Файл «Коляда»

Персоны. Николая Коляда
Коляда-place
Нельзя ходить в театр «с холодным носом», говорит самый страстный и лиричный
(не смотря на матерщину) драматург и режиссер современности
«Давайте подводить итоги, пока итоги не подвели нас». Николай Коляда процитировал
Илью Ильфа и быстро набросал реестр «наколядованного» за прошедший год. Три
премьеры: «Гамлет», «Курица», «Женитьба». Участие в нескольких фестивалях: в Самаре,
Омске, Волгограде, Нижнем Новгороде, гастроли в Польше. Успех спектакля «Амиго» на
«Золотой маске». Выпуск еще одного сборника пьес. 50-летний юбилей, наконец. Среди
всех впечатлений как самое сильное он выбрал летнюю, тоже юбилейную «Евразию»,
конкурс молодых драматургов, который сам и придумал 5 лет назад. Было много гостей:
писатели, столичные критики. По традиции собрались в его деревенском доме в Логиново,
несколько дней читали пьесы, обсуждали. Пришло время разъезжаться. Ждали автобусов,
веселые, немного пьяные. Тепло, музыка, человек сто во дворе — и в это время начался
ливень. Многие разулись, разделись и стали танцевать. «И такое счастье нас переполняло:
от прочитанного, от выпитого, в лужах и под дождем…»
Переступите через мой труп
Когда у человека столько видов деятельности, и в каждой он заметен, так и тянет задать
тривиальный вопрос, какое дитя самое любимое. Николай Коляда — драматург,
основатель школы. Николай Коляда — режиссер, основатель театра. Николай Коляда —
главный редактор журнала «Урал». Николай Коляда — преподаватель Екатеринбургского
театрального института. Сначала он отвечает уклончиво: мол, стараюсь хорошо
выполнять любую работу, данную господом Богом или правительством Свердловской
области. Потом признается: главное его дело — это пьесы писать. Уже написано 93. Из
них на сцене живет 55. Некоторым повезло больше других: например, «Мурлин Мурло» с
Еленой Яковлевой в главной роли в репертуаре московского «Современника» вот уже 18
лет. Я вспоминаю, как лет десять назад именно эту пьесу критики называли
эпизодическим явлением русского театра: ее время быстро пройдет. Критики, как всегда,
ошиблись. Коляда, как всегда, прав. Сегодня он не один, у него последователи. В лонглисте национальной премии «Дебют» в номинации «драматургия» из 12 человек со всей
России пятеро — его ученики.
— Я когда прочитал список в интернете, чуть не расплакался от радости. Ну, Коляда,
удалось все-таки! Меня молодого не поддерживали, били по рукам и ногами в живот:
«мерзость, скотоложство». Поэтому я знаю, как тяжело молодым, им нужно помогать. В
журнале «Урал» мы еще в 1999 году учредили молодежный литературный клуб
«Лебядкин», каждый девятый номер отдан начинающим писателям и поэтам. У меня
вышло 6 сборников собственных пьес и 8 сборников пьес моих учеников. Нельзя же за
успех цепляться бесконечно и повторять: «Я первый, я лучший». Пик моей популярности
пришелся на вторую половину 90-х, теперь пусть другие получают премии и награды. А
мне приятно, что под моим «знаменем».
— Вас «обвиняют» в создании собственной драматургической школы…
— Не знаю, как это получилось, я ничего специально не делал, может, звезды сошлись.
Ругаю учеников как сумасшедший: не пишите, как Коляда. Меня радует, что Олег Богаев
не похож на меня, Саша Архипов не похож, и Аня Богачева своеобразна. А вот Вася
Сигарев черпает из той же «ямы». Сегодня иду на занятия в театральный, опять буду их
долбить: говорите своим голосом, переступите через мой труп. И я когда-то был увлечен
Вампиловым и Арбузовым, преклонялся, подражал, но выбрал свой путь.
— 8 лет назад этот путь неожиданно для многих вывел вас в редактора журнала
«Урал». Задумка была, как я понимаю, известным именем спасти утопающего?
— Идея принадлежала Валентину Лукьянину: позвать Коляду, и на журнал сразу
обратят внимание. У меня тогда было много дел. Но если произносят такие слова, как
«помогите», я кидаю все и бегу помогать. Как поднимали подписку? Льготами, работой с
библиотеками, криком-ором, чтобы о нас услышали. В начале подписка составляла всего
237 экземпляров, сейчас — 3300. Все равно мало, конечно. Но наши читатели — это тот
«кислород», который необходим, для того чтобы общество дышало. Все лучшее, что было
написано на Урале за это время, опубликовано в журнале.
— Вы говорите, что пик популярности позади. Но сегодня Николай Коляда —
признанный, мэтр.
— Однако ни «Ревизор», ни «Гамлет» не были отобраны на «Золотую маску». И за
спектакль «Ромео и Джульетта», который до сих пор вспоминают как откровение и просят
диски с записью, я ничего не получил. Мне это смешно. Наплевать. Когда в апреле возили
в Москву «Амиго», столько натерпелись, что пропади эта «маска» пропадом:
высокомерие, мертвечина и банкет с плавленым сырком. Чувствуется, что люди здесь
зарабатывают, им не до искусства. Атмосфера провинциальных фестивалей другая: хлебсоль. Нам ведь многого не надо, услышать бы «мы вам рады», и уже хорошо.
Конечно, мне нравится, когда меня хвалят. Другое дело, когда ты эти награды получил,
нужно улыбнуться и убрать их в угол. А если все те слова, что говорят на вручении
премий, воспринимать всерьез, в голове будет стучать: «ты гений, ты гений», — так
можно и с ума сойти.
Бриллиант за десять тысяч
— Николай, вы много общаетесь с писателями и с артистами. Они отличаются
принципиально?
— И те, и другие как малые дети, порода такая, каждый на себя одеяло тянет. Из носу кап,
в руки хап. Не понимают, что надо общее дело делать. Журнал, спектакль —
коллективное творчество. Собираюсь поставить «Короля Лира» с поучительной целью,
чтобы поняли: нужно соединять, а не рвать на части.
— А в «Гамлете» артисты чему учились?
— Актерскому мастерству. Мы странно репетировали. Пять месяцев делали этюды с
предметами: давили яблоки, рвали лаваш; все записывали на видео, было смешно и
весело. Ставить начали за месяц до премьеры, лишь 20 процентов сделанного вошло в
спектакль, остальное сохранилось как школа актерского мастерства.
— Многие театры жалуются на нехватку молодежи, а у вас и зрелые роли играют
порой юные ребята.
— Возможно, я по натуре ближе молодым. Коллектив у меня замечательный. И
немаленький: 54 сотрудника. Есть просто выдающиеся, редкие артисты — Олег Ягодин,
Ирина Ермолова, бриллианты, вокруг которых можно выстраивать что угодно, брать
темы любой сложности.
— Если бы Олег остался работать в Екатеринбургском драматическом,
классическом театре, он бы, конечно, и там был заметен, но вряд ли так блистал…
— Наверное. Он артист современного стиля. Когда Олег произносит монолог «Быть или
не быть», я открываю дверь в своем кабинете и слушаю: мороз по коже. И никакой
звездной болезни. К Новому году готовили сказку «Морозко», он там Леший. Казалось
бы, мог отказаться, «не царское это дело» для Гамлета; нет, он за все берется. Как и я: и
пол в театре мою, и убираю после спектаклей, и за игрушками езжу. Это мой театр.
— «Коляда-театр» продолжает частную жизнь?
— Да, он на самоокупаемости. Мы зависим прежде всего от продажи билетов. На
последнюю премьеру, «Женитьба», подняли цены до 350 рублей, это дорого для
андеграундного театра даже по европейским меркам. Билеты раскупили. А для Москвы,
наоборот, дешево. В конце января на сцене театра «Современник» будем представлять
пять постановок. Я собирался играть спектакли тоже за 350 рублей, но мне сказали: «Что
вы». Цены назначили от 500 до 2000 рублей.
— Сколько стоит в среднем постановка спектакля?
— Самый дорогой у нас — «Гамлет», 90 тысяч рублей. Деньги на постановку обычно
вкладываю свои. Я получаю достаточно большие авторские гонорары, когда идут мои
пьесы. «Современник», например, за вечер собирает 1,5-2 миллиона рублей, я получаю 8
%. Выходит 5-8 тысяч долларов в месяц, почти все идет в театр. У нас самая лучшая в
городе аппаратура, прекрасное сценическое освещение и т.д. Но зарплата артистов
недостаточно высокая. Олег Ягодин, занятый во многих постановках в главных ролях,
имеет 10-12 тысяч рублей в месяц.
— Как строятся ваши взаимоотношения с властью? Зачем власть культуре?
— Только для финансовой поддержки. Все-таки трудно столько лет тащить театр за свой
счет, надеюсь на помощь. Летом планирую провести второй фестиваль «Коляда-place»: 28
спектаклей по пьесам моим и моих учеников в постановке разных театров. Обратился в
федеральное министерство, отправил документы. Они пришли обратно: якобы неверно
оформлены. А на ушко мне посоветовали походить по кабинетам, мол, откат в
министерских учреждениях составляет 30 % запрашиваемой суммы. А что значит откат?
Давать взятки людям, которые распоряжаются бюджетными деньгами. Они что,
меценаты? Кто-то, может, считает это нормальным, но на моей голове последние волосы
зашевелились. В эту игру я не играю. Лучше позвоню друзьям, обращусь к артистам, чтоб
пояски затянули еще потуже… В итоге помогла местная власть: на фестиваль обещали
выделить средства правительство Свердловской области и администрация Екатеринбурга.
Чернуха и «белуха»
— В ваших спектаклях всегда большое количество реквизита, вы не минималист. В
«Курице» штук 200 игрушечных свинок, пространство «Гамлета» заполнено
репродукциями портрета Моны Лизы. Почему вам так важен мир вещей?
— Большие портреты-негативы Джоконды я увидел однажды на рынке и сразу купил 40
штук, еще не зная, зачем. Концепции не было, все рождалось в процессе: во что
превращается красота, облюбованная до отвращения, захватанная до похабства. Реквизит
для меня — подспорье, толчок. Бывает, репетиция идет как-то вяло. «Подождите, говорю,
схожу за реквизитом». Через 10 минут возвращаюсь с чем-то новым в руках, с идеей в
голове — и дело двинулось. Иногда сам удивляешься, откуда что берется.
Как-то зашел в магазин купить еду кошкам, вижу, висят какие-то копыта, на муляж
похожие. Объясняют: «Это для вашей собачки, живые кости, по специальной технологии
обработанные. Запах сохраняется, а вредных веществ нет. Можем предложить еще
свиные, козьи». Беру все. Меня узнали: «Вам для спектакля?» «Да, для «Гамлета». «Там,
вроде бы, про другое было». «Про это, про это, мне лучше знать: про смерть, про кости»…
В спектакле Гамлет произносит свой знаменитый монолог на костях. А в массовых
сценах, когда артисты берут в руки эти копыта и наступают на зрителя, они как бы
кричат: «Мы вас побьем за весь прогнивший русский реалистический театр».
— Вы его ненавидите, реалистический театр?
— Ненавижу. Зацелованный до смерти Чехов, зацелованный до смерти Гоголь. Когда я
такое вижу, думаю: как не стыдно, во что вы превратили театр, в мертвечину, а ведь он
живой, вечный. И Гоголь, Толстой, Горький — вечные. Читаешь — сердце волнуется.
Смотришь на сцену — все в белых платьях, воздух не шелохнется. Сегодня не может быть
такого театра — другой нерв у времени. В «Женитьбе» я от души стебался над театром
Станиславского, их понятием «белухи».
Когда мне начинают говорить про русскую душу, великую и прекрасную, а ты, мол,
чернушник-порнушник, черпаешь из помойной ямы, Россию не любишь, только грязь
замечаешь, я думаю: они что, мои пьесы не читали, спектакли не смотрели? Не
чувствовали, сколько в них боли и любви? Когда Ирка (Ирина Ермолова в роли
Джульетты, М.Р.) берет Олега на руки и качает его, так ведь она всех своих не
родившихся детей качает. Лучше бы эти чистые и духовные прибрали вокруг своего дома.
Когда мне указывают, что и как делать, это не просто обидно, это ранит глубоко в сердце.
— Некоторые зрители на ваших спектаклях то гомерически смеются, то
истерически плачут. Рыдать в театре — это нормально?
— Где еще поплачешь хором, как не в театре? Я всегда так спектакли выстраиваю:
смешно, смешно, смешно — и страшно, грустно. Сначала посмеешься от души, потом
поплачешь, так театр устроен, так жизнь устроена. Вот в Германии другой театр. Там
нельзя плакать в зрительном зале, воспитание не позволяет, отношение к искусству. Но в
большинстве стран, как и у нас, театр идет не от головы, а от сердца.
А чой-то вы во фраках?
На фестивале в Самаре после просмотра «Ревизора» в постановке Коляды критики в
очередной раз устроили битье: «Да когда же герои Коляды выйдут на сцену не в
телогрейках и ватниках, а во фраках»? 4 декабря драматург и режиссер, «уральская
икона», на которую кто-то молится, кто-то отворачивается, отмечал полувековой юбилей.
Сидит мэтр в неизменной тюбетейке в зрительном зале, открывают двери, и все его
артисты выходят на сцену — во фраках. «Было чудовищно смешно!».
— «Деньрожденческий вопрос»: каково Коляде в 50 лет?
— Не знаю, не чувствую. Здоровье есть, бегаю. Скорость высокая. Что было раньше, не
вспоминаю, вообще назад не оглядываюсь. Особых планов тоже не строю: идет жизнь
сама по себе. В январе отмечу еще один юбилей — журнала «Урал», с которым я почти
ровесник. Затем новые постановки, пьесы, фестивали, «Евразия» — еще один круг.
Далеко не последний.