Научные традиции и научные революции, 2006.
advertisement
ВВЕДЕНИЕ Одной из дискуссионных проблем в философии и методологии науки является проблема возникновения нового знания, по-другому – проблема соотношения научных традиций и научных революций. С одной стороны, признавая стремление науки к непрерывному творчеству и наращиванию нового знания, мы не можем не согласиться, что все новое получается не столько эволюционно и поступательно, сколько революционно и скачкообразно. С другой стороны, если мыслить науку как непременное изменение, новаторство, то в этой ситуации не возможно говорить о закономерностях научного познания вообще, ибо любая закономерность связана с повторяемостью явлений (с так называемыми традициями в науке). Именно от традиции, сложившейся как в большой, так и в узкоспециализированной науке, отталкивается ученый в изобретении своей новой оригинальной теории. Можно утверждать, что именно традиции образуют скелет науки, именно они определяют характер деятельности ученого. Вместе с тем без новаций невозможна динамика самой науки. Оставаясь в лоне традиции, далеко не продвинешься. В науке не работает принцип: «тише едешь – дальше будешь». Очевидно, что новое знание не может вытекать из неразрешимого противоречия между научными традициями и научными революциями. Оно непременно подразумевает их диалектическое единство, синтез. Второй важнейшей темой, непосредственно связанной с проблемой научных революций, является проблема научной рациональности. Ведь новый тип рациональности может возникнуть в результате коренных изменений оснований самой науки, т.е. в результате научной революции. Поэтому, когда говорится о типах научной рациональности, по сути, рассматривается вопрос о глобальных научных революциях. Весьма дискуссионным вопросом сегодня является вопрос о критериях научной рациональности и о ее связи с обществом и культурой. 3 1. НАУЧНЫЕ ТРАДИЦИИ И НАУЧНЫЕ РЕВОЛЮЦИИ 1.1. Научные традиции Самое общее определение традиции приведено в «Новейшем философском словаре»: «Традиция (лат. traditio передача, придание) - универсальная форма фиксации, закрепления и избирательного сохранения тех или иных элементов социокультурного опыта, а также универсальный механизм его передачи, обеспечивающий устойчивую историко-генетическую преемственность в социокультурных процессах» (1, 724). Научная традиция – это система канонизированных, общепринятых знаний, норм и идеалов научного познания. В определенном смысле это конвенция, общепринятый договор между учеными относительно адекватности той или иной теории, правил и норм научного познания. Традиция чаще всего вписана в ту или иную научную школу, сообщество. Схематично традицию можно изобразить так: Традиция то, что передается (определенный и важный для данного общества объем социокультурной информации) то, как осуществляется эта передача, т.е. определенный способ взаимодействия людей (целых поколений) в рамках той или иной культуры. 4 Уже из двух этих составляющих традиции выявляется связь собственно научного (знания в широком смысле этого слова) и социального (социокультурного). Под социокультурным понимается вся совокупность материальных и духовных достижений человеческого общества (социальные, экономические, политические, идеологические институты и связи), а также сам общественный субъект, т.е. некий демиург культуры (2, 5-6). Значение традиции исключительно для человеческого общества: традиция обеспечивает воспроизводство выдержавших испытание временем образцов прошлой деятельности, т.е. она определяет ход развития настоящего и будущего прошлым, уже сбывшимся. Такое понимание традиции делает это понятие применимым практически к любым фрагментам и уровням организации социокультурного опыта (как прошлого - культурное наследие, так и настоящего), что иногда служит основанием для отождествления традиции и социокультурного опыта. Однако такое отождествление неправомерно, так как не всякий опыт становится традицией. Для включения в систему традиции социокультурный опыт должен пройти селективный отбор на устойчивость и относительную массовость воспроизведения в структурах деятельности. Множество философов и ученых рассуждали о сути и роли традиции в научном познании. Вот некоторые из этих позиций: 1. И.Т. Касавин определяет традицию как «способ аккумуляции и трансляции коллективного опыта человеческой деятельности, выраженного в социальных стереотипах» (3, 52). Как видим, это определение согласуется с общепринятым, и здесь опять же мы обнаруживаем неразрывную связь научного и социального. Такое понимание традиции восходит к учению постпозитивистов (Куна, Лакатоса и др.). Именно они показали, что научная теория буквально «нагружена» социальными стереотипами, идеалами, ценностями, 5 господствующими в том или ином сообществе ученых. То есть, по сути, наука не может быть автономной, изолированной от социальной среды. 2. Фундаментальную роль традиций в науке подчеркивает пионер современной научной революции В. Гейзенберг. Он рассматривает влияние традиций на выбор проблем, методологий и собственно научных понятий. Гейзенберг ставит вопрос, насколько мы свободны в выборе этих главных компонентов научной работы. И отвечает на этот вопрос так: понятия как основные рабочие инструменты науки так или иначе заимствуются из предшествующей истории и задают нам ту или иную картину мира. При исследовании каких-то новых явлений эти понятия могут оказать и тормозящее влияние на развитие науки и в ряде случаев даже увести от истины. «Тем не менее нам все равно приходится применять понятия, причем мы поневоле обращаемся к тем, которые предлагает традиция» (4, 226). Таким образом, утверждает Гейзенберг, наша свобода в выборе проблем также крайне ограничена, так как деятельность ученого неразрывно связана с определенной исторической эпохой, с господствующими традициями в науке. «Можно поэтому сказать, что проблемы нам заданы, что нам не приходится их выбирать» (4, 208). Традиции воплощаются всюду, однако самым непосредственным образом они обнаруживают себя в следующих отношениях и действиях: в личных контактах ученых, в отношениях учитель-ученик, в создании научных школ и направлений. Следует сказать, что при выборе проблем учеными руководят не только традиции, но и другие мотивы, среди которых в первую очередь нужно выделить: практическую приложимость, стремление к истине, 6 желание максимально проявить свою личность в избранной области. С наибольшей полнотой, считает Гейзенберг, действие традиции проявляется в более глубоких слоях научного процесса, где ее не так-то легко распознать. Речь идет о выборе научного метода. В течение более чем трех столетий (включая и XX в.) наука следует методу, открытому Коперником, Галилеем и их последователями. Сущность нового метода состояла в представлении природных феноменов как идеальных объектов, в проектировании экспериментов, идеализирующих опыт и допускающих математическую обработку. Итак, по мнению Гейзенберга, ученый отнюдь не свободен в выборе проблем, методов и понятий своей науки. Как правило, этот выбор предопределен традицией, которая в этом отношении выступает в качестве «порождающей грамматики» научного мышления, способа творческой генерации указанных новаций, реализуемых в рамках заданных правил. 3. Еще одно определение научной традиции мы находим в работах А.С. Кравца, полагающего, что традиция реализуется на основе общего стиля мышления ее представителей: «Традиция – это коллективный опыт, поддерживаемый от поколения к поколению, от учителя к ученику, процесс духовной деятельности, осуществляемый по определенным канонам, а стиль выражает как раз те устоявшиеся каноны мышления, которых придерживаются представители данной традиции. Стиль мышления, с одной стороны, препятствует проникновению в науку чуждых ей идей (ненаучных представлений), а с другой стороны, обеспечивает взаимопонимание людей «мира науки» и накопление знаний» (2, 34). То есть, стиль мышления выполняет роль ценностного фильтра для отбора компонентов познавательного процесса. Стиль задает исходную иерархию ценностей в отборе познавательных средств, определении и 7 постановке научных проблем, способе их разрешения. Каноны стиля мышления, как отмечает Кравец, существуют в качестве «неписаных правил», а формой их существования является общественное мнение ученых. Опять же мы видим, что традиция, закрепленная в данном, конкретном стиле мышления, обеспечивает трансляцию знания и саму возможность ученых разговаривать на общем для них языке науки. Познание, таким образом, носит не чисто теоретический характер, но общественный, социальный. Различие между стилем и традицией видится в следующем: если стиль – свод определенных канонов, то традиция – воплощение этих канонов на практике. Традиция – «коллективно-индивидуальная деятельность, совершаемая по общепринятым в научном сообществе ценностным канонам» (2, 58). Традиция – это консенсус, общественный договор ученых относительно норм научного познания, а потому за традицией всегда стоит школа, союз единомышленников, научное сообщество и пр. Кравец выделяет традиции, которые предшествовали возникновению научного стиля мышления. Рассмотрим их. 1. Теолого-схоластическая традиция. Возникла в период средневековья и стала серьезным тормозом на пути возникновения науки. Ее характерной чертой был интеллектуальный авторитаризм – духовное господство авторитетов (прежде всего, авторитета Библии и столпов теологии). Рассмотрение вопросов сводилось к герменевтике (толкованию) священных текстов, а потому в эпоху теологосхоластической традиции популярны были различные «Суммы», «Компендиумы» и пр. изложения уже известных текстов. Особое место отводилось и канонизированному в период схоластики Аристотелю, чье учение было очищено от рационалистических гносеологических установок и натуралистических элементов мироздания. Однако впоследствии противники теолого-схоластической традиции стали использовать подлинное, нерафинированное учение 8 Аристотеля в борьбе за подлинное знание и возникновение подлинной науки. Кравец отмечает также присущий данной традиции провиденциализм и антропоморфизм, согласно которым мир, сотворенный по божественному плану, движется к определенной цели и окрашен в человечески-чувственные тона. Также отмечается, что существенный удар теологосхоластической традиции был нанесен аввероизмом (XII в.). 2. Реформация. Реформация бросила вызов автократизму папы, отстаивая право человека самостоятельно постигать божественные и мирские истины. А потому единственным авторитетным источником христианства идеологи Реформации – Лютер и Кальвин – полагали тексты Писания. Существует две книги: божественная и книга природы, и человек сам, без всякой помощи, должен читать их. Однако, несмотря на эту, казалось бы, гносеологическую установку, Лютер и Кальвин подчеркивали приоритет веры над разумом (известно в этой связи высказывание Лютера: разум является «потаскухой дьявола»). Многие исследователи, в их числе Мертон, все же видели в протестантизме то идейное течение, которое обусловило новую науку. Во-первых, протестантская идеология способствовала развитию активной инициативы, деятельностному взгляду на мир, вносило львиную долю реализма. Во-вторых, считается, что установка реформаторов на самостоятельное прочтение Библии привела к зарождению научного, исследовательского подхода. Кравец критикует это предположение: такая точка зрения явно преувеличивает реальное положение дел. Реформаторы так же, как и схоласты, не исследовали Библию, а перетолковывали ее. Отношение идеологов Реформации к зарождающейся науке в лице Коперника сводилось к отрицанию новых, нерелигиозных объяснений Вселенной. Известно высказывание Лютера о теории Коперника: «Глупец желает опрокинуть все здание астрономии, но Священное Писание говорит нам, что Иисус Навин повелел остановиться Солнцу, а не Земле». Это высказывание находится в том же русле 9 аргументации, что и у папы и всей теолого-схоластической традиции. Таким образом, Реформация косвенно, а не прямо, оказала влияние на становление стиля научного мышления, а традиция Реформации ослабила предшествующую схоластическую традицию. 3. Гуманизм. Эта интеллектуальная традиция внесла свой вклад в формирование научного стиля мышления. Гуманизм выражал переходное звено от средневековья к Новому времени, и хотя он не выработал строгую научную программу, все же его роль существенна. Именно гуманисты формировали тип разносторонне развитой и совершенной личности, расширяя круг своих интересов от изучения античной словесности к обсуждению этики, политики, натурфилософии. Кравец отмечает такие черты гуманизма, как вербализм, при котором «слово – не отвлеченная универсалия схоластов, а носитель культуры и высшей мудрости» (2, 39). Из вербализма следует некая высокопарность, риторичность и книжность мышления, которые впрочем сочетаются со способностью глубоко выражать свои мысли. Другой чертой гуманистической традиции была ее амбивалентность: с одной стороны, обращенность к античности, а с другой стороны, к религиозным идеям средневекового христианства. В этом можно узреть попытку преодолеть разрыв между земным и небесным, человеком и Богом. Гуманисты выдвинули на первый план человека, способного возвыситься до божественной сущности, и путь к этому возвышению лежал через ученость, усердное овладение знанием. Таким образом, в гуманистическом стиле мышления формировался культ знания. Вместе с тем, Кравец отмечает созерцательный характер идеала гуманистической учености, лишенного какого-либо практического смысла. Особенностью мышления гуманистов можно считать и его авторитарность, преклонение перед античными авторами, хотя, по мнению известного исследователя Ренессанса Л.М. Баткина, «античные, церковные, восточные авторы – все авторитетны, и 10 поэтому любой отдельный авторитет (даже Святого писания) стал частичным, относительным, а не полным выражением истины» (5, 169). Кравец выделяет также такую характерную для гуманистического стиля мышления черту, как диалогичность: «Диалогичность мышления гуманистов была неразрывно связана с признанием процессуальности и незавершенности истины в отличие от теолого-схоластической традиции, в которой диалог должен был подводить к признанию абсолюта» (2, 40). 4. Прагматический универсализм. Эта традиция неотделима от гуманизма, однако представляет собой особенный синкретизм математики, ремесел и искусства. Воплощением этой традиции может служить личность Леонардо да Винчи, совмещающего в себе живописца, архитектора, скульптора, ученого. Установка прагматического универсализма – на опытное знание. Как писал великий Леонардо, «пусты и полны заблуждений те науки, которые не порождены опытом, отцом всякой достоверности… Опыт никогда не ошибается, ошибаются наши суждения, ожидая от него такого действия, которое не является следствием наших экспериментов» (6, 9-11). Однако эта установка на опыт отличается от экспериментального познания в науке и от эмпиризма Нового времени. Опыт для представителей традиции прагматического универсализма трактуется как способность видеть глазом гармонию природы, простые соотношения в явлениях. Кравец полагает, что «скорее мы имеем здесь дело не с опытом, а с особой эмоциональной особенностью живописца схватывать в явлениях скрытую гармонию» (2, 41). Действительно, в период Возрождения опыт есть зрительное схватывание перспективы предметов, но не эксперимент в собственном смысле слова. Многие исследователи отмечают особый визионерский характер данной традиции, а также ее эклектизм и дилетантизм (7). В целом прагматический универсализм как определенный стиль мышления отличается практической направленностью 11 исследовательских устремлений, собирательским опытом как предпосылкой «чистой науки». 5. Герметизм. Этот стиль мышления органически сочетал в себе мистику, магию, астрологию и алхимию. Для герметистов нет разрыва между духовным и материальным, мир окрашен в символические формы. Кравец отмечает, что «собирательский опыт герметистов, заимствованный из деятельности ремесленников, очищенный постепенно от магических плевел, влился в науку Нового времени» (2, 46). Также как реформация, гуманизм и прагматический универсализм герметизм ослабил теолого-схоластическую традицию, а следовательно, внес свою лепту в становлении большой науки. Однако на пути к науке в собственном смысле лежали не столько традиции, сколько новации и революции. 4. Томас Кун вместо слова традиция использует термин парадигма (от греч. paradigma – образец, пример). Хотя Кун не дает точного определения этого понятия, но примерно можно было бы сказать, что парадигма – это одна или несколько близких фундаментальных теорий, рассматриваемых вместе со своей методологией, картиной мира, системой ценностей и норм. В качестве таких парадигм можно выделить, например, ньютоновскую, эйнштейновскую парадигмы. Одним из важнейших признаков парадигмы является ее всеобщее признание со стороны большинства научного сообщества, а также ее способность быть вне конкуренции и приводить к успеху в решении важных научных задач. Кун пишет: «Парадигмы приобретают свой статус потому, что их использование приводит к успеху скорее, чем применение конкурирующих с ними способов решения некоторых проблем, которые исследовательская группа признает в качестве наиболее остро стоящих» (8, 50). Парадигма выступает как система образцов решения определенных научных проблем, задач. Она наделяет смыслом или бессмысленностью те или иные события, попадающие в сферу 12 научного интереса. Очень важно то, что парадигма не отделима от социокультурного опыта, ведь парадигма – это «вся совокупность убеждений, ценностей, технических средств и т.д., которые характерны для данного сообщества» (8, 228). Речь здесь идет о научном сообществе – совокупности людей с определенными убеждениями и ценностями. Научное сообщество составляют исследователи с определенной специальностью и сходной научной подготовкой. Представители научного сообщества, как правило, имеют идентичные профессиональные навыки и освоили определенный круг научной литературы. Обычно границы изученной научной литературы очерчивают круг интересов и сам предмет исследования научного сообщества. Научное сообщество может быть понято как сообщество всех ученых, как национальное научное сообщество, как сообщество специалистов той или иной области знания или просто как группа исследователей, изучающих определенную научную проблему. Роль научного сообщества в процессе развития науки может быть описана по следующим позициям: • Во-первых, представители данного сообщества едины в понимании целей науки и задач своей дисциплинарной области. Тем самым, они упорядочивают систему представлений о предмете и развитии той или иной науки. • Во-вторых, для них характерен универсализм, при котором ученые в своих исследованиях и в оценке исследований своих коллег руководствуются общими критериями и правилами обоснованности и доказательности знания (т.е. исходят из традиций!). • В-третьих, понятие научного сообщества фиксирует коллективный характер накопления знания. Оно выступает от имени коллективного субъекта познания, дает согласованную оценку результатов познавательной деятельности, создает и поддерживает систему внутренних норм и идеалов – так называемый этос науки. Ученый может быть понят и 13 воспринят как ученый только в его принадлежности к определенному научному сообществу. Поэтому внутри данного сообщества высоко оценивается коммуникация между учеными, опирающаяся на ценностно-оценочные критерии его деятельности. • В-четвертых, все члены научного сообщества придерживаются определенной парадигмы — модели (образца) постановки и решения научных проблем. Или, как отмечает Т. Кун, парадигма управляет группой ученыхисследователей. Сами ученые предпочитают чаще говорить не о парадигме, а о теории или множестве теорий. В учении Куна есть такое понятие, как нормальная наука. Нормальная наука – это исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых достижений – достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для развития его дальнейшей практической деятельности. Уже из самого определения следует, что речь идет о традиции. Кун отмечает: «Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы и к созданию таких теорий другими» (8, 50-51). Исследования направлены на разработку тех явлений и теорий, существование которых парадигма заведомо предполагает. Результаты научного исследования, проведенного в рамках парадигмы, обычно расширяют область и повышают точность применения парадигмы. Научное сообщество, овладевая парадигмой, получает критерий для выбора проблем, которые могут считаться в принципе разрешимыми в рамках принятой парадигмы. Задачи, вовлекаемые в изучение, сообщество ученых признает научными и (или) заслуживающими внимания. Другие задачи и проблемы отбрасываются как метафизические или относящиеся к компетенции другой дисциплины, иногда всего лишь потому, что научное сообщество не считает их важными. В этом случае парадигма может изолировать научное сообщество от проблем, даже 14 социально важных, «поскольку их нельзя представить в терминах концептуального и инструментального аппарата, предполагаемого парадигмой» (8, 65-66). Вполне возможно, что и здесь участвуют механизмы и элементы моды, конформизма, демагогии, некритического принятия на веру правдоподобных или «авторитетных» «объяснений», концепций и теорий, каковые в советские времена нередко называли «учениями». Конкретизируя свое представление о парадигме, Кун ввел понятие о дисциплинарной матрице, в состав которой он включает следующие четыре элемента: 1. символические обобщения – законы и определения наиболее употребляемых терминов (например, второй закон Ньютона, закон Ома); 2. концептуальные модели. Примером может быть парменидов мир — мир устойчивости и самотождественности — или мир, где «Бог играет в кости», т.е. современный мир нестабильности и неравновесности. Концептуальные модели роднят науку с философскими и мировоззренческими идеями; 3. ценностные установки, принятые в данном научном сообществе и проявляющие себя при выборе направлений исследования, при оценке полученных результатов и состояния науки в целом; 4. образцы решений конкретных задач и проблем, с которыми неизбежно сталкивается уже студент в процессе обучения. Образцы – это не только образцы постановки эксперимента или решения задач, но и образцы продуктов научной деятельности. Все это, таким образом, составляет костяк парадигмы, и само понятие «парадигма» приобретает в философии Куна значение «научной вселенной» - мира, в котором живет и работает ученый, и за пределы которого он выйти в этот момент не в состоянии. В этом заключается некоторая тотальность парадигмы и схожесть ее с жизненным миром человека, в который погружается ученый. Кун заявляет о 15 несоизмеримости, несравнимости, различных парадигм. То есть, по сути, нельзя сравнить ньютоновскую и эйнштейновскую парадигмы. В самом деле, если бы они были сравнимы, то каждая из них соотносилась бы с другой парадигмой, и в целом они бы делили между собою некоторую превышающую их целостность. Но парадигма по определению есть нечто максимальное, больше чего ничего быть не может. В рамках такой парадигмы ученый настолько жестко запрограммирован, что не только не стремится открыть или создать что-либо принципиально новое, но даже не склонен это новое признавать или замечать. Несмотря на это, Кун показал, что нормальная наука способна успешно развиваться. Традиция является не тормозом, а, напротив, необходимым условием быстрого накопления знаний! По образному выражению Куна, ученые, работающие в нормальной науке, постоянно заняты "наведением порядка", т.е. проверкой и уточнением известных фактов, а также сбором новых фактов, в принципе предсказанных или выделенных теорией. Химик, например, может быть занят определением состава все новых и новых веществ, но само понятие химического состава и способы его определения уже заданы парадигмой. Кроме того, в рамках парадигмы никто уже не сомневается, что любое вещество может быть охарактеризовано с этой точки зрения. И действительно, сила традиции как раз в том и состоит, что мы постоянно производим одни и те же действия, один и тот же способ поведения все снова и снова при разных, вообще говоря, обстоятельствах. Так, например, во многих учебниках из года в год повторяется один и тот же материал, меняется лишь оформление этого материала (обложка, бумага, картинки, качество печати и пр.). Традиции, таким образом, управляют не только ходом научного исследования. Не в меньшей степени они определяют форму фиксации полученных результатов, принципы организации и систематизации знания. 16 Учитывая это, мы легко обнаружим своеобразную связь традиций разного типа, которые иногда напоминают две стороны одной и той же медали. Так, например, теория, выступающая в роли куновской парадигмы, может одновременно фигурировать и как образец для построения других теорий. Р. Фейнман заметил как-то, что теории, посвященные остальной физике, очень похожи на квантовую электродинамику. Он задавался вопросом, почему все физические теории имеют столь сходную структуру? Одну из возможных причин Фейнман видел в ограниченности воображения физиков. Так, он подметил, что при появлении какого-либо нового явления, ученые пытаются вогнать его в уже имеющиеся рамки. Это значит, что в данном случае строятся новые теории по образцу уже имеющихся. Можно сказать, что и любое знание функционирует подобным двояким образом: с одной стороны, при фиксировании некоторого способа чисто практических или познавательных действий (производственных операций или методов расчета) знание выступает как вербализованная традиция; с другой стороны, уже имплицитно как неявное знание задает образец продукта, к получению которого надо стремиться. В простейшем случае речь идет о постановке вопросов. Так, например, знание формы и размеров окружающих нас предметов еще в глубокой древности породило вопрос о форме и размерах Земли. Знание расстояний между земными ориентирами позволило поставить вопрос о расстоянии до Луны и звезд. Ну, как не вспомнить здесь высказывание В. Гейзенберга о традиционности тех проблем, которые мы ставим и решаем! 5. Свое понимание традиции дает известный отечественный философ В.С. Стёпин. Вместо термина парадигма он использует термин «основания науки». В основания науки входит: a) идеалы и нормы науки; b) научная картина мира; 17 c) философско-мировоззренческие основания. Идеалы и нормы науки – это представление о том, каковы идеалы и нормативы объяснения, описания, обоснования, доказательности, построения научного знания. Идеалы и нормы науки исторически меняются и выражают тип культуры. Так, например, в средневековье не было идеала строгой научности, а потому при написании книги о змеях автор помимо научных изысканий мог вставить рассказы о сказочных драконах, а также проследить влияние созвездия Дракона на судьбы людей. Но тогда это было нормальным и обычным явлением. Идеалы и нормы науки как первый блок оснований науки Степин сравнивает с «…«сеткой метода», которую наука «забрасывает в мир» с тем, чтобы «выудить из него определенные типы объектов». «Сетка метода» детерминирована, с одной стороны, социокультурными факторами, определенными мировоззренческими презумпциями, доминирующими в культуре той или иной исторической эпохи, с другой – характером исследуемых объектов» (9, 46). То есть, с изменением идеалов и норм изменяются методы, а значит, открывается возможность познания новых типов объектов. Научная картина мира (картина исследуемой реальности) – это некоторая предельно обобщенная схемамодель предметной области, которую изучает наука. Именно такая картина мира вводит представления (например, представление о мире как совокупности частиц, которые подчиняются лапласовской причинности или представление о мире в терминах электродинамики, а потом и в терминах теории относительности). Картина реальности обеспечивает систематизацию знаний в рамках соответствующей науки. Она соотносится как с теорией, так и с подтверждающими теорию фактами. Картина мира функционирует как исследовательская программа, а потому ломка картины реальности означает изменение глубинной стратегии исследования и всегда 18 представляет собой научную революцию. Формирование картин исследуемой реальности в каждой отрасли науки всегда протекает не только как процесс внутринаучного характера, но и как взаимодействие науки с другими областями культуры. Например, при становлении механистической картины мира в физике в ее разработке особую роль сыграли представления о машинах и механизмах как своеобразных аналогах естественных объектов. В картинах реальности часто используются наглядные образы, аналогии, ассоциации (образ корпускулы, волны и пр.), что делает ее понятной и естественной системой представлений о природе. Т.е. зачастую социокультурные факторы определяют научную картину мира. Философско-мировоззренческие основания. Именно эта часть парадигмы включает научные представления в культуру, делает все новое более понятным. Поскольку наука открывает человечеству предметные миры, еще не освоенные в практике, она всегда опережает массовую практику производства своего века и обыденный опыт. Открываемые ею предметные миры для здравого смысла непривычны и непонятны. А здравый смысл – это во многом основа культуры своей эпохи. И нужно состыковать новые научные идеи с привычными представлениями. Так, собственно, и возникают споры о теории относительности. С позиции здравого смысла непонятно, почему длина стола в одной системе отсчета – метр, в другой – меньше метра, а в третьей – больше. Рассудочное мышление не может найти причину этого явления в относительности скоростей. Состыковка новых идей со здравым смыслом и основаниями культуры происходит через философские обоснования. Таким образом, Степин отождествляет основания науки с научными традициями, что позволяет охватить и исследовать развитие науки во всей своей глубине и сложности. 19 1.2. Многообразие традиций В философии науки пока не существует какой-либо приемлемой классификации традиций, однако можно выделить такие виды традиций, предложенные академиком В.С. Степиным. Классификация традиций, по В.С. Степину по способу своего существования вербализованные и невербализованные явные и неявные по их роли системе науки способствующие получению новых знаний в влияющие на принципы организации научных знаний Противопоставление явных и неявных традиций дает возможность провести и более глубоко осознать различие между научными школами и научными направлениями. Развитие научного направления может быть связано с именем того или другого крупного ученого, но оно вовсе не обязательно предполагает постоянные личные контакты людей, работающих в рамках этого направления. По-иному обстоит дело с научной школой. Здесь эти контакты абсолютно необходимы, ибо огромную роль играет опыт, непосредственно передаваемый от учителя к ученику, от 20 одного члена сообщества к другому. Именно поэтому научные школы имеют, как правило, определенное географическое положение, например, Казанская школа химиков, Московская математическая школа и т.п. Неявные традиции отличаются друг от друга не только по содержанию, но и по механизму своего воспроизведения. Мы уже видели, что в основе этих традиций могут лежать как образцы действий, так и образцы продуктов. Это существенно: одно дело, если вам продемонстрировали технологию производства предмета, например глиняной посуды, другое – показали готовый кувшин и предложили сделать такой же. Во втором случае вам предстоит нелегкая и далеко не всегда осуществимая работа по реконструкции необходимых производственных операций. В познании, однако, мы постоянно сталкиваемся с проблемами такого рода, обнаруживающими себя в области применения методов. Одна и та же концепция в форме явного знания (явной традиции) может выступать в роли куновской парадигмы, а в форме знания неявного (неявной традиции) задавать образцы для других научных дисциплин. Что касается второго блока классифицируемых традиций (по их месту и роли в системе науки), то одни из них задают способы получения новых знаний: вербализованные инструкции, задающие методику проведения исследований, образцы решенных задач, описания экспериментов и т.д., а другие задают принципы их организации: образцы учебных курсов, классификационные системы, лежащие в основе подразделения научных дисциплин, категориальные модели действительности, определяющие рубрикацию при организации знаний, наконец, многочисленные попытки определения предмета тех или иных дисциплин. На традиции систематизации и организации знаний часто не обращают достаточного внимания, придавая основное значение методам исследования. Это, однако, не вполне правомерно. Формирование новых научных дисциплин 21 нередко связано как раз с появлением соответствующих программ организации знания. В.С. Степин приводит такой пример: основателем экологии принято считать Э. Геккеля, который высказал мысль о необходимости науки, изучающей взаимосвязи организмов со средой. Огромное количество сведений о такого рода взаимосвязях было уже накоплено к этому времени в рамках других биологических дисциплин, но именно Геккель дал толчок к тому, чтобы собрать все эти сведения вместе в рамках одного научного предмета (9). Таким образом, нельзя не согласиться со Степиным и другими учеными, что ни одна наука не имеет оснований считать себя окончательно сформировавшейся, пока не появились соответствующие обзоры или учебные курсы, т.е. пока не заданы традиции организации знания. Потребность в знании есть лишь бабушка науки, матерью же является потребность в сообщении знаний. Действительно, никакого научного познания (в отличие от ненаучного) не существует: при открытии наиболее достоверных научных положений интуиция, фантазия, эмоциональный тонус играют огромную роль наряду с интеллектом. Наука же есть рационализированное изложение познанного, логически оформленное описание той части мира, которую нам удалось осознать, т.е. наука – особая форма сообщения (изложения), а не познания. Классификация традиций, по В.Л. Абушенко первичные традиции вторичные традиции Если первичные традиции неотрефлектированы и характерны для мифологии и религии, то вторичные 22 отрефлектированы, т.е. способны к интенсивному развитию, предполагают возможность перестройки прошлого через его постоянную переинтерпретацию, осуществляют отбор элементов социокультурного опыта через изменение самих укоренных в культуре матриц (1). Вторичные традиции в большей степени характерны для науки. В качестве особого вида традиций Абушенко выделяет так называемые негативные традиции – основанные не на утверждении каких-либо ценностей, а на отрицании неприемлемых для данной культуры или субъектов ценностей (1). Последние или осуждаются, или запрещаются явно (через табу) или скрыто (через дозволение иного). Негативная традиция строится на основе образца того, как не следует поступать или на что не нужно ориентироваться. Тем самым она оказывается зависимой от своего "противника", а, следовательно, невольно способствует закреплению, сохранению и трансляции тех смыслов и значений, с которыми пытается бороться. Так, например, борьба с религиозными ересями способствовала сохранению идей, в них проповедовавшихся. 1.3. Научные революции как перестройка оснований науки Традиция всегда оставляет простор для новаций, творчества в науке. Именно новации и революции являются источником появления нового знания. Поскольку речь идет об оценках, то очевидно, что здесь нет точных границ, и всегда возможны споры на тему о том, является или не является та или иная новация революцией. Однако не вызывает сомнений, что, во-первых, научные революции связаны с перестройкой основных научных традиций, а во-вторых, они, как правило, затрагивают мировоззренческие и методологические основания науки, изменяя нередко сам стиль мышления ученого. Академик В.С. Степин, анализируя, откуда пришел в 23 философию науки термин «научная революция», пришел к выводу, что этот термин был введен в оборот еще до знаменитой куновской «Структуры научных революций» и использовался, например, в работе Ленина «Материализм и эмпириокртицизм». Идеи, что научная революция – это ломка фундаментальных понятий и представлений науки, существовали и раньше. Однако впервые именно Т. Кун сумел проанализировать структуру научных революций, выделив парадигму как то ядро, разрушение которого и есть научная революция. Новации бывают двух видов: а) корректирующие, видоизменяющие старую традицию; б) вводящие новую традицию. Со временем второй тип новаций тоже превращается в традицию путем концептуализации (публикации данной идеи в научной периодике) и воспроизведения в системе образования. В процессе концептуализации новаций идеи могут излагаться как на языке традиционной терминологии, так и с введением новых понятий. О статистическом соотношении традиций и новаций в науке говорят следующие цифры: «если принять среднюю цифру в 4 млн., то количество продуктивных ученых, работающих в русле нормальной науки, будет равно 2000, а немногочисленный лагерь радикалов составит примерно 45 ученых» (2, 68). Кравец полагает, что эти данные вполне адекватны ситуации, «если учесть, что кардинальные научные перевороты случаются весьма редко, а на памяти поколений не приходит более одной научной революции» (2, 68-69). И, продолжает он, «круг революционеров в науке весьма узок, но именно это радикальное творческое меньшинство штурмует ее бастионы и готовит почву для нового базиса. Существующий баланс подавляющего числа консерваторов и ничтожно малого количества радикалов является залогом стабильного развития науки» (2, 69). 24 Революции являются видом новаций и отличаются не столько характером и механизмом своего генезиса, сколько своей значимостью, своими последствиями для развития науки и культуры. Научные революции – это целостная динамическая система, перестраивающая фундаментальные основания и принципы науки (по другому «парадигму» (термин Т. Куна), «исследовательскую программу» (термин Лакатоса), «исследовательскую традицию» (термин Л. Лаудана). Рассмотрим наиболее интересную концепцию научных революций, разработанную известным постпозитивистом Т. Куном. 1.3.1. Концепция научных революций Т. Куна Выше мы проанализировали суть такого понятия, как парадигма, которая предстает как некий закрепленный на какой-то период времени и повсеместно принятый образец (модель) постановки и решения конкретных научных проблем. Она существует во времени, и ее существование обусловлено многими социокультурными факторами (личностью ученого, его репутацией, авторитетом и пр.). Переход от одной парадигмы к другой представляет собой, по мнению Куна, научную революцию. Понятие парадигмы и научной революции было выработано им в ходе анализа истории реальной науки, которая проходит в своем развитии некоторые циклы. Эти циклы можно разбить на следующие этапы. 1. Допарадигмальная стадия развития науки. На этой стадии парадигма отсутствует, и существует множество враждующих между собою школ и направлений, каждая из которых развивает систему взглядов, в принципе способную в будущем послужить основанием новой парадигмы. На этой стадии существуют разногласия в научном сообществе. 2. Стадия научной революции. Когда происходит возникновение парадигмы, она принимается большинством научного сообщества, все остальные, не согласованные с 25 парадигмой идеи отходят на второй план. Достигается консенсус – согласие между учеными на основе принятой парадигмы. На этой стадии работает особый тип ученых, своего рода ученые-революционеры, которые способны создавать новые парадигмы. 3. Стадия нормальной науки. «Нормальной наукой» Кун называет науку, развивающуюся в рамках общепризнанной парадигмы. В рамках «нормальной науки» происходит: a) выделение и уточнение важных для парадигмы фактов, например, уточнение состава веществ в химии, определение положения звезд в астрономии и т.д.; b) проведение работы по получению новых фактов, подтверждающих парадигму; c) осуществление дальнейшей разработки парадигмы с целью устранения существующих неясностей и улучшения решений ряда проблем парадигмы; d) установление количественных формулировок различных законов; e) совершенствование самой парадигмы: уточнение понятий, развитие дедуктивной формы парадигмального знания, расширение сферы применимости парадигмы и т.д. В точном смысле этого слова наукой, считает Кун, можно называть только период нормальной науки. Только в этом периоде можно говорить о науке как о некоторой целостности, а также обнаруживать в развитии науки некоторую кумулятивность. 4. Стадия кризиса парадигмы. Это наиболее иррациональный этап в динамике роста научного знания. Постепенно происходит накопление различных аномалий – таких проблем, которые попадают в сферу нормальной науки, но оказываются неразрешимыми средствами имеющейся парадигмы. Оказывается, что «природа каким-то образом нарушила навеянные парадигмой ожидания, направляющие развитие нормальной науки. Это приводит <…> к более или 26 менее расширенному исследованию области аномалии» (8, 84). Такой процесс может подталкивать парадигмальную теорию на приспособление к новым обстоятельствам, чтобы аномалии стали ожидаемыми (каким-то образом объясненными). Осознание аномалии является предпосылкой для всех изменений теории (8, 100). Когда аномалии весьма значительны, тогда их объяснение в рамках существующей парадигмы сталкивается с серьезными трудностями. В этом случае, как считает Кун, следует «охарактеризовать затронутые ими области как области, находящиеся в состоянии нарастающего кризиса» (8, 101). Такое положение дел требует пересмотра парадигмы в большом масштабе. Однако же аномалии не всегда порождают кризис: они могут быть устойчивыми и осознанными. Рост числа аномалий является неизбежным следствием все более детальной и тщательной разработки парадигмы. По сути, ученые сами рубят под собой сук, приводя свои теории ко все более совершенному виду. Столкновение с фактами, которые они не могут объяснить, приводит к постепенному накоплению аномалий, что в свою очередь вызывает кризис парадигмы. Вновь происходит раскол научного сообщества, распад нормальной науки (а значит и вообще науки), приближения ее к философии, где конкуренция теорий – это правило, а не исключение. «Конкуренция между различными группами научного сообщества является единственным историческим процессом, который эффективно приводит к отрицанию некоторой ранее принятой теории или к признанию другой» (8, 31). В период кризиса старой парадигмы проявляется так называемая экстраординарная наука (8, 123). Т. Кун отмечает несколько ее особенностей. Некоторые ученые, сталкиваясь с аномалией, вначале пытаются выделить аномалию более точно, определить ее структуру. Они ищут новые явления, природа которых не может быть удовлетворительно объяснена в рамках существующей теории. Вследствие этого кризис 27 парадигмы усиливается. Поскольку ни один эксперимент немыслим без существования хоть какой-то теории, в кризисный период ученый старается создать теорию, которая может проложить путь к новой парадигме или может быть безболезненно отброшена. Поиски предположений, включая те, которые будут отброшены, являются эффективным способом для ослабления власти старых традиций над разумом и для создания основы новой традиции (8, 125). Подчас ученые обращаются к философскому анализу как средству раскрытия загадок в их области. В этом смысле философия преодолевает узость определенной теории и выводит на новый уровень осмысления исследуемой реальности. Кун показывает, как мучительно и долго «ломается» старая парадигма, ведь обращение к новой парадигме нельзя навязать силой и произвести в одночасье. Ученые, придерживающиеся существующей парадигмы, от нее легко не отказываются. Нередко они более склонны изобретать различные модификации и интерпретации существующих теорий, для того, чтобы устранить явное противоречие (8, 113). Относительно дальнейшего развития научных кризисов Кун полагает, что все они заканчиваются одним из трех возможных исходов: a) нормальная наука в конце концов доказывает свою способность разрешить проблему, порождающую кризис; b) нерешенные проблемы оставляется в стороне в наследство будущему поколению; c) кризис разрешается с возникновением нового претендента на место парадигмы и последующей борьбы за его принятие. Как отмечалось выше, в понятие парадигмы Кун вкладывает некое иррациональное содержание. Процесс смены парадигмы, т.е. осуществление научной революции также не поддается полному рациональному обоснованию. Например, новая и старая парадигма не сравниваются по объему 28 подтвержденных фактов, поскольку, если бы это делалось, то должна была бы выбираться старая парадигма, т.к. она всегда лучше разработана и обоснована, чем только возникающая новая парадигма. Тем не менее, выбирается всегда новая парадигма. Причины жизнестойкости новой парадигмы в ситуации ее изначальной непроработанности, спорности, слабости объяснить довольно не просто. Ведь старая парадигма неточно, с натяжками, но все же как-то объясняет весь круг вопросов, относящихся к данной проблеме. Новая альтернативная гипотеза блестяще решает некоторые ключевые вопросы, однако не в состоянии охватить проблему во всей ее широте. «Обычно противники новой парадигмы могут на законных основаниях утверждать, что даже в кризисной области она мало превосходит соперничающую с ней традиционную парадигму. <...> Если бы новая теория, претендующая на роль парадигмы, выносилась бы в самом начале на суд практичного человека, который оценивал бы ее только по способности решать проблемы, то науки переживали бы очень мало крупных революций» (8, 203-204). В период конкурентной борьбы ни одна из двух соперничающих парадигм не может полностью решить все имеющиеся в данной науке проблемы. Поэтому одним из ключевых моментов в дискуссии является выделение наиболее существенных проблем. Сообщество выберет ту парадигму, которая решит проблемы, признанные важнейшими. Однако даже тогда, когда появятся весомые аргументы, этого еще недостаточно, чтобы новая парадигма закрепилась. Необходимо доверие среди широкой группы специалистов (содружества ученых). На выбор ученого новой парадигмы существенное влияние, считает Кун, оказывают различные иррациональные и социокультурные факторы, например, индивидуальность ученого, его национальность, репутация, среда воспитания, культура и т.д. Зачастую принять новую парадигму побуждает вера в истинность научной теории и убеждения личного плана, 29 что само по себе предшествует аргументации и научно доказанным фактам. Получается, что нечто вненаучное в этом случае определяет собою науку. С переходом к новой парадигме, как полагает Кун, начинает действовать закон необратимости переключения сознания – после принятия новой парадигмы ученые уже не способны понимать старую парадигму «изнутри». Они и на старую парадигму теперь начинают смотреть глазами новой парадигмы, перетолковывая ее по-новому. Отсюда возникает иллюзия кумулятивного развития парадигм, в то время как на самом деле они несравнимы. Переход на новую парадигму для ее первых сторонников основывается на не очень определенных соображениях, которые Кун называет эстетическими и которые способны принять далеко не все члены сообщества (простота, ясность, привлекательность новой теории). Ученые-революционеры склонны к риску, так как переход к новой, непроверенной теории, которая в будущем, возможно, будет отвергнута, – шаг в личном плане весьма рискованный. Нетрудно сообразить, что обладающие такими качествами ученые являются менее, а не более авторитетными для научного сообщества. Кун также пытался решить очень важный для философии и методологии науки вопрос: как смена парадигмы, т.е., по сути, разрушение предшествующего знания, может привести к накоплению нового знания. Ведь многие прежние теории, правила и т.п. оказываются ненужными. Куда девается накопленный за долгие годы багаж научных открытий? При переходе от прежней парадигмы к новой некоторые старые проблемы устраняются, передаются другим наукам или отменяются. Новые проблемы вырастают из прежних – тривиальных или ненаучных. «Традиция нормальной науки, которая возникает после научной революции, не только несовместима, но часто фактически несоизмерима с традицией, существовавшей до нее» (8, 143). 30 Вопрос о соотношении старого и нового знания не может быть решен однозначно и логическим путем. Несовпадение между старой и новой парадигмой Кун назвал несовместимостью миров. Каждый из миров придает свой смысл научным терминам, имеет свои связи и отношения между предметами. Оба мира замкнуты, отличаются взаимным непониманием, а коммуникации между ними ограничены. Аргументация в пользу каждой парадигмы идет, в некотором смысле, по логическому кругу. Каждая парадигма более или менее удовлетворяет критериям, определяемым ее сторонниками. Это означает, что каждый ученый, принимая лично для себя новую парадигму, должен увидеть мир в ином свете, даже перейти из одного мира в другой, несовместимый с прежним. К тому же Кун, рассматривая психологию такого перехода, показал, что он совершается не постепенно, а только сразу, не по частям, а в полном объеме, внезапным «переключением» сознания в процессе изучения и понимания новой парадигмы. Переключение сознания ученого происходит внезапно, как озарение, однако ж внедрение новой научной гипотезы или идеи проходит этапы длительной борьбы и непонимания в научном сообществе. Кун рассматривает взаимное непонимание участников дискуссии в трех основных аспектах: 1) среди научного сообщества отсутствует согласие в перечне решаемых проблем; 2) участники дискуссии не имеют общих точек соприкосновения (находятся как бы в разных мирах); 3) переход от одного мира к другому не может быть постепенным. Помимо этих аспектов непонимания есть еще несколько обстоятельств, которые могут мешать ученым быстро принимать новую теорию. В спорах о преимуществах парадигм бывает важной ненаучная аргументация – персональная, философская или политическая. Так, например, о гипотезе всемирного тяготения говорилось в свое время как 31 о возврате в средневековье. Спор о парадигмах во многом бывает не обсуждением уже проведенных исследований, а дискуссией о перспективах, направлениях будущих исследований. Это затрудняет возможность строго логичного решения. Ученые, как правило, не знают законов научной революции. Поэтому каждое поколение оказывается застигнутым ей внезапно. После каждой революции учебники переписываются на основе новой парадигмы, а новые поколения ученых не знают о революциях, происшедших в прошлом. Это затрудняет восприятие научных революций в будущем. Важным итогом рассуждений Т. Куна является положение, что в борьбе двух парадигм, строго говоря, не может быть правой и неправой стороны. Дискуссия логически не формализуема. «Конкуренция между парадигмами не является видом борьбы, которая может быть разрешена с помощью доводов. <...> Как в политических революциях, так и в выборе парадигмы, нет инстанции более высокой, чем согласие соответствующего сообщества» (8, 193). Массовый переход ученых на сторону новой парадигмы происходит тогда, когда в результате ее применения будут достигнуты два очевидные результата. Во-первых, будут успешно решены те осознанные спорные проблемы (аномалии), ради которых появилась эта парадигма. Во-вторых, будут решены или появится перспектива решить большинство проблем, решаемых также и прежней парадигмой. Но даже и в этом случае останутся отдельные ученые или группы ученых, которые так и не перейдут на новые позиции. Многих ученых не переубедить за всю жизнь. Поэтому смена парадигм совпадает со сменой поколений. Таким образом, научная революция обязательно сопровождается борьбой двух парадигм – интеллектуальным процессом, происходящим внутри научного сообщества, плохо формализуемым, неоднозначным, тонким, деликатным и т.д., однако приводящим в итоге к вполне однозначному 32 результату. Двое ученых могут одновременно придерживаться разных точек зрения, но ни об одном из них нельзя сказать, что он ошибается. Оба взгляда научны. 1.3.2. Соотношение научных традиций и научных революций в философии П. Фейерабенда Наиболее радикальную позицию в отношении науки в целом и проблемы научных революций занимает американский философ Поль (Пауль) Фейерабенд – американский философ австрийского происхождения, создатель направления в современной философии науки, получившего название «методологический анархизм». В рамках «методологического анархизма» Фейерабенд возвращает в философию науки ту замечательную идею, что наука никогда не может быть познана до конца, и никогда ни одна модель науки не в состоянии исчерпать живую, развивающуюся науку. А это значит, что любой научный метод, любая модель научного знания всегда обнаружит какую-то свою ограниченность, за пределами которой эти метод и модель окажутся противоречащими науке. Фейерабенд возвращает нам чувство мистической бесконечности научного знания и научной деятельности, что как поднимает науку до высот Жизни, так и сополагает ее с другими формами мистицизма, в том числе снижая ее до недостатков всякой человеческой мифологии. Философ-анархист критикует позицию Т. Куна и возражает против абсолютного разделения на нормальную науку и научную революцию. С точки зрения Фейерабенда, элементы этих двух состояний научного знания постоянно присутствуют в эволюции науки. Не всегда верно, как он отмечает, и отношение несовместимости между научными теориями. Несовместимость – это вид отношения между теориями, в то же время теории могут быть настолько различными, что может теряться вообще какое-либо 33 отношение между ними, как между различными парадигмами в философии науки Куна. Основываясь на положениях о том, что старая теория рано или поздно опровергается новой, он выдвинул методологический принцип пролиферации (размножения) теорий, который, по его мнению, должен способствовать критике и ускорять развитие науки: новые теории не должны сопоставляться со старыми, и каждая из них должна устанавливать свои собственные нормы. Фейерабенд утверждает также принцип методологического анархизма, согласно которому развитие науки иррационально, и побеждает та теория, пропагандистская деятельность сторонников которой выше. 1.4. Классификация научных революций Существует множество классификаций научных революций. Выделим некоторые их них, на наш взгляд, отражающие суть проблемы. Классификация №1 Эта классификация основывается на разделении наук на общие и частные. Частнонаучные революции: изменяют основания частных наук, таких как химия, математика и др. Общенаучные революции: изменяют основания всех наук, например, при появлении теории относительности Эйнштейна. Классификация №2 Эта классификация учитывает изменяемые научной революцией предметные, теоретические, мировоззренческие и методологические основания: Построение новых фундаментальных теорий – кардинальные сдвиги в познании мира (например, 34 ньютоновская механика, теория относительности Эйнштейна). Революция затрагивает мировоззренческие и методологические проблемы. Внедрение новых методов исследования, что меняет не только проблемы, но и стандарты научной работы, приводя к появлению новых областей знания. Появление микроскопа в биологии, например, определило саму возможность микробиологии. Открытие новых миров, связанное с обнаружением каких-то ранее неизвестных сфер или аспектов действительности, например, мира микроорганизмов и вирусов, атомов и молекул, электромагнитных явлений, элементарных частиц. Открытие новых миров осуществляют и гуманитарные науки, например, открытие прошлого как особого мира и объекта познания (расшифровка египетской письменности). Классификация №3 Эта классификация научных революций принадлежит В.С. Степину (10): Глобальные: меняются все основания науки (по Степину, эти основания – научная картина мира, например, механистическая; идеалы и нормы науки, характеризующее стиль мышления; а также философско-мировоззренческие основания). Процесс глобальных революционных изменений долгий. Выделяются четыре глобальные научные революции, которые мы рассмотрим, когда будем анализировать исторические типы научной рациональности. Локальные: перестройка картины исследуемой реальности без существенного изменения ранее сложившихся идеалов и норм науки и философских оснований. Мини-революции. 35 1.5. Пути перестройки оснований науки В.С. Степин полагает, что научные революции совершаются через изменение оснований науки и выделяет два пути их перестройки: 1. за счет внутридисциплинарного развития знаний, когда в сферу исследования включаются новые типы объектов, что, собственно, и требует изменения оснований данной научной дисциплины. 2. за счет междисциплинарных связей, «прививки» парадигмальных установок одной науки на другую. «Парадигмальная прививка» – перенос представлений специальной научной картины мира, а также идеалов и норм исследования из одной научной дисциплины в другую» (11, 285). Примером может послужить перенесение из физики в химию представлений об атомистическом строении вещества, а также перенесение из кибернетики и теории систем идеи о самоорганизации в современную физику, что во многом стимулировало разработку идей синергетики и термодинамики неравновесных систем. Но междисциплинарные взаимодействия происходят не только в области естественнонаучных дисциплин: они также возможны и в социально-гуманитарных науках. Так, например, современная лингвистика во многом обязана своими успехами кибернетике, генетике и теории информации. Поскольку новые представления переносятся из одной науки в другую при помощи «прививки», это позволяет снизить степень кризисной ситуации и появление парадоксов в развитии науки. Т.е., по сути, такая революция проходит наименее безболезненно. Степин полагает, что путь научных революций через «междисциплинарную прививку» не был основательно изучен и описан ни Куном, ни другими исследователями западной философии науки. Но без данной процедуры переноса идей одних наук в другие невозможно обяъяснить возникновение и развитие новых дисциплин. 36 Степин также отмечает, что «все эти обменные процессы парадигмальными установками, понятиями и методами между различными науками предполагают, что должно существовать некоторое обобщенное видение предметных областей каждой из наук, видение, которое позволяет сравнивать различные картины исследуемой реальности, находить в них общие блоки и идентифицировать их, рассматривать как одну и ту же реальность» (11, 307). Т.е. речь идет об общенаучной картине мира, которая ингегрирует представления о предметах различных наук. Таким образом, единая научная картина мира может быть рассмотрена как такая форма знания, которая регулирует постановку фундаментальных научных проблем и способствует трансляции представлений из одной науки в другую. Теперь рассмотрим, как происходит перестройка оснований науки. Все начинается с накопления фактов, которые нельзя объяснить. Возникают парадоксы, противоречащие установившейся научной традиции. Так, например, по мере экспансии механической картины мира в новые области научного знания наука столкнулась с необходимостью учитывать особенности этих областей и вносить немеханические представления, соответствующие этим новым областям. Пересмотреть картину мира позволяет критическое философское мышление, которое состыковывает новые научные идеи со здравым смыслом и основаниями культуры. Философия способна посмотреть на научную проблему как бы со стороны и увидеть новые горизонты исследования. Таким образом, философско-методологический анализ является необходимым условием перестройки научной картины мира в период научной революции. Философия обобщает все феномены культуры, является теоретической душой культуры, видит динамику развития науки в целостном историческом процессе, что позволяет ей проектировать возможные новые способы понимания человеком 37 окружающего мира. Философия применительно к научному знанию выполняет две наиважнейшие функции: 1. критическая функция: философия в этом смысле рассматривает фундаментальные понятия и представления науки сквозь призму исторического развития и изменения. Ученые и философы признают критику понятий и принципов данной науки предпосылкой последующей коренной перестройки. 2. конструктивно-эвристическая функция: философия помогает выдвигать новые основания исследования, выработать новые идеи, которые помогают перегруппировать, элиминировать старое знание, а также включить новые элементы, чтобы разрешить имеющиеся парадоксы и ассимилировать накопленные факты. В.С. Степин признает, что «новая картина мира не может быть получена из нового эмпирического материала чисто индуктивным путем. <…> Формирование новой картины мира требует особых идей, которые позволяют перегруппировывать элементы старых представлений о реальности, элиминировать часть из них, включить новые элементы с тем, чтобы разрешить имеющиеся парадоксы и ассимилировать накопленные факты. Такие идеи формируются в сфере философскометодологического анализа познавательных ситуаций науки и играют роль весьма общей эвристики, обеспечивающей интенсивное развитие исследования (11, 274). Таким образом, философско-методологический анализ, применимый к специально-научной сфере, является одним из важнейших механизмов перестройки оснований науки, т.е. условием научной революции. Философы и ученые, споря, что же побудило Эйнштейна к открытию теории относительности, так или иначе, признают влияние философских идей Канта. Наряду с внутридисциплинарными изменениями и «междисциплинарными прививками» на реализацию научных революций существенное влияние оказывает культура, социокультурные факторы. Т.е. перестройка оснований науки 38 обязательно соотносится с ценностями и мировоззренческими установками соответствующей исторической эпохи. В период научной революции, как правило, имеется несколько возможных путей роста знания, которые не все реализуются в действительной истории науки. Это говорит о нелинейности роста знаний. Степин выделяет два таких пути: 1. Первый из них связан с конкуренцией исследовательских программ в рамках определенной науки. Так в свое время в области физики существовала борьба между двумя направлениями: между Ампером – Вебером и Фарадеем – Максвеллом. 2. Второй путь связан с возникновением новых отраслей знания, а также с процессами, происходящими внутри среды ученых, например, сменой их лидеров. Таким образом, научные революции, как полагает В.С. Степин, представляют собой точки бифуркации в развитии знаний – смену стратегии научного поиска и определение направления будущего развития науки. В этот период из нескольких возможных линий будущей истории науки культура как бы отбирает из них те, которые наилучшим образом соответствуют ее фундаментальным ценностям и мировоззренческим структурам. Однако сам этот выбор не детерминирован, и рост научных знаний является нелинейным, а потому его нельзя прогнозировать. «Представления о жестко детерминированном развитии науки возникают только при ретроспективном рассмотрении, когда мы анализируем историю, уже зная конечный результат, и восстанавливаем логику движения идей, приводящих к этому результату» (11, 314-315). Культура, разумеется, не безлика, не является какимто самостоятельно действующим многоглавым чудовищем. Она делается терпеливым или вдохновенным трудом, усилиями, энергией и прозрениями миллионов творческих людей, а тиражируется, поддерживается и передается следующим поколениям еще более неисчислимой армией учителей и профессоров, книгоиздателей и музыкантов, 39 архитекторов и т.д. А возможности, направление и интенсивность прорывов в некоторых научных направлениях во многом зависят от количественного соотношения творческих личностей, от их психологической индивидуальности, от сформированных их генами, воспитанием и социальными условиями качеств, таких как, например, независимость мышления, готовность к восприятию новых взглядов и категорий и к сомнению в прежних, даже в своих собственных. Итак, рассмотрев проблему соотношения традиций и новаций (революций), сделаем некоторые выводы. Традиция обычно направлена на воспроизводство одних и тех же схем, навыков, умений. В этом заключается ее важнейшая репродуктивная функция. Однако развитие науки не возможно без новаций и революций, которые сами по себе не возникают, но опираются на уже созданное и охраняемое традициями. Традиции и новации диалектически взаимосвязаны, «соотносятся как инвариантное и вариативное, только в их единстве и возникает движение, творческий процесс. Традиция определяет стратегию творчества, новация – ее тактику, традиция регламентирует творческий процесс, выступает в качестве общезначимых (для школы, направления, сообщества) регулятивов творчества, и в этом проявляется ее консервативный характер» (2, 57). 40 2. ТИПЫ НАУЧНОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ 2.1. Рациональность в истории науки и философии Проблема научных революций непосредственным образом связана с исторически изменяемыми типами научной рациональности. Эта связь обусловлена воздействием глобальных научных революций на все основания науки, что меняет не только эти основания, но и саму рациональность. В философии науки выделяют три типа рациональности, что говорит об исторической изменчивости и многообразии этого понятия. Являясь не просто теоретическим, но социальнокультурным явлением, рациональность в многозначности своих смыслов может быть выявлена путем обращения к разным типам рациональности, сформировавшимся в ходе общественного развития. Казалось бы, при таком подходе, укладывающимся в рамки социoкультурной интерпретации познания, особых проблем с определением рациональности нет. Однако они сразу же возникают, если предпринять попытку сделать хотя бы беглый обзор существующих типов рациональности. В своем исходном значении, отраженном в этимологии термина, рациональное – это разумное, связанное с разумом, включающее момент рефлексии и контроля. В обыденном словоупотреблении рациональность нередко отождествляется с эффективностью, оптимизацией, целесообразностью, но это только часть содержания рассматриваемого понятия, так как, например, человек может совершить действие, оптимальное в определенной ситуации, и без участия разума, рефлекторно. Обязательными составляющими рациональности представляются различение мира внешних объектов и системы идей и их соотнесение. Сложность определения рациональности состоит в том, что в это понятие как производное от "ratio" так или иначе включается (чаще всего непроизвольно) весь комплекс 41 представлений, вызванных функционированием этого "ratio". И хотя специалисты считают, что большинство понятий, связанных с рациональностью, требует строгого терминологического употребления, и вносят соответствующие уточнения, в действительности дело обстоит иначе. В философской, не говоря уже о другой, литературе этот термин продолжает использоваться как чрезвычайно широкий и трудно поддающийся спецификации. Рациональность определяется через ratio, разумность как целесообразность, системность, логичность, научность и даже через интерсубъективность. Она также понимается как присущее субъекту универсальное средство организации деятельности. По М. Веберу, рациональность – это точный расчет адекватных средств для данной цели. Данный философ, социолог выделил в своих исследованиях деятельности четыре ее типа: два нерациональных – аффективный и традиционный и два рациональных – ценностный, в фундаменте которого лежит сознательная вера, и целевой, связанный со свободным выбором целей и соответствующих средств. Ценностная рациональность выступает в качестве рефлексии над процессом деятельности, а целевая – как рефлексия над результатом деятельности. По Л. Витгенштейну рациональность – наилучшая адаптированность к обстоятельствам. По Ст. Тулмину она есть логическая обоснованность правил деятельности. Канадский философ У. Дрей рациональным называет всякое объяснение, которое стремится установить связь между убеждениями, мотивами и поступками человека. Как видим, существует огромное количество определений, которые имеют тенденцию множиться, но, несмотря на это, смысл рациональности остается для нас непроясненным. Показательным в этой связи может быть стремление немецкого философа Г. Ленка расширить понятие рациональности до более полного перечня значений. Он выявляет около двадцати определений, рассматривая 42 рациональность как логическое следование аргумента из принятых посылок; как формально-научную доказуемость; как синтетически-интегративную рациональность; как содержательно-научную рациональность (теоретическинаучное структурирование); как рациональную реконструкцию (идеально-типическую разработку критериев суждения для обсуждения); как развитие рациональной экспликации понятий; как целерациональность; как рациональность в теории принятия решений и стратегическую рациональность; как рациональность в теории игр (стратегическая рациональность в более узком смысле) и пр. Это многообразие в определении, на наш взгляд, весьма тупиково, хотя современные методологи, фиксируя различные типы рациональности (закрытую, открытую, универсальную, специальную, мягкую, сверхрациональность и пр.), склонны все же к принятию полисемантизма, многозначности понятия «рациональность». Но, как отмечает П.П. Гайденко, «нужна по крайней мере иерархическая теория типов рациональности, которая в определенной форме все же вносила бы начало единства в многообразие единичных значений, т.е. вносила бы момент систематизации» (12, 20). Здесь, на наш взгляд, необходим историко-логический анализ концепта рациональности, осуществляемый в работах многих отечественных авторов, например, П.П. Гайденко, В.С. Степина, В.С. Швырева и пр. Попытаемся проследить, как понятие рациональности постепенно сузилось до понятия научной рациональности в истории Западной Европы, и как это отразилось на экологии и культуре в целом. Открытие рациональности как таковой связано с открытием способности мышления работать с идеальными объектами, способности слова отражать мир разумнопонятийно. Такой вид мыслительной деятельности стал возможен уже в античности. П.П. Гайденко полагает, что причины появления рациональности кроятся в возникновении античной математики: невозможно «отрицать, что становление 43 новой физики происходило на базе той математики, которая возникла в древности» (12, 30). Т.е. принцип системности, доказательности, положенный в основу античной науки, стал фундаментом западноевропейской рациональности как таковой. Напротив, восточную математику (древнеегипетскую и древневавилонскую) нельзя считать прародительницей науки и рациональности, так как в ней отсутствует система доказательств, впервые появившаяся только у греков. «Древневосточная математика представляет собой совокупность определенных правил и вычисления; то обстоятельство, что древние египтяне и вавилоняне могли осуществлять весьма сложные вычислительные операции, ничего не меняет в общем характере их математики» (12, 31). Парменид делает еще один важный шаг на пути к рациональному мышлению. Он вводит в философию и науку первое логическое понятие как способ реконструкции мира. Его понятие бытия делит все знание на истинное, полученное посредством разума, и мнимое, полученное в результате чувственного восприятия. Формула Парменида – «мыслить и быть – одно и то же» – выражает глубокое убеждение греков о внутреннем родстве бытия и разума. Сами истоки идеи рациональности в философском сознании, начиная с античности, связаны с сознательной постановкой и обсуждением коренной мировоззренческой проблемы "соизмерения человека в бытии", "врастания", "вписанности" человека в окружающий его мир. Наилучшим образом эти идеи разработаны и представлены в древнегреческой философии Аристотелем, который сумел воссоздать мир, космос, порядок через разработанную им рационалистическую систему категорий. Принято считать, что возникновение научной рациональности как особого отношения к миру связано с эпохой Нового времени (XVI – первая половина XVII века). Научная рациональность – совокупность ценностей, норм и методов, используемых в научном исследовании. 44 Специфика научной рациональности заключается в мысленном конструировании таких идеальных объектов, которые пригодны для практического использования. Т.е. наука признает лишь те идеальные объекты и процедуры, которые непосредственно или опосредованно, актуально или потенциально сопряжены с практической значимостью для жизнедеятельности людей. Идеал новоевропейской рациональности – объяснение всех явлений с помощью установления между ними механистической причинно-следственной связи. К принципиальным рационалистам, которые, собственно, и замещают рациональность научной рациональностью, относятся Р. Декарт, Б. Спиноза, Н. Мальбранш, Г.В. Лейбниц, Х. Вольф и др. Рационализм XVII - первой половины XVIII вв. исходит из убеждения, что разум мыслит бытие и что в этом и состоит его подлинная сущность, гарантирующая объективность, необходимость научного знания. Рациональность безотносительна, одинакова для любой эпохи и культуры. Вплоть до XIX века в Западной Европе господствовала традиция понимания разума и рациональности как внеисторичных. И даже Кант, «…отвергнувший онтологическое обоснование знания и показавший, что не структура познаваемой субстанции, а структура познающего субъекта определяет характер познания и предмет знания» (12, 11), принадлежит этой традиции. По мнению П.П. Гайденко, новоевропейская наука и философия элиминирует из природы «целевую причину», введенную Аристотелем, и этот новый тип ментальности меняет отношение к природе. Природа становится объектом, сырьем, а человек относится к ней не как хозяин и даже не как господин, а как преобразователь и насильник. Нацеленность на преобразование и изменение мира становится господствующей идеологией, начиная с XVII века. И, как отмечает П.П. Гайденко, «экологический кризис есть не только продукт 45 постиндустриальной цивилизации» (12, 17), но и новоевропейского научного типа рациональности. В XIX веке немецким идеализмом (послекантовским) и позитивизмом (Сен-Симоном, О. Контом) было разрушено представление о внеисторическом разуме. Проблема рациональности переместилась в плоскость историзма и развития. Развивающийся разум – основная идея Гегеля. У О. Конта разум, пройдя три стадии познания и общественного развития, наконец, приходит к созданию истинной позитивной науки. Идея историчности разума и самой рациональности в дальнейшем получила новое звучание. Так Р. Коллингвуд настаивал на культурно-исторической обусловленности разума. Со второй половины XX-го века тема рациональности обрела самостоятельное значение и разрабатывалась в философских учениях представителями критического рационализма (Т. Куном, И. Лакатосом, К. Поппером, С. Тулмином, П. Фейерабендом). Они показали, что генератором рациональности выступает научный разум, а история развития знания предстает как гармонизация мира рациональных идей, перебрасывающая мост к порядку самой реальности. Разум, движимый рациональной активностью, становится мощной творческой силой, способствующей прогрессу общества, культуры, техники. Наука, исторически развиваясь, шаг за шагом создает когнитивнометодологическую систему рациональности. Т. Кун, разрабатывая свою теорию научных революций, пришел к установлению плюрализма исторически сменяющих друг друга форм рациональности. Если раньше считалось, что есть один объективный разум, то теперь возникло представление о множестве типов рациональности. «Тем самым, – отмечает П.П. Гайденко, – была поставлена под вопрос всеобщность и необходимость научного знания» (12, 13). На сегодняшний день накопилось очень много вопросов, касающихся научной рациональности, ее роли в 46 обществе, влиянии на судьбы людей и пр. Эти проблемы являются весьма актуальными в последнее десятилетие. Состоявшийся в 1978 г. в Дюсельдорфе Всемирный философский конгресс обозначил тему рациональности как ключевую тему в развернувшейся философской дискуссии. Это, разумеется, не случайно. Дело в том, что та совокупность идей и идеалов, которая в течение последних столетий во многом определяла развитие не только западноевропейской философии, но и западной культуры в целом, и которую иногда называют "Проектом Просвещения", начинает ныне подвергаться самому решительному критическому переосмыслению. Эта критическая ревизия, осуществляемая очень по-разному и самыми различными течениями современной мысли, имеет под собой серьезные основания. Всеобщий интерес к проблеме научной рациональности можно объяснить индустриализацией нашей цивилизации, ключевую роль в которой стала играть наука, стимулирующая развитие новых технологий. По мнению П.П. Гайденко, «актуальность проблемы рациональности вызвана возрастающим беспокойством о судьбе современной цивилизации в целом, не говоря уже о дальнейших перспективах развития науки и техники. Кризисы, порожденные технотронной цивилизацией, и прежде всего экологический, – вот что в конечном счете стоит за столь широким интересом к проблеме рациональности» (12, 9). Развитие технической рациональности в самом широком смысле слова привело к созданию системы механизмов, имеющих собственную логику функционирования, отчужденных от человека и противостоящих ему и его свободе. Внедрение рационального начала в общественную жизнь обнаружило явные пределы, а рационализация техносферы и ряда областей экономики сопровождается в современном обществе эрозией культурных смыслов и потерей идентичности (13, 3). 47 Причиной усиления роли научной рациональности является тот факт, что наука осваивает мир в понятиях. Т.е. научно-теоретическое мышление характеризуется как понятийная деятельность. Именно оперирование понятиями и позволяет выполнять науке основные познавательные функции: описание, объяснение и предсказание явлений определенной предметной области. В.Н. Порус в работе «Парадоксальная рациональность» показывает крайности как господствовавшего вплоть до XIX века абсолютизма, так и релятивизма в понимании рациональности: «Абсолютизм стремится определить научную рациональность как таковую, как некое универсальное свойство научной деятельности и ее результатов, используя для этого методы нормативной эпистемологии. С помощью этих методов формируют критерии рациональности. Но как только эти критерии объявляются адекватными выразителями научной рациональности, они становятся ложем Прокруста. Релятивизм отбрасывает требование универсальности и абсолютности, поворачивается к реалиям науки и ее истории, отказывается от априорных определений рациональности… Но при этом аннулируется само понятие «рациональности»… Абсолютизм не в состоянии сладить с фактом исторического движения в сфере рационального, в особенности – в науке. Релятивизм, напротив того, исходит из историчности, придает ей решающее значение. Но за движением ему не удается рассмотреть того, что движется. И тот, и другой в конечном счете утрачивают предмет своих исследований и притязаний» (14, 86). Крайности релятивизма в понимании рациональности особенно отчетливы в философии П. Фейерабенда, для которого «нездоровый альянс науки и рационализма» – источник «империалистического шовинизма науки». Рациональность, взятая в своем абсолюте, не имеет никакого значения как в науке, так и в человеческой жизнедеятельности в целом. Фейерабенд считает представление о науке как о 48 имеющей явное преимущество перед другими формами духовности, например, мифологией, вредной иллюзией. Действительная, а не выдуманная идеализированная наука, с его точки зрения, пропитана духом авторитарности и догматизма. «Методологический анархизм» Фейерабенда, воплотившийся в лозунге – «Все дозволено!», – есть реакция на поэтапное превращение разума в научную рациональность. В работах немецкого философа науки К. Хюбнера анархические мотивы в отношении рациональности снимаются, но остается желание устранить существовавшее долгое время узкое представление о рациональности как научной рациональности. Он показывает, что рациональность – всего лишь формальная организация какого-либо содержания. По мнению Хюбнера, есть определенные правила и стандарты рациональности, которые вовсе не ограничиваются наукой. Так, например, миф, традиционно связанный с некой иррациональностью, в действительности имеет свою рациональность, которая обусловлена специфическим, отличным от научного, понятием опыта. В своих исследованиях Хюбнер пришел к четырем основным значениям понятия рациональности: 1. Логическое значение, тождественное фиксированию правил определенного смыслового содержания. 2. Эмпирическое значение как применение всегда одинаковых правил объяснения. 3. Оперативное значение как применение расчета (калькуляции). 4. Нормативное значение как сведение целей и норм к другим целям и нормам. Рациональность для Хюбнера есть нечто формальное, что относится только к уже положенному содержанию, например, к содержанию науки или мифа. Осознание многообразия форм существования научной рациональности, сопровождавшее философское осмысление научных революций XX столетия, в современной философии 49 науки основывается на понятиях идеалов и типов рациональности. Практически впервые понятия неклассической философии и неклассической рациональности вводятся и рассматриваются М.К. Мамардашвили, Э.Ю. Соловьевым, В.С. Швыревым. Классический и неклассический идеалы рациональности подробно описывает М.К. Мамардашвили на базе философии, психологии и физики. Американский философ Х. Патнем констатирует принципиальные трудности с классическим идеалом безличностного знания, анализируя ситуации в квантовой механике и современной логике. В.С. Степин формулирует признаки классического, неклассического и постнеклассического типов рациональности, имевших место на разных этапах развития науки. Одна из наиболее значительных концепций "новой" рациональности - модель "коммуникативной рациональности" Ю. Хабермаса. Автор данной концепции сконцентрировал свои усилия на поиске нереализованных возможностей коммуникативных связей и способов их реализации с целью выйти на новый уровень философско-методологического сознания и, разумеется, социально-культурной практики. Его усилия направлены на поиски новой рациональности, но не в сфере науки и техники, а в сфере "интеракции". Раскрывая новые условия и роль человека в современном мире, Хабермас апеллирует к критическому самосознанию индивида; активно полемизируя с позитивистами, предлагает объединить познание и "эмансипационный интерес" в его гуманистическом понимании с целью исследования перспектив более удачной, истинной жизни. Отсюда и его обращение к нетрадиционной методологии – герменевтике, саморефлексии, психоанализу; требование рассматривать общество не как общественно-экономическую формацию, а как социокультурный феномен, который может быть адекватно интерпретирован посредством нравственносоциального анализа. 50 Типология рациональности Анализируя проблему рациональности в целом, следует исходить из многообразия форм рациональности, если угодно, из определенного спектра возможностей реализации принципов рациональности. В философии и методологии науки существует множество типологий рациональности. Наиболее интересные, как нам представляется, – типология «закрытой» и «открытой» рациональности В.С. Швырева и типология по принципу классической, неклассической и постнеклассической рациональности, весьма распространенная в научном сообществе, но лучшим образом формализованная в работах академика В.С. Степина. 2.2.1. «Открытая» и «закрытая» рациональность Типология рациональности, по В.С. Швыреву открытая закрытая Одним из исходных моментов в типологии рациональности может быть различение «закрытой» и «открытой» рациональности в концепции нашего отечественного философа В.С. Швырева. Это различение в основе своей связано с различными способами работы с концептуальными конструкциями рационального сознания в науке и философии. Объективно в реальной рациональнопознавательной деятельности тесно переплетены и органически взаимосвязаны два ее типа, две ее формы, которые характеризуются двумя ее направленностями, если угодно, двумя ее векторами. 51 Деятельность первого типа связана с движением в некоторой заданной концептуальной системе и предполагает уточнение входящих в нее абстракций и понятий, выявление новых связей между ее элементами, экспликацию имеющегося в ней рационально-познавательного содержания, ассимиляцию новой эмпирической информации в рамках данной концептуальной системы, объяснение и предвидение на ее основе и пр. Короче, это деятельность внутри принятой сетки познавательных координат, задающей определенное концептуальное пространство, конструктивные аспекты, деятельность этого типа связана с расширением заданного концептуального пространства (15). В.С. Швырев сравнивает первый тип рациональности («закрытую» рациональность) с куновской парадигмой, а деятельность внутри нее – с внутрипарадигмальной деятельностью. Важно заметить, что пределы этой «внутрипарадигмальности», закрытости концептуального пространства могут быть различными. Это может быть парадигма в собственном смысле Т.Куна, но может быть и деятельность в рамках какой-либо теории, концепции, гипотезы и т.д. Во всех этих случаях - это работа в некоем закрытом концептуальном пространстве, очерчиваемом содержанием некоторых утверждений, выступающих в данном познавательном контексте как исходные, не подлежащие критическому анализу (16). Но, несмотря на догматичность, В.С. Швырев все-таки считает «закрытый» тип рациональность полезным по своей познавательной значимости, поскольку фактически в реальной существующей науке количественно он играет доминирующую роль. Кроме того, деятельность в «закрытой» рациональности нельзя охарактеризовать как нетворческую. Пользуясь термином психологии, можно было бы назвать ее «репродуктивным творчеством», т.е. творчеством в рамках некоторых фиксированных рациональных концептуальных норм, смыслов, предпосылок. Это творчество связано с 52 уточнением этих предпосылок, с ассимиляцией на их основе нового познавательного содержания. В познавательной деятельности «закрытая» рациональность проявляется, таким образом, в утверждении определенной концептуальной позиции, в ее разработке, ее распространении. В контексте же практической деятельности «закрытая» рациональность, выступая как ее идеальный план, ее программа, оказывается связанной с целесообразностью этой деятельности, ее направленностью на определенный зафиксированный конечный итог, эффект. Творческий конструктивный момент такого рода рациональности проявляется не в целеполагании, то есть в поиске и нахождении ориентиров деятельности, (они рассматриваются как нечто непреложное, заданное), а в отыскании наиболее эффективных путей и средств достижения цели. В.С. Швырев полагает неправомерным отождествление формы закрытой рациональности с рациональностью вообще, поскольку последняя становится ответственной за деформации первой, что принуждает искать решения за пределами рациональности как таковой, на путях внерациональных форм сознания. Между тем, закрытой рациональности и в познавательной деятельности, и в ориентации практической деятельности противостоит тот тип рационального сознания, который правомерно назвать «открытой» рациональностью. Последняя предполагает способность выхода за пределы фиксированной готовой системы исходных познавательных координат, за рамки жестких конструкций, ограниченных заданными исходными смыслами, абстракциями, предпосылками, концептуальными ориентирами и пр. При этом необходимым моментом «открытой» рациональности, который отличает ее от «закрытой», является установка на критический рефлексивный анализ исходных предпосылок концептуальных систем, лежавших в основе данной ее познавательной позиции, определяющей ее «парадигмы». «Открытая» рациональность тем самым предполагает 53 перманентное развитие познавательных возможностей человека, горизонтов его постижения реальности (15). Эта предметно-содержательная установка на все более глубокое проникновение в реальность, не ограниченное какими-либо заданными априорными структурами, предпосылками миропонимания органически реализуется в «открытой» рациональности через радикальную критическую рефлексию над любыми парадигмами, «конечными», выражаясь гегелевским языком, картинами и схемами миропонимания и мироотношения. Именно эта напряженность творческих усилий сознания, направленного на неограниченное постижение человеком объемлющего его мира, связанного с максимальной открытостью перед этим миром в критической рефлексии по отношению к любым фиксированным «конечным» позициям мировосприятия и составляет существо рациональнорефлексивной культуры на высоте ее возможностей, которые проявляются в открытой рациональности и составляют неотъемлемую ценность нашей цивилизации, несмотря на все ее проблемы и издержки. Открытая рефлексивная рациональность на высоте своих возможностей преодолевает ограниченности закрытой национальности и те деструктивные, вырожденные формы псевдорациональности, которые возникают на основе этих ограниченностей. Именно при сведении рациональности к этим формам сознания и возникает противопоставление рациональности духу свободы и риска, "поступку", по терминологии М.М. Бахтина, напряженности усилий личностного сознания и т.д. Открытая же рациональность с необходимостью предполагает все эти факторы. Надо заметить, однако, что сама по себе «закрытая» рациональность автоматически не влечет за собой догматизации концептуальных конструкций, определяющих ее рамки. Движение в рамках этих конструкций и на их основе до поры до времени, в той или иной степени, может в принципе 54 оставлять открытым вопрос о непреложности их исходных предпосылок. Догматизация происходит тогда, когда основание определенной концептуальной позиции, ее исходные предпосылки превращаются в неприкасаемые истины и их содержание отождествляется с реальностью. Выражаясь специальным философским языком, сознание становится в этом случае в позицию тождества бытия и мышления, проще говоря, не различается сам мир и представление о мире. Определенная модель, картина последнего навязывается в качестве образа реальности как таковой. В.С. Швырев подчеркивает, что, если в нерационализированных формах сознания – в мифологии, в обыденном сознании – такое тождество мысли и бытия осуществляется на нерефлексивном уровне, то догматизация рационализированных установок предполагает специальные акты сознания, рефлексии, определенный концептуальный каркас начинает рассматриваться как монопольно адекватная картина реальности с позиций именно рациональности, а если мы имеем дело с наукой, то с позиций научной рациональности. В этой ситуации критерием рациональности, в частности, научной рациональности каких-либо положений становится их включенность в соответствующий концептуальный каркас, возможность рационализации на основе принятых в рамках данного каркаса описаний и объяснений. Это имело место, например, при абсолютизации механистической картины мира, когда научная рациональность стала идентифицироваться с механистическим пониманием природы, с возможностью построения механистической картины мира. И напротив, возможность вписывания каких-либо представлений в канонизированную картину мира, в принятую рациональным сознанием парадигму рассматривается как однозначный показатель нерациональности и/или ненаучности таких представлений. В.С. Швырев подчеркивает, что такое 55 "отлучение" при абсолютизации осуществляется от имени науки. научной парадигмы 2.2.2. Классическая, неклассическая, постнеклассическая рациональность Типология научной рациональности, по Степину классическая S→O неклассическая S↔O постнеклассическая S →↔ O В.С. Степин склонен рассматривать существующие и признанные в научном сообществе типы рациональности – классическую, неклассическую и постнеклассическую – сквозь призму четырех глобальных научных революций (11, 315). Т.е., по сути, чтобы понять исторически меняющуюся рациональность, нужно правильно осмыслить происходящие в науке коренные перемены. Первой научной революцией была революция XVII в., ознаменовавшая собой становление классического естествознания. Его появление было неразрывно связано с формированием особой системы идеалов и норм исследования, в которых, с одной стороны, выражались установки классической науки, а с другой – осуществлялась их конкретизация с учетом доминанты механики в системе научного знания данной эпохи. У истоков классической рациональности стоят такие ученые, как Коперник, Галилей, Кеплер, Ньютон и др. Заслуга Коперника заключается, во-первых, в создании новой 56 гелиоцентрической системы мира, которая не сводится только к перестановке центра Вселенной, но обосновывает движение как естественное свойство земных и небесных объектов; вовторых, в том, что он одним из первых показал ограниченность чувственного познания, доказал необходимость критичности научного разума. Новаторство Галилея – в открытии нового метода научного исследования (теоретического, мысленного эксперимента). Истинное знание, по его мнению, достижимо только при помощи эксперимента и вооруженного математикой разума. Соединение математических методов с опытным исследованием привело к появлению экспериментально-теоретического естествознания. Заслуга Ньютона заключается в создании классической механики, которая противостояла аристотелевской картине мира. Представление о сферах, управляемых перводвигателем или ангелами по приказу бога, Ньютон успешно заменил представлениями о механизме, действующим на основе простого естественного закона. Благодаря творчеству этих ученых сформировалась классическая наука, долгое время считающаяся идеальным типом научной рациональности. Радикальные перемены в этой целостной и относительно устойчивой системе оснований естествознания произошли в конце XVIII - первой половине XIX в. Их можно расценить как вторую глобальную научную революцию, определившую переход к новому состоянию естествознания – дисциплинарно организованной науке. В это время механическая картина мира утратила статус общенаучной. В биологии, химии и других областях знания сформировались специфические картины реальности, нередуцируемые к механической. Наряду с механико-математическим знанием выдвигаются опытные и описательные дисциплины: география, геология, биология и т. д. С развитием науки отношение человека к природе превращается из 57 созерцательного в практическое. Теперь уже интересуются не столько тем, какова природа сама по себе, сколько тем, что с ней можно сделать. Постепенно естествознание превращается в технику, и успех познания связывается с получаемой благодаря ему практической пользой. Экспериментальная наука и возможности ее технического применения были заложены в XVII веке, но лишь в XIX столетии получили широкое внедрение, результатом которого и явилось индустриальное развитие. Оно, в свою очередь, привело к еще большему отдалению человека от природы, которая стала восприниматься уже как нечто чуждое человеку, допускающее только технический подход. Появились также новые идеалы и нормы исследования, например, в биологии – идеалы эволюционного объяснения. Представления об эволюции природы проникли в геологию и биологию (учения Ж. Ламарка, Ж. Кювье, Ч. Лайеля и др.). Наконец, с открытием единства клеточного строения живого вещества (Т. Шванн в 1839 г. и др.) и появлением теории естественного отбора (40–60-е годы – Ч. Дарвин и др.) биология уже полностью созрела как наука, причем именно на почве теории эволюции. Благодаря возникновению органического синтеза (вторая половина 20-х годов XIX в. – Ю. Либих, Й. Берцелиус), созданию теории химического строения А.М. Бутлеровым (1861 г.) и открытию Д.И. Менделеевым периодического закона химических элементов (1869 г.) научной зрелости достигает химия. И здесь эта зрелость выражается в построении общей линии развития, соединяющей вещества разного строения и разной степени сложности. Таблица элементов Менделеева является, можно сказать, наглядным воплощением одного из основных законов эволюции – закона отрицания отрицания. Однако же общие познавательные установки – нацеленность на объективное истинное знание – сохраняются в данный исторический период. Кроме того, с введением новых предметов науки механистический стиль мышления 58 оставался еще очень влиятельным, и у него было немало убежденных проповедников. Известная книга Т. Уокера («Defence of Mechanical Philosophy») увидела свет уже в 1843 г. Отчасти такое влияние оправдано новыми достижениями ньютоновской космологии. Как известно, в 1846 г. У. Леверье, опираясь на теорию Ньютона, предсказал существование Нептуна, а И. Галле по этому предсказанию открыл новую планету. Молекулярно-кинетическая теория теплоты, легшая в основу статистической физики, также воспринималась многими как торжество механистического понимания природы. Исходя из этого Л. Больцман, М. Смолуховский, А. Пуанкаре и другие выдающиеся ученые пытались на основе механики (и вопреки законам термодинамики) доказать принципиальную обратимость тепловых процессов, но их усилия оказались бесплодными. Опыт познания доказал, что статистическая физика – именно тот пункт, в котором механистическое мировоззрение диалектически превращается в свою противоположность, а бесплодность упомянутых усилий подчеркнула утрату механикой действительного лидерства в науке. Одной из центральных проблем после второй глобальной научной революции «…становится проблема соотношения разнообразных методов науки, синтеза знаний и классификация наук. <…>. Поиск путей единства науки, дифференциации и интеграции знания превращается в одну из фундаментальных философских проблем, сохраняя свою остроту на протяжении всего последующего развития науки» (11, 317). Первая и вторая глобальные научные революции в естествознании протекали как формирование и развитие классической науки и ее стиля мышления. В.С. Степин объединяет их по типу «общих познавательных установок» и включает в единое понятие классической науки. Специфику этих познавательных установок он видит в их одностороннем объективизме (10). Вместе с тем, он отмечает, что ориентация 59 на объективную истину свойственна науке как таковой и неотделима от ее сущности. Двум названным глобальным революциям соответствует классический тип научной рациональности, который просуществовал с XVII по конец XIX века и был основан на механике Ньютона. Понимание механистического учения является ключевым моментом в осмыслении классической рациональности. Рассмотрим ее. Мир, согласно классической картине мира, – это в первую очередь бесконечное во все стороны пространство. У него три измерения, это пространство одинаково во всех своих точках и направлениях. Что бы ни наполняло такое пространство, оно от этого никак не изменится. Поэтому такое пространство называют абсолютным. В абсолютном пространстве течет время. Время одинаково для всех, не замедляется и не ускоряется, всегда течет равномерно и ни от чего не зависит, не имеет ни начала, ни конца. Такое время также называют абсолютным временем. Время отделено от пространства и представляет из себя самостоятельную сущность. В абсолютных пространстве и времени существует материя, она организована в виде различных тел. Среди всех этих тел есть мельчайшие тела, которые уже нельзя разделить на более мелкие тела, – это атомы. Все другие тела состоят из атомов, т.е. представляют из себя просто скопления атомов, рано или поздно рассеивающиеся в пространстве. Между телами действуют силы притяжения и отталкивания, которые не позволяют атомам слишком удаляться друг от друга и в то же время полностью «слипаться» друг с другом. Движения атомов и тел подчиняются строгим законам, эти законы управляют всеми природными процессами. Материя сама по себе инертна и пассивна, чтобы заставить ее изменяться, необходимо применить к ней некоторую внешнюю силу. Любое изменение в мире обязательно имеет свою причину, т.е. протекает с необходимостью, согласно некоторому закону. Случайность происходит только от незнания, за всякой 60 случайностью скрывается непознанная закономерность. В конце концов, в таком мире нет ничего, кроме атомов, закономерно двигающихся в пустом бесконечном пространстве. Все известные нам качества, например, цвет, запах, формы предметов, не говоря уже о наших чувствах, мыслях, – все это иллюзия, на самом деле всего этого нет, есть только атомы и пустота. Нет никакого Бога, есть только один материальный мир. Жизнь и человек возникают в этом мире случайно – как системы сложных скоплений атомов. Все действия, которые совершает человек, – это, в конце концов, более замаскированное выражение все тех же физических законов. Сознание человека, его чувства и мысли – это не что иное, как электрические импульсы в его нервной системе. У природных процессов нет цели, они просто подчиняются некоторым неизменным причинным законам, определяющих настоящее из прошлого. То же верно и для человека, и для общества, ведь человек и общество – это некоторые частные случаи природных объектов. Что касается процесса познания в классическом типе рациональности, то предполагается, что он может быть совершенно нейтральным по отношению к познаваемому объекту. В отношениях между вкладами объекта и относительного, способного заблуждаться, субъекта в итоговый процесс познания предполагается возможность непрерывного перехода, позволяющего постепенно, сколь угодно мало и контролируемо уменьшать влияние субъекта познания на объект. Идеал объективного знания понимается как идеал объектного – для достижения подлинной объективности необходимо удалить из процесса познания все то, что относится к субъекту познания. Следовательно, и субъектное здесь отождествляется с субъективным. Такая установка объектной объективности приводит к невозможности распространения научного знания на саму науку, поскольку наука создается субъектами. Возникает несоизмеримость между наукой и философией науки. Первая 61 опирается на идеалы объективности, вторая существенно субъектна и значит – субъективна. Кроме того, в классической научной рациональности происходит абсолютизация ценности истины сравнительно с другими видами ценностей (добром, красотой и т.д.). Все остальные ценности рассматриваются как подчиненные истине, так или иначе выводимые из нее. Такая ценностная установка особенно характерна для науки эпохи Просвещения. Позднее она несколько смягчается, принимая вид ценностного дуализма – истина существует сама по себе, все прочие ценности – сами по себе. Наука существует отдельно от других сфер культуры. Подлинный ученый не должен вмешиваться в политику или религию, сохраняя нейтралитет по отношению к вопросам использования научных достижений в тех или иных вненаучных целях. 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. Черты классической рациональности: Объективность. Элиминирование всего, относящегося к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Рассмотрение целей и ценностей науки как доминирующих мировоззренческих установок и ценностных ориентаций. Представление о мире как о бесконечном абсолютном пространстве, имеющем три измерения и протекающем в абсолютном времени. Редукционизм: сведение всего сложного к простому и неделимому. Социальная нейтральность науки. Вера в авторитет разума, способного постигнуть порядок природы. Фундаментализм: уверенность в том, что всякое («подлинное») знание может и должно найти со временем абсолютно твердые и неизменные основания. 62 9. Кумулятивность – последовательность, линейность развития с жестко однозначной детерминацией. Прошлое изначально определяет настоящее, а то, в свою очередь, — будущее. Третья глобальная научная революция была связана с преобразованием стиля мышления, сформированного классической наукой, и становлением нового, неклассического естествознания. Она охватывает период с конца XIX до середины XX столетия и приводит к рождению неклассической научной рациональности. Возникновение квантовой физики, теории относительности, математической логики, – вот те главные события в науке, перевернувшие основания классической рациональности. Как отмечает В.С. Степин, «…в эту эпоху произошла своеобразная цепная реакция революционных перемен в различных областях знания: в физике (открытие делимости атома, становление релятивистской и квантовой теории), в космологии (концепция нестационарной Вселенной), в химии (квантовая химия), в биологии (становление генетики)» (11, 317). Новая система познавательных идеалов и норм обеспечивала значительное расширение поля исследуемых объектов, открывая пути к освоению сложных саморегулирующихся систем. «Неклассическая» наука действительно отклонилась от классического «объективизма». И это объясняется именно изменением основного предмета исследования. Здесь внимание эмпирической науки впервые обращается к проблеме становления. Не случайно в лидеры естествознания вышли дисциплины, изучающие процесс становления в той или иной сфере реальности. В науках о неживой природе – это прежде всего квантовая механика, а также физика микромира и релятивистская космология, в науках о живом веществе – генетика и микробиология. Переход от классической к неклассической рациональности осуществляется через ряд изменений в 63 картине мира. Во-первых, постепенно наука смогла понять, что материя может быть организована не только в виде атомов и их скоплений, но и в виде как бы материальной тончайшей жидкости – материального поля, которое заполняет все бесконечное пространство и порождается материальными телами. Это поле вибрирует в виде волн, и волны могут действовать на другие волны и тела. Затем посыпалась просто лавина новых дополнений и изменений в классическую картину мира в период научной революции конца 19 – начала 20 века. Оказалось, что о материи нельзя говорить, что она – это только поле и волны или только частицы. Частицы и волны – это две стороны единой материи, и она может себя проявить в одних условиях как волна, в других условиях – как частица. Волна и частица – это что-то несовместимое с точки зрения классической картины мира, а здесь эти противоположные начала нужно было как-то объединить. В теории относительности Эйнштейна пространство и время были объединены в составе четырехмерной целостности – пространства-времени. Пространство-время позволяет пространству превращаться во время, а времени – в пространство. Далее ученые поняли, что пространство и время зависят от тех тел, которые их наполняют и в них движутся. Как движется тело, такое во многом и будет пространство и время для этого тела. Силы, действующие между телами, были представлены как искривления пространства-времени. Каждый атом оказался делимым на еще более мелкие частицы, а эти частицы вели себя уже очень странно – они, например, могли одновременно с какой-то долей вероятности находиться в любой точке пространства. Их свойства могли принимать значения только из некоторого дискретного набора, что обозначают термином «квантование величин». У физической вселенной были открыты различные конечные пороги, например, минимальный квант действия или максимальная скорость перемещения в пространстве. Элементарные частицы уже нельзя было зарегистрировать, не изменив их состояния, а 64 сказать о том, что будет происходить с такой частицей в конкретном измерении, никогда нельзя совершенно точно. В самых основаниях мира, в элементарных частицах, из которых состоят атомы, закралась случайность и вероятность, которая лишь постепенно превращалась в необходимость только для большого количества частиц. Оказалось, что вещество и энергия (активность) могут переходить друг в друга. Материя стала рассматриваться не как только инертное начало, которое можно заставить изменяться лишь извне, но как начало активное, содержащее свою активность и закон (форму) этой активности внутри самой себя. Изменился и образ времени. Было обнаружено, что в мире есть процесс (возрастание энтропии в изолированных системах), который никогда нельзя повернуть вспять, в связи с чем время стали понимать как необратимое изменение, выражающее себя в этом процессе. Во второй половине 20 века возникает новая наука – кибернетика, она вводит понятие «информации», которое является сегодня таким же фундаментальным, как «материя» и «энергия». Все больше становится ясным, что проникают друг в друга не только вещество и энергия, но энергия и информация. Например, в живых организмах постоянно информация превращается в энергию, допустим, когда животное реагирует (энергия) на опасность (информация), и наоборот, – энергия переходит в информацию, например, падающий на сетчатку глаза луч света (энергия) порождает зрительный образ (информация) в мозге животного. Многие природные процессы оказались обязанными своим существованием некоторой неопределенности, пытаться уменьшить эту неопределенность и точнее узнать процесс оказалось невозможным – мир перестал быть таким прозрачным для разума, как это представлялось в классической картине мира. Оказалось также, что для объектов квантовой физики невозможно одновременное и одинаково точное знание обо всех свойствах. Такое знание должно быть ограничено только некоторым «полным 65 набором» свойств, представляющим из себя лишь часть всех свойств объекта. Свойства из разных полных наборов называют «дополнительными» – их нельзя знать одновременно и сколь-угодно точно. Сближение энергии и информации, более активное воздействие субъекта познания на объект приводят постепенно к отходу от классического представления об объективности как исключающей все относящееся к субъектам. Рождается более синтетический образ объективного знания, включающий в себя ссылку на те или иные условия наблюдения, на субъекта познания и его отношения с объектом. Более субъектная объективность неклассической научной рациональности приводит к возможности построения более «самореферентного» (обращенного на себя) типа научного знания, что впервые может позволить сблизить науку и философию науки. Черты неклассической рациональности: 1. Принцип наблюдаемости: объектом науки становится само наблюдение. Субъект познания рассматривается уже в непосредственной связи со средствами познавательной деятельности и самим объектом познания. 2. Корреляция между постулатами науки и характеристиками метода, посредством которого осваивается объект. 3. Системность: новый образ объекта, рассматриваемый как сложная система. Несводимость состояний целого к сумме состояний его частей. 4. Информативность: проникают друг в друга не только вещество и энергия, но энергия и информация. 5. Принцип неопределенности Гейзенберга и принцип дополнительности Бора. Относительность истинности теорий и картины природы. 66 6. Важную роль при описании динамики системы начинает играть категории случайности, возможности и действительности. 7. Объект познания понимается не как тело, а как процесс, воспроизводящий устойчивые состояния. Материя не столько инертное начало, которое можно заставить изменяться лишь извне, сколько начало активное, содержащее свою активность и закон (форму) этой активности внутри самой себя. 8. Институционализация науки. В современную эпоху человечество является свидетелем новых радикальных изменений в основаниях науки. Эти изменения можно охарактеризовать как четвертую глобальную научную революцию, в ходе которой рождается новая, постнеклассическая наука. Постнеклассический образ рациональности (этот термин был введен в оборот в 70-ые гг. XX в. В.С. Степиным) показывает, что понятие рациональности шире понятия рациональности науки, так как включает в себя не только логико-методологические стандарты, но еще и анализ целерациональных действий и поведения человека, т.е. социокультурные, ценностносмысловые структуры. Постнеклассический этап связан с тем, что проблемы научного познания приобрели новый ракурс в новой парадигме рациональности в связи с развитием научнотехнической цивилизации и выявлением антигуманных последствий такого развития. Это породило активную оппозицию культу научной рациональности и проявилось в ряде подходов школ современного иррационализма. В иррационализме критикуются основные установки гносеологии рационализма за их абстрактный по своей сущности антигуманный характер. В рационализме предмет познания чужд сознанию исследователя. Мыслительная деятельность субъекта воспринимается лишь как методика 67 получения конкретного результата. Причем, познающему субъекту не важно, какое применение найдет этот результат. Поиск объективной истины в классическом рационализме имеет оттенок антисубъективности, античеловечности, бездушного отношения к действительности. Наоборот, представители иррационализма и постнеклассической рациональности выступают против разрыва познавательного действия на субъект-объектные отношения. В теорию познания в качестве главного познавательного средства включаются эмоционально-чувственные и эмоциональноволевые факторы любви и веры. Подчеркивается значение личностных, ценностных, эмоционально-психологических моментов в познании, наличие в нем моментов волевого выбора, удовлетворения и т. д. В.С. Степин отмечает, что «наряду с дисциплинарными исследованиями на передний план все более выдвигаются междисциплинарные и проблемно-ориентированные формы исследовательской деятельности. <…> Усиливаются процессы взаимодействия принципов и представлений картин реальности, формирующихся в различных науках. Все чаще изменения этих картин протекают не столько под влиянием внутридисциплинарных факторов, сколько путем “парадигмальной прививки” идей, транслируемых из других наук. В этом процессе постепенно стираются жесткие разграничительные линии между картинами реальности, определяющими видение предмета той или иной науки. Они становятся взаимозависимыми и предстают в качестве фрагментов целостной общенаучной картины мира» (17, 627). Появляется новый тип исследуемых объектов – исторически развивающиеся системы, еще более сложные по сравнению с саморегулирующимися системами. И, конечно же, меняется сама методология исследования. «Историчность системного комплексного объекта и вариабельность его поведения предполагают широкое применение особых способов описания и предсказания его состояний – построение 68 сценариев возможных линий развития системы в точках бифуркации. С идеалом строения теории как аксиоматическидедуктивной системы все больше конкурируют теоретические описания, основанные на применении метода аппроксимации, теоретические схемы, использующие компьютерные программы, и т.д.» (17, 630). В.С. Степин также говорит о появлении “человекоразмерных” объектов, требующих пристального изучения. Но в поиске истины и преобразования такого рода объектов непосредственно затрагиваются гуманистические ценности. «Научное познание начинает рассматриваться в контексте социальных условий его бытия и его социальных последствий как особая часть жизни общества, детерминируемая на каждом этапе своего развития общим состоянием культуры данной исторической эпохи, ее ценностными ориентациями и мировоззренческими установками» (17, 632). Все больше начинают говорить о моральной ответственности ученых за результаты научного познания. Это означает, что теперь истина перестает рассматриваться как господствующая или нейтральная ценность относительно иных видов ценностей. Все ценности – научные, нравственные, политические – начинают рассматриваться в рамках единой ценностной системы, позволяющей со-измерять и со-относить между собою отдельные ценности и нормы. Наука начинает рассматриваться как часть культурной и общественной жизни, активно взаимодействующая с другими формами культуры. Идеал ученого постепенно изменяется: от беспристрастного зрителя к активному участнику общественных процессов. Черты постнеклассической рациональности: 1. Парадигма целостности, глобальный взгляд на мир. Выдвижение на первый план междисциплинарных и проблемно ориентированных форм исследовательской деятельности. 69 2. Сближение физического и биологического мышления. 3. Объектами современных междисциплинарных исследований все чаще становятся уникальные системы, характеризующиеся открытостью и саморазвитием: исторически развивающиеся и саморегулирующиеся системы, в которые в качестве особого компонента включен человек. 4. Гуманитаризация естественно-научного знания, радикальное «очеловечивание» науки. Человек входит в картину мира не просто как активный ее участник, а как системообразующий принцип. Это говорит о том, что мышление человека с его целями, ценностными ориентациями несет в себе характеристики, которые сливаются с предметным содержанием объекта. 5. В качестве парадигмальной теории постнеклассической науки выступает синергетика — теория самоорганизации, изучающая поведение открытых неравновесных систем. Новые императивы века: нелинейность, необратимость, неравновесность, хаосомность. 6. В новый, расширенный объем понятия «рациональность» включена интуиция, неопределенность, эвристика и другие, нетрадиционные для классического рационализма, прагматические характеристики, например польза, удобство, эффективность. Итак, три крупных стадии исторического развития науки, каждую из которых открывает глобальная научная революция, можно характеризовать как три исторических типа научной рациональности, сменявшие друг друга в истории техногенной цивилизации. Это – классическая рациональность, соответствующая классической науке в двух ее состояниях – додисциплинарном и дисциплинарно организованном), неклассическая рациональность 70 (соответствующая неклассической науке) и постнеклассическая рациональность, связанная с радикальными изменениями в основаниях науки (соответствующая постнеклассической науке). Между ними, как этапами развития науки, существуют своеобразные “перекрытия”, причем появление каждого нового типа рациональности не отбрасывало предшествующего, а только ограничивало сферу его действия, определяя его применимость лишь к определенным типам проблем и задач. Каждый этап исторического развития характеризуется особым состоянием научной деятельности, направленной на постоянный рост объективно-истинного знания. Если схематично представить эту деятельность как отношения “субъект-средства-объект” (включая в понимание субъекта ценностноцелевые структуры деятельности, знания и навыки применения методов и средств), то описанные этапы эволюции науки, выступающие в качестве разных типов научной рациональности, характеризуются различной глубиной рефлексии по отношению к самой научной деятельности. Классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Такая элиминация рассматривается как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. Цели и ценности науки, определяющие стратегии исследования и способы фрагментации мира, на этом этапе, как и на всех остальных, детерминированы доминирующими в культуре мировоззренческими установками и ценностными ориентациями. Но классическая наука не осмысливает этих детерминаций. Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного 71 описания и объяснения мира. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями попрежнему не являются предметом научной рефлексии, хотя имплицитно они определяют характер знаний (определяют, что именно и каким способом мы выделяем и осмысливаем в мире). Постнеклассический тип рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. Он учитывает соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами. Причем эксплицируется связь внутринаучных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями. Каждый новый тип научной рациональности характеризуется особыми, свойственными ему основаниями науки, которые позволяют выделить в мире и исследовать соответствующие типы системных объектов (простые, сложные, саморазвивающиеся системы). При этом возникновение нового типа рациональности и нового образа науки не следует понимать упрощенно в том смысле, что каждый новый этап приводит к полному исчезновению представлений и методологических установок предшествующего этапа. Напротив, между ними существует преемственность. Неклассическая наука вовсе не уничтожила классическую рациональность, а только ограничила сферу ее действия. При решении ряда задач неклассические представления о мире и познании оказывались избыточными, и исследователь мог ориентироваться на традиционно классические образцы (например, при решении ряда задач небесной механики не требовалось привлекать нормы квантово-релятивистского описания, а достаточно было ограничиться классическими нормативами исследования). Точно так же становление постнеклассической науки не приводит к уничтожению всех представлений и 72 познавательных установок неклассического и классического исследования. Они будут использоваться в некоторых познавательных ситуациях, но только утратят статус доминирующих и определяющих облик науки. Когда современная наука на переднем крае своего поиска поставила в центр исследований уникальные, исторически развивающиеся системы, в которые в качестве особого компонента включен сам человек, то требование экспликации ценностей в этой ситуации не только не противоречит традиционной установке на получение объективно-истинных знаний о мире, но и выступает предпосылкой реализации этой установки. Есть все основания полагать, что по мере развития современной науки эти процессы будут усиливаться. Техногенная цивилизация ныне вступает в полосу особого типа прогресса, когда гуманистические ориентиры становятся исходными в определении стратегий научного поиска. Вместо чисто объективистского видения мира выдвигается такая система построения науки, в которой обязательно присутствует в той или иной мере “антропный принцип”. Суть его состоит в утверждении принципа: мир таков потому, что в нем есть мы, любой шаг познания может быть принят только в том случае, если он оправдан интересами рода людей, гуманистично ориентирован. Постнеклассическое видение мира с его нацеленностью на “человекоразмерные” объекты предполагает поворот в направленности научного поиска от онтологических проблем на бытийные. В данном свете и научная рациональность видится иначе. Сегодня надо искать не просто объективные законо-сообразные истины, а те из них, которые можно соотнести с бытием рода людей. Поэтому новую рациональность в отечественной литературе определяют также как неонеклассическую. Позитивным образом формируются не классический идеал, а неклассический и постнеклассический типы рациональности, которые, очевидно, и призваны будут воплотить новый идеал рациональности. Важно, однако, то, 73 что выход за пределы классического идеала рациональности засвидетельствован с позиций различных традиций мировой философии. Важным выводом в отношении проблемы рациональности является изменчивость эталонов рациональности: то, что сегодня признается иррациональным, на следующем этапе развития знания может быть признано сначала неклассически-рациональным, а затем – рациональным. Такая эволюция происходит сегодня, например, в современной медицине по отношению к различным альтернативным методам лечения и диагностики (акопунктуре, иглоукалыванию, гомеопатии). Появляются исследования, обосновывающие существование у человека слабых биоэлектромагнитных полей, наличие активных областей концентрации и циркуляции электромагнитной энергии, коррелирующих с «точками» и «каналами» традиционной китайской медицины. Эта область медицинских исследований еще не вполне соответствует эталону научности, но уже и не совершенно иррациональна. Она оказывается сегодня областью неклассически-рациональной медицины, частично соответствующей идеалу рациональности. По отношению к этой области действует принцип редукции, когда официальная медицина не может ни совершенно принять, ни совершенно отвергнуть новые методы, и потому пытается выявить в них некоторое «рациональное зерно» и свести к нему эти методы, скептически относясь к остальным элементам нового знания. В то же время такая более щадящая позиция медицины к альтернативным подходам является в свою очередь следствием некоторого изменения идеалов медицинской рациональности в последнее время. Мы видим, таким образом, что понятие рациональности чрезвычайно значимо при построении и развитии научного знания. Научное сообщество всегда руководствуется некоторой системой эталонов рациональности-научности, с точки зрения которых ученые постоянно производят оценки 74 возможного нового знания, определяя, способно ли оно войти в состав науки. Здесь есть и положительные и отрицательные стороны. Отнесение к эталону позволяет как охранять научное знание от разрушения, так и способно затормозить его развитие. Найти правильный баланс между этими крайностями всегда очень непросто. 2.3. О критериях рациональности При анализе категории рациональности внимание всегда акцентировалось на том, какими конкретно должны быть эти стандарты, причем каждый из выдвигавшихся критериев рациональности впоследствии обнаруживал свою ограниченность. Так, в философии Гегеля критиковался логицизм, основанный на традиционном аристотелизме, а потом критиковалась и гегелевская диалектика в качестве универсальной логики. Эталон рациональности как последовательного восхождения к строгому знанию на основе строго установленных фактов был вытеснен современным представлением о многоуровневости процессов понимания и интерпретации и о неоднозначности связей между уровнями, вместо норматива динамически точного знания – отказ от требования доскональной определенности. По-видимому, любое аксиологическое и антропологическое очерчивание границ рациональной деятельности также будет иметь свои пределы. Поэтому существенным моментом в изменении понимания рациональности на современном этапе будет признание принципиальной относительности рациональности. 75 ЗАКЛЮЧЕНИЕ Итак, проблема научной рациональности, как мы увидели, самым непосредственным образом связана с глобальными научными революциями. Меняя все основания науки, научные революции порывают с научными традициями, разрушают фундамент самой науки и приводят к чему-то новому. Однако всегда ли новые достижения являются благом для человечества? Ныне уже всем ясно, что безудержное развитие в рамках технической цивилизации, нацеленность научнотехнического прогресса на покорение и преобразование естественных стихий привели не к гуманизации отношений человека и природы, а к глобальному экологическому кризису, угрожающему самому человеческому выживанию. Развитие технической рациональности в самом широком смысле слова (включая технику ведения экономических, административных, политических и иных дел) не только не привело к росту человеческой свободы, а, наоборот, выразилось в создании системы механизмов, имеющих собственную логику функционирования, отчужденных от человека и противостоящих ему и его свободе. Внедрение рационального начала в общественную жизнь обнаружило явные пределы, а рационализация техносферы и ряда областей экономики сопровождается в современном обществе эрозией культурных смыслов и потерей идентичности, в результате чего человек ощущает себя в ситуации, ускользающей из под его контроля. Сами представления о рациональности знания вообще, научного знания в частности и в особенности, тоже начинают пересматриваться. Оказывается, что можно говорить о разных типах и формах рациональности знания и науки, что знание не только не противостоит вере, а необходимо включает ее в себя, что взаимоотношения религии и науки в системе культуры 76 тоже не столь просты, как это казалось до недавнего времени, что критически-рефлексивная рациональность не исключает, а предполагает авторитет традиции. Казалось бы, описанная ситуация заставляет определенно отказаться от всяких попыток связывать судьбы человеческой свободы и даже более широко судьбы человека вообще (если считать, что свобода не обязательно и не всегда является главной ценностью человеческой жизни) с культивированием рационального начала. Такого рода предложения есть, и они не столь редки. Однако если принимать их всерьез, то следует отказаться от большинства завоеваний европейской мысли не только в области науки и техники, но и во многих сферах культуры (таких, например, как система права, философия, многие виды литературы и искусства), ибо рациональность является конститутивным элементом всей западной культуры в целом. Между тем, такого рода отказ не выводит из кризиса, в котором оказалась цивилизация, не только потому, что буквальный возврат к временам архаики невозможен, но и потому, что справиться с сложнейшими проблемами современного человечества можно только рациональными методами (роль рационального начала даже возрастает в связи с возникновением т.н. "информационного общества"). Представляется, что выход из описанной критической ситуации связан не с отказом от идеи рациональности, а с ее переосмыслением, с разработкой представлений о ее разных культурно-исторически обусловленных типах и формах, с поисками таких ее новых форм, которые не были бы односторонне технологическими и узко сциентистскими. Вся эта проблематика особенно актуальна и в некотором смысле болезненна для нашей страны. Господствовавшая у нас в продолжение многих десятилетий идеология довела до логического конца и даже до абсурда ряд представлений о рациональности, характерных для технологической цивилизации. 77 Идея преобразования природы на разумных началах выступила в форме проектов полной переделки естественно протекающих процессов, тотального контроля за ними со стороны человека и привела на практике к катастрофическим экологическим последствиям. Идея рационализации межчеловеческих отношений (которая всегда истолковывалась как их гуманизация) была доведена до проектов переделки ("перековки") самого человека, создания "человека нового типа", и выполняла на практике роль идеологического обоснования чудовищных репрессий тоталитарного режима. Крушение этой идеологии с ее технократизмом и узким сциентизмом вызвало весьма характерную реакцию: в современном российском обществе нарастает волна антинаучности и анти-рациональности, которая грозит затопить всякие остатки здравого смысла. Влияние этой обскурантистской реакции усиливается той бедственной ситуацией, в которой в силу разных причин оказалась сегодня в нашем обществе наука и которая привела к резкому падению престижа научного знания и образования. Между тем, без развитой науки, без культивирования рационального знания и рациональности в новых формах не существует возможности перехода в цивилизацию XXI века. Отказ от рациональности вообще и от науки в частности означает выпадение из общей линии развития современной цивилизации. 78 БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Абушенко В.Л. Традиция / В.Л. Абушенко // Новейший философский словарь / Сост. А.А. Грицанов. Мн.: Изд. В.М. Скакун, 1998. 2. Кравец А.С. Наука как феномен культуры / А.С. Кравец. Воронеж, 1998. 3. Касавин И.Т. Традиции познания и познание традиций / И.Т. Касавин // Вопросы философии, 1985. № 11. 4. Гейзенберг В. Шаги за горизонт/В. Гейзенберг. М., 1987. С. 5. Баткин Л.М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления / Л.М. Баткин. М., 1978, с. 6. Леонардо да Винчи. Избранные естественнонаучные произведения / Леонардо да Винчи. М., 1966. С. 9, 11. 7. Ольшки Л. История научной литературы на новых языках/Л. Ольшки. Т. 1. М.-Л., 1938. 8. Кун Т. Структура научных революций / Т.Кун. М.: АСТ, 2003. 9. Степин В.С., Фролов И.Т., Лекторский В.А. и др Научные революции в динамике культуры/В.С. Степин, И.Т.Фролов, В.А. Лекторский и др. Мн. : Изд-во «Университетское», 1987. 10. Степин В.С. Философия науки и техники // В.С. Степин, В.Г. Горохов, М.А. Розов. М., 2004. 11. Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы: учебник для аспирантов и соискателей ученой степени кандидата наук / В.С. Степин. М. : Гардики, 2006. 12. Гайденко П.П. Научная рациональность и философский разум / П.П. Гайденко. М.: Прогресс-Традиция, 2003. 13. Исторические типы рациональности / Отв. ред. В.А.Лекторский. Т.1. М., 1995. 14. Порус В.Н. Парадоксальная рациональность (Очерки о научной рациональности) / В.Н. Порус. М., 1999. 79 15. Швырев В. С. Рациональность в современной культуре/В.С. Швырев//Общественные науки и современность, 1997. № 1. С. 105-106. 16. Швырев В.С. Рациональность в спектре ее возможностей/В.С. Швырев//Исторические типы рациональности. Т.1. М., 1995. 17. Степин В.С. Теоретическое знание / В.С. Степин. М.: Прогресс-Традиция, 2000. 80 СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 1. Автономова Н.С. Рассудок, разум, рациональность / Н.С. Автономова. М., 1988. 2. Гайденко П.П. Проблема рациональности на исходе XX века/П.П. Гайденко // Вопросы философии. 1991. №6. 3. Грязнов Б.С. Логика. Рациональность. Творчество/Б.С. Грязнов. М., 1982. 4. Ильин В.В. Классика-неклассика-неоклассика: три эпохи в развитии науки/В.В. Ильин // Вестник МГУ. Философия, 1993. №2. С. 17-34. 5. Йолон П.Ф. Рациональность в науке и культуре / П.Ф. Йолон, С.Б. Крымский, Б.А. Парахонский. Киев, 1989. 6. Койре А. Очерки истории философской мысли. О влиянии философских концепций на развитие научных теорий / А. Койре. М., 1985. 7. Лакатос И. Методология научных исследовательских программ/И. Лакатос // Вопросы философии. 1995. № 4. 8. Лаудан Л. Наука и ценности/Л. Лаудан // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в традиционной мысли Запада. М., 1996. С. 295-342. 9. Мамардашвили М.К. Классические и неклассические идеалы рациональности / М.К. Мамардашвили. Тбилиси, 1984. 10. Микуленскй С.Р. Чем интересна книга Т. Куна «Структура научных революций» / С.Р. Микуленский, Л.А. Маркова. М.: Прогресс, 1975. 11. Моисеев Н. Современный рационализм / Н. Моисеев. М., 1995. 12. Ньютон-Смит В. Рациональность науки / В. Ньютон-Смит // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в традиционной мысли Запада. М., 1996. С. 247295. 81 13. Никифоров А.Л. Научная рациональность и цель науки/А.Л. Никифоров // Логика научного познания: актуальные проблемы. М., 1987. 14. Петров М.К. Научная революция XVII столетия/М.К. Петров // Методология историко-научных исследований. М., 1978. 15. Рациональность на перепутье: В 2 кн. М., 1999. 16. Типы рациональности в культуре: Сб.ст. / Отв. ред. И.П. Фарман. М., 1992. 17. Традиции и революции в истории науки. М., 1981. 18. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки / П. Фейерабенд. М., 1986. 19. Философия науки. - Вып. 1: Проблемы рациональности. М., 1995. 20. Философия науки. Вып. 5: Философия науки в поисках новых путей. М., 1999. 21. Хюбнер К. Критика научного разума / К. Хюбнер. М., 1994. 22. Черняк В.С. Мифологические истоки научной рациональности/В.С. Черняк// Вопросы философии. 1994. № 9. 23. Эпистемология и постнеклассическая наука: Сб.ст. / Отв. ред. В.И.Аршинов. М., 1992. 82 ОГЛАВЛЕНИЕ 1. 2. Введение………………………………………….. Научные традиции и научные революции……… 1.1. Научные традиции……………………………... 1.2. Многообразие традиций………………………. 1.3. Научные революции как перестройка оснований науки……………………………….. 1.3.1. Концепция научных революций Т. Куна…. 1.3.2. Соотношение научных традиций и научных революций в философии П. Фейерабенда………………………………… 1.4. Классификация научных революций………….. 1.5. Пути перестройки оснований науки…………... Типы научной рациональности……………………….. 2.1. Рациональность в истории науки и философии. 2.2. Типология рациональности……………….......... 2.2.1. «Открытая» и «закрытая» рациональность 2.2.2. Классическая, неклассическая, постнеклассическая рациональность…………………… 2.3. О критериях рациональности…………………… 3 4 4 20 Заключение……………………………………………... Библиографический список…………………………… Список рекомендуемой литературы…………………. 76 79 81 83 23 25 33 34 36 41 41 51 51 56 75 Учебное издание Пастушкова Ольга Вячеславовна НАУЧНЫЕ ТРАДИЦИИ И НАУЧНЫЕ РЕВОЛЮЦИИ. ТИПЫ НАУЧНОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ В авторской редакции Компьютерный набор О.П. Вышегородцевой Подписано в печать 22.06.2006. Формат 60х84/16. Бумага для множительных аппаратов. Усл. печ. л. 5,2. Уч.-изд. л. 4,2. Тираж 250 экз. Зак. № ГОУВПО «Воронежский государственный технический университет» 394026 Воронеж, Московский просп., 14 84 О.В. Пастушкова НАУЧНЫЕ ТРАДИЦИИ И НАУЧНЫЕ РЕВОЛЮЦИИ. ТИПЫ НАУЧНОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ Учебное пособие Воронеж 2006 85 ГОУВПО «Воронежский государственный технический университет» О.В. Пастушкова НАУЧНЫЕ ТРАДИЦИИ И НАУЧНЫЕ РЕВОЛЮЦИИ. ТИПЫ НАУЧНОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ Утверждено Редакционно-издательским советом университета в качестве учебного пособия Воронеж 2006 86 УДК 1:001 (075.8) ББК 87я73 Пастушкова О.В. Научные традиции и научные революции. Типы научной рациональности: Учеб. пособие/О.В. Пастушкова. Воронеж: ГОУВПО «Воронежский государственный технический университет», 2006. 83 с. В учебном пособии дается обзор и концептуализация таких философско-методологических проблем, как соотношение научных традиций и научных революций, их классификация, а также рассматривается сущность и типология научной рациональности. Учебное пособие составлено в соответствии с новой программой философской части кандидатского экзамена по курсу «История и философия науки» и может быть рекомендовано аспирантам и соискателям, а также всем тем, кто интересуется философией науки. Библиогр.: 17 назв. Научный редактор д-р филос. наук, проф. Л.Я. Курочкина Рецензенты: кафедра истории философии ВГУ (зав. кафедрой канд. филос. наук, доц. Д.Г. Кукарников); канд. филос. наук, доц. Б.П. Гайворонский © Пастушкова О.В., 2006 © Оформление. ГОУВПО «Воронежский государственный технический университет», 2006 87
