Г.И. Шайхутдинова Казанский государственный университет им. В.И. Ульянова-Ленина
advertisement
Г.И. Шайхутдинова Казанский государственный университет им. В.И. Ульянова-Ленина СВОЕОБРАЗИЕ ЛИРИЧЕСКОГО «Я» В РАННЕЙ ПОЭЗИИ Е.Ю. КУЗЬМИНОЙ-КАРАВАЕВОЙ Наша работа посвящена изучению своеобразия лирического «Я» в поэтических произведениях Е. Ю. Кузьминой-Караваевой 1910-х годов. Цель исследования – изучить особенности выражения лирического «Я» с учетом специфики эстетического и религиозно-философского мировосприятия автора в произведениях раннего этапа его творчества – первого сборника стихов «Скифские черепки» (1912). Изучая указанную проблему, мы ставили следующие задачи: – рассмотреть специфику форм выражения авторского сознания в лирике Серебряного века; – выявить особенности мировоззрения и творческой позиции Е. Ю. Кузьминой-Караваевой на раннем этапе поэтической деятельности; – выявить особенности выражения лирического «Я» в указанных произведениях автора. Материалом исследования стали поэтические произведения раннего периода творчества Е. Ю. Кузьминой-Караваевой, вошедшие в сборник «Скифские черепки» (1912). Теоретическую историко-литературную базу нашей работы составляют исследования по теории лирики, специфике лирического «Я» (Л.Я. Гинзбург, 1 Ю. Н. Тынянов, Б. О. Корман), истории русской литературы конца XIX - начала XX веков. Привлекаются, наряду с поэтическими сборниками Е. Ю. Кузьминой-Караваевой, и воспоминания о Е. Ю. Кузьминой-Караваевой, ее переписка с А.Блоком и т. д. Научная новизна нашего исследования заключается в том, что в отечественном литературоведении пока нет исследований, посвященных изучению своеобразия лирического «Я» в поэтическом творчестве Е. Ю. Кузьминой-Караваевой. В аспекте лирического «Я» ее поэзия рассматривается впервые. В лирике раннего этапа творчества Е. Ю. Кузьминой-Караваевой основными формами выражения авторского сознания являются лирический герой и герой ролевой лирики. Субъект сознания характеризуют в произведении не только его прямые суждения и оценки (прямо-оценочная точка зрения), но и его взаимоотношения с окружающим миром (людьми, вещами, природой и т.д.), которые можно определить как косвенно-оценочную точку зрения. Разновидностями косвеннооценочной точки фразеологическая зрения точки являются зрения. пространственная, Фразеологическая точка временная зрения и есть отношение между субъектом сознания и объектом сознания в речевой сфере. Следовательно, субъектом во фразеологической точке зрения может являться лишь человек. В этом заключается принципиальное отличие фразеологической точки зрения от других точек зрения. Однако не всякий человек может быть объектом во фразеологической точке зрения, а лишь тот, кто ведет повествование и воспринимается при непосредственном чтении текста (то есть до его анализа). Такой текст строится с использованием характерных речевых средств – лексики и синтаксиса. Благодаря этому рассказчик сразу же обращает на себя внимание читателя и тем самым становится объектом сознания во фразеологической точке зрения. 2 Герой ролевой лирики – особая форма выражения авторского сознания, являющаяся неотъемлемой особенностью ролевой лирики. В ролевом стихотворении объектом является субъект с его прямо-оценочной точкой зрения, причем фразеологической. эта оценочная Обязательное точка зрения использование выступает в ролевом в форме лирическом стихотворении фразеологической точки зрения является внешним показателем, позволяющим без труда отделить его от обычного лирического стихотворения. (4, с. 42-51) Все стихотворения сборника «Скифские черепки» объединены отчетливо выраженным отношением к действительности и общим художественным строем. Лирическая система сборника организуется героем ролевой лирики как формой выражения авторского сознания, а произведения в целом можно охарактеризовать как примеры ролевой лирики. Лирическим героем и главным героем ролевой лирики в ней выступает курганная царевна, от ее «имени» ведется повествование, и ее глазами мы видим степи, поля и курганы ее родной земли. Этот образ является стержневым для всех стихотворений, складывающихся в единый сюжет, через который читателю открывается древний мир. Перед нами предстает царство потомков «огненосцев-скифов» «царство-призрак», дочерью правителя которого является лирическая героиня. Помимо нее мы встречаемся с образами самого курганного царя, курганной царицы-матери, идола – «бога курганного», «моего Бога». Важными героями ролевых лирических произведений являются образы народов, к которым обращается героиня: скифов, ее родного и горячо любимого народа, и иноземных народов («греков, генуэзцев и черкесов»), врагов, вторгшихся в родные земли, «родину любимую», «край желанный» царевны и поправшие «прах курганный» ее отцов, а также их владыка, «чужой тиран», которому она была продана в рабство. Упоминаются коротко и другие герои, например, сын царицы («и сын ее – сын властелина»), нареченный героини («друг, в кургане спящий»). 3 Курганная царевна выступает в этих стихотворениях одновременно и как субъект сознания, и как объект изображения: в своем отношении ко всему, что описано в произведении, она является субъектом сознания, по отношению же к другому, более высокому сознанию она выступает как объект. При непосредственном чтении текста лирическая героиня-рассказчик сразу же обращает на себя внимание читателя и тем самым становится объектом сознания во фразеологической точке зрения. Уже название основного стихотворения сборника – «Курганная царевна» – служит первоначальным средством установления дистанции между читателем и героиней: она является объектом. Другие герои не раскрыты, мы узнаем о них только от самой лирической героини, чаще всего через ее обращения к ним и внутренние монологи. Так, например, читателю становится известно о том, что у царевны был жених, ее «царь темнолицый»: Павших больше, чем колосьев в жнитве; Друг, в кургане спящий, вспомни о невесте. Все обращения, которые произносит героиня, хоть и направлены к определенному лицу (матери, жениху и т.д.), носят в какой-то степени отвлеченный характер, в них она скорее говорит о себе, повествует о своей судьбине, о скорбных событиях своей жизни; в повествованиях появляются и другие герои, но нигде они не проявляются открыто, прямо, их «общение» с главной героиней носит односторонний характер, что, как правило, оказывается связано с тем, что царевна обращается к уже усопшим героям: Родная мать, твой прах люблю, – Ты была царицей курганной. …Благослови меня рукой, Я кричу, я плачу на тризне; 4 Укрой плащом своим, укрой, Я стремлюсь, я стремлюсь к отчизне. Особым «героями» можно назвать и курганы, ведь к ним тоже обращается лирическая героиня: «Вы – хранители заветов, вы – курганы, К вам я припаду, ища забытой веры…». Это не просто могильно-мертвенная земля, для царевны они являются живым олицетворением ее родного народа и его вековой истории: «Мир живой, как явь фатаморганы, А осколки бывшего спрятали пещеры». Таким образом, полноценным героем ролевой лирики здесь является все же только сама курганная царевна, остальные герои обнаруживаются косвенно. В большинстве стихотворений сборника повествование ведется от первого лица. Это лирический монолог героини, иногда как будто бы не предназначенный для постороннего слушателя, больше напоминающий внутренний монолог, самоисповедь, воспоминания – она перебирает в памяти самые важные и тяжелые моменты жизни. Но есть и стихотворение, в котором царевна выступает как третье лицо, – «Царица усталая», однако при прочтении складывается явное впечатление, что лирический герой-повествователь имеет в виду себя. Лирическая героиня олицетворяет себя с духом своего истребленного народа: «Я да идол – одни спасены», «Мы остались, мой идол, вдвоем». В поэзии первого сборника Е. Ю. Кузьминой-Караваевой присутствует элемент стилизации, что было в целом характерно для русской литературы рубежа веков, а к 10м годам проявилось еще более отчетливо в так называемом воскрешении времени. На рубеже XIX - XX вв. в поэзии формируется ролевой герой нового типа – мифологического, что было связано с острой потребностью в переосмыслении культурных традиций. 5 В эпоху зарождения и развития неомифологического мышления ролевая форма как нельзя более удачно подходила, в виду своего двуродового (лирикодраматургического) характера, для поставленных модернистами задач жизнетворчества. Различные роли примеряются поэтами одновременно и в быту, и в поэтическом творчестве, вступая в теснейшие взаимодействия с собственным биографическим и лирическим жизнетворчества во многом объясняется «Я» художника. Фактом специфическое сближение точек зрения героя и автора, а также лирического и ролевых героев, которое наблюдается в творчестве многих поэтов Серебряного века. Исходным мотивом, которым сознательно или бессознательно руководствовались авторы Серебряного века, делая ролевыми героями мифологических персонажей, является возможность соединения «Я» с вечностью, выход за рамки конкретно-исторического времени, расширение границ индивидуального опыта до общечеловеческого. В модернистской ролевой лирике задачу придания поэтической речи определенного колорита и порождения в сознании читателей заранее запрограммированного ряда ассоциаций выполняют своего рода слова«сигналы», привлекающие внимание в силу своей экзотичности, принадлежности чужой культуре. В качестве таких слов чаще всего используются географические названия, имена, наименования деталей чужеродного быта. В стихотворениях первого сборника Е. Ю. КузьминойКараваевой эту роль выполняют такие слова, как «курганы», «степь», «понт» (Понт – древнегреческое название Черного моря), «огненосцы-скифы», «греки», «генуэзцы», «черкесы», «турецкое судно», «купцы», «виноделы», «пахари», «караван», «племя», «стан», «битва», «сеча», «стальные клинки», «щит», «шлем», «отравленная стрела», «рабыня», «жрица», «идол», «амулет», «талисман», «чаша» и т.д. В модернистской лирике имя или статус ролевого героя, акцентирующие нетождественность говорящего автору, чаще всего указываются в заглавии 6 стихотворения, реже – в подзаголовке. Эта тенденция нашла отражение и в произведениях сборника «Скифские черепки» (стихотворения «Курганная царевна», «Песнь Иммали»). Однако даже при отсутствии заголовка и подзаголовка (или в случае их семантической нейтральности по отношению к субъекту повествования – как, например, заголовка стихотворения «У пристани») ролевые герои модернистов зачастую «заявляют» о своей самодостаточности в самом произведении, словно бы следуя единой заданной формуле «Я – это…». Это ярко проявляется и в произведениях «Скифских черепков»: «Курганного царя я дочь», «Я жрица, и хранитель тайны я», «Чтоб я, – царевна, жрица, дева…», «Я раба без господина» «Иду я, – твой пророк» «Я устала, – дочь и царевна», «А я, чудотворец», «Тихая я, тихая, тихая Иммали» и т.д. В качестве еще одного средства объективации ролевого героя может также использоваться его визуализация, обыкновенно предполагающая создание портретной или «символической» самохарактеристик героя, что в рассматриваемых нами стихотворениях отсутствует: портретные самохарактеристики героини не встречаются, так же, как и символические портреты (когда в качестве главной характеристики героя используется некий образ-символ). Читателю предоставлена возможность в своем воображении самому выстроить примерный образ главной героини по схематичным «маскам», которые она «примеряет»: «маскам» царевны, рабы, жрицы, чудотворца, пророка и др., и по символическим предметам, которыми она и другие герои обладают: амулет, перстень, кубок, древние монеты, меч талисманный, щит, шлем блистающий, стрелы, лопата, ярмо и др. Для многих ролевых стихотворений рубежа веков оказывается характерным смешение культурных знаков, относящимся к разным эпохам. В поэтическом тексте происходит незаметное на первый взгляд размыкание границ хронотопа, пространство и время расширяются фактически до бесконечности, охватывая различные эпохи, страны, культуры. Особенности 7 конкретного пространства и времени размываются, так что сквозь конкретный момент начинает «просвечивать» план вечности, сквозь сиюминутное – его вневременной смысл. В результате слияние повествующего «Я» с «вечными» образами становится для поэтов Серебряного века одним из способов преодоления власти пространственно-временных границ и проявления свободы творческого духа. Эта особенность ярко проявляется и в стихотворениях «Скифских черепков». Скифы – степные племена, кочевавшие или жившие оседло за несколько веков до н. э. в Северном Причерноморье и прилегающих к нему областях, следовательно, бывшие язычниками. Но в стихотворениях сборника присутствует набор знаков не только языческого мировоззрения, но и библейского, и даже буддистского. Образ «Я» стихотворений контаминирован, вбирает различные мифологемы. Таким образом, на основу тематики, которая, на первый взгляд, представляется исключительно языческой, отчетливым пластом накладываются и чисто христианские, библейские мотивы, и даже мотивы, связанные с буддизмом. Так, в одном контексте сосуществуют и вполне органично переплетаются понятия Бога и языческого идола: Я испила прозрачную воду, Я бросала лицо в водоем. Трубы пели и звали к походу, Мы остались, мой идол, вдвоем. (курсив наш – Г.Ш.) …Я испила прозрачную воду, Я бросала лицо в водоем... Недоступна чужому народу Степь, где с Богом в веках мы вдвоем. (курсив наш – Г.Ш.) В следующем стихотворении рядом с образом Бога упоминается состояние нирваны – понятия, связанного с философией буддизма: 8 Кровью запеклася рана, Взор мой меркнет от тумана... Мое солнце, светлый Боже. Но глядит он, мудрый, строже... Где ты, тихая нирвана? Тенденция пространства и ролевого времени произведения позволяет к бесконечному поставить вопрос расширению о тяготении модернистской разновидности ролевой лирики к философскому метажанру. Таким образом, универсализация хронотопа ролевых произведений «Скифских черепков» сближает их с поэтическими текстами философского метажанра. Поиски лирической героиней своей истории в произведениях «Скифских черепков» – это воплощение личных религиозно-философских исканий автора в первый период своего творчества. Таким образом, мы приходим к следующим выводам: В лирике раннего этапа творчества Е. Ю. Кузьминой-Караваевой основными формами выражения авторского сознания являются лирический герой и герой ролевой лирики. Лирическая система сборника организуется героем ролевой лирики как формой выражения авторского сознания, а произведения в целом можно охарактеризовать как примеры ролевой лирики. Главным героем ролевой лирики произведений сборника является курганная царевна, причем она выступает в этих стихотворениях одновременно и как субъект сознания, и как объект изображения. Остальные герои обнаруживаются косвенно, не раскрыты. В большинстве стихотворений сборника повествование ведется от первого лица. Это лирический монолог героини, напоминающий внутренний монолог, самоисповедь, воспоминания. 9 В поэзии первого сборника Е. Ю. Кузьминой-Караваевой присутствует элемент стилизации, что было в целом характерно для русской литературы рубежа веков, когда в поэзии формируется ролевой герой нового типа – мифологического. Стихотворениям данного сборника присущи следующие черты неомифологической ролевой лирики: o Наличие слов-«сигналов», привлекающих внимание в силу своей экзотичности, принадлежности чужой культуре с целью придания поэтической речи определенного колорита; o использование заглавий, называющих имя или статус ролевого героя и акцентирующих нетождественность говорящего автору; o включение в текст формул самоидентификации; o смешение культурных знаков, относящимся к разным эпохам, вследствие чего – размыкание границ хронотопа, расширение пространства и времени, охват различных эпох, стран, культур. Универсализация хронотопа ролевых произведений «Скифских черепков» сближает их с поэтическими текстами философского метажанра. Поиски лирической героиней своей истории в произведениях «Скифских черепков» – это воплощение личных религиозно-философских исканий автора в первый период своего творчества. 10 Использованная литература: 1. Александр Блок в воспоминаниях современников: в 2 т., т.2. М., 1980, 527с. 2. Александр Блок. Исследования и материалы. – Л.: Наука, 1991, 220 с. 3. Кайдаш С.Н. Мать Мария/ С.Н Кайдаш// Наука и религия, 1986, №6, с. 42-46 4. Корман Б.О. Практикум по изучению художественного произведения/ Б.О. Корман.– Ижевск, издательство ИУУ УР, 2003, 88 с. 5. Кузьмина-Караваева Е.Ю. Избранное/ Е.Ю. Кузьмина-Караваева. – М.: Советская Россия, 1991, 448 с. 6. Шустов А.Н. Дочь России/А.Н. Шустов// Белые ночи. Очерки. Зарисовки. Воспоминания. Документы. Сост. Л. Б. Добринская. – Л.: Лениздат, 1985. С. 198-227 7. Шустов А.Н. Жизнь и творчество Е.Ю. Кузьминой-Караваевой/ А.Н. Шустов// Русская литература, 1981, №4, с. 160-170 8. Шустов А.Н. Комментарии требуют уточнения/ А.Н. Шустов // Русская литература, 1983, №1, с. 249-252 9. Юрьева М.В. Поэтическое творчество Е.Ю. Кузьминой-Караваевой: автореферат дис. канд. филол. наук/ М.В. Юрьева; Кубан. гос. ун-т. – Таганрог, 2004, 20 с. 10.http://www.mere-marie.com/index.htm 11.http://rassvet.websib.ru/chapter.htm?no=49 12.http://www.portal-credo.ru/site/index.php?act=lib&id=797 13.http://kniga.websib.ru/text.htm?book=49&chap=3 11
