ПТСР и некоторые базовые убеждения человека
advertisement
Реадаптация личности при посттравматическом стрессе. Посттравматическое стрессовое расстройство. Клиническая типология и классификация посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), связанного с последствиями тяжелой психической травмы, продолжают уточняться. В эту группу расстройств отнесены затяжные патологические состояния у военнослужащих, ветеранов войны, бывших депортированных и экс-военнопленных после кратковременного или длительного экстремального воздействия. В качестве важных характеристик тяжелого психотравмирующего фактора обозначены неожиданность, стремительный темп развития катастрофического события и длительность воздействия, а также повторяемость в течение жизни. Помимо тяжести стрессорного фактора важную роль играет уязвимость индивидуума к ПТСР, о которой свидетельствуют не только особенности преморбида (незрелость, астенические черты, гиперсенситивность, зависимость, склонность к чрезмерному контролю, направленному на подавление нежелательной эмоции), но также склонность к виктимизации (тенденции оказываться в роли жертвы при аналогичных ситуациях) или черты травматофилии (удерживание травматического опыта). В последнее время все большее значение придается психологическим аспектам стресса, в частности жизненной значимости события, включая отношение личности к угрожающей ситуации с учетом моральных ценностей, религиозного и идеологического мировоззрения. Предрасполагающим фактором может стать физиологическое состояние в момент получения травмы, особенно соматическое истощение на фоне нарушения стереотипа сна и приема пищи. 1. История развития взглядов на проблему ПТСР. Период активного изучение посттравматического стресса насчитывает несколько десятилетий, однако информация о переживаниях людей подвергшихся воздействию стрессогенных факторов, фиксируется на протяжении столетий. На сегодняшний день можно выделить следующие 2 группы травматических ситуаций: 1) стихийные (смерч, ураган) и антропогенные (техногенные аварии) катастрофы; 2) преступления и сексуальные насилия; 3) военные действия и ситуации связанные с ними (плен, пытки, террористические акты); 4) заболевания связанные с угрозой жизни. Научные данные свидетельствуют о том, что картина переживания ПТСР во всех представленных группах в целом схожа. Хотя и существуют определенные различия, обусловленные типом стрессора. Первые исследовательские работы, в Соединенных Штатах Америки, направленные на изучение особенностей переживания военного стресса восходят к временам гражданской войны в США. В России психологическими проблемами участников Первой мировой и Гражданской войн занимались С.Крайц, П.Ганушкин, Ф.Зарубин, И.Бехтерев. После Второй Мировой войны - В.Гиляровский, Е.Краснушкин. Изучением психологических проблем лиц переживших не военный стресс, занимались Брусиловский Л.Я., Бруханский Н.П., Сегалов Т.Е. У разных авторов военный невроз называется по разному: солдатское сердце, тревожный невроз, синдром Да Коста, тревожное сердце. Так, например, в 1889 г. Х. Опенгейм ввел термин "травматический невроз", для диагностики психических расстройств у участников боевых действий, причины которых он усматривал в органических нарушениях головного мозга, вызванных как физическими, так и психологическими факторами. Вплоть до Первой мировой войны считалось, что этот клинический синдром связан с военным долгом. Считалось, что подобное расстройство просто проявление плохой дисциплины и трусости. Во время первой мировой воины считалось, что высокое давление воздуха вследствие взрывов бомб является причиной актуальных физиологических повреждений, которые приводят к возникновению ряда симптомов, которые часто называются "контузией". К концу войны, в своей работе Майерс, определил отличия между неврологическим "снарядным расстрройством шоком". Контузия, "контузия от рассматривалась разрыва им снаряда" как и результат 3 физической травмы, тогда как "снарядный шок" рассматривался как психическое состояние, вызванное сильным стрессом. Майерс подчеркивал сходство между военными неврозами и истерией и считал эмоциональный фактор ведущим в объяснении происхождения военного невроза. Следует отметить, что в ранних работах, посвященных проблеме военного стресса, подчеркивается его хроническая причина, и постепенное ухудшение, обусловленное его более тяжелыми формами. У исследуемых ветеранов (Первой мировой войны) отмечалось сильное сердцебиение и другие признаки физиологической реактивности, когда те попадали под бомбовый удар, что иногда вызывало сильнейший дистресс. В исследовании ветеранов, страдающих от синдрома "тревожное сердце", Мейкифтс и Вилсон измерили частоту сердечных сокращений (ЧСС) и частоту дыхания до и после предъявления испытуемым стимула в виде стрельбы из незаряженного пистолета и яркого пламени. Стимулы были специально подобраны, так чтобы они походили на взрывы и вспышки во время бомбардировок. Ветераны с синдромом "тревожное сердце", которые были неспособны, вернуться к выполнению своих обязанностей, демонстрировали увеличение частоты сердечных сокращений, при предъявлении стимула, по сравнению с ветеранами, которые были способны вернуться к выполнению своих обязанностей. Прасиер и Вилсон (1918) также обнаружили, увеличение частоты сердечных сокращений у ветеранов с синдромом "тревожное сердце", по сравнению с контрольной группой, они предположили, что их симпатическая нервная система была более восприимчива к возбуждению. Опенгеймер и Ротшильд (1918) считали некоторый процент ветеранов от общего числа страдающих синдромом "тревожное сердце", страдали от его симптомов намного раньше поступления на военную службу. Абрахам Кардинер в 1940 гг. проводит исследование на ветеранах Первой Мировой войны и определяет, что военный стресс это физионевроз. Он указывает на то, что физионевроз включает как физиологическое, так и психологическое расстройство, со своей уникальной патофизиологией 4 [64,70]. Кардинер одним из первых выявил диссоциативные эпизоды, ныне называемые "флеш-беки", и названые им "комплексом эпилептических симптомов" (epileptic symptom complex), Кардинер предполагал, что эти "диссоциативные эпизоды" являются причиной некоторых функциональных расстройств мозга. Он выделил ряд симптомов присущих этому расстройству: (1) возбудимость и раздражительность; (2) фиксация на обстоятельствах травмирующего события; (3) уход от реальности. Следом за Кардинером, Кохен с соавторами исследуют нейроциркуляторную астению (НЦА) на клинической популяции состоящей в основном из ветеранов сражений. Они показали, что ветераны с НЦА характеризуются рядом особенностей, что очень легко определить, если попросить их выполнить однообразные физические действия. Было выявлено: (А) пациенты с НЦА не могут работать столько же, сколько и контрольная группа; (В) у них снижена эффективность вентиляции легких; (С) имели признаки метаболических дефектов; (D) имели учащенный пульс во время работы; (Е) показывают "ненормальные" реакции на болезненные стимулы. Кохэн с соавторами отмечали, что большинство их испытуемых имели хорошее здоровье до начала НЦА, кроме того, они отмечали, что большинство их пациентов "винили армию в их трудностях" и что "большой процент испытуемых отмечали пережитый ими ужас во время сражения". В1945 г. Гринкер и Шпигель перечислили совокупность симптомов, которые они обозначили как "военный невроз". К этим симптомам относились: агрессивность, проблемы с памятью, утомляемость, низкая концентрация внимания, депрессия, фобии, ночные кошмары, подозрительность, алкоголизм и гиперактивация симпатический нервной системы. Первые систематические работы, направленные на изучение военного стресса, пытались определить его биологическую природу и в ней видели его причину. В настоящее время интерес к пониманию биологической природы военного стресса, не только не ослабевает, но и усиливается. Так, современные концепции ПТСР предполагают, что среди всех факторов риска 5 развития ПТСР биологические и генетические факторы обладают наибольшим "весом". Более чем полувековая работа ученых, направленная на изучения особенностей переживания травматических ситуаций, не прошла даром. Анализ накопленных данных по проблеме стресса, позволил в 1952 году опубликовать первое издание "Диагностического и статистического руководства психических расстройств" куда вошла категория с первичными стрессовыми реакциями, характеризуемая тем, что человек подвергся экстремальному эмоциональному и физическому стрессу, такому, например, как война. Из DSM-II удаляется данная категория и стресс, связанный с войной, представляется теперь в контексте адаптивных реакций жертвы. Во время Вьетнамской войны было обнаружено, что особенности, наблюдаемые у участников боевых действий, которые не могли эффективно выполнять свой долг, редко походят на ту первую классическую картину характерную для синдрома военной усталости. Тогда Кормос (1978) сгруппировал все симптомы, которые наблюдались у участников боевых действий, в одну категорию, которую он определил как: острые военные реакции. Примерно в тот же период идет интенсивное изучение особенностей переживания людьми травматических ситуаций, не связанных с войной (крушение поездов, самолетов, терроризм, автокатастрофы, насилие, сексуальное насилие и т.д.), наблюдаемая картина была практически полностью схожа с той, которая наблюдалась у ветеранов войн. В 1980г. было опубликовано DSM-III, а в 1986 было опубликовано DSM-III-R с минимальными изменениями. В 1994 г. в свет вышло новое "Диагностическое и статистическое руководство психических расстройств" четвертого издания DSM-IV, куда вошло современное клиническое определение ПТСР, с внесенными изменениями. В России история изучения посттравматического стрессового расстройства 6 как такового, насчитывает не более пятнадцати лет, и начало активного изучения проблемы переустройства ПТСР общества. совпадает В начале с 90-х периодом радикального открывается Лаборатория посттравматического стресса и психотерапии при Институте психологии РАН под руководством Тарабриной Н.В., создается лаборатория при академии управления МВД, руководитель Котенев И.О. В 1991 году в Москве было создано "Психологическое общество травматического стресса", поставившее перед собой задачу объединить специалистов России и стран СНГ в области травматического стресса. Примерно в тоже время начинаются исследования ПТСР при главном управлении воспитательной работы вооруженных сил РФ. 2. ПТСР и некоторые базовые убеждения человека. По представлению ряда авторов, базисным конфликтом человека можно считать экзистенциальный индивидуума с конфликт основными “обусловленный конечными факторами, конфронтацией являющимися неотъемлемой составляющей бытия человека в мире”. Ялом выделяет четыре таких фактора: смерть, свобода, изоляция и бессмысленность. Правомерно выделение пятой составляющей – неопределенности, вытекающей из вероятностного характера всего происходящего. Неопределенность является одним из наиболее тягостных переживаний человека. Значительная часть интеллектуальной деятельности индивида, связанная с формированием представления о мире и о себе направлена именно на преодоление этой неопределенности, возможностью поиск событий закономерностей, с малыми путем вероятностями, пренебрежения или просто нежелательных. По мнению Келли, процесс мышления человека протекает на основании формирования полярных утверждений, конструктов. Формирование представлений о мире и о себе также можно представить как протекающее с помощью этих конструктов. Вот некоторые из них: 1) 7 смертность – бессмертие; 2) закономерность – случайность; 3) зависимость – независимость; 5) чувство общности с другими – одиночество; 6) осмысленность – бессмысленность; беспомощность – всемогущество; 7) 9) безопасность полноценность – - угроза; 8) ущербность. Стремление избегать неопределенности приводит к выбору по принципу “или – или”, а стремление компенсировать тревогу, вызванную базисным конфликтом, и “принцип удовольствия” определяет выбор той или иной полярности. Практика показывает, что мы, зачастую, в той или иной мере, предпочитаем считать себя скорее бессмертными, чем смертными, предпочитаем верить в закономерность и осмысленность происходящего, стараемся сделать нашу картину мира более безопасной, определенной, ведем себя так, как будто считаем себя всемогущими или верим во всемогущество кого-то или чего-то, определяющего наше существование (родители, общество, бог и т.п.). Травматическое стрессовое событие и то, что за ним следует, представляют собой опыт острого и внезапного столкновения наших убеждений с реальностью. Исходя из этого, наиболее психологически значимыми характеристиками травматического стрессового события являются: 1) противоречие базисным убеждениям человека, связанным с его личностью, пересмотр которых воспринимается как угроза существованию; 2) неожиданность (как объективная, так и субъективная, когда человек в силу отрицания не допускал возможности события); 3) непоправимость происшедшего. Существенную составляющую травмы помимо самого события представляет собой постстрессовое окружение. Отношение к смерти и страданиям в современном мире характеризуется следующими моментами: 1) тенденцией к избеганию, отношению к ним, как к чему-то не имеющему отношения к жизни большинства людей; 2) одиночество в их переживании, отсутствие поддержки в культуре, обществе и непосредственном окружении. Все это, 8 как правило, усугубляет течение ПТСР и реакции горя, затрудняет переработку травматического события. В остром периоде травма приводит к переживанию краха системы ценностей, убеждений, представлений о мире и о себе (идентичности), которое при отсутствии компенсации может привести к суициду. Стремление компенсировать этот крах реализуется в виде следующих тенденций: 1) попытка сохранения прежней системы ценностей и убеждений; 2) пересмотр и создание новой, более гибкой и жизнеспособной системы. Симптомы ПТСР: вторжение травмы (воспоминания, сновидения, другие формы репереживания) и избегание, в этом плане, представляют собой отражение этих тенденций. Прежде всего, - в виде попыток проработки случившегося и включения его в систему мира данного человека, и отрицания – исключения события из этой системы. В динамике процесса переработки травмы могут быть выделены следующие этапы: 1) отрицание; 2) переосмысление; 3) принятие. Полное или частичное отрицание является первой реакцией, возникающей на событие. Отрицание может быть промежуточным этапом, если в дальнейшем у человека оказывается достаточно сил, чтобы переработать произошедшее, либо может стать окончательным исходом, предохраняющим систему убеждений от пересмотра. Примером крайней формы отрицания является полная психогенная амнезия. Однако чаще возможны варианты с частичной амнезией события, или отрицание некоторых выводов, проистекающих из события с последующей трансформацией. Например, отрицание собственной роли в событии приводит к обвинению других людей или сил, отрицание смертности – к формированию защитных мифов о бессмертии, защита от пересмотра идеи о собственном всемогуществе – к переживаниям вины за происшедшее. Хронизация постстрессовых нарушений при преобладании отрицания характеризуется выраженным эмоциональным напряжением, которое трансформируется в невротические и психосоматические симптомы, а также может быть основой для формирования алкогольной и 9 наркотической зависимости. Клинически эти состояния уже не укладываются в картину ПТСР или реакции горя, хотя рядом авторов и предлагается для обозначения этих состояний термины “маскированное ПСТР” или “скрытое ПТСР”. При коррекции этих состояний следует быть готовыми к возможности рецидива репереживания. Более того, часто эффективная терапия невозможна без осознания связи имеющихся нарушений с травматическим стрессовым событием. Переосмысление репереживания события травмы. является Однако одной симптомы из основных репереживания причин являются результирующей множества факторов, в т.ч. и отрицания. При преобладании отрицания воспоминания о событии носят навязчивый характер и сопровождаются выраженным избеганием. Оптимальной тактикой в этом случае наблюдениям является использование различных вариантов техник десенсибилизации из арсеналов когнитивно-поведенческой психотерапии и НЛП. При преобладании репереживание стремления носит более к пересмотру осознанный системы характер, сопровождаются поиском ответов на вопросы. и убеждений, воспоминания Выделяются следующие основные вопросы: “Что случилось со мной? Как это случилось? Почему именно я? Почему я поступал именно так? Что я буду делать, если что-либо подобное повторится?”, и их проработка является основой психотерапевтического процесса. Работая с пациентом с помощью техники “сократического диалога”, из арсенала когнитивно-поведенческой психотерапии были использованы некоторые другие вопросы с определенной последовательностью. Первый шаг: Что означает признание факта того, что это произошло? Ответы на этот вопрос могут прояснить угрозу убеждениям в собственном бессмертии, всемогуществе, осмысленности существования. 10 Второй шаг: Действительно ли я не хотел, чтобы это произошло (выявление неосознанного желания)? Чего я хотел, когда хотел, чтобы это произошло (выявление намерения, стоящего за желанием)? Что означает то, что я этого хотел (выявление возможной генерализации с переходом с уровня действий на уровень идентичности)? Имело ли мое желание силу, достаточную для того, чтобы вызвать то, что произошло? Произошло бы это, даже если бы я этого не хотел (выявление убеждения во всемогуществе)? Третий шаг: Что означает то, что это произошло, несмотря на то, что я этого не хотел? Здесь мы продолжаем работать с осью “беспомощностьвсемогущество”, касающимся а, кроме того, переходим окружающего мира, его к другим безопасности, убеждениям, справедливости, осмысленности. Четвертый шаг: Зачем я вспоминаю об этом сейчас? Не всегда существование симптомов репереживания обусловливается только необходимостью интеграции травмирующего события. Часто, особенно при хронизации процесса, репереживание поддерживается получением “вторичной выгоды”. Примером этого может быть описанный в начале века, так называемый, “рентный невроз”. Часто, если травма носит семейный характер, то есть затрагивает всех членов семьи идентифицированного пациента, такой вариант может быть интерпретирован с позиции системного подхода, как попытка помочь другим членам семьи избежать репереживания. Стремление снизить уровень эмоционального дискомфорта в результате репереживания часто приводит к употреблению алкоголя, транквилизаторов или даже наркотиков с последующим формированием зависимости, при которой репереживание в свою очередь начинает играть роль оправдания. По сути дела, данная тенденция может быть рассмотрена как процесс формирования новой идентичности – идентичности “травмированного”. При этом возможны, как поиск сочувствия и поддержки в окружающих, так и наоборот отказ от этого и стремление остаться “в гордом одиночестве”. 11 Прояснение “вторичной выгоды” в свою очередь позволяет далее анализировать возможности ее получения другими путями. На этом этапе, как правило, также приходится обращаться к престрессовым установкам личности и причинам их формирования. Таким образом, подход к лечению ПТСР и реакции горя с использованием анализа базовых убеждений клиента о мире и о себе, и учета экзистенциального характера конфликта, вызванного травмой, позволяет расширить понимание происходящего и достигнуть большего терапевтического эффекта, в том числе, при тяжелых, затяжных вариантах течения. 3. Примеры корректирующих сессий (НЛП) Здесь я хочу привести три примера корректирующих сессий моих учителей НЛП Надежды и Владимира Владиславовых. Считаю, что их опыт и работа достойны внимания и уважения. А. Солдаты, которые не представляют себе свое возвращение домой и не планируют будущего после демобилизации, находятся в группе риска. У некоторых из них возникает ощущение, что все происходящее — сон, но проснуться никак не получается. Или прошлое воспринимается как сон, а настоящее — как некая замкнутая в себе реальность без предыстории и продолжения. Безвременье. Психологу нужно помочь им восстановить связь с собой прошлым и собой будущим, ввести нынешнее существование в контекст всей остальной жизни, как период, закономерно вытекающий из предыдущего и естественным образом переходящий в новый, мирный этап после возвращения с войны. Иначе «разрыв» целостности жизненного пути бессознательный защитный и в целом, полезный механизм — обязательно окажется тормозом, когда потребуется быстрая ориентация в критической ситуации, адекватная реакция и даже, возможно, нечеловеческие усилия, чтобы выстоять. Вот почему военным психологам полезно знать техники работы на «линии времени». Одна из них — «Четко сформированный 12 результат». Для солдата надо простроить по всем модальностям и с максимальным количеством деталей его будущее после возвращения домой, сам светлый момент возвращения, разные эпизоды на пути к окончанию службы со всеми специфическими их атрибутами - кожаным ремнем, дембельским альбомом и т.п. Думается, это самая действенная техника работы с будущим. А что же с прошлым? Случается, наша память хранит и совсем некстати извлекает из своих кладовых не самый ресурсный опыт: «Вспоминать не хочется!» Недавняя психическая травма способна заслонить собой всю остальную жизнь — и вчерашнюю, и сегодняшнюю, и завтрашнюю. Или другое: пребывание в экстремальных, фронтовых условиях уже само по себе может разбередить застарелую психическую травму. Собственно, для чего человек вновь и вновь возвращается мыслями в травмирующую его ситуацию и вновь и вновь ее переживает? Дело в том, что это - метафорическая попытка что-то исправить, изменить в своем прошлом, возможно, повести себя там как-то по-другому. Но лишь только актуализируется тяжелый опыт - человека опять захлестывают прежние, парализующие аффекты, перед которыми он вновь оказывается бессилен. И травмирующий опыт проживается вновь… Заколдованный круг. …Александр лежал у края поля. После внезапного взрыва сознание медленно возвращалось, но пошевелиться он еще не мог. Все ближе и ближе в темноте раздавался топот ног нескольких боевиков. Искали его. Он вдавился в землю, что было сил. Но тут откуда-то возник рев прорвавшегося танка, и преследователи бросились в ту сторону. Уходящий звук мотора, стрельба, сполохи огня... Вскоре офицера накрыла тишина. И бессилие было в этой тишине. И смертельный ужас. Такая картина вставала перед его глазами всякий раз, когда он вспоминал тот бой, где был контужен и чудом не попал в плен. И всякий раз он переживал все заново. Воспоминания мучили редко плохо было то, что приходили они вдруг, неожиданно, когда Александр меньше всего был к этому готов. И он цепенел. И опять вжимался в межу, боясь не то, что застонать, - задышать. Столбняк отпускал только через 13 несколько минут. Но в такие минуты он не жил. Для этой тупиковой ситуации Владимир Владиславов выбрал технику НЛП «Выход в третью позицию». Техника достаточно простая. Помочь клиенту увидеть себя в болезненной ситуации со стороны, глазами стороннего наблюдателя. Попросить описать, что там видит и слышит "тот Саша" и мысленно послать ему в подарок такие качества, что позволят ему чувствовать себя в прошлом если не комфортно, то хотя бы нормально. - Что ты сейчас видишь? — спросил терапевт, как только они послали «подарки». - Как там Саша? - А его уже нет. Уполз. Я ведь добрался тогда до своих... Вот так. В бессознательном опыте офицера есть все - и как он лежит в ожидании мучительной смерти, и как, собрав в кулак последние силы, все-таки вырывается из ее лап. Но вспоминается, как правило, только самое ужасное. И мешает жить. Теперь же в Сашиной памяти встает спасение, его победа, наполненная силой и верой. И жить помогает. Одного только восстановления целостности восприятия жизни в этом случае оказалось бы мало и даже — опасно. Была необходима психическая интервенция с целью изменить личностную историю клиента. Именно — изменить, перемоделировать, а не крушить безоглядно какой бы то ни было опыт без учета его важной и ценной для психики функции. Б. «Работа со смертью». Чувство вины, которое возникает у оставшегося в живых, - особенно, если это старший по званию или должности, и казнит себя за гибель того, за кого считал себя в ответе. …У боевого офицера и начинающего психолога Константина два года назад погиб лучший друг Павел. За несколько месяцев до смерти тот был ранен и отправлен в госпиталь на лечение. Павел быстро встал на ноги и вернул былую физическую форму, но у него возник страх. После ранения ему 14 предлагали остаться служить в родном городе, но он не мог смириться с тем, что друзья остались в Чечне рисковать жизнью, а его там нет. Павел принял решение вернуться в часть, никому не рассказав о своем состоянии кроме лучшего друга Константина. И в первый же день после возвращения он настоял на том, чтобы участвовать наравне со всеми в разведке боем, и погиб. Константин боялся брать друга на операцию, которой он руководил. Но Павел спросил: «Ты что, мне больше не веришь?» «Верю»,- ответил он. Павлу было жизненно важно доказать себе и другим, что он победил свой страх. Ему было жизненно важно показать друзьям, что он такой же, как и раньше, и на него можно положиться. Когда разведчики подходили к месту, Константин заметил, что движения у друга странные, пригибаться он забывает... Что делать? Возвращаться поздно. Приставил к нему бойца, чтобы тот следил за Павлом и сам пригибал его. Отряд нарвался на засаду. Многие погибли. Павел погиб первым. Нескольким бойцам, в том числе и Косте, чудом удалось вырваться. Глубокое и застарелое чувство вины. Терапевт и клиент просто разговаривают. Константин - скромный и молчаливый человек, поэтому это нельзя назвать разговором, хотя у них и был диалог. Терапевт задавал вопросы, а клиент отвечал. В данном случае сложно сказать, в какой технике велась работа. Рефрейминг? Да. Но этого мало, хотя терапия базировалась на нем. Общение шло на «понятийном» уровне мастерской Ф. Е. Василюка и заключалось, скорее, во всестороннем, объемном анализе ситуации, вычленении из нее того смысла, который был тогда полезнее для человека, оставшегося в живых, когда его друг погиб. Кстати, Павел иногда ему снился и говорил: «Да брось ты, Костик! Ты тут не при чем». Но после таких снов на душе становилось только тягостнее. Приведу в укороченном варианте сессию с Костей, длившуюся около часа. Сокращены только те моменты, когда он рассказывал о своем друге. Т. —Если я правильно понимаю, Павел, как и ты, был офицером с большим военным опытом. 15 К. — Да. Т. — А скажи, когда в часть возвращается человек примерно в таком состоянии, в каком вернулся Паша, есть ли у него шанс прийти в норму, если он не участвует в боевых заданиях, а просто слушает рассказы своих товарищей, возвращающихся с передовой? Есть ли у него шанс перестать бояться таким образом? К. — Нет. Т. — Как опытный военный Павел это понимал? К. — Да, конечно. Т. — Так значит, ты все равно не помог бы ему прийти в норму, даже если бы не взял его с вами в тот раз? К. — Нет. Т. — У людей в таком состоянии обычно сколько еще боев? Один, два? К. — Не больше. Убьют. Т. —Значит, если бы Паша не пошел тогда в разведку, ему осталось бы жить максимум один-два боя? К. — Да, наверное… Т. — А если бы он сумел уже в тот раз справиться со своим состоянием, то стал бы сразу гораздо более жизнеспособным? К. — Да. Т. — Значит ли это, что единственным для него шансом снова встать в строй было включиться в вашу жизнь сразу же, с первого раза? К. — Да. Т. — Как опытный военный он это понимал? К. — Да. Т. — Если бы ты все же запретил ему идти на задание, помогло бы или помешало ему это справиться со своим состоянием в следующем бою? К. — Конечно, помешало бы. Т. — Похоже, ты сделал единственно возможный выбор, чтобы дать ему шанс преодолеть свой страх? 16 К. — Да… Т. — Значит, ты дал ему единственную возможность остаться в живых? К. — Да... Долгая пауза. Т. — Если я правильно понимаю, уберечь его от будущих заданий ты бы уже не смог? К. — Нет, не смог бы. Т. — Я предполагаю, что единственный способ, которым ты мог оставить его тогда в живых, - это написать рапорт, что твой друг Павел психически нестабилен, и что его пора удалять из зоны боевых действий. К. — Да… Только так. Т. — Теперь поменяйся на секунду с ним местами. Ты возвращаешься вопреки всему на передовую, чтобы быть рядом со своими товарищами и разделить с ними опасность. А твой лучший друг Костя, с которым ты до этого побывал в самых разных ситуациях, с которым вы вместе столько прошли, не верит тебе и пишет рапорт о твоей непригодности к службе… К. (резкий выдох, покраснение, напряжение мышц) Т. — Что бы ты, как Павел, сделал после этого? К. —Застрелился. Т. — Можно было бы уберечь его после такого удара от тебя? К. — Нет. Т. — Опять получается, как не крути, что ты своим согласием на его участие в той операции дал ему единственный шанс выжить. К. — Да… Т. — Скажи, Костя, для Павла были важны понятия долга и чести? К. — Да. Т. — Кто-нибудь, кроме тебя, знал, что он боялся? К. — Нет. Т. — И ты, конечно, никогда и никому об этом не скажешь? К. — Нет. 17 Т. — А если бы ты все же запретил ему идти в ту разведку, могло бы появиться у сослуживцев сомнение в том, что он в порядке? К. — Однозначно появилось бы. Т. — Если бы ты все же оставил его в тот раз, а взял бы на следующее задание, - и он, как ты понимаешь, был бы неадекватен, но, предположим, чудом остался жив,- полагались бы на него товарищи так, как и прежде? К. — Нет. Т. — Как я понимаю, пошли бы за спиной разговоры, что Павел не в себе, что ему надо домой… Узнав об этом, он, скорее всего, поступил бы так, как ты мне уже сказал. Или погиб в следующем бою, но о нем бы все равно говорили, что в последнее время у Паши что-то были проблемы… К. (кивает) Т. — А, пойдя с вами в тот бой, когда никто, кроме тебя, не знал о его страхе, он полностью сохранил в глазах друзей свою репутацию и честь? К. — Да. Т. — И не только в глазах других, Костя. За несколько часов до своей гибели Паша понял, что ты в него по-прежнему веришь. И это тоже было его победой в собственных глазах. К. — Да. Т. — Ты сделал все для того, чтобы он выжил, ты сделал все, чтобы не пострадала его честь и он чувствовал себя победителем. И это мог сделать для него только ты, его лучший друг, потому что ты любил и чувствовал его, как никто другой. И ты не побоялся поставить себя под удар, понимая, что в случае, если с ним что-то случится, вся боль и ответственность падут на тебя. Ты помог ему ценой собственных страданий в течение двух лет. К. — (кивает). Т. — Ты лучше меня знаешь, как сильна твоя боль… Сколько же в ней энергии! У него есть семья, дети?… Дальше плавно меняется тема разговора: как часто Константин будет видеть детей погибшего друга, что будет рассказывать им об их отце, как важно им осознавать, что они — дети героя, 18 как необходимо ставить сыну Павла в пример отца… Собственно, это уже переформирование боли в созидающую силу, помогающую быть нужным и полезным живым людям, являющим собой как бы продолжение ушедшего… В этой работе структурно можно различить три «витка». Первый из них: выявление в трагическом событии иного смысла на уровне поведения и способностей, второй «виток» — на уровне ценностей дружбы, и третий - на уровне ценностей долга и чести. Важно, чтобы этот новый, обретенный в общении с психологом смысл был не разрушительным, а творческим, побуждал к адекватным реакциям и благородным поступкам. В. «Известно, что, работая с травмированным ребенком (здесь речь идет о работе с детьми в Чечне во время боевых действий от лица Тренера РНО НЛП Надежды Вадиславовой), необходимо также поработать с его мамой, если она есть. Встречались села, которые были задеты бомбежками только краешком, и человеческих жертв там не было. Но ребенок из такого села мог оказаться более травмированным, чем беспризорник (приходилось работать и в детских домах), ставший непосредственным участником драматических событий и видевший изуродованные трупы. Почему? Потому что мама привыкла рвать на себе волосы и голосить. И противоположный пример: женщина вывела двоих малолетних детей из-под обстрела спокойно и поделовому. Малыши после этого были абсолютно уравновешены. То, что творилось тогда вокруг них, они восприняли скорее как интересное приключение, лично им ничем не угрожавшее. То есть восприятие ребенком событий почти полностью идет через призму поведения матери. Психолог и клиент находятся в таком же тончайшем раппорте. Клиент невольно начинает воспринимать события через призму невербального отношения к ним психолога. И чем тот спокойнее (а его спокойствие, безусловно, должно опираться на его личную веру), чем глубже он верит, что все есть и будет хорошо, тем больше у него шансов оказать клиенту эффективную помощь. Иногда случалось работать с совсем маленькими детишками, лет четырех, которые к тому же почти не понимали русского языка. С ними приходилось, 19 идя от калибровки, пользоваться ресурсами, находящимися непосредственно вокруг: «А ну-ка, посмотри в окошечко, видишь, какое ласковое доброе солнышко, а? (дальше шепотом) Как хорошо…» — Оп! заякорили состояние. «А откуда тебе бывает страшно? (откалибровали направление взгляда) Ах, вот откуда! Давай мы это отодвинем подальше-подальше- подальше…(помогаем руками). А теперь берем из окна солнышко (делаем хватательные движения пальцами) и отправляем его туда, где было страшно. Вот так…так…». И по невербальным признакам видно, какие с ребеночком идут изменения. Даже практически без языка можно работать, применяя совершенно элементарные техники. У детей часто травматическое событие закодировано в аудиальной системе. Тогда эффективен аудиальный «взмах». Например, девочку восьми лет постоянно преследует звук самолета. Взрослые - родители и врачи - уже успели изрядно намучать ее, убеждая, что все это ей кажется, но для девочки это реальность. Она плачет: «Получается, я сумасшедшая, раз мне все это кажется?» Понятно, что здесь первым делом надо ребенка успокоить, сказав: «Конечно, это тебе не кажется. Просто твои ушки стали гораздо лучше слышать и теперь улавливают звук, который гдето очень-очень далеко. Поблагодари же скорее за это свои ушки». Девочка сразу же успокаивается, значит 80% работы уже сделано: контакт с симптомом найден. А дальше ей говоришь: «Ведь у тебя есть любимая мелодия, правда? Давай-ка ее послушаем». Она начинает слушать и говорит: «Звук самолета все равно есть». «Конечно, есть. Поблагодари его за то, что он есть, мы с ним еще обязательно пообщаемся, а сейчас попроси его подождать только одну секундочку, а потом пусть опять возвращается». По калибровке отслеживаем ту секундочку, когда девочка слышит только мелодию и мгновенно ловим этот момент на якорь. -Ой, не слышу самолета… -Конечно, не слышишь. А сейчас — слышишь (отпускаю якорь). -Слышу… -А сейчас — опять не слышишь (возобновляю якорь). 20 -Не слышу… -А теперь — опять слышишь, а теперь — опять не слышишь, а теперь…и т.д. Якорь то отпускается, то возобновляется, и девочка, соответственно, то слышит звук, то не слышит. Она вдруг понимает, что с этим звуком можно играть, он ей уже не страшен, он стал партнером по игре, девочка смеется. Дальше ей говорим: «А теперь мы познакомим твою любимую мелодию с этим звуком. Сейчас, пока я тебе объясняю, ничего не делай, но как только я скажу «раз-два-ТРИ!» - мелодия станет громкой-громкой и полетит туда, к тому звуку, обнимет его, закроет, познакомится с ним». Делаем это. На счет «три» я, естественно, возобновляю якорь. - Ну-ка, вернись сюда. Как там поживает наш звук? Послушай-ка его. - Он что-то далеко, и его плохо слышно. - Да что ты говоришь! А ну-ка, давай его тогда догоним и еще раз обнимем. Раз-два-ТРИ —полетели!.. Ну, как он? - А его нет… - Нет? Значит, он отправился куда-то путешествовать далеко-далеко. Давай пожелаем ему счастливого пути… Мы не ссоримся с симптомом, мы с ним обращаемся очень нежно и ласково, мы его приручаем, а затем с ним работаем. В конце необходима экологическая проверка - слышит ли ребенок реальный звук самолета? Вскоре пролетает самолет, девочка его слышит, значит все в порядке, и этого ребенка можно отпускать. Совершенно необходимо сочетание техник с сохранением чувства реальности. Как-то раз мы с малышом на лавочке в чудесном садике работали с боязнью чистого голубого неба. Но когда страх прошел, над нашей головой пролетела шальная пуля и сбила ветку на яблоне. Прошла она выше нас сантиметров на 30-50. Такое нередко случается, но надо как-то реагировать. Говорю ему: «Видишь, как удачно пулька пролетела, видишь, как веточку высоко сбила?» - «Вижу» - «Здорово. А если бы пулька пролетела ниже, что бы мы с тобой сделали?» — «А ты не знаешь?» — «Нет, 21 покажи». Он показывает, и мы с ним начинаем ползти, и ползем, ползем, ползем в укрытие. Таким образом, мальчик безболезненно для себя проигрывает возможную в будущем опасную ситуацию, реагируя на нее спокойно и адекватно. Несомненно, НЛП — не единственное направление психотерапии, которое позволяет добиться быстрых, стабильных результатов в коррекции и адаптации. Оказывать помощь можно, применяя любой метод. Каждый выбирает себе ту психотерапию, в какой нуждается. Источники: 1. Александровский Ю.А. Пограничные психические расстройства. – М.: Медицина, 1993. – 400 с. 2. Александровский Ю.А., Лобастов О.С., Спивак Л.И., Щукин Б.П. Психогении в экстремальных условиях. М.: Медицина, 1991; 96 с. 3. Карвасарский Б. Д. Психотерапия. СПб.: ПитерКом, 1995; 415 с. 4. Пезешкиан Н. Психосоматика и позитивная психотерапия: Пер. с нем. М.: Медицина, 1996; 436 с. 5. Тарабрина Н.В. Практикум по психологии посттравматического стресса. СПб.: Питер, 2001; 272 с. 6. Франкл В. Человек в поисках смысла. – М.: Прогресс, 1990. – 368 с. 7. Ялом И. Д. Экзистенциальная психотерапия. – М.: Класс, 1999. – 576 с. Интернет-ресурсы: http://www.erudition.ru/ , http://news.iof.ru/, http://mpu.wtest.ru/
