Куриленко Татьяна Матвеевна

Куриленко Татьяна Матвеевна
Р – Может вы сядете к столу писать?
И – Да мне вообще писать, вообще, ну, как бы. Да не надо за стол. Можете говорить.
Р – Ыгы. (Пауза) Вот. Фамилия моя – записывайте – Ку-ри-лен-ко (по слогам), после «р» «и», Куриленко,
Р - Татьяна (Пауза) Матвеевна,
Р - 1919 года рождения,
Р - Белоруска, (Пауза)
Р - Ну, раньше писали, что партийность, а сейчас мы не пишем, вот.
И –Где Вы были во время войны?
Р – Во время войны я была на фронте. Второй Белорусский (Пауза)фронт.
И –А кем Вы были?
Р – Секретарь политотдела 413 –ой стрелковой дивизии.
И – А как Вы оказались на фронте?
Р – Как: когда уже напор шел немцев – все люди разбегались кто куда. Я тогда решила
пойти на фронт, во.
И –А где Вы жили до войны?
Р – До войны – в Западной Беларуси.
И – А где?
Р – Слоним.
И – Слоним!?
Р – Слоним. Город Слоним. Я там училась. Там я гимназию польскую заканчивала.
(Пауза)
Р - Там начала работать на педагогической работе. Когда Советская власть туда пришла.
Это ж Западная Беларусь была. Вот. Так они эээ начали открывать школы. И школы
начали работать в основном на русском языке. Ну, надо было кончить подготовку. Вот я
там курсы окончила, первые педагогические. И сразу начала работать. Работала до самой
войны. Война началась – я оттуда бежала. Полным образом бежала. У меня осталась там
мать-старушка, сестра, вот, конечно, двоюродные сестры. А я вынуждена была. Я ж уже
тогда уже в комсомол вступила. А тогда знаешь, какое гонение было?
И – Знаю. Ага.
Р - Тогда же это считалось, вроде, чуть ли не предательством (Смеется). Ну, так надо всем
узнать всех, кто присоединился к советской власти и к советским вот этим организациям
общественным, все уже думали оттуда. Иначе бы их там, знаете, расстреляли, когда
1
немцы пришли. Ну, вот и я таким путем попала на фронт. Вот с тех пор я была эээ…
Работала я сначала в Сталинградской области, вот, это Сталинградская, да, называлась
тогда, да, правильно, Сталинградская, под Сталинградом. (Вздыхает) Ну, была воинская
часть, я в воинской части работала секретарем, воинской части. А потом, когда уже под
Сталинград начали немцы подбираться, я уехала (Голос дрожит) с воинской этой частью
на фронт и была все время на фронте: куда они – туда и я. Работала секретарем в
политотделе дивизии, 413-ой стрелковой дивизии (Пауза).
И – Ну, а какие у вас впечатления, такие самые яркие?
Р – Ну, самые яркие впечатления – (Усмехается) это ужасы. Ужасы, которые пришлось
видеть. Ведь тогда, это ж было внезапное нападение немцев. Это ж не было же, был даже
заключен, так сказать, перемирный такой договор. Потом они внезапно напали. И,
конечно, перемесили все на свете. Очень много было убитых. Страшно было. Наша армия
не была готова. Вот, с ходом же войны готовились. И поколение беспрерывно шло,
беспрерывно, потому что после каждого боя все поле было устлано, вот, погибшими.
И это… Ой, такое было впечатление страшное, я думала сначала, что не выдержу, что
с ума сойду. Просто страшное было впечатление. Но, естественно, потихоньку,
потихоньку, как-то все это (Пауза) уже, знаешь, начала, начиналось привыкать,
привыкала. И так я выдержала до освобождения, обратно. Когда уже мы, сначала мы
отступали, а потом мы уже начали наступать. Когда уже пошло наше наступление, уже
было веселее на душе.
Понимаешь, у меня же здесь осталась мать, сестра. А они то были на моем иждивении. Я
работала, а мама уже пенсионерка была, вот. И получала пенсию. Отец мой учителем был.
Мама по отцу получала пенсию. И они остались - пенсии уже нет. Это ж другая власть.
Никакой пенсии не было. Я вот за них так страдала в это время. Пока, я не, не, не
освободили, вот, Слоним. Я ж отсюда уходила. И, когда я уже встретилась с ними. Да, не
Слоним. Это ж Слонимский район, а я работала: деревня Нижгири директором школы
семилетки тогда, вот. И, когда я уже с ними встретилась, уже мне легче было на душе. Я
уже спокойно продолжала проходить службу военную в армии.
Вот, такая, милая моя была, такие впечатления страшные. Особенно, когда мы
освобождали какие-то населенные пункты, когда наша дивизия освобождала, вот. И когда
войдешь в эту деревню, где никого-ничего нет, ни живой души. Потом смотришь: где то в
подвалах кто-то лазит, кто-то жив остался еще. Страшное впечатление было, страшное. Я
всегда после каждого вот такого захождения в населенный пункт, все искала, думала:
может, может мои сюда удрали, может то, может другое.
2
А тогда это же знаете, как было. Это ж была Западная Беларусия. И с приходом
советской власти в Западную Белоруссию началась перестройка, так сказать, на советский
лад. А тогда ж была буржуазная Польша. И вот два, так сказать, противоположных
взгляда на жизнь, на строительство. И было очень много предательства. Если ты уже
перешел и работаешь в системе, допустим, в какой то системе советской власти, то ты
уже считался тогда чуть ли не предателем. Понимаешь?
И – Ыгы.
Р - И, вот самое страшное для меня было пережить вот этот момент, пока я уже потом,
когда я уже получила эту информацию, что мои живы. А так я все боялась. Думала:
расстреляют, расстреляют, расстреляют. Вот это такое самое страшное впечатление.
Ну, а потом, когда мы уже встретились, все равно я продолжала, продолжала до тех
пор, пока война не закончилась. Я работала в политотделе 413-ой стрелковой дивизии.
Это можете записать, если будете где-то, вот. Секретарем политотдела. Я писала
информацию, вот. Потому, что после каждого наступления, выступления надо было
давать информацию эээ руководителям фронта, вот. Так всегда я сидела, собирала все эти
данные с полков, от этих, от эээ, от эээ индивидуальных этих… Как слово, позабывала эти
слова, военные названия. (Пауза) Полки, потом отделы были самостоятельные, вот.
Значит, всю эту информацию я собирала. Писали мы всегда донесения в полк. Отчеты,
после, особенно, боя, вот. Все это требовало очень большого напряжения и мысли, и
внимательность, что б все это было так аккуратно сделано, нигде никаких ошибок было.
А, ведь было много людей погибло, которых даже никто нигде не знал, где и что, нигде
не собрано было никакого материала. Это было очень такой тяжелый период. Особенно
когда было быстрое, быстрое такое продвижение, тогда никто не убирал наших. И мы уже
идем, а впереди уже прошла такая коса. Уже погибло много. Лежат, разлагаются. По ходу,
кто смог, у кого лопатка была, там его и закопали. Кого увидели, что лежит не закопан.
Очень тяжелое впечатление.
Конечно, женщине на фронте - это не женское. Это не женское назначение. Но,
единственное, то, что женщины были сестры милосердия, вот. Работали в этих (Пауза), в
полках были и в батальонах отдельных, отдельные батальоны были, вот. Саперный
батальон, там, еще каких специальных военных назначений, вот. Ну, тяжело было,
конечно, женщине. Это не женское, не женская доля, и не женская работа. Но, к
сожалению, на фронте сестры милосердия в основном были сестры. Были и мужчины, вот,
которые санитары. Они, в основном, соби… эээ, чем занимались: собирали убитых,
старались захоронить их где-то, собирали больных, раненых уже отвозили туда, в тыл
уже, в батальон выздоравливающих. Ну, вот такое было. А женщины уже, в основном,
3
ухаживали, кормили, старались что-то там сделать, поддержать, ухаживать. Вот, такая
была работа женская.
Ну, и, конечно, женщина всегда старалась. С нами даже (Усмехается) такую работу
проводили. Сам командующий встречался с женщинами, командующий фронтом,
дивизий. И, как бы, наставление такое давал, как мы должны помогать им выживать,
поднимать настроение, вот. Никогда не хныкать самой, хотя тебе может плохо и все. Чтоб
мы всегда были с улыбкой, что б мы всегда улыбались им, чтоб мы их поддерживали и
все. И, конечно, женщина сыграла большую роль, потому, что это все-таки моральная
поддержка. Большая, большая поддержка моральная была, если, вот, где-то в батальоне
или, допустим, там, в дивизионе были женщины. (Пауза)
И – А как, вот, женщины умели все-таки, вот, выживать? Вот Вы сами говорите, что это
не женское дело.
Р – Нет, не женское.
И – Но они выживали.
Р – Выживали.
И – Еще умудрялись даже подымать настроение.
Р – Вот. Настороение. Да.
И – Вот как это получалось?
Р – Ну, как получалось – это сила воли. Вы знаете.
И – Сила воли…
Р – Меня держала сила воли. Чем… Я только переживала за мать. Что я оставила, бросила.
Потому что тогда это ж Западная Белоруссия, сами они были здесь. А я уже работала. Я
сама с Западной Беларуси. Пришла советская власть к нам туда, в Западную Беларуссию.
Это до войны еще. Ну, там уже прижились как-то. Уж пару лет было при советской
власти. Уже привыкли. Уже все это шло нормально. Ну, вот я начала работать директором
семилетней школы в Нижгирях. Нижгири такие, Слонимского района. (Пауза) И оттуда я
по сути дела сбежала, когда началась война. Я уже не могла встретиться с родителями, с
мамой. Мать и сестра у меня были, вот. Отца не было. Отец уже умер. Отец мой тоже был
учитель, вот. Вот мой отец и мама. (Пауза) Мама тоже была учительницей. Только она
работала с детьми самого младшего. А отец заведовал народным образованием, даже. В
отделе директором был. Тогда они директора пастухом называли. Вот. Заведующими,
заведующий. Вот такая моя краткая, очень краткая поверхностная биография.
(Помехи в записи)
Потому что тогда надо было устраиваться, перестраиваться на, так сказать, несколько
другой лад политический. Потому что, это надо было антирелигиозную работу проводить.
4
А у нас это, никто этим не занимался. У нас такая работа, что в Западной Беларуси, при
бывшей Польше, не велась. Наоборот – все верующие. Католики шли в костел,
православные шли в церковь, эти, татары шли в мечеть свою. Каждый имел, так сказать,
свое назначение, куда ему надо по своему вероисповеданию, по своему, так сказать,
пониманию, вот, вселенной. Идти туда, в то, в то так сказать, туда, в то заведение, где он
мог помолиться. Вот такое было. А тут же началась совсем другая работа. Велась, в
основном, антирелигиозная работа. И это было самый трудный участок работ. Потому
что, сразу прийти, чтоб так отвлекать от религии.
Это очень трудное было дело. Во первых, обряды очень красивые. Вот два обряда:
венчания, исповеди, потом, знаете, крещения. Это все такое, что это создавало такую
приятную атмосферу в семье, вот. Все ждали этого. Это как великое событие в жизни
человека было. А тут вдруг все (Свистит) этого нельзя, это не надо и все. И, вот, трудно
было: вот праздники приходят – надо идти на работу, никаких праздников. Были, вот, так
называемые, гражданские праздники, то есть советские назывались, вот. Вот октябрьской
революции, там первого мая праздновали, там, Восьмое марта еще был, признавался такой
женский праздник. Вот такая была история. Конечно, перестройка эта проходила очень
туго и очень тяжело, особенно в плане религиозного воспитания. Антирелигиозное
воспитание никак не приживалось и не давало хороших результатов. Таких, каких
требовалось в то время от большивитского воспитания. Вот. (Пауза)
Сейчас, конечно, то есть, мы не чувствуем это. Сейчас совершенно поменялось
настроение, поменялась атмосфера эта. Нет вот такого гонения. Нет изживательства за то,
что ты, допустим, ходишь, может, не в церковь, а в мечеть, вот. А те, кто в мечеть ходят
не гоняют тех, кто заходит к ним туда посмотреть, вот. А раньше это вот была такая
атмосфера, очень трудная для жильцов любой местности. (Пауза.) ( Тихо.) Вот такая. Это
все мы пережили, слава Богу. Многие погибли в годы войны, вот. И тех, кто, может, так и
сильно храбро настаивал на перестройке. И тех, кто старался как то придерживаться тех
канонов жизни, которые были заложены уже с детства, верований в церковь. Тогда ж
преследовалось. Даже учитель не имел право идти в церковь. Ну, глупость была большая,
вот. Ну, ааа, а мы жили в Жировицах. Там же какая церковь. Были Вы в Жировицах?
И – Да.
Р – Какая красивая. Она красивее, эээ, Даниловского собора московского. Я в московском
соборе побыла. Все: « Ой какой, какой, какой!» А я говорю: «Поедьте, посмотрите какая
церковь в Жировицах.» Очень красивая церковь, богатая. Вот этот купол, с этими
звездами. Особенно когда, вот перед Пасхой зажигали там на этом куполе вокруг, там
5
значит, эти свечи. И как этот, этот купол голубой со звездами всегда. Я в полном восторге
всегда, когда туда. Когда гуляю туда, в Жировицах, я туда бегу помотреть в церковь.
Там у меня родители похоронены. Я ж сама з Жировиц. Вот они - мои первые
университеты. (Усмехается) Там я заканчивала школу на выезде, эээ, в Слоним по дороге.
Там стоит на горочке школа яшчэ. Яшчэ даже сохранилась старое здание одно. Вот такая.
(Пауза)
И – Скажите, а было ли такое понятие, вот, ну, на фронте, вот, среди женщин, как
женская дружба. Вот, между женщинами. То есть война, вот, все работали, конечно,
такие условия жуткие. Но было ли, вот, какое то, ну, что ли, женская дружба, вот,
поддержать друг друга в каких то там моментах.
Р – Ну, это, это было там, где было несколько женщин. А здесь… А ведь очень много
было, где одна женщина среди мужчин. Вот тут уже было сложнее.
И – И как? (Усмехается)
Р – Вот не помыться , не подмыться женщине. Вот это был очень трудный такой, эээ,
период. И, и тому, кто попал в такую ситуацию. Ну, вот, например, я в политотделе одна
женщина.
И – И как Вы выживали в этой ситуации? (Усмехается)
Р – Ну, вот так и выживала. Меня очень уважали. Был у нас такой помощник по
комсомолу начальника политотдела дивизии. Азербайджанец он или еще какой то, может,
уже я не помню. Вот бывало: «Татьяна Матвеевна пришла! Встать всем!» (Смеется) Он
всегда вот такой, вот с такой шуточкой настроение поднимал. «Мешки, встать! Татьяна
Матвеевна пришла!» Ну, и они относились ко мне очень хорошо. И я их уважала всех. И с
ними тоже считалась и помогала им еще. Так что, это тоже зависит от того, как люди, эээ,
так сказать, сработаются, вот. Я ему много писать помогала эти донесения. Потому, что
были такие, что еле-еле он там писал что-то, мог что там, пару слов написать. А ему надо
отчитаться. Так я за них все писала. Они уже мне говорили, наговаривали, а я писала.
Отчитывалась. (Смеется) Так подписывала их фамилию только и все. Вот, такие дела
были.
Но тоже, несмотря на все эти сложности, все трудности, женщине только трудно было
там, где не было возможности воды где-то почерпнуть. Подмыться надо, помыться надо.
Вот, вот это было самое трудное. А когда уже где-то проходил отряд на территории
какого-то населенного пункта, тут уже, где вода. Уже тут, тут было легче. Тут уже
совершенно по другому. Уже найдешь где-то угол, где можешь привести себя в порядок,
вот.
6
Ну, а так ко мне относились очень хорошо, очень. Я всегда всех вспоминаю с большой
благодарностью и, в то же время, с великим уважением к ним. Ну, много погибло
хороших политработников. Особенно политработники погибали. Когда, вот, шла
подготовка к наступлению, значит, все политотделы это проводил такую
разъяснительную, воспитательную работу. Это основная задача была политотделов. Все
работники политотделов, все обходили по воинским частям. Шли прямо в эти, эээ,
подразделения, шли прямо в эти, в полки, шли, в эти, в гарнизоны, шли там, в еще более
мелкие эти части. Потому что это, полк всегда делился на роты, на эти самые, звенья
какие-то. Я уже позабывала эти даже все названия. И туда надо было идти, и там надо
было проводить разъяснительную работу, и как-то поддерживать настроение, дух
поднимать, эээ, вот. Ну и, и все это. Не знаю. У меня это получалось. Я, как-то, видимо,
как педагог, так находила с ними контакт. Меня очень уважали, очень. А уже, если бой
закончится, и возвращаются с боя, так что каждый из них что-то несет в своей, в своем
этом, в своей сумке военной. Что-то для меня. Уже где-то что-то он добыл. И что-то
несет. Кто-то коробку где-то конфет. Кто-то так что-то достал. Кто-то какую-то красивую
вещичку какую-то такую из туалета женского. Каждый что-то такого приносил.
Интересно было и не скучно. И я скажу, что я даже не заметила, как быстро мы
продвигались. И тут уже я пришла и встретилась со своими родными: с мамой, с сестрой,
с племянницами, вот. И попала сюда уже, в Слоним. И уже совершенно другое настроение
тогда было. Я еще (Пауза) с полгода прошла с нашими частями, прошла уже во
Владивосток. И оттуда уже был приказ тогда учителей, находящихся в армии, освободить
для работы в освобожденных районах на учительскую работу, на педагогическую.
И – И Вас направили?
Р – И меня, и меня отправили. Я приехала уже в этот, в Минск, эээ, в министерство
просвещения. Тогда была Улалова этим, президентом, не президенты, тогда назывались.
Эээ, как же это?
И – Председателем?
Р – Не, не председатель. (Пауза) Может, вспомню. Министр. Министр, вот. Ну, пришла я
туда и меня сразу направили в Слоним. (Пауза) Надо было восстанавливать школы.
Сначала направили меня в ОБЛАНО Барановичское. А потом с Барановичского ОБЛАНО
переправили меня в Слоним, в этот, эээ, в ГОРОНО. Я туда уже в Слоним приехала. Ну,
помогала организационную эту работу провести. А потом пошла: «Тамара, я говорю, я
хочу в школу». И пошла – была там директором школы. Тогда не директора назывались, а
завшколы, вот. (Пауза) Ну, вот, там проработала я больше года, даже больше. И потом
уже пошла по своей конкретной специальности. Начала готовиться к работе в ВУЗе. И так
7
уже и пошло. (Пауза) Вот такая история длинная, конечно. Это так быстро рассказала, а, а
это шло, шли годы, шли месяцы, вот. Ну…
И – Скажите, а вот на фронте. Такое тоже понятие «женская красота». Как, вот? Ну, вот,
Вы. Теперь так, это всякие косметики, там, такое. А как, вот, в условиях войны это
получалось у женщины?
Р - В условиях войны это было все очень сложно. Во-первых, никакого косметического
(Усмехается), косметических принадлежностей ты не имел. Ты имел только природу. И
вот от этой природы ты мог только черпать. Какой-то сок выжать, где-то яблоко, вот. Там
ящчэ, эээ, этот. Свеклу, там, это сварить, там, если попадало. Тоже ж не всегда это было.
Это было очень трудно. И поэтому наши офицеры, которые в основном, эээ, руководили
наступлениями и в боях были непосредственно там с солдатами. Если где-то что-то они
сумели добыть, в результате, как, как это, как добытчики, (Смеется) они тут же
приносили. Например, какой-то кусок хорошего туалетного мыла. Помыться же надо.
Заварят обыкновенное мыло, вот такое стиральное. А этого ж не было. Это ж война, вот.
Или там где-то нашел какую-то, чью то косметичку. И там в этой косметичке что-то
нашел, принес. Ну, вот, такая была. Конечно, для женщины… Война – это не женское
дело. Женщине очень тяжело, очень тяжело. Несмотря на то, что относятся, эээ, в
воинских частях все офицеры. Все очень бережно. И все заботятся и все. Но, тем не менее,
все-таки… Для нас нужна, знаете, хорошая вода, теплая, вот. Помыться, подмыться надо,
вот. Ну, и, и как-то поменять одежду. А там же где ты, где ты, где ты постираешь? Иногда
месяцами ходил в одних и тех же трусах. Было очень тяжело.
И - А одежду где Вы брали? Выдавали Вам?
Р- А как же. Военная одежда: брюки.
И – Брюки?
Р – Брюки, да. (Пауза) Брюки, гимнастерка. Где-то у меня некоторое есть. Да, где они
лежат, то сейчас не, даже не помню, вот. Так что это все, все, все обеспечивали. Ну, и
обыкновенные эти «скороходы», ботинки. (Пауза)
И – А одевали, как мужчин?
Р – А как же! Все. Мы ж на довольствии. Все. Обед, все так же, как и с офицерами вместе
и с солдатами. Где кто был, в каком взводе был, то значит вместе со взводом. Если ты
был, если я была в первое время в этом, в политотделе. Не, не, не в политотделе, в
политотделе я уже потом. Сейчас, как же назывался… Вылетело название у меня. Ну,
типа, как батальона, но это был, по-другому назывался. Другая, другое назначение было,
вот. Ну, там командир есть, там есть офицеры, которые работают в этом. А, уже в, когда
попала в политотдел, там у меня была совершенно другая жизнь была. Во-первых,
8
политотдел намного идет дальше от фронта, от наступательной линии. Тут уже и
помыться есть где. Пристроиться можно где-то в деревне. Дислокация происходит, как
правило, где-то в какой-то, в каких-то домах. Там уже и вода есть. Там уже можно,
знаешь, пристроиться и себя привести в порядок, вот. И. уже, кухня тут идет. Поесть
можно лучше. А там, что ты там схватишь с собой. Всухомятку или, или в кофивочек чтото возьмешь - все.
Конечно, война – это не женское дело. (Вздыхает) Но, к сожалению, наши женщины
молодцы, они очень хорошо себя показали в годы войны. Очень, очень. Я даже
поражалась их, их вот такой, эээ, готовности в любой момент найти правильное решение
и выход. Очень хорошо. Разумные. (Пауза) Я в восторге от наших женщин. (Пауза)
Смелые, боевые. (Пауза) Хорошо. Это очень хорошо. Хорошая подготовка. Вот, я думаю,
что такую подготовку, надо что б велась она систематически в этих, в учебных
заведениях, где учится сейчас молодежь. Каждый должен быть готов, вот. Потому что мы
находимся в окружении не очень благоприятном для нас. Мало ли что может случиться.
Никто, кот мог предполагать, что вот так внезапно начнется такая страшная
кровопролитная война. (Пауза)
А там страшно, ой, как страшно. Я первое время, как везли этих, раненых, подбирали.
Батальон выезд, выезд, есть такой батальон выздоравливающих. И они, в основном после
боя, проходят по полю, где было сражение, на полях сражения, и собирают убитых,
хоронят. Эээ, больных, раненых забирают. Где-то стараются определить. Где-то, когда
шло наступление, так там уже, где дислоцировалось какое-то лечебное учреждение.
Вывозили только в деревню. Вывозили в деревню, и в деревне подбирали с поля боя и
вывозили в деревню. А там уже кто-то с людей помогали (Пауза) этим раненым. Очень,
очень трудно было. Особенно когда наступления было вот такое, последние наступления
были очень подготовленные, продуманные. (Вздыхает) И шли с таким натиском большим,
что немцы уже не знали, как бежать. Они очень уже боялись. Потому что очень много их
побито было, очень. Ой, бывало, идешь, лежит вот такой, а еще живой, а, а. «Кум, кум.
Кум…» - зовет там по-своему что-то, что-то просит. Подойдешь к нему, а что, что ты ему
поможешь, что поможешь, когда ничего? Показывает, что выпить хочет. Раненых тоже
очень много было. Я даже не знаю. Конечно, наши застреливали их. Я уже не говорю, в
основном добивали их всех. Никто не подбирал их раненых. Своих не успевали. (Пауза) А
их, что ж. (Пауза) Конечно, страшно. Ой, война страшное дело. Не дай Бог. Я первое
время думала с ума сойду, не выдержу. Я очень боялась, сначала, как увидела
окровавленного всего человека, залитого кровью, что не видно было кожи даже – все
9
позасыхало на нем, как какая-то кожура такая, все лицо залитое, все, и тут, и сам он весь,
и все, и вся одежда. Страшно. Очень страшно.
Конечно, война – это не женское дело. Мы привыкли к такой, к такому теплому
взаимоотношению между людьми, между родителями, детьми, вот. И в семье как-то друг
о друге заботились, думали, помогали, делились. А на войне, знаешь, это очень надо быть
суровому человеку. (Пауза) Страшно. (Пауза) Вот, ну, пусть он, пусть он, немец, но как
его убить, если ты встретился с ним. Если ты лоб в лоб встретился. Он тебе враг, и я ему
враг. (Пауза) Это страшно. (Пауза)
И – Скажите, а вот любви было место на войне?
Р – Ну, знаете, любви было место уже в этот, в период относительного застоя. (Пауза)
Относительного, когда уже прекращался бой, и когда вот уже прошла уборка всех убитых.
Захоронение ж надо было. Вот тут уже могло быть какое-то, какие-то такие более близкие
любовные встречи. Вот. Ну, вот так вот. Конечно, там любовь уже была более черствой.
(Усмехается) Единственное, может, кто-то к кому-то проявлял какую-то симпатию,
заботу, помогал там, делился чем-то. (Пауза)
Там же ничего нету, понимаете? Фронт есть фронт. Все то, что выдавалось – это мизер.
Солдаты голодали. (Пауза) Особенно, когда было вот это последнее такое стремительное
наступление наших войск, тогда страшно было. Очень тяжело. По несколько дней не ели,
не было кухни, отстали, вся, все, это, продовольствие отстало. А тут немцы бежали, надо
ж было сразу за ними мчаться всем. Весь фронт продвигался очень быстро. Может где-то
только, как говорят это, водитель въезжает в лес: «Останавливаюсь там! Разбежались по
кустам! Через пять минут, чтоб все были у машины!» (Смеется) Или там: «Через десять
минут, чтоб все были у машины!» Хорошо у кого были часы, а часов же не у всех же, не
было. А бегать в кусты надо. Ой, это сейчас смешно. (Усмехается) А тут присел – идет
мужик, а он: «Сиди, сиди» (Смеется) И так, когда у нас бывают встречи. Еще если со
своим встречаемся, с кем на фронте, вот уж до того насмеемся, вспоминая разные
моменты такие. (Пауза)
И – А, если было свободное время, как проводили его?
Р – Ну, свободного времени было мало.
И – Мало?
Р – В свободное время надо было постирать. Всегда помыть, эээ, что-то подобрать, где-то
что-то. Там же так же все носилось и рвалось. Надо было где-то это. Так они уже мужики
бегут уже к женщинам: «Слушайте, там, Татьяна Матвеевна». Или, как они меня иногда
называют, «наша мама». «Наша мама», помогите мне, ну, вот тут у меня, вот тут мне
разорвалось, тут мне надо». «Ну, давай зачыню тебе там это». Все ж, это ж все рвалось,
10
все ж гнило, полков сколько ж было таких наступлений, где надо было продираться
кустами, тихонько, чтоб нигде не шелохнулось ничего. Когда наступление это- это очень
тяжелый был момент в жизни фронтовиков. Очень тяжелый! Потому что это ж все
делалось, надо ж было сначала выйти на ту полосу, с которой уже можно было стрелять и
участвовать. А как добраться? А немцы ж тоже охраняют свою сторону. Очень, очень
опасно, очень страшно. Ну, после боя уже такая отдышка. Те там себе отдыхают немцы, а
тут мы уже отдыхаем. Затишье уже. Относительное затишье – так называлось. (Пауза)
И – А какие-то вечера делали?
Р – Ну, вечары…
И – Ну, как бы самодеятельность или что-то такого.
Р – Ну, так клуб то был самодеятельности, но он был от нас в трех километрах от фронта.
был там, да. Этот не клуб, а он же движущийся. Да? Да. Были работники вот у нас,
которые проводили работу воспитательную и все. И иногда и привозили, фильмы какие-то
показывали, вот. Свой был движок. Ну, и потом еще иногда привозили что-то – это только
в период относительного затишья. Когда ни немцы не стреляют, ни наши не стреляют.
Это, вот, был некоторый промежуток такой. Ну, смотря к чему готовились. Если к какомуто очень серьезному наступлению готовились, то где-то там несколько дней, а потом шла
подготовка уже. Подтягивали силы, подтягивали амуницию, подтягивали, вот,
боеприпасы какие-то, еще продукты, все это заготавливалось. А потом уже назначался
день открытия фронта, боя и наступление. Тогда уже началось так, обстрел
беспрерывный: то туда летит, то оттуда к нам, то туда, то к нам, то туда, то, вот. Ну, кто
выдерживал, какой, какая сторона выдерживала. Если выдерживали мы в идеале. Тогда
наступление уже шло наше. А, если было так, что и нам надо было отступить, то тогда
они шли на нас. Вот так шло. Так вот фронт действовал. А потом, после боя, надо ж было
собрать всех захоронить, сколько лежало. Мы всегда добросовестно относились, вот наша
сторона, даже и к немцам: всех убитых немцев тоже захоронили, закопали и все. А там же
они лежат, разлагаются. А было же это в основном, основные бои то были весной.
Сражение самое страшное было всегда. (Пауза)
И – Сколько человек у Вас было в дивизии?
Р – Что?
И – Сколько человек, примерно, было у Вас в дивизии?
Р – Где?
И – В дивизии.
Р – Хм, в дивизии, я не знаю. Много.
И – А как?
11
Р – Там же ж различные еще ж были: были полки, было два-три полка. Допустим, пехота.
А потом же ж еще, вот эти всякие другие воинские, эээ, ну, саперы, там еще. В
зависимости от того где, по какому направлению шли. Были нужны саперы – нужны,
значит, саперы должны быть. Медики - нужны? Нужны, значит военные медики, вот.
Медики везде. По каждому фронту, и по каждой, с каждой воинской части. Какую бы
задачу не имела воинская эта часть, но медики всегда были у них в составе, их. Вот. Ну, и
потом же был и полевой еще и госпиталь. Но это уже подальше. Уже потом, когда
подобрали всех этих раненых, и которых надо было, можно вылечить. Главное, что они
будут жить. Ну, таких вывозили немножко туда, в госпиталь подальше уже. А фронт
продвигался. (Пауза)
А потом, когда уже кончалась эта вся, эта бойня, тогда шли специальные отряды по
уборке убитых, вот. Очень много же оставалось не захороненных даже, пропавших без
вести. Это я уже сама там видела такие. Это страшное дело, конечно, для родственников.
Это ужасно, информацию, если вот такую, получали. Нет при нем ничего, никаких
документов и не известно. Нашли, нашли – человек наш, в нашем обмундировании. А кто
он, что он? Ну, допустим, кто бы он ни был рядовой, или он там сержант, или он там, эээ,
или он там лейтенант – все равно. Надо ж были документы. А документов нет - и не
знаешь. Очень много погибло без вести. И поэтому многим сообщали, погиб, вот, не
известно в каких обстоятельствах, обстоятельствах, где, где захоронен, тоже отвечали
очень многие многим так родственникам, что, ну, похоронили и похоронили. А кто он,
что он? Документов же никто не имел при себе. Хорошо, если там, раньше ничего не
было, а потом выдали сюда всем такие медальоны. И в этот медальон закладывалась
фамилия имя отчество и, эээ, этот, так сказать, адрес домашний, вот. Ну, а многие ж так и
сбросил этот или кто-то снял. Поэтому много вот так, когда некоторые разыскивали,
пропал без вести, я всех успокаивала: «Обождите. Еще, может, придет такое извещение».
И рассказывала, что вот такая обстановка, что даже сорвали с него, выбросили этот
медальон его, в котором было написано, кто он. И все, и не знаешь, может, его потом
найдут. Успокаивала родственников освобожденных, на освобожденных местах, где
освободили, и вернулся кто-то с боя домой. Ну, конечно, война – это страшная вещь. Не
дай Бог, чтоб она когда-то повторилось. (Пауза)
И – Скажите, а вот отношение к советской власти. Вот, Вы освобождали районы. Какое
там было отношение к советской власти?
Р – Я, я должна сказать…
И – А вообще, на фронте, вот?
12
Р – На фронте, я скажу, что было очень хорошее. Вот, наша вся территория, наша, вот,
белорусская вся – очень было, добро относились. Бывало, в деревню, как только воинская
часть придет – бегут эти бабки с ведрами. Кто принесет молоко бежит напрямо к этому, к
этим, к машинам, где сидят солдаты. Кто-то квас несет, кто-то там что-то какую-то
колбаски кусочек несет. Вот с удовольствием, настолько доброжелательно относились и
были настолько заботливы. И уже видимо особенно это проявляли те, чьи родственники
или близкие тоже были в армии. Вот, может, Вы там, там встретитесь, вот такого, такого,
может, - это мой сын, а это мой брат – и вот такое. Вот, просто со слезами. И мы плакали и
они плакали. (Пауза)
Позднейший период этот очень интересный в смысле, так сказать, познания себя и
людей. Себя познаешь в такой обстановке лучше. На что ты способен. Что ты можешь
перенести, а что не можешь. Это, это великая школа. Великая школа, которая, дай Бог, что
б только не повторялась. (Пауза)
Тяжело. А потом тоска по родным. Я ж уехала – ни мои не знали ни где. Я же жила до
прихода советской власти в Западной Беларуси.
13