Заметки о поэтической звукописи Пушкина Л. С. Салямон
advertisement
Л. С. Салямон Заметки о поэтической звукописи Пушкина [Доклад, прочитанный на Международной конференции “Эйхенбаумовские чтения” (Воронеж, 1996, сентябрь)] Статья является продолжением прежних исследований автора, показавших, что нейрофизиологический “принцип воронки” позволяет понять, почему сфера чувств не поддается изоморфному словесному выражению и как художественному слову удается преодолеть такое ограничение и ретранслировать субъективную эмоциональную сферу. Явление доминанты и подпорогового суммирования нервных импульсов объясняет некоторые феномены звуковых повторов в поэтических текстах Пушкина. Попутно замечено, что в среднем поэтический слог длиннее прозаического. The article is a continuation of the author’s previous investigations, in which he showed that the neurophysiological “funnel principle” helps to explain why the sphere of feelings cannot be isomorphously verbalized, how poetry overcomes the problem and manages to retranslate the sphere of subjective emotions. It is stated that the phenomenon of a dominant and the under-threshold summing of neural impulses can be the explanation for certain sound repetitions in Pushkin’s poetry. It is also noted that on the average a poetic syllable is longer than a prosaic one. “Всякое стихотворение - покрывало, растянутое на острие нескольких слов... Из-за них существует стихотворение”. Александр Блок Научная работа, как известно, содержит три элемента: предпосылки, способ исследования (метод) и результаты. Предпосылки данного исследования требуют некоторых пояснений. Статья затрагивает проблему специфических особенностей художественного слова. Эту проблему превосходно сформулировал Б.Рассел: “Коллектив знает и больше и меньше, чем индивидуум: он знает... все содержание энциклопедии и все вклады в труды научных учреждений, но он не знает тех лежащих близко к сердцу и интимных вещей, которые составляют колорит и самою ткань индивидуальной жизни. Когда человек говорит: “... Никакие слова не могут выразить моей радости, когда я снова увидал море после ... тюремного заключения”, он говорит нечто такое, что является истинным...”, но “...не поддается полному выражению в словах. Если он ... художник слова, он может создать у восприимчивого читателя состояние..., не во всем отличающееся от его собственного, но если он попытается воспользоваться научными методами, поток его опыта будет безнадежно утерян” [Рассел Б. Человеческое познание. М., 1957. С. 39]. Поэты часто и справедливо говорят о том, что не хватает слов, дабы ‘излить душу’. Напомним известные стихи Жуковского: “Невыразимое подвластно ль выраженью?..” или Тютчева: “Как сердцу высказать себя”. Афоризм, гласящий, что искусство “выражает невыразимое” стал ходячим. Конечно, в обыденной речи мы вербализуем нашу чувственную сферу и порой прибегаем к распространенным наречиям: “чрезвычайно”, “очень”, “весьма”, “здорово” (“он здорово пострадал!”), “страшно” (“я страшно рада!”) или же к восклицаниям, бессодержательность которых в рассказе “Как я строил дом” шутливо изображена Юрием Казаковым: “Все останавливались и говорили разные слова. Одни говорили: - Ай-яй-яй! Другие говорили: - Вот это да! Третьи говорили: - Ну и ну! А четвертые говорили: - Ничего не скажешь!” Странные свойства нашего языка - трудности эмоциональной информации - теряют свою загадочность, если принять во внимание одну физиологическую особенность центральной нервной системы. Анализируя спинномозговые двигательные рефлексы, английский физиолог Шеррингтон обнаружил их “сужение” (конвергенцию). По чувствительным нервам в спинной мозг поступает значительно больше сигналов, чем может быть рефлекторных ответов - мышечных сокращений. Эта закономерность именуется принципом “общего конечного пути” или “принципом воронки”. Нами высказано предположение о том, что “принципу воронки” подчиняется не только область спинальных локомоторных рефлексов, но и связанная с функцией головного мозга “вторая сигнальная система”, т.е. наша вербальная активность. Иначе говоря, объем субъективных ощущений превышает возможности их точного словесного выражения. Мы чувствуем больше, чем это удается передать средствами обычной речи: чувствуем, но не способны изоморфно выразить это словами [Салямон Л.С. О возможных физиологических предпосылках эмоционально-эстетической активности человека. // Тезисы симпозиума по комплексному изучению художественного творчества (18-22 февраля 1963 г.) Л., 1963. С. 20]. В справедливости нашего утверждения (прежде физиологами не замеченного) может убедиться каждый. Стоит лишь припомнить, что мы можем в телефонной беседе узнать голос знакомого человека, но не можем объяснить, как это нам удалось, так же, как не можем изоморфно описать пейзаж или узор на обоях, - не говоря уже об ощущениях музыки. Наш физиологический подход позволяет уяснить, каким образом “глагол” художественного произведения одолевает такие ограничения и, оказывая эффект, обратный воронке, дает возможность ретранслировать субъективную чувственную сферу. Достигается это не одним - неким “универсальным” приемом, а совокупностью эмоционально значимых воздействий. Многие из этих приемов, как было нами показано, легко поддаются физиологической (и психологической) трактовке. Так, например, эмоциональное влияние контрастов соответствует психофизическому закону Вебера-Фехнера, а сущность метафоры основана на рефлекторном механизме эмоциональной ассоциации и т.д. [Салямон Л.С. О физиологии эмоционально-эстетических процессов. // Содружество наук и тайны творчества. М., 1968. С. 286]. Здесь будут рассматриваться некоторые закономерности звуковых повторов. Эмоциональная речь часто содержит словесные повторения. Взволнованный ребенок рассказывает о своем горе: “Чашка упала, упала! Яна плакала, плакала, плакала!!!”. Естественная (назойливая) склонность к повторам обусловлена открытой А.А.Ухтомским физиологической закономерностью доминанты (временным и инертным преобладанием некой нервной или психической функции). Повторными словесными оборотами пользуется (если не злоупотребляет) риторика, и в должной мере художественная проза. А в поэзии, как известно, повторы (метрические, рифмические, строфические, эвфонические и т.п.) являются ее атрибутом, отличающим поэзию от прозы [Поливанов Е.Д. Общий фонетический принцип всякой поэтической речи. // Вопросы языкознания. 1963. № 1. С. 99]. Отметим, что эффект повторных воздействий определяется процессами суммации в нервной системе - процессами, которые мы, как правило, не осознаем (если только их неуместная назойливость нас не “раздражает”). С мнением Валерия Брюсова, что “аллитерация сама по себе только придает стиху музыкальность” [Брюсов В. Стихотворная техника Пушкина. // Собр. соч. В 7 т. Т. 7. М., 1975. С. 96], - можно согласиться, если убрать “только”. Напомним утверждение Л.С.Выготского: “...задача звукового построения в стихе выходит за пределы простого чувственного удовольствия, которое мы получаем от звуков” [Выготский Л.С. Психология искусства. Изд. 2. М., 1968, с. 93]. Ведь “...стих без мысли в песне модной” тоже содержит аллитерации и ассонансы, как, впрочем, и детские “считалочки”: Эники-беники ели вареники... Однократный или многократный нажим на одну клавишу пишущей машинки дает одинаковый результат: буква не станет выше или толще. Нервная система ведет себя иначе. Отдельные сигналы не проходят бесследно и в определенных интервалах времени повышают чувствительность к их повторным воздействиям (но длительная монотонность ведет к адаптации и перестает восприниматься). И.М.Сеченовым был открыт феномен подпорогового суммирования, при котором слабые одиночные (начальные) импульсы не вызывают физиологического эффекта, а последний появляется в результате их накопления. По этой причине поэтическая аллитерация имеет не только “музыкальное” значение; фонетические элементы доминирующей вербализованной мысли могут усиливать ее выразительность. В качестве примера приведем описание “ужасного дня” в “Медном Всаднике”: ... И вот Редеет мгла НЕНАСТНОЙ ночи и блЕДНый ДЕНЬ УЖ НАСТАЕТ ... УЖАСНЫЙ ДЕНЬ!.. [Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 16 т. М.; Л., 1937-1949, т. V, с. 140]. “НЕНАСТНАЯ ночь”, предшествующая “УЖАСНОМУ дню”, упомянута здесь, разумеется, не ради описания последовательности климатических событий. “...НЕНАСТНОЙ...” и “...ДЕНЬ УЖ НАСТАЕТ” усиливает восклицание: “УЖАСНЫЙ ДЕНЬ!” за счет суммирования фонетических элементов стиха. Подчеркнем, что эти повторы не монотонны. На основе определения Ю.М. Лотманом рифмы как “разницы в сходном” [Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970. С. 155] (см. также [Эткинд Э. Материя стиха. Париж, 1978. С. 312]) можно сказать, что аллитерациям свойственно сходство в различном. Закономерности подпорогового суммирования и доминанты позволяют объяснить явления, замеченные независимо от нас А.И.Гербстманом и названные им: “звуковой скрепой”, “звуковой гаммой”, “звуковым комплексом”, “звуковой подготовкой”, “звукообразом” [Гербстман А.И. Звукопись Пушкина. // Вопросы литературы. 1964. № 4. С. 178]. * * * Элементы “звуковой подготовки” мы обнаружили в XXX строфе главы 6 “Онегина”, где описана дуэль. Драматизм растущего напряжения достигает апогея к концу строфы: “Онегин выстрелил...” Этот “ВЫСТРЕЛ” потрясает нас не только в силу самого повествования (усиленного паузой скорбного многоточия); мы полагаем, что отдельные фонетические элементы глагола “выстрелил”, часто предшествующие этому слову, по закону подпороговой суммации умножают его экспрессию. Напомним 10 заключительных стихов этой строфы. ... ЧеТыРе смеРтные СТупени СВой пиСТоЛет тогда Евгений, Не пРеСТавая наСТупать, СТаЛ пеРвый тихо подымать. Вот пять шагоВ еще СТупиЛи И Ленский, жмуря левый глаз, СТаЛ также целить - но как раз Онегин ВЫСТРЕЛИЛ... Пробили Часы урочные: поэт Роняет молча пиСТоЛет ..Т.Р...Р....СТ... ..В...СТ.Л........ ...Р.СТ.....СТ.... СТ.Л...Р........... ............В...СТ...Л …………………. СТ.Л.... .....ВЫСТРЕЛИЛ.. …………………….. ……………..СТ.Л.... Настойчивые повторы “СТ-Л”, “В...СТ-Л” кажутся зыбким шепотом подсказки. Сочетания “СТ” в 10 последних стихах XXX строфы встречаются 9 раз (!), что составляет среднюю частоту одного “СТ” на 9.3 слога. Ни в одной строфе этой главы подобного сгущения нет. Приведем распределение частоты твердых “СТ” в 45 строфах (включая не вошедшие в основной текст XV и XVI строфы) главы 6: 0 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 “СТ” “СТ” “СТ” “СТ” “СТ” “СТ” “СТ” “СТ” “СТ” “СТ” “СТ” в строфе встречается “ “ “ “ “ “ “ “ “ “ “ “ “ “ “ “ “ “ “ “ 1 13 11 7 6 4 1 0 1 1 0 раз “ “ “ “ раза раз “ “ “ “ ~ 2% ~ 29% ~ 24% ~ 16% ~ 13% ~ 9% ~ 2% ~ 0% ~ 2% ~ 2% ~ 0% Всего 45 строф ~100% В среднем одна строфа 4-ст. ямба главы 6 содержит 2.73 ± 0.281 сочетаний твердых “СТ” или, иначе, одно “СТ” приходится на 43.2 слога (хотя анализ касается звукописи, считать приходится то, что поддается счету, т.е. частоты буквенных сочетаний). Для “контроля” мы пересчитали еще 70 строф “Онегина” (по 10 начальных строф его остальных глав). Результат оказался сходным. В среднем одно сочетание твердого “СТ” приходилось на 44.9 слога, лишь в одной строфе оно звучало 8 и никогда-9 раз! О том, как повышенная густота этих буквенных сочетаний оказывается функционально связанной с эмоционально-содержательным текстом стиха, речь пойдет ниже. Здесь же вернемся к слову “выстрелил” и отметим, что сочетания “СТ-Л” в XXX строфе 6-й главы романа фигурируют 4 раза. Ни в одной из 43 строф этой главы нет ни 4-, ни 3-кратного повторения такой буквенной последовательности. Эти подсчеты являются продолжением прежней и частично опубликованной работы [Салямон Л.С. Элементы физиологии и художественное восприятие. // Художественное восприятие. Л., 1971. С. 98]. В поэме Лермонтова “Демон” слово “выстрел” тоже окружено сходными созвучиями. Приведем их, обозначив номера стихов в XI строфе поэмы: 16. уСТа неВеСТы цеЛоВаЛ 18. ..............ВЫСТРЕЛ.............. 19. приВСТав.... СТРеменах 22. В Руках СВеРкнуЛ ТуРецкий СТВоЛ 24. ....................................ВЫСТРЕЛ......... 25. ..........................и СТон гЛухой Все согласные слова “выстрел” содержатся в стихе 22. Частота сочетаний “СТ” (8 раз в 10 строках: одно “СТ” на 10.5 слогов) здесь почти такая же, как в приведенной главе “Онегина”. В остальных 18 стихах XI строфы “Демона” “СТ” встречается только один раз (“мСТительной”) в объеме 154 слогов. Скопление “СТ” возле слова “выстрел” нельзя считать случайным. Нетрудно убедиться, что и в других случаях повышенная частота “СТ” сопряжена с лейтмотивом текста. Такое сочетание по пяти раз встречается, например, в каждой из трех начальных строф главы 2 “Онегина” (здесь следует выделить также смежную букву “Р”). I строфа Деревня, где скучал Евгений Была пРелеСТный уголок; Там друг невинных наслаждений Благословить бы небо мог. Господский дом уединенный, Горой от ветров огражденный, СТоял над Речкою. Вдали Пред ним пеСТРели и цвели Луга и нивы золотые Мелькали сёла: здесь и там СТада бРодили по лугам, И сени РасшиРял гуСТые ОгРомный, запущенный СаД... ......Р...СТ....... СТ......Р.......... ...............СТР.. СТ.....Р............ ....Р.....Р.....СТ.. ...Р..............С.Д II строфа Почтенный замок был поСТРоен, .............СТР.... Как замки СТРоиться должны .........СТР........ Отменно прочен и спокоен Во вкусе умной СТаРины .............СТ.Р... Везде высокие покои, В гостиной штофные обои Царей портреты на СТенах ..................СТ.. И печи в пеСТРых изразцах ..........СТР....... ………………………………. Но Онегин.....................зевал Средь модных и СТаРинных зал. СТ..Р...... (По условиям выборки здесь не учтены мягко звучащие “СТ”: “гостиной”, “стенах”; что, может быть, и не оправдано) III строфа Он в том покое поселился, Где деревенский СТаРожил ……………………………… Всё было пРоСТо; пол дубовый Два шкафа, СТол, диван пуховый, ………………………………….. ...........наливок целый СТРой, СТаРик, имея много дел... ...........СТ..Р.... .......Р.СТ. ..........СТ. ............СТР.... ......СТ.Р........ Пять сочетаний “СТР” и четыре - “СТаР”! Нетрудно убедиться, что доминирующий эмоциональный тон относится к слову: “СТАРИНА” -достоинствам ее прежнего вкуса и к пустоте ее последнего обитателя. Однако вернемся к главе 6. Сопоставление варьирующей частоты “СТ” в разных ее строфах заставило обратить внимание на то, что, помимо XXX строфы, их многовато в XXVII строфе (6 раз) и в IV строфе (8 раз), т.е. там, где появляется Зарецкий. В XXVII строфе: 4-й стих 5-й “. 6-й “ 12-й “ 13-й “ 14-й “ ...предСТавЛение... ............неизвеСТный ......................чеСТный ..........чеСТный... вСТупиЛи......... .........СТоят....... Кстати, в 5 стихах - от 9 до 13 строчки предыдущей (XXVI) строфы, где речь идет о секундантском педантизме Зарецкого такое созвучие (без мягкого “СТЯ”) повторяется 4 раза, т.е. с частотой 1 “СТ” на 10.5 слога. Любил методу он из чувСТва И человека растянуть Он позволял не как-нибудь, Но в СТрогих правиЛах искусСТва По всем преданьям СТарины Л..........СТ.. ..СТ...Л...СТ.. ........СТ.... Строфу IV, где впервые говорится о бездушном пособнике дуэльной трагедии, приведем полностью: Вперед, вперед, моя иСТорья! Лицо нас новое зовет. В пяти верСТах от Красногорья, Деревни Ленского, живет И здравСТвует еще доные В фиЛоСофической пуСТыне Зарецкий, некогда буян, Картежной шайки атаман, Глава повес, трибун трактирный, Теперь же добрый и проСТой Отец семейСТва хоЛоСТой, Надежный друг, помещик мирный И даже чеСТный чеЛовек: Так исправляется наш век! .........СТ... .....СТ........ ....СТ......... ..Л..С.....СТ.. ..........СТ.. .....СТ..Л.СТ. .....СТ..Л..... Буква “Л” выделена здесь сознательно, так как имя героя содержит эту гласную, а имя его: “Не надо называть, узнаешь по портрету: Ночной разбойник, дуэлист...” (“Горе от ума”). Фигуру, нарисованную Пушкиным, тоже легко узнавали “по портрету”. Трактирный трибун, дуэлист, картежник, а ныне “...ПРОСТОЙ / ОТЕЦ СЕМЕЙСТВА ХОЛОСТОЙ...” (в семье две дочки от жены цыганки, с которой не обвенчан) - пресловутый Федор Толстой-Американец. В пушкинистике давно замечено, что именно он стал прототипом Зарецкого. Но это мнение часто высказывается в форме осторожного допущения или же с оговорками, аннулирующими его смысл. Так, в комментариях Н.Л.Бродского после характеристик Ф.И.Толстого, говорящих о сходстве последнего с Зарецким, утверждается: “Искать в Зарецком портретного сходства с Ф.И.Толстым бесполезно...” [Бродский НЛ. “Евгений Онегин”, роман А.С. Пушкина. М., 1950. С.98]. История взаимоотношений Пушкина с графом Толстым-Американцем известна. В 1819 г. они встречались в салоне (“на чердаке”) князя Шаховского. О подлой и оскорбительной клевете Толстого в адрес Пушкина поэт узнал в Кишиневе и дважды заклеймил его “картежным вором” в ходившей по рукам эпиграмме: “В жизни мрачной и презренной...” и в нескольких стихах послания “Чаадаеву”. Федор Толстой, писавший слово “еще” с 4-мя ошибками, сочинил хлесткую ответную эпиграмму: Сатиры нравственной язвительное жало С пасквильной клеветой не сходствует ни мало, В восторге подлых чувств ты, Чушкин, не забыл! Презренным чту тебя, ничтожным сколько чтил. Примером ты рази, а не стихом пороки И вспомни, милый друг, что у тебя есть щёки (см. [Модзалевский БЛ. Примечания // Пушкин. Письма. Т. I. M.; Л., 1926. С. 234]). Лев Сергеевич поторопился уведомить брата об эпиграмме и, видимо, советовал ответить на нее. Так или иначе, 23 апреля 1825 г. Пушкин писал брату: “...скажу тебе, что пощечины повторять не нужно Толстой явится у меня во всем блеске в 4-ой песне ОНЕГ(ИНА), если его пасквиль этого стоит, и посему попроси эту эпиграмму... от Вяземского (непременно)” [Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 16 т. М.; Л., 1937-1949, т. ХШ, с. 163]. В это время Пушкин работал над главой 4 “Онегина” и, надо полагать, не случайно в ее XVIII-XIX строфах появились восклицания: “Уж эти мне друзья, друзья!” и горькие слова по поводу сплетников-друзей, для которых “...нет презренной клеветы, / На чердаке вралем рожденной / И светской чернью одобренной, / Что нет нелепицы такой, / Ни эпиграммы площадной, / Которой бы ваш друг с улыбкой, (...) Не повторил сто крат ошибкой...” [Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 16 т. М.; Л., 1937-1949, т. VI, с. 81]. Заметим, что вместо стиха: “На чердаке вралем рожденной”, вначале было: “Картежной сволочью рожденной” [Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 16 т. М.; Л., 1937-1949, т. VI, с. 352]. Пушкин заменил моральную оценку компании клеветников их точным адресом (“чердак” Шаховского был достаточно известен в столичном свете). Предпоследняя строфа главы 6 “Онегина” датирована 10 августа 1826 г., т.е. написана до примирения Пушкина с Толстым. Рука выводила имя Зарецкого, а в думах возникала личность Федора Толстого, и “внутренний голос” выдавал звуковые элементы доминирующей мысли. Подчеркнем, что стих: “Отец семейства холостой...” нельзя считать сознательной шифровкой собственного имени, подобно каламбурной маскировке: “Фиглярин” или “Флюгарин” - Булгарин. Есть и другие примеры, показывающие, что фонетические компоненты имени собственного (или иного термина) возникают в процессе поэтического творчества спонтанно. Предметом обсуждений оказался вопрос о том, какого поэта в послании “Городок” Пушкин называл “Свистовым”: то ли И.С. Баркова, то ли графа Хвостова [Венгеров С. Городок. // Пушкин. Т. I. Спб.: Изд-во Брокгауза-Ефрона, 1907. С. 170]. “Свистовы” появляется в двух разных местах “Городка” (стихи: 223-228 и 384), и отношение к их творчеству там не равнозначно. Не вникая в детали полемики, приведем ее итог. В стихе 384, выделенный курсивом “Свистов” (на курсив, почему-то, не было обращено внимания), цитируется по стихам Батюшкова “К Ж(уковскому)”: “Нет, новые мученья, / Достойные бесов! / Свои стихотворенья / Читает мне Свистов”) - есть нагоняющий скуку Хвостов. А “некурсивный” однофамилец “Свистов” - это Барков. Внимание было обращено на странную рифму “ЧЕРДАКОВ” - “СВИСТОВ”. Б.В.Никольский полагал, что “’Свистов’ поставлено страха ради иудейска вместо ‘Барков’. В свою очередь, раз допустить эту догадку, - а трудно было бы не допустить ея, - позволительно предположить, что и в слове ‘чердаков’ подлинный текст дал бы нам другия две первые буквы, так как для произведений Баркова характерно было ‘убранство’ не ‘чердаков’, а совсем других помещений” [Никольский Б.В. Академический Пушкин. // Исторический Вестник. 1899. Т. 77. С. 204]. Дополнительный довод, указывающий, что “Городок” опубликован “в причесанном виде”, Б.В.Никольский справедливо усматривал в нерифмованном двустишии: Как ты, в том клясться рад, Не стану я писать, где после: “Как ты...”, скорее всего, следовал “русский титул” (говоря словами Пушкина). Частота в смежных стихах сочетаний “БР” и “Б-Р” (разделенных гласными) подтверждает мысль Б.В.Никольского о том, что в начальном пушкинском тексте вместо “чердаков”, - было “бардаков”, вместо “Свистова” - “Барков”, а следовательно, двустишие: “Свистовским должно слогом / Свистова воспевать” читалось: “Барковским должно слогом / Баркова воспевать” (что оправдывает шутливый “матерный” отказ Пушкина от подражания Баркову). Рассмотрим этот отрывок: 209 210 211 212 Плененные цари, Забыв войны, сраженьи, Играют в куБаРи... Но назову ль детину, 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 Что доБРою порой Тетрадей половину Наполнил лишь собой! О ты, высот Парнаса БояРин небольшой, Но пылкого Пегаса Наездник удалой! Намаранные оды, УБРанство чердаков, Гласят из рода в роды: Велик, велик - Свистов! Твой дар ценить умею, Хоть право, не знаток; Но здесь тебе не смею Хвалы сплетать венок: Свистовским должно слогом Свистова воспевать Но, уБиРайся с Богом, Как ты, в том клясться рад, Не стану я писать. Буквенные сочетания: “БР” или “Б-Р” в поэтическом тексте встречаются сравнительно редко. В 430 строчках “Городка” (2795 слогов) они фигурируют 21 раз (в среднем: 1 “БР” или “Б-Р” на 133 слога). Здесь же в интервале 211-221 строк, т.е. до появления “Свистова” (Баркова) они звучат четыре раза (одно сочетание на 15 слогов). Такая глазу неприметная густота “БР” и “Б-Р”, предшествующая “Свистову” Баркову, нигде более в “Городке” не встречается. Нет ее ни в поэтическом предшественнике послания “Городок”, т.е. “В моих Пенатах” Батюшкова (здесь такие сочетания в 316 стихах встречаются всего 8 раз; в среднем однажды на 257 слогов), ни в других просмотренных нами произведениях многих поэтов (проанализирован материал более 2.5 тысяч стихотворных строчек). Нет сомнений, что фонетические элементы собственного имени Баркова доминировали в момент создания этих стихов. Все это согласуется с наблюдением А.И.Гербстмана, заметившего, что первоначальное желание Пушкина дать имя героине “Онегина” не Татьяна, а НАТАША соответствовало черновым наброскам: Я новый караНДАШ беру …………………………… Мы нынче именем таким Страницы НАШего романа НеустрАШАясь освятим [Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 16 т. М.; Л., 1937-1949, т. VI, с. 289]. Оказалось, что до Гербстмана (и независимо от предпосылок о доминанте и процессах суммации) еще в 1922 г. Д.И.Выгодский пришел к аналогичному выводу [Выгодский Д.И. Из эвфонических наблюдений (“Бахчисарайский фонтан”). // Пушкинский сборник памяти профессора С.А.Венгерова. Пушкинист. IV. М.; Пг., 1922, с. 50]. В статье, на которую в стиховедении не обращено должного внимания [Единственное известное нам упоминание этой работы Давида Исааковича Выготского, арестованного в 1938 г. и погибшего в заключении, содержится в книге его двоюродного брата, Льва Семеновича Выготского, “Психология искусства” [Выготский Л.С. Психология искусства. Изд. 2. М., 1968, с. 93], написанной ранее 1934 г., но изданной только в 1965 г. по инициативе и благодаря усилиям Вячеслава Всеволодовича Иванова], он отмечает повышенную частоту звуков “Р” и “Н” в стихах “Ариона”, обилие “Ч” в “Анчаре”. Предвосхищая Гербстмана, Выгодский именует это явление “звукообразом”. Он использовал условный коэффициент (количество букв, отнесенное к 1000 слогам) и нашел, что в шести фрагментах “Бахчисарайского фонтана” густота букв: “Г”, “3” и “М” возрастает в тех стихах, которые посвящены (соответственно): Гирею, Зареме или Марии. Выгодский делится предположением о скрытом “звукообразе” Марии Раевской в “Бахчисарайском фонтане”, так как видит обилие звука “Р” в поэме. Он пишет, что коэффициент звука “Р” в рассмотренных отрывках колеблется от 100 до 150. “До ста достигает приблизительно только половина стихотворений Пушкина. 150 - из восемнадцати лирических стихотворений Пушкина Мы встретили лишь в одном (“Эхо”)” [Выгодский Д.И. Из эвфонических наблюдений (“Бахчисарайский фонтан”) // Пушкинский сборник памяти профессора С.А. Венгерова. Пушкинист. IV. М.; Пг., 1922, с. 58]. Такой вывод, с которым нельзя согласиться, возник потому, что фрагменты текста, использованные для подсчета, невелики (от 102 до 200 слогов). Нерепрезентативный материал привел к ошибочному мнению, что 150 “Р” (на 1000 слогов) в “Эхо” (всего 80 слогов!) - есть максимум этого звука в поэзии Пушкина. Что это не так -демонстрирует случайный пример. Эпиграмма (на Толстого-Американца): “В жизни мрачной и презренной...” содержит 11 “Р” и 60 слогов, что соответствует 183 “Р” / 1000 слогов. Отметим, что здесь, очевидно, доминировала звукопись заключительного и “ударного” стиха: “...картежный вор” [Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 16 т. М.; Л., 1937-1949, т. II, с. 155]. Понятно, что судить о высоком или низком содержании буквенного знака в том или ином стихотворении можно только путем статистического сопоставления с фоновой (средней) частотой этого знака в “обычном” тексте. Здесь придется сделать краткое отступление и напомнить, что в сумме общего буквенного состава литературного текста “Р” составляет 4.8% [Харкевич А.А. Очерки общей теории связи. М., 1955. С. 234]. Для перевода этой величины в коэффициент Выгодского надо знать размеры слога. Пользуясь литературными данными [Харкевич А.А. Очерки общей теории связи. М., 1955. С. 234], легко найти, что сумма гласных в обычном прозаическом тексте достигает 42.3% его общего буквенного состава. Следовательно, одной гласной соответствует 1.36 согласных, а средний размер слога составляет 2.36 буквы. Однако поэтический слог длиннее прозаического. Наши данные показали, что в стихах зрелого Пушкина средняя величина слога содержит 2.5 буквы. Величина эта стабильна: она получена (с вариантами незначимых колебаний в пределах 2.523-2.475) при отдельных подсчетах: 430 стихов 3-ст. ямба в “Городке”, 18 начальных строф 4-ст. ямба “Онегина” (главы 1, 2, 3), а также первых и заключительных 18 строф главы 8, 15 строф “Езерского” и более 200 стихов 5-ст. ямба [Попутно отметим, что слог Ломоносова, внедрившего в русскую поэзию 4-ст. ямб, в его первых двух одах (1739 и 1741 гг.) содержал не 2.5, а 2.7-2.8 буквы, но в одах 1747 и 1748 гг. величина слога снизилась до 2.5 букв (итоги подсчета - более 5000 слогов). А размеры прозаического слога и у Пушкина, и у Ломоносова всегда сходны и приближаются к указанной выше величине - 2.36 буквы на один слог]. Следовательно, 1000 слогов (коэффициент Выгодского) в стихах Пушкина соответствует 2.500 буквенным знакам, а средняя частота буквы “Р” (4.8%) по этому коэффициенту достигает 120 “Р” на 1000 слогов. По нашим данным, основанном на большом материале (объем - более 15 тысяч слогов), в стихах Пушкина средняя густота буквы “Р” ниже 120/1000, но выше 100/1000 слогов. Варианты ее частот в 99 завершенных строфах “Онегина” (54 в гл. 1 и 45 в гл. 6) достигали минимума - 3 “Р” в строфе (соответствует 25/1000 слогов) и максимума - 23 “Р” (195/1000 слогов). Частота “Р” выше 150/1000 обнаружена в 11— 13% строф. В стихах “19 октября” (“Роняет лес багряный свой убор...”) содержание буквы “Р” несколько гуще, а ее концентрация выше 150/1000 слогов обнаруживается в 16% строф. Итоги этих подсчетов, не подтверждающие мысль Выгодского о “звукообразе” Раевской в “Бахчисарайском фонтане”, приведены в таблице. Отдельные недочеты в работе Д.И.Выгодского не позволяют отрицать ее принципиального и пионерского значения. Комментируя эту статью, Вячеслав Всеволодович Иванов писал: “Концепция такой звуковой организации стиха, где звуки задаются ключевым словом, позволяет перейти от исследования звуковой инструментовки и звуковых повторов как таковых (изученных Андреем Белым, а позднее О.М.Бриком и другими теоретиками Опояза) к изучению связи этих повторов с темой данного стихотворения” [Выготский Л.С. Психология искусства. Изд. 2. М., 1968, с. 514]. Такое утверждение, согласующееся с нашими выводами, затрагивает проблему анаграмм. Таблица 1 Число стихов Источник (3-ст. ямб) “Городок” (4-ст. ямб) “Онегин” (гл. 1) “Онегин” (гл. 6) (5-ст. ямб) “19 октября” (“Роняет лес...”) Количество букв Частота буквы “Р” слогов сумма % в 1000 слогов 430 756 7046 16530* 2818 6372 293 697 4.16 4.37 104 109 630 152 13275* 3991 5310 1596 579 185 4.36 4.63 109 116 * Эти две величины представлены не на основе прямого подсчета букв во всем тексте (как и в остальных случаях, а также в 18 начальных из 54 строф гл. 1 “Онегина”), а на основе количества слогов, средние величины которых составляют 2.5 буквенных знака. В.В.Иванов сопоставляет работу Д.И.Выгодского с исследованием Ф. де Соссюра, который нашел систему анаграмм в древней индоевропейской поэзии и обратил внимание на то, что имена собственные (главным образом богов и героев) соседствуют в тексте с фонемами, созвучными этим именам. Иногда имя собственное, о котором идет речь, может отсутствовать и фигурировать в виде звуковых элементов близлежащих слов - вроде скрытой подсказки непроизнесенного слова. Это трактуется как проявление религиозного “табу”, налагаемого на священные имена [Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977, с. 639]. Трудно согласиться с мнением Ф. де Соссюра о том, что обнаруженные им явления звукописи древней индоевропейской поэзии стали зародышем анаграмм позднейшего европейского стихосложения, привившегося в силу преемственности культуры. Звуковые повторы (и словесные, и фонетические) как функция доминанты и фактор эмоциональной экспрессии - есть атрибут поэтического слова. В статье “Об анаграммах Ф. де Соссюра” В.В. Иванов пишет: “Одна из сложностей, мучавших Соссюра и оставшаяся им так и не объясненной, заключается в неясности того, в какой степени анаграмматические построения осознаются самим поэтом” [Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977, с. 637]. Сомнения обоснованы: они связаны со столь широкой трактовкой понятия анаграммы, что ее границы расплываются. Обратимся к начальному и каноническому определению этого термина. В словарях и энциклопедиях анаграммой называют перестановку букв в слове (иногда добавляют - в группе слов), образующую новое слово. Указывается, что анаграмма “изобретена” греческим грамматиком Ликофроном (Ш в. до н.э.) и что она порой служит основой псевдонимов или шифровки имен собственных. Итак, согласно общепринятому пониманию, анаграмму “придумывают” и ее, следовательно, приходится отнести к осознанному литературному приему. Как известно, язык науки стремится к точным дефинициям. Поэтому нет оснований менять и расширять понятие анаграмм, хотя последние иногда имеют внешнее сходство со звуковыми повторами эмоционального поэтического языка, - повторами, не придуманными, а возникающими в силу доминанты спонтанно (наподобие детских считалочек). Характер такого рода спонтанных повторов, фонетически усиливающих содержательную часть художественного текста, и есть предмет нашего анализа. * * * Поскольку в стихах фонетические элементы имен собственных порой содержатся в смежном тексте, возник соблазн проверить гипотезу Ю.Н.Тынянова, полагавшего, что прототипом Ленского был Кюхельбекер [Тынянов Ю.М. Пушкин и Кюхельбекер. // Пушкин и его современники. М., 1968. С. 233]. Пристальный анализ звукописи VI строфы 2-й главы “Онегина” не выявил фонетических элементов его имени (Вилли) или фамилии (Кюхля), что, разумеется, не опровергает гипотезы Ю.Н.Тынянова, хотя и не подтверждает ее. Неожиданно в этой строфе была замечена повышенная частота слога “ПО”, предшествующая слову “поэт”; в 8 стихах он фигурирует 8 раз (примерно, среди 8.5 слогов - 1 “ПО”). В свою деревню в ту же ПОру ПОмещик новый прискакал И столь же строгому разбору В соседстве ПОвод ПОдавал. ПО имени Владимир Ленский, С душою прямо геттингенской, Красавец, в ПОлном цвете лет, ПОклонник Канта и ПОэт. [Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 16 т. М.; Л., 1937-1949, т. VI, с. 33]. Сопоставление окончательного текста с черновиками строфы показывает нарастание слога “ПО” в процессе ее поэтической отделки и постоянство слова “ПОЭТ” во всех вариантах 8-го стиха: Крикун, красавец и ПОэт... Крикун, мятежник и ПОэт... Крикун, мечтатель и ПОэт... Питомец Канта и ПОэт... [Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 16 т. М.; Л., 1937-1949, т. VI, с. 267 и 557] и наконец ПОклонник Канта и ПОэт Первая строка в черновой рукописи тоже менялась: В числе соседей благородных С Онегиным одной ПОрою С Онегиным в одну же ПОру [Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 16 т. М.; Л., 1937-1949, т. VI, с. 267] Аналогичным изменениям подверглись 3-й и 5-й стихи, где вместо: “В соседстве ПОвод ПОдавал” было: “Соседям пищу ПОдавал”, а вместо: “Красавец, в ПОлном цвете лет” было: “Кудрявой пылкой в цвете лет” (там же). Трудно сомневаться в том, что по ходу создания строфы заданное слово “ПОЭТ” доминировало и определяло звукопись стихов. Такое предположение кажется правдоподобным, но требует дополнительных доказательств. Дело в том, что слог “ПО” относится к частым начальным слогам русского словаря; по нашим прикидкам в “Орфографическом словаре русского языка” под ред. Ожегова и Шапиро (1956) более 6% общего словарного массива начинается слогом “ПО”, и его “густота” в упомянутой строфе могла быть случайной. Пришлось заняться скучной работой и пересчитать частоту слога “ПО” в начале слов всех полнострочных строф “Онегина”. Приведем результаты такого подсчета. Таблица 2 Число слогов “ПО” в начале слов одной строфы Количество строф число 0 38 1 93 2 97 3 75 4 45 5 23 6 8 7 3 8 1 9 1 10 1 11 и более 0 Всего 385 строф ~ 100% таких в %% 9.9 24.1 25.2 19.5 11.7 6.0 2.1 0.78 0.26 0.26 0.26 0 Сумма слогов “ПО” с данной частотой в строфах 0 93 194 225 180 115 48 21 8 9 10 0 903 слога “ПО” В одной строфе среднее количество слов, начинающихся с “ПО”, равно 2.35 ± 0.140. Было также подсчитано число слов (вместе с предлогами, союзами и местоимениями) в 90 строфах “Онегина” (по 10 начальных строф каждой главы + “Путешествие Онегина”), составляющее в среднем 59 слов на одну строфу: минимальное 56.7 ± 0.79 в главе 7, а максимальное 61.2 ± 1.01 в главе 8 [59 слов (включая союзы, предлоги и частицы) в отдельной строфе, состоящей из 118 слогов, означает, что, средний размер “онегинского слова” соответствует двум слогам или одной стопе размером в 5 букв]. Следовательно, в поэтическом тексте “Онегина” приблизительно 4% слов начинается слогом “ПО”. А в восьми стихах строфы VI главы 2 (где появляется Ленский) 36 слов, 8 из которых начинаются слогом “ПО” (22%). Учащение в 5.5 (!) раз не может быть случайным. Как показывает таблица, слог “ПО” в начале слов чаще 8 раз встречается лишь в двух строфах “Онегина”. В L строфе главы 1 (“Придет ли час моей свободы?”) содержится 10 начальных слогов “ПО” в интервале 13 стихов: от 2-го “ПОра, ПОра!...” (видимо определившего звуковой фон строфы) до 14-го “Где сердце я ПОхоронил.” Эти 13 стихов составлены из 58 слов, где 10 начальных “ПО” достигают, следовательно, 17% (т.е. меньше, чем в VI строфе главы 2, где их 22%). 9 начальных “ПО” звучит в LIII строфе главы 1, что по отношению к 49 словам (в пределах первых 12 стихов) составляют 18%. Заметим, что доминирующий звуковой фон здесь определяется словами “ПОКОЙНИК” и “ПОХОРОНЫ”. Видимо, “звуковой настрой” возник еще раньше, так как в первых 7 стихах предыдущей (LII) строфы слог “ПО” звучит 6 раз: “...ПОлучил...”,”... в ПО-стеле...”, “...ПОсланье...”, “...По ПОчте ПОска-кал”. А в черновом варианте в 10-м стихе еще было слово “ПОболе”. Кажется, что поэт уже готовился к описанию похорон в 53 строфе. Нашел он ПОлон двор услуги; К ПОкойнику со всех сторон Съезжались недруги и други, Охотники до ПОхорон. ПОкойника ПОхоронили. ПОпы и гости ели, пили А ПОсле важно разошлись …………………………… Хозяин ПОлный, а досель ПОрядка враг и расточитель. ....ПО........... ..ПО............. .............ПО.. ПО....ПО.... ПО............... .....ПО............. .......ПО........ ..ПО............. В черновых набросках этой строфы кроме вариантов упомянутых слов, начинающихся слогом “ПО”, есть еще: “ПОклон”, “ПОтом”, “ПОздно”, “ПОтолковали”, “ПОвеса” [Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 16 т. М.; Л., 1937-1949, т. VI, с. 253]. 62 Мы не затрагиваем проблемы эвфонии - поэтического “сладкогласия” [“Стих только тогда убедителен, когда проверяем математической (или музыкальной, что то же) формулой. Проверять буду не я”, - писала М. Цветаева [Цветаева М. Поэт о критике. // Собр. соч. В 7 т. Т. 5. М., 1994. С. 284]. Некоторый эмпирический материал для будущих и более основательных работ в области анализа эвфонии, - звуковой тональности стиха дают подсчеты содержания в нем согласных. Мы уже отметили некоторое понижение частоты буквы “Р” в поэзии Пушкина. Добавим, что такое снижение порой сопровождалось учащением буквы “Л”. Обратное соотношение этих согласных, т.е. учащение звука “Р” и уменьшение “Л”, мы нашли в первой оде Ломоносова, кратко именуемой “На взятие Хотина” (детальное изложение упомянутых подсчетов требует отдельного сообщения)]. Оно не может быть одинаковым у разноязычных народов. Отметим лишь, что восприятие звукописи (а чтение есть умение слушать глазами) варьирует у людей, так же как и другие их индивидуальные свойства. Если великий писатель - Лев Толстой в статье об искусстве мог сказать: “Наш Пушкин пишет...” [Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. В 90 т. М., 1928-1958, т. 30, с. 124], то это означает, что ощущение звуковых повторов не зависит от других интеллектуальных достоинств человека. Кстати, с целью эмоционального воздействия Л.Толстой успешно пользовался повторными словесными оборотами. Его замечательное провидческое письмо в октябре 1905 г. “Царю и его помощникам” начиналось так: “ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ? ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ? ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ? [Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. В 90 т. М., 1928-1958, т. 34, с. 239]. Понятно, что доминантные повторы являются только составной частью поэтической звукописи, и не определяют ее целиком. Обратим внимание на то, что фонетические повторения в стихах Пушкина не звучат “назойливо” (что в поэзии бывает), даже в тех случаях, когда неблагозвучные “БР” стоят близко друг от друга. Морозной пылью сереБРится Его боБРовый воротник... Не “царапает” слух и строчка: “Стремглав ПО ПОчте ПОскакал”. Здесь, видимо, имеют значение перемежающиеся ударения; только средний слог “ПО” оказывается ударным [Отношение Пушкина к смежным ударным слогам явствует из его письма Вяземскому (14/Х-1823). После спокойного перечисления опечаток и цензурных изменений в “Кавказском пленнике” Пушкин приводит стих: “Не много радостных ей дней...” и восклицает: “Зарезала меня цензура! я не властен сказать, я не должен сказать, я не смею сказать ей дней в конце стиха. Ночей, ночей - ради Христа, ночей судьба на долю ей послала. То ли дело: ночей, ибо днем она с ним не виделась - смотри поэму. И чем же ночь неблагопристойнее дня? которые из 24 часов именно противны духу нашей цензуры? Бируков добрый малой, уговори его или я слягу” (Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 16 т. М.; Л., 1937-1949, т. XIII, с. 69)]. Созвучные фонемы, но с переменным ударением могут создавать удивительную музыку слова: ...Стоит Истомина; она... Таких примеров можно привести много! Но там, где начинается музыка (или вообще “область прекрасного”), кончаются возможности строгих физиологических оценок - наших, во всяком случае! СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1. Рассел Б. Человеческое познание. М., 1957. С. 39. 2. Салямон Л.С. О возможных физиологических предпосылках эмоционально-эстетической активности человека. // Тезисы симпозиума по комплексному изучению художественного творчества (18-22 февраля 1963 г.) Л., 1963. С. 20. 3. Салямон Л.С. О физиологии эмоционально-эстетических процессов. // Содружество наук и тайны творчества. М., 1968. С. 286. 4. Поливанов Е.Д. Общий фонетический принцип всякой поэтической речи. // Вопросы языкознания. 1963. № 1.С. 99. 5. Брюсов В. Стихотворная техника Пушкина. // Собр. соч. В 7 т. Т. 7. М., 1975. С. 96. 6. Выготский Л.С. Психология искусства. Изд. 2. М., 1968. 7. Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 16 т. М.; Л., 1937-1949. 8. Лотман ЮМ. Структура художественного текста. М., 1970. С. 155. 9. Эткинд Э. Материя стиха. Париж, 1978. С. 312. 10. Гербстман А.И. Звукопись Пушкина. // Вопросы литературы. 1964. № 4. С. 178. 11. Салямон Л.С. Элементы физиологии и художественное восприятие. // Художественное восприятие. Л., 1971. С. 98. 12. Бродский НЛ. “Евгений Онегин”, роман А.С. Пушкина. М., 1950. С.98. 13. Модзалевский БЛ. Примечания. // Пушкин. Письма. Т. I. M.; Л., 1926. С. 234. 14. Венгеров С. Городок. // Пушкин. Т. I. Спб.: Изд-во Брокгауза-Ефрона, 1907. С. 170. 15. Никольский Б.В. Академический Пушкин. // Исторический Вестник. 1899. Т. 77. С. 204. 16. Выгодский Д.И. Из эвфонических наблюдений (“Бахчисарайский фонтан”). // Пушкинский сборник памяти профессора С.А. Венгерова. Пушкинист. IV. М.; Пг., 1922. С. 50. 17. Харкевич А.А. Очерки общей теории связи. М., 1955. С. 234. 18. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977. 19. Тынянов ЮМ. Пушкин и Кюхельбекер. // Пушкин и его современники. М., 1968. С. 233. 20. Цветаева М. Поэт о критике. // Собр. соч. В 7 т. Т. 5. М., 1994. С. 284. 21. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. В 90 т. М., 1928-1958 Текст дается по изданию: Салямон Л.С. Заметки о поэтической звукописи Пушкина. // Известия АН. Серия литературы и языка, 1997, т. 56, № 5, с. 54-63 http://feb-web.ru/feb/izvest/1997/05/975-054.htm
