Филатова - Женщины. Память. Война.

Филатова, 1926 г.р.
И – Расскажите, пожалуйста, как началась для Вас война война?
Р – Ты другую фамилию поставь, не пиши мяне.
И – Добра.
Р – (Пауза) Началась война, ну, як мы, тогда яшчэ мне было, мо пятнадцаты год
быу. Гуляли, сказали, кто з нашай дярэуни паехау, поехали, повезли поросят
в
Осиповичи. И там сказали, что война, усе вярнулися с этыми поросятами до дому. Мы
гуляли, пищали, качались молодежь с усёй деревни. Пришли на мост – друг друга у
ваду.
Ну, война, началася война, началася война не стали спать, усё-усё позакопывали
у зямлю, у кого было жито, у гаго что, усё у зямлю, з хаты усе. Потому что война
началася, где-то погремело, а нам страшно было тут. Усе пахавали, даже тыя коровы на
ночь выгоняли у лес. Дурные были, не знали, что такое война. Выгоним усе коровы з
дярэуни у лес, и там ночуют по очереди люди. Дярэуня пустая. А сами, у нас дярэуня
была, и выкапаныя рвы такия, насыпаны шлях. У этых разложим, шишек насобираем,
разложим курадым - и усю ноч. И тыя у хатах люди не спяць, и мы не спим, молодежь,
дежурим.
Ну, потом, не знаю через какое время, пришла к нам казачая дивизия. Ишли,
можа, двое суток, и орудия тягли. Были бои возле Старых Дорог, яны переходили
гравейку с боем, привезли очень много раненых у дярэуню. И расположилася у лесе эта
казачая дивизия, з коньми, з машинами, с орудием. Солдаты ишли, ужо у нас закопано
усё было. У каго не было, з чаго хлеб спячы, мололи в жорнах. Они ишли, мука ишла,
брали муку жменями, ели, ишли дальше. Сорвали у нас усе, всю картошку, картошка
вот такая - капали. Жыта начало ужо наливать колосы – рвали солдаты, парыли,
пражили на агню, кто найшоу где сковородку, тот парыу, уцирау яе.
Потом эта дивизия у нескольких местах прорывалася туды, к Бабруйскому, к
Березине. Ему везде давали отпор. Они половину погибли, половину их погибла, кто с
голоду, кто где в бой ходил, там погибли. Раненых прывязли у нас одиннадцать человек
было, у хаты скинули, прыязжали урачы у хаты, лячыли их. Потом эта дивизия где-то
кто прорвауся, кто где-то через какое-то болото, потопли з коньми много, рассказывали.
Потом стали собаки прыносиць, хто руку, хто ногу, хто с обертком. Знаешь, во такая
трагедия у дярэуни была.
Но, уже это большой дивизии мы не знаем. Яны прорывалися, побили, стерлися,
коней ели, брали наших людей у правадники, каб яны им показывали, как к Березине, як
1
провести, кто знал. Потом их отпускали, яны прыходзили назад. Потом началася осень,
что было у колхозе, скот забрали, свиней забрали, все яны зъели. И ели свои кони, даже
этых людей, которых брали з дярэуни, заставляли есци, а яны ж не ели коней. Так яны
прыходзили, хлопцы молодые, усе и говорили, что не только ели мясо, а дайже кишки
ели с коней там. Вот такое было.
Потом, потом, что, началася, аны осталися группами. Вот, пооставалася по
нескольки чалавек. Яны прыходзяць, ужо стала осень, прыходзяць ночью, попросяць
есци. Хто вынесе, дайже у хату не заходзили, за дверами, боялися, бо стали немцы
наязжать. Немцы як прыедуць, як захвацяць – бьюць, страляюць сразу, людей нашых
наказвали.
Ну, усе, началася, гэта, зима – стали партизаны. Ну, вот, это было у 41-ом году, у
начале 42-го, 19-го января прыехали немцы, согнали людзей, нас нескальки чалавек
молодых забрали коров гнать. Мы погнали этыя коровы, которыя осталися, хто ящэ
схавау, тры или четыре. Согнали у лес, полицаи по нас – мы уцекли. У нас вот двое е, у
Тони Тамашевой - матка, и я з дярэуни, яшчэ одна у карытном е – тры.
Людей усех сагнали, мама мяне провожала с бабой и сестра, что меня заберуць у
Германию, я коров погнала. (Плачет) А их согнали в сарай и всех спалили. Вот и все. И
все вокруг в деревнях так. Спалили Старонку, спалили Белыя, спалили Порщаху,
спалили Мосты, спалили Тоусты Лес, спалили Колеса, спалили Осы, спалили Бортное,
сполили Мигное. Вокруг этыя деревни выпалили.
И – А Вы в какой деревне жили?
Р – В Порщах. Я пошла в лес, была у лесе, была я у Кимских болотах, была у
лесе. Зразу нас пописали, а потом, как хлынуло стольки людей у партизаны. Оружия не
было, так адны партизаны идуць у паход, а другие отдыхают. Тая прыходзяць с похода,
а тыя беруць оружие, и тыя идуць. Это было в 42-ом, у 43-ем уже самолеты дали
оружие, сюда в партизанскую зону. Нас усих отчислили. Я жила у Трубятине год и три
месяца у одной семьи у дядьки. Летом, а дядька быу партизан, летом я з ими копала,
сеяла усе. З отряда я получала девять килограмм муки ячменной, туда, у той дом. И
жила, как партизанская семья до самого прихода войны. Ну, вот, что еще.
И – Скажите, а вот
в партизанском отряде, Вы что делали, как Вы жили?
Поподробнее.
Р – У хозяина жила, и рабила, иногда меня пригласят на кухню картошку
чистить, картошку помогу начистить, бидон начищу. Мы там четыре-пять бидонов
начищали. А гэту, у картошку, там была, как советская власть. Люди сеяли – у людей
брали, и у других деревнях партизаны ишли – брали. Привозили у отряд. Отряд стоял,
2
не бригада, а отряд стоял. А вокруг, ну, по деревнях, еще стояли, четыре отряда было у
нашей бригаде. Это бригада Шубы была. Отряд Ивана Жуковца, Исааковича Жуковца.
Отряд наш был первый, бригада 101-я, вот так я прожила.
И – А Вы кроме того, что картошку чистили, еще чем-то занимались в отряде?
Р – Ни чем. У хозяина жила, у хозяина, ён у поход ездиу. Жонка з дочкай, дочка
теперь вот у этом, возле Старых Дорог замужем. Он у поход – яго брали с конем ездить,
подвозить партизан. Вот, партизаны идуць на узрый, вязуть взрывчатку – он поехау. Ён
ужо стары быу, ён как портизан у обозе. А жонка дома, сеяли ж, и усё, и я з ими усе,
полола, лен рвала, лён слала – усё з ими. Вот этым я занималась. Вот и все. В свободное
время – у грыбы с Аней сходим, и так семей было много, не я ж одна.
И эти семьи размещали по другим деревням и по хатам. Вот, примерно, ко мне
дадут семью, яна жыве. А семье даюць, там была мельница, мололи зерно, дадуць вот
муки. И усё, быу, отрядные были коровы, так на партизан… Да, с Аней мы, у хозяина
было двенадцать человек на квартире партизан: обедали, завтракали и ужинали у
столоуке. Обедали – у столоуке, а ужин – у хозяина. Мы получали с Аней со стадных
коров, с этих, по пол-литра молока. Кто не пошел у поход, знали, командир роты скажа,
сколько чалавек прыдзе по поллитру молока на одного. А вечером, что у хозяина е,
пекли с Аней картошку у печы напяком, бо соли не было. Прыйдуць яны, не прыйдуць,
а пекли. Идем вечером с Аней, мы большинство жили у землянках. А у деревне хата
была, но яны были без окон, без ничога. Наслана солома, як партизаны спали, кровати
пустыя солома наслана, ни подушки, ни одеяла, ничога. Мы прыходзили вечером,
зварым картошки или спяком. Ну, картошка без соли, яе нихто не хотел варынаю есци, а
печоную ели. Так было два москвича, один быу механик, аутомеханик, не а ута,
авиамеханик. Ён так смеялся, з плену прышоу, як ён гэтую печеную каротошку, знаешь
как ел, как москвич, ён николи яе не еу. Вот такое я могу табе рассказать, а что я табе
могу больше рассказать?
И – Что-нибудь смешное помните, какие-нибудь случаи? Вы же молодая были.
Р – Ни яких. Вечером, там быу смолокурный завод, у смолокурной трубе, такая
высокая, як башня кирпичная, там было радиво. Вечером мы бегали паслухаць иногда
радиво. Есть передача, есть связь, так мы паслухаем радиво. А потом че-та прекратили,
не стали. Ну, прилятау самолет, самолет прылятау, у определенном месте ён садиуся.
Ну, мы уже радуемся, радуемся, як сообщат, что вылетит самолет на такую территорию,
у таки гарнизон, так мы уже знаем, что прилетит туда самолет. Забирали детей
партизанских, самолет забирал. Ну, вот…
И – Куда?
3
Р – У Маскву, у Маскву. Такую трегедию знаю. Была дорогановская, я тогда не
занла Дороганова, яурэйка. У гэтай яурэйки работала, вот Гладкая, мо ты знаешь?
Гладкая за прыслугу работала, она сиротой гадавалась. И яна прышла, у яе двое детак
было. А она варыла комбригу есци, эта женщина, яурэйка. И вот, прилетел самолет,
повели этых двое детак на аэрадром и пошел сопроводжаты партызан. Эти детки сидели
где-то там площадка такая. У яго аутомат отказал, и убило этых дяцей. Во, отправили!
Вот такая страшная была трагедия, мы усе тосковали, усе плакали. И яна плакала, что
двое детак не отправила у Маскву, а тут же они погибли. Ну, вот так радостного ничего
не было, чтоб вот смешного рассказать.
А потом спустили киномеханика, привезли картину, картину, вот, про Ленина,
«Гибель Чапаева». Вот у лясу развешивали мы ходили значала, гэта значала, а потом
усе стерлася. Эты киномеханик, быу у яго аутамат и пистолет, а ен пацан таки. Ён гдето у дярэуни писталет прадау, яго лишили гэтага усяго. (Смеется) Вот такое, вот такие,
мы смеялися потом. А мы знали яго, Виталик, Виталик, ну, механик гэты, з Масквы
прысланы сюда самолетам. Ну, больш ничога…
И – А с кем Вы дружили?
Р – Как, с кем дружила?
И – Ну, дружили ж с кем-то? Может, с ребятами общались, Вы же молодые?
Р – Ой! Нихто, нихто даже ни с кем не дружил. Потом у начале 44-го или 45-го,
вот я уже и не помню, быу очень большой нажим, сцискали нас. То, была территория,
як Советский союз, всё там вокруг было, советская власть существовала, у некаторых
деревнях немцы никогда не были. Усе ишли за линию фронта, и я пошла за линию
фронта. Мы дошли до Калинауки, через Арэсу. И так много наш отряд, наша бригада
переправила через линию фронта зерна, туда. И, вот, поехал наш партизан, не русский,
я не знаю, кто ён быу. И перевез это зерно через линию фронта где-то там и встретил у
окопе своего брата. Той брат яму подарил аутомат и пистолет, и усе. Ну, а мы пришли,
бомбежка очень была, и была ночевка на Аресе, все лежали на снегу сутки почти что. А
вернулися тыя, хто повез туды зерно, их обнаружили и закрыли линию фронта. И я
вярнулася с отрядом назад.
Прыйшли, вернулися назад, и были у Асовце секретные землянки. И мы у тых
землянках целую неделю лежали, никто кикуда не выходзиу, хто что у кого зъеу. У
мяне было у сумке, мне дала хозяйка коровьего жира сырого. Так я по кусочку яго
раздялила, увесь той жир сыры, без хлеба, без ничога, ели. Бо мы там лежали, не
выходзили, никто не показывался. Самолет курсируе по лесу, а листьеу няма зимой, эта
ж видна усе, так мы никто не двигались.
4
Когда мы вышли, нас брыгада собрала у Бояничах, на таком остраве, там
мельница была. А была роступель-роступель, баяне, где той груд быу, там быу дубняк,
там быу лес, а вокруг болото, сенокос и вот такия арэсы, во таки кустарник. Что там
творилось, вот ушел мужик у партизаны, у паход, две недели няма, у жонки четверо
детей, куды хочаш з гэтыми детьми. Так, быу прыказ, по двенадцать человек группа и
спасаться, як хто можа. И мы пошли, пошли, перешли через гравейку и пришли сюда. И
тут, мы пришли перед днем Красной армии, а были до прихода наших, это у июнемесяцы. Нас было четырнадцать человек у группе. Прышла вясна, есци не было чаго. И
так один партизан спеу: «Не для мяне вясна прышла, не для мяне Дон разоллется, вино
по рюмочкам польется. Такая жизнь не для меня». Не ослобоняць нас – потопимся, усе
двенадцать человек потопимся.
Через несколько дней приходит связны с Могилева, движется фронт. И объявляе
нам так: «Уходите подальше в лес от шляховых дорог, потому что, возможно, будет
продвигаться линия фронта. И не известно, как наши их попруць. Если наши их
попруць напрямую, к Германии, а, можа, развернецца тут плацдарм и будут тут стояць.
Значит, нас усех побьюць у лесе». Ну, вот, там была у лясу печька, люди жили у войну.
Нашли уже, когда весна была, человека, этих людей словили винарские, а была
картошка закопана яма и жыта. Печка была у лесе прямо, у болоте, у кустарнику и
жорны были. Мы намололи, откопали яму эту, намололи жыта, спекли у той печке хлеб.
Во такия во ляпешки, во, абы якия, насушили, у бочку положили, и поставили у кустах,
а сами уйдем, бо, як буде расшырэние фронта тут, так куда мы денемся? Вокруг болото,
во так во по воде, вода ржавая, я просто доходила не могла, затянуто, жабы плаваюць. И
трэба ж яе пиць, гэтую ваду.
Ну, и вот, шум, гуд на асфальте, слышно бомбежка. Мы отошли дольше, а в это
время на Осиповичи по шляху, там шлях, двигались немцы уцякали и наши шли. Яны
немцы ужо бегли, кто куда. И найшли эту бочку, и положили туда, там были нажницы
адны, забрали тыя сухары, положили аутамат и абойму патронов, и написали записку:
«Для партизан». Когда вернулися, есци захотели, тых сухарэй узяць, тых сухарэй няма,
и такое написана. Ага, немцы ж не паклали эта, мо полицаи. А нас четырнадцать
человек, мы все узумилися.
На вторы день прыходиць женщина, связная и гаворыць: «Выходите з лесу, мы
уже освобождены». Так мы плакали. (Плачет) Я упала, папа на фронте, мамы няма, я
упала, плакала, кричала, зямлю драла, калупала. Прышла у дярэуню, дзе быу связны,
мяне оставили у связнога. У связнога было девяць дзяцей, ён ушой на фронт, а тыя
дзеци, дали туды корову и мяне оставили. Я заболела тифом, лежала до осени, потом
5
поправилась. Нашла мамину братиху, маминого брата расстреляли, хату её спалили.
Прыйшоу партизан, и немцы прыехали у дярэуню. Ён через через защиток выскачыу,
быу вялики снег, спасся, а дзяцьку забрали, расстраляли, а тетку не трогали. Ну, и жила,
пока прыйшоу папа. Папа прыйшой ужо поздно, мо у 46-ым году, быу ранены, когда за
узяцце Берлина, яго ранило у позвоночник, ён доуга ляжау у госпитале. Потом папу
сюда по партийной линии прислали заведующим смолокурного завода. И вот, мы
приехали сюда. Ну, вот и все.
И – У Вас братья-сестры были?
Р – Одна.
И – Сестра. А где она была?
Р – Сгорела, сгорела. Вот и все, як я прожила войну. Папа в 53-ем, папа женился,
в 53-ем году, уперёд умерла мачеха, а в 53-ем умер папа.
И – Скажите, а где Вы одежду доставали?
Р – Каго?
И – Одежду доставали.
Р – Партизаны у деревнях брали у каго. У каго попросяць, у кого и сорвуць, вот
так. А я у якой адежы пайшла, плюшавая жакеточка была на мне, сапоги порвалися. Я
ходила последнее время у лапцях, тут уже лоза дралася, лапци, аборы з кожи з коровьей
были. Яны размокнуць, вода, шлепаю, во, як плыве, мо бачыла, во плыве такими во
лапцями по воде. Так я у таких лапцях ходила до самого прихода. А прыйшла, когда
ослабонили, босяком у это, а одёжа, у это, плюшевочка была, и была на мене пиджачок,
и было у нем несколько фотографий. А платок был таки штапельны, так ён так
вырвался, во так во выгорело за гэтыя годы, этыя, а я его так вот подстегну, ну, во так
во завязывала. А зимой, як сюда прыйшли, перед днём Красной армии, там мы, такие
блокировки были, что дайже немцы ночью ишли на партизан. И не можна огня
раскласти, так вот так партизаны нарубяць шашками, наставяць елак, и целую ночь во
так во дрыжим. Бо огню не раскладешь, и хат няма, землянки есть, у землянку не
пойдешь – боисся.
Вот так прожила я и такая одёжа на мне была. А юбка разъехалася соусим, так
партизаны угнали у немцау машину, у лесе поставили, разобрали, так там были
обшитыя сядзенни. Так я тыя сяденни сорвала и сшила такую юбку, во такую во.
И – А чем Вы шили?
Р – Иголки были, у всех же были иголки. У мене дайже яшчэ была (Пауза),
6
гэта, ну, я к табе сказать, не санитарная, а как крунца, такая сумка, было там
немножко травок напихано и было немножко декалону. Это мне, когда мы ишли за
линию фронта дала хозяйка тая. И я ее носила.
А потом, когда стали поджимать, мы пошли з глыби леса, ближе, под тую
деревню, дзе немцы стоят. Прышли, там землянка в лесу, и там, у той землянке столько
блох, что мы не заснули на минутку. А утром, был один парень, это их хутор быу, на
том хуторе была засыпана ихняя картошка. Ен кажа: «Пошли, наберём картошки». Есть
же хочется. Пошли, Люба пошла, я пошла, и Коля пошел, и Иван пошел. Вот, Иван уже
помёр, и Коля уже помер, никога няма, а Люба яшчэ жива, у Паулюсевичах. Як дуры,
вот так канава пратякае, там хутор быушы, сарай стоить, а тут гора, и мы на эту гару
увайшли. Як выйшли на гору, а там, у том сараи была засада, как пыланули оттуда з
аутомата. А мы з гэтай горы, а уже расставало, это было под весну, там жито было
посеяно. Пули только тюх-тюх-тюх – и у глаза нам позасыпало усё.
И мы у это
скотилися. И гэты крычыць Коля: «Я дам адстрэл!». Мы крычым: «Не страляй!» Нас
выгнали на сенокос, косили-косили, косили-косили. А тыя партизаны пачули, что
осталися у зямлянке. И Колин бацька до войны быу председатель совхоза, на ем
казатына была такая. И ён выбег, я бягу за им, и ён бяжыць. Ён крычыць: «Не бяжы, это
меня преследуюць! Бяжы у другую сторону!» А я гавару: «А, як Вас забьюць, что я
рабиць буду одна?» Люба у други бок пабегла. На ём зрасшитило во все пулями, я табе
кажу, ён остался живы и мене не забило. Вот так, во.
Ну, и мы потом вярнулися обратно, на своё стойлища, где мы стояли уже нас там
ослабонили. Ну, много таких было случаев, все вспомнишь и не скажешь. Вот такое
вот…
И – А чулки какие-то, штаны, что-нибудь?
Р – Что?
И – Штаны носили какие-нибудь под юбку, или как?
Р – Нияких не было, ничога не было.
И – Вообще?
Р – Ты кааб знала, як я выжила, ты каб знала, як я выжила! Я не знаю. Якия-то
рваныя чулки были на мне, рваныя-рваныя колени. Так вот тут порвался, так я отсюда
вот сюды завернула, пока были сапоги. А сапоги я анучами подвязывала, а потом их
вовсе откинула, у лаптях ходила весной, уже весна. Так был таки партизан, Пилип,
семью ихную не спалили, а злавили у лесе, ля кастра.
- Пилип, ну, спляци мне лапци.
- Ну, можа, кали буде время, так спляту.
7
А ляжиць целый день возле костра. А потом прыйшоу таки партизан да кажа:
- Это без коровьей кожи такие.
И пошил мне с коровьей кожи. Вот, во такие вот, а вот тут вот попрорезовано,
затянуто веревкой.
И – Скажите, а волосы у Вас длинные были?
Р – Что?
И – Волосы длинные были?
Р – Волосы были длинные у мене, а мыть, где же помыешься – нидзе. Прыйшла
вясна – натёк сок. Дай жа я у эты сок помыю голову. Як помыла, а ён сладкий –
склеилися гэтыя валасы. (Усмехается) А грэбень быу, там у Мани грэбень быу. Яна мне
даст, я абчашу, так там, як ваты, да половину зубцоу вот так во во, з гэтай головы. Я их
еле-еле-еле. А когда я прыйшла з партизан, и у гэтай хаце очень много было прусоу. Так
я, мене объело во тут усю. Просто, во як улей у пчёл, так во на балках этых прусоу. Я
говорю, пойду у сарай, у сараи посредине ток, набиты, як цемент, на другой стороне
снопы лежали, а на другой стороне корова тая стояла. И я пошла туда, а сгорела
землянка, так во тольки это одеяло суконное, грубое такое, своёй работы. У мене тое
одеяло было, ну, я тое одеяло узяла. А потом у мене была температура, я сунулася на
ток, на току, холодный ток. Я прыйшла у себе, я обратно на этыя снапы. Так я тут вот
изрезала об снопы усё, во так во, як иголками было поколата. Вот як тое одеяло
ссунется, а снопы во этыя вот, солома резкая такая, ну, и ляжу.
А радом партизаны убили семью. Убили и дали у деревню, у неё девять детей
было, дали той женщине, а у яе мужик на фронт пошёл. У яе быу нямы хлопец, гэты
хлопец хадзиу, лавиу рыбу у канаву. И вот варыли яны жита, и якой там надяруць гэтай
рыбы, и ели так, дзяцей многа. И ён прыносиу мне это есци. Прынясе у коушыну, у
чэрапке. Хату спалили у дярэуни, а яны асталися живыя. Так прынясе мне во так во у
чарапку у гэтым, куушын глиняны, яно ваниць этай сырой рыбай. А валасы гэтыя
сплялися, так ён кажа. Он анямеу, не радзиуся нямы, а анямеу, спау на зямли вясною и
анямеу. Так ён на мяне кажа:
- Ашчаха, трэба во так.
Паказвае. Так гаварыу, гаварыу. Рассказывали, что я так крычала, не давала
гэтых валос стрыгчы. А яны у ком сбилися, кто их расчэсывау. Мо няделю, мо больш я
ляжала. Я ляжала та доуга, но скольки я ляжала там, на тых снапах. И у хозяйки у гэтай
усе дзеци покатам ляжали на палу. Ну, она хозяйка сама ходила, яна прыходзила,
прыносила есци мне, той Коля прыносиу. Ну, вот и были усе валасы большие. А потом
ужо стау приходить ко мне, быу таки инвалид нашай деревни, там у родни жыу,
8
остался. Алеша пойде к солдатам, так яны дадуць сало, сахара ён прынясе. Где-то
каких-то зеленых яблок прынясе. Стали мяне выносить на двор, на пастилку, на солнце.
Стали прыводить военного врача. Ён мне ужо какие-то таблетки давау.
И – А до этого ничем Вас не лечили?
Р – Нет, нет, нет. Ляжала и усе, никто. Дай жа мо у два дни раз хто есци
прыносиу. Хкто там, хозяйка тая ляжыть, мо яна кали прыносила, корова то была. Так я
ляжала, а детей девять и усе ляжали упокат, а я десятая.
И – Скажите, а мылись Вы как?
Р – Як?
И – Мылись как?
Р – Когда были у партизанах, это мы были у Тюглятине, а у Плюсне была баня. И
там таки дядька палиу баню. Мы ходили по очереди у эту баню, яна у дярэуни была.
И – А сколько раз в месяц?
Р – Ой, ой, дай жа
табе сказать не могу скольки раз. Ну, кали-никали зрэдку
ходили у баню. А ужо тут, як прыйшла я, так тут у кажнай дярэуни. У дярэуни не
спалена была, была баня, тут ужо было можна памыться и усё.
Ну, тётке дали колхозную стопку. И прыйшла яё племянница, брали под
Могилёывом на акопы. И прыйшла яшчэ моя адна сястрёнка, семью яе спалили, а
дядьку забрали у Германию. Ён провожал солдат через вот варшавку, и яго злавили
немцы и адправили у Германию. Яго два раза лавили, ён уцёк э Осипович, яго абратно
злавили, били. Ён прыйшоу з Германии у гэту стопку, яго дачка Катя, Галя, гэта, я и
этот дядька и тётка. Ишчэ быу маленьки мальчик – сирота. Матка помёрла от тифу, а
батька на фронте быу. И мы усе у гэтай хаце были. Этот дядька вечаром паеу во так,
облокотился на стол, закашляуся, закурыу, упау и помер. Это мамин брат тоже быу.
И – Скажите, а Вы замуж когда вышли?
Р – Ой, я вышла уже в 46-ом.
И – А мужа знали в войну?
Р – Откуда я его знала? Сам Коля с беженцев. Их у войну прислали в Смоленск,
туда, целую деревню семей было тут. У них там вся деревня была размяшчона у этом
во, у Камисарово во тут е, у Дороганово. А он пришёл с фронта раненый, по
инвалидности, ну, вот, вот такие.
И – А как Вы с ним познакомились?
Р – Ну, как, ну, уже я первый раз голосовала у этом, у деревни. У деревни, у
Дороганове. Уже мне восемнадцать год, восемнадцать год…
И – Это Вы после войны уже?
9
Р – После войны. Ну, вот и вышла за солдата. Что ён ранены, вышла, ён таки
несчасны, одинокий и я. У яго мачеха была, таки бедны. Поженились, жили и усё.
И – А в войну Вы с кем-нибудь так вот дружили, чтобы друг друга
поддерживать?
Р – Нет, нет.
И – Чтоб одним не быть.
Р – Нет, ни с кем не дружили, не якой дружбы, ни якой заводиловки, ничего.
Жила-жила с этой девочкой у них...
И – Вы знаете, может быть, какие-нибудь истории, когда влюблялись, когда
искали друг друга?
Р – Неа.
И – Не было?
Р – Ничога этого не было. Было тольки адно гора, слёзы и усё.
И – А детей, дети не рождались?
Р – Як дети родились, родился у мене Толик у 47-ом году…
И – Нет, я имею ввиду во время войны.
Р – Ой, нет, нет.
И – Были такие случаи?
Р – Как, у мене?
И – Нет, не у Вас, просто случаи какие-то, может, Вы знаете?
Р – Была у одной женщины, он быу командир роты, у их быу ребёнок, у клубе
яна жила з этым ребёнком. Потом была женщина, которую я знаю, родила у партизанах,
он умер, этый рабёнок. Ну, вот такое было.
И – А как они рожали, кто помогал в партизанах?
Р – А у партизанах сам командир бригады быу Шуба – военный врач, военны
врач. Потом, это, ну, яшчэ что сказать, вот забылася фамилию, была женский врач. Ён
это очень занменитыя откуда-то были. Были ж врачи, были в этом, в отряде. А сам
Шуба, сам Шуба, яшчэ быу таки. Я чыстила на кухни картошку, а по гравейке стоял
домик, в том домике ляжали партизаны. И вот, знакомы партизан ходил на задание, яму
оторвало пятку, а у яго нога заразилася. Когда я принесла котелки, четыре котелка туды,
раненым есци, это было у декабре. И ён пилой резал яму ногу. Вот он пилиць вот так
ногу яму, а ён счытае. А тогда я прыйшла яшчэ, а ён гаворыць:
- Снег идзе, так счытай…
10