Приложение 2. Статья по материалам доклада на международной конференции

Приложение 2.
Статья по материалам доклада на международной конференции
"Когнитивное моделирование в лингвистике"
(Варна, сентябрь 2003 г.)
МЕТАФОРА КАК КОГНИТИВНАЯ МОДЕЛЬ В ЛИНГВИСТИЧЕСКОМ
НАУЧНОМ ДИСКУРСЕ:
ОБРАЗНАЯ ФОРМА РАЦИОНАЛЬНОСТИ
На заре ХХ века Фердинанд де Соссюр выдвинул фундаментальную концепцию
языка, определив его как "систему знаков, выражающих понятия" и провозгласив, что
"единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в
самом себе и для себя" [Соссюр 1977: 54,268]. На протяжении ХХ века языкознание
оформляется в авторитетную научную парадигму, происходит смена школ и направлений,
изменяются представления о языке и способы мышления о нем. Общеизвестно, что
лингвистические тексты являются текстами научного стиля. Функциональная стилистика
опирается на понятие стиля, данное акад. В.В. Виноградовым: "Стиль - это общественно
осознанная и функционально обусловленная внутренне объединенная совокупность
приемов употребления, отбора и сочетания средств речевого общения в сфере того или
иного общественного, общенационального языка, соотносительная с другими такими же
способами выражения, которые служат для иных целей, выполняют иные функции в
речевой общественной практике данного народа" [Виноградов 1981:19]. Эволюция
научного стиля в ХХ веке описывается как "стремление к формированию собственной
системы языковых средств, обособленной и замкнутой, стремление к строгому и четкому
изложению мыслей, к отталкиванию от художественного стиля, к исключению всего
эмоционального и образного" [Солганик 1995:136]. Подобному "идеальному" образу
научного стиля, характерному не только для отечественной лингвистики ХХ века,
соответствует и подход к анализу научных жанров: Е.С. Троянская выделяет десять
максим научной речи - "правил отбора, организации и употребления языковых средств в
научном стиле" [Троянская 1989].
Функциональная стилистика отвлекается от тех черт научных текстов, которые, в
рамках ее идеологии, признаются иностилевыми. Так, по мнению М.Н. Кожиной,
образные средства в научной речи приобретают однозначность, имеют узкоконтекстное
значение и характеризуются отсутствием системного характера, и функция образных
средств в научном тексте - прежде всего пояснение [Кожина 1968:167].
За идеализацией научного стиля и "осуждением" в нем метафоры скрывается
глубокий идеологический смысл. В поле зрения ученых начала и середины ХХ века
попадали лишь некоторые метафоры, используемые крупнейшими отечественными
языковедами; эти метафоры действительно "стирались", превращались в термины,
"подхватывались" академической грамматикой. Так, например, встретившийся в
монографии В.В. Виноградова "Русский язык. Грамматическое учение о слове" (1947)
"строй языка" становится ключевым термином советского языкознания, прекрасно
согласуясь с "тоталитарной" метафорой строя: все индивидуальное в жизни, политике,
науке и языке не приветствовалось, отвергалось, все должны были маршировать в ногу, а
если в языке и есть единицы, то и те "строевые". Однако выдающиеся труды таких
отечественных языковедов, как В.В.Виноградова или А.М. Пешковский, являясь
блестящими образцами научных текстов, между тем полны образности и экспрессии, а у
Виноградова нет, собственно говоря, и строгой и стройной терминосистемы. Наследие
Виноградова вообще оказалось неким бездонным колодцем: недаром лингвисты и
литературоведы посттоталитарной, постструктуралистской эпохи много почерпнули из
Виноградова - и в первую очередь на уровне метафорики. Забегая вперед, отметим, что
современный ученый Борис Гаспаров развил виноградовскую метафору языка как
свободного потока.
Во второй половине ХХ века в лингвистической науке намечаются серьезные
сдвиги: исследователи приходят к пониманию, что в научном тексте главным является не
простое использование "отобранных языковых средств", но особый тип общения и
мышления. Зреет убеждение, что "научный текст - это не только отдельный стиль, с
хорошо описанным набором свойств (объективность, точность, ясность и пр.); но в
первую очередь особым образом организованное изложение, главную роль в котором
играет его автор - субъект знания и познания" [Кожина 1996:10].
В целом ряде исследований вскрывается внутренняя диалогичность научного
текста [Кожина 1986, обобщающая работа - Красильникова 1995]. Д.И. Руденко пишет о
"диалогической природе гуманитарного познания", о "диалоге как принципе, который
раскрывает сущность понимания" [Руденко 1992:21]. В 80-е годы в оборот входит понятие
дискурса, и сочетание "научный дискурс" становится таким же естественным, как и
"научный текст". Исследуются семантико-прагматические характеристики научного
дискурса, в частности - научной дискуссии, и обнаруживаются черты сходства научного
дискурса с публицистическим [Иванов 1991]. В центре внимания оказывается изучение
языка науки как вербализации научного мышления, при этом актуализируются
когнитивные аспекты языка - нелинейный (в отличие от текста) и непрерывный характер
мышления.
В реализации нового подхода к вербализации научного мышления огромное
значение имело широко развернувшееся во второй половине ХХ века исследование
тропов и прежде всего - метафоры. Функциональная стилистика рассматривала метафору
прежде всего в связи с метафорическим и метонимическим способами образования
терминов [Прохорова 1996]; предполагалось, что с появлением метафоры в тексте
"структура лишается семантической четкости, однозначности, это и делает ее
неприемлемой в научной речи" [Васильева 1976: 55-56]. Ныне метафора рассматривается
как "средство научного познания" [см. "Метафора в языке и тексте"].
Следовательно, метафоризация и шире - тропеическое мышление - является
неотъемлемой составляющей научного мышления и научного дискурса. Исследование
метафоры осуществляется в разных направлениях. Было установлено, что смена научной
парадигмы всегда сопровождается сменой ключевой, базовой метафоры. Как отмечала
Н.Д.Арутюнова, смена научной парадигмы всегда сопровождается сменой базовой
метафоры, вводящей "новую область уподоблений, новую аналогию" [Арутюнова
1990:15]. Так, на протяжении ХХ века в русскоязычном лингвистическом дискурсе можно
было наблюдать многообразные базовые метафоры языка: ЯЗЫК ЕСТЬ ОБЪЕКТ, ЯЗЫК
ЕСТЬ МЕХАНИЗМ, ЯЗЫК ЕСТЬ ПРОДУКТ, ЯЗЫК ЕСТЬ ИГРА, ЯЗЫК ЕСТЬ ДЕЛО,
ЯЗЫК
ЕСТЬ
ПОЛЕ,
ЯЗЫК
ЕСТЬ
ЗАМКНУТОЕ
ЦЕЛОЕ,
ЯЗЫК
ЕСТЬ
КОНСТРУКТИВНОЕ ЕДИНСТВО, ЯЗЫК ЕСТЬ КАРТИНА, ЯЗЫК ЕСТЬ ПРОЦЕСС,
ЯЗЫК ЕСТЬ ЖИВАЯ СИСТЕМА, ЯЗЫК ЕСТЬ ДИНАМИЧНАЯ СТРУКТУРА, ЯЗЫК
ЕСТЬ ТЕКУЧИЙ КОНГЛОМЕРАТ, ЯЗЫК ЕСТЬ ТКАНЬ, ЯЗЫК ЕСТЬ ТВОРЧЕСКАЯ
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ, ЯЗЫК ЕСТЬ ОТКРЫТАЯ СРЕДА, ЯЗЫК ЕСТЬ НЕПРЕРЫВНЫЙ
ПОТОК (РАЗДАТОЧНЫЙ МАТЕРИАЛ 1).
Для исследования научного дискурса представляется особенно перспективным тот
подход к тропам и прежде всего к метафорам, который был предложен Дж. Лакоффом и
М. Джонсоном в их знаменитой монографии "Метафоры, которыми мы живем" "Metaphors we live by" [Lakoff,Johnson 1980] и получил название концептуального анализа.
Основные положения концептуального анализа состоят в том, что метафора
относится не к уровню языковой техники, но к уровню мышления и деятельности: "наша
обыденная концептуальная система, в терминах которой мы одновременно думаем и
действуем, фундаментально метафорична по своей природе" [Lаkoff, Johnson 1980:3].
Человеческий опыт выступает основой (прототипической ситуацией) для формирования
опытных гештальтов, эмергентных концептов, субкатегоризации и метафорических
концептов. Так, прототипическая ситуация РАЗГОВОРА становится в мышлении
опытным гештальтом, в котором эта ситуация структурируется. Гeштальт понимается как
комплекс свойств, представленных совместно и базовых для нашего опыта. Так, опытный
гештальт РАЗГОВОРА включает в себя участников (которые представляют эмергентные,
то есть непосредственно вытекающие из опыта концепты), составные части (говорение),
этапы - начальные условия разговора (вступление в контакт), центральный этап, конец,
линейную последовательность этапов, отношение каузации, цель. Под опытный гештальт
подходят разные типы разговоров, субкатегоризация позволяет разделить их и выявить,
например, такой подтип: СПОР - ЭТО РАЗГОВОР.
Структурирование одного концепта в терминах другого понимается в этой теории
как
метафоризация.
Подобное
понимание
метафоризации
интересным
образом
перекликается с подходом автора теории фреймов М.Минского, который пишет об
аналогиях, основанных на метафорах, следующим образом: "Такие аналогии порою дают
нам возможность увидеть какой-либо предмет или идею как бы "в свете" другого
предмета или идеи, что позволяет применить знание и опыт, приобретенные в одной
области, для решения проблем в другой области" [Минский 1988:291-292], иными
словами, метафора, по Минскому, "способствует
образованию непредсказуемых
межфреймовых связей, обладающих большой эвристической силой" [Цит. по Арутюнова
1990:14].
Итак, при метафоризации спора как разновидности разговора на гештальт
разговора накладывается гештальт войны, и возникает метафорический концепт СПОР ЭТО ВОЙНА. Мы мыслим о разговоре и поступаем соответственно этому концепту:
участники разговора превращаются в противников, частями спора являются атака, защита,
отступление, маневрирование, контратака, этапы, линейная последовательность, каузация,
цель (победа) - все составляющие гештальта меняются в соответствии с гештальтом
войны (РАЗДАТОЧНЫЙ МАТЕРИАЛ 2).
Очень важно, по мысли Лакоффа и Джонсона, что мы "не просто ГОВОРИМ о
споре в терминах войны… Многое из того, что мы ДЕЛАЕМ при споре, частично
структурируется через концепт войны. Хотя здесь нет физической битвы, есть словесная
битва, и структура спора - атака, защита, контратака и т.д. - отражает это. В этом смысле
метафора СПОР ЕСТЬ ВОЙНА определяет нашу жизнь в данной культуре; она
структурирует действия, которые мы производим во время спора" [Lаkoff, Johnson
1980:4]. При этом, возможно, в какой-нибудь другой воображаемой культуре спор
рассматривается не в терминах войны, а, скажем, в терминах танца. В такой культуре
люди будут говорить о спорах иначе, трактовать их иначе и вести их иначе.
Таким образом, авторы демонстрируют, как "метафорический концепт, а именно
СПОР ЕСТЬ ВОЙНА, служит для структурирования (по крайней мере, частично) того, что
мы делаем и как мы понимаем то, что делаем, когда мы спорим. СУЩНОСТЬ
МЕТАФОРЫ СОСТОИТ В ПОНИМАНИИ И ОПЫТНОМ ПЕРЕЖИВАНИИ ОДНОГО
РОДА ВЕЩЕЙ В ТЕРМИНАХ ДРУГОГО" [там же :5]. В то же время сказанное не
означает, что спор - разновидность войны. Дж.Лакофф подчеркивает, что каждый из
метафорических концептов высвечивает одни стороны концептуализируемого объекта,
ставя их в фокус, и скрывает другие. "Споры и войны - разные роды вещей - устное
рассуждение и вооруженный конфликт - и действия, выполняемые в этих ситуациях,
различны. Но СПОР частично структурируют, понимают, представляют и обсуждают в
терминах ВОЙНЫ. Концепт метафорически структурирован, деятельность метафорически
структурирована, и, следовательно, язык метафорически структурирован" [там же].
Лакофф и Джонсон уделяют особое внимание академическому научному спору и
вскрывают внутренний смысл типовых конструкций, употребляемых в научном споре,
соответствующих тактике ведения словесной войны: В СВОЕЙ ВДОХНОВЛЯЮЩЕЙ
РАБОТЕ (лесть), В РАБОТЕ ОТСУТСТВУЮТ НЕОБХОДИМЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА
(оскорбление, упрек), БИХЕВИОРИЗМ ВЕДЕТ К УПРОЩЕНИЮ (вызов авторитету) и
т.д. Научный академический спор подвергается дальнейшей метафоризации: СПОРПУТЕШЕСТВИЕ (Мы прошли большой путь в нашем поиске истины*), СПОР-ЗДАНИЕ
(С тем фундаментом, который у вас есть, вы выстроите сильную аргументацию), СПОРВМЕСТИЛИЩЕ (контейнер) - Эти идеи формируют твердое ядро твоей аргументации*.
Присутствие всех трех концептов можно видеть в таком высказывании: На данном этапе*
(СПОР-ПУТЕШЕСТВИЕ) мы построим* (СПОР-ЗДАНИЕ) ядро* (СПОР-КОНТЕЙНЕР)
нашей аргументации*. Специализация идет дальше, выделяется общий компонент у трех
метафорических концептов академического спора (выражение параметра содержательной
глубины спора через пространственную форму): Нам предстоит углубиться во
множество* проблем, Пока что мы прошли не очень большой путь, Мы ищем
фундаментальные посылки этой теории.
В целом возникает убедительная картина метафорической систематики, которая
ясно показывает наш способ мышления и поведения в ситуации спора, ускоренный в
повседневном дискурсе.
Концептуальная система языка определяется не только физическим базисом, но и
социумом и его культурой. В ней есть, таким образом, универсальный и национальный,
или идиоэтнический (принадлежащий данной культуре) компоненты. В работе
Дж.Лакоффа
и
М.Джонсона
приводится
целый
ряд
несовпадений
культурных
метафорических концептов: повседневные метафоры англоязычного социума далеко не
всегда адекватны русскоязычному языковому сознанию. Например, РАЗУМ - ЭТО
МАШИНА - то, что присутствует в русской концептуальной системе (Мой мозг сегодня
не работает, у него будто мозги заржавели; у тебя что, шарики за ролики зашли-ка), но
РАЗУМ - ХРУПКИЙ ОБЪЕКТ - скорее то, что свойственно англоязычному сознанию (ср.
Он сломался под допросом - Он треснул, хрустнул под допросом).
Дж. Лакофф и М.Джонсон предлагают следующую типологию метафор:
онтологические метафоры (представление в языке действий и событий как объектов,
деятельности как субстанции, состояния как контейнера, ср. Видел ли ты соревнование
(ДЕЙСТВИЕ
-
ОБЪЕКТ),
Он
в
депрессии
(СОСТОЯНИЕ
-
КОНТЕЙНЕР),
пространственные метафоры (или метафоры ориентации), где главными являются
параметры верх - низ, внутри - вне и под., ср. примеры типа Он провалился в сон,
вербализующие
пространственную
метафору
СОЗНАНИЕ
НАВЕРХУ,
БЕССОЗНАТЕЛЬНОСТЬ ВНИЗУ), и структурные метафоры, "когда один концепт
метафорически структурируется в терминах другого": КОММУНИКАЦИЯ - ПОСЛАНИЕ
(ПОСЫЛКА).
Легко видеть, что онтологические и пространственные метафоры также отмечены
"глубиной залегания" в языке и культуре. Достаточно сказать о том, что пространственная
метафора
верха
и
низа
прямо
связана
с
мифологическими
и
религиозными
представлениями о мире. И онтологические, и пространственные метафоры относятся к
области бессознательного, структура языка и структура мышления здесь неразрывно
слиты, и пространственные метафоры, как и онтологические, в лингвистической теории
метафоры также не выделяются в специальный тип. Базовые метафоры, основанные на
отождествлении различных объектов, относятся по классификации Лакоффа-Джонсона к
структурным метафорам.
Именно
метод
концептуального
анализа
позволяет
выявить
основные
метафорические схемы мышления о языке на разных этапах развития лингвистической
науки и проследить их эволюцию. Он позволяет проникнуть в закономерности
дискурсивного (нелинейного) развертывания текста, выявить внутреннюю связь между
глобальными метафорическими концептами и используемыми терминосистемами, между
концептами, относящимися к разным языковым уровням. В одной из своих работ,
посвященных когнитивной семантике, Дж. Лакофф пишет о том, что "метафора дает нам
возможность понимать те области опыта, которые не очень обладают собственной
доконцептуальной структурой" и полагает, что эта способность могла бы объяснить:
а) как мы постигаем понятия
б) как понятия связаны с доконцептуальной структурой
в) почему понятия имеют те основные свойства, которые они имеют
г) как мы постигаем те сущности, которые существуют, и как мы приходим к
пониманию даже сильно различающихся концептуальных систем [Лакофф 1995:143-165].
Особый и важный вопрос - насколько концептуальная метафорика согласуется с
такой существенной установкой научного текста, как установка на объективность.
Лакофф и Джонсон полагают, что их точка зрения на метафору занимает промежуточное
положение между объективистским и субъективистским взглядами: "И объективизм, и
субъективизм выпускают из поля зрения СПОСОБ ПОНИМАНИЯ МИРА ЧЕРЕЗ
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ С НИМ. Объективизм не замечает того факта, что понимание, а,
следовательно, и истина, обязательно зависит от наших культурных концептуальных
систем и что она не может быть ограничена в рамках единой абсолютной или нейтральной
концептуальной системы. Объективизм также упускает из виду то, что человеческие
концептуальные системы метафоричны по природе и включают в себя образное
понимание одних видов вещей в терминах других видов. Субъективизм же не видит, что
наше понимание, даже самое образное, дается в терминах концептуальной системы, корни
которой лежат в нашем успешном функционировании в физической и культурной среде.
Он также не видит того, что метафорическое понимание предполагает системное
метафорическое включение, которое являет собой образную форму рациональности"
[Lakoff, Johnson :194].
Это сильный аргумент в пользу обращения к концептуальному анализу при
исследовании лингвистического научного дискурса. Этот дискурс стремительно меняется;
на смену соссюровской парадигме с ее отождествлением языка с абстрактной и идеальной
системой, далекой от реальной речи, на смену структурализму с его вниманием к системе
и языковой норме, на смену жесткому разграничению языка и речи, синхронии и
диахронии, нормы и отклонения от нормы, устного и письменного приходит "лингвистика
языкового существования", ставящая в центр изучения человека, погруженного в язык как
в живую стихию. На заре нового тысячелетия не только поэтов и философов, но и
лингвистов, литературоведов, психологов, социологов все чаще посещает мысль о том,
что язык "окружает наше бытие как сплошная среда, вне которой и без участия которой
ничто не может произойти в нашей жизни" (Б.М. Гаспаров). Языковая среда, таким
образом, тесно связана с сознанием и памятью личности: она не существуют вне человека
как объективная данность. С каждым движением нашей мысли, с каждым проявлением
нашей личности эта языковая среда меняет свои очертания. Ученые приходят к выводу,
что наша постоянная жизнь "с языком" и "в языке" есть "языковое существование
личности" (Б.М. Гаспаров), и предлагают сделать его предметом научного анализа. На
смену изучению языка как независимой и абстрактной системы знаков приходит
комплексное изучение языка, психологии, философии и других гуманитарных дисциплин,
в центре которого - неповторимая человеческая личность.
Итак, современные лингвисты изучают не только систему и норму, но и языковой
узус. Основные положения новой концепции они постулируют свободно, напрямую,
предлагают ряд терминов. Появляются новейшие методики обучения иностранным
языкам, основанные на подходе к языку как к свободной стихии и творческому процессу.
Однако и в трудах советских ученых, как уже говорилось, проявлялись "неофициальные"
представления о языке - в форме метафор, нуждающихся в подробном толковании. Так, в
ходе анализа монографий А.М.Пешковского "Русский синтаксис в научном освещении"
(1914;1928) и В.В.Виноградова "Русский язык. Грамматическое учение о слове"
обнаруживается неожиданное частичное совпадение (видное даже из некоторых
конкретных метафорических предикатов) концепций этих выдающихся ученых, несмотря
на серьезные различия, внешнюю несхожесть и даже полемичность их научных
воззрений, что позволяет сделать вывод о глубинном сходстве в мышлении о языке у этих
двух лингвистов (РАЗДАТОЧНЫЕ МАТЕРИАЛЫ 3 А,Б). Вырисовывается представление
об "особой" русской лингвистической традиции, в которой язык предстает живой,
динамичной
структурой
с
элементами
алогичности,
стихийности,
загадочности.
Наблюдатель и исследователь языка способен прикоснуться к нему, осветить его, отразить
его черты; сам язык одновременно может быть и темным, и прозрачным для его носителя.
Системность и оформленность, структурированность языка предстает в трудах русских
ученых как явление промежуточное, непостоянное: язык есть система, находящаяся в
непрестанном движении и развитии (курсивом выделены метафоры. А.П.).
Анализ показывает, что хотя структурализм и оказал сильнейшее влияние на
русское лингвистическое и - шире - научное мышление, что видно даже по терминам, к
примеру, Академической Грамматики (структурная схема, строевые единицы,оппозиция.
парадигма и так далее), современные учения, пришедшие ему на смену и интересующиеся
не системой, а говорящим, а значит, индивидуальной коммуникацией, когнитивными
механизмами порождения текстов, прагматикой, референцией и окказионализмами на
всех языковых уровнях, глубоко уходят корнями в работы русских ученых начала и
середины ХХ века, где, как мы старались показать, на тропеическом уровне мышления
улавливается истинная суть языка.
Если говорить о характере динамических изменений в русской лингвистике ХХ
века, то в исследованных нами работах прослеживается "скачкообразная" эволюция Гаспаров через полвека воспринимает на концептуальном уровне идеи Виноградова о
языке именно как о живом организме, стихии, подверженной глобальным изменениям,
естественном потоке (РАЗДАТОЧНЫЙ МАТЕРИАЛ 3В).
Итак, метафора в лингвистических трудах есть действенная когнитивная модель.
Она способна, как отмечали Лакофф и Джонсон, высветлять и затемнять различные
стороны концептуализируемого объекта; она сложна и многогранна, она помогает
выявить не только универсальные, но и национальные аспекты научного дискурса,
фиксируя и сознательные, и подсознательные движения мысли ученого.