Идея Рима довлела над историей Италии на протяжении многих
advertisement
ГЛАВА III. Универсальное-индивидуальное. Взаимосвязь центр-периферия. Дихотомия «центр-периферия» является ключевой для истории и культуры Италии. Географический компонент был чрезвычайно важным для формирования национальной идентичности итальянцев. Прежде всего, релевантна протяженность полуострова по долготе, что обеспечивает поступательное изменение климатических условий от альпийского климата через умеренноконтинентальный центральной зоны до средиземноморского климата на юге страны и на островах1. Вторым географическим фактором, оказавшим влияние на формирование социокультурных особенностей государств на Апеннинском полуострове, является наличие двух «разграничительных» горных цепей: на севере Альпы отсекают Италию от стран Центральной Европы, а Апеннинская гряда, тянущаяся с севера на юг вдоль всего полуострова, является границей между западными областями, выходящими на Лигурийское и Тирренское море, и восточными, выходящими на Адриатическое море. Третий географический фактор, ощущаемый почти физически, но недостаточно освещенный как культурологический фактор, – соотношение берегового периметра Полуострова с общей площадью (а также огромное количество бухт)2. 1. 317 В свете этих трех географических факторов вопрос о едином центре был одним из основополагающих: с одной стороны, найти один центр для альпийского полунемцаполуитальянца и для греко-арабо-норманна Сицилии практически невозможно. С другой стороны, Апеннинский полуостров ограничен со всех сторон самой природой – морем и горными грядами, что создает идеальные условия для формирования суверенного государства, поэтому идея о едином государстве всегда присутствовала в коллективном бессознательном жителей Апеннинского полуострова и получала то или иное историческое воплощение. Изначально, в Древнем Риме победила идея центра. Центром Италии был Рим, а центром мира (Римской империи) была Италия. Именно в эпоху Древнего Рима прокладываются основные дороги, соединявшие между собой самые крупные города сначала в границах Апеннинского полуострова: Аппиева дорога (Via Appia) от Рима до Таранто и Бриндизи (целиком вымощенная); Клавдиева дорога (Via Clodia) от Рима через центральную Этрурию до Лукки; Кассиева дорога (Via Cassia) вдоль Тибра по направлению к его истокам, а потом до реки Арно около Фьезоле; Аврелиева дорога (Via Aurelia) от Рима вдоль побережья Тирренского моря до Лигурии, впоследствии продленная до Прованса; Фламиниева дорога (Via Flaminia) от Рима через Умбрию до Римини; дорога Эмилия (Via Emilia), являвшаяся продолжением Фламиниевой дороги и ведущая 318 на Римини и Пьяченцу, а впоследствии соединявшаяся в Милане с альпийскими путями через горные перевалы Монджиневро, Малый и Большой Сен-Бернар, Бреннеро на Галлию3. Дорожная сеть, строительство которой завершилось после окончательного объединения Полуострова, имела, в первую очередь, военное и политическое значение: она служила либо для быстрого переброса армии, либо для государственной почты, учрежденной Августом4. Но эта превосходная, ясная и логичная дорожная сеть из чистой топонимики превращалась в факт культурного сознания и способствовала превращению столицы в центр притяжения и формировала культурно-исторический стереотип мощного, всемогущего центра, накрепко связанного с периферией и занимающего по отношению к ней доминирующее положение. Идея центра, передаваемая поговоркой: «Все дороги ведут в Рим», - зафиксирована в паремиологии многих европейских языков. При всем при этом, именно в древнеримскую эпоху закладываются многочисленные города и городки на территории полуострова – а вместе с ними закладываются основы полицентризма. Однако этот полицентризм не является противовесом центральной позиции Рима, так как позиции эти были слишком сильны. Характер централизации Рима был, прежде всего, административным и, как следствие, - политическим, экономическим и культурным. Процесс полицентризма сильнее проявляется в римских провинциях: 319 возвышаются такие города, как Милан, Париж, Арль, Кёльн, Страсбург, Вена, Будапешт. Провинции, находясь в значительном отдалении от Рима, не воспринимают его как безусловный центр притяжения и единения, поэтому при первой возможности отделяются от него, чтобы стать самостоятельным государством со своим, близким и понятным, исторически закрепленным центром-столицей. Идея центра коррелировала с идеей пространства замкнутого и имеющего границы. Согласно Ж. Ле Гоффу, Рим являлся результатом «борьбы двух путей развития, символизируемой легендой о происхождении города, согласно которой Рим, замкнутый стеной, восторжествовал над Римом без границ и без стен, о котором тщетно мечтал несчастный Рем. Римская история, которой положил начало Ромул, оставалась даже в период наибольших успехов лишь историей грандиозного закрытого мира…»5. Этот закрытый мир начинают со всех концов прорывать варвары, прежде всего, германцы, вестготы, остготы, гунны, венгры, самые сильные из которых смогли даже захватить и разграбить Рим, начиная с вестготов под предводительством Алариха (410 г.), гуннов под предводительством Аттилы (454 г.). Закрытый, иерархизированный и подконтрольный мир империи «вскрывается» со всех сторон, и варвары-кочевники становятся в ней естественным явлением6. Политические последствия падения Рима как города были относительно незаметными: 320 когда первый из захватчиков Рима, Аларих, умер, его преемник вывел свое племя из Рима и повел из обедневшей Италии в Галлию, ничуть не заботясь удержанием Рима и установлением там своей династии7. К тому же в Константинополе был еще один император, который по закону являлся и императором Западной империи, но только не мог отвоевать её фактически8. Но моральные последствия падения Рима, крушения идеи центра «мировой» цивилизации оказались огромными: Рим казался чем-то вечным, непоколебимым и незыблемым. «Когда угас ярчайший свет, когда целый мир погиб в одном городе, тогда я онемел», - писал Св. Иероним в Вифлееме9. Идея Рима довлела над историей Италии на протяжении многих веков, начиная с Римской империи. Средние века унаследовали культ Рима от античности, его заново «открыли» в эпоху Возрождения; в Новое время идея Рима также была важна для Италии. Для многих итальянцев Италия была (или должна была быть) прямой наследницей Древнего Рима, а итальянцы – потомками древних римлян. Во многом эта концепция была иллюзорной и подкреплялась только общностью территории. С исторической и эволюционистской точки зрения эта идея оказалась утопической и породила больше риторики, чем практической пользы. Кроме того, этот претенциозный постулат послужил поводом для насмешек со стороны других народов, которые видели, что итальянцы не в состоянии создать единое и сильное государство на 321 Апеннинском полуострове, неохотно подчиняются общественным законам и зарекомендовали себя как плохие воины, в то время как древние римляне смогли связать единой политической и административной системой всю территорию современной Европы, а также сформировали одну из самых эффективных армий в истории человечества. Римляне чтили закон и заложили базу для современной юриспруденции, в то время как итальянский национальный характер многие рассматривают как анархический. И напротив, искусство и архитектура древних римлян не отличались особой оригинальностью, сохранившиеся архитектурные памятники поражают, скорее, размерами и массивностью, нежели полетом фантазии. Итальянцам же, наоборот, свойственен артистизм и склонность к искусствам, именно итальянцы, а не римляне, придали уникальный, неповторимый облик каждому городу, поселению и даже природе. И наконец, римляне особенно не интересовались философией, в то время как итальянцы подарили миру мыслителей от Блаженного Августина до Дж.-Б.Вико. Римская империя была подобна огромному озеру, в которое впадали реки более ранних цивилизаций: греческой, этрусской, египетской, карфагенской, еврейской, кельтской и германской. А далее из этого озера брали начало «реки» новых европейских государств, для возникновения которых Древний Рим был питательной средой. Его историческое влияние 322 было очень велико - в Средние века никто и в мыслях не мог допустить, что Рима больше нет. Поэтому он был возрожден как политическая и одновременно духовная идея, как Священная Римская империя, которая просуществовала до 1804 г., когда император Наполеон положил конец этой химере10. Молодая христианская религия усиливает, как может, саму идею центра, которая в посюстороннем мире воплощалась в идее Рима, вытеснившего слишком далекий и недоступный Иерусалим. Традиционным считается жесткое противопоставление этих двух традиций: языческое, светское государство, воинственное и экспансивное, с гедонистической земной культурой и аскетическая религия, направленная на поиск «Царства Божьего», религия «не от мира сего», как бы отрицающая все ценности античного мира. Но сам факт, что Римское государство и Римская католическая церковь зародились на одном небольшом полуострове в одном и том же городе, говорит скорее о кажущемся характере такого противопоставления, в глубине которого лежит преемственность, основанная на единой природе централизованной власти. Первым епископом Рима, согласно католическому учению, был сам апостол Петр. Это, конечно, легенда, потому что в 60-х гг. I в. еще не сложилась епископальная церковь. Во всяком случае, он должен был бы разделить честь основания римской церкви с Павлом, который, в отличие от него, был римским 323 гражданином и прибыл в Рим в 61 г. О Петре известно, что он проповедовал в Антиохии, а оттуда перебрался в Рим, но, несомненно, после Павла. Апостол Пётр олицетворял монархический принцип в строении Христовой церкви, который католическая теология развивала, ссылаясь в основном на Евангелие от Матфея: «И Я говорю тебе: ты – Пётр, и на сем камне Я создам Церковь мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Матф., 16:18 -19). Именно эти строки, но на латыни, выбиты на куполе Собора Святого Петра в Риме, воздвигнутом над телом Апостола. Ключ – символ права и власти, хранитель ключа – это Петр и его приемники (папы). Первые христиане были иудеями из самых бедных слоев. Следствием социального положения христиан, а также угнетения Иудеи римлянами было то, что древние христиане ненавидели богачей и представлявший их власть Рим11. Но только римская цивилизация могла обеспечить в мировом масштабе организационные и политические условия для распространения и расцвета христианства. Поэтому уже к III в. традицию древних христианских общин заменяет иерархическая церковная организация. Рим становится духовным центром вселенской религии, но никак не политической силой, которая могла бы заново объединить Италию, раздробленную на 324 множество государств с V по XIX вв. Наоборот, именно Ватикан будет противником объединения Италии и особенно явственно в эпоху объединения Италии. Римская католическая церковь в идейном плане пошла дальше Римской империи в своем универсальном восприятии мира без разделения на расы, нации и языки, «humana civilitas», о которой говорил Данте12, поэтому она по определению должна была развиваться как наднациональное сообщество, и любые национальные границы ей только мешали. Для Европы Рим становится центром Священной Римской империи, а для Италии – одним из ее государств, враждовавших между собой. Несмотря на материальный упадок в Средние века13 Рим оставался символом самой сильной из когда-либо существовавших в Западном мире империй. Поэтому неудивительно, что в 800 г. франкский король Карл пожелал быть коронованным именно в Риме и получил императорскую корону из рук папы Льва III14. Карл Великий не был идеалистом, но его империя была большая и включала в себя исконно германские области Фризию, Саксонию, а также преимущественно германскую Баварию. Управляя многонациональным государством, нужно было, с одной стороны, иметь сторонних арбитров, обладавшим авторитетом (римские папы), с другой, максимально легитимизировать свою власть при помощи апелляции к исторически проверенному престижу Древнего Рима. Западноевропейский 325 мир вновь обрел собственный смысл, логику и свой центр, на этот раз получивший эпитет «священный». А. Тойнби назвал этот процесс «эвокацией призрака Римской империи» (иногда употребляя эпитет «неудачная эвокация»), но подчеркнул, что Карл Великий сделал это со своей целью: «Франкский режим Меровингов был обращен лицом к римскому прошлому. Франкский режим Каролингов <…> был всецело обращен к будущему и к призраку взывал лишь затем, чтобы помочь живым выполнить их сверхчеловеческую задачу»15. В Средние века решительно расходится идея и реальное существование города: Средневековье видит в Риме именно Священную империю, залог будущей эры, через которую Христос обещал спасение. Вместе с трудами Орозия, Пруденция и, конечно же, Блаженного Августина формируется убеждение, что история Рима связана самим Провидением с новой судьбой человечества (спасением). Эта теологическая установка предстает с наибольшей наглядностью в творчестве Данте, который мыслил параллельное развитие Церкви и Империи. Для Данте как семья Христа, так и семья Августа были задуманы Богом в двух избранных народах – у евреев и у римлян. Данте напоминает, что Христос родился римским гражданином, и два института – Империя и Церковь зародились в Риме в одно и то же время, чтобы обеспечить спасение человека и его души. Соответственно, предателей Империи, Брута и Кассия, пожирал Люцифер наряду с Иудой, 326 предателем Христа. Таким образом, вся римская история становится священной историей, так как путь ее предначертал Господь и так как она ведет все человечество к обещанной эре справедливости и мира. Империя должна прийти к мировому господству, чтобы Христианство проникло во все уголки мира16. Это комплексное представление о параллелизме Католической церкви и Империи характерно для всей Европы, но Италию характеризует национально-специфический взгляд на идею Рима: если Рим является центром Церкви и Империи, избранным самим Богом, тогда земли Италии, в центре которых находится Рим, должны рано или поздно стать центром этой Церкви и Империи, следовательно, задача Италии – мессианская: объединение других государств в империю под эгидой католической церкви. С этой идеей создают образ Рима три великих ума, которых остро волновала проблема национального единства, - Данте, Петрарка, и Макиавелли, воззрения которых были рассмотрены во II главе. С другой стороны, тот факт, что кардиналы и папы избирались из числа итальянцев, способствовало не только укреплению позиций Италии, но и пагубным образом сказалось на образе итальянских государств на международной арене: их воспринимали как нечто вторичное, мелкое и разрозненное на фоне универсального религиозного и институционального послания католической церкви. По справедливому 327 замечанию выдающегося итальянского мыслителя А. Грамши, национализация церкви в Италии происходила не как во Франции, где существовало галликанство, но по особому «итальянскому» сценарию, когда церковь, стремящаяся сохранить универсальность послания католической религии, национализирует только свою верхушку, а та, в свою очередь, стремится позиционировать Италию как центр католической религии и ничего более17. Во время Рисорджименто мессианские взгляды на роль Италии излагали В. Джоберти, Дж. Мадзини и К.Б. Кавур18. По мнению Дж. Мадзини (1805-1872), основателя революционной организации «Молодая Италия», страна должна была выполнить великую миссию – осуществить моральное объединение Европы, а потом через Европу - и всего человечества. После революций 1820-1821 гг. и 1831 г. надежды Италии на поддержку французов и их либеральные установки не оправдались. И Мадзини выдвинул тезис о том, что теперь эта инициатива должна принадлежать Италии, однако в его трактовке эта идея получает мистическую окраску: революция (и демократия) угодна Богу, и именно итальянский народ, вдохновленный Божьим провидением, должен заложить начала универсального обновления, а затем за Италией должны были последовать остальные государства. Европейскую миссию Италии Мадзини истолковывал в религиозном духе: 328 «Она трижды пробуждалась с тех пор, как языческий мир своим падением прервал развитие античной цивилизации и сделался колыбелью современной. Первый раз в Италии родился призыв, который заменил торжество материальной силы европейским духовным единством. Во второй раз Италия озарила мир светом просвещения благодаря своему искусству и литературе. В третий раз она вычеркнет мощным перстом символ средневековья и заменит старое духовное единство единством социальным. Поэтому только в Риме – и об этом следует напомнить иностранцам – может в третий раз раздаться призыв к современному единству, ибо только в Риме может начаться разрушение старого единства»19. Соответственно, Рим в глазах Мадзини являлся воплощением пропагандируемой им миссии Италии. Из Рима могло начаться разрушение старого, «духовного» единства, и из Рима, в силу его исторической и символической значимости, могла распространяться по миру социальная религия Мадзини: «Так же, как Рим Цезарей, который объединил своими действиями большую часть Европы, был сменен папским Римом, объединившим своей мыслью Европу и Америку; точно так же Народный Рим объединит под верой в Единую Мысль Европу, Америку и другие части земного мира»20. Итальянский историк Дж. Канделоро в этой связи подчеркивал, что Мадзини в своей теории ставил перед итальянским народом религиозную и космополитическую задачу итальянского 329 первенства21. Религиозная направленность революционных идей Мадзини придавала его программе расплывчатый и утопический характер. Как отмечает историк Г. Сальвемини, его религия была слишком политической для тех, кто хотел примкнуть к новой вере, и слишком мистической для тех, кто просто добивался свободы своего народа22. Позиция Мадзини показательна: он как бы пытался обратить на благо Италии ее двойное (и двойственное) наследие: политическую римскую традицию и традицию католическую. В этой же системе координат он выделял и двух противников будущей нации: Австрию (империя) и папство. Проблема как для Мадзини, так и для Италии заключалась в том, что для развития обеим традициям нужно было вселенское распространение. Ограничить их одной страной было невозможно, как невозможно было бы их заставить работать на благо этой страны, хотя она и выступала как плацдарм этих систем и поплатилась за это. В 1840-х гг. возникает новое идейное движение «умеренных», не признающих ни восстаний, ни секретных обществ, но только легальные пути. Лидер этого движения, В. Джоберти в 1843 г. опубликовал свое главное произведение «О духовном и гражданском первенстве итальянцев»23. В нем Джоберти так же, как и Мадзини, подчеркивает, что Италия исторически превосходила остальные европейские народы по многим параметрам, и именно в силу своего превосходства она должна 330 была привести их к единой конфедерации с папой во главе. Мыслитель обращает особое внимание на цивилизационную миссию итальянцев: «Лишь тот народ может называть себя независимым …, который сыграл первостепенную роль … в культуре других народов. Это подразумевает, что он сохраняет нетронутыми характеристики этой цивилизации»24. Как и Мадзини, Джоберти разделял идею о том, что от развития Италии напрямую зависит развитие всего человеческого рода. Однако приоритетную роль в этом процессе, по мнению мыслителя, должна была играть католическая церковь, ведь именно ей Италия была обязана своим величием и могуществом. Другой крупный идеолог Рисорджименто К.Б Кавур, выбирая Рим будущей столицей Итальянского королевства, также настаивал на многовековом предназначении Вечного города стать столицей, для него это был ключевой момент новой идеологической пропаганды, на которой предстояло построить национальную идею и нацию25. Другими словами, в работах трех идеологов Рисорджименто Рим не воспринимался отдельно от своей символической значимости, он и был символом. Не случайно, что К. Каттанео, у которого римская идея отсутствует, видел в нем лишь один из городов Апеннинского полуострова, но не более того. Римская идея очень хорошо подходила к представлению о «миссии» Италии; сама идея о 331 миссии различных народов возникла в эпоху позднего романтизма на рубеже XVII-XVIII столетий. Уже А. Гумбольдт и Ф. Шлегель писали о миссии германского народа, затем эту идею продолжили во Франции во время революции, затем в Англии. Миссия была неразрывно связана с представлением о нации, более того, миссия и должна была показать необходимость формирования и обособления единой нации. Попыткой реализации мессианской идеи Италии стал фашизма. Он был логическим заключением идеологии Рисорджименто и одновременно реакцией на разочарование, наступившее в обществе, когда стало понятно, что объединение Италии не решило многих вопросов. Не удалось создать великую державу в духе Древнего Рима, которой мог бы гордиться каждый итальянец, а итальянцы не превратились в нацию, которая могла бы стать нацией-вождем для других европейских народов. Фашистский режим обострил давнее противоречие «центр-регионы», когда Рим представлял идею насильственного единства, которое всегда будет либо теократическим, либо бюрократическим. Рим как активный актор истории насильно «втягивал» в нее территорию сельской Италии, в то время как жители городков и деревень (особенно в южных областях) ощущали себя принадлежащими не истории, но природе. Природа же была настолько суровой, что с ней надо было сражаться за свою жизнь, но именно поэтому 332 здесь родилось столько выдающихся гениев: «Sono stati tutti con noi, su in montagna, perché non volevano più dipendere da Roma, da quelli di Roma. Non volevano più aspettare il permesso di Roma per fare un ponte di legno o per poter pasturare le vacche, o per chiamare il loro paese col nome che aveva sempre avuto. Erano stufi di dover salutare il primo merlo che arrivava da Roma con un'aquila in testa. Per portare, mica delle cose, ma delle parole, delle parole d'ordine. Gente che parla italiano, e magari latino, Roma, dell'unità di Roma. Unità, siamo d'accordo, ma l'unità fatta qui sarà sempre falsa. O teocratica o burocratica. Questo è un terreno sterile, che non dà frutto. Prende da tutte le parti, e non rende niente, è un paese fuori del mondo e del tempo. La storia la riceve, non la fa. Tutte le bellezze che ci sono, chi le ha fatte? Lo dice anche Berenson nel suo ultimo libro: non c'è mai stata una scuola romana di pittura, un pittore, nato a Roma, tra il Cavallino e Giulio Romano»26. После окончания Второй мировой войны римская идея утрачивает национальную и националистическую направленность. Однако благодаря «римской идее» Италия с 1950-х гг. смогла выступать инициатором создания единого европейского пространства, один из первых договоров по европейской интеграции «Римский договор» - был подписан в 1957 г. в столице Италии, в дальнейшем Итальянская республика вошла в состав стран-участниц всех договоров, предшествующих Евросоюзу: с 1949 г. – в Совет Европы, с 1951 г. – в Европейское объединение угля и стали, с 1957 г. 333 – в Европейское экономическое сообщество и Европейское сообщество по атомной энергетике, с 1972 г. – в Европейское соглашение о единых пределах. 2. Универсализм итальянской культуры. Универсализм итальянской культуры исторически проявился не только в идее Рима, caput mundi. Былая слава Римской империи и вселенские притязания католической церкви на фоне политической несостоятельности Италии, это лишь наиболее явный аспект дихотомии универсального и исторически-конкретного в истории итальянской культуры. Именно в Италии сформировалась первая в истории школа светской мысли, плодами которой воспользовался весь мир, между тем как сама родина гуманизма вынуждена была пять столетий ждать применения новых идей на своей земле. Столь затянувшееся «опоздание» помешало созданию прочной связи между политикой и культурой, без чего любое национальное сообщество неизбежно страдает дефицитом сплоченности27. Главное достижение итальянского гуманизма - утверждение ценности собственного «я». Ученые штудии становятся атрибутом нового типа аристократии, которая добивается славы и признания не за счет родословной или имущественных показателей, но за счет ума и непрерывных интеллектуальных упражнений. Основная цель кропотливых и долгих занятий овладение словом, это же усилие и становится 334 главной наградой. Но для будущей нации итальянцев, породивших гуманизм и идею славы, обретенной через интеллект и ученость, гуманизм же и обернулся катастрофой. Итальянцы, склонные к риторике и подготовленные к ней в схоластических средневековых школах, были поражены просторами, который открывал для них приоритет художественного слова: «С этих пор итальянцы стали воспринимать вещи сказанные как вещи сделанные. Они вложили столько пыла в выражение явления, сколько другие народы вложили бы в осуществление этого. С этих пор итальянцы не отделяли действия и поступки от риторики»28. К тому же, не следует забывать, что Возрождение было культурной революцией элиты и мало затронуло народ в отличие от европейской Реформации, которая изменила образ жизни и мировоззрение как правящих классов, так и горожан с крестьянами29. В связи с этим А. Грамши справедливо указывал на разницу в исследовании явления Возрождения в итальянских и зарубежных работах своего времени: «Чем объясняется тот факт, что итальянскому Возрождению посвящены многочисленные труды зарубежных исследователей и популяризаторов, но при этом не существует ни одной фундаментальной работы, написанной итальянцем? Как мне представляется, итальянское Возрождение стало наивысшей фазой развития «интернациональной роли итальянской интеллигенции» и поэтому не нашло отклика в национальном сознании, 335 которое было подавлено и продолжает оставаться подавленным Контрреформацией»30. Интернациональную роль итальянской интеллигенции наглядно проиллюстрировал итальянский культуролог Н. Росси, описавший важную роль, которую гуманисты играли в развитии всей европейской культуры. Исследователь подробно описывает неизгладимое впечатление, которое производили итальянские гуманисты, прибывшие к европейским дворам в качестве дипломатов итальянских государств или папских посланников. Их воспринимали как мастеров элегантных фраз, к месту вставлявших латинские изречения, умело пользовавшихся разнообразными риторическими приемами и тонкой лестью. Росси подчеркивает их особую культурную функцию: они распространяли и популяризировали послание итальянского гуманизма и делали это настолько успешно, что Италия стала законодательницей интеллектуальной моды: европейские государи начали посылать своих детей и родственников для обучения в Италии. Мода сначала затронула лишь монаршие дворы, потом распространилась на школы, университеты, монастыри, а позже утвердилась в национальных литературах Франции, Испании, Великобритании, Португалии, Германии и Польши. Конечно, было бы и анахронизмом, и преувеличением дать этому сообществу гуманистов определение «интеллектуальной империи», скорее это было 336 королевство художественное, литературное и гуманистическое31. Открытие естественнонаучного метода, науки в том значении, которые мы придаем этому термину сегодня, - это заслуга итальянца Галилея Галилео (1564-1642). Он постулировал представление о науке как об области знаний, основанных на эксперименте и наблюдении, производящихся благодаря силе интеллекта, не зависимых ни от морали, ни от религии. Однако на своей родине великий итальянец вместо признания предстал перед судом инквизиции, был вынужден отречься от своих воззрений и закончил жизнь в ссылке. Вся последующая европейская наука восприняла алгоритм научной работы, сформулированный Галилеем: гипотеза – эксперимент – наблюдение – измерение и исчисление - заключение, выраженное на универсальном языке математических формул. Соответственно Галилей сформировал и новый образ ученого: это не пассивный наблюдатель, но активный исследователь природных законов, который подчиняет своим действиям определенные природные явления и ждет от природы ответа. В открытии научного метода как такового, а не в защите гелиоцентрической системы, в усовершенствовании телескопа или открытии спутников заключается величие итальянского ученого. Он был методологом науки и оставил далеко позади не только своих предшественников, но и опередил следовавших за ним Р. Декарта и Ф. Бэкона. Декарт в своих физических экспериментах злоупотреблял 337 гипотетическими построениями, не имея достаточной экспериментальной основы, так как ему виделась математизация физики. Бэкон, оценивший в полной мере потенциал эксперимента, пренебрег математикой32. Общеевропейское, если не общечеловеческое значение итальянца Галилея подтверждается еще одним постулатом: научный метод Галилея предполагает полную доступность открытия для научного сообщества, открытие науки - это общечеловеческое достояние. Если вспомнить подход Леонардо да Винчи (1452-1519), то его открытия были знанием для его индивидуального пользования, его секретом, недаром результаты своих экспериментов и рассуждений он тщательно зашифровывал. Другой великий итальянец, Никколо Макиавелли (1469-1527) сделал для политики то же, что и Галилей для науки. Макиавелли первым стал рассматривать государство как некую объективную реальность. Он стал изучать то, что есть, а не то, чем государство должно было бы быть в идеале, если бы правители руководствовались религиозно-этическими принципами. Мыслители прошлого – Платон, Аристотель, Цицерон, Фома Аквинский – все они создавали утопии идеального государства, ничуть не заботясь, как прийти к нему, исходя из имеющейся ситуации. Таким образом, Макиавелли не только заложил основы современной политологии, изучая на конкретных исторических примерах, как государство рождается, функционирует и умирает, но и 338 вывел политику из сферы этических догматов, которыми на практике мало кто из правителей руководствовался, но на словах придерживался, что вносило сумятицу и в без того запутанную практику государственного управления. В этом он подобен Галилею, вычленившему астрономию из астрологии, и взглянувшего на небо не через призму церковной доктрины, но через наблюдение и усовершенствованный им телескоп. Макиавелли был настоящим патриотом несуществующей страны Италии и призывал возглавить объединение в сильное государство самых значимых политиков своего времени – Чезаре Борджиа, Лоренцо Медичи и Джованни Делле Банде Нере, возвещая, таким образом, бесперспективность феодальной раздробленности и необходимость создания консолидированного национального государства. Но он ясно видел и недостатки национального характера итальянских народов: «… мы итальянцы, бедные, амбизициозные и трусливые»33. Но парадокс: Макиавелли универсальный был порожден Макиавелли типично итальянским, который был обескуражен положением дел в Италии и старался найти средство разрешения конкретной политической ситуации на Полуострове. В каком-то смысле логическим завершением гуманистической культуры предстают работы Дж.-Б. Вико (1668-1744), утверждавшего единственный источник познания для человеческого интеллекта в 339 области человеческой деятельности (истории, законах, общественных институтах, науке и искусстве, человеческих взаимоотношениях). Все это было создано человеческим интеллектом, в то время как природа была создана Богом, следовательно, непознаваема. Подобное выделение сферы исследования позволило Вико открыть концепцию эволюции (прогресса, становления) в истории, и в этом же понятийном ключе рассмотреть нацию как действующее лицо истории, находящуюся в непрерывном становлении и поэтому подверженной универсальным законам эволюции (детство – молодость – зрелость – старость)34. Работы Вико послужили отправной точкой для построения философской системы Канта, но для Италии они подготовили размежевание гуманитарных и естественных наук. В дальнейшем идеалистические философские работы Джентиле и Кроче положили начало отделению естественных наук и ученых, которых ими занимались, от культуры гуманитарной, что привело к размежеванию философии и наук. Так как философия исконно была «общей» областью церковной и светской науки, то католическая церковь поспешила занять освободившуюся нишу, создав неосхоластическую научную школу во главе с университетом «Сакро Куоре» в Милане35. Мало кто задумывается о том, что первой космополитической организацией, возникшей в Италии, были средневековые университеты. 340 Первые из них – Болонский университет, специализировавшийся на юриспруденции, и университет г. Салерно со специализацией по медицине, возникли в XII в., преподнеся миру новую структурную организацию учебного процесса, которая сохранилась и до наших дней. Даже многие наименования из тематической области «высшая школа» восходят к той эпохе – «ректор», «доктор», «студент», «кафедра». Важной характеристикой итальянских университетов было то, что их основали не правители и не государство, но они родились как естественные организации, которые лишь потом государство догадалось вобрать в себя. Изначально это были частные центры (к примеру, в Болонье - Болонская школа глоссаторов), где преподаватели частным образом консультировали студентов за вознаграждение. Но слава подобных центров росла, и в поисках знания молодые люди приезжали со всей Италии и Европы, что создавало определенные трудности в обеспечении учащихся постоем и продовольствием36. В Болонье сформировался университет студентов, противоположный по духу «университету профессоров» в Париже. Это была попытка иностранных студентов, прибывших в Болонью за знаниями, которые могли дать только местные профессора и которые признавались по всей Европе, организовать некое «искусственное гражданство» с целью отрегулировать 341 множество организационных вопросов, встававших перед иностранным студентом в чужом городе. Таким образом, был создан город в городе, где студенты сами устанавливали обязанности и права профессоров, номенклатуру читаемых дисциплин, длительность занятий, расписание, вознаграждения преподавателям. Они также регламентировали организацию проживания и питания, что было немаловажным, если учесть, что в отдельные годы количество иногородних студентов достигало 10 000 человек. С дидактической точки зрения, Болонский университет, как и другие итальянские университеты, отличала практическая направленность штудий, в отличие от абстрактных спекуляций Парижского 37 университета . И если Ирнерий (ок. 1050 – после 1125), один из основоположников западноевропейского изучения римского права, вычленил юридические дисциплины из области изящной словесности, то монах-правовед Грациан (XI в. – 1150) вывел каноническое право из сферы теологии. Это все лишний раз свидетельствует о том духе практичности, который отличал итальянскую культуру XII-XIII вв. Важно то, что первым, самым востребованным направлением было право, преподавание которого раньше являлось компонентом курса риторики. Действительно, риторика и юриспруденция в методическом аспекте сходятся: обе науки настраивают на совершенствование способов выражения мысли 342 и на пристальном внимании к форме. Английский исследователь, занимавшийся историей университетов, Х. Рашдаль обращает внимание на разделение объекта изучения в Италии и Северной Европе по критерию «форма-содержание»: «К северу от Альп внимание было сосредоточено на диалектике, особенно в аспектах метафизики и логики. Знаменитые ученые Севера Европы от Д. Скота до Абеляра прославились именно в качестве диалектиков. В Италии, наоборот, в тривиуме средневековых дисциплин огромное значение придавали именно грамматике и риторике. В Раннем Средневековье в Италии грамматика и риторика имеют как литературное, так и чисто практическое назначение. Они более воспринимались в качестве подспорья в составлении юридических документов, в подготовке нотариусов и адвокатов, а не как необходимый этап обучения для изучения Священных текстов и патристики. 3. Внутренняя реакция на универсализм: регионализм. Если воспринять в качестве доказанного тезис о том, что универсализм является одной из констант итальянской культуры в ее историческом развитии, то становится понятным и привязанность итальянца к «малой родине», к своему родному городу или деревне, к своей колокольне – итальянцы так и называют это «любовь к родной колокольне» - «campanilismo». «Может быть, у нас и нет «чувства нации, 343 пишет Энцо Бьяджи, - но зато есть чувство родной колокольни: некоторые чувствуют себя ближе к Франкфурту, нежели к Палермо, есть те, которые хотели бы разделить Итальянскую республику по крайней мере на три части»38. Одним из основополагающих факторов такого изобилия разнообразных, не похожих друг на друга городов, были два самобытных института правления, две формы власти, исторически сложившихся в Италии в XI–XVI вв. - свободные города-коммуны и синьории. Город-коммуна не обладал действительно демократическим институтом власти, хотя должности там были и выборные. Первое время это было государство de facto, легитимность которого не признавали ни Император, ни местный феодал. Начало становления городовкоммун относят приблизительно к XI в., институт характерен для Северной и Центральной Италии39. Это протогосударство первоначально представляло собой объединение граждан, которые клялись друг перед другом защищать свою собственность и общие интересы от любых посягательств извне. Основная цель создания института свободного города-коммуны - торговля: защитив территорию внутри городских стен от посягательств трех сил – папы, императора и местного феодала, города обеспечивали себе свободу «артерий» - дорог, портов, альпийских перевалов, транспорта, а также таможенные и налоговые послабления40. Чтобы было что продавать, города зачастую 344 монополизировали какую-либо отрасль производства. По отношению к окружающей его и подчиненной ему сельской местности городкоммуна ведет себя как олигархическое правительство из банкиров, торговцев, зажиточных цехов или аристократических семей, не допуская к управлению ни деревенских представителей, ни жителей покоренных городов-государств. Целью каждого городакоммуны было доминирование над окружающей территорией, при необходимости ценой войны с другим, соседствующим городом. Городакоммуны находились в состоянии вооруженного конфликта каждый раз, когда их интересы сталкивались, а это на такой ограниченной территории происходило практически постоянно. Объединение в союзы носило временный характер и происходило только, когда появлялся общий и серьезный враг, как то случилось с Ломбардской лигой, сформировавшейся, чтобы дать отпор императору Фридриху Барбароссе и разгромившей его войска в битве при Леньяно в 1176 г. Этот пример был единичным, поэтому из всех исторических событий в гимне Итальянской республики фигурирует именно битва при Леньяно. В подавляющем большинстве случаев города-государства объединялись в союзы против другого итальянского города-государства. Подводя итог, можно смело утверждать, что настоящей родиной для итальянца XI-XVI вв. был его родной город, окруженный со всех сторон 345 потенциальными врагами – другими итальянскими городами. Именно эта оригинальная, чисто итальянская форма правления с институциональной точки зрения и предоставила возможность существования такого огромного количества городов на территории Италии. Также верно и то, что подобная форма государственности послужила причиной колоссальной дробности Италии и невозможности консолидироваться в единую монархию, как то случилось, к примеру, во Франции, где уже к … веку разные феодальные землевладения были… Стоит обратить внимание на тот факт, что городами-государствами становились не только крупные города - Милан, Флоренция, Болонья и Венеция. И небольшие города - Лукка, Феррара, Масса и Урбино - являют миру свою автономную организацию, внутри крошечных городков есть все то, что должно быть и у коммуны – городской палаццо, где заседает выборный совет, присутственные места государственного назначения и даже университет. В течение четырех-пяти веков эти города являются столицами и основными ядрами городов-государств (городов-коммун и синьорий), архитектурным стандартом для городков прилегающих территорий и стимулируют в своих жителях стойкое чувство независимости, особенности и индивидуализма, которые постоянно подкрепляются 346 противопоставлением с другими городамигосударствами. Говоря про напряженную внешнеполитическую ситуацию городагосударства, нельзя забывать, что внутренняя ситуация была просто накалена до предела: шла непрестанная борьба за власть и влияние между разными классами, корпорациями, фракциями и семьями. Нет ничего более запутанного, кровавого и ужасного, чем история отдельно взятого итальянского города-государства. Какой же жизнеспособностью надо было обладать итальянцам, чтобы породить трех величайших гениев – Данте, Петрарку, Боккаччо - и одновременно участвовать в перипетиях политической жизни, которые зачастую заканчивались ссылкой для огромного количества граждан, судами и приговорами, казнями, уничтожением целых родов, бунтами и переворотами! Но этот парадокс имеет и другое объяснение: именно эта лихорадочная политическая активность, в которой были задействованы практически все граждане города, именно страстная вовлеченность гражданина заставила пробудиться новый тип сознания сознание активного творца, что, конечно же, сказалось и на литературном творчестве, живописи. Неудивителен и тот факт, что коммунальная форма правления вытесняется синьорией (диктатурой) в открытой или скрытой форме, причем, превращение города-коммуны в город-синьорию началось достаточно рано, с XII 347 в. Первым синьором, достойным упоминания, будет Эццелино да Романо (1194-1259), диктатор Вероны и Падуи. Самые известные синьории Северной Италии были Висконти и Сфорца в Ломбардии, Скалигеры в Венето, Гонзага в Мантуе, Эсте в Ферраре, Каррарези в Падуе, Угуччоне делла Фаджола и Каструччо Кастракани в Лукке, Пизе и Пистойе, Медичи во Флоренции. Во-первых, при постоянной политической борьбе наступал момент полного истощения противоборствующих сил, а в городе, соответственно, воцарялась полуанархия. Вовторых, принцип активного сознания проявлялся в том, что отдельный человек решался взять на себя единоличную ответственность за управление городом. Традиционно такие люди считались тиранами и узурпаторами, но они пришли к власти потому, что коммунальные институты правления потерпели крах или находились в очередном кризисе, и задачи, стоящие перед «злодеем», были очень сложны, а времени на их решение практически не было. Первоочередной задачей «деспота» было организация милиции (сил правопорядка) и судов, чтобы обеспечить элементарную безопасность людям и их собственности. Потом он должен был немедленно заняться водоснабжением, мощением дорог, строительством мостов и сложным вопросом гигиены и санитарии. Тем временем, ни на одну секунду нельзя было упускать из виду и налоговую ситуацию, потому приходилось 348 реорганизовывать и унифицировать сборы податей, попутно создавая сеть эффективных экспертов-налоговиков. Сразу же приходилось назначать министров, дав им титул секретарей, которые, хотя и составляли двор государя, по существу были правительством. Столь серьезны были трудности «узурпатора», что если бы он не проявил всю силу ума и воли и быстро не ввел самую эффективную для той или иной ситуации систему управления, он бы проиграл все. Его целью был успех предприятия, поэтому успех требовал, чтобы он был активен, изобретателен и свободен от груза предрассудков и традиции, он должен был быть «новым человеком». Система мироздания, которую творил вокруг себя новый правитель, порождало индивидуалистическое мировоззрение41. Изменение типа сознания отражается во всем, наиболее явно – в стремлении окружить себя людьми нового типа, гуманистами, владеющими искусством слова, художниками, владеющими искусством пера, но не только. Если сам государь не являлся военачальником своих отрядов, то он должен был иметь в близком окружении одного из кондотьеров, которые вели бы для синьории военные действия с наемными войсками, как они делали раньше и для города-коммуны. Всем известны скульптуры кондотьеров Гаттамелаты (Донателло) и Коллеони (Верроккьо), в которых скульпторы воплотили характерные черты, свойственные этому особому типу человека Возрождения: мужество, сила воли, инициатива, 349 целеустремленность, необычайная физическая и моральная сила. Новый, переходный тип сознания проявляется также и в архитектуре: дома новых государей уже не являются феодальными замками, редко находящимися в черте города, но они еще и не стали дворцами монархов. Эти дома похожи на крепости, так как вероятность бунта или предательства существовала всегда, но в них есть уже размах и вкус, подобающие дворцу правящей династии. Снаружи горожане видели массивные стены и узкие окна, особенно на первом этаже, где они дублировались решетками и воротами, но верхние этажи зачастую имели лоджии, залы были украшены фресками и картинами самых известных художников, находилось место и для библиотеки, в трапезной были и умывальники, и тарелки, и ножи, и вилки42. В принципе, этот тип правителя прекрасно подходил для управления государством, подобного протагониста выводит Макиавелли в своем «Государе». Это завоеватель, творец государства нового типа, который через насилие и войны прокладывает путь к расширению границ и увеличению территории, - проблема, которая была основной в Италии, состоящей из неоправданно большого количества мелких городов-государств. Действительно, к концу XV в. большинство мелких городов-коммун или синьорий исчезают, и на политической сцене Италии остаются пять реально действующих сил: Венецианская 350 республика, Герцогство Миланское, Флорентийская республика Медичи, Папское государство и Неаполитанское королевство. Но для небольшой территории Апеннинского полуострова их число было чрезмерным, а слияние невозможным, в то время как в начале XVI в. в Европе формируются централизованные монархии, которым Италии нечего противопоставить – Франция, Испания, Англия. Таким образом, тот необыкновенный расцвет городов-государств, который являлся проявлением подъема жизненных сил народов Италии, оказался губительным для потенциального объединения Италии. Так как родина была приравнена к родному городу, то градоустроийство достигло необыкновенных высот, равно как и был сделан невиданный прорыв в городской архитектуре, но вся остальная Италия за стенами этого города становилась врагом. Именно институциональная форма города-государства развивало донельзя чувство «коллективного индивидуализма», непохожести и особенности, чувство соперничества проявлялось не только в войнах, но и в состязании в сфере искусства, в архитектуре, прежде всего. Другими словами, то изобилие жизненных сил нации, которое дало Италии и миру столь богатое культурное наследие, для самой Италии оказалось несводимым к единому политическому знаменателю. То итальянское послание искусства, которое в мире воспринимается как универсальное, хотя и пришедшее из Италии, в 351 Италии было порождено бесконечной дробностью и локализмом. Город-государство породил тип активного сознания в самых разных прослойках, например, среди богатых пополанов (банкиров, купцов, мануфактурщиков). Интереснейшим источником являются так называемые пополанские «автобиографии», которые рождаются на страницах деловых и семейных книг. Эти автобиографические рассказы перемежаются с записями коммерческого характера об успехе или неуспехе, прибыльности или убыточности сделок, отчетами о движениях семейного капитала, расходами на ведение домашнего хозяйства, учетом долгов и кредитов, а также со знаменательными событиями семьи (рождение, свадьба, смерть), городскими новостями. Иногда они являются неотъемлемой частью «домашних хроник» - историй семьи или рода43. Хронотоп подобной автобиографии достаточно архетипичен: это «большой дом добропорядочного флорентийца, главы семьи, заполненного многочисленными слушателями. В первых рядах расположились давно оставившие этот мир предки. Они – строгие судьи, готовые вынести суровый приговор. <…> За рядами предков стоят ныне живущие: братья и сестры с их семьями, взрослые дети, родня жены. Они близко знают говорящего, осведомлены о положении его дел, и потому все детали его рассказа, все подсчеты доходов и расходов воспринимаются ими с сугубым вниманием, в особенности сыновьями, которым предстоит 352 наследовать дела компании… Наконец, в глубине дома толпятся далекие потомки нынешнего главы семьи, также с интересом ему внимающие и ждущие от него чего-то для себя важного»44. Подобный хронотоп ведет к централизации темы материально-финансовой стороны жизнедеятельности, главным актором которой является рассказчик. Поступки автора хроник напрямую вытекают из свойственных ему универсальных человеческих качеств – он заключает рискованные, но выгодные сделки, потому что он смел и удачлив, исполняет государственные обязанности, потому что он любит свою родину, защищается от оскорбления с оружием в руках, потому что он горд и смел. С другой стороны, рассказчик несколько «несамостоятелен», так как он проходит свой жизненный путь в русле своего рода, и его цели лежат вовне, в надличностном организме – это тот же род или родной город. Ни один из протагонистов хроник не может помыслить себя отдельным от сообщества, поэтому образ рассказчика недостаточно индивидуализирован и лишен внутренней динамики развития личности. Перед нами тип переходного сознания (от архаичного и родового, а также корпоративносредневекового) к новому, индивидуальному типу сознания. «Сам факт появления массового публичного рассказчика о себе нового светского типа, пусть еще слитого с рассказом о своей фамилии и имеющего ограниченный круг читателей, является свидетельством 353 существенных сдвигов в этой ментальности, сделавших не только возможным, но даже обыденным рассказ о себе»45. Вышеописанный новый тип сознания характеризуется большей степенью индивидуальности, но эта индивидуальность накрепко связана с родным городомгосударством, его интересами и его неизбежной борьбой с соседними, итальянскими же городами. Чем ближе находился соседний городгосударство, тем сильнее был антагонизм. Самый известный прецедент, наверное, представляет собой покорение Флоренцией Пизы (а потом подчинение и остальных городов Тосканы) – памятник «Флоренция над поверженной Пизой» до сих пор украшает Площадь Синьории во Флоренции, вызывая недоумение туристов-иностранцев, которые привыкли к тому, что национальными врагами являются захватчики из других государств, а никак не соседний город. Можно утверждать, что топос соседства сохраняет и в наши дни негативные коннотации, но речь не идет о борьбе разных государств и конфессий. Города больше не соперничают друг с другом (нет территории, на которую можно было бы претендовать), но сохранились отголоски и межгородской борьбы (болельщики футбольных команд разных городов иногда устраивают настоящие побоища), и внутригородской борьбы, что проявляется в городских праздниках. Самый яркий пример – сьенский Палио (Тоскана), скачки на 354 неоседланный лошадях, в которых состязаются все городские районы (контрады). Горожане контрад готовятся к этому событию весь год, подготовка лошадей держится в строжайшем секрете, потому что нередки случаи диверсий со стороны районов-конкурентов46. Примеров подобных внутригородских состязаний можно привести множество: «Забег со свечами» в г. Губбьо, состязание «верхней» и «нижней» частей г. Ассизи (Умбрия), Сарацинский турнир в г. Ареццо, Медвежий турнир в г. Пистойя (Тоскана) и многие другие47. Но и на уровне частной собственности (дома или квартиры) топос соседства зачастую имеет негативную коннотацию. В упомянутом учебнике Т. Буэно «Говорим по-итальянски» поражает коллективный образ соседа. Сосед либо ссорится с протагонистом рассказом из-за его собаки, «испачкавший луг» соседа, либо стучит в стены, когда супруги ссорятся48. В рассказе «Соседи по дому» при помощи литературных приемов гиперболизации и иронии соседи сливаются в единый коллективный образ странного человека, дружба и взаимопонимание с которым невозможны. Это и одинокий пенсионер, носящий пальто своего деда и время от времени ложащийся в больницу, потому там он хотя бы не будет голодать. Это и соседибогачи, которые каждый день ужинают в ресторане, а отпуск проводят на тропических островах, но почему-то просят взаймы у главного героя то картошку, то сахар, но никогда ничего не возвращают. Это и шумное 355 итальянское семейство, живущее в двухкомнатной квартире: родителя с дочерью и дедом живут в одной комнате, а вторая занята собакой Аттилой, которая на прогулках развлекается поеданием мячиков соседских детей. Это и чета еще влюбленных друг в друга молодоженов: он приносит цветы, а она кормит его печеньем, так как еще не умеет готовить. И, наконец, отсутствующий сосед, в квартире которого постоянно с грохотом идет ремонт, рабочие особенно шумят рано утром и поздно вечером49. Любой итальянец считает своим священным долгом огородить и защитить частный дом или кусок земли; формы заграждений варьируются от простеньких оград до настоящих бастионных сооружений с колючей проволокой и битым стеклом наверху: «В каждом итальянце жив древний человек, который из внешнего мира ожидает провокаций и поражения, но в своем царстве, спрятанным за аллеями тополей и защищенного рвами, он хочет порядка… Иногда речь идет о простом равнодушии: мелкому бизнесмену из области Венето безразличен тот факт, что его сельский дом очень красиво смотрится в полях, ему гораздо важнее, чтобы он был полезен и хорошо защищен, вот и получается, что цветущие сады и серые унылые ограды сосуществуют в Италии бок о бок… Иногда, особенно на Юге Италии, ограда обозначает боязнь зависти. Запущенные ограды часто скрывают очаровательные места, парадокс заключается в том, что человек не 356 боится разъезжать на шикарной машине, но не рискует выставить напоказ красивый дом. Внешняя стена - это отрицательный ответ на невысказанный вопрос: «Я не богат, но если бы я таковым был, то какое ваше дело?»50. Еще более напряженными кажутся отношения внутри итальянского кондоминиума. Дом, находящийся в совместном владении нескольких семей, которые должны содержать все здание и прилегающее к нему территорию, аналог российского Товарищества собственников жилья. Когда-то в самом начале своего существования в 1950-60 гг. эти дома могли служить образцом социальной солидарности и взаимовыручки, соседи помогали друг другу, давали взаймы продукты и деньги, ходили в гости, сидели с детьми, обменивались информацией. Но сейчас кондоминиум – это место, в котором находится частная квартира, окруженная несносными соседями. Поводов для претензий и судебных исков достаточно: распределение расходов по содержанию дома, которое всегда кажется несправедливым, порча оборудования, которое иногда совершается со злым умыслом, плохо припаркованные машины, установка антенн и спутниковых тарелок, оставленный мусор, хлопанье дверьми по ночам и т. д. Можно сказать, что кондоминиум является местом обязательной и постоянной солидарности, в то время как итальянцы предпочитают солидарность добровольную и временную. Личная квартира является антагонистом площади, традиционного места 357 итальянской социализации: квартира служит определенным социальным убежищем итальянца: там можно закрыться и на законных основаниях никого не пускать, не видеть и не слышать, кроме своей семьи, естественно.51 В квартире же есть политический и географический центр итальянского дома гостиная или небольшая столовая при кухне «… оперативное ядро национального проекта. Судьбы Италии вершатся там внутри, в министерствах и на советах директоров только уточняются детали»52. Говоря про традиции регионализма, часто забывают про экономический эффект этого явления, которое стало настоящим благом для Италии в период экономического роста 1960-хх гг. и остается таковым и в наши дни. История сформировала у итальянцев такую доминанту национальной идентичности, как фантастическая предприимчивость: «На каждых 6–7 взрослых итальянцев приходится одно предприятие; примерно каждое четвертое предприятие в ЕС — итальянское. При этом размеры их невелики, в среднем — 3,9 человека на заведение; более 97% всех фирм относятся к категориям мелких и мельчайших»53. Экономический успех таких крошечных предприятий объясняется тем, что значительная их часть сгруппирована в так называемые «промышленные округа», своеобразные констелляции мелких фирм, вовлеченных в общий производственный процесс54. Эти фирмы изначально зарождались там, где для этого 358 имелись благоприятные ландшафтногеографические и инфраструктурные условия, но затем они формировали собственный рынок труда, и с этого момента они начинали использовать «ресурсы локализма». Под этим понятием объединен обширный конгломерат различных условий: «от природных богатств и особенностей рельефа до ремесленных традиций, навыков и умений; от насыщенности локального рынка труда людьми с предпринимательской жилкой до специфики политикопсихологического микроклимата; от системы родственно-соседских связей до множественных проявлений местного патриотизма (от чего, к примеру, напрямую зависят размеры трансакционных издержек); от густоты межфирменных связей до интенсивности отношений с местными институтами власти, культуры, гражданского общества и т.д. Одним из типичных институтов, структурирующих промышленный округ, являются музеи, то есть места, где концентрируется историческая память о данной местности с ее специфическими промыслами: «Музей башмака» в области Марке, «Музей горного ботинка» в г. Монтебеллуна, «Академия шерсти» в г. Бьелла и т.д. Сходную и не менее важную роль играют коллективные бренды промышленного округа — «Пармезан» из Реджо Эмилии, ткани Прато, ветчина «Сан Даниэле» и др.55. Ресурсами локализма в наибольшей степени могут воспользоваться предприятия, работающие, по выражению итальянского 359 экономиста Дж. Беккатини, на «социальную склейку» местного сообщества. В результате в двух сотнях промышленных округов Италии трудится всего одна десятая часть от всего трудоспособного населения, но они дают 46% национального экспорта56. Во многом, именно благодаря «ресурсам локализма» Италии, практически лишенной запасов природного сырья, удается оставаться в середине первой десятки наиболее развитых держав, успешно преодолевая энергетические и сырьевые кризисы. Именно эти сети мелких фирм с их «ресурсами локализма» образует один из «двух моторов» национальной экономики в целом, наряду с группами крупных и средних компаний57. Не только регионы и города, но и многие реалии итальянской жизни категорически противятся безликости и однообразию, являясь консервативными элементами «итальянности». В пример можно привести итальянский общепит, где присутствие сетевых заведений ничтожно, а предприятия быстрого обслуживания все же носят национальный характер. Это так называемые кафе-столовые «Tavola calda» («Горячий стол»), где введено самообслуживание, но блюда - чисто итальянские: от пасты на первое до послеобеденного эспрессо в завершение трапезы. Не менее показательным является отношение и к оформлению гостиниц – каждая стремится быть уникальной и максимально соответствовать той местности или архитектурному стилю 360 городского района, в котором она находится. Гостиничные типовые «монстры» в Италии не приветствуются и не пользуются особым спросом, в чести гостиницы уникальные и исторические. Помимо этого, сами итальянцы воспринимают итальянскую гостиницу не просто как место ночлега во время поездки, но как пространственно-временной континуум, обладающий определенными параметрами, главный из которых – подчеркнуть уникальность клиента и уникальность момента: «Американская гостиница предсказуема, повторяема, успокаивающе действует, всегда готова к употреблению. Итальянская гостиница, пусть даже и в центре Милана, - непредсказуема, уникальна, полна неожиданностей. Она требует времени, претендует на ваше внимание и скрывает тайны. В гостинице мы, итальянцы, не ищем спокойствия, но реагируем на скрытые вызовы, чтобы понять кто мы есть на самом деле, получить хорошую комнату, быстро найти, где находится выключатель, замаскированный под стену»58. Еще более итальянскими являются так называемые «pensioni» - пансионы, маленькие гостиницы семейного типа, которые, как правило, содержит семья владельцев. Культуролог Б. Северньини противопоставляет их большим современным гостиницам, которые из-за безупречности становятся совершенно бездушными: «Если гостиница может похвастаться километровым меню, телевизором со всеми каналами, современным телефоном, едой, заказываемой в номер, то никогда ей не 361 быть пансионом… Чтобы получить титул «пансиона», гостиница должна обладать хотя бы небольшим уровнем неудобства, компенсируемым радушным приемом и искренними улыбками горничных (лучше, если они будут местными и не слишком молодыми, и чтобы в них было что-то материнское). В пансионах человек легко ориентируется, а не теряется в коридорах, напоминающих туннели на автострадах, У хозяйки мягкие, но авторитарные манеры, она сделает так, что постояльцы будут делать так, как хочет она, но она их направляет, информирует и контролирует, как если бы это были ее временные дети»59. Недаром в этом описании очень силен образ матери (официантки и хозяйки), и весь пансион в чем-то напоминает родной дом, где все привычно, что-то несовершенно, но душевно. 4. Мода и туризм. Массовые лики итальянского искусства. Общим местом является тезис о том, что Италия – страна искусства, а итальянцы обладают врожденным «чувством прекрасного». Каждый итальянец является потенциальным художником, скульптором или архитектором, так как в его жилах течет кровь Рафаэля, Микеланджело и Палладио. Похоже, что и сами итальянцы в этом убеждены: в 2004 г. на 192 первокурсников, решивших изучать авиационную инженерию, пришлось 25.000 студентов, пожелавших получить специальность в области обслуживания культурного достояния, 362 и 14.000 студентов, избравших своей стезей изящные искусства60. Однако мало кто задумывается, что итальянцы, родившиеся «богачами», обладающими несметными сокровищами мировой художественной культуры, в настоящем живут лишь на дивиденды, создавая мало нового в этой области. Более того, ситуация становится всё более угрожающей, если принять во внимание, что в последнее время политику правительства можно охарактеризовать как «предпринимательский фундаментализм». В ноябре 2005 г. в Совете Министров был распространен проект закона по приватизации музеев! Цитаты из этого документа достаточно красноречивы: «управление культурным достоянием должен отличать предпринимательский подход, который предполагает доход непосредственно от предприятия потому, что именно доход должен обеспечить его сохранение и функционирование… Использование общественного достояния отвечает логике рыночной экономики»61. В этом «кредо» главное – это всемогущий рынок, который регулирует всё, а культурное достояние должно быть сохранено лишь по критерию доходности, в противном случае - оно не нужно. Понятие культурного достояния жестко связывается теперь с сектором экономики «Туризм», который существует, чтобы производить прибыль: «концепция эксплуатации культурного достояния с полным основанием укладывается в 363 экономику любого предприятия»62. Подобное функциональное сужение самого понятия «культурное достояние» может привести к необратимым для национальной культуры регрессивным последствиям. К примеру, бюджет государственных архивов в течение первого десятилетия 2000 гг. был урезан на 70 %, директорами дворцово-парковых ансамблей исторического значения все больше стали назначать не ученых, но чиновников 63 интендантства . Вторым современным применением потенциала «страны искусства» является итальянская мода и дизайн, в которых Италии вышла на лидирующие позиции менее, чем за полвека. Сфера моды тем более показательна, что Италии удалось потеснить с первых позиций Францию, классическую законодательницу мод и давнюю соперницу Италии за первенство в европейской культуре. Зарождение моды «от кутюр» и самой фигуры кутюрье исторически состоялось во Франции и было связано с такими именами, как Чарлз Фредерик Ворт (1825-1895) и Поль Пуаре (1879-1944). Ворт первым ввел в обиход идею о том, что костюм – это не только исполнение, но и замысел, и взял на себя смелость не рабски следовать заказу своего клиента, но быть арбитром в вопросах элегантности с ним на равных. Его платья характеризуют определенная концепция элегантности, узнаваемый силуэт, а также изобретенный им турнюр (полукаркас, создающий объем сзади, облегченный вариант 364 кринолина). Кроме этого именно Ворт ввел в обиход показ новинок в каждой из ежегодных коллекций64. Пуарэ пошел дальше своего учителя Ворта и отменил турнюр, а затем и корсет, приблизив модный женский силуэт к знакомому нам контуру и убрав два килограмма китового уса с железными прутьями: таким образом был положен конец моде, царившей четыре века. До Ворта в обиходе были акварельные тона – сиреневый, палевый, голубой и розовый, он же ввел более дерзкие зеленый, красный, ярко-фиолетовый65. Еще один французский модельер Коко Шанэль (1883-1971), лучше всех уловившая формальный кризис, преподнесла миру чистоту современных линий. Она первой превратила свой модный дом в настоящую индустрию – в 1920-х гг. в ее ателье было занято 1200 работниц. Ей было свойственно умение продавать себя и свои творения, рассказывая современникам «истории», по большей части, вымышленные. В 1930 г. она принимает предложение Сэма Голдвина одевать знаменитых голливудских звезд Г. Свенссон, Г. Гарбо, М. Дитрих, К. Кольбера, И. Клер, положив таким образом начало перекрестной рекламы звезд. Она первая дает свое имя продукции, произведенной не ею лично – знаменитым духам «Chanel»66. И наконец, настоящим продавцом не вещей, а имени (марки) стал еще один француз Кристиан Диор (1905-1957), именно он ввел в промышленный обиход извлечение ренты из прославленного имени. Диор потребовал 365 процентного отчисления от продаж товаров, к созданию и производству которых он не имел ни малейшего отношения67. Столь подробный обзор истории инноваций французских модельеров, значимых для всего мира, был сделан с целью продемонстрировать, что мода была исконным французским сектором национальной индустрии и одним из бесспорных компонентов французской национальной идентичности. Тем не менее, итальянские модельеры в конце XX в. сумели потеснить французскую моду; они опережают ее по трем параметрам: 1) демократичности и доступности, 2) количеству модельеров, 3) разнообразию предложений. Данный факт тем более вызывает удивление, что итальянская мода отстает от французской на сто лет. Лишь начиная с 1950 гг. XX в. можно говорить о растущей популярности итальянского моды, это было связано с общим экономическим подъемом страны. Спросу на все итальянское способствовал вышедший на экраны фильм У. Уайлера «Римские каникулы» (1953 г.), а также модный среди американцев отдых на итальянских курортах. Маркойсимволом этой эпохи стала компания «Brioni», выпускающая элитные мужские костюмы, которые характеризовались респектабельностью, элегантностью и изысканной небрежностью. В конце 1960-х гг. во времена культа хиппи и появления моды на джинсы развитие итальянской моды успешно 366 пошло по пути демократизации стиля и индустриализации идей дизайнеров. Взлет итальянской моды пришелся на конец 1970- х гг., - к этому времени Милан становится признанным центром модных показов: в 1972 г. дебютировали «Laura Biagiotti» и «Roberto Cavalli», «Missoni» и «Krizia», в 1975 г. была основана компания «Giorgio Armani S.p.A», в 1977 г. публика восторгается аксессуарами от «Fendi», в 1978 г. приходит мировой успех к «Versace» и «Ferre». Поэтому неудивительно, что в 1980-е гг. Италия вышла на первое место среди европейских стран по экспорту модной одежды, она была открыта изменениям и менее консервативна, нежели французская. В начале 1980-х гг. в эпоху яппи в моду входят двубортные костюмы и галстуки: в это время дебютируют «Alberta Ferretti» и «Romeo Gigli», а в 1985 г. происходит первый показ «Dolce & Gabbana», пропагандирующих яркий «средиземноморский» стиль. В 1990-е гг. итальянские модные дома трансформируются в транснациональные корпорации, фабрики и ателье выносятся за пределы Италии, стилисты производят лишь идею («Armani», «Versace», «Gucci», «Prada», «Benetton» «Dolce & Gabbana» «Tod’s», «Bulagry» и другие). В 2006 г. Италия закончила год с активным сальдо в 17 млрд. евро торгового оборота итальянской моды, против отрицательного сальдо французской моды, составляющем около 3 млрд. евро. Итальянская система насчитывает сегодня более 80 тысяч 367 предприятий и 800 тысяч сотрудников, занятых в секторе легкой промышленности. К 2010 г. после мирового экономического кризиса, поразившего и сектор высокой моды, ведущие итальянские фирмы не только смогли вернуться к докризисному обороту, но и увеличить прибыль («Prada», «Ferragamo», «Roberto Cavalli»). По оценкам компании «Pambianco Strategie di Impresa» в числе 100 наиболее крупных мировых компаний индустрии моды 25 являются итальянскими68. Текстильная промышленность и производство готовой одежды – вторая по значимости отрасль для национальной экономики Италии после автомобилестроения. И речь идет не только о крупных брендах - в производстве одежды задействовано более 155 тысяч итальянских предприятий, по объему экспорта текстильной продукции Италия занимает второе место в мире после Китая и Гонконга и первое – по объему товаров высокого качества и премиум-класса. Россия – один из основных рынков сбыта для производителей итальянской отрасли текстиля и моды. За первые 10 месяцев 2008 г. итальянский экспорт в Россию вырос на 9,18% и превысил полтора миллиарда евро. Таким образом, Россия вышла на четвертое место после Франции, Германии и Испании по продажам итальянской одежды и текстильной продукции, а по объемам итальянского экспорта в категории «женская мода» за тот же период Россия занимает второе место после Франции69. 368 О том, что мода и дизайн являются важным фактором для создания положительного образа Италии в мире, свидетельствуют и многочисленные маркетинговые, социологические и культурологические исследования, основные положения которых можно свести к пяти постулатам: 1) у итальянцев чувство стиля заложено на генетическом уровне, так как вкус итальянцев был сформирован великими мастерами Возрождения; 2) итальянская одежда – это высокое качество (дорогие ткани, безупречный крой, пошив и обработка, дорогая фурнитура); 3) итальянская мода многообразна, Италия – родина знаменитых на весь мир престижных торговых марок - «Armani», «Biagiotti», «Brioni», «Cavalli», «Dolce&Gabbana», «Etro», «Fendi», «Ferragamo», «Ferretti», «Missoni», «Moschino», «Prada», «Trussardi», «Valentino», «Versace», «Tod’s», «Benetton», «Gucci», «Bulgary»; 4) итальянский стиль характеризуется функциональностью использованием мягких тканей, пластичных силуэтов, естественного колорита, сдержанностью в цветах, подчинением общей гармонии; итальянский стиль менее подвержен условностям, чем французский, но не уступает ему в элегантности; 5) признанное первенство итальянцев во всем мире в области промышленного производства одежды, дизайна интерьеров и мебели. Инновации, которые подарила миру итальянская мода, заключались в комфорте и свободе самовыражения. Так, Армани 369 предложил носить твидовый пиджак с кожаными джинсами или брюками из денима, он же первым решился на линию для молодежи «от кутюр» («Эмпорио Армани») по невысоким ценам. Джанни Версаче первым стал сочетать несочетаемые вещи (бархат и железные клепки), он также доказал своими моделями, что и мужской, и женский «кутюр» может быть не только элегантным, но и сексуальным. Дольче и Габбана предложили просвечивающие миниплатья и вышитые джинсы, они создали коллекции по мотивам итальянского кино периода неореализма. Лаура Биаджотти ввела в светский обиход удобную и тактильно-приятную вечернюю одежду из трикотажа. Компания Гуччи начала с производства элегантных сумок, саквояжей и кожаных аксессуаров для путешественников, но не побоялась в 1990-х гг. пригласить американского дизайнера Тома Форда, который совместил в марке респектабельные сумки с яркими и демократичными моделями. Валентино Гаравани создал стиль «дольче мода» с женственными платьями безупречных пропорций. Фирма «Макс Мара», начинавшая как анонимное дизайнерское бюро, в котором работали знаменитые в будущем Лагерфельд и Кастельбажак, воплотила в жизни целую галерею элегантных, добротных, прекрасно подходящих для офиса, и, тем не менее, комфортных пальто и костюмов из твида и кашемира70. О важности моды как актуального компонента национальной идентичности 370 свидетельствует и пристальное внимание, уделяемое данной сфере в учебниках итальянского языка для иностранцев. В проанализированном (во II главе) учебнике «In Italiano» раздел «Made in Italy» занимает целых 7 страниц, являясь самым объемным во всем учебнике (Unità 16, р. 364-370)71. Во-первых, обращает на себя внимание «экспортный формат» названия – единственный заголовок на английском, который имеет четкие торгово-брэндовые коннотация: ярлык «Сделано в Италии» в течение двух десятилетий (19801890 гг.) украшал изделия легкой промышленности Италии, идущей на экспорт. Это была модная одежда, качественная кожаная обувь и кожгалантерея (перчатки, сумки, кошельки, ремешки), парфюмерия, элитная мебель, продукты питания. Мегабрэнд «Made in Italy» был известен во всем мире и гарантировал качество и стиль, а также аутентичность места производства, в то время как после 2000 г. все больше этапов производства переносится в Китай, поэтому данный мегабрэнд практически исчез, уступив сомнительному «Styled in Italy». В чем же заключаются особенности мегабрэнда «Made in Italy», что сделало его таким коммерчески успешным? Авторы учебника в начале раздела дают импрессионистическую, почти визуальную зарисовку модного силуэта: «Тонкая фигура, которая возвышается, легкая и стройная, от каблуков вдоль элегантной юбки или брюк до талии, чтобы потом решительно раскрыться как 371 цветок в красоте декольте или <элегантного силуэта> плеч» (р. 364). Другими словами, в итальянской моде главное – это единый стиль, четкий элегантный силуэт, который сразу «схватывает» взгляд. Что выражает этот силуэт, почему он пользовался и продолжает пользоваться мировой популярностью? «Это мода, это женственность. Эта та мода, которая творчески и с шиком выражает образ настоящей женщины, динамичной дочери своего времени, смотрящей в будущее и являющей <всему свету> свою индивидуальность и уверенность в себе. Это и есть квинтэссенция итальянской моды» (р. 364). В процитированном утверждении есть несколько основополагающих моментов: женственность, творчество, шик, индивидуальность, уверенность, динамизм, будущее, - и все это итальянские дизайнеры умеют сочетать в одной модели, наглядно воплотив для потребителя идею красоты и роскоши. От одежды и обуви авторы переходят к другому статус-символу итальянского стиля и роскоши – к золоту, «очаровательному желтому металлу» (р. 366). «Мало кто знает, но Италия является крупнейшим мировым производителем изделий из золота. Треть из 600 тонн золота, используемого в мире в ювелирном деле, приходится на Италию. Эта золотая река … течет не только на итальянский рынок. Две трети <ювелирных изделий> предназначаются на экспорт и приносят миллионы миллиардов лир» (р. 366-367). Золото всегда было олицетворением 372 роскоши, шика и богатства, итальянцы со времен Возрождения славились как ювелиры по эксклюзивным, авторским украшениямпроизведениям искусства. В данном разделе подчеркивается, однако, совсем другое: важность для экономики страны, ведь экспорт – это то, что обогащает страну, делает ее сильнее на мировом рынке. Третий тематический раздел «Made in Italy» посвящен дизайну дома, в основном, мебели. Авторы выделяют в качестве главных характеристик итальянского дизайна помещений: «креативность, вдохновение, соблюдение традиций и оригинальные находки» (р. 368). В дизайне мебели они выявляют два стилистических направления: «мебель, пахнущая хорошим деревом, сделанная вручную в традиционном духе, она повествует нам о старинной ремесленной культуре» и «мебель, устремленная в будущее и по материалам, и по оригинальным решениям в духе абсолютной функциональности» (р. 368). Вторая тенденция отражает и усиливает общую тенденцию Запада, подмеченную Ф. Броделем в сфере меблировки и внутреннего убранства помещений: это настроенность на быструю эволюцию и перемены со скоростью и силой, которые были бы немыслимы, к примеру, в Китае72. В чем причина массового увлечения итальянской модой в мире? Среди факторов способность итальянской моды синтезировать антиномию традиционное искусство – массовая культура. Данная антиномия заявлена, на наш 373 взгляд, с наибольшей очевидностью в работе профессора Сорбонны Ива Мишо «Кризис современного искусства», в которой он указывает на то, что массовая современная культура по определению враждебна элитарности уникального предмета (произведения искусства). Соответственно, сфера влияния настоящего искусства ограничена: картина, существующая в единственном экземпляре, во всех смыслах слова менее доступна, чем фотография или фильм73. Первым об этом заявил немецкий философ и историк культуры Вальтер Беньямин (1892-1940). Сегодня, - пишет он, - социальные и технологические изменения неизбежно преобразуют наши представления об искусстве. Любой звук, любое изображение можно воспроизвести механически и растиражировать, и это происходит в массовых масштабах, так как соответствует желанию «субъекта» обладать «объектом», максимально приближенным к нему в форме репродукции. Соответственно и «аура» современных художественных произведений в сравнении с художественными произведениями прошлого ослабевает, так как изменилось назначение искусства: оно стало носителем эстетики развлечения. В этом контексте дистанция между аутентичным произведением искусства и швейным изделием сокращается, но именно благодаря индустриальному массовому производству мода способна удовлетворить эстетические запросы массового потребителя74. 374 Италия смогла уравновесить эти две тенденции потому, что здесь более, чем гделибо, мода связана с искусством, она становится массовым искусством. Художественный гений нации, в прежние времена воплощавшийся в немногих гениях, теперь в мелких дозах распределился по всем итальянцам75. Врожденное чувство вкуса, присущее итальянцам, берет свое генетическое начало в художественных традициях этой страны. Еще в эпоху Возрождения, воспевшую человека, Италия становится мировой законодательницей мод, а великие художники занимаются эскизами костюмов. Уже в костюмах Возрождения можно проследить ставшую традиционной для итальянского стиля гармонию пропорций, стремление подчеркнуть в одежде индивидуальность человека (по сравнению с жестко регламентированным костюмом Средневековья). Если универсализм культуры Возрождения проявлялся в доступности и общеевпропейском значении его идейного послания, то и итальянская мода несет в себе универсальное послание: это неизменное сочетание роскоши и элегантности, изысканности и естественной простоты, доступное для понимания любого человека и рассчитанное на любой кошелек. Итальянская мода в мире, начавшись с экспорта текстильной и кожгалантерейной продукции, в 2000-х гг. расширила свои границы и прочно обосновалась в сферах гастрономии и туризма. По международной 375 классификации туристических брендов, составляемой ежегодно компанией «Futurebrand», Италия занимает третье место в мире (на первых местах находятся США и Австралия). Таким образом, Италия является одной из самых туристически востребованных стран, что связано с ее самобытностью, историей, культурой, но также и продвижением мультибрэнда «Made in Italy». Модной стала и итальянская кухня, именно она выводит Италию на позиции первой европейской страны, опережающей Францию и Испанию по винногастрономическому туризму76. 5. Мифологема «Dolce vita». В создании и продвижении положительного имиджа Италии в мире не последнее место занимает мифологема о «Dolce vita» - «Сладкой жизни»77. Гетеростереотип Италии как страны «сладкой жизни» чрезвычайно устойчив в представлении других наций и в силу этого заслуживает особого рассмотрения. Идиома «Сладкая жизнь» появилась в итальянском языке задолго до фильма Фредерико Феллини; вполне возможно, что она была калькой с французского «doucer de vivre», которую ввел Талейран, говоря про «ancient régime». Тем не менее, идиома вошла в широкий обиход и стала эмблемой итальянской жизни именно благодаря успеху фильма «La dolce vita» («Сладкая жизнь», 1960). В этом произведении Италия предстала перед зрителем страной пышной и внешне богатой, напористой 376 и наслаждающейся, погрязшей в пороках и излишествах, блистающей элегантной аристократией, благородными мужчинами и красивыми женщинами. Но это был сотворенный образ, созданный Феллини и его верным сценаристом Э. Флаяно, что заметили наиболее проницательные иностранцы. Так, Орсон Уэллес в интервью, данном им Петеру Богдановичу в 1970 г., говорит о том, что Феллини не описывает Рим, но с вожделением воображает его: «По существу Феллини – это мальчик, выросший в маленьком городке, он так никогда и не добрался до Рима, поэтому он и продолжает мечтать о нём. Но нам стоит быть весьма признательными за его мечты. В какомто смысле, он ещё снаружи и смотрит через решетку ворот, и сила «Сладкой жизни» именно в её провинциальной непосредственности. Но она полностью выдумана»78. По свидетельству журналиста Массолино д’Амико, в Риме в культовых клубах 1960-х гг. «Club 84», «Pipistrello», «Brick Top», «Rupe Tarpea», действительно, иногда собиралась избранная публика, но, по большей части, эти клубы пустовали. В 1959 г. на выступлении легендарного Чата Бэйкера было всего-навсего шесть человек! Улица Венето существовала, в основном, для туристов и в вечерние часы пустела, и лишь немногие итальянцы (интеллектуалы) проводили там ночи напролет, устраивая «экспедиции» к фонтану Аква Аччетоза за стаканом воды или вылазки за тарелочкой спагетти в «Air Terminal» на улице 377 Джолитти – единственное заведение, которые работало 24 часа в сутки, вот и все оргии! Рим ночью был пустынным, и его можно было проехать в мгновение ока, был бы автомобиль79. Совсем другой Италия предстает в фильме тех же лет «Il sorpasso» («Обгон», 1962) режиссера Д. Ризи. Действие разворачивается на фоне реальной, бытовой Италии: крестьяне, монахини, мелкие буржуа, нувориши – все это зритель наблюдает глазами героя, путешествующего на своей старой машине по всей стране. Если рассматривать кинофильмы как социологический документ, то «Обгон» представляет Италию времен экономического бума такой, какая она была, в то время как «Сладкая жизнь» - такой, о которой мечтали. Почему же именно фильм «Dolce vita» стал символом итальянской жизни в глазах иностранцев, почему именно данный национальный гетеростереотип оказался жизненным? Представляется, что склонность итальянцев к «сладкой жизни» казалась иностранцам логическим продолжением другой итальянской склонности – природной склонности к красоте и искусству. Об этом свидетельствуют и другие кинопримеры: «Le ragazze di piazza di Spagna» («Девушки с площади Испании», 1952) режиссера Л. Эммера и «Poveri ma belli» («Бедные, но красивые», 1956) режиссера Д. Ризи. В этих фильмах дети из народа с потрясающей естественностью живут среди великолепных архитектурных сооружений барочного Рима, и 378 «если смотреть на них со стороны, то кажется, что в их жилах течет кровь той же самой расы, которая породила Микеланджело и Рафаэля»80. Образ страны-музея, «земного рая» чрезвычайно устойчив и используется туристическими операторами, продающими путешественнику определенную мечту о той или иной стране. Действительность, однако, подвержена изменениям современной жизни. Автор популярного учебника итальянского языка и культуры «Понять Италию и итальянцев» с горечью констатирует изменение в итальянском стиле жизни, столь привлекательном для иностранцев в разделе под названием: «Прощай, сладкая жизнь!»81. В данном разделе мы имеем дело с любопытным феноменом, который можно было бы назвать ретроспективным автостереотипом. Л.Б. Ходгарт пишет о том, что в середине прошлого века Италия действительно могла претендовать на звание «земной рай» в том смысле, что жизнь была предельно близка к природе и естественна: солнце, море, натуральные продукты, инстинкты, страсти и особенное «il dolce far niente» - «сладкое ничегоне-делание». Сегодня же Италия сравнялась с другими европейскими странами: в городах бесконечные пробки и машины, припаркованных в два ряда, грязные пляжи и леса, превращенные в свалки, побережья, застроенные типовыми, уродливыми домами. Если где-то и можно услышать о «страстности и непосредственности» итальянцев, о которой писал еще Стендаль, то в какой-нибудь отсталой туристической компании, 379 в которой умолчат о том, что в наше время чувства и страсти проще и дешевле обнаружить в Тайланде или на Таити. «Сладкая жизнь» в том виде, как её описал Феллини, не существует (если она вообще когда-то существовала), а итальянцы много работают в обстановке постоянного стресса, особенно на Севере страны, где царит атмосфера жесткой конкуренции. Таким образом, яркие краски итальянского полотна уступают места полутонам и оттенкам, и часто превалирует серая гамма82. 6. Значение внешнего в итальянской культуре. Однако любовь к красоте, зрелищности и театральности у итальянцев сохраняется, этим объясняется тот факт, что «итальянский стиль жизни» в моде во всем мире. Точного определению данному аспекту национального характера найти нелегко, но вот мнение журналиста М. Д’Амико, который посвящает этому вопросу отдельное эссе83. Итальянцы, действительно, как никто другой умеют организовать своё свободное время, и они непревзойденные мастера хорошо устроиться в этой жизни. Если охарактеризовать итальянский образ жизни, то «итальянцы вкусно едят, красиво одеваются, водят мощные автомобили, тратят значительные суммы на развлечения, пользуются огромным количеством телевизионных каналов, по которым показывают фильмы, развлекательные шоу и спорт; нигде 380 нет такого количества и разнообразия сильных футбольных команд, но золотом оделят и игроков других, менее массовых видов спорта, лишь бы их игра была зрелищной; итальянцы непрестанно путешествуют по обоим полушариям, не существует клерка, который не побывал бы на Мальдивах или Сейшеллах, в Тайланде или Нью-Йорке; итальянцы занимают первое место в мире по импорту французского шампанского и индийского кашемира на душу населения, и это все происходит даже в кризисные периоды, когда все остальные, включая и страны-кредиторы, потуже затягивают ремни»84. Из эссе М. Д’Амико явствует, что природная склонность к «сладкой жизни» является одной из констант итальянской культуры, но её по-разному интерпретируют иностранцы и итальянцы. Иностранцы, как уже говорилось выше, видят в ней продолжение эстетических традиций Возрождения, которое в Европе ассоциируется, прежде всего, с Италией. Д’Амико, однако, усматривает в этой склонности ещё одну историческую причину, на наш взгляд недостаточно хорошо освещаемую: этот образ скорее под стать новой разбогатевшей Италии, которая сделала резкий скачок от страны сельского хозяйства и животноводства (то есть, тотальной безграмотности и нищеты) к промышленности и благосостоянию. За время этого стремительного перехода (от 1960-х к 1980-м гг.) национальное сознание, во-первых, не сумело избавиться от способов 381 саморепрезентации, свойственной бедным нациям: приукрашивать фасад (бедный быт, но шикарные свадьбы и похороны, запущенные дома, но модная одежда для прогулки по городскому бульвару). Во-вторых, не успели выработаться защитные механизмы к рекламе, которая превозносила внешние признаки богатства: шубы, спортивные автомобили, виллы и яхты. Все это вполне естественно, но в результате тотальной гонки за этими внешними благами страна осталась без больниц, эффективных железных дорог, почт и многих других социальных служб, с целой армией безработных, которые не работают не потому, что нет вакансий, а потому что хотят получать большие деньги при минимальной занятости. Зато безработные весьма охотно могут примкнуть к организованной преступности как раз для скорейшего получения машин, вилл и яхт85. О чрезвычайной важности желания итальянца хорошо выглядеть в глазах окружающих говорит и раздел уже упоминавшегося учебника «Понять Италию и итальянцев», озаглавленный «Важность спектакля», такое же название носит одна из глав известной монографии Л. Бардзини86. Фактически, речь идет о тотальном желании или даже тотальной мании итальянцев предстать в выгодном свете перед кем бы то ни было, используя весь мир как свой персональный партер. Л.Б. Ходгарт называет это «константой» итальянской культуры и благоразумно старается 382 избежать оценочности этого явления, упоминая, что его проявления бывают «утонченными», если не потеряно чувство меры, или «вульгарными», если таковое потеряно. Далее дается объяснение «тяге к театральности» из социальной истории, истоки её автор усматривает в традиции городской жизни: «площадь – вот то место, где нужно проявлять изнутри вовне чувства и эмоции при встрече со старыми друзьями и завязывая новые знакомства и связи»87. Психологически в основе «тяги к театральности» лежит желание отличаться от других, которое в современной Италии проявляется как одержимость модой, уходом за собой и разными статусными вещами. Примечательно, что увлечение такой модной технической игрушкой, как мобильный телефон, выносится в отдельный подраздел учебника Л.Б. Ходгарт, не без ехидства озаглавленный: «Telefono, ergo sum» («Я звоню, значит, я существую»), что свидетельствуют о крайней степени утомленности этим вездесущим приборчиком в итальянском обществе. Через этот маленький статус-символ его гордый хозяин говорит всему миру: «Видите, я могу себе это позволить; я весь в делах, всем я нужен и всеми любим. Короче, я существую!». Туда же относится и страсть итальянцев к представительским, статусным техническим новшествам: хотя вся Италия заасфальтирована, банковcкие работники и сантехники (!) не могут передвигаться без джипа-внедорожника, а 383 воскресные велосипедисты, сбрасывающие жирок, устанавливают на своих велосипедах титановые колеса и пульсометры, которые не используют даже мастера спорта88. Вряд ли можно ошибиться с утверждением, что в Италии огромное значение придается красоте, красоте именно физической – прекрасному лицу и хорошей фигуре. В любом, даже самом заштатном городишке есть несколько салонов красоты, куда надо обязательно записываться, так как клиентов очень много, и среди них все больше представителей сильного пола. Фарминдустрия каждый день фабрикует новые «волшебные» средства для поддержания красоты и цветущего внешнего вида. Помимо собственно лекарств, появляются витамины, минералы, биологически активные добавки и совсем уж экзотические средства: японские водоросли, маринованные морские коньки, корни неизвестных растений откуда-нибудь из Южной Америки и т.д.89 Самолюбование присуще большинству итальянцев. В качестве примера можно привести данные социологического опроса национального института статистики «Censis» (1988) – «Отношение с зеркалом», в котором итальянцев попросили описать частотность и характер их взаимодействия с этим предметом90: Смотрюсь в зеркало каждый раз, когда выхожу на улицу, чтобы убедиться, что я в порядке 90,8 % 384 Смотрюсь в зеркало, чтобы проверить, как я выгляжу Пристально всматриваюсь в зеркало, чтобы понять что-то о себе Корчю смешные рожи перед зеркалом Иногда разговариваю вслух с зеркалом Говорю с зеркалом, представляя, что веду разговор с другим человеком 66,8 % 26,1 % 15,3 % 15,7 % 8,8 % Итальянский журналист Пьеро Оттоне в своей книге «Пороки и добродетели» акцентирует наше внимание и на других признаках типично итальянского эксгибиционизма, к примеру, на итальянской страсти к громким и звучным титулам: «Насколько анахронистическим и смешным кажется то упорство, с которым итальянцы используют звания: командор, кавалер, инженер. <…> Ещё более смешным выставляется тот, кто возвещает по телефону свою персону: «Я командор Такой-то». Те, у кого нет званий, не откажут себе в удовольствии лишний раз назвать себя синьором»91. Подобный автостереотип встретится и в других учебниках. Так в учебнике «Итальянский язык и Италия» он носит название «Культ красоты и умения предстать в выгодном свете» и 385 является характерной особенностью эмоционального склада итальянцев. Однако авторы данного учебника усматривают в этом влияние других, скорее не социальноисторических, но культурных факторов, а именно тотального присутствия памятников искусства в каждодневной жизни итальянцев, прежде всего, в городах. Это проявляется в в элегантности архитектоники, бесконечном разнообразии архитектурных стилей и фантазии в элементах украшения, в чисто итальянской манере оформления площадей и зданий, «Италия – это огромное хранилище культурных ценностей, которые составляют чуть меньше 50 % от мирового художественного наследия»92. В заключение хотелось бы подчеркнуть несколько моментов. Идея Рима довлела над историей Италии на протяжении многих веков, начиная с Римской империи. Средние века унаследовали культ Рима от античности, потом античность заново «открыли» в эпоху Возрождения; в Новое время идея Рима была реанимирована фашизмом. И это неудивительно: Рим был и остается символом самой мощной, обширной, институционально эффективной из когда-либо существовавших в Западном мире империй. Для многих итальянцев Италия была (или должна была быть) прямой наследницей Древнего Рима, а итальянцы были потомками древних римлян. Во многом эта концепция была иллюзорной и подкреплялась только общностью территории, с исторической и эволюционистской точки зрения эта идея оказалась утопической и 386 породила больше риторики, чем практической пользы для нации. Однако благодаря итальянской «подпитке» концепции европейской империи идея объединенной Европы не зарождалась в вакууме, но проецировалась на исторический прецедент, недаром первый договор о европейской интеграции был подписан именно в Риме. Католическая церковь преобразовала послание Римской империи, сделав его универсальным не столько в смысле наличия единой институциональной структуры, сколько в смысле универсального восприятия мира без разделения на расы, нации и языки. Однако вселенский характер послания католической церкви шел в ущерб становлению национального самосознания. Помимо двух универсальных посланий – Древнего Рима и католической церкви, а также основополагающего вклада в современную науку, Италия породила и феномен гуманизма, задавший направление светской культуре Нового времени всей Европы. Но для будущей нации итальянцев, породивших гуманизм и идею славы, обретенной через интеллект и ученость, гуманизм же и обернулся катастрофой. Итальянцы, склонные к риторике и подготовленные к ней в схоластических средневековых школах, были поражены просторами, который открывал для них приоритет художественного слова: с этих пор итальянцы стали воспринимать вещи сказанные как вещи сделанные. Однако универсальность не 387 существовала сама по себе, но в сложной дихотомии «универсальное-индивидуальное», последний компонент в Италии был исторически выражен как региональный на макроуровне, и как индивидуализм на микроуровне. Не стоит забывать о том, что Возрождение было культурной революцией элиты и мало затронуло народ в отличие от европейской Реформации, которая изменила образ жизни и мировоззрение как правящих классов, так и горожан с крестьянами. Если универсализм культуры Возрождения проявлялся в доступности и общеевропейском значении его идейного послания, то и итальянская мода несет в себе другое универсальное послание: возможности адаптировать искусство под массового потребителя, а также сделать моду доступной для понимания и экономических возможностей любого человека, предоставив ему немыслимое разнообразие стилей и материалов. Современное музыкальное искусство, оперное пение и популярная музыка, демонстрируют нам важность совершенной формы (музыки), которую знают и любят во всем мире, лишь в общих чертах представляя себе ее содержание. Это позволяет говорить о том, что национальная идентичность итальянцев обладает определенной регулятивно-трансформационной функцией, которая проявляется как готовность и способность нации преобразовать культурную традицию сообразно изменившимся геополитическим условиям. 388 И, наконец, такая доминанта, как преобладание внешнего элемента над содержательным элементом, парадоксальным образом может быть объяснена резкой сменой уровня благосостояния, своеобразной разностью потенциалов между Италией прошлого – аграрной и небогатой, и Италией конца XX в. – развитой экономической страной, сохраняющей в коллективных представлениях нации паттерны поведения прошлого. Bueno T. Corso di geografia italiana. Mosca: MGU, 1997. Р. 6. 2 Castelnuovo E., Ginzburg C. Centro e periferia // Storia dell’arte italiana. Questioni e metodi. Parte prima: materiali e problemi. Torino: Einaudi, 1979. P. 286-287. 3 Подробнее о системе дорог см: Charlesworth M.Р. Trade routes and commerce of the Roman empire. Cambridge, 1928. 4 Луццато Дж. Экономическая история Италии. Пер. с итальянского. М. : Иностранная литература, 1954. С. 85. 5 Ле Гофф Ж. Цивилизация Средневекового Запада. Пер. с французского. М. : Прогресс-Академия, 1992. C.9. 6 Diehl Ch. The Roman Society from Nero to Markus. London: Gollencz, 1965. 7 Кёнигсбергер Г. Средневековая Европа 400-1500 годы. Пер. с английского. М. : Весь мир, 2001. С. 49. 8 Виппер Р.Ю. Краткий учебник истории Средних веков. М.: Школа-Пресс, 1983. С. 12-13. 9 Кёнигсбергер Г. Цит. соч. С. 54. 10 Prezzolini G. Italia finisce. Ecco quell che resta. Milano: BUR, 2003. Р. 72-73. 11 Гергей Е. История папства. М. : Республика, 1996. 12 Dante A. De Monarchia // Dante. Opere minori. A cura di G. Bonghi. Torino: UTET, 1986, Vol. 2. 13 После нашествия многочисленных варваров Рим территориально съеживается, далеко отступая от стен 1 389 античного города, пустеют улицы и целые кварталы. Места, бывшие некогда славой Рима, разрушаются или запустевают: Капитолий в Средние века называют Козьей горой, так как там пасут скот, коровы гуляют и на Римском форуме. Разграбленный Колизей становится в глазах римлян-христиан местом обиталища нечисти и разбойников (последние там действительно обитали, достаточно вспомнить знаменитого Луиджи Вампу у Дюма). Античные общественные учреждения (форумы, амфитеатры, акведуки и термы) приспосабливаются для других целей, чаще всего, для строительных: античные здания разбираются на каменные блоки и кирпичи для строительства жилья или на оборонительные нужды. Фундаменты, колонны и капители древних храмов используют при постройке христианских церквей. Огороды и пашни появляются на месте бывших площадей и мощеных улиц, кое-где возникают заболоченные участки // Mansuelli G.A. La storia. Dalla preistoria al Medioevo // A cura di F. Cantelli, G. Guglielmi, M. Massara. Milano: Teti editore, 1974. Р. 67. 14 История Италии. Под ред. С.Д. Сказкина. В 3-х тт. М. : Наука, 1970. Т. 1. С. 70. 15 Тойнби А.Дж. Постижение истории. Пер. с английского. М. : Айрис-Пресс, 2004. С. 150. 16 Dante A. De Monarchia // Dante. Opere minori. A cura di G. Bonghi. Torino: UTET, 1986, Vol. 2. 17 Грамши А. О космополитизме итальянской интеллигенции // Грамши А. Искусство и политика. Пер. с итал. М. : Искусство, 1991. С. 204. 18 Подробнее об этом см. : Коновалова Н.А. Идея Рима в практике итальянского Рисорджименто. Дипломная работа под руководством доцента, к.и.н. И.Е. Андронова. М. : МГУ, 2008. 19 Мадзини Дж. Избранные мысли. М. : 1905. Пер. с итальянского.С. 245-246. 20 Мадзини Дж. Цит. соч. С. 80. 21 Канделоро Д. История современной Италии. Т. 2., М. : Издательство иностранной литературы, 1960. С. 268. 390 22 Salvemini G. Opere. Scritti di stroia moderna e contemporanea. Milano: Feltrinelli, 1963. V. 2, P. 195. 23 Gioberti V. Del primatо morale e civile degli italiani. Bruxelles, 1845. 24 Gioberti V. Edizione nazionale delle opera edite. Milano: Bocca, 1939. V. 3, P. 23. 25 Cavour C.B. Discorsi parlamentari. Firenze: La nuova Italia, 1973. V. 15, P. 479. 26 Levi C. Orologio. Torino: Einaudi, 1955. Р. 214. 27 Cerroni U. Precocità e ritardo nell’identità italiana. Roma: Meltemi, 2000. 28 Prezzolini G. Op.cit. P. 93-94. 29 Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. Пер. с немецкого. М. : Прогресс, 1990. 30 Грамши А. О космополитизме итальянской интеллигенции // Грамши А. Искусство и политика. Пер. с итальянского. М.: Искусство, 1991. С. 202. 31 Rossi N. L'umanesimo: sprizzi filosofici, sociali, umanitari. Pisa: Alessandrini, 1922. 32 Кузнецов Б. Г. Эволюция картины мира. М.: Издательство АН СССР, 1961. 33 Machiavelli N. Lettera al Vettori, 26 agosto 1514. 34 Vico G. Principj di una scienza nuova d’introno alla comune natura delle Nazioni. Firenze: Tipografia di Alcide Parenti, 1847. 35 Грамши А. Цит. соч. С. 212. 36 Prezzolini G. Op. cit. P. 56-58. 37 Rashdall H. A history of the universities in the middle ages. Oxford: Clarendon Press, 1895, V. 2. 38 Biagi E. I come Italiani. Milano: Rizzoli, 1995. P. 163. В отличие от Северной и Центральной Италии, Южная Италия начиная с XI в. становится феодальной монархией и таковой остается под управлением различных иностранных государств вплоть до объединения Италия в 1861 г. 40 Prezzolini G. Op. cit. P. 25. 39 391 Malett M. Signori e mercenari. Traduzione dall’inglese. Bologna: Il Mulino, 2006. 42 Prezzolini G. Op. cit. Р. 37. 43 Bec Chr. Les marchands ecrivains: Affaires et humanisme a Florence, 1375-1434. Paris: Mouton, 1967; Guglielminetti M. Memoria e scrittura: L’autobiografia da Dante a Cellini. Torino: Einaudi, 1977. 44 Зарецкий Ю.П. Автобиографии пополанов: флорентийцы XIV-XV веков о себе // Город в Средневековой цивилизации Западной Европы. М. : Наука, 2000. Т. 3, C. 307. 45 Там же. C. 311. 46 Подробнее об этом см. Шевлякова Д.А. Итальянские праздники. М. : Астрель, 2008. C. 191-197. 47 Там же. C. 173-174, 184-185, 206-209. 48 Bueno T. Pulizie di primavera. Vita da cani. // Bueno T. Parliamo italiano. M. : Астрель, 2005. 49 Bueno T. I vicini di casa // Bueno T. Op. cit. P. 151. 50 Severgnini B. La testa degli italiani. Milano: Rizzoli, 2005. P. 109-110. 51 Ibidem. P 62-64. 52 Ibidem. P. 67. 53 Левин И. 1999. Экономика и гражданское общество // Мировая экономика и международные отношения, 1999, № 1. С. 45. 54 Левин И. «Индустриальные округа» как альтернативный путь индустриализации // Мировая экономика и международные отношения. 1998, № 6. 55 Левин И. Там же. С. 82-83. 56 Becattini G. I sistemi locali nello sviluppo economico italiano e nella sua interpretazione // «Sviluppo locale», 1996, Vol. II–III, № 2–3. 57 Ibidem. 58 Severgnini B. Op. cit. P. 26. 59 Severgnini B. Op.cit. P. 30-31. 60 Rossi G. Il conflitto epidemico. Milano: Adelphi, 2003. 61 Цит. по: Salvatore S. Un altro preoccupante attentato al bene pubblico // La Repubblica, 16 novembre 2005. 41 392 62 Ibidem. Ibidem. 64 Seeling Ch. La mode au siècle des créateurs. Paris: Konemann. 2000. P. 15. 65 Poiret P. En habillant l’époque. Pаris: Grasset, 1986; Эрнер Г. Жертвы моды? Пер. с французского. С.Пб. : Издательство Ивана Лимбаха, 2008. 66 Fiemeyer I. Coco Chanel, un parfum de mystére. Paris: Payot, 1999. P. 37-48. 67 Pochna M.-F. Cristian Dior. Paris: Flammarion, 1994. 68 www.pambianco.com/it/allegati/04-02-2011_La stampa.pdf 69 Россия и страны-члены Европейского союза. Статистический сборник. М. : Росстат, 2009. 70 Frisa M.L. Una nuova moda italiana. Venezia: Marsilio, 2011. 71 Chiuchiù A., Minciarelli F., Silvestrini M. In italiano. Grammatica italiana per stranieri. Perugia: Edizioni Guerra, 2002. 72 Бродель Ф. Структуры повседневности: Возможное и невозможное // Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV - XVIII вв. в 3-х т. М.: Прогресс. 1986. Т.1. C. 32. 73 Michaud Y. La Crise de l’art contemporain. Paris: PUF. 1997. 74 Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Пер. с немецкого. М. : Медиум, 1996. 75 Павловская А.В. Италия и итальянцы. М.: ОЛМА Медиа групп, 2006. С. 35-40. 76 Merlo E. Moda italiana. Storia di un'industria dall'Ottocento a oggi. Venezia: Marsilio, 2003. 77 Под мифологемой в данной работе, вслед за К.Г. Юнгом и К. Кереньи, подразумеваются мифологические сюжеты, схемы или сцены, характеризующиеся глобальностью и универсальностью // Кереньи К., Юнг К.Г. Введение в сущность мифологии // Юнг К. Г. Душа и миф. Шесть архетипов. Пер. с английского. Киев: Государственная библиотека Украины для юношества, 1996. 63 393 Welles O. Intervista a Peter Bogdanovich, 1970. Цит. по: D’Amico M. Dolce vita // Bianco, rosso e verde. L’identità degli italiani. Roma-Bari: Laterza, 2005. Р. 69. 79 D’Amico M. Dolce vita // Bianco, rosso e verde. L’identità degli italiani. Roma-Bari: Laterza, 2005. P. 70. 80 Там же. С. 71. 81 Hodgart L.B. Capire l’Italia e l’italiano (lingua e cultura italiana oggi). Perugia: Guerra Edizioni, 2002. Р. 6. 82 Ibidem. 83 D’Amico M. Op.cit. 84 Там же. С. 71-72. 85 Там же. С. 72-73. 86 Barzini L. Gli italiani. Milano: BUR, 1998. 87 Hodgart L.B. Capire l’Italia e l’italiano (lingua e cultura italiana oggi). Perugia: Guerra Edizioni, 2002. P. 4-5. 88 Ibidem. P. 5. 89 Cristofaro A. Made in Italy. Roma: Gremese Editore, 2011. 90 Tabella 1.14 – Il rapporto con lo specchio // I valori guida degli italiani. Roma: Indagine del CENSIS, Istituto Poligrafico e Zecca dello stato, 1989. Р. 55. 91 Ottone P. Vizi & Virtù. Milano: TEA, 2000. P. 23-24. 92 Pavese R., Silvestrini M., Bura C., Chiacchella M., Giunti Armani V. L’italiano e l’Italia. Perugia: Guerra, 1999. P. 136. 78 394
