лекция № 10 Марк Твен

Лекция № 9
Марк Твен (1835—1910)
Популярность Твена при жизни была велика — не померкла и после. Его
современники в США восхваляли его как "бесподобного развлекателя публики".
Репутация "шутника" и "забавника" доставила Твену много горьких минут,
особенно в последние десятилетия его жизни.
Сама биография Марка Твена служит ярчайшей иллюстрацией
осуществления "американской мечты", доказательством головокружительных
возможностей, которые открываются в Америке любому талантливому и
деятельному человеку, независимо от его социального происхождения. Сэмюэл
Ленгхорн Клеменс, творивший под псевдонимом Марк Твен (на лоцманском
жаргоне: "мерка два", то есть безопасная для судоходства глубина в две сажени
— своего рода творческое кредо писателя), был уроженцем американского Югозапада.
Сэмюэл Клеменс родился во фронтирской деревушке Флорида, штат
Миссури, а через четыре года семья перебралась в городок Ганнибал на берегу
Миссисипи. Отец Твена, мировой судья, умер, когда сыну было одиннадцать лет,
и тому пришлось оставить школу, чтобы зарабатывать на пропитание. Основное
население региона составляли тогда скотоводы и фермеры. Быт их был труден, и
большим подспорьем в суровой фронтирской жизни служил юмор, умение
посмеяться над ситуацией и над собой. Твен, с детства предоставленный самому
себе, рос среди носителей фольклорной традиции фронтира и глубоко воспринял
характерные для нее байки, анекдоты и рассказы-розыгрыши. Это и был тот
свежий источник, который питал затем его творчество.
Твен всегда писал лишь о том, что хорошо знал. А знал он немало: его
жизненный опыт к началу писательской карьеры оказался весьма обширным. Он
успел поработать типографским наборщиком, два года проплавать помощником
лоцмана, а затем лоцманом по Миссисипи, повоевать ополченцем в армии
конфедератов в Гражданскую, пока, как он пояснил, ему не "стало совестно
сражаться за сохранение рабства". После этого он двинулся в Неваду и
Калифорнию, сотрудничал в газетах, печатая юмористические рассказы и скетчи
о Западе, которые затем вошли в сборник "Знаменитая скачущая лягушка из
Калавераса" (1867).
Уже ранние рассказы обнаруживают специфику твеновского юмора — его
неразрывную связь с фронтирским фольклором, которая будет отличать и
лучшие зрелые произведения писателя. Излюбленная Твеном форма
повествования от первого лица, своеобразная "маска простака", которую
частенько надевает герой-повествователь, склонность к гиперболизации — все
это черты устного рассказа фронтирсменов. Наконец, в основе индивидуального
творческого метода Твена лежит главный принцип американского народного
юмора — комическое обыгрывание нелепых, а порой и трагических ситуаций.
Американский фольклор определил и сам дух произведений Твена — гуманизм,
уважение к человеку труда, к его разуму и здравому смыслу, победительный
оптимизм.
Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса” буквально двумя-тремя
штрихами обрисовывает не просто потешную ситуацию, а целый жизненный
уклад, целый мир в его необычности. И это умение будет крепнуть у Твена от
рассказа к рассказу, стремительно завоевывая ему известность лучшего
юмориста Америки. Но в то же время ему было необходимо сохранить
тональность такой, какой она была в устном, не ведающем никакой
литературной приглаженности изложении, он добивался, чтобы его рассказ
прежде всего смешил. Обложку этой самой первой его книги украшала огромная
желтая лягушка, ярко выступающая на кремовом фоне переплета. История о
лягушке вполне достоверна, ее можно было услышать в родных краях Твена или
даже прочитать ее в газетах, издававшихся на фронтите. Джим Смайли проиграл
на пари сорок долларов объявившемуся в Калаверасе незнакомцу, понадеявшись
на удивительный талант Дэниела. Твен записал этот случай почти в точности
так, как его не раз при нем излагали: незнакомец усомнился в способностях
Дэниела, принял пари и, пока Смайли ловил для него другую лягушку, всыпал в
пасть чемпиону пригоршню перепелиной дроби, так что бедная знаменитость не
смогла сдвинуться с места. В общем - то печальная повесть об обманутом
доверии и о прилежании, которое пошло прахом, но такова жизнь.
Подтекстом
этой
комической
новеллы
являлась
антитеза
"неотшлифованного" Запада и "прилизанного" Востока. За простодушным
рассказом неуклюжего фронтирсмена Саймона Уилера, развлекающего своего
слушателя-джентльмена бесхитростным повествованием о "подвигах" собак и
лягушек, скрывалась мысль о существовании особого мира со своей
неузаконенной шкалой ценностей. Намеком на это служили и имена героев.
Дэниель Уэбстер — лягушка и Эндрью Джексон — собака являлись тезками
известных государственных деятелей. Рассказ Уилера доказывает, что ему нет
дела до этих знаменитостей. Излагая свою лягушачью эпопею, он "ни разу не
улыбнулся, ни разу не нахмурился, ни разу не переменил того мягко журчащего
тона, на который настроился с самой первой фразы, ни разу не проявил ни
малейшего волнения; весь его рассказ был проникнут поразительной
серьезностью и искренностью. Это ясно показывает, что он не видит в этой
истории ничего смешного или забавного, относится к ней вовсе без шуток и
считает своих героев ловкачами самого высокого полета. В этом рассказе не
один, а два повествователя — клоун и джентльмен, и неизвестно, кто из них
подлинный "простак" и кто кого дурачит. Ясно лишь одно, что из двух
рассказчиков фронтирсмен более искусный. Он рассказывает лучше, ярче,
сочнее. Иными словами, он говорит языком Марка Твена.
Влияние западного фольклора стало важнейшим формирующим фактором
творчества Твена. Фольклор Запада имел свои особые формы, особые приемы,
особых героев. Суровая, полная опасностей и тревог жизнь фронтирсменов
определила его характер. Анекдоты и комичные истории, особенно те, которые
сочиняли на фронтире, отмечены упорным пристрастием к сюжетам, связанным
с насилием, кровопролитием, избиением. Знакомясь, друг с другом, герои таких
историй обязательно дерутся, подстраивают всякие каверзы один другому,
ломают руки и ноги, отстреливают пальцы и уши, проявляют удивительную
изобретательность по части всевозможных издевательств и глумлений. Герой
небылиц и сложенных переселенцами юморесок как правило богохульник,
ненасытный пьяница, хвастун, каких свет не видел, зато уж с кольтом он
выучился обращаться разве что не с колыбели, а о таких вещах, как сочувствие
или доброта, отродясь не слыхал. Анекдот и прославляет его, и вышучивает,
ведь герой, понятно, лицо собирательное. В нем воплощены типичнейшие
черточки психологии фронтира, но уже доведенные до своей крайности, до
явной нелепицы.
В юности Твен просто обожал истории подобного толка, словно не замечая,
до чего они примитивны и невзыскательны. Став репортером невадской газеты
“Энтерпрайз”, он и сам напечатал страшный рассказ про своего коллегу по
газете Дэна де Квилла. Дэн поехал в гости на соседний прииск, а Твен в
очередном номере оповестил, что с его приятелем произошел ужасный случай:
лошадь понесла со скоростью полтораста километров в час, Дэн вылетел из
седла, шляпу вогнало ветром прямо ему в легкие, а нога от толчка вошла в тело
до самого горла. Отлично выспавшись и позавтракав у своих друзей, де Квилл
развернул свежую “Энтерпрайз” и с растущим удивлением прочел эту мрачную
повесть о собственных несчастьях.
Итак, в основе многих этих рассказов нередко лежат действительные
происшествия. Но, войдя в устную народную традицию, они принимают
гротескные очертания, обрастают множеством фантастических подробностей. В
произведениях фольклора даже москиты обладают такой силой, что легко
поднимают корову. "Я, Дэвид Крокет, прямо из лесов, я наполовину лошадь,
наполовину аллигатор, я могу перейти вброд Миссисипи, прокатиться верхом на
молнии, скатиться вниз с горы, поросшей чертополохом, и не получить при этом
ни единой царапины" — так аттестует себя один из любимых героев Запада.
Другой легендарный богатырь, Поль Бэниан, еще двухлетним младенцем вызвал
из недр земли Ниагарский водопад с единственной целью принять душ. Он же,
став взрослым, причесывал бороду вместо гребенки сосной, которую выдергивал
из земли вместе с корнями. Первобытной, грубой силой веет от этих образов.
Все фольклорное творчество Запада, начиная с этих фантастических преданий и
кончая бытовым анекдотом, пронизано острым чувством жизни и своеобразным
бунтарским неуважением к традициям и авторитетам.
Авторы этих произведений скептически смотрят на достижения
цивилизации, не питают почтения к религии, не боятся и не уважают сильных
мира сего. Вот два фронтирсмена, дед и внук, приходят в большой
промышленный город... "Не правда ли, красивый город?" — спрашивает внук
деда.— "Да,— отвечает старик,— а особенно он был бы хорош, если бы можно
было его весь разрушить и построить заново".
Мир фронтира представлялся Марку Твену "душой" Америки — молодой,
энергичной, по-юношески здоровой страны, и это восприятие целиком
определило внутренний художественный строй одной из его первых книг
"Налегке" (1872). Построенная в виде серии очерков, посвященных жизни
Запада, эта книга наряду с "Простаками" может считаться ключевым
произведением раннего Твена. Ей присущ особый внутренний пафос — пафос
"сотворения мира". Новый Свет в изображении Твена поистине нов. Он родился
совсем недавно, и краски на нем еще не просохли. Их первозданная свежесть так
и бьет в глаза. Он переполнен новехонькими, "с иголочки" вещами, каждая из
которых как бы увидена автором (а вместе с ним и всем человечеством) в первый
раз.
На Западе история как бы возвращается к своим первоистокам. Но это
отнюдь не значит, что ей предстоит двигаться по накатанному пути. Нет, на
свободных пространствах американского Запада история не повторяется, а
начинается заново. Здесь возникает своя, не библейская мифология, создателями
которой являются сильные, грубые люди, столь же неотесанные и "шершавые",
как окружающий их первобытный лес. При всей молодости полудикого мира у
него уже есть элементы мифологической традиции с ее постоянными героями —
полубандитами – полубогами. Она складывается буквально на глазах.
"Американизм" молодого писателя особенно ярко проявился в его
"Простаках за границей" (1869) — серии очерков, описывающих путевые
впечатления Твена во время путешествия по Европе, которое он совершил как
корреспондент газеты "Альта Калифорния".
Жанр путевых заметок отнюдь не являлся новостью для читателей Америки.
Книги подобного рода пользовались в США популярностью и писались в
тональности почтительного восхищения. Наивная вера в реальность
американской свободы окрашивает эти произведения в оптимистические тона.
На этом этапе Твен еще не сомневается в преимуществах демократического
строя Америки. Появление этой книги, в основу которой легли репортерские
письма Твена, направляемые им с борта парохода "Квакер Сити" в редакцию
газеты, было первым подлинным триумфом писателя. Молодая страна Америка,
у которой не было ни архаических памятников, ни старинных летописей, ни
освященных веками традиций, с почтительной завистью взирала на древнюю,
окутанную романтическими легендами и преданиями Европу. Но молодой,
задорный юморист Запада взглянул на Старый Свет иными глазами.
Насмешливая, парадоксальная, острополемическая книга начинающего писателя
стала декларацией его республиканских и демократических воззрений. Он
производит осмотр культурных и исторических ценностей со скептической
усмешкой. Европа с ее феодальным прошлым и сложной системой сословноиерархических отношений не вызвала у него никаких благоговейных чувств.
Самоуверенный американский турист Марк Твен не боится сказать, что ему до
смерти приелся Микеланджело ("этот надоедала"), которым без устали пичкают
путешественников итальянские гиды.
Один из его знаменитых афоризмов гласит: "Даже слава бывает чрезмерной.
Очутившись в Риме впервые, вы вначале безумно сожалеете о том, что
Микеланджело умер, а затем – о том, что сами не могли присутствовать при его
кончине". Именно этот скептический угол зрения, призванный обобщить не
только субъективную позицию автора книги, но и позицию целой страны в ее
отношении к Старому Свету, определяет всю внутреннюю структуру
произведения Твена.
Твен-рассказчик держится с непринужденностью, самонадеянностью и даже
с нарочитой развязностью, пишет о чем хочет и как хочет. Не связанный
никакими каноническими предписаниями, обязательными для хорошего вкуса,
он позволяет себе интересоваться тем, что для него интересно, и не обращать
внимания на всемирно знаменитые образцы "прекрасного". В двух словах
говорит он о Нотр - Дам, в Лувре равнодушно проходит мимо Джоконды, но зато
включает в свое повествование развернутое обозрение "собачьей жизни"
бездомных константинопольских псов. Позиция Твена во многом представляется
ограниченной и односторонней. Его суждения кажутся смехотворными в своей
наивности, его оценки нередко вызывают чувство внутреннего протеста. И все
же трудно противиться обаянию насмешливой, задорной книги Твена. Ее
покоряющая сила — в пронизывающем духе свободолюбия, в страстной
ненависти автора ко всем видам произвола и деспотизма. Твен протестует не
только против реакционных государственно-политических принципов
европейского общества, но и против всякого насилия над человеческой
личностью. Он противится всяким попыткам поработить мысль человека,
загнать ее в узкие рамки узаконенных канонических представлений.
При всем видимом непочтении писателя к европейским культурным
ценностям, в целом в его неприязни к ним есть немалая доля эпатажа. В конце
концов, он вполне способен оценить величавую красоту античного Лаокоона или
поэтическую одухотворенность рафаэлевского "Преображения". Но, давая
восторженную оценку этим чудесам искусства, писатель настаивает на своем
праве судить о них на основе собственного разумения. Преимущества своей
позиции он видит в том, что "не поет с чужого голоса" и поэтому его суждения
более честны и правдивы, чем вымученные восторги людей, привыкших
смотреть на мир "чужими глазами".
Писатель убежден, что одряхлевший Старый Свет все еще живет по законам
феодального прошлого. В восприятии молодого самоуверенного американца
Европа — это вчерашний день человечества. В будущем Твен сформулирует эту
мысль в прямой и откровенной форме. "Поездка за границу, — напишет он в
одной из своих записных книжек,— вызывает такое же ощущение, как
соприкосновение со смертью". Эту мысль можно найти и в "Простаках за
границей". Путешествие на "Квакер Сити" напоминает Твену "похоронную
процессию с тою, однако, разницей, что здесь нет покойника". Но если
покойники отсутствуют на американском пароходе, то Европа с лихвой
возмещает недостаток этого необходимого атрибута погребальных церемоний. В
Старом Свете "мертвецов" любят и почитают, они пользуются здесь усиленным
и несколько чрезмерным вниманием. Так в итальянском монастыре капуцинов
туристы видят целые "вавилоны" затейливо уложенных человеческих костей,
образующих изящный, продуманный узор. Не удивительно, что, в конце концов пассажиры "Квакер Сити" начинают возражать против "веселого
общества мертвецов", и, когда их вниманию предлагается египетская мумия, они
отказываются глядеть на этого трехтысячелетнего покойника – если уж так
необходимо рассматривать трупы, то пусть они по крайней мере будут свежими.
Созерцание "заката Европы" лишь укрепляет в писателе ощущение
жизнеспособности его родины. "Застывшей и неподвижной" культуре Старого
Света писатель противопоставляет деятельную и энергичную американскую
цивилизацию, архаическим памятникам европейской старины—достижения
американской техники. При этом он отнюдь не идеализирует и своих спутников
– американцев. Он видит их невежество, ограниченность, хвастливую
самонадеянность и подчас довольно едко высмеивает этих самодовольных янки.
Но хотя порядки, царящие в его собственной стране, нравятся ему далеко не во
всем, в целом Твен убежден в преимуществах Нового Света.
"Простаки за границей" укрепили финансовое положение автора, и он купил
ежедневную газету в Баффало, штат Нью-Йорк, стал ее редактором и женился на
красавице Оливии Лэнгдон, дочери и наследнице угольного промышленника.
Брак оказался исключительно счастливым; семейное благополучие явилось
важной составной частью жизненного успеха Твена и его общественной
репутации. В 1871 он обзавелся собственным домом в Хартфорде, городе,
который занимал — как в географическом, так и в интеллектуальном
пространстве — промежуточное положение между двумя литературными
столицами: Нью-Йорком и Бостоном. Здесь уже сложилась определенная
писательская среда: Г. Бичер-Стоу, Ч.Д. Уорнер и другие.
Твен вторично съездил за океан — уже не в качестве корреспондента,
командированного нью-йоркским журналом, а в качестве состоятельного
туриста и американской знаменитости, чтобы "подышать вольным воздухом
Европы".
Результатом, однако, как и в первом случае, стала книга путевой прозы
"Пешком по Европе" (1880), а также исторический роман на английском
материале "Принц и нищий" (1881). К этому моменту индивидуальный почерк
Твена уже вполне сложился, и один за другим выходили его лучшие
произведения: "Старые времена на Миссисипи" (1875), "Приключения Тома
Сойера" (1876), "Приключения Гекльберри Финна" (1885), "Янки из
Коннектикута при дворе короля Артура" (1889).
К середине 1880-х Твен, казалось, и в личном, и в творческом плане достиг
всего, о чем можно только мечтать: у него были деньги, семейное счастье,
прочное положение в обществе и в литературных кругах (благодаря давней
дружбе с У.Д. Хоуэллсом, главным редактором влиятельного нью-йоркского
журнала "Атлантик Мансли"), всеамериканская и международная писательская
известность. Баловень судьбы, живое воплощение сбывшейся "американской
мечты" — таким предстает Марк Твен в зените его карьеры.
Он, однако, совсем не собирался успокаиваться на достигнутом;
неутомимый пионерский дух, бьющая через край творческая энергия заставляли
его искать новые пути в литературе. Он создал не юмористический рассказ или
скетч, а полноформатный роман на юго-западном диалекте, повествование в
котором ведется от лица малограмотного мальчишки, находящегося в самом
низу социальной лестницы. Работа над "Приключениями Гекльберри Финна"
заняла восемь лет, но это был шедевр, не сразу, но единодушно, в конце концов,
признанный.
В последние два десятилетия жизни Твена судьба, казалось, отвернулась от
него. Его литературная слава, впрочем, осталась неизменной, но уже стареющего
и всегда очень удачливого человека одно за другим начали постигать личные
несчастья. Предприятие, в которое Твен вложил крупные суммы, лопнуло, и,
чтобы поправить материальное положение семьи, Твену пришлось отправиться в
турне с публичными выступлениями по Австралии, Новой Зеландии, Индии и
Южной Африке — опыт, описанный им в книге путевых очерков "По экватору"
(1897). Во время работы над этой книгой в Лондоне Твен получил каблограмму о
смерти от менингита его любимой дочери. Позже Твен узнает о неизлечимой
болезни младшей дочери, а затем умирает его любимая супруга, с которой был
счастлив 35 лет.
Он едва оправился от шока, так что в знаменитой твеновской остроте,
отправленной им из Лондона в 1897: "Слухи о моей смерти сильно
преувеличены", — была изрядная доля правды.
К этому времени творчество Твена демонстрировало глубинные перемены в
его мировосприятии. Прежде всего, изменился его стиль: былая искрометность и
радостная непредсказуемость сменились безупречной логической ясностью.
В поздних произведениях звучат ноты отчаяния, и они становятся все
мрачнее и безысходнее. Современная американская жизнь практически уходит
из собственно художественных произведений Твена и становится
исключительно темой его публицистики. В 1900-е годы один за другим издаются
твеновские памфлеты, такие, как "Военная молитва", "Человеку, ходящему во
тьме", "Мы — англосаксы", "Соединенные линчующие штаты" и, наконец, "Что
такое человек?", смысл которых предельно остро выражен в заглавиях.
В этих памфлетах все громче обличается политика силы, империализм,
расизм, финансовые злоупотребления, лицемерие в морали и религии и другие
проявления того, что Твен называл "проклятой человеческой породой". Что
касается крупных произведений позднего Твена, то последним из них,
посвященным американской жизни, был роман "Простофиля Вильсон" (1894).
Скептические эпиграфы, предпосланные главам, свидетельствовали о растущем
пессимизме автора: "Если подобрать издыхающего с голоду пса и накормить его,
он не укусит вас. В этом принципиальная разница между собакой и человеком".
Дальнейшие
заметные
книги
писателя,
кроме,
естественно,
"Автобиографии", удалены от американской действительности во времени и
пространстве. Она, однако, то и дело заявляет в них о себе в виде нападок на
меркантилизм и тупую жестокость, свойственные, якобы, лишь минувшим
эпохам ("Личные воспоминания о Жанне Д’Арк", 1896). Действительность дает о
себе знать в общем мрачном тоне произведений, в той позиции стоического
отчаяния, которую занимает автор. Таков "Дневник Евы" (1905), своего рода
эпитафия недавно умершей жене, заключающаяся словами Адама: "Там, где
была она, был Рай".
Таков и "Таинственный незнакомец", повесть, над которой писатель работал
с 1898 года, и которая была опубликована лишь после его смерти, в 1916,
своеобразное духовное завещание Твена. Таинственный незнакомец, явившийся
трем мальчишкам и поражающий их чудесами — это сам Сатана. Он существует
"за пределами добра и зла", и его финальное заявление проливает свет на
душевное состояние автора: "Все, что я говорю тебе сейчас, это правда. Нет
Бога, нет Вселенной, нет человеческого рода, нет жизни, нет Рая, нет ада. Все это
только сон, замысловатый, дурацкий сон. Нет ничего, кроме тебя. А ты — только
мысль, блуждающая мысль, бесцельная мысль, бездомная мысль, потерявшаяся
в вечном пространстве".
К концу жизни Твен склонен был отрицать свою роль величайшего
комического гения Америки и понапрасну ожидал, что его выслушают всерьез.
Публика продолжала смеяться над "Знаменитой скачущей лягушкой", а он в это
время писал: "Все человеческое грустно. "
В творчестве Твена центральное место занимают его романы 1870—1880-х
годов, на фоне которых особенно ярко выделяются "Приключения Гекльберри
Финна". Все романы этого периода, однако, так или иначе, взаимосвязаны —
сюжетно (как "Приключения Тома Сойера" и "Приключения Гекльберри
Финна"), по месту и времени действия по принципу косвенного воссоздания
современной американской жизни.
Прошлое позволяло автору глубже понять настоящее. Многие прозаики,
подобно Твену, пытались тогда запечатлеть то, что представлялось
идиллической, едва ли не райской простотой довоенной провинциальной жизни.
Неискушенность, невинность прежней Америки легко и убедительно
воплощалась в художественный образ ребенка и в литературе США возник и
распространился своего рода культ детства и невинности ("Маленькие
женщины" (1869) и "Маленькие мужчины" (1871) Луизы Мэй Олкотт". Он
получил наиболее достоверное и совершенное выражение в "Приключениях
Тома Сойера" (1876) Марка Твена.
Ностальгия по раю детства, придает роману особый лиризм и обаяние.
Светлая эмоциональная окраска произведения, неспешная повествовательная
манера автора составляли резкий контраст жизни США периода Реконструкции.
Создавая этот поэтичный гимн нормальному и чистому детству, писатель достиг
поразительной правдивости в раскрытии психологии подростка; он выдвинул на
первый план одну из самых типичных, ярких и самых притягательных черт
юности — неприятие суррогатов, неприятие всего тусклого и обыденного.
Увлекательно нарисованное мальчишеское бунтарство Тома Сойера, его
необузданные фантазии и тяга к приключениям противопоставлены и
реалистически выписанному, исполненному "местного колорита" фону — тихой
сонной жизни провинциального городка Санкт-Петербург (читай: Ганнибал) и
всему миру взрослых обывателей — прошлого и современности — с его
сковывающими, неестественными нормами поведения, с его религиозным
ханжеством и чрезмерным пиитетом перед материальным преуспеянием,
которое мыслится как единственный критерий ценности человеческой личности.
Общепринятые нормы и законы взрослого мира Твен пропустил через
незамутненное еще восприятие героя-подростка, развенчав тем самым ложные
авторитеты в глазах читателя. Это твеновское открытие стало традицией
литературы США, которую в XX веке развивают У. Сароян, Дж.Д. Сэлинджер и
Т. Капоте, Х. Ли и многие другие.
Главное произведение Марка Твена — роман "Приключения Гекльберри
Финна" (1885). Роман "Приключения Гекльберри Финна" примыкает к
"Приключениям Тома Сойера": здесь те же герои и то же время действия. Но эта
вещь обнаруживает более зрелую позицию автора, богаче охватывает все
стороны человеческого опыта и имеет более глубокий обобщающий смысл.
Чисто художественная эволюция писателя столь же очевидна. Стиль Твена, уже
вполне сформировавшийся в "Приключениях Тома Сойера" как один из лучших
в американской словесности, легкий, острый и чуткий к диалектным нюансам,
теперь перешел в новое качество.
Писатель вернулся здесь к своей излюбленной и многократно
апробированной форме повествования от первого лица и сделал героемрассказчиком не Тома, мальчика из буржуазной семьи, а Гека, бездомного
бродяжку, дитя народа. Это имело двойной эффект. Во-первых, мастерски
воспроизведенный, крепкий и колоритный, истинно народный язык, которым
написана книга, придает картине американской жизни особую пластическую
выразительность, создает впечатление разговора "без посредника" — как будто
собственным голосом заговорила о себе сама Америка. Во-вторых, это
позволило полнее и глубже раскрыть характер героя, лишь бегло очерченный в
"Приключениях Тома Сойера", показать становление его личности.
Ум Гека свободен от романтических клише, а характер сформирован
реальностью. У него нет никаких внешних показных добродетелей, зато он
обладает всеми существенными достоинствами. Природа дала ему верное
сердце, открытое всем униженным и отвергающее наглую силу, в чем бы она не
выражалась. Гек обладает чувством внутренней независимости, заставляющим
его бежать от довольства и комфорта, которые предлагает ему вдова Дуглас, в
широкий грозный мир. Его свободолюбие — это неприятие ханжества,
мещанского благополучия и узаконенной лжи.
По сравнению с "Приключениями Тома Сойера", в характере Гека
появляется новое, весьма значительное свойство — гражданское мужество. С
первых же глав Твен делает Гека активным участником социального конфликта.
Он защитник и укрыватель беглого раба. Причем, спасая Джима от
работорговцев, он рискует потерять собственную свободу. Но Твен
подчеркивает, что потребность борьбы за свободу Джима так же органично
присуща Геку, как и ненависть ко всему, что стесняет его самого. Пусть не
вполне осознанная, борьба Гека за общественную справедливость придает его
бунтарству гораздо более глубокий, чем в "Приключениях Тома Сойера",
социальный смысл.
Характер Гека дан в развитии, и это развитие убедительно мотивированно.
Гек вырос на Юге, где рабовладение накладывает свою печать на мышление
любого белого. Он долго и с превеликим трудом продирается сквозь чащу
рабовладельческих предрассудков в собственном сознании, пока человек
окончательно не побеждает в нем южанина, пока он окончательно не решает
остаться верным Джиму.
Симптоматично, что в романе Гек, пария общества, стоит в глазах
окружающих все же на более высокой ступени социальной лестницы, чем негр.
Но так же, как Гек превосходит Тома храбростью и душевными качествами, негр
Джим превосходит Гека в верности и природном мужестве. Чтобы изобразить
черного самым благородным человеком в романе, чтобы нарисовать картину
дружбы между белым и негром, дружба, которая очень многое дала и тому и
другому, — для этого в Америке 1880-х нужны были большая отвага и смелость.
Не меньшая отвага и смелость потребовались и от Твена-художника, чтобы
ради жизненной правды так вызывающе нарушить общепринятые нормы
литературного языка. О том, насколько новаторским было это произведение,
свидетельствует бурная полемика, развернувшаяся вокруг романа по выходе его
в свет. Ревнители изящной словесности, требовавшие безупречно гладкого слога,
безупречно добродетельного героя и непременно "хороших манер", клеймили
книгу как "непристойную, вульгарную и грубую". В Конкорде (штат
Массачусетс) "Приключения Гекльберри Финна" были изъяты из городских
библиотек как "мусор, пригодный лишь для свалки".
Писатели-реалисты же восприняли роман как произведение новаторское и
высокохудожественное. Джоэль Ч. Гаррис определил сущность книги М. Твена
кратко и многозначительно: "Это — жизнь".
В "Приключениях Гекльберри Финна" был преодолен, а точнее, "обойден"
главный недостаток твеновской техники — композиционная непродуманность,
оставшаяся у Твена с его репортерских времен. Практически все книги писателя
отличаются свободной композицией, близкой к ассоциативному мышлению. В
"Приключениях Гекльберри Финна" данный недостаток обернулся ярким
достоинством. Он оказался исключительно органичным авторскому замыслу:
свободная композиция романа удивительно соответствует очень важному здесь
образу великой реки, на фоне которой разворачиваются колоритные картины
жизни, окрашенные юмором, выдумкой, мелодрамой, подлинным трагизмом.
Образ полноводной реки Миссисипи не только объединяет действие, но и
по контрасту оттеняет мелочность и бессмысленность человеческих страстей и
амбиций: картинки сменяют одна другую, а река продолжает медленно катить
свои воды по необозримым просторам Америки. Река определяет состояние
души Гека — уносит его тревоги, дает ему покой и мудрость. Образ великой
реки воплощает свободу, к которой стремятся герои романа, — спасающийся от
изверга-отца Гек и беглый негр Джим — и придает их стремлению вечное,
вневременное значение.
Внутренней пружиной романа, движущей сюжет, является бегство Джима и
Гека из рабовладельческих штатов и их путешествие на плоту по реке в поисках
свободы. Это позволяет Твену раздвинуть рамки повествования, развернуть
широкую картину американской действительности. Повествование раскрывает
гораздо более темные стороны жизни, нежели случайные драмы в
"Приключениях Тома Сойера": равнодушие и садизм белых бедняков, трусость
толпы, собирающейся устроить суд Линча, мошенничества торговцев,
бессмысленную вражду богатых землевладельцев.
За всем этим притаился страх; не только суеверная боязнь впечатлительного
подростка или темного человека негра Джима. Это вполне реальный и
обоснованный страх перед бесконечной запутанной цепью грабежей, избиений,
утоплений, убийств. За каждым поворотом дороги, за каждым изгибом реки
открывается опасность насильственной смерти. В этот жестокий мир
оказывается выброшенными главные герои: бездомный мальчик-сирота и беглый
негр Джим, которые, полагаясь единственно на верность друг друга, стараются
не попасть под чудовищный пресс превосходства белых и взрослых.
Рассказанная Твеном история о рабстве и свободе, о смерти и возрождении
(чтобы ускользнуть от отца, Гек хитроумно инсценировал свою смерть) имеет не
только конкретное, но и символическое значение. Речь в романе идет не
единственно об узаконенном рабстве чернокожих американцев, но и о несвободе
белого человека, закрепощенного социальными условностями и предрассудками
среды, не только о "возрождении" героя после его мнимой смерти, но и о
действительном рождении его личности, обретшей душевную широту.
Стремление Гека и Джима к свободе — это и вечный порыв человека к
духовному освобождению.
Широко известны и охотно читаются также исторические повести Марка
Твена.- «Принц и нищий» (1882) и «Янки при дворе короля Артура» (1889). В
первой книге автор строит сюжет на конкретном историческом материале,
изображая Англию XVI века с ее кровавыми, антинародными законами, с
ужасающими контрастами роскоши и нищеты. Принцу Эдуарду вздумалось
поменяться одеждой со своим сверстником, маленьким бродягой Томом Кенти.
Удивительно похожие друг на друга, принц и нищий поневоле меняются и
ролями. Принц под видом нищего попадает к бродягам со Двора Отбросов,
испытывает унижения, побои, голод, нищету и все жизненные невзгоды,
которые были уделом Тома Кенти и сотен тысяч таких, как он. А нищий, под
видом принца, быстро привыкает к дворцовой роскоши и успевает ввести
мудрые законы в защиту бесправного, угнетенного народа. В конце концов
мистификация раскрывается, и наследный принц становится королем Эдуардом
VI. Демократ и гуманист, Марк Твен утверждает в этой книге мысль о
природном равенстве людей, независимо от происхождения, титулов и
богатства.
Во втором произведении сюжет фантастический. Средний практичный
американец чудесным образом переносится в VI век, ко двору легендарного
короля Артура, и устанавливает новые порядки. Феодальное дворянство ему
удается уничтожить с помощью электричества, но духовенство оказывается
неистребимым. В этой сатирической фантазии писатель говорит о праве народа
бороться за свободу, о средневековом варварстве, пережитки которого
чувствовались еще и в XIX веке, о современной ему Америке, которую он
отнюдь не идеализирует.
Теодор Драйзер и особенности его натурализма. Роман «Сестра Керри»:
«принцип равновесия», образ «приспособления к среде»; становление
восприимчивости Керри и ироническая сторона ее успеха. Женская тема у
Драйзера («Дженни Герхардт»). «Религия успеха» и ее жертвы в романе
«Американская трагедия».
Натуралистические и неоромантические тенденции в творчестве Джека
Лондона (роман «Морской волк», «Северные рассказы»). Воссоздание
интеллектуальной атмосферы эпохи, мотив утраты иллюзий, ироническое
освещение «американской мечты», конфликт природы и культуры в романе
«Мартин Иден».
Фрэнсис Скотт Фицджеральд и «поэзия отрицательных величин».
Понятие «века джаза». Роман «По эту сторону рая» и проблема богатства и его
влияния на судьбу человека. Мифология успеха и трагическая утрата иллюзий
как лейтмотив творчества Фицджеральда. Проблема «двойного видения» в
романе «Великий Гэтсби»: контрастное совмещение «американской мечты» и
«потерянности», герои—идеалисты и прагматики. «Ночь нежна» и нравственная
катастрофа «природного идеалиста». Тема роковой, проклятой красоты,
романтические и декадентские мотивы в романе.
Творчество Эрнеста Хемингуэя. Мировая война в его новеллах и романах.
Жанр и стиль малой прозы. Содержательные аспекты техники «айсберга»,
использование
опыта
живописи,
«постимпрессионизм»
Хемингуэя.
«Потерянность» писателя и экзистенциальное мироощущение; трагизм бытия у
предела, индивидуалистическая мораль стоицизма, комплекс «мужских»
идеалов. Значение фиесты в романе «И восходит солнце», коррида как сфера
проявления героического и прекрасного. Война—константа абсурдного мира в
романе «Прощай, оружие!», любовь и война. Антифашизм Хемингуэя в 30-е
годы. Хемингуэй и испанская война. Роман «По ком звонит колокол» и новые
черты героя Хемингуэя (приобщение к Другому, к политически
целесообразному действию, конфликт политического и человеческого в
Джордане). Символизм повести «Старик и море» и развитие гуманистических
тенденций. Последние произведения Хемингуэя.