Кармартен
advertisement
Автор: д.и.н., профессор В.Н. Земцов КАРМАРТЕН Кармартен. Это имя я впервые увидел в советском атласе перед отъездом в Британию. Через него проходила железная дорога. Но в Лампетер, куда я держал путь, она не вела, а уходила далее на запад, оставляя пункт моего назначения на севере. К Лампетеру подходила другая ветка – со стороны Аберистуита («Чудное название, – подумалось тогда, - вроде как и не английское»). Однако этой дороги в природе не оказалось. Она когда-то была (по ней возили молоко), но уже много лет как ее разобрали. Продавщица билетов в кассе нориджского вокзала энергично мотала головой, всем своим видом давая понять, что мне (ну, никак!) не удастся «срезать» угол, и я должен буду все равно добираться через Лондон вначале до Кармартена (с двумя пересадками!), а оттуда ехать до Лампетера как придется – автобусом или еще как… Груженный скарбом (я вез с собой одежду из России на все сезоны, которые должен был провести в Британии), в китайском белом плаще с меховым воротником и (главное!), в меховой шапке (она, слава Богу, была не ушанкой; но русскую шапку-ушанку я все же однажды встретил на улицах Лондона – на негре, который был к тому же одет в советскую шинель с погонами подполковника), в воскресный день конца февраля 1995 г. я ввалился на Падингтоне в поезд, который шел до валлийского Суонси. Вскоре замелькали английские поля, дороги, редкие перелески, станции – малюсенькие и не очень. Уставясь в окно и наблюдая одним глазом за вещами (двухмесячное пребывание в Англии не могло искоренить во мне подозрительности по поводу наличия в этой стране воров), я сопоставлял мелькавшие названия с теми, которые были у меня в карманном, уже британском, атласе. Если не каждое, то, по крайней мере, каждое второе название вызывало во мне эмоциональный всплеск, который я старался не выдавать окружающим, только тихонько ерзая на сиденье. Помимо мест, которые мы проезжали (Ридинг и прочие), я «вычитывал» в карте вокруг них другие, еще более завораживающие названия, – Бат, Бристоль и другие, что давало мне ощущение соприкосновения и с этими городами тоже, каждый из которых так или иначе был связан с обрывками детских и юношеских воспоминаний. Как хотелось выйти на какой-нибудь станции и пересесть в поезд, который бы умчал тебя не в неведомый Кармартен или Лампетер, названия которых ровным счетом ничего мне не говорили, но в Бирмингем, Бат, Бристоль или (О, мечты!) – в селения Девоншира, где выла на болотах собака Баскервилей. Однако поезд неумолимо нес меня в неведомые земли, которые в моем воображении только начинали ассоциироваться с чем-то вроде Шира и Хоббитании. Ничего, может быть, я увижу Северн, а там 1 вдали, на юге – широкий водный простор залива… Не тут-то было… Поезд проехал по какому-то закрытому панелями со всех сторон пространству, так что от великой реки мне достались только малюсенькие «кусочки» вдали. Мы были уже в Уэльсе. Сквозь тяжелые февральские облака брызнуло солнце, вселяя в меня нотки радости и оптимизма. Названия, мелькавшие за окном, теперь были на двух языках – английском и, написанные зеленой краской, как я понял, валлийском. Названия эти – помеченные зеленым цветом, я с трудом мог прочесть (как потом оказалось, тоже не очень правильно). Какой-то ребенок, сидевший с мамой напротив и рисовавший фломастерами на листах бумаги, неожиданно протянул мне один из этих листов – там было что-то зеленое (вероятно, поля), коричневое (думаю, что стволы деревьев) и большое оранжевое солнце! “Is it for me?” – осведомился я. Он кивнул головой. Я же деланно-радостно поблагодарил его и только много позже стал воспринимать этот эпизод как событие важное, в чем-то знаковое. Этот рисунок я храню до сих пор. Немного позже, когда я, проехав Кардифф, оказался на вокзале в Суонси и стал дожидаться поезда, чтобы ехать в Кармартен, случился второй, памятный для меня, эпизод. Желающих уехать на поезде из Суонси было на удивление много – воскресный день. Народ – студенты в ботинках-камелотах и с рюкзаками, простецкого вида тетки, переговаривавшиеся друг с другом на каком-то гортанном языке, старики – в, казалось бы, разных, но таких одинаковых зеленоватых кепках и пиджаках (стиль британской провинции – в Лондоне так не одевались) – ждал маленького поезда, который безбожно опаздывал. Наконец, состав подошел и народ «ломанулся» (в России это называлось бы спокойно и благородно сел) в вагоны. Пристроившись с чемоданами в уголке в нахлобученной на голову дикой, как оказалось, даже для этих мест, меховой шапке, которая прямо издалека кричала, что она из Сибири, я стал осматриваться вокруг. Один старик явно нервничал, препирался с каким-то железнодорожным служителем в форменном костюме, недовольно зыркал на студенческий молодняк, который шумел и не собирался оказывать почтения к его старости (на посадке что-то произошло, что ли?). Старичок успокоился только минут через десять. Закинув ногу на ногу, и продолжая что-то бурчать своим старикам-соседям, он приосанился и одернул короткие рукава пиджака, явно стараясь походить на щеголя. В петлице его пиджака в мелкую чернозеленоватую клетку красовалась какая-то заколка в виде цветов ландыша. На губах, чуть прикрытых белыми, когда-то густыми, усами появилась снисходительная улыбочка превосходства. Пронзительно-белые волосы (как я убедился позже, сразу выдававшие в нем пожилого валлийца), тоже когдато густые, но теперь сильно поредевшие, были отброшены назад демонстративно небрежным жестом. Казалось, старик, вначале недовольный презренной молодежью, затем железнодорожным служителем, теперь демонстрировал превосходство уже и над своими стариками-компаньонами, сидевшими по-соседству. 2 Поезд быстро вез меня из Суонси в Кармартен. За окнами мелькали зеленые с коричневыми проплешинами холмы. Кое-где, словно куски ваты, лежал снег и, на фоне моросящего дождя и уходящего за тучи солнца мелькали дома и небольшие селения. Быстро смеркалось. Радостное настроение сменилось во мне тревожной неопределенностью ожидания. Наконец объявили: “Next stop Carmarthen”. Этот “Carmarthen” я узнал с трудом. Он произносился с полным поглощением звука “r”. Да и “th” валлийский голос произнес как-то иначе, чем это сделал бы англичанин. Схватив чемоданы (свои!), я вывалился на перрон и, дико озираясь, стал искать глазами мистера Кенрайта, который заранее уведомил по телефону, что будет меня встречать. Распознать во мне русского не составляло труда. Главное, меня сразу выдавала меховая шапка (помимо того, что британцы и зимой ходят в кепках или других несерьезных «чеплашках», они весьма решительно настроены против убийства животных ради меха. Забавно! От мяса этих же животных они отказываться не собираются). Впрочем, я приметил еще одну странную личность, шапкой похожую на меня: какой-то молодой, ищущий деревенской романтики англичанин, тоже приехал в Уэльс, свято уверенный, что это чуть ли не дикий американский Запад; полагаю, что эту шапку он быстро снял). В общем, меня действительно встречал высокий улыбающийся немолодой мистер Кенрайт (мистер – потому что ученого звания и степени у него не оказалось), стопроцентный англичанин, обосновавшийся в Уэльсе. За мной он приехал на своем не очень новом автомобиле, из которого, как я увидел, испытующе взирали на меня его жена и сынишка. Верно, они напросились посмотреть на русского, который в этих краях был птицей весьма редкой. Радостный и возбужденный, все еще живя воспоминаниями об удивительно доброжелательной атмосферой Bell language school в Норидже, и думая, что то же будет сопутствовать мне в течение всего пребывания в Британии (О, как я ошибался!), я ринулся в машину на место водителя, забыв, что здесь, на островах, «все наоборот». Семейство Кенрайтов добродушно захохотало: русский не обманул их ожиданий – он действительно вел себя как «медведь с континента». Было уже темно. Мы быстро проскочили какой-то мост, переброшенный через реку, вода которой отливала черным антрацитом («Река Тоуи», пояснил мистер Кенрайт), представительное здание County Holl’а, длинные ряды двухэтажных и очень похожих друг на друга домов маленького городка. Шел дождь. В черных лужах отражались желтые огоньки, и это еще больше делало Кармартен унылым и скучным. Вдруг впереди и слева выросла церковная башня в обрамлении поднимавшихся по обе ее стороны кипарисов, круглый церковный двор с романтически разбросанными по нему могилками, ворота из теплого красного песчаника. - Это St. Peter’s church, - сказал мне «водила», успев только пояснить, что церковь очень старая. – А вот здесь, - он ткнул куда-то в темноту пальцем, - был дуб Мерлина. - Дуб Мерлина? 3 - Да, ведь город Кармартен, как говорят, был родиной мага Мерлина, Мирддина. Caer Mirddin. Здесь, где-то возле городских ворот, его нашли посланцы короля Вортигерна. Впрочем, все эти легенды. Я сам этого дуба уже не видел. Когда приехал в Уэльс, в Лампетер, дуба уже не было. Вот это да! Значит, Кармартен – это тот самый город, где жил Мерлин! Как же я мог об этом забыть! Но мистер Кенрайт больше не был расположен говорить о Кармартене. Да и о дубе он, вероятно, выложил уже все, что знал. Вообще, по тому, как англичанин сразу, не отвлекаясь, начал с осторожностью рассказывать мне о Лампетере, куда мы ехали, я начал подозревать, что везет он меня в еще большую дыру, чем этот несчастный, но уже наполнившийся для меня очарованием, Кармартен. Путь до Лампетера оказался неблизкий. Разговор, оживленный вначале, постепенно стал угасать. По мере того, как машина ехала все дальше и дальше в ночь, становилось ясно, что город Кармартен, по-видимому, был для местных краев просто настоящей столицей. «Хотя эти дикари и спилили дуб Мерлина, но, по крайней мере, там есть железнодорожная станция!» Я чувствовал себя сэром Генри, которого везут вглубь Дартмуртских болот, с той только разницей, что он был владельцем замка и обширных земель, а мне вскоре предстояло увидеть маленький чуланчик, куда меня с деланно радостной, чуть ли не иезуитской, улыбкой, впихнет любезный мистер Кенрайт, после чего навсегда потеряет ко мне какой-либо интерес. Дни в Лампетере тянулись медленно и однообразно. На следующей неделе, обследуя университетскую библиотеку, я наткнулся на полки с книгами, посвященными местной истории (local history, как они выражаются). Среди современных и относительно современных изданий там попадались и, как мне казалось, раритеты – своеобразные путеводители по Уэльсу XIX – начала ХХ в. На их страницах забавные человечки с посохами, в шляпах и высоких гетрах лазали по горам и, задрав головы, смотрели на водопады. От этих человечков с пожелтевших страницах веяло очарованием былых времен и неподдельной любовью к родному краю. Вспомнилось наше старое издание Р.Киплинга «Подарки фей», где он рассказывал детям историю Корнуолла. Кажется, именно там я прочитал, что эта книга уводила в мир фантазий и воображений, но не ради бегства от жизни, а для того, чтобы еще прочнее прикрепить человека к своему месту на земле, к своей судьбе и своему долгу. В одной из книжек я увидел портрет молодого валлийца, задумчиво взиравшего на развалины старого аббатства. В петлице его пиджака была ветка ландыша. Вспомнился старик в поезде. «Забавно. Может, это он, в молодости, бродит по стопам мага Мерлина?» - усмехнулся я тогда. Отыскалось несколько книжек и про Кармартен. Город был основан в начале 2-го века н.э. римлянами как центр области (civitas) в земле кельтского племени деметов. Но вот с его названием была какая-то неясность. Одни справочники приводили версию, о которой поведал мне мистер Кенрайт, то 4 есть о том, что название произошло от имени Мирддина, другие же весьма авторитетно это опровергали, утверждая, что оно восходит к Moridunum’у (Maridunum, Muridunum), что значит «Морская крепость». Почему морская? Да потому, что река Тоуи, превращаясь к югу от Кармартена в большой эстуарий, соединяется с обширным заливом. Благодаря этому, город стал важнейшим административным и экономическим центром всех земель, которые находились в речной долине. Римляне и местное население, приобщившееся к их культуре, создали цветущий город, с каменными домами, мощеными улицами, с амфитеатром. Через Кармартен проходила большая римская дорога, соединявшая город с районами юго-западного и юго-восточного Уэльса. Но в 4 веке римские легионы покинули Британские острова, и жизнь Кармартена стала меняться. Началось то, что мы сегодня назвали бы аграризацией. Хотя римские дороги, укрепления, рвы и мельницы все еще продолжали служить образцами для местного населения, единой власти и администрации больше не было. Начались нескончаемые вторжения морских разбойников, чаще всего, из Ирландии. Они захватывали земли Южного Уэльса и устанавливали свои правящие династии. Чуть позже на востоке появились англы и саксы, которые в 6 и 7 веках клином вошли в пространства у реки Северн, навсегда отделив кельтоговорящих собратьев Корнуолла от их сородичей в Уэльсе. Забавно, но сам Уэльс стал приобретать более ясные географические очертания только тогда, когда король Мерсии Этельбальд в 8 веке соорудил знаменитый Вал Оффы вдоль долины Северна для защиты английских поселенцев об бриттских «дикарей» с запада. Однако многие из этих «дикарей» продолжали считать себя носителями римских традиций и новой, набиравшей на островах силу религии, христианства. Эта вера стала распространяться в Уэльсе большей частью через ту же Ирландию. Особую славу обрел Святой Дэвид (Дэви) (по-валлийски, Dewi Sant), совершивший, как считали, паломничество в Иерусалим и основавший в 6 веке на мысе, врезающемся в Ирландское море, общину подвижников, ведущих аскетический образ жизни. 1 марта, день, когда Св.Дэвид умер (в 589 г.), стал позже национальным днем Уэльса. Где-то в эти смутные и, одновременно, славные времена появляется «король» Артур и «чародей» Мерлин. «Чародей», ибо давно разгромленная и, казалось бы, ушедшая в небытие, друидическая вера все еще давала о себе знать. Эта языческая вера, разлитая по лесам и долам, растворившаяся в небе и море, продолжала существовать, присутствуя, то видимо, то невидимо, в жизни любого жителя этой земли. Мирддин, превратившийся в 12 веке в Мерлина, вполне возможно был древнейшим божеством местного края еще в далекие доримские времена. Боже, ведь мне несказанно повезло! Не ведая сам того, я оказался в местах, где рождалась великая европейская культура, питаемая соками древнейших дохристианских божеств! И все же, близкое знакомство с Кармартеном состоялось, как почти все в этой жизни, снова случайно. Я должен был поехать в Кардифф, валлийскую столицу, для чего мне следовало добраться до Кармартена и сесть в поезд, 5 везущий в Кардифф. Но не тут-то было! Мои чудные карманные часы, сделанные где-то в 40-е гг. ХХ века на заводе «Молния», встали, и я безбожно опоздал на автобус в Кармартен. Когда, наконец, все же добрался до заветной станции, понял, что в Кардифф уже не успеваю. Пришлось срочно менять планы и съездить, скажем, в близлежащий замок Кидвелли. Я так и сделал. Замок был хорош! На отшибе от небольшой деревни, прекрасно сохранившийся и совершенно пустынный. Впрочем, время от времени, то в одном, то в другом переходе замковых стен и башен мелькала какая-то неясная фигура девушки. Нет, это было не приведение. Хотя бы потому, что на ней были джинсы, а в джинсах, как известно, приведения, особенно приведения-женщины, не ходят. Вероятно, это была какая-то юная исследовательница, которая, как и я, самозабвенно обследовала средневековые камни. Как оказалось чуть позже, то была молодая американская студентка Бэкки (прямо как из Тома Сойера!), которая путешествовала по земле своих далеких предков. Садясь в поезд на Кармартен, мы уже вовсю болтали о наших впечатлениях от Уэльса и планах на ближайшее будущее. Бэкки ехала дальше, в Хавердфордвест. Я же сошел на станции в Кармартене. Но не успел я ступить на платформу, как услышал рядом с собой не очень правильную, но ясную русскую речь: - Извините меня, Вы русский? – обратился ко мне не очень молодой господин, одетый в пиджак и галстук. - Я несколько опешил. - Не удивляйтесь, - продолжал он, - вы, славяне, особенно произносить гласные, звук «а». Я давно учить русский, в 60-е годы, в Кембридже. Один раз был в России, в СССР. Очень-очень давно… Я не знал, что отвечать. Это было столь неожиданно, здесь, в глубинах Уэльса, в городе Мирддина, слышать русскую речь, что я начал говорить поанглийски. - Извините, говорите, пожалуйста, по-русски. Мне редко можно практиковать свой русский, - попросил он. – Меня зовут Стив. Стив Теннер. - Меня Владимир. Но почему-то все в Британии стали звать меня Vlad. У нас, в России, это разные имена. - Да-да, я знаю, - подхватил он. – Я даже знаю, почему так. Здесь недавно показывать по телевидению много серий про Влада Дракулу, вампира. Поэтому у англичан с именем Владимир возникает ассоциация… Для них, что Россия, что Трансильвания – все одно. Ситуация была очень странной. Англичанин (а это был явно англичанин, не валлиец или еще кто-то), вопреки традиции, рассказывает совсем незнакомому русскому о предубежденности и невежестве своего народа по отношению к другим нациям. - Где вы живете? – спросил он. - В Лампетере. Я, как это называется, Recearch visitor. Занимаюсь историей. 6 - О! Я тоже работать в университете, в Суонси. Но не только… Я живу здесь, недалеко. У меня машина. Мы немного посидим, пить чай, потом отвезу Вас обратно сесть на автобус. Мне будет приятно поговорить по-русски. Время у меня было и, перестав чему-либо удивляться, я согласился. Старенькая машина Стива, которая оказалась припаркованной возле станции, взревела, как может взреветь повидавшая виды колымага, и мы помчались по улицам Кармартена, мимо церкви Св.Петра, куда-то за город. - У меня есть ферма, - наконец признался Стив, когда мы уже покинули городок и мчались мимо полей и живых изгородей. – Когда я кончил Кембридж, я всю жизнь преподавать английский для иностранцев. Я работать в Азии и в Африке. Я и жена решил два года назад жить в Уэльсе, заняться сельской работой. Свежий воздух, здоровая пища, природа… Мы покупать ферму недалеко от Кармартен, в самом центре Уэльс, и начал растить овец. Стив на минуту замолчал. Мы съехали с большой дороги и теперь пробирались через какие-то ухабы, виляя между изгородей. - Вначале мы думать все будет хорошо, - продолжал он. – Я стал учить валлийский язык. У меня к языкам способности. Я начал говорить поваллийски. Но когда я заговаривал по-валлийски с соседями, они не хотеть и начинали говорить английский… Они меня не хотят общаться. Я здесь чужой. С овцами тоже плохо получатся… Вы знаете, как англичане зовут валлийцев? Нет? Ебатели овец. Стив опять замолчал. - Это, конечно, неправда, - решился он наконец сгладить впечатление. – Здесь много одиноких ферм. Люди долго жить далеко друг от друга. Вот англичане и стали говорить, что они ебут своих овец. Стиву явно доставляло удовольствие не только произносить вслух «редкие» русские слова, демонстрируя «углубленное» знание языка, но и поделиться «наболевшим», так сказать, с представителем «третьей стороны». «Верно, - подумал я, - тебе здесь пришлось несладко. Как-то будет житься мне?» Здесь англо-валлийский фермер сменил тему и стал расспрашивать о России: как там, у вас, как живется? Что народ говорит о Чечне? Я не видел причин скрывать то, что знаю, думаю и чувствую. Сказал, что страну безжалостно грабят, что простому человеку жить стало страшно тяжело, и что война в Чечне преступна… - Я много читал русский литературу, - снова начал говорить Стив, Толстой, Достоевский. Я люблю Пушкина и Лермонтова. Русские есть великий народ. Ваша доброта и… любовь к человеку…Человечность, кажется так… все равно остаются. «Боже! Как он наивен, - подумал я. – Да и русская литература давно не сводится к Толстому и Достоевскому. Почитал бы хоть «Москва-Петушки», 7 что ли…» Но вслух я ничего не сказал, тем более, что Стив, вдохновленный моим присутствием, неожиданно начал вслух читать Лермонтова: - «И скучно, и грустно, И некому руку подать В минуту душевной тревоги…» Это было уже совсем сюрреалистично. По пыльной дороге меж валлийских пастбищ, возле славного рождением мага Мерлина городка Кармартена, англичанин вез русского и громко вслух читал стихи Лермонтова! Казалось, что валлийские овцы, которых, как оказалось, так любят трахать местные мужики, издалека заслышав непонятный язык, скорее бежали прочь. «Такому, - подумал я, - они явно не дадут себя оттрахать». - «Любить? Но кого же? На время – не стоит труда, А вечно любить невозможно. И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, Такая пустая и глупая шутка». При последних строках стихотворения великого русского поэта машина Стива въехала во двор не слишком ухоженной фермы. Наконец, мы были на месте. На пороге старого каменного дома показалась миниатюрная женщина. - Это моя жена, Люси, - представил ее Стив. – Она не говорит по-русски. Он быстро объяснил Люси, кто я такой, и повел показывать дом. Действительно, они оба были рады меня принять и поболтать о «наболевшем». Дом оказался, как объяснил Стив, XVIII века! Низкий потолок был перекрытый огромными дубовыми балками. Изнутри дом был весь белый, приспособленный к современной жизни, - с водопроводом, канализацией, с компьютером, спутниковой антенной… В гостиной по полу были разбросаны многочисленные журналы, газеты и непонятные листки. - Я социолог, - стала быстро, не останавливаясь, говорить Люси. – С тех пор как мы переехали сюда, никак не могу найти работу. Это все потому, что я англичанка. Вы были в Англии? Не здесь, а в настоящей Англии? О! Норидж, Восточная Англия! Два месяца. Это здорово! Как там хорошо! Я бы хотела отсюда уехать домой, в Йоркшир. Я оттуда. Там бы я нашла работу. А здесь я не нужна. Здесь вообще царит полное невежество. Им социология не нужна. Это примитивные люди… Стив понуро стоял рядом, тщетно пытаясь остановить словесный поток жены. Он, верно, разделял ее чувства, но считал, что я и так уже многое узнал о их жизни. Люси же продолжала открывать «тайну» за «тайной»: - Стив устроился работать в университет в Суонси, с иностранными студентами – китайцами, малайцами… Но у него хороший русский язык. Сейчас у вас, в России, большие перемены. У вас много советников из Европы и Америки. Стив мог бы поехать в Россию, стать советником по сельскому хозяйству. Я слышала, что в Нижнем Новгороде есть губернатор Немцов. Это современный человек. Стив мог бы ему помочь. Вы знакомы с Немцовым? Нет?! Странно. Это известный человек! 8 Минут через 10 словесный поток Люси начал ослабевать. Мы оказались на кухне, рядом с какой-то старинной железной печкой (Стив пояснил, что это раритет, то ли конца XIX, то ли начала ХХ в.). «Прямо наша “буржуйка”, - подумал я, - только значительно больше». Мне плеснули в кружку английского (то есть с молоком) чаю и, задав пару вопросов о России, вновь начали говорить о своих британских проблемах. На этот раз разошелся Стив. Он говорил о континенте и Единой Европе. - Смотрите, вот моя кухня, - кричал он, вскакивая и хватаясь за метлу. – Да, здесь мусор! Но это моя кухня. Если я захочу, я подмету. – Он сделал несколько никого не обманувших движений метлой. – Но если я не хочу – я не мету. Когда Британия совсем станет Европой – сюда придет немец. И он заставит меня мести кухню! Но это моя кухня! Через минуту разговор переключился снова на Уэльс. - Мы разводим овец и выращиваем овощи, - заговорили, перебивая друг друга Стив и Люси. Было забавно и приятно наблюдать за ними. Он – такой высокий, она – такая маленькая, и оба (это было видно) любят друг друга. - И вот, - теперь уже продолжала одна Люси, несколько покровительственно поглядывая на присмиревшего Стива, - когда Стив начал работать в университете в Суонси, у него стали возникать проблемы. Его начальник стал говорить, что от Стива пахнет навозом. Я стала очень внимательно следить за тем, чтобы все на нем было чистым, но, видимо, запах как-то остается. Стив, понурив голову, сидел на табурете, видимо, размышляя о способах отбить запах овец. «Вот ведь, - подумал я, - только час назад он рассказывал мне о том, как англичане называют валлийцев… Верно, земля и сам воздух в окрестностях Кармартена пропитан овечьим навозом». Через полчаса я был на автобусной станции Кармартена, куда меня привезла на машине Люси. У нее были какие-то дела в городе – собиралась купить то ли удобрения, то ли новые лопаты. Она продолжала без умолку болтать о том, как хорошо в Англии, и как тяжело жить в Уэльсе. Мне ее было искренне жаль. На прощанье она вручила мне книжку с репродукциями Констебля, ее любимого художника, который так проникновенно писал английские пейзажи. Когда я садился в автобус, то тщательно вытер подошвы ботинок. И все равно… По дороге в Лампетер я то и дело принюхивался к своей куртке и джинсам – не пахнет ли теперь и от меня овцами. Странно. Хотя я ни одного раза специально не ездил в Кармартен, чтобы побродить по нему, но все время оказывался в нем, как будто он меня притягивал. Недели через две, когда мне пришлось возвращаться через Кармартен из Кардиффа, я перепутал автобус. Вместо того, чтобы спокойно добраться до Лампетера и сытно поужинать, я неожиданно оказался в деревушке Пенкадер, к северу от Кармартена, куда меня завез автобус, да там и оставил. Водитель-валлиец, плохо говоривший по-английски, все же объяснил мне, что это был не тот рейс, который мне был нужен. Более того, он сам в Кармартен уже не поедет, и мне надо дожидаться другого автобуса, 9 чтобы добраться не до Лампетера (О, Боже!), а возвратиться назад в Кармартен. Кругом лежал снег и дул пронизывающий ветер. Запахнув свой китайский плащ и нахлобучив мохнатую шапку (она, к счастью, была со мной!), я побрел по пустынной деревенской улице. Кругом не было ни души, где-то вдалеке скулила собака… Много позже я узнал, что здесь, в Пенкадере, в 40-е годы XII века граф Жильбер де Клер (или Клари) построил замок в виде рва, насыпи и частокола (motte-and-bailly, как называли такое сооружение). А чуть позже великий валлийский властитель Рис ап Гриффит (лорд Рис) возьмет этот замок и разорит. Останки замка видны и сегодня – стоит только пересечь небольшой мост и приблизиться к зданию старой школы, которая, фактически, и стоит на месте того, что было некогда важным опорным пунктом старейшей нормандской фамилии Уэльса. Об этом замке писал даже великий Геральд Камбрийский, сопровождавший архиепископа Балдуина по Уэльсу в 1188 г. Так что каждый городок или деревушка в этом валлийском крае были связаны с давней, и не очень давней, памятью о прошлом. А уж сколько событий и имен было забыто, превратившись в мифы и легенды! Но в те чудные минуты, когда я оказался в Пенкадере, название которого через много лет станет будить во мне теплые воспоминания, я думал только об одном: как бы согреться. Всего лишь одно здание в том продуваемом со всех четырех сторон селении подавало признаки жизни – то был, конечно же, паб! Вскоре, распахнув дверь, я шагнул в освещенное не очень ярким светом пространство. Трое человек – двое за стойкой, один – за столом с кружкой пива – с удивлением уставились на мою фигуру, неизвестно как материализовавшуюся из ветра и снега. Пожелав доброго вечера, я попросил полпинты светлого пива. - Что у вас есть поесть? – начал было я, рассчитывая наполнить свой желудок чипсами, рыбой, мясом, салатами и еще Бог знает чем. - Ничего нет. Совсем ничего, - растерянно прозвучало из-за стойки. – Только пиво. - А когда будет автобус на Кармартен? - Через час. Погрейтесь. Выпейте пива. Как Вы здесь оказались? Мы Вас раньше здесь не видели. - Сел не на тот автобус, - коротко объяснил я, взял кружку пива и сел в углу, пытаясь согреться холодным «Карлсбергом». Паб был как паб. Только все равно немножко какой-то странный. Я сразу и не понял почему, но все равно почувствовал, что что-то не то. Один из «трактирщиков», лысеющий немолодой толстоватый человек, продолжал стоять за стойкой, протирая стаканы, другой, помоложе, отошел к внутренней двери и начал мазать ее белой краской, источая чудный аромат растворителя. Третий, тот, что, скорее всего, был посетителем, фермерского вида 30-летний парень, видимо, совсем не говоривший по-английски, устав разглядывать меня, обратился к общению со своей пинтой, нисколько не обращая внимания на идущие у него под носом малярные работы. 10 Прямо за стойкой, в полстены, были наклеены денежные знаки всех стран и всех времен. Видимо, это должно было стать «изюминкой» паба. Я надел очки и стал разглядывать банкноты. Трактирщик, тот, что протирал стаканы, уныло начал объяснять, какая бумажка из какой страны. Затем со вздохом добавил, что посетителей стало совсем мало. - Раньше было иначе, - посетовал он. – Сам-то я не местный, приехал сюда с севера лет 20 назад, и вот снова думаю, не стоит ли уехать обратно. Теперь я, наконец, понял, что меня удивило в этом пабе. Хотя было уже часов 6 вечера, а народу – один местный пропойца, да русский в меховой шапке, чудом выброшенный «на мель». «Вот оно что: прямо как в какомнибудь нашем деревенском клубе или сельмаге – народ-то поразъехался! Бросил бедных овечек. А если и остался, то сидит у себя на кухне и пьет пиво или бренди один-одинешенек или со своей бабой. Пропала деревня». Быстро допив свой «Карлсберг» и боясь снова пропустить автобус (остаться в этой полумертвой деревне значило уже по-настоящему умереть от холода и голода!), я устремился на улицу, чтобы сесть в засаде за углом ближайшего дома. Моя военная уловка удалась, и через минут 40, в полной темноте, я вновь оказался в Кармартене. Сегодня я уже не могу сказать, где именно, но где-то рядом с небольшой площадью, на которой стоит памятник павшим в англо-бурскую войну, я насытился в какой-то забегаловке вездесущим “cheaps and fish”, снова приняв полпинты не менее вездесущего «Карлсберга» (который, право, за рубежами нашей родины, уж не так плох), а затем смело шагнул под вывеску “Bad and breakfast”, получив то, что она и обещала за 19 фунтов. Комнатка, в которой я оказался, мало чем отличалась от моей «каморки папы Карло» в Лампетере, так что больших неудобств ночевка на новом месте не доставила, а скорее наоборот, только радовала. Это новое приключение (а именно так, еще не разучившись играть в героев детских и юношеских романов, я ощущал тогда все, что со мной происходило) меня взбодрило и перенесло в какой-то полуреальный мир. Только полтора часа назад как я вырвался из какой-то горной деревушки, занесенной снегом (вспомнился роман, читанный мною когда-то в «Иностранке» под названием «Зимой в горах» Уэйна). Никто во всем белом свете не знал, где я и что со мной (впрочем, вряд ли кто-то и думал об этом). Но главное – я ощущал себя странником, бредущим сквозь снег и ветер по деревням и долам средневекового Уэльса, и на каждом шагу меня ждут необыкновенные встречи, полуразрушенные замки и старинные часовни с заброшенными кладбищами! Собственно, так оно и было… Утром, проглотив завтрак, состоявший из знаменитого “ham and egg” (причем, валлиец дважды произнес это чудное меню, говоря о каком-то “гэмэнег’е”, так что я не сразу и понял), я решил все же пройтись по городу, в котором столь чудесным образом оказался. Была пятница. Снега в Кармартене не было. Всюду стлался туман и было расслабляюще тепло и тихо. Минуты две я постоял у памятника павшим в англо-бурскую войну. Справа и слева бодро шагал на работу валлийский народец, правда часто переговаривавшийся по-английски, сновали машины. 11 Какой-то оживленный товарищ в фартуке и в рубашке в зеленую полоску с белым воротничком (это была моя рубашка, оставшаяся дома в России!) показывал машине, доставившей булочки, куда следует припарковаться. В общем, я был лишним в это утро трудового дня. Пожалуй, только беленькие старушки с завитыми как у овечек локонами и белобрысо-лысенькие старички никуда не торопились, умильно поглядывая на утреннее оживление улиц. На каком-то перекрестке, в разных концах улицы, я заметил два монумента и поплелся к ближайшему из них – это оказалась стела, поставленная валлийским стрелкам. Дальше ноги меня сами собой понесли к берегу реки Тоуи, где, как показал мне мистер Кенрайт в достопамятный день приезда в Уэльс, находился замок. Замка я не увидел. Была какая-то парковка, за которой торчали куски башни и стен. Эти несчастные осколки сурового прошлого были к тому же забросаны мусором и опутаны проволокой. Оставалось только произнести “Sic transit Gloria mundi !” и спуститься к мосту через Тоуи. В окне какого-то склада или мебельного магазина бросился в глаза добродушный фанерный монах с подписью “Gray Friars”. Потом я узнал, что здесь был францисканский монастырь, организованный где-то между 1272 и 1282 гг. В 1980-х и 90-х годах на этом месте были проведены археологические работы, открывшие много интересного. Последний раз археологи появятся здесь в 1997 г., через два года после моего посещения Уэльса, накануне строительства нового торгового супер-центра. Пройдя мимо County Hall’а, который, как я понял, был не такой уж и старый, я снова углубился в центр Кармартена и спросил, как пройти к St. Peter’s Church. - Она здесь, рядом. Пройдете по King Street и упретесь в нее, последовал ответ. King Street была оживленной, что-то вроде центральной. Поднятые жалюзи открывали витрины не самых дешевых магазинов. Заходить туда я не собирался, как, впрочем, не собирались этого делать и сами кармартенцы. Подобно всем британцам, они предпочитали отовариваться на sale’ах. И, видимо, только в крайнем случае кто-то из них, по неосторожности, что ли, оказывался в этих магазинах, немедленно попадая в цепкие объятия истосковавшихся по жертве продавцов. Вскоре, немного вправо от себя, за дорогой, я увидел церковь Св. Петра. От нее исходила какая-то добрая теплота. В отличие от замка, она была вполне ухоженной, чистенькой, с часами на башне, с приятными воротцами из красноватого песчаника, с деревцами и могилками во дворе. Утренняя служба, видимо, уже закончилась. Народу не было видно, и я, переходя улицу, медленно, как подобало случаю, шагнул в ее ворота. Так ли уж интересны для читателя самые первые впечатления путешественника, когда он еще мало что знает, куда попал и что видит? Только через месяцы или годы, припоминая свои мысли и чувства, вписав их в контекст прошлого и настоящего, а часто и в контекст своей собственной жизни, он сможет толком рассказать, что же с ним было, и что он, собственно 12 говоря, увидел. Известная нам история церкви Св. Петра относится к началу XII века, к эпохе короля Генриха I, когда она (церковь, конечно) была дарована знаменитому Бетлскому аббатству, построенному Вильгельмом Завоевателем в память победы при Гастингсе. Примерно в 1125 г. церковь была передана в подчинение первому нормандскому епископу Уэльса Бернарду, который, в свою очередь, даровал ее приорату Св. Иоанна и Св.Тевлидога. Здесь следует сказать, что ко времени прихода нормандцев на берега Тоуи старый романо-британский Моридунум, обнесенный кирпичными стенами, еще продолжал существовать. А чуть в стороне от него, не доходя излучины Тоуи, там, где ранее было римское кладбище, существовали две раннехристианские кельтские церкви. Одна, что восточнее, была посвящена Св. Тевлидогу, ученику Св.Тейло, бывшему младшим соратником Св.Дэви. История же другой, той, которая была западнее, в месте, где потом появится церковь Св. Петра, совсем неизвестна. И только сам факт изначально округлого двора церкви неопровержимо свидетельствует о том, что здесь был небольшой бриттский храм, а ранее, возможно – кельтское языческое святилище. С приходом нормандцев, но не сразу, ими был заложен замок возле римского моста через Тоуи. То, что мы видим сегодня – это остатки каменного замка, заложенного в 1223 г. Уильямом Маршаллом Младшим, графом Пемброком, как раз в том месте, где ранее был бревенчато-земляной motte-and-bailly. Вокруг нормандского замка появится город (боро), названный «новым Кармартеном». И церковь Св. Петра окажется между двух Кармартенов – старого и нового, и будет «обслуживать» духовные нужды населения как валлийского, так и другого, англо-нормандского, города. Сегодня невозможно сказать абсолютно точно, когда именно каждая часть нынешнего здания церкви была построена. Но, видимо, башня, неф и алтарь стали сооружаться уже в XIII в. И вот я вступил в сень этого почтенного святилища. Пройдя через башню, я увидел беленые стены, перекрытые деревянными балками потолка. Меня сразу потянуло влево, к нескольким аркам в стене, где угадывались очертания каменных захоронений. Особенно хорошо было одно из них, в виде фигуры рыцаря с fleur-de-lis cross (с крестом в виде лилии), украшенное малопонятной надписью на франко-нормандском (Richard Rosbur – узнал я позже). Дальше, тоже слева, была часовня, заполненная мемориальными плитами и разными военными значками и знаменами. Дальше, в алтаре, слева, были знамена. В это мгновение я услышал позади себя шаги. Ласковоприветливый голос произнес: - Военные знамена, сэр. Это 23-й полк королевских валлийских фузелеров. Говорившим оказался человек лет пятидесяти, невзрачно одетый и со связкой ключей в руках. «Церковный сторож, прямо как со страниц Вальтера Скотта или Диккенса!», - подумал я и поспешил поддержать разговор. - Да-да, очень интересно. Старая церковь. Прекрасно! Я историк из России. 13 Лицо моего собеседника никак не переменилось, но он счел долгом все же сказать: - Long way! (Издалека!) Потом, секунду подумав, решился проявить гостеприимство и показать церковь. - Здесь, где-то под полом, - он топнул ногой, нисколько не заботясь о покое почивших, покоится Уолтер Деверо, первый граф Эссекс. Он родился в замке Кармартен и был похоронен в этой церкви в возрасте 36 лет. Он был отцом того самого молодого графа Эссекса, который стал фаворитом Елизаветы! Я понимающе закивал головой. - А вон там, - сторож повел меня немного в сторону, - гроб сэра Риса ап Томаса. Вот, читайте, на камне его имя. Я увидел большой саркофаг из белого камня с лежащими на нем двумя фигурами – рыцаря и его жены, мирно ожидающими Второго пришествия. Этот господин, сэр Рис ап Томас, действительно оказался выдающимся историческим персонажем. Он был во главе войск Кармартеншира, когда Генрих Тюдор отправился на завоевание трона Англии в 1485 г. и одержал победу при Босуорте. С тех пор сэр Рис ап Томас стал Chamberlain’ом Южного Уэльса, и барды начали описывать его не иначе как «столп всего Уэльса», а сам Генрих VII назвал его «Отцом Рисом». Первоначально тело Риса ап Томаса покоилось в церкви монастыря францисканцев, но в 1538 г., когда монастыри были распущены, его перенесли в церковь Св.Петра (повидимому, саркофаг вначале стоял в алтаре, но затем, во второй половине ХХ в., после реставрации его потомками сэра Риса, был передвинут на нынешнее место). Все это я, конечно, узнал не из уст достопочтенного стража церкви и кладбища, а значительно позже, обратившись к книгам лампетерского университета. Мне не удалось постоять у старинного саркофага, чьи лежащие на нем фигуры необыкновенно завораживали. Сторож потащил меня дальше, к южной стене, где латунная дощечка отмечала память сэра Ричарда Стила, основателя знаменитых журналов “Tatler” и “Spectator” в начале XVIII в. В сущности, он вообще был создателем этого нового вида периодики – журнала. - Вы хотите знать, как он оказался здесь? – спросил ключник, хотя я и не проявил к этому никакого интереса. – Отвечу. Он женился на местной уроженке. Причем, познакомился с ней на похоронах своей первой жены, сэр. Вот так-то! Когда вторая жена умерла, сэр Ричард перебрался сюда и здесь умер. О! Это была чудесная церемония! Его гроб эскортировало ночью в церковь 24 факельщика! Захоронение сэра Ричарда было случайно вскрыто в прошлом веке. Он был во всей красе – истинный сэр! В большом парике с черным бантом! А вот здесь, рядом, - продолжал без остановки мой чудный гид, дощечка в память доктора Роберта Феррa, епископа Сент-Дэвидса, который 14 был сожжен у столба на старой рыночной площади (сейчас это Nott Square) во время правления Марии Кровавой. Сам генерал сэр Уильям Нотт тоже похоронен у нас! – неожиданно громко вскричал сторож, явно рассчитывая на мой восторг и удивление. Ну, конечно, мне пришлось вскрикнуть: - O! Really?! – хотя я с трудом смог извлечь из глубин моей памяти подобное имя, как потом оказалось, все же правильно ассоциируя его с колониальными захватами XIX в. в Индии и Афганистане. - Да-да, но он был похоронен на церковном дворе. Служитель еще потыкал несколько минут пальцем в окна, расцвеченные витражами, как я понял, не очень старыми, где-то XVIII и XIX вв., показал доску с именами епископов Сент-Дэвидса и местных священников и, наконец, подвел меня к портику у входа. Как я понял из его слов, в этот портик был встроен какой-то алтарь римского времени, найденный возле дома священника. Как знать, сказал сторож, может быть это был алтарь древнего божества Мирддина… При этой мысли я вздрогнул. Встретившись здесь, в церкви, уже с десятком давно умерших людей, я все же оказался не готов повстречаться еще и с Мирддином. На этот раз мое восклицание “Really!” церковный сторож воспринял как знак явного сомнения. - Не удивляйтесь. Наш город был назван в честь Мирддина, или Мерлина. Совсем недалеко отсюда был дуб Мерлина (я закивал головой). А чуть в стороне был приорат, известный тем, что там была написана знаменитая Черная книга Кармартена. Вы, конечно, о ней знаете. Вы ведь историк… Конечно, я об этой книге ничего не знал и услышал тогда о ней впервые из уст кладбищенского сторожа. Наконец, мы расстались. Перегруженный впечатлениями и, по правде говоря, уставший, я не стал в тот день разыскивать дуб, которого уже не существовало, и приорат, которого уже не было. Часам к трем я был в Лампетере. Весь вечер читал и думал. О Мерлине? Нет, о доме, о доме в России. На ночь читал русскую библию, которую вместе с «Евгением Онегиным» повсюду возил с собой. Всякий раз, когда в Британии мне доводилось прикоснуться к чему-то древнему, настоящему, чуть ли не ветхозаветному, тянуло на Родину, к моим сосновым и березовым лесам, к отцу и матери, к земле предков. На следующий день, в субботу, я снова был в библиотеке и пытался разобраться с тем, что повстречал и услышал накануне. Этот знаменитый дуб находился на углу Priory Street, которая начиналась сразу за St. Peter’s Church, и по которой я всякий раз приезжал в Кармартен из Лампетера, и улицы, которая так и называется – Old oak. Дуб был столь старый, что в ХХ в. для него сделали специальную каменную основу и забрали его в стальную решетку. На решетке была повешена доска со строчками из Гальфрида Монмутского о том, что, дескать, когда Дуб Мерлина будет срублен, придет конец и городу Кармартену… Конечно, тот дуб никто не срубил, он просто умер и истлел сам. Но все равно жаль, что его теперь уже не было… 15 К «Черной книге» в тот день я не приступил. Всем своим нутром почувствовал, что за этим названием скрывается что-то бесконечно важное, огромное и загадочное, и что захватит меня не на один день и не на один год. Так оно и получилось. Но это было впереди. Месяца через два в городке Хай-он-Вай, центре букинистической литературы, в магазинчике старых фотографий я наткнулся на одно фото, которое заставило вспомнить о первом дне моего появления в Уэльсе. Это было наклеенное на паспарту фото молодого человека начала ХХ века. Весь его облик выражал юношеский задор молодого петушка. В петлице его пиджака была ветка белого ландыша. Неужели? Неужели, это тот самый старикашка из поезда, вместе с которым я приехал в Кармартен? Может и он... Они были так похожи… 16
