И.И. Дубасов Очерки из истории Тамбовского края. Тамбов 1993 г.

И.И. Дубасов Очерки из истории Тамбовского края. Тамбов 1993 г.
Глава III. Нравственно-бытовые черты Тамбовского края по местным
документам
Дубасов описывает бесчинства тамбовских помещиков первой половины XIX
века и делает следующее заключение: «Все эти мрачные стороны нашего быта
уже прикрыты светлым ореолом 19-го февраля; и как воинские знамёна в
прошлом столетии восстановляли поруганную честь, так и великая
крестьянская реформа незабвенного царя-освободителя примеряет нас с
прошлым».
С. 122
«Наконец в 1870 году один местный землевладелец, имя которого известно
теперь всей России, употребил громадную сумму до 500 000 рублей, на
освоение Тамбовского учительского института и т.о. совершил подвиг
христианской любви по отношению к тому самому народу, трудами котораго
прежние дворяне пользовались даром».
С. 128.
«Мир чиновников в прежние времена был едва ли не сильнее дворянской
корпорации. Это, между прочим, видно из того, по-видимому, мелкого факта,
что первые тамбовские вице-губернаторы Зубов и Ушаков жилит у купца
Расторгуева даром и для топки своих печей разломали хозяйские заборы и
ворота.… Вся русская жизнь текла под чиновничью эгидою, почти
бесконтрольно правившей всем и всеми. Понятно, плохо было жить русскому
человеку при таких условиях. Мы говорим об XVIII столетии и о настоящем
до великих реформ прошлого царствования. То было время, когда вполне
оправдывалась старинная русская пословица: до Бога высоко, а до царя
далеко».
С. 128.
Глава XI. Из школьных воспоминаний.
Отзыв о духовном училище: «Приближалось окончание училищного курса.
Нужно было подвести итоги своим знаниям, полученных в течение
шестилетнего пребывания в училище. Что же мы узнали там? По совести,
говоря, кроме беглого чтения и письма, мы ничему основательно не
выучились. Мы заучили множество латинских и греческих слов, немножко
познакомились с классической этимологией и с катехизисом. Географии и
арифметики вовсе не знали». Столь же категоричные оценки учителей
училища.
С. 367 – 368.
Суждение о семинарских преподавателях. «По поводу семинарских
преподавателей я должен здесь заметить, что их существование в начале 60ых г.г. было жалкое, ненормальное. При всей своей педагогической
неподготовленности все они были люди более или менее развитые,
образованные, с аттестатами духовных академий. Между тем материальная их
обстановка была значительно хуже обстановки среднего губернского
чиновника, например столоначальника, частного пристава, гарнизонного
капитана, станового пристава и подобных людей для которых безусловно
требовалась одна простая грамотность. самый богатый семинарский
профессор Острроумов получал, при двух вспомогательных должностях,
всего около 600 рублей… в семинарии в наше время тепло было служить
только начальствующим лицам, особенно ректору у которого была богатая
казённая квартира, и лошади с хорошими экипажами, и доходный монастырь.
К преподавателям семинарское начальство относилось с полным
высокомерием, забывая своё тождество с ними и по происхождению, и по
воспитанию, и подражая в этом случае епархиальному архиерею».
С. 275.
«К нам приехал из Перми новый инспектор, иеромонах Сергий. Новый
инспектор был человек слабый. Больной и, однако, при нём и не без его
участия совершилась у нас важная реформа – отмена сечения. Отношение
иеромонаха Сергея ко всем ученикам были безукоризненно вежливы; это не
могло не повлиять и на старших учеников, и таким образом новый инспектор
внёс в нашу внутреннюю жизнь иное, более гуманное направление».
С. 277.
«Со времён Геннадия в нашей семинарии стали укоренятся лучшие
нравственные порядки. Подражая ректору и преподаватели стали допускать
нас к себе и беседовать снами, когда о предметах научных, когда просто о
житейских делах. С этого времени чтение журналов нам не только не
возбранялось, но даже сильно поощрялась».
С. 282.
«Между тем вне семинарии совершались великие дела. Всюду замечалось
сильнейшее общественное и литературное движение. Всюду изобличались
злоупотребления, высказывались новые принципы жизни смело и
откровенно. Это было время, когда почти вся грамотная Россия точно чудом
каким, вдруг молодела, оживилась разными планами и надеждами,
основательными и неосновательными, разумными и неразумными, но во
всяком случае честными без эгоистичных задних мыслей… И как не далеко
стояла наша семинария от течения общественной жизни, всё таки и в нашу
обездоленную и захолустную школу стали врываться, как светлые лучи
солнечные, новые идеи. Конечно, весь смысл нового литературного
движения нам был не доступен, и это было отчасти хорошо, но для нас важно
было уже и то, что в среде нашей произошло значительное умственное
оживление. Мы с увлечением придавались чтению журналов. Для нас
составлена и открыта была ученическая библиотека. К нам начали запросто
заходить некоторые преподаватели и читать с нами образцовых авторов:
Гоголя, Пушкина, Гончарова, Тургенева и многих других. Наконец в нашей
среде возникла довольно оригинальная и наивная мысль об основании
еженедельного ученического рукописного журнала под названием
«Семинарский Листок». Редактором листка был пишущий эти строки.
«Семинарский Листок» просуществовал всего месяца два. Содержание его,
понимаемое в обоих смыслах: финансовом и литературном, было, конечно,
очень бедное, хотя от сотрудников и читателей не было отбою; в особенности
много оказалось у нас таких писателей, которые лезли в редакцию со
статьями политико-философского направления и стремились к нравственобытавому улучшению Отечества во всех отношениях. В наше журнале, между
прочим, был отдел внутреннего обозрения. В этом отделе, избравшем,
собственно, нашу семинарскую жизнь время от времени стали появляться
такие заметки, которые дошли до начальства и не понравились ему как по
наивному либеральному направлению, так ещё более по тому, что литература
стала у нас развиваться за счёт классных занятий. На этом основании журнал
наш, без всяких предварительных предостережений, был прекращён. При
этом, считаю нужным заметить, что карательных мер против нас не было
употреблено. Даже сам ответственный редактор поплатился только тем, что
несколько дней провёл в страхе, как бы о. ректор Геннадий публично не
поставил его на колени…»