Маряничева Татьяна, 2 курс, 4 англ. р/о Анализ повести Г
advertisement
Маряничева Татьяна, 2 курс, 4 англ. р/о Анализ повести Г. Мелвилла «Писец Бартлби» Данная работа представляет собой попытку анализа повести Г. Мелвилла «Писец Бартлби». Цель подобного анализа: ответить на вопрос, как трактуется автором проблема власти и слова-как-власти, как выстраивается динамика читательских восприятий. В своей работе я опиралась на статью Р. Барта «Текстовый анализ одной новеллы Э. По». Хотелось бы сразу заметить, что предложенная им методика анализа произведения хороша, на мой взгляд, только для текстов, небольших по объему. Тогда она позволяет охватить его означающее. В противном случае, анализ текста превращается в бесконечное членение на лексии, выявление смыслов и кодов, многое теряется из виду. По словам самого Барта, потеря смыслов – неотъемлемая часть чтения. Поэтому в своем анализе я использую лишь некоторые приемы анализа, предложенные в вышеупомянутой статье. Следующее замечание, которое необходимо сделать перед тем, как мы приступим к анализу произведения: не представляется возможным членение текста на лексии и подробное описание данного членения в рамках аналитического эссе, поскольку это займет много времени и места. Мы будем медленно «передвигаться» по тексту, последовательно анализируя его, но обращаться к лексиям в том смысле, в котором о них говорил Р. Барт, мы не будем. Начать наше исследование необходимо с анализа заголовочного комплекса произведения, который состоит непосредственно из названия («Писец Бартлби») и жанрового подзаголовка («Уолл-стритская повесть»). «Всякое заглавие имеет одновременно несколько смыслов: 1) высказывание, содержащееся в заглавии и связанное с конкретным содержанием предваряемого текста; 2) само по себе указание на то, что ниже следует литературная «вещь»... Иначе говоря, заглавие всегда имеет двойную функцию: энонсиативную и дейктическую». [1] Кроме того, в названии произведения присутствует социальный код – называется не только имя главного героя, но и его профессия. Таким образом, он оказывается вписан в социальную структуру общества. И именно с заглавия произведения уже можно рассматривать проблему власти общества над отдельной личностью, поставленную в повести. Называется, прежде всего, социальная роль человека, его функция, а потом уже его имя. Человек превращается лишь в винтик в огромном механизме, утрачивается его индивидуальность, личность обесценивается. Также в названии произведения присутствуют и социоэтнический код, который заложен в собственном имени героя – Бартлби, и культурный код, который можно найти в жанровом подзаголовке. Благодаря подобному жанровому определению произведение мгновенно вписывается в культурный контекст, становится возможным провести параллели между этим текстом и текстами русской классической литературы. Ср.: «Медный всадник. Петербургская повесть» А.С. Пушкина, цикл «Петербуржских повестей» Н. В. Гоголя, «Двойник. Петербуржская поэма» Ф.М. Достоевского... И опять, начиная с жанрового определения, автор поднимает тему власти города над «маленьким» человеком. Перейдем к анализу самого произведения. Интересно, что в первом же предложении повести мы сталкиваемся с эксплицитным выражением понятия «Я», которое в данном случае, на мой взгляд, состоит из двух частей, «воображаемых ролей»: 1) «Я» - повествователь, противопоставленный читателю. Цель повествователя - добиться определенного художественного эффекта; 2) «Я» - юрист, владелец конторы, противопоставленный своим подчиненным, прежде всего, Бартлби. Владелец конторы – человек, которому социальные нормы дают право управлять другими людьми. По Р. Барту, перед нами два элемента единого кода, кода коммуникации. В первых двух абзацах повести автор всячески пытается привлечь внимание читателя. Объявляя тему своего произведения, упоминая то, что до него никто не писал о переписчиках судебных бумаг, автор использует эпитеты «любопытный, своеобычный разряд людей». Самым же «странным» писцом из всех является Бартлби. Данные прилагательные, используемые в качестве характеристики, не являются самодостаточными. Они нуждаются в пояснениях: чем же так любопытны эти писцы, в чем заключается странность Бартлби. Автор, тем самым, создает ощущение таинственности, загадки, которое неотступно преследует читателя на продолжении всего произведения. Таким образом, функция первых двух абзацев – аперитивная (необходимо привлечь читательское внимание). Для этого используются лексические средства, прием ретардации. Пр.: «один непроверенный слух, о котором речь пойдет в своем месте». Также автор не торопится рассказать читателю о главном герое, раскрыть его тайну – сначала он рассказывает о себе, о своем прошлом, потом о других писцах. Тем самым он разжигает читательский аппетит (использование нарративного кода). Нельзя не отметить и то, что автор делает акцент на том, что мы имеем дело с дискурсом реальности, а не с дискурсом вымысла. Для этого он использует хронологический код («за последние тридцать лет»). Также в первом предложении говорит о том, что он «человек уже немолодой», тем самым, подчеркивая свою опытность, возможно, мудрость. Повествователь словно пытается доказать читателю, что он имеет право написать подобное произведение. Возможно, следующее мое наблюдение покажется субъективным, но, на мой взгляд, и в первом абзаце можно говорить о проблеме власти. Стоит обратить внимание на то, как рассказывает повествователь о своей профессии: «по роду занятий ... мне довелось», «я знавал великое множество, как по должности, так и в частной жизни», «на меня была возложена старинная и благородная должность». Складывается впечатление, что человек перестал быть хозяином своей жизни, он находится под властью собственной службы, обязанностей, норм, которые предписывает ему общество. Интересно, что при этом сам человек считает себя «хозяином», ждет от других выполнения его приказаний. Следующая за вступлением автобиография повествователя наталкивает на мысль о его зависимости от общественного мнения. Разве это не является проявлением власти слова? Пр.: «представители моего сословия и вошли в поговорку как люди деятельные и нервозные, а порою даже неуравновешенные...», «Все, кто меня знает, считают меня самым надежным человеком», «Охотно добавлю, что доброе мнение покойного Джона Джейкоба Астора для меня в высшей степени лестно». Подобные проявления зависимости от суждений другого человека можно найти на протяжении всего повествования. Стоит вспомнить лишь эпизод с «кучкой» людей, взволнованно обсуждавших выборы: «Я же, в своей одержимости одной мыслью, вообразил, как видно, что весь Бродвей разделяет мою тревогу и занят тем же вопросом, что и я». Именно рассказчик оказывается в этой повести более всего подвержен влиянию слов других людей. Пр.: «Перепуганный, я отступил перед этим потоком слов и, будь моя воля, заперся бы в своей новой конторе». « - Не моя вина, что вы здесь, Бартлби, - сказал я, уязвленный подозрением, которое прозвучало в его словах» Вдумчивое чтение повести помогает понять, что Бартлби мог бы остаться в конторе несмотря ни на что. Повествователь относился к нему великодушно, он жалел юношу. Но сказалась именно зависимость от мнения других людей, Бартлби не вписывался в рамки, которые для служащих установило общество. Хозяину конторы пришлось бы объяснять каждому посетителю, почему Бартлби нарушает придуманные кем-то нормы, почему он не повинуется повествователю, а он сам не знал ответа на этот вопрос. После рассказа о себе рассказчик описывает внешний вид своей конторы, ее местоположение. И читатель видит крошечное помещение на втором этаже, которое со всех сторон окружают стены. Стены... Символ проявления власти города над человеком. Человек заключен в определенные рамки, город предписывает ему определенную модель поведения, стеной ограничивая его свободу. Здесь мы опять сталкиваемся с культурным кодом – большой город и человек. Эту проблему в своем творчестве рассматривали А. С. Пушкин, Ф.М. Достоевский, Н.В. Гоголь, Н.А. Некрасов и др. Сталкиваясь с описанием других писцов, работающих в конторе, читатель с удивлением обнаруживает, что у них нет имен, у них есть только клички, которые они сами себе и придумали. Индюк и Кусачка, потеряв имена, начинают медленно терять и человеческий облик. Пр.: индюк сравнивается повествователем с лошадью, а звуки, издаваемые Кусачкой, называются «шипением». Главным для них становится работа, в ней они видят смысл жизни. Пр.: Индюк все свои деньги тратит на красные чернила. Бумаги приобрели над людьми свою власть. И, как мне кажется, Кусачка осознает это. Вспомним, как он с шумом и скрежетом возит по полу стол, словно стол – злобное неодушевленное существо. Периодически Кусачку посещает мысль о том, что он словно находится в рабстве, но ничего изменить он уже не может. Владелец же конторы о своих подчиненных рассуждает, лишь оценивая пользу, которую они ему приносят. Словно говорит не о людях, а о вещах. Ничего не меняется в оценке повествователя и когда он описывает Имбирного Пряника. Определяющей чертой человека в описании хозяина конторы являются служебные обязанности, а не душевные качества личности. И вот на пороге конторы появляется Бартлби. Характеристика, которую ему дает рассказчик, отличается от предыдущих характеристик лишь своим объемом. О нем пока ничего не знает ни читатель, ни сам повествователь. Мы знаем лишь то, что он «странный», и это все больше разжигает наше любопытство. Также скупо описывается внешность молодого человека, его «положительность с виду». Тут же повествователь замечает, что Бартлби «безнадежно несчастный». Тем самым он опять привлекает внимание читателя, не указывая причину подобного состояния героя. Вместо этого хозяин конторы мгновенно переходит к интересующим его вопросам «касательно его подготовки», оценивает пользу, которую может принести ему новый сотрудник. Повествователь ввел в произведение главного героя, появления которого с нетерпением ждал читатель, и теперь снова использует прием ретардации – описывая устройство конторы, чтобы заставить читателя подождать еще немного. При чтении описания двух комнат мы в который раз сталкиваемся с описанием замкнутого пространства – стена, два здания, ширмы. Рамки, рамки, рамки... Наконец, мы дошли до того момента в повествовании, когда начинает разворачиваться основная акциональная цепочка произведения. Хозяин конторы приказывает и получает неожиданный отказ. Эта простая последовательность действий с небольшими вариациями в дальнейшем будет повторяться несколько раз. Здесь наступает переломный момент для рассказчика: он вдруг осознает, что власть его слова не распространяется на всех его подчиненных, на тех, кому предписано выполнять его приказы беспрекословно. Стоит обратить внимание на его реакцию: «каково же было мое удивление, вернее, мой ужас...», «Минуту я сидел молча, как громом пораженный», «Я превратился в соляной столб», «горестное недоумение овладело мною». Для него сопротивление закону, общепринятому правилу – нечто совершенно невообразимое. Интересное наблюдение, которое может сделать читатель данной повести: влиятельными становятся слова не того человека, которому право приказывать дано обществом, а того человека, кто сам ощущает свою внутреннюю свободу – Бартлби. Обратите внимание на формулировку его отказа: «Я бы предпочел...». Лексема «предпочесть» предполагает возможность некого выбора, свободу, право на выбор, не так ли? Именно поэтому данные слова Бартлби завораживают, начинают властвовать над людьми. Вспомним, как слово «предпочитать» незаметно для себя стали употреблять и хозяин конторы, и Индюк, и Кусачка. «И я трепетал при мысли, что общение с переписчиком уже успело отразиться на моем рассудке. Не последует ли за этим и более серьезное помрачение ума?» говорит хозяин конторы. Осознание собственного права на выбор отождествляется в его сознании с сумасшествием. В начале эссе говорилось о том, что повествователь использует различные приемы для того, чтоб привлечь внимание читателя и для того чтоб его удержать. Судьба Бартлби, его история окружена неким ореолом таинственности. Интересно, что эта тайна до конца не раскрывается и в конце повести. Говорится лишь о том, что рассказчику известен лишь некий скупой слух, который он и сообщает читателю. Таким образом, нам предлагается самим выбрать: соглашаемся мы с предложенной автором историей или нет. Финал остается открытым. Таким образом, в своем эссе я попыталась ответить на вопрос, как трактуется автором повести проблема власти и слова-как-власти. Проанализировав это произведение, могу сделать вывод, что проблема власти, поставленная в данной повести, включает себя как бы нескольких составляющих: власть города, власть общества, власть слова и власть, как проявление силы, реализация прав, предоставляемых обществом. Список использованной литературы 1. Барт Р. Текстовый анализ одной новеллы Э. По // Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: 1994, стр. 424-461 Маряничева Татьяна 2 курс р/о, 4 англ. группа Что такое филолог? – на пути к профессиональной идентичности Когда в 8 классе я читала рассказ В. Тендрякова «Ночь после выпуска», то даже представить себе не могла, что вскоре сама окажусь на месте главной героини. Тогда благодарственная речь медалистки Юлечки Студенцевой просто запала мне в душу: «Люблю ли я школу? ... Да, люблю! Очень!.. Как волчонок свою нору... И вот нужно вылезать из своей норы. И оказывается — сразу тысячи дорог!.. Тысячи!.. По какой мне идти? Давно задавала себе этот вопрос, но отмахивалась, пряталась от него. Теперь все — прятаться нельзя. Надо идти, а не могу, не знаю... Школа заставляла меня знать все, кроме одного — что мне нравится, что я люблю. Мне что-то нравилось, а что-то не нравилось. А раз не нравится, то и дается трудней, значит, этому ненравящемуся и отдавай больше сил, иначе не получишь пятерку. Школа требовала пятерок, я слушалась и... и не смела сильно любить... Теперь вот оглянулась, и оказалось — ничего не люблю. Ничего, кроме мамы, папы и... школы. И тысячи дорог — и все одинаковы, все безразличны... Не думайте, что я счастливая. Мне страшно. Очень!». И вот пришло время и нам проститься со школой. Когда мои одноклассники еще только получали аттестаты, готовились к вступительным экзаменам, изрядно нервничая, у меня уже был диплом победителя Всероссийской олимпиады по русскому языку, диплом третьей степени. Казалось бы, для меня были открыты двери всех ВУЗов, разве это не счастье?! Вот тогда-то мне и пришлось всерьез задуматься о том, а кто такой этот самый филолог? Хочу ли я получить именно филологическое образование? Да, я всегда любила русский язык и литературу, но люблю ли настолько, чтобы посвятить этому всю мою жизнь? Тогда я и мои родители советовались со многими мудрыми взрослыми «дяденьками» и «тетеньками», ходили к специалисту по профориентации. В основном мы выслушивали лекции о необходимости получения высшего образования как такового. Кто-то говорил, что филологи скоро будут высоко цениться в нашей стране, потому что с каждым годом число грамотных людей все уменьшается. Вежливо кивая в ответ на их слова, я все же не переставала сомневаться, потому что у меня перед глазами был пример филолога – моей мамы, учителя русского языка и литературы обычной средней школы. Я видела стопки тетрадей, которые она каждый вечер приносит домой, а утром относит обратно в школу, видела, как она засыпает над книгами, планами уроков, как она переживает за каждого из своих учеников. Безусловно, это ее выбор. Мама никогда не жалуется. Но хотела ли я повторять ее судьбу? С другой стороны, когда я в 9 классе начала всерьез заниматься русским языком, готовясь к олимпиадам, и постепенно узнавала множество интересных фактов из истории языка, его фразеологии, мне так захотелось этим поделиться и с моими одноклассниками, для которых уроки по этому предмету превратились в бесконечную проверку грамотности и подготовку к ЕГЭ. Мне захотелось доказать и маминым пятиклассникам, что интересно бывает не только на биологии и химии. Русский язык тоже таит в себе множество загадок, разгадывание которых может превратить урок не только в полезное, но и увлекательное занятие. А литература? Как уроки литературы могут сравниваться, например, с математикой?! Ведь литература - это же сама жизнь; чтение и обсуждение произведений – это поиск ответов на самые важные, интересующие подростков вопросы, формирование собственной позиции. Еще мне всегда хотелось организовать в школе что-то вроде кружка, на котором мы бы обсуждали самые интересные вопросы языкознания и литературоведения с теми ребятами, кого это действительно интересует. Я уже даже название придумала: «Юный лингвист». Очень бы хотела готовить учеников к предметным олимпиадам, вместе с ними радоваться их успехам. Разве все это не стоит того, чтобы стать Филологом? Безусловно, филологическое образование невозможно получить за 5 лет, это постоянная работа, постоянный труд, но, главное, сохранить любовь к слову, которая сейчас есть у каждого, кто, так или иначе, имеет отношение к нашему факультету. Будь то первокурсник, аспирант или профессор. Вы только представьте на мгновение: люди читают книги, чтобы получить удовольствие, решить что-то для себя, найти что-то свое, а для нас чтение – это еще и работа. В какой еще профессии мы найдем подобное сочетание приятного с полезным?
