Язык как антитеза небытию в творчестве Иосифа Бродского

Категория языка в творчестве И. Бродского
Муц Валерия Игоревна
Студентка Московского государственного университета, Москва, Россия
Иосиф Бродский верил, что творческий акт в языке дает поэту возможность
уподобиться демиургу, стать творцом новой лингвистической реальности и повлиять и
на действительное бытие. Закрепление в языке было для поэта аналогом горацианского
памятника, потому что творчество – единственное, что человек созидающий может
противопоставить перспективе небытия. Тему «языковой миф» Иосифа Бродского
разрабатывали многие исследователи творчества поэта: Р. Измайлов, В. Полухина, Л.
Лосев, И. Плеханова и другие. Основываясь на предшествующих работах,
представляется важным более глубоко охарактеризовать соотношение языка и времени
и выявить основные образы и мотивы, сопутствующие раскрытию этой темы в
творчестве И. Бродского.
Категория языка напрямую связана с категориями времени и пространства. В
иерархии Бродского, язык подчиняет себе время, что соотносится с библейским
постулатом о первичности Слова. Время, в свою очередь, главенствует над
пространством.
Главное назначение языка для Бродского – это преодоление небытия. Оно
осуществляется через творчество в языке, которое придает человеку индивидуальность
(частность) и отличает человека от вещи – важного образа в лирике. Преодоление
небытия представлено как разрушение основных его характеристик: пустоты и
тишины.
Стихотворения, в которых такое преодоление осуществляется можно разделить
по жанрово-тематическому принципу: большие стихотворения («Осенний крик
ястреба», «Примечания папоротника», «Каппадокия», и др.), циклы стихотворений
(«Строфы» (1968), «Натюрморт», «Строфы» (1978), «Эклога 4-я (зимняя)», «Эклога 5-я
(летняя)», «Римские элегии», «Келломяки», «Послесловие», и др.), эпитафии, и,
наконец, стихотворения-воспоминания, посвященные не конкретному человеку, а
какому-то периоду, моменту, иногда даже целой эпохе («Конец прекрасной эпохи»,
«Пятая годовщина», «Ломтик медового месяца», «Песни счастливой зимы», «Ты
забыла деревню, затерянную в болотах», «Помнишь свалку вещей на железном стуле»).
Третью разновидность можно разделить по характеру адресации на следующие типы
стихотворений: стихотворения, посвященные историческим лицам («Двадцать сонетов
к Марии Стюарт»), творцам слова («Большая элегия Джону Донну», «Литовский
ноктюрн Томасу Венцлова», «Декабрь во Флоренции», «На столетие Анны
Ахматовой»), умершим знакомым и близким людям («Письмо в бутылке», «Элегия»
(«До сих пор, вспоминая твой голос, я прихожу…»), «Памяти Т.Б.», «Памяти отца:
Австралия», «Памяти Геннадия Шмакова»).
Чаще всего небытие в лирике предстает как тишина и молчание, а умирание
характеризуется утратой языка и удушьем. Жизнь, напротив, соотносится с речью, с
языком, с движением пера по бумаге. Лирический герой часто сравнивает себя и других
со звуком или буквой («Памяти отца: Австралия», «Элегия»). Постепенная утрата
языка и грядущее замолкание воспринимаются как смерть («Письмо в бутылке»,
«Послесловие»). Наконец, тишина как обязательный атрибут небытия выступает как
апофеоз этой утраты, и единственное, что может ее нарушить – творческий акт в языке.
Например, в стихотворении «Примечания папоротника»: «посмертной тишине»
противостоит «скрип пера / в тишине по бумаге - бесстрашье в миниатюре».
Разрушение тишины надвигающейся смерти криком (творческим актом) встречается в
«Осеннем крике ястреба». В «Строфах» (1968) утверждается, что творчество в языке
нивелирует страх перед смертью: «чем гуще россыпь / черного на листе, / тем
безразличней особь / к прошлому, к пустоте / в будущем».
Здесь представлен второй атрибут небытия – пустота (встречается в «Похоронах
Бобо», «Римских элегиях» и др.). Он связан с поэтикой вещности у Бродского.
Детальные перечни вещей призваны заполнять пустоту небытия. Вещь подчинена
пространству, тогда как язык, как и душа, существует вне пространства, в Хроносе.
Преодоление небытия возможно в силу наличия у человека языка. Трагедия
лирического героя Бродского состоит в том, что это же и обрекает его на связь со
временем, то есть на неизбежность смерти.
Образы, встречающиеся в стихотворениях, затрагивающих тему языка, можно
разделить на противостоящие друг другу группы: образы, связанные со временем, и
образы, связанные с пространством. Можно выделить три разновидности образов,
каждая из которых поддерживает это разделение: образы, связанные с человеком, его
физиологией: гортань, аорта, умолкание, каблук, память, удушье, глухота (время) и
глаз (пространство); физические образы: тишина (время), пустота, темнота,
перспектива (пространство); природные явления: холод, звезды (время), эхо, море
(пространство).
Язык и время взаимозависимы, и связь их осуществляется через человека.
Пространство не существует без вещи, оно нуждается в границах, в конце перспективы,
во взгляде со стороны («Назидание», «Капподокия»). Эхо и море оказываются силами,
разрушающими пространство, ставящими его в зависимость от времени («Колыбельная
трескового мыса», «Второе Рождество на берегу…»). Холод и звезды для лирического
героя означают пребывание в чистом времени, Хроносе, из которого прорваться может
только язык («Меня упрекали во всем, окромя погоды», «Эклога 4-я (зимняя)»).
Лирический герой проживает две жизни: одну в стихах, в Хроносе, и вторую,
свою собственную, во времени историческом. Неслучайно так частотна тема «мир
после меня», когда археологи будущего находят останки лирического героя – проиграв
битву со временем историческим, он победил в вечности.
Эта тематика ярко представлена в стихотворениях, посвященным творцам слова:
поэт, создав свой собственный «памятник», поднялся над небытием, потому что его
языком теперь говорит «толпа».
Литература.
Измайлов Р.Р. Языковой миф Иосифа Бродского // Чернеть на белом, покуда
белое есть. Антиномии Иосифа Бродского. Томск, 2006. С.191–204.
Лосев Л.В. Иосиф Бродский: Опыт литературной биографии. М., 2008
Лосев Л.В. Примечания // Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы: В 2 т. СПб.,
2011. Т.1. С. 416–647.