Document 3768017
advertisement
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ ФГБОУ ВПО «БЛАГОВЕЩЕНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ» Кафедра литературы ЛОСЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ – 2012 Материалы региональной научно-практической конференции БЛАГОВЕЩЕНСК – 2012 1 ББК 83.3(2 Рос-4Аму) Л 79 Печатается по решению редакционноиздательского совета Благовещенского государственного педагогического университета Лосевские чтения – 2012: Материалы региональной научно-практической конференции / Под ред. А. В. Урманова. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2012. – 224 с. В сборник включены доклады по актуальным проблемам литературного краеведения Приамурья, прочитанные на состоявшейся в Благовещенском государственном педагогическом университете региональной научнопрактической конференции, посвящённой памяти известного на Дальнем Востоке учёного-краеведа А. В. Лосева (1927– 2002). Большинство авторов докладов и научных статей – члены авторского коллектива «Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI веков» – исследовательского проекта, поддержанного РГНФ. Книга адресована историкам литературы, преподавателям и студентам вузов, учителям средних учебных заведений. Издание осуществлено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ «Литературное краеведение: создание фундаментального историко-литературного труда – Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI вв.», проект № 11-04-00087а. ISBN 978-5-8331-0250-3 © Благовещенский государственный 2 педагогический университет, 2012 3 Раздел 1 ВСПОМИНАЯ А. В. ЛОСЕВА 4 И. Д. ИГНАТЕНКО секретарь Правления Союза писателей России, председатель правления Амурской областной общественной писательской организации «ЛОСЕВСКИЕ РАЗБОРЫ»: А. В. Лосев читает стихи амурских поэтов Заявленная мною тема, скажу это сразу, ни в коей мере не претендует на сколько-нибудь полное освещение особенностей мыслительного процесса такой многогранной личности, как Анатолий Васильевич Лосев. Это будут слепленные воедино фрагменты моего общения с ним, начиная с 1959 года, когда я стал студентом историко-филологического факультета БГПИ, вплоть до последних дней его жизни. Разумеется, общение в студенческие годы было наиболее частым и плодотворным. Особенно когда почти три года я был ответственным секретарём многотиражки «За педкадры», а Анатолий Васильевич членом её редколлегии, и наши встречи в редакции и типографии были еженедельными. Жаль только, что память штука весьма дырявая, и в её крупноячеистом сите задержалось не так-то уж и много фактов, связанных с именем Лосева, а тем более систематизированных в нечто цельное. Было и до сих пор остаётся общее впечатление от незаурядного ума этого человека. Об этом и расскажу сегодня, насколько мне удастся. Нечто подобное разбору шахматных партий, столь любимых им, происходило, очевидно, в мозгу Анатолия Васильевича, когда он читал стихи и прозу дальневосточных и амурских литераторов, начиная с XIX века и кончая современностью. Я говорю о людях известных, таких как Масюков, Волков, Синегуб, Стахеев, Чудаков, Матюшенский, Фадеев, Овечкин, Цирулик и Завальнюк. Обозревал он и творчество других современных ему прозаиков и поэтов, публиковавшихся на страницах областных газет и выпускавших 5 книги, в частности, Игоря Ерёмина, Николая Фотьева, Станислава Демидова, Олега Маслова. Не обходил вниманием Лосев и начинающих литераторов из студенческой среды, к числу коих принадлежали в ту пору Николай Недельский, Александр Филоненко и я. Только, в отличие от шахматных блиц-партий, Лосев не сосредоточивался на том, чтобы повергнуть оппонента на лопатки, а стремился найти в его строчках то самое жемчужное зерно, которое приходилось искать в известной почве. Отделение зёрен от плевел происходило в его мозгу безошибочно. Основой тому служила феноменальная память Лосева, помноженная на безошибочный художественный вкус. Помню, как удивляли нас, студентов, его реплики и комментарии к отдельным строчкам классиков отечественной литературы. «Эк, на кого замахнулся!» – содрогались мы, когда Лосев трунил над звучанием начала дуэта Татьяны и Ольги из оперы Чайковского «Евгений Онегин»: Слыхали ль вы за рощей глас ночной Певца любви, певца своей печали? Когда поля в час утренний молчали, Свирели звук – унылый и простой – Слыхали ль вы? Вряд ли шестнадцатилетний лицеист Саша Пушкин, создавая своё стихотворение «Певец», включенное затем Чайковским и либреттистом Шиловским в текст оперы, мог предположить, что когда-нибудь оно зазвучит со сцены, и первые же слова, положенные на музыку великим композитором, станут поводом для улыбки людей с изощрённым слухом, обнаружившим в деревенской тиши среднерусской усадьбы помещиков Лариных грозных представителей африканской фауны: «Слыхали львы…» Добавлю, что в 1964 году, когда мы оканчивали пединститут, мой однокурсник Валентин Догодайло поставил на сцене нашего института оперу «Евгений Онегин», для чего привлёк все музыкальные таланты Благовещенска. Это была 6 сенсация, которую никто не повторил и по сию пору. И мы, затаив дыхание, слушали первые такты музыки, предварявшие вступление к дуэту: «Слыхали ль вы»… И невольно вспоминали ремарку Лосева. Оказывается, наш наставник был прав. Явно слышались именно «львы». Наверное, именно потому, что с поэтическим слухом у Лосева всё было в порядке, прочитав в газете «За педкадры» моё стихотворение «Приамурье», которое я написал на пятом курсе, уже имея некоторую институтскую известность, Анатолий Васильевич усмехнулся. Я ждал критики, и она последовала. Приведу первую строфу своего стихотворения, написанного в подражание знаменитому «Приамурью» Петра Комарова. Ночь такая белая от инея, От луны, упавшей на межу. Приамурье, лишь тебе отныне я Сердцем и душой принадлежу…1 Анатолий Васильевич так прочитал начало моего стихотворения, что явственно прозвучало: «Ночь такая белая, а ты не я…». И сказал, что это почти самопародия, ибо действительно «ты» (Комаров) – это не «я» (Игнатенко). Спорить было бессмысленно и глупо. Затем Анатолий Васильевич спросил, отчего это луна упала на «межу»? Разве ей туда было легче попасть, нежели на широкое поле? Межа – место довольно узкое. Я слушал и не решался признаться, что луна упала на «межу» ради последующей, как мне казалось тогда, очень важной рифмы: межу – принадлежу. Не ручаюсь за точность цитирования, но смысл тогдашних «штудий» Лосева, обращённых ко мне, был именно таким: 1 За педагогические кадры. 1964. № 8 (183). 7 «Пишите стихи вслух. И читайте их потом тоже вслух. Поэзия – звучащее искусство. Фонема несёт смысл. Утратив звук, слово, как написанная буква, лингва, многое теряет. Мне кажется, постепенно молодые поэты каждого нового поколения стали писать стихи глазами, видя в них лишь смыслы и теряя в спешке звук, музыку, мелодию, интонацию… Только интонация и делает поэзию – поэзией. Не заблуждайтесь, что замысел решает всё. Добиться успеха можно лишь точным расположением отчётливо слышимых слов. Иначе говоря, содержание без формы лишено жизни. Я имею в виду достойное содержание и добротную форму… Есть заблуждение, что белый лист бумаги всё стерпит. А ведь литература такое же точное ремесло, как и математика, к примеру…» Проявляя, как мне казалось, эрудицию, я пытался приводить Лосеву примеры из того же «Евгения Онегина»: Как уст румяных без улыбки, Без грамматической ошибки Я русской речи не люблю…2 И, для большей убедительности, подкреплял Пушкина Пушкиным: Неправильный, небрежный лепет, Неточный выговор речей По-прежнему сердечный трепет Произведут в груди моей…3 «Ну и что же? – вопрошал Лосев. – Хотите, я вам на помощь призову Анну Андреевну?» И тут же читал наизусть стихотворение, стоящее под арабской цифрой 2 в цикле «Тайны ремесла» из «Седьмой книги» Ахматовой. Приведу только Пушкин А. С. Евгений Онегин. Гл. 3, строфа XXVIII // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Т. 5. М.: Наука, 1964. С. 68. 3 Пушкин А. С. Евгений Онегин. Гл. 3, строфа XXIX // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Т. 5. М.: Наука, 1964. С. 68. 2 8 вторую, наиболее знаменитую и часто цитируемую строфу из этого стихотворения: Мне ни к чему одические рати И прелесть элегических затей. По мне, в стихах всё быть должно некстати, Не так, как у людей. Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как жёлтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда. Сердитый окрик, дёгтя запах свежий, Таинственная плесень на стене… И стих уже звучит, задорен, нежен, На радость вам и мне. Готовя к изданию свои первые книги, я исключил из них многие стихотворения, попавшие на глаза Лосеву в пору моего студенчества. Произошло это именно по той причине, что журба Лосева никогда не была обидной, но запоминалась навсегда. Не случайно многие стихи я переписывал многократно, отчего они порой теряли аромат юности и переставали нравиться мне самому. Ну и бог с ними! Зато с того момента я выучил наизусть не только процитированное Лосевым стихотворение Ахматовой, но и многие другие её стихи. Да и не только Ахматовой, ибо наизусть Лосев знал бездну текстов, цитировал их упоённо, и как нам тогда казалось, без меры. Мы были молоды и нетерпеливы, надо признаться. А русская литературы ничего не потеряла без моего «Приамурья». Хотя там были строки, одобренные Лосевым. Например, такие: По тебе скучал средь южной зелени, Где морской бурунится прилив. Одного хотел я – чтобы спели мне, Как Амур спокоен и красив… 9 В день стипендии, 12 апреля 1961 года, мы ликовали. Пенилось шампанское, купленное вскладчину. Звучали здравицы. Ну, конечно же, не в честь любимого нами декана, а в честь первого космонавта Земли Юрия Гагарина. Переосмыслив это событие, мой товарищ по группе и сосед по общежитской комнате Коля Недельский воспылал патриотическими чувствами. Тогда среди институтских стихотворцев он был заметной величиной, а посему написал в стиле поэтов-эстрадников той поры: Не хочу, не могу быть кислым и постным, Скулить над трудностями, как собачонка. Хочу, увидев глупость и косность, В лицо смеяться – дерзко и звонко! К чёрту в ризах, кадилом дымящих, Одурачивающих, одурманивающих темноту! Вон прочтите в газетах вчерашних – Ракета ушла в высоту!.. Дальше Николай высыпал на служителей культа ещё ворох всяких обидных слов, а в завершение вспомнил-таки о Гагарине, полёт которого окончательно поставил точку в извечном споре атеистов и христиан – на небе коммунист Гагарин Бога не обнаружил. Хорошо помню, как мы с Николаем дождались прихода в редакционную комнату Лосева, и мой друг вручил мэтру «горячие» стихи. «Память, ну почему у тебя такое крупноячеистое сито!» – вынужден вновь воскликнуть я. Как сейчас, слышу только одну фразу, произнесённую Анатолием Васильевичем: «Николай, вы стреляете из пушки по воробьям. Зачем столько страсти?» Разумеется, стихотворение на страницы многотиражки не попало, причём по воле самого автора. Хотя печатали нас тогда без каких-либо цензурных строгостей и ограничений, снисходя к уровню имеющегося мастерства. А с этим было ещё негусто. 10 Назову ещё один из способов Лосева дать понять самолюбивому автору, где у него в стихотворении слабое место. Анатолий Васильевич сочинял молниеносно нечто среднее между пародией и эпиграммой. Иначе я не могу классифицировать то, что слышали мы из уст педагога, вдохновлённого нашими «бессмертными виршами». Тот же Недельский в зимнюю пору написал такое посвящение своей любимой девушке. Снег, как вата, мягкий, белый. Навалило – не пройти! Я стою, такой несмелый, На твоём стою пути… Дальше следовали пассажи в честь любимой, описание её красоты и зимней свежести. А завершалось стихотворение, если мне не изменяет память, строчками: Валит белый лёгкий снег, Путь твой заметает. За окошком лает Джек, Дружелюбно лает. Стихотворение очутилось в редакционном портфеле на предмет рассмотрения и последующего опубликования. Уже не помню, увидели ли свет лирические излияния моего друга, но пародию Лосева не забыл и доныне. Жаль, на бумаге не воссоздать обертонов лосевского голоса. Попробую воспроизвести его интонацию вслух. (Читателя же попрошу попытаться самостоятельно добродушным и слегка ироничным тоном озвучить пародию). Джек, голубчик, успокойся и не лай. Я хозяин твой, Недельский Николай. Не рычи, как враг заклятый, Охраняючи избу. Вот возьму сейчас лопату – 11 (Делается пауза, якобы для замахивания лопатой на пресловутого Джека) Путь к любимой разгребу… Это было очень тепло и дружелюбно прочитано и вручено автору. Возможно, отчасти благодаря и этому пародированию, вкупе с иными обстоятельствами, в дальнейшем Николай Недельский выбрал путь отнюдь не литератора, а учёного. Со временем окончил в Москве Академию общественных наук при ЦК КПСС, руководил лекторской группой обкома партии, защитил кандидатскую диссертацию, стал профессором кафедры философии АмГУ, которую немало лет возглавлял. Точно знаю, что Николай никогда не сожалел по поводу того, что не стал профессиональным литератором. Женился он на той самой девушке, путь к которой засыпал «снег, как вата». И через годы посвятил ей свою единственную книгу стихотворений «О, Муза смуглая моя…» Читая время от времени в областных газетах рецензии Лосева на новые поэтические сборники амурских литераторов, часть из которых вошла в книгу избранных трудов Лосева по литературному краеведению Приамурья, выпущенную в 2011 году кафедрой литературы Благовещенского государственного педагогического университета4, я всегда отмечал для себя принципиальность и даже строгость публичных разборов Лосева. Это уже не походило на «поглаживание по головке», которым он одаривал начинающих институтских «пиитов». Перед лицом великой русской литературы Лосев не мог поступиться истиной. Это были горькие, но целебные «пилюли» для людей, считающих себя профессионалами в литературном творчестве. И многим подобное «лечение» пошло на пользу. Лосев А. В. Избранные труды по литературному краеведению Приамурья / Составление, редактирование, вступительная статья, примечания А. В. Урманова. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2011. 348 с. 4 12 Завальнюку то уж точно. Особенно это касается его первой, слабенькой и поэтически несамостоятельной книги «В пути»5. Вспоминаю, как я принёс Леониду Андреевичу целую стопку его сборников, хранящихся в моей домашней библиотеке, надеясь взять у него автограф после того, как мы закончим радиоинтервью. Завальнюк не отказал в моей просьбе расписаться на каждом экземпляре. А на своей дебютной книжке¸ изданной, кстати, в неплохом на то время полиграфическом исполнении, в твёрдом переплёте, надписал: «Игорь, это моя первая книжка. Я рад был её увидеть. Леонид Завальнюк». Помню, что взяв своего «первенца» в руки и черкнув эти строчки, Леонид Андреевич как бы извиняющимся тоном добавил: «Конечно, слабенькая получилась вещица… Но с чего-то же надо было начинать…» Давайте прочитаем сейчас оттуда первое стихотворение – «Моё богатство». Обратим внимание на год издания – 1953-й. Форд так богат, Что всё прожить за век И при желанье трудная задача. Ая– Простой советский человек – Во много раз счастливей И богаче… Но по-иному счастлив и богат. Я строил этот дом – В нём ясли. Детишки весело на мир глядят. Я рад. Я счастлив. Не для того, чтоб миллионы получить, Я строил сотни ГЭС, Сажал деревья. Завальнюк Л. В пути: Стихи. Благовещенск: Амурское книжное изд-во, 1953. 88 с. 5 13 Я счастлив тем, что трудно отличить, Где город-сад у нас, А где деревня. Весь честный мир Мне верным другом стал. Таких друзей у Форда не бывало! И это – мой несметный капитал. Ценнее нет на свете капитала. Шестая мира – Вся моя! Таких богатств никто нигде не сыщет. Уж если кто богат – Так это я, А Форд в моём понятье – Просто нищий. Кто сейчас в этих ходульных, истёртых от лозунгового употребления словах узнает мудрого и поэтически оригинального Леонида Завальнюка последней четверти века его жизни и творчества? Именно об этом стихотворении Лосев пошутил в своей манере. Хлёсткая эпиграмма потому и запомнилась, что была предельно лаконична и иронична. А со временем, как оказалось, в чём-то и прозорлива, если накладывать тему на наши дни. Я не Форд, И этим горд. Форд не строил сотни ГЭС, Не рубил под корень лес, Не ходил он в ясли. Сколотив свой капитал, Форд смертельно приустал. Эх, устал бы я с ним!.. Сейчас, когда по официальным данным в России более 400 долларовых миллиардеров, покупающих зарубежные хоккейные, баскетбольные и футбольные клубы и иные «златые 14 горы», стала пропаганды. очевидной неэффективность «лобовой» Помню, как однажды Игорь Ерёмин пришёл в Амурскую писательскую организацию в довольно-таки «растрёпанных» чувствах. Мы сидели, пили отнюдь не чай… «Был в гостях у Лосева. Читал ему главы из своей новой поэмы “Большак”. Анатолий Васильевич сказал, что с годами я утратил чувство лиризма, мои поэмы больше похожи на рифмованную прозу, чем на поэзию…» А надо сказать, что к тому времени Игорь Ерёмин уже выпустил в свет пять книг стихотворений, одна из которых, «Земные корни», была напечатана в Москве издательством «Современник». Да и раскритикованную Лосевым поэму «Большак» Ерёмин напечатал в двух номерах столичного журнала «Наш современник» в канун последнего в истории съезда КПСС, за что был удостоен первой премии журнала. Чуть позже «Большак» был напечатан в Хабаровске отдельной книгой. А у меня перед глазами стоит искренне опечаленное лицо старшего тёзки: «Я пишу не стихи, а рифмованную прозу… Так сказал Лосев». У Станислава Демидова, который тоже может считаться учеником Лосева, сложно и трудно складывалась литературная стезя. Из желания быть напечатанным, Демидов порой грешил так называемыми «датскими» стихами, то есть написанными к различным памятным датам из официального календаря. Не чурался Стас громкой патетики, пользовался порой газетными штампами. Нисколько не оправдывая старшего товарища, с которым мы одно время работали вместе на областном радио и делали популярные передачи «Юность Амура» и «Солдатский час», скажу всё-таки, что это было скорее следствием того мощного давления на творческих людей, которое оказывала официальная партийная пропаганда. Мягкий по характеру, Демидов незаметно для самого себя терял чувство тонкого 15 лиризма, присущего его наиболее удачным ранним стихотворениям. Зато на свет появлялись такие «шедевры», которым легче было пробиться на страницы хотя бы районной газеты: «И бил врагов нередко, и часто рвался в бой / Георгий Бондаренко – ивановский герой…» Памятник партизану, участнику Гражданской войны, жителю Ивановки Георгию Бондаренко и поныне стоит в центре села. А кто помнит слабое стихотворение Демидова? Прочитав эти стихи, Анатолий Васильевич грустно покачал головой: «“И бил врагов нередко… И часто рвался в бой…” На досуге он что ли воевал, “ивановский герой”? Легко, если не сказать “легкомысленно” написано». Уж не знаю, дошло ли до автора замечание Лосева, скорее всего нет, но лично я испытал неловкость от этих саркастических слов. По всему было видно, что и сам Анатолий Васильевич близко к сердцу воспринимает творческую неудачу ученика. Появилась и шутка, а как же без неё? Сражался я нередко И часто рвался в бой. Различные отметки Я приносил домой. Учился в третьем классе, Задира и атлет. И кто бы мог подумать, Что стану я поэт? Вот говорю «ученик», а сам думаю: никогда Анатолий Васильевич Лосев не называл нас так. Но мы-то знали, кто нас вёл в начале пути. Потому и помним своего учителя, помним его литературные «разборы». 16 Г. К. АЛЕКСЕЕВА учитель МОУ СПОШ № 2, г. Благовещенск ИСТОРИЯ ОДНОГО АВТОГРАФА: К пятидесятилетию выхода в свет аннотированного указателя «Приамурье в художественной литературе» А. В. Лосева Памяти учителя Годы студенчества – самые яркие страницы жизни. Последняя пятилетка шестидесятых. Поэтические вечера, диалектологические экспедиции, осень в подшефном колхозе, необычайная активность и жажда жизни. Но главное, мы открывали для себя новый мир – мир русского языка и литературы. Преподаватели были для нас кумирами. Нам казалось, что мы никогда не постигнем всего того, что знают они. И мы старались, старались, старались… Лекции посещали все, но вели себя на них по-разному: просто слушали одни, слово в слово записывали другие, в споры вступали третьи. Особые дискуссии возникали на занятиях А. В. Лосева. В то, что он говорил, нужно было обязательно вникнуть. Так, как читал он, не читал больше никто. За небольшой промежуток времени он давал студентам массу информации. Нам, мало знающим литературу, многое казалось непонятным, поэтому бежали в библиотеку, читали, читали, читали. А чтобы лучше понять, нужно было сесть за первую парту, а лекции записывать по-особенному. В тетради делались широкие поля. Материал лекции записывали, а на полях размещали все отступления от лекции. Это были разные отступления: и про Владимира Маяковского и Лилю Брик, и про амурского поэта Леонида Волкова, и про всё, всё. Так преподаватель образовывал нас, первокурсников, обогащал нас знаниями. Кому-то нравилось, кому-то нет, а мне было интересно. Потом экзамен, допоздна. Он стал своеобразным продолжением лекций – но уже это был диалог студента и 17 Анатолия Васильевича. Лосев не столько спрашивал, сколько объяснял. Только сейчас я сумела осознать, что так и надо учить. Цель одна – даже при проверке знаний продолжать учить. Что я и делаю уже более сорока лет. Учу, когда пишем диктант, учу, когда слушаю ответы детей. Этому научил меня Анатолий Васильевич. Оценки ставил строго. Его экзамен на первом курсе по введению в литературоведение был первым. Это была моя первая «пятёрка» в институте. А потом из его уст я услышала слова, что я способная. Это не только окрылило – с этого началось какое-то единство душ. Мы стали иногда просто разговаривать о литературе и о жизни. Я робела. Он такой умный, вдруг я что-нибудь не так скажу, и больше молчала, всё время куда-то спешила. Помню, когда он, радостный, пришёл к нам на занятие уже на четвёртом курсе, принёс свои книги. Я только что вышла замуж и не привыкла к своей новой фамилии, а староста втихаря исправила в журнале фамилию. Началась перекличка, а я сижу, опомнилась только тогда, когда назвали список тех, кого нет. Вскочила и сообщила всем, что я здесь и теперь у меня новая фамилия, а Анатолий Васильевич взял свою книжку и подписал: «Гале Алексеевой, то бишь Сафроновой, от автора». Эта книжка – дорогая память о моём учителе, о его немалой роли в моей педагогической судьбе. А тот аннотированный указатель «Приамурье в художественной литературе»1 стал хорошим подспорьем в моей работе со школьниками по изучению литературы родного края. В этой книжке весь Анатолий Васильевич. Листаю хорошо знакомые страницы. Через год этой книжке будет пятьдесят лет. Но как актуально звучат строки: «Краеведческая библиография… до революции она была занятием небольшого числа любителей-энтузиастов…» Как и сейчас, лишь единицы из числа школьных учителей прививают любовь к литературе родного края. А тем, кто работает над этой темой, аннотированный указатель Лосева просто необходим. Лосев А. В. Приамурье в художественной литературе: Аннотированный указатель. Благовещенск: Амурское книжное изд-во, 1963. 104 с. 1 18 Основное содержание указателя предваряет раздел «От автора-составителя». В нём А. В. Лосев даёт определение понятию «краеведческая библиография», называет особенности дореволюционного и послереволюционного литературного процесса в Приамурье, обосновывает значимость региональной литературы в общероссийском литературном процессе, делает обзор библиографических изданий прошлого и настоящего и характеризует особенности и принципы построения настоящего библиографического указателя. К литературному краеведению школьная жизнь обратилась примерно в конце 70-х годов: стали проводиться литературные праздники, на которых имела место быть секция литературного краеведения, где председателем был неизменно Анатолий Васильевич. И при анализе школьных выступлений всегда звучали слова Лосева: «Литературное прошлое Приамурья пока ещё плохо изучено. Наши читатели знают о нём пока ещё понаслышке, довольствуясь случайными, порой недостоверными сведениями». Анатолий Васильевич много критиковал. Так и в аннотированном указателе порой звучала резкая критика в адрес отдельных авторов: «Большая часть этих литераторов представляет незначительный художественный интерес». Лосев, сам того не ведая, указал программу (план) изучения краеведения в школе: «…перелистывая пожелтевшие от времени комплекты местных газет, перечитывая книги, ставшие теперь библиографической редкостью, можно обнаружить и незаурядные явления, достойные внимания современного читателя… стихотворения Л. П. Волкова, П. Ф. Масюкова, Ф. И. Чудакова, Г. И. Шпилёва». О творчестве этих поэтов мы и наши ученики узнали благодаря А. В. Лосеву. «Амурская тема в литературе не должна рассматриваться только как предмет краеведческого изучения, её нельзя сводить только к изучению творчества местных авторов, она должна приобретать общерусский характер», – учил нас А. В. Лосев и призывал изучать материалы о 19 пребывании на Амуре А. Чехова, А. Фадеева, С. Максимова, Д. Стахеева и других известных русских писателей. «С Приамурьем связаны биографии целого ряда советских писателей», – читаем в аннотированном указателе. А. В. Лосев был строг в отборе авторов, точен в формулировках, требователен к себе и другим. Только с годами начинаешь понимать и ценить эти качества учёного, стоявшего у истоков литературного краеведения Амурской области. «Книги местных авторов неравноценны по своим художественным достоинствам, но к ним уже сейчас можно предъявить несравненно более высокие требования», – говорил он. Отмечал он и значимость появления Амурского областного литературного объединения. Он видел в нём «немалое число способных литераторов – прозаиков, поэтов, очеркистов». Все произведения в аннотированном указателе разделены на два периода: дореволюционный и послереволюционный. Девятнадцать авторов указаны в разделе «Литература дореволюционного периода», семьдесят один – в разделе «Литература советского периода». Перелистывая страницы указателя, так и хочется увидеть третий период – период нашего времени, ведь не только прошло более ста лет с начала литературной жизни Приамурья и почти полвека со времени выхода указателя, но изменился и наш общественный строй, политическая жизнь, и мы современную литературу уже не называем советской. Вызывают интерес темы, жанры и проблемы произведений, включенных в аннотированный указатель. Будучи преподавателем курса «Теория литературы», конечно же, Анатолий Васильевич в большей степени уделял внимание художественной стороне отобранных произведений, а также их исторической основе. Интересен факт, что первым автором литературы дореволюционного периода в указатель был включен Г. В. Баранович. О его очерках мы читаем: «Они дают представление об одной из сторон жизни на далёкой окраине царской России, о 20 хищнической сущности капитализма». А вот как начинается раздел, посвящённый литературе советского периода. Автор – Д. Амурский (псевдоним писателя Д. И. Романенко). Читаем: «События, изображённые в повести, происходят в канун коллективизации в большом старообрядческом селе, расположенном в верховьях Зеи. Автор рисует картины жестокой классовой борьбы, которая осложняется специфическими условиями таёжного края, а также влиянием на крестьян религиозных пережитков» (стр. 25). Аннотированный указатель – это и книга для чтения. Он словно лекции Анатолия Васильевича: обогащающие, образовывающие студентов, делающие из них учителей. О нас, будущих учителях, мне кажется, он думал всегда. Вот и в указателе читаем: «переработанная для детей» (стр. 73), «предназначенная для детей» (стр. 90). Автор пятьдесят лет назад ориентировал нас на изучение в школе литературного краеведения. Аннотированный указатель «Приамурье в художественной литературе» вышел почти полвека тому назад. За это время на карте литературного Приамурья появились новые имена: Владислав Григорьевич Лецик, Николай Романович Левченко, Игорь Данилович Игнатенко, Галина Михайловна Тарасова, Нина Николаевна Дьякова и другие. Их произведения актуальны, значимы и популярны у дальневосточников. Многие из них вызывают интерес у подрастающего поколения. В указателе Лосева практически не встречаем женских имён. Очевидно, это связано с малой включенностью женщин в литературный процесс в то время. Сейчас же мы отводим достойное место изучению творчества Н. Н. Дьяковой, Г. М. Тарасовой и других авторов, чьи произведения интересны сегодняшним читателям. И значит, сегодня встала насущная задача – продолжить дело А. В. Лосева, создать второй выпуск аннотированного указателя, где отразить литературное наследие Приамурья середины XX – начала XXI вв., а также творчество русских писателей-эмигрантов, побывавших и в Благовещенске. 21 Раздел 2 ВУЗОВСКАЯ НАУКА 22 А. В. УРМАНОВ профессор кафедры литературы БГПУ «ПАЛИ МНЕ НА ДОЛЮ ГОРЕСТНЫЕ МУКИ…»: Жизненная и творческая судьба «первого амурского поэта» Леонида Волкова1 Леонид Петрович Волков родился 3 (15) мая 1870 года в Петербурге. Мать его была родом из купеческой семьи, отец – потомственный дворянин, военный топограф, дослужившийся до чина полковника. Родителей Леонид потерял рано: мать – когда ему было три года, отца – в восемь. Детские годы его прошли не в семье, не в атмосфере домашнего тепла, родительской заботы и любви, а в казённом учреждении – Гатчинском Николаевском Сиротском институте. Видимо, отчасти по этой причине Волков – поэт с преимущественно трагическим мироощущением, которое воплощается в сквозных для него мотивах – тоски и одиночества. Причём, тоска, одиночество в данном случае – не только эмоционально-психологические состояния, но и категории экзистенциальные, следствие осознания поэтом своего тотального одиночества в мире, своего сиротства – не только в узком, но и в широком смысле. Самые основы его души и его поэтического мира пронизывала почти незатихающая боль личного сиротства. Иногда она уходила на глубину и проявлялась опосредованно, иногда с предельной откровенностью выплёскивалась в прямой лирической исповеди поэта, как, например, в стихотворении 1894 года: Я не помню детства золотые годы, Радостей немного дали мне они. С малых лет лишённый ласки и свободы, Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Литературное краеведение: создание фундаментального историко-литературного труда – Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI вв.», проект № 11-04-00087а. 1 23 Рос я, проклиная прожитые дни. Колыбельных песен няня мне не пела, С кроткою улыбкой не качала мать… Рано надо мною буря прошумела, Рано мне пришлося горе испытать. Брошенный судьбою на чужие руки, Я не знал, что значит свой родимый кров. Пали мне на долю горести и муки, Да куски и крохи от чужих пиров… 2 Но дело не только в обстоятельствах жизненной судьбы поэта. Присущее Волкову трагическое мироощущение, как уже было сказано, имело не только биографическую и не только индивидуально-личностную, психологическую подоплёку, но и экзистенциальную. Да и, пожалуй, социальную. В поэте постоянно жило острое неприятие той дисгармонии и тех раздражающих его диссонансов, которые он замечал в государстве, в его социальном устройстве, но более всего – в человеческих отношениях, в поведении и во внутреннем мире многих своих современников. В душе Л. Волков был романтиком-идеалистом, но когда его идеальные представления о мире и людях не совпадали с тем, что он видел вокруг себя, это могло вызвать бескомпромиссно резкое осуждение. Видимо, этой причиной объясняются те предельно жёсткие, горькие упрёки, которые в стихотворении «Суровая Сибирь! Тебе я не родной»3 поэт адресует окружающим его людям (не случайно под этим произведением Волков не только поставил дату, но и, редчайший случай, обозначил место – Благовещенск): …О, мачеха Сибирь, тебя я не люблю За то, что твой народ без сердца и без чувства!.. Им движет не любовь, а алчность торгаша. За брошенный упрёк карает он сурово, Рассудок в нём молчит, бездействует душа, За бред считает он восторженное слово! 2 3 Дальний Восток. 1894. № 104. 18 сентября. Дальний Восток. 1896. № 25. 3 марта. 24 Природа хороша, но страшно пустоты Расчётливых людей и пошлой их рутины!.. Зачем, скажите, мне солгали вы, мечты, Рисуя предо мной волшебные картины?.. Человеческая алчность, завистливость, пошлость, продажность, жестокость, а главное – их неискоренимость, их поразительная живучесть всегда вызывали у поэта чувство глубочайшего разочарования, ранили его в самое сердце. В 1888 году восемнадцатилетний Леонид Волков, вняв советам своего дяди и опекуна полковника Григория Васильевича Винникова – бывшего сослуживца отца, а в то время командира Амурского казачьего полка – приехал в Благовещенск. Он решил связать свою судьбу с Амурским краем, который виделся ему местом исполнения заветных юношеских мечтаний. В биографическом очерке, которым открываются посмертные «Сочинения Л. П. Волкова» (1902), вдова поэта Екатерина Дионисьевна объясняет решение своего мужа мечтательностью его натуры и желанием обрести долгожданную свободу: «Наконец, ему надоедает… замкнутое житьё, и он начинает подумывать, как бы вырваться на свободу, удовлетворить своему желанию, поехать в даль, в необитаемые страны, где бы можно было на свободе предаться и работе и мечтам». Спустя восемь лет после переезда в стихотворении «Суровая Сибирь! Тебе я не родной» Волков и сам объяснит, что влекло его на берега Амура: «В огромном городе мечталось мне порой / Про прелесть дикую нетронутой природы». Но радужным надеждам в полной мере сбыться было не суждено. В Благовещенске Волков вначале был зачислен вольноопределяющимся, затем, после окончания Иркутского юнкерского училища (1890–1892) и возвращения в Амурский казачий полк, получил чин подхорунжего, а спустя некоторое время стал сотником. Но военная служба, по всей видимости, не приносила ему радости, порой тяготила его, претила его натуре и наклонностям. Хотя, по дошедшим до нас свидетельствам сослуживцев и знакомых, Волков, всей душой ненавидя тупую муштру, солдафонство, бездушное отношение части отцов- 25 командиров к нижним чинам, честно и со знанием дела исполнял служебные обязанности (а по должности он заведовал вооружением полка). Его уважали в офицерской среде и любили подчинённые – за необыкновенную доброту и сердечность, возвышенную душу, за то, что он был предельно искренним, чистым, по-настоящему благородным человеком. Его никогда не видели среди той части офицерства, которая скрашивала службу в глухой провинции пустым времяпрепровождением – карточной игрой, кутежами, шумными забавами. На амурских берегах Волков познал счастье любви, счастье семейной жизни. В ноябре 1894 года в Благовещенском кафедральном соборе он обручился с Екатериной Дионисьевной Меркуловой, которая родила ему троих замечательных детей – дочерей Лизу и Нину и сына Анатолия. Своей «Катюше», «Катосе» Леонид Волков посвятил немало трогательных поэтических признаний в любви. Страсть к сочинительству, которая захватила молодого офицера, какой-то части его сослуживцев, возможно, казалась странной. Но такое непонимание, если оно и было, по всей видимости, мало смущало Волкова: в первые годы после окончания юнкерского училища он публикует стихи особенно часто, что свидетельствует о высокой интенсивности занятий поэзией. И это притом, что служба в полку занимала значительную долю времени. За свою жизнь Волков написал как будто бы не очень много. Но это суждение окажется несправедливым, если принять во внимание, что он не был профессиональным литератором, что заниматься творчеством мог позволить себе лишь в редкие часы досуга, что его жизненная судьба по воле рока оказалась столь трагически короткой. С учётом перечисленных выше обстоятельств и объём, и жанровое разнообразие, и тем более качество им созданного удовлетворяют самым взыскательным требованиям. По причине того, что в Благовещенске в то время газет ещё не было, первые публикации стихов Л. Волкова состоялись в 1893 году на страницах «Дальнего Востока». С этой владивостокской газетой поэт тесно сотрудничал на протяжении 26 нескольких лет. В конце 1890-х большинство его произведений печаталось уже в «Амурской газете», которая стала выходить в Благовещенске с 1895 года. Отдельные стихи Волкова публиковались в иркутской газете «Восточное обозрение», в некоторых других периодических изданиях Сибири. При жизни он успел выпустить всего лишь два поэтических сборника – оба в Благовещенске: «На Амуре» (1895) и «На Дальнем Востоке» (1899). И уже после гибели поэта, в 1902 году, по постановлению и за счёт войскового правления Амурского казачьего войска в Благовещенске и Хабаровске вышла ещё одна книга: «Сочинения Л. П. Волкова. (Посмертное издание)». Сравнительно большой объём (279 страниц) позволил включить почти всё, что поэт успел создать за свою короткую творческую жизнь – не только стихи, но и прозу. Судя по этому сборнику, социально-политические взгляды Волкова не всегда отличались широтой, порой не выходили за рамки представлений его сослуживцев. В наибольшей степени это проявилось в тех немногочисленных произведениях, в которых поэт затрагивает чувствительную на рубеже XIX–XX веков тему непростых дипломатических и военно-стратегических отношений трёх могучих дальневосточных соседей – России, Китая и Японии: «Страна восходящего солнца» Калечит прогнивший Китай, Успех одурманил японца, Японец хватил через край. Макаки, в решениях скоры, С Россией хотят воевать, И – нас за Уральские горы Грозятся в Европу прогнать; Но только не знают бедняги, Что им в результате войны Придётся китайские флаги Микадо кроить на штаны. Конечно, пафосное стихотворение это, созданное Волковым в 1895 году, то есть за девять лет до крайне 27 неудачной для России русско-японской войны, носит, что называется, ура-патриотический, то есть официозный, казённооптимистический характер. И при этом в какой-то степени отражает уровень, как говорится, обывательских представлений. Вряд ли оно предназначалось для открытой печати, вряд ли было проходимо для тогдашней цензуры4. Тем не менее, для современного читателя оно чрезвычайно важно, так как обнажает со всей непосредственностью и прямолинейностью внешнеполитические симпатии и антипатии сотника Волкова и, как можно предположить, взгляды если и не всех, то подавляющего большинства амурских воинов рубежа XIX–XX веков. Жизнь Леонида Волкова трагически оборвалась 21 июля 1900 года, когда ему едва исполнилось тридцать лет. В это время между Россией и Китаем происходил конфликт, некоторыми современными историками именуемый «русскокитайской войной 1900–1901 годов». Русские войска, в ответ на ружейный и артиллерийский обстрел и «осаду» Благовещенска переправившиеся в ночь на 20 июля на правый берег Амура, продвигались по направлению к Айгуну, но внезапно натолкнулись на хорошо укреплённую позицию противника у китайского селения Колушань (ныне Цялунь-шань). Во время атаки на эту позицию и погиб Волков, командовавший 4-й сотней Амурского казачьего полка. По свидетельству очевидцев, во время стремительной атаки сотня отбила два артиллерийских орудия. Однако когда при захвате этих орудий нескольких казаков во главе с Л. Волковым бесстрашно устремились к зарядному ящику, на котором сидел китаецартиллерист с зажжённым фитилём, тот успел взорвать под собой ящик со снарядами. Этим страшным взрывом и был убит Волков. Его тело было привезено в Благовещенск на пароходе «Сунгари» 22 июля, а на следующий день при большом стечении тех, кто пришёл с ним проститься, поэт был похоронен Впервые стихотворение «Страна восходящего солнца…» было напечатано лишь после смерти автора в книге: Сочинения Л. П. Волкова. (Посмертное издание). Хабаровск, 1902. 4 28 со всеми почестями на военном кладбище (к сожалению, оно не сохранилось). Более подробное изложение обстоятельств гибели Леонида Волкова можно найти в очерках А. Лосева5 и Н. Рудковского6. Свою раннюю смерть Волков предчувствовал и, похоже, внутренне к ней был готов. Об этом, в частности, свидетельствуют многие его произведения позднего периода, в том числе последняя прижизненная публикация поэта – стихотворение «Обряда пышного венчанья», напечатанное в «Амурской газете» 11 июня 1900 года, за месяц с небольшим до гибели. В нём он с каким-то ледяным спокойствием признаётся в чувствах, казалось бы, совершенно неестественных для тридцатилетнего офицера, любящего и любимого мужа, отца троих малолетних детей: …люблю я погребенье, Мерцанье тихое свечей, Глубокий траур, службы пенье И слёзы горькие людей. Люблю стоять вблизи я гроба – Я рад всегда за мертвеца: Он мирно спит – печаль и злоба Не омрачат его лица. Он всё свершил, достиг свободы, Расстался с душною землёй, И все житейские невзгоды Не возмутят его покой. А. В. Лосев, объясняя подобные строчки, высказал предположение, что «последние годы жизни Волкова прошли под знаком душевного кризиса», причина которого – в разладе «идеального», оказавшегося несбыточной мечтой, и «сущего», Лосев А. В. «Первый амурский поэт»: Очерк жизни и творчества Л. П. Волкова // Амур: Литературно-художественный альманах. № 4. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2005. С. 31–47. 6 Рудковский Н. Поэт и воин: Очерк // Приамурье: Литературнохудожественный альманах. № 5 (23). Благовещенск: Издательская компания «РИО», 2001. С. 113–120. 5 29 обернувшегося к поэту преимущественно негативными сторонами. Всё это как будто бы справедливо, но ведь подобный разлад поэт ощущал не только в последние годы. Своё предположение на этот счёт выскажем чуть позже, а пока вернёмся в первую половину 1890-х годов. По всему видно, что в тот период Волков-поэт буквально упивался созерцанием амурской природы, смотрел на неё влюблёнными глазами. Пейзажная лирика занимает в его творчестве одно из самых значительных мест. По служебным делам Волков объездил не только Амурскую область, он побывал в Забайкалье, на Нижнем Амуре, в Приморье, заезжал в Хабаровск, Николаевск-на-Амуре, Владивосток. Результатом этих поездок стала целая россыпь замечательных пейзажных зарисовок: «Байкал», «Вьюком», «В дороге», «Бросает на небо заря позолоту», «Фантазия», «В соседстве гольда и маньчжура», «На Дальнем Востоке», «Прохладой веет с океана», «Заброшен город Невельского», «Памяти адмирала Невельского»… Немало лирических миниатюр Волкова запечатлели пейзажи Благовещенска – в разное время суток, в разное время года. Если бы Волков был коренным амурцем, а не петербуржцем, если бы его взгляд с детства привык к амурским пейзажам, он, возможно, не стал бы с таким пристальным вниманием и интересом всматриваться в детали, различать краски и полутона местной природы. Рисуя пейзажные картины Приамурья, поэт весьма часто «вписывает» в них тех, кто живёт на противоположном берегу Амура. Таково, например, стихотворение Леонида Волкова, впервые опубликованное в газете «Дальний Восток» (1893. № 43. 6 июня): Зеркальное лоно Амура Купается в бледной тени… На том берегу у маньчжура Вечерние блещут огни… Звезда за звездой выступает; Блестящая всходит луна, И тихо земля засыпает 30 В объятьях волшебного сна… Лишь гулом дрожащим смущая Безмолвие дремлющих вод, У мола, пары выпуская, Пришедший шипит пароход. Необозримые просторы, уходящая в небо бездонная вертикаль, спокойное, почти дремотное течение величественной реки, разлитый вокруг покой, умиротворение, неповторимый в своей первозданной красоте амурский ландшафт, располагающий к созерцательности и философским раздумьям и воспринимающийся гармоничной частью глобального мироздания – таковы общие контуры и атмосфера создаваемой поэтом художественной картины. А в ней, этой картине, законное место занимают обитатели правобережья. Маньчжуры для казачьего офицера, петербуржца по рождению Волкова – не дикие туземцы, не враги, явные или потенциальные, а мирные труженики, в поте лица добывающие пропитание. Поэт испытывает к ним явную симпатию, воспринимая их органичной частью местного быта и бытия. Такой смысл явственно прочитывается ещё в одной пейзажной зарисовке, датированной тем же 1893-м, но напечатанной годом позже (Дальний Восток. 1894. № 26. 6 марта): Бросает на небо заря позолоту, И медленно гаснет, темнеет Амур… Уже отдыхает, закончив работу, Под кровлею фанзы усталый маньчжур. Ложится молчанье на лоно природы; Огни зажигает лазоревый свод, И будит и гонит шумящие воды Железною грудью своей пароход… Кстати, образ парохода, символизирующий, во-первых, связь, соединение двух берегов пограничной реки, во-вторых, военную, техническую, экономическую мощь Российской империи, неотвратимость пришедших вместе с нею на Амур позитивных перемен, социального и технического прогресса, 31 встречается не только в двух процитированных произведениях, но и в ряде других стихов Волкова: «Дедушка Денисов» (1893), «В Хингане» (1895), «Под небом Франции далёкой» (1898) и т. д. И это притом, что в реальности пароходов в начале 1890-х годов на Амуре было не так уж и много. Следует обратить внимание на важную особенность мировидения поэта, с особой наглядностью проявившуюся в пейзажной лирике. Когда Волков всматривался в благовещенские, амурские пейзажи, перед его мысленным взором часто открывались не только сами природные явления, но и события недавнего исторического прошлого, с ними связанные. Историческое чувство жило в нём естественно, поэтому ему не нужно было специально обращаться к историческим событиям. Волкову достаточно было взглянуть на деревья, звёздное небо, водную гладь реки, одинокий могильный крест, услышать вой пурги или шум парохода, и исторические ассоциации рождались сами собой. Его поэтическая мысль связывала в единое целое события, происходившие на Амуре начиная с XVII века (походы Хабарова, оборона Албазина), и удалённость или близость времён не играла для Волкова принципиальной роли. В подобных стихах, ассоциативно обращённых к теме прошлого, ощутима линия на романтизацию сильных, волевых, самоотверженных людей. Таковыми, в представлении поэта, были отважные первопроходцы, во главе с Н. Н. Муравьёвым присоединившие Амурский край к России: В первые дни покорения края, Дни неустанных трудов, Вниз по Амуру, препятствий не зная, Плыл на плотах Муравьёв. Были с ним люди, могучие волей, Смелые духом и полные сил…7 7 Дальний Восток. 1894. № 131. 27 ноября. 32 Это произведение 1894 года имеет ярко выраженную острополемическую направленность и строится на противопоставлении, с одной стороны, первопроходцев, людей долга, готовых пожертвовать собой ради интересов государства, с другой – тех, кто вслед за ними ринулся на Амур проторённой и потому безопасной дорогой с единственной целью – нажиться, «водкой торгуя и затхлой мукой»: Вслед за плотами, под видом участья И состраданья к братьям родным, Двинулась шайка искателей счастья С разного рода товаром гнилым… Если первые для поэта – герои, и поэтому «их не забудут ни Царь, ни Россия», то вторые – «предатели славы родной», а потому достойны лишь «презренья». Нужно понимать, что презрительные оценки «алчных торгашей» обращены не только в прошлое, но и в настоящее. Такие люди, если судить по стихам Волкова «Скучно мне шумной толпы ликования», «Вы ищете жизни, вы жизни хотите?!», «Суровая Сибирь! Тебе я не родной», «Тина», во множестве населяли современный ему Благовещенск. И поэтому вновь и вновь его поэтическое воображение возвращалось к теме освоения Амура, к образам тех, кто думал не о личной выгоде, а о державных интересах. Волков рисует целую галерею образов покорителей Амура, в том числе тех, кого знал, видел лично. Среди них участник первых сплавов по Амуру старый казак Денисов («Дедушка Денисов»), первый православный священник Благовещенска отец Александр Сизой («Безыскусственны речи простые твои») и др. Пожалуй, самое значительное произведение этого ряда – стихотворение «Дедушка Денисов»8, в котором поэт не только извне, со стороны рисует реалистически достоверный портрет видавшего виды ветерана, но и предоставляет ему слово – воспроизводит его неспешный монолог-воспоминание: 8 Дальний Восток. 1893. № 54. 19 августа. 33 «…Невольно вспомнишь Муравьёва… Эх, голова покойник был… Одно промолвил только слово И целый город заложил!.. Болото было да дичина, А ныне божья благодать!.. Такая выросла махина И в полчаса не обскакать… Оно случалось и говели, Трудненько было нам подчас, Живьём капрала даже съели – Вишь, хлеба не было у нас… С почётом кости схоронили, Тут недалечко под горой, Могилку зеленью прикрыли И крест поставили простой… Да всё сказать, как вправду было Не повернётся и язык!..» И головой своей уныло Поник, задумавшись старик… Этот живой рассказ, насыщенный разговорными, просторечными формами (оно случалось, трудненько, вишь, тут недалечко), интересен тем, что обнаруживает неподдельный интерес поэта не только к историческим личностям, чьи образы покрыты романтическим глянцем, но и к самым простым участникам амурских экспедиций, причём показываемым во всей их жизненной непосредственности. Поэта не уставала восхищать способность русского человека старой закалки стоически переносить любые неурядицы и невзгоды, терпеть голод и стужу, приспосабливаться к самым неблагоприятным внешним обстоятельствам и при этом не терять присутствия духа и любой ценой исполнять свой долг. Доживающие свой век ветераны «амурского дела», которых Волкову посчастливилось узнать в Благовещенске, были самым достоверным свидетельством крепости духа уходящего в небытие поколения. Этим людям он при всяком 34 удобном случае выражал своё глубочайшее уважение, о них вспоминал в стихотворении, впервые публично прочитанном им в мае 1898 года в Благовещенске у монумента, установленного на месте первой ставки графа Муравьёва-Амурского: Ещё не все сошли в могилы, Ещё живут в глухих углах Борцы, растратившие силы На бесприютных берегах; И здесь я вижу, между нами, Когда-то мощной силы цвет, Давно покрыты сединами, Стоят свидетели тех лет… Но самый большой прилив патриотических чувств вызывал у Волкова Николай Николаевич Муравьёв-Амурский, которому он посвятил немало поэтических строк и целых стихотворений. Одно из лучших – «Под небом Франции далёкой»9, которое посвящено памяти легендарного покорителя Амура, умершего и похороненного в 1881 году на чужбине, в Париже: Под небом Франции далёкой, Средь католических крестов, На старом кладбище Ла-Шеза Зарыт в могиле Муравьёв, Вдали любимой им отчизны Скончался он, судьбой гоним; В Париже шумном русской тризны Друзья не справили над ним… Тематически произведение Волкова перекликается со стихотворением «Воздушный корабль» Лермонтова – самого близкого ему по мироощущению и трагической судьбе поэта. Эта перекличка становится особенно явственной при сопоставлении процитированного фрагмента со следующими строчками «Воздушного корабля»: 9 Амурская газета. 1898. № 21. 24 мая. 35 Есть остров на том океане – Пустынный и мрачный гранит; На острове том есть могила, А в ней император зарыт. Зарыт он без почестей бранных Врагами в сыпучий песок, Лежит на нем камень тяжёлый, Чтоб встать он из гроба не мог… Но вот финалы произведений различаются: у Лермонтова он минорный, так как император Франции потерял всё (родину, трон, «угасшего» сына, гренадёров, «спящих» «под снегом холодной России», маршалов, погибших или «продавших шпагу свою»); у Волкова – скорее мажорный, ибо славные деяния генерал-губернатора Восточной Сибири не пропали даром, преобразив прежде дикий край: Мы твёрдо стали на Амуре, Вошли в открытый океан, Флаг русский поднят в Порт-Артуре И отдан нам Талиенван. …в вечность канули те годы, Сбылися смелые мечты: Амур волнуют пароходы, Горят над городом кресты; Везде раскинулись селенья, Могучей жизнью дышит край, И смотрит, полный уваженья, На нас с надеждою Китай. Л. Волков часто вписывает в рисуемый им пейзаж либо памятные знаки, воплощающие в себе героическое прошлое – будь то памятник Н. Н. Муравьёву-Амурскому в Хабаровске («В соседстве гольда и маньчжура», «Фантазия»), либо природные явления, которые хранят память о подвигах первопроходцев. В 36 стихотворении «Не богат наш край преданьями»10 поэт описывает «тяжёлые лишенья», с которыми довелось столкнуться покорителям Амурского края – тем, кто нашёл последний приют «под деревьями дорожными» и «под снежными сугробами». Но ощущение драматичности их судьбы сочетается в произведении Волкова с ощущением незыблемости Божьего мироздания и прочности национального бытия, в котором не могут быть преданы забвению или обесценены героизм, честное исполнение долга, самопожертвование. Не случайно пронизанное драматизмом стихотворение заканчивается чуть ли не на оптимистической ноте: И поёт им память вечную Диким голосом пурга, Да беседу бесконечную О былом ведёт тайга. Казалось бы, поэт рисует вполне конкретный пейзаж, реалистически достоверную картину, однако в произведении ощутим и второй план – символический. Особенно явственно он обнаруживает себя в финальной строфе, в которой природа на своём языке ведёт рассказ о тех, кто, исполняя долг, слёг в эту землю, и даже «поёт им память вечную». Мотив памяти – один из ключевых у Волкова. Особенно часто он звучит в стихах, обращённых к личности и деяниям Муравьёва. Приведём ещё один фрагмент уже цитировавшегося стихотворения «Под небом Франции далёкой»: Прошла тяжёлая пора, Теперь разросся сад тенистый На месте графского шатра, Шумят деревья, зеленея, Желанный мир царит кругом, И монумент стоит, белея, Напоминая о былом… 10 Дальний Восток. 1894. № 9. 23 января. 37 Память о покорителе Амура, по мысли поэта, хранит не только монумент, но и «желанный мир», который воцарился на присоединённой к России амурской земле. Эту тему Волков развивает в стихотворении «В соседстве гольда и маньчжура»11: …И вместо прежнего шаманства, Раздоров, войн – царит окрест Великий символ христианства И вестник мира – Божий крест… Иначе говоря, Муравьёв-Амурский заслужил вечную память уже тем, что способствовал утверждению на этих землях света христианства. Ведомые им казаки смогли преодолеть все невзгоды и опасности потому, что свершали Божье дело. Поэзия Л. Волкова (а он, судя по воспоминаниям, был весьма начитанным человеком) органично впитала в себя коды тысячелетней русской культуры – отчасти фольклорные, отчасти литературные, но в большей степени православные. Конечно, сотник Волков не был истово верующим человеком, тем более не являлся религиозным догматиком, он был прежде всего лириком. Однако поэт ощущал Божье присутствие в мире – это заметно даже в стихах, на сюжетном и образном уровнях как будто бы не имеющих прямой связи с церковностью, религиозностью. Несмотря на то, что в русском образованном обществе конца XIX века серьёзное и уважительное отношение к христианству воспринималось как признак социального ретроградства, Волков до последних дней оставался человеком и поэтом с православным мироощущением. Одно из самых проникновенных его стихотворений, в котором явственно присутствует литургическое, просветляющее начало, посвящено знаменитой православной святыне – иконе Албазинской Божьей Матери: Темно и пусто вкруг ограды… Окутан храм в ночную тьму… 11 Дальний Восток. 1894. № 74. 3 июля. 38 Неугасаемой лампады Огонь колеблется в углу… Там Божьей Матери икона Стоит, лучом озарена, Больных и сирых оборона, – Священный дар Албазина. С верховьев до низа Амура Икону эту чтит народ; Про Хабарова и даура Идёт рассказ из рода в род. Умрёт о них воспоминанье, Сотрёт могилы долгий век, – Но в помощь Божию преданье Не позабудет человек! В часы душевного разлада, И в ясный день, и в поздний час, Напомнит каждому лампада, Что есть заступница у нас!.. В такие минуты, когда душа его обращена была к небу, трагедийная тональность почти совсем уходила из поэзии, к Волкову возвращалось ощущение внутренней цельности и стойкости своей русской души, находящей опору в вере. Но так было не всегда. Выше уже отмечалось, что в большинстве стихотворений Л. Волкова, написанных в последние месяцы его жизни («Плачет над городом звон колокольный», «Обряда пышного венчанья», «За кладбищем во рву, с верёвкою на шее» и др.) выразилось доступное лишь немногим истинным поэтам предчувствие близкой смерти. Обратимся к одному из них – а именно к стихотворению «Плачет над городом звон колокольный», публикованному в «Амурской газете» 7 марта 1900 года (и перепечатанному там же 7 января 1901 года, то есть уже после гибели автора): Плачет над городом звон колокольный, Звуки печальные льются рекой, В душу врывается холод невольный, 39 Сердце сжимается страшной тоской… В этом произведении Волкова прочитывается не только предчувствие собственной скорой гибели, но и ностальгия по утраченному (не суть важно, реальному или желанному, воображаемому) раю – раннему, до смерти родителей, детству. Образы далёкого-далёкого детства смутными, призрачными видениями всплывают в его памяти, отзываются в его жаждущем благодатной любви сердце. Потребность в молитвенном покаянии, обращённом к тому, кто способен понять и исцелить своим мудрым прощением страдающую душу, страдающую оттого, что в ней остался не реализованным в полной мере потенциал сыновней любви (и в буквальном смысле, и в расширительном – то есть любви к Отцу небесному) – вот один из наиболее личных и глубоко выстраданных мотивов лирики Волкова. Память рисует картины былые, Ясно встают предо мною они. Старая церковь, иконы святые, Пурпур зари догорает в окне, Тихо на ризах колеблются тени, Сумрак, сгущаясь, плывёт надо мной, – Я с умиленьем склоняю колени С детской наивностью веры слепой… Как видим, поэту было очень близко христианское по своей природе ощущение хрупкости человеческой жизни, скоротечности земного существования, таинства мира небесного, скорую встречу с которым он предвидел. И всё-таки – по ком в стихотворении «Плачет над городом звон колокольный» звонит этот печальный церковный колокол, кого или что он оплакивает? В чём причина сжимающей сердце поэта смертной тоски? В чём состояла главная причина усилившихся к концу его жизни мрачных, могильных настроений? Она, как представляется, заключается прежде всего в том, что Леониду Волкову дано было свыше пророчески 40 предощутить неуклонное приближение чудовищных исторических и социальных катаклизмов, которые в скором будущем сотрясут Россию, поставив вопрос о самом существовании столь любимого им русского мира, тысячелетней православной цивилизации. В наследии Волкова, как справедливо писал А. В. Лосев, «не всё равноценно, не всё одинаково значительно с точки зрения художественной». Тем не менее, в конце XIX столетия в Сибири, на Дальнем Востоке он был едва ли не самым значительным поэтом. Но Леонид Волков поэт не столько региональный – «амурский», «дальневосточный», «сибирский», сколько прежде всего национальный, русский. И дело здесь не только в тематике его стихов, она-то как раз имеет ярко выраженную дальневосточную («сибирскую») доминанту. Дело в другом – в том, что лирический герой Волкова несёт в себе набор основных черт русского национального характера, русской ментальности. По тому, что он успел написать, можно составить достаточно полное представление и о его мироощущении, и о проблемно-тематическом диапазоне, и о художественном своеобразии, и о творческом потенциале, который мог бы раскрыться в полной мере при ином, более органичном развитии его жизненной судьбы. 41 О. И. ЩЕРБАКОВА профессор кафедры литературы БГПУ ИЗОБРАЖЕНИЕ НАРОДОВ, НАСЕЛЯЮЩИХ ЗЕМЛИ СИБИРИ И ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА, В ОЧЕРКАХ Н. Г. ГАРИНА-МИХАЙЛОВСКОГО «ПО КОРЕЕ, МАНЬЧЖУРИИ И ЛЯОДУНСКОМУ ПОЛУОСТРОВУ»1 В путешествии Гарина вокруг света можно выделить три этапа. Первый – путешествие через Сибирь на Дальний Восток – интересен нам для рассмотрения вопроса о жизни этого края и способах его отражения в очерках «По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову». Хочется отметить интерес писателя к жизни различных народов, населяющих Сибирь и Дальний Восток. Он даёт зарисовки быта киргизов, казаков, бурятов, ненцев, остяков и т. д., создаёт национально-психологический облик каждого народа. Но особенно подробно описывается жизнь китайцев. Как отмечает Г. Бялый, «...в поздних очерках Гарина интерес к жизни народов преобладает над всеми другими. Даже “Дневник во время войны” (1904), наряду с описанием военных действий, переполнен очерками и картинами жизни китайского народа»2. Первые упоминания о китайцах в России в очерках встречаются в записи от 2 августа. Писатель объясняет причину появления китайцев «в больших массах» на русских землях: оно «связано с началом постройки Забайкальской железной дороги. Маньчжурская дорога, – считает писатель, – конечно, усилит движение китайцев к нам»3. А далее Гарин даёт колоритное описание двух типов китайцев. Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Литературное краеведение: создание фундаментального историко-литературного труда – Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI вв.», проект № 11-04-00087а. 2 Бялый Г. А. Гарин-Михайловский // История русской литературы. М.-Л., 1954. Т. 10. С. 547. 3 Гарин-Михайловский Н. Г. Собр. соч.: В 5 т. Т. 5. С. 34. В дальнейшем ссылки на этот том будут даваться в круглых скобках. 1 42 Первый тип появляется с Иркутска, «но там их сравнительно мало ещё, они нарядны. Их национальный голубой халат, длинная, часто фальшивая коса, там и сям мелькает у лавок. Движения их ленивы, женственны, их лица удовлетворённы, уверенны» (34). Второй тип решительно отличается от «иркутских» китайцев: «чем дальше на восток от Иркутска, тем реже видишь эти нарядные фигуры и взамен всё больше и больше встречаешь грязных, тёмных, полунагих обитателей Небесной Империи» (34). Художественная зарисовка внешности китайцев сменяется размышлениями об экономических, политических последствиях их пребывания на русской земле: «Китайца здесь гонят все, и в то же время здесь, в Восточной Сибири, китаец неизбежно необходим, и этого не отрицает никто» (34). И далее, чтобы показать степень распространения китайцев в России, Гарин использует великолепную метафору широко растворившихся ворот, «веками, со времен Чингиз-хана, запертых». Они растворились с момента включения «Маньчжурии в круг нашего влияния и занятия Порт-Артура». Кому, как не дальневосточникам нашего времени, оценить выразительность найденного образа хлынувшей в эти ворота «волны <...> чернокосых, смуглолицых, бронзовых китайцев, и с каждым часом, с каждым днём, месяцем и годом волна эта будет расти» (34). Создавая национально-психологический облик китайцев, Гарин выделяет важнейшую черту: «Китаец мало думает о политическом владычестве, но экономическая почва – его, и искуснее его в этом отношении нет в мире нации. Пока это ещё какие-то парии, напоминающие героев “Хижины дяди Тома”. Их вид забитый, угнетённый. Завоевание края на экономической почве даётся не даром, и они, эти первые фаланги пионеров своего дела, как бы сознавая это, отдаются добровольно в какую угодно кабалу» (34). 43 Дальневосточники как бы вновь встретились с подобным явлением в 80-е годы XX века и наблюдали нечто подобное, когда после культурной революции на наших глазах происходило «завоевание края на экономической почве». Мы видели «первые фаланги пионеров своего дела». И видим, как сегодня, почти через тридцать лет, меняется положение китайцев в России и как меняется их отношение к нам. Правда, сегодня вряд ли можно утверждать, что современный китаец «мало думает о политическом владычестве». Интересен в очерках Гарина и психологический портрет нации, данный «каким-то бродягой рабочим» относительно «стихийного движения китайцев»: «Он ведь лезет, лезет… Он сам себя не помнит: на то самое место, где товарищу его голову отрубили, – лезет, знает, что и ему отрубят, и лезет. Ничего не помнит и лезет. Одного убьёшь – десять новых…» (34). Ещё одна особенность мастерства Гарина отмечена К. И. Чуковским: «Не нужно слишком пристально вникать в его книги, чтобы заметить в них именно эту черту, резко отличавшую его от всех писателей его поколения: никогда не угасавший живой интерес к хозяйственному устроению России, к русской экономике и технике»4. Эта же черта проявляется и в описании жизни китайцев и их взаимоотношений с русским соседом. Вот характерная зарисовка: «На острой косе, между Аргунью и Шилкой, расположилось наше небольшое казацкое селение – УстьСтрелка. Отсюда, ниже, весь правый берег уже китайский. Такой же пустынный, покрытый рублеными лесами, как и наш. На его берегу стога сена – это казаки наши снимают у китайцев их угодья в аренду. По китайскому берегу в голубой блузе и широких штанах, с косой сзади, пробирается китаец – это нойон, начальник пограничного поста. Вот его избушка. Этому нойону пароходчики дают несколько рублей и рубят китайский лес на дрова, на сплавы, и так же поэтому мало леса у китайцев, как и у 4 Чуковский К. И. Современники: Портреты и этюды. М., 1967. С. 218. 44 нас. Молодяжник растёт, а от старого только следы, – дорожка, по которой спускали его со стосаженной высоты. Много таких следов. Спущенный к реке лес вяжется в плоты и спускается к Благовещенску» (41). Отрывок показывает, что Гарин, действительно, «деловитый, деловой человек, человек цифр и фактов, смолоду привыкший ко всякой хозяйственной практике»5. Поэтому он подмечает «пустынный, покрытый рублеными лесами, как и наш», китайский берег. Точно определены экономические взаимоотношения казаков и китайцев: «стога сена <на китайском берегу> – это казаки наши снимают у китайцев их угодья в аренду». Избушка нойона изображается, чтобы объяснить необходимость его пребывания здесь: «Этому нойону пароходчики дают несколько рублей и рубят китайский лес на дрова, на сплавы» (41). Определяя экономическое будущее китайцев в России, Гарин дал достаточно точный прогноз: «Может быть, через десять лет китаец будет так же необходим на Волге, как необходим он здесь, в Восточной Сибири». Единственно, в чём ошибся писатель – во временном плане. Но эта ошибка связана с катаклизмами XX века. А в остальном Гарин верно предрёк место, которое могут занять китайцы в жизни русского человека: «Это дешёвый рабочий, честный, дешёвый и толковый приказчик, прекрасный хозяин и приказчик торгового магазина, кредитоспособный купец, образцовый мастеровой, портной, сапожник; самая толковая, самая честная и самая дешёвая прислуга». Следует отметить, что зарисовки быта китайцев, как и других народов, у Гарина никогда не бывают бесстрастными. Вот рисуется труд китайцев на заводе, который находится в пятнадцати верстах от Сретенска, и куда писатель отправился со своими друзьями. Условия жизни китайцев-рабочих описаны лаконично, но картина выразительна. Одним предложением изобразив «громадное четырёхэтажное здание из дерева, с железной 5 Чуковский К. И. Современники: Портреты и этюды. М., 1967. С. 218. 45 обшивкой, всё в удушливой едкой пыли от глины, песка, размолотого камня и угля», Гарин даёт ему определение – «ад» и добавляет, что в нём «все работники только китайцы». И следующим предложением он рисует бесчеловечные условия их жизни: «Грязные, потные, с косой, обмотанной вокруг головы, полунагие они лежат каждый около своей печи». Затем появляется описание их хозяина: «Их поднимает владелец завода резким, коротким: “Хэ!”». Далее следует комментарий, не оставляющий сомнений в авторском отношении к увиденному: «И это “хэ”, как эхо бича из “Хижины дяди Тома”, тяжело режет ухо». Сам владелец завода вызывает у Гарина негативные чувства. Писатель даёт развёрнутое описание этого хозяина жизни на Дальнем Востоке. Сначала звучит прямая характеристика: «Владелец – экономный, расчётливый человек». Точного, но сдержанного определения недостаточно, чтобы выразить отношение к нему. Гарин, по определению К. И. Чуковского, «широкая натура – художник, поэт, чуждый скаредных, корыстных и мелочных мыслей»6, использует развёрнутое сравнение и градацию, чтобы передать чувство негодования, охватившее его при виде владельца завода: «Он напоминает тип героя из “Паяцев” Леонковалло в первом действии, когда торжествующий хозяин выезжает на сцену: он бьёт в барабан и смотрит, бьёт и опять смотрит, словно считает: и эта телега, и этот осёл, и этот весь цирк, и жена в тележке – всё это его и только его. И всё это даст ему денежки: круглые, золотые, и все они будут его и только его». Продолжает характеристику владельца завода описание его дома, которое сопровождается эмоциональным авторским комментарием: «Дом владельцев со всеми удобствами и даже электричеством, но впечатление опять: всё это так, между прочим, как и сама жизнь в доме, а главное там, в этой пыли и вони, где затрачен миллион, и всё к нему приспособлено, и самой жизни нет, не чувствуется. Не хочется ни миллионов этих, ни всей этой прозаичной жизни». И далее следуют две 6 Чуковский К. И. Современники: Портреты и этюды. М., 1967. С. 212. 46 художественные детали, дополняющие хлёсткую характеристику бездушия и бездуховности владельца завода: «Доктор привёз было свою гитару, но она так и пролежала на пароходике. Две женских фигурки – миловидные – мелькали перед глазами. Но это как-то так, как второстепенное». Завершается описание владельца завода эмоциональным сопоставлением его с другом писателя: «У рабочего человека, без капитала, С. Г. куда теплее и веселее» (42–43). Подобное изображение негативных явлений, которые не принимает писатель, не случайно. Оно соотносится с его мировоззренческой позицией. «Проклинать мироздание, бунтовать против господа бога показалось бы ему хоть и эффектным, но совершенно никчемным занятием. “Если жизнь – застенок, незачем её проклинать, нужно перестроить её”, – как бы говорят его книги. В каждом зле ему нравилось то, что оно устранимо»7. И неважно, к кому относится это зло: к русским людям или людям другой нации. Важно, что это ненормальное устройство жизни, с которым писатель не может и не хочет мириться. «Он не был бы Гариным, не был бы Тёмой, если б не бросался много раз в эту машину, кромсавшую ни в чём не повинных людей, и не пробовал бы остановить её, задержать её ход, отлетая от неё всякий раз, как ламанчский рыцарь от мельницы»8. 7 8 Чуковский К. И. Современники: Портреты и этюды. М., 1967. С. 217. Там же. С. 218. 47 С. И. КРАСОВСКАЯ профессор кафедры литературы БГПУ ОБ ОДНОЙ АРХИВНОЙ НАХОДКЕ, ИЛИ НЕИЗВЕСТНЫЕ СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИ И ТВОРЧЕСТВА Г. ОТРЕПЬЕВА1 До последнего времени считалось, что о Георгии Яковлевиче Отрепьеве (1879–1925) известно если не всё, то многое. Родился в Старорусском уезде Новгородской губернии в семье крестьянина. Учительствовал, участвовал в крестьянских съездах, вёл политическую агитацию среди крестьян, участвовал в организации крестьянских волнений; сидел в Петропавловской крепости, отбывал ссылку в Благовещенске, бежал; был бойцом Красной гвардии, в «эшелоне смерти» был направлен на Дальний Восток; опять бежал, скитался по Китаю, тайно переправился в Приморье, затем в Хабаровск, редактировал газету «Вперёд», в 1920-м издал сборник стихов «Лучи красных дум», в годы нэпа пережил сильный жизненный и творческий кризис, был исключён из партии и в 1925 году покончил с собой2. Самобытный партизанский поэт, талантливый фельетонист, публицист, драматург, резкий полемист, неутомимый журналист и редактор главного печатного издания Второй Амурской армии, он был на виду при жизни: его стихи печатались во многих периодических изданиях Дальневосточной Республики – в Чите, Благовещенске, Хабаровске, Владивостоке. В газете «Вперёд» ежедневно выходили его стихи, фельетоны и рассказы, в народных театрах шли его пьесы. За колкость поэтической сатиры Отрепьева Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Литературное краеведение: создание фундаментального историко-литературного труда – Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI вв.», проект № 11-04-00087а. 2 Сведения о биографии поэта даются по материалам исследований В. Г. Пузырёва. См.: Пузырёв В. Г. Стихотворения поэта-партизана Г. Я Отрепьева // Дальний Восток. 1962. № 5. С. 162–166. 1 48 прозвали дальневосточным Демьяном Бедным. Песни на его стихи распространялись с небывалой быстротой. Он был одним из немногих поэтов Приамурья, кто сумел в «непечатные» годы Гражданской войны опубликовать полноценный сборник стихов. Его творчество одним из первых получило научное описание и осмысление в работах краеведов В. Пузырёва, С. Красноштанова, положивших начало официальной «агиографии» поэта. Монолитность образа поэта, очевидно, и осталась бы таковой, если бы не случайная архивная находка. В Хабаровском краевом архиве в папке с материалами об Отрепьеве был обнаружен текст радиокомпозиции Аллы Светычевой и Лидии Родионовой из цикла литературных радиопередач «Поэты, рождённые революцией». Первая программа состоялась 17 мая 1977 года. Очевидно тогда же, в мае-июне, в радиоэфире прозвучала и композиция, посвящённая Георгию Отрепьеву. Среди ставших общим местом сведений и суждений обратило на себя внимание упоминание о критике в адрес поэта, опубликованной в харбинской газете «Свет». Говорилось также и о том, что редактор газеты «Вперёд» не заставил долго себя ждать и ответил на неё в статье «Убили бобра», из которой была приведена цитата: «Ненависть черносотенцев и эсеров к моему крапивному языку, к моему самородковому дарованию линчевать всё, что идёт против революции, не даёт покоя ни монархам, ни предателям – эсерам». Упомянутая вскользь полемика заинтриговала и заставила погрузиться в чтение харбинской черносотенной газеты «Свет». Ссылка на номер или хотя бы на год отсутствовала, пришлось искать наудачу. Та статья, о существовании которой говорилось в радиопередаче, не нашлась, зато встретилась другая очень любопытная заметка, опубликованная в № 568 от 3 марта 1921 года. Автор – главный редактор газеты Гарри СатовскийРжевский. Начиналась она так3: 3 Заметка цитируется с сохранением орфографии и пунктуации автора. 49 «Вторая Амурская армия имеет “политотдел” – политический отдел, должно быть. Этот отдел издаёт газету, тоже “Вперёд” (в Харбине издавалась газета с тем же названием. – С. К.). Ответственным редактором ея подписывается г. Георгий Отрепьев, а почти весь материал в газете принадлежит перу г-на Г. Алмазова и того же Отрепьева. В 171 № этого органа г-н Георгий Алмазов посвятил мне прочувственную статейку, озаглавленную “Отповедь черносотенцу”, причём с самого начала статьи видно, что автор даёт отповедь не мне, а телеграфным агентствам, сообщающим сведения о ронштадтском восстании. Меня же г. Алмазов просто поносит скверными словами со свойственным ему не совсем трезвым пафосом и фамильярностью мало воспитанного человека, бьющаго на демагогию. Вот образец художественной прозы г-на Алмазова: «Ты, “Свет” Григорьич, царский прихвостень, рисующий на своих страницах Николая Кровавого, пропагандирующий еврейские погромы, раздувающий ненависть среди русских людей <…> Слюной бешенной ярости брыжжешь ты, старый монархист в народ русский <…> Называйся “Светом” и да благословит тебя “Иверское братство” попов и монахов. Я, мужик старорусский, знаю тебя». Дальнейшее повествование оставило сомнений в том. Сатовского-Ржевского не «Ну, ещё бы не знать Вам меня, Георгий… извините, не помню Вашего отчества, а по фамилии не знаю, как называть: не то Алмазов, не то Отрепьев, не то «Непомнящий». Ведь Вы без малого полгода сотрудничали в моём тёмном “Свете” и писали прекрасные стихи. В случае, если Вы запамятовали об этом обстоятельстве, позвольте Вам кое о чём напомнить, старый ребёнок! <…> Больно за Вас, ибо мне всё ещё верится, что Вы не утратили способности краснеть от стыда. <…> В самом начале ноября 1919 года, в обычный приёмный час мой редакторский кабинет увидел посетителя не совсем обыкновенного. Небольшого роста, черноволосый, с небольшой плешью, “старорусский мужик”, одетый в старый засаленный полушубок и рваные валенки, подал мне пачку листов, исписанных мелким почерком полуинтеллигента. <…> В наружности моего гостя было 50 что-то до такой степени простое, родное, непритязательное и, вместе, одухотворённое, что на минуту я испытал иллюзию, что передо мной стоит сошедший с портрета Тарас Григорьевич Шевченко. Бараний, слегка распахнутый на груди, полушубок только дополнял это сходство типов. <…> Усадив посетителя, я было пробежал несколько его стихотворений, и тотчас составил о нём мнение, мало поколебленное и до сего времени. Вот краткое изложение этого мнения: несомненный поэт, милостью Божией; беспутная русская натура, не без наклонности к бродяжничеству; человек, горячо, искренне, по-детски любящий жизнь и прощающий ей все невзгоды за те искры красоты и счастья, что вкраплены в неё, как драгоценные алмазы в чёрные угольные пласты; простодушное старое дитя, влюблённое в поэзию революции, но абсолютно невежественное в социальных, политических и историко-философских вопросах; как “рубаха-парень”, перекати-поле, художественная натура, да к тому же едва ли особенно стойкая перед соблазном вина и здорового красивого женского тела, – он человек “со всяченкой”: побывал, вероятно, и красноармейцем, и комиссаром (вероятнее всего – по народному просвещению), может быть фигурировал и на скамье подсудимых революционного трибунала, за “контрреволюцию и саботаж”, но отнюдь не за “спекуляцию”; может увлечься поэзией борьбы и в нашем лагере, и так же легко изменить кому угодно под влиянием минуты, художественного увлечения, демагогической фразы и лишней чарки; в душе его много солнечного, много женственного, ещё более детского, но ни капли сурового и терпкого, чем отличаются заправские политические борцы; таких людей, прежде всего, надо жалеть – по человечеству, и беречь как избранника, отмеченного печатью дара Духа Святого, – т. е. богоданным художественным талантом». И далее, Сатовский-Ржевский пересказывает услышанную из уст Отрепьева уже известную нам автобиографию до момента бегства его из эшелона смерти и китайских скитаний. Только акценты, разумеется, в ней расставлены иначе: «В красной армии он, “собственно говоря”, не служил, но редактировал красноармейскую газету. Комиссаром тоже не был, но нёс работу в каких-то “просветительных” большевистских учреждениях. Под Самарою попался [в этом месте небольшой 51 фрагмент текста не поддаётся реконструкции. – С. К.] условиях арестантского вагона и полуголодного режима. Бежал из поезда где-то в Манчжурии, пробрался на Сунгари, где и бродяжил всё лето, пристав к шайке хунхузов. Затосковав “по своим”, пробрался в Харбин и живёт ныне на полулегальном положении без всякого письменнаго документа, зарабатывая на хлеб трудом чернорабочего. Но только на хлеб: на бельё ему уже не хватало, что поэт и продемонстрировал мне весьма наглядно. Поделившись с горемыкою чем мог, я пригласил его работать в газете. Но стихотворений за подписью “Георгий Алмазов” в “Свете” было напечатано только два: 6 и 9 ноября. Почему? Автор снова зашёл ко мне и несколько сконфуженно просил изменить его подпись, так как другая газета, кажется “Новости Жизни”, где он тоже начал печататься, находит его сотрудничество у меня одиозным. “Какую подпись ставить под вашими стихами”, – спросил я. – Подписывайте их литерами Г. О. – ответил поэт. – Моя другая фамилия – Отрепьев. Я едва удержался от смеха, поняв, что ни с одной из своих фамилий мой собеседник не родился на свет: и Алмазова, и Отрепьева родила русская революция, со всеми ея превратностями…» Как известно, говорящего выдаёт синтаксис, выдал он, судя по всему, и Отрепьева. Стихи его, опубликованные в «Свете» в начале марта 1920 года и помещённые внутрь заметки Сатовского-Ржевского, также заставляют задуматься о вымышленности имени «Отрепьев». Слишком концептуальным представляется оно в контексте следующих стихотворений. Крестьянину По гладкому русскому полю Отряд комиссарский идёт, Идёт он, чтоб снова в неволю Загнать деревенский народ. Сошлась эта подлая шайка, Чтоб Русь разорить дочиста. Эх, пахарь, гостей принимай-ка, Скорей открывай ворота! Идут к тебе славные гости: 52 Недоля, Нагайка и Кнут… Оставят лишь кожу да кости, Последнее всё отберут. Сам Троцкий за все прегрешенья Отпустит земные грехи. Под звуки разгульного пенья Ты будешь плясать у сохи. Светло будет жить от пожара, Когда загорится изба. И к власти царя комиссара Твоя устремится мольба: – О Троцкий, пришёл ты в селенье, Взыгралося сердце в груди: – Возьми же моё всё именье И к чёрту скорей уходи! <…> Вопросы и ответы Отчего амбары пусты, Нет пшеницы, нет муки, Нет на погребе капусты? – Здесь прошли большевики. Отчего так захирели По России мужики, Или хлебушка не ели? – Здесь прошли большевики. Отчего, где было поле Очутились вдруг пески, И не бродит скот по воле? – Здесь прошли большевики. Отчего стоят заводы, Нет парома у реки, И не свищут пароходы? – Здесь прошли большевики. Отчего душа народа 53 Изнывает от тоски, Отчего везде невзгода? – Здесь прошли большевики. Отчего это желудки Так воздушны, так легки? На кишках играют дудки. – Здесь прошли большевики. Отчего так убегают Люди с Волги и Оки? Дом и Родину бросают. – Здесь прошли большевики. Скоро будем приодеты, Все в дорожные мешки… Эх, хоть эти бы куплеты Взяли в толк большевики! «Последнему стихотворению, – пишет Сатовский-Ржевский, – особенно посчастливилось. Оно было перепечатано во всех правых газетах Дальнего Востока, в последний раз – на днях в “Русском Воине” без указания автора и источника». Приведённые стихотворения в комментариях не нуждаются. Архивная находка не только разбивает монолитность образа поэта, обнаруживая под бронзой официальной агиографии неоднозначную, страстную личность, но вновь заставляет задуматься о механизмах мифологизации личности и истории. До недавнего времени мы не располагали точными доказательствами того, что фамилия «Отрепьев» не родная поэту. Теперь же, после обращения в Новгородский государственный архив, доподлинно известно, что родился поэт в небольшой деревушке Верешино, все немногочисленные жители которой носили фамилию «Отрепновы». Соответственно и Георгий родился на свет Отрепновым, а Отрепьевым стал по 54 своей поэтической воле, навсегда связав себя с именем и судьбой известного исторического персонажа. Точнее, даже с мифологемой, символом, за которым традиционно стоят самозванство, ересь и предательство. Но не только. Отрепьев – это ещё и «воскресший» царский сын, защитник обиженных, народный мститель и герой. Двоящийся, неоднозначный, карнавальный трикстер-самозванец – воплощение народного бунта, его оболочка. Вот что, очевидно, привлекло провинциального поэта и учителя со страстной мятежной душой. Добровольно выбранное поэтом имя стало формулой его личности и даже, в какой-то степени определило/объяснило перипетии его биографии. Это тот случай, когда имя идёт впереди героя, становясь его вестником. В данном случае имя как нельзя лучше отражает двойственную авантюрную натуру своего хозяина. Как когда-то бывший боярский слуга, опальный монах, а затем расстрига, лишившись всего на родине, за границей «воскрес» в образе убитого царевича Дмитрия, так и Георгий Отрепьев, лишившись всего, пройдя «эшелон смерти», воскрес в Китае, вступил в союз со своими противниками, чтобы вернуться затем на родину уже в ином качестве. Об авторском мифологизировании собственного чудесного спасения красноречиво свидетельствует опубликованное в 1920 году, практически одновременно в двух редакциях – газетной и книжной – стихотворение «Когда воскресает Христос»: …Я вспомнил жизнь иного мира, Где я родился, и где взрос – И вот под пулей конвоира В окошко прыгнул под откос. Я скрылся в сопки. Одинокий Бреду, как волк бороволокий В душе мечту свою тая: Вновь видеть милые края. То было, помню, в декабре: Я грелся у костра под елью И громко пел вдвоём с мятелью, А эхо плыло по горе, 55 И уносило в высь небес: Христос воскрес! И вновь я, скованный цепями, В темнице мрачной и глухой Смотрю в окно – под облаками Несутся гуси в край родной… Сгинь трусость, рабство и неволя! Да здравствует тайга и воля! Я на свободе, я один Природе раб и господин! И вот на пень корявый сел, Полураздетый и голодный, В сознании, что я свободный, Смеялся, плакал, песни пел, – И вторил мне таёжный лес: Христос воскрес! «Вперёд». № 21 от 6 июня 1920 г. Книжная редакция отличается от газетной заглавием – «Когда воскресает мертвец» и рефреном, замыкающим обе строфы. В сборнике «Лучи красных дум» вместо «Христос воскрес» читаем: «Мертвец воскрес». Изменение может показаться небольшим, вызванным идеологической конъюнктурой, и, скорее всего, это так и есть. Но именно конъюнктурность и придаёт тексту двусмысленность, вносит в текст дополнительные, возможно неожиданные и для самого автора, акценты, ведь содержащиеся в строке образы обладают разным символическим и мифогенным потенциалом. В газетном варианте фраза «Христос воскрес» читается как вознесённая спасённым героем светлая пасхальная молитва-хвала. При этом она не просто произносится, она драматургически разыгрывается между героем и природой, подобно тому, как это происходит во время церковной службы: на соответствующее восклицание-объявление священнослужителя о воскрешении Христа хор и все присутствующие отвечают: «Христос Воскрес!»: 56 И громко пел вдвоём с мятелью, А эхо плыло по горе, И уносило в высь небес: Христос воскрес! Смеялся, плакал, песни пел, – И вторил мне таёжный лес: Христос воскрес! При этом заглавие стихотворения и его рефрен, коррелируя, определяют сюжетную последовательность событий, конкретно – причинно-следственную: герой воскресает тогда, когда воскресает Христос. Только благодаря Воскрешению Христа возможно воскрешение героя. Или: единожды воскреснув, Христос каждый раз воскресает во вновь спасённом, «воскресшем» человеке. Так в подтексте стихотворения прочитывается наивно-неосознанное соотнесение чудом спасшегося лирического героя с воскресшим Мессией. Книжный вариант – «Мертвец воскрес» – на первый взгляд, не сильно отличается от газетного. Кажется, что замена ключевого образа не привносит в стихотворение ничего, кроме историко-бытовой конкретности и идеологической индифферентности. Однако, на самом деле, меняется очень многое – точка зрения, а вместе с нею трансформируется и весь нарратив. Перед нами, фактически, другой текст, с иным коммуникативным заданием. Начнём с того, что стихотворение перестаёт быть молитвой. Исчезает внутренняя драматургия – текст монологизируется: герой не может сказать о себе в третьем лице «Мертвец воскрес» (теоретически – возможно, да, но практически – нет); эта фраза отрывается от героя и всецело отдаётся природному хору. Присутствие эха и вторящего таёжного леса только подчёркивает нарративно-смысловую несостыковку. Стихотворение приобретает автокоммуникативный характер – разглядывая себя как бы со стороны, глазами окружающей его природы, герой становится единственным объектом собственной рефлексии. Его спасение 57 видится ему чудесным и значимым, преисполненным высшего смысла. Первопричина этого события исчезает – и начало, и конец замыкаются на герое, на его воле, удачливости, смелости и т. д. Становясь и причиной, и следствием одновременно, он, в своём сознании, уподобляется Богу. Если в XVII веке в лице Гришки Отрепьева воскресал убитый царь, то в ХХ в лице лирического героя Георгия Отрепьева воскресает убитый Бог. В XVII веке оспаривалась власть царя, в ХХ – Бога. Самозванство приобрело невиданный ранее в истории размах и масштаб и вылилось в то, что стало известно под именем «богостроительства». В основе его, как известно, мифологизация человечества, попытка обратить веру в Бога в веру в мистически понимаемое «человечество», абсолютизация его, наделение божественными свойствами и подмена Богочеловека обожествлённым человеком, человекобогом4. Официально считается, что причиной добровольного ухода Отрепьева из жизни стало острое неприятие нэпа, разочарование в послереволюционной действительности. Но теперь мы знаем не только то, что отношение поэта к революции было сложным, что сам он был фигурой загадочной и неоднозначной, но и то, что в 1923 году, после окончания Гражданской войны, он вернулся в родные края, успешно трудился в Новгородском госархиве (том самом, куда сегодня мы обратились за сведениями о нём), женился, родил дочь Музу. По доступным нам сведениям, в 1924 году жена Отрепьева с дочерью уехали из Новгорода в Бологое, там следы их теряются. Что случилось с семьёй? Почему и как ушёл из жизни поэт? Вопросы эти пока остаются без ответа, а «дело» Георгия Отрепнова, Отрепьева, Алмазова, Непомнящего, Фомы Этот контекст заставляет соотнести лирического героя стихотворения Отрепьева с лирическими героями «апостолов» революции Маяковского и Есенина, с «буревестником» – М. Горького. Сходство же трагических развязок жизни авторов не нуждается в комментариях. Они не были свидетелями исторического революционного карнавала. Они были самим карнавалом – самой революцией, её живым воплощением. Их смерти, случившиеся почти в одно время: Есенин, Отрепьев – 1925-й; Маяковский – 1930-й; Горький – 1936й – фактически, ознаменовали собой конец эпохи, конец революции. 4 58 Пешеходова – народного учителя, партизанского поэта, корреспондента харбинской черносотенной газеты «Свет», редактора красноармейской газеты «Впрок», новгородского архивариуса, прототипа героя романа Ю. Семёнова «Пароль не нужен» – открытым. Продолжение следует… 59 И. В. ВАСИНА ведущий методист Амурского областного краеведческого музея им. Г. С. Новикова-Даурского ДМИТРИЙ МАЛЫШЕВ-МОРСКОЙ – ПОЭТ БАМЛАГА Значит время стихам – и ныне и присно вовек, И в тюрьме, и на нарах, и в бормоте смертной минуты, Ведь пока есть стихи, человек до конца человек, Для себя разорвавший наручные путы… (Александр Гладков, поэт ГУЛАГа) В истории литературы Приамурья есть совершенно особая группа поэтов и прозаиков – те, кто прошёл в 1930–1950-х годах БАМЛаг. В разные годы в этих лагерях находились литераторы, многие из которых сегодня забыты (кроме, пожалуй, последних двух): Арсений Альвинг, Сергей Воронин, Юрий Домбровский, Дмитрий Морской, Сергей Стародуб, Дмитрий Загул, Павел Флоренский, Анастасия Цветаева… Их стихи – неисчерпаемый источник знаний о сталинском периоде российской истории. Иной формы самовыражения в то время для заключённых просто не существовало. Наряду с потаёнными стихами, передававшимися из уст в уста либо написанными на клочке бумаги, внутри наволочки, набитой соломой, были стихи заключённых, напечатанные в ведомственных сборниках, журналах, газетах. В 1935 г. вышла первая в СССР книга о БАМе – журнал «Путеармейцы. Стихи и песни лагкоров» (г. Свободный, ДВК, 1935). Сборник стихов был создан самими лагерниками. Были среди них и поэты из круга Ахматовой, Брюсова, Есенина, но были и обычные уголовники, рецидивисты, чрезвычайно одарённые, большую часть жизни проведшие в тюрьмах и лагерях. Печатались поэты и в многотиражке «Строитель БАМа», которая выходила с января 1933 года. Со временем пресса Байкало-Амурской магистрали насчитывала десятки названий, которые говорят сами за себя: «Финработник БАМа», «Чекист на страже БАМа», «Зоркий стрелок на страже БАМа», «На 60 боевом посту», «Сигнал», уже упомянутый литературнохудожественный журнал «Путеармеец», юмористический журнал «На тачке». Тираж и периодичность выхода газет и журналов не являлись постоянной величиной. Так, газета «Строитель БАМа» в 1933 была выпущена 95 раз, а в 1935 вышло всего 63 номера. Видимо, самим чекистам нужны были такие издания: раз заключённые пишут, значит не так уж им в советском лагере и плохо. Редакция и типография «Строителя БАМа» помещались в товарном вагоне возле станции, где были необходимые предметы: касса с набором, печатный станок и стол с гранками и заметками. Литераторы выпускали и свои отдельные книги в издательстве «БАМЛАГ НКВД», как, например, поэт Д. И. Малышев-Морской. Его книга «Розовое утро» (1936) посвящена стахановцам Комсомольского района БАМЛага НКВД, которые трудились на строительстве вторых путей. В 1937 г. Малышев писал: «Я могу гордиться тем, что в лагере нёс большую культурно-воспитательную работу. При моём непосредственном участии, при моей консультации и помощи создана богатейшая художественная литература Байкало-Амурской магистрали НКВД, написаны песни, которые распеваются по всему Дальнему Востоку, сделаны пьесы и агитбригадные репертуары, успешно исполняемые до сих пор». Но лагерной художественной самодеятельности разрешалась и лирика: Ни одна звезда не гаснет. Месяц – парус золотой – Из-за гор летит над пашней Полусогнутой дугой. Не смежает комсомолка Над страницей синих глаз. Пряди кос струятся шёлком На лазоревый атлас. (Д. Малышев-Морской, «Комсомольцы») 61 Морской родился в 1897 году в с. Сапожкино Оренбургской области в крестьянской семье. По национальности мордвин. Участник Первой мировой войны. В период Гражданской войны сражался в рядах Красной армии. Демобилизовавшись в середине 1922 г., Малышев поступает на рабфак Самарского университета. Живя в Самаре, много пишет, активно печатается, принимает участие в Самарском литературном обществе «Слово». Именно в этот период произошёл случай (во время катания в лодке по Волге), после которого товарищи стали называть Малышева Морским. Впоследствии поэт взял это прозвище в качестве литературного псевдонима. Но что конкретно произошло в тот день на Волге, Малышев не говорил. В 1923 г. Малышев (теперь уже Малышев-Морской или просто Морской, он же Морей) едет в Москву; сдав экзамены, поступает на первый курс Высшего литературнохудожественного института им. В. Я. Брюсова, где сформировался и окреп литературный талант будущего поэта. Волнуясь, Дмитрий декламировал свои стихи перед самим Валерием Яковлевичем: Не в чужой стране – в России, На разостланных полях, Волги берега взрастили Бесшабашный мой размах… Печататься Малышев начал ещё в 1920-е гг. Выпустил сборник своих стихов, поэмы «Ульяна Сосновская» (о жизни и нравах мордовской деревни до революции) и «Нувази» (о дружбе русского и мордовского народов, об их участии в антикрепостническом движении под предводительством Пугачёва), «Дочь дровосека», посвящённую героическим событиям Гражданской войны. Эти и другие книги издавались в Москве, в Ленинграде и имели успех, ныне же они стали библиографической редкостью. В 1926 г. поэт становится членом известного в Москве литературного объединения «Никитинские субботники», где по-новому раскрывает тему 62 деревни, умело рисует картины сельской жизни («Влюблённая осень», «Зимой», «Столяр» и др.). Уже первые произведения Морского получили высокую оценку М. Горького, В. Брюсова, С. Есенина (с последним Малышев дружил, находился под влиянием его поэзии, даже писал подражательные стихи – «Письмо сыну» и др.). Позже поэт окончил курсы сценаристов при Государственном институте кинематографии. В 1932 г. по сценарию непосредственно участвующего в съёмках Морского, «Восток-фильм» выпустил кинокартину «Из тьмы веков» – первое произведение о прошлом Мордовии. Морской участвовал в работе Первого съезда советских писателей (1934), был делегатом Первого Всероссийского съезда крестьянских писателей. В конце 1934 г. Морской, работавший тогда ответственным инструктором литературно-массового движения Всесоюзного центрального бюро писателей при ВЦСПС, впервые попадает в поле зрения НКВД, а в первый же день нового, 1935 года его арестовывают по обвинению в антисоветской агитации и мошенничестве (мошенничеством сочтена публикация стихов под псевдонимом «Дм. Долгонемов»). На одном из допросов писатель объяснил, что какое-то время его стихи не печатали, и он вынужден был прибегнуть к такому псевдониму. Морской приговаривается к трём годам лишения свободы. Наказание он отбывает в Сибири (Омлаг) и на Дальнем Востоке (БАМЛаг). Освобождается досрочно, отбыв в лагерях два года. Впоследствии Малышев ещё дважды был арестован: в январе 1938 г. по обвинению в принадлежности к антисоветской террористической организации, состоящей из работников литературы; в октябре 1941 г. по указу Президиума Верховного Совета СССР от 6 июля 1941 г. за распространение панических слухов (в уголовном деле имеются сведения, что Морской якобы распространял слухи о бомбёжке Самары немецкими самолётами). В лагерях он находился до конца марта 1943 г., 63 когда по его личному заявлению он был направлен на фронт, но 11 мая 1944 г. Малышева вновь арестовали. Обвинение стандартное: антисоветская агитация. При аресте у Морского отобрали красноармейскую книжку, справку о прохождении военно-врачебной комиссии, справку о ранении, тетрадь со стихами на 47 листах и деньги в сумме 225 руб. Отбыв наказание, Морской в 1954 году вернулся домой, последние месяцы своей жизни провёл в доме инвалидов под Бузулуком и через два года, в возрасте 59 лет, умер в больнице на станции Колтубановка Оренбургской области. Реабилитирован в 1956 году. Большинство стихотворений написано Д. МалышевымМорским в заключении, в том числе в БАМЛаге. Именно ручка и лист бумаги помогли ему пережить самые трудные моменты в жизни, не потерять её смысл. Сохранилась запись в дневнике Дмитрия Морского о первом написанном в ссылке стихотворении: «Я вышел из вагона и сел на шпалы. Припекало солнце. От шпал отдавало смолой. Где-то неподалёку гудел шмель. Я оглянулся и увидел вдалеке первый пусковой – состав из одного пассажирского вагона для вольнонаёмного начальства и двенадцати платформ для оркестра. По всему составу бегали девчата и украшали вагон зелёными ветками. Ставили флаги. И вдруг сама собой возникла первая строчка, за ней вторая, третья… За короткое время написалось всё стихотворение. Название определилось сразу – “Первый пусковой”: Весь одетый в лозунги плакатов, В ярких флагах, в зелени, в цветах – Ты промчишься средь гористых скатов, Первый поезд на вторых путях! Для тебя – тоннели и мосты. Для тебя боролась эта масса, Низвергая дикие пласты! Этот путь торжественный и гордый, Путь победный, – потому таков, Что ковался он рукою твёрдой, Под водительством большевиков. Ты свой дым победно в небо вскинешь 64 И успешно путь свой завершишь, И победы нашей стройки финиш Ты гудком весёлым возвестишь». Что заставило поэтов-лагерников писать такие стихи? Во многих произведениях Морского ощущается бодрость духа, звучит призыв к лучшему, воспеваются люди труда. В стихотворении «Берегите перья» поэт призывает своих собратьев по перу рассказать, как строились вторые пути: Через годы, пропасти и скалы В срок, какому равных не найти, На Востоке Дальнем, за Байкалом, Мы вторые проведём пути. И героев наших помяните, Пусть никто не будет позабыт… Но большую часть своих произведений Морской посвятил родине. Основу многих его произведений составляет народный песенный стих, возможно, потому, что ему близка тема крестьянского труда, что сам он крестьянин по происхождению. Во всём творчестве проявляется глубокое жизнелюбие, душевный оптимизм, восхищение деревенским пейзажем: Опрокинутый вниз головою В светлом озере высится лес, Над росистой лесною травою Светляки загорелись до звёзд… Вдалеке заиграла гармоника, Разлились по горам голоса. Соловьиные выси разбойника Так и просятся в эти леса. В приведённых строчках ощутимо влияние Есенина. Живым учителем Морского в литературе всегда был реальный быт деревни и факты биографии поэта: Точно цепь золотых журавлей, 65 Косари растянулись в лугах, С каждым взмахом сильней и сильней Косы свищут в упругих руках… А в лесу тишина, тишина, Не трепещет задумчивый лист, Только слышится звон кувшина Да косы разливается свист… Покос вызывает у автора умиротворение, с одной стороны, и желание жить, творить, с другой: Ни тревоги, ни скуки былой… Ослепляет стальная змея, И клокочет в груди удалой Недопетая песня моя. От фольклора поэт брал то, что было близко его поэтическому мироощущению, его лирическому дару, ориентируясь на те формы (преимущественно, лирические и колыбельные песни), в которых глубоко и поэтично выразилась народная душа: Сквозь щель холщовой колыбели Впервые мне стал мир сиять. Под ропот волн и звук свирели Меня укачивала мать: «Пой, прялочка кленовая, Не рвись, льняная нить… Сотку холстину новую – Рубаху стану шить. Сошью рубаху белую – Малютку наряжу… Куплю я ленту целую И стан твой повяжу. Дремли, сыночек маленький, Пока печали спят, Пока румянцем аленьким Уста твои горят…» 66 Многие стихи Малышева автобиографичны. Поэт гордится своим происхождением, народными истоками, ему близки народные традиции, поверья. Так, рассказ о рождении превращается в яркую типическую зарисовку одного из уголков деревенской России: В золотой соломе в октябре Под мычанье красного телка. Я родился рано на заре В хижине у сизого шестка. Нитью грубой повитуха пуп Закрутила, ворожбой скрепя, И отцу на войлочный крептук Кинула, как обмолот снопа. Словно кошка над котёнком, мать Уркала, мне подавая грудь, И с зубком весёлая кума Торопилась на меня взглянуть. Горячая любовь к родине напоминает читателю творчество советских поэтов того времени: Исаковского, Твардовского. Как и они, поэт мечтает: Чтобы мирно нивы расцветали, За рекой черёмуха цвела, Над колхозом голуби летали, Конь скакал, кусая удила, Чтобы дождик омывал калину, И алела родина моя, Наряжу я розами долину, Чтоб гремела песня соловья. Перед читателями встаёт эпически прекрасный образ Родины. Удивительно, что, несмотря на трагическую жизнь, несправедливость, изломанную судьбу, Малышев до самозабвения любит своё Отечество: 67 Никому моей большой отчизны Не отдам я ни за что вовек! И порог высокой этой жизни Не преступит чуждый человек. Потому – винтовка за плечами, Недопетых песен полный том! Стерегу я днями и ночами Родину, объятую трудом. В центре следующего стихотворения – предметный образ, выписанный ярко и эмоционально. Автора глубоко ранит трагическая дисгармония мира. Она видится ему в, казалось бы, обычной житейской ситуации: голубь, ударившись о карниз, гибнет: Шарахнулся голубь седой, Дугу обогнув над карнизом. Он падал – распластанный – книзу, Как ястреб, в затон золотой… Волнуется тронутый провод И долго гудит, как струна, И немью вечерней дубровы На город сошла тишина. Ах! Эти улицы – проруби И этот железный карниз… О, милые, сизые голуби, Не надо, не падайте вниз. Большую роль в стихотворении играют эпитеты: голубь – седой, распластанный (ощущение безысходности, трагичности), карниз – железный, затон, принимающий погибающую птицу, – золотой (символически-возвышенное определение прекрасного), и в конце – стремление во что бы то ни стало сохранить гармоничность мира: не крик – просьба, с болью, надрывом: «О, милые, сизые голуби, не надо, не падайте вниз». Малышев – был и остался сыном своего времени, совесткого времени. Он сознательно принял идеи эпохи, его 68 поэтическое перо действенно участвовало в обновлении мира. Обращаясь к молодым, он вдохновенно писал: Тебе открыты небеса с громами, Дорога устлана цветами и ковром, – Учись владеть марксистскими томами, И ты поставишь космос весь ребром! («Обращение автора к комсомольцам») Цвети, волнуйся, племя комсомола, Под майским ветром кудри распускай. Иди вперёд, вздымая Серп и Молот, Иди вперёд и юных увлекай. («Комсомолу ДВК в день пятнадцатилетия») В перекличке поэтических образов проявляется эстетическая система Морского, все компоненты которой связаны между собой. Взаимодействуя, они образуют единую картину «большой отчизны». Читая стихи Малышева, читатель испытывает сложные чувства: обострённое сопереживание всему тому, о чём поведал писатель; наслаждение многогранной народной правдой жизни; удивление: как поэт, отсидевший в лагерях столько лет, остался верен идеалам того времени. Творчество поэта-бамлаговца Дмитрия Ивановича Малышева-Морского, как и творчество десятков других литераторов-заключённых, ещё предстоит открыть для себя амурским читателям. Ведь не примирившийся со своим рабством поэт смог создать такую поэзию, которая в совершенных своих образцах стала частью отечественной литературы. Хочется надеяться, что знакомство с творчеством Малышева-Морского пробудит интерес у читателей к поэтическому наследию узников БАМЛага, что впереди – открытия, которые расширят и углубят наше представление о масштабе личностей поэтов, прошедших сталинские лагеря, 69 литераторов, которые своим творчеством смогли противостоять бамлаговскому «расчеловечиванию»… 70 Т. В. НАЗАРОВА доцент кафедры русского языка БГПУ ПРЕОБРАЖАЯ СМЫСЛ: Заметки о фразеологии стихотворений Л. Завальнюка В наших заметках – наблюдения над фразеологизмами в стихотворениях Леонида Завальнюка. Какова их текстообразующая роль? Какие семантические и экспрессивные эффекты привносятся в стихи с помощью столь необходимых для русской речи оборотов так называемой косвенной номинации, несущих в себе человеческий опыт и культурную память? Какими смыслами прорастают фразеологизмы в стихотворениях? В текстах поэта народные обороты естественны и ненарочиты, особенно в таких, которые окрашены разговорностью, представляют собой монолог лирического героя или подобие беседы. А их «генная» память сообщает стиху актуальность и глубину. И, что нельзя не заметить, поэт умеет так употребить фразеологизм, что резко возрастает масштаб его семантики. Так, в речевом стандарте оборот держать камень за пазухой обозначает «затаить злобу на коголибо, иметь в душе намерение мстить, вредить кому-либо»1. А в стихотворении Л. Завальнюка мальчик, недовольный матерью, когда вырос, а с ним выросла и его злоба, швырнул камень в свою родину-мать: Мальчик вырос. Что за сила! От неё в глазах темно. Вынул камень, глянул косо. Мать в земле. В кого швырну? И швырнул в своё сиротство. И попал во всю страну. Фразеологический словарь русского языка / Сост. А. Н. Тихонов (рук. авт. кол.), А. Г. Ломов, Л. А. Ломова. 2-е изд., стереотип. М.: Русский язык – Медиа, 2006. С. 104. 1 71 И разрушились заводы, И леса все полегли, И сиротский дух свободы Стал отчаяньем земли. («Мама жадная такая…») Привычные обороты, сдвинутые с обычных речевых позиций, выходят на авансцену воспринимающего сознания, образ укрупняется, как в следующем фрагменте: Мир не двинет и бровью, Хоть ворота всех тайн отвори. И мне цедит сквозь зубы Нерождённого марта сиянье: – Говори! Пусть не слышит никто, Всё равно, всё равно говори! («О, фонетика света…») Фразеологический образ автор может использовать в качестве смыслового центра, что мы наблюдаем в стихотворении «Бега», где обыгрывается ситуация конных состязаний, атрибутом которой являются ставки на победителя. Фразеологизм делать ставку на кого-либо или что-либо значит «прогнозировать успех, связанный с предметом ставки». Лирический герой делает ставку на себя, чтобы не терять свою дорогу: – Нет ставок? – Нет. Ну, что ж, и слава богу, – Сам на себя я ставлю и бегу. Подобное развёртывание фразеологического образа наблюдаем в другом стихотворении, построенном в притчевом ключе, а содержание базируется на обороте каши не сваришь с 72 кем-либо («не сговоришься с кем-либо»)2. Герой сожалеет о том, что нет «единственного кровного товарища», которому он мог бы распахнуть свою душу, поведать сокровенное: …По предлетнему маю, По нетающей зорьке босой, Ах, приди, ах, явись, Мой единственный кровный товарищ. Вот крупа, Вот плита, Вот прозренья, в которых вся соль. И тебя только нет. А с другим эту кашу не сваришь. («Всевозможных богатств полон шкаф…») Один из способов развития образа фразеологизма является окказиональное применение оборота. Что такое мёртвая петля? Это одна из фигур высшего пилотажа, называемая также петлёй Нестерова. Казалось бы, по отношению к пению данное терминологическое сочетание не подходит. Но в стихотворении Завальнюка «Украинская песня» оно, в обновлённом образном применении как обозначение предельной высоты и сердечности человеческого голоса при пении любимой песни, уместно и стилистически выразительно: Как два врага, глаза в глаза, Ах, как мы пели, как мы пели! На выходе из мёртвой петли Сходились наши голоса. Как не удивляться чуду поэтического дара, который животворит любое слово, любой оборот, ходячий, потерявший в автоматизме речи мотивированность значения и выразительность? Потускнела, а то и вовсе утрачена образная подоплёка в повседневной речи, например, таких фразеологизмов как слово за слово, встать на ноги, песня 2 Фразеологический словарь русского языка… С. 251. 73 спета, закусить удила, уйти в кусты, уйти с головой (во чтолибо), открывать душу, быть собой, каши не сваришь и других, которые звучат в стихотворениях автора. В текстах, оплодотворённые мыслью поэта, в «питательной» среде образного освещения они словно зажигаются новым светом и становятся семантически объёмнее, ассоциативно разнообразнее и экспрессивно богаче. Контекстное окружение выявляет ту грань значения фразеологизма, которая обычно в тени, но важна для автора. Быть самим собой значит вести себя, поступать естественно, в соответствии со свойствами своей натуры, своей личности. У Л. Завальнюка в миниатюре «Мне жить не больно…» в указанном фразеологизме высвечен оттенок «проявлять своё природное, своё сущностное, несмотря ни на что»: Мне жить не больно. Больно быть собой В кругу родных людей, когда в часы тревоги Они, вздыхая над моей судьбой, Пытаются спасти меня, Столкнув с моей дороги. Жизненная коллизия в стихотворении передана с помощью антитезы быть собой – столкнуть с моей дороги. Очевидно, что фразеологические обороты в стихе – смысловой и текстообразующий фокус. Для стиля Л. Завальнюка характерно употреблять фразеологизм концептуально, трактуя его с собственных позиций. Например, он по-своему осмысливает библейский оборот строить на песке («опираться на недостаточно надёжные и проверенные данные в своих планах, рассуждениях»)3, который объединён с фразеологизмом строить воздушные замки, в стихах: 3 Фразеологический словарь русского языка... С. 195. 74 Строитель замков на песке, Равно и в счастье, и в тоске, Я кирпичи таскал и глину – То на пригорки, то в долину. Всё рушилось, что затевал: Один обвал, другой обвал. Но замысел не остывал. И в конце стихотворения звучит неожиданный вывод: Но ничего я не воздвиг. Как ни старался, не воздвиг, И только сам себя построил. Обращает на себя внимание то, что автор в осмыслении оборотов с негативной оценкой не столь категоричен, как принято, терпим и мудр. В стихотворении «В кругу полузверей, полурастений…» лирический герой убеждён, что «в кругу расчётливых, где с пользою не сладить, где вместо “здравствуй” говорят “почём”, – что может быть обиднее, чем слава, что может быть позорней, чем почёт?!» Но на вопрос: «Зачем же бисер мечешь ты порою?», он отвечает: «Затем, что сердцем замечал не раз: в крови у них – “почём”, но дальше, но под кровью они одарены и братством, и любовью…» Диалектический взгляд автора ощущаем и при употреблении фразеологизма желторотый птенец. В обыденном применении это ироническая аттестация молодого неопытного наивного человека, которого осуждают за стремление стать с другими наравне. У Завальнюка лирический герой объясняет свой статус: Я не птица ещё. Я птенец желторотый при соколе, Но весь мир в моём сердце уже, Как грядущая нива в зерне, Я взойду. 75 Желторотый птенец, но при соколе, ещё не важная птица, но ею станет. Ирония снята. Заканчивая краткие заметки, подчеркнём: фразеологизмы, потенциальные семантические возможности которых в стихотворениях Л. Завальнюка так замечательно раскрылись, не просто средство поэтического языка, а важный эстетически значимый элемент стиля автора. 76 И. С. НАЗАРОВА доцент кафедры литературы БГПУ БАМОВСКАЯ НОТА В ЛИТЕРАТУРЕ ПРИАМУРЬЯ Часть I. Как всё начиналось: О «Звене», Пушкинском празднике и прочих культурных событиях на БАМе1 Картина литературной жизни Приамурья, которая в последние годы, благодаря усилиям исследователей-краеведов, приобретает заметные очертания, будет неполной без упоминания о целой плеяде бамовских авторов, среди которых Олег Головко, Иван Шестак, Владимир Юринский, Геннадий Кузьмин, Виталий Лукашенко, Владимир Гузий, Александр Симаков, Жанна Ржевская, Тамара Шульга, Надежда Пузыревская и др. Их творчество, особенно в годы строительства магистрали, было довольно востребовано. Произведения бамовских литераторов с большим желанием публиковали не только местные периодические издания, но и центральные журналы: «Огонёк», «Юность», «Работница». Нередкими гостями бамовские авторы были и в престижных столичных издательствах. Стихи молодых поэтов постоянно звучали на Всесоюзной радиостанции «Маяк» в передаче «Песни на просеках». Пьесы И. Шестака, поставленные Амурским и Читинским драматическими театрами, во время их гастролей в столице были представлены на суд москвичей: «Обход» в Театре Ленинского комсомола, «Запас прочности» – на сцене МХАТа. И, наконец, в 1978 г. преимущественно бамовские авторы представляли Амурскую область на VII Всесоюзном совещании молодых литераторов в Москве. Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Литературное краеведение: создание фундаментального историко-литературного труда – Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI вв.», проект № 11-04-00087а. 1 77 В чём секрет такого повышенного интереса к бамовским поэтам и прозаикам? Вероятно, не только в художественных достоинствах их произведений. Дело в том, что в те годы внимание всей страны было приковано к строительству Байкало-Амурской магистрали, имеющей огромное значение для дальнейшего экономического развития СССР. Это была очередная попытка освоения Восточной Сибири и богатейшего Дальнего Востока. Политика КПСС была направлена на то, чтобы привлечь в ряды строителей лучшие силы страны. С этой целью на БАМе были созданы все условия для полноценной жизни людей2. Не было на БАМе дефицита и на культурные мероприятия. Владимир Гузий в стихотворении «Зеркало», сравнивая культурную атмосферу в столице СССР и «столице БАМа», писал: Москва в те года – захолустье, Столица застойнейших лет. Нет хода поэту в искусстве, Тарковскому хода нет… А в Тынде – всё в первую очередь. Здесь зритель умнейший – поймёт…3 Что касается материальных благ, то здесь необходимы некоторые пояснения. Пожалуй, единственное, на что могут пожаловаться бамовцы, это отсутствие капитального жилья. В пятидесятиградусные морозы они устраивали свой быт в вагончиках и наскоро сооружённых щитовых домах, «времянках», естественно, без всяких удобств. А вот с продовольствием и промышленными товарами «напряжёнки» на БАМе никогда не было. В свободной продаже можно было купить то, что на остальной территории страны «доставали», как тогда говорили, «по великому блату»: дублёнки, мутоновые шубы, песцовые, чернобурковые, норковые шапки, «тушёнку», «сгущёнку», индийский кофе и т. д. Кроме того, строители магистрали получали достойную заработную плату и имели возможность частично откладывать денежные средства на так называемые целевые счета, позволявшие им получать чеки на приобретение автомобилей. 3 Гузий В. Зеркало // Гузий В. Чукчуду. Стихи. Новосибирск, 2008. С. 56. (Далее стихотворения В. Гузия цитируются по данному изданию с указанием страниц в скобках). Необходимо пояснить, что в стихотворении речь идёт о сложной судьбе легендарного фильма Андрея Тарковского «Зеркало», исповедального 2 78 Попытка реконструировать картину культурной жизни БАМа наводит на мысль, что процитированные строки – не поэтическое преувеличение, а всего лишь отражение реальности. В течение трёх лет, начиная с июля 1978 года, на БАМе работал агитпоезд «Комсомольская правда». За это время в городах и посёлках строящейся магистрали выступили полторы тысячи профессиональных и самодеятельных артистов, писателей, художников. Среди них композитор Михаил Таривердиев, певцы Александр Градский, Валентина Толкунова, Эдуард Хиль, Иосиф Кобзон4, ансамбли «Верасы» и «Самоцветы», поэты Лев Ошанин, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский5 и др. Нельзя не упомянуть и о традиции проведения на БАМе ежегодных фестивалей. по характеру и необычного по кинематографической манере. Чтобы получить разрешение на съёмки, автор трижды переписывал сценарий, потратив на это около шести лет. Не менее мучительной оказалась борьба за выход на экран уже готовой картины. Комитет Госкино СССР обвинил А. Тарковского, в частности, в неуважении к зрителю. Фильм, лишённый всякой хронологической последовательности, без выраженного композиционного центра, насыщенный усложнённой символикой и аллюзиями, сочли очень сложным для понимания широкой зрительской аудиторией. В результате, «Зеркало» определили как художественную неудачу автора и выпустили в кинопрокат ограниченным тиражом. В числе немногих городов, получивших первоочередное право на просмотр фильма, оказалась и Тында. Что касается Москвы, то там увидеть «Зеркало» можно было только в трёх кинотеатрах. 4 Иосиф Кобзон или, как неофициально называли его строители, «бессменный полпред культуры», настолько часто бывал на БАМе, что был удостоен звания Почётного гражданина города Тынды. 5 Некоторых из названных знаменитостей БАМ вдохновил на создание новых произведений. Стихотворения Р. Рождественского «Байкало-Амурская магистраль» (1974), «Летят в лицо ветра» (1984) и «Спасибо тебе, дорога!» (1984), благодаря композиторам О. Фельцману и И. Ефремову, стали известными песнями. Кроме того, Рождественский – автор стихотворения «Идут по БАМу поезда» (1979). Е. Евтушенко посвятил ударной комсомольской стройке поэму «Просека» (1975–2000). 79 В 1976 году в Тынде стартовал фестиваль бардовской гитарной песни. Как утверждает корреспондент информационного агентства SakhaNews Олег Солодухин, идея проведения подобного мероприятия с первых дней строительства магистрали «буквально витала в воздухе»: «Старенькие, иногда полуразбитые, но драгоценные гитары оставались в числе самых нужных, самых важных вещей первопроходцев. Песни, часто собственного сочинения, помогали ребятам жить и строить дорогу»6. Фестиваль мгновенно завоевал популярность. В течение шестнадцати лет на сопке, получившей впоследствии название Фестивальной, собирались самодеятельные и профессиональные поэты, композиторы и исполнители не только из разных уголков нашей страны – Москвы, Казани, Якутска, Арсеньева, Владивостока, Хабаровска, Читы, Комсомольска-на-Амуре, Новокузнецка, но и из разных стран. Так, в 1979 году гостем и участником фестиваля бардовской гитарной песни стал всемирно известный американский певец и актёр Дин Рид7. Заметный след в истории культурной жизни БАМа оставили кинофестиваль «Молодые – молодым» (1976), Всесоюзный фестиваль любительских фильмов «БАМ строит вся страна» (1977), фестиваль искусств «Огни магистрали» (1978)8 и др. Грандиозный размах стройки, величие таёжной природы и, конечно же, насыщенная культурная жизнь вдохновили многих молодых строителей на создание поэтических Солодухин О. Фестиваль бардовской песни «Беркакит – 2005» // Режим доступа: http://berkakit.narod.ru/berkakit2005/index.htm (дата обращения: 4.02.2012). 7 К тому времени Дин Рид постоянно проживал в ГДР. Из США певец был выслан за то, что публично постирал американский флаг, утверждая, что он слишком запачкан кровью. На БАМе Дин Рид не только выступил с концертами, но и снял короткометражный фильм о «стройке века». Память о выступлениях артиста тындинцы увековечили в названии улицы. 8 С полным, весьма объёмным перечнем культурных событий, состоявшихся за годы строительства магистрали, можно ознакомиться в книге: Воиныкомсомольцы на БАМе. Комсомольская летопись БАМа. Вып. 1, 2 / Авторсоставитель А. П. Иванов. М.: Воениздат, 1978, 1981. 6 80 произведений. Л. Гордиенко, член Союза журналистов России, в предисловии к сборнику стихов Ж. Ржевской пишет: «Поэты, писатели, драматурги, музыканты, артисты – они были повсюду: в бригаде монтажников пути, среди мостовиков, воиновжелезнодорожников, инженеров и прорабов, даже среди руководителей крупных строительных управлений. <…> И недалеки были от истины приезжие журналисты, уверявшие со страниц центральных газет и журналов, что “на БАМе стихи пишет каждый второй”»9. О том, насколько богаты притрассовые города и посёлки прозаиками и стихотворцами, говорят поэтические строки В. Гузия: «И, казалось, стройка / сочиняет вся» («Тетрадки», 102). О масштабах литературной деятельности на БАМе поэт знал непонаслышке. Он проделал колоссальную работу по сбору произведений о «стройке века», написанных как её участниками, так и профессиональными поэтами из разных городов Советского Союза. Итогом многолетнего труда В. Гузия стала антология «Цветы багульника», в которой опубликованы стихотворения и отрывки из поэм 128 авторов. В 1974 году по инициативе поэта, прозаика, драматурга и журналиста И. Шестака10 в Тынде была создана литературная студия «Звено»11. Будучи главным редактором газеты «БайкалоГордиенко Л. Натянутая струна // Ржевская Ж. Ещё не вечер… Новосибирск, 2004. С. 5. 10 Как и большинство бамовских авторов, И. Шестак – писатель «по совместительству». Вся его жизнь, в первую очередь, связана с великими стройками прошлого и нынешнего веков. Получив в семнадцать лет профессию электрика, он работал на целине, позже помогал строить две гидроэлектростанции – Усть-Илимскую и Братскую. На БАМ приехал в середине сентября 1974 года. Тогда же организовал и возглавил редакцию газеты «БАМ». Позже был редактором газет «Огни магистрали» и «Авангард». Сейчас И. Шестак работает пресс-секретарём в ООО «БСКВзрывпром», подразделения которой заняты на сооружении и реконструкции железных и автомобильных дорог в Дальневосточном федеральном округе и Забайкалье, строительстве нефтепроводной системы «Восточная Сибирь – Тихий океан». 11 «Звено» – не единственная литературная студия на БАМе. В Томмоте, население которого чуть больше восьми тысяч человек, существовало 9 81 Амурская магистраль», он разместил в ней объявление: «Всем, кто пробует себя в поэзии, прошу собраться сегодня в 17.00 в учебном комбинате»12. Первыми студийцами оказались Борис Борисов, Александр Чебиков, Михаил Иконников, Надежда Пузыревская и Тамара Шульга. Как утверждает И. Шестак, поэтический и публицистический цеха на БАМе всегда были богаче на новые имена, нежели прозаический. Возникает вопрос: в чём причина такого неравновесия? В поисках ответа обратимся к двум высказываниям. Первое принадлежит И. Шестаку: «…не надо забывать о том, что грезили ребята стихами ночью, а днём рубили просеки, возводили новые города, укладывали стальную колею. Работали с полной самоотдачей, да так, что порой засыпали, положив голову на недописанную рукопись»13. Второе – строки из ранее упомянутого стихотворения В. Гузия «Тетрадки»: «Если б не работа, / Мы бы написали / Мощные поэмы… / Только БАМ нужней» (102). И в первом, и во втором случае речь идёт об одном и том же: бамовские авторы, будучи непрофессиональными литераторами, отдавались творчеству в свободное от работы время, а потому просто физически не имели возможности воплощать масштабные замыслы. Несомненно, в этом есть доля правды. Но главная причина всё же в другом. Только лирика, в силу своей родовой специфики, способна передать многообразную гамму эмоций и впечатлений строителей Байкало-Амурской магистрали: гордость за себя и за страну, вершащую великие дела, радость от преодоления трудностей, не проходящее с годами восхищение таёжной природой, горечь литературное объединение «Перекрёсток». Этот факт также позволяет судить о том, насколько многочисленной была бамовская писательская братия. 12 Бобошко А. Из восьми пьес Ивана Шестака две видела столица // Режим доступа: http://www.ampravda.ru/2005/10/08 (дата обращения: 28.02.2012). 13 Шестак И. «Звену» – звенеть // Режим доступа: http://gazetabam.ru/smi/archiv (дата обращения: 3.03.2012). 82 несправедливого забвения самоотверженного труда бамовцев и др. Но вернёмся к разговору о «Звене». По свидетельству И. Шестака, на первом же собрании был решён вопрос о статусе и названии студии: «Начали судить-рядить: именовать поэтическое сообщество литературным объединением или студией? Ребятам понравилось второе. Над названием студии головы тоже долго не ломали. Звено – это часть дороги, символ БАМа»14. Первоначально заседания проходили раз в неделю, по субботам, в небольшом вагончике И. Шестака. Когда к литературному сообществу присоединились десятки людей самых разных возрастов и специальностей, редактор «БАМа» стал проводить занятия на улице, где начинающие авторы располагались на пнях и брёвнах. Таким многочисленным «Звено» было недолго. Т. Шульга рассказывает: «Поначалу главенствовали москвичи, считали, что сам Бог велел им писать. Потом эта волна рассеялась, и нас осталось всего 15 человек, не москвичей»15. За этапом становления литературной студии последовал новый период – расцвет «Звена», связанный с появлением О. Головко, тогда уже члена Союза писателей СССР, «первого мэтра», приехавшего на БАМ из столицы и единодушно выбранного руководителем литературного сообщества16. Как утверждает И. Шестак, с приходом Головко работа студии стала ещё более плодотворной: «Работа кипела по-настоящему. Вели Бобошко А. Из восьми пьес Ивана Шестака две видела столица // Режим доступа: http://www.ampravda.ru/2005/10/08 (дата обращения: 28.02.2012). 15 Бобошко А. Тамара Шульга: «Воздушные замки стали профессией» // Режим доступа: http://www.ampravda.ru/2009/06/19 (дата обращения: 10.03.2012). 16 На БАМе О. Головко работал начальником отдела дистанции и сигнализации связи. Т. Шульга рассказывает о нём: «Удивительный был человек. У него иногда пропадало чувство времени. Мог среди ночи позвонить и сказать: “Старуха! Слушай, что я написал”. Я к нему – с мольбой: “Олег, я спать хочу”. “Да погоди, выспишься”. Приходилось соглашаться. И он читал» (См.: Бобошко А. Тамара Шульга: «Воздушные замки стали профессией» // Режим доступа: http://www.ampravda.ru/2009/06/19 (дата обращения: 10.03.2012)). 14 83 протоколы собраний, читали стихи»17. Похожего мнения придерживается и Т. Шульга: «Заседания нашей студии напоминали семинары в Литинституте. <…> Не жалели при обсуждении ни себя, ни других»18. Нередко руководители «Звена» приглашали на собрания маститых поэтов и прозаиков из Москвы и Ленинграда. Т. Шульга помнит встречи с Олегом Шестинским, Александром Шевелёвым, Риммой Казаковой. Именно по инициативе литературной студии в 1975 году был организован Пушкинский праздник, традиция, которую в Тынде соблюдают уже больше тридцати лет19. И. Шестак, один из организаторов мероприятия, вспоминает: «…БАМ впитывал всё самое лучшее, что было в стране. А в 70-е Пушкинские праздники были очень популярны. Тогда и решили отмечать день рождения Пушкина в Тынде»20. С тех пор июньский праздник поэзии всегда событие незаурядное, связанное с появлением в столице БАМа выдающихся личностей и просто интересных, увлечённых людей. Например, в 1976–1978 годах оргкомитет по проведению праздника возглавлял известный советский писатель, литературовед и телеведущий Ираклий Андроников. В 1991 году почётными гостями торжества, посвящённого великому поэту, стали московские пушкинисты и музейные работники. В годы строительства БАМа география участников Пушкинских праздников была обширной: со сцены читали Бобошко А. Из восьми пьес Ивана Шестака две видела столица // Режим доступа: http://www.ampravda.ru/2005/10/08 (дата обращения: 28.02.2012). 18 Бобошко А. Тамара Шульга: «Мы все были поэты» // Режим доступа: http://www.ampravda.ru/2005/10/08 (дата обращения: 12.03.2012). 19 У бамовцев особое отношение к Пушкину. Ещё несколько лет назад у жителей Тынды возникла идея установить в столице БАМа памятник великому русскому поэту, а одну из тындинских улиц назвать его именем. Есть в городе и вокальная студия «Музей Пушкина», в которой, по словам её руководителя Августы Бурлаковой, занимаются самые талантливые дети Тынды. (См.: Коземчук П. Пушкин на севере // Режим доступа: http://www.ampravda.ru/2007/06/16 Дата обращения: 20.03.2012). 20 Коземчук П. Пушкин на севере // Режим доступа: http://www.ampravda.ru/2007/06/16 (дата обращения: 20.03.2012). 17 84 стихи и пели песни молодые поэты из Москвы, разных городов Сибири и Украины, члены агитпоезда «Комсомольская правда». Постоянными же и самыми почитаемыми участниками праздника были и остаются бамовские авторы: Как же слушают жадно, Как вся публика ждёт, Когда Ржевская Жанна О Кувыкте прочтёт. И, странички листая, Широко-широко Прямо с жару читает Сам Олег Головко. И поёт про закаты, Дождь, дорогу, бураны Лейтенант желдорбата Мощный Лёша Капранов. С тихой грустью во взгляде, Тяготясь духом комнат, Пузыревская Надя Изыскателей вспомнит… (В. Гузий, «Пушкинский праздник в Тынде», 59) Завершая разговор о «Звене», отметим, что на смену О. Головко пришёл прозаик, собкор ТАСС Валерий Бирюков21. После окончания строительства БАМа22 литературная студия перестала существовать. И. Шестак считает, что это событие вполне закономерное: «Многие уехали, а те, кто остался, пошли своим путём. Необходимость тесных контактов К сожалению, в данный момент мы не располагаем сведениями о том, когда это случилось, и что представляла собой студия при В. Бирюкове. 22 В сентябре 1984 года на разъезде Балбухта произошла стыковка магистрали, и дорога была сдана в постоянную эксплуатацию. 21 85 исчезла»23. Просуществовав чуть более десяти лет, «Звено» стало не только великолепной литературной школой для молодых поэтов, но и, как подчёркивает её первый руководитель, хорошей школой жизни: «…наша студия существовала не зря. Большинство её членов состоялись как личности. Жанна Ржевская, Александр Симаков, Владимир Мальков – много имён, всех не перечислить»24. Нет сомнений, что бамовские авторы «выросли» в особой общественно-культурной ситуации, существенно повлиявшей на их мировоззрение и эстетические взгляды, определившей тематический диапазон и интонационно-ритмическую палитру лирики, характер образности и облик лирического героя, а также в значительной мере обусловившей жанровые предпочтения поэтов. В этой связи позволим себе несколько итоговых замечаний25. Творчество бамовских стихотворцев – это, прежде всего, поэтическая история «трассы века». Вдохновляющая, богатая героикой атмосфера «ударной комсомольской стройки» рождала стихи, полные оптимизма, уверенности в завтрашнем дне, а потому именно торжественная, приподнятая интонация стала одной из типологических черт бамовской поэзии. Стремясь выразительнее подчеркнуть силу духа и неиссякаемую энергию строителей БАМа, поэты часто прибегают к характерным изобразительно-выразительным средствам, яркое преставление о которых даёт, например, фрагмент из стихотворения Александра Вельтмандера «На просеке»: И вот идём на отдых вяло. Привычно липнут комары. Шуршит трава в закате алом. Булатом блещут топоры. Бобошко А. Из восьми пьес Ивана Шестака две видела столица // Режим доступа: http://www.ampravda.ru/2005/10/08 (дата обращения: 28.02.2012). 24 Там же. 25 Детальный разговор об особенностях бамовской поэзии, надеемся, состоится в ближайшем будущем. 23 86 Качает шаг тугие спины В упругой бархатной мари. Наверно, так в Руси былинной Из боя шли богатыри26. Помимо этого, бамовские авторы нередко обращаются к мифологизации и гиперболизации образов. Так, в стихотворении Николая Захарова «Останутся дороги» образы строителей вписаны в космическую, вселенскую историю: Нам идти навстречу новым песням За ещё несбывшейся мечтой. Если надо Мы проложим рельсы Меж Венерой, Марсом и Землёй27. Как здесь не вспомнить поэтов-космистов начала прошлого века, тем более что процитированный фрагмент – не единственный: Полетят поезда, как ракеты, И их примут к своим берегам Города – молодые планеты Из земного созвездия – БАМ28. Уже приходилось задаваться вопросом о том, как объяснить такую очевидную ориентацию бамовских авторов на культурно-эстетические ценности начала ХХ столетия29. Как и в Вельтмандер А. На просеке // Цветы багульника: Сборник стихов о БАМе / Сост. В. Гузий. Новосибирск, 2004. С. 33. 27 Захаров Н. Останутся дороги // Цветы багульника: Сборник стихов о БАМе / Сост. В. Гузий. Новосибирск, 2004. С. 95. 28 Захаров Н. Мы уходим // Цветы багульника: Сборник стихов о БАМе / Сост. В. Гузий. Новосибирск, 2004. С. 94. 29 См.: Назарова И. С. Стихия дождя и ветра: Образный строй лирики Тамары Шульги // Лосевские чтения – 2011: Материалы региональной научнопрактической конференции / Под ред. А. В. Урманова. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2011. С. 110–120. 26 87 предыдущем случае, будем утверждать, что причина кроется в некой общности мироощущений: подобно поэтам «серебряного века», бамовские стихотворцы ощущали себя людьми избранными, чья миссия – строительство «нового мира», «светлого будущего». Примеров, демонстрирующих эту мысль, можно привести сколько угодно: «Пришло на землю наше поколение / Для громких дел, а не для громких фраз. / <…> / Непросто нам даются наши песни, / Дороги наши, наши города. / Непросто самым первым быть, но если / Не ты, не я, не он, то кто тогда?» (Б. Вахнюк, «Наше поколение», 31)30; «Главное, мы первыми шагаем / По проспектам будущих времён» (А. Вельтмандер, «Песня изыскателей», 32); «Потому что великим народом / Нам великое дело дано, / Потому что такой мы породы, / А иначе и быть не должно!» (О. Головко, «Здесь порою, я это не скрою…», 58) и т. д. Желание бамовских авторов нарисовать объективную, полновесную картину, передать размах и величие «стройки века» отразилось на жанровом репертуаре их поэзии и обратило к жанрам баллады («Баллада о рельсах», «Баллада дороги»), рассказа в стихах («Рассказ бульдозериста», «Воспоминание о БАМе», «Письмо сестре», «Обед у костра», «Беркакитский репортаж», «Воспоминание о покраске опор», «Первый спектакль», «Таёжное письмо», «Светлана читает стихи»), диалога («Интервью на стыковке», «А что на БАМе тоже… поэтессы?», «Разговор с сыном», «Побожий»). Всё вышесказанное – это возможность почувствовать, что бамовская нота имеет особое, оригинальное звучание. Литературе Приамурья она придаёт неповторимый облик, обогащая её новыми темами, мотивами, образами, интонациями. Здесь и далее стихотворения цитируются по кн.: Цветы багульника: Сборник стихов о БАМе / Сост. В. Гузий. Новосибирск, 2004. 360 с. 30 88 Т. Е. СМЫКОВСКАЯ доцент кафедры филологического образования БГПУ «УПАЛО ЯБЛОКО В ТРАВУ. Я УМЕРЛА, А ВСЁ ЖИВУ…» (Образ яблока как поэтическая константа лирического мира Светланы Борзуновой)1 Образ-лейтмотив всегда значим в лирическом мире, поскольку, пронизывая всё творчество поэта, характеризует и раскрывает своеобразие его художественной вселенной. Именно такой поэтической константой в творчестве Светланы Борзуновой становится образ яблока. Название первого стихотворного сборника поэтессы «Яблоки райского сада» (1991) – это не только свидетельство важности данного образа, но и библейская реминисценция, отсылающая читателя к ветхозаветным сюжетам и героям. В стихотворении, строка из которого послужила источником для заглавия лирического сборника, «яблоки райского сада» являются метафорическим воплощением главной поэтической темы Борзуновой – темы любви: Воздуха хватит, Чтоб выдохнуть имя твоё. Жизни не хватит – До дна исчерпать эту осень. Бред полнолунья. Снотворное – с мятой питьё. Сохнет во рту. Этот жар батареи несносен… Так не влюбляются. Так только сходят с ума. Кровь на губах. Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Литературное краеведение: создание фундаментального историко-литературного труда – Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI вв.», проект № 11-04-00087а. 1 89 Её привкус и солон, и сладок. Нет избавленья. Я выбрала долю сама. Терпка оскомина Яблок из райского сада2. Яблоко – символ всепоглощающей любви, которая в художественном мире поэтессы не простое совпадение душ, это «сумасшествие без избавления». Аллитерация на «с» и «х», пронизывающая стихотворные строки, передаёт эмоциональную невыразимость, экспрессию чувств: лирической героине трудно дышать, сложно заснуть, невозможно передать неизъяснимую нахлынувшую страсть. Напряжённость душевного переживания выражает и поэтический синтаксис: стихотворный текст построен на чередовании коротких отрывистых предложений, включающих многоточие и резкие обрывистые тире. Двойственность любовного чувства призвана подчеркнуть библейская трактовка образа яблока, совмещающая представления о любви, искушении и предательстве. Звуковые повторы, переливающиеся от придыхательных «с» и «х» до дрожащей пронзительной «р», акцентируют драматичность и противоречивость, свойственные взаимоотношениям возлюблённых. Любовь в стихах амурской поэтессы «сверхчувственна»: в тексте акцентированы такие органы чувств, как нос, рот, в стихотворении присутствует множество вкусовых оттенков, отражающих двуликость любовной связи: мята и кровь, олицетворяющие сложность сердечных сплетений, противопоставлены вкусу любовной безмятежности – яблоку. Любовь двояка – «солона и сладка», и даже плоды яблони – символ умиротворённости чувств, оставляют «терпкую оскомину». Лирическая героиня Светланы Борзуновой часто отождествляет себя с Евой: Борзунова С. А. Воздуха хватит… // Борзунова С. А. Яблоки райского сада. Благовещенск, 1991. С. 5. 2 90 Помнишь ужас изгнанья из рая? Гром небесный взорвался и стих. И ошибок ты не повторяешь никаких – ни своих, ни чужих. Я твою заслужила досаду. Я опять до утра не усну. Плод запретный из райского сада мне навеки поставлен в вину…3 Любовь традиционно для творчества поэтессы осмысливается как потрясение и «гром», яблоко же становится знаком первого греха, отвечать за который приходится исключительно женщине: Кого винить? Я знала наперёд – до первых слов, до первых поцелуев, что на меня вся тяжесть упадёт, и что тебя проклятие минует. Ступай, родной. Глаза мои сухи. Давным-давно Господь решил во гневе, что впредь за все совместные грехи всегда одной расплачиваться – Еве4. Лирическая героиня, несмотря на предначертанную судьбу, не отрекается от чувств, поскольку в них смысл её существования, и пусть любовь не всегда «сладка», но она свет, делающий душу бессмертной. Ева в поэзии Борзуновой воплощена в каждой женщине, греховный путь библейской героини повторяется вновь и вновь, и кара за него – неминуемая разлука: Читаю книги, чтоб избрать судьбу, ищу себя в придуманных героях, Борзунова С. А. Помнишь ужас изгнанья из рая? // Борзунова С. А. Яблоки райского сада. Благовещенск, 1991. С. 25. 4 Борзунова С. А. Кого винить? Я знала наперёд… // Борзунова С. А. Ты – моя судьба. Благовещенск, 2001. С. 81. 3 91 из сотен элементов личность строю, отчаявшись построить что-нибудь. Кто я? Что мир? Куда направить взор?.. Теория суха, жестка и пресна. А за окном ликует день весенний, пух тополиный устилает двор. И нечто возникает в тишине, как отголосок древнего напева. И яблоко к губам подносит Ева: ей всё давно известно обо мне5. Ева – исток жизни, слитый с «весенним днём», «тополиным пухом», женский прообраз, неотделимый от природной стихии. Яблоко – метафорический прототип любви, впервые испробованной Евой. Любовь – «древняя» и неотъемлемая часть мироздания, дарованная высшей силой, это божественный удел, от которого не скрыться. Если в «Яблоках райского сада» намечена параллель лирическая героиня – Ева, то в сборнике 1997 года «Пока ещё люблю» поэтесса развивает данный сравнительный ряд, уподобляя не только лирическую героиню Еве, но и лирического героя – Адаму. <…> В райский сад брести куда? Все плоды опали с древа. Проворонил ты, Адам, И любовь свою, и Еву6. В раннем стихотворении «Помнишь ужас изгнанья из рая?» местоимение «ты» остаётся без пояснений, в более позднем возникает библейская номинация. Появление Адама – следствие равноправия позиций лирических героев. В стихах Борзунова С. А. Читаю книги, чтоб избрать судьбу… // Борзунова С. А. Яблоки райского сада. Благовещенск, 1991. С. 20. 6 Борзунова С. А. Если всё в душе мертво… // Борзунова С. А. Пока ещё люблю. Благовещенск, 1997. С. 65. 5 92 поэтессы, написанных от женского имени, частотен мужской образ: лирическая героиня ощущает себя не просто духовно объединённой с возлюбленным, она его телесная частица («Что я из твоего ребра, / Ты догадаешься не сразу»; «Прости за бестактный вопрос. / И спрашивать, верно, не стоит. / Изъятое богом ребро / К ненастной погоде не ноет?»7). Однако, несмотря на подобную слитность, героиня активнее своего спутника, именно она нередко не только начинает романы, но и разрывает их: Кто первый начал? Ева, как всегда. Её одну судить и виноватить. Мужчинам вкус запретного плода Был изначально как-то непонятен. Им до сих пор сжимает душу страх. Не могут долго ни любить, ни верить. Увы, Адам, лишившийся ребра, До сей поры тоскует о потере8. Христианские интерпретации образов у Борзуновой – показатель их вневременности, вечного воплощения в каждом человеке, безмерности чувств, нетленности любовного конфликта, неизбывности Эроса. Образ яблока, являясь воплощением любви, наделяется эпитетами, характеризующими разные нюансы взаимоотношений возлюбленных. «Забытое яблоко», «некрасивый» и «несладкий» плод – олицетворение неуместности чувств («Я тебе не нужна?»), «упавшее яблоко» – это любовь, которая осталась лишь в одном сердце («Полувесна, полузима»), «опавшие плоды» – это чувство, умершее навсегда («Если всё в душе мертво…»), «плод запретный» – испепеляющая, но короткая страсть («Зима снегами белыми Борзунова С. А. Как мир история стара // Из личного архива С. Борзуновой: стихи 1989 и 1990 гг. Рукопись передана родственниками поэтессы автору данной статьи в 2006 году. 8 Борзунова С. А. Кто первый начал? Ева, как всегда // Борзунова С. А. Ты – моя судьба. Благовещенск, 2001. С. 53. 7 93 цвела»), «вешний яблоневый сад» – это любовь, к которой нет возврата («Не поверю, не поверю…»). Одним из символов счастливой любви в поэзии Светланы Борзуновой становится образ яблони: Очарованье канувшей любви, печальный зов угаснувшего света… Не знаю, где зимуют соловьи. А может, их совсем в природе нету? Но помню: пели! Яблони цвели. Каштаны вверх выстреливали свечи. Спасибо, огнь, что больно опалил, но мне с тобой рассчитываться нечем. Ах, эти письма в полночь, в никуда. На них никто, конечно, не ответил. Звенела радость, плакала беда, привычный быт ловил в тугие сети. И победил. И петлю затянул. Легли снега – какой старинный символ… Зачем собаки воют на луну? Им кажется их жизнь невыносимой? Да полно, цепи большинству под стать. Ошейник – знак хозяйского догляда. Умеют ли собаки вспоминать? А если не умеют – и не надо9. Антитеза, лежащая в основе стихотворения, призвана подчеркнуть бинарную природу любовного чувства. Первая часть произведения – воспоминание о минувшей, «очаровательной» любви. Здесь торжество весны, пение соловьёв, цветение яблонь и каштанов, накал эмоций, вспыхнувших «огнём». Этот мир раскрашен метафорами: «<…> Борзунова С. А. Очарование канувшей любви… // Борзунова С. А. Яблоки райского сада. Благовещенск, 1991. С. 54. 9 94 печальный зов угаснувшего света», «каштаны вверх выстреливали свечи», «огнь опалил» и др. Острота и яркость любовного чувства акцентированы синестезической образностью: «зов света», «звенела радость». Вторая часть – реальность без любви: тут зима и засасывающий быт. Соловьиные трели сменяются собачьим воем, который становится знаком душевной боли и одиночества лирической героини. Из последних двух строф уходят метафоры, их место занимают безответные риторические вопросы, символизирующие невыносимую тоску и безысходность. Их торжество воплощено и в опоясывающей композиции стихотворения. Вторая и третья строфы, посвящённые воспоминанию «канувшей любви», окольцованы, с одной стороны, первым, с другой, четвёртым и пятым катренами, повествующими о любовном небытии. Любовь оказывает в центре, но не по касательной круга: к былым чувствам нет возврата, и даже воспоминания о них бессмысленны. Воплощением чуда любви в художественном мире поэтессы является «цветущий яблоневый сад»: Как заколдованные двери откроет в мир влюблённый взгляд. И ты взволнованно поверишь в цветущий яблоневый сад. И счастья сказочные птицы слетят клевать с твоей руки. И всё, что следует, случится всем предсказаньям вопреки10. Поэтическими инвариантами «цветущей яблони» становятся образы пылающей калины («Облетели листья с яблони до срока»), белоснежной черёмухи («Как сладко держаться на равных…»), распустившейся вербы («Жарко Борзунова С. А. Как заколдованные двери… // Борзунова С. А. Ты – моя судьба. Благовещенск, 2001. С. 86. 10 95 вспыхнет напоследок огонь…»), цветущего багульника («Цвет багульника, дымка, лиловый летучий огонь»), кудрявой рябины («Ай, калина ли, липа ли…»). В ряде случаев данные образы не просто замещают лирическую константу, но углубляют и усиливают её («<…> Отгорели дотла сумасшедшие наши свиданья, / отцвела наша верба, и яблоням нашим опасть…»; «Облетели листья с яблони до срока, / раньше времени калина отпылала»), придавая стихотворному тексту большую экспрессивность и эмоциональную напряжённость. Вселенная любви пронизана растительными образами, это мир живой, цветущий, несмотря на все невзгоды, наполненный счастьем и безмерным оптимизмом. Любви, как растению, в поэзии Борзуновой суждено не только увядать, но и неизменно возрождаться. Даже когда стихотворения не содержат прямых флористических упоминаний, в них включаются различные вариации слова «цвести» («отцвели мои серебряные росы»; «весна себе цветёт настойчиво и жадно»; «Лишь порой приходит злость / за напрасное цветенье»; «Зима снегами белыми цвела»; «и болело и цвело как ожог» и др.), актуализирующего поэтическую константу. О значимости растительной образности свидетельствует топос сада (сквера, парка, леса), организующий не одно лирическое произведение поэтессы и устойчиво объединяющийся с любовной тематикой («Последняя весна», «Время двигалось назад», «На снегу узор прострочен…», «Ни о чём грустить не надо…», «Мой-то сад почти отцвёл», «Не ахти как весело было в том саду» и др.). Любовь, олицетворённая в образе яблока, – это неотъемлемая частица мироздания: Чего ты жаждешь, человек? Тебе даны уже исконно цветенье лип, паренье клёна, неторопливый лепет рек. Тебе с рождения даны летящий снег, поющий зяблик, тепло улыбки, запах яблок, 96 угрюмый сумрак старины. Зачем ты мечешься в сетях, самим сплетённых из ненужных, пустых, несущностных, наружных идей, итог которых – прах? Ты от рождения богат и всё же вечно склонен к плачу. Ты хочешь быть ещё богаче и поступаешь невпопад. Ты обретаешь кров и дом. Теперь любуйся: мир прекрасен! Но хочешь ты его украсить ещё жар-птицыным пером…11 Любовь, метафорически воплощаясь в «запахе яблок», является органичной частью природы («цветенье лип», «паренье клёна», «лепет рек», «летящий снег»), необходимой составляющей взаимоотношений людей («тепло улыбки») и культурной традиции («сумрак старины»). Она – неотъемлемый элемент всеобщей гармонии. Любовь делает жизнь прекрасной, приоткрывая истинный смысл, заложенный в человеке от рождения Богом. Образ яблока, отображая различные оттенки любовного чувства, впитывая библейскую традицию, приобретает в творчестве Борзуновой религиозно-философские коннотации, обозначенные и в небольшом стихотворении «Молитва»: Даруй мне покой. Не циничный покой пессимиста. Неверие губит. Даруй же измученной мне спокойствие яблони, за ночь лишившейся листьев, Борзунова С. А. Чего ты жаждешь, человек? // Борзунова С. А. Яблоки райского сада. Благовещенск, 1991. С. 59. 11 97 но верящей в то, что опять расцветёт по весне12. Яблоня – образ извечного круговорота жизни и смерти, символ не только неизбежного умирания, но и неминуемого воскрешения. Поэтический мир Светланы Борзуновой – мир красочный и яркий, наполненный флористическими образами (багульник, берёза, верба, вишня, калина, каштаны, клён, липа, мята, сирень, тополь, черёмуха и др.), среди которых главенствует образ яблока. Доминантность данного образа подчёркнута его двойным художественным воплощением, это не только дерево – яблоня, но и её плоды – яблоки. Подобное членение обусловлено тем, что образ яблока не просто неотделим (как и другая растительная образность) от главной поэтической темы Борзуновой – темы любви, но призван выявить бинарность любовного чувства. Если яблоко, окрашиваясь в библейские тона, зачастую отождествляется с горечью потерь и расставаний, драматическим накалом эмоций, то яблоня, соединённая в лирической вселенной поэтессы с образом цветущего сада, – это воплощение гармонии чувств, зарождения и торжества любви. Борзунова С. А. Молитва // Борзунова С. А. Ты – моя судьба. Благовещенск, 2001. С. 10. 12 98 А. В. УРМАНОВ профессор кафедры литературы БГПУ «ЖИТЬ В ЗАВЕТНЫХ ТВОРЕНЬЯХ…» (Жизненная и творческая стезя Игоря Игнатенко)1 Принято считать, что поэт в России – больше, чем поэт… Применима ли эта хрестоматийная строчка Евтушенко к Игорю Игнатенко? Чем для него является поэтическое творчество? Призванием, увлечением, привычкой, профессией, формой самореализации, потребностью в признании, способом заявить свою гражданскую позицию, стремлением учительствовать, пророчествовать? Наверное, всем перечисленным и ещё многим другим. Но главное – для него это наиболее естественная форма существования, самый органичный способ познания себя и мира. Его собственная жизненная стезя интересна и поучительна уже тем, что вобрала в себя всё то, через что прошло большинство людей его поколения: трудное военное и послевоенное детство, учёба в школе и вузе, комсомол, спорт, армия, настоящая мужская дружба, любовь, семья, дети, а позже и внуки, обретения и утраты, духовные и творческие искания, вера в светлые идеалы и такое же будущее… Но, может быть, в ещё большей степени биография Игнатенко примечательна тем, что пришлась на эпоху грандиозных социально-политических разломов рубежа XX–XXI столетий, на пору глобальных деформаций идеологических и духовнонравственных основ, всего уклада жизни. Он не отрекался от того подлинно ценного, что вместила в себя советская эпоха, но и не цеплялся за отжившую идеологическую догматику, не пытался найти оправдание преступным деяниям власти против народа. И при этом не спешил вливаться в хор задним умом Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Литературное краеведение: создание фундаментального историко-литературного труда – Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI вв.», проект № 11-04-00087а. 1 99 прозревших «разоблачителей», не облачался в тогу беспристрастного судии века, с которым была неразрывно связана большая часть его жизни. «Уходит век. / Простись с ним. / И прости» («Уходит век»)2 – так ёмко и мудро, с редким чувством меры и такта поэт выразил своё отношение к полному противоречий столетию. В период, когда размывался ценностный фундамент общества, И. Игнатенко сумел сохранить устойчивую систему духовно-нравственных и социально-исторических координат, о чём и свидетельствует его творчество. Его поэзия и проза – это органичный сплав, если так можно выразиться, русскости и советскости, синтез наиболее близких национальному духу ценностей, в числе которых потребность в высоких идеалах, социальная справедливость, совесть, милосердие, коллективизм, любовь к родине, мир, труд, семья: Всему мерило чёрный хлеб и труд, А не гордыня, вправленная в злато. Да будет мир! Да будет детям Завтра! И распрям всем – Да будет Божий суд! («Междоусобица», т. 1, с. 24) Как рассказывал сам поэт, его детские, отроческие и ранние юношеские годы можно разделить на три части. Первая – жизнь в таёжном селе Ромны, от рождения (4 мая 1943 г.) и вплоть до четвёртого класса школы. Эти годы были заполнены радостью познания окружающего мира, прежде всего природного: Это было когда-то, Много вёсен назад. Я нырял в Кочковатом, Здесь и далее произведения Игнатенко цитируются по изданию: Игнатенко И. Д. Избранное: В 2 т. Т. 1. Стихотворения. Поэмы. Т. 2. Рассказы. Повести. Благовещенск: Зея, 2012. 2 100 Распугав лягушат. Бултыхался на Гребле, Рвал на пойме щавель И любил эту землю, Как свою колыбель... («Кирпичный завод», т. 1, с. 230) Следующие два года прошли в Хабаровске, где отец Игоря учился в краевой совпартшколе. На эту пору приходятся увлечения фотоделом, греблей и авиамодельным спортом. Пять завершающих школьных лет прошли в центре амурского земледелия – Тамбовке. Именно здесь произошло то, что определило дальнейшую судьбу Игоря: на чердаке дома школьного товарища Анатолия Дробязкина ребята нашли несколько поэтических сборников Есенина: «Радуница», «Голубень», «Преображение», «Сельский часослов», «Берёзовый ситец», «Исповедь хулигана»… Автобиографический герой рассказа Игнатенко «Вечерний разговор о невозвратном» (2006) подробней рассказывает об этом случае: «Как потом Толик узнал, книжки отец из детдомовской библиотеки притащил домой»; «Там приготовились их сжечь по списку запрещённой литературы… Стали читать стихи там же, на чердаке… На фоне школьной хрестоматийной тягомотины будто из другого мира услышали голос…» (т. 2, с. 126). Знакомство с Есениным «потрясло на всю оставшуюся жизнь, словно в нас ударил разряд грозовой молнии», – так много лет спустя передавал свои детские впечатления И. Игнатенко. Произошло настоящее чудо – пробуждение творческого духа. Давно замечено, что в стихах С. Есенина ощутимо присутствие Божьего Духа. Об этом, в частности, писал А. Солженицын в крохотке «На родине Есенина»: «Я иду по деревне этой, каких много и много… и волнуюсь: небесный огонь опалил однажды эту окрестность, и ещё сегодня он обжигает мне щёки здесь… Какой же слиток таланта метнул Творец сюда, в эту избу, в это сердце деревенского драчливого парня, чтобы тот, потрясённый, нашёл столькое для красоты – у 101 печи, в хлеву, на гумне, за околицей, – красоты, которую тысячу лет топчут и не замечают?..»3 В христианском богословии иногда используется метафора «внутренний свет», обозначающая изначальное предрасположение человеческой души к принятию и исповеданию спасительной веры в Христа. В таком понимании внутренний свет приравнивается к озарению, к религиозной интуиции и противопоставляется вере, построенной на рациональной основе, на опыте. Именно такой тип религиозности был присущ Есенину. Так что творческая искра, родившая амурского поэта, по сути, возникла от соприкосновения с тем светом, который излучает поэтическое слово Есенина. Внутренний свет есенинской лирики – это отражение божественной энергии, «небесного огня», опалившего когда-то окрестности Константинова. Вот что способно по-настоящему озарить, осветить, обогреть жизнь человека и окружающий его мир – небесный огонь. Там, на чердаке, читая Есенина и сам того не сознавая, юный Игорь Игнатенко впервые ощутил его таинственное воздействие. Много позже он признавался: «Не знаю я молитвы ни одной, / Помимо этой: “Господи, помилуй!”» («На поле Куликовом», т. 1, с. 25). Это, однако, не помешало ему понять, что подлинная поэзия должна изнутри освещаться лучами внутреннего солнца (выражение И. А. Ильина) – то есть излучаемого Творцом и отражаемого художником небесного сияния. Свет – важнейшая категория в творчестве Игнатенко. Можно вспомнить, что книгу своей прозы (2006) он назвал «Свет памяти», что в стихотворении «Памяти Игоря Ерёмина» определил миссию поэта, как «служенье добру и свету» (т. 1, с. 186). Но дело даже и не в самом слове: главное, что этот внутренний свет излучают его произведения. Другая причина, предопределившая судьбу Игоря – влияние семьи, матери прежде всего. Позже он вспоминал: «В доме царил культ книги… Вслед за родителями я читал запоем, многого ещё не понимая, книжки Толстого и Шекспира, Солженицын А. И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 1. Рассказы и Крохотки. М.: Время, 2006. С. 547. 3 102 Пушкина и Лермонтова, Драйзера и Некрасова, Кольцова… Мама укрепила меня в мысли, что литературное творчество – одно из самых лучших дел на свете». Свою сыновнюю благодарность и трепетную любовь к рано ушедшей матери И. Игнатенко выразил в венке сонетов «Ровесница» и многих других проникновенных стихах. А дальше были истфил Благовещенского пединститута (1959–1964) – там, по его словам, он «набирался ума-разума под руководством прекрасных педагогов А. Лосева, Б. Лебедева, А. Чешева, Е. Сычевского, В. Брысиной…», служба в Советской Армии (1964–1965), работа журналистом на амурском радио и телевидении (с 1965 г.), в редакциях газет «Амурская правда», «Авангард», «Кадры – селу», корреспондентом на строительстве Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. Многочисленные поездки по Приамурью, Дальнему Востоку и Советскому Союзу подарили яркие впечатления, нашедшие отражение в творчестве. Как поэт И. Игнатенко впервые заявил о себе ещё в студенческие годы, публикуя стихи в институтской многотиражке «За педагогические кадры» и областных газетах, выступая на встречах с читателями в молодёжных аудиториях. Позже его произведения печатались во многих региональных и центральных газетах, журналах, альманахах, коллективных сборниках. С 1982 г. и по настоящее время писатель выпустил восемнадцать книг стихов и прозы4. Пришло заслуженное признание – и читательское, и официальное: он дважды становился лауреатом Амурской премии в области литературы и искусства (1995, 2010). Семь лет (1977–1984) И. Игнатенко возглавлял областное литературное объединение «Приамурье». Был организатором и руководителем областных совещаний молодых литераторов, «Сентябрины» (1982), «Годовые кольца» (1987), «Пора плодов» (1990), «Бег по кругу» (1991), «Гнездовья» (1993), «Прощай…» (1995), «В ритме дыханья» (1997), «Ровесница» (2000), «Прикосновение» (2000), «Багульник» (2003), «Помните и верьте» (2005), «Свет памяти» (2006), «Простые ритмы» (2008), «Усталый путник» (2010) и др. 4 103 давших путёвку в большую литературу не одному десятку поэтов и прозаиков. В 1991 г. И. Игнатенко стал членом Союза писателей России, а в 1996-м был избран председателем правления Амурской областной общественной писательской организации и до сих пор её возглавляет. Но главное, чем все эти годы была наполнена его жизнь – творчество. В преддверие 70-летнего юбилея Игоря Даниловича Игнатенко, который будет отмечаться в мае 2013 г., вышел двухтомник его избранных произведений – уникальное издание, итог более чем полувековой творческой судьбы. «Избранное», составленное и композиционно выстроенное самим автором, даёт сравнительно полное и объёмное представление об И. Игнатенко как художнике слова. В первый том автор включил лирику, в том числе стихи для детей, поэму «Годовые кольца» (1985–1989), переводы с китайского – всего 367 стихотворений из примерно двух тысяч, созданных им. Второй том составили имеющие автобиографическую основу и тематически связанные с лирикой прозаические произведения: рассказы и повести «За хлебом», «По мокрому шоссе», «Вечерний разговор о невозвратном», «Что было, то было», «Бег по кругу», «Троеборец Жариков» и др. Что касается поэзии, на суд читателей, действительно, выносится избранное – лучшее, наиболее дорогое для И. Игнатенко, представляющее разные грани и периоды его творчества, разные жанры и темы. Конечно, не всё вошедшее художественно равноценно: одни тексты давно уже стали признанной классикой амурской литературы, другие важны для автора, как вехи его жизненной и творческой судьбы, как память о том или ином событии или человеке. Поэтический том разбит на несколько больших разделов. В раздел «Сердцебиение» автор включил тематические блоки, посвящённые основным этапам и событиям своей личной судьбы. Ключевые темы и мотивы раздела – амурский край, его природа и люди, физическое и нравственное становление 104 человека, успехи и преодоления, радости и невзгоды, красота и любовь. Особо следует выделить стихи, отражающие детские и юношеские впечатления, занятия спортом (к слову сказать, в молодости Игнатенко был многократным чемпионом и рекордсменом области по лёгкой атлетике, становился чемпионом Дальнего Востока по десятиборью), любовные переживания. Ранние стихи до краёв наполнены восторгом, упоением юностью, в них не растраченная «свежесть, буйство глаз и половодье чувств». Это настоящий гимн родному амурскому краю, родителям, землякам, верным друзьям, наставникам, женщине, подарившей ему счастье и детей, это благодарение жизни, апология труда и творчества. Открытость, распахнутость души и сознания перед миром, вдохновенный порыв – всё это составляет основу художественного мироощущения начинающего поэта. Тема родной природы находит высшее своё воплощение в разделе «Месяцеслов». Представленная в нём пейзажная лирика – яркая, многокрасочная, одухотворённая палитра. Это открытие растворённой в мире гармонии, это признание в любви к своей малой родине. Амурская земля, на которой поэт родился, с которой неразрывно связан – это тот малый уголок отчизны, который до слёз трогает его душу. Воспевая природу Приамурья, её красоту и совершенство, И. Игнатенко постигает и общее устройство мира, начинает ощущать свою органическую с ним связь. Раздел «Багульник», включающий стихи для детей, тоже заслуживает внимания. При чтении этих произведений возникает чувство, что писались они не о детях вообще и адресовались не абстрактным малолетним читателям, а вполне конкретным – своим собственным детям и внукам. Может быть поэтому и получились такими искренними, светлыми, добрыми, радостными, искрящимися озорным юмором. И именно поэтому, как это ни парадоксально, могут быть интересны широкому читателю – как детям, так и взрослым. Особая страница творчества И. Игнатенко – стихи о Великой Отечественной. Казалось бы, что нового может сказать 105 поэт о войне через пятьдесят лет после Победы? Да ещё если сам не воевал, не нюхал, как говорится, пороха, не ходил в атаку. Тем не менее, он сумел сказать это новое слово. Может быть потому, что обладает даром художественного перевоплощения, способностью проживать чужую жизнь как свою собственную, чувствовать за другого, а, может быть, потому, что, так или иначе, война коснулась непосредственно и его самого. Да, он не воевал – поздно родился, но зато видел собственными глазами её последствия: хлебнувших лиха бывших фронтовиков («Бомбёжка»), калек («Самовар»), выставку трофейной немецкой техники («Сражение в Сокольниках»). Война убила, покалечила, угнала в плен родных ему людей («Рабы не мы»). Стихи И. Игнатенко о Великой Отечественной – из лучших в его творчестве, из самых пронзительных. Из тех, что долго не забываются, заставляя понастоящему сопереживать. Секрет этой пронзительной силы – в выведенных героях: непридуманных, неповторимых, живых: Замшелый, словно пень, Василий Крошко Словцо промолвил звонкое: «Бомбёжка!» Они горючий самогон с отцом Плеснули в чарки с этим вот словцом. «А было так, – припомнил дед Василий, – Нас “Юнкерсы” под Киевом месили. Забился в щель я, словно мышь в нору, И думал: не убьют, так сам помру…» («Бомбёжка», т. 1, с. 55) Эта правдивость, подлинность историй, человеческих судеб, типов, характеров, подлинность психологии и речи героев произведений о войне – главная причина творческого успеха автора. Читая и перечитывая стихи Игнатенко, невольно обращаешь внимание на одну удивительную особенность: в юности и ранней молодости поэт живёт настоящим и одновременно устремлён в будущее, полон счастливых ожиданий, верит, что самое радостное ждёт и его самого, и 106 амурский край, и страну впереди; в зрелые же годы, напротив, мыслями и чувствами он всё чаще возвращается вспять, в прошлое – и своё собственное, и историческое. Ещё одно наблюдение: в ранний период творчества он ощущал себя прочно укоренённым прежде всего на взрастившей его амурской почве: Родная приамурская земля, Какие ветры над тобой шумели, Гремели грозы и мели метели! Раскину руки и скажу: «Моя!» («Я сын полей», т. 1, с. 242) Ему не казались тогда тесными родные места, пространство Приамурья. И время, которое молодой поэт внутренне переживал, было то же самое, которое отбивали куранты главной кремлёвской башни и отмеряли циферблаты часов его современников. «Нелёгок путь, но ветер века, / Он в наши дует паруса», – так это мирочувствие человека советской эпохи выразил в поэме «За далью – даль» (1950–1960) А. Твардовский, ещё один близкий автору «Избранного» художник. В зрелой лирике, по-прежнему испытывая щемящеострую привязанность к малой родине и современности, И. Игнатенко всё чаще осознаёт свою принадлежность России, Универсуму и Истории. Если прежде центром его поэтического космоса были места, где прошли детство и юность – Ромны, Тамбовка, Гильчин, Чергали, Хохлатское, Благовещенск, то теперь этим центром становится страна – Русь, Россия. И ощущает он себя не только амурцем, но и русичем. Он перестаёт ассоциировать себя только с современностью, свободно передвигаясь по шкале исторического времени и по волнам своей памяти. Теперь поэт – в равной мере современник и строителей БАМа, и бойцов Красной Армии времён Великой Отечественной, и воинов дружины князя Игоря, и ополченцев времён Минина и Пожарского: Я тоже Игорь, Ингвар, скандинав, 107 Я тыщу лет на сече был кровавой, И я на смерть давно имею право, От вероломства всех князей устав… («Междоусобица», т. 1, с. 24) Обострённое переживание за Русь, которая с давних пор и доныне не может преодолеть «плен и мрак пораженья и разора», которую по-прежнему «терзает враг» («Князь Игорь НовгородСеверский», т. 1, с. 23) – одно из самых стойких переживаний поэта. Обращение к истории для него – это, в том числе, обращение к своей прапамяти, к тому, что на генном уровне передалось от далёких предков. То есть это и познание себя. И поэт способен ужаснуться догадке, что в нём и его современниках всё ещё живы зоологические инстинкты пращуров: Я откопал на огороде осколок камня – им когда-то скоблил мой предок шкуру зверя – пришёлся камень по руке; и осенило – вот награда, а может статься и расплата, за то, что мало в чём различен я с ним, аборигеном, жившим в своём далёком далеке… («Находка», т. 1, с. 20) Русь в стихах И. Игнатенко – не просто территория или общность проживающих на ней народов, не просто государство со всеми его институтами, это ещё и феномен национальный, духовный, мистический. Но прежде всего – исторический. Древняя Русь, запечатлённая в легендах, исторических документах, литературе, на определённом этапе творчества становится средоточием многих его переживаний и дум. Да и Амур, Приамурье теперь всё чаще воспринимаются в историческом контексте, во временной перспективе, в свете преданий о первопроходцах, о тех, кто присоединил к России амурские земли. В поэте пробуждается чувство древности 108 русской (и амурской, в том числе) земли, хранившаяся в глубинах его сознания и подсознания историческая память. Не случайно, первый том «Избранного» открывают не детские или юношеские стихи автора, а зрелые его тексты, составившие самый большой раздел книги – «Времена». В нём поэт выстраивает свою собственную систему исторических координат. Среди событий, которые привлекают его внимание, поход князя Игоря, Куликовская битва, освоение Приамурья, Сталинградское сражение, битва за Берлин, строительство БАМа, Зейской и Бурейской ГЭС, августовский путч 1991 года… Этому ретроспективно развёрнутому событийному ряду соответствуют персонажи: Игорь Новгород-Северский, московский князь Дмитрий, Иоанн IV, Пушкин, Поярков, Муравьёв-Амурский, Невельской, Иннокентий Вениаминов… К известным именам можно добавить имена простых людей, тоже реальных, невыдуманных, но не попавших в скрижали истории: переживший лютую бомбёжку ветеран войны Василий Крошко, дядя поэта Иван, пропавший в немецком плену, тётя Елена, дважды сбегавшая из плена, двоюродный дядя Иван Игнатенко, мичман торпедного катера, кавалер медали Нахимова… Своеобразный пролог поэтического тома – стихотворение «Археологи», благодаря выигрышному композиционному расположению задающее тональность и идейно-смысловую направленность всему своду избранной лирики И. Игнатенко. Автор соединяет в этом произведении свою собственную судьбу с общей судьбой народа, Приамурье с Россией, настоящее с прошлым, время с вечностью, землю с небом... Заданная смысловая парадигма проявляет себя уже в заглавии, актуализирующем ключевое для понимания эстетической программы Игнатенко слово. Археологи – это те, кто по отдельным сохранившимся предметам и даже их небольшим фрагментам, по найденным артефактам воссоздаёт, реконструирует общую картину исторического прошлого: не только подлинный облик полуистлевшей, распавшейся на бесформенные части вещи, но и быт, культуру, образ жизни и психологию предков: 109 Черепки от разбитой посуды Так сумеете соединить, Что протянется из ниоткуда Воссозданий связующих нить (т. 1, с. 18) И не только археолог, но и лирический субъект стихотворения Игнатенко – та самая пушкинская «времён связующая нить», средоточие всех пространственно-временных и человеческих скреп, пересечений и связей. И не есть ли лирика выпускника историкофилологического факультета БГПИ Игоря Игнатенко своеобразной художественной, поэтической археологией, цель и смысл которой – победа над тлением, распадом, забвением, иначе говоря, над смертью? Поэтическое слово и становится для автора тем магическим кристаллом, который даёт возможность увидеть, воссоздать, оживить то, что, казалось, навсегда кануло в Лету, навсегда исчезло или исчезнет с лика Земли: Здесь когда-то стоял у Амура Древний пращур, суровый, как Бог. Исподлобья, с таёжным прищуром, Озирал он великий поток. Что мерещилось предку? Что мнилось? У струящейся в вечность воды Беглой строчкою что приоткрылось, И упрятало, стёрло следы? Плыли зори. Клубились туманы. Сыпал звёзды ночной небосвод... Затерявшихся лет караваны Продолжают к нам трудный поход… (т. 1, с. 19) 110 Художественный идеал, к которому стремится Игорь Игнатенко – воскрешение словом, творчество, которое сродни чудотворству. Автор «Августа» в данном абзаце процитирован и упомянут не всуе: слишком явственно приведённые выше строчки «Археологов» перекликаются с последней строфой «Гефсиманского сада», которым Пастернак завершает «Тетрадь Юрия Живаго»: Я в гроб сойду и в третий день восстану, И, как сплавляют по реке плоты, Ко мне на суд, как баржи каравана, Столетья поплывут из темноты5. «Затерявшихся лет караваны» в стихотворении И. Игнатенко плывут на суд не только к археологам, но и к художнику слова, поэту. О миссии поэта, о смысле творчества, о своих ближайших собратьях по ремеслу, ушедших и здравствующих – И. Ерёмине, Б. Машуке, О. Маслове и других, Игнатенко размышляет много: этой теме он посвятил отдельную большую сплотку стихов в разделе «Времена». Главная сквозная мысль всех этих произведений сводится к простой формуле: творчество – это поединок со смертью: Значит, я обречён только верить и ждать… Жить в заветных твореньях и не умирать. («Неведомое», т. 1, с. 162) Каждый пишет, как он… дышит. Если принять за аксиому известные строчки Окуджавы и перечитать стихи И. Игнатенко в хронологическом порядке, можно заметить, что его поэтическое дыхание не остаётся неизменным, что ритмико-интонационный строй его лирики меняется, и что это изменение имеет определённую направленность. И дело, Пастернак Б. Л. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 3. Доктор Живаго: Роман. М.: Художественная литература, 1990. С. 540. 5 111 видимо, не в том, что с возрастом у человека меняется энергетический потенциал, интенсивность его реакций на окружающее. И не только в том, что чем опытнее автор, тем настойчивее он стремится продемонстрировать широту своих художественных возможностей и потому меняет, варьирует ритмы. Объяснение этому феномену иное: они, эти ритмы и интонации, неотделимы от мироощущения, которое на протяжении жизни не может оставаться неизменным. Если попытаться в самом общем виде определить направленность мировоззренческой и эстетической эволюции И. Игнатенко, то, возможно, уместна следующая формулировка: от социального и возрастного оптимизма, от в какой-то степени идиллических представлений о жизни, от восторга перед открывающимся миром, от фиксации внешних сторон жизненных и природных феноменов, от простого логического и образного отражения увиденного – к постижению драматизма бытия, к обретению способности проникать во внутреннюю сущность явлений, прозревать в сиюминутном и конкретном вечное и универсальное, к постижению сокровенных тайн бытия. А кроме того, к осознанию, что не всё можно выразить в прямой понятийной и даже образной форме. Похоже, здесь не обошлось без влияния Лермонтова, без глубоких размышлений над его стихами, в том числе над строчками: Есть речи – значенье Темно иль ничтожно, Но им без волненья Внимать невозможно…6 Частное проявление этого влияния – появление в стихах Игнатенко глубинных, подтекстных смыслов и глубинной же, внутренней мелодики, играющей не прикладную, сугубо формальную, а самостоятельную содержательно-смысловую Лермонтов М. Ю. Есть речи – значенье… // Лермонтов М. Ю. Сочинения: В 2 т. Т. 1. М.: Правда, 1988. С. 187. 6 112 роль. Именно этим, судя по всему, объясняется смена ритмикоинтонационного рисунка в поздний период творчества. Впрочем, это прекрасно выразил и сам поэт в стихотворении «Звуки»: Есть стихи – им слов не надо – Ритмы пульса по ночам, Наказанье и награда, Век бы слушал и молчал. (т. 1, с. 160) Поздняя лирика Игнатенко – это не оптимизм и пафос, а раздумья о смысле бытия, о хлебе насущном, что так тяжко достаётся человеку. Не столько категоричное утверждение, основанное на уверенности в обладании истиной, сколько поиск ответов на вопросы, в том числе неразрешимые. От риторики и одической тональности поэт всё более склоняется к элегической, от злободневной публицистичности и пресловутой «актуальности» – к созерцательности и, наконец, к философскому размышлению, думе. В стихотворении «Читая “Слово о полку Игореве”» настроение, которое всё чаще овладевает поэтом, нашло поистине афористичное воплощение: «Посмотри, / Подумай, / Помолчи…» (т. 1, с. 22). Сознательно или нет, но автор здесь апеллирует к Тютчеву, к его знаменитому стихотворению «Silentium!»: Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои… Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймёт ли он, чем ты живёшь? Мысль изреченная есть ложь7. Возраст лирического героя поздних стихов Игнатенко – возраст зрелости, житейской и философской мудрости. А это, в 7 Тютчев Ф. И. Стихотворения. Хабаровск, 1982. С. 139. 113 свою очередь, не могло не вести к поиску соответствующей художественной формы, в том числе жанровой. На смену, условно говоря, одам, гимнам, сатирам приходят неканонические, «нелитературоведческие» жанры, восходящие к фольклору или, чаще, к христианской традиции: воззвание, заклинание, заговор, плач, похвала, притча, молитва… Исповедальность, особая, доверительно-сдержанная интонация, прозрачная ясность мысли и чувства, простота стиля, подчёркнутое отсутствие формальных изысков – таковы самые выразительные черты лирики И. Игнатенко. Обращает на себя внимание также склонность автора, с одной стороны, к юмору и особенно иронии, с другой, к высокому слогу, к словам, которые многими ныне воспринимаются как архаика – и не только лексическая, но и понятийная: стяги, стезя, честь, взыскует… Подводя итог сказанному, можно уверенно заключить: Игорь Игнатенко создал свой собственный, во многом неповторимый художественный мир. Его стихи, несомненно, встанут в один ряд с лучшими произведениями таких известных амурских авторов, как Леонид Волков, Фёдор Чудаков, Игорь Ерёмин, Борис Машук, Николай Фотьев, Валерий Черкесов, Владислав Лецик. Но не только. Масштаб и значение художника по-настоящему могут быть осознаны лишь в системе национальных ценностных и культурных координат. Думается, творчество И. Игнатенко в этих координатах не теряется. По этой причине в данном докладе цитировались и упоминались писатели высокого ряда: именно они оказали на певца Приамурья самое большое влияние, именно они наиболее близки ему мировоззренчески и эстетически, именно с ними Игорь Игнатенко ведёт напряжённый творческий диалог на протяжении всей своей писательской судьбы. 114 С. И. КРАСОВСКАЯ профессор кафедры литературы БГПУ ПОЭТ НИКОЛАЙ ЛЕВЧЕНКО НА ЛИТЕРАТУРНОЙ «ОПУШКЕ», ИЛИ НЕ МЕСТО КРАСИТ ЧЕЛОВЕКА, А ЧЕЛОВЕК – МЕСТО1 Один из наиболее популярных сегодня литературных сайтов в своём названии содержит неслучайную пространственно-топографическую метафору – «литературная карта России». Образ карты сколь художественен, столь и точен для определения главной задачи проекта – восстановления целостности российского литературного пространства. При этом первым шагом в этом деле становится введение в фокус общероссийского внимания максимально возможного количества региональных литературных центров, живущих по всей стране авторов, выходящих в разных точках страны изданий, местных литературных акций и т. п. Не стоит и говорить о целесообразности и важности данного предприятия – они очевидны и неоспоримы. Для региональной литературы это актуально вдвойне. Литературная карта Приамурья до сих пор, в основном, является контурной и взывает к своим исследователям-картографам, которые занесут на неё новые имена, заштрихуют «белые пятна». Мне бы сегодня хотелось нанести на неё имя талантливого благовещенского поэта и художника Николая Романовича Левченко (р. 1947). Николай Романович по профессии – врач, преподаватель АГМА (Амурской государственной медицинской академии). Родился в посёлке Уркан Тындинского (Джелтулакского) района Амурской области в семье рабочего. Отец – Роман Иванович – выходец из крестьян, переселенцев из Украины. Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Литературное краеведение: создание фундаментального историко-литературного труда – Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI вв.», проект № 11-04-00087а. 1 115 Мать – Антонина Казимировна – родом из Сибири. Семьи их обосновались в селе Троицком Ивановского района, но в 1930-х годах были «раскулачены» и отправлены на северные прииски в посёлок Уркан Тындинского, тогда ещё Джелтулакского района, где впоследствии и родился будущий поэт. Сам он говорит о времени, в котором выпало родиться, и о родителях своих с сочувствием и благодарностью: «Я был поздним ребёнком, моему отцу было 33, когда я появился на свет. Родители мои к тому времени претерпели очень многое и от 20-х, и от 30-х, и от 40-х лихих лет. Наверное, впереди маячили какие-то новые, более счастливые времена, потому что после всего пережитого представить времена менее счастливые было уже невозможно. В течение трёх десятилетий людям моей страны, и моим родителям тоже, можно было мечтать только о том, чтобы выжить. Впервые за долгие годы впереди начала смутно мерцать надежда Жить. В этом мерцании новых времён я и произрастал, счастливо окружённый надеждами и любовью». «Новыми временами» были 1950-е. В самом их начале семья переехала в город – в Благовещенск. Здесь руками деда и отца был поднят дом, в котором Н. Р. Левченко живёт и сейчас, и чей образ запечатлён в «Поэме старого Дома»: «Старый дом – потрёпанный книжный том, / Готовый вам рассказать о том, / Что жизни каждый прожитый миг / Жив. <…>»2. Интерес к литературе и живописи у Левченко возник ещё в школьные годы и не был случайным. К поэзии привили любовь родители – большие любители чтения. Или, точнее, к поэзии привела родительская любовь – та самая «мудрая и спокойная любовь родительских глаз, полная уверенности и надежды». По прошествии времени в памяти остаётся лишь самое главное, не случайное. Чем настороженнее и внимательнее сердце, тем «чаще», «гуще» сито памяти, тем больше в нём «застревает» «мелких», но значительных деталей. Левченко Н. Городской романс. Стихи. Серия «Благовещенск. Из века в век». Благовещенск: ОАО «Амурская ярмарка», 2006. С. 79. Здесь и далее стихотворения и поэмы цитируются по данному изданию с указанием страниц в тексте. 2 116 Вот и в автобиографии поэта читаем: «Самым запомнившимся детским подарком была стопочка тонких, дешёвых детских книжек, наверное, сказок, – неважно. Важным был сам факт присутствия книжек, который умножался всю жизнь. Уважение к книге в семье нашей было несомненно <…> выписывалась “Литературная газета”, в те дальние времена газета чисто писательская, тоненькая и малоинтересная, но зачем-то нужная моему отцу»3. Об отце Николай Романович ведёт особый разговор: «Ребёнок больше любит не того, кто кормит и одевает, а того, кто играет с ним. Со мной играл отец, придумывая и делая невиданные игрушки. Он вообще удивительно многое умел делать руками: реактивные самолёты, летавшие на дымном порохе, кораблики и настоящие шпаги, телескопы»4. С большим теплом и благодарностью пишет Николай Романович и о матери, ласково называя её «матушкой»: «Матушка моя была большая любительница до чтения. Когда ею заканчивалась какая-нибудь книга, она заявляла, что осиротела. Читала мне наизусть Некрасова. Ей я обязан и уроками живописи, правда, довольно необычными. Она долгое время была заядлой вышивальщицей, вышивала гладью. <…> Её рукоделия отличались от рукоделий многих её подруг, почти одинаковых по рисунку вышивок, одним свойством, которое бы я сейчас назвал гармонией цвета. Это её врождённое чувство цвета я предметно ощутил»5. Именно матери поэт и художник обязан первыми уроками живописи. Казалось бы, всё предрешено – живопись, литература, но… Жизнь непредсказуема и в решающий момент круто меняет маршрут. Так, захваченный романтической мечтой о героических буднях моряка, проходя медицинскую комиссию для поступления в военно-морское училище, Н. Левченко, неожиданно для себя, принял решение связать жизнь с Левченко Н. Без опушки большой лес не живёт // Амурская писательская организация. 1977–2007. Благовещенск: ООО «Издательская компания “РИО”», 2007. С. 68. 4 Из беседы поэта с автором статьи. 5 Левченко Н. Без опушки большой лес не живёт… С. 69. 3 117 врачеванием. Будущий поэт с отличием окончил медицинский институт и аспирантуру. Уже после окончания вуза и защиты кандидатской диссертации Н. Левченко вновь обращается к живописи. Она становится главным делом для души, ею заполняются «паузы между домашними делами и работой». Одно время он возглавляет Ассоциацию художников-любителей Амурской области, создаёт на телевидении цикл передач «Палитра», посвящённых беседам об искусстве с «разными здешними художниками», участвует в областных и городских художественных выставках. А с 1995 года «полились» стихи. Ранее эпизодические поэтические эксперименты «по случаю» и «на случай» обратились в серьёзное увлечение. То, что врач стал поэтом, для русской литературы явление отнюдь не исключительное, если не сказать – странно закономерное. Очевидно, это происходит потому, что жизнь чаще всего «показывает свой край» именно врачам. «Для меня, врача, микробиолога, – размышляет поэт, – сперва погружённого в созерцание и постижение бесконечного совершенства живой материи, последующее наблюдение её распада казалось невыносимым. Над здоровым ребёнком кто станет молиться? Тут радость уместна. Над серьёзно больным начинает молиться и тот, кто до сих пор о том и не помышлял. Как не помышлял о хрупкости любого нашего благополучия, о бесконечной ценности любого дня нашей жизни, которая вдруг увидится и конечной, и в любой день готовой смениться муками болезни. А для молитвы нужны слова»6. Сокрушённое созерцание конца и размышления о вечности – вот, наверное, первопричина обращения Левченко-врача к поэзии. В 1998 году произошла знаковая встреча поэта с будущим редактором – талантливым поэтом и прозаиком Владиславом Лециком. Написанные в разные годы стихи были объединены в сборник «Друзьям и рекам», вышедший под его редакцией в 2000 году. Дружбу с Лециком окончательно скрепила работа над второй книжкой стихов «Тебе и Городу» (2004). В 2006 году к 150-летнему юбилею Благовещенска вышла ещё одна книга 6 Из беседы поэта с автором статьи. 118 стихов – «Городской романс». В ней впервые опубликованы две большие поэмы («Поэма старого Дома» и «Поэма Города») и цикл пародий и эпиграмм, посвящённых коллегам по поэтическому цеху, что позволяет читателю оценить всю многогранность творчества поэта. Стихотворения Н. Левченко регулярно появляются на страницах альманахов «Приамурье», «Амур», газет Благовещенска и области. В 2008 году выходит в свет новая книга стихов «Осень в Благовещенске». В неё вошли как лучшие, полюбившиеся читателям стихотворения разных лет из предыдущих сборников, так и новые, ещё неизвестные, написанные в период с 2006 по 2008 год, а также поэма «Осень в Благовещенске», созданная в это же время. В юбилейном выпуске альманаха «Приамурье» (2008) опубликованы первые прозаические опыты Левченко – рассказы «Шок», «Психотерапия в свободное от основной работы время», «Медосмотр», в основу которых положены сюжеты из врачебной практики писателя. Это своего рода продолжение булгаковской традиции, его «Записок юного врача», но, скорее «записки зрелого врача». Остроумные, ироничные и вместе с тем философичные, они, действительно, больше походят на короткие записки, эссеистические зарисовки с натуры, подобные воздушной авторской графике, что органично дополняет поэтические строки, создавая законченные художественные образы его стихов. А в прошлом, 2011-м году получило своё художественное завершение увлечение поэта пародиями и эпиграммами – вышла небольшая книжечка с негромким и непритязательным названием «Темы и вариации», в которую вошли авторские пародии, эпиграммы и шаржи. И здесь поэт не перестаёт чувствовать себя «медицинским» работником: книгу открывают авторские строки: Поэзия – как первозданный лес, И в нём, для экологии процесса, Среди пасущихся поэтов, поэтесс 119 Есть пародисты – санитары леса7. Вообще, в Левченко всегда счастливо сочетаются врач, поэт и живописец. Обложки его книг оформлены собственными акварелями, да и сама его поэзия акварельно-прозрачна. В ней нет резко очерченных линий, и вся она выполнена в гамме, далёкой от чёрно-белой. Она по-хорошему беспафосна и негромка. И… по-хорошему провинциальна: Провинциальных муз негромкий разговор, Небыстрое перо, пробег неяркой кисти, Не Бог какие весть, но собственные мысли – Народного шитья застенчивый узор (8). В биографии Левченко отсутствует то единственное, всеопределяющее событие, каким, возможно, для амурских поэтов предыдущих поколений была война, переселение, освоение новых земель, строительство БАМа. Н. Левченко принадлежит к тем писателям, для которых амурская земля была родиной от начала, которые с младенчества дышали её воздухом, слышали её сердцебиение, проникались её ритмами. Поэтому не одно какое-то событие, а сам неспешный ход провинциального бытия, медленный и размеренный, оказал определяющее воздействие на его поэзию, запечатлелся в «обыкновенности». Левченко относится к «симпатичной породе» импровизаторов. Он обладает умным вкусом и чувством меры. Пишет легко, остроумно, но не претендует на многое. У него есть внутренний сторож – культура. А потому он способен трезво оценить свои сочинения. Культурная вменяемость и адекватность самоощущения себя в мире, в том числе, и в мире литературы, позволяет Левченко быть поэтом без приставки «провинциальный». Как это ни парадоксально, именно потому, Левченко Н. Р. Темы и вариации. Пародии, шаржи и эпиграммы. Благовещенск: ООО «Издательская компания “РИО”», 2011. C. 3. 7 120 что он спокойно признаёт свою принадлежность провинции и не стремится равняться на географический и поэтический центр. Естественность и гармоничность, мудрое приятие жизни такой, какая она есть – отличительные свойства его стихов. Это оттого, наверное, что пришёл он в поэзию во «второй половине сентября» своей жизни. Поэзия его стала своеобразным способом воспоминания и сохранения памяти, способом духовного сопротивления забвению, преодолением конечности земного бытия. Возможно, поэтому его стихи так архитектурны, сдержанно консервативны и классицистичны. Архитектурность как поэтическое качество уплотняется от сборника к сборнику. С умножением стихов у поэта возникает желание оформить их в лирические циклы – ансамбли. Тяготение к таковому свидетельствует об эпичности мышления, о стремлении изобразить широкую эпическую картину мира со всей присущей ей сложностью внутренних и внешних взаимосвязей, наконец, о возможности и способности осмыслить её глубже, нежели позволяет отдельное стихотворение. Это стремление обнаруживает себя уже в сборнике «Городской романс». Стихотворения объединяются в циклы: «Город рек», «Городской романс», «Свет небесный». Последний цикл уже в том виде, в каком читатель его узнал в этом сборнике, представляет собой целостный и завершённый ансамбль – явленный в поэтическом слове разговор поэта с Богом и о Боге – с читателем. Это не разговор проповедующего вечные истины дидакта, а доверительная дружеская беседа, в которой всегда есть место и серьёзному, и шуточному. Такие стихотворения, как «Рождество». «О Боге говоря, мы пили пиво…», «Как корни пьют земли весенний сок…» вносят в приличествующую теме минорную тональность лёгкую шутливую интонацию, делая лирическую ноту цикла более чистой и правдивой. Левченко-поэт всегда изящно балансирует на туго натянутом между пафосом и иронией канате. Негромкий звон, исходящий из этого натяжения-напряжения, наверное, и есть его камертон. 121 Архитектурность поэзии Левченко проявляется не только в стремлении к циклизации. Архитектура как застывшее время зачастую становится поводом для поэтических сюжетов его стихотворений и, в особенности, поэм. Дом, Храм, Город – главные действующие лица его лирических книг (что нашло отражение и в названиях всех сборников). Именно в этих архетипических хронотопах разворачивается драма человеческой жизни с вечным сюжетом: пространство – время – человек: Мы живём, чтобы стать почвой истории, Настоящее кажется бутафорией. Старый храм или замок Расскажут вам больше, чем новый рынок. Ясно – в последнем больше картинок, Но к вечеру они станут сором и хламом, Чего никогда не бывает с храмом. «Поэма старого Дома», 2005 (76–77) Поэзия Н. Левченко – это откровение о самом себе и родном городе, в который он влюблён. Знакомые городские черты, преображённые словом и кистью художника-поэта, обретают иное – вечное – значение и «важный смысл иной». Поднявшись из крепкой семьи, сложившись в гармоничной целостности и непрерывности семейных, культурных традиций, поэт воплотил этот мир в насыщенных рефлексией поэтических образах. Если попытаться сказать о поэзии Левченко несколькими словами, то, скорее всего, это будут «грусть», «память», «обычай», «рефлексия», «ирония», «многозначность». Его поэзия – это некий «лирический архив», «грустное ретро», поэзия исчезающего («…Уходит мир, привычный глазу, / Ветшают в старом доме стены…»). В центре её лирическое «я», живущее где-то на границе между бытием и небытием. Быт, окружающий его, очень родной, милый, но уже как бы неживой, музейный, как будто открытый будущим археологом Ноев ковчег. Чувство, испытываемое лирическим 122 героем, – ностальгическая печаль. Но вместе с тем, стихотворения поэта нельзя назвать пессимистическими, ведь жизнь – «бесшабашная бегунья, / за ней по кругу мчимся мы, / И вновь – осенние раздумья, / И вновь – безумия весны». Надежду на весну, на Воскресенье даёт поэту тихая «тихая вера / В то, что Господь есть над нами». Поэтому итогом размышлений поэта всегда остаётся просветление: «Тихое, тихое счастье / Жить между прошлым и новью, / Соединив их отчасти / Тихой своей любовью». Конечность земного существования преодолевается памятью, любовью, поэзией. Стиль Н. Левченко намеренно нейтрализован, уравновешен умеренным сочетанием свойств живой разговорной речи и высокой патетичности, сознательным смешением иронии и лиризма. Элегичность, светлая печаль, лёгкая ирония – вечные спутники мудрой зрелости, присущи большинству стихотворений Левченко. Может быть, поэтому одной из главных героинь его лирики является осень. От стихотворения к стихотворению неспешно и вдумчиво рисуются им сменяющие друг друга осенние пейзажи – природные ландшафты и ландшафты человеческой души: В доме – ранняя осень <…> Ранняя осень в душе. В течении времени плавном Музыка будет для нас утешителем или врачом, Осени песня без слов, о чём-то о самом главном – Это нам раньше казалось, что песня почти ни о чём (26). Размышления на эту тему продолжаются и в автобиографической прозе поэта, где он говорит о своих занятиях живописью и поэзией с достоинством и скромностью самодостаточного, состоявшегося художника: «…и поэты невеликие достойны уважения: без опушки большой лес не живёт. К этой опушечной флоре я отношу и себя»8. Он искренне считает, что творчество – это нормальное состояние и нормальное поведение живой, неуспокоенной человеческой 8 Левченко Н. Без опушки большой лес не живёт… С. 71. 123 души. Это единственный способ остановить мгновение, вернуть «долг любви и надежд» «бесследно, словно трава, ушедшим родителям, пра- и прапрародителям». Искусство есть воплощённая память: «В слове каждое мгновение может жить долго. Это почти что сотворение мира. Можно ли после этого не быть счастливым?»9 9 Там же. 124 В. В. ГУСЬКОВ ст. научный сотрудник кафедры литературы БГПУ Я РАДИ ОБНОВЛЕНИЯ ЖИВУ… Об одной особенности первого поэтического сборника А. Бобошко «Квадратный мир»1 Творчество Александра Бобошко (р. 1953) всегда воспринималось и воспринимается в целостном соединении как минимум трёх составляющих: поэзии, музыки и своеобразной манеры исполнения. Знают его и как поэта с порой едкими, актуальными стихами, и как музыканта с неординарной внешностью, ставшей уникальной «приметой». Эта последняя особенность всегда была «визитной карточкой» барда. Не случайно одна из статей о Бобошко носит название «Философия волосатого человека»2. Именно такой формулировкой в 1996 году Л. Давыдов, «невольно» обративший внимание «на пышные кучерявые волосы, рассыпавшиеся по плечам»3 барда, обозначил и характерные особенности мировосприятия поэтапесенника, и его экстралитературные данные. Напечатанная в «Амурской правде» статья, очевидно, не потеряла своей актуальности и через десять лет, о чём свидетельствует её повторная публикация в 2006 году в одном из номеров газеты «Тема»4. Во всяком случае, консервативное отношение автора к неформальному «внешнему обрамлению» (Л. Давыдов), с его неизменной «волосатостью» (А. Бобошко), позволяло оставить название без изменения. Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Литературное краеведение: создание фундаментального историко-литературного труда – Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI вв.», проект № 11-04-00087а. 2 Давыдов Л. Философия волосатого человека: о творчестве А. Бобошко // Амурская правда. 1996. 22 мая. 3 Там же. 4 Давыдов Л. Философия волосатого человека: о творчестве А. Бобошко // Тема. 2006. 31 мая. С. 6. 1 125 Но почему содержание статьи через десятилетие осталось адекватным жизненной философии поэта? Разве она не должна была за эти годы претерпеть изменения? И что вообще представляет собой философия Александра Бобошко? Разумеется, публицистическая статья Л. Давыдова не была посвящена основательному исследованию мировоззрения Бобошко-поэта. Приведённые в ней факты биографии, фрагменты бесед и строки песен дают представление скорее об отдельных жизненных принципах Александра Семёновича. И всё-таки даже они должны были проявиться в творчестве поэтапесенника, неизменно демонстрирующего своё серьёзное отношение к поэзии. Искомые ответы на поставленные выше вопросы смог бы дать обстоятельный анализ всего поэтического творчества Александра Бобошко. А именно такое исследование, которое бы преследовало своей целью изучить воззрения поэта как в статической целостности, так и в динамике, от сборника к сборнику. Тем не менее, вопрос о диалектике поэтической души и философских представлений поэта-песенника может несколько проясниться и при рассмотрении его первого сборника. Книга с оксюморонным названием «Квадратный мир» была напечатана дважды. Оба раза в Благовещенске. Первый раз сборник тиражом в 100 экземпляров и объёмом в 155 страниц был выпущен в 1994 году в самиздате («самопалом»), когда каждый лист «приходилось склеивать с помощью кисточки»5. Издание же второе, исправленное и дополненное, осуществилось в 1995 году в типографии Амурского государственного университета. Первый сборник А. Бобошко – одна из самых объёмных книг, написанных им в конце двадцатого века. Уступает она лишь второму сборнику – «Мы исчезаем: стихи и песни», изданному в 1995 году объёмом в 163 страницы. Несмотря на то, что книга «Квадратный мир» была первой, а значит пробной, назвать её юношеской нельзя. Издана 5 Давыдов Л. Философия волосатого человека… С. 6. 126 она была человеком зрелым, поэтом, которому исполнилось более сорока лет. На это указывает не только дата публикации сборника, но и датировка отдельных вошедших в книгу произведений. Об этом свидетельствуют и строки стихотворения «Сорок», в котором, подводя промежуточный итог своей жизни, лирический герой заявляет: «Я – муж уже, не мальчик»6. Сборник «Квадратный мир» нельзя назвать и пробой пера: публиковать свои стихотворения в периодических изданиях А. Бобошко начал ещё в начале 80-х годов. А писать – десятилетием раньше. К моменту подготовки первой книги автор уже сложился как поэт (поэт-песенник), сформировалось его мировоззрение, а также все те принципы и позиции, которые можно отнести к философским. Очевидно, что автор, задолго до выхода первого сборника сочинявший и исполнявший произведения, при подготовке книги не мог не произвести хоть самую незначительную ревизию своего творчества. В первый «том» стихотворений, вероятно, вошли самые значимые для автора тексты. Те, которые прошли в глазах поэта испытание временем и социально-историческими потрясениями, которые соответствовали миропониманию умудрённого жизнью барда. Очевидно, сам Бобошко и был основным цензором своего поэтического сборника, выпущенного к тому же в те годы, когда на отбор стихов влияло скорее состояние души поэта и его мировоззрение, его философия, нежели законодательство или политкорректность. О кропотливости работы над книгой свидетельствует логика расположения стихотворений. Сборник «Квадратный мир» построен не по хронологическому принципу и даже не по циклическому. Хотя блоки (или разделы), каждый из которых имеет своё название, так или иначе, напоминают циклы. Однако временной охват включённых в книгу стихотворений – с 1970 по 1994 – ставит под сомнение факт изначального циклического Бобошко А. Квадратный мир. Благовещенск, 1994. С. 27. Далее цитируется это издание с указанием страниц в круглых скобках. 6 127 единства произведений на основе определённого авторского замысла. Точнее – циклообразующая идея была, но, очевидно, возникла она не во время написания тех или иных стихотворений, а после того как появилась необходимость отобрать написанное и сформировать единый сборник. Даже самый беглый взгляд на книжку позволяет сказать, что основной принцип группирования стихотворений – тематический. Каждый поэтический блок в сборнике состоит из произведений, соответствующих определённой теме, на которую в большинстве случаев указывает и заглавие цикла. Так, несложно представить тематическую направленность стихотворений, собранных под заголовками «Что такое родина» или, к примеру, «Романтики годов 60-х». И не составит особого труда догадаться, что посвящая стихи из блока «Собачья правда» животным либо делая их своеобразными лирическими героями, поэт будет доносить правду не о них самих, а именно о людях. Яркий пример – стихотворение «Монолог чудовища Несси» (1986), в котором предметом поэтического воссоздания становятся мысли и чувства легендарного существа из шотландского озера Лох-Несс. Повествуя о своих непростых отношениях с людьми, мифический персонаж предупреждает о смертельной опасности в современном мире «<…> высовывать голову / И повсюду встревать», так как «Только голову поднял, – / Тут же взят на прицел» (С. 79). Цикл «Собачья правда» может быть рассмотрен и как свидетельство отказа автора от хронологического принципа при отборе стихотворений. Вошедшие в блок шесть поэтических текстов написаны в разные годы предпоследнего десятилетия ХХ века. Более того, даже внутри самого блока они расположены не в исторической последовательности. Первое стихотворение, давшее название всему разделу, было написано в 1986 году, так же как и пятое, упомянутое абзацем выше. А вот второе – «Размышление про обезьяну, прыгающую по ветке тополя» – было создано за пять лет до этого, в 1981 году. Вероятно, поэт распределял произведения исходя из своего собственного отношения к обозначенным существам или 128 поднимаемым проблемам. А возможно, основной принцип расположения произведений определяется близостью людям тех существ, которые стали героями стихов. Ведь открывает блок стихотворение о собаках, а завершает фантастический «Марш говорящих деревьев» (1984). Не случаен и порядок расположения в сборнике самих циклов-блоков. Для понимания принципа их распределения в книге и отбора произведений в каждый из них ключевыми оказываются стихотворения из первой тематической группы «Жизнь – такая штука…» Подобраны и размещены они таким образом, чтобы решались две авторские задачи: во-первых, сформировать определённый образ лирического героя и, вовторых, тем самым опровергнуть сложившееся за долгие годы исполнения Александром Бобошко своих песен представление о его исключительно бунтарских качествах. Автор будто стремится уже в самом начале сборника навязать читателю приглаженный образ лирического героя, заставить поверить, что герой не какой-нибудь там бунтарь, «горлан», а тонко чувствующий и глубоко страдающий философ-поэт. Стихотворения первого блока отражают мучительную внутреннюю борьбу героя-романтика, идеалиста и оптимиста в начале самостоятельного жизненного и творческого пути с жестокой реальностью, разрушающей все его иллюзии, ниспровергающей идеалы и порождающей пессимизм и апатию. Борьба героя проявляется в неприятии действительности («Мне не хочется жить»), в выдумывании некоего утопического мира («Мечта детства»), а также в мучительных поисках тех идеалов, которые могли бы его с этой реальностью примирить. Утрачивая прежние надежды, герой с трудом, но обретает новые ориентиры. Однако процесс это сложный и не имеющий окончательного исхода: после обретений следуют новые утраты. Несмотря на хронологический разнобой и кажущийся хаос (так как стихотворения написаны не только в разные годы, но даже и десятилетия), произведения первого блока подобраны таким образом, чтобы не только сформировать образ лирического героя, но и отразить этапы его эволюции. В 129 конечном итоге, стихи в разделе выстраиваются в некое более крупное произведение, своеобразную поэму, повествующую о взрослении героя, о смене его идеалов, о переходе его из стана бескомпромиссных романтиков-юношей в ряды мужей с непримиримой гражданской позицией. Кроме того, в первом блоке намечены практические все основные темы сборника, среди которых ведущими оказывают темы вечные, философские. Открывающие данный раздел стихотворения «Я люблю смотреть на Солнце…» (1976) и «Мечта детства» (1987) фиксируют романтические устремления героя, его романтический взгляд на мир, с характерным романтическим же двоемирием и, следовательно, трагизмом. В стихотворении середины 1970-х годов лирическому герою, мечтателю, всматривающемуся в небо, в космические объекты, чудятся «братья неземные», у которых есть «и честь, и долг, / и совесть» (С. 9). Этот неведомый мир для него полон «тревожной тайны», «непонятен». Зато более или менее ясен мир реальной действительности. Он ещё не видится герою отрицательным, ничтожным. Однако люди, в которых герой встречает «пониманье и добро» (а происходит это «так редко»), кажутся ему представителями «других миров» (С. 9). Во втором стихотворении, «Мечта детства», реальной действительности с её недостатками уже прямо противопоставлена некая идеальная, утопическая страна, которая грезилась лирическому герою ещё в отрочестве: Далеко, за туманом есть такая земля, где не ведают жители, что такое зима, и не знают страдания, слёз горячих со щёк. То не Швеция, Дания – это дальше ещё (С. 10). 130 В четырёх строфах-восьмистишиях раскрываются все те идеальные качества «далёкой» страны, которых так недостаёт тому миру, в котором живёт уже повзрослевший лирический герой. После этих «мечтательных» виршей резким диссонансом звучит стихотворение «Мне не хочется жить», написанное в 1993 году. Далеко не оптимистическое название указывает на некую трагедию героя, на драматический перелом в его жизни, возможно, обусловленный и теми драматическими событиями, которые происходили в Москве осенью 1993 года. В стихотворении же причиной слома становится утрата героем веры в прежние идеалы. Тема жизни внезапно соединяется с темой смерти. В какой-то момент уход из жизни осознаётся героем как единственный способ разрешения всех возникших конфликтов. Разочарование в реальной действительности и в своих силах вызывает у него страшное желание «на рельсы упасть, / утонуть, угореть, / раствориться, пропасть» (С. 11). Причина драмы героя определяется именно его романтическим отношением к действительности: он стремится сделать мир лучше, но им овладевает осознание тщетности каких-либо попыток: «Не могу изменить / хоть чуть-чуть этот мир» (С. 11). Крушение веры героя-поэта в прежние романтические идеалы, в возможность посредством творчества сделать мир прекраснее всё же не приводит к фатальному исходу. Возможно, потому, что герой находит, точнее, вспоминает некий идеал, спасающий его от трагической развязки. Своеобразной тихой гаванью, дарующей поэту успокоение, оказывается мир его детства: Пусть мама меня приголубит, погладит. Пусть папа меня остановит, осадит (С. 12). В следующем стихотворении, «Подведение итогов», герой внезапно предстаёт перед читателем совершенно в другом 131 состоянии, которое оказывается результатом пережитых поэтом драматических периодов. Только что вступивший в жизнь, он вдруг устремляет свой взгляд в прошлое с тем, чтобы оценить пройденную жизнь и подвести итоги. Несколько уводит в сторону от верного понимания указанная с точностью до дня дата написания стихотворения – «09.12.1989», и можно ошибочно предположить, что в произведении речь пойдёт о подведении итогов календарного года. Однако об этом в нём нет ни слова. Стихотворение открывается философскими размышлениями героя о своей судьбе: «Жизнь моя, к сожаленью, цепь / бесконечных сплошных потерь» (С. 13). Цикл выстроен таким удивительным образом, что в произведении 1989 года герой мирится с тем, с чем ему предстоит столкнуться примерно через четыре года, судя по дате написания стихотворения «Мне не хочется жить…» Правда, и в «Подведении итогов» герой-поэт перечисляет выпавшие на его долю беды: Представлял очень ясной цель – отыскать потайную дверь иль окошко и в Дом попасть, но сидевшие прочно в нём, приоткрывши большую пасть, заглотили меня живьём, пожевали затем слегка, да и выплюнули… С тех пор цель моя ушла в облака <…> (С. 13). Я уже не хочу спешить. Не хочу, как спешил всегда. Я стремился быстрее жить. Пролетели, как миг, года. Что, о чём я? Какая цель?! Пониманье приходит, что Вряд ли я изменюсь в лице Уходя в никуда, в ничто… (С. 15). 132 В результате крушения надежд и иллюзий он становится философом. А итоги, которые озвучиваются в стихотворении, оказываясь промежуточными, свидетельствуют о новом – философском – отношении героя к жизни. О нанесённом сокрушительном ударе автор признаётся, правда, в менее возвышенной форме, и в следующем стихотворении – «Наша встреча – не больше, / чем случай…», которое было написано десятилетием ранее: Хрупкой мечте сильный пинок нанесён грубой реальностью, что именуется жизнь (С. 18–19). Полученный удар, разрушивший все прежние идеалы, заставляет героя искать новые ориентиры, новые ценности. В какой-то момент он понимает, что «есть смысл / жить сегодняшним днём»: Сегодня, ребята, пишите картины, поэмы, рассказы, пейте вино и девчонок ласкайте, красивые вещи носите. Делайте это сегодня! (С. 19). В стихи Бобошко врываются анакреонтические мотивы, и, кажется, гедонизм станет новой философией его лирического героя. Однако последний быстро понимает эфемерность и этих радостей. Он всё более и более становится серьёзным и в какойто момент признаётся: День ото дня сильнее чувство, что я – пылинка на ветру. Умру, не станет в мире пусто. Мир не заметит, что умру. Но мир бурлит весной мятежной, освобождаясь ото льда. 133 Но греют смутные надежды, что где-то есть моя звезда. («Признаться я готов…», с. 24) Мотив вечного круговорота, возникший в этих строках, в полной мере реализуется в закрывающем первый блок стихотворении «Обновление». Герой восклицает: «И каждый день я жажду обновленья. / Я ради обновленья и живу (С. 29). Переживший череду разочарований и «обновлений» герой вдруг понимает, что такова вся его жизнь. Именно возможность после очередного крушения идеалов обрести новые становится тем путём, который позволит герою возвысится. Когда бы не было ещё надежды этой, Что вырвусь из обыденности я, Что встретятся далёкие планеты, Которые пока что в снах манят, – Тогда бы жить не стоило, наверно. Но нет мозолей на моих коленях. Свалить меня, пока что, не суметь. Ещё бунтую – жажду обновленья. Единственный мой путь – не умереть (С. 29). А не умереть герою позволяет борьба, которую, как и следует настоящему бескомпромиссному поэту, он ведёт при помощи своего творчества, смысл которого автор определяет в следующих строках: «Я хочу, чтоб все мы стали / хоть чуть-чуть родней и ближе, / и стихи мои / нам в этом помогли» (С. 7). Именно такой – «приглаженный» и возвышенный – образ лирического героя-поэта ловкой комбинаторикой и тасовкой стихотворений разных лет создаётся в первом цикле первого сборника А. Бобошко. Читатель видит рост героя, его эволюцию, утрату одних идеалов и обращение к другим. Но за 134 всей этой поэтической компиляцией исчезает творческая судьба самого Бобошко-поэта, его поэтическая эволюция. 135 А. В. МАРКОВИЧ доцент кафедры филологического образования БГПУ СТРАТЕГИИ ГРАФОМАНСКОГО ПИСЬМА КАК СПОСОБ ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ1 Прежде чем начать разговор о графомании в амурской литературе, сошлюсь на случай, приведённый литературоведом И. Шайтановым: «Павел Антакольский рассказывал, что его жена Зоя Баженова, впервые услышав стихи раннего Заболоцкого, со всей непосредственностью воскликнула: Да это же капитан Лебядкин! Я замер и ждал резкого отпора или просто молчания. Но реакция Заболоцкого была совсем неожиданна. Он добродушно усмехнулся, пристально посмотрел сквозь очки на Зою и, нимало не смутившись, сказал: Я тоже думал об этом. Но то, что я пишу, не пародия, это мое зрение... И процитировал стихи, написанные героем Достоевского: Жил на свете таракан, Таракан от детства, И потом попал в стакан, Полный мухоедства...»2 Этот пример – одно из ярких свидетельств сложности и не однозначности такого понятия, как графоманство, графомания. Так что же такое графомания, если её так легко перепутать с новым словом в литературе? Казалось бы, этот Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Литературное краеведение: создание фундаментального историко-литературного труда – Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI вв.», проект № 11-04-00087а. 2 Шайтанов И. Эволюционное значение графомании // Шайтанов И. Дело вкуса: Книга о современной поэзии. М., 2007. С. 33–40. 1 136 феномен давно описан. Вот что говорит об этом термине энциклопедия. Графомания (от греч. graphos – пишу и mania – страсть, безумие) – одержимость литературным творчеством, выражающаяся в создании бесталанных, низкосортных произведений. С точки зрения психологии, графоманию можно рассматривать как болезненное изменение психики. Признаками графоманских сочинений принято считать: нарушение связности и цельности текста; назойливое и неоправданное повторение одних и тех же образов в разных текстах; любовь к банальным и «выветрившимся» мотивам и образам; откровенные заимствования из чужих произведений, приближающиеся к плагиату; невольные нарушения элементарных синтаксических правил, стилистические и лексические изъяны и погрешности, создающие непреднамеренные комизм и двусмысленности. Когда говорим о графомании, в первую очередь на память приходит граф Хвостов. Как известно, это был фанат литературы, а точнее, одного её направления – классицизма. Святая вера в идеальность учения Буало придавала ему уверенности в литературных упражнениях. А богатство позволяло эти уверенно написанные произведения публиковать, хотя обычными в его творчестве были строки вроде «зимой весну являет лето». В наше время интерес к графу Хвостову возобновился – в 1997 году в «Библиотеке Графомана» были переизданы все (!) сочинения «плодовитого» графа. Чем продиктован такой интерес? Наверное, тем, что литературоведы делают попытки вписать графоманов в литературную парадигму, описать сам феномен графоманства. Такие попытки начал ещё Ю. Н. Тынянов: в работе «О литературной эволюции» он утверждал, что именно в деятельности дилетантов автоматизируются предшествующие поэтические традиции, сигнализируя, таким образом, о потребности литературной системы в преобразовании3. Тынянов Ю. Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 271. 3 137 Известный литературовед Игорь Шайтанов, уже в наше время, также подчёркивал эволюционное значение графомании4. О графомании писали и пишут многие: Сергей Чупринин, Владимир Абашев, Леонид Филатов («Баллада о труде, или Памяти графомана»). Достоевский воспроизвёл в «Бесах» в образе капитана Лебядкина саму идею графоманства. На телеканале «Культура» есть программа «Графоман», рассказывающая о литературных новостях и знакомящая телезрителей с книжными новинками. А в Москве – книжный магазин с таким названием. Налицо весьма разное отношение к феномену графоманства – от иронического до уважительнооценивающего. Попробуем и мы разобраться в специфике этого явления. А для этого зададимся вопросом: что значит писательство для графомана? И что значит писательство для графомана провинциального? Уже привычно «слово “графоман” воспринимается как синоним бездарности, причём бездарности амбициозной, воинствующей, а графоманские тексты прочитываются как “плохая”, “низкокачественная” литература, лишь имитирующая (зачастую с незаметным для самого автора конфузным эффектом) внешние признаки словесного искусства, но не способная порождать собственно художественные смыслы. Поэтому целесообразно, хотя и трудно, отвлечься от сугубо оценочной доминанты в толковании термина “графомания”, определяя её в дальнейшем как «разновидность непрофессиональной литературы, отличающуюся от эпигонства тем, что она создаётся художественно невменяемыми авторами, принадлежащими по своему образовательному и Шайтанов И. Эволюционное значение графомании // Шайтанов И. Дело вкуса: Книга о современной поэзии. М., 2007. С. 33–40. 4 138 интеллектуальному цензу, как правило, к среде неквалифицированного читательского большинства»5. Итак, разговор пойдёт о провинциальной литературе. О ней также можно сказать, что она привычно воспринимается как синоним «графоманской», а стало быть – «как синоним бездарности, причем бездарности амбициозной, воинствующей». Почему провинциальная литература и графоманство часто в сознании людей идут рука об руку? Пожалуй, здесь стоит говорить не о сочинительной, а о подчинительной связи: графомания – это следствие статуса литературы (и литератора) в провинциальном обществе. В провинции чаще всего города небольшие. Сёла совсем маленькие. И количество пишущих людей не равно даже соотношению людей и медведей: «на квадратный километр два медведя и полтора человека». В общем, мало людей, способных срифмовать слова в стихах и выстроить сюжет в прозе. Поэтому ценятся такие люди особенно. Часто их воспринимают весьма утилитарно: в школе от них требуется написать стихи в стенгазету ко Дню Учителя, на работе и в дружеской компании – поздравление на корпоративную вечеринку. Поэтому плоды трудов доморощенных писателей друзьями и коллегами воспринимаются в принципе некритично. Отсюда следует: собственно местный литературный контекст довольно узок, поэтому возможность непосредственного самосоотнесения с «большой» литературой мала. В провинции также мало институтов оценивания: например, в Благовещенске это Амурская областная общественная писательская организация, альтернативная ей Амурская организация Союза Российских писателей. А из «незаинтересованных» профессионалов – филологические кафедры БГПУ и АмГУ. Чупринин С. Графомания // Русская литература сегодня: Жизнь по понятиям: http://old.russ.ru/krug/deskr-pr.html 5 139 Соответственно, мало журналов и издательств, в которых могли бы печататься авторы: из постоянных только «Приамурье» и «Амур». Поэтому выбора нет ни у авторов, ни у издательств: печатают то, что есть. Почти нет и профессиональных литобъединений, кружков: из профессиональных в Благовещенске можно отметить только «Росток» под руководством И. Д. Игнатенко, председателя правления Амурской писательской организации. У нас нет салонов и клубов, а если есть (ЛИТО «Проходной двор» в Благовещенске, «Литературное объединение» в Белогорске и пр.), то любительские6. Итак, все эти условия придают особый статус пишущим гражданам: их некому оценить, а сами себя оценить они не всегда в состоянии. И этот признак графомана позволяет нам перейти к описанию внутренних аспектов «болезненного» текстопроизводства. Пишущий человек иногда не может оценить адекватно свой текст, свою роль в литературном процессе. Такую «неспособность» адекватно идентифицировать и оценить себя в Конечно, в Москве графоманов не меньше, а даже больше: «Там выше процент вообще грамотных людей, да и журналов-издательств, что тоже стимулирует авторов. Но в столице графомания отходит на периферию литературного процесса, тогда как у нас пребывает в его почётном центре. Там шире контекст, а значит, и возможность самоотнесения, сравнения (хотя патология-то графомана именно в затруднительности самоопределения в культурной ситуации, но ведь не все же вовсе безнадежны). В столице больше и продвинутых оценивающих инстанций, там более развитая стратификация: много групп, клубов, изданий – возможен выбор. Шире спектр оценок. Москва глядит на Запад, он – немаловажная, а в некоторых широких кругах и главная оценивающая инстанция. В столице развитая внутрилитературная рефлексия: судя по обзорам “Вавилона” в Internet, основные темы дискуссий в литературных клубах – сугубо специальные литературные проблемы: жанровая принадлежность, особенности версификации и т. д. Для Перми этот уровень интересов просто непредставим» (Абашев М. Пермь как полигон графоманских стратегий (литературная ситуация второй половины 90-х годов) // Современная русская литература с Вячеславом Курицыным. Проект Курицын-weekly: http://www.guelman.ru/slava/writers/graf.htm). 6 140 пространстве культуры, «осознать свой статус»7 можно назвать «культурной невменяемостью»8. Замечательный пермский краевед, филолог Владимир Абашев пишет: «Объясняя природу графомании в терминах “машинной” модели, можно сказать, что не графоман управляет машиной письма, а наоборот. Это его родовой признак». Абашев составил классификацию графоманов. Он утверждает, что «графоман графоману при близком рассмотрении – рознь», и выделяет четыре основных типа. Приведём эту классификацию в немного сокращённом виде. 1. Дервиши. «Чрезвычайно редкий и благородный тип, блаженные». Они бескорыстны, равнодушны к известности, публикациям; повинуются только интуиции. Это творческие натуры в наиболее чистом виде. Дервиши порой открывают совершенно новые горизонты в искусстве, но чаще срываются в безумие. 2. Импровизаторы. Их Абашев причисляет к «симпатичной породе». Как правило, это хорошо образованные люди, со вкусом и чувством меры. У импровизаторов есть внутренний сторож культура. Они способны трезво оценить уровень своих сочинений, поэтому не стремятся к публикациям, чуждаются так называемой литературной среды. Культурная вменяемость импровизатора делает даже сомнительной его квалификацию как графомана. 3. Ушибленные литературой тёмная и массовая сторона графоманства. Они стремятся к литературной известности, а главное к обретению сакрального статуса писателя. Ушибленные литературой, как правило, не имеют систематического образования, им трудно оценить себя трезво. Сочиняя стихи, они старательно воспроизводят массовые образцы и убеждены (часто справедливо), что пишут не хуже тех, кого читают. Это непременные участники всевозможных литературных объединений и кружков, кружок даёт им чувство близости к цели. Они заваливают редакции газет своими рукописями. Редкое и робкое счастье для ушибленного литературой увидеть свои стихи в местной газете, встретить упоминание о себе в обзоре так Абашев В. Упоительный шаблон (стереотип как машина творчества) // Стереотипность и творчество в тексте. Вып. 7. Пермь, 2004. С. 325–351. 8 Чупринин С. Вменяемость и невменяемость // Русская литература сегодня: Жизнь по понятиям: http://old.russ.ru/krug/deskr-pr.html 7 141 называемой «поэтической почты». Большинство ушибленных литературой плохо социализированы, одиноки, склонны к иллюзиям. Но есть среди них активисты, владеющие технологией житейского успеха и понимающие, что дело не только в литературе. Именно они добиваются своей цели получают официальный статус писателя и издают книжку. Они-то и составляют четвёртый, многочисленный, социально активный и самый тягостный тип графоманов. 4. Труженик пера исключительно отечественное явление. Советская литература была не столько литературой, сколько мощной и престижной социальной организацией. Как любая организация, она заботилась о расширении своих рядов: в Союзе писателей состояло что-то около десяти тысяч членов. Массовость могло обеспечить только широкое привлечение в писательские ряды творчески несостоятельной, но социально бойкой посредственности. Получая членский билет Союза писателей, ушибленный литературой графоман преображался, он становился тружеником пера. Внутренне он оставался всё тем же малообразованным, некультурным, не способным к творчеству, но в новеньком членском билете чёрным по белому было написано: ПОЭТ, стояла печать и авторитетная подпись. Это была вечная индульгенция его сомнениям, его неуверенности, это было вознаграждением за годы ушибленности, за унижения. В качестве труженика пера графоман приобретал не только право, но и прямую обязанность писать, писать и печатать написанное. Времена изменились. Союз писателей продолжает уже почти иллюзорное существование, но инерция его мощного движения сохранилась. И прежде всего в провинции. Здесь отряды тружеников пера по-прежнему активны и наступательны. Они всё пишут, а в последние годы, оправившись от первого потрясения, начинают вновь активно печататься, щедро одаривая читателя плодами своего странного труда9. Эти классификационные стремления можно дополнить. И если выстраивать классификации, то можно пойти другим путём, попробовав проследить стратегии, которым следуют провинциальные авторы. Итак, три стратегии провинциального письма. Абашев В. Упоительный шаблон (стереотип как машина творчества) // Стереотипность и творчество в тексте. Вып. 7. Пермь, 2004. С. 325–351. 9 142 Первая стратегия: «Комплекс Бобчинского» В провинциальной литературе графомания оказывается способом самоидентификации. Проговаривание себя, своего бытия, стремление зарифмовать свою жизнь – способ утвердить себя в пространстве. Я описываю – следовательно, я существую. У таких писателей возникает стремление Бобчинского «попасть в историю»: «Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство, живёт в таком-то городе Пётр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живёт Пётр Иванович Бобчинский. Да если этак и государю придётся, то скажите и государю, что вот, мол, ваше императорское величество, в таком-то городе живёт Пётр Иванович Бобчинский». Такое навязчивое повторение своего имени – желание для самого себя утвердиться: «я – живу», «я – есть». Есть в литературной практике случаи, когда поэты шли на принципиально графоманский шаг, создавая в день по стихотворению. Выкладывали их, как правило, в своих блогах, выслушивали критические замечания, оттачивали своё перо. Таков, например, Борис Херсонский. Таков и Дмитрий Пригов. Хотя его идея принципиально иная: он решил написать 35 000 стихотворений – и он это сделал. Нужно сказать, что для Пригова его тексты вообще не были самоцелью – они всегда звучали лишь как часть перформанса. То есть откровенное графоманство Пригова им самим декларировалось и входило в художественный замысел и поэтому адекватно с точки зрения «культурной вменяемости». Создавались подобные проекты и в нашем регионе. Один из поэтов, С. Сонин, описывает 365 дней года – методично, день за днём. Есть ли какое-то остранение, ироническая дистанция в этих текстах, или всё всерьёз? Приведём несколько цитат. 3 января Слава Богу, снова оживленье На торговых базах городских. 143 Улиц лево-правое движенье Исчерпало уж лимит тоски10. 4 января И я в Хабаровск снова еду, Чтоб книжку новую издать. Что ждёт мои стихи победа Иль поражение – как знать? Но всё то лучшее, что смог я Своими чувствами создать Во имя завтра без тревоги, Хочу другим я передать11. 17 февраля. В поезде В купе, понятно, четверым Кассиры продали билеты: Мне с Лёвой – два, и остальным Такие ж, по таким же сметам. И здесь мы видим ту же подкупающую искренность и безыскусность. Каждая бытовая мелочь у такого поэта идёт в дело. Возьмём ещё один текст. И только одну тему в нём: передвижение на транспорте – в такси: Целых сорок минут колесили Мы во Внуково: стройка, ремонт Нас с дороги прямой уносили И пускали в объезд и в обход. А когда получили багаж мы, То ещё километр до такси Мы тащились. Что может быть гаже Продвижений таких по Руси12. Сонин С. Летопись одного года. Белогорск, 2008. С. 7. Сонин С. Летопись одного года. Белогорск, 2008. С. 9. 12 Сонин С. Путешествие из Белогорска в Санкт-Петербург и далее… 2011. С. 8. 10 11 144 Бизнес таксомоторный здесь схвачен Кучкой местных богатых дельцов; Сверхдоходы одна их задача, И на каждое наше лицо По шестьсот рублей выпала такса13. Мы часа полтора добирались До лицея, как взяли такси. И водители очень старались Нас до места быстрей довезти14. Утром мы покидали Анапу, Предварительно вызвав такси. И таксист, чаевых взяв на «лапу», Нас привёз в город Новороссийск15. <…> а мы поспешили, взяв такси, На Московский вокзал16. Такое подробное пересказывание имеет ещё одно последствие: мысль «буксует», топчется на месте. Огромное количество мелких действий, вмещённых в строфу, утяжеляет её вплоть до потери смысла. Как результат – усилия, вложенные в написание текста, не равноценны «месседжу». Ещё одна сторона такого «комплекса Бобчинского» принципиальная вторичность как способ связи периферии с центром. Писать, ориентируясь на центр, причём необязательно используя технику столичных поэтов. Достаточно тех же тем, мотивов, наименований. Так, можно сравнить поэму уже упомянутого автора, в которой за основу взято «Путешествие из Петербурга в Москву» Александра Радищева. Сергей Сонин обыгрывает и это название, и некоторые мотивы знакомого всем произведения. Там же. Сонин С. Путешествие из Белогорска в Санкт-Петербург и далее… 2011. С. 21. 15 Там же. С. 47. 16 Там же. С. 59. 13 14 145 Известно, что пафос сочинения Радищева был в «уязвленной страданиями душе» по поводу увиденного в дороге из одной столицы в другую. Амурский автор вторит Радищеву: Поезд едет, вращая колеса. Полустанки, поля и леса Задают созерцанью вопросы, Для которых ответ держишь сам. Почему полустанок развален? Почему побросали свой кров Его жители? Знать, бедовали Эти люди без Божьих даров. И в полях нет движений работы, И самих-то кормилиц-полей Уж в разы поубавилось что-то, И крестьянин стал вольностью злей17. И так далее… Что подкупает в такого рода литературе? Её несомненная искренность. Есть мнение, что человек, плохо знающий какойлибо язык, только начинающий изучать его, не может лгать на этом языке – слишком сложна эта двойная языковая игра. Так и поэт не настолько искусен, чтобы лгать. Вторая стратегия: «Игра на жанре» Если говорить о популярных в провинции жанрах, то одним из наиболее востребованных будет, пожалуй, бардовская песня. Авторская песня в романтичные «оттепельные» 60–70-е предполагала её полную искренность: «люди пели о том, о чём хотели петь. Темы: походы, горы, любовь, дружба и снова походы»18. Позже Высоцкий создал удобную «матрицу» Сонин С. Путешествие из Белогорска в Санкт-Петербург и далее… 2011. С. 33. 18 Сомин Н. Наполним музыкой сердца... // Русская народная линия: сайт. Точка доступа: http://ruskline.ru/analitika/2011/07/13/napolnim_muzykoj_serdca/ 17 146 бардовской песни: он поёт об окружающих его людях, войне, дружбе, любви, искусстве, родине, судьбе и т. д. Эти тексты воссоздают картины жизни советских людей. Высоцкий как автор текстов предельно точно описывает поведение, настроение, чувства и реакцию рядовых людей в различных жизненных ситуациях. Как сказал сам бард, «песни у меня совсем разные, в разных жанрах <...> но всё это – про наши дела, про нашу жизнь, про мысли свои, про то, что я думаю». Так или иначе, этот жанр был «моделью» своего времени. Сформировавшийся «в результате распада сталинского режима как альтернатива официальному продажному эстрадному песенному искусству»19, он играл роль неявной оппозиции в искусстве. Потом «эстафетную палочку» оппозиции (уже открытой) подхватили богатые смыслом рок-баллады Б. Гребенщикова, Ю. Шевчука, А. Башлачёва и пр. Сейчас подобные функции начинает выполнять очередная «музыка улиц» рэп. Популярные среди подростков группы вновь рассуждают о смысле жизни: «Про красивую жизнь», «Нам не понять, что нами движет», «Бог одинокий ребёнок»20 и т. д. Так или иначе, бардовская песня эволюционировала, и в своём прежнем виде уже не существует, выполнила свою задачу, исчерпала свой потенциал. Однако «последователям» нетрудно было воспринять мнимую безыскусность баллад, кажущуюся простоту, пафос обыденности. Жанр продолжает эксплуатироваться, порой без оглядки на изменившиеся культурные условия. Возникла новая писательская стратегия сознательная/подсознательная игра на жанре. Порой поэты декларируют внешнее сходство, однако отвергают сущностную вторичность, уверяя, что поют «под себя»: Сказали мне, я под Высоцкого пою. Хоть я любви своей к поэту не таю, Теплицкая Н. Интервью с известным учёным и бардом Александром Городницким на слёте Клуба Самодеятельной Песни в Орегоне, США. Часть 2 // Великая Эпоха. 02.10.2010. = http://www.epochtimes.ru/content/view/41135/54/ 20 Песни к популярному российскому сериалу «Детка» (2012 г.). 19 147 В недоумении опять. Неужто сложно разобрать, Что я пою-кричу порой, как он, хрипя, Не под него, не под него, а под себя21. Содержание этих песен зачастую исчерпывается гражданско-патриотически-диссидентской тематикой. Жить по совести – это как? Дураку сказать, что дурак, А начальнику – идиот, Мол из кассы себе берёт?22 Согласитесь, друзья, Жить на свете нельзя Без любимых людей, Без высоких идей23. Социальный градус этих сочинений высок, но, как никакую другую, гражданскую тему трудно сделать живой. Использование таких общих категорий, как «высокие идеи», «любимые люди», «жизнь по совести» делают стихи и песни безжизненными. В чём курьёзность бытования жанра? Пожалуй, ответ могут дать многочисленные пародии на авторскую песню: «В рюкзаке моём сало и спички и Тургенева восемь томов»24, «А ещё следить за смыслом важно, / Чтобы в песне не было его, / Чтоб никто из слушателей ваших / И не вздумал думать ничего. / Hа гитаре надо брать аккорды. / Как известно, их бывает три…»25 Огромное количество шаблонов, порождённых эпохой романтиков, продолжают использовать, «ничтоже сумняшеся», современные барды. Бобошко А. Я ещё спою. Свободный, 2004. С. 5. Бобошко А. Я ещё спою. Свободный, 2004. С. 7. 23 Там же. С. 16. 24 Кортнев А. Снежинка = http://www.youtube.com/watch?v=kultWhSGXvg 25 За туризм БЕЗ бардовской песни: Открытая группа «ВКонтакте» = http://vk.com/club16054173 21 22 148 Что движет такими авторами? В чём подлинный мотив их культурной деятельности? Вспоминаются слова Д. Пригова: «Следует учесть и то, что опыт – только одна из составляющих творчества. Никакой опыт не поможет, если у тебя просто нет дара, склонности к данному виду деятельности. Далее следует упомянуть дар культурной вменяемости. Будь ты звериной одарённости в живописи и работаешь каждый день, но если ты не понимаешь, в какое время ты живёшь, и что за культурные процессы происходят, то так ты и останешься невнятным художником, непонятно с чем работающим»26. Третья стратегия: «Спекуляция на теме» Особое место у стихов и песен с употреблением местной топонимики. В этом случае успех обеспечен. Приведём лишь одно стихотворение-песню амурского барда. Благовещенск Этот город нам дарит рассвет И росу на душистой траве. Дарит радостный солнечный свет На Амуре он – не на Неве. Пусть не пафосен он, как Нью-Йорк, Не такой он большой, как Москва, И пускай нет высоких здесь гор, Я ему посвящаю слова: На краю земли, где Амурский край, Благовещенск мой, я люблю тебя, ты знай. В этот текст можно подставить название любого города. После нехитрых манипуляций получается: Этот город нам дарит рассвет И росу на душистой траве. Пригов Д., Яхонтова А. Отходы деятельности центрального фантома // Неканонический классик Дмитрий Александрович Пригов (1940–2007): Сборник статей и материалов / Под ред. Е. Добренко и др. М., 2010. С. 78. 26 149 Дарит радостный солнечный свет И на море он – а не на реке. Пусть не пафосен он, как Нью-Йорк, Не такой он большой, как Москва, И пускай нет высоких здесь гор, Я ему посвящаю слова: На краю земли, где Приморский край, Владивосток ты мой, я люблю тебя, ты знай. Такие сочинения наиболее безжизненны – они создаются методом автоматического письма, когда наборы шаблонных выражений закладываются в текст, как кассеты в магнитофон. Как тут не вспомнить Остапа Бендера, создавшего универсальное «Незаменимое пособие для сочинения юбилейных статей, табельных фельетонов, а также парадных стихотворений, од и тропарей» и выгодно продавшего его Ухудшанскому. В этой статье рассмотрены лишь три стратегии провинциального графоманского письма, хотя их намного больше. Возможно, это предмет последующих изысканий в этой сфере. Так в чём же особенность провинциальной графомании? Уже понятно, что в провинции особый счёт к графомании. Графомания здесь простительна. Её не презирают – ею даже любуются, если видят в тексте подробности личной жизни знакомого всем автора, излюбленные топонимы, простые бытописующие истории. Провинция в эстетическом смысле ориентируется на центр, поэтому сама к себе не предъявляет в этом смысле строгого счёта. Поэтому и графомания близка самой сущности провинциальной жизни – она ближе, опознаваемее, чем талантливый текст, который сколь редок у нас, столь и вызывающ по отношению к сложившемуся укладу. 150 Н. В. КИРЕЕВА профессор кафедры литературы БГПУ ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ АЛЬМАНАХ «АМУР» КАК ПРОСТРАНСТВО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ДВУХ КУЛЬТУР1 Наблюдения над спецификой бытования такого типа периодического издания, как альманах, позволяют выявлять и анализировать векторы развития литературного процесса, в том числе формирование пространства межкультурного взаимодействия. Издаваемый в Благовещенском государственном педагогическом университете с 2002 года литературно-художественный альманах «Амур» стал именно таким пространством, объединяющим, обеспечивающим взаимодействие двух культур – российской и китайской. К 2012 году опубликовано 10 номеров альманаха, позволяющих выделить три модуса формирования этого пространства. Во-первых, как фон в публикациях «Амура» с первых номеров присутствует тема взаимодействия двух культур – упоминания о каких-то реалиях быта и культуры, особенностях общения русских и китайцев, как правило, в материалах мемуарных, посвящённых жизни людей и области в прошедшие эпохи, особенно в конце XIX – начале ХХ веков. Во-вторых, в альманахе печатаются документальные и художественные произведения, рассказывающие о поездках в Китай2 или опубликованные в Китае3. И, в-третьих, прямое осмысление феномена взаимодействия культур России и Китая 1Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Литературное краеведение: создание фундаментального историко-литературного труда – Энциклопедии литературной жизни Приамурья XIX–XXI вв.», проект № 11-04-00087а. 2 Например, рассказ Анатолия Кайды «Белый рояль» (Из цикла «Городпризрак») в 10-м номере альманаха. 3 См., например, публикацию произведений Ф. И. Чудакова на страницах харбинского журнала «Юный читатель Рубежа» (Амур. № 10. 2011). 151 становится возможным благодаря появлению в «Амуре» отдельной рубрики «Россия – Китай: диалог культур». Эта рубрика возникла уже во втором номере альманаха, в 2003-м году, и к настоящему моменту выходила семь раз. Можно выделить следующие виды материалов рубрики «Россия – Китай»: 1. Произведения о книгах и их авторах, созданные исследователями харбинской эмиграции и писателями в жанре биографического очерка, «творческого портрета», критической статьи. Это открывшая рубрику статья Олега Маслова «Года изгнанья и тоски… (О «Беженской поэме» Вс. Н. Иванова)»4 и три «творческих портрета»: Алексея Ачаира5, Арсения Несмелова6 и Лариссы Андерсен7. 2. Стихи и проза писателей харбинской эмиграции – избранные главы «Беженской поэмы» Всеволода Иванова8 и стихи Лариссы Андерсен9. 3. Проза современных дальневосточных писателей – опубликованный в первом же выпуске рубрики очерк Виктора Рыльского «На русском кладбище в Харбине»10. 4. Стихи обучающихся в БГПУ китайских студентов – участников поэтической студии «Чайное дело», 11 публиковавшиеся в рубрике три года подряд . Анализ специфики бытования рубрики «Россия – Китай: диалог культур» позволяет сделать следующие выводы: 1. С первого же появления в рубрике были представлены сразу три вида характерных для неё материалов – критическая Амур. № 2. 2003. А. Тропа судьбы Алексея Ачаира (творческий портрет харбинского поэта) // Амур. № 3. 2004. 6Бузуев О. «Прошедший все ступени…» (творческий портрет Арсения Несмелова // Амур. № 4. 2005. 7Эфендиева Г. «Вот и я, улыбаясь людям, прохожу по земным лугам…» (о поэтессе русского Китая Лариссе Андерсен) // Амур. № 5. 2006. 8 Амур. № 2. 2003. 9 Амур. № 5. 2006. 10Амур. № 2. 2003. 11 Амур. № 7. 2008; Амур. № 8. 2009; Амур. № 9. 2010. 4 5Забияко 152 статья о произведении, само произведение харбинского поэта и очерк современного дальневосточного писателя. В последующих выпусках альманаха наполнение рубрики становилось более скудным – только один раз в ней были представлены два вида материалов («творческий портрет» поэтессы и её стихи – в 2006-м г.), а в остальных случаях лишь один вид – либо «творческий портрет», либо стихи китайских студентов. В 10-м же выпуске альманаха были опубликованы два подходящих для рубрики материала, но в рубрику они уже не выделялись. 2. Наибольшее количество материалов рубрики связано с публикацией своего рода «творческих портретов» харбинских писателей, созданных исследователями литературы русского Зарубежья. 3. Три года подряд материалы рубрики составляли поэтические опыты обучающихся русскому языку китайских студентов. 4. В рубрике практически не представлены произведения современных дальневосточных писателей, обращающихся к осмыслению феномена взаимодействия двух культур. Что же происходит с рубрикой? Может быть, она уже сыграла свою роль, создав поле взаимодействия пограничных культур? И доказательство тому – материалы, которые могли бы составить эту рубрику, но в 10-м номере «разошлись» по другим? Думается, причина в другом. Причина – в специфике альманаха, публикующего произведения авторов, имеющих отношение к БГПУ – его преподавателей, студентов, выпускников. Эта редакционная политика, заявленная уже в первых номерах, продолжает оставаться ведущей по сю пору. Не случайно, материалы студии «Чайное дело» публиковались три года подряд и могут быть возобновлены снова, а вот жанр «творческого портрета» харбинского писателя или поэта к 2006му году по сути «выдохся» – потому что его авторы, люди «со стороны», завершившие к тому моменту создание своих исследовательских работ о китайской эмиграции. По той же причине не получила продолжения и традиция публикации 153 критических статей о произведениях харбинских поэтов и писателей. В БГПУ наследие эмигрантов не исследуется, поэтому не поставляются соответствующие материалы. Более того, анализ всех публикаций альманаха показывает, в каком направлении идёт исследовательская работа кафедры литературы БГПУ – ядра альманаха. Этим направлением стало литературное краеведение, анализ жизни и творчества амурских поэтов и прозаиков. В таком случае можно ли говорить о перспективах развития рубрики? Думается, да. Во-первых, можно прогнозировать появление произведений амурских авторов, затрагивающих проблемы взаимодействия двух культур. Но чтобы составилась отдельная рубрика, нужен блок материалов, среди которых должны быть произведения разных жанров и дискурсов – художественные, мемуарные, научно-популярные. И этому, как нам кажется, может способствовать та специфика, которая присуща «Амуру»: его «порт приписки» – БГПУ. Здесь ключевым фактором является то, что ведущееся на кафедре литературы исследование региональной тематики предполагает и такие ракурсы, как рецепция культуры соседа в творчестве амурских авторов и отражение особенностей взаимодействия русских и китайцев в художественной и документальной прозе Приамурья. Второй фактор – существование международного факультета в БГПУ, при обучении студентов которого используются такие нетрадиционные формы, которые порождают собственное творчество. Ещё одним фактором может стать традиция проведения конференции «Россия и Китай: история и перспективы сотрудничества», посвящённой взаимодействию двух стран, в том числе и культурному. 154 Раздел 3 ЛИТЕРАТУРНОЕ КРАЕВЕДЕНИЕ В ШКОЛЕ 155 О. Д. КУЧЕРОВА учитель МОАУ СОШ № 200, г. Белогорск «Я ВСЁ ПЫТАЮСЬ РАЗЪЯТЬ СЛОВО НА ТАЙНЫЙ ЗНАК…» (О поэзии амурской поэтессы Ирины Печинской) Хочу гореть, страдать, метаться И никогда не оставаться Такой, как пять минут назад… Таково жизненное кредо Ирины Печинской, белогорской поэтессы, очень красивой, умной, современной женщины, поражающей окружающих своей утончённостью и благородством. Она – сама Поэзия, «красота и прелесть, возбуждающая чувство очарования». Читая или слушая стихотворения Ирины, оказываешься в мире чуткой женской души, с её бедами и радостями, печалями и светлым началом. Её творческая жизнь – это постоянное движение мыслей, чувств и слов. Ирина не живёт только в мире грёз, она стремится обрести себя в жизни: Хочу грозы, хочу сражений, Хмельных атак, громов побед, Хочу знать славы яркий след И терпкий привкус поражений!1 Истинный поэт не должен только ждать побед, похвал, иначе он себя творчески изживёт. Однако Ирина не такова: её поэзия – это взлёт и падение, боль, страхи, страсть. Все краски внутреннего мира человека смешались в стихах поэтессы. А началось всё с детства, с дома родного. Ах, какое это было время! Печинская И. М. Движение: Сборник стихотворений. Белогорск: Изд-во ООО «Белогорский Союз писателей», 2008. С. 3. Далее ссылки на это издание даются в тексте, с указанием страниц в круглых скобках. 1 156 Дней не ощущая бремя, Мы гоняли вольный ветер В переулках городка. Городок был безграничен, Наше время – бесконечно (с. 4). И уже тогда, в детстве, Печинская как будто знала, что её творческая жизнь будет беспредельной. Поэзия невозможна без видения создаваемого образа, поэтому Ирина неравнодушна и к живописи. Каждый раз, когда она открывает для себя таинство поэзии, пытается постичь её загадочную суть, возникает вопрос: Какую тайну я хочу постичь? Зачем же вновь, Проплакав над страницей, Не сплю я, Больно грифелем пытаю Беспомощные белые листы, Как будто всё, что уместилось в сердце, Пытаюсь врезать в тонкую их плоть (с. 13). Ирина, связав собственную жизнь с литературой, желает сказать своё слово и в изобразительном искусстве. Она зовёт за собой своего поклонника, который, по её признанию: Быть может, голос мой не узнавая, Всё то же понял и почувствовал, что я. И сам хватал быстрей Свой карандаш иль кисть, иль мастерок И следующую высекал ступеньку В безвестное грядущее… (с. 13). И. Печинская отдаётся поэзии и живописи без остатка, но не нужно забывать и об умении перевоплощаться. Я на себя надену жизнь другую, На два часа, не затоскую. И песенку нехитрую такую Мне вслед пошлёт отчаянный звонок. 157 Но сбывшейся мечты так краток срок... (с. 6). Срок театральный точно краток: невозможно постоянно жить чужой жизнью, испытывать на себе груз чужой судьбы. Нужно время оставить, чтобы и свою понять. Вот и Ирина делится нехитрым секретом познания судьбы своей, судьбы поэта: Читаю Пушкина Без зрителей, Без зала, Читаю для себя, Губами осязая Его стихов пленительную вязь. Душа, поддавшись музыке и слову, Боль забывает, Чтоб увидеть снова И свет, и суть, и род (с. 7). И всё же хоть и всесильны, мощны чужие мысли, они не всегда могут упасть исцеляющим нектаром на душу читающего, поэтому поэтесса Печинская обращается с особой нежностью к тому, что ей особенно дорого в творческой жизни: Ты не проста, белизна листа, Ты совсем, ты совсем не проста... Ты манишь мою душу в чертоги поэм, Чья неслыханная красота Умудряется спрятаться в плоскость. И нем Мой язык, и закрыты уста (с. 21). Поэзия – это тайна, которую поэт разгадывает на протяжении всей своей жизни, ведь каждое слово, произнесённое творческим человеком, становится общедоступным для окружающих его людей. И Печинская, прежде чем решается донести до читателей свои мысли, чувства, пытается «разъять» «Слово на тайный знак» (с. 54). 158 А всё тайное завораживает, и Ирине это близко. В её поэтическом арсенале таких «загадочных» слов немного, но каждое из них она пропустила через своё сердце и свою душу. Слова «любовь», «слёзы», «обещания», «грёзы» объединены в поэзии Печинской в общее понятие «счастье»: женское, немудрёное, житейское. Счастье – это лучшая доля, которую человек постоянно ждёт, умоляя судьбу дать ему желанное. Ирина делится своим счастьем, которое дали ей «тонкие руки», «хрупкие плечи», «глаза голубые»: «В них сила горела, в них беды терялись...» (с. 32). Своих читателей поэтесса спрашивает об их счастье, источнике света для них и «всего света»: «Вы счастливы? – возможно, это так» (с. 32). Через риторический вопрос и ответ с вводным словом, обозначающим чувство неуверенности, Ирина Печинская даёт возможность читателям почувствовать, что счастье есть, хоть и не близко. И вот оно уже сияет вдалеке И манит нас своей чистотой и недоступностью. И мы снова устремляемся к нему, Мы жаждем встречи И боимся упустить его вновь (с. 30). Для женщины-поэтессы жизненно важно быть счастливой и сделать счастливым любимого человека, поэтому молит она возлюбленного своего: «Я прошу тебя, не пугайся огромности счастья, когда мы достигнем его! Протяни руку свою и введи меня в мир наших грёз и желаний» (с. 30). Пройти по пути любви желает каждый человек, и Печинская желает этого звёздного пути себе и своему почитателю: Влюбиться сразу, крепко, за двоих – Какая глупость, но какое счастье! Но, к сожалению, жизнь не всегда является сказкой. Пришёл. 159 Поцеловал. Забыл. Всё просто, только губы жжёт. Всё просто, не смеялся, не любил... А сердце ждёт, всё ждёт. Знаю, Вспомнишь... (с. 43). Лирическая героиня вне себя от печали, страданий, но всё же оптимистично смотрит в будущее и видит рядом с собой верного спутника, предназначенного ей судьбой: И вынесен нам приговор Любить, жалеть, желать, прощаться. И сквозь случайный жизни сор Друг к другу снова возвращаться... (с. 29). Читая эти строки, полные грусти и печали, всё же не ощущаешь трагедии. Да, есть боль, страдания, невыносимые мучения от расставания с любимым. Но автор этих строк – сильная, мудрая женщина, умеющая переносить удары судьбы, не обвиняя в своих бедах никого, кроме самой жизни: Бывает миг, когда подступит боль, И жизнь теряет смысл, и нет тоске исхода. Но и тогда со мной живёт свобода Дарить вам песни, дальний мой король (с. 56). Всю себя отдаёт Ирина Печинская любимому делу, призванию – слагать стихи, точные, яркие, лёгкие, завораживающие своей чистотой. Она вся в мире поэзии и признаётся в этом нам, читателям, с душевной простотой: Зачем вам знать, что песенка вот эта – Смешные мысли, сотканные в строчки, От замысла, до немудрёной точки – Растёт из сердца вашего поэта (с. 56). 160 Для Печинской поэзия – это её судьба, и поэтому она даёт себе определённую установку: Ты найди их сам, такие слова, Заплети их в тугую вязь, Чтоб судьбе опять С лёту не прервать С жизнью поэзии связь (с. 22). Поэзия для Ирины повсюду: и в родном доме, и у полотна известной художницы Зинаиды Серебряковой, напомнившей своей картиной вкус детства: Ах, какое было время, Оглянись и посмотри... (с. 4). И вишнёвый куст, налившийся «соком первородным», готовый родить цветок, способный «закрыть следы зимы, суровой и холодной», олицетворяющий душу поэтессы, готовой И новый день начать, как новый стих, И сердце распахнуть, любовь впуская в дом (с. 93). А ещё сама душа Ирины, светлая, ясная, чистая, которая навеки отдана России. Как удивительно нежно, словно к самому близкому человеку, обращается Печинская к любимой стране: Россия. Русь. Русиночка. Росиночка моя. Матушка. Красивая и нищая, как мечты. Всё, что есть у меня, это я. Всё, что есть у тебя, это ты (с. 93). Использование уменьшительно-ласкательных суффиксов в существительных говорит о восхищении Ириной своей землёй, а вот антитеза позволяет судить о её волнениях за судьбу Родины, за её светлое будущее, в которое ей верится: 161 Россия моя, Русь – краса, Гардарика! Былое величие светит мне сквозь налетевшую пыль. И всё же я верю, что жизнь твоя многовелика, Что ждёт тебя преображение, Где только свет, Только быль! (с. 91). Такой свет и радость излучает для Ирины «тихий город у белой горы», чьи ...улицы хранят Детский смех и добрый взгляд Первой грусти и радости свет (с. 94). Поэтессу восхищает неброская красота родного города, её волнуют детские воспоминания, проступающие сквозь «очертания старых дворов». Она уверена в том, что здесь поселили основатели города только Доброту, Справедливость и Честность. Недаром город этот зовётся Белогорском, в котором «Сразу белыми были мечты» (с. 97). Жить в таком светлом городе и не писать стихов о любви и счастье, мечтах и добром взгляде на него просто нельзя. И всё же Ирину тяготит ощущение неустроенности людей и в её родном городе, и в стране вообще. Она считает, что нищета душевная, неустроенность мира происходит из-за забвения людьми родов своих: Все мы нищи, все мы сиры. Все – изгои и сироты, Род забывшие Иваны. Забываем, забываем, забываем мы людей... (с. 92). Женщина с болью в голосе просит прощения у тех, кто не вернулся с поля боя. Она мать, для неё родными становятся мальчишки, сыны российских матерей, что «умирали в песках, чужой землёю не хранимы» (с. 88). Ирина с болью в сердце спрашивает совета у родителей сынов: 162 Как нам сделать, чтоб вашим сынам не случалось опять, Неродимою пылью осыпав дорожный башмак, За чужие идеи в чужой стороне умирать? (с. 88) Но ответа пока нет на этот безумно сложный вопрос: Вот так и идём мы путём срединным Между добром и злом, Переживая череду страданий, Мы только то с тобой и познаём, Что истин нет в картине мирозданья (с. 86). И всё же правда жизни есть, и есть она в самом человеке, в его движении по земле, «когда шаг лёгок, радостен и точен, когда он счастлив и ничем не озабочен» (с. 96). Для Ирины Печинской большая часть её жизни связана с движением: она каждый день видит отправляющихся в разные концы света людей, ей нравится наблюдать за их движением, их любознательностью, желанием видеть и познавать мир. Именно в движении и есть сама жизнь, неповторимая, уникальная для каждого человека. Ирина говорит о себе, о своём ритме жизни, подавая пример жизненной силы другим: Вот и я живу. И жизни быстрый ритм. Меня привычно за собой уводит. И по часам моё светило всходит, И по часам моя звезда горит (с. 40). Ирина – от греческого «мир, покой», а ещё и «улыбка, редко переходящая в смех, завораживающий изгиб губ». Это всё о ней, об Ирине Печинской, прекрасной женщине и талантливой поэтессе. И всё же я не соглашусь с первым значением имени «Ирина», так как на самом деле Печинская – это источник неиссякаемой энергии, это синяя птица, что манит людей к себе поэзией светлой своей и «долгожданным свершеньем мечты» (с. 80). В этом и есть предназначение поэзии Ирины Печинской. 163 Е. В. ПАЛЁНАЯ учитель МБОУ СОШ с. Куропатино, Тамбовский район СТИХИ И КРАСКИ РОДНОГО КРАЯ (Поэтическое творчество Надежды Сурковой) Моё имя – НАДЕЖДА, Мои чувства – светлы. Я любима, как прежде, Хоть и косы белы. Ну а сердце, а сердце, Как и раньше горит. Каждый день в мои сени Птицей счастья летит! Этим стихотворением заканчивается последний изданный на сегодняшний день сборник Н. Сурковой. Сегодня Надежда Ивановна уже в пенсионном возрасте, но сердце её горит и чувства светлы по-прежнему. Чем горит её сердце, в чём её счастье? Об этом нам говорят её стихи и картины. Н. Суркова окончила Благовещенское педагогическое училище искусств и Московский народный университет искусств. Написала более тысячи масляных работ, ряд икон для православных храмов Приамурья. Печаталась в газетах Амурской области и Хабаровского края: «Эхо», «Суворовский натиск», «Амурский маяк», в альманахе «Живое облако». Она автор нескольких сборников стихотворений. Н. Суркова является членом городского поэтического салона «Музы при свечах» и творческого объединения художников Хабаровска «Родник». Судьба щедро одарила её светлую душу, вдохнув в неё две стихии – живописи и словотворчества. Родилась Надежда Суркова в Благовещенске, детство и юность провела в с. Куропатино Тамбовского района. Мать, Полина Александровна, работала бухгалтером, отец – Савосько Иван Ефимович – участник Великой Отечественной войны, был прорабом. Здесь, в Куропатино, Надежда окончила школу, отсюда поехала поступать в Благовещенское училище искусств 164 на художественно-графическое отделение. После окончания училища преподавала черчение и рисование в школе с. Екатеринославка. Работала художником-оформителем. Уже в детстве Надя отличалась целеустремлённостью и трудолюбием. В семье росло четверо детей, Надежда была вторым ребёнком. Она хорошо знает и любит и сельский труд, и сельский быт. И как бы дальше ни складывалась её жизнь, куда бы ни забрасывала судьба, тема родного дома остаётся главной. Она прослеживается и в тонкой пейзажной лирике, и в философских размышлениях, и в стихотворениях о любви, семье, детях… О чём бы ни писала Н. Суркова, во всём чувствуется глубокая любовь и уважение к родному дому, селу, родителям. Село Куропатино. Огород. Корова. Ветла у дома. Скворечня со скворчатами. Прадедушка Терешка. Бабушка. Воспоминания о селе – это, прежде всего, воспоминания о доме: Пять на шесть наш старый домик – С виду крепок, хоть и мал, С крышей острою, как гномик, Весь в саду он утопал. Ставен не было, крылечко – Три ступеньки, сразу дверь, А внутри большая печка, Будто тёплый белый зверь. Керосиновая лампа, Как икона на стене, Буквой «т» у печки лавка Для уроков ребятне. …Зимний вечер наступает, И дела все позади, Валя книжку открывает – Ждёт нас сказка впереди. С братом слушаем мы сказку, 165 Затихает сразу дом. Спят в сенях давно салазки, Снится горка им со льдом. Мать сидит за прялкой тихо, Только вот веретено Нить наматывает лихо Да порой скрипит оно. Мастерит отец так ловко Кубари свои в углу, Нить от дратвы, что верёвка, Вальс танцует на полу. Вот закончился и вечер, Печь притихла, не гудит. Зажигает месяц свечи – Наша лампа тоже спит. Автор этого стихотворения обладает даром художника. Каждая строфа – законченная картина. Один из ведущих тропов стихотворения – сравнение: старый домик, «как гномик», «печка, будто тёплый белый зверь», «керосиновая лампа, как икона на стене», лавка, как буква «т», нить будто «вальс танцует на полу». И сравнения все простые, невычурные, тёплые, будто родные. Воспоминания о сестре, матери, отце усиливают эту теплоту. В стихотворениях поэтессы много воспоминаний об отце. И последний сборник стихов «Бездорожье» также посвящён отцу. Именно отец впервые заметил её успехи в рисовании и начал их развивать. Вот как эти воспоминания отразились в творчестве Н. Сурковой: Меня папочка учил Рисовать по клеткам И при этом говорил: «Вот основа – сетка. Раз, два, три, четыре, пять, – 166 Клеточки подпишем И по ним пойдём гулять: Снизу вверх и выше. Там, где линия идёт, Будем рядом с нею. И не бойся, ну, вперёд, Ну, рисуй смелее!..» Годы детства пронеслись, Юность пролетела. Завертела меня жизнь – Я всегда у дела. Папа, папочка ты мой… Вспоминаю часто, Как возился ты со мной – Это было счастье. Огонёк твой столько лет Сердце моё греет, Словно ветер он и свет Парусу на реях! Композиционно стихотворение делится на две части: первые три строфы – воспоминания о детстве, где передана даже интонация разговора отца с дочерью. Во второй части – три последние строфы – даётся оценка, подчёркивается значимость общения, воспоминания о котором пронесены через всю жизнь автора: огонёк, греющий всю жизнь, давший направление, осветивший эту жизнь: «Словно ветер он и свет парусу на реях!» Любовь к малой родине отражена и в каждой строчке пейзажной лирики Надежды Сурковой. В этой лирике выделяются стихотворения о разных временах года, каждое из них несёт свой свет, имеет свою прелесть и значимость для героини. Каждое время года имеет свои цвета, всегда незабываемо яркие. И в этом также проявляется не только поэт, но и художник: 167 Я жду с нетерпением лета. Оно придёт, как всегда: Прихватит с собой много света И выдворит все холода. Но лето всегда быстротечно, И ночи его коротки. Ах, если бы, если бы вечно Слышать шептанье реки! Эхо кукушки над лугом, Или вечерней порой Ласточку видеть по кругу, В погоне за мелкой мошкой. Поехать в родную б деревню, Увидеть там море цветов, Послушать бы шёпот деревьев, Обнять бы своих старичков! 2004 В этом стихотворении видно, как воспоминания о лете рождают мечты о встрече с родным домом. И само лето ассоциируется с сельскими картинками, звуками. Всё это передают ёмкие метафоры: шептанье реки, погоня ласточки за мошкой, море цветов, шёпот деревьев. Метафора, особенно развёрнутая – один из любимых тропов поэта: Чуть забрезжит зарево рассвета, Птичий гам уж слышен в небесах. К нам вернулось сказочное лето – Всё бушует в поле и лесах! Всё сверкает в солнечных росинках, Всё трепещет радугой в дождях, И плутает в бархатных тропинках, Льётся песней в чудных вечерах. 1997 168 У мастеров художественного слова природа никогда не живёт сама по себе: она всегда – часть состояния героя, его душевного переживания. Это мы видим и в стихах Н. Сурковой: Бабье лето, бабье лето – Распрекрасная пора! Осень в яркое одета, Подрумянилась с утра. Золотые покрывала Да с мудрёной бахромой По асфальту раскидала – По коврам иду домой. Шелест, шорох и круженье Наблюдаю я с утра, И в душе моей волненье – Ах, чудесная пора! Апрель 2011 Красочные эпитеты (распрекрасная пора, золотые покрывала да с мудрёной бахромой, чудесная пора), олицетворения (осень в яркое одета, по асфальту раскидала), аллитерация (ш, ч, ж) придают стихотворению не только ощущение многоцветья, но и ощущение того, что это не просто время года – осень, а подруга лирической героини, такая же красавица, кружащаяся рядом с ней и волнующая её. Годы юности Надежды Сурковой связаны с Благовещенском, который она с большой любовью запечатлела в своём творчестве. Одно из стихотворений о Благовещенске называется «Обитель сердца»: Сердце моё – Благовещенск! Здесь родилась и жила. Детство, и юность, и нежность – Всё я тебе отдала! Ровные улицы – сказка, Ах, как рябины горят! Осени чудо-окраска, 169 В золоте тонет твой сад! Ты окрыляешь надеждой, Ярким нарядом влечёшь. В цвете весны белоснежной Весть ты благую несёшь! В этом стихотворении мы снова наблюдаем необыкновенный авторский дар живописца: к архитектурному виду города – ровные улицы – прибавлена метафора – сказка, что создаёт необычность картинки: это и удивление (какие ровные улицы), и восхищение (как в сказке). Поэт-художник увидел самые главные особенности города: его чёткую архитектуру, нарядность – «Ярким нарядом влечёшь», постоянную молодость (в городе много студентов, которые связывают с ним свои мечты) – «Ты окрыляешь надеждой», удивительное имя – «Весть ты благую несёшь!» В следующем стихотворении Благовещенск назван городом детства. Ностальгия по детству пронизывает всё стихотворение: В город детства и юности тоже Окунуться хочу поскорей. Я не стану, конечно, моложе, Тихо лишь постою у дверей. Той волшебной страны без названья, Что когда-то мне снилась во сне. Детство, юность, любви ожиданье – Дивной сказкой остались во мне… 1996 У Надежды Сурковой прекрасная семья: любящий муж, две замечательные дочери – Анна и Наталья. И это – самая большая ценность в её жизни. Любимым дочерям мама посвящает стихи. В них звучит неподдельная любовь ко всему родному: природе родного края, селу, отчему дому: 170 Деревенское детство Дочери Наташе День наступит, даль оживёт, Ветер в поле траву заколышет. Птица звонкую песнь запоёт, И её моё сердце услышит! По тропинке сбегу к ручейку, Где прохладою дышит водица. «Погоди, – прошепчу ветерку, – Дай воды родниковой напиться!» Припаду на коленях к воде, И лицо освежит мне прохлада. Будет жить в моём сердце везде Деревенского детства отрада. 09.07.1996 Обратим внимание, насколько одухотворено здесь всё, что напоминает о деревенском детстве: сердце героини слышит и чувствует каждое дуновение ветра, каждый вздох водицы. Всё, что связано с родиной, называется ласково, нежно: ветерок, водица. Обращаясь к дочери, героиня хочет, чтобы та прочувствовала всю прелесть родной природы, впитала всю любовь к родному краю. Сегодня Надежда Суркова живёт в Хабаровске. Хабаровск – это город её творческой зрелости: здесь она издаёт свои поэтические сборники, пишет прекрасные полотна и стихи. Поэтесса любит этот замечательный дальневосточный город и прославляет его в своём творчестве: Ты раскинул крылья над Амуром – Живы здесь Хабарова следы. Купола твои горят в лазури, Утопают в золоте сады. Ах, какие ставни, да с резьбою, Загляденье – чудо-теремки! 171 Украшают город так собою Столько лет твои особняки. Вырастают рядом исполины, Над Амуром новые дома, Словно эти яркие картины Создала природа здесь сама! Как мне эти дороги аллейки, Где Амур силищу расплескал! Атаман приплыл сюда в ладейке И взошёл на вечный пьедестал. 2010 В этом стихотворении отражены, с одной стороны, огромное уважение к истории города: «ты раскинул крылья над Амуром, живы здесь Хабарова следы», «Атаман приплыл сюда в ладейке и взошёл на вечный пьедестал»; с другой, трогательная любовь к чудо-теремкам, золотым садам, ставням с резьбою, дорогим аллейкам, Амуру. Здесь очень ярко проявляется художественный талант Н. Сурковой: по её стихам можно рисовать картины города, даже не бывая в нём. Как и в стихотворении о Благовещенске, здесь отмечены самые характерные черты города: мы видим смешение старых чудотеремков и новых исполинов, памятник Хабарову на высоком пьедестале. Надежда Суркова опубликовала три поэтических сборника: «Живёт во мне любовь», «Узор судьбы», «Бездорожье». В предисловии к одному из них член Союза российских писателей Николай Морозов написал: «Надежда Ивановна, Ваша дорожка в поэзию протоптана. Вы цените слово, знаете его вес, ощущаете цвет. Это не каждому дано». Надежда Суркова уже на пенсии, но неугомонность её души и творческий опыт не позволяют сидеть дома. Её часто приглашают для оформления сборников молодых поэтов, сборников детских стихов. Она – счастливый человек. Ей есть на что посмотреть, оглянувшись. Ей есть куда стремиться, и она летит вперёд. 172 Г. В. БИЧАХЧЯН учитель МОУ СОШ с. Троицкое, Ивановский район РАССКАЗЫ Б. МАШУКА О ДЕТЯХ НА УРОКАХ ЛИТЕРАТУРЫ И ВО ВНЕКЛАССНОЙ РАБОТЕ К сожалению, урокам литературы в школьной программе сегодня отведено более чем скромное место – всего два часа в неделю. Тем не менее, даже при таком дефиците учебного времени уделять место региональному компоненту необходимо. Ведь литература, созданная талантливыми амурскими писателями, настолько богата и разнообразна по тематике и жанрам, что может расширить и дополнить многие программные темы. Одно из произведений, которое, на мой взгляд, обязательно должно изучаться на уроках литературы – «Горькие шанежки» Б. Машука. Включаю его в учебные программы для пятого, шестого и седьмого классов. Это и уроки внеклассного чтения, и попутное изучение отдельных рассказов на программных занятиях, и интегрированные уроки. Разумеется, необходимо предварительное самостоятельное прочтение учащимися всего цикла рассказов. Рекомендую это сделать ещё в пятом классе. Определённую трудность составляет нехватка книг, поэтому читают ребята на каникулах, по очереди. Для подробного изучения на уроках отдельных рассказов, для детальной работы с текстом два-три экземпляра приходится отсвечивать. Предлагаю возможные варианты изучения рассказов Б. Машука о детях на уроках и во внеклассной работе. В пятом классе в разделе «Идёт война народная, священная война» после изучения рассказа В. М. Шукшина «Жатва» провожу интегрированный урок «Детство, опалённое войной». О суровых жизненных испытаниях, выпавших на долю детей военного времени, ребята узнают из рассказов «Шуркина борозда», «Ошибка», из документальных источников, 173 хранящихся в школьном музее, помещённых в «Хрестоматии по истории Амурской области»1. На уроке звучит стихотворение А. Пришельца «Песня пахаря»2. Приглашаем на занятие односельчан, переживших детьми военное лихолетье. В рассказах очевидцев оживают герои Б. Машука – Шурка Орлов, Сёмушка, Ваня Колесин и другие, и это делает урок незабываемым… К сожалению, с каждым годом детей войны в селе становится всё меньше, но остаются записанные с ними интервью, документы, остаются «Горькие шанежки», а значит, будущие поколения учеников будут знать, как жилось их сверстникам в те суровые годы. К рассказу «Ошибка» возвращаемся и в шестом классе на уроке внеклассного чтения, проводимом после изучения произведения В. Распутина «Уроки французского». Во вступительной беседе ребята отмечают схожие черты рассказов: время (война – послевоенное время), место (полустанок в Амурской области – сибирский райцентр), автобиографичность, герои: «огольцы» и учителя. Затем в группах выполняют исследовательскую работу по тексту рассказа – составляют характеристики героев: Вани Колесина, Нины Васильевны и Светланы Яновны. Первая группа. Ваня Колесин, главный герой рассказа, был «тихий, робкий, смугловатый с лица, всего на свете стеснялся; не любил громкого озорства, шумной игры и потому больше в сторонке держался… Больше всего на свете Ваня любил рисовать». По ходу сообщений второй и третьей групп заполняем таблицу – сравнительную характеристику учительниц. Портрет Нина Васильевна Светлана Яновна старенькая; в глазах молодая, нарядноНины Васильевны красивая; глаза …с едва Хрестоматия по истории амурской области: Сборник документов и материалов / Сост. Л. А. Суржина. Благовещенск, 1980. 336 с. 2 Мы от Амура до Невы живём работой и войною / Сост. и автор вступ. ст. Б. В. Блохин. 2-е изд. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2005. 127 с. 1 174 Ваня всегда уловимой добротою; чувствовал доброту; улыбается только в стареньком пальто. лицом, а большие глаза неподвижны, будто льдинки; сверлящие глаза; покачала красивой головой; с красным и злым лицом; красивое лицо покрылось пятнами; закутавшись в тёплую шаль; в шубке. усмехаясь; Отношение говорила с лёгкой говорит, радостью; на громко приказала; к молчание Митяя у обидела ребят ученикам доски отвечала со Проновых; «неучи вздохом; заботилась, толстолобые!»; черкает чтобы меньше в тетрадках красным первоклассникам карандашом, выводя мёрзнуть; в светлый жирные колы и двойки; час или в пасмурный не торопилась к детям становилась с на подмогу; схватила ребятами в цепь; Ваню за руку и погладила Ваню по выдернула из-за парты; голове; похвалила: схватила за плечо и «Талант!» толкнула к двери. Ребята отмечают использование слов-антонимов в характеристике учителей: старенькая – молодая, доброе – злое, заботилась – обижала, погладила – схватила. Делаем вывод: образы учителей противопоставлены друг другу. Задаю вопросы, выявляющие отношение учителей к главному герою рассказа – Ване. – Чем больше всего любил заниматься Ваня? (Рисовать). 175 – Как относилась к его увлечению Нина Васильевна? (Хвалила, говорила, что у него талант и ему надо учиться). – Почему Ваня после слов Светланы Яновны «украдкой взглянул на свой рисунок, захлопнул альбом и затолкал его в сумку с книжками»? (Он расстроился. На портрете учительницы Ване особенно удались глаза, они получились выразительные. А теперь он увидел, что её глаза неподвижны, будто льдинки). – Почему автор обращает внимание именно на глаза? Зачитываем слова другого персонажа «Горьких шанежек» – деда Помиралки: «…в глазах человека душа предстаёт» (рассказ «Тяжёлый день»). – С какой целью автор несколько раз повторяет слово красивая, говоря о Светлане Яновне? (Показывает, что настоящая красота человека не на лице, а в душе). – Почему рассказ назван «Ошибка»? Кто и в чём ошибся? Зачитываем слова тётки Марии: «...не серчай, но на этот раз ты ошибся… Ты это чужой портрет нарисовал». (Ваня хотел нарисовать портрет по-настоящему красивого человека, а оказалось, что он ошибся: Светлана Яновна не была такой). Это лишь часть возможных вопросов для беседы по тексту, для работы с таблицей. Нужно обязательно прокомментировать, как менялось отношение учеников к школе при Нине Васильевне и при Светлане Яновне. «Зимой одна радость у Вани и его погодков – школа»; «…как ни холодно, как ни далеко ходить, а в школе всегда лучше, чем дома. Тут собирались вместе, и всем находилось занятие. А главное, всегда что-то новое открывалось». После приезда Светланы Яновны всё изменилось: «На третий день ребятишки шли в школу с робостью, боясь, что учительница ещё к чему придерётся, ещё колов понаставит». Но как только поправилась Нина Васильевна, «снова ребятишек потянуло в школу». В качестве итоговой творческой работы после изучения рассказов В. Распутина и Б. Машука предлагаю ребятам написать сочинение на тему «Хороший учитель. Какой он?» 176 Нельзя не вспомнить героев «Горьких шанежек», говоря о проблеме сиротства. Читая стихи Н. Рубцова в шестом классе, обращаемся к рассказу «Крушение». Образ Сёмушки, оставшегося без матери, с ненавистным отчимом Гаврилой Ломовым, очень близок поэту. Смерть матери во время войны, одиночество, жизнь в интернате (детском доме), нужда, лишения… – Как вы думаете, почему автор называет героя не Семёном, не Сёмкой, а Сёмушкой? (Автор жалеет мальчика. Сёмушка совсем одинокий, ему досталась очень тяжёлая жизнь, по сравнению с другими героями рассказа). Зачитываем фрагменты рассказа, которые трудно произносить без слёз: «…проводив в интернат Юрку Шарапова, Амоса, братьев Слободкиных и других ребят, не стерпел и поплакал у Зорьки в сарае. Корова косилась на него тёмным глазом и шумно вздыхала»; «…и на эту зиму остался Сёмушка в старой шубейке. Рукава уже совсем коротки стали, и тогда Сёмушка догадался – подшил к варежкам раструбы из старого брезента, чтобы хотя б ветер в рукава не цедился»; «Сёмушка ничего не просил и не требовал. Спал на жёсткой кровати с досками вместо сетки, закрытыми старым матрацем, на котором и умерла мать»; «…вздыхая под одеялом, Сёмушка даже позавидовал Шурке… Ему-то хорошо с такими стариками жить…» В «Горьких шанежках» ещё один сирота – Шурка Орлов. Но он, в отличие от Сёмушки, живёт у бабки с дедом, о нём есть кому заботиться. Образ Шурки, безусловно, воплотил в себе черты самого автора. Ребята замечают это сходство. Повествуя о сиротах, писатель затрагивает очень серьёзную проблему, над которой впору задуматься взрослым. Говоря современным языком, проблему помощи детям, находящимся в трудной жизненной ситуации. Когда с Сёмушкой случилась беда, и его чуть не убил Гаврила, «…мужики во всей полноте представили горе мальчишки, жизнь которого хорошо знали и в которую раньше не решались вмешаться…» 177 Рассказу «Крушение» можно уделить более пристальное внимание в седьмом классе, в разделе «Хочу, чтоб каждый из людей был человеком». Здесь можно вспомнить произведение целиком, подводя итоги и делая выводы. Слова М. Горького, вынесенные в название раздела хрестоматии, можно в полной мере отнести и к автору «Горьких шанежек». Пройдя суровую школу жизни, он стал настоящим человеком, гражданином, патриотом, и хотел, чтобы таковыми были все люди, какие бы испытания ни выпадали на их долю. Герои рассказов Б. Машука постоянно находятся перед выбором. Семилетняя Карлушка («Горькие шанежки»), идущая через «таинственно-пугающую падь», боясь всякого шороха, в определённый момент думает повернуть назад. Но вспомнив серьёзные глаза дежурного по станции, понимая, что только она может помочь старику Колотилкину увидеть сына, Карлушка продолжает путь и выполняет ответственное поручение. Шурка Орлов с дедом находят на путях просыпанное зерно («Шуркина борозда»). «Шурка сразу подумал о хлебе, о дедовой крупорушке. И даже почувствовал вкус хорошо пропечённой горячей лепёшки из настоящей муки. В дому у них давно уже ни озадков, ни кукурузной муки, ни сои не было. А есть вот уж как хочется…» Но дед решает по-другому распорядиться найденным и отправляется с внуком на пашню, мечтая о будущем урожае для колхоза. Сёмушка видит, как Гаврила постоянно обманывает людей: льёт в молоко воду, когда сдаёт в колхоз; берёт с солдат деньги, ворует («Крушение»). Отчим даёт пасынку наставление: «Делом нужно уметь вертеть». Когда Гаврила заставляет Сёмушку воровать соль, чтобы потом продавать её людям, «Сёмушке становится плохо, как при больном зубе, который донимал его прошлым летом». Мальчик, рискуя жизнью, бросает вызов ненавистному Гавриле и вступает с ним в схватку. Умение принять единственно правильное решение и спасти человека, жертвуя собой… Эта проблема обозначена в 178 рассказе Ю. Казакова «Тихое утро», который изучается в пятом классе. Здесь планирую обращение к рассказу Машука «Взрыв». У мальчишек в руках оказывается боевая граната с сорванной чекой. Как поступить? Спастись самим или спасти тех, кто рядом? Второгодник Митяй Будыкин, которого называли тугодумом, решает принести в жертву себя, спасая других. «Острее всех беду почувствовал Митяй… Он оглянулся, глазами отыскивая безлюдное место… с безысходной тоской крикнул: – Бегите же, чёрт вас!» Герои – дети, подростки принимают решение пожертвовать собой ради других. Никто из них не становится на путь предательства, каждый стремится жить по совести, заботясь, в первую очередь, о других, а не о себе, чего нельзя сказать о некоторых взрослых героях рассказов. Дети очень рано взрослеют. Они всему учатся сами – у природы, у взрослых, друг у друга… Раненый Ваня Колесин («Взрыв»), едва приходя в сознание, произносит: – Она, пап, больная… война… А Петька «думает над вопросом, на который теперь уже никто не сможет ответить… о той секунде, когда, наверное, смог бы удержать смерть, смог бы спасти Митяя, как тот спас всех. Ведь была же эта секунда! Была! И Петька терзался оттого, что не он, а всегда тугодумный Митяй понял её». Проблемы, затронутые в рассказах, могут найти отражение на многих уроках литературы. Главное, правильно спланировать занятия. Рассказ «За кисликой-травою» во многом схож с «Детством» М. Горького. Герой рассказа Шурка Орлов, оставшись сиротой, живёт в доме деда с бабкой, с дядьями (до войны). Подобно Алёше Пешкову, любит наблюдать, узнавать новое, всякий раз делает для себя новые открытия. Например: «зимой жить скучнее, чем летом, а на короткой дороге интересного всегда меньше»; «с хорошими думками дорога 179 хорошо покоряется»; «дед с бабкой, хоть и ругают его маленько, сами добрые-добрые». Правда, дед у Шурки, в отличие от деда Каширина, мудрый, добрый, «мировой», как говорит сам Шурка, и глаза у него «небольшие, но всё понимающие». Шурка ходит в лес, наблюдает за животными и птицами, учится понимать окружающий мир и жить с ним в ладу. Замечательны в рассказе Машука картины природы. Им можно уделить внимание не только на уроках литературы, но и на уроках русского языка. «Казалось, всё растущее в лесу настороженно слушает кого-то и тянется, тянется вверх, чтобы листьями и ветками захватить побольше падающего сверху солнца». «И таким покоем дышало раздолье, что Шурка нет-нет да останавливался, оглядывая всю округу и замирая в радости, оттого что всё это ещё не изведано, не хожено им, не проверено…» Язык рассказов Б. Машука заслуживает особого внимания. Герои говорят живым народным языком. В их речи много диалектных слов, пословиц, поговорок, преданий. Предлагаю различные темы для исследовательских работ, которые ребята выполняют в группах и индивидуально: «Пословицы и поговорки в речи героев»; «Тому и радости не разуметь, кто с лихом не обнимался» (дед Помиралка); «В глазах человека душа предстаёт» (дед Помиралка); «Дороги завсегда далеко уводят» (дед Шурки); «На длинные дороги сила нужна и разумение» (дед Шурки); «Имена и прозвища героев в рассказах Б. Машука» (Гаврила, дед Помиралка, Варначата, неслух, поджиг, огольцы и др.). Объясняя образные названия, ученики работают с материалами Словаря русских говоров Приамурья, Словарём живого великорусского языка Даля. Ещё одной темой исследования могут стать образные выражения в речи героев произведения: сошёл на роспись; мучилась глазами; затвердела осенней веткой и др. «Жизнь населения Приамурья в годы Великой Отечественной войны на страницах рассказов Бориса Машука», «Детство, опалённое войной» и другие темы находят отражение в краеведческой исследовательской деятельности школьников. 180 С работами ребята выступают на школьных, районных и областных конференциях. С успехом можно использовать рассказы Б. Машука и на внеклассных мероприятиях, посвящённых теме пионерского детства школьников двадцатого века – бабушек и дедушек сегодняшних учеников. Из рассказа «Конфуз» ребята узнают, кто такие тимуровцы, пионеры, вожатые, как выглядел пионерский галстук и почему им так дорожили, что значила пионерская клятва и ещё много интересного. Возможно проведение читательских конференций по отдельным рассказам. Например: «В жизни всегда есть место подвигу» (по рассказу «Взрыв»); «Тимуровское движение вчера и сегодня» (по рассказу «Конфуз») и т. д. Многие ребята, познакомившись вначале с отдельными рассказами, потом обязательно прочитывают «Горькие шанежки» целиком, поскольку эта книга мало кого может оставить равнодушным. Её по праву можно назвать энциклопедией народной жизни. На рассказах Б. Машука нужно воспитывать не только сегодняшних школьников, но и многих родителей, ведь проблемы, поднятые автором, по-прежнему актуальны. 181 Л. К. КУПРЯШОВА учитель МБОУ СОШ с. Толстовка, Тамбовский район РАЗВИТИЕ КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИХ ТРАДИЦИЙ АМУРСКОЙ СКАЗКИ В ТВОРЧЕСТВЕ ШКОЛЬНИКОВ Работая с юным поколением много лет, основную задачу для себя как учителя всегда видела в воспитании у школьников чувства высокой значимости родной земли, тех мест, где мы живём, людей, которые нас окружают. Амурский материал в этом отношении – живительный, исцеляющий источник нашего духовного бытия. Один из моих любимых писателейсказочников – Эльвира Кириченко. Тонкая эстетика языковой ткани её маленьких сказок оставалась неизменно притягательной и в лихие 90-е, и сейчас, в начале второго десятилетия ХХI века. Художественный мир сказок Кириченко плотно заполнен. Сюжетообразующая канва – путешествия мальчика и девочки отдельно друг от друга по тайге разными охотничьими тропами в поисках таёжных сказок – включает в себя таких героев, как Голубая Сорока-говоруха, Медведь, Птичка-невеличка, Птицанебылица, мышка-Черноглазка, сказочники: Пихта-сказочница, Чернокорушка-старушка, Дубок-паренёк, Ель-еланница. Герои сказок, в поисках которых дети отправились в лес, – население дальневосточной тайги: Собольки-зверьки, Росомаха, Древесная уточка, Фазаны-длиннохвосты, Ласка-непоседа, Лотос, Кабарожка, Харза-плясунья, – живут естественной жизнью в природе, имеют свои отличительные черты характера и поведения, совершают сказочные поступки. Так читателю открывается мир амурской тайги. А писательница им всем, как и давно забытому слову харза, обозначающему название млекопитающего из рода куниц, словно дарит вторую жизнь – в художественной литературе. Пространственная организация её сказок – это редкие в большой литературе образы: бор-пихтач, бор-кедрач, лес- 182 черноберезник, орешники-дубняки, родники-целебники, Золотинка-река, сопка-гора. «…А Золотинка-река волшебными ключиками позванивает. Отмыкают те ключики под землёй родникицелебники…» Рассмотрим тенденции, характерные для амурской сказки школьника. В «Мифе об Амуре» (автор – Н. Перова, 8 кл.) в образе Амура явны гидронимические мотивы: «…В огромной реке живёт Чёрный Дракон, который требует от красавицы Зеи, чтобы она стала его женой. …Реку, по которой плавал юный Амур, назвали его именем. Но старые люди называют Амур рекой Чёрного Дракона…» Как видим, для ономастики, присущей сказкам писательницы, характерен родо-видовой характер. Подобное стремление прослеживается и в творчестве школьников. Герой сказки «Лесная история» (Н. Перова, 11 кл.) – Земляничный Кустик. Земляничному Кустику собственное имя не требуется: как герой сказки, он самобытен сам по себе. Иногда этого недостаточно. И у писательницы (Тигрёнок Полосатик, дед Переполох и бабка Суматоха, ящерка Голубинка, Медведь Косолап, енот Простодум), и в школьной сказке появляется имя собственное. Давать имена – это целое искусство. Имя лягушонку придумано, исходя из особенностей его звуковой сигнализации. В поисках нового имени остановились на ассоциациях, связанных с этим словом. Прежде всего, это кваканье. Так и рождается новое имя – Квак. В творчестве Э. Кириченко особую роль в создании образа играют эпитеты-существительные: Сорока-голубушка, косулибыстроножки, крот-домосед; харза – золочёные глаза лапкамикосолапками кренделя выписывает, хвостом-вертуном размахивает; ягодка-кисличка, чудо-кабанята, селезень-клохтун и т. д. Это одна из ярких составляющих художественного мира сказочницы. Развитие этой традиции видится в следующих образахэпитетах школьников: камыши-шептуны, водомерки-прыгалки, цапля-цапушка, красавица Блестянка («Лягушонок Квак»), 183 Лиственнички-подружки, блондинки Ромашки, Белка-Пушинка («Лесная история»). Придумывать эпитеты подросткам и доступно, и интересно. Это эмоционально-экспрессивное определение, своего рода поэтическая характеристика свойства, качества, внешних примет изображаемого персонажа. Эпитет, выраженный именем существительным, стилистически необыкновенно богат, разнообразен, выразителен. Научная информативность сказки школьника, конечно, не появляется сама собой. Здесь большую роль играет организация работы по совершенствованию первоначального замысла. Роль руководителя здесь рекомендательная, направляющая. Если автор не пожелает – мотив и не появится. В том-то и дело, что идея с готовностью подхватывается! Учащемуся предлагается следующее руководство к действию. АЛГОРИТМ ТВОРЧЕСКОЙ РАБОТЫ И СТРАТЕГИИ НАУЧНОГО ПОИСКА Первый этап. Подбор рабочих материалов к тексту будущей сказки: 1. Придумай героя твоей сказки: животное, растение, предмет, человека; дай ему тобою сочинённое оригинальное имя. 2. Составь план сюжета: приключения твоего героя, сказочные ситуации, в которые он попадает. 3. Организуй научный поиск сведений о своём персонаже в энциклопедиях: найди особенности его организма, чем питается, кто его враги, кто друзья, его среду обитания, введи в качестве персонажей сказки растения, животных, птиц, которые его окружают, продумай «точки их соприкосновения»: встречи, общение, взаимовыручку или другие мотивы на твоё усмотрение. (Источники получения информации: энциклопедии, словари, справочники, дополнительная учебная литература – указаны.) 4. Продумай сюжетные связи твоего героя с миром людей, необходимость их взаимодействия, может быть, влияния друг на друга, на нашу Землю. 184 5. Систематизируй выписки. Второй этап. 6. Сочини текст сказки. 7. Попробуй усилить эмоциональное восприятие своих образов: сочини доступные тебе тропы: эпитет, сравнение, гиперболу и т. д. 8. Отредактируй содержание, стиль, грамотность. В результате подобной работы в сюжете «Мифа об Амуре» появляется цветок Халцедон. Брошенный красавицей Зеей в сердце Чёрного Дракона, он превращается в полупрозрачный камень голубовато-серого цвета, которому люди дадут разные названия: агат, оникс, сердолик, сапфирин и другие – в зависимости от оттенков цвета и полосок камня. А в сказке «Лесная история» (Н. Перова, 11 кл.) на поляне рядом с Ромашками – цветущие травы: Вероника-Дубровка, красавец Золотарник. Так читатель расширяет свои познания об амурском разнотравье, о горных минералах родного края. Как научные сведения облекаются в художественную форму? Например, создаётся сказка «Лягушонок Квак». Есть первоначальный вариант текста. Затем изучаются ареалы лягушек, стадии их развития, названия водорослей, подбираются сравнения. Нужный материал ученики находят в энциклопедии (Акимушкин И. И. Мир животных: Птицы. Рыбы, земноводные и пресмыкающиеся. 2-е изд., испр. и доп. М.: Мысль, 1989). В том числе, такой: «Уже более сотни лет лягушки “работают” на человека как классические подопытные животные…»; «Нежное мясо задних лапок используется для диетического питания…» А вот фрагменты сказки «Лягушонок Квак» (Н. Гвоздева, 9 кл.): «Забылся Лягушонок, а Цапля тут как тут! Но нашему Кваку не до страха. – Цапля-цапушка! Ты везде летаешь, всё видишь. Знаешь ли ты, где Тёплое Озеро в Заповеднике? Там мои мама и папа. – О Квак, и не проси, я же не лететь буду, а только думать, какой ты вкусный, какое нежное мясо на твоих задних лапках! Да и другие птицы отберут тебя и съедят. 185 – Как мне попасть туда? По земле – Барсук выловит, в реке Щука съест, в небе Вороны да Сороки поймают... Набежал Ветер, сухо стало кожице Лягушонка, и попрыгал он, печальный, поближе к студёной водице. А по Ручью красавица Блестянка плывёт. Выпустила свои зонтики, ну прямо укроп на грядке!..» «…И радостно Лягушонку, и жутко. То Корова их чуть не раздавила, то мальчишки ни с того ни с сего пристреливаться по ним камнями стали. Глаза у Лягушонка сделались большие, выпуклые, головой крутить и не надо: во все стороны, лупоглазый, видит…» «…Мама и папа сразу узнали своего лягушонка, рассказали ему, каким чудом они живы остались: опрокинулась ёмкость с лягухами для научных экспериментов, и выпали они прямо в Тёплое Озеро…» Сюжет современной ребячьей сказки ориентируется на актуальные проблемы времени, мир зверей и растений неотделим от мира людей. Указанная тенденция находит своё воплощение буквально в каждом произведении. Какие проблемы для ребят самые важные? 1. Это изменения в природе в связи с производственной деятельностью человека, вытеснение существовавших природных сообществ с мест их обитания: «– Прыгай, Лягушонок, ко мне, – тревожно заговорила Блестянка. – Твоё Болото тоже вот-вот засыпят, люди шоссе здесь прокладывают. А мы с тобой поплывём, куда Ручей бежит». 2. Периодическое загрязнение пресных вод отходами химического производства: «С тех пор живёт чудище на самой глубине Амура. И время от времени испускает в воду свою вредную и опасную для здоровья людей ядовитую слюну». 3. Проблема лесных пожаров, полностью или частично уничтожающих травяной покров, деревья, зверей, птиц, другие живые организмы: «Горящим валом Огонь подбирался к Лиственничке. Вот уже опадают неженки иголки... 186 Зажмурился Земляничный Кустик, чтобы не видеть всего этого, а потом, когда открыл глаза, не узнал своего милого, сказочного леса. Вокруг – черным-черно, рядом – никого. Нет больше Лиственнички, нет Травинок, больше не вернутся сюда ни Белка, ни Зайчата, не улыбнутся тонконогие Ромашки, не поманит красотой Вероника-Дубровка. Пахнет гарью. Пугает жуткий голос тишины… Чудом уцелел наш Кустик, но остался он один-одинёшенек на пепелище. На его обожжённых листочках появилась капелька... И никто не знает, дождинка это была, или это плакал от боли и одиночества покалеченный Земляничный Кустик...» 4. Свои нехитрые представления о совершенстве мира: «А вечером был праздничный концерт. Долго лягушачий хор распевал свои песни. Люди, притихшие, мечтательные, сидели на крылечках и слушали лягушачьи серенады. Слушали их и Звёзды, и Квак с мамой и папой, а когда Звезда падала, счастливый Лягушонок успел загадать свои заветные желания: чтобы дети и родители были вместе, чтобы всё было на Земле как положено: Лягушки на радостях распевали песни, Люди, не боясь комаров, вечерами бывали под Звёздным Небом и засыпали под Музыку Лягушек». Таким образом, ключевым критерием содержания регионального компонента образования в моей работе является лингвистическая направленность. По моему глубокому убеждению, язык – такое же национальное сокровище, как живопись, скульптура, как любое произведение искусства, а мы и творцы его, и хранители. Оканчивая школу, учащийся должен унести с собой, с одной стороны, опыт литературного творчества, в разных предпочтениях выбрав наиболее близкие себе темы, с другой – обогатить свой духовный мир самыми незыблемыми нравственными понятиями. 187 Н. Н. БАСЕНКО учитель МОБУ СОШ с. Красноярово, Мазановский район ИСПОЛЬЗОВАНИЕ РЕГИОНАЛЬНОГО КОМПОНЕНТА В ПРЕПОДАВАНИИ ЛИТЕРАТУРЫ (Из опыта работы) Два мира есть у человека: Один, который нас творил, Другой, который мы от века Творим по мере наших сил. Н. Заболоцкий Содержание предмета литература – произведения классической словесности, не всегда вписывающиеся в картину меняющегося, прагматичного и циничного современного мира и ему во многом противоречащие. Литература предлагает учащимся такие знания о мире, какие не даёт ни один другой предмет. Она обладает особым свойством – оказывает огромное эмоциональное воздействие на читателя. Главное назначение литературы – воспитывать гражданственность и патриотизм, прививать любовь к своей Родине, может быть не совсем такой, какую хотелось бы видеть молодёжи, к Родине, данной судьбой. На уроках я говорю своим ученикам, что история порой даёт не совсем объективное представление о жизни общества в разные периоды, а со страниц художественных произведений мы слышим живые голоса тех, кто жил, чувствовал, любил. Это Толстой и Достоевский, Салтыков-Щедрин и Тургенев, Есенин и Маяковский и многие другие. Нужно лишь внимательно прислушаться к тому, о чём они рассказывали. Пусть мои ученики мало читают (это ни для кого не секрет), но можно их научить слушать и слышать слово – и на уроке, и используя возможности внеклассной работы. Научим этому, и чтение произведений русских классиков будет осознаваться детьми как насущная потребность, необходимый опыт общения с подлинным искусством, заставляющим 188 задуматься о вечных, непреходящих жизненных ценностях, главными из которых являются гражданственность и патриотизм. Во всех произведениях русской классики заложены огромные возможности для воспитания гражданина. А вот как развивать это чувство, решает сам учитель, используя различные средства, приёмы и методы: будь то выразительное чтение, анализ эпизода, аналитическая беседа или устное рисование, иллюстрирование, сообщения и доклады учеников или работа с учебником. У каждого учителя свой набор средств для реализации целей урока. Одним из средств воспитания гражданственности и патриотизма является использование регионального компонента, то есть литературное краеведение. Включение в программу регионального компонента требует тщательной подготовки, планирования и знаний. Разрабатывая Рабочую программу по литературе, учитываю точки соприкосновения биографии и творчества писателей с нашим дальневосточным регионом. Так, у Фадеева это биография и его первые произведения, у Чехова – его трёхдневное пребывание во Владивостоке, у Анастасии Цветаевой – БАМЛаг в Свободном. Но прежде всего, это изучение творчества амурских поэтов и прозаиков. Талантами наша амурская земля не обделена. Изучение литературы родного края провожу под девизом «Родину не узнаешь, не зная края своего». Главная цель уроков по литературному краеведению – вызвать у учащихся интерес к своей «малой» Родине, пробудить чувство любви к родному краю, его культуре и литературе, развить творческие способности. Результатом работы является участие в конкурсах, конференциях, литературно-познавательных викторинах. По учебному плану уроки краеведения включены в тематическое планирование с 5-го класса. 189 Наши прадеды, переселяясь сюда, на Амур, в XIX веке, терпели нужду, лишения. Некоторые так и не нашли здесь Родину, но для большинства Приамурье стало Россией. И поэтому, начиная в 5-м классе изучать краеведение, обязательно говорю о том, как заселялась область, из каких регионов были переселенцы, потому что именно они повлияли на местную культуру, местный фольклор. Очень хорошо об этом рассказывает Людмила Афанасьевна Михеева. Это наша землячка. Родилась она в Сибири в 1933 году, а перед самой войной её семья переехала в Амурскую область. В трудные военные годы Людмила Михеева жила в селе Красноярово. Здесь же училась во 2-м и 3-м классах (1942–1944). …О предке знаю: Был он крепким И коренастым, точно дуб. Через нехоженые дебри Пешком притопал на Амур…1 Предки её – первые переселенцы на Амур из рода Москвитиных. В предисловии к своей книге «Весна бурлит» и в книге «Школа – любовь моя» Л. Михеева достоверно, приводя почерпнутые в документах факты, говорит о переселенцах, их жизни на Амуре. С этих страниц я и начинаю уроки литературного краеведения. Сейчас Людмила Афанасьевна живёт в Москве, пишет стихи, детские сказки. В 2006 г. она приезжала в Амурскую область, была в Красноярово, приходила в школу, встречалась с нашими учениками. Встреча была очень интересной. Людмила Михеева подарила школе свои книги «Весна бурлит» и «Хочу сказку». А сейчас школа ведёт с ней переписку. Л. А. Михеева издала в Москве и прислала нам очень ценную книгу «Школа – любовь моя». Здесь собраны воспоминания учителей и выпускников школ, в которых ей пришлось учиться. 1 Михеева Л. А. Весна бурлит. М., 2005. С. 83. 190 Следующее занятие – знакомство с Амурской писательской организацией. Урок проходит в информационнобиблиотечном центре, где отдельно выделена краеведческая литература, оформлен стенд с портретами членов писательской организации. Есть возможность пользоваться интернетом. У детей создаётся представление об организации в целом, они узнают, что писатели наши живут и творят не каждый сам по себе, поодиночке, что это дружный, сплочённый союз с общими целями и задачами, общими проблемами. Ещё из начальной школы детям знакомо имя Петра Степановича Комарова. В средних и старших классах их знания о поэте расширяются. Они не только узнают биографию поэта, но и знакомятся с его творчеством. В 5-м классе – это, в основном, ещё стихи для малышей, циклы «Таёжные жители» и «Весёлое новоселье», в 6-м – стихи о природе. Ко дню Победы обязательно в школе проходят конкурсы чтецов. И нельзя обойтись без патриотических стихов Комарова (циклы «Время бесстрашных», «Маньчжурская тетрадь»). В 2011 г. к 100летнему юбилею поэта проводился районный конкурс чтецов «Сторонка дальняя моя». Интерес к конкурсу был огромный. Мы принимали в нём участие. Первый тур проходил в школе. Ученики сами подбирали себе стихи для чтения. Причём находили стихотворения малознакомые, редкие. Победители школьного тура защищали честь школы на районном конкурсе чтецов. Моя ученица из 7-го класса Анна Читайко стала победителем в номинации «Выразительность чтения». Чтобы выразительно прочитать стихотворение, его необходимо понять, прочувствовать. П. Комаров был не только поэтом, он писал и прозу. Об этом мы тоже говорим с ребятами. Комаровская «Золотая удочка» особенно интересна мальчишкам. Читаем произведения, сравниваем. «…Нет, не все рыбы уснули на Амуре! Без отдыха рыщет подо льдом стремительный таймень, нападает на лежбище рыбок проворная щука, не знает усталости пятнистый ленок, разбойничают сиги… Даже неуклюжие налимы и те медленно 191 ползают по камням…»2 Знакомые названия, интересное описание поведения рыб, рыбной ловли, и загораются глаза мальчишек. Делятся своими впечатлениями о рыбалке из личного опыта или из опыта своих знакомых. В результате, эти небольшие рассказы прочитаны, состоялась ещё одна встреча с творчеством Петра Комарова. Уроки по творчеству П. С. Комарова провожу не только в классе. Ведь мы живём недалеко от родного села поэта. Есть возможность выехать в Поповку. Бывали на усадьбе, у тех берёзок, которые росли ещё в его бытность. Посещаем музей в Молчановской школе, где собран большой материал о жизни и творчестве Комарова. Дети не являются пассивными слушателями и наблюдателями, они читают стихи (задание даётся заранее), сами рассказывают о поэте, что знают. После всего увиденного и услышанного восприятие стихов совсем иное, более эмоциональное. Учащиеся начинают воспринимать описанное в стихах как что-то близкое, родное: они делают открытие, что на берегу Зеи, которую ребята знают очень хорошо, может быть, на этом самом месте, сидел с удочкой в руках знаменитый поэт Пётр Комаров. Уроки по краеведению стараюсь соотнести с темами по литературе. В 5-м классе изучаем басни И. А. Крылова, следом ставлю творчество нашего амурского басенника Николая Фотьева. Есть возможность сопоставить, сравнить тематику баснописцев, используемые ими выразительные средства – метафоры, сравнения, эпитеты. На этом изучение творчества Фотьева не заканчивается. Мы возвращаемся к нему в 7-м классе, после изучения «Записок охотника» Тургенева, где повествователь – охотник, тонко чувствующий природу. Сразу за этим проводим урок по литературному краеведению, посвящённый книге Фотьева «Реки радости». В ней идёт описание родных, знакомых учащимся мест, встречаются знакомые названия рек: Зея, Амур, Гилюй, Белая, Громатуха, Селемджа, населённых пунктов: Шимановск, Белогорье. 2 Комаров П. Золотая удочка. Хабаровск, 1983. С. 54. 192 «…Еще много летней свежести и зелени, но во всём уже просвечивает осенняя позолота и успокоенность… И не то сны волшебные, не то сказки чудные навевают в эту пору начинающие одеваться в золотые одежды широколиственные леса белогорий…»3 Работаем не только над содержанием очерков. Обращаю внимание на лексику, выразительные средства языка. Хочется, чтобы ребята сумели увидеть и почувствовать описываемую природу родных мест. В 6-м классе изучаем народное творчество. Соотносимая тема краеведения – фольклор нашей местности. Дети изучают его, прежде всего, расспрашивая своих бабушек, дедушек. На уроке они знакомят одноклассников с собранным материалом. На эти же уроки приглашаю местных частушечников (А. С. Читайко, Н. А. Сударенского). Чем старше становятся ученики, тем сложнее темы: так, в 8-м классе обращаемся к произведениям амурских поэтов и прозаиков о Великой Отечественной войне, в 11-м – к творчеству амурских поэтов-бардов А. Бобошко и Г. Шумейко. Тема войны в литературе, да и вообще в искусстве, на мой взгляд, самая неисчерпаемая. О ней будут писать и говорить до тех пор, пока жив хоть один свидетель ожесточённых боёв, а главное – стойкости и мужества нашего народа. Об этом будут говорить, пока жива память. Этой теме и посвящены уроки литературного краеведения «Память горькая, слава гордая!» – тема войны в творчестве Н. В. Релиной и С. П. Повного4. Класс делится на две группы. У каждой своё задание. Рекомендую, где можно найти материал. Ребята пользуются интернетом, ресурсами школьного информационнобиблиотечного центра. На уроке обе группы представляют свой материал, читают наизусть стихи поэтов. Выделяют главную тему и мотив в поэзии – память. А потом идёт общая работа – анализ стихотворения Н. Релиной «Сохраните святые места». Фотьев Н. И. Реки радости: Очерки. Хабаровск, 1976. С. 79. См.: Приамурье – 2010. Литературно-художественный альманах. № 9. Благовещенск, 2010. 3 4 193 Определяем тему, выделяем смысловые отрывки. Отмечаем немногочисленные тропы – эпитеты: ветеран «седой», «матерей и жён поседевших», «навечно оставшиеся в невестах», то есть не дождавшиеся с фронта своих любимых. Ребята говорят, что эти эпитеты передают течение времени, а память о погибших жива. Автор показывает только действия людей, которые пришли почтить память погибших: открывали памятник, прошли ветераны, ложились цветы, встал, долго стоял возле стелы, положил, положили, бережно положили… Не называя числа собравшихся, Нина Валериановна находит выражения, чтобы показать многочисленность людской массы у памятника: «Люди всё шли. Их ряды не редели». Анализируя, ребята находят главный мотив стихотворения – мотив памяти. Аналогично разбираем стихотворение Станислава Повного «У обелиска». В конце урока ученики сами делают вывод о том, что объединяет поэзию Релиной и Повного – тема войны, дорогами которой они прошли, одна – радисткой, другой – мальчишкой, сыном полка. Их стихи идут из самого сердца, из души. Темы при планировании уроков краеведения беру, исходя из ресурсных запасов библиотечного фонда, не у всех детей есть возможность дома пользоваться интернетом. Упор делаю на самостоятельную поисковую деятельность учеников. Они находят материал, готовят сообщения, создают мини-проект. Но самое главное – не простая подготовка сообщения, а исследовательский труд, для которого важно знание материала. Краеведческий материал используется не только на специально отведённых уроках, он может вводиться и при изучении классической литературы. Изучая творчество какого-либо поэта или прозаика, даю задание, касающееся привлечения региональной литературы. Такой вид задания сегодня – один из основополагающих в процессе формирования компетенций учащихся, способствующих развитию необходимых навыков работы с литературным материалом (кроме того, он является одним из 194 ключевых в ЕГЭ по литературе). Например, изучая творчество В. Высоцкого, предлагаю сопоставить с ним творчество свободненского поэта-барда Григория Шумейко, попытаться найти общее в тематике, стиле и т. д. Литературным краеведением мы занимаемся не только в урочное, но и во внеурочное время. В каждом селе есть свои поэты, свои таланты. А почему бы нам не поговорить о них, о людях, которых мы знаем, рядом с которыми живём? В июле 2008 г. в типографии газеты «Знамя труда» Мазановского района вышел сборник стихов Татьяны Васильевны Ильиной «О чём поёт душа». Приношу на урок этот сборник, знакомлю ребят с некоторыми стихами. Они вспоминают автора. Она приходила к нам на литературные вечера, читала свои стихи на русском и украинском языках. В августе 2008 года Т. В. Ильина трагически погибла. Читаем стихи, осмысливаем. В них глубокие переживания, трагическая судьба. Предлагаю тему исследовательской работы по творчеству Татьяны Васильевны. Заинтересовалась девочка, которая сама пробует писать стихи (Анна Читайко). Анализируем с точки зрения тематики, рифмы, определяем стихотворные метры, тропы, рассматриваем синтаксис, лексику. Результат – 1-е место на районной краеведческой конференции «Отечество» (2009) в номинации «Литературное краеведение», 2-е место на областной научно-практической конференции «С чего начинается Родина» (2012). В этом же классе уроки математики ведёт учитель В. Я. Некрасова. Ребята знают, что она пишет стихи. Поэтому опять предлагаю исследовательскую работу по её творчеству. Взялись несколько человек, до завершения работу довела одна ученица. Как результат – выпуск сборника стихов В. Я. Некрасовой «Счастье – просто родиться и жить». Если к урокам краеведения материал можно найти в информационно-библиотечном центре, в интернете, то с местным материалом намного сложнее. Здесь применяем такие методы, как работа с первоисточниками, которые анализируем, отбираем; печатный материал – газеты «Знамя труда», 195 «Самовар», в которых не раз были напечатаны стихи Некрасовой; личные беседы. Итог – призовое место на районной краеведческой конференции и 1-е место на областной краеведческой конференции «Отечество» (2011) в номинации «Литературное краеведение». На мой взгляд, такая работа, во-первых, отвечает целям и задачам, которые стоят перед литературой как предметом вообще и литературным краеведением, в частности; во-вторых, помогает раскрыться тем детям, которые сами пытаются сочинять стихи. У нас в школе есть талантливые ученики, работы которых мы отправляем в местные и областные газеты, их печатают. Ребята участвуют в различных творческих конкурсах. В январе этого года в областном заочном конкурсе литературного творчества «Заселение земли Амурской» ученица 9-го класса Наталья Дарина заняла первое место с очерком «Офицер с “Курска”» – об Александре Садкове, нашем земляке, погибшем на подводной лодке «Курск». Ученики наши совсем не глухи к художественному слову. Нужно только помочь им раскрыться, зажечь искорки их таланта. Этому и способствует изучение литературы родного края. 196 С. В. ТИТЕНКО учитель МБОУ СОШ с. Куропатино, Тамбовский район ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ АМУРСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ В ОБРАЗОВАТЕЛЬНОМ ПРОЦЕССЕ НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЫ Идея использования краеведческого материала в преподавании учебных дисциплин школьного курса не нова. На протяжении длительного времени не одно поколение педагогов в разных дисциплинах применяло элементы краеведения. Использование литературного наследия родного края в формировании личности ребёнка трудно переоценить. Сейчас на молодое поколение, на неокрепшие души обрушилась массовая культура, не имеющая под собой исторических и национальных корней. Всеобщая культура формирует «всемирного» человека, а это значит, что речи о личности, индивидуальности каждого ребёнка, о привязанности его к малой родине не идёт. Я считаю, что не следует сводить духовный мир маленького человека только к учению. Необходимо помочь ему познать мир через прикосновение к творческому и духовному наследию, и начинать это лучше через знакомство с тем, что близко и понятно. Поэтому я решила познакомить детей с литературным наследием Приамурья и творчеством земляков. Целью моей работы не является подробное изучение произведений, свою задачу вижу в том, чтобы показать красоту родного края чрез произведения амурских писателей. В своей работе выделяю несколько направлений, которые хорошо просматриваются у амурских поэтов и прозаиков. Первое направление – стихи о природе родного края. Берёзка Белый ствол и листьев блёстка... С чем сравнить тебя, берёзка? Разве словом всё опишешь? Шелест тот, что вдруг услышишь 197 Сквозь пронзительную тишину, Не споёшь, не просвистишь. Изумруд листка прозрачный, Как наряд для новобрачной, Воплощенье совершенства, Кротость, трепет – вот блаженство! На заре её увидеть – Уж не сможешь ты обидеть Ни людей и ни зверюшек, Будешь лишь берёзку слушать. Шёпот этот очень дивный, Словно гуслей звук старинный. Белый ствол и листьев блёстка... Я люблю тебя, берёзка! (Николай Трофимович Дегтярёв) Нужно отметить, что большая часть произведений, изучаемых в курсе литературного чтения, представлена авторами европейской части России. В произведении Некрасова «Дед Мазай и зайцы» описывается весеннее половодье. Для нашей местности это не характерно, и нашим детям это трудно понять, откуда столько воды весной. Но зато нашим детям хорошо понятен большой подъём уровня рек во второй половине лета. О таких разливах и половодьях нужно говорить. Известная полноводная река амурской области – Зея. Этим именем называют животных, улицы и даже город. Это понятно нашим детям. Зея Зея – славная река, То бурлива, то тиха. Одолев пути-дороги, Перекаты и отроги, Вольным морем разлилась, Появилась сила, власть. Чудны берега твои: Сопки, сосны, корабли... Ты изящной стала, Зея, 198 Точно сказочная фея, Распустила златы кудри. Прикоснуться б к ним, Прильнуть бы Сквозь плотину-гребешок. Где жених твой? Где дружок? «Он, как богатырь былинный, Ждёт меня в конце долины, Зорко он стоит на страже Вотчин русских, не продажных, Славная река Амур!» (Н. Т. Дегтярёв) Часто чтение и анализ стихов сопровождается иллюстрированием прочитанных произведений. Это вносит дополнение в восприятие стихов о природе родного края. Второе направление – стихи о малой родине, о Приамурье. Красота приамурской природы – Что быть может для сердца милей? Кто амурской родился породы – Не забудет Отчизны своей! Зелена летом буйная травушка, И снегов наших нету белей, А земля нам, что милая матушка – Не забудем Отчизны своей! Широту приамурского края И простор его дивных полей Кто узрел, тот, себя забывая, Не забудет Отчизны своей! Не найти нам на всём белом свете Уголочка свежей и живей. Кто узнал все красоты планеты – Не забудет Отчизны своей! Закрома и природы богатства От чужих защищать ты сумей, Мать земля и зелёное царство Не забудут услуги твоей! (Р. Турова) 199 Эти стихи создают почву для осознания места, где мы живём, частью большой страны. Возникает гордость за то, что наша малая родина настолько хороша, что ею можно гордиться, её воспевать, ею восхищаться. Следующее направление – стихи о детях и для детей. Вредная Ленка Мама и папа, Брат и сестра Любят меня И желает добра. Бабушки, дедушки, Тётки и дядьки Любят меня, Дарят мне шоколадки. Любит меня Вся большая родня, Одна только Ленка Не любит меня! Не любит ли Ленка Кого-то другого? У нас кавалеров В детсадике много. Противная Ленка, И мне не нужна! Наверное, вредная Будет жена! (Владимир Шадрин) Ещё одно направление, которое очень востребовано учениками – стихи о матери. В детстве пела нам в ночи 200 Перед сном все песни. Мы лежим, сопим, молчим, На концерте детки. И старинные слова Льются так певуче, Будто сказка в мир пришла И ушли все тучи. На душе легко, светло И тепло от песен. Помню это и молю: Поживи на свете! (Светлана Петрова-Картун) Стихи о матери оставляют в душах детей неизгладимое впечатление. Невозможно научить, заставить ребёнка гордиться своей родиной, если он с ней незнаком, не знает её достоинства, великолепия, красоты. Делать это нужно в течение всего времени обучения в школе, но начинать знакомить с краеведческим материалом необходимо с начальных классов. На уроках литературного чтения, внеклассного чтения нужно отводить время для литературного краеведения. Чувство гордости за родной край, уважение к нему, посеянное в раннем возрасте, сослужит ребёнку хорошую службу в его будущей взрослой жизни. 201 Раздел 4 ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ДЕБЮТ 202 У. Г. ЦЫГАНЕНКО учащаяся 11 класса МОБУ Михайловская СОШ ОБРАЗНО-ПОЭТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ЧАСТУШЕК О ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ (На материале частушек, записанных в Михайловском районе Амурской области) Четвёртый год участвуя в экспедиции «К истокам амурского фольклора», не перестаю удивляться, какой мудростью, каким смысловым богатством, глубоким лиризмом и взволнованностью тона дышит каждая частушка. После проведения в 2010/2011 учебном году классификации 467 военных частушек по событиям, темам и объектам изображения, классификации, получившей положительную экспертную оценку доцента кафедры литературы БГПУ Б. В. Блохина, меня заинтересовало ещё одно важное их достоинство – многообразие средств художественной изобразительности и выразительности. Участвуя в работе кружка «Фольклорная мозаика», которым руководит директор школы Р. З. Каюмов, я приступила к анализу образнопоэтической системы частушек о Великой Отечественной войне. В качестве материала для исследования были использованы видео- и аудиозаписи встреч со 108 жителями 18 сёл Михайловского района, а также выпускная дипломная работа постоянного участника экспедиции, недавнего студента историко-филологического факультета БГПУ Артёма Каюмова. Проведённый анализ позволил увидеть уникальность, самобытность каждой записанной фольклорной единицы. Частушки военной поры обладают целым арсеналом художественных приёмов, создающих яркие поэтические образы и раскрывающих душевное состояние героев. Образы мороза, снежного бурана, вьюги, метели, пурги, ветра, грома, горящего бора создают картину войны как 203 огромного народного бедствия, обостряют чувство страдания и тоски по милому: Ты не вой, бандюга-вьюга, Не вопи, метель-пурга, Вы не троньте мила друга, А помучайте врага. (Федюкова Т. Ф., с. Петропавловка) Традиционный в народной поэзии образ птицы в годы военного лихолетья ассоциировался с вестью, фронтовым приветом: Прилетела птичка с поля, Села на руку мою, Принесла привет мне с боя От того, кого люблю. (Альяных Г. И., с. Михайловка) Не менее характерны для частушек военной поры образы моря, кровавой реки или ручья, создающие картины масштабных человеческих потерь, показывающие страшную разрушительную силу войны: Всех молоденьких ребят Убили и поранили. Речка крови пролилась До самой Германии. (Шендрик Е. Е., с. Арсентьевка) Средствами художественной изобразительности, как составляющими элементами образно-поэтической системы, могут выступать различные приёмы звуковой организации словесного выражения. К ним относятся аллитерация, ассонанс, звуковые повторы и звукоподражание. В качестве примера повторения одинаковых согласных в стихотворной строфе, придающего ей звуковую 204 выразительность, можно привести частушку о начале войны, где звучат мотивы всенародного горя: [З]а[г]орелось ясно небо, [З]а[г]удела вся земля, Люди в бешенстве вставали – Началася так война. (Ковардина Е. Н., с. Дим) В первых двух строчках с помощью аллитерации – повторения звуков [з] и [г] показано, как в одно мгновение тишина мирного июньского утра была нарушена смертоносным разрывом снарядов, гулом самолётов. Другим настроением проникнута частушка, в которой слышится призыв на подвиг во имя Родины: Б[э]й, ребята, б[э]й сильн[э]й, Свои силы не жал[э]й, Чтоб скор[э]й войн[э] кон[э]ц, Россия будет молод[э]ц! (Ковардина Е. Н., с. Дим) Повторение гласного звука [э], как проявление ассонанса, создаёт ощущение веры, оптимизма, необходимости единения людей для борьбы с врагом. Неповторимую красоту создают звуковые повторы, которые включают в себя аллитерацию и ассонанс и служат для усиления изобразительности частушечной строфы путём повторения сочетания звуков: Если б не было зимы, Бураны б не буранили. Если б не было войны, Милого б не ранили. (Гладкова Н. Ф., с. Коршуновка) Как средство художественной выразительности используется звукоподражание. В маленьких песенных 205 произведениях встречаются повторение и чередование звуков, похожих на звуки живой и неживой природы: Ты, моторочка, тук-тук, Моё сердце не тревожь, Мой милёночек воюет, Ты его не привезёшь. (Панова Л. Е., с. Нижняя Ильиновка) Переживания героини частушки за судьбу милого настолько сильны, что кажется, будто шум мотора лодки воспроизводит стук сердца. К словесным приёмам, придающим военным частушкам особую пластичность и живость, относятся образные выражения – тропы: эпитет, сравнение, метафора, метонимия, синекдоха, олицетворение, гипербола, ирония, перифраза. Эпитеты представлены богатым арсеналом красочных, образных определений (сырые окопы, сапоги военные, почта полевая, серая шинель, братская могила, зелёна гимнастёрочка, военная пилоточка), помогающих подчеркнуть эмоциональное восприятие ужасов войны, конкретизировать художественные детали, отличительные свойства предметов, явлений и событий. Лирическая героиня одной из частушек, испытывая потребность быть нужной Родине в тяжёлую для всех минуту, говорит: Боевая я девчонка, Буду фронту помогать, Сама сяду я на трактор, За троих буду пахать. (Грищенко В. Ф., с. Михайловка) Эпитет боевая, с одной стороны, подчёркивает желание девчонки проявить самоотверженность в тылу, как солдат на полях сражений, с другой, употребляется в значении «бойкая», «удалая». 206 Во многих частушках военных лет часто встречается эпитет чёрный, который имеет символический характер и несёт в себе смертельную опасность, тревогу за судьбу милого: Ягодиночка на фронте, Пули чёрные летят. Неужели сероглазого В земельку завалят? (Остапец Л. А., с. Зелёный Бор) Неоценимую роль в художественном воссоздании картин военного времени, в отражении эмоционального отклика народа на происходящие события играют сравнения. Имеет место в военных частушках традиционный в поэтической речи вариант сравнения с помощью союзов как, словно, будто, точно, чем и других, которые помогают образно описать признаки объектов, качеств, действий: Ничего страшнее нет, Чем война проклятая. Горем я тобой убита, Как трава завятая. (Михайленко З. Г., с. Петропавловка) В данной фольклорной единице слово война в сочетании с эпитетом проклятая сравнивается с самым страшным явлением на земле, а сравнение в последней строчке показывает моральную и физическую надломленность героини, доведённой до отчаяния потерей родного человека. Встретилась форма сравнения, выраженного существительным в творительном падеже: Хорошо надрали фрица, Он не ходит петухом. Очень скоро эта птица Станет пухом и пером. (Остапец Л. А., с. Зелёный Бор) 207 В этой частушке сравнение помогает проследить переломный момент в ходе войны, связанный с наступательной активностью и первыми победами нашей армии, и сатирически показать состояние фашистов после очередного поражения. Одним из ярких языковых средств в военном фольклоре выступают метафоры, употребляющиеся для усиления выразительности живой разговорной лексики и для передачи внутреннего состояния героев частушек: Заиграли весело Далёко за вагонами. Иссушила меня, девушку, Шинель с погонами. (Кургуз Ф. А., с. Дим) В метафоре иссушила заключено скрытое сравнение с живыми человеческими чувствами. Этот глагол отличается экспрессивностью и имеет сходство со значением «измучила, изнурила». Героиня произведения настолько истосковалась по милому, что в каждом солдате в шинели с погонами видит своего любимого. В ходе анализа изобразительных средств я установила случаи сочетания метафоры с метонимией, типичной для частушечной поэтики: Дорогие девочки, Мы осиротели. Военные пилоточки Далёко улетели. (Цуник О. Н., с. Михайловка) В предложении пилоточки улетели мы видим пример метонимии, заключающейся в переносе значения с человека на его внешние признаки. Под пилоточками подразумеваются бойцы, которые покинули своих матерей, жён, подруг, уехали далеко от родных мест, на разные участки фронта защищать Родину. 208 Неповторимое звучание военных частушек связано с синекдохой – приёмом, посредством которого целое выражается через его часть (нечто меньшее, входящее в нечто большее): Без рук, без ног Миленький матросик. Ты с войны ко мне вернулся, Мой курносый носик. (Шендрик Е. Е., с. Арсентьевка) Словосочетание «мой курносый носик» указывает не только на часть лица, но и подчёркивает значимость образа любимого человека, к которому в ласковой форме обращается героиня и выражает сострадание. Интересен случай синекдохи, состоящий в употреблении формы единственного числа вместо множественного: Немец трёпку под Москвой Принял в наказание. Удирает он домой, На лице страдание. (Панова Л. Е., с. Нижняя Ильиновка) Под словом «немец» подразумеваются все фашисты, понёсшие заслуженную кару за самонадеянность в намерении быстро захватить советскую столицу. Одним из видов метафоры являются олицетворения, которые наделяют неживые описываемые предметы признаками и действиями живых существ: Заиграл, разволновался Самоварный колпачок. Мой милёночек приехал, И пилотка на бочок. (Швец М. Е., с. Красная Орловка) Образ самовара в данной частушке символизирует долгожданное возвращение милого в родной дом, где его 209 встречает дружная семья и тепло домашнего очага. Олицетворения заиграл, разволновался, применимые к неодушевлённому существительному, показывают перевоплощение предмета домашнего быта, ощущение им радости от желанного приезда хозяина. Для достижения особой изобразительности, конкретизации художественных деталей, количественного усиления признаков предмета, явления, действия в военных частушках используется гипербола. Всем известно, что в тяжёлых условиях войны неприятности русскому солдату доставлял такой паразит, как блоха. В одной из частушек показано, как от неё страдает сам Гитлер: Сидит Гитлер на берёзе, Пишет телеграмму. А у Гитлера в штанах Вшей по килограмму. (Солдайкина В. П., с. Михайловка) Гиперболизация количества вшей в штанах у фюрера придаёт частушке сатирический тон. Едкий, сатирический характер военных частушек достигается с помощью иронии, употребления слова или высказывания в смысле, противоположном прямому: Сидит Гитлер на осине, Плетёт лапти языком, Чтобы вшивая команда Не ходила босиком. (Остапец Л. А., с. Зелёный Бор) Приведённая частушка высмеивает Гитлера, сидящего на дереве и совершающего глупые поступки. Иронически звучит словосочетание «плести лапти языком», которое подчёркивает всю никчёмность немецкого вождя и его армии. 210 Для украшения речи, передачи глубины переживаний лирических героев военных частушек используется перифраза, которая представляет собой замену слова или словосочетания описательным выражением: Я прошу вас: помогите, Белые косыночки, Осторожненько кладите Дролю на носилочки. (Цуник О. Н., с. Михайловка) Перифраза белые косыночки является одним из вариантов замены словосочетаний «милосердные сестрички», «медицинские сестрёнки» в других частушках о ранении милого. При выделении элементов образно-поэтической системы обращают на себя внимание стилистические фигуры, которые в военных частушках построены на особых сочетаниях слов, усиливающих выразительность и изобразительность текста. Среди словесных средств выразительности нередко встречается повторение слова, выражения, песенной строки с целью привлечь к ним особое внимание: Кони ржали, кони ржали Рано утром на заре. Всей деревней провожали В Красну Армию меня. (Гладкова Н .Ф., с. Коршуновка) Двойное употребление словосочетания «кони ржали» вносит в содержание частушки ощущение тревоги, предчувствие близкой разлуки бойца со своими земляками. Пойдём, миленький, домой, Пойдём, моя картиночка, Скоро ты уйдёшь на фронт, Останусь сиротиночкой. (Ковардина Е. Н., с. Дим) 211 Тяжёлое предчувствие разлуки с близким человеком передаётся в этой частушке с помощью анафоры – повторения в начале двух строчек глагола пойдём. В последние часы перед расставанием героиня с трогательной заботой, материнской теплотой, нежностью старается поддержать сына, мужа, друга. Мотив прощания точно передан в антитезе – противопоставлении глаголов уйдёшь – останусь. С целью эмоционального воздействия на слушателя в военных частушках используется такая стилистическая фигура, как эпифора – повторение слова в конце стихотворной строки: Ты, машинушка, гуди, Ты, зелёная, гуди, Привези наших героев С орденами на груди. (Шендрик Е. Е., с. Арсентьевка) Повторение слова «гуди», относящегося к риторическому обращению машинушка зелёная, несёт в себе настоятельную просьбу к ней скорее доставить домой любимых с фронта. Образцом народного поэтического синтаксиса выступает параллелизм, который прослеживается в военных частушках на сходном построении стихотворных строк или строф: Я не знаю, где убитый, Я не знаю, где зарыт, Только знаю, что залёточка За Родину погиб. (Панова Л. Е., с. Нижняя Ильиновка) Параллельное построение первых двух строк акцентирует внимание слушателя на чувстве горестного сомнения героини о месте гибели милого, которое подкрепляется глаголом с отрицательной частицей не. Во второй части частушки словом «знаю» дан ответ, ставший трагическим знаком судьбы для многих женщин, потерявших сыновей, мужей, братьев на войне. 212 Очень распространено в частушках военных лет риторическое обращение, которое направлено не к реальному лицу, а к предмету художественного изображения: Мой милёнок в армии, Воюет он в Германии. Найди, туча, найди, гром, И разбей германский дом. (Гончарова Н. Д., с. Михайловка) Слова туча и гром выступают как риторические обращения от лица героини, которая призывает все силы природы помочь милому и уничтожить врага. Для повышения эмоциональности восприятия частушки, её отдельных частей используется риторический вопрос, который выступает как предложение, вопросительное по форме, но заключающее в себе не вопрос, а сообщение: Вася, Вася, Василёк, Где же ты скитаешься? Может, мёрзнешь ты в окопах Иль с немцами сражаешься? (Ковардина Е. Н., с. Дим) В данной фольклорной единице риторические вопросы во второй и четвёртой строчках задаются героиней не для того чтобы дать или получить на него ответ, а с целью мысленно донести до милого свои страдания, усилить эмоциональное воздействие на слушателя. Средством создания экспрессивности в выражении чувств героев военных частушек служит риторическое восклицание: Мой милёнок лётчик, Я ему велела: «Разбомби Германию, Чтоб сердце не болело!» (Буравцова Е. К., с. Коршуновка) 213 В риторическом восклицании героиня с особой интонацией высказывает милому настойчивую просьбу о безжалостном истреблении неприятеля с воздуха как необходимом и единственном условии для успокоения сердца. Своеобразным средством художественного изображения событий военных лет является градация, стилистический приём расположения слов и выражений по возрастающей или убывающей значимости. Примером чёткой градации по восходящей значимости служит следующая частушка: Русский веник крепко парит, Хлещет немцам между глаз, Раз ударит, два ошпарит, Спустит шкуру в третий раз. (Остапец Л. А., с. Зелёный Бор) Образ веника символизирует богатырскую силу и здоровую стать русского народа, выступает как грозное оружие против врага. С помощью последовательно идущих друг за другом глаголов «ударит», «ошпарит», фразеологического оборота «спустит шкуру» передаётся возвышение степени беспощадной ненависти к фашистам. Фразеологизмы наполняют частушки экспрессией, обогащают их яркими образными определениями, сравнениями, изобразительными характеристиками героев, окружающей действительности: Гитлер в полном исступленье, Брызжет пеной, зол и дик, Обещал он наступленье, Ну а вышел полный пшик. (Остапец Л. А., с. Зелёный Бор) Фразеологический оборот «брызжет пеной» показывает, как в состоянии негодования проявляется раздражение, злоба и ярость фюрера. В данной фольклорной единице разговорное слово «пшик» интерпретируется как «ничто, пустота» и 214 доказывает, что все действия Гитлера, направленные против советских войск, ни к чему не привели. Художественной оригинальностью в фольклорных произведениях отличается инверсия, выразительное средство, представляющее обратный порядок слов в предложениях. Примерами необычных синтаксических формул служат частушечные строки, в которых подлежащее стоит после сказуемого, а согласованное определение после определяемого слова: Проводила я милёнка На три года воевать, За его любовь горячую Четыре буду ждать. (Гончарова Н. Д., с. Михайловка) Такое необычное построение слов вносит в речь героини частушки экспрессивный, взволнованный тон. Необычным стилистическим приёмом в частушках периода Великой Отечественной войны является оксюморон – сочетание контрастных по значению слов, взаимно исключающих друг друга. Этот приём настраивает читателя на восприятие противоречивых, сложных явлений, нередко – борьбы противоположностей: Нас фашисты истязали, Хоть плачь, хоть вой. После пыток и побоев Стала я как труп живой. (Кургуз Ф. А., с. Дим) Сочетание контрастных слов труп живой усиливает восприятие ужасной картины пребывания узников концлагеря, доведённых издевательствами нацистов до состояния смерти. Редким случаем употребления в образцах народной военной поэзии является парцелляция – приём расчленения фразы на части: 215 Мой милёночек на фронте. Он далёко, вдалеке. Он на Дальнем, на Востоке, На Амуре, на реке. (Меньшун Н. М., с. Поярково) Разбивка словосочетаний «на Дальнем Востоке», «на реке Амур» на отдельные слова и отрывистое их произнесение придают частушке интонационную экспрессию. Анализ записанных в Михайловском районе Амурской области частушек военной поры показал, что в них имеется немало звуковых и словесных средств художественной изобразительности. Изучение самобытности, своеобразия этих маленьких лирических произведений не имеет границ. 216 Т. В. КОНДРАХИНА учащаяся 10 класса МОБУ Михайловская СОШ БЫТЬ ПОЭТОМ – ЭТО СУДЬБА: О творчестве И. Д. Игнатенко Одним из разделов творческого сотрудничества учащихся и педагогов по линии Михайловской школьной библиотеки является краеведческая деятельность. На заседаниях объединения «Книголюбы» мы знакомимся с наследием писателей Приамурья. Я занимаюсь изучением жизни и творчества коренного амурчанина, известного далеко за пределами области поэта, прозаика, публициста Игоря Даниловича Игнатенко. Желание обратиться к его произведениям объясняется тем, что я очень люблю поэзию родного края. В стихах Игнатенко есть красивые пейзажные зарисовки, философские раздумья о судьбе Родины, о трудных испытаниях, выпавших на долю тех, кто осваивал Дальний Восток. И ещё его творчество – пример постоянного труда, творческих поисков, упорства в достижении цели. Игорь Данилович часто бывает в нашей школе, поэтому библиотека располагает материалом из его семейного архива, имеет подборку публикаций о нём, аудиозаписи совместного проведения читательских конференций, конкурсов, викторин, библиотечных и краеведческих уроков, отзывы и сочинения школьников по прочитанным произведениям, видеозаписи презентаций персональных сборников. Родился будущий поэт 4 мая 1943 года в таёжном амурском селе Ромны. Шла жестокая война с фашистской Германией. Какую долю мать желала мне? О чём мечтала, хлопоча у печки Иль полоща бельё в студёной речке? – Пришёл бы поскорей конец войне. 217 Детские годы до четвёртого класса И. Игнатенко провёл в Ромнах. Ходил за лесными орехами, купался в озере Кочковатом. Здесь мальчик услышал материнские песни и сказки, взял в руки первую книжку – рассказы о природе Михаила Пришвина и Виталия Бианки. В четвёртом и пятом классах он учился в городе Хабаровске, пока его отец учился в краевой совпартшколе (1952–1954). А заканчивал школу он в большом амурском селе Тамбовка. Игорь и его одноклассники гордились своей учительницей Раисой Петровной Плевакиной. Она была награждена орденами «Трудового Красного Знамени» и «Знак Почёта». Эта женщина с русским открытым лицом стала для них мамой. Доброта светилась во всём её облике. У Раисы Петровны не было каких-то особенных методических приёмов. Она любила детей, приобщала их к чтению, давала им прочные знания, и ребята стремились хорошо учиться. Мама Игоря, Нина Александровна Фокина, любила петь, читать, была артистична, подвижна, хорошо прыгала, бегала, обожала театр. В разные годы руководила самодеятельным драматическим коллективом. Работала бухгалтером, директором книжного магазина. Она умерла очень рано, в тридцать восемь лет, похоронена в городе Подольске. Отец Игоря Даниловича шестнадцатилетним мальчишкой приехал в 1932 году в Амурскую область с Украины. Даниил Сергеевич был старшим в семье. После седьмого класса вместе с дядькой Матвеем перебрались в Завитинск. Отец Игоря учился, окончил фельдшерско-акушерскую школу: Мой отец не воевал, Так судьба сложилась, В отступленьях не бывал И бомбёжек не знавал – Это ли не милость! Был один на весь район Фельдшером с дипломом. И в больнице нужен он, В деревнях со всех сторон И, конечно, дома. 218 После войны Даниил Сергеевич пошёл по партийной линии, стал заместителем председателя райисполкома в Тамбовском районе. На его плечах лежала забота о сельском хозяйстве района. Когда ездил по деревням, сёлам, полям, брал с собой сына. В детские и студенческие годы Игнатенко вёл подвижный образ жизни. Ему запомнился репортаж о Джесси Оуэнсе. Знаменитый американский спортсмен, бегун поразил его своей пластикой, скульптурностью поз. Эта детская влюблённость привела к тому, что и ему захотелось бегать и прыгать. Игорь понимал, что самому сложно добиться успеха, поэтому стал изучать книги о спорте. О спортивных победах Игоря Даниловича можно говорить много: дипломы, грамоты, фотографии, ленты победителя – чемпиона Дальнего Востока по десятиборью… ...А на гвозде висящие шиповки, Медали чемпионские мои Напоминают тополь средь Тамбовки И тот девиз, что мне светил все дни... ...По чёрточке, по буковке, влюблённо Я вырезал, и ведь не грянул гром! Пробормотав слова ошеломлённо: «Буду поэтом и прыгуном»... На поэтическое формирование Игоря Даниловича повлияло буквально всё: рано начал читать, в три года уже знал азбуку, считал до ста, а в пять – читал детские книжки. Он до сих пор помнит первую книгу, которую взял в школьной библиотеке, хотя ещё не учился. Книжечка называлась «Колокольчики», там были стихотворения на простые темы, о детских забавах. В дальнейшем читал всё подряд: стихи, прозу. Роман Драйзера «Стоик» был прочитан им в одиннадцать лет, взахлёб. У Игоря была даже норма чтения – одна книга в день. К чтению подтолкнуло и то, что Пушкин в его возрасте прочёл всю домашнюю библиотеку, притом на французском языке. 219 Игорь понял: надо читать больше. На книжной полке семейной библиотеки к тому времени стояли прочитанные им стихи Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Некрасова, повести и романы Толстого, Тургенева, Гоголя. Прикоснулся он и к художественному миру Шекспира и Гёте, Есенина и Блока, Тютчева и Фета, Шиллера и Гейне: А сколько книг мы с мамой одолели! На этажерке Пушкин во главе Всех сказочников, петых с колыбели, И не подвластных даже сон-траве. Где-то на переломе от отрока к подростку Игорь уже твёрдо знал, что будет поэтом. «Я убеждён, что быть поэтом – это судьба, – говорит Игорь Данилович. Первое стихотворение появилось у него в 1956 году, когда ему исполнилось тринадцать. Было оно патриотическим и представляло собой протест на франко-английскую агрессию против Египта. Тогда был национализирован Суэцкий канал. Бомбили... Гибли дети, старики. Доброе юношеское сердце Игоря сжималось от ужаса и жалости к египтянам. Всё это отразилось в стихотворении. Первые литературные опыты одобрили родители. Выбор жизненного пути был предопределён. Окончив школу, Игорь поступил в Благовещенский педагогический институт на историко-филологический факультет. На студенческую пору приходятся первые публикации стихов в институтской многотиражке и областных газетах, начало занятий журналистикой. Как каждый пишущий человек, Игорь мечтал о публикации своих стихов, но по тем временам печатали не всё. Литературных семинаров в то время никаких не было. Писателей Юлию Шестакову, Николая Шундика, Степана Смолякова будущий поэт видел в пионерском лагере, когда те приезжали на встречи с детьми. В Игоре жила любовь к литературе, но он не позволял себе вести речь о собственной книге, хотя любил свои ранние стихи. Это были его «дети», он до сих пор хранит толстые 220 общие тетради, их больше десяти. Игорь понимал, что идти в издательство – значит сделать слишком серьёзный шаг. В 1964 году И. Игнатенко получил диплом учителя, но пришлось идти служить в армию – эхо минувшей войны вернулось к его поколению, рождённому в начале сороковых. После армии Игорь пошёл работать на амурское радио и телевидение, вёл передачи «Юность Амура», «Солдатский час», «Стезя». Пять лет (1967–1971) комментировал футбольные матчи на всю область в прямом эфире. И вдруг в какой-то момент почувствовал, что у него накопилось стихотворений на целую книгу, с которой ему хотелось бы выступить. Шёл 1975-й. За плечами было тридцать два года жизни. Игорь Данилович решился, собрал большую рукопись и представил около 250 стихотворений на совещании молодых литераторов, хотя достаточно было 10–20. Рукопись раскритиковали. Природная скромность не позволила Игнатенко доказывать свою правоту. В 1977 году Игорь Данилович принял участие в первом бамовском совещании литераторов, где о его стихах очень тепло отозвались. Игорь Ерёмин сказал: «Я вижу в этой рукописи книгу». После этого совещания была большая передача на радио о творчестве Игоря Игнатенко. Это его окрылило. У Игоря Даниловича началась серьёзная литературная работа и учёба: сначала на занятиях областного литературного объединения «Приамурье», которым ему придётся руководить с 1977 по 1984, потом на областных совещаниях молодых литераторов. Довелось Игнатенко пройти горнило VII Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве в 1979 году. Жизнь шла своим чередом. С 1984 по 1995 Игорь Данилович работал редактором газеты «Кадры – селу» Благовещенского сельскохозяйственного института. В декабре 1996 года Игнатенко избрали председателем правления Амурской областной писательской организации, секретарём Правления Союза писателей России. 221 В 1982 году в Хабаровске выходит первая книга стихов Игнатенко. Его произведения публикуются в литературнохудожественном сборнике «Приамурье моё», журналах «Дальний Восток», «Полярная звезда», в Хабаровском книжном издательстве, в поэтических антологиях «Молодой гвардии», «Детской литературы», «Профиздата», в газетах «Комсомольская правда», «Гудок», звучат по Всесоюзному радио, на многочисленных встречах с читателями. Жизненная и творческая судьба И. Игнатенко отражена в его книгах. «Сентябрины» (1982). О чём писал молодой автор? О строителях БАМа, о таёжных посёлках, реках, или, как подчёркивалось в аннотации к сборнику, «о своих современниках, о тех чувствах, что их волнуют». Большинство стихов – «Десант», «АЯМ», «Могот», воспринимаются сегодня, как дань времени, как воплощённая поэтическими средствами история строительства БАМа. Прозрачно-чистые стихи из серии «Колыбельная» посвящены дочке Ларе: Пчёлы в садике давно Улей свой замкнули. Смотрит звёздочка в окно. Все уснули. Некоторые из стихотворений Игоря Даниловича были положены на музыку композиторами, исполняются профессиональными и самодеятельными артистами, Амурским народным хором. Старшая дочь Игоря Даниловича написала много песен на стихи своего отца. В честь тридцатилетия его творческой деятельности вся семья спела ему на торжестве во Дворце профсоюзов. Сразу после выхода первого сборника стихотворений был готов материал для второй книги, которую Игорь Данилович назвал «Годовые кольца». Рукопись была отправлена в редакцию, но книга увидела свет лишь через пять лет после «Сентябрин». 222 «Годовые кольца» (1987) – поэма об истории освоения Приамурья, о походах казаков. Исторический материал для этого произведения автор черпал в фондах областного краеведческого музея. Замысел поэмы «Годовые кольца» родился случайно. Однажды на рыбалке И. Игнатенко выловил обрубок старой лиственницы, на котором обнаружил 333 кольца, а дальше шла просто тёмная сердцевина. И своим поэтическим воображением он попытался показать связь поколений и времён. От похода Пояркова – «Царёва служба» (кольцо седьмое), через бури Гражданской войны, ужасы тридцать седьмого года до «стройки века». Перед читателем предстаёт не просто произведение на историческую тему, а поэма-рассуждение о смысле бытия, о вечных вопросах: Вселенная во мгле времён Кольцом движенье обручила. Конец пути С его началом В нём навсегда соединён. «Пора плодов» (1990) – не творческий итог автора, но пора его духовной зрелости и щедрого дарения плодов житейского опыта. Можно обозначить характерные грани его творчества: лирический герой – сельский интеллигент, в том числе живущий в городе, но кровно связанный с селом; стержневая тема – связь поколений и времён; малая родина – Приамурье. Отсюда – преклонение перед крестьянским трудом, любовь к дальневосточной природе, истории родного края и вера в его будущее, в торжество разума и человечности. Основу книги составляют два больших поэтических полотна – венок сонетов «Ровесница» и поэма «Годовые кольца», о которой речь шла выше. Я, словно клён, к земле родной прирос. О, как горчат живительные соки! Хмелею до невыплаканных слёз, Глотая ветер на обрыве сопки. 223 Спортивная закалка не только помогла держать рабочую творческую форму, но и вдохновила на создание повести о людях спорта. Как можно было забыть молодые годы и ту надпись на тополе: «Буду поэтом и прыгуном!» «Бег по кругу» (1991) – это повесть о девочке-сироте, которая была талантливой спортсменкой, но выбрала другую судьбу, другие жизненные пути. Герои повести имеют реальных прототипов, со многими автор делил радости побед и горечь поражений на стадионах страны. Друзья и соратники узнавали в повести себя. В этом же 1991 году поэт был принят в члены Союза писателей России. В год пятидесятилетия у Игнатенко вышел очередной поэтический сборник – «Гнездовья» (1993). В аннотации к нему говорится, что в новой книге стихов Игоря Игнатенко пейзажная, любовная лирика тесно переплетается с поэтической публицистикой. Это книга о Родине, трудных испытаниях, выпавших на плечи её сыновей и дочерей. Поэтическое мастерство автора растёт: он умеет найти единственно верное художественное решение, отсекает лишние фразы, слова, сочетания, убирает назидательность, риторику. Авторская мысль всё чаще воплощается в неповторимоличностной форме восприятия мира. Жизнь идёт своим чередом. На книжной полке поэта появляется новая книга его стихов – «Прощай» (1995). Игорь Данилович был удостоен за неё звания Лауреата Амурской премии в области литературы и искусства. Автор не прощается с жизнью. Это расставание с самим собой прежним, ранним, немного наивным, несовершенным. Наступает пора осознанной серьёзности, пора поэтической зрелости. «В ритме дыхания» (1997) – совершенно новые стихи. Жить – это значит дышать. Жить так просто. Сложнее – не умирать. Ритмы наших дыханий срываются в разноголосицу ветра. 224 Хаос был первороден, он властвует и теперь. Письма в прошлое не предполагают ответа, устремлённые в будущее – не страшатся потерь. «Ровесница» (2000) – это поэма, написанная в старинной форме венка сонетов. И. Игнатенко сделал её именно такой сознательно, как делает скульптор, выбирая вместо недолговечных глины и гипса – мрамор. Игорь Данилович надеется, что его литературный памятник матери выдержит удары времени. «Прикосновение» (2000) – книга-хроника, пунктирно, год за годом отсчитывающая творческий путь автора от его сознательного начала до нынешнего дня. Это не верхушка айсберга, ибо что такое сорок пять стихотворений, если их написано за минувшие годы более двух тысяч? «Харга золотая» (2001) – книга очерков об истории одного из старейших приисков Приамурья, о людях, начинавших золотодобычу на Харге, создавших горнорудное предприятие. «Наставник чемпионов» (2002) – очерк, посвящённый известному в прошлом спортсмену, тренеру Валентину Шкапе. «Избранное» (2003). Книга эта шла к своему рождению почти полвека, стоит лишь посмотреть на дату под стихотворением «Октябрь» (1956). Как жил, что делал, о чём думал – всё это впиталось в строчки лирики, стало дневником души. Поэт осознал, что его «путь не повернуть». И до сих пор Игорь Данилович идёт по своей стезе, ни о чём не жалея, кроме потерь родных и друзей. «Багульник» (2004). Всю свою творческую жизнь Игнатенко писал стихи согласно возрасту, в котором находился. Но потом обнаружил, что самородной россыпью среди его лирики живёт особая поэзия – адресованная детям. Вначале это были стихи для своих дочек, затем и внуки вдохновили. Так сложилась эта книжка. 225 «Трудовое золото Покровского рудника» (2004). Золотое дело в Приамурье начиналось вместе с заселением его территории. Труд золотодобытчиков очень тяжёл. Потому и название очерков такое. «Помните и верьте» (2005) – стихи о Великой Отечественной войне. Сборник родился стремительно, как майская гроза. Война смерчем обожгла семьи поэта и по материнской, и по отцовской линиям. Были в роду и погибшие на фронте мужчины, и пропавшие в немецком плену юноши и девушки, и отдавшие всё своё здоровье на непосильной тыловой работе старики и подростки. Память заставляет верить, что их души не погибли, в то время как истерзанные и усталые тела легли на вечный отдых в землю, защитниками которой они были. «Свет памяти» (2006). В книгу вошли рассказы и повести. Игорь Данилович показал себя в новом качестве – прозаика. Свет памяти помогает читателю разглядеть давние события, узнать получше и об авторе, и о тех, кто был рядом с ним в разные периоды жизни. «Простые ритмы» (2009). Этот сборник поэт посвятил любимой жене Ларисе Александровне. В книгу вошли новые стихи, написанные за последние годы. В каждом дышит судьба. Это раздумья о главном богатстве человека – Жизни. Сюда же включены стихи к музыкальному спектаклю Амурского театра драмы по пьесе Б. Шоу «Пигмалион». «Усталый путник» (2010). Пусть любителей поэзии не смущает название книги. Жизнь не стоит на месте, каждый идёт по своей стезе. Жалеть о том, что было, – глупый труд, Случилось то, что и должно случиться По воле Бога. Моя Звезда пока ещё лучится, Мои года пока ещё текут, И рвёт подошвы горняя дорога… 226 Талантливый, скромный, тактичный, добрый, сильный (и не потому что высокий, а потому что настоящий), И. Д. Игнатенко сумел пронести через свою жизнь и сохранить нежную душу романтика, способность замечать прекрасное в обычном. Он полон новых идей, которыми питают поэта родная речь, дальневосточная природа, её люди, история, настоящий день и будущее страны. Хочу пожелать Игорю Даниловичу успехов, личного счастья и крепкого здоровья, но прежде того – неиссякаемой творческой энергии для претворения в жизнь новых замыслов. 227 СОДЕРЖАНИЕ Раздел 1. Вспоминая А. В. Лосева………………………………. 3 И. Д. Игнатенко «ЛОСЕВСКИЕ РАЗБОРЫ»: А. В. Лосев читает стихи амурских поэтов …………………..……………………….. 4 Г. К. Алексеева ИСТОРИЯ ОДНОГО АВТОГРАФА: К пятидесятилетию выхода в свет аннотированного указателя «Приамурье в художественной литературе» А. В. Лосева……………….. 16 Раздел 2. Вузовская наука……………………………………….. 21 А. В. Урманов «ПАЛИ МНЕ НА ДОЛЮ ГОРЕСТНЫЕ МУКИ…»: Жизненная и творческая судьба «первого амурского поэта» Леонида 22 Волкова............................................................. О. И. Щербакова ИЗОБРАЖЕНИЕ НАРОДОВ, НАСЕЛЯЮЩИХ ЗЕМЛИ СИБИРИ И ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА, В ОЧЕРКАХ Н. Г. ГАРИНА-МИХАЙЛОВСКОГО «ПО КОРЕЕ, МАНЬЧЖУРИИ И ЛЯОДУНСКОМУ 41 ПОЛУОСТРОВУ»……… С. И. Красовская ОБ ОДНОЙ АРХИВНОЙ НАХОДКЕ, ИЛИ НЕИЗВЕСТНЫЕ СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИ И ТВОРЧЕСТВА 47 Г. ОТРЕПЬЕВА……………………………………………… И. В. Васина ДМИТРИЙ МАЛЫШЕВ-МОРСКОЙ – ПОЭТ БАМЛага… 58 Т. В. Назарова ПРЕОБРАЖАЯ СМЫСЛ: Заметки о фразеологии стихотворений Л. Завальнюка……………………………… 68 И. С. Назарова БАМОВСКАЯ НОТА В ЛИТЕРАТУРЕ ПРИАМУРЬЯ. 228 Часть I. Как всё начиналось: О «Звене», Пушкинском празднике и прочих культурных событиях на БАМе……. 73 Т. Е. Смыковская «УПАЛО ЯБЛОКО В ТРАВУ. Я УМЕРЛА, А ВСЁ ЖИВУ…» (Образ яблока как поэтическая константа лирического мира Светланы 85 Борзуновой)………………………… А. В. Урманов «ЖИТЬ В ЗАВЕТНЫХ ТВОРЕНЬЯХ…» (Жизненная и творческая стезя Игоря Игнатенко)………………………... 95 С. И. Красовская ПОЭТ НИКОЛАЙ ЛЕВЧЕНКО НА ЛИТЕРАТУРНОЙ «ОПУШКЕ», ИЛИ НЕ МЕСТО КРАСИТ ЧЕЛОВЕКА, А ЧЕЛОВЕК – МЕСТО……………………………………. 111 В. В. Гуськов Я РАДИ ОБНОВЛЕНИЯ ЖИВУ… Об одной особенности первого поэтического сборника А. Бобошко «Квадратный мир»………………………………………………………….. 120 А. В. Маркович СТРАТЕГИИ ГРАФОМАНСКОГО ПИСЬМА КАК СПОСОБ ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ 130 САМОИДЕНТИФИКАЦИИ… Н. В. Киреева ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ АЛЬМАНАХ «АМУР» КАК ПРОСТРАНСТВО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ДВУХ КУЛЬТУР……………………………………………. 145 Раздел 3. Литературное краеведение в школе………………… 149 О. Д. Кучерова «Я ВСЁ ПЫТАЮСЬ РАЗЪЯТЬ СЛОВО НА ТАЙНЫЙ ЗНАК…» (О поэзии амурской поэтессы Ирины Печинской) 150 Е. В. Палёная СТИХИ И КРАСКИ РОДНОГО КРАЯ (Поэтическое творчество Надежды Сурковой)…………………………… 158 Г. В. Бичахчян 229 РАССКАЗЫ Б. МАШУКА О ДЕТЯХ НА УРОКАХ ЛИТЕРАТУРЫ И ВО ВНЕКЛАССНОЙ 167 РАБОТЕ…………… Л. К. Купряшова РАЗВИТИЕ КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИХ ТРАДИЦИЙ АМУРСКОЙ СКАЗКИ В ТВОРЧЕСТВЕ ШКОЛЬНИКОВ 176 Н. Н. Басенко ИСПОЛЬЗОВАНИЕ РЕГИОНАЛЬНОГО КОМПОНЕНТА В ПРЕПОДАВАНИИ ЛИТЕРАТУРЫ (Из опыта работы)… 182 С. В. Титенко «ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ АМУРСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ В ОБРАЗОВАТЕЛЬНОМ ПРОЦЕССЕ НАЧАЛЬНОЙ 191 ШКОЛЫ………………………………………… Раздел 4. Исследовательский дебют……………………………. 196 У. Г. Цыганенко ОБРАЗНО-ПОЭТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ЧАСТУШЕК О ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ (На материале частушек, записанных в Михайловском районе Амурской области)……………………………………………………… 197 Т. В. Кондрахина БЫТЬ ПОЭТОМ – ЭТО СУДЬБА: О творчестве И. Д. Игнатенко……………………………………………… 230 211 Научное издание ЛОСЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ – 2012 Материалы региональной научно-практической конференции Под редакцией Александра Васильевича Урманова Компьютерная вёрстка и корректура: А. В. Урманов Лицензия ЛР № 040326 от 19 декабря 1997 г. _______________________________________________________ Подписано к печати Формат бумаги 60х84 1/16 Бумага тип. № 1 уч.-изд. л. Тираж 75 экз. Заказ № Издательство Благовещенского государственного педагогического университета Типография ООО «Поли-М» Благовещенск, ул. Кузнечная, каб. 110. 231
