ее географическое положение делало страну менее подверженной внешним нападкам и не требовало содержание постоянной армии. Как отмечает Макфарлейн, культурные ценности тоже были разными. Английские политические институты отличались по нескольким важным параметрам от институтов на континенте. Самым главным отличием было единство английского парламента. На всю страну был один парламент, не было региональных органов, как во Франции, Испании и в Нидерландах. Не было разделения на сословия. Как отмечает Мэтленд, удивительным был тот факт, что с незапамятных времен простые горожане и дворяне сидели на одной скамье (27). И в континентальной Европе, и в Англии изменение статуса крепостного и свободного работника в рамках феодального поместья не сопровождалось изменением восприятия обществом этого класса как низшего. Скорее, постепенное развитие долгосрочной аренды и уменьшение повинностей было следствием уменьшения рабочей силы в результате демографического спада в четырнадцатом веке. Рассматривая развитие рынков, городов, торговли как результат усиления порядка и демографических перемен, не стоит забывать о финансовых трудностях правителей. Эти трудности были следствием постоянных войн с враждебными политическими единицами и увеличения издержек ведения военных действий. Финансовые трудности правителя сыграли важную роль в политических и экономиче6ских преобразованиях того времени. Так, в период с 1200 по 1500 гг. многие крупные феодалы в Западной Европе постоянно враждовали, вели военные действия, объединялись, и таким образом постепенно стали образовываться национальные государства, но их становление было продиктовано не столько стремлением увеличить политическую силу и защищенность, сколько стремлением получать больше доходов в казну. С развитием денежного обращения выплаты стали осуществляться в денежной форме, поэтому в четырнадцатом и пятнадцатом веках доходы правителей сократились из-за уменьшения арендных платежей вследствие уменьшения численности населения. В то же время, из-за увеличения масштабов военных действий и стоимости военного обмундирования и техники, финансовые аппетиты правителей росли. Уменьшение доходов и увеличение расходов ставили европейских королей в тупик. Сложившиеся обычаи и традиции не давали возможности увеличивать налоговые ставки, а король, нарушавший эти обычаи, рисковал быть свергнутым. Вассалы короля часто были более могущественны, чем он сам, а, объединяясь, представляли существенную угрозу. Более того, вассалы могли объединиться с иностранным королем, чтобы свергнуть своего, и иногда это делали. Таким образом, увеличение налогообложения вассалов было очень опасно для короны. В то время как степень свободы правителей была разной, все они были в силе предоставлять своим подданным привилегии – права собственности – в обмен на выплаты в казну. По мере того, как масштабы торговли выходили за пределы отдельного города или поместья, купцы осознавали, что издержки защиты своей деятельности можно уменьшить путем передачи этой функции в руки государства, и были готовы платить королям за предоставление защиты. С тем чтобы предотвратить возможность уклонения от выплат в казну и не допустить потери дохода, правители предоставляли права на отчуждение земли и на передачу земли по наследству, обеспечивая таким образом более эффективную систему прав собственности. Городам предоставлялись торговые привилегии в обмен на ежегодные выплаты, иностранным купцам давали больше прав, а также освобождение от гильдейских ограничений в обмен на часть выручки. Гильдии получали эксклюзивные монопольные права и должны были осуществлять выплаты короне. Конкуренция среди национальных государств была одновременно источником изменений и ограничением действий правителей внутри государства. Именно конкуренция заставляла корону обменивать права и привилегии на часть дохода подданных, в частности это касалось предоставления представительным органам, таким как Генеральные штаты, Парламент, кортесы, права осуществлять налоговые сборы. С другой стороны, конкуренция между государствами давала больше возможностей для подданных: они могли бежать из своей страны или переправлять свое богатство за границу, что являлось сдерживающим моментом в действиях правителя. Но с этого момента сценарии развития начинают расходиться. В некоторых странах представительные органы сохранились и расширили свои права, явившись основой представительного правительства, в других они потеряли свое значение или вовсе исчезли. При этом решающим фактором было увеличение переговорной силы между правителем и его подданными. Заключая соглашения, стороны принимали во внимание следующие моменты: 1.) выгоды, которые подданные получат от предоставления государством защиты прав собственности; 2.) степень приближенности подданных к правителю – другими словами, способность конкурентов, как внутри, так и за пределами государства, захватить власть и предоставлять те же услуги; 3.) структура экономики, определяющая выгоды и потери государства от различных способов налогообложения. Например, в Нидерландах производительность городских экономик поддерживалась благодаря политическому укладу и защите прав собственности. Организация экспортной торговли была устроена таким образом, что было легко собирать экспортные пошлины размере, который не ухудшал конкурентоспособности торговцев. Но финансовые запросы Филиппа II породили убеждение в том, что экономика может процветать только в условиях независимости. Противостояние правителю было инициировано Генеральными штатами, которые в 1581 г. объявили суверенность провинций. В результате, семь северных провинций добились независимости, и сложившаяся в Амстердаме и Нидерландах экономико-политическая система была не только эффективна, но и обладала многими атрибутами политических и гражданских свобод. В Англии, как и на континенте, доля доходов от феодального хозяйства в общих доходах государства со временем уменьшалась. Доходы страны от внешней торговли возрастали. Главным экспортным товаром, приносившим значительные доходы короне, была шерсть. В классической работе Эйлин Пауэрс (28) описывается, каким образом происходило взаимодействие между тремя группами, задействованными в торговле шерстью: производителями шерсти, имевшими представителей в Парламенте, торговцами и короной. Между ними было заключено соглашение, согласно которому купцы имели монопольное право на экспорт шерсти, Парламент имел право устанавливать экспортные пошлины, а корона получала выплаты в казну. Во времена правления Тюдоров английская корона находилась в зените власти, но она никогда не захватывала полного контроля над системой налогообложения, как это делали правители во Франции и в Испании. Конфискация церковных земель и богатств отстранила от правителя многих лордов и большую часть духовенства. Стюарты унаследовали политику Тюдоров, и история противостояния короны и Парламента всем хорошо известна. Для нашего анализа представляют интерес два аспекта этого противостояния. Во-первых, принятие общего права в качестве основного. Во-вторых, связь между существованием монополий и ограничением свободы. Согласно Дэвиду Саксу, концепция свободы выросла в противостоянии государственной власти, основным воплощением которой является создание экономических монополий (31). Испанская корона стала абсолютистской монархией. Национальное государство, образованное Фердинандом и Изабеллой, объединило два очень разных региона, Арагон и Кастилию. Арагон был отвоеван у арабов во второй половине тринадцатого века и стал ведущим торговым центром. Кортесы представляли интересы купцов и играли большую роль в государственной политике. Но Кастилия, постоянно враждовавшая с маврами, не имела влиятельного торгового сословия. Кортесы здесь не были столь сильны, и Изабелле удалось подчинить себе непокорных баронов и церковь. В результате сложилась централизованная монархия и бюрократический аппарат, и именно Кастилия определила институциональное развитие Испании (и, в конечном счете, всей Латинской Америки). Испанская гегемония была возможна за счет средств, получаемых от габсбургской империи и за счет богатств из Нового света, но когда доходы из этих источников сократились, корона была вынуждена увеличивать налоги и использовать конфискационные меры, что привело, как уже было упомянуто выше, к пагубным последствиям. Экономические монополии и централизованный политический контроль шли рука об руку. Путь, избранный Испанией, оказался длительным и привел к трем столетиям стагнации экономики и политической нестабильности, которая прекратилась только с кончиной Франко в середине двадцатого века. Более того, вместе с испанским наследием в латиноамериканский мир перекочевал ряд институтов и организаций, не стимулирующих ни продолжительный экономический рост, ни развитие политических и гражданских свобод. Различное развитие Нидерланд и Англии, с одной стороны, и Испании и Франции, с другой, может быть объяснено существованием различной переговорной силы между правителями и подданными в этих государствах и различными источниками этой переговорной силы, рассмотренными выше. Мы можем проследить географический, экономический и институциональный контекст, в котором сложились различные условия развития этих стран. Переговорная сила может быть сильным фактором изменений, но не стоит забывать и о значении культурных ценностей. В Западной Европе сложилась единая система ценностей христианства. Но эволюция этой изначально единой системы ценностей происходила по-разному в различных частях Европы, так как люди сталкивались с разными условиями и набирались разного опыта. В Нидерландах и Англии жизненный опыт людей способствовал эволюции системы ценностей по направлению к современному восприятию свободы. Напротив, опыт Испании не только увековечил традиционную антипатию к экономической деятельности, но и сохранил культурные ценности, лежащие в основе иерархичного средневекового уклада. Эволюция системы ценностей в Англии наиболее кратко и хорошо изложена во введении к первому тому работы Хекстера, в котором он противопоставляет средневековые свободы в Англии в 1500 г. – требования защиты определенных прав тех людей, кто этими правами обладает, – с Петицией о правах, изданной Парламентом в 1628 г. – петицией о предоставлении свободы на законодательном уровне, исполнение которой стало первым шагом на пути к современной свободе (32). Доступ к свободе в средневековом обществе определялся его иерархической структурой; крепостные крестьяне, рабы и другие зависимые люди не могли претендовать на получение свободы. Петиция о правах предоставляла всем англичанам набор прав, защищенных законом. Изменение отношения к правам индивидов повлияло на эволюцию системы ценностей в период с 1500 по 1628 гг. Удачное сочетание системы ценностей с определенными условиями, существовавшими в Нидерландах и Англии, способствовало институциональной эволюции экономического и политического уклада. В равной мере оно стимулировало изменения в интеллектуальной сфере, приведшие не только к протестантской революции, но и к складыванию системы ценностей, благоприятствующей экономическому росту и эволюции свобод. Противоположные условия развития Испании и в меньшей мере Франции определили развитие системы ценностей в направлении, усиливающем существующую институциональную структуру и сдерживающем экономический рост и развитие политических и гражданских свобод. Это исследование оставляет нас на полпути эволюции современной свободы. Взаимодействие культурных ценностей и окружающей среды определяло политические действия и совершаемые выборы и логически обосновывало их. Но, в конечном счете, идеи свободы приняли независимый, личностный характер. Могущественная идеология, в дальнейшем перевернувшая мир, оказалась в руках отдельных личностей, таких как Хоббс, Лок, Монтескье. Но это уже другая история. * Brad Hansen, my research assistant, was a continual and much appreciated help in writing this chapter. Priscilla Scott provided encouragement and advice at just the right time. Avner Greif, Philip Hoffman, Joel Mokyr, and John Nye all read earlier drafts and gave me valuable suggestions. Endnotes: 1. Douglass C. North, Structure and Change in Economic History (New York, 1981). chap. 8. 2. Charles Previte-Orton, The Shorter Cambridge Medieval History I (Cambridge, 1960): 442-45. 3. Joel Mokyr, The Lever of Riches (New York, 1990), chap. 3 4. R. DeRoover, "The Organization of Trade," in M. M. Postan, E. E. Rich, and E. Miller, eds., The Cambridge Economic History of Europe 3 (Cambridge, 1965): 46-70 5. Richard Bean, "War and the Birth of the Nation State," JEH 33 (1973): 203-21. 6. Douglass C. North, "Institutions, Transactions Costs and the Rise of Merchant Empires," in J. Tracy, ed., The Political Economy of Merchant Empires (Cambridge, 1991), 22-40. 7. Paul Milgrom, Douglass C. North, and Barry Weingast, "The Role of Institutions in the Revival of Trade: The Law Merchant, Private Judges, and the Champagne Fairs," Economics and Politics 2 (1990): 1-24. 8. Max Weber, The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism (New York, 1958). 9. R.H. Tawney, Religion and the Rise of Capitalism (New York, 1926). 10. James Coleman, Foundations of Social Theory (Cambridge, MA, 1990), 6. 11. Alan Macfarlane, The Origins of English Individualism (Oxford, 1978). 12 Avner Greif, "Reputation and Coalition in Medieval Trade: Evidence on the Maghribi Traders," JEH 49 (1989): 85782, and "Cultural Beliefs as a Common Resource in an Integrating World: An Example from the Theory and History of Collectivist and Individualist Societies," in P. Dasgupta, K-G Maler, and A. Vercelli, eds.. The Economics of Transnational Commons (forthcoming). 13. Timur Kuran, "The Economic System in Contemporary Islamic Thought," International Journal of Middle East Studies 18 (1986): 135-64. 14. Ernst Benz, Evolution and Christian Hope: Man's Concept of the Future from the Early Fathers to Teilhard de Chardin. (Garden City, 1966). 15. Lynn White, Medieval Religion and Technology (Berkeley, 1978). 16. Joseph Needham, Science and Civilization in China (Cambridge, 1954). 17. R. M. Hartwell, "Markets, Technology and the Structure of Enterprise in the Development of the Eleventh Century Chinese Iron and Steel industry," JEH 26 (1966): 29-58. 18. Eric Jones, The European Miracle (Cambridge, 1981). 19. Eric Jones, Growth Recurring (New York, 1988). 20. Karl Wittfogel, Oriental Despotism (New Haven, 1957). 21. Andrew Watson, "The Arab Agricultural Revolution and its Diffusion, 700-1100," JEH 34 (1974): 8-35. 22. Claude Cahen, "Economy, Society and Institutions," in P. M. Holt, A. K. S. Lambton and Bernard Lewis, eds., The Cambridge History of Islam 2 (Cambridge, 1970), 511-38 23. Maxine Rodinson, Islam and Capitalism (New York, 1974). chap. 4. 24. William McNeill, The Rise of the West (Chicago, 1963), 556. 25. Henri Pirenne, Early Democracies in the Low Countries (New York, 1963). 26. Ibid, 168. 27. Frederic W. Maitland, The Constitutional History of England (Cambridge, 1963), 175. 28. Eileen Power, The Wool Trade in English Medieval History (New York, 1965). 29. William Stubbs, The Constitutional History of England (Oxford, 1896) 3:599. 30. G.R. Elton, The Tudor Revolution in Government (Cambridge, 1953), 4. 31. David Harris. Sacks, "Parliament, Liberty and the Commonwealth," in J. H. Hexter, ed., Parliament and Liberty from the Reign of Elizabeth to the English Civil War (Stanford, 32. J. H. Hexter, in ibid, 2,1. 1992) 86.
