словоупотребление

Словоупотребление - это круто. Особенно мое.
Когда мне было лет семь или, кажется, шесть, к нам пришли гости в составе дяди Вити,
тети Оли и дочки Ленки. Ленка была меня еще чуть помоложе, и не скажу, что мне было
так уж интересно с ней играть, но лучше уж с ней, чем совсем никак. Четверо наших
родителей уселись за стол и стали там выпивать и закусывать, а мы пошли играть на
балкон. У меня была какая-то вроде бы игрушечная машинка или, может быть, танк.
Точно уже не помню.
А вот что было у Ленки, помню точно. Слишком уж она была по тогдашним временам
крутая. Кукла. Куклу звали Гретхен. Она была привезена из ГДР. Это вам не современные
Барби! Гретхен размером была чуть поменьше Ленки и невероятно навороченная:
ходящая, говорящая, причем русскоязычная (говорила "мама"), с прилагающимся
огромным гардеробом одежды и обуви. Даже на меня, хотя я типа и мальчик, эта кукла
произвела немалое впечатление.
Ну давай мы втроем играть. Ленка эту Гретхен то и дело переодевала и переобувала,
гуляла с ней за ручку, разговаривала и все такое. Потом мы пускали ее ходить в одиночку,
и у нее тоже получалось. Гретхен своим жизнеподобием вызвала у меня ассоциации с
куклой наследника Тутти, и я, вспомнив канатоходца из той же сказки, предложил
пустить ее пройтись по балконным перилам. Но время волшебников прошло, и Гретхен,
сделав пару шагов, закономерно полетела вниз, причем не на балкон, а на асфальт. Жили
мы на пятом этаже, так что все плохо.
Ленка, само собой, заревела. А я-то напрягся еще больше. Ведь это я придумал прогулку
по перилам, и Ленка, уж конечно, меня бы застучала, и стоять мне в углу до вечера, а то и
люлей навешают. Я тоже заревел и побежал каяться. Вбегаю в комнату, где шумно
веселятся родители. Размазываю по лицу слезы и, перекрикивая магнитофон, в
невыразимом отчаянье ору: - Она упала!!!
Был шок и истерика. Отцы, побледнев, бросились на балкон, одна из матерей остолбенела
и стала заваливаться набок, другая кинулась ее поддерживать. Я понимал, что мне нет
прощения, и, тихонько подвывая, в ужасе смотрел на дело рук своих. А потом, когда
оказалось, что упала всего лишь Гретхен, а не Ленка, все родители стали нервно смеяться,
и мне даже не попало за куклу.
Много лет спустя у меня в избушке сидел один драматург, которого мы назовем
Петенькой. Он запнулся о какую-то пепельницу, чуть не упал и, сильно топнув, продавил
оказавшуюся гнилой половицу. Я имел неосторожность обмолвиться об этом другому
драматургу, которого мы назовем Федькой. Я сказал буквально следующее: "Петенька
сломал мне пол". И ничего более. Федька понял это своеобразно, и через некоторое время
совершенно третьи (а то и четвертые) лица вдруг расспрашивают меня о моей
противоестественной связи с моим гостем, причем приводят такие клинические
подробности, какие редкий способен вообразить даже за очень отдельную плату.
Во втором случае, впрочем, я виню не столько двусмысленность моего собственного
словоупотребления, сколько чрезмерную живость слововосприятия у некоторых других
людей.