( КЛАССИКИ ЗАРУБЕЖНОЙ ПСИХОЛОГИИ ) ФРОММ Мужчина и женщина ^
advertisement
( КЛАССИКИ ЗАРУБЕЖНОЙ ПСИХОЛОГИИ ) ФРОММ Мужчина и женщина ^ ИЗДАТЕЛЬСТВО Москва 1998 ББК88 Ф91 Ответственный редактор серии д-р филос. н.. профессор П. С. Гуревич Составители д-р филос. н., профессор П. С. Гуревич, к. филос. н. С. Я. Левит Художник Ю.Д.Федичкин Фромм Э. Ф91 Мужчина и женщина. — М. тельство ACT», 1998. - 512 с. психологии) 000 «Фирма «Изда(Классики зарубежной ISBN 5—237—00060—6 (000 «Фирма «Издательство ACT») В книгу вошли работы Э. Фромма, посвященные его видению идеала человеческого общежития. Описывая здоровое общество с предельным тщанием, автор критикует современное общественное устройство, которое, по его мнению, не позволяет человеку обрести душевное равновесие, раскрыть свой погенциал. В издании приведена также биография Э. Фромма, написанная президентом Всемирного общества памяти Э. Фромма Райнером Функом. Исследование знакомит с основными вехами жизненного пути и творческой эволюции философа. Книга адресована широкому кругу читателей. ББК 88 © Составление. П. С. Гуревич, С. Я. Левит, 1998 © Оформление. 000 <Фирма «Издательство ACT», 1998 ^^^ ==5 ==6 ==7 ==8 ==9 00.htm - glava01 Райнер ФУНК* Эрих Фромм: Страницы документальной биографии** Введение Каждому, кто внимательно читал работы Фромма и знал его лично, бросаются в глаза две впечатляющие особенности. Это, во-первых, последовательность и единство мышления и высказываний во всех публикациях на протяжении почти 60 лет: в работах Фромма нельзя обнаружить ни серьезных противоречий, ни тем более отступлений; во-вторых, — это неразрывность мысли и жизни, написанного и прожитого, убеждений и характера. Нижеследующее изложение истории жизни и творчества Эриха Фромма призвано способствовать лучшему пониманию связи между этапами его жизни, трудами и научными открытиями. Чем старше становился Эрих Фромм, тем чаще он рассказывал о своих еврейских предках и учителях; об их особом восприятии жизни, их жизненной практике. Еврейская среда, из которой вышел Фромм и связь с которой он сохранял до конца своих дней, не имела ничего общего со стереотипом жадных и поглощенных сделками дельцов: она была религиозной в подлинном смысле. Сам Фромм называл этот мир «докапиталистическим», «досовременным», а иногда и просто «средневековым», чтобы отделить атмосферу, в которой он был воспитан, от буржуазного духа времени на переломе XIX—XX вв. В конце жизни он особенно охотно рассказывал нечто вроде притчи, которую он слышал о своем прадеде, «Вюрцбургском рабби», очень точно передающей это «добуржуазное» жизнеощущение. Этот прадед Фромма был знатоком священных книг и исследователем Талмуда. Он имел маленькую лавочку и жил очень скудно. Однажды он получил предложение, дававшее ему возможность немного К оглавлению ==10 РАЙНЕР ФУНК заработать, но при этом некоторое время он должен был проводить в разъездах. Конечно, у него было много детей и это не облегчало жизнь. Жена сказала ему: «Ну, может быть, ты бы подумал, ведь, использовав эту возможность, ты бы отсутствовал лишь три дня в месяц и у нас было бы немного больше денег». Он ответил: «Неужели ты думаешь, я должен это делать, ведь я потеряю более трех дней в месяц для занятий?» Она сказала: «Боже мой, о чем ты думаешь!» Этим все и закончилось. Итак, он целые дни просиживал в своей лавочке над Талмудом. Если приходил покупатель, он несколько раздраженно поднимался и говорил: «Разве нет другой лавочки?». «Таков мир, бывший для меня реальным. Современный мир казался мне странным». «Современный» мир был направлен на добывание денег. Потратить свои силы на это в глазах Фромма значило прожить впустую и утратить возможность спасения души. Фромм вспоминал, что еще в детстве ему казалось очень странным, что «люди жили ради зарабатывания денег, и я приходил в недоумение, когда кто-либо в моем присутствии должен был признавать, что является дельцом, т. е., что все свое время тратит на приобретение денег. Мне было стыдно за него, что он вынужден в этом признаваться». Эрих Фромм так никогда и не смог простить своему деду, д-ру Зелигману Фромму, того, что он отказался от своего поста раввина ландграфства Бада Хомбург в 1875 г. ради того, чтобы получать больше в качестве домашнего учителя и раввина барона Вилли Карла фон Ротшильда во Франкфурте-на-Майне; не слишком сердечные отношения Фромма с отцом, возможно, были также связаны с тем, что тот был виноделом и виноторговцем и вел жизнь дельца, хотя и не очень удачливого. В детстве Эрих Фромм хотел во что бы то ни стало идти по стопам своих предков и стать учителем Талмуда. В какой мере Фромм был чужд обществу наживы, свидетельствует, в частности, такой факт: одна женщина — литературный агент, только случайно обнаружила в 1979 г., насколько смехотворный гонорар он получал от массового немецкого издания его книги «Искусство любить». К этому времени было 'продано около миллиона экземпляров его книги, и Фромм не обратил внимания на некое несоответствие между тиражом и гонорарами. Деловая сторона его не Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==11 интересовала, и вовсе не потому, что он был обеспечен, а просто не желал тратить на нее свои силы. Незадолго до смерти Фромм признался в одном интервью: «Существенно, собственно, то, что с тех пор, как я стал способен мыслить, я оставлял утро для теоретической работы, т.е. придерживался правила: утром не заниматься делами, связанными с заработком... У меня всегда было чувство: утро принадлежит мысли, а не заработку». Действительно, в качестве психотерапевта, т. е. ради заработка, Фромм работал только после обеда и никогда утром. Утро посвящалось занятиям: изучению текстов Талмуда — в юности и студенческом периоде жизни, изучению научной литературы и текстов буддистских, исламских, христианских и иудейских мистиков, а в более поздний период жизни также собственному творчеству. Всю свою жизнь Фромм ориентировался на жизненную практику еврейских знатоков священных текстов, столь ярким примером которой был его прадед. Да у него действительно не было иных духовных корней: «Это был именно тот мир, в котором я чувствовал себя своим. Хотя я вырос целиком в современном мире, что касается школы и т. д., но я никогда не чувствовал себя в нем своим. Моей родиной был, собственно говоря, добуржуазный мир... В принципе это сохранилось и по сей день, т.е. я все еще чувствую себя чужим в мире, целью которого является заработать как можно больше денег. Именно это я всегда ощущал как извращение». Такие признания могут показаться лицемерным морализированием тем, кто не способен себе представить, что когото могут не привлекать деньги; другие, возможно, расценят их как рассуждения богатого человека, зарабатывавшего своими книгами так много, что ему легко было так говорить; наконец, третьи увидят в этом свидетельство аскета, отвернувшегося от мира, который не может примириться с нынешней жизнью. Только в отрицании окружающего и в отказе от следования «здравому смыслу», духу времени могла осуществляться альтернативная практика жизни в ее самоценности и творческой силе. Опыт всей жизни показал Фромму, что подлинное и творческое начало может быть реализовано только в противостоянии большинству и в отрицании окружающего и общепринятого. ==12 РАЙНЕР ФУНК Диалектическое восприятие творческого начала не обязательно связано с еврейством, хотя особое религиозное и общественное положение евреев именно в Германии способствовало появлению не только праведников, но и таких гениальных людей, как Маркс, Фрейд и Эйнштейн. К такому восприятию Фромма подталкивали и изучение нееврейской мистики, и психоаналитическая практика. Поэтому неудивительно, что он отвернулся от практики ортодоксального иудаизма, познакомившись с фрейдовским психоанализом и буддизмом. Его восприятие осталось прежним, даже когда Фромм использовал для его описания психологические понятия и говорил о восприятии собственных сил разума и любви, о продуктивности и продуктивной ориентации «быть» как о биофилии и способе экзистенции'. Исключительную роль диалектической практики Фромм воспринял у Карла Маркса в его понимании диалектики. У Маркса Фромм заимствовал и понимание труда (в противоположность капиталу) как продуктивного занятия, позднее как деятельности, чтобы обозначить труд, не ориентированный на капитал. И здесь достаточно сослаться на ключевую фигуру знатока Талмуда, прадеда Фромма, чтобы проиллюстрировать преемственность этого требования жизненной практики, не ориентированной на деньги — на «иметь». Важно понять жизненную практику, ориентированную на «иметь», как нечто отчужденное и отчуждающее, а поэтому как нечто негативное и снять ее практикой отрицающей. Возникает ли такая отрицающая практика из религиозно-консервативных, психологическитерапевтических или революционно-политических убеждений — это не определяет ее изменяющую силу до тех пор, пока речь идет о действительно отрицающей практике «снятия» в смысле сохранения, возвышения и терпимости. Отрицающая практика не имеет ничего общего с пессимизмом, негативизмом, скептицизмом или даже нигилизмом; речь также не идет о протесте, отказе, бунте или принципиальной контрпозиции. Снятие ориентации на «иметь» отрицающей практикой означает ориентацию не на «неиметь», а на «быть». Ориентация на «иметь» проявляется в ее своеобразии позиции, делающей человека пассивным, а отрицается через активизацию присущих человеку производительных сил («практику»). Таким образом отрицающая практика Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==13 стремится реализовать творческое и подлинное в отрицании того, что окружает и принято большинством, поэтому Фромм называет эту практику также «революционной» или «продуктивной». Для того чтобы распознать окружающее в его негативном своеобразии, необходима предварительная отрицающая практика, какой бы рискованной она ни была. Консервативная иудейская жизненная практика предков и учителей Фромма являлась отрицающей по отношению к буржуазному, либеральному, христианскому обществу, ориентированному на зарабатывание денег. Поэтому эта практика в дальнейшем развитии Фромма являлась ориентиром: она создавала тот потенциал опыта отрицающей практики, реализующей подлинное и творческое, который позволил Фромму решиться идти своим путем и опереться на марксизм и психоанализ, а затем снова отмежеваться от большинства и позволить заклеймить себя как «ревизиониста». Исходя из своей отрицающей практики, он критиковал все институты и организации, будь то Тора, сионизм, наука, психоаналитическое объединение, социалистическая партия или официальная религия, поскольку все они закрепляли отчуждение. Именно эта отрицающая практика удерживала его от отчаяния и заблуждений в отношении общества, так как в ней он черпал возможности и силы, делавшие его независимым. Однако целью человеческого развития является не адаптация индивида к экономическим и общественным запросам, а формирование в соответствии с ними оптимального и целостного развития каждого. Именно поэтому Фромм мог сказать, что общество больно, а заболевание каждого является не только следствием страданий, вызываемых обществом, но и результатом больного общества. Он может говорить о «патологии нормальности», не впадая в культурный пессимизм и не считая общество козлом отпущения за неудачи отдельного индивида. Фромм живет не вне общества, а в нем, принимая участие во всем, но «постоянно оставаясь несколько чуждым», т. е. в ином отношении к окружающей действительности. В чем состоит это иное отношение, он пытался впоследствии научно выразить в своем учении о характере ==14 00.htm - glava02 I. Предшествующий опыт предков: семья и детство Эрих Фромм родился 23 марта 1900 г. во Франкфурте-на-Майне, всего через год после бракосочетания родителей. Как отец, Нафтали Фромм, которому был тогда 31 год, так и мать, бывшая моложе мужа на семь лет, Роза Фромм, урожденная Краузе, были выходцами из семей раввинов. О семье матери известно гораздо меньше, чем о семье отца. Отец матери Эриха Фромма поставлял сигареты в Познань. Его брат, Даян Людвиг Краузе, двоюродный дед Эриха Фромма, был известным талмудистом в Познани. От него Эрих Фромм регулярно получал указания по изучению Талмуда. Именно с ним и его влиянием были связаны мечты Эриха Фромма стать талмудистом и уехать в Познань. О характере этого человека красноречиво свидетельствует следующая история, рассказанная Эрихом Фроммом: «Однажды я спросил его, зная, что он меня любит: «Дядя, как ты думаешь, кем я стану?» — Я надеялся, что он скажет что-то хорошее. Он сказал — «Старым евреем!» И Эрих Фромм добавляет: «Это был вполне типичный еврейский ответ, выражающий неприятие всякого тщеславия». Предки со стороны отца были выходцами из области Майна. Зелигман Бэр Бамбергер, «Вюрцбургский рабби», родился 6 ноября 1807 г. в семье мелкого торговца в Визенбронне у Китцингена, восточное Вюрцбурга. В 15 лет родители отправили его в школу по изучению Талмуда в Фюрт, бывший тогда цитаделью борцов за старые иудейские идеалы против реформированного иудаизма и его ассимиляторских тенденций. отражавшего результаты законодательства об эмансипации Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==15 евреев. В 20 лет он вернулся в Визенбронн как талмудист, открыв небольшую лавочку, чтобы иметь средства к существованию, посвящая себя, однако, главным образом изучению Талмуда. С какой страстью он предавался этому занятию, свидетельствуют истории, которые постоянно рассказывал Эрих Фромм (одна из них приведена выше). Его ученость и его решительное отстаивание «подлинного» иудаизма в противовес всем попыткам реформ и ассимиляции сделали его известным за пределами деревни Визенбронн, где жило всего 90 еврейских семей. К нему приходили ученики, среди них и дед Фромма Зелигман Пинхас Фромм из соседней деревни Гросландхайм, который в 1852 г. женился на его старшей дочери Рахели. В 1840 г. Зелигман Бэр Бамбергер после длительных распрей между реформаторами и ортодоксами был избран раввином Вюрцбурга. «Он был раввином старого толка, охваченный одной страстью — изучать Тору и обучать ей». Иудаизм должен был определять всю жизненную практику. Открывая собственную еврейскую начальную школу в 1855 г., он говорил: «Еврейские дети должны получать воспитание в еврейской школе, в которой религиозное воспитание связано со светским, однако на него выделяется лишь самая необходимая часть от времени, посвященного изучению Торы. Цель и дух светского воспитания не должны наносить ущерб практике нашей веры». Этой же цели служило основание Еврейского учительского института в Вюрцбурге, в котором до 1938 г. были подготовлены сотни еврейских учителей. «Вюрцбургский рабби» был, пожалуй, самым известным раввином среди баварских евреев и непререкаемым авторитетом среди всех немецких евреев по всем проблемам, касавшимся халахи2. То, что в Эрихе Фромме производило также сильное впечатление — соответствие жизни и творчества, он описывал как отличительную черту своего деда: «Он был во всем гармоничным и последовательным, и даже его противники признавали: все, что он делал и говорил, исходило из убежденности и честности и никогда не в ущерб кому-либо». Отец Эриха Фромма, Нафтали, был девятым ребенком и, как и первый сын, стал виноторговцем. За год до него родился Эммануэль Фромм, ставший впоследствии адвокатом, дочь которого, Гертруда, как и Эрих Фромм, посвятила себя ==16 РАЙНЕР ФУНК психоанализу. Она была замужем за художником Максом Хунцикером и сейчас живет в Цюрихе. Она — единственная из родственников Эриха Фромма, с кем он до конца поддерживал отношения. Об отце — Нафтали Фромме, за исключением отдельных высказываний Эриха Фромма, известно очень мало. То, что в 1925 г. он был избран членом совета Прусского земельного объединения еврейских общин и представлял в нем еврейскую общину Франкфурта, указывает лишь на то, насколько активно он участвовал в общественной деятельности. То, что он, наряду с берлинцем Бруно Галевски, был единственным представителем консервативной партии среди 23 членов Совета, свидетельствует о его тесной связи с консервативным направлением «Вюрцбургского рабби». Нафтали Фромм не был «удовлетворен своей профессией виноторговца, но она позволяла ему поддерживать скромное существование. В отличие от своих братьев, один из которых был адвокатом, а другой врачом, он не имел высшего образования. Он любил ортодоксально-традиционную еврейскую среду, в которой сохранялось средневековое восприятие жизни, о чем говорилось выше. Нафтали Фромм хотел стать, как его отец и дед, раввином. Поэтому он посвятил себя в дальнейшем сохранению еврейской традиции. Это стремление он реализовал, приняв в 1919 г. участие в создании Ложи Германа Когена, президентом которой он был в 1924 и 1925 гг. Его отношения с единственным сыном Эрихом были в высшей степени двойственны. 79летний Эрих Фромм писал об этом: «Мой отец был очень нервным. Он был страшно боязлив во всем, что имело отношение ко мне. За себя у него не было страха, но в отношении меня он был просто невротиком. Как единственный ребенок, я был в плохой ситуации. Он баловал меня, и я был очень недисциплинирован. Ему больше всего хотелось, чтобы я оставался всегда трехлетним ребенком. Чем старше я становился, тем меньше у него ко мне было подлинного интереса. Правда, это не означает, что он меньше меня любил» Чрезмерная боязливость отца стала важной причиной, по которой Эрих Фромм не смог реализовать своего желания изучать Талмуд на Востоке. Другая причина связана с матерью Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==17 . «Отправиться в Литву, так далеко, об этом не могло быть и речи... Если бы мои занятия Талмудом оставили меня во Франкфурте, они бы ничего против не имели». Эрих Фромм вспоминал день, когда он сдавал докторский экзамен в Гейдельберге: «Отец, перенесший на меня свои комплексы неполноценности, приехал в Гейдельберг потому, что боялся, что я провалюсь и совершу самоубийство». Не менее проблематичными были отношения Эриха Фромма с матерью, для которой все, что было связано с ней и ее семьей, было священно и ценно. «Моя мать была очень сильно привязана к своей семье и любила меня в той мере, в какой я был Краузе, — это ее девичья фамилия. И все хорошее во мне для нее было типично для Краузе, а все плохое — для Фроммов». Став таким образом выражением неосознанной ненависти между родителями, Эрих Фромм, видимо, как свидетельствуют его детские фотографии, не смог противостоять нарциссической склонности своей матери. Она хотела сделать из него пианиста и мечтала, что он станет вторым Падаревским (Игнаций Ян Падаревский — знаменитый в то время польский пианист-виртуоз, композитор и политик, ставший в 1919 г. польским премьер-министром!) С началом первой мировой войны занятия музыкой окончились, и религиозный мир отца начал оказывать на Фромма все более сильное влияние, поскольку он стал активно заниматься изучением религии и участвовать в религиозной жизни общины. Это освободило его от влияния подверженной сильной депрессии матери. До того «я чувствовал себя всегда защитником матери, довольно много плакавшей, я чувствовал, что должен защищать ее от моего отца». Такое чреватое опасными последствиями положение между родителями, видимо, стало им осознаваться в возрасте 12 лет в связи с самоубийством молодой художницы, которой он был увлечен: «Случилось следующее. Я знал молодую женщину, около 25 лет, приятельницу моей семьи. Она была красива и привлекательна, и, кроме того, она была художницей — первой художницей, с которой я встретился. Я вспоминаю разговоры, что она была помолвлена, но через некоторое время помолвка распалась; я вспоминаю также, что ее почти всегда сопровождал овдовевший отец. Насколько я помню, это был старый, неинтересный человек малопривлекательной ==18 РАЙНЕР ФУНК внешности (так я находил, по крайней мере тогда, но, возможно, в этом в известной степени играла роль и ревность). Однажды я услышал потрясающее известие, что ее отец умер и что сразу же после этого молодая женщина лишила себя жизни. Она оставила завещание, в котором заявляла, что хочет быть похороненной вместе со своим отцом. Я тогда еще не слышал ничего об Эдиповом комплексе и о кровосмесительной связи между дочерью и отцом. Но я был глубоко потрясен. Я чувствовал сильное увлечение молодой женщиной и отвращение к ее малопривлекательному отцу. И кроме того, я до того не знал никого, кто бы лишил себя жизни. Меня пронзила мысль: «Как такое возможно? Молодая, красивая женщина настолько влюблена в своего отца, что предпочла радостям жизни и живописи лежать в гробу рядом с ним?» Это, видимо, было решающее событие, повлиявшее на выбор Фромма в его позднейших исследованиях между ориентацией на прошлое индивида, на «регрессию», или на поиски новых жизненных горизонтов. В том же году появился друг семьи, еврей из Галиции по имени Оскар Зуссманн. Это был первый человек, проявивший действительный интерес к развитию Эриха Фромма и много давший ему. К сожалению, в 1914 г. он отправился на войну. Тем не менее Фромм писал: «Было короткое время, когда меня кто-то действительно воспитывал... это был в высшей степени благородный человек, исполненный мужества, человек большой цельности. Я многим обязан ему». Примерно в тех же выражениях он вспоминал еще о двух лицах: франкфуртском раввине д-ре Нохемии Антоне Нобеле и учителе Талмуда в Гейдельберге д-ре Залмане Барухе Рабинкове. О них речь впереди. Событием, определившим «мое развитие более чем все остальное, явилась первая мировая война. Когда она началась летом 1914 г., мне было 14 лет. Воодушевление, связанное с войной, празднование побед, трагедия смерти отдельных солдат, которых я лично знал, оказывали на меня наиболее сильное впечатление. Проблема войны как таковой меня не интересовала. Ее бессмысленная бесчеловечность не осознавалась мною. Но скоро все изменилось, чему способствовали и некоторые жизненные впечатления, связанные с Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==19 моими отношениями с учителями... По английскому языку нам задали выучить наизусть государственный гимн Великобритании. Это задание мы получили перед летними каникулами, еще до войны. Когда начались занятия, мы, мальчики, сказали своему учителю — отчасти из-за невоспитанности, отчасти из-за того, что были заражены «ненавистью к Англии», — что отказываемся учить наизусть гимн нашего злейшего врага. Я еще до сих пор вижу, как он стоит перед классом и, иронически улыбаясь по поводу нашего протеста, спокойно говорит: «Ничего себе не воображайте; до сих пор Англия не проиграла ни одной войны». Так прозвучал голос разума и реализма среди безрассудной ненависти — и это был голос уважаемого учителя, вызывавшего у нас восхищение! Одна эта фраза и спокойная вразумительность, с которой она была произнесена, явились для меня озарением. Она сбила сумасшедшую волну ненависти и национального самообожествления, и я начал размышлять и спрашивать себя: «Как такое возможно?». Может быть, этот вопрос здесь, как и в истории с самоубийством молодой художницы, является скорее выражением попытки осмысления пережитого на пороге юности психоаналитиком и социологом в возрасте более 60 лет. Приведенная цитата взята из автобиографической вводной главы книги «По ту сторону иллюзий» (1962). В действительности эти переживания еще не разбудили в нем исследователя и ученого. Прежде чем самостоятельно и творчески подойти к научной постановке вопроса «Как нечто подобное возможно?», Эрих Фромм должен был обрести собственную идентичность, освободившись от иудейской ортодоксии. Только к концу 20-х годов он разработал свой собственный творческий метод, отточенный в многочисленных научных публикациях, что окончательно освободило Фромма от влияния иудейской ортодоксии К оглавлению ==20 00.htm - glava03 II. В поисках гуманистического иудаизма: молодость и европейские учителя В период между 1912 и 1916 гг. Фромма более всего интересовали тексты Ветхого Завета. Очень характерно то, что его впечатляло или, наоборот, не впечатляло в библейских историях. Ему были скучны истории о завоевании иудеями Ханаана, как и рассказы о Мордехае и Эстер или Песня Песней. Более интересными ему казались истории о непослушании Адама и Евы, о защите Авраамом жителей Содома и Гоморры и судьба Ионы и Ниневии. «Однако более всего меня впечатляли писания пророков Исайи, Амоса и Осии, и не столько их предостережения и пророчества конца, сколько их предвещания Страшного Суда, когда народы «перекуют мечи на орала и копья свои — на серпы, когда не поднимет народ на народ меча и не будут более учиться воевать», когда все народы станут друзьями, «ибо земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море водой» (Ис. 9, 11). Пророки восхищали Эриха Фромма на протяжении всей его жизни. С годами он находил в их предсказаниях все больше черт отрицающей жизненной практики, которую он стремился обрести через свою религиозность. Спустя 50 лет он выразил свое восхищение следующим образом: «Быть пророком — значит провозглашать идеи — необязательно новые — и одновременно воплощать их в собственной жизни. Пророки Ветхого Завета делали именно это: они провозгласили идею, что человек должен находить ответ на проблемы своего существования и что этот ответ состоит в развитии его разума и его любви; и они учили, что смирение и справедливость неотделимы от любви и разума. Они жили в соответствии с тем, что вещали. Они не стремились к власти Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==21 , а уходили от нее. Они не домогались даже власти пророка. Власть их не вдохновляла, и они предпочитали истину даже тогда, когда это влекло за собой для них заключение в тюрьму, изгнание и смерть». Первым среди учителей, воплощавших в себе эти черты пророков, для Эриха Фромма в его франкфуртский период был, безусловно, прежде всего раввин д-р Нехемия Антон Нобель (1871-1922). В то время Нобель был центром притяжения и для других людей, с кем Фромм вошел в близкий контакт: Эрнста Симонова, Франца Розенцвейга, Лео Лёвенталя, Мартина Бубера, Зигфрида Кракауэра. Именно Нобель открыл для Фромма философию Германа Когена и творчество Гёте. Эрнст Симон вспоминает о том значении, которое Нобель имел для него и Фромма: «Спустя десятилетия, мы однажды в Нью-Йорке говорили с Эрихом Фроммом, который привел меня к Нобелю, о нем и других значительных учителях-раввинах. Мы сопоставляли, кто из них оказал на каждого из нас более сильное влияние, в конечном счете определяющее. Мы согласились с тем, что это был Нобель. Если вспоминая о всяком другом, нужно было сперва подумать о том, что он говорил, то Нобеля нужно было только себе представить». Нобель был выходцем из Венгрии, получил образование раввина в «Хильдесхаймеровском семинаре» в Берлине, служил в Кёльне и Кенигсберге, затем отправился в «творческий отпуск» к неокантианцу Герману Когену в Марбург, а еще позднее, через Лейпциг и Гамбург дошел до синагоги на Бёренплац во Франкфурте-наМайне. Эрих Фромм рассказывал о многочисленных прогулках и беседах с ним, и прежде всего о его харизматических проповедях. Франц Розенберг впервые встретился с Нобелем 14 апреля 1919 г. и, прослушав его проповедь, на следующий день писал своей матери: «Он гениальный проповедник. Он говорит свободно, независимо, совершенно просто, без крохи елейности, просто, даже когда воспламеняется... Я никогда ничего подобного не слышал. Свободный ум, школа Когена, чувство слова... Я все еще нахожусь целиком под этим впечатлением». 6 октября 1921 г. Франц Розенцвейг писал Гертруде Оппенгеймер о проповеди Нобеля с еще большим энтузиазмом: «Это невозможно описать... в этом есть нечто еще, нечто совершенное, ==22 РАЙНЕРФУНК непостижимое, увлеченность, целиком поглощающая человека, было бы неудивительно, если бы он вдруг взлетел и исчез... Что же такое могло случиться со мной, презирающим всякие проповеди, если я, ради того, чтобы прослушать ее, отправился на богослужение, совершавшееся сионистом, мистиком и идеалистом... Он молится, и кажется, что так могли молиться люди тысячелетия тому назад, когда возникли великие молитвы; он обращается к народу так, как это, как можно себе представить, делали пророки. Это действительно дух, подобный низвергающемуся ливню» Лео Лёвенталь, друг Фромма по учебе, также через Фромма, вошел в кружок Нобеля и испытал на себе его влияние: Нобель «был сам неортодоксальным в отношении обрядов, но консервативным и философски очень образованным и привлекал к себе многих молодых способных (и не только молодых) евреев. Под влиянием этой атмосферы иудаизма, к которому примешивались и философия, и немного социализма. и психоанализ, а также немного мистицизма, у моей тогдашней жены и у меня возникло желание снова жить как евреи... (Нобель) представлял собой удивительную смесь мистической религиозности, философской проникновенности и, пожалуй, более или менее подавленной гомосексуальной любви к молодым людям. Это было уже нечто вроде культового сообщества». Эрих Фромм никогда не писал о влиянии, которое оказал на него Нобель, хотя и в старости он едва ли так восхищался кем-либо другим, как Нобелем, его дарованием проповедника и мистика. Особое обаяние, исходившим от этого человека, он и его кружок открыли перед Фроммом специфический духовный и интеллектуальный мир. Нобель был проникнут иудейской мистикой и воплощал консервативную религиозную жизненную практику, но в то же время он был гуманистом, ориентированным на Гёте и Канта, и просветителем, приобщившимся к идеям, выраженным в позднем труде Когена «Религия разума из истоков иудаизма». Именно это оказало на Фромма устойчивое влияние. То, что Фромм в дальнейшем больше всего ценил в религии иудаизма, являлось интерпретацией традиции иудаизма, сформулированной Когеном в указанном произведении. Герман Коген сам олицетворял тот иудаизм, который стал путеводным для Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==23 Фромма и к которому он приобщился благодаря Нобелю. Коген был профессором философии в Марбурге с 1873 по 1912 г. — в то время единственным в Пруссии евреем — ординарным профессором. Хотя у него не было непосредственных связей с еврейской общиной, он идентифицировал себя с «гуманными идеями религиозного еврейства». Противник еврейского национализма и сионизма — в этом отношении он отличался как от Нобеля, так и от его ученика Фромма, бывшего тогда убежденным членом сионистского Союза молодежи, — Коген в то же время резко выступал против любых форм ассимиляции. Хотя он сам и не соблюдал законы иудаизма, он положительно относился к его традициям, поскольку вновь открыл в них идеи просветительского гуманизма и универсалистские и мессианистические идеалы человечества. Коген, постоянно посещавший синагогу на Бёренплац, умер 4 апреля 1918 г. Однако смерть не ослабила его влияния на кружок Нобеля. Знакомство с мышлением и философией Когена явилось импульсом к инициативе, имевшей большое культурное значение. Георг Зальцбергер (1882—1975), либеральный раввин во Франкфурте, столкнувшийся во время войны с «поистине ужасающим невежеством в области иудейской религии и истории», впоследствии вспоминал: «Я посоветовался с моим молодым другом Эрихом Фроммом... который, хотя и принадлежал к ортодоксальной семье, разделял мои взгляды, а также взгляды моих единомышленников. Вслед за этим мы основали совместно в конце 1919 г. «Объединение», или, как оно называлось впоследствии, «Общество еврейского народного образования во Франкфуртена-Майне»... Лекционный курс начался 22 февраля 1920 г. праздником, на котором раввин Нобель зачитал главу из истории Каббалы. «Нашу задачу мы видели прежде всего в распространении знаний евреями о евреях и иудаизме, прежде всего путем проведения ежемесячных докладов». «Не следует забывать, — подчеркивает в этой связи раввин Зальцбергер, — что именно это общество летом 1920 г. пригласило во Франкфурт Франца Розенцвейга. Эрих Фромм запомнил точно время и место, где нам обоим пришла в голову мысль об этом приглашении, которой мы поделились с нашими друзьями». С приглашением Розенивейга стало возможным создание наряду с «Обществом еврейского ==24 РАЙНЕР ФУНК народного образования» также «Свободного еврейского дома учебы», основанного 17 октября 1920 г., значение которого впоследствии выходило далеко за пределы Франкфурта и своего времени благодаря его преподавательскому составу. В этом «подобии еврейской начальной школы», задуманной как «секуляризованная форма обучения еврейскому Талмуду», встречались не только преподаватели «Общества»: раввины Нобель, Рихард Кох, Георг Зальцбергер, Эрнст Симон, Эдуард Штраус, но также Зигфрид Кракауер, Мартин Бубер (с 1922 г.), Самуэль Йозеф Агнон, Рудольф Халло. В 1923 г. Эрих Фромм предложил провести семинар о Карай тах. В том же году был организован лекционный курс на время летних каникул, в котором Эрнст Симон читал вводные лекции о Раши (Шолом бен Йицхак, 1040—1105), Эрих Фромм — более углубленные лекции о комментариях Раши к Исходу, а Гершом Шолем излагал Книгу Даниила и Зохар (главное произведение Каббалы). В следующую зиму в Доме учебы преподавал и обучавший Фромма Талмуду в Гейдельберге Залман Барух Рабинков, а Лео Бек прочитал лекцию, на которую он был специально приглашен, о Божественной любви и богослужении. На седьмом году существования школы (1925—1926) одним из ее преподавателей был и Лео Лёвенталь, выступавший с лекциями по еврейской истории. Конечно, сам перечень имен еще не говорит о том, что Эрих Фромм поддерживал со всеми такие же сердечные отношения, как со своими друзьями Лео Лёвенталем и Эрнстом Симоном или со своими учителями Нехемия Нобелем и Залманом Барухом Рабинковым. Так, контакты с Мартином Бубером были очень нерегулярными. Фромм получил уже доступ к хасидизму благодаря своему учителю Рабинкову, привлекавшему именно своей скромностью, в то время как Бубер, по словам Георга Задьцбергера, — «пафосом своей речи... не без умысла изображая пророка, что не особо привлекало Фромма». Встречи с Гершомом Шолемом также не привели к дружбе. Наоборот, Шолем не доверял Фромму из-за склонности последнего к психоанализу и распустил нелепый слух, будто Фромм стал троцкистом. Среди очень обширной корреспонденции Франца Розенцвейга, охватывавшей период с 1918 г. до его смерти в 1929 г., нет ни одного письма от Фромма. Фромм лишь упоминается Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==25 в ней дважды в связи с программой Дома учебы, а из письма Розенцвейга от 6 октября 1922 г. к Йозефу Прагеру становится известно, что Фромм вместе с Эрнстом Симоном и другими участниками молитвы посетил в День примирения Розенцвейга, чем доставили ему большую радость. Слабые контакты с этими людьми можно объяснить тем, что Фромм с 1919г. учился в Гейдельберге и жил в основном там, но главной причиной было то, что со смертью Нобеля 22 января 1922 г. Франкфурт утратил для Фромма свою притягательность. Когда в возрасте 50 лет Нобель, «воплощавший талмудистскую ученость, мистическую одаренность и любовь к Гёте», умер, между второй и третьей лекцией своего курса «Гёте, его отношение к религии и религиям», Фромм утратил самого важного для него в то время человека. Насколько велика была эта утрата, передает Франц Розенцвейг в своих письмах. Он пишет Мартину Буберу 25 января 1922 г.: «Вы уже узнали из газеты об ужасном несчастии, постигшем нас здесь. У меня чувство, что я теряю почву под ногами». Для Фромма это была смерть великого еврея, человека, умевшего сочетать вполне прочную еврейскую идентичность с гуманистической традицией в поэзии и философии. Для Фромма именно эта жизненная практика являлась вехой на его пути к собственной идентичности. Или, еще раз говоря словами Розенцвейга: «Именно на примере Нобеля я познал, что душа великого еврея вмещает столь многое». Смерть Нобеля была для Фромма тяжелой потерей. Однако «он не утратил почву под ногами», как Розенцвейг. Дело в том, что в это время Фромм нашел в Гейдельберге, где он учился, другого учителя, имевшего для него и обретения им собственной идентичности такое же значение, как Нобель. Это был раввин Рабинков. Д-р Залман Барух Рабинков, родившийся в 1882 г. в Соснице, на Юге России, происходил из семьи хасидов, был учеником рабби Элеазара Гордона в Тельши и после учебы в Ковно и Пернау прибыл в Гейдельберг. Там он жил очень скромно, занимаясь преподаванием Талмуда. Он прибыл в Гейдельберг вслед за своим учеником Исааком Штейнбергом, юристом по профессии, социалистом по убеждениям. Штейнберг родился в России в 1888 г., принимал активное участие в первой русской революции 1905-1906 гг. и предпочел ==26 РАЙНЕР ФУНК ссылке в Сибирь эмиграцию, сначала в Швейцарию, а затем в Гейдельберг. Туда его отец и направил вслед за ним Рабинкова в качестве учителя Талмуда. Рабинков оставался в Гейдельберге до 1927 г., когда он переехал в Берлин. Его ученик Штейнберг принял участие в русской февральской революции и Октябрьской революции 1917 г. и стал наркомом юстиции в первом советском правительстве. В 1923 г. Штейнберг был вынужден снова эмигрировать в Германию, после того как решительно выступил против ленинского «красного террора» (он не был большевиком). В 1933 г. он бежал от нацизма в Англию, а затем через Австралию в 1943 г. наконец добрался до США. Только там Фромм и Штейнберг познакомились ближе, хотя Фромм уже давно знал о социалистических убеждениях Штейнберга от Рабинкова. В течение четырех—пяти лет Фромм почти ежедневно бывал на занятиях у Рабинкова. Здесь прежде всего толковались тексты Талмуда, кроме того, Фромм изучал при помощи Рабинкова Маймонида и его негативное учение о Божественных атрибутах, а также хасидизм. Рабинков сам был выходцем из хабад-хасидизма, несколько «интеллектуализированного» направления хасидской мистики, основанного Шнеуром Залманом в конце XVIII в. Насколько мышление Рабинкова оказало влияние на Фромма, будет показано в связи с его диссертацией, написанной под руководством Рабинкова. Не случайно поэтому хасидизм в ней получил особо положительную оценку. Рабинков очень привлекал его как мыслитель (и не только Фромма, но и Эрнста Симона, который со своей стороны с помощью записей Франца Розенцвейга сделал доклад «Рационалистическое влияние Рабинкова»). Подобно Нобелю, умевшему сочетать консервативную иудейскую жизненную практику с поэзией Гёте и философией Просвещения, или Когену — неокантианцу, интересовавшемуся традиционным иудаизмом, Рабинков сочетал традиционное для еврея изучение Талмуда с изучением современной культуры. Однако Фромм в неопубликованных «Воспоминаниях о реббе Залмане Барухе Рабинкове» (1971) пишет: «Его культура не была культурой центральноевропейского бюргерства XIX и XX вв.; в гораздо большей степени это была культура протеста, какую мы наблюдаем у радикальной русской Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==27 «интеллигенции». В принципе он сочетал революционные позиции со своими религиозными установками, и его интерпретация иудаизма определялась взаимодействием этих обоих факторов... Пожалуй, позицию Рабинкова можно назвать «радикально-гуманистической». Для его учения было очень типично, что он искал радикально-гуманистическую позицию в иудейской традиции и находил ее: у пророков, в Талмуде, у Маймонида или в хасидских рассказах. И действительно, в статье Рабинкова «Индивид и сообщество в иудаизме» мы встречаемся на каждом шагу с этой гуманистической интерпретацией иудейской традиции. Рабинков считает, что идея автономии человека имеет глубокие корни в иудаизме. «Каждый имеет право и обязан говорить: «Ради меня создан мир» (Санхедрин, гл. 4), ибо каждое человеческое существо есть самоцель, несущая в себе в то же время бремя ответственности за все творение». Перед лицом индивидуального греха человек должен сознавать, что «его избавление может прийти не извне, от внешней силы, а только изнутри, от силы, присущей ему как автономному существу, способности поднятия над самим собой». Следующая цитата могла бы принадлежать «Вюрцбургскому рабби»: «Ибо труд, как и собственность вообще, является для еврея, согласно традиции, не самоцелью, а лишь средством к обеспечению свободы ради удовлетворения духовных и нравственных интересов. Конечной целью всякого его труда является самосовершенствование, а самое верное средство для этого — хозяйственная самостоятельность, пусть даже сопряженная с материальными потерями». В конце статьи Рабинков формулирует свою гуманистическую интерпретацию иудаизма, приводя цитату из Хиллеля, которую Фромм и сам любил приводить, чтобы выразить суть своего кредо: «Ибо глубочайшее убеждение еврея любого толка состоит в том, что жизнь стоит того, чтобы ее прожить, и каждый достаточно хорош, чтобы целиком заполнить место, предназначенное ему в непрерывной цепи жизненного процесса. «Если я не за себя, то кто за меня? Но если я только за себя, кто я тогда?». То, что Рабинков говорит только о еврее, Фромм впоследствии стремился проверить на человеке вообще в своих психоаналитических и социально-психологических исследованиях. Однако склонность Фромма видеть человека в его способности ==28 РАЙНЕРФУНК к биофилии, любви, автономии, продуктивной ориентации, добру, гуманности, свободе, самосовершенствованию на основе самостоятельности, к универсальным связям на основе индивидуальности, любви к ближнему на основе любви к себе, — все эти антропологические черты восходят к гуманистической интерпретации еврейства Рабинковым. На вопросы, при каких условиях названные способности возникают и развиваются, при каких предпосылках гуманистические склонности являются приемлемыми, оба — Рабинков и Фромм — отвечают одинаково: только при такой жизненной практике, при которой все сферы жизни и все ее проявления — в области экономики, в формах обобществления и ценностных представлений — материальное, психическое и духовное — отмечены одной и той же гуманистической ориентацией и только тогда образуют гармоничное единство, будут развиваться человеческие способности и антропологические склонности окажутся «соразмерными разуму», т.е. соответствующими своей «рациональности». Для Рабинкова осуществление такой органичной жизненной практики возможно в еврейской общине, в той мере, в какой, отмежевавшаяся от других человеческих сообществ, она сохраняется и проникнута «принципом союза с Богом». «Однако этот союз еврейского народа с Богом есть лишь иное выражение еще и сегодня пронизывающего всю народную жизнь еврейства, его «учения», состоящего не только в том, что обычно понимают под религией, т.е. в молитвенных атрибутах, культовых предписаниях и религиозных учреждениях, но проявляющегося во всех формах общинной жизни, в их совокупности... Все то, что мы обычно противопоставляем как общество и государство или как культуру и религию, представлено в иудаизме не в обособленных элементах. Человек оказывался здесь самим своим рождением неразрывно связанным с тотальностью элементов общины, в которой отдельные составные части являются ветвями одного ствола: союза с Богом». Этот «принцип союза с Богом», определяющий жизненную практику еврейской обособленной общины, и «дух религии», пронизывающий «Закон» и «Учение», интерпретируются Рабинковым целиком в гуманистическом духе: как союзник Бога «человек открывает себя, однако в качестве автономного Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==29 существа... Таким образом автономный индивид становится незыблемой исходной основой человечества, в которой нравственное совершенствование, наряду с познанием Бога, образуют подлинную цель иудейской этики... Все заповеди и запреты учения иудаизма направлены исключительно на приближение к цели, поставленной автономной этикой, и на устранение возникающих при этом препятствий». Целью специфической жизненной практики иудаизма, достижение которой возможно лишь путем «консервативно-; го» обособления, является универсальный гуманизм в союзе, объединяющем человечество. Но он может быть достигнут «лишь над исторически сложившимися, индивидуально четко выраженными особыми сообществами». Гуманистическая ориентация, определяющая всю совокупность жизненной практики, и для Фромма является условием развития творческих естественных способностей человека и принятия гуманистического выбора в области философской антропологии. Гарантом ее он считает не «принцип союза с Богом», институционализированный в «Законе» еврейской обособленной общины и пронизывающий все сферы жизни, а продуктивный, биофильный, ориентированный на «быть» характер человека, подобно «духу религий» определяющий совокупность жизненной практики: экономическую, общественную, культурную, политическую, духовную и психическую структуры. Подобно еврейской обособленной общине он должен отмежеваться от непродуктивного, некрофильного, ориентированного на «иметь» характера капиталистической жизненной практики. И здесь также явствует: только на основе отрицающей практики возможен опыт творческого и подлинного. В альтернативах Фромма: продуктивное — непродуктивное, биофильное — некрофильное, «иметь» — «быть» отражается тот опыт, который Рабинков и Фромм приобрели совместно в своей религиозной жизненной практике. Они альтернативно отмежевались от духа времени, чтобы провозгласить ценность «автономного индивида» (Рабинков), значимость развития производительных сил разума и любви (Фромм). Гуманизм такой практики не нуждается в доказательстве. Но на этой основе становятся яснее цели, которых пытался достичь впоследствии Фромм своим учением о гуманистически К оглавлению ==30 РАЙНЕРФУНК ориентированном характере. Он перевел специфически еврейскую жизненную установку на язык антропологии и эмпирики и указал детерминанты религиозной жизненной практики с точки зрения гуманитарной науки. Дальнейшее развитие Фроммом принципов Рабинкова шло по линии гуманистической интерпретации еврейства последним. Правда, при этом личность Рабинкова оказала не меньшее влияние, чем его «учение». Фромм вспоминает: «О чем бы ни шла речь, его убеждения были для него не как собственность или знамя, которыми он обладал и должен был продемонстрировать или защищать. Он дошел до них с большим напряжением своих творческих сил, и его глубокая убежденность делала для него ненужным ни переубеждать кого-либо, ни подчинять своему влиянию. Он был человеком не только без титула, но и без малейшей потребности в атрибутах авторитета... Его авторитет основывался на его знании, заинтересованности, искренности, но никогда не на том, что он что-то из себя строил... Я не могу вспомнить ни одной ситуации, при которой я бы боялся его суждения, того, что он скажет тому или другому, или вдруг осудит меня. Он никогда не пытался влиять на меня, советовать, что я должен делать, или меня предостерегать. Все его влияние было через его бытие, его пример, хотя он был последним, кто хотел бы быть примером. Он был целиком самим собой». Эти фразы, какими бы идеализирующими они ни казались, ясно показывают, насколько Рабинков стал для Фромма «Учителем». И в то же время эти слова, пожалуй, наиболее ясно выражают характер самого Фромма. Еще в одном отношении Рабинков был учителем жизни, у которого Фромм воспринял нечто предельно значимое. Дело в том, что он вышел из среды хабад-хасидов, которым присуща отзывчивость ко всему, что делает жизнь прекрасной и радостной. Фромм научился у него множеству хасидских песен, которые он любил петь и в старости, в обществе друзей. И, подобно Рабинкову, он никогда не был аскетом, обретающим удовлетворение в отказе от прелестей жизни. Еще одна черта была заимствована Фроммом у Рабинкова — быть подлинным «учителем». Она отнюдь не свидетельствует об отсутствии любви к ближнему, а скорее о том, что оба они не страдали «синдромом помощников», т. е. тех, кто Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==31 считает своим призванием помощь другим. Они выражали это формулой: «Нельзя для другого сделать много, но можно, по крайней мере, попробовать не причинить ему вреда». Что при этом имелось в виду, показало поведение Рабинкова, когда Фромм порвал с ним. Рабинков был последним учителем Талмуда у Фромма. Его универсалистская и гуманистическая интерпретация иудейства в значительной степени способствовала отходу Фромма от ортодоксального иудейства и его приобщению к нетеистическому гуманизму. Насколько драматичным был тогда этот шаг, Фромм охотно рассказывал, расценивая его как свое «грехопадение». Это было в 1926 г. в Мюнхене, где он изучал психоанализ. Строго ортодоксальная практика предусматривала воздержание от потребления некошерной пищи, в том числе свинины и сосисок. Фромм стоял перед киоском, вдыхал аромат свиных сосисок, поколебался мгновение, сделал над собой усилие, купил их и съел. Тем самым Фромм выразил внешне свою внутреннюю эволюцию: в своем изучении Талмуда он вкусил от древа познания, и его акт непослушания был, как и у Адама и Евы, не его гибелью, а шагом в его подлинную жизнь. Для него самого в отношении к еврейской культуре и религиозной практике это означало то же, что для Адама и Евы в отношении природы: «С этим первым шагом отсечения связи между человеком и природой начинается история — и отчуждение. Как мы видим, речь идет при этом не о «грехопадении» человека, а об его пробуждении и тем самым о начале его подъема». Так описал Фромм происшедшее 40 лет спустя в книге: «Вы станете как Бог. Радикальная интерпретация Ветхого Завета и его традиции». В этой книге, исполненной преданности традициям, продолжают жить его еврейские учителя и сам талмудист Фромм, каким он был до 1926 г. Он писал в ней о себе: «Поскольку я сам не являюсь практикующим или «верующим» евреем, я, конечно, придерживаюсь совсем иной, чем они, точки зрения, и я ни за что на свете не решился бы делать их ответственными за выраженные в этой книге взгляды. И тем не менее мои воззрения выросли из их учения, и я твердо убежден, что нигде не прерывалась преемственность между их учением и моими собственными взглядами». ==32 00.htm - glava04 III. От талмудического к психоаналитическому постижению души. Годы до эмиграции 1933 г. Если предшествующая глава должна была показать прежде всего «внутреннее» развитие Фромма до начала его самостоятельной жизни, ставшего началом и его независимой научной деятельности, то теперь следует обрисовать его «внешнее» развитие между 1920 г. и эмиграцией. Это может быть не более чем наброском, поскольку данных, которые сообщил об этом периоде сам Фромм, немного, и к тому же они весьма противоречивы. Эрих Фромм посещал во Франкфурте школу Вёлера, изучал латынь, английский и французский языки и на пасху 1918 г. сдал экзамен на аттестат зрелости. Поскольку мечта стать учителем Талмуда оказалась несбыточной, он начал изучать право во Франкфурте. Переход от изучения Талмуда к изучению права был не очень резким, поскольку Фромм понимал право как «кристаллизованный минимум этики какого-либо общества». Однако перспектива стать адвокатом привлекала его все меньше, поэтому он отправился в Гейдельберг и начал изучать там социологию, психологию и философию. Макс Вебер поднял престиж социологии в Гейдельберге, однако Фромм не успел с ним познакомиться, так как Вебер умер в 1922 г. Его брат, Альфред Вебер (1868—1958), был также социологом в Гейдельберге, и Фромм ценил в нем прежде всего его характер. Он был сердечным университетским преподавателем, с которым у Фромма были близкие отношения; он был, видимо, единственным профессором, у которого он действительно чему-то научился. Поэтому не Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==33 удивительно, что у него на кафедре Фромм получил ученую степень (1922) и импульс к социологическому мышлению. Интерес к социологической постановке проблем был обусловлен прежде всего экзистенциально и кристаллизовался тематически под влиянием личной жизненной ситуации Фромма. Вопрос о закономерностях человеческого общежития и о таких институтах, как закон, государство, религия или ритуал, познание каждым функций общественных институтов, соотношение между индивидом и обществом, предпосылка постановки социологических проблем вообще — все эти вопросы социологии интересовали Фромма, который, как единственный ребенок в семье, воспитывался в ортодоксальной еврейской среде буржуазно-либерального общества. Безусловно, большую роль в его социологической ориентации сыграл и его учитель Талмуда Рабинков, которого Фромм в эти годы посещал почти ежедневно и который в своей статье «Индивид и община в иудаизме» следовал методу социологии религии. Насколько можно судить по позднейшим публикациям Фромма, философские и психологические лекции и семинары не производили на него особого впечатления, хотя эти дисциплины были представлены знаменитостями. Карл Ясперс преподавал тогда психологию, а философию — Генрих Риккерт, основоположник философской аксиологии, идеи которого, однако, не получили отклика в творчестве Фромма. Интерес к философии никогда не был для Фромма самоцелью. Поэтому чисто философские проблемы его никогда не трогали. Философская традиция была значима для Фромма лишь постольку, поскольку она касалась человека как действующего существа. Важнейшими философами для Фромма были Аристотель и Спиноза по причине глубокой этичности их мышления. И когда впоследствии Фромм постоянно говорит, например в «Психоанализе и этике» (1947), об объективных нормах и ценностях, он не имеет в виду ни нормы в бихевиористском или социологическом понимании, ни ценности в понимании философии и этики ценностей. Нормы и ценности для Фромма — это скорее установки и позиции, которых требуют учения о добродетели Аристотеля, Фомы Аквинского и Спинозы, трактующие человека как 2 Зак. № 361 Фромм ==34 РАЙНЕРФУНК действующее существо: на этом был сосредоточен познавательный интерес Фромма в его позднейших занятиях философией, и в этой связи следует назвать прежде всего Карла Маркса. Конечно, Фромм интересовался самыми разными философами прошлого и настоящего, изучал Канта, Гегеля и Ницше, Герберта Спенсера, Джона Стюарта Милля и Уильяма Джеймса, Хайдеггера и Сартра, Блоха и Хабермаса, но ни один из этих философов не оказал столь глубокого влияния на мышление Фромма, как Аристотель, Спиноза и Маркс. Философствование ради философствования было чуждо Фромму. Психоанализ не интересуется ни мышлением, ни его осознанием, а исследует подсознание и его функции, а также условия, необходимые для мышления и сознания. Вместе с занятиями психоанализом у Фромма возник типичный для него познавательный интерес к философии, но уже не философский, а психологический и социологический. Разумеется, Фромм не хотел свести философию к психоаналиsy' Суть дела состояла для него в том, чтобы оспорить самоценность философии: из изменения его познавательного интереса вытекала его релятивация философии. О чем человек думает и как думает, что для него является разумом и какой уровень абстракции он избирает, ищет ли он свое философское счастье в нигилизме или в метафизике, — так или иначе, его философствование определяется подсознанием. Разобраться в отношении Фромма к философии и в его философских интересах нельзя, не связывая их с его занятиями психоанализом. Следует также иметь в виду, что благодаря психоанализу социологическое мышление Фромма превратилось в социальнопсихологическое. Однако к психоанализу Фромм пришел не в университете, а на Мёнххофштрассе, 15 в Гейдельберге. Именно там весной 1924 г. Фрида Райхманн огкрыла «Терапойтикум», в котором практиковала психоанализ Зигмунда Фрейда. С Фридой Райхманн Фромм познакомился через свою франкфуртскую приятельницу. В 1920—1921 гг. Фромм познакомился во Франкфурте с Голдой Гинзбург, еврейкой из Кенигсберга, и даже некоторое время был с ней помолвлен. Она же еще с юности знала Фриду Райхманн, уроженку Кенигсберга, бывшую в 1918—1920 гг. во Франкфурте ассистенткой Курта Гольдштейна, а затем работавшую в санатории Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==35 «Белый олень» близ Дрездена в качестве ассистентки И. X. Шульца по аутогенной тренировке. Там она столкнулась с психоанализом ив 1923 г. прошла курс подготовки у Ганса Сакса в Берлине. Фромм познакомился с Фридой Райхманн, бывая у нее в гостях вместе с Голдой Гинзбург. Когда Фрида Райхманн приехала весной 1924 г. в Гейдельберг, Фромм уже не был помолвлен с Голдой Гинзбург — его друг Лео Лёвенталь влюбился в нее, и в 1923 г. они поженились. Фромм близко сошелся с Фридой Райхманн. Лёвентали переехали в Гейдельберг, и Голда помогала по хозяйству в санатории Фриды Райхманн и по уходу за детьми. Эрнст Симон также бывал у Фриды Райхманн, и каждый приходивший к ней домой должен был пройти через психоанализ. Все они — Эрих Фромм, Лео Лёвенталь и Эрнст Симон — приходили к ней на сеансы психоанализа. Открытый Фридой Райхманн санаторий стал своего рода еврейским психоаналитическим пансионатом и отелем, в котором царила почти культовая атмосфера и «каждый подвергался анализу со стороны Фриды Райхманн. В доме строго соблюдались правила еврейской кухни, и поэтому его шутливо называли «Торапойтикум». Пациенты, обслуживаемые амбулаторно или стационарно, образовали некое подобие общины. Перед каждой трапезой, проводившейся коллективно, зачитывались и обсуждались краткие тексты из Библии или из других источников мудрости. После еды обсуждались проблемы и трудности, возникавшие в жизни общины. Особо торжественно отмечалась суббота». Название «Торапойтикум» вместо «Терапойтикум» имело не только шутливый, но и критический смысл, так как со временем о нем стали говорить, будто там под влиянием психоанализа «не остается и следа» («weganalisiert wird» ) от ортодоксального иудаизма». Хотя едва ли можно утверждать, что психоанализ как таковой может разрушить религиозную практику. Тем не менее на многих он оказывал такое воздействие по причине негативной ассоциации религиозной практики с образом родителей. Так получилось, что Фрида Райхманн и Эрих Фромм сами отошли от ортодоксальноритуального иудейства и в конце концов отказались от религиозной практики, ориентированной на иудейскую ортодоксию. 2* ==36 РАЙНЕР ФУНК В декабре 1926 г. Фрида Райхманн выступила в Берлине с докладом о еврейской диетике, в котором сообщила о своем наблюдении, что ортодоксально-иудейские пациенты после психоанализа сначала склонны пренебрегать ежедневными молитвами, а затем и ритуальными законами, касавшимися пищи. Первая публикация Эриха Фромма «Шаббат» (1927), как и доклад его жены, свидетельствовали о «воздействии» психоанализа. Несмотря на явную связь опыта психоанализа с ортодоксальной религиозной практикой, религиозное развитие Фромма следует рассматривать в более широком контексте. Психоанализ лишь способствовал развитию давно начавшегося процесса. Насколько Фромм оказался под влиянием универсалистских взглядов как Когена, так и Рабинкова, показывает его отход от сионизма еще в начале 20-х годов. Находясь целиком под влиянием Нобеля, Фромм стал активным участником сионистского молодежного движения. Он «принадлежал к ядру тогдашнего «Картеля еврейских связей» во Франкфурте и считался особо верующим. По словам Гершома Шолома, в нем ходила по рукам сложенная Эрнстом Симоном «Молитва маленького KJv: «Сделай меня как Эрих Фромм, чтобы я попал на небо». Однако скоро Фромм понял, насколько в сионизме культивировался национализм, противоречивший гуманистической интерпретации иудаизма и мессианства Когена и Рабинкова. Он раз и навсегда порвал с сионизмом, и это проявилось, в частности, и в том, что Фромм никогда не выражал особых симпатий государству Израиль, страстно выступал в защиту прав арабов и указывал на террористическое прошлое Бегина. Разрыв с сионизмом произошел отнюдь не под влиянием психоанализа, как и освобождение от иудаизма, и знакомство с буддизмом было процессом независимым от психоанализа. Оно существенно повлияло на понимание Фроммом задач, представлений и практики иудейской ортодоксии. Акцентирование Рабинковым автономии человека и отрицательной теологии Маймонида уже проложили путь для «открытия» буддизма. Поэтому Фромму была близка мысль религии, отказавшейся от личного Бога и соответствующей религиозной практики. Когда Фромм познакомился с работами Георга Гримма «Учение Будды. Религия разума и наука Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==37 буддизма», «буддизм явился для него неким откровением. Впервые он познакомился с религиозной системой, целиком основанной на рациональности и не нуждавшейся ни в какой иррациональной мистификации, принятии откровения или авторитета». Действительно, с этих пор Фромм ориентировался в своей религиозной практике прежде всего на буддизм. При этом на первом плане стояли дзэн-буддизм в изложении Дайзеца Судзуки 40—50-х годов и буддистская мистика, представленная Ньянапоникой Махатхерой в 60— 70-х годах. Не всякое изменение в жизни Эриха Фромма в период с 20-х годов до эмиграции следует относить на счет «психоанализа». Тем не менее с ним связаны резкие перемены в личной жизни и профессиональной деятельности. Фрида Райхманн была первым аналитиком Фромма. И как у Шандора Радо, женившегося на своей пациентке Эмми, и Вильгельма Райха, женившегося на своей бывшей пациентке Анни Пинк, терапевтическая связь между Фридой Райхманн и Эрихом Фроммом привела к женитьбе 16 июня 1926 г Вопрос женитьбы был предварительно детально обсужден с Карпом Ландауером во Франкфурте, и тогда было решено продолжать сеансы психоанализа у другого аналитика. Тем не менее Эрих и Фрида Фромм прожили вместе лишь около четырех лет. В 1930-1931 гг. их пути разошлись. Оформлен был развод только в 1940 г. в США, но они остались друзьями на всю жизнь. Кто же была Фрида Райхманн? Она была на десять лет старше Фромма, родилась в 1890 г. в Карлсруэ и выросла в Кенигсберге; там она получила в 1914 г. ученую степень у Курта Гольдштейна. В 1924 г., после завершения своего образования в качестве психоаналитика, Фрида открыла собственный санаторий в Гейдельберге. 1 июля 1933 г. Фрида эмигрировала, сначала в Страсбург, а в 1934 г. — в Палестину и, наконец, в 1935 г. — в США. Запланированная сперва лишь на два месяца вспомогательная работа в частной клинике «Честнат Лодж» в Роквилле (Мэриленд) обернулась 22летней, очень плодотворной деятельностью в качестве аналитика для психически больных, принесшей ей мировую известность. Этой мировой славе способствовала и Ханна Грин ==38 РАЙНЕР ФУНК своим бестселлером «Я никогда не обещал тебе сад с розами». В этой книге некая пациентка рассказывает об излечении от шизофрении «доктором Фрид», под которым подразумевался не кто иной, как Фрида Фромм-Райхманн. Кроме автобиографического рассказа Ханны Грин существует лишь немного описаний личности Фриды ФроммРайхманн. Одна из ее студенток писала: «Ученики и любили ее, и боялись. Любили за ее теплоту, понимание и чуткость по отношению ко всем, боялись ее острого видения невротических реакций у кандидатов в психоаналитики, когда они переносили на себя комплексы своих пациентов». Именно сочетание теплоты и чуткости, с одной стороны, и интеллектуальной одаренности — с другой, делают понятными привлекательность, теплоту, исходившие от нее. Изменения в жизни, связанные с психоанализом и женитьбой, оказали влияние на профессиональные планы Эриха Фромма. У него уже не было иной альтернативы, кроме как стать психоаналитиком. Терапия у Фриды Райхманн была прервана. Она была продолжена еще до женитьбы у д-ра Вильгельма Виттенберга в Мюнхене на Элизабетштрассе, 17. Виттенберг (1874—1928) прибыл в Мюнхен как ассистент профессора Креплина, у которого и Фрида Райхманн в 1922—1923 гг. повышала свою квалификацию как психоаналитик. Его лекции посещал и Эрих Фромм. Виттенберг познакомился с психоанализом в 1908 г. и был тогда единственным учеником Фрейда в Нижней Германии. У него была репутация единственного фрейдиста-экстремиста. Фромм рассказал о нем, что он с ним много беседовал, но научился у него немногому. После женитьбы Фромм продолжал свое образование у Карла Ландауера во Франкфурте. Последний был сначала членом Венского психоаналитического объединения, но с середины 20-х годов принадлежал к Немецкому психоаналитическому обществу. Во Франкфурте он основал в октябре 1926 г. Трудовое сообщество, члены которого собирались сначала один, а с 1928 г. — два раза в месяц для обсуждения новейших публикаций по психоанализу. В 1928 г. его членами были: Эрих Фромм, Фрида ФроммРайхманн, Кард Ландауер, Франц Штейн, Генрих Менг, Клара Хаппель и д-р Рёлленблёк. Ландауер был — как организатор и писатель — ==39 Эрих Фромм: Страницы документальной биографии очень энергичным и оказывал значительное стимулирующее воздействие на Фромма в его научных занятиях психоанализом. Первые контакты Эриха Фромма с Берлинским институтом, в котором он в 1929—1930 гг. завершил свое образование как психоаналитик, были связаны с его докладами. 18 июня 1927 г. он сделал на Потсдаммерштрассе, 29 доклад на тему: «Лечение случая туберкулеза легких методом психоанализа». То, что именно эта тема открывает его научную карьеру психоаналитика, было в известной степени знаменательно: спустя четыре года он сам заболел (не по причине ли своих проблем в браке с Фридой?) туберкулезом легких и был вынужден на год уехать для лечения в Давос. 13 марта 1928 г. Фромм снова был в Берлине с докладом, тема которого — «Психоанализ мелкого буржуа» — впервые раскрывает его собственное социальное происхождение. Доклад вызвал оживленную дискуссию. В сообщениях корреспондентов «Международного журнала по психоанализу» в числе выступавших в прениях названы: Хуго Штауб, Франц Александер, Феликс Бём, Барбара Лантос, Зигфрид Бернфельд, Шандор Радо, Ганс Сакс и Макс Эйтинген. К концу 20-х годов Берлинский институт все более становился центром притяжения аналитиков и их клиентов и оспаривал первенство у венского. Когда Фромм закончил в Берлине свое образование как психоаналитик и в доме № 1 на Байришерплац открыл свой кабинет для частной практики, в новом здании института на Вихманнштрассе, 10 проводились многочисленные лекции, семинары и коллоквиумы. Шандор Радо читал вводный курс психоанализа, Франц Александер — лекции о толковании снов и объявил семинар по теории и терапии гомосексуализма; Ганс Сакс читал лекции по теории влечений; Карен Хорни проводила занятия по вопросам техники аналитической терапии; Эрнст Зиммель читал лекции по специальной теории неврозов; семинары Отто Фенихеля были посвящены подавлению влечений и метапсихологическим проблемам; Теодор Рейк, прибывший из Вены, читал вводный курс по психологии религии; Зигфрид Бернфельд в течение ряда лет занимался проблемами практической педагогики; Харальд Шульц-Хенке делился своими познаниями о «торможении в структуре невроза» и К оглавлению ==40 РАЙНЕР ФУНК совместно с Карлом Мюллер- Брауншвейгом продолжал свой семинар по пограничным проблемам психоанализа и философии. Этинген вместе с другими проводил контрольные семинары. В 1930 г. Рене А. Шпиц перебрался из Вены в Берлин, тогда же в Берлинский институт прибыл Вильгельм Райх, вначале как гость, а с 1 декабря 1931 г. стал его штатным сотрудником. Относительно основных интересов и дружеских связей Фромма существует лишь немного достоверных данных. Отношения с Карен Хорни были, безусловно, уже тогда хорошими, иначе бы его не пригласили по ее ходатайству в конце 1933 г. в качестве гостевого профессора в Чикаго. В Берлине Хорни усилила свою критику положений Фрейда об Эдиповом комплексе и влечении к смерти. Когда 20 января 1931 г. она выступала с докладом «К вопросу о негативной терапевтической реакции», Фромм был в числе выступивших при его обсуждении, так же как на дискуссионном вечере по проблеме импульса смерти 21 марта 1931 г., когда Хорни получила поддержку со стороны Вильгельма Райха, сводившего патогенез индивидуальных расстройств к влиянию капитализма и его последствий. Райх вспоминает об интересе Фромма к марксистской социологии: «У себя в квартире на Швебишентрассе я зачитал свои основные тезисы трем молодым аналитикам, сделав особое ударение на способе внесения психоаналитической теории в марксистскую социологию; при этом присутствовали Эрих Фромм, Отто Фенихель и Барбара Лантос». Контакты между Вильгельмом Райхом и Эрихом Фроммом ослабели после того, как Фромм отказался от теории либидо и от приоритета сексуальности. При этом первый разговор между ними казался Райху многообещающим: «В длительной беседе, вскоре после моего приезда в Берлин, Фромм выслушал мои сексуально-экономические интерпретации и заметил, что теперь он ясно понимает — только с помощью понятия сексуальной энергии можно объяснить динамику массовой психологии». Однако единственный аналитик, считавшийся социологом, ориентированным на марксизм, разочаровал его. Фромм не воспринял ни сексуальноэкономической трактовки, ни политической ангажированности Райха. Другим марксистом, с которым Фромм общался в берлинский период, был Зигфрид Бернфельд, подобно Райху и Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==41 Фромму пытавшийся объединить психоанализ и марксизм. Он безусловно оказывал в эти годы влияние на мышление Фромма, хотя это едва ли можно доказать конкретными фактами. Бернфельд был социалистом и считал себя марксистом-теоретиком. Он также принимал участие в дискуссионных вечерах у Райха и разочаровал его, как и Фромм: «И он не понимал сути подлинно диалектического процесса. Для него диалектический материализм был лишь одним из способов мышления, а абстрактная логика — другим. Я вскоре отказался от попыток их переубедить». В восприятии Фроммом идей Маркса безусловную роль играло его общение с Хоркхаймером, Лёвенталем и Маркузе; поскольку определенный ход мыслей Райха и Бернфельда был очень близок фроммовскому, нельзя исключать их взаимное обогащение. Лекции и семинары Бернфельда пользовались большим успехом: если в среднем по институту на них присутствовали 20—30 слушателей, то на его лекции «для продвинутых» с последующей дискуссией на тему «Психоаналитическая социальная наука» собиралось до 70 человек. Наряду с интересом к марксистски ориентированной социальной психологии, Фромма привлекала и психология религии. В 1929 г. в Берлин из Вены прибыл Теодор Райк, побудивший Фромма опубликовать дискуссионную статью «Развитие догмы Христа» (1930), в которой Фромм выводил религиозные идеи из экономических и социальных структур и при этом излагал свою «марксистскую» психологию религии. В том же направлении был выдержан третий публичный доклад Фромма «К вопросу о вере во всемогущество мыслей» 16 сентября 1930 г. в Берлине. Фромм открыл в Берлине частную практику и, общаясь с американскими пациентами, сделал успехи в английском языке. 7 октября 1930 г. он был избран внештатным членом Немецкого психоаналитического общества. На протяжении трех лет, когда он постоянно приезжал в Берлин из Гейдельберга и Франкфурта, он в четвертый раз подверг себя анализу у Ганса Сакса. В старости Фромм шутливо рассказывал об одном эпизоде, произошедшем в начале этого анализа, который хотя и не выявляет значения Ганса Сакса для Эриха Фромма, но знаменателен в другом отношении. «У д-ра ==42 РАЙНЕР ФУНК Сакса я сделал нечто, — вспоминает Фромм, — допустил, мягко выражаясь, некоторую бестактность. Я видел его прежде. Он был довольно уродлив, так как подбородок у него вообще отсутствовал. Я подумал, что он действительно похож на свинью. Будучи тогда еще очень добросовестным учеником, а также зная, что должен сказать все, если даже это будет тяжело, я и начал... глядя на него: «Поскольку я же должен сказать все. я хочу Вам сказать, что я подумал, увидев Вас. Ваше лицо похоже на свиное рыло» ... Д-р Сакс ответил очень глупо, что было недопустимо для опытного аналитика, но он был глубоко оскорблен, и, видимо, у него самого были проблемы из-за лица. Он сказал: «Я не думаю, что у Вас ко мне есть антипатия. Вы повесили свое пальто в гардеробе рядом с моим». Но гардероб был очень узок, и я не мог иначе повесить свое пальто». Д-р Ганс Сакс (1881—1947) был, как и Фромм, евреем, родом из Вены, отпрыском раввинов. В 1909 г. адвокат Сакс познакомился с Фрейдом и вскоре стал одним из шести его доверенных лиц. Как и Фромм, он был вынужден в 1918 г. отправиться на два года в Давос из-за туберкулеза. В 1920 г. он приехал в Берлин, опубликовал книгу о любви и в 1932 г. эмигрировал в США. Его очень задело, когда в 1927 г. на конгрессе в Инсбруке он не был приглашен в комитет — официальный кружок доверенных Фрейда. Чем старше становился Сакс, тем более одиноко, замкнуто он жил. Утром в день своего 66-летия он умер. Фромм, никогда не бывший лично знаком с Зигмундом Фрейдом, впоследствии подверг острой критике теорию и технику его психоанализа и невысоко ценил ортодоксальных аналитиков. В дальнейшем Фромм встал на путь отрицания ортодоксального психоанализа, однако не следует упускать из виду, что примерно до 1934 г. Фромм сам как ортодоксальный фрейдист занимался практикой и в своих публикациях до 1932 г. целиком поддерживал теорию влечений Фрейда. Воодушевление психоанализом проявилось и в его выступлениях в обоснование необходимости создания психоаналитического института во Франкфурте. Его создание в 1932 г. было тесно связано с Максом Хоркхаймером, возглавлявшим тогда Институт социальных исследований. Поскольку он был неспособен читать лекции без рукописи, он Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==43 подверг себя психоанализу, познакомившись с ним через Лео Лёвенталя, клиента Фриды Фромм-Райхманн, и проходил курс у Карла Ландауера. Вскоре после того, как в Гейдельберге было основано Психоаналитическое трудовое сообщество Юго-Западной Германии, Ландауер согласился взять на себя руководство Франкфуртским психоаналитическим институтом, получившим временное пристанище в Институте социальных исследований Хоркхаймера. Тем самым франкфуртский институт стал «первым официальным фрейдистским учреждением, примыкавшим, хотя и косвенно, к одному из германских университетов». На торжественном открытии 16 февраля 1929 г. преподаватели института выступили со своими докладами: Карл Ландауер говорил о психоанализе и медицине, Фрида ФроммРайхманн — о психоаналитической теории влечений, Генрих Менг прочел вводную лекцию о психоанализе, а Эрих Фромм — о применении психоанализа в социологии и науке о религии. Связь психоанализа и социологии — такова тема выступления Фромма на психоаналитическом съезде Немецкого психоаналитического общества в Дрездене 2729 сентября 1930 г. Основание психоаналитического института во Франкфурте произошло по инициативе гейдельбергского кружка, образовавшегося вокруг Фриды Фромм-Райхманн на Мёнххофштрассе, 15. Поэтому неудивительно, что вскоре и в Гейдельберге были созданы курсы для «интересующихся психоанализом из Гейдельберга, Маннгейма и их окрестностей» как «кустовые курсы» (филиалы) Франкфуртского психоаналитического института. Фрида Фромм-Райхманн, Генрих Менг и Карл Ландауер впервые читали на них лекции в зимнем семестре 1930/1931 уч. г. Эрих Фромм в это время практиковал в Берлине и 10 ноябября 1930 г. прочитал во Франкфурте лекцию на тему: «Преступник и карающее общество» (1931). Пути Эриха Фромма и Фриды Фромм-Райхманн разошлись, но тем не менее их продолжали связывать общие знакомые и профессиональные убеждения. Оба они дружили с Георгом Гроддеком из Баден-Бадена, а впоследствии в США — с Гарри Сток Салливеном. Дружбу с Георгом Гроддеком поддерживала больше ==44 РАЙНЕР ФУНК Фрида Фромм-Райхманн. Гроддек, родившийся в 1866 г. в Бад-Кёзене, был для нее не только авторитетным врачом и психоаналитиком, не только ученым, «открывшим понятие «Оно» («des ES»), и основателем аналитической психосоматики, но и близким другом. Фроммы часто у него бывали. Он был «человеком необычайно глубоко, непосредственно вникавшим в то, что видел. Его язык не был научным, так как вещи, которыми он занимался, едва ли можно было выразить научно. Он не участвовал в отвлеченных спекуляциях берлинских психоаналитиков... Если у мужчины был большой живот, он говорил: «Он, наверное, хочет быть беременным». Да, это не было научное высказывание, но, пожалуй, было гораздо ближе к правде, чем какие-либо конструкции берлинских психоаналитиков, исходившие из Эдипова комплекса». В способности Гроддека интуитивно понимать соматические феномены как выражение психических состояний и конфликтов Фромм мог убедиться на собственном опыте. Когда он заболел туберкулезом, именно Гроддек с полной уверенностью сказал ему, что он заболел туберкулезом, потому что не решается себе признаться в неудаче брака с Фридой. То, как Гроддек понимал психоанализ и практиковал его, производило на Фромма и некоторых других психоаналитиков глубокое впечатление. Среди тех, кто охотно лечился в санатории Гроддека, были Карен Хорни и Шандор Ференци, «не устававший восхвалять Гроддека и рассказывать всем, как ему помог его ежегодный «аналитический отпуск» в санатории Гроддека». Критика Фроммом психоанализа Фрейда как теории и техники, ориентированных на патриархальную общественную систему, была в значительной степени связана с влиянием личности Гроддека. Характерно высказывание о нем Карен Хорни в ее письме соболезнования его вдове, в котором она пишет, что «воспринимала его как одного из немногих среди аналитиков, как человека цельного, сильного, мужественного и теплого». Подчеркивание целостности, силы и теплоты, т.е. мужественного и женственного, характеризуют как личность Гроддека, так и характер его мышления. В своей книге «Человек как символ». Гроддек писал: «Человек является двуполым, он никогда не бывает только мужчиной Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==45 или только женщиной, человек всегда женомужчина и мужеженщина, он никогда не дитя и не взрослый, а всегда дитямуж, муждитя — это во все времена выражалось в мышлении, действиях, в мифах и в повседневной жизни». Особая любовь Гроддека к «Фаусту» Гёте и «Пер Гюнту» Ибсена, его взгляды на зависть мужчины к деторождению и его представление о терапевте-аналитике, как о «матери-отце», оказали влияние на Эриха Фромма. Фриде Фромм-Райхманн удалось увезти Гроддека, совершенно не понимавшего политическую обстановку в Германии, в Цюрих под предлогом чтения лекций. Здесь он заболел и попал в больницу Медарда Босса. Когда по дороге в Палестину Фрида ФроммРайхманн навестила его, он встал с постели и проводил ее на вокзал. После этого он вскоре умер. Эрих Фромм узнал о внезапной смерти Гроддека только в 1934 г., находясь в эмиграции в Нью-Йорке. Его отношение к другу выражено в письме от 15 августа 1934 г. к вдове Гроддека, в котором он, в частности, писал: «Мир стал как-то безрадостнее и отвратительнее с тех пор, как его покинул этот великий человек. Иногда в часы печали бывало большим утешением вспоминать о нем. Когда я иногда размышляю о том, к кому из живущих можно с полным правом применить понятие «человечность», то мне на ум приходит прежде всего он. Он обладал глубокой, я бы сказал, материнской теплотой, и тем не менее в этой теплоте не было ничего женского или слабого; она, как и его мужество, относилась к рыцарскому благородству, освещавшему весь его облик и каждый жест... Часы, проведенные с ним, — счастливейшие в моей жизни — и о сколь немногих часах можно это сказать». Другой общий знакомый Эриха Фромма и Фриды Фромм-Райхманн, оказавший на них сильное впечатление, — Гарри Сток Салливен (1892—1949). Фрида ФроммРайхманн познакомилась с ним на докладах, которые он делал в клинике «Честнат Лодж», Эрих Фромм — немного раньше, в Нью-Йорке, в эмиграции. Салливен стал заниматься психиатрией благодаря Уильямсу Эленсону Уайту (1870—1937), одаренному психиатру, работавшему в госпитале св. Елизаветы в Вашингтоне. Салливен пытался понять ==46 РАЙНЕР ФУНК шизофренические заболевания с позиций фрейдизма, несколько модифицированного. Все усилия он направил на восстановление нарушенного Я. В разговоре с глазу на глаз, в заботе о повседневных проблемах и прежде всего в эмоциональной близости и теплоте он видел важные средства стимулирования у шизофреников того, что могло сделать для них снова возможным контакт с внешним миром. Своими методами лечения Салливен достиг необыкновенных успехов. Чтобы углубить свое понимание шизофрении, он стал заниматься в Нью-Йорке в 1930 г. психотерапевтической практикой, прошел учебный анализ у Клары Томпсон, ученицы Шандора Ференци (Клара Томпсон, со своей стороны, продолжала свой анализ, начатый у Ференци, у Эриха Фромма), и вступил в контакт с Эрихом Фроммом и Карен Хорни. В 1936 г. Салливен основал Вашингтонскую школу психиатрии, «ставшую центром прогрессивных идей по теории и практике глубинной психологии». С помощью Психиатрического фонда Уильяма Эленсона Уайта он начиная с 1938 г. издавал журнал «Психиатрия», в котором Эрих Фромм впервые опубликовал свои статьи на английском языке. Начиная с 1935 г. Фриду Фромм-Райхманн и Эриха Фромма, а также Карен Хорни и Клару Томпсон, Рут Бенедикт и Маргарет Мид объединяла теория межличностных отношений Салливена. Основанное на ней понимание развития человека, психопатологии и психотерапии было воспринято ими как альтернатива фрейдовской модели влечений и воодушевило мыслителей и практиков — так называемых «неофрейдистов». «Для Салливена психиатрия должна была стать «наукой о человеческих отношениях», областью исследований, которая не ограничивалась бы функциями желез, мозговыми нарушениями, явлениями отравления, перерождением в процессе старения и т. п., а охватывала бы всю полноту межличностных процессов». Салливен первым сформулировал социально-психологическое понимание психиатрии и создал новые методы лечения шизофрении. Он понял то, что имело значение для гу-" манитарных и социальных исследований в целом: «... что наблюдение в человеческой сфере происходит не только путем пространственного дистанцирования, но и путем человеческого Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==47 соучастия и что наблюдение становится познанием только в той мере, в какой наблюдатель понимает свое участие, но тем самым не нейтрализует его холодно и трезво». Влиянию Салливена Фрида Фромм-Райхманн во многом обязана успеху в своей лечебной работе с шизофрениками. Они помогли ей сформулировать «Принципы интенсивной психотерапии» — так называлась ее книга. Эрих Фромм воспринял теорию межличностных отношений Салливена как альтернативу фрейдовской метапсихологии, опирающейся на теорию влечений. Собственный подход Фромма, разработанный в период 1929—1932 гг. с позиций социальной психологии, соответствовал взглядам Салливена, исходившего из психиатрии. Поэтому Фромм охотно принял формулировки Салливена, определяя свои собственные позиции по отношению к Фрейду: «Я считаю человека существом прежде всего общественным и не думаю, подобно Фрейду, будто он прежде всего самодостаточен (selbstgenugsam) и только во вторую очередь нуждается в других, чтобы удовлетворять свои инстинктивные потребности. В этом смысле я считаю, что индивидуальная психология в принципе является социальной психологией или, говоря словами Салливена, психологией межличностных отношений. Ключевой проблемой психологии является проблема особого рода отношения каждого к миру, а не удовлетворение или фрустрация отдельных инстинктивных вожделений». Это имеет прямую связь с теорией характеров (характерологией), разработанной Фроммом, в отличие от теории Фрейда, отрицающей решающую роль либидо. Фромм утверждал: «Теория, предполагающая, что характер формируется особенностью межличностных отношений, существующих в определенной культуре и поддерживаемых ею, должна, говоря словами Салливена, быть теорией межличностных отношений». В теоретическом и методическом вкладе Салливена в психотерапию сошлись взгляды Фриды Фромм-Райхманн и Эриха Фромма. Многое из того, что уже в Германии совместно с Георгом Гроддеком и Карен Хорни было разработано в критике теории и техники психоанализа Фрейда, приобрело благодаря влиянию Салливена большую глубину. Поэтому неудивительно, что, несмотря на разрыв, а затем и ==48 РАЙНЕР ФУНК развод, между Фридой Фромм-Райхманн и Эрихом Фромом сохранились контакты. Еще Гроддек ставил под сомнение вездесущность Эдипова комплекса. Для Фромма это послужило основой его критики Фрейда. Фрида Фромм-Райхманн делала из этой критики выводы для своего метода лечения: «Будучи последовательными, — писала она, — мы не считаем бесспорным утверждение, будто трудности, возникающие в отношениях между терапевтом и пациентом, являются выражением или только повторением их собственных нерешенных проблем, связанных с Эдиповым комплексом». Фромм был не только психоаналитиком: он изучал также и социологию я объединил социологию и психологию, индивидуальное и общественное в самостоятельную аналитическую социальною психологию. Его призвание социального психолога, в котором он в наибольшей мере реализовал свой творческий потенциал, тесно связано с Институтом социальных исследований и с идеями Карла Маркса и Иоганна Якоба Бахофена. Теориями последнего Фромм, видимо, начал серьезно заниматься около 1930 г. Профессиональные связи с Институтом социальных исследований, в котором работали в основном евреи—марксисты некоммунистической ориентации, начались в 1930 г. и продолжались до 1938 г. Лео Лёвенталь уже давно был дружен с Максом Хоркхаймером и начал работать в институте после того, как тот стал его директором. Фромм еще раньше занимался социально-психологическими проблемами во Франкфуртском психоаналитическом институте, примыкавшем к Институту социальных исследований. Это обстоятельство, а также контакты с руководством института, сложившиеся у него через Лео Лёвенталя, привели к его переходу на работу в институт, где он начал работать над проблемой «в какой мере и каким образом душевный аппарат человека является причиной, определяющей формирование и развитие общества». Фромм работал по договору и до конца жизни являлся руководителем отдела социальной психологии института. «Его концепция материалистической социальной психологии оказала влияние на процесс формирования теории, разрабатывавшейся институтом, не менее чем сама его междисциплинарная программа». Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==49 Значение Фромма как специалиста по всем вопросам психоанализа и социальной психологии для Института социальных исследований в начале 30-х годов в силу ряда причин впоследствии явно недооценивалось. «Связь института с Фроммом была именно во франкфуртский период чрезвычайно плодотворна, хотя он сначала и не был в штате института и большую часть времени находился вне Франкфурта». С приходом Фромма работа института приобрела направление, ставшее определяющим в последующие годы: социальные исследования, сочетавшие марксизм с психоанализом. Собственные идеи Фромма обогатились марксистскими взглядами работников института, прежде всего Хоркхаймера и Маркузе. Видимо, здесь он по-настоящему познакомился с Марксом; в то же время мышление коллег Фромма стимулировалось его психоаналитическими идеями, прежде всего в области социальной психологии и по вопросу об авторитете. Для Лёвенталя включение психоанализа в социальную философию было необходимо в связи с его собственными занятиями психоанализом, и он был убежден в том, что «Фромм обладал самым перспективным умом для решения такой задачи...». Научный подход Фромма открывал перспективу для разрешения многих проблем, стоявших перед институтом. Уже в 1929 г. Фромм начал исследование привычек, установок и политического поведения рабочих и служащих. Полевое исследование в Рейнланде находилось «в тесной связи с вопросом, что же, собственно, в постфеодальном обществе цементирует его, т.е. с вопросом о социально-психологических основах его интеграции». Такая постановка вопроса для Фромма не была новой. Он исходил из нее уже в своей диссертации «Об иудейском Законе. К социологии еврейской диаспоры». Кроме того, этот вопрос был главным для его учителя Талмуда Рабинкова. Новым было, в сущности, лишь то, что теперь следовало дать на него ответ с позиций аналитической социальной психологии и объектом являлись уже не столько еврейский народ и его жизненный уклад, а современное общество в его марксистском понимании. Марксову пониманию общества недоставало одного — «теории опосредующих психических звеньев между базисом и надстройкой». «Мы спрашивали себя, — вспоминает К оглавлению ==50 РАЙНЕРФУНК Лёвенталь, — существуют ли другие механизмы, помимо одних лишь механизмов власти, которые объясняли бы конформизм поведения... Возникла мысль: рассматривать авторитет как проблему связей, цементирующих общество... Теория семьи как агента общества была сформулирована Фроммом на основе теории Фрейда». Таким образом, исследование авторитета, отразившееся в изданном Максом Хоркхаймером в 1936 г. сборнике «Исследования авторитета и семьи», способствовало выяснению социальнопсихологических основ интегрирования общества. Полевое исследование Фромма, проведенное среди рабочих и служащих Рейнланда, послужило эмпирической базой для его теоретических обобщений в «Социально-психологической части» сборника «Исследования авторитета и семьи» (1936). Эмпирическое исследование политических позиций рабочих и служащих в первые годы занимало большую часть времени, остававшегося у Фромма от его психоаналитической практики и занятий, связанных с его сотрудничеством в Институте социальных исследований. Это было вообще первое социально-психологическое полевое исследование, подтвердившее психоаналитическую точку зрения, что политические убеждения, выраженные в партийной ориентации, могут отличаться от подсознательных мотивов. Поэтому только понимание подсознательной структуры влечений, или, как говорил Фромм, в соответствии с теорией либидо — структуры характера — позволяет адекватно судить о том, что человек действительно думает, чувствует и как он действует. Интересу к такой постановке вопроса способствовала политическая обстановка в Германии. На основе анализа полученных 600 ответов на анкеты Фромм и его сотрудники Анна Хортох, Герда Херцог, Эрнст Шахтель, Пауль С. Лазарсфельд и Хильде Вайс смогли сказать. еще до захвата власти Гитлером, что рабочие, воспитанные партиями и профсоюзами, несмотря на их революционные декларации, не способны на то сопротивление авторитарному диктаторскому режиму, которое от них ожидали и в способности к которому сами рабочие были убеждены. • Ядром исследования была анкета, включавшая 271 позицию, распространявшаяся с помощью профсоюзных функционеров, главным образом среди организованных рабочих. Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==51 На вопросы следовало отвечать свободно, своими словами. Ответы оценивались рабочей группой Фромма. Особенность этого анализа состояла в том, что он «проводился методом психоаналитика, выясняющего ассоциации пациента, т. е. речь шла о выяснении не преднамеренного значения ответа, а того, которое заложено в его основе...» Такой метод является психоаналитическим и герменевтическим, а оценка — психоаналитическим толкованием, ориентирующимся прежде всего на значение определенных слов и их психологический и социально-психологический смысл, а также на то, как опрашиваемые рассматривали самих себя и выражали это. Толкование ответов позволяло делать заключение о душевной структуре респондента и относить его к определенному типу характера. Следовало сделать выводы о соответствии или несоответствии высказанных убеждений их подсознательной мотивации. Большая часть анкет была собрана к 1931 г., так что ничто не мешало сделать окончательные выводы. Однако в это время институт начал все более подвергаться нападкам справа. В этих условиях Хоркхаймер воспользовался предоставившейся возможностью для того, чтобы переправить за границу деньги и библиотеку института. До 1934 г. институт работал в Женеве. В конечном итоге научные контакты с Колумбийским университетом благодаря великодушию его патриархального президента Николаев Марри Батлера привели к присоединению института к университету. В результате эмиграции института в 1934 г. работа, связанная с полевым исследованием, была прервана, как оказалось, на многие годы. Вопрос о публикации результатов этого исследования, как это будет показано ниже, стал одной из причин тех раздоров, в результате которых Фромм в 1938 г. ушел из института. В 1931 и 1932 гг. Фромм вообще не мог работать над этими материалами, так как лечился в Давосе. В дальнейшем он, насколько это было возможно, поддерживал контакты с институтом, переехавшим в Женеву. Еще до осени 1934 г., когда Хоркхаймер, Маркузе, Лёвенталь, Поллок и Виттфогель вновь встретились в Нью-Йорке. Фромм уже находился там с осени 1932 г. как приглашенный преподаватель, читавший лекции в Чикаго. Фромм в свое время охотно принял ==52 РАЙНЕРФУНК это приглашение, тем более что оно было передано через Карен Хорни, приятельницу по Берлину и «соученицу» у Гроддека. Еще в 1932 г. по телефонному вызову Франца Александера из Чикаго она отправилась туда, чтобы помочь ему в создании в Чикаго Института психоанализа. Фромм остался в США и осенью 1934 г. поселился в НьюЙорке, чтобы возобновить работу в Институте социальных исследований. Осталось неизвестным, был ли Фромм еще раз в Германии, когда 29 декабря 1933 г. умер его отец. Известно, что в 1938 г. он побывал в Швейцарии, в Тессине вновь заболел и зимой 1938—1939 гг. провел некоторое время в Шацпляце близ Давоса. В конце концов ему удалось уговорить свою мать эмигрировать, сперва в Англию, а затем в 1941 г. в НьюЙорк, так что она избежала участи германских евреев и скончалась в возрасте 83 лет 26 февраля 1953 г. в Нью-Йорке от рака. ==53 00.htm - glava05 IV. Исследование подсознательного в обществе: аналитическая социальная психология и характерология Большинству читателей, знакомых с Фроммом только по его книгам «Искусство любить» (1956) или «Иметь или быть» (1976), «подлинный» Фромм неизвестен. Величайшее значение Фромма бесспорно заключается в открытии им самостоятельной аналитической социальной психологии, хотя это «открытие» с 30-х годов до сих пор едва ли можно считать признанным. Современная социальная психология рассматривает себя либо как чистую социологию, либо не как аналитическую дисциплину, т. е. она ориентирована в основном на бихевиоризм. Немногие социальные психологи-психоаналитики основываются на теории либидо Фрейда и исследуют психические факторы общественных явлений при помощи метода аналогий, ориентированного на либидо индивида. Чтобы лучше понять собственный подход Фромма, следует познакомиться с его исследованием «Иудейский Закон. К социологии диаспорного еврейства»(1922). Отличительной особенностью еврейского народа было то, что, несмотря на утрату собственного государства, территории, обиходного языка и единой системы религиозного образования, он продолжал существовать как народ, как единая постоянная группа, объединенная родственными связями и общей судьбой. Цементирующей общество связью, отмечал впоследствии Фромм, явился иудейский Закон, пронизывающий еврейский общественный организм. Поэтому еврейская диаспора продолжала «существовать среди других народов, внутри их мира и в тоже время вне его». Фромм выражает сущность обособленной, специфически еврейской жизненной практики на языке руководителя своей ==54 РАЙНЕР ФУНК докторской диссертации Альфреда Вебера: «Еврейская диаспора как таковая, хотя и постоянно включенная в цивилизационный процесс того или иного народа, в космосе своего общества и своей культуры жила своей особой жизнью и по своим законам, обусловившим ее сохранение как единого исторического организма». При этом иудейский Закон является своеобразной функцией «души еврейского исторического организма». От того, как он толкуется и исполняется, зависит выживание диаспоры как обособленного исторического организма, с его специфической жизненной практикой. Такая постановка проблемы предопределила ее позднейшее социально-психологическое разрешение. Иудейский Закон, душа еврейского исторического организма, понимается прежде всего не как писаный закон, а как институт, относительно независимый от конкретной жизненной практики. Внешний закон должен быть выражением обособленных форм еврейского этоса и при изменении внешних условий должен толковаться так, чтобы могла сохраняться традиционная жизненная практика с ее специфически еврейскими формами этоса. Уже в диссертации Фромм обнаруживает прежде всего социально-психологический интерес, хотя к этому времени он еще не владел методами и приемами психоанализа. Позже эти методы позволили ему понять, исходя из подсознания, функцию жизненных форм этоса для сохранения целостности еврейской общины. То, что в диссертации Фромм говорит о функции иудейского Закона (в смысле жизненных форм этоса), он впоследствии скажет о «либидозной структуре или организации общественных величин и, соответственно, задаче теории либидо», о функции «общественного характера». Этот характер гарантирует преемственность и внутреннюю связь в жизненных проявлениях общественных группировок и образует «цементирующую основу», обеспечивавшую сохранение определенных слоев или групп. Если группа в своей жизненной практике придерживается общих форм этоса, ее члены будут одинаково мыслить, чувствовать и действовать. Уже в своей диссертации Фромм пришел к следующему выводу: там, где общественная группа формирует свою жизненную практику (т. е. свой способ производства, свои формы обобществления и связей, свою культурную, политическую, Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==55 этическую и религиозную деятельность) таким образом, что все эти формы жизнедеятельности и при изменившихся условиях способствуют развитию и стабилизации традиционных форм этоса, существуют гарантии сохранения общественного единства этой группы. То, что формы этоса следует рассматривать как психические структуры, обладающие собственной динамичной силой, Фромм мог увидеть только с помощью фрейдовского психоанализа. Но он понял взаимодействие жизненной практики и форм этоса, как и значение Закона как основы жизни, выступающего в качестве связующего звена этой корреляции «души» и «общественного процесса». В то время как экономические изменения в VIII в. привели к возникновению в еврейском обществе Вавилона секты караитов, в остальном еврейский общественный организм оставался в общем целостным. В период реформационного движения европейского еврейства в XVIII—XIX вв. произошла настолько радикальная реформа Закона, что «с победой буржуазно-капиталистической культуры... решительно изменился и общественный организм. Свое своеобразие еврейский общественный организм сохранил при этом только в хасидизме. В XVIII в., находясь в совершенно чуждой общественной среде, от которой хасидизм заимствовал лишь элементы цивилизации, он смог вызвать к жизни общественное и культурное движение, целиком вытекавшее из космоса культуры и общества иудаизма». Естественно, что Фромм симпатизировал хасидизму, и не только потому, что его учитель Талмуда Рабинков был убежденным сторонником образа жизни и форм этоса хасидов. Дело в том, что Фромм столкнулся здесь со своеобразным образом жизни консервативной ортодоксии иудаизма «Вюрцбургского рабби» и его потомков. Своеобразие собственной жизни сохранялось во имя подлинного и творческого, дух капитализма встречал сопротивление. В диссертации Фромм еще не ссылается на Маркса и в изложении своих взглядов он не основывается на Марксовой теории связи базиса и надстройки. Хотя в хасидизме стремление к самоосвобождению общества определялось его бедностью, тем не менее это не было движение, «направленное на преодоление этой бедности... путем религии и проникнутой ею общественной жизни... Здесь произошло грандиозное ==56 РАЙНЕР ФУНК становление уже начавшего разлагаться общественного организма, исходившее из «души» его собственного исторического организма». Самоосвобождение общества включает изменение его структуры: экономические интересы и общественные запросы, да и жизненная практика в целом должны быть при этом так изменены, чтобы в них получили выражение формы этоса, стимулирующие на основе религиозной традиции (в силу религиозного познания «Закона») своеобразие собственной жизни и автономию человека. Этот гуманистический выбор — ориентировать все общественные структуры на обеспечение запросов автономии человека и его развития — сохранился и в социально-психологическом мышлении Фромма и воспроизводится в его характерологии, когда он определяет тип характера, ориентированного на продуктивность. Только источник «познания Закона» стал другим Психоанализ открыл Фромму доступ к «душе» не только «еврейского исторического организма», но и человека как такового, и общественных образований. Первая попытка Фромма после знакомства с психоанализом по-новому подойти к социально-психологической проблематике нашла отражение в небольшой статье, написанной спустя семь лет, — «Психоанализ и социология» (1929) Во введении к ней высказывается важное утверждение, на которое следует обратить внимание еще и потому, что оно объясняет причини, по которым социальная психология Фромма не была принята социологами, интересовавшимися социальными проблемами коллективов. «С другой стороны, психоаналитик должен указывать на то, что предмет социологии — общество — состоит из отдельных людей и что эти люди, а не абстрактное общество как таковое, их действия, мышление и чувства являются предметом социологического исследования. У этих людей нет «индивидуальной души». якобы функционирующей, когда человек выступает как индивид и является объектом психоанализа, нет у них и отдельной «массовой души» с разными смутными общественными эмоциями, массовыми инстинктами и т. д., выступающими, когда человек действует как часть массы и когда социолог создает себе некоторые вызывающие недоумение понятия для непонятных ему психоаналитических фактов. Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==57 В груди человека — не эти две души, а только одна, в которой действуют одни и те же механизмы и законы, вне зависимости от того, выступает ли человек как индивид или люди как общество, класс, сообщество и т. д.». Открытие подсознательного, по Фрейду, связано с пониманием того, что подсознательное является силой, обладающей собственной динамикой, и что все жизненные процессы определяются и подсознательными силами, детерминирующими мышление, чувства и поступки человека. «Психоанализ должен дать социологии знание (пусть и неполное) душевного аппарата человека, представляющего собой, наряду с техническими, экономическими и культурными факторами, детерминанту общественного развития и заслуживающего не меньшего внимания, чем перечисленные факторы... Психоанализ рассматривает человека как обобществление, а его душевный аппарат — как развивающийся и определяемый по существу отношением индивида к обществу. Поэтому психоанализ должен считать своей задачей участие в решении социологических проблем, в той мере, в какой человек, т. е. его психика, вообще играет роль. В этой связи стоит процитировать не психолога, а одного из гениальнейших социологов: «История не делает ничего, она «не обладает никаким необъятным богатством», она «не сражается ни в каких битвах». Не история, а именно человек, действительный живой человек — вот кто делает все это, всем обладает и за все борется»3. Фромм не называет имя гениального социолога. Это можно объяснить рядом причин. Во всяком случае, это первый раз, когда он цитирует Маркса, и это свидетельствует, что восприятие идей Маркса началось в связи с контактами с Институтом социальных исследований. Спустя год Фромм опубликовал статью под названием «Развитие догмы Христа. Психоаналитическое исследование социально-психологической функции религии» (1930). В этом обширном исследовании Фромм впервые сформулировал свое собственное психоаналитическое толкование социальной психологии. Если не существует ни массовой души как объекта подхода рассмотрения общественных феноменов, ни «социального влечения» как их источника, тогда «возникает различие между психологией личности и социальной ==58 РАЙНЕРФУНК психологией... как наличие количественное, а не качественное. Психология личности рассматривает все детерминанты судьбы индивида и создает таким образом возможно более полную картину его индивидуальной психической структуры. Чем более мы расширяем объект психологического исследования, т. е. чем больше число людей, общие черты которых позволяют объединить их в группы и делать их объектом психологического исследования, тем более мы вынуждены пренебрегать проникновением в душевную структуру отдельного члена группы... Не понимая этого при оценке результатов социально-психологического исследования, легко впасть в ошибку. Ожидают узнать нечто об индивидуальной психической структуре отдельного члена группы, в то время как социально-психологическое исследование может сказать только кое-что относительно характера психики, присущего всем членам группы, и не принимает во внимание состояние индивидуальной психики каждого из них. Поэтому ценность социально-психологического подхода может состоять не в том, что он позволяет проникнуть в психическое своеобразие отдельного члена группы, а только в том, что он устанавливает общие психические тенденции, чрезвычайное значение которых определяется тем, что они играют решающую роль в развитии общества». Социально-психологический метод ничем принципиально не отличается от психоаналитического подхода к индивиду. Согласно Фрейду, дело здесь в «исследовании вопроса о воздействии жизненной судьбы на развитие влечения... Таким образом, метод психоанализа индивида является сугубо историческим; понимание развития влечения исходит из знания жизненной судьбы. Метод применения психоанализа к группам не может быть иным. Общие для членов одной группы психические черты следует понимать, исходя из общности их жизненных судеб». Однако в данном случае познавательный интерес иной. Исследование отдельной жизненной судьбы служит, по меньшей мере, пониманию источников неврозов, прежде всего в детстве. «Постановка проблем в социально-психологическом исследовании соответствует его методике. Оно стремится проследить, каким образом черты психики, присущие членам группы, можно соотнести с их жизненными судьбами. Поскольку социальная психология не претендует Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==59 на понимание всей структуры психики отдельного члена группы, а лишь на присущие им всем психические установки, поскольку она имеет дело с нормальными людьми, на душевное состояние которых реальность оказывает несравненно более сильное влияние, чем на невротиков, постольку она должна пренебрегать знанием индивидуальных детских переживаний отдельных членов исследуемой группы. Из знания реальной общественно обусловленной жизненной ситуации, в которую эти люди были поставлены после первых лет своего детства, социальная психология должна объяснить присущие им всем черты психики». Только что найденный психоаналитический метод социально-психологического исследования религиозных феноменов Фромм применяет к высказываниям об Иисусе в первые три столетия. Он стремится объяснить «изменение определенного содержания сознания, догматических представлений, исходя из изменения неосознанных движений души». Речь идет об объяснении неосознанных порывов души у христиан, исходя из их общей жизненной судьбы, т. е. из их духовного, хозяйственного, общественного и политического положения. Однако источником здесь служит не иудейский Закон и не понимание побуждаемых им форм этоса, т.е. не душевные позиции. Источником является психоаналитическое проникновение в закономерности подсознательных процессов и исследование воздействия жизненной судьбы на по большей части подсознательные, душевные позиции, реакции, импульсы или — как тогда говорил Фромм, будучи приверженцем теории влечений Фрейда, — на судьбу влечения. Для Фромма еще несомненно: «Психоанализ — это психология влечения, рассматривающая жизненные проявления человека как обусловленные и определяемые порывами его влечений», возникающих прежде всего на базе сексуальных переживаний. Такие порывы влечений требуют удовлетворения. В отличие от чисто психологических влечений (голод, жажда, потребность в сне) сексуальным влечениям присуща большая гибкость в их удовлетворении. Они могут удовлетворяться лишь в воображении или путем самоудовлетворения, они могут переноситься в будущее и превращаться в свою противоположность. «Эта гибкость и подвижность сексуальных влечений является основой исключительного К оглавлению ==60 РАЙНЕРФУНК разнообразия психической структуры, и в ней заложена возможность того, что жизненная судьба может определять и значительно изменять структуру влечений». Работой «Развитие догмы о Христе» Фромм впервые представил на суд общественности теорию и практику своей аналитической социальной психологии. Делая это, он в то же время не отказывался от другого аналитического метода социальной психологии. Дело в том, что его берлинский учитель Теодор Райк в 1927 г. исследовал тот же предмет и опубликовал статью под заглавием «Догма и идея принуждения». Рейк проводил параллель между христианами с присущим им развитием религиозных идей и невротиками, страдающими навязчивыми идеями, с присущими этому неврозу закономерностями. Рейк подходил к массе христиан, как к индивидуальному субъекту. «Он не пытается исследовать массы, из единства которых исходит, в их реальной жизненной ситуации... а ограничивается идеями и идеологиями, создаваемыми массами, не интересуясь их реальными носителями, живыми людьми и их конкретной психической ситуацией. Он не предоставляет возможности рассматривать идеологии как продукты людей, а реконструирует людей из идеологий». Собственный социально-психологический метод Фромм сформулировал еще раз в небольшой статье «Политика и психоанализ», опубликованной им в 1931 г. Он уточняет в ней элементы психоанализа в этом методе: «Если речь идет о психических процессах — не у индивида, а внутри общества, метод должен быть тем же самым; и здесь задача состоит в понимании общих, общественно значимых, душевных позиций, исходя из общей жизненной судьбы исследуемой группы. Специфически психоаналитический подход заключается здесь в сведении многих чувств и идеалов к определенным, физиологически обусловленным либидозным влечениям, в понимании замаскированных и искаженных изображений неосознанных движений души и установления связи между характером чувств взрослых и лежащими в их основе переживаниями детства». Понятия «общая жизненная судьба» и «индивидуальная жизненная судьба» различаются. В последнем интерес представляет то, был ли индивид единственным ребенком или у него были братья или сестры, чем он болел и каков был характер Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==61 его родителей. При исследовании общей жизненной судьбы группы имеются в виду в первую очередь экономические, общественные и политические условия, определяющие ее образ жизни. Однако основная роль отводится экономическим факторам. Впервые Фромм сам ставит вопрос о связи социально-психологического подхода с историческим материализмом: «Если мы приходим таким образом к результату, что социальная психология должна пытаться понять социально-психологические явления, исходя из социально-экономической ситуации, то встает вопрос, как соотносится таким образом понимаемая социальная психология с социологическим методом исторического материализма». Соединение и взаимное обогащение психоанализа и исторического материализма могут произойти лишь при условии, если те или иные не вызывающие сомнений положения защищены от вульгаризации. Что касается психоанализа, то его нельзя понимать как сведение всего сознания, мышления, чувств и поступков к сексуальным интересам. Вопервых, Фрейд понимал сексуальные влечения шире и придавал решающую роль инстинкту самосохранения. Во-вторых, для Фрейда, указывает Фромм, «...дело заключается прежде всего в том, чтобы объяснить структуру влечений человека... исходя из воздействия его жизненной среды на присущие ему влечения». Как коллеги Фромма из Института социальных исследований, так и ортодоксальные психоаналитики впоследствии обвиняли его в предательстве по отношению к психоанализу или, соответственно, в измене задачам материализма в отношении психоанализа. Для Фромма главное — это что понимать под «структурой влечений», но не следует, исходя из нее, рассматривать динамичное в подсознании как только либидозную энергию влечений. Для Фромма всегда было несомненным существование психической энергии, на которую воздействуют жизненная судьба отдельного индивида или, соответственно, общественные факторы. Исходит ли эта психическая энергия от врожденных влечений и ее следует понимать как либидо или деструдо, или она возникает из положения человека как противоречивого существа — этот вопрос, с точки зрения Фромма, не был решающим для психоанализа. Поэтому понимание им теории либидо как ==62 РАЙНЕРФУНК метапсихологической модели процессов подсознания не следует рассматривать как непоследовательность в его психоаналитическом и социально-психологическом мышлении. Чтобы понять значение психоанализа для исторического материализма, следовало бы не только оберегать последний от ложных толкований, в частности, от искажения, когда он представляется как точка зрения, определяющая сознательные жизненные проявления человека, прежде всего его экономическими интересами, как будто исторический материализм представляет собой своеобразную психологическую теорию, объясняющую материалистические интересы человека. В действительности «...исторический материализм... раскрыл зависимость не только социальных и политических, но и идеологических факторов от экономических условий... В этот пункт может включаться исследовательская работа психоанализа. Она может показать, каким образом определенные экономические условия воздействуют на душевный аппарат человека и достигают определенных идеологических результатов, она может сообщить о том, как идеологические факторы зависят от обуславливающих их экономических... При этом психоанализ сможет оказать некоторые важные услуги социологии потому, что сплоченность и стабильность общества создаются и гарантируются вовсе не одними лишь механическими и рациональными факторами (принуждением государственной власти, общими эгоистическими интересами и т.д.), а целым рядом либидозных связей, существующих внутри общества и особенно между представителями различных классов... Всякая форма общества обладает не только собственной экономической и политической, но и своей специфической либидозной структурой, и только психоанализ может сделать совершенно ясными и понятными известные отклонения от направлений развития, ожидаемых. исходя из экономических предпосылок» То, что Фромм впервые поведал общественности в небольшой статье «Психоанализ и политика», из которой взяты при веденные выше цитаты, спустя год было выявлено в его программной статье в первом выпуске вновь созданного «Цайтшрифт фюр Зоциальфоршунг» под заглавием «О методе и задаче аналитической социальной психологии. Заметки о психоанализе и историческом материализме» (1932). В этой статье и Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==63 не содержится никаких принципиально новых взглядов по сравнению с «Психоанализом и политикой» (1931), тем не менее сама ее публикация в «Цайтшрифт фюр Зоциальфоршунг» свидетельствует о том, что в институте проходили дискуссии по проблемам исторического материализма, уточнялись положения аналитической социальной психологии. Пожалуй, важнейшая из статей Фромма начиналась со следующего утверждения, вызвавшего впоследствии споры в институте, так как, видимо, оно вызвало ложные надежды: «Психоанализ — это естественнонаучная материалистическая психология». Действительно, Фрейд толковал подсознательные процессы, исходя из предположения о физиологически укорененных влечениях. Однако то, что Фромм имел в виду, утверждая, что психоанализ является материалистичным, он поясняет спустя несколько предложений: «Аналитический метод является, таким образом, сугубо историческим: он требует понимания структуры влечения, исходя из жизненной судьбы». Исторический материализм как социология является, подобно психоанализу, «материалистической наукой», поскольку оба они исходят «не из идей», а из земной жизни, «из потребностей»... «Исторический материализм рассматривает сознание как выражение общественного бытия, психоанализ — как выражение подсознания, влечений». Предпосылки для объединения обеих наук были созданы. «Таким образом, аналитическая социальная психология — это понимание структуры влечения, либидозного, по большей части неосознанного, проявления позиции группы, исходя из ее социально-экономической структуры». При такой трактовке структуры влечения семья оказывается опосредующей инстанцией. «Семья — это медиум, посредством которого общество или класс формирует соответствующую ему специфическую структуру психологии у ребенка, а соответственно, и у взрослого человека; семья является психологическим агентом общества». Тем самым разъясняются важнейшие вопросы, позволяющие дать определение методу аналитической социальной психологии: «Социально-психологические явления следует рассматривать как процессы активной и пассивной адаптации аппарата влечений к социально-экономической ситуации. Сам этот аппарат в известных отношениях является биологическим, однако он способен ==64 РАЙНЕР ФУНК к значительной модификации; экономическим условиям присуща роль первичных формирующих факторов. Семья — это важнейший медиум, опосредующий воздействие экономической ситуации на формирование психики индивида. Социальная психология должна объяснять общие, социально значимые душевные позиции и идеологии и особенно их корни в подсознании, исходя из воздействия экономических условий на либидозные порывы». Комбинационную теорию аналитической социальной психологии Фромма можно считать важнейшим вкладом в социологическую науку. Маркс и Энгельс констатировали зависи-. мость всех идеологических явлений от экономического бази-' се, однако они ничего не знали о том, как эта зависимость реализуется. Аналитическая социальная психология может показать, как «на пути через сферу влечений экономическая ситуация преобразуется в идеологию». Однако эта теория также утверждает, что «каждое общество, имеющее определенную экономическую и социальную, политическую и духовную структуру, обладает и совершенно специфической либидозной структурой... Либидозная структура общества — это медиум, через который осуществляется воздействие экономики .а собственно человеческие, душевно-духовные явления. Впоследствии, когда Фромм сформулировал свой подход, уже независимо от метапсихологического понятийного аппарата теории либидо, он говорил не о «либидозной структуре общества», а о «характере общества» или об общественном характере (social character иногда неправильно переводят как «социальный характер»). Он изобразил свое понимание взаимодействия экономического базиса, общественного характера и идеологии в следующей схеме: - Экономический базис ' Общественный характер ~-—>Идеи и идеалы —-' «Характер» у Фромма обозначает его понимание психоанализа, оказавшееся очень плодотворным для аналитической социальной психологии и ее применения. Дело в том, что если проследить судьбу порывов влечений под влиянием действительности и соответствующих им отношениям с объектом Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==65 , то можно наблюдать, как человек формирует своеобразные установки и позиции; они обладают устойчивостью и, в свою очередь, определяют его мышление, чувства и поступки, короче — его жизненные установки, конкретный тип поведения и реакций. Эти черты характера, определяющие конкретное поведение, являются либо сублимациями, либо реакциями, вызываемыми порывами влечений и отношениями с объектом; они формируют у каждого человека невротический или нормальный характер, в зависимости от степени его адаптации к обществу. Определяющим является тот факт, что формирование таких черт характера влияет на устойчивость поведения. Однако понимание того, что психические импульсы могут через сублимацию и реакции создавать соответствующие позиции — черты характера, имеет большое значение. Так, агрессивные импульсы в отношении братьев и сестер могут длительное время сдерживаться путем формирования реакций и проявляться лишь в назойливой заботливости как черте характера. Подобный импульс может также сублимироваться в научном честолюбии Зигмунд Фрейд, а затем и Карл Абрахам выделили такие черты характера в связи с прегенитальными влечениями. Свою вторую большую статью в «Цайтшрифт фюр Зоциальфоршунг» под заглавием «Психоаналитическая характерология и ее значение для социальной психологии» (1932) Фромм начинает с исследований Фрейда и Абрахама с тем, чтобы использовать их для своего социально-психологического подхода. «Психоаналитическая характерология не может сводиться лишь к либидозному обоснованию черт характера и их динамичной функции как производительной силы общества. Она образует также исходный пункт для социальной психологии, обнаруживающей, что черты характера, типичные для общества, в свою очередь, обусловлены своеобразием этого общества. Эта социальная обусловленность развития характера осуществляется прежде всего посредством главного медиума — семьи, в которой формируется психика индивида в соответствии с установками общества. Каким образом и с какой силой у ребенка подавляются или укрепляются известные прегенитальные порывы, каким образом он побуждается к сублимациям или к формированию реакций, в значительной степени зависит от воспитания 3 Зак. № 36! Фромм ==66 РАЙНЕР ФУНК , в свою очередь, являющегося выражением психической структуры общества. Но и после окончания периода детства общество воздействует на выработку характера индивида... Таким образом, характер развивается сначала через семьюмедиум, обеспечивая адаптацию либидозных структур, а затем уже непосредственно в общественной жизни, в адаптации к тем или иным общественным структурам». В этой статье Фромм сделал первую попытку объяснить буржуазные черты характера, исходя из «духа капиталистического общества» и капиталистического хозяйствования. Одновременно он показал, как «характер» общества (!) ... выражающий его определенную либидозную структуру, участвует сам в его развитии в качестве производительной силы». Открытие того, что и общество обладает либидозной структурой, т.е. чертами характера, присущего его членам, привело Фромма в конечном счете к пониманию того, что общественный характер является очень важной производительной силой, имеющей решающее значение для всякого рода изменений в сферах как способа производства общественного порядка, так и в области сознания, со всеми присущими ему ценностными представлениями и моделями мышления. Провал попытки «создать нового человека» путем одних лишь изменений в сфере экономики, т. е. отношений собственности на средства производства, во многом можно объяснить также тем, что игнорировался такой фактор, как «характер общества»; так же объясняется и провал попытки принципиально изменить человека только приобщая его к информации, знаниям или через формирование его сознания. Сознательное разжигание страстей вокруг обсуждения таких основных ценностей, как свобода, соучастие и солидарность, ограничивается сферой идеологических словопрений до тех пор, пока экономическая система и формы общественного и частного обобществления формируют характер общества, важнейшими неосознанными душевными установками которого, т.е. фактическими ценностями, определяющими основы его жизни, остаются эгоизм, подавление независимости и стремление к зависимости, а также мышление в духе конкуренции (Konkurenzdenken). Если признать значение общественного характера, можно легче понять идеологическую природу такого обсуждения основных ценностей. Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==67 Однако гораздо более важно понять то, что неосознанные душевные установки общественного характера служат стабилизации социальных и экономических отношений, что люди неосознанно реализуют основные ценности и установки «системы», в то время как они сами могут быть убеждены в противоположном. Таким образом, это значит, что «идеологии и культура в целом коренятся в общественном характере, что сам общественный характер носит черты образа жизни того или иного общества и что доминирующие черты характера, в свою очередь, становятся производительными силами, формирующими общество... Субъективная функция характера у нормального человека состоит в том, что она побуждает его действовать так, как это необходимо для него с практической точки зрения и, помимо этого, чтобы его деятельность давала ему психологическое удовлетворение». Таким образом, человек охотно действует так, как он должен действовать, исходя из экономических и общественных запросов и ожиданий. Если в соответствии с этим экономическая система, ориентированная на максимальную прибыль и рост, для своего собственного функционирования должна постоянно делать новые инвестиции, создающие новые продукты, то такой системе нужен человек, одержимый страстью к потреблению. Такой человек делает с охотой то, к чему его побуждает «здравый смысл» как к несомненно «разумному» (например, использовать выгодные условия покупки с повышенной скидкой) действию. «Если рассматривать общественный характер с точки зрения его функции в общественном процессе, то... оказывается, он интернализует внешние необходимости и направляет, таким образом, человеческую энергию на задачи определенной экономической и общественной системы. До тех пор пока остаются стабильными условия существования общества и культуры, общественный характер выполняет преимущественно стабилизирующую функцию. Но если условия изменяются таким образом, что они уже не соответствуют более традиции и общественному характеру, то между ними возникает дисгармония, и функции характера становятся элементом не стабилизации, а дезинтеграции, материалом, не цементирующим социальную систему, а подрывающим ее». Функция общественного характера как цементирующей з* ==68 РАЙНЕР ФУНК основы экономической системы и общественного порядка направляет внимание исследователя на понятие характера вообще, так, как его определял Фромм, прежде всего в своей книге «Психоанализ и этика» (1947). Поведение человека определяется целым рядом факторов. Одни из них являются врожденными, такие, как, например, темперамент или особые способности. Другие приобретаются и подводятся Фроммом под понятие характера. Таким образом, характер приобретается, но не по Фрейду — в соответствии с различными формами организации либидо. В 30-х годах в вопросе о генезисе характера Фромм воспринял подход Гарри Сток Салливена: различные характеры складываются в соответствии с тем, как человек вступает в контакт с окружающим миром: 1) через приобретение и усвоение вещей; 2) через отношения с людьми (и с самим собой). Таким образом, характер можно определить как остающуюся относительно неизменной форму, направляющую человеческую энергию в процессе ассимиляции и социализации». Говоря о характере, Фромм имеет в виду ту относительно устойчивую психическую структуру человека, которая детерминирует направленность его конкретного поведения, мышления, чувств и поступков. Исследуя характер и его определенные черты, Фромм интересовался прежде всего установками, мотивациями, страстями, добродетелями и пороками, порывами влечений и другими чертами характера, как он их называл, предвосхищающими все конкретные поступки человека и детерминирующими их. Такие ориентации целых структур характера или отдельных его черт очень часто являются неосознанными, и поэтому их нельзя распознать просто методами бихевиористского исследования поведения. Своей характерологией Фромм заложил основы психоаналитической теории и науки о поведении, резко противопоставляя ее принципам психологии поведения и другим бихевиористским подходам. В своей книге «Анатомия человеческой деструктивности» (1973) Фромм показал, что причинами агрессивного поведения могут являться совершенно различные ориентации характера. Причиной агрессивности может быть удовольствие, доставляемое мучениями другого (садизм), или жажда разрушения, как ради самого разрушения (некрофилия), так и основывающаяся на подлинной Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==69 любви к жизни (биофилия). В то же время поведение как таковое, например убийство животного, остается неизменным. Таким образом, Фромм приходит к заключению, что бихевиористские науки о поведении, кичащиеся именно своей научностью, поскольку претендуют на применение методов естествознания к гуманитарным и социальным наукам, в действительности проходят мимо человека и его детерминированности подсознанием. Следует же исходить из того, «что в основе всякого поведения заложены черты характера, которые нужно выводить именно из этого поведения. Далее, из того, что они являются силами, не обязательно осознаваемыми индивидом, какими бы значительными они ни были». Интерес к характеру или к общественному характеру и его направленности исходил из стремления обобщить взгляды Фрейда и сделать плодотворным учение о подсознании «нормального» индивида, а не только невротиков, к которым психоанализ применяется как средство терапии и психопатологии. Этим избавлением психоаналитического сознания от его чисто медицинского аспекта Фромм пытался в то же время своей характерологией интегрировать психоанализ с концепциями философской антропологии, являющимися в строгом смысле метапсихологическими. Характер, согласно теории Фромма, является заменителем животного инстинкта; характер обеспечивает последовательное поведение, при котором человек избавлен от необходимости каждый раз принимать новое продуманное решение. Необходимость создать заменитель животного инстинкта возникает на основе развития мозга и специфически человеческой способности к осознанию самого себя, одаренности разумом и способности к формированию представлений. Обнаружив в себе эти новые качества, человек начинает сомневаться и воспринимать противоречивость своей жизни. Выражением этого восприятия противоречивости (дихотомии) являются психические потребности, обнаруживаемые у каждого человека и, подобно потребностям физиологическим (голод, жажда, сон, движение), требующие непременного удовлетворения. Впервые Фромм описал их в книге «Пути выхода из больного общества» (1955). Удовлетворение психических потребностей, в отличие от физиологических, достигается многообразными средствами. Так, психическая потребность К оглавлению ==70 РАЙНЕР ФУНК в привязанности может быть удовлетворена, когда кто-либо подчиняется другому, или пытается подчинить себе других, или разрушает всякого рода привязанности, или когда кто-либо привязывается, не подчиняясь и не стремясь господствовать над другими и т. д. Каким образом удовлегворяется потребность в привязанности, определяется направленностью структуры характера. Характер задает, так сказать, основные модели реакций на психические потребности. Они представляют собой заменитель инстинктоидного регулирования, и поэтому в принципе человек должен нести за них ответственность. В «Психоанализе и этике» Фромм показал некоторые ориентации характера в процессе ассимиляции и социализации, выяснил социоэкономическую основу их возникновения, их связь с характером общества и определил черты характера, типичные для той или иной ориентации. В описании отдельных типов ориентации характеров Фромм вначале "ледует клиническим описаниям Зигмунда Фрейда и Карла Абрахама прегенитального характера: пассивная ориентация соответствует орально-пассивному характеру, эксплуататорская — орально-садистскому, а накопительская — анальному характеру. Фрейдовский генитальный характер выступает у Фромма в продуктивной ориентации, а названные выше — в непродуктивных. Фромм сформулировал четвертую, непродуктивную ориентацию в процессе ассимилирования — рыночную ориентацию. Он выяснил ее доминирующую роль как общественного характера и объяснил, исходя из вновь возникающих способов и процессов производства. Она и сегодня еще в значигельной мере определяет нашу экономическую и общественную жизнь. Эта жизнь ориентирована на рынок, хотя и независимо от вопроса потребительной стоимости. Все заключается лишь в том, можно ли нечто продать. Рыночная стоимость определяется только меновой, независимо от потребигельской. Одновременно этот критерий рынка товаров переносится на рынок личностей и определяет способ, при помощи которого люди вступают в отношения с миром, т.е. то, как ориентирован их характер. Он ориентирован на рынок, а не на качества, определяющие неповторимость человека. Рыночный характер — это человек без лица, «оно». Собственная Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==71 личность выступает на рынке лишь как «личностный фактор», определяющий, можно ли себя продать. Поэтому хорошо, когда удается путем связей, образования, создания собственного имиджа, символов статуса, психологической тренировкой и т. д. приобрести личностные ценности, «идущие» на рынке, чтобы таким образом «иметь успех». Тогда говорят: «Он сумел этого добиться». Рыночный характер Фромм рассматривает как непродуктивную ориентацию, потому что при ней человек не создает и не развивает собственные физические, психические и духовные силы. При ориентации на рынок «человек противостоит своим собственным силам как чуждому ему товару. Он не составляет единства с ними, а они противостоят ему в определенной роли; ибо речь не идет более о его самореализации через использование собственных сил, а об его успехе через их продажу. И то и другое — силы, и то, что они создают — уже нечто не его собственное, а то, что оценивается другими и что доступно для их потребления. Поэтому чувство идентичности становится столь же неустойчивым, как и самоуважение; оно определяется суммой ролей, которые человек может играть: «Я таков, каким вы меня хотите». Деление ориентации характеров на продуктивные и непродуктивные, соответствующее фрейдовскому различению генитального и прегенитального характеров, имеет для Фромма принципиальное значение. Клинические наблюдения показывают, что хотя человек может реагировать на свои психические потребности широким разнообразием ориентации характера и его черт, но только продуктивная ориентация приводит к развитию заложенных в человеке потенций психических сил разума, любви и продуктивной деятельности. «Продуктивность означает, что человек воспринимает самого себя как воплощение своих сил и как действующего, что он чувствует себя в единстве со своими силами и что они не скрыты и не отчуждены от него». Квалификация «продуктивный» или «непродуктивный» относится не только к клинически-терапевтической сфере, но может использоваться для оценки экономических и социальных феноменов, определять счастье или несчастье, восприятие жизни как исполненной смысла или бессмысленной. Продуктивность является этическим и религиозным ==72 РАЙНЕРФУНК признаком. Позднее Фромм противопоставил два способа существования: «иметь» и «быть», однако это означает лишь, что он сводит свою характерологию к другому «понятию». В 60-х годах Фромм обнаружил еще одну ориентацию характера. В отличие от ориентации на рынок, описанной в том или ином аспекте и другими, некрофильная ориентация характера была впервые открыта Фроммом. Хотя о ней уже шла речь в книге «Душа человека» (1964), а затем в «Анатомии человеческой деструктивности» (1973), открытие Фромма прошло едва замеченным, а попытка представить некрофильную ориентацию как общественный характер, все более определяющий нашу повседневную жизнь, постоянно встречает ожесточенное сопротивление. Это указывает на то, что этот характер еще в основном не осознан и не воспринимается, хотя перед лицом разрушения природной среды, атомного вооружения и нейтронной бомбы он столь явно усиливает свою власть и как никакой иной общественный характер решает вопрос о жизни или смерти человечества. «Некрофилию в характерологическом понимании можно определить как страстную притягательность всего мертвого, убитого, разлагающегося и больного. Это — страсть превращать все живое в нечто безжизненное, разрушать во имя разрушения, это исключительный интерес ко всему механическому, это страсть к разрушению живых связей путем насилия». Понятие «некрофилия» означает буквально «трудолюбие» и вначале употреблялось в криминологии для определения сексуального извращения. Фромм подразумевает под ним ориентацию, касающуюся всех уровней действительности: страсть к превращению живого, здорового в безжизненное, к расчленению, к уничтожению. Некрофилы ненавидят жизнь и все ее проявления, даже если эта ненависть в большинстве случаев не осознается и рационализируется, привлекая, казалось бы, вполне разумные основания, вполне соответствующие духу времени. В раскрытии феномена «некрофилии» Фромму помогла его психотерапевтическая практика, однако основным импульсом послужила теория Фрейда о влечении к жизни и смерти. В отличие от Фрейда, рассматривавшего и то и другое, исходя из общей биологической природы, для Фромма любовь к жизни, к развитию, к росту и к структурирова ли^ Фромм: Страницы документальной биографии ==73 нию — это «биологически нормальный импульс, в то время' как некрофилия — психопатологический феномен. Она выступает как закономерное следствие заторможенного роста, душевного «уродства», непрожитой жизни, неспособности преодолеть нарциссизм и равнодушие... Некрофилия растет в той мере, в какой развитию биофилии препятствует заторможенный рост. Человек биологически наделен способностью к биофилии, но психологически он обладает, в качестве альтернативы, возможностью стать некрофильным». Из своеобразия возникновения некрофилии вытекает и ее «логика»: «Поскольку жизнь характеризуется структурированным, функциональным ростом, постольку некрофил любит все, что не растет, является механическим. Он движим стремлением превратить все органическое в неорганическое, воспринимать жизнь, как будто все живущие люди не что иное, как вещи. Некрофил превращает в вещи все жизненные процессы, все чувства и мысли. Для него важно лишь воспоминание, а не живое переживание, «иметь», а не «быть». Особо захватывающий интерес у некрофила вызывают болезни (прежде всего скрытые, коварно губительные, а также сообщения о них), смерть и все, связанное с ней (кладбище, могильные плиты, скелеты, реликвии, дни памяти, воспоминания, а также табуирование смерти) и губительное насилие (отражаемое сообщениями о несчастных случаях, фильмами ужасов, военными сообщениями, сообщениями о катастрофах и сенсациях и т. д.). Жизнь всегда сложна, структурирована и неопределенна. Некрофил любит определенное, ориентирован на закон и порядок, придерживается буквы, ценит страхование жизни как выигрыш, гарантированный смертью! Живое пугает его, он стремится подчинить его контролю, исчислению. Жизнь — это настоящее, это — направленность в будущее и непосредственное. Поэтому некрофил чувствует особое влечение к прошлому, музейному, архивному, к древностям и любит быстро проходящее, высокую скорость, быстротечное, развлечения, новое и актуальное, представляющее гарантию того, что оно будет оттеснено следующей актуальностью. Другой важный аспект некрофилии — расчленение, рассечение живых единиц. Жизненные связи рассматриваются еще только в перспективе отдельными научными дисциплинами ==74 РАЙНЕР ФУНК ; специализация всегда помогает, всякое мышление, выходящее за границы данной специальности, является ненаучным. Мышление отделяется от чувства, чувство отвергается как иррациональное, действительность воспринимается лишь церебрально, ответственность перекладывается на политиков, этиков и священников с тем, чтобы обеспечить возможность проводить исследования, не связывая себя с оценочными суждениями. Такие некрофильные структуры современной науки являются уже частью тех структур в экономической, общественной и культурной сферах, которые создают и стабилизируют некрофильный характер общества. Специализации и автоматизации в сфере науки соответствует подобная же тенденция в сфере производства. Разделение труда приняло такие масштабы, что стало самоцелью, и каждый теряет при этом из виду целое. Одновременно, в результате централизации и концентрации в многонациональных гигантских предприятиях, безгласность и бессилие индивида возросли до такой степени, что он ощущает себя в ситуации легко заменимого колесика мегамашины. Компьютерная техника и микроэлектроника создают иллюзию, будто возможно все несоизмеримое измерить, вычислить, подвергнуть анализу, квантифицировать, выразить в числах и тем самым заранее рассчитать. Даже политика должна быть исчислимой, иначе люди будут обречены на гибель. «Короче говоря, интеллектуализация, квантификация, абстрагирование, бюрократизация и овеществление, т. е. признаки современного индустриального общества, — это не жизненные принципы, а механические, но применяемые не к вещам, а к людям. Люди, живущие в такой системе, становятся равнодушны к жизни и чувствуют влечение к мертвым». Подготовка к атомной войне и атомное оружие, которое может раз и навсегда покончить с человечеством, даже во много раз превышающим современное по численности, — все это привлекло внимание Фромма примерно в 1960 г. к пониманию некрофилии как общественного характера. Он задавал себе вопрос: «Как это получилось, что люди, имеющие столь многое, во имя чего стоит жить, или, по крайней мере, производящие такое впечатление, трезво взвешивают возможность уничтожения всего этого? На этот вопрос существует много ответов, но нет удовлетворительного объяснения, Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==75 кроме одного: люди потому не боятся тотального уничтожения, что не любят жизнь, или потому, что равнодушно противостоят ей, или даже потому, что у многих существует влечение к мертвым». Разработка нейтронной бомбы подтверждает наличие некрофильной ориентации и разоблачает идею сохранения мира через устрашение и вооружение как некрофильное ослепление: нейтронная бомба сохраняет неживое и уничтожает всякую жизнь. «Мир жизни превратился в мир «неживого»: люди стали «нелюдями» — миром мертвых. Символом мертвого являются уже не экскременты или трупы, а чистые, блистающие машины, не зловонные туалеты, а структуры из алюминия и стекла. Но за этим антисептическим фасадом все более четко просматривается действительность. Во имя прогресса человек преобразует мир в вонючее, отравленное место (и не в символическом смысле). Он отравляет воздух, воду, почву и животных — и самого себя». Некрофилия является непродуктивной ориентацией, как в процессе ассимилирования, так и социализации. Другие непродуктивные ориентации — это нарциссизм (также описанный в «Душе человека») и равнодушие, подобно некрофилии представляющие формы привязанности, характеризующиеся дистанцированием и самоотстранением. Напротив, симбиотическая связь свидетельствует о мазохизме и садизме, которые Фромм описал в своей книге «Бегство от свободы» (1941) как проявления под понятием «авторитарного характера». Продуктивная ориентация более подробно характеризуется в «Психоанализе и этике» (1947) и в «Иметь или быть» (1976) при описании ориентации на «быть». Описание идеальных типов отдельных ориентации подразумевает, однако, что в каждом человеке содержится смесь ориентации. Определяет то, насколько сильна продуктивная ориентация, доминирует она или другая, непродуктивная ориентация и какая. Характерология Фромма стремится сделать доступным для исследования подсознание общественных величин и гаким образом открыть пути для использования аналитической социальной психологии. Первой такой попыткой явилось исследование «Германские рабочие и служащие накануне ==76 РАЙНЕР ФУНК «третьего рейха» (1980), на основе материала полевых исследований начала 30-х годов. Второе полевое исследование было проведено Фроммом совместно с Майклом Маккоби и другими сотрудниками среди мексиканских крестьян. Оно еще более подтвердило значение эмпирического исследования. При этом не пришлось отказываться от герменевтического метода толкования открытых ответов на анкеты. При их оценке, проделанной главным образом Маккоби, выяснилось наличие непродуктивных пассивных, продуктивных накопительных и эксплуататорских характеров, но не обнаружилось ни рыночных, ни некрофильных характеров. Полученные данные были увязаны с социоэкономической и культурной структурой деревни в прошлом и настоящем. При помощи факторного анализа удалось показать зависимость изменений характера от внешних структур, а также от пола респондента. При этом подтвердились теоретические социально-психологические посылки. Ориентации характера В процессе В процессе социализации ассимиляции Непродук рецептивный тивные ори характер ентации (пассивный) симбиотиче- мазохизм авторитарный екая садизм характер эксплуататор привязан ский характер ность накопительский характер привязанность через ^^^ равнодушие дистанцирование и ———— нарциссизм некрофильный самоотстранение ^^~~~ некрофилия характер Продуктив продуктивная любовная привязанность любовь, ные ориен деятельность разум тации Исследование «Психоаналитическая характерология в теории и практике. Общественный характер мексиканской деревни» (1970) стало проверкой на деле социальной психологии Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==77 и характерологии Фромма. В то же время в этой работе содержатся обобщение его теории характера, описание развития характера и примеры его конкретного изменения. В конце этой работы помещена рукопись соавтора, Майкла Маккоби, плодотворно применившего метод Фромма в исследовании характера американских менеджеров и других проектах. Маккоби — психоаналитик из Вашингтона, руководитель проекта «Технология, труд, характер», разрабатываемого совместно с профсоюзами и направленного на такое изменение факторов, имеющих значение для характера в процессе труда, чтобы усилить его продуктивную ориентацию. ==78 00.htm - glava06 V. Ревизия психоанализа и видение нового общества: 40 лет в США и Мексике Переехав из Чикаго в Нью-Йорк в 1934 г., Фромм возобновил свою практику как психоаналитик. В Институте социальных исследований он посещал беседы, регулярно проводившиеся Хоркхаймером, Лёвенталем, Маркузе и Виттфогелем. Он, как и прежде, работал главным образом дома, на 66-й улице (с ноября в Сентрал Парк Уэст, сначала в доме № 444, а с 1943 г. — в доме № 320), при этом выполняя функцию руководителя отдела социальной психологии и подготовил «Социально-психологическую часть» (1936) «Исследований авторитета и семьи», изложив в ней сущность авторитарного характера. Как ни была естественна для Фромма его работа в инстигуте, тем не менее ему приходилось постоянно доказывать правильность своего аналитического социальнопсихологического подхода. Трудности возникали при защите психоаналитического толкования ответов на анкету перед членами института, не овладевшими психоаналитической теорией из-за недостатка личного опыта. Критика Фроммом теории либидо Фрейда привела к открытому конфликту. Эта критика явилась логическим продолжением его подхода, разработанного им в статьях «Социально-психологическое значение теории материнского права» (1934) и «Общественная обусловленность психоаналитической терапии» (1935). Если характер является ареной человеческого и общественного поведения, обусловленного, с одной стороны, экономическими и общественными силами и, с другой стороны, — психическими силами и потребностями, и в то же время опосредует эти силы, тогда человека нельзя более рассматривать как Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==79 продукт судьбы, определяемой сексуальными влечениями и инстинктом самосохранения или влечениями к жизни и смерти. В начале 1930 г. Фромм познакомился с открытием Якоба Бахофена, изложенном в опубликованной в 1861 г. книге «Материнское право», и оно укрепило его сомнение относительно возможности объяснения влечений теорией либидо. Критика ее, высказывавшаяся Фроммом в беседах с Гроддеком, Фридой Фромм-Райхманн и Карен Хорни в Баден-Бадене, могла быть более точно сформулирована теоретически на основании социально-психологического подхода. «Как раз на феномене Эдипова комплекса, выступающего в качестве центрального лишь в патриархальном обществе, видно, как легко впадают в ошибку, когда считают свою собственную психическую структуру естественной для всего общества, или «общечеловеческой». При этом забывают, что при других общественных условиях в качестве производительной силы выступали и могут выступать совсем иные структуры влечений. Значение культур матриархата для социального исследования заключается в том, что в них обнаруживаются совсем иные психические структуры, чем привычные для наблюдателя нашего общества. Понимание такой иной возможности является важным вкладом в исследование. Это особенно относится к тому, что мы можем назвать «матрицентристским» комплексом в противоположность «патрицентристскому». Ревизия Фроммом психоанализа, по мнению его критиков, отразилась в его первой книге «Бегство от свободы», вышедшей в 1941 г. в Нью-Йорке. В начале ее формулируется суть социально-психологического подхода и подчеркивается, что судьбу влечения следует понимать, исходя из жизненной судьбы. В отличие от метода индивидуальной психологии, или психологии личности, в социальной психологии осуществляется решающий переход от интереса к качеству влечений (либидо, деструдо, прегенитальная и генитальная сексуальность и т.д.) и к их источникам (их укорененность в физиологии и их связь с эрогенными зонами). Если вопрос о качестве влечений и их источниках и имеет эвристическую ценность для изучения подсознания и подсознательных процессов у индивидов, то изучение экономических, общественных К оглавлению ==80 РАЙНЕРФУНК и культурных факторов, оказывающих влияние на подсознание общественных величин, показало, что не источники влечений и их качество определяют подсознание и его проявления в экономической, общественной и культурной сферах, наоборот, психическая структура определяется экономической, социальной и культурной структурой. Открытия Бахофена подтвердили подход Фромма. Теория межличностных отношений Салливена открыла ему новый метапсихологический горизонт. Преодоление фрейдовской ортодоксии Фромм осуществлял не в дискуссии вокрут частностей социальнопсихологической теории. Критика Фромма затронула наиболее уязвимый пункт в психоанализе Фрейда. В статье «Общественная обусловленность психоаналитической тера 'ни» Фромм показал, насколько «святыня» Фрейда — его ;имание сексуальности — зависит от буржуазной сексуальной морали. Даже там, «где предметом критики является буржуазная мораль, в работе «Культурная сексуальная мораль и современная нервозность» (1908), критическая позиция Фрейда принципиально вовсе не отличается от позиции его класса». К тому же выводу Фромм пришел при исследовании георий Фрейда о развитии культуры, о сублимации, о положении женщины и о приемах психоанализа. Именно подчеркивание терпимости аналитика показывает, «что за его свободой от ценностных установок и либеральностью скрывается позиция уважения табу буржуазной морали и ненависти к их нарушениям, — позиция, аналогичная позициям консервативных членов того же слоя общества». Указание Фромма на зависимость как теории, так и терапии психоанализа от общественных условий было нацелено на принципиальную ревизию: психоанализ должен еще раз взглянуть на себя в зеркале своей общественной детерминированности и сделать из этого выводы. Для теории это подтверждается в приведенном выше подходе к жизненной судьбе. Для терапевтической практики это означает, что «аналитик, для которого заповеди и запреты общества, в котором он живет, обладают абсолютным характером табу, независимо от их ограниченного смысла... не способен снять у пациента страх перед нарушением этих табу (по большей части воображаемым). Этот страх лежит в основе его невроза Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==81 , и без его преодоления излечение невозможно». В силу своеобразного стечения обстоятельств разбор социальнопсихологической концепции Фромма и обоснование им критики Фрейда в Институте социальных исследований не были оценены по достоинству. Возникший в связи с этим конфликт был перенесен на уровень личных отношений. Фромм связывал изменение отношения к нему Хоркхаймера с приходом в институт в 1938 г. Адорно и его влиянием. «В первые годы работы института, когда еще он находился во Франкфурте и Женеве, у Хоркхаймера еще не было никаких возражений против моей критики Фрейда... Однако вскоре после того, как институт перебазировался в Нью-Йорк... Хоркхаймер изменил свое мнение. Он вдруг начал защищать ортодоксальный фрейдизм и рассматривать Фрейда как подлинного революционера, исходя из его материалистической позиции в отношении сексуальности... Я предполагаю, что отчасти это связано с влиянием Адорно, которого я резко критиковал с самого начала его появления в Нью-Йорке». Когда Адорно стал полноправным членом института, Фромм в 1938 г. отказался от сотрудничества и после долгой тягостной переписки должен был согласиться на пожизненное трудовое соглашение, по которому он получал 5 тыс. долл. Многолетние усилия Фромма и его сотрудников добиться публикации результатов исследования настроений германских рабочих и служащих остались тогда безуспешными. Причиной этого был не уход Фромма из института. «Наоборот, нежелание Хоркхаймера опубликовать исследование явилось одним из многих разногласий, заставивших меня в конце концов оставить институт». Только в 1980 г., т.е. через 50 лет после начала этого проекта, Вольфганг Боне смог опубликовать его материал под названием «Рабочие и служащие накануне третьего рейха», после того, как была отобрана большая часть материала, находившегося у Фромма, и было согласовано с ним название. Изменения, происшедшие с Хоркхаймером, объясняет его письмо к Лео Лёвенталю, в котором он отвечал на запрос Эрнста Криза об отношении Института социальных исследований к Фрейду. В этом письме от 31 октября 1942 г. Хоркхаймер писал: «Психология без либидо — это не психология ==82 РАЙНЕРФУНК ... Психология в подлинном смысле — это ведь всегда психология индивида». Он заканчивает упреком: «Фромм и Хорни ударились в психологию «здравого смысла» и психологизировали даже культуру и общество». Хоркхаймер едва ли мог более ярко выразить свое несогласие с социальнопсихологическим мышлением Фромма! Личные отношения Фромма с Маркузе были иными, чем с Хоркхаймером и Адорно. С последним у него никогда не было дружеских отношений. Безусловно, в 30-х годах Хоркхаймер производил сильное впечатление на Фромма. О проводившемся, прежде всего Адорно, философском переосмыслении марксистской теории общества, названном впоследствии «критической теорией», Фромм узнал через Хоркхаймера. Впоследствии Фромм интерпретировал такой поворот Хоркхаймера как возвращение к буржуазии и буржуазному обществу, последовательным выражением которого явились новое открытие им официальной религии («Тоска по другому») и принятие почетного гражданства города Франкфурта. «С Маркузе у меня отношения были все же очень, как говорят, амбивалентные. Мы шли очень разными путями. Его идеал состоял, собственно, в том, что человек должен снова стать ребенком. Мой — в том, что человек должен развиваться сам до высшей зрелости или совершенства своей личности». Фромм всегда относился к Маркузе серьезно. Книги Маркузе имеются в библиотеке Фромма иногда в нескольких экземплярах, и по ним видно, что Фромм очень серьезно занимался идеями Маркузе. Со своей стороны, Маркузе, несмотря на ожесточенные споры, просил Фромма в 1964 г. о рецензии на свою книгу «Одномерный человек». Хотя Фромм и не согласился на эту просьбу, тем не менее она свидетельствует о том, что Маркузе ценил его. При всех разногласиях между ними, общим для них было то, что оба они в 60-х годах стали «пророками» студенческого движения, Маркузе — больше в Германии и Европе, Фромм — в США. Амбивалентность отношений между Фроммом и Маркузе едва ли возможно точнее передать, чем приведя один случай из 70-х годов. Фромм ехал в Швейцарию в поезде, и ему показалось, что напротив него сидит Маркузе, но он не заговорил с ним. Несколько дней спустя он рассказал об Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==83 этом случае одному знакомому, знавшему и Маркузе. На что тот ответил, что он знает об этом, Маркузе ему рассказал! К тому времени, когда Фромм перестал работать в Институте социальных исследований (1938), он уже давно входил в кружок психоаналитиков, в котором все более четкие формы принимала ревизия психоанализа. Важнейшей фигурой в нем в эти годы была, безусловно, Карен Хорни (16 сентября 1885 г. — 4 декабря 1952 г.), о которой Джек Л. Рабинс (автор ее биографии) пишет, что у нее была «длительная интимная дружба с Фроммом». Через нее Фромм в Чикаго вошел в контакт с Карлом Менингером, Лео Бартемейером, Гарольдом Лассвелом и супругами Блицстен. Критика, которой Хорни подвергла Фрейда, привела к напряженности в ее отношениях с Францем Александером, а затем и к разрыву с ним. Едва Фромм переехал в 1934 г. в Нью-Йорк, Хорни последовала за ним и стала там заниматься практикой, в с 1935 г. читать лекции в Новой школе социальных исследований. Хорошие отношения Фромма с Хорни сохранялись до начала 40-х годов: «Он часто вместе с ней обедал и посещал ее. Но прежде всего они оказывали влияние на мышление друг друга: Карен училась у Фромма социологии, а он у нее — психоанализу». Они постоянно проводили вместе отпуск. В 1937 г. они отдыхали на озере Тахое, в 1938 г. — в Швейцарии, в 1941 г. — на острове Манхеган в штате Мэн у Эрнста и Анны Шахтель. Эрнст Шахтель, журналист по образованию, работал вместе с Фроммом в Институте социальных исследований. Он проходил подготовку по психоанализу в Берлине и НьюЙорке и долгие годы был дружен с Фроммом. У Фромма и Хорни было много общих друзей, важнейшим из которых для Фромма был (как и для его бывшей жены Фриды) Гарри Сток Салливен, также в 1931—1939 гг. занимавшийся практикой в Нью-Йорке. В течение многих лет каждую неделю происходили их встречи, которые Салливен шутливо называл «Клуб Зодиака». Наряду с Фроммом, Хорни, Салливеном и его приемным сыном Джеймсом Салливеном в него входили Уильям Сильверберг, Эдвард Шипли и Клара Томпсон. Их объединяли гуманистические взгляды и интерес к общественным наукам. ==84 РАЙНЕР ФУНК Клара Томпсон по настоянию Салливена начала учебу у Шандора Ференци в Будапеште и в 1933 г. вернулась в НьюЙорк. Она стала первым президентом основанного совместно с Салливеном Вашингтон-Балтиморского психоаналитического общества и курсировала, подобно Салливену, Сильвербергу и Хорни, между Нью-Йорком и Вашингтоном, чтобы там преподавать. В 1934 г. Клара Томпсон продолжала свои учебные анализы у Фромма и в 1935 г. стала членом Нью-Йоркского психоаналитического общества. Сердечные отношения между Томпсон и Фроммом сохранялись на протяжении 40-х годов, устояв перед всеми неурядицами и расколами. Такую же «верность» Фромму проявила лишь вторая дочь Хорни, Марианна, 1913 г. рождения, которая по совету матери, получив медицинское образование в 1937 г., начала проходить у Фромма курс обучения психоанализу, что было чревато тяжелыми последствиями для отношений между Карен Хорни и Фроммом. Общий интерес Хорни и Фромма к культурным и социологическим влияниям на психику или характер отразился в их общем контакте с другой группой друзей — Абрахамом Кардинером, Гарольдом Лассвеллом, а также с Маргарет Мид, Рут Бенедикт и Джоном Доллардом, которые не являлись членами Нью-йоркского психоаналитического общества. «Они проводили вместе вечера еженедельно, веселились и обсуждали актуальные вопросы. Маргарет Мид вспоминает о том, как они обсуждали различие между «индивидуальными» признаками и такими, которыми обладают различные индивиды, принадлежащие к одной культуре. Это различие должно было стать ключевой концепцией в мышлении Фромма». Кардинер вспоминает о вечерах, проведенных с Доллардом и Фромом в отеле у Хорни, где они играли в рулетку и Фромм «своим прекрасным задушевным голосом пел классические песни». В эти годы (1936—1940) Фромм писал свою первую книг)', о которой он объявил в 1939 г. в своем сообщении Институту социальных исследований как о социальнопсихологическом исследовании фашизма под названием «Человек в авторитарном государстве». О ней Хорни писала своему издателю Нортону, как о книге по проблемам характера и культуры, рассматривающей отношения между культурой и Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==85 структурой личности: «Д-р Фромм пытается подвести под психоаналитическую теорию социологическую базу, в отличие от физиологической и биологической у Фрейда». Хотя в своей книге «Бегство от свободы» (1941) Фромм и не подвел социологическую «базу под психоаналитическую теорию», но такая формулировка точно соответствовала попытке ревизии психоанализа самой Карен Хорни в опубликованной ею в 1937 г. книге «Невротическая личность нашего времени». В том же году вышла книга Кардинера «Индивид в обществе», усилившая раздражение по отношению к Хорни и ее группе. Дело дошло до ожесточенной дискуссии между Хорни и ортодоксальными членами Ньюйоркского института по совершенно конкретным вопросам интерпретации. Так, однажды необходимо было дать толкование сну, в котором фигурировали две женщины, одна раздетая, другая одетая. В связи с этим разгорелся спор — идет ли речь о зависти к пенису или о социальном неравенстве! Смелые идеи Хорни и ее группы привлекали все больше студентов, поэтому деятельности группы Хорни было решено положить конец. Сначала были отклонены диссертации некоторых аспирантов потому, что не были «достаточно аналитичны». После протестов и проведения опросов 29 апреля 1^941 г. на ежегодном организационном собрании Ньюйоркского психоаналитического общества Хорни была дисквалифицирована как обучающий аналитик и преподаватель и ей было разрешено преподавать только студентам 3-го курса. Хорни покинула собрание. За ней последовали Клара Томпсон, Бернард С. Роббинс, Харман С. Эфрон и Сара Р. Кельман, а с ними 14 аспирантов. Уже в мае 1941 г. они основали Ассоциацию для развития психоанализа. Сильверберг прибыл из Вашингтона и стал ее президентом. В сотрудничестве с Нью-Йоркским медицинским колледжем в июне 1941 г. был основан учебный центр нового объединения — Американский институт психоанализа—в помещении госпиталя на Нижней пятой авеню. Салливен стал, по предложению Томпсон, его почетным членом. Фромм, с самого начала принимавший участие в создании новой группы, мог стать «только» почетным членом, поскольку не был медиком. Он резко этому воспротивился и поставил свое членство в зависимость от того, будет ли он ==86 РАЙНЕР ФУНК признан обучающим и контролирующим аналитиком. Это условие было принято в ноябре 1941 г. Конфликт, связанный со статусом Фромма, был предрешен. Спустя год с небольшим, в января 19.43 г., студенты потребовали от декана факультета, чтобы Фромму «в связи с его стимулирующими клиническими описаниями» было дано разрешение вести «технический» семинар. Декан отклонил это требование, поскольку тем самым было бы официально санкционировано преподавание психоанализа немедиком. Компромиссное предложение, согласно которому Фромм проводил бы теоретические занятия, исключив клинические семинары по психотерапевтической технике, было им отклонено. Томпсон, бывшая тогда президентом, создала после этого комиссию для разрешения проблемы. Когда Фромм заявил, что уйдет, если ему не будет разрешено вести «технические» семинары, комиссия решила лишить его привилегий преподавателя, предоставленных ему в 1941 г. На особом заседании комиссии в апреле 1943 г. Томпсон поставила под сомнение мотивы комиссии. Она аргументировала это тем, что, согласно общим положениям, НьюЙоркский медицинский колледж «...хотя и не мог бы допустить на свой факультет непрофессионала, но это должен решать не факультет. Поэтому Фромм, если хочет, должен быть принят без оговорок. Поскольку он был принят как преподаватель анализа и контролирующий аналитик, отказывать ему в ведении клинически-технических семинаров непоследовательно...» Она считала, что «причины проблемы являются либо политическими, либо личными». На самом деле проблема возникла на почве личных отношений между Хорни и Фроммом. После опубликования «Бегства от свободы» его популярность среди студентов необычайно возросла, однако неожиданно он, а вскоре и Томпсон не получили никаких предложений относительно кандидатов на проведение учебных и контрольных анализов. Вопрос проведения анализа непрофессионалом стал лишь удобным поводом для того, чтобы прикрыть личный конфликт и сделать из него «политическую» проблему. Если Хорни столь решительный противник проведения анализа непрофессионалом (в знаменитой дискуссии по этому вопросу в 1947 г. она, правда, высказывалась за то, чтобы психоаналитики Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==87 имели медицинское образование, но не была принципиальным противником аналитиковлюбителей), то как это согласуется с тем, что она рекомендовала своей дочери Марианне аналитика-любителя Фромма для учебного анализа? Видимо, все дело в том, что именно этот учебный анализ дочери побудил Карен Хорни к разрыву с Фроммом. Уже в 1939 г. учебный анализ Марианны Хорни настолько продвинулся, что она начала «давать волю своим чувствам, отчасти направленным против матери, из-за действительного или воображаемого пренебрежения с ее стороны». Когда бунт Марианны против матери стал усиливаться, Карен «стала обвинять в этом Фромма... Видимо, она при этом забыла свои собственные аналитические познания, что подобные чувства возникают при всяком успешном анализе». Уход Фромма был естественным после решения комиссии. Вместе с ним с ее заседания ушли Клара Томпсон, Гарри Сток Салливен, Жанет Риош, Лионель Блицстен, Леопольд Розанес, Бен Вейнингер, Георг Гольдман, Эдвард С. Гаубер, Джеймс Малони, Мейер Маскин, Марджори Джервис и Эрнст Хадли. Для Карен Хорни это был не последний конфликт и разрыв. Спустя год от нее отошли Уильям Сильверберг, Бернард С. Роббинс, Хармон С. Эфрон, т. е. «борцы» 1941 г., — и некоторые другие ученые. Но Марианна не поддержала мать, что Карен Хорни глубоко переживала. Сначала Марианна отдалилась от нее, вышла замуж и позднее работала в Институте им. Уильяма Эленсо Уайта, возглавляемого Фроммом. Часть психоаналитиков, вышедших в 1943 г. из Американского института психоанализа, объединились с другими, по большей части из Вашингтон-Балтиморского психоаналитического общества, чтобы создать филиал Вашингтонской школы психиатрии, основанной Салливеном в 1936 г. Организаторами этого филиала были Гарри Сток Салливен Эрих Фромм, фрида Фромм-Райхманн, Клара Томпсон, Давил и Жанет Риош; немного позднее к ним примкнули Ральф Кроули, Хильда Брухи и Мейер Маскин. Чтобы наладить дело, Салливен, Фрида Фромм-Райхманн и Давид Риош каждые три недели приезжали из Вашингтона в НьюЙорк. После окончания второй мировой войны их деятельность ==88 РАЙНЕР ФУНК значительно расширилась. С 1946 г. Нью-йоркский филиал Вашингтонской школы психиатрии стал называться Институтом психиатрии, психоанализа и психологии им. Уильяма Эленсона Уайта. Как и в Вашингтонской школе психиатрии, в Нью-Йорке изучение психоанализа сочеталось с другими гуманитарными и общественными науками. Целью являлись «подготовка психиатров и психологов — специалистов в области теории и практики психоанализа — и распространение психоаналитических идей среди учителей, священников, социальных работников, медицинских сестер и врачей в целях повышения уровня их профессиональной деятельности». Кроме того, институт содержал одну из первых клиник, доступных малообеспеченным. С 1946 по 1950 г. Фромм взял на себя руководство учебной частью и преподавательским персоналом, и после своего переезда в Мехико в 1949 г. он проводил ежегодно по несколько месяцев в институте, где читал лекции и проводил самые специализированные семинары. Проблема ортодоксии или ревизии психоанализа сравнительно поздно отразилась в работах Фромма. Серия его публикаций открывается статьей «Психоанализ как наука» (1955). В ней Фромм впервые изложил свою критическую позицию. Статья «Психоанализ — наука или верность линии?» (1958) явилась памфлетом против ортодоксии. Как указывается в трехтомной биографии Фрейда, написанной Эрнстом Джонсом, в ней ведется атака против Ранка и Ференци. В дискуссии с самим Фрейдом Фромм вступил впервые в своей книге «Зигмунд Фрейд. Его личность и его влияние» (1969), появившейся сначала под заглавием «Миссия Зигмунда Фрейда». Последняя книга Фромма «Психоанализ Зигмунда Фрейда — величие и границы» (1979) должна была показать взгляды Фромма на технику психоанализа, но этому помешал тяжелый инфаркт сердца весной 1977 г. Фромм успел написать только первую часть книги, в которой излагается его критика теории психоанализа Фрейда, и не успел довести до конца изложение собственного опыта и теории техники, которым он обучал на семинарах при подготовке психоаналитиков в Нью-Йорке и Мехико. Свою собственную'позицию в отношении теории и практики психоанализа Фромм еще раз обрисовал на III Международном Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==89 форуме психоанализа в Мехико в докладе «Психоаналитический образ человека и его обусловленность общественной ситуацией» (1977). Поскольку Фромм не состоял членом Международного психоаналитического объединения и не имел возможности официально выступать на его конгрессах, он явился инициатором создания Международного форума психоанализа, на котором мог встречаться со своими единомышленниками из Немецкого психоаналитического общества, Венского кружка глубинной психологии и нью-йоркского Института им. Уильяма Эленсона Уайта. Тесное сотрудничество этих групп в журнале этого института «Контерпорари сэйкоэнэлайзис» и в основанном Фроммом в Мехико «Ревиста де псикоаналисис, псикиатриа и псиколохиа», а также в немецкоязычном «Цайтшрифт фюр психосоматише медицин унд психоаналюзе» отражало общность этих людей. Несмотря на близость позиций так называемых «неофрейдистов» или «культуристов» в вопросах ревизии психоанализа, Фромм сохранял здесь свою самостоятельность. Речь идет прежде всего о его прежних соратниках. «Несмотря на то, что мы были друзьями, вместе работали и разделяли определенные взгляды, прежде всего в критике теории либидо, различий между нами было больше, чем общности, прежде всего в «культурной» точке зрения. Хорни и Салливен понимали культурные модели в традиционноантропологическом смысле, в то время как я исходил из динамичного анализе экономических, политических и психологических сил, образующих основу общества». Психоанализ и его пересмотр стали основным делом Фромма с самого начала его знакомства с этим предметом. Теоритическая деятельность Фромма была неотделима от его повседневного опыта практикующего психоаналитика. Он всегда стремился свои теоретические взгляды выразить и обобщить в научном диспуте, через публикации и преподавательскую деятельность. О масштабах последней свидетельствует перечень учебных заведений, в которых он работал в качестве преподавателя, гостевого профессора или штатного профессора. В то время, когда Фромм был членом Института социальных исследований, он преподавал в Международном институте социальных исследований при Колумбийском К оглавлению ==90 РАЙНЕР ФУНК университете в Нью-Йорке, а в 1940—1941 гг. читал в нем лекции как гостевой профессор. С основанием в 1941 г. Американского института психоанализа он стал его преподавателем. Порвав в 1943 г. с Хорни, он занял ее место в ньюйоркском филиале Вашингтонской школы психиатрии и соответственно в Институте им. Уильяма Эленсона Уайта, где читал лекции на темы: «Природа человека и структура характера» и «Язык символов». Этим темам посвящены опубликованные в эти годы книги: «Психоанализ и этика» и «Сказки, мифы, сны» (1951). В эти годы Фромм занимался этикой Аристотеля и Спинозы. Своей популярности среди студентов он обязан редкой чести, которой был удостоен в 1948 г., когда в качестве штатного члена факультета был избран студентами старших курсов для торжественного вручения академических степеней. Как Фромм справлялся со своими разнообразными обязанностями, описывается в его некрологе, опубликованном в 1980 г. в «Беннингтон куадрилл»: «У него была привычка по мере надобности по понедельникам проводить занятия в Беннингтоне. По вторникам он покидал город, чтобы заниматься практикой психоанализа в других городах. По пятницам он приезжал из Нью-Йорка с портфелем, набитым деликатесами, затем приглашал к себе на Марфи Роуд гостей». 25 мая 1940 г. Фромм получил американское подданство, а 24 июля женился второй раз. Его жена, Хенни Гурланд, родилась 27 сентября 1890 г. в Аахене. В 1922 г. она вышла замуж за Отто Розенталя, в 1929 г. разошлась с ним. В 1930 г. она работала фотокорреспондентом в одной из левых газет, в 1933 г. эмигрировала в Брюссель, где познакомилась с Рафаелем Гурландом и в 1936 г. вышла за него замуж. Рафаель участвовал в гражданской войне в Испании. В 1937 г. Хенни, ее сын Йозеф и Рафаель переселились в Париж. Брак с ним распался. Он некоторое время находился в Мексике, затем вступил во французскую армию, сражался на стороне Франции во второй мировой войне, а после ее окончания поступил на французскую дипломатическую службу. Когда немцы заняли Париж, Хенни со своим уже 17-летним сыном бежала, сначала в Марсель, где она встретилась с Вальтером Беньямином. Вместе они намеревались через Испанию и Португалию эмигрировать в США. У них были ==91 Эрих Фромм: Страницы документальной биографии въездные визы, но не было выездных. 25 сентября 1940 г. они перешли в Пиренеях зеленую границу и представились в Порт-Бу испанским властям, чтобы следовать дальше. Но испанские власти воспротивились этому и намеревались отправить их на следующий день обратно во Францию. Беньямин принял большую дозу морфия и умер 26 сентября 1940 г. Хенни удалось вместе с Йозефом бежать через Португалию в Нью-Йорк. Ее приятельница Рут Штаудингер имела в Нью-Йорке небольшую студию, где Хенни возобновила свою работу по специальности. Через Рут Штаудингер Эрих Фромм познакомился с Хенни Гурланд. Во время бегства от нацистов Хенни, видимо, повредила спинной мозг, что причиняло ей большие страдания. Поскольку врачи оказались бессильны перед ревматическим артритом, Фроммы в 1949 г. переселились в Мексику, чтобы по совету врачей попробовать лечение радиоактивными источниками в Сан Хосе Пурна. Там Хенни умерла в 1952 г. от последствий своей болезни. Детей у них не было, но Фромм заботился об образовании своего пасынка, ставшего впоследствии профессором металловедения в Броуновском университете. Впоследствии Фромм не вспоминал Хенни. Ранняя смерть жены сильно потрясла Фромма. Внезапный переезд в Мексику не означал, что Фромм отказался от своей деятельности в США. Ежегодно он проводил там около четырех месяцев, чтобы выполнять свои обязанности в Институте им. Уильямса Эленсона Уайта и в ряде университетов. Особой чести он был удостоен в зимний семестр 1948/49 гг. в Йельском университете, где ему было поручено читать курс Терри о религии. В этих лекциях, опубликованных под заглавием «Психология и религия» (1950), Фромм впервые сформулировал свою критику религии, отмежевавшись от Фрейда и Юнга. Одновременно со своей преподавательской деятельностью в Мехико Фромм продолжал читать лекции как гостевой профессор в многочисленных американских университетах, институтах и колледжах. В период 19571961 гг. он поддерживал как профессор постоянные контакты с университетом штата Мичиган, а с 1962 г. стал адъюнкт-профессором психологии в Нью-йоркском ==92 РАЙНЕР ФУНК университете. Заработки от этой лекционной деятельности и от публикаций покрывали большую часть его бюджета. Фромм прожил в Мексике более 25 лет. Видимо, он обрел там новую родину по многим причинам. Очень важной была для него возможность знакомить со своими взглядами на психоанализ целые поколения психоаналитиков — психиатров и психологов. В 50—60-х годах Фромм выступал в Мексике прежде всего как психоаналитик и социопсихолог, а в США — как социальный критик и социальный политик. Поначалу его деятельность в Мехико складывалась скорее случайно. Ансието Арамони, Артуро Хигареда, Армандо Хинохоса и Хорхе Дербес организовали совместно с профессором психиатрии Раулем Гонсалесом Энрикесом двухгодичные курсы повышения квалификации по психиатрии. В конце 1950 г. они познакомились с Фроммом, согласившемся вести на этих курсах семинар о подсознании и его языке. Из этого первого контакта возникла идея в течение нескольких лет подготовить группу психоаналитиков. Соответствующая петиция была подписана теми, кто прослушал первый курс Фромма по психоанализу. Среди них были Гонсалес Энрикес, Альфонсо Мильян, Гильхермо Давила, Абраам Фортес, Хорхе Дербес, Хосе Ф. Диас, Рамон де ла Фуенте, Франсиско Гарсиа, Хорхе Сильва и Хорхе Веласко. Привлекательность такого смелого начинания была столь велика, что Фромм поддержал проект. Ему удалось освободить для преподавания в Институте им. Уильямса Эленсона Уайта два месяца в году и с 1951 г. занять пост внештатного профессора на медицинском факультете Национального автономного университета Мексики с целью подготовить «Мексиканскую группу по исследованию психоанализа». Эти курсы действовали до 1956 г., и Фромм работал на них как обучающий и контролирующий аналитик и как руководитель клинических и теоретических семинаров. Наряду с обучением 13 кандидатов модифицированной теории и технике Фрейда, Фромм, исходя из своего собственного теоретического интереса, проводил в эти годы исследование «Психоанализ функции матери». В своей преподавательской работе Фромм время от времени получал подкрепление из Нью-Йорка в лице Натана Аккерманна, Эдуарда С. Таубера, Клары Томпсон. Розы Шпигель и Джона Томпсона. На гостевые ==93 Эрих Фромм: Страницы документальной биографии лекции приезжали, кроме прочих, Михаель Балинт, югослав Гайо Петрович и теолог Пауль Тиллих, которого Фромм знал еще по Франкфурту. После первого выпуска курсов в 1956 г. необходимость постоянного пребывания в Мексике перестала вызывать у Фромма какие-либо сомнения. Возможность продолжать дальнейшую работу с уже подготовленными психоаналитиками на широкой основе была слишком привлекательна. Наконец, Фромму предоставлялся шанс вывести психоанализ за пределы его роли как терапии, использовать его для гуманизации медицины и для подготовки медиков и педагогов, для воспитания, для религиозного опыта и для понимания общественных изменений. В Мексике решительно изменилась его личная жизнь, появились и новые проекты. После смерти своей жены Хенни Фромм был очень подавлен. Тем не менее (а возможно, именно поэтому) через некоторое время он вновь обрел полноту жизни. В этом ему помогла Аннис Фримен, американка родом из Алабамы, некоторое время жившая в Индии с мужем, внезапно скончавшимся. Фромм и высокая, привлекательная женщина, бывшая на два года моложе его, по своей внешности и привычкам типичная американка, хорошо друг друга понимали и поженились 18 декабря 1953 г. Вскоре после этого Аннис Фромм начала строить планы о приобретении дома в пригороде Куернавака. После их реализации в конце 1965 г. Фроммы переехали из Мехико в свой дом с большим садом. Эта перемена места привела и к сокращению времени, проводимого Фроммом в Мехико, куда он стал приезжать на два с половиной дня, чтобы выполнять свои обязанности по различным проектам. Остальное время он проводил «дома» и стремился прежде всего писать. Однако он продолжал заниматься практикой и, помимо утренней прогулки, в поселке знаменитостей Куернаваке ничего не оставалось от мечты о «сладостном безделье». С помощью секретарши Беатрис Мейер Фромм поддерживал широкую международную переписку. На своих семинарах и лекциях он заговорил по-испански и стал публиковать на этом языке небольшие работы. После первого выпуска курсов в конце 1956 г. по инициативе Фромма было основано Мексиканское психоаналитическое ==94 РАЙНЕРФУНК общество. Оно было призвано «способствовать обучению и исследованиям в области психоанализа в духе большей научной свободы... и развитию психоанализа в Мексике». Для достижения этой цели в 1957 г. были открыты вторые курсы по подготовке психоаналитиков. На них обучались 15 человек. Что касается распространения психоанализа на другие дисциплины, то речь шла прежде всего о психиатрии, психологии и медицине, о гуманизации этих дисциплин в соответствии с принципами гуманистического психоанализа Фромма. Педагогическими проблемами сам Фромм занимался «между прочим». Он пропагандировал «Саммерхилл» А.С.Нейла, сотрудничал с Иваном Илличем и Паоло Ферейрой в основанном Илличем в Куернаваке Межкультурном центре документации. Он начал размышлять над педагогическими принципами, которыми руководствовался отец Уассон, возглавлявший детский дом по соседству, где воспитывались 1200 детей. Чтобы стимулировать распространение психоаналитического мышления в испаноязычном регионе, Фромм в издательстве «Фондо де культура экономика» начал публиковать серию «Психологическая библиотека», открывавшуюся переводом его книги «Пути из больного общества». Эта серия в дальнейшем включила 72 названия. В 1965 г. Фромм основал уже упомянутый журнал «Ревиста де псикоаналисис, псикиатриа и псиколохиа». С целью познакомить широкую общественность с психоанализом Фромм в 1967 г. организовал постоянный цикл лекций на тему: «Человек в современном мире». Кроме Фромма в нем участвовали Рамон Хирау, Иван Иллич и др. Этот цикл был позднее дополнен другим: «Психоанализ и детская медицина». Первым культурным достижением стал совместный семинар с Дайзецем Т. Судзуки по психоанализу и дзэн-буддизму, проводившийся в августе 1957 г. Фромм, занимавшийся буддизмом еще с середины 20-х годов, познакомился, как и Хорни, с дзэн-буддистом Судзуки в 40-х годах на семинарах в Колумбийском университете Нью-Йорка. Фромм продолжал очень серьезно заниматься дзэн-буддизмом, расценивая его как путь к религиозному опыту — при всех различиях, — очень близкий психоаналитическому опыту. Семинар с 86летним Судзуки, проходивший в доме Фромма в Куернаваке ==95 Эрих Фромм: Страницы документальной биографии , должен был показать, что существует внутреннее родство мистического и научного опыта, коренящееся в гуманистическом опыте единства религиозного как целостночеловеческого. Добрая половина психоаналитиков и психиатров из 40 участников этого семинара, длившегося неделю, прибыли из США, среди них такие старые друзья Фромма, как Эдвард С. Таубер, Бен Вайнингер и Давид Шектер, встреча которого с Фроммом положила начало их очень тесным контактам. Другие также приехали бы очень охотно, но не смогли, как Клара Томпсон и Аня Гуревич. Фрида Фромм-Райхманн, которой Фромм также послал приглашение, умерла в апреле 1957 г. Некоторые участники семинара выступили с докладами: Морис Грин говорил о взглядах Салливена на самость, Эдвард С. Таубер — о понятии невроза и его лечении Салливеном, Пауль Вайс — о вкладе Гроддека. О дзэн-буддизме наряду с Судзуки говорили Рихард де Мартино и Ира Прогофф. Ира Прогофф и Джеймс Кирш изложили взгляды Юнга, а Альберт Штункард сделал доклад о формальных аспектах терапевтического процесса. Шарлотта Сельвер своим сообщением о восприятии чувств и физической жизни вызвала такое восхищение, что была приглашена для проведения семинаров на новых учебных курсах. Для самого Фромма семинар Судзуки стал очень важным событием. Давид Шектер говорил о его значении, выступая в Институте им. Уильямса Эленсона Уайта на чествовании памяти Фромма (и незадолго до собственной смерти): «Было ясно, что Фромм любит 86-летнего Судзуки и восхищается им. Особый интерес Фромма вызывало переживание единства с воспринимаемым предметом, например цветком, и безграничное растворение в этом процессе собственного Я. Судзуки не только обучал такому восприятию, но сам его воплощал, и Фромм хотел учиться у него этому». В 1960 г. Фромму удалось юридически закрепить подготовку психоаналитиков с особой частью учебной программы медицинского факультета университета в Мехико и таким образом институционализировать сотрудничество Мексиканского психоаналитического общества с медицинским факультетом университета. Эта учебная программа полностью определялась Фроммом. В первые два с половиной года ==96 РАЙНЕР ФУНК четырехлетнего курса на первый план выдвигалась теория, затем клиническая работа с определенными типичными случаями. Теория начиналась с Фрейда. После двух триместров начинались два параллельных курса: собственной теории Фромма — ^гуманистической психологии» и теорий других психоаналитиков: Юнга, Адлера, Ранка, Ференци, Хорни, Салливена, а также Александера, Кляйна, Эриксона, Хартманна, Меннингера, Радо, Одиера и др. Наконец, был еще курс философии, включавший изложение учений прежде всего Аристотеля и Спинозы, затем Гегеля, Маркса, Кьеркегора, Хайдеггера и Сартра. К концу обучения предусматривался наряду со специализированными семинарами по проблемам психоанализа собственный курс Фромма по социально-психологическим феноменам мексиканской культуры. Интерес к мексиканской культуре возрос, когда в 1957 г. Фромм начал со своими учениками исследовать характер одной мексиканской деревни, используя эмпирические и герменевтические методы. Следующей вехой в развитии мексиканского психоанализа было открытие собственного института в здании на территории университета в Мехико в марте 1963 г. Там Фромм ыступил с программным докладом «Гуманизм и психоанализ», в котором изложил свои взгляды на «гуманистический психоанализ», едва ли имеющие что-либо общее с тем, что сегодня пропагандируется под названием «гуманистическая психология» С приобретением собственного здания Мексиканское общество психоанализа превратилось в учебный и исследовательский Мексиканский институт психоанализа, в то же время предоставлявший возможность оказывать помощь пациентам, особенно малообеспеченным. Тем самым должна была быть предотвращена тенденция, проявившаяся у ортоаоксальных психоаналитиков Северной Америки и Мексики, когда они превращались в «священников капитализма». Изоляция Мексиканского психоаналитического общества, целиком определявшегося влиянием Фромма, была смягчена в 1962 г. в результате основания Международной федерации психоаналитических обществ. Она должна была посредством своего уже упоминавшегося «Международного форума психоанализа» проводившегося в 1962 г. в Амстердаме, в Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==97 1965 г. — в Цюрихе, в 1969 г. — в Мехико, в 1972 г. — в Нью-Йорке, в 1974 г. — в Цюрихе, в 1977 г. — в Берлине способствовать научному обмену. Ill Международный форум, проходивший в Мехико, стал вторым крупным культурным событием. Более 200 из 400 его участников прибыли из разных стран. Фромм, бывший президентом этого форума, вынужден был представить лишь текст вступительной речи. Сам он находился в августе 1969 г. в Швейцарии на лечении после первого инфаркта сердца. Еще в декабре 1977 г. Фромм переложил всю свою организационную и преподавательскую деятельность на своих учеников, чтобы целиком посвятить себя исследованиям и разработке своих идей. Его солидное предприятие настолько процветало, что могло стоять на собственных ногах, и его ученики действительно использовали это — не всегда к удовольствию Фромма и некоторых его друзей, — чтобы идти собственными путями. С 1968 г. Фромм сосредоточился на исследовании агрессивности, или деструктивное™. В рамках своих занятий гуманистическим психоанализом он, подобно студенту, изучающему неврологию или биологию, знакомился с применением этих дисциплин в области исследований агрессивности и опубликовал в 1973 г. большую работу «Анатомия человеческой деструктивности». С 1960 по 1973 г. он с женой проводил летнее полугодие в Локарно. В 1974 г. он решил не возвращаться в Мексику, отказался от своего дома в Куернаваке и до конца жизни прожил в Локарно-Муральто на виа Франчини, 4, на шестом этаже фешенебельного дома. Он не распрощался с Мексикой, и когда институт решил отметить его 80-летие 23 марта 1980 г. торжественной программой с лекциями, предполагавшиеся доклады были заменены некрологами основателю института, умершего пятью днями ранее. С переездом Фромма в Мехико в 1940 г. начался не только единственный в своем роде эксперимент по созданию психоаналитического института. С начала 50-х годов Фромм проявлял повышенный интерес к общественным и политическим вопросам, что привело в конце концов к созданию им образа нового общества. При этом бесспорно сыграла роль сама жизнь в Мексике, где Фромм обрел необходимую ==98 РАЙНЕР ФУНК дистанцию к американскому обществу и к индустриальной культуре в целом. Из Мексики он мог точнее разглядеть связи капиталистического хозяйства с общественным порядком и «американским образом жизни». Поэтому первые годы своего пребывания в Мексике он посвятил в значительной мере исследованию капитализма Нового времени и в прошлом и истории социалистических общественных проектов. К концу 1953 г. была готова рукопись книги, открывшей этап активного теоретического и практического участия Фромма в социальной и актуальной политической жизни. Этот «политический Фромм», столь мало известный за пределами США, нарисовал образ неотчужденного общества в книге под заглавием «Здоровое общество» (немецкий вариант — «Пути из больного общества»). Он назвал неотчужденное общество «здоровым» — понятие, заимствованное из психиатрии. Фромм показал, что в созданном им образе речь идет об обществе со здоровой психической структурой, с характером, ориентированным на производительность. Ключом к «здоровому» обществу является общественный характер. Принципиально новое в видении Фромма заключается в акцентировании социально-психологического подхода к общественному характеру: «Если я считаю, что причина болезни какого-либо общества имеет экономическую, или духовную, или психологическую природу, то, естественно, считаю также, что устранение этой причины ведет к выздоровлению. Но когда я вижу, как взаимосвязаны различные аспекты, то прихожу к заключению, что достичь духовного и душевного здоровья возможно лишь, если будут проведены изменения в области индустриальной и политической организации, в сфере духовной и мировоззренческой ориентации, в структуре характера и культурной деятельности. Если же мы сосредоточим наши усилия на одной из этих областей, исключив другие или пренебрегая ими, это повлияет деструктивно на все изменения. Действительно, мне представляется, что в этой односторонности заложено одно из важнейших препятствий прогрессу человечества». «Христианство проповедовало духовное обновление и упустило из виду изменения в общественном устройстве, без которых для большинства недостижимо духовное обновление. Эпоха Просвещения постулировала как высшую норму независимое суждение и разум: Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==99 она проповедовала политическое равноправие и не видела, что через него невозможно осуществить братство всех людей, если оно не идет рука об руку с фундаментальным изменением социоэкономической организации. Социализм и особенно марксизм поставили во главу угла необходимость социальных и экономических изменений и при этом упустили из виду необходимость внутреннего изменения человека, без которого экономические изменения никогда не могут привести к «хорошему обществу». «Каждое из этих великих реформаторских движений последних двух тысячелетий выдвигало одну сферу жизни, исключив другие. Предложенные ими реформы и обновление были радикальны, но результатом почти всегда была полная неудача. Проповедь евангелизма привела к католической церкви; учения просветителей XVIII в. привели к Робеспьеру и к Наполеону; доктрины Маркса привели к Сталину. Могло бы быть и по-другому. Человек — это единство, его мышление, чувства и его жизненная практика неразрывно связаны между собой. Он не может быть свободен в своем мышлении, если он одновременно не свободен и эмоционально; и он не может быть свободен эмоционально, если он зависим и несвободен в своей жизненной практике, в своих экономических и социальных отношениях». При изменениях экономических, социальных и культурных структур, делающих возможной продуктивную ориентацию общественного характера, эти изменения преследуют всегда одну цель: желаемое общество должно быть таким, «в котором ни один человек не становится средством для другого, а всегда является самоцелью. Следовательно, никто не должен быть использован или использовать себя ради целей, не служащих развитию его собственных человеческих сил. В центре такого общества должен находиться человек, и цели его развития должна быть подчинена вся экономическая и политическая деятельность». Как эти представления о цели претворить в конкретных структурных изменениях, специфических в экономике, политике и культуре, Фромм показывает в последней части этой книги. Он представлял себе это новое общество в виде трудовых сообществ, где на производственных предприятиях в процессе производства достигаются оптимальное самовыражение и соучастие через 4* К оглавлению ==100 РАЙНЕР ФУНК организацию 'груда на принципах базисной демократии и децентрализации, а продуктивный общественный характер — через формирование сознания, общих ценностных представлений и через коллективную жизнь. Фромм считал важным в этой связи обобщение опыта трудовых сообществ (а также средневековых монастырей, колхозов, киббуц, некоммерческих объединений, альтернативных предприятий) в глобальную концепцию, которую в 1955 г. Фромм назвал «коммунитарным социализмом», а впоследствии — «гуманистическим социализмом». Эти положения Фромм впоследствии повторил в модифицированной форме в книгах «Революция надежды» (1968) и «Иметь или быть» (1976). С опубликованием «Путей выхода из больного общества» Фромм вступил на политическую арену американского общества. Вскоре после появления книги он стал членом Социалистической партии США и сформулировал ее новую программу (1960), с которой были ознакомлены все члены партии. Как только Фромм узнал, что она отвергнута из-за сопротивления партийной бюрократии, он отошел от партийной работы, а затем вышел из партии. Но это не означало, что он отказался от политической деятельности. Он решил использовать другие ее формы. Одной из них является составление и распространение текстов с изложением позиции по актуальным политическим проблемам. Идея написать нечто вроде открытого письма, знакомящего с его позицией депутатов, сенаторов и журналистов, пришла ему в голову на семинаре, проводившемся в рамках мирной инициативы в начале 1960 г. в Сан-Антонио (Техас). Среди прочих в нем, кроме Фромма, участвовали Дэвид Рисмен и Роджер Хейген. Совестно с Майклом Маккоби Фромм осуществил эту идею, посылая из Мексики свои тексты и оказывая регулярную финансовую поддержку. Роджер Хейген обеспечивал печатанье этих материалов, а Майкл Маккоби и Дэвид Рисмен помимо этого организовывали выступления депутатов конгресса, поддерживавших движение в защиту мира. Открытые письма публиковались в созданном с этой целью «Вестнике комитета корреспонденции», называвшемся позднее просто «Корреспондент». В них обсуждались вопросы внешней политики, связанной с Советским Союзом, Китаем Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==101 , а также с кубинским кризисом, убийством Кеннеди и развитием Израиля. Второй формой политической активности являлись организация политических движений и участие в них. Это прежде всего движение в защиту мира и инициативы по разрядке и разоружению, в которые в период 1957—1968 гг. Фромм вложил много времени, сил и денег. В 1957 г. он участвовал в основании «Национального центра за здоровую ядерную политику» — движения в защиту мира, называвшегося «sane» (здоровое), выступавшего против атомного вооружения, а позднее — против вьетнамской войны. В органе этого движения Фромм впервые изложил свое видение «sane society» — «здорового общества». Он писал: «Наша безопасность заложена в разумном и здоровом образе мысли. Под этим подразумевается реализм, осмотрительный и ориентированный на разум, обладающий знанием фактов о противнике и о себе самом, судящий о вероятности не только исходя из возможностей, но и из перепроверки фактов и не увлекающийся проектами будущего, служащими самооправданию». Выступления Фромма за последовательную политику разоружения, даже за одностороннее разоружение США (1960, 1962) были тесно связаны с его инициативами в движении в защиту мира. Он писал: «Речь идет о людях! Современное положение человечества чрезвычайно серьезно. Политика устрашения никогда не обеспечит мир, очень возможно, что она уничтожит цивилизацию и уже безусловно разрушит демократию, даже если бы удалось сохранить мир. Первые шаги к устранению опасности атомной катастрофы и сохранению демократии состоят в объединении за всемирное разоружение и одновременно в нахождении модус вивенди о Советским Союзом, основанного на признании существующего ныне соотношения сил обоих блоков». Третьей формой политической активности были статьи и книги, с одной стороны, преследовавшие просветительские цели, с другой — содержавшие анализ актуальной политической ситуации. Еще до того, как в официальной политике зашла речь о разрядке, Фромм посвятил свои силы анализу американского антикоммунизма. В первой книге «Образ человека у Маркса» (1961) он исследует мышление Маркса, исходя из его ранних произведений, почти неизвестных в ==102 РАЙНЕР ФУНК США, поскольку они не были переведены на английский язык. Своей книгой Фромм познакомил американскую общественность с Марксом, имевшим столь же мало общего с коммунистической партийной идеологией, как догмы католической церкви с Нагорной проповедью Иисуса. В том же году вышла следующая книга, посвященная американской и советской внешней политике. Заявляя «Речь идет о людях!», Фромм стремился, используя средства психоаналитика в анализе исторического процесса, поднять вопросы, решающие судьбу человечества, и разоблачить те или иные фикции американской и советской внешней политики. Этот анализ показал, что «Советский Союз является консервативным тоталитарным государством менеджеров, а не революционной системой, стремящейся к мировому господству». Фикция о стремлении Советского Союза к мировому господству использовалась не только для оправдания американского стремления к мировому господству, но и для отвлечения внимания от решающих вопросов международной политики. Кроме того, укрепление таких стереотипов мешало пониманию того, насколько сходны капиталистическая и так называемая социалистическая системы: в них власть находится в руках менеджеров и бюрократии. Своей книгой Фромм хотел вскрыть деструктивный потенциал американского антикоммунизма. В самом деле, его усилия оказались плодотворны и не в малой степени потому, что Фромм нашел важного союзника в лице сенатора Джеймса У. Фулбрайта. Еще в 1974 г. он попросил Фромма изложить свои соображения относительно тогдашней политики разрядки, чтобы передать их на обсуждение соответствующей комиссии сената США. Чем большую известность Фромм приобретал своими публикациями и своей деятельностью, тем более эффективной становилась четвертая форма его политической активности — коллективные или личные обращения к политикам и государственным деятелям, подписи под соответствующими резолюциями, участие в политических движениях, инициативах, заинтересованных группах. Как это могло конкретно осуществляться, показывает его борьба за освобождение Хайнца Брандта, осужденного в ГДР в 1962 г. на 13 лет тюремного заключения. В 1969 г. Фромм обратился с письмом Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==103 к 90-летнему Бертрану Расселу, в котором просил его связаться по этому вопросу с Ульбрихтом и Хрущевым, что тот и сделал. Когда осенью 1962 г. Фромм в качестве наблюдателя присутствовал на Московской конференции по разоружению, он использовал возможность своего 20-минутного выступления, чтобы обратить внимание мировой общественности на судьбу Хайнца Брандта. Правда, последний был освобожден только в 1964 г., после того как Эмнисти интернейшнл объявила его заключенным года. Контакт с Бертраном Расселом, которого Фромм почитал как Альберта Швейцера или Лео Баека, был в 60-х годах лишь одним из многих. Он поддерживал связи с квакерами, принимавшими активное участие в движении защитников мира, и с социалистами на Западе и Востоке. Хорошие отношения у Фромма установились с социалистамигуманистами. Так, он решил провести среди них обмен мнениями и организовал его в форме сборника статей, названного «Симпозиум по вопросам социалистического гуманизма» (1965) В нем получили возможность изложить свои взгляды крупнейшие социалисты-гуманисты разных стран. Своими статьями они показали, что помимо капиталистической и государственно-капиталистической модели социализма существует и гуманистический социализм, первой и важнейшей заповедью которого является свободный, разумный и любящий человек как высшая цель. Такие позиции разделяли Эрнст Блох, Бертран Рассел, Леопольд Сенгор, Герберт Маркузе, Данило Дольчи, Т. Б. Боттмор, Иринг Фетчер, а также социалисты Михаиле Маркович, Гайо Петрович, Предраг Враницки и Адам Шафф. Особо интенсивные контакты Фромм поддерживал с югославскими философами и социологами группы «Праксис» в Белграде и Загребе. В конце 1963 г. в Дубровнике состоялся симпозиум с участием Фромма, на котором, наряду с Петровичем, Миланом Прухой, Предрагом Враницким и др., присутствовал и Люсьен Гольдман. Социально-психологический подход Фромма и его концепция общественного характера получили сильную поддержку в теоретической дискуссии вокруг «югославской модели». До сих пор эти идеи отражаются в диссертациях и научных ==104 РАЙНЕР ФУНК статьях учеников Петровича, Марковича, Стояновича и Руди Супека. Конкретная деятельность Фромма, его участие и выражение солидарности касались, например, «Помощи испанским беженцам», «Союза примирения» и арабских беженцев. (В 1957 г. Фромм пытался с помощью Мартина Бубера, Наума Голдмана, Эрнста Симона и Дина Пайка — лидера протестантской церкви в Нью-Йорке — создать комитет, ставящий перед собой цель: возвращение арабам их прежних владений). Позднее Фромм стал членом «Комитета по новым альтернативам на Ближнем Востоке». Он принадлежал к «Кругу друзей Данило Дольчи» и к «Международному объединению за мир и разоружение», был членом Национального комитета «Американского объединения за гражданские свободы», поддерживал «Кампанию за ядерное разоружение» и сотрудничал в вашингтонском Институте по исследованию проблем мира. Последним крупным проявлением политической активности Фромма было его активное участие в кампании 1968 г. по выдвижению в кандидаты на пост президента гуманистически настроенного сенатора — Юджина Маккарти — «друта поэзии и философии», «не желавшего получать голоса с помощью сентиментальности или демагогии» и выступавшего против войны во Вьетнаме. 68-летний Фромм выступал в поддержку Маккарти на бесчисленных мероприятиях, проводившихся в ходе предвыборной кампании по всей стране. Хотя своим участием Фромм не смог воспрепятствовать избранию Никсона, форсировавшего войну во Вьетнаме, тем не менее этот «невиданный в Америке крестовый поход» явился для него доказательством того, «что значительная часть американского населения готова к гуманизации и ждет ее». Лихорадка избирательной кампании и стремление выпустить книгу «Революция надежды» еще до выборов подорвали здоровье Фромма: сердечный инфаркт вызвал необходимость длительной реабилитации и отказ прежде всего от политической деятельности. ==105 00.htm - glava07 VI. Гуманизм как гуманное самовосприятие: исполнившаяся жизнь Когда летом 1974 г. Фромм решил не возвращаться более в Мексику, а провести конец своей жизни вместе с женой в Швейцарии, у него были уже новые планы: он хотел исследовать то, что его так привлекало в Майстере Экхарте и Карле Марксе. Чем более он в них «вживался», тем более общего между ними находил. Он мог, наконец, выяснить, что объединяет их с альтернативой «иметь или быть?»: и тот и другой писали или проповедовали сами, при этом оба исходили из жизненной практики, убедившей их в том, что жизнь исполнена в той мере, в какой человек рассчитывает только на присущие ему человеческие силы для восприятия единства с миром через разум, любовь и продуктивную деятельность и что действительность становится пустой, когда человек стремится жить, исходя не из собственных сил, а пытается заполнить жизнь с помощью суррогатов, заменителей и костылей. Решающим для правильного понимания «Иметь или быть» является осознание того, что суть этой альтернативы состоит в основной ориентации характера, т. е. того психосоциального «устройства», которое придает всему нашему мышлению, чувствам и поступкам страстную устремленность. Ни Майстер Экхарт, ни Маркс, ни Будда, ни пророки и Иисус не ставили вопроса о психологической обусловленности своей жизненной практики. И тем не менее все они убедились на личном опыте, что только практика, в которой человек использует свои подлинные гуманные силы, действительно удовлетворяет и исцеляет его в рамках человечески возможного. Фромм пытался выяснить психологическую ==106 РАЙНЕР ФУНК обусловленность опыта, присущего всем этим наставникам жизни, невзирая на те или иные мировоззренческие толкования этого опыта. При этом он использовал свой социопсихологический подход к характеру, В то же время в «Иметь или быть» он отразил свое собственное религиозное наследие и свою собственную жизненную практику. Таким образом, альтернатива «иметь или быть» является как свидетельством его собственного гуманизма, так и опознавательным признаком гуманистически ориентированного человека, независимо от какого-либо его мировоззренческого горизонта. В действительности, во всех жизненных ситуациях Фромм стремился реализовать свою собственную гуманистическую установку. На тех, кто знал его в последние годы жизни, производило впечатление то, как он относился к самому себе, своей жене Аннис и к посетителям. Его «тайна» состоит в том, чтобы из самого себя творить свой определенный гуманистический опыт. Чем более человек способен жить, исходя из самого себя, воспринимать себя во всех своих аспектах, даже любить себя, тем легче ему общение с другими, потому что другой ему более не чужд. Поэтому способность к любви не сводится к вопросу о том, чтобы быть любимым или влюбленным (хотя с точки зрения психологии развития она может быть с этим связана). Еще в «Искусстве любить» Фромм подчеркивал: «Любовь возможна только тогда, когда два человека соединяются, исходя из сердцевины своей экзистенции, т. е. когда каждый из них воспринимает самого себя, исходя из сердцевины своей экзистенции. Только такая ;<жизнь из сердцевины» является человеческой действительностью, только в ней заключается жизненность, только в ней основа любви. Воспринимаемая таким образом любовь — это постоянный вызов: она не источник покоя, а означает необходимость двигаться, расти, сотрудничать. Господствует ли гармония или возникают конфликты, радость или печаль — все это имеет лишь второстепенное значение по сравнению с основополагающим фактом, что два человека воспринимают себя, исходя из существа своего бытия, из того, что они едины друг с другом, а не стараются бежать от себя». Фромм смог реализовать для себя то, что является гуманистическим основным опытом: открывать чужих и других, Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==107 как нечто собственное, узнавая в собственном чужое и другое, признаваемое собственным и единым. Чужой человек перестает быть чужим по мере того, как чуждое в нем начинает осознаваться как свое собственное. Этот процесс «присвоения» и «отчуждения», самостановления и становления мира посредством разума, любви и продуктивной деятельности никогда не завершается. Поэтому Фромм понимает его как религиозный процесс. Поскольку человек — существо открытое, он всегда может заново воспринимать свою «высшую самость». Это происходит, когда человек доверяет своим собственным силам, пренебрегает ориентацией на отчуждающее «иметь» и при этом переживает трансцендентность. Но это не трансцендентность в потустороннее или исходящая от потустороннего, как это представлялось в прежнем миропонимании. Опыт трансценденции — это более широкое и более высокое самовосприятие, описанное мистиками как состояние единства в восприятии себя и Бога. Назвать ли его восприятием Бога и восприятием себя, восприятием Бытия или X-восприятием, как это делает Фромм в работе «Вы будете как Бог» (1966) — это вопрос игры слов или картины мира и мировоззрения. Дело не в изложении опыта, а в самом опыте: в религиозном опыте как самовосприятии. На него следует решаться и практически его реализовать, ибо только так он доступен для индивида. Религиозный опыт как восприятие высшего себя предполагает тренировку и дисциплину. Это Фромм показал на себе. Каждое утро между 10 и 11 часами он проделывал упражнения по дыханию, двигательные и по концентрации внимания, чему его научил Ньянапоника Махатхера, буддистских мотах из Шри Ланки, родившийся в Германии. В старости к религиозной практике Фромма относился, наряду с упражнениями в медитации, также ежедневный самоанализ при помощи толкования собственных снов. То, что такие способы религиозного самовосприятия делали возможной трансценденцию на более высокую самость, Фромм чувствовал по своей возрастающей живости восприятия, а также по большей непосредственности в обращении со своими силами и с окружающей действительностью. В 1975 г. в связи с 75-летием Фромма Борис Любан-Плоцца и Райнер ==108 РАЙНЕР ФУНК Функ организовала в Локарно симпозиум, на котором Фромм должен был выступать с основным докладом. Фромм, хотя и ослабевший после болезни — незадолго до того он повредил себе лопатку, и его также мучили камни в желчном пузыре — как обычно, экспромтом сделал двухчасовой доклад на основе нескольких тезисов, при этом ни один из 400 присутствовавших не обнаружил никаких признаков усталости ни у себя, ни у Фромма. Когда его спросили, каким образом он достигает такой сосредоточенности и непосредственности, Фромм ответил, что именно сегодня в течение двух часов в первой половине дня занимался упражнениями. Через свою религиозную практику Фромм узнавал о заложенных в нем потенциальных силах разума, любви и продуктивной деятельности. Религиозный опыт нацеливал его не на потустороннее, а на реализацию человечески возможного. Такая цель, ощущаемая при каждом новом восприятии более высокой самости, не имеет ничего общего с уходом от мира, аскетизмом, отшельничеством или индивидуалистическим спасением души. Разумом, любовью и продуктивной деятельностью Фромм обозначает именно способность человека к восприятию своего единства с внешней и внутренней действительностью в ее объективности и интеграции. Поэтому воспринимаемая такими силами действительность уже не представляется чуждой и другой, а как нечто глубоко собственное и составляющее единство с человеком. Религиозный опыт — это опыт высшего себя, целостности человека, универсального человека. Именно в этом сходятся Фромм-нетеист и гуманист с Фроммомпсихоаналитиком: «Аналитик не является ни теологом, ни философом и не стремится обрести компетентность и в этих областях. Но в качестве целителя души он должен иметь дело с точно такими же проблемами, что философия и теология, с душой человека и ее исцелением». Фромм как автор книги «Иметь или быть» представляется многим далеким от реальности, прекраснодушным идеалистом. Не следует забывать: за этим «путеводителем по «иметь» и «быть» стоит опыт 76-летнего человека, в течение более 50 лет прилагавшего к себе и другим опыт психоаналитического познания. Эрих Фромм: Страницы документальной биографии ==109 Путь к «быть», к высшей самости, к универсальному человеку требует такого же напряжения, как и психоаналитический процесс, описываемый Фроммом следующим образом в его работе «Психоанализ и дзэн-буддизм» (I960): «Человек впервые чувствует, что он тщеславен, что ему присуще чувство страха и ненависти, в то время как он сознавал себя скромным, смелым и любящим. Новое познание самого себя вначале может быть болезненным, но оно дает возможность покончить с практикой проецирования на других того, что человек вытесняет в самом себе. Он идет дальше, он переживает в себе младенца, ребенка, подростка, преступника, сумасшедшего, святого, художника, мужчину и женщину, он вступает в контакт с человечеством, с универсальным человеком, он сосредоточивается на «вытеснениях», становится все более свободным, у него снижается потребность в проецировании и мысленной переработке, после этого он, возможно впервые, ощущает, что видит краски, видит, как катится мяч, как вдруг он становится открытым для восприятия музыки, в то время как до сих пор он лишь слышал ее. Когда он чувствует свое единство с другими, он видит, возможно впервые, что считать свое изолированное, индивидуальное Я чем-то заслуживающим кропотливых забот и сохранения — это иллюзия, он почувствует, как бесполезно искать ответ на жизнь в том, чтобы иметь, вместо того, чтобы быть и становиться самим собой». Вскоре после окончания работы над «Иметь или быть» Фромм пережил в 1977 г. второй, а в 1978 г. — третий инфаркт, сильно ограничившие его творческие силы; хотя стимулятор сердца смягчал острое состояние, у него уже не было сил для реализации дальнейших планов. Тем охотнее он давал интервью и поддерживал усилия Ганса Юргена Шульца, открывшего Фромма для германской общественности, а также Юргена Лодеманна, Генриха Эйнеке, Альфреда А. Хэзлера и других журналистов, познакомивших его прежнюю родину с его мыслями и трудами. Фромм никогда не любил почести, а некоторые из них пришли к нему слишком поздно. Почетное гражданство г. Муральто избавило его от забот, связанных с оформлением проживания в Швейцарии. Участие в торжестве по случаю вручения ему премии Нелли Сакс городом Дортмундом [ К оглавлению ==110 РАЙНЕР ФУНК он был вынужден отклонить по состоянию здоровья. А чествование в его родном Франкфурте с награждением мемориальной медалью Гёте последовало посмертно. В ночь на 18 марта 1980 г., за пять дней до своего 80-летия, Фромм умер, без признаков агонии, от обширного инфаркта. На скромной панихиде в крематории Беллинозы Иван Иллич зачитал фроммовскую интерпретацию спора Авраама с Богом, когда тот решил уничтожить Содом и Гоморру изза их греховности. Авраам борется за выживание Содома и Гоморры и демонстрирует эту борьбу тем, кто должен сегодня бороться против средств уничтожения. Если в Содоме найдется лишь десяток праведников, город сможет избежать уничтожения: о таком незначительном числе праведников Авраам сумел договориться с Богом. Фромм поддерживает интерпретацию Нахманида, согласно которой они должны были быть наказаны не за гомосексуализм, а за отказ впустить в свой город странников и предоставить им возможность пользоваться их благами. Достаточно лишь десяти человек, способных отказаться от общей ориентации на «иметь» и вести иную жизнь, чтобы победить в борьбе за выживание. Лишь тот, кто вопреки «здравому смыслу», «силе обстоятельств», «общественному мнению» может оставаться чужаком, способен любить чужое и чужих. Оглядываясь на свое детство, Фромм говорил незадолго до своей смерти: «До сегодняшнего дня я радуюсь, что у меня есть опыт, о котором Ветхий Завет говорит: «Пришелец, поселившийся у вас, да будет для вас тем же, что туземец ваш, люби его как себя, ибо вы были пришельцами с земли Египетской» (Лев. 19, 34.) «Пришельца может понять тот, кто сам был целиком пришельцем. Но быть пришельцем — значит чувствовать себя дома во всем мире. Обе эти вещи связаны. В той мере, в какой я не являюсь пришельцем в своей собственной стране или вообще в какой-либо определенной стране, я не чувствую себя дома в мире. Но, если я во всем мире дома, тогда я здесь пришелец и тем не менее не пришелец повсюду». ==111 ==112 00.htm - glava08 Эрих ФРОММ Мужчина и женщина * ==113 Отношения между мужчиной и женщиной представляют, очевидно, весьма сложную проблему, иначе у многих людей не было бы трудностей при ее разрешении. Поэтому я хочу сначала поставить некоторые вопросы, касающиеся этих отношений. Если бы я мог побудить своих читателей с помощью этих вопросов к собственным размышлениям, то они, вероятно, исходя из своего опыта, могли бы найти некоторые собственные ответы. Первый вопрос, который я хотел бы задать: а не содержится ли уже в самой теме ложный вывод? Наверное, следует предположить, что трудности в отношениях между мужчиной и женщиной обусловлены, в сущности, половыми различиями. Но это не так. Отношения между мужчиной и женщиной — между мужчинами и женщинами — это прежде всего отношения между людьми. Все, что есть хорошего в отношениях между одним человеческим существом и другим, следует считать хорошим и в отношениях между мужчиной и женщиной, и все, что плохо в отношениях между людьми, является также плохим в отношениях между мужчиной и женщиной. Главные недостатки в отношениях между мужчинами и женщинами большей частью обусловлены не мужскими или женскими чертами характера, а отношениями между людьми. Я хотел бы еще раз вернуться к этой проблеме, но вначале я охарактеризую тему в целом. В отношениях между мужчинами и женщинами речь идет об отношениях между победившей и побежденной группами. Возможно, в 1949 г. в Соединенных ==114 ЭРИХ ФРОММ Штатах эта мысль казалась необычной и немного странной, однако если мы хотим понять, как влияет история на взаимоотношения полов сегодня и на то, что они знают друг о друге и чувствуют друг к другу, то мы должны рассматривать историю отношений между мужчинами и женщинами за прошедшие пять тысячелетий. Только тогда мы сможем подойти к вопросу, в чем состоит специфика сущностных различий между мужчинами и женщинами, что является характерным для отношений между мужчинами и женщинами: что является проблемой sui generis, а не проблемой человеческих взаимоотношений. Начнем со второго вопроса и дадим определение отношениям между мужчинами и женщинами как отношениям между победившей и побежденной группами. Я уже говорил раньше, что сегодня в Соединенных Штатах это звучит странно, так как там, особенно в больших городах, что очевидно, женщины не ведут себя как побежденные и не чувствуют себя побежденными. По данному вопросу, кто является сильнейшим полом в настоящей современной культуре, было много дискуссий, и не без оснований. Однако я ни в коем случае не считаю, что проблема решена, даже если и говорят, что женщины Америки добились эмансипации и имеют поэтому одинаковый социальный статус с мужчинами. На мой взгляд, тысячелетняя борьба в отношениях между мужчинами и женщинами еще острее ощущается в нашей современной культуре. Существует несколько убедительных доказательств того, что патриархальное общество, как оно было представлено в Китае и Индии, в Европе и Америке на протяжении прошедших пяти-шести тысячелетий, не является единственной формой, в котором оба пола организовали свою совместную жизнь. Многое свидетельствует о том, что если не везде, то во многих местах патриархальные общества, в которых власть принадлежала мужчинам, уступали место матриархальным. Это выражалось в том, что женщины и матери были опорой семьи и общества. Женщина занимала господствующее положение в общественной и семейной жизни. Еще сегодня в различных конфессиях заметны следы ее господства. Следы старой организации находят Мужчина и женщина ==115 также в документе, который нам всем хорошо знаком: в Ветхом Завете. Если попытаться прочесть историю Адама и Евы с некоторой объективностью, то отметим, что именно за грех Евы мужчина должен господствовать над женщиной, и она принимает это господство как наказание. Оно направлено не только против Евы, но и косвенно против Адама, ведь властвовать над другими не намного легче, чем попадать в зависимость. Если господство мужчин над женщинами объявляется новым принципом, то, вероятно, было время, когда это не имело места. И у нас действительно есть документы, которые это подтверждают. Если мы сравним вавилонские истории о сотворении мира с библейской историей, то мы обнаружим, что в этой вавилонской истории, которая по времени предшествует библейской, ситуация представлена совершенно иначе. В центре вавилонской истории мы не находим мужского бога, а встречаем Tiamat — женское божество. Ее сыновья пытаются выступать против нее и, наконец, побеждают ее, в результате чего они устанавливают господство мужских божеств во главе с великим вавилонским богом Мардуком. Мардук должен доказать свое могущество в испытаниях, показать, что он может победить женское божество. Он должен показать, что силой своего слова он может разрушить и восстановить одежду женщины. Возможно, это испытание покажется нам в какой-то мере безрассудным, однако оно выражает сущность. Превосходство женщин в матриархальном обществе явно выражалось в одном: они могли производить на свет детей, чего не могли мужчины. Попытка мужчин свергнуть с престола женщин связана с их претензиями на то, чтобы мочь создавать и разрушать вещи, — не таким естественным способом, как это делали женщины, а посредством слова и духа. Библейский миф о сотворении мира начинается там где заканчивается вавилонская история. Бог сотворяет мир своим словом, чтобы убедительно подчеркнуть превосходство патриархальной культуры над матриархальной, и библейская история сообщает нам о происхождении Евы из ребра мужчины, а не мужчины от женщины. ==116 ЭРИХ ФРОММ Патриархальная культура — культура, в которой мужчины определенно должны господствовать над женщинами, чтобы быть сильнейшим полом, — сохранилась во всем мире. Действительно, только сегодня у маленьких примитивных народностей мы встречаем убедительные остатки старой матриархальной формы. Только недавно начало рушиться господство мужчины над женщиной. В патриархальном обществе существуют все типичные идеологические стереотипы и предрассудки, которые постоянно развиваются господствующей группой, как, например: женщины находятся во власти чувств, и они тщеславны; что они, как дети, не могут быть хорошими организаторами; не так сильны, как мужчины, но зато — привлекательны. И все же эти развитые в патриархальных обществах стереотипы о сути женщины вполне очевидно противоречат действительности. Откуда, собственно говоря, возникла идея, что женщины более тщеславны, чем мужчины? Я полагаю, что каждый, кто посмотрит повнимательнее, скажет прежде всего о мужчинах, что они тщеславны. Вряд ли можно назвать какую-нибудь область, где они не стремились бы к тщеславию. Женщины гораздо менее тщеславны, чем мужчины. Конечно, иногда они вынуждены выносить напоказ подлинное тщеславие, потому что они (так называемый слабый пол) должны были добиваться и добились расположения мужчин. Миф о том, что женщины более тщеславны, чем мужчины, при объективном рассмотрении утрачивает свою силу. Обратимся к другому предрассудку: будто бы мужчины должны быть тверже женщин. Каждая медсестра подтвердит, что гораздо больше мужчин, чем женщин, при инъекции или заборе крови падают в обморок; что женщины намного лучше переносят сильную боль, в то время как мужчины ведут себя, как маленькие дети, и готовы спрятаться за юбку матери. Однако мужчинам удалось на протяжении веков или лаже тысячелетий распространить мнение, что они наиболее сильный и выносливый пол. В этом нет ничего удивительного. Это одна из тех идеологий, которая типична для той группы людей, которая должна Мужчина и женщина ==117 доказать свое право на господство. И если эта группа образует не большинство, а составляет почти половину человечества и на протяжении тысячелетий постоянно утверждает, что имеет право господствовать над другой половиной, тогда необходимо создать такую идеологию, которая убедила бы себя и других в этом праве. В XVIII—XIX столетиях проблема равноправия мужчин и женщин стала действительно актуальной. В этот период получил развитие довольно интересный феномен: те, кто утверждал, что женшннь! должны иметь равные с мужчинами права, вместе с тем утверждали, что не существует психологических различий между полами. Французы сформулировали это так: души бесполы, а следовательно, не существует и психологических различий. Те, кто выступал против политического и общественного равноправия женщин, часто подчеркивали довольно критически и остроумно, насколько сильно различаются мужчины и женщины в психологическом аспекте. Конечно, они снова делают вывод о том, что на основании этих психологических различий женщины могли бы в большей степени соответствовать своему предназначению, если бы они не участвовали в общественной и политической жизни наравне с мужчинами. Напротив, сегодня в идеологиях многих сторонников феминизма, прогресса, либерализма и других групп, которые выступают за равнонравие всех людей вообще и обоих полов в частности, мы встречаем мнение, что не существует различий или что они несущественны. Они говорят, что если и существовали когда-то какие-либо различия, то они сводятся к различиям в культуре и в воспитании, но нет существенных психических различии между двумя полами, которые не являются следствиями влияния факторов окружающей среды или факторов воспитания. Такая популярная у сторонников равноправия мужчин и женщин точка зрения уязвима во многих отношениях. Во-первых, она обосновывает, когда говорят, что не существует психологических различий между разными нациями, что каждый, кто только произносит слово «раса», произносит нечто ужасное. Возможно, что слово «раса» в качестве научного понятия выбрано неудачно, однако различия между ==118 ЭРИХ ФРОММ представителями разных наций существуют как в физиологии, так и в темпераменте. Во-вторых, почему я считаю эту аргументацию неприемлемой, — она порождает ложные принципы. Она подчинена идее, предполагающей равенство, равенство означает идентичность. В действительности же предполагаемое равенство и требование равноправия полярны по своей сути: несмотря на все различия, ни один человек не должен использовать другого в качестве средства достижения своей цели, ибо каждое человеческое существо есть самоцель. А это означает, что каждый человек как представитель своего рода и своей нации должен иметь свободу для развития своей индивидуальности. Равноправие предполагает не отрицание различий, а возможность для их более полной реализации. Если мы понимаем под равенством отсутствие различий между людьми, то мы способствуем тенденциям, которые приводят к обнищанию нашей культуры, т. е. к «автоматизации» индивидуума и утрате того, что является самым ценным компонентом человеческого существования, расцвета и развития особенностей каждого человека — его индивидуальности. Говоря здесь об особенностях, я хотел бы вспомнить о том, какая странная судьба у этого слова. Когда мы сегодня говорим о ком-либо, что он — «особенный», то мы не преследуем при этом никакой выгоды. И однако это должно быть самым большим комплиментом, если о ком-то говорят, что он — что-то «особенное», так как, собственно говоря, под этим следует понимать, что он не «уступал», что он сохранил самое ценное человеческой сущности — свою индивидуальность, что он является неповторимой личностью, которая отличается от каждого другого под солнцем. Ложное предположение о том, что равенство тождественно идентичности, является одной из причин специфического явления в нашей культуре — уменьшения, стирания различий между полами. Женщины пытаются вести себя, как мужчины, а мужчины, соответственно, — как женщины, "и различие между мужским и женским, между мужчиной и женщиной постепенно исчезает. Я полагаю, что единственное решение вышеизложенной Мужчина и женщина ==119 проблемы следует искать в том, чтобы понять функции определенных различий в отношениях между полами. О положительном и отрицательном полюсах электрической сети нельзя сказать, что один из полюсов менее ценный, чем другой. Более того, можно сказать, что напряжение между ними создается посредством их различий, и эти различия являются основой плодотворной динамики. В том же смысле оба пола и то, что они символизируют, — мужской и женский принципы в мире, во Вселенной и в каждом из нас — являются двумя полюсами, которые должны сохранить свои различия, свою противоположность, чтобы создать плодотворную динамику, производительную силу, которая соответствует этой полярности. Сейчас я рассмотрю вторую посылку: отношения между мужчинами и женщинами никогда не станут лучше, чем отношения между людьми в определенном обществе, но также и не изменятся в худшую сторону. Наши межличностные отношения влияют на отношения между мужчинами и женщинами посредством того, что я назвал в этой работе «ориентацией на маркетинг». На самом деле, мы все ужасно одиноки, хотя, на первый взгляд, кажемся общительными и коммуницируем со многими людьми. Заурядный человек сегодня ужасно одинок и чувствует себя одиноким. Он предлагает себя в качестве товара и чувствует, что его стоимость зависит от его способности продавать себя и от признания его другими людьми. Он замечает, что цена его не определяется ни внутренней или потребительской ценностью его личности, ни его силой или способностью любить и ни его человеческими качествами. Она определяется тем, как он может продать эти качества или благодаря им достичь успеха и признания других людей. Это то, что я подразумеваю под «маркетинговой ориентацией». Исходя из этого, сегодня можно довольно легко поколебать самоуважение многих людей. У них отсутствует чувство самооценки из убеждения: «Это — я, я могу любить, мыслить и чувствовать». Более того, они чувствуют себя намного увереннее, если они признаны другими людьми, если они могут себя продать, если другие говорят: «Ты — замечательный мужчина» или «Ты — замечательная женщина». К оглавлению ==120 ЭРИХ ФРОММ Чувство собственной значимости, зависящее от мнения других, связано с опасением изменения этого мнения. Каждый день приносит новые испытания, и постоянно необходимо убеждать себя и других в том, что ты в порядке Представим себе такую ситуацию. Вместо человека возьмем, к примеру, дамскую сумочку, лежащую для продажи на прилавке: сумочка, одна из тех, которые в большом количестве были проданы за день, вечером могла бы гордиться собой, в то время как другая, одна из тех, которые уже не совсем в моде или немного дороже, либо еще по какой-то причине не очень хорошо продавались, будет чувствовать себя подавленной. Одна сумочка сможет сказать: «Я — превосходна», другая же скажет себе: «Я ни к чему не пригодна (я — ничто)», хотя «превосходная» сумочка, должно быть, не красивее, не удобнее и не лучшего качества, чем другая. Непроданная сумочка, должно быть, почувствует, что она не нравится покупателям. На примере видно, что стоимость сумочки зависит от ее успеха, т.е. от того, сколько покупателей отдадут предпочтение по какимлибо причинам ей, а не иной сумочке. А теперь обратимся к примеру с людьми. Значит, никто из нас не может быть чем-то особенным, и каждый из нас как личность должен быть готов всегда к внутренним изменениям, чтобы приспособиться к самым последним требованиям. Потому родители, сравнивая себя со своими детьми, часто смущаются: дети знают намного лучше о том, что «внутри». И все же родители всегда готовы учиться. Прямо как дети, они следят за последними «ценовыми котировками» на рынке рабочей силы. Самые свежие «котировки» на этом рынке они узнают из кинофильмов, из рекламы алкогольных напитков и модной одежды, из сообщений о том, что носят и о чем говорят «особо важные персоны»... Каким же образом эта «маркетинговая ориентация» может влиять на отношения между противоположными полами — мужчинами и женщинами? Я полагаю, что большей частью то, что скрывается за понятием «любовь», — это погоня за успехом и признанием. Человеку нужен кто-то другой, кто бы 'не только в 4 часа дня, но и в 8, 10 и 12 говорил ему: «Ты просто превосходен, ты — в порядке, ты делаешь это как надо». Это одна точка зрения. Следуя другой точке зрения, свою Мужчина и женщина ==121 собственную значимость можно доказать также выбором надежного партнера. Нужно самому быть супермоделью, ибо только тогда ты имеешь право и обязанность влюбляться в супермодель. Эту мысль можно выразить намного проще: один 18-летний парень, которого спросили, что является целью его жизни, ответил: «Я хочу купить лучшую машину, чем имею сейчас, я хочу обменять мой «Форд» на «Бьюик», чтобы у меня были девочки высшего класса». Этот парень был, по крайней мере, откровенен. Он высказал то, что в нашей культуре определяет выбор партнера, пусть в более приемлемой форме. Существует еще другая сторона маркетинговой ориентации, влияющая на отношения между полами. Здесь все соответствует определенным образцам, и мы усердно стараемся следовать последней моде и действовать соответствующим образом. По этой причине те роли, которые мы избираем для себя в различных ситуациях — и в особенности наши роли как представителей одного из полов, — уже четко предопределены, но эти образцы поведения не похожи друг на друга и не всегда соответствуют друг другу. Чаще всего они противоречат друг другу. Мужчина на работе, в деловой обстановке должен быть агрессивным, а дома — нежным. Он должен жить своей профессией, но вечером, придя домой, он не должен быть уставшим. В отношениях с клиентами и в конкуренции он должен быть бесцеремонным, но в отношениях с женой и детьми он должен быть абсолютно искренним. Он должен быть всеми любим и, конечно же, большую часть себя посвящать семье. Современный мужчина пытается соответствовать всем вышеупомянутым образцам поведения, и только тот факт, что он не очень серьезно воспринимает их, спасает его от сумасшествия. То же касается и женщин. Они так же должны соответствовать определенным ролевым образцам, трудно сопоставимым друг с другом, как в случае с мужчинами. Конечно, во все времена и в каждой культуре существовали определенные представления об идеале, о том, каким должен быть мужчина, и какой — женщина, но и в прежние времена эти представления не отличались стабильностью. Однако в той культуре, где многое зависит от нашего соответствия последней моде... настоящие качества, связанные с ==122 ЭРИХ ФРОММ нашими ролями мужчины или женщины, остаются нераскрытыми, отступая на задний план, поскольку мы ведем себя так, как от нас того ожидают. Отношения между мужчиной и женщиной малоспецифичны. Если мужчина и женщина принимают решение относительно выбора партнера, исходя из маркетинговой ориентации и предопределенных ролевых образцов, то неизбежно, что они быстро наскучат друг другу. На мой взгляд, слову «скука» не уделяют должного внимания. Мы говорим о различных вещах, с которыми сталкивается человек, но редко говорим об ужаснейшей из всех, о том, что начинаешь скучать, оставаясь наедине с собой и, что еще хуже, находясь среди таких же людей. Многие видят только два пути преодоления этой скуки. Одни избегают ее, используя при этом какую-либо из многих возможностей, предлагаемых нашей культурой. Они ходят на вечеринки, завязывают новые знакомства, пьют, играют в карты, слушают радио — и так изо дня в день обманывают себя. Другие же—и это отчасти зависит от того, к какому общественному классу они принадлежат, — утешают себя тем, что все изменится, как только они поменяют партнера. Они думают, что их брак не удался, так как они выбрали не того партнера, и считают, что, поменяв партнера, преодолеют скуку. Они не видят того, что самый главным вопрос звучит не так: «Любят ли меня?», что имеет тот же смысл, как и вопрос «Признают ли меня?» — «Защищен ли я?» — «Восхищаются ли мною?», а суть основного вопроса в следующем: «Могу ли я вообще любить?» На самом деле, любить нелегко. Иногда удается очень легко влюбляться и быть любимым до тех пор, пока другой человек, да и ты сам себе не наскучишь. Но любить и, так сказать, «оставаться» (пребывать) в любви довольно трудно — хотя это и не требует от нас ничего сверхъестественного, а в действительности является самым главным человеческим качеством. Если невозможно оставаться наедине с собой, если нет никакого интереса к другим и к себе самому, то не сложится и жизнь с партнером без того, чтобы через некоторое время не начать скучать. Если отношения между полами приводят Мужчина и женщина ==123 к приливу одиночества и изоляции партнеров, то эти отношения имеют мало общего с теми возможностями, которые заключаются в настоящих отношениях между мужчиной и женщиной. И еще я хотел бы напомнить об одном ложном выводе. Я имею в виду заблуждение в том, что сексуальность является главной проблемой в отношениях между полами. 30 лет тому назад мы все или, точнее сказать, многие из нас очень гордились сексуальной эмансипацией. Казалось, что цепи прошлого разорваны и отныне наступает новая эпоха в сексуальных отношениях. Но результаты отнюдь не были превосходными, как того ожидали многие, так как не все то золото, что блестит. Существует много мотиваций сексуального влечения (Begehren) несексуального происхождения. Тщеславие — один из самых сильных возбудителей сексуального влечения (Begehren), возможно, самый сильный по сравнению с остальными, однако одиночество и протест против существующих отношений также могут быть сексуальным импульсом. Мужчина, которому кажется, что он полон сил и энергии для сексуальных приключений, а сексуальная привлекательность женщин провоцирует его, на самом деле находится во власти своего тщеславия: он хочет доказать свое превосходство над другими мужчинами. Не существует каких-то особых сексуальных отношений, которые были бы лучше обычных человеческих отношений между партнерами. Сексуальные отношения — это часто кратчайший путь стать ближе друг другу, однако он крайне обманчив. Конечно, сексуальность — важная сторона человеческих взаимоотношений, но в современной культуре ей приписывают столько различных функций, что я опасаюсь того, что всё кажущееся нам сексуальной свободой, о которой столько говорят, в конечном счете и близко не относится к сексуальности. Знаем ли мы вообще, в чем суть различий между мужчиной и женщиной? Все сказанное мною до сих пор имело негативный оттенок. Тот, кто ожидал четкого определения различий между мужчиной и женщиной, может быть, разочарован, но я не думаю, что он сам имеет представление о них. Из всего вышесказанного ясно одно: мы просто не можем что-либо о них знать. Если ==124 ЭРИХ ФРОММ оба пола на протяжении тысячелетий вели борьбу друг с другом, если у них возникли предрассудки в отношении друг друга, характерные для борьбы такого рода, то как же сегодня мы можем установить, в чем заключаются истинные различия? И лишь тогда, когда мы не будем думать о различиях, когда забудем традиционное клише, мы сможем развить то чувство равенства, в котором каждый партнер — самоцель. Только тогда мы сможем узнать что-либо о различиях между мужчиной и женщиной. Хотелось бы особо выделить одно различие... касающееся степени успеха в отношениях между мужчиной и женщиной, имеющее определенное значение... которое мы должны учитывать в нашей культуре. Мне кажется, что женщины более, чем мужчины, способны быть нежными... Понятие «нежность» многогранно. Это и любовь, и уважение, и понимание. Нежность — это что-то отличающееся от сексуальности, голода и жажды. С точки зрения психологии, такие чувства, как сексуальность, голод и жажда, характеризуются самоуправляемой динамикой; их интенсивность возрастает до тех пор, пока не достигает кульминационного момента удовлетворения желаний, которые после этого исчезают на некоторое время. Нежность же относится к другому типу желаний и порывов. Нежность не существует сама по себе, у нее нет цели, нет и кульминационных моментов и мгновенного конца. Она находит свое удовлетворение в самом действии, в радости быть преисполненным любви, ласковым и нежным, серьезно воспринимать другого человека, уважать его и делать счастливым. Мне кажется, что в нашем обществе осталось мало нежности. При упоминании этого слова представляешь себе лишь фильмы о любви. Все страстные поцелуи вырезаны цензурой, и все же зритель должен почувствовать, как это прекрасно. В фильмах показана ложная страсть. Для многих она кажется недостаточно убедительной, но многие учатся л этой, пусть даже «мнимой», любви. А как часто в фильме можно увидеть настоящую нежность в отношениях между партнерами либо между родителями и детьми да вообще — между людьми? Довольно редко. Мужчина и женщина ==125 Я не собираюсь утверждать, что мы не способны на нежность. Я лишь хочу сказать, что наша культура лишает нас мужества быть нежными. Это связано с тем, что наше общество имеет целевую ориентацию. Во всем есть своя цель, все нацелено на что-то определенное, постоянно к чему-то нужно стремиться. Мы пытаемся выиграть время, а потом не знаем, что с ним делать, и «убиваем» его. Наш первый импульс всегда — чего-то достичь. Вряд ли в нас еще осталось чувство осознания самого процесса жизни без стремления чегото достичь, а только — жить, есть, пить, спать, думать, что-то чувствовать и видеть. Если в жизни нет цели — мы обеспокоены: зачем тогда все это? Нежность также не имеет цели. У нее нет физиологической установки разрядиться либо мгновенно удовлетворить кого-либо, как в случае с сексуальностью. У нее нет иной цели, кроме как радоваться теплому, нежному чувству радости и заботы о другом человеке. Поэтому мы боимся нежности. Люди, особенно это касается мужчин, чувствуют себя неловко, если им часто приходится проявлять нежность. И, кроме того, именно попытка отрицания различий между полами мешает показать мужчин и женщин по возможности равноправными, мешает женщинам проявлять свою нежность, которая им органично присуща и является чисто женским качеством. И здесь я снова возвращаюсь к высказанной ранее мысли о том, что борьба между полами еще не закончена. В Америке женщины достигли равноправия уже во всех сферах. Но это равноправие еще не абсолютно, хотя оно все же намного значительнее, чем раньше. Кроме того, женщины всё еще должны защищать это завоевание. Они полны усердия доказать, что они равноправны с мужчинами именно потому, что мало в чем отличны от них, поэтому мужчины подавляют импульсы своей нежности. И в результате мужчинам не хватает нежности, и у них, как бы для ее компенсации, возникает устойчивое желание быть постоянным объектом восхищения, чтобы утвердить чувство собственного достоинства. Таким образом, они пребывают в состоянии постоянной зависимости и страха. Женщины, со своей стороны, разочарованы ==126 ЭРИХ ФРОММ , так как они не могут выполнить отведенную им роль в полной мере. В заключение я должен еще раз обратить внимание на различие между мужчиной и женщиной и подчеркнуть: тот, кто хотел бы познать различие между мужчиной и женщиной, не должен задумываться и размышлять над тем, является ли он типичным мужчиной или типичной женщиной, скорее, нужно позволить себе вести полноценную жизнь. Только тот, кто не мучает себя вопросом: «А правильно ли я играю свою роль и добился ли я успеха?» — именно тот познает глубокую продуктивность различий между полами, заложенную в каждом отдельно взятом человеке. ==127 00.htm - glava09 Эрих ФРОММ Здоровое общество * ==128 ==129 00.htm - glava10 Глава I Нормальны ли мы? Нет более расхожей мысли, чем та, что мы, обитатели западного мира XX в., совершенно нормальны. Даже при том факте, что многие из нас страдают более или менее тяжелыми формами психических заболеваний, общий уровень душевного здоровье не вызывает у нас особых сомнений. Мы уверены, что, введя более совершенные методы психической гигиены, можем в дальнейшем улучшить положение дел в этой области. Если же речь заходит об индивидуальных психических расстройствах, мы рассматриваем их лишь как абсолютно частные случаи, разве что немного недоумевая, отчего же они так часто встречаются в обществе, считающемся вполне здоровым. Но можем ли мы быть уверены в том, что не обманываем себя? Известно: многие обитатели психиатрических лечебниц убеждены, что помешанными являются все, кроме них самих. Немало тяжелых невротиков полагают, что их навязчивые идеи или истерические припадки — это нормальная реакция на не совсем обычные обстоятельства. Ну, а мы сами? Давайте рассмотрим факты с точки зрения психиатрии. За последние 100 лет мы — обитатели западного мира — создали больше материальных благ, чем любое другое общество в истории человечества. И тем не менее мы умудрились уничтожить миллионы людей в войнах. Наряду с более мелкими были и крупные войны 1870, 1914 и 1939 гг1. Каждый участник этих войн твердо верил в то, что он сражается, защищая себя и свою честь. На своих противников смотрели как на жестоких, лишенных здравого смысла врагов рода человеческого, которых надо разгромить, чтобы спасти мир от зла. Но проходит всего несколько лет после окончания взаимного истребления, 5 Зак. № 361 Фромм К оглавлению ==130 ЭРИХ ФРОММ и вчерашние враги становятся друзьями, а недавние друзья — врагами, и мы опять со всей серьезностью принимаемся расписывать их соответственно белой или черной красками. В настоящее время — в 1955 г. — мы готовы к новому массовому кровопролитию; но если бы оно произошло, то превзошло бы любое из совершенных человечеством до сих пор. Именно для этой цели и было использовано одно из величайших открытий в области естественных наук. Со смешанным чувством надежды и опасения взирают люди на «государственных мужей» разных народов и готовы восхвалять их, если они «сумеют избежать войны»; при этом упускают из виду, что войны всегда возникали как раз по вине государственных деятелей, но, как правило, не по злому умыслу, а вследствие неразумного и неправильного исполнения ими своих обязанностей. Тем не менее во время таких вспышек деструктивности и параноидальной2 подозрительности мы ведем себя точно так же, как это делала цивилизованная часть человечества на протяжении последних трех тысячелетии. По подсчетам Виктора Шербюлье, в период с 1500 г. до н.э. по 1860 г. н.э. подписано по меньшей мере 8 тыс. мирных договоров, каждый из которых, как предполагалось, призван был обеспечить длительный мир: в действительности срок действия каждого из них составил в среднем всего два года!3 Наша хозяйственная деятельность едва ли обнадеживает в большей мере. Мы живем в такой экономической системе, где слишком высокий урожай зачастую оказывается экономическим бедствием, — и мы ограничиваем продуктивность сельского хозяйства в целях «стабилизации рынка», хотя миллионы людей остро нуждаются в тех .самых продуктах, производство которых мы ограничиваем. Сейчас наша экономическая система функционирует весьма успешно. Но одна из причин этого состоит в том, что мы ежегодно расходуем миллиарды долларов на производство вооружений. С некоторой тревогой думают экономисты о том времени, когда мы перестанем производить вооружение; мысль же о том, что вместо производства оружия государству надлежит строить дома и выпускать необходимые и полезные вещи, тотчас влечет за собой обвинение в посягательстве на свободу частного предпринимательства. Более 90% населения у нас грамотны. Радио, телевидение, Здоровое общество ==131 кино и ежедневные газеты доступны всем. Однако вместо того чтобы знакомить нас с лучшими литературными и музыкальными произведениями прошлого и настоящего, средства массовой информации, в дополнение к рекламе, забивают людям головы самым низкопробным вздором, далеким от реальности и изобилующим садистскими фантазиями, которыми мало-мальски культурный человек не стал бы даже изредка заполнять свой досуг. Но пока происходит это массовое развращение людей от мала до велика, мы продолжаем строго следить за тем, чтобы на экраны не попало ничего «безнравственного». Любое предложение о том, чтобы правительство финансировало производство кинофильмов и радиопрограмм, просвещающих и развивающих людей, также вызвало бы возмущение и осуждение во имя свободы и идеалов. Мы сократили количество рабочих часов почти вдвое по сравнению с временами столетней давности. О таком количестве свободного времени, как у нас сегодня, наши предки не осмеливались и мечтать. И что же? Мы не знаем, как использовать это недавно приобретенное свободное время: мы стараемся убить его и радуемся, когда заканчивается очередной день. Стоит ли продолжать описание того, что и так хорошо всем известно? Если бы подобным образом действовал отдельно взятый человек, то, безусловно, возникли бы серьезные сомнения — в своем ли он уме. Если бы тем не менее он стал настаивать на том, что все в порядке и что он действует вполне разумно, то диагноз не вызывал бы никаких сомнений. Однако многие психиатры и психологи отказываются признавать, что общество в целом может быть психически не вполне здоровым. Они считают, что проблема душевного здоровья общества заключается лишь в количестве «неприспособленных» индивидов, а не в возможной «неотлаженности» самого общества. В настоящей книге рассмотрен как раз последний вариант постановки проблемы: не индивидуальная патология, а патология нормальности, особенно в современном западном обществе. Но прежде чем приступить к непростому обсуждению понятия социальной патологии, давайте познакомимся с некоторыми весьма красноречивыми и наводящими на размышления данными, которые позволяют судить о масштабах распространения индивидуальной патологии в западной культуре. 5* ==132 ЭРИХ ФРОММ Насколько широко распространены психические заболевания в различных странах западного мира? Самое удивительное, что данных, отвечающих на этот вопрос, вообще не существует. Имея точные сравнительные статистические показатели о материальных ресурсах, занятости, о рождаемости и смертности, мы не располагаем соответствующей информацией о психических заболеваниях. В лучшем случае у нас есть некоторые сведения по ряду стран, таких, как США и Швеция. Но они дают представление только о числе пациентов в психиатрических лечебницах и не могут помочь в определении сравнительной частоты психических расстройств. В действительности же эти данные указывают не столько на увеличение количества психических заболеваний, сколько на расширение возможностей психиатрических лечебных заведений и улучшение медицинского обслуживания в них4 Тот факт, что больше половины всех больничных коек в США занято пациентами с психическими расстройствами, на которых мы ежегодно расходуем свыше миллиарда долларов, может, скорее, свидетельствовать не о росте числа душевнобольных, а лишь о развитии медицинского обслуживания. Однако есть другие цифры, с большей определенностью указывающие на распространение довольно тяжелых случаев нарушений психики. Если во время последней войны 17,7% всех призывников были признаны негодными к военной службе из-за психических заболеваний, то это, несомненно, свидетельствует о высокой степени психического неблагополучия, даже если у нас нет аналогичных показателей для сравнения с прошлым или с другими странами. Единственными сопоставимыми величинами, которые могут нам дать приблизительное представление о состоянии психического здоровья, являются сведения о самоубийствах, убийствах и алкоголизме. Самоубийство, без сомнения, — наиболее сложная проблема, и ни один отдельно взятый фактор нельзя признать ее единственной причиной. Но даже не вдаваясь в обсуждение этой проблемы, я считаю вполне обоснованным предположение, что высокий процент самоубийств в той или иной стране отражает недостаток психической стабильности и душевного здоровья. Такое положение вещей обусловлено отнюдь не бедностью. Это убедительно подтверждается всеми данными. Меньше всего самоубийств Здоровое общество ==133 совершается в самых бедных странах, в то же время рост материального благосостояния в Европе сопровождался увеличением числа самоубийств 5. Что же касается алкоголизма, то и он, вне всякого сомнения, указывает на психическую и эмоциональную неуравновешенность. Мотивы убийств, пожалуй, в меньшей степени свидетельствуют о патологии, чем причины самоубийств. Тем не менее, хотя в странах с большим числом убийств наблюдается низкий уровень числа самоубийств, сумма этих показателей приводит нас к интересному выводу. Если мы отнесем и убийства, и самоубийства к «деструктивным действиям», то из приведенных здесь таблиц обнаружим, что совокупный показатель таких действии — величина отнюдь не постоянная, я колеблющаяся в интервале между крайними значениями — 35,76 и 4,24. Это противоречит фрейдовскому предположению об относительном постоянстве количества деструктивности, на чем основана его теория инстинкта смерти, и опровергает вытекающий из этого вывод о том, что разрушительность сохраняется на одном уровне, отличаясь только направленностью на себя или на внешний мир. Приведенные ниже таблицы показывают количество убийств и самоубийств, а также число людей, страдающих алкоголизмом, в ряде наиболее важных стран Европы и Северной Америки. В табл. I и II приведены данные за 1946 г. Таблица I6. Деструктивные действия (На 100 тыс. человек взрослого населения, %) Страна Самоубийства Убийства Дания 35, 09 0, 67 Швейцария 33, 72 1, 42 Финляндия 23, 35 6, 45 Швеция 19, 74 1, 01 США 15, 52 8,5 Франция 14, 83 1, 53 Португалия 14, 24 2, 79 ==134 ЭРИХ ФРОММ Продолжение табл. I Страна Самоубийства Убийства Англия и Уэльс 13, 43 0, 63 Австралия 13, 03 1, 57 Канада 11,4 1, 67 Шотландия 8, 06 0, 52 Норвегия 7, 84 0, 38 Испания 7, 71 2, 88 Италия 7, 67 7, 38 Северная Ирландия 4, 82 0, 13 Ирландия (Республика) 3,7 0, 54 Таблица II. Деструктивные действия Страна Суммарное число убийств и самоубийств, % Дания 35, 76 Швейцария 35, 14 Финляндия 29,8 США 24, 02 Швеция 20, 75 Португалия 17, 03 Франция 16, 36 Италия 15, 05 1 Австралия 14,6 Англия и Уэльс 14, 06 Канада 13, 07 Испания 10, 59 Шотландия 8, 58 Норвегия 8, 22 Северная Ирландия 4, 95 Ирландия (Республика) 4, 24 Здоровое общество ==135 Таблица III. Приблизительное число страдающих алкоголизмом (с осложнениями или без них) Страна На 100 тыс. взрослых Год США 3952 1948 Франция ^^^ 2850 ^^^ 1945 Швеция ^^^ 2580 ^^^ 1946 Швейцария ^^^ 2385 ^^^ 1947 Дания ^^^ 1950 ^^^ 1948 Норвегия ^^^ 1560 ^^^ 1947 Финляндия ^^^ 1430 ^^^ 1947 Австралия ^^^ 1340 ^^^ 1947 Англия и Уэльс ^^^ 1100 ^^^ 1948 Италия ^^^ 500 ^^^ 1942 ^^^ При беглом взгляде на эти таблицы бросается в глаза интересный факт: страны с самым высоким количеством самоубийств — Дания, Швейцария, Финляндия, Швеция и США — имеют и самый высокий общий показатель количества убийств и самоубийств, в то время как другие страны — Испания, Италия, Северная Ирландия и Ирландская Республика — характеризуются самыми низкими показателями и по количеству убийств, и по числу самоубийств. Данные табл. III свидетельствуют о том, что на страны с наиболее высоким количеством самоубийств — США, Швейцарию и Данию — приходятся и самые высокие показатели по алкоголизму, с той лишь разницей, что, по данным этой таблицы, США занимают 1-е место, а Франция — 2-е место соответственно вместо 5-го и 6-го мест по количеству самоубийств. Эти цифры воистину устрашают и вызывают тревогу. Ведь даже если мы усомнимся в том, что высокая частота самоубийств сама по себе свидетельствует о недостатке психического здоровья у населения, то значительное совпадение данных о самоубийствах и алкоголизме, по всей видимости, ==136 ЭРИХ ФРОММ показывает, что здесь мы имеем дело с признаками психической неуравновешенности. Кроме того, мы видим, что в странах Европы — наиболее демократических, мирных и процветающих, а также в Соединенных Штатах — богатейшей стране мира, проявляются самые тяжелые симптомы психических отклонений. Целью всего социальноэкономического развития западного мира являются материально обеспеченная жизнь, относительно равное распределение богатства, стабильная демократия и мир; и как раз в тех странах, которые ближе других подошли к этой цели, наблюдаются наиболее серьезные симптомы психического дисбаланса! Правда, сами по себе эти цифры ничего не доказывают, но они, по меньшей мере, ошеломляют. И еще до начала более детального рассмотрения всей проблемы эти данные подводят нас к вопросу: нет ли чегонибудь в корне неправильного в нашем образе жизни и в целях, к которым мы стремимся? Не может ли быть так, что обеспеченная жизнь среднего класса, удовлетворяя наши материальные потребности, вызывает у нас чувство невыносимой скуки, а самоубийства и алкоголизм — всего лишь болезненные попытки избавиться от нее? Может быть, приведенные данные являются впечатляющей иллюстрацией истинности слов «не хлебом единым жив человек» и вместе с тем показывают, что современная цивилизация не в состоянии удовлетворить глубинные потребности человека? И если так, то что это за потребности? В следующих главах попытаемся ответить на этот вопрос и критически оценить влияние западной культуры на душевное развитие и психику людей, живущих в странах Запада. Однако прежне чем приступить к детальному обсуждению этих проблем, нам, повидимому, следует рассмотреть общую проблему патологии нормальности, так как именно она служит исходной посылкой всего направления мыслей, изложенных в этой книге. ==137 00.htm - glava11 Глава II Может ли общество быть больным? Патология нормальности 7 Утверждать, что обществу в целом может не хватать психического здоровья, — значит исходить из спорного предположения, противоположного позиции социологического релятивизма^, разделяемой большинством представителей общественных наук нашего времени. Эти ученые исходят из того, что каждое общество нормально постольку, поскольку оно функционирует, и что патологию можно определить только как недостаточную приспособленность индивида к образу жизни его общества. Говорить о «здоровом обществе» — значит базироваться на посылке, отличной от социологического релятивизма. Это имеет смысл только в том случае, если мы допускаем, что возможно существование психически нездорового общества; это, в свою очередь, предполагает существование всеобщих критериев душевного здоровья, применимых к роду человеческому как таковому, на основании которых можно судить о состоянии здоровья любого общества. Эта позиция нормативного гуманизма9 основана на нескольких главных предпосылках. Человека как вид можно определить не только с точки зрения анатомии и физиологии; для представителей этого вида характерны общие психические свойства, законы, управляющие их умственной и эмоциональной деятельностью, а также стремление к удовлетворительному разрешению проблем человеческого существования. Впрочем, наши знания о человеке все еще настолько несовершенны, что мы пока не ==138 ЭРИХ ФРОММ можем строго определить человека в психологическом плане. Задача «науки о человеке» — составить, наконец, точное описание того, что с полным основанием называется природой человека. То, что зачастую называли природой человека, оказывалось всего лишь одним из ее многочисленных проявлений (к тому же нередко патологическим); причем, как правило, эти ошибочные определения использовали для защиты данного типа общества, представляя его как неизбежный результат, соответствующий психическому складу человека. В противовес такому реакционному использованию понятия природы человека либералы начиная с XVIII в. подчеркивали изменчивость человеческой натуры и решающее влияние на нее окружающей среды. Такая постановка вопроса, при всей ее правильности и важности, побудила многих представителей общественных наук предположить, будто психический склад человека не определяется присущими ему самому свойствами, а являет собой как бы чистый лист бумаги, на который общество и культура наносят свои письмена. Это предположение столь же несостоятельно и разрушительно для общественного прогресса, как и противоположное. Действительная проблема заключается в том, чтобы из множества проявлений человеческой природы (как нормальных, так и патологических), насколько мы можем их наблюдать у разных индивидов и в разных культурах, установить ее основу, общую для всего человеческого рода. Кроме того, задача состоит в том, чтобы выявить имманентные'°человеческой природе законы, а также неотъемлемые цели ее преобразования и развития. Такое понимание человеческой природы отличается от общепринятого смысла термина «природа человека». Преобразуя окружающий его мир, человек вместе с тем изменяет в ходе истории и самого себя. Он как бы является своим собственным творением. Но подобно тому как он может преобразовать и видоизменить природные материалы только сообразно их природе, точно так же он может преобразовать и изменить себя только в соответствии со своей собственной природой. Развертывание потенций и преобразование их в меру своих возможностей — вот что человек действительно совершает в процессе истории. Изложенную здесь точку зрения Здоровое общество ==139 нельзя считать ни исключительно «биологической», ни только «социологической», поскольку эти два аспекта проблемы следует рассматривать в неразрывном единстве. В ней скорее преодолевается их дихотомия" благодаря предположению, что основные страсти и побуждения человека проистекают из целостного человеческого существования, что их можно выявить и определить, причем одни из них ведут к здоровью и счастью, другие — к болезням и несчастью. Ни один общественный строй не создает эти фундаментальные устремления, но лишь определяет, каким именно из ограниченного набора потенциальных страстей предстоит проявиться или возобладать. Какими бы ни представали люди в каждой данной культуре, они всегда суть яркое выражение человеческого естества, но такое выражение, спецификой которого, однако, является его зависимость от социальных законов жизни данного общества. Подобно тому как ребенок при рождении обладает всеми потенциальными человеческими возможностями, которым предстоит развиться при благоприятных социальных и культурных условиях, так и человеческий род развивается в ходе истории, становясь тем, чем он потенциально является. Подход нормативного гуманизма основан на допущении, что проблему человеческого существования, как и любую другую, можно решить правильно и неправильно, удовлетворительно и неудовлетворительно. Если человек достигает в своем развитии полной зрелости в соответствии со свойствами и законами человеческой природы, то он обретает душевное здоровье. Неудача такого развития приводит к душевному заболеванию. Из этой посылки следует, что мерилом психического здоровья является не индивидуальная приспособленность к данному общественному строю, а некий всеобщий критерий, действительный для всех людей, — удовлетворительное решение проблемы человеческого существования. Ничто так не вводит в заблуждение относительно состояния умов в обществе, как «единодушное одобрение» принятых представлений. При этом наивно полагают, что если большинство людей разделяют определенные идеи или чувства, то тем самым доказывается обоснованность последних. Нет ничего более далекого от истины, чем это предположение К оглавлению ==140 ЭРИХ ФРОММ . Единодушное одобрение само по себе никак не связано ни с разумом, ни с душевным здоровьем. Подобно тому как бывает «folie a deux»12, существует и «folie a millions»13. Ведь от того, что миллионы людей подвержены одним и тем же порокам, эти пороки не превращаются в добродетели; от того, что множество людей разделяют одни и те же заблуждения, эти заблуждения не превращаются в истины, а от того, что миллионы людей страдают от одних и тех же форм психической патологии, эти люди не выздоравливают. Между индивидуальными и социальными психическими заболеваниями есть, однако, важное различие, предполагающее дифференциацию понятий ущербность и невроз. Если человеку не удается достичь свободы, спонтанности14 подлинного самовыражения, то его можно считать глубоко ущербным, коль скоро мы допускаем, что каждое человеческое существо объективно стремится достичь свободы и непосредственности выражения чувств. Если же большинство членов данного общества не достигают этой цели, то мы имеем дело с социально заданной ущербностью. И поскольку она присуща не одному индивиду, а многим, он не осознает ее как неполноценность, ему не угрожает ощущение собственного отличия от других, сходного с отверженностью. Его возможный проигрыш в богатстве жизненных впечатлений, в подлинном переживании счастья восполняется безопасностью, которую он обретает, приноравливаясь к остальному человечеству, насколько он его знает. Не исключено, что сама эта ущербность возведена обществом, в котором он живет, в ранг добродетели и поэтому способна усилить его ощущение уверенности в достигнутом успехе. Примером тому может служить чувство вины и беспокойства, которое вызывала в людях доктрина Кальвина15 Человек, преисполненный чувства собственного бессилия и ничтожества, постоянно мучимый сомнениями, будет ли он спасен или осужден на вечные муки, едва ли способен на подлинную радость, а потому может считаться глубоко ущербным. Однако обществом была задана именно такая ущербность: она ценилась особенно высоко, поскольку с ее помощью индивид был защищен от невроза, неизбежного в рамках иной культуры, в которой та же самая ущербность Здоровое общество ==141 вызывала бы у него чувство полного несоответствия окружающему миру и изолированности от него. Спиноза16 очень четко сформулировал проблему социально заданной ущербности. Он писал: «В самом деле, мы видим, что иногда какой-либо один объект действует на людей таким образом, что, хотя он и не существует в наличности, однако они бывают уверены, что имеют его перед собой, и когда это случается с человеком бодрствующим, то мы говорим, что он сумасшествует или безумствует... Но когда скупой ни о чем не думает, кроме наживы и денег, честолюбец — ни о чем, кроме славы, и т. д., то мы не признаем их безумными, так как они обыкновенно тягостны для нас и считаются достойными ненависти. На самом же деле скупость, честолюбие, разврат и т. д. составляют виды сумасшествия, хотя и не причисляются к болезням»17. Эти слова были написаны несколько столетий тому назад; они и до сих пор верны, хотя в настоящее время различные виды ущербности наперед заданы обществом в такой степени, что обычно уже не вызывают раздражения или презрения. В наши дни мы сталкиваемся с человеком, который действует и чувствует, как автомат, он никогда не испытывает переживаний, которые действительно были бы его собственными; он ощущает себя точно таким, каким, по его мнению, его считают другие; его искусственная улыбка пришла на смену искреннему смеху, а ничего не значащая болтовня заняла место словесного общения; он испытывает унылое чувство безнадежности вместо действительной боли. В отношении такого человека можно отметить два момента. Вопервых, он страдает от недостатка спонтанности и индивидуальности, что может оказаться невосполнимым. В то же время он существенно не отличается от миллионов других людей, находящихся в таком же положении. Для большинства из них общество предусматривает модели поведения, дающие им возможность сохранить здоровье, несмотря на свою ущербность. Выходит, что каждое общество как бы предлагает собственное средство против вспышки явных невротических симптомов, являющихся следствием порождаемой им ущербности. Предположим, что в западной цивилизации всего на чегыре недели перестали бы работать кино, радио, телевидение ==142 ЭРИХ ФРОММ , были бы отменены спортивные мероприятия, прекратился бы выпуск газет. Если таким образом перекрыть главные пути спасения бегством, то каковы будут последствия для людей, предоставленных самим себе? Я не сомневаюсь, что даже за такое короткое время возникнут тысячи нервных расстройств и еще многие тысячи людей окажутся в состоянии сильной тревоги, дающем картину, аналогичную той, которая клинически диагностируется как «невроз»18 Если при этом устранить средства, позволяющие подавить реакцию на социально заданную ущербность, то перед нами предстанет явное заболевание. Для меньшинства людей модель поведения, предлагаемая обществом, оказывается неэффективной. Обычно это происходит с теми, кто подвержен более серьезной индивидуальной ущербности, чем рядовой человек, в результате чего средства, предоставляемые культурой, оказываются недостаточными для предотвращения открытой вспышки болезни. (Возьмем, к примеру, человека, жизненная цель которого — достижение власти и славы. Хотя сама по себе эта цель явно патологическая, существует тем не менее разница между одним человеком, прилагающим усилия, чтобы на практике достичь желаемого, и другим, более тяжело больным, который остается во власти инфантильных притязаний, ничего не предпринимает для осуществления своего желания в ожиданий чуда и, испытывая в результате все большее и большее бессилие, приходит в конце концов к горькому ощущению собственной бесполезности и разочарованию.) Но существуют и такие люди, которые структурой своего характера, а следовательно, и конфликтами, отличаются от большинства других, поэтому средства, эффективные для большей части их собратьев, не могут им помочь. Среди них мы иногда встречаем людей честнее и чувствительнее остальных, которые именно в силу этих свойств не могут принять предлагаемых культурой «успокаивающих» средств, хотя в то же время у них не хватает ни сил, ни здоровья, чтобы наперекор всему спокойно жить по-своему. В результате рассмотренного различия между неврозом и социально заданной ущербностью может сложиться впечатление, что стоит только обществу принять меры против вспышки явных симптомов, как все оказывается в порядке, Здоровое общество ==143 и оно может продолжать беспрепятственно функционировать, сколь бы ни была велика ущербность, порождаемая им. Однако история показывает, что это не так. Действительно, в отличие от животных человек проявляет почти безграничную приспособляемость; он может есть почти все, может жить практически в любых климатических условиях и приспосабливаться к ним, и вряд ли найдется такое психическое состояние, которого он не мог бы вынести и в котором не способен был бы жить. Он может быть свободным или рабом, жить в богатстве и роскоши или влачить полуголодное существование, может вести мирную жизнь или жизнь воина, быть эксплуататором и грабителем или членом братства, связанного узами сотрудничества и любви. Едва ли существует психическое состояние, в котором человек не мог бы жить, и вряд ли есть что-нибудь такое, чего нельзя было бы сделать с человеком или для чего его нельзя было бы использовать. Казалось бы, все эти соображения подтверждают предположение о том, что нет единой человеческой природы, а это фактически означало бы, что «человек» существует не как вид, а только как физиологическое и анатомическое существо. Однако, несмотря на всю очевидность такого заключения, история человека показывает, что мы упустили из виду одно обстоятельство. Правящие клики и тираны могут преуспеть в подчинении себе своих собратьев и в их эксплуатации, но они бессильны воспрепятствовать их реакции на бесчеловечное обращение. Подвластные им люди становятся запуганными, подозрительными, одинокими. Падение таких режимов происходит не только под воздействием внешних причин, но до некоторой степени и вследствие того, что страхи, подозрительность и одиночество рано или поздно лишают большинство людей способности разумно и эффективно действовать. Целые народы или отдельные социальные группы можно длительное время порабощать и эксплуатировать, но они соответственно реагируют на это. В качестве ответной реакции у них развивается апатия и наблюдается такая деградация умственных способностей, инициативности и мастерства, что они постепенно утрачивают способность выполнять функции, необходимые для их правителей; случается, что у них накапливается столько ненависти и желания ==144 ЭРИХ ФРОММ разрушать, что они готовы уничтожить самих себя, своих правителей и существующий режим. С другой стороны, у них может возникнуть такое чувство независимости и стремление к свободе, что их творческий порыв становится основой для создания нового, более совершенного общества. Какова будет реакция, зависит от многих факторов — экономических, политических, а также от того духовного климата, в котором живут люди. Но какой бы ни была ответная реакция, утверждение, что человек может жить почти в любых условиях, правильно лишь отчасти; к нему требуется дополнение: если человек живет в условиях, противных его природе, основным требованиям его развития и душевного здоровья, он не может не реагировать на них; он вынужден либо деградировать и погибнуть, либо создать условия, более согласующиеся с его потребностями. Предположение о том, что требования человеческой природы и общества могут войти в конфликт друг с другом и что, следовательно, общество в целом может быть больным, было совершенно недвусмысленно высказано Фрейдом19 наиболее обстоятельно оно изложено в его работе «Неудовлетворенность культурой»20. Фрейд исходил из того, что природа человека является обшей для человеческого рода во все времена и во всех культурах и что ей присущи определенные потребности и устремления, которые могут быть установлены. Он считал, что культура и цивилизация по мере своего развития все больше противоречат нуждам человека. Эта точка зрения привела его к понятию «социальный невроз». Он писал: «Если эволюция цивилизации обнаруживает столь далеко идущее сходство с развитием индивида и если в обоих случаях применимы одни и те же методы, не получим ли мы подтверждения диагноза, свидетельствующего, что под давлением цивилизующих тенденций многие системы (или эпохи) цивилизации, — а возможно, и все человечество — приобрели «невротический» характер? За аналитическим разбором этих неврозов могли бы последовать врачебные рекомендации, представляющие большой практический интерес. Я бы не сказал, что подобная попытка применить психоанализ к цивилизованному обществу — такая уж причуда, обреченная на бесплодие. Однако нам следует быть предельно осмотрительными Здоровое общество ==145 и не забывать, что в конце концов мы имеем дело всего лишь с аналогиями и что не только людей, но и понятия опасно вырывать из той сферы, где они родились и сформировались. Более того, диагноз коллективного невроза столкнется с особыми трудностями. При индивидуальном неврозе мы можем принять за исходный момент противопоставление больного и его окружения, которое мы считаем «здоровым». В распоряжении общества, пораженного аналогичным недугом, такого «фона» нет, поэтому его придется чем-то заменить. Что же касается любого применения наших знаний в лечебных целях, то какой может быть толк в самом тщательном анализе социальных неврозов, если никто не властен заставить общество лечиться? Однако несмотря на все трудности, можно рассчитывать, что наступит день, когда кто-нибудь отважится на такое исследование патологии цивилизованных сообществ»^. В настоящей книге я как раз и отваживаюсь на подобное исследование. В ее основу положена идея о том, что здоровым является общество, соответствующее потребностям человека, — не обязательно тому, что ему кажется его потребностями, ибо даже наиболее патологические цели субъективно могут восприниматься как самые желанные; но тому, что объективно является его потребностями, которые можно определить в процессе изучения человека. Таким образом, наша первая задача заключается в том, чтобы установить, что представляет собой природа человека и какие потребности вытекают из нее. Затем нам предстоит продолжить рассмотрение роли общества в становлении человека, исследуя как благотворное влияние общественной жизни на человеческое развитие, так и периодически возникающие конфликты между природой человека и обществом, а также последствия этих конфликтов, особенно в современном обществе. ==146 00.htm - glava12 Глава III Положение человека — ключ к гуманистическому психоанализу 22 Положение человека По своему физическому строению и физиологическим функциям человек принадлежит к миру животных. Поведение животных определяется инстинктами, т. е. специфическими образцами действий, которые, в свою очередь, обусловлены наследуемыми нейрологическими структурами. Чем выше уровень развития животного, тем податливее его модели поведения и тем незавершеннее структурное приспособление, которое мы видим у него при рождении. У высших приматов наблюдается даже изрядная сообразительность, т. е. способность использовать мышление для достижения желаемого, что дает животному возможность выйти далеко за пределы образцов поведения, предопределяемых инстинктами. Но как бы ни был высок уровень развития у животного, некоторые основные элементы его существования остаются неизменными. Жизнь животного, так сказать, «проживается» по биологическим законам природы; оно остается частью природы и никогда не выходит за ее пределы. У животного нет морального сознания, нет самосознания и осознания своего существования; у него нет разума, если понимать под разумом способность проникать в глубь явлений, воспринимаемых чувствами, и постигать суть, скрытую за поверхностью. Поэтому у животного нет представления об истине, хотя может быть представление о том, что для него полезно. Животное существует в гармонии с природой, — конечно, не в том смысле, что природные условия ничем ему не угрожают Здоровое общество ==147 и не принуждают его к ожесточенной борьбе за выживание, а в том, что природа обеспечивает животное всем необходимым для преодоления обстоятельств, с которыми ему приходится сталкиваться, точно так же, как семя растения оснащено природой для использования почвенных, климатических и других условий, к которым оно адаптировалось в процессе эволюции. В определенный момент эволюции животных произошел уникальный прорыв, сравнимый с возникновением материи, с зарождением жизни, с первым появлением живого существа. Это событие могло произойти, когда в ходе эволюции действие перестало определяться преимущественно инстинктом; когда природная адаптация потеряла принудительный характер; когда действие уже перестало быть закрепленным наследственно передаваемыми механизмами. Когда животное возвысилось над природой и, преодолевая чисто пассивную роль «твари», стало (с точки зрения биологии) самым беспомощным животным, — произошло рождение человека. В этот момент животное освободилось от природы, приняв вертикальное положение, его головной мозг развился намного больше, чем у высших животных. Это рождение человека, возможно, длилось сотни тысяч лет; здесь важно другое — возникновение нового вида, возвысившегося над природой, важно, что жизнь осознала самое себя. Самосознание, разум и воображение разрушили «гармонию», свойственную животному существованию. Их появление превратило человека в аномалию, в причуду мироздания. Человек — часть природы, он подчинен ее физическим законам и не может изменить их, но тем не менее он выше остальной природы. Человек, будучи частью целого, оказывается отделенным от него; он бездомен — и в то же время прикован цепями к дому, общему для него со всеми живыми существами. Заброшенный в этот мир в случайном месте и в случайное время, он изгоняется из него опять-таки по воле случая. Обладая самосознанием, он сознает собственное бессилие и ограниченность своего существования. Он предвидит собственный конец — смерть. Человек никогда не бывает свободен от двойственности своего существования: он не может освободиться от разума, даже если бы он этого захотел ==148 ЭРИХ ФРОММ ; он не может освободиться от своего тела, пока он жив, — а тело заставляет его хотеть жить Разум — благословение человека — оказывается в то же время его проклятием; он заставляет человека вечно искать решение неразрешимой дихотомия. В этом отношении жизнь человека отличается от существования всех других живых существ; она протекает в условиях постоянной и неизбежной неуравновешенности. Человеческую жизнь нельзя прожить путем простого повторения образцов поведения, свойственных виду; человек должен жить сам. Он — единственное животное, которое может тосковать, может чувствовать себя изгнанным из рая; единственное животное, считающее собственное существование проблемой, которую ему надо решить и от которой не уйти. Он не может вернуться к предчеловеческому состоянию гармонии с природой; человеку придется продолжать развивать свой разум, прежде чем он сможет стать хозяином природы и самого себя. Однако как в онтогенетическом23, так и в филогенетическом24 планах рождение человека — явление в основном негативное. Человеку недостает инстинктивного приспособления к природе, ему не хватает физической силы, при рождении он наиболее беспомощное из всех животных и нуждается в защите гораздо дольше, чем любое из них. Утратив единство с природой, он не приобрел нового способа существования вне ее. Его разум пребывает в зачаточном состоянии, у него нет ни знания природных процессов, ни инструментов для замены утраченных инстинктов; он живет, разделившись на небольшие группы, не понимая ни себя, ни других; воистину, в библейском мифе о Рае ситуация изображена с предельной ясностью: человек, живущий в садах Эдема в полной гармонии с природой, но не осознающий себя, начинает свою историю первым актом свободы — неповиновением воле Всевышнего. Этому сопутствует осознание им самого себя, своей обособленности и беспомощности; Бог изгоняет его из Рая, и два херувима с огненными мечами преграждают ему путь назад. Эволюция человека основана на утрате им своего изначального дома — Природы — и невозможности снова вернуться к нему, невозможности снова стать животным. У него есть только один путь: окончательно выйти из своего дома — Природы — и обрести новое пристанище, которое он создает Здоровое общество ==149 , очеловечивая мир и становясь человеком в полном смысле слова. При рождении человек (будь то отдельный индивид или весь человеческий род) исторгается из состояния определенности, где все было таким же заранее заданным, как инстинкты, и ввергается в состояние неопределенности, неизвестности и беззащитности. Известно лишь прошлое, в будущем же несомненно только одно — смерть, которая в действительности представляет собой возвращение к прошлому — к неорганическому состоянию материи. Таким образом, проблема человеческого существования совершенно уникальна по своей природе: вроде человек вышел из природы — и все же пребывает в ней; он — отчасти божество, отчасти — животные, он и бесконечен, и ограничен. Необходимость вновь и вновь разрешать противоречия своего существования, находить все более высокие формы единства с природой, своими собратьями и самим собой — вот источник, всех душевных сил, движущих человеком, источник всех его страстей, аффектов25 и стремлений. Животное удовлетворено, когда утолены его физиологические потребности — голод, жажда, сексуальное влечение. В той мере, в какой человек — тоже животное, эти потребности и для него носят императивный26 характер и должны удовлетворяться. Но в той мере, в какой он очеловечен, удовлетворения этих инстинктивных потребностей недостаточно не только для его счастья, но даже и для его душевного здоровья; в этой-то уникальности положения человека и заключена Архимедова27 точка специфически человеческого динамизма; и осмысление человеческой психики должно быть основано на анализе потребностей человека, вытекающих из условий его существования. Следовательно, как весь человеческий род, так и каждый индивид вынуждены решать проблему собственного рождения. Физическое рождение отдельного человека отнюдь не является таким решающим и исключительным событием, каким кажется. Конечно, оно знаменует собой важный переход от внутриутробного существования к жизни вне утробы матери, но во многих отношениях ребенок и после рождения остается таким же, каким был до него: он не может различать окружающие его предметы, не может сам есть; он полностью зависит от матери и без ее помощи погиб бы. По существу, процесс рождения К оглавлению ==150 ЭРИХ ФРОММ продолжается. Ребенок начинает узнавать предметы внешнего мира, эмоционально реагировать на внешние воздействия, брать в руки вещи, координировать свои движения, ходить. Но рождение все еще продолжается. Ребенок учится говорить, пользоваться вещами, познает их назначение, учится вступать в отношения с другими людьми, избегать наказания и заслуживать расположение и похвалу. Подрастающий человек понемногу учится любить, развивать свое мышление, объективно смотреть на мир. Он начинает набирать силы, чувствовать себя личностью, учится преодолевать во имя сохранения целостности жизни соблазны, порождаемые чувствами. Таким образом, рождение — в общепринятом значении этого слова — всего лишь начало рождения в более широком смысле. Вся жизнь индивида есть не что иное, как процесс рождения самого себя. По существу, мы должны бы полностью родиться к моменту смерти, но судьба большинства людей трагична: они умирают, так и не успев родиться. Из всего, что нам известно об эволюция человеческого рода, рождение человека (как родового существа) следует понимать точно так же, как и рождение индивида. Когда человек преодолел определенный минимум инстинктивного приспособления к окружающей среде, он перестал быть животным, но остался при этом таким же беспомощным и не подготовленным к человеческому существованию, как ребенок в момент рождения. Рождение человека началось с появления первых представителей вида homo sapiens28, а история человечества — это не что иное, как весь процесс этого рождения. Человеку понадобились сотни тысяч лет для того, чтобы вступить в человеческую жизнь. Он прошел нарциссическую29 стадию, для которой характерна вера во всемогущество магии, стадию тотемизма30, поклонения природе, прежде чем в нем начали формироваться совесть, объективность, братская любовь. За последние четыре тысячи лет своей истории он выработал представления о человеке, родившемся и пробудившемся в полной мере. Эти представления были изложены (без заметных различий) великими учителями человечества в Египте, Китае, Индии, Палестине, Греции и Мексике. То обстоятельство, что рождение человека первоначально было актом отрицания (отторжение от изначального единства с природой, невозможность возвращения к своим истокам Здоровое общество ==151 ), означает, что процесс рождения отнюдь не прост. Пугает каждый шаг на пути в новое человеческое существование. Он всегда означает отказ от безопасного, сравнительно знакомого состояния ради нового, еще не освоенного. Если бы в момент перерезывания пуповины ребенок мог думать, он, несомненно, испытал бы страх смерти. Заботливая судьба ограждает нас от этого первого панического страха. Но при каждом следующем шаге, на каждом новом этапе нашего рождения мы всякий раз испытываем страх. Мы никогда не бываем свободны от двух противоборствующих стремлений: одно из них направлено на освобождение из материнского лона, на переход от животного образа жизни к очеловеченному существованию, от зависимости к свободе; другое нацелено на возвращение в утробу матери, на возвращение к природе, определенности и безопасности. В истории отдельных индивидов и всего человеческого рода прогрессивная тенденция доказала, что она сильнее; однако феномен душевных заболеваний и возврата человечества к состоянию, казалось бы, преодоленному предыдущими поколениями, свидетельствует о напряженной борьбе, которая сопровождает каждый новый шаг рождения31. Потребности человека, вытекающие из условий его существования Жизнь человека определяется неизбежной альтернативой между движением вспять и прогрессом, между возвращением к животному существованию и достижением человеческого бытия. Любая попытка возврата болезненна, она неизбежно ведет к страданию, психическим заболеваниям и смерти — либо физиологической, либо психической (безумию). Каждый шаг вперед также вызывает страх и причиняет боль — до тех пор, пока страх и сомнения не будут сведены до минимума. Кроме физиологически обусловленных потребностей (голод, жажда, сексуальные потребности), все основные стремления человека определяются этой полярностью. Человек должен решать проблему; он ни за что не сможет остаться в предлагаемой ему ситуации пассивного приспособления к ==152 ЭРИХ ФРОММ природе. Даже наиболее полное удовлетворение всех его инстинктивных потребностей не решает его человеческой проблемы; самые сильные страсти и потребности человека коренятся не в его теле, а в специфике его существования. Здесь же находится и ключ к гуманистическому психоанализу. Занявшись поиском основной силы, движущей человеческими страстями и желаниями, Фрейд решил, что нашел ее в либидо32. Но как бы ни были сильны сексуальное влечение и все производные от него побуждения, они ни в коем случае не самые могущественные силы в человеке, а их неудовлетворенность не приводит к психическому расстройству. Наиболее мощные силы, определяющие поведение человека, берут начало в условиях его существования, в самом положении человека. Человек не может жить в состоянии покоя из-за внутренних противоречий, побуждающих его искать равновесие, новую гармонию взамен утраченной гармонии животного с природой. После удовлетворения животных потребностей им движут человеческие потребности. В то время как тело подсказывает ему, чем питаться и чего избегать, его совесть должна была бы подсказывать ему, какие потребности следует культивировать и удовлетворять, а каким надо позволить истощиться и зачахнуть. Но голод и аппетит — это функции тела, присущие человеку с рождения, тогда как совесть, заложенная в нем потенциально, нуждается в руководстве со стороны людей, а также принципов, становление которых происходит только в процессе развития культуры. Все страсти и стремления человека — это попытки разрешить проблему его существования или, другими словами, попытки избежать психического нездоровья. (Между прочим, можно заметить, что действительная проблема психической жизни заключается не столько в том, почему некоторые люди становятся душевнобольными, сколько в том, почему большинству удается избежать этого.) И психически здоровый человек, и невротик — оба движимы потребностью разрешить эту проблему, с той только разницей, что ответ одного больше согласуется со всей совокупностью человеческих потребностей и, следовательно, в большей степени благоприятствует раскрытию его возможностей и его счастью, чем ответ другого. В каждом обществе предусмотрена стандартизированная система, в которой преобладают определенные решения Здоровое общество ==153 и, соответственно, определенные стремления и способы их удовлетворения. Имеем ли мы дело с примитивными, теистическими или нетеистическими религиями, — все они представляют собой попытку разрешить проблему человеческого существования. Как самые утонченные, так и самые варварские культуры выполняют одну и ту же функцию; различие состоит только в том, лучше или хуже их решение (ответ). Человек, отступающий от предлагаемого культурой образца, точно так же ищет решение, как и его более удачно приспособившийся собрат. Его решение может быть лучше или хуже того, которое предлагает культура, но оно всегда будет еще одним ответом на все тот же основной вопрос, поставленный самим фактом человеческого существования. В этом смысле все культуры религиозны, а каждый невроз есть частный случай религии, при условии, что под религией мы понимаем попытку разрешить проблему человеческого существования. Разумеется, огромную энергию сил, вызывающих психические заболевания, равно как сил, скрытых за явлениями искусства и религии, ни в коем случае нельзя считать результатом неудовлетворенных или сублимированных33 физиологических потребностей; эта энергия обусловлена стремлением решить проблему, как завершить рождение собственно человека. Все люди — идеалисты и не могут ими не быть, если под идеализмом мы подразумеваем стремление к удовлетворению специфически человеческих потребностей, превосходящих физиологические потребности организма. Единственная разница состоит в том, что одна разновидность такого идеализма предоставляет нам удачное и приемлемое решение, а другая — неудачное и пагубное. Что удачно, а что — нет, следует оценивать, опираясь на наше знание человеческой природы и законов, которые управляют ее развитием. Что же представляют собой потребности и страсти, берущие начало в самом существовании человека? А. ПРИОБЩЕННОСТЬ В ПРОТИВОВЕС НАРЦИССИЗМУ Человек вырван из первоначального единства с природой, свойственного животному существованию. При этом, будучи наделен разумом и воображением, он осознает свое одиночество ==154 ЭРИХ ФРОММ и изолированность, свое бессилие и невежество, случайность своего рождения и смерти. Он не вынес бы ни минуты такого существования, если бы не мог найти новых связей со своими собратьями взамен прежних, регулировавшихся инстинктами. Даже при полном удовлетворении физиологических потребностей человек воспринимал бы свое состояние одиночества и отделенности как тюрьму, из которой он должен вырваться, чтобы сохранить душевное здоровье. И в самом деле, индивид, потерпевший полную неудачу в попытках приобщиться хоть к чему-нибудь, т. е. как бы пребывающий в заключении, даже не находясь за решеткой, — психически нездоров. Необходимость единения с другими живыми существами, приобщенности к ним является настоятельной потребностью, от удовлетворения которой зависит психическое здоровье человека. Эта потребность кроется за всеми явлениями, составляющими целую гамму человеческих страстей и близких отношений, которые называют любовью в самом широком смысле слова. Есть несколько путей для поисков и достижения такого единения. Человек может попытаться обрести единство с миром, подчиняясь отдельной личности, группе, организации, Богу. Таким образом он преодолевает изолированность своего индивидуального существования, становясь частью кого-то или чего-то большего, нежели он сам, и испытывает чувство тождественности благодаря приобщению к силе, которой он подчинил себя. Другая возможность преодоления обособленности имеет противоположную направленность: человек может постараться достичь единства с миром при помощи власти над ним, превращая других в часть самого себя, выходя за пределы своего индивидуального существования посредством господства. Общим для подчинения и господства является то, что приобщенность в обоих случаях выступает как симбиоз34. Оба участника подобных отношений утрачивают свою целостность и свободу: они зависят друг от друга и живут один за счет другого, удовлетворяя свое стремление к близким отношениям, но страдая от недостатка внутренней силы и уверенности в себе, для обретения которых нужны свобода и независимость; кроме того, им постоянно грозит опасность осознанной или неосознанной враждебности, которая обязательно возникает при отношениях Здоровое общество ==155 симбиоза35. Реализация стремления к подчинению (мазохистская36 тенденций) или стремления к господству (садистская37 тенденция) никогда не приносит удовлетворения. Этим стремлениям присущ динамизм самодвижения, и, поскольку любая степень подчинения или господства (или обладания, или славы) всегда оказывается недостаточной, чтобы дать человеку чувство тождественности и единения, он добивается все большего и большего. В конечном итоге подобные стремления приводят к крушению. Иначе и быть не может: будучи направлены на достижение чувства единения, они разрушают чувство целостности. Человек, движимый одним из этих стремлений, по существу становится зависимым от других людей; вместо того чтобы развивать свою индивидуальность, он попадает в зависимость от тех, кому подчиняется или над кем господствует. Существует только одно чувство, удовлетворяющее человеческую потребность в единении с миром и вместе с тем дающее ему ощущение целостности и индивидуальности, — любовь. Любовь — это объединение с кем-либо или чем-либо вне самого себя при условии сохранения обособленности и целостности своего собственного «Я». Это переживание причастности и общности, позволяющее человеку полностью развернуть свою внутреннюю активность. Переживание любви делает ненужными иллюзии. Отпадает потребность преувеличивать значение другого человека или свою собственную значимость, поскольку подлинная сущность активной причастности и любви позволяет преодолеть ограниченность своего индивидуального существования и в то же время ощутить себя носителем активных сил, которые и составляют акт любви. Главным при этом является особое свойство любви, а не ее объект. Любовь заключается в переживании человеческой солидарности с нашими ближними, она находит выражение в эротической любви мужчины и женщины, в любви матери к ребенку, а также в любви к самому себе как человеческому существу, она состоит в мистическом переживании единения. В акте любви Я един со Всем, но остаюсь при этом самим собой — неповторимым, отдельным, ограниченным, смертным человеческим существом. Именно это единство полярных противоположностей — ==156 ЭРИХ ФРОММ отдельности и единения — является источником, дающим жизнь любви и возрождающим ее. Любовь составляет один из аспектов того, что я назвал продуктивной ориентацией: активная и творческая связь человека со своим ближним, с самим собой и с природой. В области мышления продуктивная ориентация выражается в разумном постижении мира. В области действий эта ориентация выражается в созидательном труде, прототипом которого являются искусство и ремесло. В области чувств она проявляется в любви, т. е. в переживании единения с другим человеком, со всеми людьми и природой при условии сохранения чувства собственной целостности и независимости. В переживании любви имеет место парадоксальное явление, когда двое образуют одно целое, оставаясь в то же время двумя отдельными людьми. В этом смысле любовь никогда не ограничивается одним человеком. Если я могу любить только одного человека и никого другого, если любовь к нему усиливает мою отчужденность и отдаляет от других, то какие бы узы ни связывали меня с этим человеком, мое отношение к нему не есть любовь. Словами «Я люблю тебя» я говорю: «Я люблю в тебе все человечество, все живое; я люблю в тебе и себя самого». Любовь к себе в этом смысле противоположна эгоизму, который фактически представляет собой всепоглощающую сосредоточенность на самом себе, возникающую вследствие недостатка подлинной любви к себе и служащую ее заменой. Как это ни парадоксально, любовь делает меня более независимым, потому что благодаря ей я становлюсь сильнее и счастливее, и в то же время она настолько объединяет меня с любимым человеком в одно целое, что порой создается впечатление утраты индивидуальности. В любви я испытываю ощущение: «я — это ты», где «ты» — любимый человек, первый встречный, все живое. В переживании любви заключена высшая форма ответа на проблему человеческого бытия, оно является залогом душевного здоровья. Продуктивная любовь всегда предполагает целый комплекс отношений: заботу, ответственность, уважение и знание38. Если я люблю человека, я забочусь о нем, т. е. проявляю активную заинтересованность в его развитии и счастье, а не пассивно наблюдаю. Я чувствую свою ответственность; это значит, я отзываюсь на его нужды — и на те, которые он Здоровое общество ==157 может выразить, и еще больше на те, которые он не может или не хочет обнаруживать. Я уважаю его; это означает, что я воспринимаю его объективно, таким, какой он есть, и мое представление о нем не искажено моими желаниями и опасениями. Я знаю его, я проник сквозь поверхность к самой сердцевине его существа, и моя привязанность к нему исходит из сердцевины, из глубины (в отличие от внешней стороны) моей натуры39. Продуктивную любовь к равным себе можно назвать братской любовью. В материнской любви (по-еврейски: rachamim от rechem — утроба) отношения между матерью и ребенком носят характер неравенства: ребенок беспомощен и зависим от матери. Чтобы развиваться, он должен становиться все более независимым, пока, наконец, совсем не перестанет нуждаться в матери. Поэтому отношения матери и ребенка парадоксальны и, в определенном смысле, трагичны. Они требуют от матери самой сильной любви, но именно эта любовь должна помочь ребенку вырасти и отделиться от матери, стать полностью независимым. Любой матери легко любить ребенка, пока не начался этот процесс отделения, но любить ребенка, и при этом позволить ему уйти, и хотеть отпустить его — с этой задачей большинство не в силах справиться. В эротической любви (греч. eros, еврейское ahawa от корня, означающего «накал») заключено другое побуждение — стремление к слиянию и единству с другим человеком. В то время как братская любовь распространяется на всех людей, а материнская обращена к ребенку и всем тем, кто нуждается в нашей помощи, эротическая любовь направлена на одного человека, обычно другого пола, слияние и единство с которым нам желанны. Эротическая любовь начинается с разделенности и заканчивается единством; материнская любовь начинается единством и ведет к разъединению. Если бы потребность в слиянии реализовалась в материнской любви, это означало бы гибель ребенка как самостоятельного существа, так как ребенку нужно отделиться от матери, а не остаться связанным с ней. Если эротической любви недостает любви братской и ею движет только стремление к соединению, то это — сексуальное желание без любви или извращение, которое мы находим в садистских и мазохистских формах «любви». ==158 ЭРИХ ФРОММ Полностью понять потребность человека в причастности к чему-то мы сможем только в том случае, если учтем последствия, к которым ведет неудача в достижении любого вида приобщенности, и поймем, что означает нарциссизм. Единственная реальность, которую может ощущать младенец, — это его тело и потребности — физиологические, а также потребность в тепле и любви. У него еще нет переживания «Я», отдельного от «Ты». Он все еще пребывает в состоянии единства с миром, но это — единство, предшествующее пробуждению у него чувства индивидуальности и реализма. Внешний мир существует только как определенное количество еды и тепла, необходимое для удовлетворения его потребностей, а не как нечто (некто), узнаваемое реалистически и объективно. Фрейд назвал такую ориентацию «первичным нарциссизмом». При нормальном развитии состояние нарциссизма понемногу преодолевается благодаря все большему осознанию окружающей действительности и, соответственно, все большему осознанию «Я», отличного от «Ты» Это изменение происходит сначала на уровне чувственного восприятия, когда люди и предметы воспринимаются как разные и отделенные друг от друга объекты, — такое узнавание закладывает основу, на которой может развиваться речь; называние вещей предполагает узнавание их в качестве индивидуальных и отдельных объектов40. Гораздо больше времени требуется для эмоционального преодоления состояния нарциссизма. Для ребенка до 7—8 лет другие люди существуют главным образом как средство удовлетворения его потребностей. Они взаимозаменяемы в той мере, в какой выполняют функцию удовлетворения этих потребностей; лишь в возрасте 8—9 лет ребенок начинает воспринимать другого человека так, что может полюбить, т. е., пользуясь формулировкой Г. С. Салливана41, почувствовать, что потребности другого человека так же важны, как его собственные42"43 Первичный нарциссизм — обычное явление, соответствующее нормальному физиологическому и умственному развитию ребенка. Но нарциссизм встречается и в более поздние периоды жизни («вторичный нарциссизм», согласно определению Фрейда) — в тех случаях, когда у растущего ребенка не развилась способность любить или он утрачивает ее. Нарциссизм является глубинной основой всех тяжелых психических заболеваний. Здоровое общество ==159 Для человека, подверженного нарциссизму, существует только одна реальность — его собственные мыслительные процессы, чувства и потребности. Он не переживает или не воспринимает внешний мир объективно, т. е. как существующий со своими отношениями, условиями и потребностями. Крайние формы нарциссизма можно наблюдать во всех видах психической патологии. У душевнобольного человека утрачен контакт с миром; это человек, ушедший в себя, он не может воспринимать реальность — будь то реальность физического мира или мира людей — такой, как она есть. Его восприятие действительности обусловлено внутренними процессами и формируется ими. Он не реагирует на окружающий мир, а если и реагирует, то его реакция определяется не реальностью этого мира, а исключительно течением его собственных мыслей и чувств. Нарциссизм прямо противоположен объективности, разуму и любви. Тот факт, что полная неудача в попытке соотнести себя с миром ведет к психическому заболеванию, указывает еще на одно обстоятельство: условием всякой психически здоровой жизни является достижение какой-нибудь формы приобщенности. Однако среди различных форм соотнесенности только продуктивная ее форма — любовь — позволяет человеку обрести единство с ближним и в то же время сохранить свою свободу и целостность. Б. ПРЕОДОЛЕНИЕ И СОЗИДАТЕЛЬНОСТЬ В ПРОТИВОВЕС РАЗРУШИТЕЛЬНОСТИ В положении человека есть еще одна сторона, тесно связанная с потребностью в соотнесенности, — то, что он — существо сотворенное, но у него есть потребность преодолеть это пассивное состояние. Человек заброшен в этот мир без его ведома, согласия или желания, и точно так же без его согласия или желания он устраняется из жизни. В этом отношении он не отличается от животных, растений или неорганической материи. Но, наделенный разумом и воображением, он не может довольствоваться пассивной ролью твари, ролью бросаемой наудачу игральной карты. Им движет настоятельная потребность выйти за пределы этой роли, подняться К оглавлению ==160 ЭРИХ ФРОММ над случайностью и пассивностью своего существования, становясь «творцом» Человек может создавать жизнь. Разумеется, это чудесное свойство присуще ему, как и всем живым существам, однако с той разницей, что он один осознает себя существом сотворенным и в то же время творцом. Человек может творить жизнь, точнее, женщина может создавать жизнь, производя на свет ребенка и заботясь о нем до тех пор, пока он не вырастет достаточно больших, чтобы самому заботиться о своих нуждах. Человек — мужчина и женщина — может творить, выращивая растения, производя материальные вещи, создавая предметы искусства, генерируя идеи, любя друг друга. В акте творчества человек выходит за пределы, предназначенные ему как твари, поднимается над пассивностью и случайностью своего существования, вступает в царство целеустремленности и свободы. Человеческая потребность преодолеть собственную ограниченность является одним из источников любви, равно как и искусства, религии и материального производства. Созидание предполагает активность, заботу и любовь к созидаемому. Иначе как может человек решить проблему преодоления своей ограниченности, если он неспособен к созиданию и любви? Но есть еще один способ удовлетворить потребность в преодолении ограниченности своего существования: если я не могу создавать жизнь, я могу уничтожать ее. Уничтожение жизни также дает мне возможность выйти за ее пределы. Конечно, способность человека уничтожать жизнь столь же чудодейственна, как и его способность создавать ее, потому что жизнь — единственное в своем роде, необъяснимое чудо. В акте разрушения человек ставит себя над жизнью, он преодолевает ограниченность, присущую ему как твари. Таким образом, стремление человека преодолеть собственную ограниченность ставит его перед решающим выбором между созиданием и разрушением, любовью и ненавистью. Жажда разрушения, которую мы находим в человеческой истории и которую мы с таким страхом наблюдаем в наше время, коренится в природе человека точно так же, как и стремление к созиданию. Утверждение, что человек способен развивать изначально заложенную в нем возможность любви и разума, не означает наивной веры в его добросердечность. Разрушительность — вторичная потенпиальная Здоровое общество ==161 возможность, коренящаяся в самом существовании человека и обладающая такой же силой и властью, как любая другая страсть44. Однако — и это существенный момент в моих доводах — разрушительность — всего лишь альтернатива созидательности. Созидание и разрушение, любовь и ненависть не являются инстинктами, существующими независимо друг от друга. И то и другое служит ответом на одну и ту же потребность преодолеть ограниченность своего существования, и стремление к разрушению неизбежно возникает в тех случаях, когда не удовлетворяется стремление к созиданию. Удовлетворение потребности в созидании ведет к счастью, разрушительность — к страданию, и больше всех страдает сам разрушитель. В. УКОРЕНЕННОСТЬ И БРАТСТВО В ПРОТИВОВЕС КРОВОСМЕШЕНИЮ Рождение человека как такового означает начало его исхода из природного дома, начало разрыва естественных связей. Однако этот-то разрыв связей и внушает страх: где окажется человек и кем он станет, если утратит свои природные корни? Он останется один, без дома, без корней; он не сможет вынести изолированности и беспомощности своего положения. Он сойдет с ума. Человек может обходиться без природных корней, только если он находит новые, человеческие корни, и, лишь найдя их, он может вновь почувствовать себя дома в этом мире. А раз так, то стоит ли удивляться, что мы находим в человеке глубокое и сильное стремление не разрывать природные узы, бороться против отторжения от природы, от матери, от уз крови и земли? Простейшие природные узы — узы, связывающие ребенка с матерью. Ребенок начинает жизнь в лоне матери и находится там гораздо дольше, чем детеныши большинства животных. Даже после рождения ребенок остается физически беспомощным и полностью зависит от матери. Этот период беспомощности и зависимости продолжается опять-таки намного дольше, чем у любого из животных. В первые годы жизни ребенка не происходит еще полного отделения его от матери. От нее зависит удовлетворение всех его физиологических потребностей, а также жизненно важной потребности в тепле и б Зак. № 361 Фромм ==162 ЭРИХ ФРОММ любви; мать не только рожает ребенка, она продолжает давать ему жизнь. Ее забота о нем не зависит от того, делает ли что-либо для нее ребенок и выполняет ли он какие-нибудь обязанности; она ничем не обусловлена. Забота матери вызвана тем, что новое создание — ее дитя. В эти первые решающие годы жизни ребенка мать, в его представлении, — источник жизни, всеобъемлющая, защищающая и питающая сила. Мать — это питание, любовь, тепло, земля. Быть любимым ею значит быть живым, иметь корни и чувство дома Подобно тому как рождение означает, что ребенок вынужден расстаться с обволакивающей защитой материнского лона, взросление означает, что он должен покинуть сферу материнской защиты. Тем не менее даже в зрелом возрасте никогда полностью не проходит тоска по этому некогда ощущавшемуся состоянию, несмотря на то, что существует, конечно, большая разница между взрослым и ребенком. Взрослый имеет возможность быть самостоятельным, самому о себе заботиться, отвечать за себя и даже за других, в то время как ребенок еще неспособен на все это. Однако если принять во внимание возросшую сложность жизни, отрывочность наших знаний, случайности, которыми изобилует жизнь взрослых, а также неизбежно совершаемые ошибки, то окажется, что положение взрослого не так уж сильно отличается от положения ребенка, как это принято считать. Каждый взрослый испытывает потребность в помощи, сердечном тепле и защите. И хотя потребность взрослого в этом аспекте во многом иная, чем ребенка, тем не менее они сходны. Стоит ли удивляться в таком случае, что у рядового взрослого человека обнаруживается глубокая тоска по безопасности и укорененности, которые когда-то давала ему связь с матерью? Не следует ли ожидать, что он не сможет избавиться от этой сильной тоски до тех пор, пока не найдет других способов укорениться? В психопатологии мы сталкиваемся с большим количеством случаев подобного нежелания расстаться с всеобъемлющей сферой материнского влияния. В крайних формах патологии мы находим сильное стремление вернуться в материнское лоно. У человека, полностью поглощенного таким желанием, наблюдается шизофрения45. Такой человек чувствует и действует, как плод в утробе матери, он неспособен выподнять Здоровое общество ==163 даже простейшие действия маленького ребенка. При многих довольно тяжелых неврозах мы видим то же стремление, но уже в форме вытесненного желания, проявляющегося только в снах, симптомах и невротическом поведении, которые являются результатом конфликта между сильным желанием остаться в лоне матери и взрослой частью личности, стремящейся жить нормальной жизнью. В снах это стремление проявляется в виде символов, когда человек видит себя в темной пещере, в одноместной подводной лодке, погружающейся глубоко в воду, и т. д. В поведении такого человека обнаруживаются страх перед жизнью и глубокая зачарованность смертью (которая в снах предстает как возвращение в материнское лоно, к Матери-Земле). Менее тяжелую форму фиксации46 на матери мы находим в тех случаях, когда человек как бы позволил себе родиться, но боится сделать следующий шаг в процессе рождения, боится, что его отнимут от материнской груди. Люди, задержавшиеся на этой стадии рождения, испытывают сильную потребность в том, чтобы к ним относились поматерински, чтобы с ними нянчились, чтобы их по-матерински опекали; это люди, вечно зависимые; лишенные материнской защиты, они оказываются во власти страха и неуверенности, зато при наличии — действительном или воображаемом — любящей матери и кого-нибудь, заменяющего ее, они полны оптимизма и активности. Такие патологические явления в жизни человека имеют свои параллели в эволюции человечества. Наиболее отчетливо это проявилось в универсальности запрета на кровосмешение, который мы находим даже в самых примитивных обществах. Запрет на кровосмешение — необходимое условие всякого человеческого развития, но дело тут не в сексуальной, а в эмоциональной стороне проблемы. Чтобы родиться и развиваться, человек должен разорвать пуповину: ему надо преодолеть в себе стремление сохранить связь с матерью. Сила кровосмесительного желания объясняется не сексуальным влечением к матери, а затаенным стремлением остаться во всеобъемлющем материнском лоне или вернуться в него, вернуться к всепитающей материнской груди. Запрет на кровосмешение есть не что иное, как два херувима с огненными мечами, охраняющие врата Рая и не дающие человеку верб* ==164 ЭРИХ ФРОММ нуться к доиндивидуальному существованию в единстве с природой. Однако проблема кровосмешения не ограничена фиксацией на матери. Узы, связывающие человека с матерью, представляют собой лишь простейшую форму природных кровных связей, обеспечивающих человеку чувство укорененности и принадлежности к чему-либо. Узы крови распространяются на тех, кто связан между собой кровным родством, по какой бы системе ни определялись отношения родства. Семья и род, а позднее государство, нация или церковь берут на себя те функции, которые первоначально выполняла для своего ребенка сама мать. Они служат опорой человеку, дают ему чувство укорененности, он ощущает себя их частью, а не обособленным от них индивидом. Человек, не принадлежащий к тому же роду, считается чужим и опасным, так как он не обладает теми человеческими свойствами, которые присущи только членам данного рода. Фрейд считал фиксацию на матери ключевой проблемой развития как всего человеческого рода, так и отдельно взятого индивида. В соответствии со своей теорией он объяснял силу этой фиксации тем, что она проистекает из сексуального влечения маленького мальчика к матери и является выражением свойственного человеческой природе стремления к кровосмешению. Он предполагал, что сохранение такой фиксации в более поздние периоды жизни поддерживается сексуальным желанием. Соотнеся это предположение со своими наблюдениями над противоборством сына с отцом, он в высшей степень оригинально совместил одно с другим в едином понятии «Эдипов комплекс»47 Он объяснил враждебность по отношению к отцу как следствие сексуального соперничества с ним. Однако, преувеличивая значение фиксации на матери, Фрейд обеднил свое открытие столь специфической интерпретацией. Фрейд перенес на маленького мальчика сексуальное чувство взрослого человека; при этом предполагается, что мальчик, имеющий, по мнению Фрейда, сексуальные желания, испытывает влечение к самой близкой ему женщине, и лишь превосходящая сила соперника в этом треугольнике заставляет его отказаться от своего желания, но он никогда не сможет полностью оправиться от невозможности Здоровое общество ==165 его осуществить. Фрейдова теория представляет собой на редкость рационалистическую интерпретацию наблюдаемых фактов. Делая акцент на сексуальной стороне стремления к кровосмешению, Фрейд объясняет желание мальчика как нечто рациональное по своей сути и уходит от реальной проблемы, заключающейся в силе и глубине иррациональной, эмоциональной привязанности к матери, в желании вернуться в сферу ее влияния, оставаться частью ее, в боязни полного отделения от нее. Согласно фрейдовскому объяснению, стремление к кровосмешению не может осуществиться из-за наличия соперника-отца, тогда как в действительности это стремление противоречит всем требованиям взрослой жизни. Таким образом, теория Эдипова комплекса является одновременно и признанием, и отрицанием важнейшего явления — тоски человека по материнской любви. Придавая первостепенное значение стремлению к кровосмешению, Фрейд признает тем самым важность уз, связывающих с матерью; истолковывая это стремление как сексуальное, он отрицает эмоциональное — и истинное — значение этих уз. В тех случаях, когда фиксация на матери носит, помимо прочего, и сексуальный характер (а такое, без сомнения, бывает), объясняется это тем, что эмоциональная привязанность настолько сильна, что влияет и на сексуальное желание, а не тем, что сексуальное желание лежит в основе этой привязанности. Напротив, сексуальное желание как таковое известно своим непостоянством по отношению к его объектам и обычно является как раз той силой, которая помогает юноше отделиться от матери, а вовсе не привязывает его к ней. В тех же случаях, когда сильная привязанность к матери искажает нормальную функцию сексуального влечения, приходится иметь в виду две возможности. Одна из них заключается в том, что сексуальное влечение к матери защищает от желания вернуться в материнское лоно; последнее же ведет к психическому заболеванию или смерти, тогда как сексуальное желание по крайней мере совместимо с жизнью. Человек избавляется от страха перед таящей опасность утробой матери при помощи приближенного к жизни воображаемого совокупления с ней48. Другой возможный вариант состоит в том, что фантазия о сексуальной близости с матерью качественно отлична от сексуальности взрослого мужчины, ==166 ЭРИХ ФРОММ т. е. не направлена на произвольный, доставляющий удовольствие акт. Детской фантазии свойственна пассивность, когда индивид покоряется матери и отдается ей даже в области сексуальных отношений. Кроме этих двух возможностей, свидетельствующих о довольно тяжелой патологии, мы встречаем случаи кровосмесительных сексуальных желаний, возбуждаемых обольстительной матерью; и хотя в них обнаруживается фиксация на матери, они свидетельствуют не о столь уж тяжелой патологии. Фрейд сам исказил свое крупное открытие, возможно, под влиянием неурегулированности его отношений с собственной матерью; однако здесь безусловно сказались столь характерные для того времени строго патриархальные взгляды, которые он полностью разделял. Мать как объект любви была свергнута с пьедестала, и ее место было отдано отцу, занимавшему, как считалось, самое важное место в привязанности ребенка. В наши дни, когда патриархальные предрассудки в значительной мере утратили свою силу, кажется почти невероятным такое высказывание Фрейда: «Я не могу назвать ни одной потребности, которая в детские годы была бы столь же сильной, как потребность в отцовской защите»49. В 1908 г. он аналогично писал о смерти своего отца, что это «самое потрясающее событие, самая тяжелая потеря в жизни человека»50. Таким образом, Фрейд отводит отцу место, которое в действительности принадлежит матери, и низводит мать до положения объекта сексуального влечения. Богиня превращается в проститутку, а отец, возвышаясь, становится центральной фигурой мироздания5! Поколением раньше Фрейда жил еще един гениальный человек, который увидел, что главная роль в развитии человека принадлежит узам, связывающим его с матерью. Это был Иоганн Якоб Бахофен52. Он не был связан рационалистической интерпретацией фиксации на матери как сексуальной по своей природе и поэтому мог глубже и объективнее осмысливать факты. В своей теории матриархата он предположил, что патриархальному обществу предшествовала такая стадия развития человечества, при которой узы, связывавшие человека с матерью, с родом и землей, были высшей формой приобщенности к миру как в индивидуальном, так и в социальном плане. Как было отмечено выше, в этой форме Здоровое общество ==167 общественной организации мать была центральной фигурой в семье, в жизни общества и в религии. И хотя многие исторические построения Бахофена небесспорны, он, несомненно, открыл форму общественной организации и психологическую структуру, которые игнорировались психологами и антропологами, так как, с их патриархальной точки зрения, мысль об обществе, управляемом скорее женщинами, чем мужчинами, казалась просто абсурдной. Тем не менее имеется множество данных, свидетельствующих о том, что до нашествия с Севера в Греции и Индии существовали культуры с матриархальной структурой. На это указывает большое количество материнских божеств и их важное значение. (Венера из Виллендорфа, Божественная мать в культуре Мохенджо-Даро53, Изида54, Иштар55, Рея56, Кибела57, Хатор58, Божественная Змея в Ниппуре59, Аккадская Богиня Воды Ай, Деметра и индийская богиня Кали, дающая жизнь и отнимающая ее, — таковы лишь некоторые примеры.) Даже во многих современных примитивных обществах можно видеть пережитки матриархального строя в установлении кровного родства по материнской линии или в формах брака с проживанием семьи в общине жены; еще более показателен факт, что даже там, где общественные формы уже не являются матриархальными, можно найти много примеров матриархального типа связей с матерью, родом и землей. В то время как Фрейд видел в кровосмесительной фиксации только отрицательный, болезнетворный фактор, Бахофен имел четкое представление как об отрицательном, так и о положительном аспектах привязанности к матери. Положительный аспект заключается в свойственном матриархальному строю духе утверждения жизни, свободы и равенства. Поскольку люди — дети природы, дети матерей, постольку они все равны, имеют одинаковые права и притязания, и существует только одна ценность, действительно имеющая значение, — это жизнь. Другими словами, мать любит своих детей не потому, что один лучше другого, не потому, что один в большей степени оправдывает ее ожидания, чем другой, а потому, что все они — ее дети и в этом своем качестве все они схожи и имеют одинаковое право на любовь и заботу. Бахофен ясно видел и отрицательную сторону матриархальной культуры, заключающуюся в том, что узы, привязывающие ==168 ЭРИХ ФРОММ человека к природе, узы крови и земли препятствуют развитию его индивидуальности и разума. Человек остается ребенком и оказывается неспособным к прогрессу 60 Бахофен дал не менее развернутое и глубокое толкование роли отца; при этом он также указал как положительные, так и отрицательные стороны отцовской функции. Излагая несколько расширительно идеи Бахофена, я бы сказал, что мужчина, не приспособленный природой для деторождения (конечно же, я имею при этом в виду невозможность беременности и родов, а не чисто рациональное знание того, что мужское семя необходимо для зачатия ребенка), не обремененный необходимостью кормить ребенка и заботиться о нем, больше отдален от природы, чем женщина. Менее укорененный в природе, он вынужден развивать свой интеллект, создавать искусственный мир идей, принципов и производимых человеком вещей, которые заменяют ему природу как основу существования и безопасности. Связь ребенка с отцом не так сильна, как его связь с матерью, потому что отец никогда не играет той роли, которую играет мать в первые годы жизни ребенка, объемля все и вся своей защитой и любовью. Напротив, во всех патриархальных обществах отношение сына к отцу — это, с одной стороны, отношение подчинения, с другой стороны, — бунта, что постоянно несет в себе элемент разрушения. Подчинение отцу отличается от фиксации на матери. Последняя является продолжением естественных связей, продолжением фиксации на природе. Подчинение отцу порождено человеком, оно искусственно, основано на силе и законе и поэтому не так сильно и непреодолимо, как связь с матерью. Отец воплощает в себе абстракции, совесть, долг, закон и иерархию, в то время как мать олицетворяет собой природу и безусловную любовь. Отцовская любовь к сыну не похожа на безусловную любовь матери, которая любит своих детей просто потому, что они ее дети: это — чувство к сыну, которого отец любит больше всех, так как он в наибольшей мере оправдывает отцовские ожидания и больше других подходит для того, чтобы стать наследником собственности и земных дел своего отца. Отсюда следует важное различие между материнской и отцовской любовью. Вряд ли ребенок может что-то сделать, чтобы повлиять на любовь матери или управлять ею. Материнская Здоровое общество ==169 любовь сродни милости Господней: если она есть, она — благословенный дар, если ее нет, ее неоткуда взять. В этом и заключается причина того, что индивиды, не сумевшие преодолеть фиксацию на матери, часто пытаются вызвать материнскую любовь невротическим, магическим образом, делая себя беспомощными, больными или эмоционально возвращаясь в состояние маленького ребенка. Магическая идея состоит в следующем: если я стану беспомощным ребенком, мать будет вынуждена вернуться и заботиться обо мне. В то же время на отношения с отцом можно оказывать влияние. Отец хочет, чтобы сын рос, умел брать на себя ответственность, думал, занимался созидательной деятельностью; или (и) был послушным, помогал отцу, был таким, как он. Независимо от того, на что направлены отцовские ожидания — на развитие или на повиновение, — сын имеет возможность завоевать отцовскую любовь и расположение, делая то, что хочет отец. Подведем итоги: положительные стороны патриархального комплекса — это разум, дисциплина, совесть и индивидуализм; отрицательные стороны — иерархия, угнетение, неравенство, покорность^. Следует особенно отметить тесную связь между фигурами отца и матери, с одной стороны, и моральными принципами—с другой. Фрейд в своей концепции Супер-Эго62 связывает развитие совести только с личностью отца. Он предположил, что маленький мальчик под влиянием угрозы кастрации со стороны отца-соперника включает родителя мужского пола (или, скорее, его наставления и запреты) в структуру совести63. Однако существует совесть не только отцовского, но и материнского типа; в нас звучит голос, приказывающий нам выполнять свой долг, и другой, призывающий нас к любви и прощению — как других, так и самих себя. Действительно, вначале на оба типа совести влияют отец и мать (или те, кто выполняет их роль), однако по мере взросления совесть становится все более и более независимой от этих изначальных образов; человек как бы становится своим собственным отцом, своей собственной матерью и своим собственным ребенком. Отец внутри нас говорит нам: «Это тебе надо сделать» и «Этого тебе не следует делать». Он ругает нас, если мы делаем что-то не так, и хвалит, когда мы делаем чтонибудь правильно. Однако в то время как наш внутренний К оглавлению ==170 ЭРИХ ФРОММ отцовский голос наставляет нас подобным образом, мать внутри нас говорит на совершенно другом языке. Она как бы увещевает: «Твой отец совершенно прав, ругая тебя, но не принимай это так близко к сердцу; что бы ты ни сделал, ты мои ребенок, и я люблю и прощаю тебя; ничто из того, что ты совершил, не может помешать твоему праву на жизнь и счастье». Голоса отца и матери внутри нас говорят на разных языках. Действительно, кажется, что они говорят противоположные веши. Но это противоречие между принципами долга и любви, совести отцовского и материнского типа присуще самому человеческому существованию, и нужно принимать обе его стороны. Совесть, подчиняющаяся только приказаниям долга, также искажена, как и та, которая следует только велениям любви. Внутренние голоса отца и матери выражают отношение человека не только к самому себе, но и ко всем его ближним. Человек может судить о своих ближних с позиций совести отцовского типа, но в то же время он должен слышать в себе голос матери, любящей всех людей, все живое, прощающей все грехи64. Прежде чем продолжить рассмотрение основных потребностей человека, я хочу дать краткую характеристику различных стадий укорененности в той последовательности, в какой их можно наблюдать в истории человечества, хотя это и прервет в какой-то мере ход основной мысли в этой главе. В своем историческом детстве (которое во временном измерении все еще составляет большую часть истории) человек уходит корнями в природу так же, как ребенок связан корнями с матерью. Несмотря на то что человек уже вышел из природы, она по-прежнему — его дом, в ней остаются его корни. Человек пытается обрести безопасность, возвращаясь в прежнее состояние и отождествляя себя с природой, с миром растений и животных. Его попытка найти поддержку в природе отчетливо прослеживается во многих древних мифах и религиозных ритуалах. Поклоняясь деревьям и животным как идолам, человек поклоняется отдельным проявлениям Природы как могущественным оберегающим силам, почитание которых означает почитание самой Природы. Устанавливая с ними связь, индивид ощущает себя частью Природы и таким образом обретает чувство тождественности и принадлежности к ней. То же самое можно сказать и о Здоровое общество ==171 связи человека с землей, на которой он живет. Людей в племени часто объединяли не только общность крови, но и общая земля. Такое сочетание общности крови и земли придавало прочность племени, делая его действительно родным домом; оно же давало индивиду систему ориентации. На этом этапе эволюции человек все еще ощущал себя частью природного мира, мира растений и животных. Лишь после того как был сделан решающий шаг к полному выходу из природы, он пытался установить четкую границу, отделявшую его от животного мира. Иллюстрацией этого может служить предание индейцев племени виннебаго, согласно которому первоначально живые существа не имели постоянного облика. Это были как бы неопределенные существа, которые могли превращаться и в людей, и в животных. В какой-то момент они решили окончательно принять то или иное обличье, и с этого времени животные остались животными, а человек — человеком65. Та же идея выражена в поверье ацтеков66, считавших, что в эпоху, предшествующую нашей, мир был населен только животными, пока Кетцалькоатль67 не положил начало эре человеческих существ. Аналогичное представление до сих пор можно встретить у некоторых мексиканских индейцев, верящих, что каждому отдельному человеку соответствует определенное животное, или в верованиях народа маори68, согласно которым существует взаимная связь между человеком и определенным деревом, посаженным при его рождении. Такое представление отражено во многих ритуалах, в которых человек отождествляет себя с животным, либо облачаясь в соответствующий костюм, либо выбирая животное-тотем. Подобное пассивное отношение к природе соответствовало хозяйственной деятельности человека. Сначала это были собирательство и охота, и, если бы не примитивные орудия и использование огня, можно было бы сказать, что человек в то время мало чем отличался от животных. В ходе истории его умения развивались, а пассивное отношение к природе становилось активным. Человек начал заниматься скотоводством, учился обрабатывать землю, добивался все большего мастерства в искусстве и ремеслах, обменивал продукты своего труда на продукты, произведенные в других странах, и, таким образом, становился путешественником и торговцем. ==172 ЭРИХ ФРОММ Соответственно менялись и его боги. Пока человек чувствовал себя в значительной мере тождественным природе, его боги являлись частью природы. Достигая мастерства в ремеслах, он создавал идолов из камня, дерева или золота. По мере дальнейшего развития человек все больше чувствовал собственную силу, и его боги приобретали человеческий облик. Сначала (что, по-видимому, соответствовало периоду земледельческой культуры) Бог представлялся ему в виде всезащищающей и всепитающей «Великой Матери». Позже он поклонялся отцовским божествам, олицетворявшим разум, принципы и законы. Этот последний и решающий отход от любящей матери начался, очевидно, с появлением великих рационалистических патриархальных религий: в Египте — с религиозной реформы Эхнатона^в XIV в. до н. э., в Палестине — с формирования приблизительно в тоже время религии Моисея70, в Индии и Греции — с нашествия завоевателей с Севера или вскоре после него. Многочисленные ритуалы служили выражением этой новой идеи. Жертвоприношение животных символизировало принесение в жертву Богу животного в самом человеке. В библейском табу, запрещавшем употреблять в пищу кровь животного (потому что «кровь есть его жизнь»), видно четкое разграничение между человеком и животным. Понятие Бога — невидимого и беспредельного, воплощения объединяющего начала всего живого — составляло полярную противоположность конечному, многообразному миру природы, миру вещей. Человек, созданный по образу Божию, несет в себе черты Бога: он выходит из природы и стремится к полному рождению, к полному пробуждению71. Этот процесс вступил в следующую стадию своего развития в середине 1 тысячелетия до н.э. Новая стадия связана с именами Конфуциями Лао-цзы73 в Китае, Будды74 — в Индии, с философами Просвещения в Греции и библейскими пророками в Палестине. Затем последовал новый подъем — христианство и стоицизм75 в Римской империи, Кетцалькоатль в Мексике76 а еще через 500 лет появление Мухаммеда77 на Ближнем Востоке. Европейская цивилизация сложилась на базе двух культур: иудейской и греческой. Рассматривая иудейскую традицию, основы которой заложены в Ветхом Завете, мы видим, что она представляет собой сравнительно чистый вид патриархальной Здоровое общество ==173 культуры, опирающейся на власть отца в семье, священнослужителя и правителя — в обществе и Богаотца — на небе. Однако, несмотря на крайнюю патриархальность, в ней можно все же заметить более ранние матриархальные элементы, характерные для связанных с землей и природой (теллурических78) религий, которые в течение II тысячелетия до н. э. были побеждены рационалистическими патриархальными религиями. В библейском предании о сотворении человека мы видим его все еще пребывающим в первозданном единстве с землей, ему еще не ведома потребность в труде, у него отсутствует самосознание. Женщина оказывается умнее, активнее и смелее мужчины, и лишь после «грехопадения» патриархальный Бог провозглашает принцип господства мужчины над женщиной. Весь Ветхий Завет есть всестороннее раскрытие этого патриархального принципа — тут и создание иерархической модели теократического государства79, и строго патриархальная организация семьи; в структуре семьи, упоминаемой в Ветхом Завете, всегда присутствует фигура любимого сына: любимый Авель противопоставлен Каину, любимый Иаков — Исаву, любимый Иосиф — его братьям, и, в более широком смысле, весь народ Израиля предстает как возлюбленный сын Господа. Вместо равенства всех детей в глазах матери мы видим здесь любимого сына, более других похожего на отца, которого отец любит больше других как своего преемника и наследника. В борьбе за положение любимого сына, а стало быть, и за наследство братья становятся врагами, равенство уступает место иерархии. Ветхий Завет не только строго запрещает кровосмешение: привязанность к земле также оказывается под запретом. Согласно Библии, человеческая история начинается с изгнания человека из Рая, с земли, в которой были его корни и с которой он чувствовал себя единым, а еврейская история начинается с повеления Аврааму оставить страну, где он родился, и идти в землю, ему неведомую. Из Палестины евреи направляются в Египет, а оттуда возвращаются обратно в Палестину. Но и новое поселение не становится окончательным. Учения пророков направлены против новой кровосмесительной привязанности к земле и природе, которая проявилась в ханаанском80 идолопоклонстве. Они провозгласили, что народ, вернувшийся ==174 ЭРИХ ФРОММ от законов разума и справедливости назад к кровосмесительной привязанности к земле, будет изгнан с нее и будет скитаться по миру, не имея дома и родины, до тех пор, пока не разовьет в полной мере законы разума и не разорвет кровосмесительных уз, связывающих его с землей и природой. Лишь тогда этот народ сможет вернуться к себе на родину, лишь тогда земля станет для него благословенным даром, человеческим домом, избавленным от проклятия кровосмешения. В понятии мессианского времени8'заложена идея полной победы над кровосмесительными узами, полное утверждение духовной реальности морального и интеллектуального сознания не только у евреев, но и у всех народов мира. Центральное понятие и вершина развития патриархальных идей в Ветхом Завете — это, конечно же, идея Бога. В Боге воплощено объединяющее начало, скрытое за многообразием явлений. Человек создан по образу и подобию Божию, — следовательно, все люди равны; это — равенство по общим для всех духовным качествам, разуму и способности любить ближнего. Раннее христианство явилось дальнейшим развитием этого духа, и не столько в том, что оно придавало особое значение идее любви (выражение этой идеи можно найти во многих частях Ветхого Завета), сколько в том, что оно подчеркивало наднациональный характер религии. Подобно пророкам, ставившим под вопрос законность существования их собственного государства, раз оно не отвечало требованиям совести, ранние христиане оспаривали моральное право на существование Римской империи, поскольку она попирала принципы любви и справедливости. В то время как иудейско-христианская традиция подчеркивала моральный аспект патриархального духа, греческая мысль достигла своего высшего творческого выражения, развивая его интеллектуальную сторону. В Греции, как и в Палестине, существовал патриархальный мир, который как в социальном, так и в религиозном отношении возник из предшествовавшего ему матриархального строя, одержав победу над ним. Афина82 вышла не из чрева матери, а из головы Зевса83, так же как и Ева не родилась, а была сотворена из ребра Адама. Следы более древнего матриархального мира все еще заметны, как показал Бахофен, в образах богинь, занимающих подчиненное положение Здоровое общество ==175 по отношению к патриархальному миру Олимпа. Греки заложили основу интеллектуального развития западного мира. Они сформулировали основные принципы научного мышления, первыми заложили «теорию» в основание науки, разработали систематизированную философию, не существовавшую дотоле ни в одной из прежних культур. Основываясь на опыте греческого полиса84 они создали теорию государства и общества, получившую дальнейшее развитие в Риме на базе гигантской объединенной империи. Неспособность Римской империи продолжать поступательное социальное и политическое развитие привела к тому, что около IV в. наступила эпоха застоя, но произошло это лишь после создания нового могущественного института — католической церкви85. Хотя раннее христианство представляло собой революционное по духу движение бедных и обездоленных, оспаривавших моральную правомерность существовавшего государства, хотя оно было верой меньшинства, согласного на гонения и смерть в качестве свидетелей Господа, ему суждено было в поразительно короткое время превратиться в официальную религию Римского государства. По мере того как общественное устройство Римской империи постепенно застывало, принимая форму феодального строя, — которому предстояло просуществовать в Европе в течение тысячелетия, — начала меняться и социальная структура католической церкви. Теряла свое значение пророческая установка, которая поощряла сомнения и критику в отношении светской власти, попиравшей принципы любви и справедливости. Новый взгляд на вещи требовал безусловной поддержки церковной власти как института. Народные массы были настолько удовлетворены психологически, что смирились с зависимостью и бедностью и почти не предпринимали попыток улучшить свое социальное положение 86 Под углом зрения рассматриваемой проблемы наиболее важное изменение состояло в перенесении акцента с чисто патриархального подхода на сочетание матриархального и патриархального элементов. Иудейский Бог Ветхого Завета строго патриархален, католическое учение вновь вводит идею вселюбящей и всепрощающей матери. Сама католическая церковь — всеобъемлющая мать — и Богородица символизируют материнский дух любви и прощения, в то время ==176 ЭРИХ ФРОММ как Бог-отец воплощал в иерархической структуре власть, которой человек должен подчиняться, не жалуясь и не протестуя. Это сочетание отцовского и материнского начал, несомненно, явилось одним из главных факторов, которому церковь обязана своей огромной притягательной силой и влиянием на умы людей. Народные массы, угнетаемые патриархальными властями, могли обращаться к любящей матери, дававшей им утешение и заступничество. Историческая миссия церкви отнюдь не сводилась к содействию в установлении феодального строя. Важнейшим ее достижением явилось перенесение в неразвитую европейскую культуру основных элементов еврейской и греческой мысли, чему в немалой степени способствовали также арабы и евреи. Западная история пережила почти тысячелетний период застоя, как бы ожидая того времени, когда Северная Европа подойдет к уровню развития, достигнутому странами Средиземноморья к началу эпохи средневековья. Когда духовное наследие Афин и Иерусалима было перенесено в Северную Европу и воспринято населявшими ее народами, застывшая социальная структура начала «оттаивать», и возобновилось бурное развитие общественной и духовной жизни. Католическая теология XVII—XVIII вв., идеи итальянского Возрождения87, явившиеся «открытием личности и природы», понятия гуманизма и естественного права88 а также движение Реформации89— вот основа нового развития. Наиболее сильное и глубокое влияние на европейское и мировое развитие оказала Реформация. Протестантизм и кальвинизм90 вернулись к чисто патриархальному духу Ветхого Завета и исключили материнское начало из религиозного учения. Церковь и Дева Мария не окружали больше человека своей любовью; он остался один, лицом к лицу с суровым и требовательным Богом, милости которого он мог добиться, лишь полностью покорившись ему. Государи и государство приобрели неограниченную власть, узаконенную велениями самого Господа. Освобождение от феодальных уз вело к усилению чувства изоляции и беспомощности, но в то же время происходило утверждение положительного содержания отцовского начала, выражавшееся в возрождении рационального мышления и индивидуализма91. Начавшееся с XVI в. возрождение патриархального духа, Здоровое общество ==177 особенно в странах протестантизма, выявило как положительные, так и отрицательные стороны патриархального принципа. Отрицательный аспект проявился в новом подчинении государству и мирской власти, а также установленным людьми законам и светской иерархии, приобретавшим все большее значение. Положительный аспект выразился в нарастающем духе рациональности и объективности, в развитии индивидуального и общественного сознания. Расцвет науки в наши дни является наиболее впечатляющим проявлением рационалистической мысли человечества. Однако матриархальный комплекс с его положительными и отрицательными сторонами отнюдь не исчез со сцены современной жизни Запада. Его положительное содержание — принципы равенства, неприкосновенности жизни, права всех людей на участие в пользовании дарами природы — отразилось в идеях естественного права, гуманизма, философии Просвещения92, а также в конечных целях демократического социализма. Общим для всех этих идей является представление о том, что все люди — дети МатериЗемли, что все они имеют право на счастье, на то, чтобы земля кормила их, и никто не должен доказывать это право, добиваясь какого-то особого положения в обществе. Всеобщее братство людей предполагает, что все они — сыновья одной матери, имеющие неотъемлемое право на любовь и счастье. Такое понимание исключает кровосмесительные узы с матерью. Господствуя над природой (что проявляется в промышленном производстве), человек освобождается от фиксации на узах крови и земли, он гуманизирует природу и «натурализует» себя. Однако наряду с развитием положительного содержания материнского комплекса мы находим в европейском развитии и сохранение его отрицательных сторон — фиксацию на узах крови и земли, — даже более того, возвращение к ним. Человек, освобожденный от традиционных связей средневековой общины, напуганный новой свободой, превратившей его в изолированный атом, прибегает к новому идолопоклонству крови и земле. Наиболее ярко это выражается в национализме и расизме. Одновременно с прогрессивным развитием, соединившим в себе положительное содержание как патриархального, так и матриархального духа, развивались и отрицательные стороны обоих начал, выразившиеся в культе ==178 ЭРИХ ФРОММ государства, сочетавшемся с поклонением идолам расы или нации. Фашизм, нацизм и сталинизм — наиболее яркие проявления такого сочетания культов государства и клана, воплощенных в единой фигуре «вождя», фюрера. Однако в наши дни новые тоталитарные режимы — отнюдь не единственное проявление кровосмесительной фиксации. Если бы развитие пошло по пути, указанному духовными вождями гуманистической мысли начиная с эпохи Возрождения, то крушение наднационального католического мира средних веков привело бы к более высокой форме «католицизма», а именно к человеческой всеобщности, преодолевающей культ клана. Однако в то время как наука и техника создали условия для такого развития, западный мир впал в новые формы поклонения идолам рода, т. е. избрал ту самую ориентацию, которую стремились искоренить пророки Ветхого Завета и раннего христианства. Национализм, бывший изначально прогрессивным течением, пришел на смену узам абсолютизма93 и феодализма. В наши дни простой человек обретает чувство тождественности скорее за счет принадлежности к нации, чем в результате осознания себя «сыном человеческим». Такая фиксация искажает дух объективности, а значит, и разум. Он судит о членах своего клана и о «чужих», исходя из разных критериев. Точно так же извращены и его чувства к чужаку. Все, кто не относится к числу «своих» по узам крови и земли (выраженным в общности языка, обычаев, пищи, песен и т. д.), вызывают подозрение, и достаточно малейшего повода, чтобы они стали объектом параноидального бреда. Такая кровосмесительная фиксация отравляет отношение индивида не только к чужим, но и к членам его собственного клана, к самому себе. Человек, не освободившийся от уз крови и земли, не родился еще в полной мере как человеческое существо; его способность к любви и разуму искалечена, он не воспринимает себя и своих ближних в их — и своей собственной — истинно человеческой сущности. Национализм — наша форма кровосмешения, наше идолопоклонство, наше безумие. «Патриотизм» — это его культ. Вряд ли стоит объяснять, что под «патриотизмом» я подразумеваю такую установку, при которой собственная нация ставится выше человечества, выше принципов правды и справедливости, а вовсе не имею в виду исполненный любви интерес Здоровое общество ==179 к своему народу, означающий заботу о его духовном и материальном благополучии, но (ни в коем случае!) не стремление к господству над другими народами. Подобно тому как любовь к одному человеку без любви к другим — в действительности не любовь, так и любовь к своей стране, если она — не часть любви к человеку, — не любовь, а идолопоклонство 94 Идолопоклоннический характер национального чувства можно наблюдать в реакции на осквернение символов клана, которая существенно отличается от реакции на оскорбление религиозных или моральных символов. Представим себе человека, который вынесет флаг своей страны на улицу одного из городов западного мира и начнет топтать его на глазах у окружающих. Его счастье, если с ним не расправятся на месте. Почти все пришли бы в состояние яростного негодования, в котором едва ли возможны хоть какие-то объективные соображения. Человек, осквернивший флаг, сделал бы нечто невообразимое; он совершил бы не просто одно из многих преступлений, а самое тяжкое преступление, которое невозможно ни извинить, ни простить. Менее сильной, но качественно такой же была бы реакция на человека, заявляющего: «Я не люблю родину», или говорящего во время войны: «Мне безразлично, победит моя страна или нет». Такие слова — настоящее кощунство; говорящий их выглядит в глазах окружающих чудовищем и становится изгоем. Чтобы понять особый характер возникающих в подобных ситуациях чувств, мы можем сравнить вышеописанную реакцию с той, которую вызвало бы заявление типа: «Я за то, чтобы убить всех негров или всех евреев; я за то, чтобы начать войну для захвата новых земель». Разумеется, большинство людей почувствовали бы, что это неэтично и бесчеловечно. Но—и это главное — у них не возникло бы особого чувства глубоко укоренившегося, не поддающегося контролю возмущения и ярости. Такое мнение просто «плохо», но оно не кощунственно, оно не посягает на «святыни». Даже богохульство едва ли вызвало бы столь же сильное возмущение, как единственное в своем роде преступление — святотатство, каким является оскорбление символов страны. Нетрудно объяснить реакцию на оскорбление национальных символов тем, что человек, не уважающий своей страны, демонстрирует отсутствие человеческой солидарности и социального чувства; К оглавлению ==180 ЭРИХ ФРОММ но разве это не относится и к тем, кто призывает к войне или убийству невинных людей, или тем, кто эксплуатирует других ради собственной выгоды? Нет никаких сомнений в том, что равнодушие к собственной родине, как и упомянутые выше действия, свидетельствуют о недостатке социальной ответственности и человеческой солидарности, однако отношение к осквернению флага в корне отличается от реакции на прочие виды пренебрежения социальной ответственностью. Один объект — символ, которому поклоняется род, является священным, в то время как другие этим свойством не обладают, После того как великим европейским революциям XVII— XVIII вв. не удалось превратить «свободу от» в позитивную «свободу для», национализм и поклонение государству стали свидетельством возврата к кровосмесительной фиксации. Человек обретет новую, очеловеченную форму укорененности и превратит свой мир в подлинно человеческий дом лишь тогда, когда он преуспеет в развитии своего разума и любви больше, чем это удавалось ему до сих пор, сможет построить мир, основанный на человеческой солидарности и справен и вости, ощутит, что уходит своими корнями в опыт всеобщего братства. Г. ЧУВСТВО ТОЖДЕСТВЕННОСТИ И ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ В ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ СТАДНОМУ КОНФОРМИЗМУ Можно определить человека как животное, способное сказать «я» и осознать себя как обособленное существо. У животного, пребывающего в природе и не выходящего за ее пределы, нет самосознания, нет потребности в чувстве тождественности. Человеку, вырванному из природы и наделенному разумом и воображением, нужно сформировать представление о самом себе, нужно сказать и почувствовать: «Я есть Я». Поскольку не жизнь его проживается, а он сам живет, поскольку он утратил изначальное единство с природой и вынужден принимать решения, осознает себя и своего ближнего как разных людей, постольку он должен обладать способностью почувствовать себя субъектом своих действий. Точно так же, как это было в случае с причастностью, укорененностью и преодолением ограниченности собственного существования, потребность в чувстве тождественности настолько Здоровое общество ==181 важна и настоятельна, что человек не мог бы сохранить душевное здоровье, если бы не нашел какого-нибудь способа удовлетворить ее. Чувство тождественности развивается у человека в процессе высвобождения его из «первичных уз», привязывающих его к матери и природе. Маленький ребенок, ощущающий, что он с матерью — единое целое, еще не может сказать «Я», да у него и нет никакой потребности в этом. Только после того как ребенок постиг, что внешний мир — это нечто отдельное и отличное от него самого, он приходит к осознанию себя как обособленного существа. Одно из последних слов, которые он учится употреблять, — слово «я» в отношении самого себя. В развитии человеческого рода степень осознания человеком самого себя как отдельной личности зависит от того, насколько он выделился из рода, а также от того, насколько продвинулся процесс индивидуализации. Член первобытного рода мог бы выразить свое чувство тождественности словами «Я — есть мы»; он еще не прочувствовал себя «индивидом», существующим отдельно от своей группы. В средневековом мире человека отождествляли с его социальной ролью в феодальной иерархии. Как крестьянин, так и феодальный сеньор95 не становились один — крестьянином, другой — феодалом по воле случая. Человек был либо крестьянином, либо сеньором, и именно ощущение неизменности своего положения составляло существенную часть его чувства тождественности. При распаде феодального строя это чувство тождественности было поколеблено, и со всей остротой встал вопрос: «Кто я?», а точнее: «Откуда мне известно, что Я — это Я?». Именно этот вопрос в философской форме был поставлен Декартом96. Он дал ответ на вопросы тождественности, заявив: «Я сомневаюсь, следовательно, я мыслю; я мыслю, следовательно, я существую». В этом ответе все сводилось к переживанию «Я» как субъекта исключительно мыслительной деятельности, и было упущено из виду, что «Я» переживается также в процессе чувственной и созидательной деятельности. Развитие западной культуры шло по пути создания основы для переживания индивидуальности во всей ее полноте. Ожидалось, что экономическое и политическое освобождение индивида, выработка у него навыков самостоятельного мышления и избавление его от авторитарного97 давления дадут ему ==182 ЭРИХ ФРОММ возможность почувствовать «Я», т. е. быть средоточием и активным субъектом своих сил и ощущать себя таковым. Но лишь меньшинство достигло нового переживания собственного «Я». Для большинства людей индивидуализм оказался всего лишь фасадом, за которым скрывалась неспособность достичь индивидуального чувства самотождественности. Люди искали и находили различные заменители подлинно индивидуального чувства тождественности. Нация, религия, класс и род занятий служат тому, чтобы предоставить человеку это чувство. «Я — американец», «я — протестант», «я — бизнесмен», — эти формулы помогают человеку обрести чувство тождественности в условиях, когда первоначальная идентичность рода уже утрачена, а подлинно индивидуальное чувство тождественности еще не достигнуто. В современном обществе различные виды идентификации обычно сопутствуют другим. В широком смысле слова, это идентификация с общественным положением; она оказывается более эффективной, если сочетается с более старыми феодальными пережитками, как это имеет место в европейских странах. В Соединенных Штатах, где от феодальных пережитков почти ничего не осталось и где так высока социальная мобильность, идентификация с общественным положением, естественно, менее действенна, и чувство тождественности все больше и больше смещается к конформизму 98 Поскольку я не отличаюсь от других, похож на них и они считают меня «славным малым», я могу чувствовать, что я — это «Я». Я такой, «как вам угодно», как сказано в названии одной из пьес Пиранделло". Вместо доиндивидуалистической клановой идентичности развивается новая стадная идентичность, в которой чувство тождественности покоится на чувстве безусловной принадлежности к толпе. Нередко единообразие и сходство не признаются таковыми, а прикрываются видимостью индивидуальности, однако это дела не меняет. Принято считать, что проблема чувства тождественности является чисто философской и имеет отношение только к нашему разуму и мышлению. На самом деле это не так. Потребность в чувстве самотождественности проистекает из самих условий человеческого существования и в свою очередь служит источником наиболее сильных стремлении. Поскольку при отсутствии чувства «Я» невозможно сохранить Здоровое общество ==183 душевное здоровье, человек вынужден делать чуть ли не все, что ни попадя, лишь бы обрести это чувство. Именно эта потребность скрывается за страстным стремлением достичь общественного положения и вместе с тем не отличаться от остальных, причем иногда она оказывается даже сильнее, чем потребность в физическом выживании. Что может быть более очевидным, чем готовность людей рисковать жизнью, отказаться от любви, лишиться свободы и пожертвовать собственными мыслями ради принадлежности к стаду, ради сходства с остальными и обретения таким образом чувства тождественности, пусть даже иллюзорного. Д. ПОТРЕБНОСТЬ В СИСТЕМЕ ОРИЕНТАЦИИ И ПОТРЕБНОСТЬ В ПОКЛОНЕНИИ: РАЗУМ В ПРОТИВОВЕС ИРРАЦИОНАЛЬНОСТИ Следствием того, что человек обладает разумом и воображением, является не только настоятельная потребность в чувстве тожественности, но и необходимость интеллектуальной ориентации в окружающем мире. Ее можно сравнить с развитием физической ориентации в первые годы жизни, когда ребенок начинает самостоятельно ходить, прикасаться к предметам и обращаться с ними, зная, что они собой представляют. Однако это овладение способностью ходить и говорить — лишь первый шаг на пути к ориентации. Человек видит вокруг себя множество загадочных явлений; обладая разумом, он должен распознать их смысл и включить в определенную систему, понятную для него и позволяющую ему мысленно оперировать ими. Чем больше развивается разум человека, тем более адекватной становится его система ориентации, т. е. тем больше она соответствует действительности. Но даже в том случае, когда система ориентации человека совершенно иллюзорна, она удовлетворяет его потребность иметь некоторую значимую для него картину мира. Независимо от того, верит ли он в могущество животного-тотема, в божество дождя или в превосходство и предназначение своей расы, в любом случае его потребность в определенной системе ориентации будет удовлетворена. Совершенно очевидно, что сложившаяся у человека картина мира зависит от уровня развития его разума и знаний. Несмотря на то что биологически ==184 ЭРИХ ФРОММ умственные способности человечества остаются неизменными на протяжении жизни тысяч поколений, нужен долгий эволюционный процесс, чтобы достичь объективности, т. е. приобрести способность видеть мир, природу, других людей и самих себя такими, какие они есть, не искажая их нашими желаниями и страхами. Чем в большей степени человек приближается к такой объективности, тем теснее становится его связь с действительностью, тем большей зрелости он достигает и тем лучше он может строить очеловеченный мир, служащий ему домом. Разум — это способность человека мысленно постигать мир, в противоположность рассудку, представляющему собой способность манипулировать миром вещей при помощи мышления. Разум — инструмент человека для достижения истины, рассудок — инструмент для более успешного обращения с миром; первый — человечен по своей сути, второй принадлежит к животному в человеке. Для развития разума нужна практика, а сам он неделим. Под этим я подразумеваю, что способность объективного видения относится как к познанию природы, так и к познанию человека, общества и самого себя. Если человек питает иллюзии относительно одной сферы жизни, способности его разума ограничиваются или подрываются, что препятствует использованию разума во всех других сферах. В этом отношении разум подобен любви. Как любовь ориентирована на все предметы сразу и несовместима с ограниченностью всего одним объектом, так и разум являет собой такое человеческое свойство, которое должно охватывать весь мир, находящийся перед человеком Потребность в системе ориентации существует на двух уровнях; первая и более существенная — потребность в какой-нибудь системе ориентации, независимо от того, истинна она или ложна. Если у человека нет такой субъективно удовлетворяющей его системы ориентации, он не может быть психически нормальным. На втором уровне — потребность состоит в контакте с действительностью с помощью разума, в объективном постижении мира. Однако необходимость развития разума не так настоятельна, как потребность выработать определенную систему ориентации, поскольку в первом случае на карту поставлены счастье и безмятежность человека, но не его душевное здоровье. Все совершенно прояснится Здоровое общество ==185 , если мы изучим механизм рационализации^. Каким бы неразумным и безнравственным ни был поступок, человеком владеет непреодолимое стремление рационализировать его, т. е. доказать самому себе и другим, что его поступки продиктованы разумом, здравым смыслом или, по крайней мере, общепринятой моралью. Поступать неразумно не так уж трудно, но человек практически не может не придать своим действиям видимости разумной мотивации. Если бы человек представлял собой всего лишь бесплотный интеллект, его цель достигалась бы с помощью всеобъемлющей системы мышления. Но поскольку он обладает как разумом, так и телом, ему приходится реагировать на дихотомию своего существования не только мышлением, но всем процессом жизнедеятельности, в том числе чувствами и поступками. Поэтому любая удовлетворительная система ориентации наряду с интеллектуальными элементами содержит также элементы чувств и ощущений, проявляющиеся в отношении к объекту поклонения. Ответы, даваемые на потребность человека в системе ориентации и в объекте поклонения, весьма различны как по форме, так и по содержанию. Это и примитивные системы, такие, как анимизм10^ тотемизм, в которых ответ на поиски смысла жизни представлен образами предков или природными объектами. Есть и нетеистические системы, такие, как буддизм102, — их часто называют религиозными, хотя в своем первозданном виде они не содержат понятия Бога. Существуют и чисто философские системы, как, например, стоицизм, а также монотеистические103 религиозные системы, в которых ответ на поиски человеком смысла жизни связывается с понятием Бога. Однако независимо от своего содержания все эти системы соответствуют потребности человека не только в некоторой системе мышления, но и в объекте поклонения, придающем смысл его существованию и его положению в мире. Только анализ различных форм религии может показать, какие системы подсказывают более, а какие менее удачное решение проблемы поисков человеком смысла жизни и потребности в объекте поклонения, и при оценке — что лучше, а что хуже, всегда следует брать в расчет природу человека и ее развитие' 04 ==186 00.htm - glava13 Глава IV Психическое здоровье и общество То, как мы понимаем психическое здоровье, зависит от нашего представления о природе человека. В предыдущих главах я попытался показать, что потребности и страсти человека проистекают из особых условий его существования Потребности, общие для человека и животных, — голод, жажда, потребность в сне и сексуальном удовлетворении — важны, поскольку они обусловлены внутренними химическими процессами организма; не находя удовлетворения, они способны стать всемогущими (конечно же, это относится в большей мере к еде и сну, чем к сексуальным потребностям, которые, будучи неудовлетворенными, никогда не достигают силы других потребностей, по крайней мере, по физиологическим причинам). Однако даже полное их удовлетворение не является достаточным условием здравомыслия и психического здоровья. Но и то и другое зависит от удовлетворения чисто человеческих потребностей и страстей, вытекающих из особенностей положения человека в мире: потребность в приобщенности, преодолении ограниченности собственного существования, чувстве укорененности, потребность в ощущении тождественности, а также в системе ориентации и поклонения. Великие человеческие страсти: жажда власти, тщеславие, поиски истины, жажда любви и братства, жажда разрушать, равно как и созидать, — каждое сильное желание, движущее поступками человека, берет начало в этом специфически человеческом источнике, а не в различных фазах развития либидо, как утверждала фрейдовская теория. Удовлетворение естественных потребностей человека Здоровое общество ==187 чрезвычайно просто с точки зрения физиологии, и если при этом возникают трудности, то исключительно социологического и экономического порядка. Удовлетворение специфически человеческих потребностей неизмеримо сложнее, оно зависит от многих факторов, из которых последним по порядку, но не по значению, является способ организации общества, в котором живет человек, и то, как эта организация определяет человеческие отношения внутри общества. Основные психические потребности, вытекающие из особенностей человеческого существования, должны быть тем или иным способом удовлетворены, в противном случае человеку грозит утрата душевного здоровья, точно так же как должны быть удовлетворены его физиологические потребности, иначе его ждет смерть. Однако способы удовлетворения психических потребностей весьма разнообразны, а разница между ними равносильна разнице между различными степенями душевного здоровья. Если одна из основных потребностей останется нереализованной, может возникнуть психическое заболевание; если такая потребность реализуется, но неудовлетворительным (с точки зрения природы человеческого существования) образом, то, как следствие этого, развивается невроз (либо явный, либо в виде социально заданной ущербности). Человеку необходима связь с другими людьми, однако если он достигает ее путем симбиоза или отчуждения, он лишается своей независимости и целостности; слабым, страдающим человеком овладевают озлобление или безразличие. Только в том случае, если человеку удается установить отношения с людьми на принципах любви, он обретает чувство единства с ними, сохраняя вместе с тем свою целостность. Лишь с помощью созидательного труда человек может соотносить себя с природой, становясь с ней единым целым, но не растворяясь при этом в ней бесследно. До тех пор пока человек по-прежнему кровосмесительно укоренен в природе, в матери, в роде, его индивидуальность и разум не могут развиваться; он остается беспомощной жертвой природы и в то же время полностью лишен возможности почувствовать себя единым с ней. Только если человек развивает свой разум и способность любить, если он в состоянии почеловечески переживать мир природы и мир людей, он может обрести чувство дома, уверенности в себе, ощутить ==188 ЭРИХ ФРОММ себя хозяином своей жизни. Едва ли стоит говорить о том, что из двух возможных способов преодоления ограниченности собственного существования один — разрушительность ~ ведет к страданиям, другой — созидательность — к счастью. Нетрудно также видеть, что силу может придавать только чувство тождественности, основанное на ощущении собственных возможностей, тогда как то же чувство, но опирающееся на группу, при всем разнообразии своих форм, оставляет человека зависимым и, следовательно, слабым. В конечном итоге человек может сделать этот мир своим только в той мере, в какой он способен постигать действительность; но если он живет иллюзиями, ему ни за что не изменить условий, порождающих эти иллюзии. Обобщая, можно сказать, что понятие психического здоровья вытекает из самих условий человеческого существования и едино для всех времен и всех культур. Психическое здоровье характеризуется способностью к любви и созиданию, освобождением от кровосмесительной привязанности к роду и земле, чувством тождественности, основанным на переживании своего «Я» в качестве субъекта и реализатора собственных способностей, осознанием реальности вне нас и в нас самих, т. е. развитием объективности и разума. Такое представление о психическом здоровье в значительной мере соответствует заповедям великих духовных учителей человечества. С точки зрения некоторых современных психологов, такое совпадение служит доказательством того, что наши психологические посылки не «научны», что они представляют собой философские или религиозные «идеалы». Им, как видно, трудно примириться с выводом о том, что во всех обществах великие учения базировались на разумном проникновении в человеческую природу и на условиях, необходимых для полного развития человека. А ведь именно этот вывод, по всей видимости, больше соответствует тому обстоятельству, что в самых разных местах земного шара, в разные исторические периоды «пробудившиеся» проповедовали одни и те же нормы совершенно или почти независимо друг от друга. Эхнатон, Моисей, Конфуций, Лао-цзы, Будда, Исайя105, Сократ106, Иисус утверждали одни и те же нормы человеческой жизни лишь с небольшими, незначительными различиями. Здоровое общество ==189 Но есть особая трудность, которую многие психиатры и психологи должны преодолеть, чтобы принять идеи гуманистического психоанализа. Они все еще мыслят категориями материализма XIX в., полагавшего, что источником (и причиной) всех важных психических явлений должны быть соответствующие физиологические, соматические107 процессы. Так, Фрейд, чья основная философская направленность сформировалась под влиянием материализма этого типа, считал, что в «либидо» он нашел именно такой физиологический субстрат108 человеческих страстей. Согласно излагаемой здесь теории, потребности в приобщенности, преодолении ограниченности собственного существования и т.д. не имеют соответствующей физиологической основы. В этом случае она образуется всей человеческой личностью в процессе ее взаимодействия с миром, природой и человеком; основу составляет практическая жизнь человека, проистекающая из условий человеческого существования. В философском плане мы исходим из иных посылок, нежели материализм XIX в.: в качестве главных эмпирических данных для изучения человека мы берем его деятельность и взаимодействие с людьми и природой. Если мы примем во внимание, что представляет собой эволюция человека, то наша трактовка психического здоровья приведет к некоторым теоретическим затруднениям. Есть основания полагать, что человеческая история началась сотни тысяч лет назад с действительно «примитивной» культуры, когда разум человека еще находился в зачаточном состоянии, а система его ориентации весьма отдаленно отражала истину и действительность. Возникает вопрос: следует ли считать этого первобытного человека недостаточно здоровым психически, если у него просто отсутствовали те качества, которые он смог бы приобрести только в ходе дальнейшей эволюции? На этот вопрос наверняка можно было бы дать всего один ответ, открывающий простейший путь к решению проблемы. Он заключался бы в очевидной аналогии между эволюцией человеческого рода и развитием отдельного индивида. Если отношение к внешнему миру взрослого и его способность ориентироваться в нем находится на уровне развития месячного младенца, мы, несомненно, отнесем такого человека к разряду тяжелобольных, возможно, шизофренией К оглавлению ==190 ЭРИХ ФРОММ . Однако для месячного ребенка то же самое отношение является совершенно нормальным и здоровым, так как оно соответствует его уровню психического развития. Таким образом, психические заболевания взрослых можно определить (и Фрейд это показал) как фиксацию на ориентации, свойственной более ранней стадии развития, или регрессию по отношению к этой ориентации, уже не соответствующей тому уровню, которого должен был бы достичь данный человек. Аналогичной была бы мысль, что род человеческий подобно ребенку начинает свой путь с примитивной ориентации, и мы бы считали здоровыми все формы ориентации, адекватные соответствующему этапу эволюции человека. В то же время следовало бы расценивать как «болезненные» те виды «фиксации» и «регрессии», которые представляют более ранние стадии развития, уже пройденные человечеством. Однако сколь бы заманчивым ни казалось подобное решение, в нем не учтен один момент. У месячного младенца еще нет органической основы для взрослого отношения к окружающему миру. Он ни при каких обстоятельствах не может думать, чувствовать или действовать, как взрослый. Напротив, человек, существо родовое, на протяжении сотен тысяч лет уже имел в физиологическом плане все необходимое для зрелости: его мозг, телесная координация и физическая сила не претерпели изменений за все это время. Эволюция человека зависела исключительно от его способности передавать знания грядущим поколениям и таким образом накапливать их, и она есть результат культурного развитая, а не органических изменений. Ребенок из самой примитивной культуры, перенесенный в культуру высокоразвитую, развивался бы в ней наравне со всеми другими детьми, так как единственное, что определяет его развитие, — это культурный фактор. Другими словами, в то время как для месячного ребенка вообще невозможно достичь духовной зрелости взрослого (вне зависимости от культурных условий), любой человек, начиная с первобытного, мог бы прийти к совершенству, обретаемому человечеством на вершине его эволюции, если бы у него были необходимые для этого культурные условия. Отсюда следует, что говорить о примитивности, неразумности и кровосмесительных наклонностях, присущих человеку на соответствующей стадии эволюции, и Здоровое общество ==191 заявлять подобное относительно ребенка, — совсем не одно и то же. Однако, с другой стороны, развитие культуры — необходимое условие человеческого прогресса. В результате может показаться, что у этой проблемы нет вполне удовлетворительного решения: с одной стороны, мы можем говорить о недостатке психического здоровья, с другой — о раннем этапе развития. Однако это затруднение представляется значительным только при рассмотрении проблемы в самых общих чертах; стоит лишь приступить к изучению более конкретных проблем нашего времени, как оказывается, что дело обстоит гораздо проще. Мы достигли такого уровня индивидуализации, при котором только вполне развитая, зрелая личность может полноценно пользоваться свободой; если индивид не развил в себе разум и способность любить, он, будучи не в состоянии вынести бремя свободы и индивидуальности, ищет спасения в искусственно созданных узах, дающих ему чувство принадлежности и укорененности. В наше время любой возврат от свободы к искусственной укорененности в государстве или расе есть признак психического заболевания, так как он не соответствует достигнутому этапу эволюции и, несомненно, ведет к патологическим явлениям. Независимо от того, говорим ли мы о «психическом здоровье» или о «зрелом развитии» человечества, понятия психического здоровья или зрелости объективны, они получены в результате изучения «положения человека» и вытекающих из него человеческих нужд и потребностей. Следовательно, как я уже указывал в главе II, нельзя определять психическое здоровье через «приспособление» индивида к обществу, в котором он живет; как раз наоборот: его следует определять с точки зрения приспособления общества к. потребностям человека, исходя из того, способствует оно или препятствует развитию психического здоровья. Здоров индивид или нет — это в первую очередь зависит не от самого индивида, а от структуры данного общества. Здоровое общество развивает способность человека любить людей, стимулирует созидательный труд, развитие разума, объективности, обретение чувства собственного «Я», основанного на ощущении своих творческих сил. Нездоровое общество порождает взаимную вражду, недоверие, превращает человека в объект манипуляций ==192 ЭРИХ ФРОММ и эксплуатации, лишает его чувства «Я», сохраняющегося лишь в той мере, в какой человек подчиняется другим или становится автоматом. Общество может выполнять обе функции: и способствовать здоровому развитию человека, и препятствовать ему. Практически в большинстве случаев оно делает и то и другое; вопрос заключается только в том, каковы степень и направленность положительного и отрицательного влияний. Этот подход, согласно которому психическое здоровье должно определяться объективно (притом что общество оказывает как развивающее, так и деформирующее влияние на человека), противостоит не только рассмотренной выше позиции релятивизма в отношении данного вопроса, но и двум другим точкам зрения, которые я хотел бы здесь обсудить. В соответствии с одной из них, — несомненно, самой популярной в наше время, — нас пытаются убедить в том, что современное западное общество и особенно «американский образ жизни» соответствуют глубочайшим потребностям человеческой природы, а приспособленность к этому образу жизни равнозначна психическому здоровью и зрелости. Таким образом, социальная психология вместо того, чтобы быть инструментом критики общества, становится апологетом109 существующего положения. При таком взгляде на веши понятия «зрелость» и «психическое здоровье» соответствуют желательной жизненной позиции рабочего или служащего на производстве или в бизнесе. В качестве примера такого понимания «приспособленности» я приведу определение эмоциональной зрелости, данное доктором Штрекером. Он говорит: «Я определяю зрелость как способность быть преданным своей работе, в любом деле выполнять больше, чем требуется; как надежность, настойчивость при выполнении плана, невзирая на трудности; как способность работать с другими людьми, подчиняясь организации и руководству; как способность принимать решения, волю к жизни, гибкость, независимость и терпимость»110 Совершенно очевидно, что эти, по мнению Штрекера, отличительные черты зрелости — не что иное, как добродетели хорошего рабочего, служащего или солдата в современных крупных социальных организациях. Подобные характеристики часто можно встрегить в объявлениях о приеме на работу мелких служащих. Здоровое общество ==193 Для д-ра Штрекера, как и для многих его единомышленников, зрелость равнозначна приспособленности к нашему обществу, причем у них даже не возникает вопрос, о приспособленности к какому образу жизни — здоровому или патологическому — идет речь. Этой точке зрения противостоит другая, в числе сторонников которой ученые от Гоббса"^ Фрейда, — точка зрения, предполагающая наличие фундаментального и неизменного противоречия между человеческой природой и обществом, вытекающего из якобы внеобщественной сущности человека. По мнению Фрейда, человеком движут два побуждения биологического происхождения: стремление к сексуальному удовольствию и жажда разрушения. Его сексуальные желания направлены на достижение полной сексуальной свободы, т. е. на неограниченную доступность отношений с женщинами, которые могли бы показаться ему желанными. Посредством опыта, считал Фрейд, человек обнаружил, что «половая (генитальная) любовь представляет... сильнейшие переживания удовлетворенности, дает ему, собственно говоря, образец любого счастья». Поэтому он был вынужден «и дальше искать удовлетворения своего стремления к счастью в области половых отношений, помещать генитальную эротику в центр жизненных интересов» 112 Другое направление естественных сексуальных желаний — кровосмесительное влечение к матери, самая сущность которого порождает конфликт с отцом и враждебное отношение к нему. Фрейд показал важность этой стороны сексуальности, утверждая, что запрет на кровосмешение — это, возможно, «самое значительное увечье, испытанное человеческой любовной жизнью за все истекшие времена» 113 В полном соответствии с идеями Руссо"4, Фрейд считает, что первобытному человеку еще не приходилось или почти не приходилось справляться с ограничениями в удовлетворении этих основных желаний. Он мог не сдерживать свою агрессивность, а удовлетворение его сексуальных влечений было ограничено лишь незначительно. Действительно, первобытный человек «не знал никаких ограничений своих влечений... Культурный человек обменял часть возможности достигнуть счастья на частичку надежности» 115 Соглашаясь с идеей Руссо о «счастливом дикаре», Фрейд 7 Зак. № 361 Фромм ==194 ЭРИХ ФРОММ в то же время следует Гоббсу в его предположении о существовании изначальной враждебности между людьми. «Homo hominilupus est»'"», найдется ли у кого мужество после горького опыта жизни и истории оспаривать это положение?» — вопрошает Фрейд"7, Он полагает, что существуют два источника человеческой агрессивности: один — врожденное стремление к разрушению (инстинкт смерти), другой — навязанные культурой препятствия на пути удовлетворения инстинктивных желаний. И хотя человек может посредством Супер-Эго направлять часть своей агрессивности против самого себя, а небольшая часть людей способна сублимировать свои сексуальные влечения в братскую любовь, агрессивность остается неискоренимой. Люди всегда будут соперничать между собой и нападать друг на друга, борясь если не за материальные блага, то за «преимущества в сексуальных отношениях, могущие стать источником сильнейшего недовольства и враждебности среди людей. Если полным освобождением сексуальной жизни уничтожить и эти преимущества, т. е. отменить семью — основную ячейку культуры, то в этом случае, разумеется, будет трудно предвидеть, какими новыми путями пойдет развитие культуры, но одно можно определенно ожидать: неискоренимая черта человеческой природы последует за ней и далее»"8. Поскольку Фрейд считает любовь по существу сексуальным желанием, он вынужден предположить наличие противоречия между любовью и общественной сплоченностью. По его мнению, любовь по самой сути своей эгоцентрична и антиобщественна, а солидарность и братская любовь — это не первичные, коренящиеся в природе человека чувства, а отвлеченные от цели, заторможенные сексуальные влечения. Исходя из своего понимания человека, согласно которому ему присущи стремление к неограниченному сексуальному удовлетворению и разрушительность, Фрейд с необходимостью приходит к представлению о неизбежности конфликта между цивилизацией, с одной стороны, и психическим здоровьем и счастьем — с другой. Первобытный человек здоров и счастлив, потому что ничто не мешает удовлетворению его основных инстинктов, однако он лишен благ цивилизации. Положение цивилизованного человека более надежно, он пользуется плодами науки и искусства, но обречен быть невротиком Здоровое общество ==195 из-за постоянно навязываемого культурой сдерживания инстинктов. С точки зрения Фрейда, общественная жизнь и культура изначально противоречат потребностям человеческой природы; человек, с одной стороны, стоит перед трагической необходимостью выбора между счастьем, основанным на неограниченном удовлетворении своих инстинктов, а с другой — перед безопасностью и достижениями культуры, базирующимися на подавлении инстинктов и, следовательно, способствующими развитию неврозов и прочих форм психических заболеваний. Для Фрейда цивилизация — это результат подавления инстинктов и вследствие этого — причина психического нездоровья. Фрейдовское представление о том, что человеческой природе изначально присуще соперничество (и внеобщественный характер), аналогично тому, которое мы находим у большинства авторов, считающих, что черты, присущие человеку современного капиталистического общества, — это его естественные свойства. Фрейдовская теория «Эдипова комплекса» построена на предположении о существовании «естественного» антагонизма и соперничества между отцом и сыновьями, оспаривающими друг у друга материнскую любовь. Это соперничество принимается как неизбежное, поскольку считаются естественными кровосмесительные влечения, свойственные сыновьям. Фрейд всего лишь следует этому ходу мысли, полагая, что инстинкты каждого человека заставляют его стремиться к преимущественному праву в сексуальных отношениях и вызывают тем самым ожесточенную вражду между людьми. Нельзя не видеть, что вся фрейдовская теория секса построена на антропологической посылке, согласно которой человеческой природе присущи соперничество и взаимная вражда. В области биологии этот принцип был выражен Дарвином в его теории конкурентной «борьбы за выживание». Такие экономисты, как Рикардо^и представители манчестерской школы120, перенесли его в сферу экономики. Позднее настал черед Фрейда — под влиянием все тех же антропологических посылок — заявить о нем применительно к области сексуальных влечений. Подобно тому как у экономистов главным было понятие «homo economicus»121, так и у Фрейда главным 7* ==196 ЭРИХ ФРОММ становится понятие «homo sexualis»'22 Оба — и «человек экономический», и «человек сексуальный» — очень удобное изобретение; приписываемая им сущность — изолированность, асоциальность, жадность и соперничество — придает капитализму видимость системы, в полной мере соответствующей человеческой природе, и делает его недосягаемым для критики. Оба подхода — как идея «приспособления», так и представление Гоббса — Фрейда о неизбежном конфликте между природой человека и обществом — на деле означают защиту современного общества и дают одностороннюю, искаженную картину действительности. Более того, оба этих подхода упускают из виду, что общество находится в конфликте не только с внеобщественными свойствами человека (частично порождаемыми самим же обществом), но часто и с самыми ценными человеческими качествами, которые оно скорее подавляет, нежели развивает. Объективное изучение связи между обществом и человеческой природой должно учитывать как развивающее, так и сдерживающее влияние общества на человека, принимая во внимание природу человека и вытекающие из нее потребности. Поскольку большинство авторов неоднократно подчеркивали положительное воздействие современного общества на человека, в настоящей книге я уделю этой стороне вопроса меньше внимания и более подробно остановлюсь на порой упускаемой из виду болезнетворной роли современного общества. ==197 00.htm - glava14 Глава V Человек в капиталистическом обществе Социальный характер Обсуждение психического здоровья не может быть исчерпывающим, если мы будем рассматривать его как абстрактное качество абстрактных людей. Если мы собираемся обсудить здесь состояние психического здоровья современного человека западного мира, если нам надо определить, какие факторы в его образе жизни ведут к психическим заболеваниям, а какие благоприятствуют сохранению нормальной психики, нам следует изучить влияние, которое оказывают на природу человека специфические условия нашего способа производства и нашего общественного и политического устройства; нам нужно составить себе представление о личности рядового человека, живущего и работающего в этих условиях. Только в том случае, если нам удастся выработать такое представление о «социальном характере» (сколь бы гипотетично и несовершенно оно ни было), мы будем иметь основу, позволяющую судить о душевном здоровье и нормальности психики современного человека. Какой смысл вкладываем мы в понятие «социальный характер»? Я подразумеваю под этим понятием ядро структуры характера, общее для большинства представителей одной и той же культуры, в противоположность индивидуальному характеру, отличающему друг от друга людей, принадлежащих к одной культуре. Социальный характер — понятие не статистическое, т. е. это не просто совокупность черт характера, свойственных большинству представителей данной культуры. Оно может быть понято только во взаимосвязи с функцией ==198 ЭРИХ ФРОММ социального характера, к обсуждению которой мы как раз приступаем123. Каждое общество структурировано и функционирует определенным образом, с необходимостью вытекающим из ряда объективных условии. К их числу относятся способы производства и распределения, зависящие, в свою очередь, от перерабатываемого сырья, промышленной технологии, климата, численности населения, политических и географических факторов, культурных традиций, а также влияний, которым подвержено общество. Не существует «общества» вообще — есть лишь особые общественные структуры, функционирующие различными, поддающимися определению способами. Несмотря на то что в ходе исторического развития эти общественные структуры претерпевают изменения, в каждый данный исторический период они относительно устойчивы, и общество может существовать только при условии, что оно функционирует в рамках своей особой структуры. Члены общества и (или) различные классы или группы, занимающие определенное общественное положение внутри них, должны вести себя таким образом, чтобы быть способными функционировать так, как того требует социальная система. Назначение социального характера — так организовать энергию членов общества, чтобы их поведение определялось не сознательным решением следовать или не следовать социально заданному образцу, а желанием поступать так, как они должны, и вместе с тем — удовлетворением от действий, соответствующих требованиям культуры. Другими словами, функция социального характера состоит в том. чтобы формировать и направлять человеческую энергию в данном обществе, дабы обеспечить его непрерывную деятельность. Например, современное индустриальное общество не могло бы достичь своих целей, если бы оно не направило в небывалой дотоле мере энергию свободных людей на труд. Надо было так духовно преобразовать человека, чтобы он стремился тратить большую часть своей энергии на работу, стал дисциплинированным, в частности, приверженным к порядку и точности в такой степени, какой не знало большинство других культур. Было бы недостаточно, если бы каждому индивиду приходилось ежедневно сознательно принимать Здоровое общество ==199 решение, что он хочет работать, быть пунктуальным и т. д., поскольку любое сознательное обдумывание такого рода привело бы к гораздо большему числу исключений, чем допустимо для беспрепятственного функционирования общества. Угроза и принуждение также были бы недостаточны в качестве побудительной силы, так как в современном индустриальном обществе узкоспециализированные обязанности могут выполнять в течение длительного времени только свободные люди, а не подневольная рабочая сила. Необходимость трудиться, быть точным и приверженным порядку должна была быть превращена во внутреннее стремление к такому поведению. Происхождение социального характера нельзя понять, сводя все к одной-единственной причине, тут требуется понимание взаимодействия социологических и идеологических факторов. Поскольку экономические факторы меньше подвержены изменениям, им принадлежит в известной мере преобладающее влияние в этом взаимодействии. Это не означает, что стремление к материальной выгоде — единственная или хотя бы наиболее могущественная движущая сила в человеке. Это значит, что индивид и общество заняты в первую очередь решением задач выживания и только обеспечив его, могут перейти к удовлетворению других насущных человеческих потребностей. Необходимость выживания предполагает, что человек должен заниматься производительной деятельностью, т. е. обеспечивать себя необходимым для существования минимумом еды и кровом, а также орудиями, требующимися для выполнения даже простейших производственных процессов. Способ производства, в свою очередь, определяет общественные отношения в данном обществе, он же обусловливает образ жизни и жизненную практику. Однако религиозные, политические и философские идеи — не просто вторичные, отраженные системы. Беря начало в социальном характере, они, со своей стороны, определяют и систематизируют его, придают ему устойчивость. Я хотел бы еще раз констатировать следующее: утверждая, что социально-экономическая структура общества формирует человеческий характер, мы говорим только об одной стороне взаимосвязи между организацией общества и человеком. Другая сторона, которую нужно принимать во внимание К оглавлению ==200 ЭРИХ ФРОММ , — природа человека, в свою очередь, формирующая общественные условия его жизни. Социальный процесс можно понять, только исходя из знания подлинной сущности человека, его не только физиологических, но и психических свойств, изучая взаимодействие между природой человека и природой внешних условий его жизни, которые он должен подчинить себе, чтобы выжить. Хотя человек действительно может приспособиться почти к любым условиям, он тем не менее — вовсе не чистый лист бумаги, на который культура наносит свои письмена. Человеческой природе присущи такие потребности, как стремление к счастью, гармонии, любви и свободе. В то же время эти потребности являются динамическими факторами исторического процесса; если помешать их реализации, они обнаруживают тенденцию вызывать ответную психическую реакцию, порождающую в конечном итоге именно те условия, которые соответствуют исконным стремлениям. Пока объективные условия общества и культуры остаются неизменными, социальный характер играет главным образом стабилизирующую роль. Если же внешние условия, изменяясь, перестают соответствовать традиционному социальному характеру, возникает своего рода смещение фаз. Оно зачастую изменяет функцию социального характера, делая его не стабилизирующим, а дезинтегрирующим элементом, не социальным «цементом», а динамитом Если такое понимание происхождения и роли социального характера правильно, то мы сталкиваемся с проблемой, способной вызвать замешательство: мы допускаем, что структура социального характера определяется ролью, отведенной человеку в его культуре, — но разве это не противоречит предположению о том, что характер человека формируется в детстве? Могут ли оба мнения претендовать на истинность, если учесть, что в первые годы своей жизни ребенок сравнительно мало соприкасается с обществом как таковым? Ответить на этот вопрос совсем не так трудно, как может показаться на первый взгляд. Мы должны различать факторы, ответственные за особое содержание социального характера, с одной стороны, и методы, посредством которых этот характер формируется, — с другой. Можно считать, что структура общества и роль индивида в ней определяют Здоровое общество ==201 содержание социального характера. С другой стороны, можно рассматривать семью как психическое орудие общества, как институт, предназначенный для передачи подрастающему ребенку требований общества. Семья выполняет эту задачу двояким образом. Первое — и этот факт наиболее важен — посредством влияния, оказываемого характером родителей на формирование характера растущего ребенка. Поскольку характер большинства родителей служит проявлением социального характера, они таким образом передают ребенку основные черты желательной с точки зрения общества структуры характера. Ребенку сообщаются любовь и счастье родителей точно так же, как их беспокойство и враждебность. Помимо характера родителей задачу формирования характера ребенка в желательном для общества направлении выполняют также принятые в данной культуре методы детского воспитания. Существуют разнообразные методы и приемы воспитания детей, способные дать один и тот же результат; известны и другие методы, кажущиеся сходными, но тем не менее отличающиеся один от другого, поскольку различны структуры характеров людей, пользующихся ими. Нам никогда не удастся объяснить социальный характер, если мы сосредоточим все внимание на методах воспитания детей, потому что эти методы имеют значение только как механизм передачи, и мы сможем правильно их понять лишь в том случае, если сначала уясним себе, какие типы личностей желательны и необходимы в той или иной культуре 124 В таком случае проблема социально-экономических условий в современном индустриальном обществе, формирующих личность современного человека западного мира и ответственных за нарушения в его психическом здоровье, требует понимания характерных черт капиталистического способа производства, понимания «общества, охваченного жаждой наживы», — общества индустриальной эпохи. При всей неизбежной схематичности и упрощенности характеристики, данной неэкономистом, я надеюсь, она будет достаточной в качестве основы для последующего анализа социального характера человека западного общества наших дней. ==202 ЭРИХ ФРОММ Структура капитализма А. КАПИТАЛИЗМ XVII и XVIII вв. Капитализм — это экономическая система, которая начиная с XVII-XVIII вв. стала преобладающей в странах Запада. Несмотря на большие изменения, происшедшие в этой системе, определенные особенности сохранялись на протяжении всей ее истории; эти общие особенности дают законное основание для применения понятия «капитализм» к экономической системе, существующей в течение всего рассматриваемого периода. В двух словах эти общие черты сводятся к следующему: 1) существование политически и юридически свободных людей; 2) продажа этими свободными людьми (рабочими и служащими) своей рабочей силы на рынке труда владельцу капитала — по контракту; 3) наличие товарного рынка как механизма, определяющего цены и регулирующего обмен общественного продукта; 4) принцип, согласно которому каждый индивид действует, стремясь добиться пользы для себя лично; при этом предполагается, что конкуренция многих должна приносить максимальную выгоду всем. Хотя эти особенности присущи капитализму на всем протяжении нескольких последних столетий, тем не менее изменения, произошедшие в этот период, столь же важны, сколь и общие его черты. Притом что в нашем анализе нас больше всего интересует влияние на человека современной общественно-экономической структуры, мы рассмотрим (хотя бы вкратце) характерные черты капитализма XVII—XVIII, а также XIX вв., отличающиеся от развития общества и человека в XX столетии. Говоря о XVII и XVIII вв., следует упомянуть два аспекта, характеризующих эту раннюю стадию капитализма. Во-первых, то, что техника и промышленность были с самого начала сопоставимы с их развитием в XIX и XX вв.; во-вторых, что в этот период идеи и обычаи средневековой культуры все еще значительно влияли на экономическую деятельность. Так, стремление купца переманить чужих покупателей с помощью более низких цен или любых других заманчивых условий считалось неподобающим христианину и безнравственным Здоровое общество ==203 . В пятом издании книги «Всё об английском купечестве» (1745) отмечается, что со времени смерти ее автора — Даниеля Дефо'25 в 1731 г. «практика продажи по низким ценам выросла до таких постыдных размеров, что отдельные лица публично объявляют о том, что их цены ниже, чем у остальных»126. В пятом издании «Английского коммерсанта» приведен конкретный случай, когда стремительно разбогатевший торговец, у которого было больше денег, чем у его конкурентов, а значит не было необходимости пользоваться кредитом, покупал свои товары непосредственно у производителя, перевозил их сам вместо того, чтобы пользоваться услугами посредника, и продавал прямо розничному торговцу, что позволяло последнему продавать ткань дешевле на одно пенни за каждый ярд. В комментарии к «Всё об английском купечестве» говорится, что единственный результат такого порядка — обогащение этого «скряги» и возможность для другого человека купить себе материал чуть-чуть дешевле, «выгода весьма ничтожная и не сопоставимая с ущербом, причиненным другим предпринимателям»127 Мы находим аналогичные запреты на продажу по заниженным ценам в законодательных актах Германии и Франции на протяжении всего XVIII в. Хорошо известно, как скептически относились люди в этот период к новым машинам, — ведь они грозили лишить человека работы. Кольбер128 назвал их «врагом трудящихся», а Монтескье129 в книге «О духе законов» (XXIII,15) говорит, что машины, сокращающие число работающих, «вредны». Все вышеупомянутые подходы основаны на принципах, которые определяли человеческую жизнь на протяжении многих столетий. Самым важным из них был принцип, согласно которому общество и экономика существуют для человека, а не человек для них. Экономический прогресс не считался нравственным, если он причинял вред какой-нибудь группе людей в обществе; нет надобности говорить, что такое представление было тесно связано с традиционалистскими идеями в той мере, в какой нужно было сохранять традиционное равновесие в обществе, и любое нарушение его считалось пагубным. ==204 ЭРИХ ФРОММ Б. КАПИТАЛИЗМ XIX в. В XIX в. традиционалистский подход, свойственный XVIII столетию, меняется — сначала медленно, потом быстрее. Живое человеческое существо с его желаниями и бедами все больше и больше лишается центрального места в системе, а это место занимают бизнес и производство. В области экономики человек перестает быть «мерой всех вещей». Наиболее характерной чертой капитализма XIX в. была прежде всего безжалостная эксплуатация рабочего. Существование сотен тысяч рабочих на грани голодной смерти считалось естественным или относилось на счет общественной закономерности. Владелец капитала в погоне за прибылью, максимально эксплуатировавший нанятую им рабочую силу, считался морально правым. Между владельцем капитала и его рабочими вряд ли существовало хоть какое-то чувство человеческой солидарности. Закон экономических «джунглей» был превыше всего. Все сдерживающие представления предшествовавших веков были забыты. Шла борьба за покупателя, каждый стремился обойти конкурента за счет снижения цен. Конкурентная борьба против равных себе столь же жестока и беспощадна, как и эксплуатация рабочего. С появлением парового двигателя усилилось разделение труда, увеличились размеры промышленных предприятий. Принцип капитализма, в соответствии с которым каждый стремится к собственной выгоде и тем самым способствует всеобщему благоденствию, становился ведущим в поведении людей. В XIX в. рынок как главный регулятор освобождается от всех традиционных ограничений и в полной мере занимает подобающее ему место. И хотя все были уверены, что поступают в соответствии со своей собственной выгодой, на самом деле их действия обусловливались анонимными законами рынка и экономическими механизмами. Отдельный капиталист расширяет свое предприятие прежде всего не потому, что он этого хочет, а потому, что вынужден это делать, поскольку, как сказал Карнеги13^ своей автобиографии, отсрочка в дальнейшем расширении производства означала бы регресс. Фактически, когда бизнес растет, волей-неволей приходится и дальше наращивать его. В этом действии экономического закона, скрытого от человека и вынуждающего Здоровое общество ==205 его к тем или иным поступкам, не давая ему свободы принимать решения, мы видим начало той совокупности явлений, которая полностью сложилась только в XX столетии. В наше время не только закон рынка, но и развитие науки и техники живут своей собственной жизнью и господствуют над человеком. По ряду причин организация сегодняшней науки такова, что ученый не выбирает себе проблем: они сами властно навязываются ему. Он разрешает одну, но в результате возникает не большая уверенность или определенность, а десяток новых проблем вместо одной-единственной — уже решенной. Они вынуждают его решать и их; ему приходится продвигаться в постоянно возрастающем темпе. Это относится и к технике. Наука задает темпы развитию техники. Теоретическая физика навязывает нам атомную энергию; успешное изготовление бомбы, основанной на расщеплении атомного ядра, толкает нас к созданию водородной бомбы. Мы не выбираем ни своих проблем, ни результатов своей деятельности. Что же движет нами, что же вынуждает нас? Система, не имеющая ни цели, ни назначения вне себя самой и превращающая человека в свой придаток. Анализируя современный капитализм, мы скажем еще больше об этой стороне человеческого бессилия. Однако здесь нам следовало бы немного подробнее остановиться на значении современного рынка как главного механизма распределения общественного продукта, так как рынок — основа структуры человеческих отношений в капиталистическом обществе. Если бы богатство общества соответствовало действительным потребностям всех его членов, то не было бы проблемы его распределения. Каждый мог бы взять часть общественного продукта в соответствии со своим желанием или потребностями; при этом не было бы необходимости в какой-либо регуляции, кроме чисто технической стороны распределения. Однако за исключением примитивных обществ в человеческой истории вплоть до настоящего времени никогда не существовало такого положения. Потребности всегда превышали совокупный общественный продукт и, следовательно, нужно было отрегулировать его распределение, установить, потребности какого количества людей и каких именно слоев общества следует удовлетворить наиболее полно и ==206 ЭРИХ ФРОММ какие социальные категории населения должны довольствоваться меньшим, чем им хотелось бы. В наиболее высокоразвитых обществах прошлого этот вопрос решали в основном с помощью силы. Определенные классы обладали властью, позволявшей им присваивать лучшую часть общественного продукта и закреплять за другими классами более тяжелую и грязную работу, а также меньшую долю общественного продукта. Принуждение нередко осуществлялось с помощью общественной или религиозной традиции, представлявшей собой настолько мощную внутреннюю силу психического воздействия в самих людях, что зачастую отпадала необходимость угрозы физического насилия. Современный рынок — саморегулирующийся механизм распределения, благодаря которому нет необходимости делить общественный продукт согласно намеченному плану или традиции, и потому отпадает надобность применять силу в обществе. Конечно же, такое отсутствие принуждения — больше кажущееся, чем действительное. Рабочему, вынужденному соглашаться на ставку заработной платы, предложенной ему на рынке труда, приходится принимать условия рынка, потому что иначе он не сможет существовать. Поэтому «свобода» индивида в значительной мере иллюзорна. Он сознает, что нет внешней силы, заставляющей его заключать те или иные контракты; законы же рынка, действующие как бы за его спиной, осознаются им в меньшей степени; следовательно, он считает себя свободным, хотя в действительности несвободен. И все же несмотря на такое положение дел, капиталистический способ распределения посредством рыночного механизма лучше любого другого, изобретенного до сего времени в классовом обществе, так как он служит основой для относительной политической свободы индивида, являющейся отличительной чертой капиталистической демократии. Экономически функционирование рынка зиждется на конкуренции многих индивидов, которым необходимо продать свои товары так же, как им надо продать свою рабочую силу или услуги на рынке труда и личностей. Экономическая необходимость конкуренции привела (особенно во второй половине XIX в.) к установке на усиление соперничества, говоря языком характерологии. Человек был движим желанием обойти своего конкурента. Это в корне изменило характерную Здоровое общество ==207 для феодального периода установку, при которой каждый занимал в общественном устройстве свое традиционное место, которым ему следовало довольствоваться. Словно в противовес социальной неподвижности средневековой системы, в обществе развернулась неслыханная мобильность, когда каждый боролся за лучшие места, несмотря на то что лишь немногим суждено было их занять. В этой борьбе за успех потерпели крушение общественные и нравственные нормы человеческой солидарности; значимость жизни свелась к стремлению быть первым в конкурентной гонке. Еще один составляющий элемент капиталистического способа производства: в этой системе любая экономическая деятельность преследует единственную цель — прибыль. В настоящее время вокруг «прибыли как побудительной причины» капитализма, как преднамеренно, так и неумышленно, порождена невероятная путаница. Нам говорят (совершенно справедливо), что любая экономическая деятельность имеет смысл только в том случае, если она приводит к прибыли, т. е. если в процессе производства выручка превышает затраты. Даже ремесленнику в докапиталистическом обществе, чтобы заработать себе на жизнь, приходилось тратить на сырье и оплату труда своего подмастерья меньше той цены, которую он назначал за свои изделия. Во всяком обществе, оказывающем содействие промышленности — простейшей или сложной, — цена пользующейся спросом продукции должна превышать стоимость производства, чтобы производитель мог скопить капитал, необходимый для обновления оборудования или иных целей, способствующих развитию и увеличению производства. Но мы здесь не занимаемся вопросом прибыльности продукции. Наша проблема заключается в том, чтобы выяснить, что побуждает нас к производству: не общественная польза, не удовлетворение от процесса труда, но прибыль, получаемая от помещения капитала. Капиталиста вообще не должна интересовать полезность его продукции для потребителя. Это не означает, что капиталистом движет (в психологическом отношении) ненасытная жажда денег. Так это или не так — несущественно для капиталистического способа производства. В действительности на ранней стадии развития производства стремление к наживе гораздо чаще служило для капиталиста мотивом деятельности ==208 ЭРИХ ФРОММ , чем в наше время, когда владение и управление в значительной мере отделены одно от другого, а желание получить более высокую прибыль подчинено стремлению к непрестанному расширению производства и беспрепятственной работе предприятия. При нынешней системе доходы могут быть полностью отделены от личных усилий или сферы деятельности. Владелец капитала может получать доход не работая. Важная функция человека — обменивать свои усилия на соответствующий заработок — рискует превратиться в абстрактную процедуру обмена денег на деньги, только в большем количестве. Это особенно очевидно в случае, когда владелец промышленного предприятия не принимает участия в его работе. При этом не имеет значения, владеет ли он всем предприятием или только частью его. В любом случае он получает прибыль от своего капитала и чужого труда, причем ему самому не нужно прилагать для этого никаких усилий. Такому положению дел нашлось много благочестивых оправданий. Говорили. что прибыль — это плата за риск, связанный с вложением капитала, или за самоотречение капиталиста во имя экономии, давшее ему возможность скопить капитал, который он может инвестировать. Однако едва ли стоит доказывать, что эти побочные факторы не меняют того простого обстоятельства. что капитализм позволяет получать прибыль, не прилагая личных усилий и не занимаясь производственной деятельностью. Но даже в отношении тех, кто работает и выполняет служебные обязанности, нет разумной связи между доходами и прилагаемыми усилиями. Заработок школьной учительницы составляет лишь незначительную часть заработной платы врача, хотя ее общественная роль столь же важна, да и личные усилия вряд ли меньше. Шахтер зарабатывает лишь малую долю того, что получает управляющий шахты, хотя затрачивает гораздо больше усилий и переносит больше опасностей и неудобств, связанных с его работой. При капитализме распределение доходов характеризуется отсутствием сбалансированного соотношения между усилиями и трудом индивида, с одной стороны, и их общественным признанием в виде денежного вознаграждения — с другой. В обществе более бедном, чем наше, такая диспропорция привела бы к гораздо большей поляризации роскоши и Здоровое общество ==209 бедности, чем допустимо нормами нашей морали. Тем не менее я хочу здесь подчеркнуть не материальный результат этого несоответствия, а его нравственные и психологические последствия. Одно из них заключается в недооценке труда, человеческих усилий и мастерства. Другое состоит в следующем: пока мой заработок ограничивается прилагаемыми мною усилиями, ограничены и мои желания. С другой стороны, если мои доходы непропорциональны моим усилиям, то нет ограничений и моим желаниям, поскольку их осуществление зависит не от моих личных способностей, а от возможностей, предоставляемых тем или иным положением дел на рынке131. Капитализм XIX в. был поистине частным капитализмом. Индивиды изыскивали новые возможности, цеплялись за них, занимались экономической деятельностью, воспринимали новые методы, приобретали собственность как для производства, так и для потребления, словом, наслаждались своей собственностью. Наряду с духом соперничества и стремлением к прибыли это наслаждение собственностью составляет одну из основных сторон характера среднего и высшего классов в XIX в. Отметить эту черту тем более важно, что современный человек так разительно отличается от своих дедов в том, что касается удовольствия, получаемого от собственности и накопления. Мания накопления и обладания действительно стала признаком самой отсталой части населения — низших слоев среднего класса; при этом найти ее в Европе гораздо легче, чем в Америке. Здесь мы видим один из примеров того, как черта социального характера, некогда свойственная наиболее передовому классу, в процессе экономического развития как бы вышла у него из употребления и сохраняется именно у наименее развитых групп. В учении о характерах Фрейд определил удовольствие, получаемое от обладания и собственности, как важное свойство «анального характера»132. Исходя из этой теоретической посылки, я описал ту же клиническую картину как «накопительскую ориентацию». Подобно всем другим ориентациям характера, накопительская ориентация имеет свои положительные и отрицательные стороны; преобладание положительных или отрицательных сторон обусловлено сравнительной силой продуктивной ориентации в социальном характере К оглавлению ==210 ЭРИХ ФРОММ или характере отдельного человека. Положительные стороны этой ориентации, описанные мною в книге «Человек для самого себя», — это практичность, бережливость, старательность, сдержанность, осмотрительность, упорство, хладнокровие, приверженность порядку, методичность и верность. Соответствующие отрицательные стороны: отсутствие воображения, скупость, подозрительность, холодность, обеспокоенность, упрямство, леность, педантичность, одержимость и собственничество133. Нетрудно заметить, что в XVIII и XIX столетиях, когда накопительская ориентация соответствовала потребностям экономического прогресса, положительные стороны были преобладающими, в то время как в XIX в., когда эти качества уже представляли собой устаревшие черты отжившего класса, налицо почти одни только отрицательные свойства. Крушение традиционного принципа человеческой солидарности привело к новым формам эксплуатации. В феодальном обществе считалось, что господину принадлежит священное право требовать услуг от всех, подвластных ему, но в то же время он сам был связан обычаем и был обязан нести ответственность за своих подчиненных, защищать и хотя бы минимально обеспечивать их традиционный жизненный уровень. Феодальная эксплуатация осуществлялась в системе взаимных обязательств между людьми, что способствовало их регулированию с помощью определенных ограничений. Принципиально иной оказалась эксплуатация, получившая развитие в XIX в. Рабочий или, скорее, даже его труд стал товаром, предназначенным для владельца капитала, в сущности не отличающимся от любого другого товара на рынке; покупатель же максимально использовал способности рабочего. А поскольку покупали его на рынке труда по подобающей цене, то исчез и всякий смысл во взаимности или каких бы то ни было обязательствах со стороны владельца капитала, за исключением выплаты заработной платы. И если сотни тысяч рабочих оказывались без работы, на грани голодной смерти, то это объяснялось их невезеньем, недостатком у них способностей, просто общественным или естественным законом, изменить который невозможно. Эксплуатация утратила личностный характер, она стала как бы Здоровое общество ==211 анонимной. На труд за нищенскую заработную плату человека обрекал вовсе не умысел или жадность какого-то одного индивида, а закон рынка. Никто не нес ответственности, никто не был виноват, но никто не мог и изменить существующие условия. Человек имел дело с железными законами общества — во всяком случае, так казалось. В XX в. та капиталистическая эксплуатация, которая была обычной для XIX столетия, в значительной степени перестала существовать. Однако это не должно затемнять понимание того, что капитализм XX в., как и капитализм XIX в., основан на принципе, который проявляется в экономических законах всех классовых обществ: использование человека человеком. Поскольку современный капиталист «нанимает» рабочую силу, общественные и политические формы эксплуатации изменились, но неизменным осталось то, что владелец капитала использует других людей, чтобы самому получать прибыль. Базисное понятие «использование» никоим образом не связано с тем, как именно обращаются с людьми — жестоко или гуманно; оно выражает то фундаментальное обстоятельство, что один человек служит другому не ради собственных целей, а ради целей работодателя. Понятие использования человека человеком ничего не говорит даже о том, кого он использует: другого человека или самого себя. Суть дела не меняется: человек, живое человеческое существо, перестает быть целью сам по себе и становится средством для обеспечения экономической выгоды другого или своей собственной, или безликого гиганта — экономического механизма. Но это рассуждение вызывает два бросающихся в глаза возражения. Первое: современный человек свободен заключать контракт или отказаться от него, и потому он — не «вещь», а добровольный участник своих общественных отношений с работодателем. Однако в этом возражении упущено из виду то обстоятельство, что, во-первых, у нанимаемого нет другого выбора, кроме как принять существующие условия, а во-вторых, что, даже если бы он не был вынужден согласиться на эти условия, его все равно бы наняли, т. е. использовали бы не в его собственных целях, а в интересах капитала, прибыли которого он служит Другое возражение состоит в том, что для общественной ==212 ЭРИХ ФРОММ жизни (даже в ее простейшей форме) нужна определенная доля общественной кооперации и дисциплины, и уж, конечно, в более сложных видах промышленного производства человек должен выполнять некоторые необходимые и специализированные функции. Хотя это утверждение совершенно справедливо, в нем не учтен один существенный момент: в обществе, где ни один человек не властен над другим, каждый выполняет свои обязанности на основе сотрудничества и взаимности. Никто не может командовать другим человеком; это исключено, поскольку отношения основаны на взаимном сотрудничестве, любви, дружбе или естественных узах. Фактически мы видим такие отношения во многих ситуациях сегодняшней жизни общества: обычное взаимодействие мужа и жены в их семейной жизни в значительной степени обусловлено уже не правом мужа распоряжаться своей женой, как было прежде в патриархальном обществе, а строится на принципах сотрудничества и взаимности. То же можно сказать и об отношениях между друзьями, так как они оказывают друг другу определенные услуги и сотрудничают. В этих отношениях никому бы и в голову не пришло командовать другим человеком; единственное, что дает основание рассчитывать на помощь, — это взаимное чувство любви, дружбы или просто человеческой солидарности. Помощь другого человека обеспечивается тем, что я, как человеческое существо, прилагаю активные усилия в стремлении завоевать любовь, дружбу и симпатию другого. Совсем иначе обстоит дело в отношениях нанимателя и нанимаемого. Работодатель купил услуги рабочего, и как бы гуманно он с ним ни обращался, он все же распоряжается им не на основе взаимности, а потому, что купил его рабочее время из расчета столько-то часов в день. Использование человека человеком служит выражением системы ценностей, лежащей в основе капиталистического строя. Капитал, это омертвленное прошлое, нанимает труд, жизненную сшу и энергию настоящего. В капиталистической иерархии ценностей капитал стоит выше, чем труд, накопленные вещи — выше, чем проявления духовной жизни. Труд нанимается капиталом, а не наоборот. Обладатель капитала распоряжается человеком, владеющим «только» собственной жизнью, человеческим опытом, жизненной силой и способностью к творческому труду. «Вещи» выше человека Здоровое общество ==213 . Противоречие между капиталом и трудом — нечто гораздо большее, чем противоречие между двумя классами, чем их борьба за большую долю в общественном продукте. Это конфликт двух ценностных принципов: между миром вещей и их накоплением, с одной стороны, и миром жизни и ее продуктивностью — с другой134. С проблемой эксплуатации и использования человека тесно связана другая еще более сложная проблема власти авторитета у людей XIX в. Любая социальная система, в которой одна группа населения находится в подчинении у другой, особенно если эта последняя составляет меньшинство, должна опираться на сильное чувство авторитета, которое усугубляется в строго патриархальном обществе, где предполагаются превосходство и руководящая роль мужского пола по отношению к женскому. Поскольку проблема власти авторитета поистине ключевая для нашего понимания человеческих отношений в обществе любого типа, а отношение к авторитету коренным образом изменялось за период с XIX по XX в., я хочу начать рассмотрение этой проблемы ссылкой на разграничение типов авторитета, проведенное мной в «Бегстве от свободы»; оно до сих пор представляется мне достаточно обоснованным, что позволяет привести его здесь в качестве отправной точки последующего обсуждения. Авторитет не есть свойство, которым человек «обладает», как он обладает собственностью или физическими качествами. Власть авторитета подразумевает межличностные отношения, в которых один человек смотрит на другого как на нечто высшее по отношению к себе. Но есть принципиальное различие между одним типом отношений «высшего» и «низшего», который можно назвать рациональным авторитетом, и другим типом отношений, который можно определить как подавляющий, или иррациональный, авторитет. Поясню на примере, что я имею в виду. Отношения преподавателя и студента, как и отношения рабовладельца и раба, основаны на превосходстве первого над вторым. Интересы учителя и ученика однонаправленны. Учитель испытывает удовлетворение, если ему удается способствовать развитию ученика; если же ему не удалось достичь успехов, это становится их общей неудачей. С другой стороны, рабовладелец стремится эксплуатировать раба насколько возможно: ==214 ЭРИХ ФРОММ чем больше он «выжимает» из него, тем более он доволен. В то же время раб всеми силами старается защитить свое право на крупицу счастья. Их интересы прямо противоположны, так как выигрыш одного оборачивается ущербом для другого. В этих двух случаях превосходство выполняет разные функции: в первом оно является условием, необходимым для помощи подчиненному, по втором — условием его эксплуатации. Различна и динамика власти в этих двух типах отношений: чем лучше учится студент, тем меньше разрыв между ним и преподавателем. Он сам все более уподобляется учителю. Другими словами, отношения рационального авторитета имеют тенденцию сходить на нет. Когда же превосходство служит основой эксплуатации, дистанция с течением времени увеличивается. Оба случая проявления авторитета различаются и психологически. В первом преобладают мотивы любви, восхищения или благодарности. Такой авторитет— это пример, с которым человеку хочется отождествить себя частично или гю.чюстыс. Во втором случае возникают возмущение и враждебность !,'о отношению к эксплуататору, подчинение коюрому прогиворсчнт собственным интересам подчиненною. Однако, как неоднократно бывало с рабами, такая ненависть приводила ;и;;пь к конфликтам, усугублявшим их страдания, но не дававшим шанса на победу. Поэтому обычно во^никасг склонность вытеснить чувство ненависти, а пнища даже з„менить его чувством слепого восхищения. Такая замена имеет двоякую функцию: во-первых, устранить болезненное и опасное чувство ненависти и, во-вторых, смшчигь ч\1-;.:;во уни/кения. Ведь если мой господин — ш.кии замеча'1е.'!Ь;1Ы!1. даже совершенный человек, то мне не стоит стыдиться того, что я подчиняюсь ему. Я ему не ровня, потому что ин намного сильнее, мудрее, лучше меня и т. д. Как следствие "лого. в случае власти подавляющего типа элементы iiioo ненависти к этому авторитету, либо неоправданно высок.;,}; иррациональной оценки его и восхищения им будут !к;<^),;кно нарастать. В случае авторитета рациональною T,!i.i;i сила эмоциональных уз будет постепенно убывать прямо пропорционально тому, насколько подчиненный Здоровое общество ==215 становится сильнее и, следовательно, насколько больше его сходство с авторитетом. Но различие между рациональным и подавляющим авторитетом относительно. Даже в отношениях между рабом и его хозяином присутствуют элементы выгоды и для раба. Он получает минимум пропитания и защиты, что, по крайней мере, дает ему возможность работать на своего хозяина. С другой стороны, только в идеальных отношениях между учителем и учеником мы видим полное отсутствие антагонизма интересов. Между этими двумя крайними случаями существует множество промежуточных ступеней, таких, как отношения фабричного рабочего с его хозяином, сына фермера со своим отцом или Hausfrau (домохозяйки) с ее мужем. Хотя на практике авторитеты обоих типов часто сочетаются друг с другом, тем не менее между ними сохраняется принципиальная разница; поэтому для определения соответствующей значимости доли каждого из них нужно всегда анализировать конкретные отношения власти авторитета. Социальный характер XIX в. являет собой удачный пример смешения рационального авторитета с иррациональным. Общество было в сущности иерархическим, хотя уже и не столь иерархическим, как феодальное, основанное на божественном законе и традиции; теперь иерархический характер общества зижделся скорее на владении капиталом. Те, кто имел капитал, могли купить и использовать по своему усмотрению труд тех, у кого капитала не было, а эти последние под угрозой голодной смерти вынуждены были подчиняться. Существовало определенное смешение нового и старого типов иерархии. Государство, особенно в монархической форме, культивировало старые добродетели повиновения и покорности применительно к новому содержанию и ценностям. Для среднего класса XIX в. послушание попрежнему было одной из главных добродетелей, а неповиновение — одним из основных грехов. Однако в то же время наряду с иррациональной властью развивался рациональный авторитет. Со времен Реформации и Возрождения человек начал полагаться на собственный разум, руководствуясь им в своих действиях и в оценочных суждениях. Он гордился наличием собственных убеждений и с уважением относился к авторитету ученых, философов, историков ==216 ЭРИХ ФРОММ , помогавших ему формулировать свои собственные суждения и обретать уверенность в собственных убеждениях. Было исключительно важно определить, что истинно, что ложно, что правильно, а что неправильно, и действительно нравственная и интеллектуальная совесть взяла на себя ведущую роль в структуре характера человека XIX столетия. Он мог игнорировать требования своей совести по отношению к людям с другим цветом кожи или принадлежащим к другому общественному классу, и все же его в какой-то мере ограничивали чувство справедливости и представление о том, что хорошо, а что плохо, или. по крайней мере, неизбежное сознание своей неправоты в случае, если ему не удавалось избежать дурного поступка. С таким пониманием интеллектуальной и моральной совести тесно связана еще одна особенность, характерная для людей XIX в.: чувство собственного достоинства и чувство хозяина. Если мы посмотрим сегодня на картинки из жизни XIX столетия, на человека с бородой, в шелковом цилиндре, с тростью, нас бесспорно поразит смешная оборотная сторона чувства собственного достоинства мужчины XIX в.: его тщеславие и наивная вера в себя как в высшее достижение природы и истории; однако мы можем увидеть и положительные стороны этого самоуважения, особенно если принять во внимание отсутствие этого качества в наше время. Образно говоря, человек чувствовал себя «на коне»; у него было ощущение, что он освободился от господства природных сил и впервые в истории подчинил их себе. Он избавился от оков средневековых суеверий, и ему удалось на целых 100 лет — с 1814 по 1914 г. — создать один из самых мирных периодов, которые когда-либо знала история. Человек чувствовал себя индивидуумом, подчиняющимся только законам разума, руководствующимся только собственными решениями. Итак. подводя итог, мы можем сказать, что социальному характеру в XIX в. были в значительной мере присущи соперничество. накопительство, эксплуататорство, авторитаризм, агрессивность и индивидуализм. Предваряя наше дальнейшее обсуждение, мы уже сейчас можем подчеркнуть колоссальное различие между капитализмом XIX и XX вв. Мы видим, что место эксплуататорской и накопительской ориентации теперь занимает воспринимающая (рецептивная) и Здоровое общество ==217 рыночная ориентации. Вместо соперничества мы находим усиливающуюся тенденцию к совместной работе; , вместо стремления к непрерывному росту прибыли — желание иметь постоянный и надежный доход; вместо эксплуатации — тенденцию поделиться богатством с другими и манипулировать ими и самим собой; вместо рациональной или иррациональной, но явной власти мы обнаруживаем власть анонимную ~ власть общественного мнения и рынка135 вместо собственной совести — потребность приспосабливаться и получать одобрение со стороны; вместо чувства собственного достоинства и чувства хозяина — постоянно усиливающееся, хотя большей частью неосознаваемое, чувство бессилия 136 Если мы обратим взгляд на проблемы патологии человека в XIX в., то увидим, что они, естественно, тесно связаны с особенностями его социального характера. Установка на эксплуатацию и стремление к накопительству были причиной человеческих страданий и неуважения к достоинству человека. Эта установка побудила Европу безжалостно эксплуатировать Африку, Азию и собственный рабочий класс, нимало не считаясь с человеческими ценностями. Другое болезненное явление XIX в. — роль иррациональной власти и необходимость подчиняться ей — привело к вытеснению мыслей и чувств, на которые общество наложило свое «табу». Наиболее наглядно это проявилось в вытеснении сексуальных влечении и всего естественного в человеческом теле, в движениях, в одежде, в архитектурном стиле и т. д. Это вытеснение вылилось, по мнению Фрейда, в различные формы психопатологии. Движения за реформы XIX и начала XX в., пытавшиеся излечить социальную патологию, исходили из этих главных признаков. Все разновидности социализма — от анархизма137 до марксизма — делали упор на необходимости ликвидировать эксплуатацию и превратить рабочего в независимое, свободное и уважаемое человеческое существо. Их отличала вера в то, что прекращение страданий, порождаемых экономическими причинами, и свобода рабочего от господства капиталиста привели бы к полному осуществлению положительных достижений XIX в. и исчезновению всех порочных явлений. Точно так же Фрейд полагал, что следствием значительного ослабления сексуального вытеснения послужило ==218 ЭРИХ ФРОММ бы сокращение количества неврозов и всех иных форм психических заболеваний (хотя в дальнейшем его первоначальный оптимизм все больше и больше ослабевал). Либералы считали, что полная свобода от всех видов иррациональной власти возвестила бы начало нового «золотого века». Рецепты избавления человека от невзгод, предлагавшиеся либералами, социалистами и психоаналитиками, при всей их несхожести вполне соответствовали присущим XIX в. недугам и совокупности их симптомов. Казалось совершенно естественным ожидать, что, ликвидировав эксплуатацию и экономические тяготы или устранив сексуальное вытеснение и иррациональную власть, человек вступит в эру, где у него будет больше свободы, счастья и прогресса, чем в XIX в. Минуло полстолетия. Выполнены главные требования реформаторов XIX в. Если взять наиболее экономически развитую страну — Соединенные Штаты, то здесь экономическая эксплуатация масс исчезла, что во времена Маркса показалось бы невероятным. Рабочий класс, вместо того чтобы оставаться на задворках экономического развития всего общества, получает все большую долю национального богатства, и можно с полным основанием предположить, что если не случится крупной катастрофы, то через одно-два поколения в США уже больше не будет бросающейся в глаза бедности. С продолжающейся ликвидацией экономических тягот тесно связан тот факт, что коренным образом изменилось человеческое и политическое положение рабочего. Главным образом при помощи рабочих профсоюзов он стал социальным «партнером» администрации. Им уже нельзя помыкать, его нельзя выгнать с работы или третировать, как можно было лет 30 назад. И уж конечно, он больше не смотрит на «босса» снизу вверх как на высшее и превосходящее его существо. Он не испытывает к нему ни особого почтения, ни ненависти, хотя, возможно, и завидует ему из-за того, что тот больше преуспел в достижении притягательных для общества целей. Что же касается подчинения иррациональной власти, то и здесь картина кардинально изменилась по сравнению, с XIX в., по крайней мере в отношениях родителей и детей. Дети больше не боятся своих родителей. Они стали товарищами, и если кто и испытывает некоторую неловкость, то это вовсе не ребенок, а родители, боящиеся оказаться не на уровне Здоровое общество ==219 современных требований. В промышленности, как и в армии, царит дух взаимодействия и равенства, который лет 50 назад показался бы просто невероятным. Вдобавок ко всему этому в значительной степени уменьшилось сексуальное вытеснение; после первой мировой войны произошла сексуальная революция, в ходе которой были отброшены старые запреты и принципы. Отказ от удовлетворения сексуального желания стал считаться старомодным и вредным для здоровья. И хотя такой взгляд на вещи вызывал определенное сопротивление, в целом система запретов и вытеснения, существовавшая в XIX в., почти совсем исчезла. Если исходить из критериев XIX в., мы достигли почти всего, что казалось необходимым для более здорового общества, и, конечно же, многие люди, все еще мыслящие понятиями прошлого, убеждены, что мы продолжаем продвигаться вперед. Соответственно они уверены, что единственная угроза дальнейшему прогрессу заключается в авторитарных обществах вроде Советского Союза с его безжалостной экономической эксплуатацией рабочих. Однако для тех, кто смотрит на наше нынешнее общество не с позиций XIX в., очевидно, что исполнение чаяний прошлого столетия отнюдь не привело к ожидавшимся результатам. В самом деле, похоже, что, несмотря на материальное процветание, политическую и сексуальную свободу, мир середины XX в. более нездоров психически, чем он был в XIX столетии. Действительно, «теперь уже нам не грозит опасность стать рабами, но мы можем превратиться в роботов», как лаконично выразился Эдлай Стивенсон138. Сейчас уже не существует угрожающей нам явной власти авторитета, но нами руководит страх анонимной власти конформизма. Никому персонально мы не подчиняемся, в конфликты с властями не вступаем, но у нас нет и собственных убеждении, почти нет ни индивидуальности, ни самостоятельности. Совершенно ясно, что диагноз нашей патологии не может соответствовать показателям XIX в. Нам надо распознать особенность патологических проблем нашего времени, чтобы прийти к пониманию того, что же нужно для спасения западного мира от нарастающего безумия. Мы попытаемся поставить такой диагноз в следующем разделе книги, где рассмотрен социальный характер человека западного общества XX столетия. К оглавлению ==220 ЭРИХ ФРОММ В. ОБЩЕСТВО XX ВЕКА 1. Социальные и экономические перемены За период с XIX до середины XX в. капитализм претерпел коренные изменения в технической оснащенности промышленности, в экономике и социальной структуре. Не менее глубокие и существенные изменения произошли и в характере человека. Хотя мы уже отметили определенные перемены, произошедшие при переходе от капитализма XIX в. к капитализму века XX (в способе эксплуатации, типе авторитета, роли собственничества), в дальнейшем рассмотрим те экономические и характерологические черты современного капитализма, которые являются наиболее существенными в наше время, даже если они берут начало в XIX в. или еще раньше. Начнем с негативной констатации: в современном западном обществе характерные особенности феодализма все больше и больше исчезают, и благодаря этому все отчетливее проступают черты капиталистического общества в чистом виде. Однако до сих пор отсутствие феодальных пережитков гораздо явственнее в США, чем в Западной Европе. Американский капитализм не просто превосходит европейский по силе и развитию, но и служит образцом для развития последнего. Он служит такой моделью не потому, что Европа пытается подражать ему, а в результате того, что представляет собой самую прогрессивную форму капитализма, свободную от пережитков и оков феодализма. Однако наряду с явно отрицательными свойствами феодальное наследие заключает в себе и много таких человеческих черт, которые кажутся исключительно привлекательными в сравнении с установкой, порожденной «чистым» капитализмом. Европейская критика в адрес Соединенных Штатов основана главным образом на человеческих ценностях феодализма, так как они все еще живы в Европе. Это критика настоящего во имя прошлого, стремительно исчезающего и в самой Европе. В этом отношении различие между Европой и Соединенными Штатами есть лишь различие между более старой и более новой стадиями капитализма, между капитализмом с примесью феодальных пережитков и капитализмом в чистом виде. Наиболее заметную перемену при переходе от века XIX к Здоровое общество ==221 веку XX составляет сдвиг в технике: все более широкое использование парового двигателя, двигателя внутреннего сгорания, электричества, начало использования атомной энергии. Это развитие характеризуется возрастающей заменой ручного труда машинами и, сверх того, человеческого интеллекта машинным. Если в 1850 г. производство обеспечивалось энергией за счет живого человеческого труда на 15%, животных — на 79 и машин — на 6%, то в 1960 г. это соотношение составит соответственно 3,1 и 96%13? В середине XX столетия мы видим тенденцию ко все более широкому использованию автоматически управляемых механизмов, обладающих собственным «мозговым центром», что приводит к коренным изменениям во всем процессе производства. Усиливающаяся концентрация капитала — вот причина и вместе с тем необходимое следствие технических сдвигов в способе производства. Количество мелких фирм сокращается, и они теряют свое значение прямо пропорционально росту крупных экономических колоссов140 Кроме того, следует помнить, что влияние каждой из этих гигантских компаний простирается далеко за пределы активов, непосредственно контролируемых ими. «Мелкие компании, совершающие сделки купли-продажи с крупными компаниями, по всей видимости, испытывают влияние последних в гораздо большей степени, чем других, не таких больших компаний, с которыми они могли бы вести дела. Во многих случаях продолжение преуспевания более мелких компаний зависит от покровительства более крупных, и почти неизбежно интересы этих последних становятся интересами первых. Влияние крупной компании на цены усиливается зачастую единственно в силу ее величины, даже если она и не занимает монопольного положения. Ее политическое влияние может быть огромным. Поэтому если примерно половина акционерной собственности, принадлежащей корпорациям, контролируется двумя сотнями крупных корпорации, а половина — более мелкими компаниями, то естественно предположить, что в подчинении этих крупных объединений находится не половина промышленности, а значительно большая ее часть. Эта концентрация приобретает еще большее значение, если вспомнить, что в результате этого приблизительно 2 тыс. лиц из населения численностью в 125 млн. человек ==222 ЭРИХ ФРОММ способны контролировать половину всей промышленности и управлять ею»141. Такая концентрация власти нарастала начиная с 1933 г. и до сих пор еще не прекратилась. Количество предпринимателей, работающих на своих собственных предприятиях, значительно сократилось. В то время как в начале XIX в. на них приходилось примерно 4/5, а около 1870 г. — всего 1/3 занятого населения, к 1940 г. этот старый средний класс составил лишь 1/5 занятого населения, т. е. только 25% его относительной численности столетием раньше. Гигантские фирмы, составляющие всего лишь 1% (27 тыс.) общего количества фирм в США, предоставляют работу более 50% всех людей, занятых в настоящее время в сфере бизнеса, тогда как, с другой стороны, на 1,5 млн. единоличных предприятий (не фермерских хозяйств) работает только 6% всех занятых в этой сфере 142 Как видно уже из этих цифр, концентрация производства сопровождается огромным ростом численности занятых на крупных предприятиях. Если раньше 85% среднего класса приходилось на старый средний класс, состоящий из фермеров, независимых предпринимателей и специалистов, то сейчас на эту его часть приходится лишь 44%; доля нового среднего класса выросла за это же время с 15 до 56%. Этот новый средний класс состоит из менеджеров (доля которых увеличилась с 2 до 6%), специалистов, получающих оклад (их доля увеличилась с 4 до 14%), продавцов и коммивояжеров (с 7 до 14%) и канцелярских работников (с 2 до 22%). В общей сложности за период с 1870 по 1940 г. удельный вес нового среднего класса в обществе вырос с 6 до 25%, тогда как доля наемных рабочих в нем сократилась за то же время с 61 до 55% общей численности рабочей силы. Согласно исключительно лаконичной формулировке Миллса, «...все меньше индивидов имеют дело с вещами, все больше — с людьми и символами» 143 Усиление роли гигантских предприятий сопровождалось еще одним прогрессировавшим процессом исключительной важности: управление все больше отделялось от собственности. Данные из классического труда Берля и Минза, проливающие свет на состояние дел, иллюстрируют это положение. В 1930 г. из 144 компаний среди 200 крупнейших, информацию о которых удалось получить, всего лишь 20 насчитывали менее 5 тыс. акционеров, тогда как в 71 компании численность Здоровое общество ==223 акционеров составляла от 20 до 500 тыс.144 Похоже, только в небольших компаниях правление владело значительным пакетом акций, в то время как в крупных, а значит и в наиболее влиятельных компаниях наблюдается почти полное отделение акционерной собственности от управления. В 1929 г. в некоторых из крупнейших компании, владеющих железными дорогами и предприятиями общественного пользования, самая высокая доля акций в руках одного акционера не превышала 2,7%. По утверждению Берля и Минза. таково же положение и в сфере промышленности. Если классифицировать промышленные предприятия по средней величине пая правления, оказывается, что доля акций, принадлежащих членам правления и директорам, изменяется почти точно обратно пропорционально среднему размеру рассматриваемых компаний. Чем крупнее компания, тем меньше принадлежащая правлению доля акций, кроме двух значительных исключений. На железных дорогах, где общий акционерный капитал в расчете на одну компанию составляет примерно 52 млн. долл., доля акций правления достигла 1,4%, а в компаниях, занятых разработкой карьеров, различных рудников и шахт, — до 1,8%. По всей видимости, правлению принадлежала значительная часть акций лишь в тех случаях, когда компании невелики. Акции правления составляли менее 20% их общего числа за исключением тех областей промышленности, где средний капитал компаний не достигал 1 млн. долл., и только в трех промышленных группах (каждая состояла из компаний со средним капиталом менее 200 тыс. долл.) наблюдалось положение, когда директорам и членам правления принадлежало больше половины акций146 Если рассматривать обе тенденции — относительного роста крупного предпринимательства и сокращения и без того незначительной доли акций правления на крупных предприятиях, становится совершенно очевидным, что они все больше сливаются в одно общее направление, при котором владелец капитала отделен от управления. Каким образом правление руководит предприятием, не будучи собственником достаточно большой его части, — это уже социологическая и психологическая проблемы, которые мы рассмотрим позже. При переходе от капитализма XIX в. к современному капитализму происходит еще одно фундаментальное измененне ==224 ЭРИХ ФРОММ : растет значение внутреннего рынка. Весь наш экономический механизм основан на принципе массового производства и массового потребления. В то время как в XIX в. общая тенденция состояла в накоплении и воздержании от расходов, которые не могли окупиться сразу же, современная система представляет собой как раз обратное. Человека уговаривают покупать как можно больше, не дожидаясь, пока он накопит достаточно денег, чтобы оплатить свои покупки. Жажда потребления усердно стимулируется рекламой и всеми прочими способами психологического давления. Нарастание потребления идет рука об руку с повышением экономического и социального статуса рабочего класса. Рабочий класс участвовал в расширенном производстве всей экономической системы особенно в США, но и во всей Европе тоже. Зарплата рабочего и льготы, предоставляемые ему обществом, делают для него возможным такой уровень потребления. который лет 100 назад показался бы фантастическим. В такой же степени возросло его общественное и экономическое влияние в отношении не только зарплаты и социальных льгот, но и его человеческой и общественной роли на предприятии. Давайте еще раз взглянем на важнейшие элементы капитализма XX в.: исчезновение характерных особенностей феодализма. революционный рост в промышленном производстве, усиливающаяся концентрация капитала, а также расширение деловой активности и сферы управления, растущее число лиц. манипулирующих цифрами и людьми, отделение собственности от управления, экономическое и политическое усиление рабочего класса, новые методы работы на заводах и в учреждениях — и опишем эти изменения несколько в яном плане. Исчезновение элементов феодализма означает и исчезновение иррационального авторитета. Считается, что никто не превосходит своих ближних ни в силу своего рождения. ни в силу Господней воли или естественного закона. Все равны и свободны. Никого нельзя эксплуатировать и никем нельзя помыкать на основании естественного права. Если один человек распоряжается другим, то это происходит оттого, что распоряжающийся купил на рынке труда труд или услуги того. кем он распоряжается. Он командует потому, что оба они свободны и равны и поэтому смогли вступить Здоровое общество ==225 в договорные отношения. Однако вместе с иррациональной властью авторитета уходит в прошлое и его рациональная власть. Раз отношения регулируются рынком и договором, нет нужды знать, что правильно, а что неверно, что добро, а что зло. Необходимо знать только одно: что совершен честный обмен и что все «работает», т. е. действует. Человек XX в. испытывает на себе влияние еще одного решающего обстоятельства — чуда производства. Он повелевает силами в тысячи раз большими тех, которые когда-то дала ему природа; пар, нефть, электричество стали для него слугами и «вьючными животными». Человек пересекает океан и континенты — сначала за недели, потом дни, сейчас за часы. Он как бы преодолевает закон тяготения и летает по воздуху, превращает пустыни в плодородные земли и создает искусственный дождь вместо того, чтобы молить о нем. Чудо Производства приводит к чуду Потребления. Традиционные барьеры больше уже не мешают никому покупать все, что нравится. Нужно лишь иметь деньги. Но людей, имеющих деньги, становится все больше; возможно, этих денег недостаточно, чтобы купить настоящий жемчуг, зато их хватит на искусственный, на «Форды», которые выглядят как «Кадиллаки», на дешевую одежду, похожую на дорогую, на сигареты — одни и те же для миллионеров и для трудящихся. Все доступно, все можно купить, все можно потребить. Существовало ли когда-нибудь общество, в котором бы произошло такое чудо? Люди работают совместно. Тысячи людей устремляются на промышленные предприятия и в учреждения, они приезжают на автомобилях, в метро, в автобусах, в поездах; они работают сообща, в ритме, установленном специалистами, используя разработанные специалистами методы, не слишком быстро, не слишком медленно, но все вместе, и каждый является частью целого. Вечером поток устремляется обратно. Люди читают одни и те же газеты, слушают радио, смотрят фильмы — одни и те же и для тех, кто наверху, и для тех, кто у подножия социальной лестницы, для умных и глупых, для образованных и необразованных. Производи, потребляй, наслаждайся вместе со всеми, «в ногу», не задавая вопросов. Таков уж ритм жизни. Какой же тип людей нужен в таком случае нашему обществу 8 Зак. № 361 Фромм ==226 ЭРИХ ФРОММ ? Что представляет собой «социальный характер», соответствующий требованиям капитализма XX столетия? emv нужны люди, которые легко взаимодействуют в больших группах, стремятся потреблять все больше и больше, чьи вкусы стандартизированы, легко поддаются влиянию и чьи реакции легко предвидеть. Ему нужны люди, чувствующие себя свободными и независимыми, не подчиняющиеся авторитетам, принципам или совести, — и все же готовые к тому, чтобы ими командовали, делающие то, что от них ожидают, легко приноравливающиеся к общественному механизму. Как же можно управлять человеком без принуждения, вести его без ведущего, побуждать к действию без какой бы то ни было цели, кроме однойединственной: быть в движении, действовать, идти вперед? 2. Характерологические изменения а. Сведение всего к абстракциям и количеству При анализе и описании социального характера современного человека можно выбрать всевозможные подходы, точно так же, как это делается при описании структуры характера отдельного человека. Эти подходы могут отличаться друг от друга либо глубиной анализа, либо концентрироваться на разных аспектах, одинаково «глубоких», но выбранных в соответствии с личным интересом исследователя. В приведенном ниже анализе я избрал в качестве центрального пункта понятие отчуждения, исходя из которого я собираюсь проанализировать современный социальный характер. С одной стороны, потому что это понятие затрагивает, как мне кажется, самый глубокий пласт современной личности; с другой. — потому что оно больше всего подходит для изучения взаимодействия между современной социально-экономической структурой и структурой характера среднего индивида140. Прежде чем рассматривать проблему отчуждения, мы должны проанализировать одну из основных экономических особенностей капитализма — сведение всего к количеству и абстракции. Средневековый ремесленник производил товары для Здоровое общество ==227 сравнительно небольшой и известной ему группы покупателей. Его цены определялись необходимостью получить доход, который позволял ему вести образ жизни, традиционно соответствовавший его социальному статусу. Он по опыту знал, каковы издержки производства, и даже если он нанимал нескольких поденщиков и подмастерьев, то и тогда для ведения дел ему не требовалось сложной системы счетов или балансов. То же самое относилось и к крестьянскому производству, где потребность в количественных абстрактных методах была и того меньше. Современное деловое предпринимательство не может опираться на столь конкретное и непосредственное наблюдение, с помощью которого ремесленник обычно определял свои доходы; напротив, оно покоится на балансовой основе. Сырье, машины и оборудование, стоимость рабочей силы, а также продукции — все это можно выразить в деньгах и, таким образом, сделать сопоставимым и пригодным для занесения в балансовое уравнение. Все экономические явления должны быть строго исчисляемы, ведь только балансы могут дать точное сравнение экономических процессов, количественно выраженных в цифрах, и позволяют управляющему узнать, участвует ли он в выгодной, т. е. имеющей смысл, предпринимательской деятельности, и какова степень этого участия. В сфере производства это превращение конкретного в абстрактное вышло далеко за пределы баланса и количественного выражения экономических явлений. Современный предприниматель имеет дело не только с миллионами долларов, но и с миллионами покупателей, тысячами акционеров, тысячами рабочих и служащих. Все эти люди образуют множество частей гигантской машины, которой надо управлять, результаты действия которой нужно вычислить. В конце концов, каждого человека можно представить в виде абстрактной единицы, в виде цифры. На этой основе делают расчеты экономических явлений, прогнозируют тенденции, принимают решения. В наши дни, когда лишь около 20% трудящегося населения работает на себя, остальные трудятся на кого-то другого, и жизнь человека зависит от кого-то, кто платит ему жалование. Однако нам следовало бы сказать «от чего-то», а не «от кого-то», так как рабочего нанимает и увольняет организация й* ==228 ЭРИХ ФРОММ , администрация которой выступает скорее как безличная часть предприятия, чем как люди, вступающие в личный контакт с теми, кого они нанимают. Не будем забывать и еще одно обстоятельство: обмен в докапиталистическом обществе был главным образом обменом товарами и услугами; сегодня любая работа оплачивается деньгами. Замкнутая система экономических отношений регулируется посредством денег, служащих абстрактным выражением труда. Это означает, что мы получаем разные количества одного и того же за разные качества; мы, в свою очередь, даем деньги за то, что получаем, — опять-таки обменивая лишь разные количества на разные качества. Практически никто, за исключением сельского населения, не смог бы прожить и нескольких дней, не получая и не расходуя денег, выражающих абстрактное количество конкретного труда. Еще одна сторона капиталистического производства, ведущая к усилению абстрагирования, — возрастающее разделение труда, которое существует в большинстве экономических систем. Даже в самых примитивных сообществах оно присутствует в виде разделения труда между полами. Особенность капиталистического производства — тот уровень, которого разделение труда достигает. Хотя в средневековой экономике оно и существовало, скажем, между сельскохозяйственным производством и ремесленным трудом, но внутри каждого вида производства было незначительным. Столяр, делавший стол или стул, делал весь стол или весь стул, и даже если какую-то подготовительную работу выполняли его подмастерья, он контролировал продукцию, проверяя ее в законченном виде. На современном промышленном предприятии рабочий нигде не соприкасается с полностью готовым изделием. Он занят выполнением одной специализированной операции и, хотя со временем может переместиться с одной операции на другую, все же не имеет дела с конкретным изделием в целом. Он выполняет специализированную операцию, а тенденция такова, что функцию современного промышленного рабочего можно определить как механическое выполнение тех работ, для которых пока еще не изобрели машин или где машинный труд обошелся бы дороже труда человека. Единственный человек, имеющий дело с целым продуктом. — это менеджер, но для него продукт Здоровое общество ==229 — абстракция, сущность которой заключена в меновой стоимости, тогда как рабочий, для которого изделие конкретно, никогда не работает с ним, как с целым. Конечно же, современное массовое производство было бы немыслимо без количественного и абстрактного выражения. Однако в обществе, где экономическая деятельность стала главным занятием человека, процесс сведения всего к количеству и абстракциям перерос сферу экономического производства и распространился на отношение человека к вещам, людям и к самому себе. Для того чтобы понять ход развития абстрактного подхода у современного человека, мы должны рассмотреть двойственную роль абстракции вообще. Очевидно, что сами по себе абстракции появились не сегодня. В самом деле, возрастающая способность к формированию абстракций характерна для культурного развития человеческого рода. Если я говорю «стол», я прибегаю к абстракции, ведь я имею в виду не какой-то определенный стол во всей его конкретности, а родовое понятие «стол», охватывающее все возможные конкретные столы. Если я говорю «человек», речь идет не о той или иной личности в ее конкретности и неповторимости, но о родовом понятии «человек», вмещающем в себя всех отдельных людей. Другими словами, я пользуюсь-абстракцией. Все развитие философской и научной мысли основано на возрастающей способности к подобному формированию абстракций, и отказ от них означал бы возврат к самому примитивному способу мышления. В любом случае существуют два пути установления связи человека с объектом: можно соотнести себя с ним во всей его конкретности; в этом случае он предстает перед нами со всеми своими особенностями, и другого такого больше не существует. Но можно отнестись к объекту и абстрактно, т. е. выделяя лишь свойства, присущие в равной мере как ему, так и другим объектам того же рода, тем самым подчеркивая одни и оставляя без внимания другие его качества. Полное и плодотворное отношение к объекту содержит в себе эту полярность восприятия: в его неповторимости и одновременно в его всеобщности, в его конкретности и одновременно в его абстрактности. В современной западной культуре эта полярность почти К оглавлению ==230 ЭРИХ ФРОММ полностью уступила место оперированию только абстрактными свойствами людей и вещей и игнорированию связи с их конкретностью и единственностью. Вместо того чтобы вырабатывать абстрактные понятия там, где это необходимо и полезно, абстрагированию подвергается все, включая нас самих; конкретная реальность людей и вещей, с которой мы можем соотнести подлинную сущность нашей собственной личности, заменяется абстракциями, призраками, воплощающими разные количества, но не разные качества. Принято говорить: «Мост стоимостью в 3 млн. долл.», «20центовая сигара», «5долларовые часы», — и это не только с точки зрения изготовителя или потребителя, покупающего товар; такие определения воспринимаются как существенный элемент характеристики предмета. Когда человек говорит: «Мост стоимостью в 3 млн. долл.», — это значит, что его интересует в первую очередь не полезность или красота этого моста, т. е. не его конкретные качества; человек говорит о нем как о товаре, главное качество которого — его меновая стоимость, выраженная количественно в деньгах. Разумеется, это не означает, что человека не интересуют также и полезность или красота моста, но это значит, что при таком восприятии объекта его конкретная потребительская ценность является вторичной по отношению к его абстрактной (меновой) стоимости. Известная строчка Гертруды Стайн147 «Роза — это роза — это роза» отражает протест против абстрактного способа восприятия. Для большинства людей роза — как раз не роза. а цветок, относящийся к определенной стоимостной категории. покупаемый в установленных обществом случаях. Люди не ощущают прелести даже самого прекрасного цветка, если он полевой и обходится даром, потому что по сравнению с розой у него нет меновой стоимости. Иными словами, вещи воспринимаются как товары, как воплощения меновой стоимости не только в момент покупки или продажи, но и в нашем отношении к ним вне торговой сделки. В этом смысле вещь, даже после ее покупки, никогда не теряет полностью свойство товара; она находится в употреблении, всегда сохраняя свое качество меновой стоимости. Наглядным примером такого отношения служит рассказ ответственного секретаря одной серьезной научной организации о том, как он провел день у себя на службе. Его Здоровое общество ==231 организация переехала в только что купленное для себя здание. Этот человек сообщает, что в один из первых дней после переезда в новое здание ему позвонил агент по продаже недвижимого имущества, сказавший, что есть люди, заинтересованные в покупке здания и желающие его осмотреть. Было в высшей степени маловероятным, чтобы организация захотела продать дом спустя несколько дней после переезда в него. Ответственный секретарь знал это, но все же не смог устоять перед искушением узнать, увеличилась ли стоимость здания с момента покупки, и потратил час или два драгоценного времени, чтобы показать его агенту. Хотя новое здание и внушало гордость и доставляло удовольствие, оно сохранило тем не менее свое качество товара, чего-то расхожего, к чему не приложимо в полной мере чувство собственности или пользы. Такой же подход можно видеть в отношении людей к покупаемым ими автомобилям; машина никогда полностью не становится объектом привязанности. Она сохраняет свойство товара, который можно обменять в ходе удачной сделки; поэтому ее продают через год или два, задолго до того, как иссякнет или хотя бы значительно уменьшится ее потребительная стоимость. Такой абстрактный подход существует и в отношении явлений, не принадлежащих к числу продающихся на рынке товаров, скажем, наводнения; газеты будут писать о нем, называя его «бедствием, нанесшим ущерб в миллион долларов», подчеркивая скорее абстрактный количественный аспект, чем конкретную сторону человеческих страданий. Однако абстрактный и количественный подход распространяется далеко за пределы мира вещей. Люди тоже воспринимаются как воплощение выраженной количественной меновой стоимости. Сказать о человеке, что он «стоит миллион долларов», — значит говорить о нем уже не как о конкретной человеческой личности, а как об абстракции, сущность которой можно выразить цифрами. Проявление подобного отношения наблюдается в случае, когда газета помещает некролог под заголовком «Смерть обувного фабриканта». В сущности, умер человек, обладавший определенными человеческими качествами, знавший надежды и разочарования, имевший жену и детей. Он действительно производил обувь или, точнее, владел и управлял фабрикой, на которой ==232 ЭРИХ ФРОММ рабочие обслуживали станки, изготовляющие обувь. Но когда говорят о «смерти обувного фабриканта», богатство и конкретность человеческой жизни предстает в виде абстрактного определения экономической функции. Тот же самый абстрактный подход можно увидеть в выражениях типа: «Г-н Форд произвел столько-то автомобилей»; либо: тот или иной генерал «взял крепость»; либо, когда человек, которому построили дом, говорит: «Я построил дом». Если выражаться точно, то г-н Форд не производил автомобилей, он руководил их производством, в котором принимали участие тысячи рабочих. Генерал никогда не брал крепости; он находился в своем штабе, отдавая приказы, а брали крепость его солдаты. Человек не строил дома; он заплатил архитектору, создавшему проект, и рабочим, строившим дом. Все это говорится здесь совсем не для того, чтобы принизить значение процессов управления и руководства, а чтобы показать: при таком восприятии вещей упускается из виду то, что происходит конкретно, и утверждается абстрактный взгляд, при котором единичная функция составления планов, отдачи приказов или финансирования деятельности отождествляется со всем конкретным процессом производства, сражения или строительства — в зависимости от обстоятельств. Аналогичный процесс сведения к абстракциям наблюдается и во всех прочих областях. Нью-йоркская газета «Тайме» недавно опубликовала заметку под заголовком: «B.Sc. + PhD = $ 40 ООО» (то есть: «40 тыс. долл. за две степени: бакалавра и доктора наук»), В статье под таким несколько тяжеловесным заголовком сообщалось, что, согласно статистическим данным, выпускник технического учебного заведения, получивший докторскую степень, заработает за всю свою жизнь на 40 тыс. долл. больше, чем человек, имеющий только степень бакалавра. Поскольку это действительно так, мы имеем дело с интересным социально-экономическим фактом, о котором стоит рассказать. Я упоминаю здесь об этом потому, что способ подачи этого факта в виде равенства между ученой степенью и определенной суммой долларов показателен для мышления, оперирующего абстракциями и количествами, при котором знания воспринимаются как воплощение определенной меновой стоимости на рынке личностей. То же самое имеет место, когда информационный журнал публикует политическое Здоровое общество ==233 обозрение, в котором говорится, что, по мнению администрации Эйзенхауэра148 она располагает настолько большим «капиталом доверия», что может отважиться на проведение непопулярных мер, так как может «позволить себе» лишиться части этого капитала. Здесь опять такое человеческое свойство, как доверие, выражено в абстрактной форме, как если бы оно было капиталовложением, обращаться с которым надо так, как принято на рынке. Насколько сильно коммерческие категории проникли даже в религиозное мышление, показывает следующий отрывок из статьи епископа Шина, посвященной рождению Христа. «Наш разум говорит нам, — пишет автор, — что если бы кто-нибудь из претендентов (на роль Сына Божьего. —Э.Ф.) пришел от Бога, то самое меньшее, что мог бы сделать Господь, чтобы поддержать притязание Посланного Им, это заранее возвестить о Его приходе. Ведь производители автомобилей сообщают нам, когда можно ожидать появления новой модели»149. Или, как еще более категорично говорит миссионер Билли Грэхем: «Я продаю величайшее в мире произведение, так почему бы не содействовать его распространению, как это делается при продаже мыла?»150. Однако процесс сведения к абстракциям имеет еще более глубокие корни и серьезные проявления, чем те, что были описаны выше; эти корни уходят в самое начало нашей эпохи: в разложение в ходе жизни всех конкретных референтных систем^. В первобытном обществе «мир» был тождествен племени. Племя помещалось как бы в центре Вселенной; все, что вне его, призрачно и не имело независимого существования. В средневековом мире Вселенная была намного шире, она включала в себя нашу Землю, небо и звезды над ней; однако при этом представлялось, что Земля — центр Мироздания, а человек — цель Творения. Все имело свое постоянное место, точно так же как в феодальном обществе каждый человек занимал определенное положение. С наступлением XV и XVI вв. открылись новые перспективы. Земля лишилась своего центрального положения и стала одним из спутников Солнца; были открыты новые материки и проложены новые морские пути; статичная социальная система становилась все более подвижной, всё и все пришли в движение. И все ==234 ЭРИХ ФРОММ же вплоть до конца XIX в. природа и общество еще не утратили своей конкретности и определенности. Природный и общественный мир человека все еще поддавался управлению, все еще имел четкие очертания. Однако с развитием научной мысли, открытиями в области техники и распадом всех традиционных уз эта определенность и конкретность пошли на убыль. Что бы мы ни взяли — наши новые космологические представления, теоретическую физику, атональную музыку или абстрактное искусство, — везде исчезают конкретность и определенность нашей референтной системы. Мы больше уже не находимся в центре Вселенной, не являемся целью Творения, мы уже не хозяева познаваемого и поддающегося управлению мира, — мы всего лишь пылинки, ничто, мы затеряны где-то в пространстве без какой бы то ни было конкретной связи с чем-нибудь. Мы говорим о том, что в случае третьей мировой войны будут убиты миллионы людей, будет истреблена одна треть (если не больше) населения планеты, мы говорим о растущем государственном долге, исчисляемом миллиардами долларов, о межпланетных расстояниях, измеряемых тысячами световых лет, о космических путешествиях и искусственных спутниках. На одном предприятии работают десятки тысяч человек, в сотнях городов проживают сотни тысяч людей. Величины, которыми мы оперируем, — это цифры и абстракции; они находятся далеко за пределами, допускающими хоть какое-то конкретное восприятие. Нет больше различимой, поддающейся управлению референтной системы, соразмерной человеку. В то время как наши зрение и слух воспринимают только воздействие, соразмерное человеческим возможностям, наше представление о мире утратило именно это свойство; оно уже больше не соответствует человеческим измерениям. Это имеет особое значение в связи с развитием нынешних средств разрушения. В современной войне один человек может послужить причиной гибели сотен тысяч мужчин, женщин, детей. Для этого ему стоит только нажать кнопку. Возможно, что совершаемое им действие не окажет на него эмоционального воздействия, поскольку он не знает людей. которых убивает; все выглядит так, словно между нажатием кнопки и их смертью не существует никакой реальной связи. Здоровое общество ==235 Вполне вероятно, что тот же самый человек оказался бы неспособен не то что убить, а даже ударить беззащитного человека. В последнем случае конкретная ситуация вызывает в нем угрызения совести, свойственные всем нормальным людям; в предыдущем случае подобной реакции не произойдет, потому что действие и его объект отчуждены от исполнителя, само действие больше уже не его, а как бы обладает собственной жизнью и собственной ответственностью. Наука, бизнес, политика полностью утратили основания и масштабы, имеющие смысл в пределах, доступных человеку. Мы живем среди цифр и абстракций. Раз нет ничего конкретного, то нет и ничего реального. Все стало возможным, как практически, так и морально. Научная фантастика не отличается от научного факта, ночные кошмары и сновидения — от событий следующего года. Человек оказался сброшенным с любого мало-мальски определенного места, откуда он мог бы обозреть свою жизнь и жизнь общества и управлять той и другой. Силы, изначально вызванные к жизни им самим, вовлекают его во все более стремительное движение. В этом бешеном круговороте он думает, вычисляет, уйдя с головой в абстракции, все больше и больше отдаляясь от конкретной жизни. б. Отчуждение Предшествующее рассмотрение процесса сведения всего к абстракциям подводит к главному итогу того воздействия, которое оказывает капитализм на личность, — к явлению отчуждения. Под отчуждением понимается такой способ восприятия, при котором человек ощущает себя как нечто чуждое. Он становится как бы отстраненным от самого себя. Он не чувствует себя центром своего мира, движителем своих собственных действий, напротив, он находится во власти своих поступков и их последствий, подчиняется или даже поклоняется им. Отчужденный человек утратил связь с самим собой, как и со всеми другими людьми. Он воспринимает себя, равно как и других, подобно тому как воспринимают вещи — при помощи чувств и здравого смысла, но в то же ==236 ЭРИХ ФРОММ время без продуктивной связи с самим собой и внешним миром. В прежние времена слово «отчуждение» употреблялось, когда речь шла о душевнобольном человеке; аНёпё по-французски, alienado по-испански — так в прошлом называли человека с нарушением психики, на самом деле совершенно отчужденного. (В английском языке словом alienist до сих пор называют врачей, лечащих душевнобольных.) В прошлом веке Гегель152 и Маркс пользовались словом «отчуждение», имея в виду не состояние умопомешательства, а менее тяжелую форму самоотстраненности, которая, позволяя человеку поступать разумно в практических делах, представляет собой тем не менее одну из наиболее тяжелых форм социально заданной ущербности. Маркс в своей системе называет отчуждением такое состояние, при котором «собственная деятельность человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того чтобы он господствовал над ней» 153 Однако хотя слово «отчуждение» стали употреблять в таком общем смысле недавно, само понятие возникло гораздо раньше; оно аналогично тому, что пророки Ветхого Завета называли идолопоклонством. Мы лучше сможем понять, что такое «отчуждение», если рассмотрим сначала значение слова «идолопоклонство». Пророки монотеизма осуждали языческие религии за идолопоклонство главным образом не потому, что они предписывали поклонение не одному, а нескольким богам. Основное различие между моно- и политеизмом заключается не в количестве богов, а в факте самоотчуждения. Человек тратит свою энергию и художественные способности на сооружение идола, а затем поклоняется этому идолу, представляющему собой не что иное, как результат его собственных человеческих усилий. Его жизненные силы перелились в «вещь», которая, превратившись в идола, воспринимается не как результат его собственных созидательных усилий, а как нечто отдельное от него, возвышающееся над ним и противостоящее ему, вещь, которой он поклоняется и подчиняется. Как говорит пророк Осия, «Ассур не будет уже спасать нас; не станем садиться на коня и не будем более говорить изделию рук наших: «боги наши»; потому что у Тебя милосердие Здоровое общество ==237 для сирот» (XIV. 4). Идолопоклонник преклоняется перед творением своих собственных рук. Идол представляет в отчужденной форме его собственные жизненные силы. В противоположность этому принцип монотеизма утверждает, что человек безграничен, что у него нет ни одного частичного свойства, которому можно придать характер самостоятельно существующего целого. В монотеистическом понимании Бог непознаваем и неопределим; Бог — не вещь. Если человек создан по образу и подобию Божию, то он должен быть носителем бесчисленного множества свойств. В идолопоклонстве человек склоняется перед отражением своего собственного отдельно взятого свойства и подчиняется ему. Он не ощущает себя центром, из которого исходят активные деяния любви и разума. Точно так же, как и его боги, он сам и его ближний тоже становятся вещами. «Идолы язычников — серебро и золото, дело рук человеческих. Есть у них уста, но не говорят; есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат, и нет дыхания в устах их. Подобны им будут делающий их и всякий, кто надеется на них» (Псалом 134). Монотеистические религии в значительной степени сами выродились в идолопоклонство. Человек переносит на Бога силу своей любви и своего разума; он не чувствует себя больше обладателем этих сил, — и вот он молит Бога вернуть ему частичку того, что он, человек, спроецировал на Него. В эпоху раннего протестантизма и кальвинизма считалась обязательной такая религиозная установка, при которой человек должен был чувствовать себя опустошенным и убогим и уповать на милость Господню, т. е. надеяться на то, что Бог, быть может, возвратит ему часть его собственных свойств, которые человек сам же вложил в Бога. В этом смысле каждое проявление смиренного поклонения — это акт отчуждения и идолопоклонства. То, что обычно называют «любовью», — нередко всего лишь почти тождественное идолопоклонству явление отчуждения с той только разницей, что объектом подобного поклонения служит не Бог, не идол, а другая личность. При этом типе подчинения «любящий» человек переносит на другого всю свою любовь, силу, свои мысли и воспринимает любимого как существо высшее, находя удовлетворение в полном подчинении и преклонении ==238 ЭРИХ ФРОММ . Это означает его неспособность не только воспринимать любимого человека как человеческое существо в его или ее истинной сущности, но и ощущать полностью свою собственную сущность как носителя созидательных человеческих сил. Как и в случае религиозного идолопоклонства, он переносит все богатство своей личности на другого человека и теперь уже воспринимает это богатство не как свое собственное, а как нечто отчужденное от себя и вложенное в кого-то другого; обрести связь с этим богатством он может, только подчинившись другому человеку или растворившись в нем. Это же явление наблюдается в случае раболепного подчинения политическому лидеру или государству. На самом деле и вождь, и государство есть то, что они есть, лишь с согласия руководимых ими. Но они превращаются в идолов, когда человек переносит на них все свои силы и поклоняется им, надеясь с помощью покорности и почитания вновь обрести частицу своих же сил. Теория государства Руссо, как и современный тоталитаризм, предполагает, что индивид отказывается от своих собственных прав и передает их государству как верховному властителю. При фашизме и сталинизме абсолютно отчужденный индивид преклоняется перед алтарем идола, и при этом не так уж важно, под каким названием известен этот идол: государство, класс, коллектив или что-то другое. Мы можем говорить об идолопоклонстве и отчуждении, присущим отношению не только к другим людям, но и к самому себе в том случае, если человек находится во власти иррациональных страстей. Человек, движимый главным образом жаждой власти, уже не воспринимает себя во всем богатстве и во всей безграничности человеческого существа; он становится рабом своего частичного, проецируемого на внешние цели стремления, которым он «одержим». Человек, предающийся исключительно страсти к деньгам, охвачен этим своим стремлением; деньги — идол, которому он поклоняется как воплощению одной отдельно взятой собственной силы и его неудержимой тяги к ней. В этом смысле невротик — это отчужденная личность. Его действия не являются его собственными; хотя он и питает иллюзию, будто делает то, что он хочет, в действительности им движут силы, отделенные от его «Я», действующие за его спиной; он — Здоровое общество ==239 чужой самому себе подобно тому, как чужд ему его ближний. Он воспринимает другого человека и самого себя не такими, каковы они в действительности, его восприятие искажено неосознаваемыми им силами, действующими в нем. Душевнобольной — это человек, абсолютно отчужденный; он полностью перестал ощущать себя средоточием своего собственного восприятия; он утратил чувство самости. Процесс отчуждения — вот то общее, что присуще всем этим явлениям: поклонению идолам, идолопоклонническому почитанию Бога и идолопоклоннической любви к человеку, поклонению политическому лидеру или государству, а также идолопоклонническому преклонению перед конкретными воплощениями иррациональных устремлений. Дело в том, что человек ощущает себя не активным носителем собственных сил и богатства личности, но лишенной индивидуальных качеств «вещью», зависимой от внешних для нее сил, на которые он перенес свою жизненную субстанцию. Как показывают рассуждения об идолопоклонстве, отчуждение — явление отнюдь не новое. Попытка сделать краткий обзор истории отчуждения увела бы нас далеко за пределы настоящей книги. Достаточно сказать, что, по всей видимости, в разных культурах отчуждение различно как по характерным для них сферам, подвергающимся отчуждению, так и по полноте и завершенности процесса. Отчуждение, каким мы видим его в современном обществе, носит почти всеобщий характер; оно пронизывает отношение человека к своей работе, к потребляемым им вещам, к государству, к своим ближним и к самому себе. Человек создал мир рукотворных вещей, какого никогда не существовало прежде. Он разработал сложное общественное устройство, чтобы управлять созданным им техническим механизмом. Однако все созданное им возвышается и главенствует над ним. Он чувствует себя не творцом и высшей руководящей инстанцией, а слугой Голема154, сделанного его руками. Чем могущественнее и грандиознее высвобождаемые им силы, тем более бессильным он чувствует себя как человеческое существо. Он противостоит себе и своим собственным силам, воплощенным в созданных им вещах и отчужденным от него. Он больше не принадлежит себе, а находится во власти собственного творения. Он соорудил золотого ЭРИХ ФРОММ К оглавлению ==240 тельца и говорит: «Вот ваши боги, которые вывели вас из Египта». Ну, а что происходит с рабочим? Вот слова вдумчивого и добросовестного наблюдателя функционирования индустрии: «...в промышленности человек становится экономическим атомом, пляшущим под дудку атомизированного управления. Вот твое место, вот так ты будешь сидеть, твои руки будут перемещаться на Х дюймов по траектории, радиус которой равен У, и все движение займет у тебя столько-то долей минуты. Труд становится все более однообразным и не требующим работы мысли, так как плановики, специалисты до мельчайших подробностей рассчитали движения рабочего, и вооруженный научными данными управленческий персонал содействуют тому, чтобы лишить рабочего возможности думать и свободно действовать. Все живое отвергается; нет хода потребности руководить, созидательности, любознательности и независимости мышления, и результат — неизбежный результат всего этого — отступление или борьба рабочего, безразличие или разрушительность, психическая деградация» 155 Действиям администратора также присуще отчуждение. Правда, он руководит целым, а не частью, но и он отчужден от результата своего труда как чего-то конкретного и полезного. Его задача — найти выгодное помещение чужого капитала, хотя по сравнению с прежним типом управляющего-владельца современный управленческий аппарат гораздо меньше заинтересован в размере прибыли, которую надо выплачивать акционерам в виде дивидендов, чем в успешной работе и расширении предприятия. Характерно, что внутри управленческого аппарата те, кто занимается вопросами трудовых отношений и заработной платы, т. е. манипулирует людьми, вообще приобретают все большее значение по сравнению с теми, кто заведует технической стороной производства. Подобно рабочему и любому другому человеку, администратор имеет дело с безликими гигантами: с колоссальным конкурирующим предприятием, с огромным внутренним и мировым рынками, с многотысячным потребителем, которого надо ублажать и с которым надо умело обращаться; с мощными профсоюзами и могущественным правительством. Все эти гиганты живут как бы своей собственной жизнью. Здоровое общество ==241 Они определяют деятельность менеджера, они же направляют деятельность рабочих и служащих. Проблема администратора раскрывает одно из наиболее важных явлений отчужденной культуры — явление бюрократизации. Бюрократия руководит и крупным бизнесом, и правительственной администрацией. Бюрократы — специалисты в области управления вещами и людьми. Вследствие огромного аппарата, подлежащего управлению, все явления сводятся к абстракциям, и возникает полное отчуждение в отношении бюрократов к индивиду. Люди, подлежащие управлению, являются для бюрократов объектами, к которым они относятся и без любви, и без ненависти — абсолютно безлично; администратор-бюрократ не имеет права на чувства, когда речь идет о его профессиональной деятельности; он должен манипулировать людьми так, как если бы это были цифры или веши. Управляющие-бюрократы необходимы в связи с огромными масштабами организации и высшей степенью разделения труда, не позволяющей отдельному индивиду видеть целое, а также в связи с тем, что отсутствует органическое, спонтанное сотрудничество между различными индивидами или группами, занятыми в промышленности. Без бюрократов предприятие в скором времени потерпело бы крах, так как никто не знал бы секрета, заставляющего его функционировать. Бюрократы незаменимы так же, как и тонны бумаги, расходуемые под их руководством. Бюрократов и почитают почти как богов именно потому, что все с ощущением бессилия осознают их жизненно важную роль. Люди чувствуют, что, если бы не бюрократы, все распалось бы на части и мы умерли бы от голода. В то время как в средневековом мире руководителей считали представителями установленного Богом порядка, в современном капиталистическом обществе роль бюрократа едва ли менее священна, так как он необходим для выживания всего целого. Глубокое определение бюрократа дал Маркс, сказав, что бюрократ относится к миру всего лишь как к объекту своей деятельности. Интересно отметить, что дух бюрократизма проник не только в бизнес и правительственную администрацию, но и в профсоюзы, а также в крупные демократические социалистические партии в Англии, Германии и Франции. Не осталась в стороне и Россия, где обюрократившиеся ==242 ЭРИХ ФРОММ администраторы и присущий им дух отчуждения подчинили себе страну. При определенных условиях Россия, быть может, и могла бы обойтись без террора, но она не смогла бы существовать без системы тотальной бюрократизации, т, е. без отчуждения 156 А какова позиция владельца предприятия — капиталиста? Мелкий предприниматель находится, по всей видимости, в том же положении, что и его предшественник лет сто назад. Он владеет и управляет своим небольшим предприятием, имеет дело с коммерческой и производственной деятельностью в целом и находится в личном контакте со своими рабочими и служащими. Но он совсем не так свободен, как был его дед, занимавшийся тем же самым бизнесом, потому что во всех иных экономических и социальных аспектах его жизнь протекает в отчужденном мире и к тому же постоянное давление на него более крупных конкурентов все усиливается. Однако в современной экономике все большее значение приобретают крупный бизнес, большие корпорации. Это очень четко и сжато сформулировал Друкер157 «Словом, именно крупная корпорация — особая форма организации Большого Бизнеса в экономике свободного предпринимательства, возникшая как представительный и определяющий социально-экономический институт, служит примером и определяет поведение всех, лаже владельца табачной лавки, никогда не имевшего акций, и его посыльного, в жизни не бывавшего на фабрике. Таким образом, организационная структура Большого Бизнеса, заводская технология массового производства и та степень, в которой наши социальные верования и чаяния реализуются в крупных корпорациях и с их помощью, — вот что определяет характер нашего общества и служит образцом для него» 168 Каково же тогда отношение «владельца» крупной корпорации к «своей» собственности? Оно характеризуется почти полным отчуждением. Его собс гвенность заключается в листе бумаги, представляющем определенную сумму денег, подверженную колебаниям; он не несет никакой ответственности за предприятие и конкретно никак не связан с ним. Это отношение отчуждения с предельной ясностью изображено в описании отношения акционера к предприятию, приведенном в работе Берля и Минза 159 Здоровое общество ==243 Другая важная сторона отчужденного положения акционера — это его управление своим предприятием. Юридически управляют предприятием акционеры, т. е. они избирают правление, подобно тому как народ в демократическом обществе выбирает своих представителей. Фактически же они руководят лишь в очень незначительной степени, поскольку доля акций каждого индивида так ничтожно мала, что он не заинтересован в посещении собраний и активном участии в них. Берль и Минз различают пять главных видов управления: «I) управление в случае почти полного совпадения управляющих с собственниками; 2) управление большинства; 3) управление посредством правового механизма, функционирующего без участия большинства; 4) управление меньшинства; 5) управление администрации»160 Из этих пяти видов управления первые два, характеризуемые частным впадением или собственностью большинства, имеют место лишь в 6% (от объема капитала) из 200 крупнейших компаний (данные примерно на 1930 г.), тогда как в остальных 94% руководство осуществляется либо правлением, либо посредством правового механизма, вовлекающего лишь небольшую часть собственников, либо меньшинством акционеров161. В классическом труде Берля и Минза чрезвычайно интересно описано, как без всякого насилия, обмана или нарушения закона достигается такое чудо. Процесс потребления отличается той же отчужденностью, что и процесс производства. Прежде всего, мы приобретаем вещи за деньги, мы к такому положению привыкли и принимаем его как должное. Однако на самом деле это весьма своеобразный способ приобретений вещей. Деньги представляют в абстрактной форме труд и затраченные усилия, это не обязательно мой труд и мое усилие, так как я могу получить деньги по наследству, благодаря мошенничеству, везению или любым другим путем. Но даже если они достались мне благодаря моему собственному усилию (забудем на минуту, что мое усилие могло не принести мне денег, если бы я не нанимал людей), я приобрел их особым образом, при помощи усилия определенного рода, соответствующего моим умениям и способностям; когда же я трачу деньги, они превращаются в абстрактную форму труда и могут быть обменены на все, что угодно. Раз я располагаю деньгами, то для ==244 ЭРИХ ФРОММ приобретения от меня не требуется ни усилий, ни особого интереса. Если у меня есть деньги, я могу купить прекрасную картину, даже если я ничего не смыслю в искусстве; я могу купить лучший фонограф, пусть даже я не разбираюсь в музыке; я могу купить библиотеку, хотя она мне нужна только для престижа. Я имею возможность за деньги приобрести образование, хотя бы оно и было мне ни к чему, — разве что как дополнительное достоинство в глазах общества. Я могу даже уничтожить купленную картину или книги — ничего плохого со мной не случится, не считая потери денег. Одно лишь обладание деньгами дает мне право приобретать и делать с моими приобретениями все, что мне заблагорассудится. При человеческом способе приобретения нужно было бы приложить усилия, качественно соразмерные тому, что я приобретаю. Приобретение хлеба и одежды зависело бы от единственного основания — что человек живет; приобретение книг и картин — от моего стремления понять их и от моей способности пользоваться ими. Мы не станем здесь обсуждать, как этот принцип можно было бы применить на практике. Для нас важно другое: способ приобретения вещей отделен от способа их использования. Маркс великолепно описал отчуждающую функцию денег в процессе приобретения и потребления: «Деньги... превращают действительные человеческие и природные сущностные силы в чисто абстрактные представления и потому в несовершенства... с другой стороны, превращают действительные несовершенства и химеры... лишь в воображении индивида существующие... в действительные сущностные силы... Они превращают... добродетель в порок, порок в добродетель, раба в господина, господина в раба, глупость в ум, ум в глупость... Кто может купить храбрость, тот храбр, хотя бы он и был трусом... Предположи теперь человека как человека и его отношение к миру как человеческое отношение: в таком случае ты сможешь любовь обменивать только на любовь, доверие только на доверие и т. д. Если ты хочешь наслаждаться искусством, то ты должен быть художественно образованным человеком. Если ты хочешь оказывать влияние на других людей, то ты должен быть человеком, действительно стимулирующим и двигающим вперед других людей. Каждое из твоих отношений к человеку и к природе Здоровое общество ==245 должно быть определенным, соответствующим объекту твоей воли проявлением твоей действительной индивидуальной жизни. Если ты любишь, не вызывая взаимности, т. е. если твоя любовь как любовь не порождает ответной любви, если ты своим жизненным проявлением в качестве любящего человека не делаешь себя человеком любимым, то твоя любовь бессильна, и она — несчастье»162. Но, оставив в стороне способ приобретения, давайте посмотрим, как мы используем вещи после того, как их приобрели. О многих вещах можно сказать, что мы даже не делаем вид, будто пользуемся ими. Мы приобретаем их, чтобы иметь. Мы удовлетворяемся не приносящим пользы обладанием. Дорогой обеденный сервиз или хрустальная ваза, которыми мы никогда не пользуемся из опасения разбить их, большой особняк со множеством неиспользуемых комнат, ненужные машины и слуги, как и безобразные безделушки в семействе из нижних слоев среднего класса, — таковы многочисленные примеры удовольствия, находимого не в использовании, а в обладании. Однако удовольствие от самого по себе обладания было более заметно в XIX в.; в наши дни люди большей частью удовлетворены обладанием вещами, предназначенными скорее для пользования, нежели для хранения. Это не меняет, однако, того обстоятельства, что даже в удовольствии от вещей, предназначенных для пользования, первостепенное значение имеет удовлетворение, даваемое престижем. Машина, холодильник, телевизор нужны не только ради действительной необходимости, но и для виду. Они придают определенный статус своему владельцу. Как же мы используем приобретаемые нами вещи? Начнем с продуктов питания и напитков. Мы едим безвкусный и непитательный хлеб, потому что, будучи таким белым и «свежим», он связывается в нашем представлении с изобилием и превосходством. Мы фактически «поглощаем» плод нашего воображения, утратив связь с реальным продуктом, потребляемым нами. Наш вкус, наше тело исключены из акта потребления, хотя они изначально связаны друг с другом. Мы «пьем» ярлыки. С бутылкой «Кока-колы» мы выпиваем рекламное изображение пьющих этот напиток симпатичных мальчика и девочку, выпиваем девиз «Короткий освежающий перерыв», выпиваем знаменитую американскую ==246 ЭРИХ ФРОММ привычку. Меньше всего участвует в этом наш вкус. Такое положение усугубляется еще больше, когда дело доходит до потребления вещей, все содержание которых заключается главным образом в созданном рекламой вымысле, типа «здорового» мыла или «здоровой» зубной пасты. Я мог бы приводить подобные примеры до бесконечности. Однако нет нужды муссировать этот вопрос, поскольку каждый может вспомнить столько же примеров, сколько и я. Я хочу лишь подчеркнуть заложенный здесь принцип: акт потребления должен быть конкретным человеческим актом, в котором участвуют наши чувства, физические потребности, наш эстетический вкус, — другими словами, в который вовлечены мы сами как конкретные человеческие существа со своими ощущениями, чувствами, оценками; акт потребления должен быть значимым, творческим человеческим переживанием. В нашей культуре это присутствует лишь в малой степени. У нас потребление представляет собой главным образом удовлетворение искусственно подогреваемой игры воображения, фантастическое представление, отчужденное от нашей конкретной подлинной сущности. Нужно подчеркнуть еще один аспект отчуждения от потребляемых нами вещей. Нас окружают вещи, природа и происхождение которых нам совершенно неизвестны. Телефон, радио, фонограф и другая сложная техника для нас почти столь же непостижимы, как были бы для человека примитивной культуры; мы умеем пользоваться ими, т. е. знаем, какую кнопку надо нажать, но мы не знаем принципа их действия, имея об их устройстве лишь самые смутные представления, полученные когда-то в школе. Но нам почти так же чужды и веши более простые и обиходные. Мы не знаем, как пекут хлеб, ткут материю, как делают стол или изготовляют стекло. Мы потребляем — как и производим — без конкретной связи с объектами, с которыми имеем дело. Мы живем в мире вещей, и единственное, что связывает нас с ними, это то, что мы знаем, как с этими вещами обращаться или как их потреблять. Наш способ потребления неизбежно приводит к тому, что мы никогда не бываем удовлетворены, поскольку потребителем реальной конкретной веши является вовсе не наша реальная, конкретная личность. Таким образом мы развиваем Здоровое общество ==247 постоянно увеличивающуюся потребность во все большем количестве вещей и во все большем потреблении. Правда, до тех пор пока жизненный уровень населения не обеспечивает человеку достойного существования, потребность в увеличении потребления естественна. Правда и то, что вполне оправдана потребность в увеличении потребления по мере культурного развития человека в связи с тем, что у него появляются все более высокие запросы: ему нужно лучше питаться, ему нужны предметы, доставляющие эстетическое наслаждение, книги и т. д. Однако наша неудержимая страсть к потреблению утратила всякую связь с истинными потребностями человека. Первоначально считалось, что идея потребления вещей в большем количестве и лучшего качества должна обеспечить человеку более счастливую жизнь, удовлетворяющую его запросы. Потребление было средством для достижения цели, т. е. счастья. Теперь оно превратилось в самоцель. Постоянный рост запросов заставляет нас прилагать все больше и больше усилий, ставит нас в зависимость от наших потребностей, от людей и организаций, помогающих нам получить желаемое. «Каждый человек старается пробудить в другом какую-нибудь новую потребность, чтобы... поставить его в новую зависимость и толкнуть его к новому виду наслаждения, а тем самым и к экономическому разорению... Вместе с ростом массы предметов растет царство чуждых сущностей, под игом которых находится человек...» 163 В наши дни человек зачарован возможностью покупать большее количество лучших, а главное, новых вещей. Он испытывает потребительский голод. Акт покупки и потребления стал противоречащей здравому смыслу, принудительной целью, так как он является самоцелью, имея отдаленное отношение к использованию покупаемых и потребляемых вещей и к удовольствию от них. Каждый мечтает купить последнюю техническую новинку, последнюю появившуюся на рынке новейшую модель чего-нибудь, и в сравнении с этой мечтой действительное удовольствие от использования купленного отходит на второй план. Если бы современному человеку хватило смелости изложить свое представление о Царствии Небесном, то описанная им картина походила бы на самый большой универмаг в мире с выставленными новыми ==248 ЭРИХ ФРОММ моделями вещей и техническими новинками, и тут же он сам «с мешком» денег, на которые он мог бы все это купить. И он бы слонялся, разинув рот, по этому раю образцов последнего слова техники и предметов потребления — при одном только условии, что там можно было бы покупать все новые и новые вещи, да, пожалуй, чтобы его ближние находились в чуть-чуть менее выгодном положении, чем он сам. Весьма знаменательно, что глубокое изменение претерпела одна из прежних особенностей общества среднего класса — пристрастие к имуществу и собственности. При прежней установке существовало некое чувство любящего обладания, связывавшее человека с его собственностью. Она все больше нравилась ему. Он гордился ею. Он добросовестно заботился о ней, и ему было тяжело, когда в конце концов приходилось расставаться с этой собственностью, ввиду того что ее нельзя было больше использовать. В наше время от этого чувства собственности мало что осталось. Человек любит новизну купленной вещи, но готов изменить ей при появлении чего-то более нового. Описывая то же изменение с позиций учения о характерах. я могу сослаться на изложенное выше относительно на конительской ориентации, преобладавшей в общей картине XIX в. В середине XX столетия она уступила место воспринимающей ориентации, цель которой — непрерывно получать, «впитывать», приобретать что-то новое, жить с постоянно раскрытым от удивления ртом, если так можно сказать. Воспринимающая ориентация сливается с рыночной, тогда как в XIX в. происходило слияние накопительской и эксплуататорской ориентации. Отчужденное отношение к потреблению присуще не только нашему способу приобретения и потребления товаров, оно простирается гораздо дальше, определяя использование нами свободного времени. Да и чего еще следует ожидать'5 Как может человек активно и содержательно использовать свой досуг, если в процессе труда у него отсутствует непосредственная связь с тем. что он делает, если его приобретение и потребление товаров носит абстрактный и отчужденный характер? Он так и остается пассивным и отчужденным потребителем. Он «потребляет» спортивные игры, кинофильмы, газеты и журналы, книги, лекции, собрания, природные Здоровое общество ==249 пейзажи так же отчужденно и абстрактно, как и купленные им предметы потребления. Он ни в чем не участвует активно, он хочет «вобрать в себя» все, чем можно обладать, и получить по возможности больше удовольствий, культуры и т. д. Фактически он не может свободно распоряжаться «своим» досугом; индустрия навязывает ему потребление его свободного времени, как и покупаемые им товары. Его вкус служит объектом манипуляций, он хочет видеть и слышать то, что его понуждают хотеть; развлечения, как и все про" чее, — это индустрия: покупателя заставляют покупать удовольствие точно так же, как его вынуждают приобретать одежду и обувь. Стоимость удовольствия зависит от его успеха на рынке, а не от чего-то такого, что можно было бы измерить человеческими мерками. Когда я читаю, любуюсь пейзажем, беседую с друзьями и т. д., в процессе любой творческой, спонтанной деятельности со мной что-то происходит. После этого переживания я уже не такой, каким был до него. Когда же я получаю удовольствие в отчужденной форме, со мной ничего не происходит; я потребил то или иное; ничто во мне не изменилось, и все, что осталось, — это воспоминания о том, что я сделал. К числу наиболее поразительных примеров подобного потребления удовольствий относится моментальная фотография, ставшая одним из наиболее значительных способов проведения досуга. Символичен рекламный девиз фирмы «Кодак», с 1889 г. немало способствовавшей распространению фотографии во всем мире: «Вы нажимаете на кнопку, а остальное делаем мы». Это одно из первых обращений к чувству «кнопочной» власти; вы ничего не делаете, вам не надо ничего знать, все делается за вас; нажать кнопку — вот все, что от вас требуется. И в самом деле, моментальная фотография стала одним из наиболее существенных выражений отчужденного зрительного восприятия, потребления в чистом виде. «Турист» с его камерой — яркий символ отчужденного отношения к миру. Постоянно занятый фотографированием, он сам фактически вообще ничего не видит, кроме как сквозь глазок фотоаппарата, выполняющего роль посредника. Камера видит за него, а результат доставившей ему «удовольствие» поездки — коллекция снимков, заменяющих впечатления, которые он мог бы получить, но не получил. К оглавлению ==250 ЭРИХ ФРОММ Человек отчужден не только от выполняемой им работы, а также от потребляемых им вещей и удовольствий, но и от общественных сш, определяющих и все наше общество, и жизнь каждого, живущего в нем. Наша действительная беспомощность перед управляющими силами обнаруживается с большей отчетливостью во время экономических депрессий и войн, т. е. тех социальных катастроф, которые хотя и провозглашаются всякий раз прискорбными случайностями, но происходят каждый раз, когда появляется возможность для их возникновения. Создается впечатление, что эти общественные явления — скорее стихийные бедствия, чем то, чем они являются на самом деле, а именно событиями, совершаемыми людьми, только ненамеренно и неосознанно. Анонимность социальных сил присуща структуре капиталистического способа производства. В отличие от большинства других обществ, где социальные законы детально разработаны и базируются на политической власти или традиции, капитализм таких законов не имеет. Он основан на следующем принципе: если на рынке каждый будет стараться для себя, то это приведет к общему благу, а результатом будет не анархия, а порядок. Конечно же, существуют управляющие рынком экономические законы, но их влияние скрыто от поглощенного деятельностью индивида, занятого лишь своими частными интересами. Подобно женевскому кальвинисту, стремившемуся угадать, предопределено ему Богом спасение или нет, вы пытаетесь разгадать законы рынка. Но эти законы, как и Божья воля, неподвластны ни вашему влиянию, ни вашей воле. Развитие капитализма в значительной мере доказало действенность этого принципы, и воистину чудо, что антагонистическое сотрудничество экономически автономных образований привело к процветающему и непрерывно развивающемуся обществу. Капиталистический способ производства и в самом деле благоприятствует политической свободе, тогда как в любом централизованно планируемом общественном устройстве существует опасность строгой политической регламентации и в конечном счете диктатуры. И хотя здесь не место обсуждать вопрос о том, существуют ли какие-то иные альтернативы помимо выбора между «свободным Здоровое общество ==251 предпринимательством» и жесткой политической регламентацией, в данном контексте все же надо сказать следующее: сам факт, что нами управляют законы, которые мы не контролируем и даже не хотим контролировать, является одним из самых наглядных проявлений отчуждения. Мы проводим у себя экономические и социальные мероприятия — и в то же время энергично и вполне сознательно отказываемся нести ответственность, с надеждой или тревогой (в зависимости от обстоятельств) ожидая, что принесет «будущее». В управляющих нами законах воплощены наши же собственные действия, но эти законы выше нас, мы — их рабы. Гигантские государственная и экономическая системы вышли из-под контроля человека. Они стали неуправляемыми, а их руководители подобны человеку, скачущему на понесшей лошади: он горд, что ему удается удержаться в седле, хотя и бессилен управлять лошадью. А каково отношение современного человека к своему ближнему? Оно представляет собой отношение двух абстракций, двух использующих друг друга живых машин. Работодатель использует тех, кого он нанимает, торговец использует своих покупателей. Каждый служит товаром для всех остальных; с ним всегда надо обращаться с известной долей дружелюбия, так как если он и не нужен в настоящий момент, то может понадобиться впоследствии. В наши дни в человеческих отношениях незаметно особой любви или ненависти. В них скорее присутствует внешнее дружелюбие и более чем показная вежливость, однако за этой поверхностью скрываются холодность и безразличие. Имеет место и изрядная доля едва уловимого недоверия. Когда один человек говорит другому: «Поговори с Джоном Смитом, он хороший малый», — это служит заверением, направленным против обычного недоверия. Даже любовь и отношения между полами не стали здесь исключением. Происшедшая после первой мировой войны великая сексуальная эмансипация представляла собой отчаянную попытку заменить глубокое чувство любви взаимным сексуальным удовольствием. Когда оказалось, что эта попытка закончилась неудачей, эротическая полярность полов была сведена к минимуму, а ее место заняло дружеское партнерство — «мини-союз», объединивший силы его участников для большей стойкости в повседневной ==252 ЭРИХ ФРОММ жизненной борьбе, а также для избавления от присущего каждому чувства изоляции и одиночества Отчуждение между человеком и человеком ведет к утрате всеобщих и социальных уз, характерных как для средневекового общества, так и для большинства других докапиталистических обществ164. Современное общество состоит из «атомов» (если воспользоваться греческим эквивалентом слова «индивид») — мельчайших, отделенных друг от друга частиц, удерживаемых вместе эгоистическими интересами и необходимостью использовать друг друга. И тем не менее человек — существо общественное, испытывающее глубокую потребность делиться с другими, помогать им, ощущать себя членом группы. Что же стало с этими общественными устремлениями человека? Они проявляются в особой сфере общественной жизни, строго отделенной от жизни частной. В наших частных деловых отношениях с нашими ближними правит находящийся в вопиющем противоречии с христианским учением эгоистический принцип: «Каждый — за себя, Бог — за всех нас». Человеком движет эгоистический интерес, а не чувство солидарности с ближним и любовь к нему. Эти чувства могут утвердиться на втором плане, как частные проявления филантропии или доброты, но они не входят в состав основной структуры наших общественных отношений. Сфера нашей общественной жизни, где мы выступаем как «граждане», обособлена от нашей частной жизни, в которой мы пребываем в качестве отдельных личностей. В социальной сфере государство служит воплощением нашего общественного существования; предполагается, что, как граждане, мы должны проявлять (и, как правило, мы действительно проявляем) сознание общественных обязанностей и социального долга. Мы платим налоги, голосуем, соблюдаем законы, а в случае войны готовы пожертвовать своей жизнью. Что может нагляднее продемонстрировать разделение частного и общественного существования, чем то обстоятельство, что тот самый человек, которому в голову не пришло бы потратить сотню долларов, чтобы помочь в беде другому, незнакомому ему человеку, не задумываясь, рискует своей жизнью ради того же самого незнакомца, случись им обоим оказаться на войне и в солдатской форме. Униформа Здоровое общество ==253 служит воплощением нашей общественной природы, а штатский костюм — нашей эгоистической натуры. Интересную иллюстрацию этого тезиса можно найти в последней работе С.АСтауффера165. Отвечая на вопрос, обращенный к части населения, представляющей как бы срез американского общества: «Что вас больше всего беспокоит?» — значительное большинство отметило трудности личного порядка, экономические проблемы, здоровье и пр.; мировые проблемы, включая войну, тревожат всего лишь 8%, а коммунистическая опасность или угроза гражданским свободам — 1% опрошенных. Однако, с другой стороны, почти половина опрошенного населения считает коммунизм серьезной опасностью и допускает возможность войны в ближайшие два года. Тем не менее общественные проблемы не воспринимаются как личностные реалии, а следовательно, и не вызывают тревоги, невзирая на изрядную долю нетерпимости. Интересно отметить еще один момент: несмотря на то что почти все население верует в Бога, складывается впечатление, что едва ли кто-нибудь беспокоится о своей душе, ее спасении, о своем духовном развитии. Бог так же отчужден, как мир в целом. Озабоченность и тревогу вызывает частная, обособленная сфера жизни, а не общественная, всеобщая, связывающая нас с нашими собратьями. Размежевание общества и политического государства привело к перенесению всех чувств, связанных с общественной жизнью, на государство, которое в результате этого становится идолом, силой, возвышающейся и главенствующей над человеком. Человек подчиняется государству как воплощению своих собственных социальных чувств, которым он поклоняется как силам, отчужденным от него. Как индивид, он страдает в своей частной жизни от изоляции и одиночества, являющихся неизбежным результатом этого разделения. Поклонение государству может прекратиться только в том случае, если человек вернет себе свои социальные силы и построит общество, в котором его общественные чувства не будут каким-то придатком к его частному существованию, но где его частное и общественное бытие будут составлять одно целое. Что представляет собой отношение человека к самому себе"! Это отношение я уже охарактеризовал в другой работе ==254 ЭРИХ ФРОММ как «рыночную ориентацию»166 При такой ориентации человек ощущает себя вещью, которая должна найти удачное применение на рынке. Он не чувствует себя активным действующим лицом, носителем человеческих сил; он отчужден от них. Его цель — выгодно продать себя на рынке. Его чувство самости вытекает не из его деятельности в качестве любящего и мыслящего человека, а из его социально-экономической роли. Если бы вещи могли разговаривать, то на вопрос «Кто ты?» пишущая машинка ответила бы: «Я — пишущая машинка», автомобиль сказал бы: «Я — автомобиль» или более конкретно «Я — «Форд» либо «Бьюик», либо «Кадиллак». Если же вы спрашиваете человека, кто он, он отвечает: «Я — фабрикант», «Я — служащий», «Я — доктор» или «Я — женатый человек» или «Я — отец двоих детей», и его ответ будет означать почти то же самое, что означал бы ответ говорящей вещи. Так уж он воспринимает себя: не человеком с его любовью, страхами, убеждениями и сомнениями, а чем-то абстрактным, отчужденным от своей подлинной сущности, выполняющим определенную функцию в социальной системе. Его самооценка зависит от того, насколько он преуспеет: может ли он удачно продать себя, может ли получить за себя больше того, с чего он начинал, удачлив ли он. Его тело, ум и душа составляют его капитал, а его жизненная задача — выгодно поместить этот капитал, извлечь выгоду из самого себя. Человеческие качества, такие, как дружелюбие, обходительность, доброта, превращаются в товары, в ценные атрибуты «личностного набора», способствующие получению более высокой цены на рынке личностей. Если человеку не удается выгодно «инвестировать» себя, он испытывает такое чувство, словно он — сама неудача; если он в этом преуспевает, то он — сам успех. Совершенно очевидно, что его самооценка постоянно зависит от посторонних факторов, от изменчивой оценки рынка, назначающего цену индивида так же, как он назначает цену товаров. Человек, подобно всем другим товарам, которые не удается выгодно продать на рынке, не имеет ни малейшей ценности в том, что касается его меновой стоимости, даже если его потребительная стоимость достаточно высока. Отчужденная личность, предназначенная «на продажу», должна лишиться изрядной доли чувства собственного достоинства Здоровое общество ==255 , столь свойственного человеку даже в самых примитивных культурах. Такая личность должна почти полностью утратить чувство самости, перестать ощущать себя существом единственным и неповторимым. Чувство самости вытекает из переживания собственно личности как субъекта ее опыта, ее мыслей, ее чувств, ее решений, ее суждений, ее действий. Оно предполагает, что переживание индивида является его собственным, а не отчужденным. У вещей нет своего «Я», поэтому и люди, ставшие вещами, не могут иметь чувство «Я». Покойному Г.С. Салливану, одному из наиболее одаренных и оригинальных современных психиатров, отсутствие самости у современного человека представлялось явлением естественным. О психологах, которые, как и я, полагают, что недостаток чувства самости — явление патологическое, он говорил как о жертвах «заблуждения». Для него самость — это всего лишь многочисленные роли, которые мы исполняем в отношениях с другими людьми; функция этих ролей состоит в том, чтобы вызывать одобрение и избегать беспокойства, порождаемого неодобрением. Какая на редкость стремительная деградация понятия самости по сравнению с XIX в., когда у Ибсена 167 в «Пер Гюнте» утрата самости была главной темой его критики современного ему человека. Пер Гюнт описан как человек, который, погнавшись за наживой, в конечном счете обнаруживает, что он потерял свое «Я», что, подобно луковице, он состоит из отдельных слоев, за которыми нет сердцевины. Ибсен описывает ужас от сознания ничтожности, охватывающий Пера Гюнта при этом открытии, панический страх, из-за которого он готов попасть в ад, лишь бы не быть брошенным обратно в «горнило» небытия. В самом деле, вместе с переживанием самости пропадает и переживание тождественности, а если уж это происходит, человек может лишиться рассудка, если он не спасет себя, приобретя вторичное чувство самости. Он обретает его, получая одобрение окружающих, чувствуя собственную ценность, удачливость, полезность, одним словом, ощущая себя пригодным для продажи товаром, который и есть он сам, поскольку другие смотрят на него как на существо хоть и заурядное, зато соответствующее одному из стандартных образцов. Природу отчуждения нельзя понять в полной мере, не ==256 ЭРИХ ФРОММ учитывая одной особенности современной жизни: рутинизацию и вытеснение осознания основополагающих проблем человеческого существования. Здесь мы сталкиваемся с универсальной жизненной проблемой. Человеку приходится зарабатывать свой хлеб насущный, и эта задача всегда в большей или меньшей степени поглощает его. Он вынужден заниматься проблемами повседневной жизни, на которые приходится затрачивать массу сил и времени; он погряз в рутине, необходимой для выполнения этих дел. Он вырабатывает общественный порядок, обычаи, привычки, идеи, помогающие ему сделать все, что полагается, и по возможности без осложнений сосуществовать со своими ближними. Всем культурам свойственно создание рукотворного, искусственного мира, налагающегося на природный мир, в котором живет человек. Однако человек может реализовать себя лишь при условии, что он сохраняет связь с фундаментальными реалиями своего бытия, что ему доступны восторг любви и порывы чувства товарищеской солидарности, а также переживание трагического факта собственного одиночества и неполноты своего существования. Если же он полностью оказывается во власти рутины и искусственных образований, не способен видеть ничего, кроме фасада мира, созданного человеком по законам здравого смысла, то он теряет связь с миром и самим собой, перестает осознавать себя и окружающий мир. Конфликт между рутиной и попыткой вернуться к основным реалиям бытия мы находим во всех культурах. И одна из задач искусства и религии как раз заключалась в том, чтобы помочь человеку в этой попытке, хотя в конечном счете религия сама стала новым видом рутины. Даже древнейшая история человека свидетельствует о попытке соприкоснуться с самой сутью действительности при помощи художественного творчества. Первобытному человеку недостаточно практического назначения его оружия и орудий труда, он стремится украсить их, возвыситься над их утилитарным значением. Помимо искусства наиболее значимый способ прорвать поверхность рутины и приобщиться к первоосновам жизни заключается в том, что можно обозначить общим термином «ритуал». Здесь я имею в виду ритуал в широком смысле слова, каким мы видим его, например, в представлении греческой драмы, а не только ритуалы в более Здоровое общество ==257 узком религиозном смысле. Каково же было назначение греческой драмы? Театральное действо представляло в художественной и драматической форме основополагающие проблемы человеческого существования; участвуя в нем, зритель (хотя имеется в виду не зритель в нашем современном понимании, т. е. не в смысле — потребитель) вырывался из рутины повседневной жизни, соприкасался с самим собой как человеческим существом, с истоками своего существования. Его ноги прикасались к земле, и это давало ему силу, возвращавшую его к самому себе. О чем бы ни шла речь: о греческой драме, о средневековых мистериях, представлявших страсти Господни, об индийских танцах либо о религиозных ритуалах индуизма, иудаизма или христианства, — во всех этих случаях мы имеем дело с различными видами театрализованного представления фундаментальных вопросов человеческого существования, представления, в котором «проигрываются» те же самые проблемы, которые осмысливаются в философии и теологии. Ну, а современная культура? Что осталось в ней от такой «драматизации» жизни? — Да почти ничего. Человек практически не преступает границ царства им же самим созданных условностей и вещей и не выбивается за пределы обыденности, не считая нелепых попыток хоть как-то удовлетворить потребность в ритуале, исполнение которого происходит в масонских ложах и разного рода братствах. Единственное, что приближается по своему значению к ритуалу, — участие зрителя в спортивных состязаниях. По крайней мере, здесь мы имеем дело с одной фундаментальной проблемой человеческого существования — борьбой людей между собой и переживанием чужой победы или чужого поражения. Но до чего же это примитивный и ограниченный аспект человеческого бытия, сводящий все богатство жизни человека к одной отдельно взятой ее стороне! Случись в большом городе пожар или автомобильная катастрофа, поглазеть на происшествие соберется множество народа. Изо дня в день сообщения о преступлениях и детективные истории завораживают миллионы людей. Те же самые люди благоговейно ходят смотреть кинофильмы, посвященные двум главным темам: преступлению и страсти. Весь этот интерес к подобным вещам и их завораживающее ==258 ЭРИХ ФРОММ воздействие — не просто проявление дурного вкуса и чувственности; они выражают страстную тоску по драматизации первооснов человеческого бытия: жизни и смерти, преступления и наказания, единоборства человека с природой. Но если греческая драма рассматривала эти проблемы на высоком художественном и метафизическом уровне, то наши нынешние «драма» и «ритуал» грубы и совершенно не оказывают очищающего душу воздействия. А вся эта завороженность спортивными соревнованиями, преступлениями и страстями свидетельствует о потребности пробиться за поверхность рутины, однако пути удовлетворения этой потребности обнаруживают крайнюю убогость нашего решения проблемы. Рыночная ориентация тесно связана с тем обстоятельством, что у современного человека потребность в обмене, стала главной движущей силой. Правда, даже в примитивной экономике с зачатками разделения труда люди обмениваются изделиями своего труда в пределах одного племени или между соседними племенами. Тот, кто производит материю, обменивает ее на зерно, которое, возможно, собрал его сосед, либо на серпы или ножи, изготовленные кузнецом. По мере роста разделения труда обмен товаров становится все более интенсивным, но при обычных условиях он служит всего лишь средством достижения экономической цели. В капиталистическом обществе обмен превратился в самоцель. Не кто иной, как Адам Смит 168 увидел основополагающую роль потребности в обмене и истолковал ее как главный импульс, движущий человеком. Он говорит: «Разделение труда, приводящее к таким выгодам, отнюдь не является результатом чьей-либо мудрости, предвидевшей и сознавшей то общее благосостояние, которое будет порождено им: оно представляет собою последствие — хотя очень медленно и постепенно развивающееся — определенной склонности человеческой природы, которая отнюдь не имела в виду такой полезной цели, а именно склонности к торговле, к обмену одного предмета на другой. В нашу задачу в настоящий момент не входит исследование того, является ли эта склонность одним из тех основных свойств человеческой природы, которым не может быть дано никакого дальнейшего объяснения, или, что представляется более вероятным, она является необходимым следствием Здоровое общество ==259 способности рассуждать и дара речи. Эта склонность обща всем людям и, с другой стороны, не наблюдается ни у какого другого вида животных, которым, по-видимому, данный вид соглашений, как и все другие, совершенно неизвестен... Никому не приходилось видеть, чтобы одна собака сознательно менялась костью с другой»169. Действительно, принцип обмена во все больших масштабах на национальном и мировом рынках является одним из основополагающих экономических принципов капиталистической системы, но Адам Смит предугадал, что этому принципу предстояло стать одной из глубочайших психических потребностей современной, отчужденной личности. Обмен утратил свое разумное назначение как простое средство достижения экономически целей, он стал самоцелью, вышел за пределы экономики и проник в другие сферы жизни. В приведенном примере «обмена» между двумя собаками Адам Смит невольно сам указывает на иррациональность этой потребности. Никакой практической цели у этого обмена и быть не могло: либо обе кости одинаковы — и тогда нет никакого смысла меняться ими, либо одна из них лучше другой, но тогда собака — обладательница лучшей кости — не стала бы добровольно обменивать ее. Этот пример обретает смысл только в том случае, если мы предположим, что обмен нужен ради него самого, даже если он не служит никакой практической цели, — а именно это и предполагает в действительности Адам Смит. Как я уже упоминал в другом контексте, пристрастие к обмену пришло на смену пристрастию к обладанию. Человек покупает машину или дом, намереваясь при первой же возможности продать их. Однако более важным является то, что стремление к обмену сказывается и в области межличностных отношений. Любовь часто оказывается не чем иным, как подходящим обменом между двумя людьми, получающими максимум того, что они могут ожидать, исходя из своей цены на рынке личностей. Каждый человек представляет собой своеобразный «набор», в котором разные аспекты его меновой стоимости сливаются в одно: его «личность». При этом под личностью подразумевают те качества, благодаря которым человек может удачно продать себя. Внешний вид, образование, доход, шансы на успех — вот тот набор, который К оглавлению ==260 ЭРИХ ФРОММ каждый человек стремится обменять на возможно большую стоимость. Даже посещение вечеров и вообще общение с людьми в значительной степени становится обменом. С целью завязать контакты, а возможно, и совершить выгодный обмен, индивид стремится встречаться с «наборами», котирующимися несколько выше, чем он сам. Человек хочет обменять свое общественное положение, т. е. свое собственное «Я», на более высокое; при этом он меняет прежний круг друзей, прежние привычки и чувства на новые, подобно тому как владелец «Форда» меняет его на «Бьюик». И хотя Адам Смит считал эту потребность в обмене свойством человеческой природы, в действительности она служит признаком абстрактного и отчужденного отношения к окружающему, присущего социальному характеру современного человека. Весь ход жизни воспринимается словно выгодное помещение капитала, где инвестируемый капитал — это моя жизнь и моя личность. Если человек покупает кусок мыла или фунт мяса, он с полным основанием ожидает, что уплаченные им деньги соответствуют стоимости покупки. Он заинтересован в том, чтобы уравнение: «Такое-то количество мяса = такому-то количеству денег», имело смысл с точки зрения существующей структуры цен. Однако подобное ожидание распространилось и на все прежние виды деятельности. Отправляясь в театр или на концерт, человек более или менее открыто задается вопросом, «стоит» ли это представление уплаченных им денег. И хотя этот вопрос имеет некоторый побочный смысл, по сути своей он ничего не значит, так как в уравнении сведены две несоизмеримые веши: удовольствие от концерта никак нельзя выразить в деньгах; ни сам концерт, ни впечатление от его прослушивания не являются товаром. То же самое положение остается в силе, когда человек совершает увеселительную поездку, идет на лекцию, устраивает вечеринку или выполняет любое другое действие, связанное с затратой денег. Действие само по себе — продуктивный жизненный акт, оно несоизмеримо с затраченной на него суммой денег. Потребность измерить жизненные акты при помощи чего-то количественно исчисляемого наблюдается и в склонности интересоваться, «стоит ли тратить время» на что-то. Вечер, проведенный молодым человеком с девушкой, беседа с друзьями и многие другие Здоровое общество ==261 действия, которые могут быть (а могут и не быть) связаны с денежными расходами, вызывают вопрос: стоило ли то или иное действие затраченных на него денег или времени 170 В каждом случае человек испытывает потребность оправдать свое действие с помощью уравнения, свидетельствующего, что энергия была выгодно «инвестирована». Даже гигиена и забота о здоровье призваны служить той же цели; человек, ежедневно совершающий утренние прогулки, склонен рассматривать их скорее как серьезный вклад в свое здоровье, чем как приятное занятие, не нуждающееся в каких бы то ни было оправданиях. Наиболее точно и категорично эта установка выражена у Бентама 171 в его представлении об удовольствии и страдании. Начав с допущения, будто цель жизни состоит в получении удовольствия, Бентам предложил своеобразную бухгалтерию, призванную показать, чего больше в каждом действии — удовольствия или страдания, и если удовольствия оказалось больше, значит, такое действие стоило совершить. Таким образом, жизнь в целом была для него чем-то вроде бизнеса, где в каждый данный момент положительный баланс должен был свидетельствовать о выгодности предприятия. Хотя о взглядах Бентама теперь уже не часто вспоминают, выраженная в них установка укоренилась еще сильнее 172 В голове современного человека возник новый вопрос: «Стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить?», а вместе с ним, соответственно, и чувство, что жизнь индивида — это либо «неудача», либо «успех». В основе такого взгляда лежит представление о жизни как о предприятии, которое должно доказать свою прибыльность. Неудача подобна банкротству фирмы, при котором убытки значительно превышают выгоду. Такое представление — бессмыслица. Мы можем быть счастливы или несчастливы, можем достичь одних целей и не достичь других, но не существует отвечающего здравому смыслу баланса, который мог бы показать, стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить. Если исходить из такого баланса, то, возможно, жить вообще не стоит: ведь жизнь неизбежно заканчивается смертью, многие из наших надежд не сбываются, жизнь сопряжена с напряжением и страданиями. Поэтому если исходить из такого баланса, то скорее всего покажется, что лучше было бы вообще не родиться или умереть в раннем детстве. ==262 ЭРИХ ФРОММ А с другой стороны, кто скажет — разве один счастливый миг любви, радость дышать и бродить ясным утром, упиваясь свежим воздухом, не стоят всех тех страданий и усилий, с которыми связана жизнь? Жизнь — это уникальный дар и брошенный вызов; ничем иным ее измерить или оценить нельзя, как нельзя дать разумный ответ на вопрос: «Стоит ли жить?» — потому что сам вопрос лишен всякого смысла. Складывается впечатление, что истолкование жизни как коммерческого предприятия лежит в основе типичного для наших дней явления, вокруг которого бытует множество всяческих предположений, а именно роста численности самоубийств в современном западном обществе. С 1836 по 1890 г. число самоубийств возросло в Пруссии на 140%, во Франции — на 355%. В Англии с 1836 по 1845 г. на 1 млн. жителей приходились 62 случая самоубийств, а между 1906 и 1910 гг.— уже 110; в Швеции аналогичные цифры составили 66 против 150 I73. Чем же мы можем объяснить увеличение числа самоубийств, сопровождающее рост благосостояния в XIX в.? Вне всяких сомнений, мотивы самоубийств исключительно сложны, и не существует какой-то одной причины, которую мы можем считать подлинной. Мы видим принятое в Китае «самоубийство из мести»; повсеместно в мире мы находим случаи самоубийств, вызванных подавленностью; но ни одна из этих причин не имеет особого значения для наблюдаемого в XIX в. роста случаев самоубийств. В своем классическом труде, посвященном проблеме самоубийства, Дюркгейм174 предположил, что настоящую причину можно найти в явлении, названном им «аномией». Под этим термином он подразумевал разрушение всех традиционных общественных уз, превращение любой действительно коллективной общественной организации в фактор, вторичный по отношению к государству, а также упразднение всякой подлинно общественной жизни173 Он считал, что люди, живущие в современной политической структуре, «разрознены, как пылинки»176. Высказанное Дюркгеймом объяснение укладывается в русло предположений, выдвинутых в данной книге. Я возвращусь к их обсуждению позднее. Помоему, дополнительным фактором служит скука и однообразие, порожденные отчужденным образом жизни. Цифровые данные Здоровое общество ==263 о самоубийствах в Скандинавских странах, Швейцарии и Соединенных Штатах вместе с данными по алкоголизму, думается, подтверждают это предположение 177 Но существует еще одна причина, на которую не обратили внимания ни Дюркгейм, ни другие исследователи проблемы самоубийств. Она связана с «балансовым» подходом к жизни как к коммерческому предприятию, которое может закончиться крахом. Причиной многих случаев самоубийств было осознание того, что «жизнь не удалась», что «она не стоит того, чтобы жить дальше»; человек убивает себя, подобно тому как бизнесмен объявляет себя банкротом, когда его убытки превышают доходы и уже нет надежды «встать на ноги». в. Прочие аспекты До сих пор я пытался дать общую картину отчуждения современного человека от самого себя и своих ближних в процессе производства, потребления и проведения досуга. А сейчас я хочу рассмотреть некоторые стороны современного социального характера, тесно связанные с явлением отчуждения. Обсуждение этих сторон облегчается, однако, тем, что мы рассматриваем их особо, а не как часть главы об отчуждении. Анонимная власть — конформизм Первый из аспектов, который следует рассмотреть, — отношение современного человека к власти. Мы уже обсудили разницу между рациональным и иррациональным, помогающим и подавляющим авторитетом и установили, что в XV1I1 и XIX вв. для западного общества было характерно смешение обоих типов авторитетов. Общее для рационального и иррационального авторитетов — то, что и тот и другой — авторитеты явные. Вам известно, от кого (или от чего) исходят указы и запреты: от отца, учителя, хозяина, короля, чиновника, священника, Господа Бога, закона, осознанных моральных норм. Разумны эти требования и запреты или нет, строги или снисходительны, подчиняюсь я им или восстаю против них, — я всегда знаю, что существует авторитет, ==264 ЭРИХ ФРОММ знаю, кто он, чего хочет и каковы последствия уступчивости или сопротивления с моей стороны. В середине XX в. изменился характер авторитета; это уже не явный, а анонимный, невидимый, отчужденный авторитет. Требование не исходит ни от личности, ни из идеи, ни из нравственного закона. И тем не менее мы подчиняемся ему так же или даже больше, чем подчинялись бы люди в обществе с высокой степенью авторитарности. Действительно, нет другого авторитета, кроме безликого «Нечто». Что же это за «Нечто»? — Прибыль, экономическая необходимость, рынок, здравый смысл, общественное мнение, то что «кто-то» делает, думает, чувствует. Законы анонимной власти так же невидимы, как законы рынка, и так же недосягаемы. Кто может напасть на невидимое? Как можно бунтовать, если тебе не противостоит Никто? Исчезновение явного авторитета совершенно очевидно во всех областях жизни. Родители больше не распоряжаются: они советуют, чтобы ребенок «захотел» сделать то или иное. Поскольку у них нет собственных принципов и убеждений, они пытаются направить стремления детей на действия, предписанные законом конформизма. Но родители старше и поэтому не в курсе «новейших» веяний; вот почему они зачастую узнают от детей, какая установка требуется. Это верно также для бизнеса и промышленности: вы не отдаете распоряжений, а «предлагаете», вы не приказываете, а уговариваете и умело управляете. Даже американская армия многое позаимствовала у этой формы авторитета. Пропаганда изображает армию так, словно это заманчивое деловое предприятие; солдат должен чувствовать себя как бы членом «команды», хотя остается в силе то суровое обстоятельство, что его должны учить убивать и он должен привыкнуть к мысли, что может быть убитым. Пока авторитет был явным, происходили столкновения и мятежи, направленные против иррационального авторитета. Вступая в противоречие с требованиями собственной совести, борясь против власти иррационального авторитета, личность развивалась — особенно чувство самости. Я ощущаю себя в качестве «Я», потому что я сомневаюсь, я протестую, я сопротивляюсь. Даже подчиняясь и чувствуя себя побежденным, я переживаю себя как «Я»: я — потерпевший поражение Здоровое общество ==265 . Но если я не осознаю, что подчиняюсь или сопротивляюсь, если мной управляет анонимный авторитет, я лишаюсь чувства самости, я превращаюсь в «Некто», становлюсь частью безликого «Нечто». Конформизм — вот тот механизм, при помощи которого властвует анонимный авторитет. Мне следует делать то, что делают все, значит, я должен приспособиться, не отличаться от других, не «высовываться». Мне надо быть готовым измениться в соответствии с изменениями образца и желать этого. Не надо задаваться вопросом, прав я или не прав; вопрос в другом — приспособился ли я, не «особенный» ли я какой-нибудь, не отличаюсь ли. Единственное, что постоянно во мне, — именно эта готовность меняться. Никто не властен надо мной, кроме стада, частью которого являюсь и которому я тем не менее подчинен. Едва ли есть необходимость показывать читателю, до какой степени дошло конформистское подчинение власти анонимного авторитета. И все же мне хотелось бы привести несколько примеров из очень интересного, проливающего свет на проблему сообщения о поселке в Парк Форест, штат Иллинойс; мне кажется, оно объясняет слова, взятые автором в качестве заголовка одной из глав: «Парк Форест, для передачи в будущее»'78. Этот район новостроек близ Чикаго создали с целью обеспечить жильем 30 тыс. человек, разместив их частью в компактно расположенных квартирах с садовыми участками (арендная плата за двухэтажную квартиру с двумя спальнями — 92 долл.), частью в домах типа ранчо, предназначенных для продажи (11 995 долл.). Живут здесь главным образом служащие невысокого ранга, а также некоторое количество химиков и инженеров со средним доходом 6—7 тыс. долл. в возрасте от 25 до 35 лет, женатых, имеющих одного-двух детей. Каковы социальные отношения в этой компактной общине и как люди «притираются» друг к другу? Автор отмечает, что, хотя люди приезжают сюда в основном «из-за элементарной экономической необходимости, а вовсе не из-за стремления найти подобие родного очага, побыв некоторое время в таком окружении и испытав на себе его воздействие, некоторые находят в нем тепло и поддержку, в результате чего любое другое окружение кажется им слишком холодным ==266 ЭРИХ ФРОММ . Как-то не по себе становится, например, от того, как обитатели района новостроек подчас говорят о «внешнем мире». Это ощущение теплоты более или менее аналогично сознанию, что тебя приняли. «Я бы мог позволить себе место получше, чем новостройки, куда мы переезжаем, — говорит один из этих людей. — Надо прямо сказать, это не то место, куда можно пригласить на обед начальника или клиента. Зато в такой общине, как эта, вас принимают понастоящему». Действительно, это страстное желание почувствовать, что тебя приняли, весьма характерно для отчужденной личности. С какой стати человеку чувствовать особую благодарность за то, что его приняли, если он не сомневается в том, что он этого заслуживает; с какой стати молодая, образованная, удачливая чета должна испытывать подобные сомнения, если не по той причине, что они сами для себя неприемлемы, так как они не являются самими собой. Единственным прибежищем, дающим чувство тождественности, оказывается конформизм. Быть приемлемым на самом деле означает не отличаться от кого-то. Из ощущения собственного отличия от других проистекает чувство приниженности, но при этом даже не возникает вопроса о том, к лучшему или к худшему это отличие. Приспособление начинается рано. Один из родителей достаточно лаконично выразил идею власти анонимного авторитета: «Похоже, что приспособление к группе не связано у них (детей) с особыми проблемами. Я заметил, что у них, видимо, такое чувство, что среди них нет главного, а царит атмосфера полного сотрудничества. Отчасти это происходит потому, что они с раннего возраста начинают играть во дворе». Идеологически это явление выражено здесь в идее отсутствия авторитета, которое было положительной ценностью в том плане, в каком понимали свободу в XVIII-XIX вв. Истинное положение дел, кроющееся за этим представлением о свободе, заключается в наличии анонимной власти и отсутствии индивидуальности. С наибольшей ясностью идея конформизма сформулирована в заявлении одной из матерей: «У Джонни не все ладилось со школой. Учитель сказал мне, что в каких-то отношениях у него все в порядке, но с социальной адаптацией дело обстоит не так хорошо, как могло бы быть. Для игр он обычно выбирал одного-двух друзей, а Здоровое общество ==267 иногда был очень доволен, оставаясь один»"9. Действительно, отчужденная личность считает почти невозможным оставаться наедине сама с собой, так как панически боится почувствовать, что она — ничто. И все же столь откровенное высказывание вызывает удивление; оно свидетельствует о том, что мы даже перестали стыдиться своих стадных наклонностей. Родители порой сетуют, что школа, пожалуй, чересчур уж «снисходительна», и детям недостает дисциплины, но «если родители из Парк Форест в чем и повинны, то вовсе не в жесткости или авторитаризме». Нет, конечно, но почему обязательно надо искать авторитаризм в его явных формах, если анонимная власть конформизма заставляет ваших детей всецело подчиняться безликому «Нечто», даже если они и не подчиняются своим собственным родителям? Однако эти сетования родителей по поводу недостатка дисциплины не так уж серьезны, поскольку становится ясно, что в Парк Форест мы сталкиваемся с апофеозом прагматизма. Возможно, было бы преувеличением сказать, что местные обитатели начали боготворить общество, — а заодно и усилия, необходимые для адаптации к нему, — но уж, конечно, у них на редкость мало желания ссориться с обществом. Как сказано кем-то, «они принадлежат к практичному поколению». Другой аспект отчужденного конформизма — процесс нивелирования180 вкусов и суждений (автор приводит его описание под заголовком «Плавильный котел»). «Когда я впервые попал сюда, я был довольно-таки рафинированным, — разъяснял так называемый интеллектуал вновь прибывшему. — Помню, как однажды я был поражен, сказав девушкам во дворе, какое огромное удовольствие я получил накануне вечером, слушая «Волшебную флейту»181, — они понятия не имели, о чем я толкую. Я начал понимать, что для них гораздо важнее разговоры о тряпках. Я по-прежнему слушаю «Волшебную флейту», но теперь уже я отдаю себе отчет в том, что для большинства людей, похоже, в жизни так же важны другие вещи». Другая женщина рассказывает, как одна из девушек, зайдя к ней неожиданно, застала ее за чтением Платона182. Гостья «чуть не упала от удивления. И теперь все они уверены, что я со странностями». На самом деле, сообщает нам автор, бедняжка преувеличивает ущерб, нанесенный ее репутации. Окружающие не считают ее чересчур ==268 ЭРИХ ФРОММ странной, «так как отклонение от нормы сочетается у нее с тактом, с тем, что она в общем-то соблюдает маленькие обычаи, обеспечивающие согласие в жизни двора и тем самым сохраняющие равновесие». Здесь существенно превращение ценностных суждений — будь то слушание «Волшебной флейты» или разговоры о тряпках, принадлежность к республиканцам или к демократам — дело вкуса. Важно одно: никто ни к чему не относится слишком серьезно, люди обмениваются мнениями и готовы считать, что любое мнение или убеждение (если таковое имеется) ничуть не хуже другого. На рынке мнений предполагается, что стоимость товара у всех равна, и подвергать это сомнению — нечестно и неприлично. Для обозначения отчужденного конформизма и общительности используют, конечно же, слово, характеризующее явление, как нечто очень положительное. Неразборчивость в общении и недостаток индивидуальности называют издержками. Здесь уж язык приобретает психиатрическую окраску с добавлением изрядного количества философии Дьюи18? «Здесь вы действительно можете помочь сделать счастливыми очень многих людей, — говорит один активист, занимающийся общественными делами. — Я сам вывел в свет две супружеские пары. Я увидел у них потенциальные возможности, о которых они не подозревали. Всякий раз, встречая скромного и замкнутого человека, мы особенно стараемся помочь ему». Еще один аспект социальной «адаптации» — полное отсутствие уединенности, а также обсуждение со всеми подряд собственных «проблем». Здесь опять мы видим влияние современной психиатрии и психоанализа. Даже к тонким стенам относятся одобрительно, поскольку они помогают избавиться от чувства одиночества. Вот типичное рассуждение: «Я никогда не чувствую себя одиноко, даже когда Джима нет дома. Знаешь, что друзья рядом, потому что по ночам слышишь сквозь стену своих соседей». Разговоры, разговоры, разговоры... Благодаря им сохраняются браки, которые при других обстоятельствах, возможно, распались бы. Те же разговоры не дают прогрессировать подавленному настроению. «Это замечательно, — говорит молодая замужняя женщина. — Неожиданно для себя вы начинаете обсуждать с соседями все свои проблемы, все, что у себя в Южной Дакоте мы бы Здоровое общество ==269 никому не рассказывали». Со временем способность раскрывать свои чувства растет. Жители одного двора становятся поразительно откровенны друг с другом, даже в интимнейших подробностях семейной жизни. Они отмечают, что «никому никогда не приходится сталкиваться с проблемой один на один». Можно добавить, что правильнее было бы сказать, что они вообще никогда не сталкиваются с проблемами. В борьбе с одиночеством даже архитектура приобретает функциональную направленность. «Подобно тому как постепенно исчезают двери внутри домов, которыми, как иногда говорят, было отмечено зарождение среднего класса, также исчезают и барьеры, разделяющие соседей. Например, сквозь большие окна люди могут наблюдать то, что происходит в комнатах или за окнами других людей». Конформистская модель вырабатывает новую мораль, новый тип Супер-Эго. Однако новая мораль — это не совесть в гуманистическом понимании и не новое Супер-Эго, сформированное по образу авторитарного отца. Добродетель заключается в том, чтобы приспособиться к остальным и походить на них, порок — в том, чтобы отличаться от них. Часто это выражается в психиатрических терминах, и тогда «добродетельный» означает здоровый, а «дурной» — невротик. «От глаз живущих во дворе никуда не денешься». Именно поэтому, а не из-за моральных соображений или особой прочности браков любовные похождения случаются редко. Есть, правда, слабые попытки уединиться. В то время как обычно в дом заходят без стука или каких-то других предупреждающих знаков, отдельные люди добиваются некоторого уединения, передвигая свое кресло ближе к входу с улицы, а не к входу со двора, и показывая тем самым, что они не хотят, чтобы их беспокоили. «Но такие попытки уединиться влекут за собой одно важное следствие: предпринимая их, люди чувствуют себя немного виноватыми. За очень редким исключением, подобное стремление отгородиться от окружающих рассматривается либо как детские капризы, либо — что более вероятно — как симптом некоего скрытого невроза. Ошибается индивид, а не группа. Во всяком случае, похоже, что так чувствуют себя многие заблудшие: нередко они раскаиваются в том, что в другом месте считалось бы личным делом каждого, да к тому же довольно-таки обычным. К оглавлению ==270 ЭРИХ ФРОММ «Я дал себе слово загладить свою вину перед ними, — сказал недавно один из живущих во дворе человеку, пользующемуся его доверием. — Я плохо себя чувствовал и, вполне понятно, не потрудился попросить их зайти попозже. Я не виню их за то, что они так отреагировали на это. Я как-нибудь помирюсь с ними». Действительно, «уединение стало окрашено тайной». Здесь опять употребляемые понятия позаимствованы у прогрессивной политической и философской традиции. Как, казалось бы, замечательно звучит фраза: «Человек реализует себя не в одиночку, не предаваясь себялюбивым размышлениям, а в совместных действиях с другими людьми». Однако на самом деле она означает следующее: отказаться от самого себя, стать сос1авной частью стада и находить удовольствие в этом. Это состояние нередко называют еще одним приятным словом — «сплоченность». Излюбленный способ выразить то же самое умонастроение — это воспользоваться языком психиатрии: «Мы научились быть не такими уж ингровертами'"4, — так описывает полученный урок младший сотрудник администрации, причем очень вдумчивый и успешно ведущий дела. — До приезда сюда мы, как правило, жили очень замкнуто. По воскресеньям, например, мы имели обыкновение проводить время в постели, скажем, часов до двух, читая газеты и слушая музыку по радио. А теперь мы навещаем знакомых, гостим у них или они у нас. Я действительно думаю, что Парк Форест сделал нас более открытыми». Недостаток конформизма наказывается не только словесным осуждением («невротик»), но иногда и жесткими мерами воздействия. «Речь идет об Эстель, — говорит житель одного очень оживленного квартала. — Когда она переехала сюда, ей до смерти хотелось войти в нашу компанию. Она очень добрая девчонка и всегда старается помочь людям, но больно уж она утонченная, что ли. Однажды она решила покорить всех, устроив для девчонок вечеринку. Бедняжка, она все сделала не так. Девицы, как всегда, пришли в пляжных костюмах и спортивных брюках, а у нее там разложены салфеточки, серебро и все такое. С тех самых пор все начали избегать ее. Это приняло характер почти что планомерной кампании. Очень жаль, что так вышло. И вот она сидит в своем шезлонге перед домом, и ей ужасно хочется, чтобы Здоровое общество ==271 кто-нибудь зашел к ней поболтать за чашкой кофе, а по другой стороне улицы, весело болтая, проходят несколько девушек. Всякий раз, как они разражаются смехом над очередной шуткой, она думает, что смеются над ней. Вчера она пришла сюда и проплакала полдня. Она сказала мне, что они с мужем подумывают о переезде куданибудь еще, чтобы можно было начать все сначала». В других культурах отступничество от политических и религиозных символов веры каралось тюрьмой или сожжением на костре. Здесь наказанием служит всего лишь остракизм185, что доводит бедную женщину до отчаяния и вызывает у нее глубокое чувство вины. В чем ее преступление? — Одна ошибка, одно-единственное прегрешение перед божеством конформизма. То обстоятельство, что дружеские отношения складываются не на основе личной симпатии или влечения, а определяются расположением собственного дома или квартиры относительно остальных, — это лишь еще один аспект отчужденного типа межличностных отношений. Вот как это выглядит на практике. «Начинается все с детей. В новых районах предместья преобладает матриархат, и тем не менее дети настолько деспотичны, что понятие типа филиархата^6 оказалось бы не только шуткой. Именно дети определяют основную схему отношений; их дружба переходит в дружеские отношения матерей, а эти последние, в свою очередь, — в дружбу между семьями. Отцы просто плетутся в хвосте. Поток подростков на велосипедах — вот что... определяет, какой дверью чаще пользуются; в частных домах — это парадная дверь, во дворах — черный ход. Кроме того, их поток определяет и маршруты, пролегающие от этих дверей, поскольку, когда женщины отправляются навестить соседей, они предпочитают те дома, откуда они могут наблюдать за своими детьми, слышать и их, и телефонные звонки. Это принимает форму «перемещений по шахматной доске» (т. е. вполне определенных маршрутов, по которым они ходят поболтать за чашечкой кофе) и образует основу для дружбы взрослых». Действительно, обусловленность дружбы настолько велика, что автор предлагает читателям определить, где протянутся нити дружеских отношений на одном участке этого района, исходя только из схемы расположения в нем домов, входов и выходов. ==272 ЭРИХ ФРОММ В нарисованной здесь картине важен не только факт отчужденных дружеских отношений и автоматический конформизм, но и реакция на них людей. По всей видимости, сознательно они полностью одобряют новую форму регулирования отношений. «В прежние времена люди ни за что не хотели допускать, чтобы их поведение определялось чем-то, кроме их собственной свободой воли. С жителями предместья дело обстоит иначе: они полностью осознают всеобъемлющую власть среды над собой. На самом деле, они мало о чем так охотно говорят; а в связи с ростом интереса широкой публики к психологии, психиатрии и социологии они обсуждают свою общественную жизнь, на удивление часто используя медицинские понятия. Однако такое положение не кажется им тяжелым. Они как бы говорят: так уж обстоят дела, и фокус не в том, чтобы сопротивляться этой ситуации, а в том, чтобы осознать ее». У молодого поколения тоже есть своя философия, объясняющая его образ жизни. «Дело идет к тому, что следующее поколение обожествит общественную полезность, и не только как инстинктивное желание, а как разработанную систему ценностей, которую надо передать детям. Ключевым стал вопрос: «Эффективно ли это?», а не «По какой причине?». Поскольку общество стало столь сложно, индивид может иметь значение лишь в той мере, в какой он способствует согласию в группе, поясняют здешние обитатели; и для них, с их вечными переездами и все новыми группами, с которыми им приходится сталкиваться, адаптация к другим группам стала особенно необходимой. Как они сами нередко говорят, все они сидят в одной лодке». С другой стороны, автор сообщает нам: «Мысли о ценности уединенного размышления, о том, что конфликты порой неизбежны, и другие тревожащие соображения подобного рода редко нарушают их покой». Самая важная, а по существу единственно важная вещь, которой должны научиться как дети, так и взрослые, — это ладить с другими людьми. В школьном обучении это называют «гражданственностью», что соответствует «умению жить среди людей» и «сплоченности» на языке взрослых. Действительно ли люди счастливы, действительно ли они бессознательно так уж удовлетворены, как им кажется? Едва ли, если принять во внимание природу человека и необходимые Здоровое общество ==273 для счастья условия. Но у них есть даже кое-какие осознанные сомнения. Многие из них хотя и чувствуют, что конформизм и слияние с группой — их долг, тем не менее отдают себе отчет в том, что они «подавляют в себе другие побуждения». Они чувствуют, что приспособление к нравам группы сродни моральному долгу. Так они и продолжают жить — сомневающиеся и колеблющиеся пленники братства^. «Время от времени я удивляюсь, — говорит жительница этого района, еле заметно задумавшись. — Я не хочу ничем обидеть местных жителей, это добрые, порядочные люди, и я горда, что при всех различиях между нами мы сумели так хорошо поладить друг с другом. Но еще я иногда думаю о себе и о своем муже и о том, чего мы не делаем, и чувствую себя подавленной. Разве достаточно просто не быть плохими .V88 В самом деле, эта жизнь, построенная на компромиссах, жизнь «на людях» — это жизнь в заточении, обезличенная и гнетущая. Они все сидят «в одной лодке», но, по язвительному замечанию автора, «куда п/гывет эта лодка? Похоже, никто не имеет об этом ни малейшего понятия; и, коли на то пошло, они и не видят особого смысла даже в постановке такого вопроса». Картина конформизма, как мы показали ее на примере «живущих среди людей» обитателей Парк Форест, конечно же, не одна и та же по всей Америке. Причины очевидны. Эти люди молоды, принадлежат к среднему классу и продвигаются вверх. В своей служебной карьере большинство из них оперирует символами и людьми, и их продвижение зависит от того, позволят ли они себе быть объектом манипуляций. Без сомнения, существуют люди и более старшего возраста, принадлежащие к той же профессиональной группе, множество столь же молодых, но менее «преуспевших» людей из других профессиональных групп, как, например, те инженеры, физики и химики, которых больше интересует их работа, чем надежда на стремительную должностную карьеру. К этому можно добавить миллионы фермеров и сельскохозяйственных рабочих, образ жизни которых лишь отчасти был изменен условиями XX столетия. И, наконец, промышленные рабочие, которые, не слишком отличаясь от конторских служащих по уровню заработной платы, трудятся в иных условиях. И хотя здесь не место обсуждать значение труда промышленного рабочего в наши дни, в данный момент ==274 ЭРИХ ФРОММ можно сказать, по крайней мере, одно: бесспорно, су-', ществует различие между теми, кто манипулирует другими людьми, и теми, кто создает вещи, пусть даже их роль в процессе произволе гва носит частичный и во многих отношениях отчужденный характер. Рабочий на крупном металлургическом предприятии взаимодействует с другими людьми; он должен это делать в целях охраны своей жизни. Он сталкивается с опасностями, разделяя их с другими. Его товарищи по работе скорее могут оценить его мастерство, чем его улыбку и «располагающие человеческие качества». Вне работы он пользуется значительной долей свободы: ему положен оплачиваемый отпуск, он может что-нибудь делать у себя в саду, заниматься своим любимым делом, участвовать в местной политической жизни или профсоюзной деятельности18? Но даже если принять во внимание все эти факторы, отличающие промышленных рабочих от конторских служащих и высших слоев средних классов, все равно окажется, что, по всей видимости, в конечном итоге у промышленного рабочего мало шансов избежать штампующего воздействия господствующего конформистского образца. Во-первых, даже наиболее положительные аспекты его условий труда, подобные только что упомянутым, не меняют того обстоятельства, что его труд в основном отчужден и лишь в ограниченной мере служит исполненным смысла выражением его энергии и разума. Во-вторых, в результате тенденции ко все большей автоматизации промышленного труда этот последний фактор быстро идет на убыль. Наконец, на него воздействуют все средства нашей культуры: реклама, кинопродукция, телевидение, газеты, так что он вряд ли сможет не дать вовлечь себя в конформизм, хотя, возможно, это произойдет и не так скоро, как у других групп населения190 Все сказанное о промышленных рабочих верно и в отношении фермеров. Принцип беспрепятственного удовлетворения Как я уже указывал ранее, анонимная власть и автоматический конформизм в значительной степени являются результатом нашего способа производства, требующего быстрого приспособления к машине, дисциплинированного Здоровое общество ==275 поведения масс, общих вкусов, а также ненасильственного подчинения. Другая сторона нашей экономической системы — потребность в массовом потреблении — способствовала выработке такой черты социального характера современного человека, которая наиболее разительно контрастирует с социальным характером XIX столетия. Я имею в виду принцип немедленного выполнения каждого желания и отсутствия преград на пути удовлетворения любого из них. Наиболее наглядной иллюстрацией этого принципа может служить наша система покупки в кредит. В XIX в. вы покупали то, что вам было нужно, накопив предварительно деньги на покупку; сегодня вы покупаете то, что вам нужно или не нужно, в кредит, а задача рекламы заключается, главным образом, в том, чтобы соблазнить вас на покупку и с этой целью разжечь в вас интерес к вещам. Вы оказываетесь в круговороте. Вы покупаете в кредит, а ко времени окончания выплаты вы продаете купленное и покупаете вновь — новейшую модель. Принцип безотлагательного удовлетворения желаний стал определять и сексуальное поведение, особенно после окончания первой мировой войны. Грубая форма превратно понятого фрейдизма, как правило, предоставляла соответствующие оправдания; идея заключалась в том, что неврозы проистекают из «вытесненных» сексуальных влечений, что препятствия на пути их осуществления травмируют психику и что чем меньше в вас вытесненного, тем вы здоровее. Родители, стремившиеся выполнять все желания своих детей, дабы те не чувствовали себя ущемленными, даже приобретали своего рода комплекс. К сожалению, многие из этих детей, равно как и их родители, становились пациентами врачей-психоаналитиков, если они могли себе это позволить. Вдумчивые наблюдатели, такие, как Макс Шелер19' и Бергсон192, выделяли неуемную тягу к вещам и неспособность отложить удовлетворение желаний как характерную черту современного человека. Наиболее язвительно это выражено в книге «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Один из самых главных лозунгов, обусловливающих поведение подросгков «Дивного нового мира», гласит: «Никогда не откладывай на завтра удовольствие, которое можно получить сегодня». Его вбивают им в голову «по 200 раз кряду, дважды в неделю, с 14 до 16.30». Безотлагательное исполнение желаний ==276 ЭРИХ ФРОММ считается счастьем. «В наше время все счастливы», — гласит еще один лозунг «Дивного нового мира». Люди «получают желаемое и никогда не хотят того, чего не могут получить». В этом мире, как и в нашем, потребность в немедленном использовании предметов потребления связана воедино с потребностью в безотлагательном удовлетворении сексуальных желаний. Считается аморальным иметь одного партнера по «любви» сверх довольно непродолжительного времени. «Любовь» — это быстро преходящее сексуальное желание, которое надо немедленно удовлетворить. «Величайшее внимание уделяется тому, чтобы вы не полюбили кого-нибудь слишком сильно. Не существует такой вещи, как взаимная верность; вы так устроены, что не можете не делать того, что должны. А то, что вы должны делать, в целом так приятно, так многим природным импульсам предоставлена полная свобода, что и в самом деле не существует соблазнов, которым надо было бы сопротивляться»193. Это отсутствие сдерживания желаний ведет к тому же результату.. что и отсутствие явной власти авторитета, — к параличу и в конечном итоге разрушению «Я». Если индивид не откладывает на потом свои желания (и устроен так, что хочет только достижимого), у него нет ни конфликтов, ни сомнений, ни необходимости принимать решения; он никогда не остается наедине с самим собой, так как всегда занят — или работает, или развлекается. Ему не надо осознавать самого себя, потому что он постоянно занят поглощение?,' удовольствий. Для него «Я» — это система желаний и их удовлетворения; он должен трудиться, чтобы осуществлять вой желания, а эти самые желания все время подогреваются и направляются экономическим механизмом. Большая их часть создается искусственно; даже половое влечение совсем ;'.е настолько «естественно», как его изображают. Его стимулируют отчасти искусственно. И так и должно быть, если мы хотим, чтобы люди были такими, как того требует современный мир: чтобы они чувствовали себя «счастливыми», были свободны от сомнений, не знали конфликтов, были управляемы без применения насилия. Получение удовольствия состоит главным образом в удовлетворении от потребления и «поглощения». Предметы потребления, достопримечательности, продукты питания, напитки Здоровое общество ==277 , сигареты, люди, лекции, книги, фильмы — все потребляется, все «заглатывается». Мир — это один огромный объект наших желаний, большущее яблоко, большая грудь; а мы — грудные дети, находящиеся в вечном ожидании, исполненные надежды — и неизменно разочаровывающиеся. Да и как мы можем не разочаровываться, если наше рождение прекращается, когда мы еще находимся у материнской груди, у которой и остаемся навсегда большими младенцами, если мы никогда не выходим за пределы воспринимающей ориентации? И вот люди испытывают чувство беспокойства, неполноценности, несостоятельности, вины. Они ощущают, что, живя, они не живут, что жизнь, как песок, просачивается у них между пальцами. Как же они преодолевают свои тревоги, порождаемые пассивностью постоянного «вбирания» в себя всего? Это делается при помощи другого вида пассивности — постоянного «выплескивания», если так можно сказать: посредством разговоров. Здесь опять, как это было с властью авторитета и с потреблением, некогда плодотворная идея превратилась в свою противоположность. Свободные ассоциации и свободная беседа Открытие метода свободных ассоциаций принадлежит Фрейду. Переставая контролировать свои мысли в присутствии человека, умеющего хорошо слушать, вы можете раскрыть свои бессознательные чувства и мысли, и это при том, что вы не спите, не сошли с ума, не пьяны и не находитесь под гипнозом. Психоаналитику ясен скрытый смысл того, что вы говорите, он способен понять вас лучше, чем вы сами себя понимаете, благодаря тому что вы освободили свое мышление от ограничений, налагаемых обычным контролем за мыслями. Но метод свободных ассоциаций в скором времени выродился так же, как это произошло со свободой и счастьем. Сначала в самой методике ортодоксального психоанализа это случалось часто, хотя и не всегда. Вместо того чтобы давать возможность содержательно выразить находящиеся под запретом мысли, этот метод обернулся бессмысленной болтовней. Другие терапевтические школы свели роль психоаналитика к тому, чтобы благожелательно выслушивать и повторять в несколько измененном виде сказанное пациентом, не пытаясь ==278 ЭРИХ ФРОММ раскрыть смысл или дать пояснения. Все это делается в соответствии с представлением о том, что нельзя посягать на свободу пациента. Фрейдову идею свободных ассоциаций используют многие психологи, именующие себя консультантами, хотя занимаются они чем угодно, кроме консультаций. Они приобретают все большее значение в качестве врачей, занимающихся частной практикой, и консультантов в промышленности194. В чем заключается воздействие этого метода? Совершенно очевидно, что не в лечении, о котором думал Фрейд, разрабатывая метод свободных ассоциаций как основу для понимания бессознательного, а скорее в облегчении напряженного состояния, достигаемого благодаря возможности выговориться в присутствии благожелательного слушателя. Пока вы держите свои мысли в себе, они могут выводить вас из состояния душевного равновесия, однако это, возможно, принесет известную пользу: вы вникаете, размышляете, переживаете, и в этих муках у вас может родиться новая мысль. Но если вы сразу все высказываете, не давая своим мыслям и чувствам создать как бы давление, они не успеют стать плодотворными. Происходит то же самое, что и при неограниченном потреблении. Вы оказываетесь устройством, непрерывно что-то поглощающим и исторгающим, внутри которого ничего нет — ни напряжения, ни понимания, ни своего «Я». Фрейдовское открытие метода свободных ассоциаций имело целью выяснить, что происходит в глубине вашей личности, открыть, кем вы являетесь на самом деле. Нынешнее собеседование с доброжелательным слушателем имеет противоположную, хотя и открыто не объявленную цель: оно должно заставить человека забыть, кто он (если у него есть еще какая-то память), освободиться от какого бы то ни было напряжения, а вместе с ним и от всякого чувства самости. Точно так же, как смазывают машины, «смазывают» и людей, особенно в трудовых массовых организациях. Их умасливают благозвучными лозунгами, материальными льготами, благожелательным пониманием со стороны психологов. В конечном итоге высказывания и выслушивание стали домашней забавой для тех, у кого нет возможности иметь профессионального слушателя, либо для тех, кто по тем или иным причинам предпочитает специалиста. «Изливать душу» вошло в моду. стало признаком хорошего тона. Нет ни запретов Здоровое общество ==279 , ни чувства стыда, ни сдержанности. Человек говорит о трагических событиях своей жизни с такой же легкостью, с какой говорил бы о каком-то другом человеке, не представляющем особого интереса, или о разного рода неприятностях, связанных с его автомашиной. Действительно, психология и психиатрия переживают процесс коренного изменения их функции. Начиная с изречения дельфийского оракула: «Познай самого себя»195 и до психоаналитической терапии Фрейда назначение психологии состояло в том, чтобы раскрыть человеческое «Я», понять отдельного человека, найти «истину, делающую тебя свободным». В наши дни существует угроза, что психиатрия, психология и психоанализ могут превратиться в инструмент манипулирования людьми. Специалисты в этой области говорят вам, что представляет собой «нормальный человек» и, соответственно, что у вас не в порядке; они разрабатывают методы, помогающие вам приспособиться, стать счастливым, нормальным. В Дивном новом мире такую «обработку» начинают с первого месяца после оплодотворения (химическим путем) и продолжают после наступления половой зрелости. У нас она начинается немного позже. Постоянное повторение одного и того же газетами, радио и телевидением составляет большую часть этой обработки. Однако высшим достижением манипулирования является современная психология. То, что сделал Тейлор196 в области промышленного труда, психологи делают в отношении целостной личности, — и все это во имя понимания и свободы. Среди психиатров, психологов и психоаналитиков есть многие, составляющие исключение из этого правила, однако становится все более очевидным, что эти профессии превращаются в серьезную опасность для развития человека, а их представители эволюционируют, становясь жрецами новой религии удовольствия, потребления и безликости, специалистами по манипулированию, выразителями отчужденной личности. Разум, совесть, религия Что происходит в отчужденном мире с разумом, совестью и религией? На первый взгляд они процветают. Едва ли можно говорить о неграмотности в странах Запада; все большее К оглавлению ==280 ЭРИХ ФРОММ число людей посещают различные учебные заведения в Соединенных Штатах; все читают газеты и здраво рассуждают о мировых проблемах. Что же касается совести, то большинство людей поступают вполне порядочно в узкой сфере частной жизни, — как ни странно, это действительно так, несмотря на всеобщую неразбериху. Что до религии, то хорошо известно, что количество прихожан растет быстрее, чем когда бы то ни было, и подавляющее число американцев веруют в Бога — во всяком случае, так они говорят при опросах общественного мнения. И все же нет нужды излишне углубляться в проблему, чтобы сделать менее приятные открытия Если мы говорим о разуме, то надо прежде всего решить, какую человеческую способность мы имеем в виду. Как я уже предлагал, мы должны различать рассудок и разум. Под рассудком я понимаю способность оперировать понятиями с намерением достичь какой-нибудь практической цели. Шимпанзе, составляющая вместе две палки, чтобы достать банан (так как каждая в отдельности слишком коротка для этого), прибегает к помощи рассудка. То же самое делаем и все мы, занимаясь своими обычными делами и «прикидывая», что как сделать. В этом смысле рассудок — это способность принимать все на веру, как есть, и составлять различные комбинации с тем, чтобы облегчить манипулирование вещами. Рассудок — это мышление, служащее для биологического выживания. С другой стороны, разум стремится к пониманию; он пытается узнать, что скрыто за поверхностью, распознать сердцевину, сущность окружающей нас действительности. Это не значит, что у разума нет назначения, просто в его задачу не входит содействие физическому существованию в той же мере, что и психической и духовной жизни. Тем не менее в частной и общественной жизни разум нередко требуется для предвидения (учитывая, что оно часто зависит от распознания подспудно действующих сил), а предвидение порой необходимо даже для физического выживания. Разум нуждается в приобщенности и чувстве самости. Если я — всего лишь устройство, пассивно воспринимающее впечатления, мысли, мнения, я могу сравнивать их, оперировать ими. но я не могу постичь их. Декарт сделал вывод о Здоровое общество ==281 моем существовании в качестве индивида исходя из того, что я мыслю. «Я сомневаюсь, следовательно, я мыслю; я мыслю, следовательно, я существую», — такова была его аргументация. Но так же верно и обратное. Я могу мыслить, т. е. использовать свой разум только при условии, что я — это «Я», что я не растерял своей индивидуальности в безликом «Нечто». С этим тесно связан характерный для отчужденной личности недостаток чувства реальности. Утверждение, что современному человеку «недостает чувства реальности», противоречит широко распространенному мнению, будто от большинства исторических эпох нас отличает больший реализм. Однако рассуждения о нашем реализме несколько напоминают параноидный бред. Хороши реалисты, играющие оружием, способным привести к уничтожению всей современной цивилизации, если не самой нашей Земли! Если бы за таким занятием застали отдельного человека, его бы немедленно изолировали, а если бы при этом он еще и гордился своим реализмом, то психиатры сочли бы это дополнительным и притом довольно серьезным симптомом умопомешательства. Но помимо всего этого дело заключается и в том что современный человек обнаруживает поразительное отсутствие реализма в отношении ко всему существенному: к смыслу жизни и смерти, счастью и страданию, чувствам и серьезным мыслям. Он надежно скрыл под покровом всю истинную сущность человеческого бытия и заменил ее искусственной, приукрашенной картиной псевдореальности, не слишком отличаясь от дикаря, лишившегося своей земли и свободы ради блестящих стеклянных бус. В самом деле, он так далек от подлинной человеческой сущности, что может сказать вместе с обитателями Дивного нового мира: «Чувства человека сотрясают общество». В современном обществе существует еще один, уже упоминавшийся фактор, губительный для разума. Поскольку никто никогда не делает всей работы и каждый выполняет только часть ее, поскольку размеры вещей и организации людей слишком велики, чтобы их можно было осознать как целое, постольку оказывается невозможным представить себе что-либо в целом виде. Соответственно, нельзя увидеть и законы лежащие в основе явлений. Рассудка достаточно, чтобы надлежащим ==282 ЭРИХ ФРОММ образом оперировать отдельными частями крупного целого, будь то станок или государство. Разум же может развиваться только в связи с целым, имея дело с обозримыми и контролируемыми реалиями. Подобно тому как наши слух и зрение работают только в количественных пределах волн определенной длины, так и наш разум ограничен тем, что можно обозреть целиком, во всей полноте его проявлений. Иными словами, если размеры превышают определенный уровень, то неизбежно утрачивается конкретность и ее место занимают абстрактные представления; вместе с конкретностью пропадает и чувство реальности. Первым увидел эту проблему Аристотель197, который считал, что город, превышающий по численности населения то, что мы сегодня назвали бы небольшим городком, непригоден для жизни. При изучении особенностей мышления отчужденного человека поражает, насколько у него развился рассудок и деградировал разум. Он принимает окружающую действительность как нечто данное; он хочет поглотить ее, потребить, пощупать и манипулировать ею. У него даже не возникает вопроса о том, что стоит за этой действительностью, почему вещи таковы, как они есть, и куда они движутся. Но поглотить значение или потребить смысл невозможно, а что до будущего, так apres nous Ie deluged Создается даже впечатление, что с XIX в. по наши дни произошло заметное нарастание глупости, если под глупостью мы подразумеваем нечто, противоположное скорее разуму, чем рассудку. И невзирая на то что все ревностно читают ежедневные газеты, имеет место непонимание смысла политических событий, что, по правде говоря, пугает, поскольку наш рассудок помогает нам производить оружие, которое наш разум не в силах контролировать. В самом деле, нам известно, как и что делается, но мы не знаем, зачем и почему. У нас много людей с хорошими и высокими интеллектуальными способностями, но наши тесты на интеллект определяют способность запоминать и быстро соображать, а отнюдь не способность мыслить. Все это действительно так, несмотря на то что среди нас есть люди выдающегося разума, чье мышление не уступает по силе и глубине тем, кого когда-либо знала история. Но мышление таких людей отличается от обычной способности рассуждать, свойственной толпе, и на них смотрят с Здоровое общество ==283 подозрением, даже если они нужны благодаря своим выдающимся достижениям в области естественных наук. В самом деле, недавно появившийся машинный мозг служит хорошей иллюстрацией того, что мы понимаем здесь под рассудком. Он оперирует заложенными в него данными, сравнивает, отбирает и в конечном счете выдает результаты быстрее или с большей степенью точности, чем это мог бы сделать человеческий интеллект. Однако все это происходит при условии, что основные данные закладывают в него заблаговременно. На что неспособен электрический мозг — это творчески мыслить, проникать в суть наблюдаемых фактов, выходить за пределы заложенных в него данных. Машина может воспроизвести или даже превзойти интеллект, но она неспособна воспроизвести разум. Этика, по крайней мере в понимании греко-иудейскохристианской традиции, неотделима от разума. Нравственное поведение базируется на способности выносить оценочные суждения, основанные на разуме; оно подразумевает выбор между добром и злом, а также действие на основе принятого решения. Использование разума, так же как нравственное суждение и действие, предполагает наличие самости. Более того, этика (безразлично какая: монотеистической религии или светского гуманизма) основана на принципе, согласно которому нет такого института или такой вещи, которые были бы выше любой человеческой личности; согласно которому цель жизни заключается в развитии человеческой способности любви и разума, и всякая другая деятельность человека должна быть подчинена этой цели. Но в таком случае как может этика быть важной частью жизни, в которой индивид становится автоматом и служит большому безликому «Нечто»? К тому же как может развиваться совесть, если жизненным принципом является конформизм? Совесть по самой своей природе имеет нонконформистский характер; она должна быть в состоянии сказать «нет», когда все остальные говорят «да», а для того чтобы сказать это «нет», она должна быть уверена в правоте суждения, на котором оно основано. В той мере, в какой человек приспосабливается, он не в состоянии слышать голос своей совести и еще меньше может следовать ему. Совесть существует лишь тогда, когда человек ощущает себя человеком, а не вещью, ==284 ЭРИХ ФРОММ не товаром. Для вещей, обмениваемых на рынке, есть другой квазиморальный кодекс — кодекс честности. Вопрос заключается в том, происходит ли обмен по справедливым ценам, без махинаций и давления, нарушающих честность сделки. Эта честность — не добрая и не злая — является нравственным принципом рынка, а также нравственным принципом, управляющим жизнью личности с рыночной ориентацией. Этот принцип честности, несомненно, ведет к определенному типу нравственного поведения. Поступая согласно кодексу честности, вы не лжете, не мошенничаете, не прибегаете к насилию, — вы даже предоставляете другим благоприятные возможности. Но любить своего ближнего, чувствовать свое единство с ним, посвятить жизнь развитию его духовных сил — все это не входит в моральный кодекс честности. Мы живем в парадоксальной ситуации: на практике мы следуем морали честности, а на словах исповедуем христианскую мораль. Не должно ли нас смутить такое явное противоречие? По всей видимости, этого не происходит. В чем же дело? Отчасти причина состоит в том, что наследие четырехтысячелетнего развития нравственного сознания вовсе не утеряно полностью. Напротив, освобождение человека от власти феодального государства и церкви позволило во многом реализовать это наследие, и в период с XVIII в. до наших дней оно все еще переживает, возможно, небывалый расцвет. Мы все еще являемся частью этого процесса, но при данных условиях нашей собственной жизни в XX столетии похоже, что больше нет бутона, который мог бы расцвести, когда увянет этот цветок. Другой причиной, по которой нас не смущает противоречие между гуманистической нравственностью и моральным кодексом честности, служит то, что в свете морали честности мы даем новое толкование религиозной и гуманистической этике. Наглядный пример такой интерпретации — Золотое правило199. В изначальном иудейском и христианском понимании таким правилом было известное выражение библейской заповеди: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». В системе морали честности оно просто означает: «Совершая обмен, будь честен. Давай столько, сколько рассчитываешь получить сам. Не жульничай!» Неудивительно, что это Золотое правило — наиболее распространенное религиозное изречение наших дней: в нем сочетаются две противоположные Здоровое общество ==285 системы нравственности, и оно помогает нам забыть о противоречии между ними. Притом что мы все еще живем за счет христианско-гуманистического наследия, не приходится удивляться, что молодое поколение все меньше обнаруживает традиционную нравственность и что среди наших молодых людей можно встретить нравственное невежество, составляющее разительный контраст достигнутому обществом уровню экономического и образовательного развития. Сегодня, когда я просматривал эту рукопись, я прочел два сообщения. Одно, напечатанное в «Нью-Йорк тайме», об убийстве человека, которого безжалостно насмерть забили ногами четыре подростка из самых обычных семей среднего класса. Другое сообщение, опубликованное в журнале «Тайм», описывает нового префекта полиции в Гватемале, который в бытность свою шефом полиции при диктаторском режиме Убико 200 усовершенствовал специальный стальной обруч, сдавливающий голову, предназначенный для выпытывания не слишком строго хранимых тайн и подавления политического инакомыслия» 201. Его портрет помещен с подписью: «Сокрушитель инакомыслия». Можно ли найти большее патологическое равнодушие к садистским крайностям, чем эти с легкостью брошенные слова? Стоит ли удивляться, что в обществе, где самый популярный информационный журнал может такое написать, подростки, не задумываясь, могут избить человека до смерти? А то обстоятельство, что в комиксах и фильмах мы показываем безжалостность и жестокость, потому что это товар, приносящий деньги, — разве не служит оно достаточным объяснением растущего варварства и вандализма нашей молодежи? Наши киноцензоры бдительно следят, чтобы не было показа эротических сцен, так как они могут вызвать недозволенные сексуальные желания. Но насколько невинным был бы такой результат в сравнении с дегуманизирующим воздействием того, что разрешается цензорами и вызывает, по всей видимости, гораздо меньше возражений со стороны церквей, чем традиционные грехи. Да, у нас пока еще есть нравственное наследие, но в недалеком будущем оно будет растрачено и замещено моральными принципами «Дивного нового мира» или «1984 года» 202 если только оно не сохранится как наследие и не будет создано заново всем ==286 ЭРИХ ФРОММ нашим образом жизни. В настоящее время нравственное поведение все еще можно найти в конкретной жизни многих отдельных людей, тогда как в целом общество дружными рядами движется к варварству 203. То, что было сказано об этике, в значительной мере можно сказать и о религии. Конечно, в рассуждениях о роли религии среди отчужденных людей все зависит от того, что мы называем религией. Если мы говорим о религии в самом широком смысле слова как о системе ориентации и объекте поклонения, то действительно каждое человеческое существо религиозно, поскольку нельзя жить без такой системы и оставаться здоровым. Тогда наша культура столь же религиозна, как и любая другая. Наши боги — это машины и идея эффективности; смысл нашей жизни состоит в том, чтобы двигаться, быть впереди, подняться как можно выше к вершине. Но если под религией мы подразумеваем монотеизм, тогда, конечно, наша религия — не более чем один из предметов потребления, выставленный напоказ. Монотеизм несовместим с отчуждением и с нашей этикой честности. Он делает высшей целью жизни, которую нельзя подчинить ни одной другой, развертывание человеческих возможностей, спасение человека. Поскольку Бог непостижим и неопределим, а человек создан по образу Божьему, человек тоже неопределим. Имеется в виду, что он — не вещь и нельзя считать его вещью Борьба межцу монотеизмом и идолопоклонством — это как раз борьба между продуктивным и отчужденным способом жизни. Наша культура, пожалуй, первая в человеческой истории полностью секуляризованная204 культура Мы оттолкнули от себя осознание фундаментальных проблем человеческого существования и озабоченность ими. Нас не занимает ни вопрос о смысле жизни, ни его решение: мы начинаем с убеждения, что нет иной цели, кроме того, чтобы успешно «инвестировать» собственную жизнь и прожить ее без чрезмерных неудач. Большинство из нас верит в Бога, принимая, как само собой разумеющееся, что Бог существует Остальные, неверующие, принимают, как само собой разумеющееся, что Бог не существует. В обоих случаях Бог считается чем-то само собой разумеющимся. Ни вера, ни безверие не приводят к бессонным ночам и не вызывают серьезной озабоченности. В самом деле, верит человек в Здоровое общество ==287 Бога или нет, в нашей культуре это почти безразлично как с психологической, так и с истинно религиозной точек зрения. В обоих случаях он не проявляет интереса ни к Богу, ни к ответу на вопрос о своем собственном существовании. Подобно тому как на смену братской любви пришла обезличенная честность, так и Бог превратился в удаленного от нас Генерального директора корпорации под названием Вселенная. Вы знаете, что Он — там. Он ведет дела (хотя, возможно, они бы шли и без Него), вы Его не видите, но признаете Его руководство, в то время как сами «делаете свое дело». Религиозное «возрождение», свидетелями которого мы являемся в наши дни, — это, пожалуй, самый сильный удар по монотеизму, который когда-либо был нанесен ему. Может ли быть большее святотатство, чем говорить о «Человеке наверху», учить молиться о том, чтобы сделать Бога своим партнером по бизнесу, «рекламировать» религию с помощью методов и призывов, какими обычно рекламируют мыло? В свете того, что отчуждение современного человека несовместимо с монотеизмом, можно было бы ожидать, что священники и раввины окажутся в первых рядах критиков современного капитализма. Хотя верно, что со стороны высших авторитетов католической церкви и ряда священников и раввинов рангом пониже такая критика раздавалась, но все церкви в основном принадлежат к консервативным силам современного общества и используют религию, чтобы поддержать человека в рабочем состоянии, в состоянии удовлетворенности глубоко нерелигиозной системой. Большинство из них, похоже, не понимают, что этот тип религии в конечном счете выродится в откровенное идолопоклонство, если они не охарактеризуют его соответствующим образом и не начнут после этого бороться против современного идолопоклонства, вместо того чтобы рассуждать о Боге и таким образом поминать Его имя всуе — в нескольких смыслах, а не в одном, Труд Каково значение слова «труд» в отчужденном обществе? Я уже сделал несколько кратких замечаний по этому вопросу в ходе общего обсуждения проблемы отчуждения. Но поскольку это проблема чрезвычайной важности не только для понимания ==288 ЭРИХ ФРОММ нынешнего общества, но и для любой попытки создать более здоровое общество, на следующих страницах я хочу отдельно и более широко рассмотреть проблему труда. Если человек не эксплуатирует других, он вынужден работать. чтобы жить. Каким бы примитивным и простым ни был ею способ труда, он возвысился над царством животных уже самим фактом производства. Ему справедливо было дано определение «животного, которое производит». Но для человека труд — это не только неизбежная необходимость. Труд высвобождает его из природы, он создает человека как социальное и независимое существо. В процессе труда, т. е. в процессе формирования и изменения внешней природы, человек формирует и изменяет самого себя. Он выходит из природы, подчиняя ее себе; он развивает свои способности к сотрудничеству, разум, чувство прекрасного. Он обособляет себя от природы, от изначального единства с ней, в то же время вновь объединяет себя с ней уже как ее хозяин и созидатель. Чем больше совершенствуется его труд, тем совершеннее его индивидуальность. Формируя природу и заново создавая ее, он учится пользоваться своими силами, развивая свое мастерство и созидательность. Что бы мы ни взяли, прекрасные росписи пещер Южной Франции, орнаменты на оружии первобытных людей, статуи и храмы Греции, средневековые соборы, стулья и столы, сделанные искусными ремесленниками, цветы, деревья или злаки, выращенные крестьянами, — все это выражения творческого преобразования природы с помощью человеческого разума и умения. В западноевропейской истории мастерство ремесленников, особенно уровень, достигнутый ими в XIII-XIV вв., является одной из вершин развития творческого труда. Труд был не просто полезной деятельностью, он приносил глубокое удовлетворение. Главные черты ремесленного мастерства особенно ярко выразил Ч.Р.Миллс: «В труде нет никаких скрытых мотивов помимо изготовляемого продукта и процесса его созидания. Детали ежедневной работы полны значения, потому что в уме работника они не отделены от продукта труда. Работник свободен проконтролировать собственные трудовые действия. Поэтому ремесленник способен учиться у собственной работы, а также использовать и развивать свои способности и умение в ходе ее выполнения. Здоровое общество ==289 Между работой и игрой, трудом и культурой нет разрыва. Способ, каким ремесленник обеспечивает себе средства к жизни, определяет и заполняет собой весь его образ жизни»205. С разрушением средневековой структуры и возникновением современного способа производства значение и функция труда основательно изменились, особенно в протестантских странах. Человека, напуганного только что завоеванной свободой, охватила потребность заглушить свои сомнения и страхи с помощью лихорадочной деятельности. Результат этой активности, ее успех или неудача, был решающим для его спасения, ибо указывал, относится ли он к числу спасенных или потерянных душ. Вместо того чтобы быть деятельностью, несущей в себе удовольствие и удовлетворение, труд стал обязанностью и мучением. Чем больше была возможность получить богатство с помощью труда, тем больше он превращался в простое средство для достижения благосостояния и успеха. Говоря словами Макса Вебера206 труд стал главным фактором системы «мирского аскетизма», откликом на испытываемые человеком чувства одиночества и изолированности. Однако труд в этом смысле слова существовал только для высших и средних классов, которые могли накопить некоторый капитал и использовать чужой труд. Для подавляющего большинства людей, имевших для продажи только свою физическую энергию, он стал не чем иным, как трудовой повинностью. В XVIII-XIX вв. рабочий должен был трудиться по 16 часов в сутки, если он не хотел умереть с голоду, и делал это не потому, что таким образом он служил Господу, и не потому, что его успех показал бы, что он принадлежит к числу «избранных», а потому, что был вынужден продавать свою энергию тем, у кого были средства эксплуатировать ее. В первые века нашей эпохи смысл труда разделился на обязанность у средних классов и принудительный труд у не имевших собственности. Религиозное отношение к труду как к обязанности, все еще значительно преобладавшее в XIX в., заметно изменилось в последние десятилетия века нынешнего. Современный человек не знает, что с собой делать, как прожить жизнь, наполнив ее смыслом; он вынужден работать, чтобы 10 Зак. nb 361 Фромм К оглавлению ==290 ЭРИХ ФРОММ избавиться от невыносимой скуки. Но труд перестал быть моральным и религиозным долгом в том смысле, как его понимали представители среднего класса XVIII—XIX столетий. Появилось нечто новое. Постоянно возрастающее производство, стремление делать больше вешей лучшего качества превратились в самоцель, стали новыми идеалами. Труд стал отчужденным от трудящегося человека. Что происходит с промышленным рабочим? В течение 7— 8 часов в день он расходует большую часть своих сил на производство «чего-нибудь». Ему нужна работа, чтобы обеспечить себе средства к жизни, но его роль в основном пассивна. Он выполняет маленькую частную операцию в сложном и высокоорганизованном процессе производства и никогда не сталкивается со «своим» продуктом как с целым, по крайней мере в качестве производителя, разве что в качестве потребителя, если только у него есть деньги, чтобы купить в магазине «свой» продукт. Он не имеет отношения ни к целостному продукту в его физическом выражении, ни к более широким экономическим и социальным его аспектам. Он поставлен на определенное место, призван выполнить определенную задачу, но не участвует ни в организации трудового процесса, ни в управлении им. У него нет заинтересованности, он даже не знает, почему производится именно этот, а не другой товар, какое отношение он имеет к потребностям общества в целом. Обувь, машины, электрические лампочки производятся «предприятием» с использованием машин. Он скорее часть машины, чем управляющий ею активный субъект. Вместо того чтобы служить человеку, выполняя за него работу, на которую раньше приходилось затрачивать чисто физическую энергию, машина стала его господином. Вместо того чтобы машина заменила собой человеческую энергию, человек стал заменой машины. Его труд можно определить как осуществление действий, которые машины пока что не могут выполнять. Труд — это не сама по себе наполненная смыслом человеческая деятельность, а средство для получения денег. П. Друкер, занимающийся изучением рабочих автомобильной промышленности, выражает эту мысль очень лаконично: «Для огромного большинства рабочих автомобильной промышленности единственный смысл их работы состоит в получении платежного чека, а не в чем-то, связанном с трудом Здоровое общество ==291 или продуктом. Труд выступает как нечто противоестественное, как неприятное, бессмысленное, бестолковое условие для получения платежного чека, лишенное и достоинства, и значения. Неудивительно, что тем самым поощряется небрежная работа, замедление ее темпа и прочие фокусы, направленные на то, чтобы получить ту же оплату за меньший труд. Неудивительно, что в итоге рабочий оказывается несчастным и недовольным, потому что платежный чек — недостаточное основание для самоуважения» 207 Отношение рабочего к труду — это результат всей социальной организации, частью которой он является. Будучи «нанятым»208, он перестает быть активным действующим лицом и ни за что не отвечает, кроме надлежащего выполнения порученной ему некоторой отдельной части трудового процесса, и мало в чем заинтересован, кроме того, чтобы принести домой достаточно денег для содержания самого себя и семьи. Ничего большего от него не ожидают и не требуют. Он — часть арендованного капиталом оборудования, и его роль и функция определяются именно этим качеством — быть частью оборудования. В последние десятилетия все больше внимания обращали на психологию рабочего, на его отношение к труду, на «человеческую проблему промышленного производства». Однако сама эта формулировка указывает на лежащую в ее основе установку. Речь идет о человеческом существе, проводящем на работе большую часть жизни, поэтому следовало бы обсудить скорее «производственные проблемы человеческих существ», а не «человеческую проблему промышленного производства». Большинство исследований в области индустриальной психологии рассматривает вопрос о том, как повысить производительность отдельного рабочего и каким образом побудить его работать так, чтобы возникало меньше трений. Психология сослужила свою службу «человеческой инженерии» — попытке обращаться с рабочим и служащим как с машиной, которая лучше работает, если ее хорошенько смазать. Если Тейлор в первую очередь был озабочен тем, как лучше организовать техническое использование физических сил рабочего, то большинство индустриальных психологов заняты главным образом манипулированием его психикой. Основную идею можно сформулировать так: если он лучше работает, когда ==292 ЭРИХ ФРОММ счастлив, давайте сделаем его счастливым, спокойным, довольным и вообще каким угодно, раз это повышает его выработку и смягчает конфликты. Во имя «человеческих отношений» к рабочему применяют весь набор средств, пригодных для полностью отчужденной личности. Для улучшения отношений с людьми рекомендуются даже такие вещи, как счастье и человеческие ценности. Так, например, по утверждению журнала «Тайм», один из наиболее известных американских психиатров сказал, обращаясь к полуторатысячному коллективу служащих супермаркета: «Наши покупатели получат еще больше удовольствия, если мы будем счастливы... Если бы нам удалось претворить в жизнь некоторые из этих основных принципов ценностей и человеческих отношений, управленческий персонал получил бы за это сполна звонкой монетой». Речь идет о «человеческих отношениях», а подразумеваются при этом отношения самые бесчеловечные, отношения между отчужденными автоматами. Говорят о счастье, а подразумевают установление жесткого распорядка, исключающего последние сомнения и всякую спонтанность 209 Отчужденный и глубоко неудовлетворительный характер труда приводит к двум следствиям: первое — идеалу полнейшей лени, второе — к затаенной, хотя зачастую и бессознательной, враждебности по отношению к труду, а также ко всему и всем, с ним связанным. Широко распространенную склонность к состоянию полнейшей лени и пассивности нетрудно распознать. Наша реклама обращается к ней даже чаще, чем к сексу. Конечно, существует множество полезных, сберегающих труд приспособлений. Но их полезность частенько служит всего-навсего обыкновенной реализацией призыва к полнейшей инертности и пассивному восприятию. Пачка полуфабрикатов для завтрака рекламируется как «новинка — ее легче съесть». Электрический тостер рекламируют в таких выражениях: «...самый необычный тостер в мире! Ваш новый тостер все сделает за вас. Вам даже не придется прилагать усилий, чтобы положить в него хлеб. Мощный, хотя и необычный электрический двигатель осторожно возьмет хлеб прямо из ваших рук!» О скольких курсах изучения языков и других предметов объявляют с помощью рекламного девиза: «Учение без усилий, никакой зубрежки!» Всем знаком портрет Здоровое общество ==293 пожилой супружеской пары с рекламы компании по страхованию жизни; они удалились от дел в 60-летнем возрасте и проводят жизнь в совершенном блаженстве, ничем не занимаясь, кроме путешествий. Радио и телевидение демонстрируют другой элемент этой тоски по лени: идею «кнопочной власти». Нажимая на кнопку или поворачивая рукоятку машины, мы властны заставить зазвучать музыку, речи, спортивные игры, а по телевизору — распорядиться, чтобы происходящее в мире предстало перед нашими очами. Удовольствие вести машину наверняка частично покоится на том же утолении жажды кнопочной власти. Мощная машина приводится в движение легким нажатием кнопки; потребуется совсем немного умения и усилий, чтобы водитель почувствовал, что он властен над пространством. Но есть и куда более серьезная и затаенная реакция на бессмысленность труда и его скуку. Это враждебное отношение к труду, гораздо менее осознанное, чем наше страстное стремление к лени и бездеятельности. Нередко предприниматель чувствует себя узником собственного бизнеса и продаваемых им товаров. Его товар вызывает у него такое чувство, словно его обманули, и он втайне презирает его. Он ненавидит покупателей, вынуждающих его разыгрывать спектакль, чтобы продать товар. Он ненавидит своих конкурентов, представляющих для него угрозу; своих служащих, как, впрочем, и вышестоящих, потому что он постоянно находится в конкурентной борьбе с ними. Но, что важнее всего, он ненавидит себя, потому что видит, как проходит жизнь безо всякого смысла, если не считать сиюминутного опьянения успехом. Конечно, эти ненависть и презрение и к другим, и к себе, и к самим производимым вещам по преимуществу бессознательны и лишь случайно доходят до осознания в мимолетной мысли, достаточно беспокоящей, чтобы постараться как можно быстрее отбросить ее. Демократия Подобно тому как стал отчужденным труд, так и выражение воли избирателя в современной демократии приобрело отчужденный характер. Принцип демократии состоит в том, ==294 ЭРИХ ФРОММ что не руководитель или малая группа, а народ в целом определяет свою судьбу и принимает решения по вопросам, затрагивающим всех. Выбирая своих представителей в парламент, где принимаются законы страны, мы полагаем, что каждый гражданин выполняет роль ответственного участника в делах общества. Благодаря принципу разделения властей был создан весьма остроумный механизм, служащий для поддержания целостности и независимости судебной системы и сохранения равновесия соответствующих функций законодательной и исполнительной властей. В идеале каждый гражданин в равной мере несет ответственность за принятие решения и влияет на их принятие. В действительности же демократическую систему с самого начала преследовало одно серьезное противоречие. Она действовала в государствах с колоссальным неравенством возможностей и доходов, и привилегированные классы, естественно, не хотели терять своих привилегий, которые им обеспечивал «статус-кво» и которых они легко могли бы лишиться, если бы воля не имевшего собственности большинства нашла свое полное выражение. Чтобы избежать этой опасности, большая часть не владеющего собственностью населения была лишена права голоса. Крайне медленно утверждался принцип, согласно которому каждый гражданин имеет право голоса без всяких ограничений и условий. В XIX в. казалось, будто всеобщее избирательное право решит все проблемы демократии. Один из лидеров чартистского движения21" 0'Коннор сказал в 1838 г.: «Всеобщее избирательное право сразу же изменило бы весь характер общества: на место бдительности, сомнениям и подозрительности пришла бы братская любовь, взаимная заинтересованность и всеобщее доверие». В 1842 г. он говорил: «...через шесть месяцев после принятия чартистской программы каждый мужчина, женщина и ребенок в стране будет хорошо накормлен, хорошо обеспечен жильем и одеждой»21! С тех пор все великие демократические системы установили всеобщее избирательное право для мужчин и, за исключением Швейцарии, для женщин, но даже в богатейшей стране мира 1/3 населения все еще была «плохо накормлена, плохо обеспечена Здоровое общество ==295 жильем и одеждой», говоря словами Франклина Д. Рузвельта 212 Введение всеобщего избирательного права не только не оправдало надежд чартистов, но и разочаровало всех, кто верил, будто бы оно поможет изменить граждан, сделав их ответственными, активными, независимыми личностями. Стало ясно, что сегодня проблема демократии заключается уже не в ограничении права участия в выборах, а в том, как это право осуществляется. Как могут люди выражать «свою» волю, если у них нет ни собственной воли, ни убеждений, если они — отчужденные автоматы, чьими вкусами, мнениями, выбором манипулируют мощные «механизмы», подгоняющие все это к определенной норме? В этих условиях всеобщее избирательное право превращается в фетиш. Если руководство может доказать, что каждый человек имеет право голоса и что голоса подсчитываются честно, — оно демократично. Если же каждый голосует, а подсчет голосов ведется нечестно, или же если голосующий боится проголосовать против правящей партии — страна недемократична. В самом деле, между свободными и манипулируемыми выборами есть значительное и важное различие. Но, отмечая это различие, нам нельзя забывать того, что даже свободные выборы необязательно выражают «волю народа». Если множество людей пользуется хорошо разрекламированным сортом зубной пасты потому, что реклама приписывает ему фантастические свойства, ни один мало-мальски разумный человек не скажет, что люди «приняли решение» в пользу этой зубной пасты. Все, что можно было бы утверждать, так это то, что пропаганда достаточно преуспела, убедив миллионы людей поверить ее заявлениям. В отчужденном обществе то, как люди выражают свою волю, не так уж сильно отличается от того, как они выбирают товары для покупки. Они вслушиваются в пропагандистскую трескотню, и факты немного значат в сравнении с обладающей гипнотическим воздействием шумихой, вдалбливаемой в их головы. В последние годы мы все больше и больше становимся свидетелями того, как премудрость сотрудников службы пропаганды определяет линию политической пропаганды. Привыкнув заставлять людей покупать ==296 ЭРИХ ФРОММ все, что угодно, лишь бы хватало денег на рекламу, они формулируют политические идеи и представляют себе политических лидеров в тех же категориях. Для создания рекламы политическим деятелям они используют телевидение точно так же, как для рекламы мыла; имеет значение только воздействие на торговлю или на голосование избирателей, а вовсе не разумность или полезность рекламируемого. Этот феномен нашел в высшей степени откровенное выражение в недавних заявлениях о будущем республиканской партии. Они сводятся к тому, что раз уж нельзя надеяться получить для республиканской партии большинство голосов, надо найти человека, желающего представлять партию, и тогда проголосуют за него. В принципе это не отличается от рекламирования сигарет известным спортсменом или киноактером. В самом деле, функционирование политического механизма в демократической стране в сущности не отличается от того, что происходит на товарном рынке. Политические партии не слишком разнятся от крупных коммерческих предприятий, а профессиональные политики стараются продать публике свой товар. Их методы все больше напоминают методы рекламы, применяющей сильные меры воздействия. Особенно точно определил этот процесс И. Шумпетер213, проницательный исследователь политико-экономических явлений. Он начинает с формулировки классического для XVIII в. представления о демократии. «Демократическая система — это такое институциональное устройство для принятия политических решений, которое выступает проводником общего блага, побуждая народ самостоятельно решать проблемы путем выбора людей, которым предстоит собираться вместе, чтобы выполнить его волю»214 Затем Шумпетер анализирует отношение современного человека к проблеме общественного благоденствия и приходит к выводу, не слишком отличающемуся от уже изложенных выше215. Шумпетер также указывает на сходство между тем, как фабрикуется народная воля в политических вопросах и в коммерческой рекламе. Он пишет, что «методы, с помощью которых фабрикуются проблемы и народная воля по каждой из них, совершенно аналогичны способам, применяемым Здоровое общество ==297 коммерческой рекламой. Мы находим те же самые попытки воздействовать на подсознание. Мы находим ту же самую технологию создания благоприятных и неблагоприятных ассоциаций, которые тем эффективнее, чем меньше в них разумного. Мы находим те же самые отговорки и умолчания, тот же трюк с созданием мнения путем многократных повторений одного и того же; этот прием оказывается успешным ровно настолько, насколько при этом удается обойтись без рациональной аргументации и избежать опасности пробудить критические способности человека. И так далее. Однако в области общественной жизни все эти хитрости приобрели гораздо больший размах, чем в сфере частных или профессиональных дел. Портрет девушки, прелестнейшей из когдалибо живших на свете, с течением времени окажется бессильным поддержать торговлю плохими сигаретами. Но в случае с политическими решениями столь же надежной гарантии не существует. Суть многих судьбоносных решений такова, что с ними нельзя экспериментировать на досуге за умеренную плату. Однако если это и оказывается возможным, то, как правило, составить суждение не так легко, как в случае с сигаретами, потому что последствия поддаются оценке с большим трудом»216. На основе этого анализа Шумпетер приходит к определению демократии, менее возвышенному, чем первое, зато, несомненно, более реалистичному. «Демократическая система — это такое институциональное устройство для принятия политических решений, при котором индивиды приобретают власть принимать решения посредством конкурентной борьбы за голоса народа»2'7. Сопоставление процессов формирования мнения в политике и на товарном рынке можно дополнить еще одним, имеющим дело не столько с формированием мнения, сколько с его выражением. Я имею в виду роль акционера в американской крупной корпорации и воздействие его воли на управление. Как уже было указано выше, собственность крупной корпорации в наши дни находится в руках сотен тысяч человек, каждый из которых владеет чрезвычайно малой долей всего пакета акций. С точки зрения закона, акционеры владеют предприятием и, следовательно, имеют право определять его ==298 ЭРИХ ФРОММ политику и назначать администрацию. Практически же они не слишком-то чувствуют ответственность за свою собственность и молчаливо соглашаются с действиями администрации, довольствуясь регулярным получением дохода. Подавляющее большинство акционеров не утруждают себя посещением собраний и предпочитают передать необходимые полномочия управленческому персоналу. Как уже отмечалось, только в 6% крупных акционерных компаний (в 1930 г.) управление осуществлялось всеми или большинством собственников. Положение с управлением в современной демократии не так уж отличается от управления крупной корпорацией. Да. действительно, свыше 50% избирателей сами опускают свои избирательные бюллетени. Они делают выбор между двумя партийными механизмами, ведущими борьбу за их голоса Но стоит только одному из этих механизмов прийти к власти, получив большинство голосов, как он отдаляется от избирателя. Реальные решения зачастую перестают быть делом отдельных членов парламента, представляющих интересы и волю своих избирателей, а становятся делом партии218 Но и туг решения принимают наиболее влиятельные личности, играющие главенствующую роль, которые нередко почти неизвестны общественности. Факт тот, что, хотя отдельно взятый гражданин верит, что влияет на принимаемые в стране решения, его участие в этом ненамного больше участия рядового акционера в управлении «своей» компанией. Связь между актом голосования и важнейшими политическими решениями самого высокого уровня окутана тайной. Нельзя сказать, что ее нет вообще, как и нельзя сказать, будто окончательное решение — это результат воли избирателя. Это самое настоящее отчужденное выражение воли гражданина. Он что-то делает, отдавая свой голос, и пребывает в иллюзии, будто он — творец тех решений, которые одобряет, как если бы эти решения были его собственными. Но в действительности они большей частью определяются силами, выходящими за пределы его знаний и возможностей контроля. Неудивительно, что такое положение порождает у рядового гражданина глубокое чувство бессилия в политических делах (хотя оно необязательно осознается) и что, следовательно, его политическая сметливость все больше ослабевает. Ибо Здоровое общество ==299 если верно, что надо думать, прежде чем действовать, то так же верно и то, что, если нет возможности действовать, мышление истощается; другими словами, если человек не может эффективно действовать, он не сможет и продуктивно мыслить. 3. Отчуждение и душевное здоровье Как влияет отчуждение на душевное здоровье? Ответ, конечно же, зависит от того, что понимать под здоровьем. Если имеется в виду, что человек способен выполнять свою социальную функцию, продолжать производить, а также воспроизводиться, то совершенно очевидно, что отчужденный человек может быть здоровым. К тому же мы создали самый мощный производственный механизм из существовавших до сих пор на Земле, хотя мы же создали и самую мощную разрушительную машину, которая может попасть в руки безумца. Если бы мы обратились к общепринятому в психиатрии определению душевного здоровья, то пришлось бы признать, что мы здоровы. Совершенно естественно, что понятия здоровья и болезни суть создание формулирующих их людей, а следовательно, и той культуры, в которой живут эти люди. Отчужденные психиатры определят душевное здоровье с позиций отчужденной личности, а потому сочтут здоровьем то, что с точки зрения нормативного гуманизма можно было бы расценить как болезнь. В этом плане то, что Г. Уэллс 219 так прекрасно описал в рассказе «Страна слепых» применительно к психиатрам и хирургам своего времени, так же верно и в отношении многих психиатров нашей культуры. Молодого человека, нашедшего приют в изолированном от мира племени слепых от рождения людей, осматривают их доктора. «Потом, некоторое время спустя, одного премудрого старейшину осенила мысль. Среди своего народа он слыл большим ученым, врачевателем и обладал философским, изобретательным умом. И вот у него явилась соблазнительная мысль излечить Нуньеса от его странностей. Однажды в присутствии Якоба он опять перевел разговор на Нуньеса. — Я обследовал Боготу, — сказал он, — и теперь дело стало для меня ясней. Я думаю, он излечим. К оглавлению ==300 ЭРИХ ФРОММ — Я всегда на это надеялся, — ответил старый Якоб — У него поврежден мозг, — изрек слепой врач. Среди старейшин пронесся ропот одобрения. — Но спрашивается: чем поврежден? Старый Якоб тяжело вздохнул. — А вот чем, — продолжал врач, отвечая на собственный вопрос. — Те странные придатки, которые называются глазами и предназначены создавать на лице приятную легкую впадину, у Боготы поражены болезнью, что и вызывает осложнение в мозгу. Они у него сильно увеличены, обросли густыми ресницами, веки на них дергаются, и от этого мозг у него постоянно раздражен, и мысли неспособны сосредоточиться. — Вот что? — удивился старый Якоб. — Вот оно как... — Думается, я с полным основанием могу утверждать, что для его полного излечения требуется произвести совсем простую хирургическую операцию, а именно удалить эти раздражающие тельца. — И тогда он выздоровеет? — Тогда он совершенно выздоровеет и станет примерным гражданином. — Да будет благословенна наука! — воскликнул старый Якоб и тотчас же пошел поделиться с Нуньесом своей счастливой надеждой»220. Современные определения душевного здоровья в психиатрии подчеркивают те качества, которые составляют часть отчужденного социального характера нашего времени: приспособленность, способность к сотрудничеству, агрессивность, терпимость, честолюбие и пр. Выше я приводил данное Штрекером определение «зрелости» в качестве иллюстрации наивного перевода на язык психиатрии объявлений о приеме на работу служащих нижнего звена. Но как уже кратко упоминалось в другом контексте, даже один из наиболее глубоких и блестящих психоаналитиков нашего времени Г. С. Салливан в своих теоретических построениях испытывал влияние всепроникающего отчуждения. Именно потому, что он — такая величина и что вклад его в психиатрию чрезвычайно важен, было бы полезно немного задержаться на этом вопросе. Салливан принял за часть человеческой природы то обстоятельство, что отчужденному человеку недостает Здоровое общество ==301 чувства самости и он ощущает себя соответственно ожиданиям окружающих, точно так же как Фрейд принял склонность к соперничеству, характерную для начала века, за естественный феномен. Поэтому Салливан назвал взгляд, согласно которому существует неповторимая индивидуальная самость, «иллюзией уникальной индивидуальности»221 Столь же очевидно влияние отчужденного мышления на данное им определение основных потребностей человека. Согласно его утверждению, это «потребность в личной безопасности, т. е. в свободе от беспокойства; потребность в близости, т. е. в сотрудничестве хотя бы с еще одним человеком; потребность в утолении чувственного влечения, что связано с деятельностью гениталий в стремлении к оргазму»222. Три критерия душевного здоровья, постулируемые здесь Салливаном, общеприняты. На первый взгляд, никто не станет спорить с тем, что любовь, безопасность и сексуальное удовлетворение — совершенно нормальные цели с точки зрения душевного здоровья. Однако критическое рассмотрение этих понятий показывает, что в отчужденном мире они означают нечто отличное от того, что они могли бы означать в других культурах. Пожалуй, наиболее популярное в наше время понятие из арсенала психиатрии — это понятие безопасности. В последние годы ему придают все большее значение как первостепенной цели жизни и сущности душевного здоровья. Одна причина такой установки заключается, пожалуй, в том, что нависающая над миром в течение многих лет угроза войны усилила стремление к безопасности. Другая, более важная причина состоит в том, что вследствие роста автоматизации и сверхконформизма люди все меньше чувствуют себя в безопасности. Проблема еще больше усложняется благодаря смешению понятий психической и экономической безопасности. Одно из коренных изменений, происшедших за последние 50 лет, заключается в том, что все западные страны приняли принцип, согласно которому каждый гражданин должен иметь минимальное материальное обеспечение на случай безработицы, болезни и старости. Однако, несмотря на принятие этого принципа, среди многих деловых людей сохраняется враждебное к нему отношение, особенно в связи со все ==302 Нет Здоровое общество ==303 Они стараются помочь детям избежать конфликтов, все облегчить, устранить как можно больше препятствий, чтобы дать ребенку почувствовать себя «в безопасности», Подобно тому как они стараются сделать ребенку прививки от всех болезней и предохранить его от соприкосновения с любой бактерией, они думают, что могут изгнать неуверенность, устранив какие бы то ни было контакты с ней. Результат всего этого часто бывает столь же безрадостен, как и в случаях чрезмерного соблюдения гигиены: если уж случится инфекция, то человек оказывается особенно уязвимым и беспомощным перед ней. Как же может впечатлительный, остро чувствующий человек ощущать себя в безопасности? Ведь в силу самих условий нашего существования мы ни в чем не можем испытывать полную уверенность. Наши мысли и прозрения — в пучшем случае лишь частичные истины, смешанные с изрядной долей заблуждений, не говоря уже об отнюдь не обязательном искажении информации относительно жизни и общества, с которым сталкиваемся чуть ли не со дня своего рождения. Наша жизнь и здоровье зависят от случайностей, не подвластных нашему контролю. Принимая решение, мы никогда не можем быть уверены в его последствиях. Любое решение заключает в себе возможность провала, а если нет, то это не решение в подлинном смысле слова. Мы никогда не можем быть уверены в исходе наших лучших устремлений. Результат всегда зависит от многих факторов, превосходящих нашу способность к контролю. Подобно тому как впечатлительный, остро чувствующий человек не может избежать чувства грусти, он не может избежать и чувства неуверенности. Задача, которую может и должен поставить человек перед своей психикой, состоит не в том, чтобы почувствовать себя в безопасности, а в том, чтобы уметь переносить отсутствие безопасности без паники и чрезмерного страха. Жизнь в ее душевных и духовных аспектах неизбежно небезопасна и ненадежна. Полная уверенность существует лишь относительно того, что мы родились и умрем. Полная безопасность заключается лишь в столь же полном подчинении силам предположительно могущественным и долговечным, которые избавляют человека от необходимости принимать ==304 ЭРИХ ФРОММ решения, брать на себя риск и ответственность. Свободный человек неизбежно лишен безопасности, мыслящий человек неизбежно лишен уверенности. Как же в таком случае человек может переносить отсутствие безопасности, присущее человеческому существованию? Один путь — укорениться в группе так, чтобы чувство тождественности гарантировалось принадлежностью к этой группе, будь то семья, клан, нация, класс. Пока процесс индивидуализации не достиг стадии, на которой индивид высвобождается из этих первичных уз, он все еще «мы», и пока группа действует, он уверен в собственной тождественности благодаря членству в ней. Развитие современного общества привело к распаду первичных уз. Современный человек по существу одинок, он предоставлен самому себе, и предполагается, что он может рассчитывать только на себя. Он может обрести чувство тождественности, только развивая единственное в своем роде, особенное существо, которое и есть «он», до того момента, когда он действительно сможет почувствовать, что «я есмь я». Это окажется достижимым только в том случае, если он разовьет свои деятельностные силы до такой степени, что сможет соотнести себя с миром без того, чтобы утонуть в нем; если он сможет достичь продуктивной ориентации. Однако отчужденный человек пытается решить проблему другим способом, а именно путем конформизма. Он чувствует себя в безопасности, максимально уподобившись своему ближнему. Его первостепенная цель — получить одобрение других; больше всего он боится, что может не получить одобрения. Отличие от других, принадлежность к меньшинству угрожают его чувству безопасности; отсюда его стремление к беспредельному конформизму. Очевидно, что это стремление в свою очередь порождает постоянно действующее, хотя и скрытое, чувство ненадежности. Любое отклонение от образца, любая критика возбуждают страх и неуверенность. Человек находится в постоянной зависимости от одобрения других людей, точно так же как наркоман зависит от наркотика, и аналогичным образом его чувство самости и уверенности «в себе» все больше и больше слабеет. Если несколько поколений назад вся жизнь человека была пронизана чувством вины, вызванным его греховностью Здоровое общество ==305 , то теперь на смену ему пришло чувство тревоги и неполноценности, вызванное отличием от других. Еще одна цель душевного здоровья — любовь, как и безопасность, в условиях отчуждения приобрела новое значение. Для Фрейда в соответствии с духом того времени любовь была в основном сексуальным феноменом. Человек обнаруживает на опыте, что «половая (генитальная) любовь предоставляет человеку сильнейшие переживания, величайшую удовлетворенность, дает ему, собственно говоря, образец любого счастья, а поэтому нужно и дальше искать удовлетворение стремления к счастью в области половых отношений, помещать генитальную эротику в центр жизненных интересов. На этом пути... человек становится в самой рискованной степени зависимым от части внешнего мира, а именно — от избранного объекта любви, и испытывает самые жестокие страдания, если отвергается им или теряет его из-за неверности или смерти»223 Чтобы обезопасить себя от любовных страданий, человек — но только «незначительное меньшинство» — может преобразовать эротические функции любви, «придавая главную ценность не тому, чтобы быть любимым, а собственной любви» и «направляя свою любовь не на отдельные объекты, а на всех людей». Таким образом, «они избегают колебаний и разочарований половой любви, поскольку отвлекаются от сексуальной цели и превращают влечение в заторможенный порыв...». Любовь с запрещенной целью «была вначале глубоко чувственной любовью и таковой по-прежнему остается в бессознательном»224 Чувство единения и слияния с миром («океаническое чувство»), составляющее сущность религиозного и особенно мистического опыта, переживание единения и слияния с любимым человеком Фрейд интерпретирует как возвращение к состоянию раннего «безграничного нарциссизма» 225 В соответствии со своими основными представлениями Фрейд понимает душевное здоровье как полную реализацию способности любить, что достигается в том случае, если развитие либидо перешло в генитальную стадию. В противоположность Фрейду в психоаналитической системе Г.С.Салливана мы находим прямое разграничение между сексуальностью и любовью. Что же означает любовь и близость в понимании Салливана? «Близость — такой тип ==306 ЭРИХ ФРОММ состояния, касающегося двух человек, который позволяет утвердить все компоненты личностной ценности. Утверждение личностной ценности требует такого типа отношений, который я называю сотрудничеством и под которым подразумеваю ясно выраженное приспособление поведения одного человека к высказанным потребностям другого в стремлении к все более тождественному, т. е. все более сближающемуся, почти общему удовлетворению, и в продолжение все более сходных действий по обеспечению безопасности»226 Проще говоря, Салливан определил сущность любви как состояние сотрудничества, при котором оба человека одновременно чувствуют: «Мы придерживаемся правил игры, чтобы сохранить свой престиж, чувство превосходства и достоинства»227. Подобно тому как Фрейдово определение любви — это описание опыта патриархально настроенного представителя мужского пола, изложенное в терминах материализма XIX столетия, описание Салливана относится к опыту отчужденной личности XX в. с рыночной ориентацией. Это описание «egotism a deux»228, т. е. двух людей, действующих сообща и совместно противостоящих враждебному и отчужденному миру. Действительно, его определение близости в принципе подходит к чувствам любой совместно действующей группы, в которой каждый «приспосабливает свое поведение к выраженным потребностям другого человека, преследуя общие цели». (Следует отметить, что Салливан говорит здесь о выраженных потребностях, тогда как о любви по меньшей мере можно было бы сказать, что она подразумевает реакцию обоих на невыраженные потребности друг друга.) Сопутствующее рыночной ориентации значение слова «любовь», выраженное обыденным языком, можно обнаружить в дискуссиях о супружеской любви и о потребности у детей в любви и привязанности. В многочисленных статьях, рекомендациях, лекциях супружеская любовь описывается как состояние взаимной обходительности и умелого обращения друг с другом, называемого «взаимопониманием». Предполагается, что жена считается с потребностями и чувствами мужа и наоборот. Если он приходит домой усталый и раздраженный, ей не следует ни о чем его спрашивать — или следует — в зависимости от того, что, по мнению авторов, Здоровое общество ==307 лучше всего может «умаслить» его. Ему же следует высказать слова одобрения по поводу приготовленной ею пищи или ее нового платья — и все это во имя любви. Сейчас ежедневно можно услышать, что ребенок должен «пользоваться любовью», чтобы чувствовать себя в безопасности, или что ребенок «не получал от своих родителей достаточно любви» и поэтому стал преступником или шизофреником. Любовь и привязанность приобрели одно и то же значение применительно к самым разным случаям: идет ли речь о малом ребенке, об учении в колледже, которое необходимо для образования, или о последнем фильме, который стоит посмотреть. Вы «скармливаете» человеку любовь, подобно тому как вы снабжаете его безопасностью, знаниями и тому подобным — и вот вам счастливый человек! Счастье — еще одно, более популярное представление, с помощью которого определяется душевное здоровье в наше время, как гласит постулат из романа «О дивный новый мир»: «В наши дни счастливы все». Что подразумевается под счастьем? В ответ на этот вопрос большинство людей сегодня, возможно, сказали бы, что быть счастливым значит «развлекаться», «хорошо проводить время». Ответ на вопрос, что значит «развлекаться», до некоторой степени зависит от материального положения индивида, но больше от его образования и структуры личности. Однако различия в материальном положении не столь важны, как может показаться. Приятное времяпрепровождение высших слоев общества — это образец развлечений для тех, кто пока что не в состоянии за них заплатить, хотя всерьез надеется на счастливый случай. В результате времяпрепровождение более низких общественных слоев все в большей мере становится дешевой имитацией того, что делают в высших слоях, различаясь в цене, но не так уж отличаясь по качеству. В чем заключаются эти развлечения? Это хождение в кино, на вечеринки, игры с мячом, слушание радио и сидение перед телевизором, поездки на машине по воскресным дням и занятия любовью, долгое лежание в постели воскресным утром и путешествия для тех, кому это по карману. Если вместо слов «развлечение» и «приятное времяпрепровождение» воспользоваться более солидным термином, то ЭРИХ ФРОММ ==308 мы могли бы сказать, что понятие счастья в лучшем случае отождествляется с понятием удовольствия. Принимая во внимание наше обсуждение проблемы потребления, мы можем определить это понятие несколько точнее как удовольствие от неограниченного потребления, от «кнопочной» власти и от лени. С этой точки зрения, счастье можно было бы определить как противоположность грусти или печали. И действительно, обычный человек определяет счастье как душевное состояние, свободное от грусти или печали. Однако такое определение показывает, что в этом понимании счастья есть что-то глубоко неправильное. Живой, чувствующий человек непременно не раз за свою жизнь испытывает грусть и печаль. Это происходит не только в результате многочисленных лишних страданий, причиняемых несовершенством нашего общественного устройства, но и вследствие природы человеческого существования, исключающей возможность реагировать на жизненные проявления без особых огорчений и переживаний. Поскольку мы живые существа, нам приходится с грустью осознавать неизбежность разрыва между нашими устремлениями и тем, чего можно достичь за нашу короткую, полную превратностей жизнь. Как же мы можем избежать страданий и печали, если нас ожидает смерть, и при этом неминуемо либо мы умрем раньше, чем наши любимые, либо они раньше нас; если мы ежедневно видим вокруг себя страдания, как неизбежные, так и необязательные и излишние? Попытаться избежать страданий можно лишь в том случае, если мы умерим свою чувствительность, ответственность и любовь, если сердца наши зачерствеют и мы отвратим свое внимание и чувства от других людей, как, впрочем, и от самих себя. Если мы хотим определить счастье от противного, мы должны делать это, противопоставляя его не грусти, а подавленности. Что такое подавленность? Это неспособность чувствовать, это ощущение безжизненности, в то время как тело живо. Это неспособность переживать радость, как, впрочем, и грусть. Человеку в подавленном состоянии было бы куда легче, если бы он смог грустить. Состояние депрессии так невыносимо оттого, что человек неспособен ничего чувство Здоровое общество ==309 вать — ни радость, ни грусть. Если попытаться определить счастье, противопоставляя его подавленности, мы приблизимся к данному Спинозой определению радости и счастья как такого состояния напряжения всех жизненных сил, которое сплавляет воедино наши усилия, направленные одновременно на понимание наших близких и на единство с ними. Счастье возникает вследствие ощущения плодотворности своего существования, в результате использования сил любви и разума, объединяющих нас с миром. Счастье состоит в том, что мы прикасаемся к сущности действительности, открываем самих себя и свое единство с другими, а также свое отличие от них. Счастье — это состояние напряженной внутренней работы и ощущение возрастания жизненной энергии, которое происходит при продуктивном отношении к миру и к самим себе. Отсюда следует, что счастье нельзя найти в состоянии внутренней пассивности, в потребительской установке, пронизывающей жизнь отчужденного человека. Счастье — это переживание полноты бытия, а не пустоты, которую нужно заполнить. Обычному человеку сегодня может вполне хватать развлечений и удовольствий, но, несмотря на это, он существенно подавлен. Возможно, дело прояснится, если мы вместо слова «подавленный» употребим слово «скучающий». Фактически разница между ними очень невелика, она заключается только в степени интенсивности, потому что скука — это не что иное, как переживание паралича наших продуктивных сил и обезжизненности. Среди всех жизненных зол мало найдется таких, которые были бы так же мучительны, как скука, и поэтому человек всеми силами стремится избежать ее. Достичь этого можно двумя путями: либо в принципе став на путь продуктивности и переживая таким образом счастье, либо пытаясь избавиться от проявлений скуки. Последняя попытка, по всей видимости, характерна для стремления современного человека к развлечениям и наслаждениям. Он ощущает в себе подавленность и скуку, которые становятся явными, как только он остается наедине с самим собой или с самыми близкими ему людьми. Все наши увеселения служат тому, чтобы облегчить человеку бегство от самого себя и от угрожающей ему скуки, предоставляя ему К оглавлению ==310 ЭРИХ ФРОММ убежище на многочисленных путях бегства, предлагаемых нашей культурой. Однако сокрытие симптома не устраняет условий, порождающих его. Наряду с боязнью заболеть физически или оказаться униженным в случае утраты общественного статуса и престижа, страх перед скукой имеет первостепенное значение среди страхов, испытываемых современным человеком. Живя в мире развлечений и увеселений, он боится скуки и радуется, когда еще один день прошел без неприятностей, еще один час удалось убить, так и не осознав затаенной скуки. С точки зрения нормативного гуманизма мы должны прийти к иному пониманию душевного здоровья. Та самая личность, которая с позиций отчужденного общества считается здоровой, с гуманистической точки зрения предстает как самая больная, хотя и не в плане индивидуального заболевания. а в смысле социально заданной ущербности. Душевное здоровье, в гуманистическом понимании, характеризуется способностью любить и творить, высвобождением от кровосмесительных связей с семьей и природой, чувством тождественности, основанным на ощущении себя субъектом и носителем собственных сил и способностей, постижением внутренней и внешней реальности внутри и вне нас самих, т. е. развитием объективности и разума. Цель жизни — прожить ее с полной отдачей, родиться в полном смысле слова, полностью пробудиться. Освободиться от инфантильных претензий и поверить в свои реальные, хотя и ограниченные силы; быть в состоянии примириться с парадоксом, состоящим в том, что каждый из нас — наиважнейшая часть Вселенной и в то же время — не важнее мухи или былинки. Быть способным любить жизнь и вместе с тем без ужаса принимать смерть; переносить неопределенность в важнейших вопросах, которые ставит перед человеком жизнь, и вместе с тем быть уверенным в своих мыслях и чувствах, насколько они действительно собственные. Уметь оставаться наедине с собой и в то же время быть единым целым с любимым человеком, с каждым собратом на этой земле, со всем живым; следовать голосу своей совести, зовущему нас к самим себе, но не потворствовать себе в самобичевании, если голос совести не настолько громок, чтобы его услышали и последовали за ним. Душевно здоровый человек — это Здоровое общество ==311 тот, кто живет по любви, разуму и вере, кто уважает жизнь — как собственную, так и своего ближнего. Отчужденный человек, каким мы попытались обрисовать его в этой главе, не может быть здоровым. Поскольку он ощущает себя вещью, помещением капитала, которым манипулируют другие и он сам, он лишен чувства самости. Отсутствие самости становится источником глубокой обеспокоенности. Перед ним бездна небытия. Это порождает беспокойство, более ужасное, чем даже муки ада. В предстоящей моему мысленному взору картине ада я подвергаюсь наказанию и мучениям; представление о небытии влечет меня на грань безумия, потому что я не смогу больше сказать «Я». Если современную эпоху справедливо назвали эпохой обеспокоенности, то в первую очередь из-за беспокойства, порожденного отсутствием самости. Насколько «я таков, каким вы хотите меня видеть», настолько меня нет; я озабочен, зависим от одобрения других, постоянно стараясь понравиться. Отчужденный человек чувствует себя приниженно всякий раз, когда ему кажется, что он не в общей шеренге. Поскольку его чувство собственной ценности базируется на одобрении как награде за конформизм, естественно, он ощущает угрозу своему чувству самости и собственного достоинства со стороны любого чувства, мысли или действия, которые можно было бы заподозрить в «ереси». Однако, поскольку он — человек, а не автомат, он не может не отклоняться; следовательно, все время вынужден бояться неодобрения. В результате ему приходится все настойчивее стремиться к конформизму, к одобрению со стороны. Силу и безопасность ему придает не голос совести, а ощущение, что он не утратил тесного контакта со стадом. Другим результатом отчуждения является распространенность чувства вины. В самом деле поразительно, чтобы в таком в принципе атеистическом обществе, как наше, чувство вины было столь широко распространено и так глубоко укоренено. Главное отличие от, скажем, кальвинистской общины состоит в том, что чувство вины не совсем осознано и не имеет отношения к религиозному понятию греха. При поверхностном взгляде на вещи мы находим, что люди чувствуют себя виноватыми по сотням различных поводов: это и недостаточно усердная работа, и чрезмерное (или недостаточное ==312 ЭРИХ ФРОММ ) покровительство своим детям, и недостаточная забота о матери, и излишняя снисходительность по отношению к должнику. Люди чувствуют вину за добрые дела, как, впрочем, и за дурные поступки. Дело обстоит едва ли не так, словно им надо найти нечто, за что бы они чувствовали себя виноватыми. Что могло послужить причиной такого избытка чувства вины? Думается, есть два главных источника, которые, полностью различаясь между собой, приводят к одному и тому же результату. Один источник — тот же самый, из которого проистекает чувство неполноценности. Отличие от остальных, неполная приспособленность заставляют человека чувствовать свою вину перед повелениями великой Безликости. Другой источник чувства вины — это собственная совесть человека. Он ощущает в себе дарования и таланты, способность любить, мыслить, смеяться, плакать, удивляться и творить: он чувствует, что жизнь — это дарованный ему единственный шанс и, если он упустил его, он потерял все. Он живет в мире, имея такой комфорт и досуг, о котором его предки понятия не имели, но он чувствует, что в погоне за большими удобствами жизнь просачивается у него сквозь пальцы, как песок. Он не может не ощущать вины за пустую трату времени, за упущенные возможности. Такое чувство вины гораздо меньше осознается, чем первое, но одно усиливает другое и нередко служит его рационализацией. Таким образом, отчужденный человек чувствует себя виноватым одновременно за то, что остается, и за то, что не остается самим собой; за то, что он — осознающее, чувствующее существо, и за то, что он — автомат; за то, что он — личность. и за то, что он — вещь. Отчужденный человек несчастен. Потребление развлечений служит для того, чтобы оттеснять осознание своего несчастья. Он старается сберечь время и вместе с тем стремится убить сэкономленное время. Он скорее рад завершить еще один день без поражения или унижения, чем приветствовать новый день с энтузиазмом, который дается только переживанием того, что «я есмь Я». Ему не хватает постоянного прилива энергии, возникающего из продуктивного отношения к миру. Без веры, глухой к голосу совести, с манипулирующим Здоровое общество ==313 рассудком, но с небольшой долей разума, он сбит с толку, встревожен и готов возвести в лидеры каждого, кто предложит ему целостное разрешение его проблем. Можно ли увязать картину отчуждения с какой-либо из установленных картин душевного заболевания? Отвечая на этот вопрос, нам надо помнить, что у человека есть два способа соотнести себя с миром. При одном из них он видит мир таким, каким ему нужно его видеть, чтобы манипулировать и пользоваться им. Это в основном чувственный опыт и опыт, основанный на здравом смысле. Наш глаз видит то, что нам надо видеть, а ухо слышит то, что нам надо слышать для того, чтобы жить; наш здравый смысл воспринимает вещи таким образом, который дает нам возможность действовать; как ощущения, так и здравый смысл служат выживанию. Что касается ощущений и здравого смысла, а также построенной на них логики, то вещи для всех людей одинаковы потому, что одинаковы законы их использования. Другая способность человека — видеть вещи как бы изнутри, субъективно, в соответствии с его личным внутренним опытом, чувством, настроением229 Десять художников рисуют одно и то же дерево в одном положении, но они рисуют десять разных деревьев. Каждая картина — это выражение индивидуальности художника, но вместе с тем на ней все то же дерево. В сновидении мы видим мир исключительно изнутри; он утрачивает свое объективное значение и превращается в символ нашего собственного, чисто индивидуального опыта. Человек, грезящий наяву, т. е. соприкасающийся только со своим внутренним миром и неспособный воспринимать мир внешний в его объективных проявлениях, психически нездоров. Человек, способный лишь фотографически воспринимать внешний мир, но утративший связь со своим внутренним миром, с самим собой, — это человек отчужденный. Шизофрения и отчуждение дополняют друг друга. В обеих формах заболевания не хватает одного из полюсов человеческого опыта. Если в наличии оба полюса, то мы можем говорить о продуктивной личности, сама продуктивность которой проистекает из полярной противоположности между внутренней и внешней формами восприятия. Наше описание отчужденного характера современного человека до некоторой степени односторонне. Я не смог упомянуть ==314 ЭРИХ ФРОММ о целом ряде позитивных факторов. Первое место все еще занимает живая гуманистическая традиция, не разрушенная антигуманным процессом отчуждения. Более того, есть признаки возрастающей неудовлетворенности людей своим образом жизни и разочарованности в нем, попыток вновь обрести какую-то часть утраченной самости и продуктивности. Миллионы людей слушают хорошую музыку в концертных залах или по радио, все большее число людей рисует, занимается садоводством, строит себе лодки или дома, с наслаждением предаваясь различным видам самодеятельности. Получает распространение образование для взрослых, и даже в сфере бизнеса растет осознание того, что служащему следовало бы иметь разум, а не только рассудок230. Но сколь бы обнадеживающими и реальными ни были все эти тенденции, их недостаточно, чтобы оправдать установку, которую можно обнаружить у ряда весьма утонченных писателей, заявляющих, что критика нашего общества, подобная предложенной здесь, устарела и вышла из моды, что мы уже прошли пик отчуждения и находимся теперь на пути к лучшему миру. Сколь бы притягательным ни был этот тип оптимизма, он тем не менее всего лишь более изощренная форма защиты «статус-кво», перевод восхваления «американского образа жизни» на язык культурантропологии, которая, обогатившись открытиями Маркса и Фрейда, «пошла дальше» них и уверяет человека, будто для серьезного беспокойства нет оснований ==315 00.htm - glava15 Глава VI Другие варианты диагноза XIX век Диагноз болезни современной западной культуры, который мы попытались поставить в предыдущей главе, ни в коем случае не нов. Он претендует лишь на то, чтобы способствовать пониманию проблемы, и более эмпирически пытается применить понятие отчуждения к различным наблюдаемым нами явлениям, а также установить связь между болезнью отчуждения и гуманистическим понятием человеческой природы и душевного здоровья. Поистине весьма примечательно, что многие мыслители, жившие в XIX в., уже критически описали общество XX в. задолго до того, как полностью проявились симптомы, кажущиеся столь очевидными сегодня. Примечательно также и то, что их критический диагноз и прогноз имели так много общего между собой, а также с критикой XX в. Упадок и варварство, в которое погрузится общество XX в., предсказывали люди самых различных философских и политических взглядов. Швейцарский консерватор Буркхардт231, русский религиозный радикальный мыслитель Л. Н. Толстой, французский анархист Прудон232 а также его соотечественник консерватор Бодлер233, американский анархист Торо234, а позднее его соотечественник, более расположенный к политике, Джек Лондон235, немецкий революционер Карл Маркс — всех их роднит острая критика современного общества, и большинство из них предвидели возможность наступления эпохи варварства. Предсказания Маркса смягчались его предположением о том, что возможной альтернативой ==316 ЭРИХ ФРОММ этому обществу является социализм. Буркхардт, консервативные взгляды которого несли на себе отпечаток упрямого швейцарского нежелания поддаться воздействию слов и волшебных чар, утверждал в письме, датированном 1876 г., что Европа, возможно, еще насладится несколькими десятилетиями мира, прежде чем она в результате ужасающих воин и революций не превратится в новую своего рода Imperium Romanum — Римскую империю, военную и экономическую деспотию: «XX век сулит все, что угодно, кроме истинной демократии». В 1872 г. Буркхардт писал своему другу: «У меня есть предчувствие, которое звучит как безрассудство, но все же меня не оставляет: военное государство должно стать крупным индустриальным гигантом. Концентрация людей на больших предприятиях не должна вечно оставаться на их усмотрение; логическим последствием этого будет заранее предопределенное и прогрессирующее количество нищеты, облаченное в форму, и начинающее и завершающее свой день под аккомпанемент барабанного боя... Ожидается длительное и добровольное подчинение единым вождям и узурпаторам. Люди больше не верят в принципы, а будут, вероятно, время от времени верить в спасителей. По этой причине авторитарная власть снова поднимет голову в восхитительном XX в., и эта голова будет ужасающей» 236 Предсказания Буркхардта относительно появления в XX в. систем, подобных фашизму и сталинизму, мало чем отличаются от предсказаний революционера Прудона. Угроза будущему, писал Прудон, это «сплошная демократия, которая выглядит так, как будто она основана на диктатуре масс. однако в которой массы имеют не больше власти, чем это необходимо для обеспечения всеобщего рабства в соответствии со следующими принципами, унаследованными от старого абсолютизма: неделимость государственной власти, всепоглощающая централизация, систематическое разрушение всякой индивидуальной, корпоративной и региональной мысли (считающейся деструктивной), инквизиторская 237 полиция...». «Не следует больше обманывать себя, — писал Прудон, — в Европе больны и мысли, и порядок; она вступает в эру жестокой силы и презрения к принципам». И позднее: «И тогда начнется великая война между шестью великими державами... Будет резня и кровопролитие, за которыми Здоровое общество ==317 последует страшное бессилие. Нам не суждено увидеть новую эру, мы будем биться во тьме; мы должны готовиться к тому, чтобы вынести эту жизнь, не огорчаясь чрезмерно и выполняя свой долг. Давайте помогать друг другу, звать друг друга во мраке и поступать по справедливости там, где это возможно». И наконец: «Сегодня цивилизация в тисках кризиса, для которого можно найти лишь один аналог в истории, — кризис, приведший к христианству. Все традиции устарели, символы веры отброшены, однако новая программа еще не готова, она еще не овладела сознанием масс. Отсюда то, что я называю распадом. Это жесточайший момент в жизни общества... Я не питаю иллюзий и не надеюсь однажды утром проснуться и увидеть в нашей стране возрождение свободы как по волшебству... Нет, нет, наш удел — упадок, упадок в течение периода, конца которого я не вижу и который продлится на протяжении жизни по крайней мере одного или двух поколений... Я вижу лишь зло, я умру посреди мрака». В то время как Буркхардт и Прудон предвидели вырождение культуры XX в. в фашизм и сталинизм (это пророчеств^ повторено более определенно в 1907 г. Джеком Лондоном в «Железной пяте»), другие мыслители ставили в центр своего диагноза духовную скудость и отчуждение современного общества, что, по их мнению, должно привести к увеличению дегуманизации и упадку культуры. Как похожи утверждения двух таких разных писателей, как Бодлер и Толстой! Бодлер пишет в 1851 г. в записках, озаглавленных «Fusees»239 «Мир близится к концу. Он существует еще только по одной причине: потому что ему повезло, что он существует. Но как же слаба эта причина по сравнению с тем, что предвещает обратное! Что сулит будущее миру человека? Предположим, что он сохранит свое материальное существование, но будет ли оно достойно его имени и его исторического предназначения? Я не говорю о том, что мир деградирует до призрачного состояния и беспорядка, какие существуют в южноамериканских республиках; я не говорю также о том, что мы вернемся к состоянию примитивных дикарей и будем с ружьем в руках гоняться за пищей среди заросших травой руин нашей цивилизации. Нет, для таких приключений потребовалось бы определенное количество ==318 ЭРИХ ФРОММ жизненной энергии, какой-то отголосок первобытных времен. Мы будем новым примером неумолимости духовных и моральных законов и станем их новыми жертвами; мы погибнем от того, что воображаем, что мы живем. Технократня 240 американизирует нас, прогресс истощит нашу духовность до такой степени, что никакие кровожадные, легкомысленные и противоестественные мечты утопистов не сравнятся с действительностью. Я предлагаю любому мыслящему человеку показать мне, что осталось от жизни. Религия! Бесполезно говорить о ней или искать ее останки; какой позор, что кто-то берет на себя труд отрицать Бога. Частная собственность! Она была, строго говоря, уничтожена с отменой права наследования старшего сына. Настанет время, когда человечество, подобно мстительному каннибалу 24! будет вырывать последний кусок у тех, кто по праву считает себя наследником революции. И даже это будет не самым худшим... Всеобщая гибель распространится не только на политические институты, общественный прогресс или что-то другое; она проникнет в глубь наших сердец. Надо ли говорить, что та малость оставшейся общительности вряд ли сможет устоять перед все сметающей жестокостью и что правители, для того чтобы поддержать порядок или видимость порядка, будут безжалостно прибегать к мерам, которые заставят нас, уже ставших грубыми и черствыми, содрогнуться»242. Толстой писал несколько лет спустя, что средневековая теология или разложение нравов в Древнем Риме отравляли лишь своих собственных граждан, небольшую часть человечества; сегодня электричество, железные дороги и телеграф разлагают» весь мир. Они входят в жизнь каждого человека. Люди просто не могут обойтись без них. От этого одинаково страдает каждый, поскольку вынужден в какой-то степени изменить свой образ жизни, Каждый вынужден предавать самое главное в жизни, понимание самой жизни, религию. Машины — что они производят? Телеграф — что он передает'7 Железные дороги — куда они везут? Миллионы людей, собранные вместе и подвластные высшей власти, — что они должны сделать'? Больницы, врачи, бесплатные амбулатории, преследующие цель продлить человеческую жизнь, — для чего они? До чего легко отдельные индивиды, а также целые Здоровое общество ==319 нации принимают собственную так называемую цивилизацию за истинную: получив образование, держа ноги в чистоте, пользуясь услугами портного и цирюльника и путешествуя за границу, они думают, что являются цивилизованными людьми. Нации же полагают, что чем больше у них железных дорог, академий, промышленных рабочих, военных кораблей, книг, партий и парламентов, тем они цивилизованнее. Многие индивиды, так же как нации, заинтересованы в цивилизации, но не в настоящем просвещении. Первое легче и встречает одобрение, второе требует непомерных усилий и поэтому воспринимается всегда огромным большинством не иначе, как с ненавистью и презрением, так как разоблачает ложь цивилизации 243 Торо критикует современную культуру менее радикально, хотя не менее ясно, чем Толстой. В своей книге «Жизнь без принципа» (1861)244 Торо пишет: «Давайте посмотрим, как мы проводим нашу жизнь. Наш мир — это мир бизнеса. Какая бесконечная суета! Каждую ночь я просыпаюсь от пыхтения паровоза. Он прерывает мой сон. Покоя нет. Было бы великолепно хоть раз увидеть человечество незанятым. Наша жизнь — это работа, работа и еще раз работа. Я не могу купить чистый блокнот, чтобы записывать свои мысли; все блокноты обычно разлинованы для записи долларов и центов. Один ирландец, увидев меня что-то записывающим на полях, счел само собой разумеющимся, что я рассчитываю свое жалованье. Если человек в детском возрасте выпализ окна и остался калекой на всю жизнь или был запуган до безумия индейцами, все сочувствуют ему, так как он неспособен заниматься бизнесом! Я думаю, что ничто, даже преступление, не является таким антиподом поэзии, философии, да и самой жизни, как этот непрестанный бизнес... Если человек ежедневно полдня гуляет в лесу, потому что любит лес, то он рискует, что его объявят бездельником; если же он тратит целый день, играя на бирже и содействуя вырубке этих лесов и оголению земли, то его считают усердным и предприимчивым гражданином. Как будто город заинтересован не в том, чтобы сохранить лес, а в том, чтобы вырубить его!.. Почти все без исключения пути, с помощью которых вы зарабатываете деньги, ведут вниз. Если вы делаете что-то, К оглавлению ==320 ЭРИХ ФРОММ только чтобы заработать деньги, то это дело непременно пустое и нехорошее. Если рабочий получает только заработную плату, которую платит ему его работодатель, и не больше, то его обманывают, он сам себя обманывает. Если вы зарабатываете деньги, будучи писателем или лектором, то вам придется быть популярны, а это означает вертикально падать вниз... Рабочий должен стремиться не только к тому, чтобы заработать себе на жизнь, получить «хорошую работу», но и к тому, чтобы выполнить свою работу как следует. Даже с материальной точки зрения городу выгоднее было бы платить рабочим хорошо, так, чтобы они не чувствовали, что работают только для обеспечения своей жизни, трудились бы скорее ради научных или моральных целей. Не берите на работу человека, который будет ее выполнять только из-за денег; берите того, кто идет из любви к своей работе... Тот способ, которым большинство людей зарабатывают себе на жизнь, представляет собой чаще всего временный заменитель или попытку избежать истинного занятия жизни, поскольку люди либо не знают ничего лучшего, либо не стремятся к нему...». Подводя итог, Торо писал: «Говорят, что Америка — это арена, на которой происходит битва за свободу, однако здесь имеется в виду, конечно, не свобода в чисто политическом смысле слова Даже если мы предположим, что американцы освободились от политической тирании, они остаются рабами экономической и нравственной тирании. Теперь, когда учреждена республика — the res-pubtica245, настало время подумать о resprivara246 — частном деле, т. е. следить за тем, чтобы не был нанесен ущерб частному делу, подобно тому как римский сенат поручал консулам следить за тем, чтобы «пв quid res-privata detrimenti caperet»247. И мы называем эту страну страной свободных людей? Что значит быть свободным от короля Георга и оставаться рабами короля Предрассудка? Что значит быть рожденным свободным и жить не как свободный человек? Какова ценность любой политической свободы, если она не является средством достижения свободы нравственной? Что это — свобода быть рабами или свобода быть свободными? Чем мы хвастаемся? Мы — нация политиков, озабоченных лишь защитой свободы. Лишь дети наших детей, возможно, будут действительно Здоровое общество ==321 свободными. Мы чрезмерно обременяем себя. Часть из нас вообще не несет никакого бремени. Получается обремененность без носителя. Мы взваливаем на себя содержание войск, дураков и всевозможных скотов. Мы возлагаем эти тучные телеса на наши бедные души и позволяем им пожирать их содержимое. То, что сейчас волнует большинство политиков и просто людей, — это жизненно важные функции человеческого общества, которые должны осуществляться бессознательно, подобно физическим функциям человеческого тела. Эти функции являются инфрачеловеческими248 как бы растительными. Я иногда просыпаюсь и в полубессознательном состоянии ощущаю на себе эти функции. Это напоминает состояние человека, у которого в результате осознания процессов пищеварения в болезненном состоянии расстраивается желудок, или же мыслителя, отдавшего себя во власть великого процесса творения. Политика — это как бы зоб общества, полный песка и гравия, а две политические партии — это две противоположные половины, иногда разбитые на четверти, которые со скрипом трутся друг о друга. Не только индивиды, но и государства страдают в результате от расстройства желудка, которое выражается в таких красноречивых формах, какие вы только можете себе представить. Таким образом, наша жизнь в общем представляет собой не только забывание, но и, увы, в большей степени воспоминание того, что мы никогда и не должны были осознавать, по крайней мере в час пробуждения. Почему мы все время встречаемся как люди, страдающие плохим пищеварением, чтобы рассказать друг другу дурные сны? Почему бы нам не встретиться как жизнерадостным людям и не поздравить друг друга с чудесным утром? Конечно же, я не выдвигаю непомерных требований». Один из самых проницательных диагнозов капиталистической культуры XX в. был поставлен социологом Э. Дюркгеймом, который не был радикалом ни с политической, ни с религиозной точек зрения. Дюркгейм утверждал, что в современном индустриальном обществе индивид и группа перестали функционировать удовлетворительно, что они живут в состоянии анемии, т. е. отсутствия осмысленной и структурированной общественной жизни, что «индивид все ==322 ЭРИХ ФРОММ больше движется по пути неустанного беспланового саморазвития, в котором цель жизни не имеет ценностных критериев, а счастье всегда в будущем и никогда в настоящем». Стремления человека становятся безграничными, он преисполнен отвращения из-за «бесплодности бесконечного поиска». Дюркгейм указывал на то, что лишь политическое государство как единственный фактор коллективной организации пережило Французскую революцию. В результате исчез подлинный социальный порядок и государство осталось единственным видом коллективной организующей деятельности социального характера. Индивид, освободившись от всех подлинных социальных уз, почувствовал себя брошенным, изолированным и деморализованным 249 Общество превратилось в «дезорганизованную россыпь индивидов» 250 XX век В XX в. мы имеем дело с похожей критикой современного общества и подобным диагнозом его духовной болезни. Примечательна эта критика тем, что, так же как и в XIX в., она исходит от людей разных философских и политических взглядов. Опустив здесь критику современного общества социалистами XIX и XX вв., которой я специально займусь в следующей главе, я начну с рассмотрения взглядов английского социалиста Р.Тони2-4, поскольку они во многих отношениях связаны с моими. В своем классическом труде «Общество стяжателей» (первоначально опубликованном под названием «Болезнь общества стяжателей») он указывал на то, что принцип, на котором основано капиталистическое общество, — это господство вещей над человеком. В нашем обществе, говорил Тони, «даже здравомыслящие люди убеждены в том, что капитал «нанимает» труд, подобно тому как наши предки-язычники воображали, что куски дерева и железа, которые они в свое время обожествляли, посылали им хороший урожаи и помогали побеждать в битвах. Когда люди зашли настолько далеко, что вообразили своих идолов ожившими, настало время их уничтожить. Труд состоит из людей, а капитал из вещей. Веши могут быть использованы только для того, чтобы служить людям»252. Тони указывал, Здоровое общество ==323 что рабочий в современной промышленности не работает с полной отдачей сил, так как он не заинтересован в своем труде, поскольку не участвует в управлении253. Тони утверждал, что единственным выходом из кризиса, в котором находится современное общество, является изменение моральных ценностей. Необходимо поставить «экономическую деятельность на надлежащее ей место — слуги, а не хозяина в обществе». Суть нашей цивилизации вовсе не в том, что, как многие полагают, промышленный продукт неправильно распределяется, или что ее характерной чертой является тирания, или ее функционирование нарушается досадными разногласиями. Суть дела в том, что сама промышленность стала занимать среди интересов человека преобладающее место, какое не должна занимать ни одна область и меньше всего производство материальных средств существования. Подобно ипохондрику254, который настолько поглощен процессом своего пищеварения, что идет к могиле еще до того, как начал жить, индустриальные общества забывают, ради чего они приобретают богатства в ходе своей лихорадочной деятельности. «Такая одержимость экономическими вопросами неприятна и нарушает душевное равновесие, хотя и носит локальный и переходный характер. Будущим поколениям эта одержимость покажется столь же достойной сожаления, как сегодня нам — одержимость участников религиозных споров в XVII в.; она даже менее рациональна, ибо ее объект менее важен. Эта одержимость подобна яду, вызывающему воспаление во всех ранах и превращающему обычную царапину в злокачественную язву. Общество не решит промышленных проблем, от которых оно страдает, пока не удален этот яд, т. е. пока оно не научится видеть саму промышленность в правильном свете. Если оно хочет этого, то должно преобразовать свою шкалу ценностей. Оно должно рассматривать экономические интересы как один из жизненных элементов, а не как всю жизнь. Оно должно убедить своих членов отказаться от возможности получения прибыли, если эта возможность не связана с соответствующим вкладом, поскольку борьба за прибыль ввергает всех его членов в лихорадочное состояние. Общество должно организовать промышленность II* ==324 ЭРИХ ФРОММ таким образом, чтобы подчеркивалось значение экономической деятельности как инструмента и ее подчиненности той социальной цели, ради которой промышленность функционирует»255. Один из самых выдающихся современных исследователей промышленной цивилизации в Соединенных Штатах Америки Элтон Мэйо256 разделял точку зрения Дюркгейма, хотя занимал более осторожную позицию. «Совершенно верно, — писал он, — что проблема социальной дезорганизации с вытекающей из нее аномией более остра в Чикаго, чем в других местах Соединенных Штатов. Возможно, что эта проблема острее стоит в Соединенных Штатах, чем в Европе. Однако проблема порядка в социальном развитии касается мира в целом»257. Рассматривая современную озабоченность экономической деятельностью, Мэйо констатирует: «Подобно тому как наши политические и экономические исследования на протяжении 200 лет принимали во внимание лишь экономические функции, связанные с обеспечением средств к существованию, так и в нашей действительной жизни в погоне за экономическим развитием мы нечаянно дошли до состояния широкой социальной дезинтеграции... Возможно, труд человека — это его наиважнейшая функция в обществе, однако пока его жизнь лишена интегральной социальной основы, он не может даже установить ценность своего труда. Открытия, сделанные Дюркгеймом во Франции XIX в., по-видимому, применимы к Америке XX в.»258 Ссылаясь на свое обширное исследование отношения рабочих Хоторнских заводов к своему труду, Мэйо делает следующий вывод: «Неспособность рабочих и надзирателей осознать свою работу и условия труда, широко распространенное чувство собственной бесполезности свойственны не только рабочим Чикаго, это общее свойство цивилизованного мира. Вера индивида в собственные социальные функции и солидарность с группой, его способность к сотрудничеству исчезают, частично разрушаемые быстро развивающимся научно-техническим прогрессом. Вместе с этой верой исчезает и чувство уверенности и благополучия, и индивид начинает предъявлять преувеличенные требования к жизни, описанные Дюркгеймом»259. Мэйо не только соглашается с Дюркгеймом относительно основных моментов его диагноза, но приходит также Здоровое общество ==325 к критическому выводу о том, что за полвека, прошедшие после появления работы Дюркгейма, научная мысль очень мало продвинулась в понимании этой проблемы. «В то время как в материальной и научной сферах мы добились определенных научных и технических достижений, в человеческой и социополитической областях мы довольствовались случайными догадками и предположениями»260 И далее: «...мы перед лицом того факта, что в важных сферах человеческого понимания и контроля мы ничего не знаем о фактах и их природе; наш оппортунизм в управлении и социальном исследовании сделал нас неспособными ни к чему, кроме бессильной констатации общего бедствия... Итак, мы вынуждены ждать, пока социальный организм либо выздоровеет, либо погибнет, не получив должной медицинской помощи»261. Говоря особо об отсталости нашей политической теории, он констатировал: «Политическая теория осталась большей частью связанной своим историческим происхождением. Она не смогла стимулировать и поддержать энергичные исследования меняющейся структуры общества. Тем временем социальная обстановка и условия жизни цивилизованных народов претерпели такие большие и разнообразные изменения, что простое произнесение древних формул звучит неискренне и неубедительно»262. Еще один глубокий исследователь в области современной социальной науки Ф. Танненбаум по своим выводам близок к Тони, хотя Танненбаум выделяет центральную роль профессиональных союзов в противовес социалисту Тони, настаивающему на прямом участии рабочих в управлении. В заключение своей «Философии труда» Танненбаум пишет: «Главная ошибка прошлого века заключалась в предположении, что общество в целом может быть организовано на основе экономического стимула, т. е. прибыли. Профсоюзы доказали, что это представление ошибочно. Они лишний раз подтвердили, что не хлебом единым жив человек. А поскольку корпорация может предложить лишь хлеб, она оказывается неспособной удовлетворить требование лучшей жизни. Профсоюз со всеми его недостатками может еще спасти корпорацию и сохранить ее влияние, включив ее в свое естественное «сообщество», в котором связующим элементом выступает рабочая сила, придав ей определенный смысл, свойственный ==326 ЭРИХ ФРОММ любому подлинному сообществу и служащий основой для идеалистических стремлений человека на его пути между колыбелью и могилой. Этот смысл не возникает при расширении экономических мотивов. Если корпорация хочет выжить, она должна играть не только экономическую, но и нравственную роль в мире. С этой точки зрения вызов, бросаемый руководству предприятий профсоюзами, полезен и обнадеживает. Это путь и, возможно, единственный для спасения ценностей нашего демократического общества и всей современной промышленной системы. Корпорация и ее рабочая сила должны преодолеть раскол, прекратить взаимную вражду и превратиться в единую сплоченную группу»263. Льюис Мэмфорд264, идеи которого имеют много общего с моими, говорит о современной цивилизации следующее: «Самое убийственное обвинение, которое можно предъявить современной цивилизации, состоит в том, что, помимо сованного человеческими руками кризиса и катастрофы, она не представляет интереса с человеческой точки зрения... В конечном счете такая цивилизация производит лишь омассовленного человека, неспособного сделать выбор и неспособного к стихийной самонаправляюшейся деятельности. Он терпелив, послушен и в высшей степени дисциплинирован и пригоден для выполнения монотонной работы, но все более безответствен по мере того, как уменьшается возможность выбора. В конце концов он превращается в существо, управляемое главным образом условными рефлексами, — идеальный тип, желаемый, но еще не достигнутый для рекламного агентства или современной торговой фирмы либо для отделов пропаганды или планирования при тоталитарном правительстве. Наивысшая похвала такому человеку — это то, что он никому не доставляет хлопот, а его самое большое достоинство в том, что он «не высовывается». В конечном итоге такое общество создает людей только двух типов: тех, кто выдвигает условия, и тех, кто им подчиняется, т. е. активных и пассивных варваров. Именно разоблачение всей сети фальши, самообмана и пустоты придало такую остроту пьесе «Смерть коммивояжера»265 в глазах столичной американской аудитории. Этот механический хаос вовсе не увековечивает сам себя, Здоровое общество ==327 ибо он оскорбляет и унижает человеческий дух, и чем плотнее и эффективнее он становится как механическая система, тем упрямее реагирует на него человек. Этот хаос может привести современного человека к слепому мятежу, самоубийству или же обновлению; до сих пор он действовал в первых двух направлениях. С точки зрения настоящего анализа, тот кризис, с которым мы сейчас сталкиваемся, был бы присущ нашей культуре, даже если бы она благодаря какому-то чуду и не была подвержена сильнейшей дезинтеграции, какую когда-либо знала наша новейшая история» 266 А.Р.Херон, убежденный защитник капитализма и писатель, гораздо более консервативный, чем те, которых мы цитировали до сих пор, все же приходит к критическим заключениям, по сути своей очень близким к выводам Дюркгейма и Мэйо. В книге «Зачем люди работают», вошедшей в сборник Книжного клуба Нью-Йорка в 1948 г., он пишет: «Я описываю фантастическую картину массового самоубийства огромного числа рабочих, совершаемого из-за скуки, чувства бесполезности и разочарования. Однако фантастичность этой картины исчезает, если мы расширим понятие самоубийства и будем понимать под ним нечто большее, чем просто физическое уничтожение жизни тела. Человек, обрекший себя на жизнь, лишенную мысли, стремлений, гордости и личных достижений, обрек себя на уничтожение качеств, составляющих необходимые элементы человеческой жизни. Заполняя своим физическим телом пространство на фабрике или в конторе, совершая поступки, диктуемые другими людьми, применяя физическую силу или высвобождая силу пара или электричества, человек тем самым ничем не содействует развитию собственных важнейших человеческих способностей. Это неадекватное требование к человеческим способностям нигде не проявляется так ярко, как при рассмотрении современной технологии распределения рабочих по рабочим местам. Опыт показывает, что существуют такие виды работ (и их довольно много), которые не могут быть удовлетворительно выполнены людьми со средним интеллектом или с интеллектом выше среднего. Однако неправильно было бы утверждать, что в этой работе заинтересовано большое количество людей с низким интеллектом. Руководство предприятий ==328 ЭРИХ ФРОММ , государственные деятели, министры и педагоги должны нести ответственность за повышение интеллектуального уровня всех нас. Потому что в управлении демократическим государством большую роль играет мнение народа, т. е. простых людей, включая и людей с низким интеллектом или ограниченным духовным и умственным развитием. Мы никогда не должны отказываться от материальной выгоды, которую получили в результате развития техники, массового производства и специализации. Однако мы никогда не сможем достичь высших идеалов в Америке, если создадим класс рабочих, не получающих удовлетворения от своей работы. И мы никогда не сможем сохранить эти идеалы, если не применим все средства, которыми располагают правительство, система образования и промышленность, чтобы усовершенствовать человеческие способности тех, кто участвует в управлении государством, т. е. десятков миллионов обычных мужчин и женщин. Задача управления предприятиями состоит в обеспечении таких условий труда, которые способствуют высвобождению творческого начала у каждого рабочего и развитию его божественно-человеческой способности к мышлению»267. Познакомившись с мнением различных социальных ученых, давайте обратимся к трем мыслителям вне сферы социальной науки: О.Хаксли, А.Швейцеру268 и А.Эйнштейну269 Книга Олдоса Хаксли «О дивный новый мир» (1931) — по сути обвинительный акт против капитализма XX в. В романе автор рисует картину автоматизированного общества, явно нездорового, но отличающегося от реальной ситуации 1954 г. лишь в деталях и степени. Единственная альтернатива, предлагаемая Хаксли, — это жизнь дикаря, религия которого представляет собой смесь культа плодородия и кающейся дикости. В предисловии к новому изданию книги (1946) Хаксли пишет: «Предположим, что мы можем извлечь такой же урок из Хиросимы, как наши деды из Магдебурга270 Тогда мы можем надеяться на период если не истинного мира, то, по крайней мере, ограниченной войны, разрушительные последствия которой также ограничены. Предположим, что в течение этого периода ядерная энергия будет использоваться для промышленных целей. Результатом такого развития, совершенно очевидно, будет ряд экономических и Здоровое общество ==329 социальных изменений, беспрецедентных по своей быстроте и завершенности. Все существующие модели человеческой жизни будут разрушены и должны будут появиться новые модели, соответствующие нечеловеческому фактору ядерной энергии. Ядерный физик изготовит современное прокрустово ложе271 для человечества, и если человечество к нему не подойдет, то тем хуже для человечества. Придется кое-кого удлинить, а коекого и укоротить, как это всегда происходило, с тех пор как прикладная наука действительно принялась за дело, только на этот раз все будет гораздо трагичнее, чем раньше. Этими далеко не безболезненными операциями будут руководить в высшей степени централизованные тоталитарные правительства. И это неизбежно, ибо ближайшая перспектива, вероятно, будет напоминать недавнее прошлое, а в недалеком прошлом быстрые технические изменения в экономике, основанной на массовом производстве и предполагающей, что большая часть населения лишена собственности, всегда вели к экономическому и социальному хаосу. Для того чтобы преодолеть хаос, осуществлялась централизация власти и усиливался правительственный контроль. Возможно, что все правительства в мире станут более или менее тоталитарными еще до применения атомной энергии; то, что они будут тоталитарными, когда начнется применение атомной энергии, представляется почти бесспорным. Лишь широкое народное движение за децентрализацию и самопомощь может остановить существующую тенденцию к засилию государства. В настоящее время признаков появления такого движения нет. Новый тоталитаризм, конечно, вовсе не должен напоминать старый. Управление с помощью дубинки и расстрелов, искусственного дефицита, массовых арестов и массовой депортации населения не просто античеловечно (это уже сегодня никого не волнует); оно явно неэффективно, а в век современной технологии неэффективность — это грех против Святого Духа. По настоящему эффективным тоталитарное государство могло бы быть, лишь когда всесильные исполнители воли политических боссов с помощью армии управляющих контролируют население, состоящее из рабов, не нуждающихся в принуждении, потому что им нравится быть рабами. Поэтому задача современного тоталитарного государства К оглавлению ==330 ЭРИХ ФРОММ , его средств пропаганды, редакторов газет и учителей состоит в том, чтобы заставить народ полюбить рабство. Их методы, однако, грубы и ненаучны. Хвастливое утверждение иезуитов272 о том, что, если бы им поручили обучение ребенка, они могли бы нести ответственность за его будущие религиозные убеждения, представляло собой попытку выдать желаемое за действительное. Современная педагогика, возможно, гораздо в меньшей степени способна обусловить реакцию учащихся, чем преподобные отцы, обучавшие Вольтера273. Величайшие успехи в области пропаганды были достигнуты в результате не действия, а воздержания от действия. Правда могущественна, но с практической точки зрения гораздо могущественнее умолчание правды. Просто замалчивая определенные факты и опуская «железный занавес», по выражению господина Черчилля274, между массами и теми фактами или аргументами, которые местное политическое начальство считает нежелательными, пропагандисты тоталигарного режима гораздо больше преуспевают во влиянии на общественное мнение, чем если бы они это делали с помощью самых красноречивых обвинений или самых неотразимых опровержений. Однако одного молчания недостаточно. Если мы хотим избежать преследований, уничтожая людей, а гакже социальных трений, то должны добиться, чтобы позигивный аспект пропаганды стал таким же эффективным, как и негативный. Важнейшие манхеттенские проекты^будущего развития станут представлять собой крупные финансируемые государством исследования того, что политики и ученые называют «проблемой счастья» — иными словами, поиски способов заставить людей полюбить рабство. Без экономических гарантий любовь к рабству вряд ли возможна; для краткости предположим, что всесильные политики и их управляющие смогут решить проблему экономических гарантий. Однако эти гарантии имеют тенденцию становиться само собой разумеющимися. Их достижение — дело поверхностное, это внешняя революция. Любовь к рабству может быть достигнута лишь в результате глубокой личной революции в умах людей. Для осуществления этой революции необходимы среди прочего следующие открытия и изобретения. Во-первых, более совершенные методы внушения для воздействия на младенцев, а позже — с помощью таких лекарств Здоровое общество ==331 , как скополамин276 Во-вторых, хорошо развитая наука о человеке и различиях между людьми, позволяющая государственным чиновникам поставить каждого индивида на надлежащее место в социальной и экономической иерархии. (Человек, оказавшийся не на своем месте, склонен развивать опасные мысли относительно социальной системы и заражать других своей неудовлетворенностью.) В-третьих, какой-то заменитель алкоголя и наркотиков, менее вредный и более приятный, чем джин и героин (поскольку реальность, даже если она утопична, такова, что люди довольно часто чувствуют потребность отдохнуть от нее). И в-четвертых, доступная система евгеники277, предназначенная для того, чтобы стандартизировать человеческий материал и тем самым облегчить работу управляющих. В Дивном новом мире эта стандартизация человеческого материала доведена до фантастических, хотя и вполне возможных размеров. С технической и идеологической точек зрения мы пока далеки от выведения детей в бутылках и групп полуидиотов Бокановского2^. Но кто знает, что может произойти через 600 лет? Между тем другие характерные черты этого более счастливого и стабильного мира — например, эквиваленты сомаи гипнопедии279, а также научной кастовой системы, возможно, отдалены от нас всего на два или три поколения. Сексуальная неразборчивость Дивного нового мира также не кажется такой уж отдаленной. В некоторых американских городах уже сейчас количество разводов равно количеству заключенных браков. Через несколько лет разрешение на брак будет продаваться так же, как разрешение на содержание собаки, которое действительно 12 месяцев и не запрещает смены собак или содержания более одного животного. По мере уменьшения политической и экономической свободы сексуальная свобода имеет тенденцию расти. И в интересах диктатора (пока он не нуждается в пушечном мясе и семье для колонизации пустых или завоеванных территорий) поощрять эту свободу. В сочетании со свободой грез и мечтаний под влиянием наркотика, кино или радио сексуальная свобода будет способствовать тому, что его подданные примирятся со своим порабощением, согласившись с тем, что такова их судьба. С учетом всех обстоятельств создается впечатление, как ==332 ЭРИХ ФРОММ будто утопия гораздо ближе к нам, чем мы могли вообразить всего 15 лет тому назад. Затем я спроецировал ее на 600 лет вперед. Сегодня кажется весьма вероятным, что этот ужас обрушится на нас в течение одного столетия. Если мы, конечно, за это время не взорвем себя и не разлетимся вдребезги. Человечество должно сделать выбор в пользу децентрализации и применения прикладной науки не в качестве цели, для достижения которой людей используют как средство, а в качестве инструмента для создания рода свободных индивидов. Пока человечество не сделало этот выбор, перед ним только две альтернативы: либо ряд национальных милитаризированных тоталитарных государств, у истоков которых — страх перед атомной бомбой, а конечный результат— разрушение цивилизации (или, если воина будет ограниченной, — увековечивание милитаризма); либо одно наднациональное тоталитарное государство, возникшее из социального хаоса, вызванного быстрым техническим прогрессом вообще и атомной революцией в частности, и также развившееся под воздействием стремления к эффективности и стабильности в тираническое государство всеобщего благосостояния — Утопию. Вы платите ваши деньги и делаете выбор»280. Альберт Швейцер и Альберт Эйнштейн, которые, возможно, более, чем кто-либо другой из живущих ныне людей, олицетворяют высшую степень развития духовных и моральных традиций западной культуры, говорили о сегодняшней культуре следующее. Альберт Швейцер писал: «Новое общественное мнение должно создаваться особым образом и ненавязчиво. Существующее общественное мнение поддерживается прессой, пропагандой, всей общественной организацией и находящимися в ее распоряжении финансовыми и иными средствами. Этому противоестественному способу распространения идей нужно противопоставить естественный, идущий от человека к человеку и полагающийся исключительно на истинность наших мыслей и восприимчивость слушателя к новой истине. Будучи безоружным и пользуясь естественным и первозданным методом борьбы человеческого духа, этот новый способ распространения идей должен поразить старый, который Здоровое общество ==333 противостоит ему во всеоружии зрелого возраста, подобно тому как Голиаф стоял лицом к лицу с Давидом 281 О борьбе, которая последует между настоящим и будущим мирами, нам ничего не может подсказать ни одна историческая аналогия. Прошлое, без сомнения, видело борьбу свободно мыслящих индивидов против окованного узами духа общества, однако эта борьба никогда не приобретала таких масштабов, как сегодня, ибо скованность общественного духа современными организациями, современным бездумием и современными общественными страстями есть беспрецедентный в истории феномен. Хватит ли у современного человека сил выполнить то, чего требует от него дух и что наш век хотел бы сделать для него невозможным? В сверхорганизованном обществе, которое сотней различных способов держит человека в своей власти, он должен каким-то образом снова стать независимой личностью и оказать обратное влияние на общество. Общество будет стремиться любыми средствами оставить человека в обезличенном состоянии. Общество боится личности, поскольку она является средством выражения духа и истины, которым оно хотело бы заткнуть рот. И, к сожалению, власть общества так же велика, как этот страх. Налицо трагический альянс между обществом в целом и его экономическим состоянием. С беспощадной неумолимостью эти условия стараются воспитать современного человека так, чтобы он превратился в существо, лишенное свободы, самообладания, независимости, одним словом, существо неполноценное, лишенное истинно человеческих качеств. Изменить этих людей будет труднее всего. И если нам будет дарован дух, который начнет действовать, то мы сможем лишь очень постепенно и не полностью совладать с этими силами. Поистине от нашей воли требуется то, чего не допускают условия нашей жизни. А как трудны задачи, с которыми надлежит справиться духу! Ему предстоит создать силу, которая сможет понять действительную истину; тогда как сейчас общепринятой является пропагандистская истина. Ему предстоит свергнуть с пьедестала постыдный патриотизм и возвести на престол благородную разновидность патриотизма, преследующую ==334 ЭРИХ ФРОММ цели, достойные всего человечества. Он должен будет сделать это в тех кругах, где безнадежные проблемы прошлого и современная политическая деятельность поддерживают накал националистических страстей даже у тех людей, которые в глубине души хотели бы освободиться от них. Ему предстоит добиться признания того факта, что в цивилизации заинтересованы все люди и человечество в целом, и достичь этого там, где национальной культуре поклоняются как идолу, а представление об общечеловеческой цивилизации разбито вдребезги. Ему предстоит сохранить веру в цивилизованное государство, несмотря на то что нашим современным государствам, духовно и экономически разрушенным войной, некогда думать о задачах цивилизации и они не могут позволить себе заняться чем-либо другим, нежели использованием любых средств, даже тех, которые подрывают понятие о справедливости, чтобы достать деньги, необходимые для поддержания их существования. Ему предстоит объединить нас, дав нам единственный идеал цивилизованного человека, причем, сделав это в мире, где одна нация лишила своих соседей веры в гуманизм, идеализм, справедливость, благоразумие и искренность и где все мы попали под власть силы, ввергающей нас все глубже в варварство. Ему предстоит привлечь внимание к цивилизации, в то время как массы, занятые добыванием средств к существованию, все более погружаются в материальные заботы и все остальное кажется им лишь химерой. Ему предстоит придать нам веру в возможность прогресса, тогда как влияние экономического фактора на духовный с каждым днем становится все пагубнее и способствует все большей деморализации. Ему предстоит вселить в нас надежду, в то время как не только светские и религиозные институты и объединения, но и люди, которых мы считаем лидерами, постоянно предают нас, когда деятели искусства и науки поддерживают варварство, а знаменитости, считающиеся мыслителями и ведущие себя как мыслители, оказываются в момент кризиса всего лишь обыкновенными писаками или членами академий. Все эти препятствия стоят на пути нашего стремления к цивилизации. Над нами нависает тупое отчаяние. Как хорошо мы понимаем сейчас людей, живших в период упадка грекоримского мира, столкнувшихся с событиями, противостоять Здоровое общество ==335 которым не могли, и бросавших мир на произвол судьбы, уходя в свой внутренний мир! Подобно им, мы сбиты с толку нашим жизненным опытом. Подобно им, мы слышим соблазняющие голоса, говорящие нам: единственное, что может сделать нашу жизнь терпимой, это жить сегодняшним днем. Нам говорят, что мы должны отказаться от желания думать или надеяться на что-то, находящееся вне нашей судьбы. Мы должны обрести покой в смирении. Признание того, что цивилизация базируется на некоторой теории о Вселенной, можно восстановить только через духовное возрождение. Стремление масс населения к этическим ценностям вынуждает нас уяснить для самих себя те трудности на пути к возрождению цивилизации, которые скрыты от ординарного сознания. Однако в то же время это стремление возвышает нас над всеми соображениями о возможности или невозможности. Если моральный дух даст нам прочную опору для возрождения цивилизации, то мы возродим ее, если сможем восстановить правильную теорию о Вселенной "?S7 и те убеждения, которые порождает эта теория»" 02 В короткой статье «Почему социализм» Эйнштейн писал: «Мы достигли такой точки, когда я могу вкратце сказать о том, что составляет суть кризиса нашего времени. Она касается отношения индивида к обществу. Индивид сейчас более чем когда-либо осознал свою зависимость от общества. Однако он ощущает эту зависимость не как позитивное качество, не как органичную связь и защитную силу, а скорее как угрозу своим естественным правам и даже своему экономическому существованию. Более того, его положение в обществе таково, что эгоистические стремления все время подчеркиваются, в то время как его социальные стремления, более слабые по своей природы, все более вырождаются. Все люди, независимо от их положения в обществе, страдают от этого вырождения. Бессознательные узники собственного эгоизма, они чувствуют себя неуверенными, одинокими, лишенными способности просто, наивно и безыскусственно наслаждаться жизнью. Человек может обрести смысл жизни, как бы коротка и опасна она ни была, только посвятив себя обществу» 283 ==336 00.htm - glava16 Глава VII Различные ответы В XIX в. проницательные люди разглядели признаки упадка и дегуманизации за блеском, богатством и политической мощью западного общества. Некоторые из них смирились с неизбежностью такого поворота к варварству, другие же настаивали на возможности альтернативного варианта. Однако независимо от занимаемой ими позиции их критика была основана на религиозно-гуманистическом понимании человека и истории. Критикуя свое собственное общество, они преступали его границы. Они не относились к релятивистам, утверждавшим, что, пока общество функционирует, оно здоровое и хорошее и что, пока индивид приспособлен к обществу, он остается здоровым. Буркхардт и Прудон, Толстой и Бодлер, Маркс и Кропоткин284 исходили из понимания человека, по сути своей религиозного и морального. Человек — это цель, и он никогда не должен использоваться как средство; материальное производство существует ради человека, а не человек — ради материального производства; цель жизни — это развертывание творческих сил человека; цель истории — это создание общества, управляемого на началах истины и справедливости, — вот принципы, на которых явно или косвенно была основана вся критика современного капитализма. Эти религиозно-гуманистические принципы составляли также фундамент предложений по совершенствованию общества. И действительно, на протяжении последних двух сотен лет религиозный энтузиазм выражался главным образом именно в движениях, порвавших с традиционной религией. Религия как организация и вера в догмы существовала Здоровое общество ==337 в церкви; религия же в смысле религиозного рвения и живой веры поддерживалась в большинстве случаев людьми, настроенными антирелигиозно. Чтобы подкрепить эти утверждения, необходимо рассмотреть некоторые наиболее характерные черты развития христианской западной культуры. В то время как история для греков не имела ни цели, ни конца, иудейско-христианское понимание истории исходило из идеи, что ее смысл состоит в спасении человека. Символом этого окончательного спасения был Мессия, а само время — мессианским. Существуют, однако, два различных представления о том, что означает eschaton — «конец света», цель истории. Одно из них связывает библейский миф об Адаме и Еве с понятием спасения. Суть этой идеи состоит в том, что первоначально человек составлял с природой одно целое. Между человеком и природой, между мужчиной и женщиной не было противоречия. Однако человек был лишен самого главного человеческого свойства — осознания добра и зла. Поэтому он был неспособен свободно принять решение и взять на себя ответственность. Первый акт непослушания стал также первым актом свободы; так началась человеческая история. Человек был изгнан из рая, он утратил свою гармонию с природой и оказался предоставленным самому себе. Однако он еще слаб, его разум еще неразвит, ему не хватает сил, чтобы устоять перед искушением. Он должен развивать свой разум, расти до тех пор, пока не станет человеком в полном смысле слова и не достигнет новой гармонии с природой, с самим собой и со своим собратом. Цель истории — это полное рождение человека, его полное очеловечивание. Тогда «земля будет полна знанием Господа, как воды, наполняющие море»; все народы сольются в единую общность, и мечи будут перекованы из орала285 Согласно этому представлению, Бог не дарует милости. Человек вынужден пройти через множество заблуждений, он должен грешить и отвечать за последствия своих поступков. Бог не решает за него его проблем, он только раскрывает ему цель жизни. Человек сам должен достичь собственного спасения, ему самому приходится производить себя на свет, а когда наступит конец света, будет установлена новая гармония, новый мир286; проклятие Адама и Евы будет как бы снято саморазвертыванием человека в ходе исторического процесса. ==338 ЭРИХ ФРОММ Другое мессианское понимание спасения, ставшее преобладающим в христианской церкви, состоит в том, что человек никогда не сможет освободиться от порчи, которой он подвергся в результате непослушания Адама. Только Бог и милость Божия могут спасти человека, и Он спас его, представ человеком во Христе, который умер жертвенной смертью Спасителя. Человек становится участником этого спасения через таинства церкви — и так обретает дар Божией милости. Конец истории — это второе пришествие Христа, сверхъестественное, а не историческое событие. Эта традиция существовала в той части западного мира, в которой преобладающую роль сохранила католическая церковь. Но в остальной части Европы и Америки теологическое мышление в XVIII и XIX вв. постепенно теряло свою жизненную силу. Для века Просвещения характерны борьба против церкви и клерикализма287, дальнейший рост сомнений в истинности религиозных догматов и даже их отрицание. Однако это отрицание религии было только новой формой мысли, выражающей старый религиозный энтузиазм, в особенности в отношении смысла и цели истории. Во имя разума и счастья, человеческого достоинства и свободы мессианская идея нашла новое выражение. Во Франции Кондорсе28^ своей работе «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» (1793) изложил основы веры в возможное совершенствование человеческого рода, которое безгранично и приведет к новой эре разума и счастья. Кондорсе возвестил о грядущем мессианском царстве и тем самым повлиял на СенСимона289 Конта290 и Прудона. И действительно, накал страстей Французской революции — это перевод на светский язык мессианского пыла. Философы немецкого Просвещения аналогично перевели на светский язык теологическое понимание спасения. Работа Лессинга291 «Воспитание человеческого рода» оказала большое влияние на развитие немецкой и французской мысли. Лессинг считал, что будущее станет веком разума и самореализации и достичь этого можно просвещением человечества, реализуя тем самым обет христианского откровения292. Фихте293 верил в наступление духовного тысячелетия, Гегель — в реализацию Царствия Божьего в истории, переводя таким образом христианскую теологию в посюстороннюю Здоровое общество ==339 философию. Философия Гегеля нашла свое самое значительное историческое продолжение в теории Маркса. Марксово мышление носит ярко выраженный мессианскирелигиозный характер, хотя оно и переложено на мирской язык. Оно более определенно, чем у любого другого философа-просветителя. Вся прошлая история — это только «предыстория», это история самоотчуждения; с социализмом наступает царство человеческой истории, человеческой свободы. Бесклассовое общество справедливости, братства и разума будет началом нового мира, к созданию которого шла вся предыдущая история294. Поскольку основная цель данной главы в том, чтобы представить идеи социализма как важнейшую попытку найти ответ на бедствия, связанные с капитализмом, я начну с краткого рассмотрения тоталитарных вариантов и варианга, который я называю суперкапитализом. Авторитарное идолопоклонство Общей чертой нацизма, фашизма и сталинизма является то, что они предложили изолированному индивиду новое убежище и безопасность. Эти системы создали условия для высшей степени отчуждения. Человека вынуждают почувствовать себя бессильным и незначительным, его приучают мысленно переносить все свои силы на вождя, государство, «отечество», которым он должен подчиняться и которых он должен обожать. Он бежит от свободы в новое идолопоклонство. Все достижения в развитии индивидуальности и разума начиная с конца средних веков и до XIX в. принесены на алтарь новых идолов. Новые системы были построены на самой отъявленной лжи. Это касается как их программ, так и их вождей. В своих программах они обещали построить нечто вроде социализма, однако то, что они делали в действительности, было отрицанием всего того, что подразумевалось под этим понятием в социалистической традиции. Личности вождей лишь подчеркивают этот великий обман. Муссолини, трусливый хвастун, стал символом мужественности и смелости. Гитлер, маньяк-разрушитель, превозносился как строитель новой К оглавлению ==340 ЭРИХ ФРОММ Германии. Сталин, хладнокровный и честолюбивый интриган, изображался любящим отцом своего "арода. Тем не менее, несмотря на общие чергы, нельзя игнорировать некоторые важные различия между тремя формами диктатуры. Италия, бывшая в промышленном отношении самой слабой из крупных западноевропейских держав, осталась относительно слабой и бессильной, несмотря на победу в первой мировой войне. Ее высшие классы не желали проводить необходимые реформы, особенно в области сельского хозяйства, и население этой страны было глубоко недовольно status quo295. Фашизм призван был исцелить ущемленное национальное самолюбие с помощью хвастливых лозунгов и отвлечь негодование масс от его подлинной направленности; и в то же время фашизм хотел превратить Италию в более современную промышленную державу. Фашизм потерпел неудачу, не осуществив своих целей, так как никогда серьезно не пытался решить насущные экономические и социальные проблемы Италия. Германия, наоборот, была наиболее развитой промышленной страной в Европе. И если фашизм мог иметь хотя бы экономическое предназначение, то нацизм не имел и его, Он представлял собой бунт низших и средних классов, безработных офицеров и студентов и был основан на деморализации, которая явилась следствием военного поражения и инфляции, и, еще точнее, массовой безработицы периода спада после 1929 г. Однако нацизм не смог бы победить без активной поддержки крупных магнатов финансового и промышленного капитала, напуганных растущим в массах недовольством капиталистической системой. В германском рейхстаге в начале 1930 г. большинство принадлежало партиям, программы которых отчасти искренне, а отчасти неискренне имели антикапиталистическую направленность. Эта угроза привела к тому, что важные отрасли германского капитализма поддержали Гитлера. В начале XX в. Россия являла собой прямую противоположность Германии. В промышленном отношении она была наиболее отсталой из всех европейских великих держав, по* скольку только что вышла из полуфеодального состояния, хотя ее промышленность была централизована и хорошо развита. Внезапное крушение царизма создало вакуум, и Здоровое общество ==341 Ленин, распустив Учредительное собрание, единственную силу, способную тогда заполнить этот вакуум, надеялся, что можно перескочить из полуфеодальной фазы развития прямо к промышленной социалистической системе. Ленин, однако, разработал свою политику значительно раньше; она была логическим следствием его политического мышления, родившегося задолго до русской революции. Ленин, подобно Марксу, верил в то, что историческая миссия рабочего класса состоит в освобождении общества, но он не особенно верил в то, что рабочий класс сам по себе пожелает и сможет достичь этой цели. Ленин думал, что, только если во главе рабочего класса будет стоять небольшая, хорошо дисциплинированная группа профессиональных революционеров, которая заставит его претворить в жизнь законы истории, как он их понимал, революция сможет победить, обезопасив себя от установления нового варианта классового общества. Решающим моментом во взглядах Ленина было его неверие в стихийные действия рабочих и крестьян, а не верил он в них потому, что не верш в человека. Именно это отсутствие веры в человека роднит ленинские представления с антилиберальными и клерикальными идеями; с другой стороны, вера в человека была основой всех истинно прогрессивных движений на протяжении всей истории; это одно из существеннейших условий демократии и социализма. Вера в человечество без веры в человека либо неискренна, либо если она искренна, то ведет к тем самым результатам, которые мы видим в трагической история инквизиции, робеспьеровского террора296 и ленинской диктатуры. Многие социал-демократы и социалисты-революционеры видели опасность ленинской идеи, но никто не видел ее яснее, чем Роза Люксембург297. Она предупреждала, что предстоит сделать выбор между демократией и бюрократизмом, и развитие в России доказало правильность ее предсказаний. Будучи страстным и бескомпромиссным критиком капитализма, Роза Люксембург искренне и непоколебимо верила в человека. Когда ее, как и Густава Ландауэра298, убили солдаты германской контрреволюции, это означало гибель гуманистической традиции веры в человека. Именно отсутствие веры в человека позволило авторитарным системам покорить его, увлекая скорее верой в идола, нежели в самого себя. ==342 ЭРИХ ФРОММ Между эксплуатацией, существовавшей на заре капитализма, и сталинской эксплуатацией есть немалая разница. Жестокая эксплуатация рабочих на ранней стадии капитализма, хотя и поддерживалась политической силой государственного аппарата, не препятствовала возникновению новых прогрессивных идей. И правда, все великие социалистические идеи родились в тот самый период, когда могли процветать идеи Р. Оуэна299, а чартистское движение было подавлено силой лишь спустя десять лет после своего возникновения. Поистине, даже царское правительство, бывшее наиболее реакционным правительством в Европе, не применяло таких методов подавления, которые могли бы сравниться со сталинскими. Со времени жестокого подавления кронштадтского мятежа300 в России больше не было возможностей для какого бы то ни было прогрессивного развития; а такие возможности имелись даже в самые мрачные периоды раннего капитализма. При Сталине советская система утратила последние остатки своих первоначальных социалистических намерений; уничтожение старой гвардии большевиков в 30-е годы было лишь окончательным трагическим выражением этого факта. У сталинской системы много черт, схожих с ранней фазой европейского капитализма, для которой было характерно быстрое накопление капитала и беспощадная эксплуатация рабочих; разница состоит, однако, в том, что политический террор использовался вместо экономических законов, вынуждавших рабочего XX в. мириться со своим экономическим положением. Суперкапитализм Прямо противоположная точка зрения выражена идеями, предложенными группой американских (а также французских) промышленников, ищущих решение проблем индустриального общества. Философия этой группы, объединенной в Совет промышленных отраслей, работающих по принципу участия в прибылях, ясно изложена в работе «Управление с помощью поощрения», автор которой Джеймс Линкольн был на протяжение последних 38 лет главой компании «Линкольн электрик». В своих рассуждениях эта группа базируется Здоровое общество ==343 на предпосылках, несколько напоминающих изложенную выше критику капитализма. «Промышленник, — писал Линкольн, — сосредоточивается на машине и пренебрегает человеком, производителем и созидателем машины, очевидно, располагающим гораздо большими возможностями. Он не хочет считаться с тем, что неразвившиеся гении заняты физическим трудом на его заводе, где у них нет ни возможностей, ни стимула для развития своего таланта или хотя бы нормального человеческого ума и мастерства^. Автор чувствовал, что отсутствие у рабочего заинтересованности в труде вызывало неудовлетворенность, которая вела либо к снижению производительности труда, либо к раздорам и классовой борьбе. Он считал, что предлагаемое им решение не просто послужит улучшению американской промышленной системы: оно жизненно необходимо для выживания капитализма. «Америка, — писал Линкольн, — находится в настоящее время на распутье. Решение надлежит принять незамедлительно. В целом люди мало отдают себе отчет в этом, но тем не менее им надо сделать выбор. От их решения зависит будущее Соединенных Штатов и будущее индивида»302. В противоположность большинству защитников капиталистической системы автор критиковал преобладание в промышленной системе погони за прибылью. «В промышленности, — писал он, — цель деятельности компании, определенная ее внутренним уставом, состоит в получении прибыли и только прибыли. Никто, кроме акционеров, не получает этой прибыли, а из акционеров мало кто работает на компанию. Пока это так, получение прибыли не возбуждает энтузиазма у рабочих. Этой цели недостаточно; и действительно, многие рабочие чувствуют, что акционеры получают слишком большую часть прибыли» 303 «Рабочий же возмущается тем, что его обманывают с помощью экономических теорий, утверждающих необходимость платы за орудия производства, когда видит, сколь велики расходы из-за некомпетентности и эгоизма вышестоящих органов»304. Эта критика очень напоминает критику капитализма социалистами, обнаруживающими здравую реалистическую оценку явлений в сферах как экономической, так и человеческой жизни. Однако лежащая в ее основе философия представляет собой прямую противоположность социалистическим ==344 ЭРИХ ФРОММ идеям. Линкольн был убежден в том, «что развитие индивида может иметь место лишь в игре жизни с ее неистовым соперничеством». Эгоизм — это движущая сила, склоняющая род человеческий, как он есть, к добру или злу. Следовательно, это сила, от которой мы вынуждены зависеть, но которую должны направлять, если мы стремимся к прогрессу человеческого рода»305. Затем он провел различие между «глупым» и «умным» эгоизмом: первый вид эгоизма позволяет человеку красть, а второй заставляет его стремиться к совершенству и процветанию306. Рассматривая стимулы к труду, Линкольн утверждал, что точно так же, как для любителя-спортсмена деньги не являются стимулом, так и для промышленного рабочего ни деньги, ни укороченный рабочий день, ни безопасность, ни трудовой стаж, ни выгода вовсе не обязательно стимулируют труд307. Единственным убедительным стимулом, как считал Линкольн, является «признание наших способностей нами самими и нашими современниками»30? В качестве практического следствия этих идей Линкольн предложил метод организации промышленности, согласно которому работник «награждается за все полезное, что он делает, и наказывается (штрафуется), если работает не так хорошо, как другие. Он — член команды и получает награду либо платит штраф в зависимости от того, что он может сделать и делает, чтобы выиграть игру»309. Согласно данной системе, «человек оценивается теми, кто обладает точными знаниями о той или иной фазе его работы. В зависимости от этой оценки он либо получает премию, либо платит штраф. Эта программа очень напоминает отчеты о ходе игры или о выборах всеамериканской команды. Лучший получает награду и положение, которое он желает и заслуживает. Согласно описанной здесь премиальной системе, человек награждается прямо пропорционально своему вкладу в успешную деятельность компании. Эта зависимость очевидна. Каждый получает повышение в зависимости от своих служебных достижений. Оценка проводится 3 раза в год. Сумма оценок определяет долю премии и продвижение по службе. В момент аттестации работника он может задать любой вопрос, касающийся причин оценки и возможностей ее улучшения, и получить на свой вопрос детальный ответ должностного лиц»310 Размер премии определяется следующим образом. Акционерам выплачивается 6% Здоровое общество ==345 прибыли как дивиденд. «После того как выплачен дивиденд, откладываются средства на будущее развитие компании. Эти суммы определяются директорами в зависимости от текущих операций»311. Фонд развития используют для расширения предприятия и замены устаревшего оборудования. После этих отчислений остаток прибыли делят в качестве премии между рабочими и администрацией. Эта премия на протяжении последних 16 лет составляла в целом минимум 20% заработной платы или жалованья в год, максимум — 28% в год. В среднем премия составляла около 40 тыс. долл. на каждого занятого за 16 лет, или 2,5 тыс. долл. в год. Кроме премии все рабочие получают обычную заработную плату. Средний заработок на фабрике Линкольна в 1950 г. составлял 7701 долл., в то время как на предприятиях «Дженерал электрик» он равнялся всего 3705 долл.312 Работая по этой системе, компания Линкольна, в которой была занята 1 тыс. рабочих и служащих, стала процветающей, а стоимость проданной продукции в расчете на одного занятого была почти вдвое больше, чем на остальных предприятиях электротехнической промышленности. Количество забастовок на фабрике Линкольна в период с 1934 по 1945 г. равнялось нулю, в то время как на других предприятиях электротехнической промышленности оно колебалось от 11 (минимум) до 96 (максимум). Текучесть рабочей силы составляла лишь 25% величины, характерной для обрабатывающей промышленности в целом 313 Принципы системы управления, основанной на поощрении, в одном отношении коренным образом отличаются от принципов традиционного капитализма. Заработная плата рабочего зависит от его усилий и результатов его труда и находится в определенном соотношении с этими величинами. Рабочий участвует в увеличении прибыли, тогда как акционер получает постоянный доход, не столь непосредственно связанный с доходами компании314 Официальные документы компании ясно свидетельствуют о том, что эта система привела к росту производительности труда рабочего, уменьшению текучести рабочей силы и отсутствию забастовок. Однако, отличаясь в одном очень важном признаке от теории и практики традиционного капитализма, эта система в то же время выражает некоторые его наиважнейшие принципы, особенно в том, что касается человека. Она основана ==346 ЭРИХ ФРОММ на принципе эгоизма и конкуренции, денежного вознаграждения как выражения социального признания и не меняет существенным образом положения рабочего в процессе труда, по крайней мере в том, что касается значимости работы. Как вновь и вновь отмечал Линкольн, моделью этой системы может служить футбольная команда, представляющая собой группу людей, отчаянно борющихся со спортсменами, принадлежащими к другой группе, причем результат этой борьбы достигается в ходе конкурентного сотрудничества. Фактически система управления, основанная на поощрении, — это наиболее логичное следствие капиталистической системы. Она стремится превратить каждого человека, будь он рабочим, служащим или управляющим, в маленького капиталиста. Она стремится поощрить в каждом человеке дух соревнования и эгоизма и преобразовать капитализм таким образом, чтобы он охватил весь народ целиком 313 Система участия в прибылях не так сильно отличается от традиционного капитализма, как она сама об этом заявляет. Она представляет собой приукрашенную форму сдельной системы оплаты труда в сочетании с несколько пренебрежительным отношением к дивидендам, выплачиваемым акционерам. Несмотря на разговоры о «человеческой личности», все, начиная с оценки работы и кончая размером вознаграждения и доли прибыли, получаемой рабочим, определяется администрацией самым деспотичным образом. Главный принцип — «участие в прибылях», но не «участие в труде». Тем не менее, даже если эти принципы не новы, сама мысль об участии в прибылях интересна, поскольку представляет собой наиболее логическую и обоснованную цель суперкапитализма, в котором неудовлетворенность рабочего преодолевается дозволением почувствовать себя капиталистом и активным участником системы. Социализм Наряду с фашистским или сталинским типами авторитарного строя и суперкапитализмом типа «поощрительная система», третий ответ и критическую реакцию на капитализм представляет собой социалистическая теория. Эта теория по Здоровое общество ==347 сути дела так и осталась теорией в отличие от фашизма и сталинизма, ставших политической и социальной реальностью. Дело обстоит именно так, несмотря на то что социалистические правительства находились у власти в течение более или менее длительного периода в Англии и Скандинавских странах, потому что большинство, на которое опиралась власть этих социалистических правительств, было настолько незначительным, что они не смогли в корне преобразовать общество, а лишь сделали робкие попытки начать осуществление своих программ. К сожалению, в настоящее время слова «социализм» и «марксизм» приобрели такой эмоциональный заряд, что трудно обсуждать эти проблемы в спокойной обстановке. У большинства людей эти слова ассоциируются с «материалистичностью», «безбожием», «кровопролитием» и всяческим злом. Такую реакцию можно понять, только если оценить, до какой степени слова могут приобретать магический смысл, и если принять во внимание характерный для нашего времени общий упадок разумного мышления. Эта иррациональная реакция, вызываемая словами «социализм» и «марксизм», усиливается из-за удивительного невежества всех, кто впадает в истерию, когда их слышит. Несмотря на то что произведения Маркса и других теоретиков социализма может прочесть каждый, большинство людей, так неистово реагирующих на социализм и марксизм, не прочли ни строчки Маркса, а многие обладают лишь очень поверхностными знаниями в этой области. В противном случае не случилось бы так, что люди, до известной степени проницательные и разумные, столь сильно исказили идею социализма и марксизма. Даже многие либералы и те, кто относительно свободен от истерической реакции, полагают, будто «марксизм» является системой, построенной на идее, что заинтересованность в получении материальной прибыли — это главная сила в человеке, которая поощряет в нем страсть к приобретательству и способствует ее удовлетворению. Если мы вспомним главный аргумент в пользу капитализма, гласящий, что заинтересованность в материальной прибыли — это важнейший стимул к труду, то нетрудно заметить, что та самая материалистичность, которая приписывается социализму, является наиболее характерной чертой ==348 ЭРИХ ФРОММ капитализма; и если кто-либо возьмет на себя труд маломальски объективно изучить теоретиков социализма, он обнаружит, что их направленность противоположна, что они критикуют капитализм за его материалистичность и вредное воздействие на истинно человеческие качества людей. И действительно, социализм во всех своих вариациях может быть понят лишь как одно из наиболее значительных идеалистических и этических движений нашего времени. Помимо всего прочего нельзя не сожалеть о политической недальновидности столь неправильного понимания социализма западными демократиями. Сталинизм одержал победу в России и Азии благодаря той притягательной силе, которой обладала идея социализма для огромных масс населения Земли. Эта привлекательность заключается в идеализации социалистической концепции, в исходящей из нее духовной и моральной стимуляции. Подобно тому как Гитлер использовал слово «социализм», чтобы придать дополнительную привлекательность своим расовым и националистическим идеям, так и Сталин незаконно присвоил и использовал понятия социализма и марксизма в целях своей пропаганды. Его утверждения неверны по существу. Он отделил чисто экономический аспект социализма, т. е. обобществление средств производства, от всей концепции социализма и исказил его человеческие и социальные цели, превратив их в противоположные. Сталинистская система, несмотря на то что в ней существует государственная собственность на средства производства, пожалуй, гораздо ближе к ранней чисто эксплуататорской форме западного капитализма, чем к любой мыслимой идее социалистического общества. Навязчивое стремление развивать промышленность, безжалостное пренебрежение человеком и жажда личной власти — таковы ее главные движущие силы. Принимая тезис, что социализм и марксизм более или менее идентичны со сталинизмом, мы оказываем сталинистам самую большую услугу в области пропаганды, услугу, о которой они могли бы только мечтать. Вместо того чтобы показать ошибочность их утверждений, мы подтверждаем их. Это, может быть, не так уж важно в Соединенных Штатах, где социалистическая концепция не имеет сильного влияния на умы людей, однако это очень серьезная проблема для Европы и особенно для Азии, где идеи Здоровое общество ==349 социализма распространены гораздо шире. Чтобы противостоять притягательной силе сталинизма в этой части света, мы должны разоблачать этот обман, а не покрывать его. Существуют значительные расхождения между различными школами социалистической мысли, развившимися с конца XVIII в. Тем не менее, как это часто случается в истории человеческой мысли, аргументы, приводимые представителями различных школ, затушевывают тот факт, что общих элементов у различных мыслителей социалистического направления гораздо больше и что они намного важнее, чем различия между ними. Можно сказать, что социализм и как политическое движение, и (в то же время) как теория, имеющая дело с общественными законами и выявлением болезней общества, берет свое начало со времен Французской революции, с идей Бабёфа316. Бабёф высказывался за отмену частной собственности на землю и требовал сообща потреблять ее плоды; он выступал также за упразднение различий между богатыми и бедными, между управляющими и управляемыми. Бабёф верил в то, что наступило время республики равных (egalitaires), «большого гостеприимного дома (hospice), открытого для всех». В противоположность относительно простой, даже примитивной теории Бабёфа Шарль Фурье317, первая книга которого «Теория четырех движений» появилась в 1808 г., предлагает более сложную и тщательно разработанную теорию общества. Он делает человека и его страсти основой для понимания общества и верит в то, что здоровое общество должно содействовать не столько увеличению материального богатства, сколько удовлетворению нашей основной страсти — братской любви. Среди человеческих страстей он особенно подчеркивает «перелетность как свойство бабочки», потребность человека в перемене, которая согласуется со многими разнообразными возможностями человека. Работа должна быть наслаждением («travail attrayant»), и двух часов ежедневной работы вполне достаточно. В противовес всеобщему засилию крупных монополий во всех отраслях промышленности Фурье выдвигает тезис об общественных ассоциациях в области производства и потребления, свободных и добровольных ассоциациях, в которых индивидуализм будет ЭРИХ ФРОММ К оглавлению ==350 стихийно сочетаться с коллективизмом. Лишь таким образом третья историческая фаза, фаза гармонии, сможет вытеснить две предыдущие — общества, основанного на отношениях между рабом и господином, и общества, основанного на отношениях между работающим по найму и предпринимателем 318 В то время как Фурье был ученым, одержимым навязчивыми идеями, Роберт Оуэн, человек практичный, сам был управляющим и собственником одной из лучших текстильных фабрик в Шотландии. Для Оуэна цель нового общества состояла прежде всего не в увеличении производства, а в усовершенствовании наиболее ценного его фактора, а именно человека. Подобно Фурье, он строил свою теорию на психологическом рассмотрении характера человека. Поскольку люди рождаются с некоторыми типичными чертами, их характер определяется только обстоятельствами, в которых они живут. Если социальные условия жизни будут удовлетворительны, то в человеческом характере разовьются его врожденные достоинства. Оуэн полагал, что на протяжении всей предыдущей истории люди учились только защищаться или уничтожать друг друга. Надо создать новый социальный порядок, при котором людям прививаются принципы, позволяющие им действовать совместно и создавать настоящие, подлинные связи между индивидами. Объединенные группы от 300 до 2 тыс. человек распространятся по всей земле, организованные согласно принципу коллективной помощи внутри себя и между собой. В каждой общине местное правительство будет работать в теснейшем контакте с каждым индивидом. Еще более решительно принципы власти и иерархии осуждает в своих трудах Прудон. Для него главная проблема состоит не в замене одного политического режима другим, а в создании политического порядка как выражения идеи самою общества. Прудон видел первопричину всех беспорядков и болезней общества в иерархической организации власти и полагал следующее: «Ограничение роли государства — это для свободы дело жизни или смерти, причем как для свободы коллектива, так и для свободы индивида». «С помощью монополии, — писал Прудон, — человечество овладело земным шаром, а с помощью ассоциации станет Здоровое общество ==351 его действительным хозяином». Его видение нового социального порядка основано на идее «взаимности, когда все рабочие, вместо того чтобы работать на предпринимателя, который им платит, а себе берет продукт, работают друг на друга и таким образом сотрудничают в создании общего продукта, а прибыль делят между собой». Для Прудона важно то, что эти ассоциации свободны и добровольны, они не навязываются государством, как финансируемые государством общественные мастерские, которые хотел создать Луи Блан319 По мнению Прудона, такая контролируемая государством система означала бы множество больших ассоциаций, «в которых труд был бы регламентирован и окончательно порабощен с помощью политики государственного капитализма. Что же тогда приобрели бы свобода, всеобщее счастье и цивилизация? Ничего. Мы бы только поменяли свои цепи, а социальная идея нисколько не продвинулась бы; мы попали бы во власть такой же деспотической силы, не говоря уже об экономическом фатализме». Эти строки говорят о том, что еще в середине XIX в. Прудон яснее, чем кто бы то ни было, видел опасность, осуществившуюся во времена сталинизма. Прудон ясно сознавал также опасность догматизма, которому предстояло стать столь губительным для развития марксистской теории, и ясно выразил это в письме к Марксу. «Давайте, если хотите, — пишет он, — вместе исследовать общественные законы, то, как они осуществляются, метод, с помощью которого мы можем их обнаружить, однако, ради Бога, отбросив все догмы, давайте не будем пытаться внушать что-то людям; давайте не будем впадать в противоречие нашего соотечественника Лютера, который отверг католическую теологию и предал ее анафеме, чтобы основать теологию протестантскую»320. Мышление Прудона основано на этическом представлении, первым этическим принципом которого является самоуважение. Из самоуважения вытекает уважение к своему ближнему как второй принцип моральности. Мысль о том, что интерес к внутренним изменениям в человеке составляет основу нового общественного порядка, была выражена Прудоном в письме следующим образом: «Старый мир находится в процессе распада... его можно изменить лишь путем интегральной революции в умах и сердцах людей»™. ==352 ЭРИХ ФРОММ Такое же понимание опасностей централизации и такую же веру в производительные силы человека, хотя и смешанную с романтическим прославлением разрушения, мы находим в трудах Михаила Бакунина322 В письме, датированном 1868 г., он писал: «Наш общий великий учитель Прудон сказал, что самая неудачная комбинация из всех возможных получилась бы в том случае, если бы социализм объединился с абсолютизмом, а стремление народа к экономической свободе и материальному благосостоянию — с диктатурой и концентрацией всей политической и социальной власти в руках государства. Пусть будущее защитит нас от покровительства деспотизма; но пусть оно и убережет нас от несчастных, разрушительных последствий идеологически обработанного, или государственного, социализма... Ничто живое и человеческое не может процветать без свободы, а форма социализма, которая покончит со свободой или не признает ее единственным животворным принципом и своей основой, непременно приведет нас прямо к рабству и варварству». Спустя 50 лет после того, как Прудон написал письмо Марксу, Петр Кропоткин обобщил свое понимание социализма следующим образом: самое полное развитие индивидуальности «соединится с наиболее глубоким развитием добровольной ассоциации во всех ее аспектах, возможных степенях и целях; ассоциации, постоянно изменяющейся, несущей в себе элементы собственной долговечности и принимающей те формы, которые в каждый данный момент наилучшим образом соответствуют нашим разнообразным стремлениям» Подобно многом своим предшественникамсоциалистам. Кропоткин подчеркивал врожденную склонность к сотрудничеству и взаимопомощи, свойственную и человеку, и царству животных. Продолжателем гуманистических этических идей Кропоткина был один из величайших представителей анархистской мысли Густав Ландауэр. Ссылаясь на Прудона, он писал, что социальная революция не имеет ни малейшего сходства с революцией политической; что «хотя она не может ни начаться, ни протекать без значительной доли элементов последней, она все же представляет собой мирное устройство, организацию нового духа для нового духа и ничто иное». Он определял задачу социалистов и их движения следующим образом Здоровое общество ==353 : «Ослабить ожесточение сердец так, чтобы погребенное в них поднялось на поверхность; так, чтобы то, что кажется мертвым, но на самом деле живо, могло выйти на свет» 323 Для обсуждений теорий Маркса и Энгельса потребуется больше места, чем для упомянутых выше теоретиков социализма: отчасти потому, что их теории более сложны, широки по своему диапазону и не лишены противоречий, а отчасти потому, что марксистская школа социализма стала господствующей формой социалистической мысли в мире. Как и для других социалистов, для Маркса основное значение имеет человек. «Быть радикальным, — писал он, — значит понять вещь в ее корне. Но корнем является для человека сам человек»324. Мировая история есть не что иное, как сотворение человека, его рождение. Однако вся история — это также история отчуждения человека от самого себя, от своих собственных человеческих сил; консолидация нашего собственного продукта и превращение его в реальную силу над нами, выход из-под нашего контроля вопреки нашим ожиданиям и расчетам — вот один из основных факторов предыдущего исторического развития. Человек был объектом обстоятельств, он должен стать их субъектом, так чтобы человек стал наивысшим существом для человека. Свобода для Маркса — это не только свобода от политического подавления, но и свобода от власти над человеком вещей и обстоятельств. Свободный человек — это богатый человек, но богатый в смысле не экономическом, а человеческом. Богатый человек, по Марксу, — это человек, который есть многое, но не тот, кто имеет многое 325 Анализ общества и исторического процесса должен начинаться с человека; не с абстракции, а с реального конкретного человека, его физиологических и психологических качеств. Он должен начинаться с понятия сущности человека, а изучение экономики и общества служит лишь пониманию того, как искалечили человека обстоятельства, как он стал отчужденным от самого себя и своих сил. Природу человека нельзя выводить из того специфического проявления человеческой природы, которое порождено капиталистической системой. Наша цель должна состоять в познании того, что хорошо для человека. Однако, говорил Маркс, «если мы хотим узнать, что полезно... для собаки, то мы должны сначала 12 Зек. № 361 Фромм ==354 ЭРИХ ФРОММ исследовать собачью природу. Сама же эта природа не может быть сконструирована «из принципа полезности». Если мы хотим применить этот принцип к человеку, хотим по принципу полезности оценивать всякие человеческие действия, движения, отношения и т. д., то мы должны знать, какова человеческая природа вообще и как она модифицируется в каждую исторически дачную эпоху. Но для Бентама этих вопросов не существует. С самой наивной тупостью он отождествляет современного филистера326 — и притом, в частности, английского филистера — с нормальным человеком вообще»327. Целью развития людей является, по Марксу, достижение новой гармонии между человеком и человеком и между человеком и природой; это такое развитие, в котором отношение индивида к своему собрату будет соответствовать важнейшим человеческим потребностям; для него социализм — это «ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех», общество, в котором полное и свободное развитие каждого становится ведущим принципом. Эту цель он называет последовательно проведенным натурализмом, или законченным гуманизмом, и утверждает, что она отличается «как от идеализма, так и от материализма, являясь вместе с тем объединяющей их обоих истиной»328. Как же мыслит Маркс достичь этого «освобождения человека»? Его идея состоит в том, что в капиталистическом способе производства процесс самоотчуждения достиг своей вершины, поскольку физическая энергия человека превратилась в товар и человек сам стал вещью. Рабочий класс, говорил Маркс, это самый отчужденный класс в обществе, — вот почему он и возглавит борьбу за освобождение человека. В обобществлении средств производства Маркс видит условие для превращения человека в активного и ответственного участника социального и экономического процесса, а также и для преодоления разрыва между индивидом и общественной природой человека «лишь тогда, когда человек познает и организует свои «собственные силы» как общественные силы (поэтому нет необходимости в том, чтобы изменять природу человека, как считал Ж. Ж. Руссо, лишать его «собственных сил» и придавать ему другие силы социального характера Здоровое общество ==355 ) и потому не станет больше отделять от себя общественную силу в виде политической силы (т. е. больше не будет учреждать государства как сферы организованного управления), лишь тогда свершится человеческая эмансипация»32? Маркс полагал, что если рабочий больше не будет «наниматься», то изменится природа и характер процесса труда. Труд станет осмысленным выражением человеческой силы, а не бессмысленной нудной работой. Насколько важным было для Маркса новое понимание труда, становится ясно, если принять во внимание, что он зашел так далеко, что критиковал предложения о полном запрещении детского труда, выдвинутое в Готской программе Германской рабочей партии330. Будучи, разумеется, против эксплуатации детей, Маркс возражал против того, что дети вообще не должны работать, и требовал, чтобы обучение соединялось с физическим трудом. «Из фабричной системы, как можно проследить в деталях у Роберта Оуэна, вырос зародыш воспитания эпохи будущего, когда для всех детей свыше известного возраста производительный труд будет соединяться с обучением и гимнастикой не только как одно из средств для увеличения общественного производства, но и как единственное средство для производства всесторонне развитых людей»331. Для Маркса, как и для Фурье, труд должен стать привлекательным и соответствовать потребностям и желаниям человека. По этой причине он предлагал, подобно Фурье и другим, чтобы никто не специализировался на одном определенном виде труда, а работал в различных областях в соответствии со своими интересами и возможностями. В экономическом преобразовании общества от капитализма к социализму Маркс видел решающее средство освобождения и эмансипации человека, достижения «истинной демократии». И хотя в своих последних трудах Маркс уделяет больше внимания рассмотрению экономических проблем, нежели проблем человека и его потребностей, сфера экономики все же никогда не была для него самоцелью и никогда не переставала быть средством удовлетворения потребностей человека. Это становится особенно ясно при рассмотрении им так называемого «грубого коммунизма», т. е. коммунизма, в котором главное значение придается отмене частной собственности на средства производства. «Непосредственное 12* ==356 ЭРИХ ФРОММ физическое обладание представляется ему единственной целью жизни и существования; категория рабочего не отменяется, а распространяется на всех людей... Этот коммунизм, отрицающий повсюду личность человека, есть лишь последовательное выражение частной собственности, являющейся этим отрицанием... Грубый коммунизм есть лишь завершение этой зависти и этого нивелирования, исходящее из представления о некоем минимуме... Что такое упразднение частной собственности отнюдь не является подлинным освоением ее, видно как раз из абстрактного отрицания всего мира культуры и цивилизации, из возврата к неестественной простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека, который не только не возвысился над уровнем частной собственности, но даже и не дорос еще до нее» 332 Гораздо более сложны и во многом противоречивы взгляды Маркса и Энгельса на государство. Нет сомнения в том, что Маркс и Энгельс придерживались мнения, согласно которому целью социализма является общество не только без классов, но и без государства; по крайней мере в том смысле, как выразил это Энгельс, заявив, что функцией государства будет «управление вещами», но не «управление людьми». В 1874 г. Энгельс сказал, что «все социалисты согласны с тем, что государство отомрет в результате победы социализма». Это положение вполне согласуется с формулировкой Маркса, данной им в докладе комиссии по проверке деятельности бакунинцев в 1872 г. Антигосударственные взгляды Маркса и Энгельса, их отрицательное отношение к централизованной политической власти наиболее ясно выражены в высказываниях Маркса по поводу Парижской Коммуны33? В своем обращении к Генеральному совету Интернационала334 по поводу гражданской войны во Франции Маркс подчеркивал необходимость децентрализации вместо централизованной государственной власти, истоки которой восходят к принципу абсолютной монархии. Коммуна должна была бы стать по преимуществу обществом децентрализованным. Те «немногие, но очень важные функции, которые остались бы тогда еще за центральным правительством, должны были быть... переданы коммунальным, т. е. строго ответственным, чиновникам... Коммунальное устройство вернуло бы общественному телу все те силы, которые до сих пор пожирал Здоровое общество ==357 этот паразитический нарост, «государство», кормящийся на счет общества и задерживающий его свободное движение». Маркс видит в коммуне открытую наконец политическую форму, при которой могло совершиться экономическое освобождение труда. Коммуна хотела «сделать индивидуальную собственность реальностью, превратив средства производства, землю и капитал, служащие в настоящее время прежде всего орудиями порабощения и эксплуатации труда, в орудия свободного ассоциированного труда» 335 Эдуард Бернштейн336 указывал на сходство этих идей Маркса с антигосударственными, антицентралистскими взглядами Прудона, в то время как Ленин утверждал, что эти замечания Маркса никоим образом не свидетельствуют о том, будто он выступал за децентрализацию. По-видимому, и Бернштейн, и Ленин были правы по-своему в интерпретации позиции Маркса и Энгельса, и разрешение этого противоречия заключается в том, что Маркс выступал за децентрализацию и отмирание государства как цель, к которой социализм должен стремиться и которой он в конце концов достигнет, однако полагал, что это может случиться не до, а после того, как рабочий класс взял в свои руки политическую власть и преобразовал государство. Захват государства был для Маркса средством, необходимым для достижения конечной цели — его уничтожения. Тем не менее, если принять во внимание деятельность Маркса в I Интернационале, его догматическое и нетерпимое отношение к каждому, кто хотя бы в чем-то с ним не соглашался, не приходится сомневаться в том, что ленинская нейтралистская интерпретация Маркса не так уж несправедлива, хотя согласие Маркса с Прудоном по вопросу о децентрализации было также органической частью его взглядов. В этом самом Марксовом централизме — основа трагического развития социалистической идеи в России. Если Ленин мог бы по крайней мере надеяться на возможную децентрализацию, идею, которая действительно была воплощена в концепции Советов, где принятие решения происходило с самого низового и конкретного уровня децентрализованных групп, то сталинизм развил одну сторону противоречия — принцип централизации — и воплотил ее в практику самой жесточайшей государственной организации в современком ==358 ЭРИХ ФРОММ мире, превзойдя степень централизации фашизма и нанизма Противоречия в теории Маркса намного глубже, чем это проявляется в протиьоречии между принципами централизации и децентрализации. С одном стороны, подобно всем другим социалистам, Маркс был убежден в том, что эмансипация человека — в первую очередь не политическая, а экономическая и социальная проблема, что ответ на вопрос о свободе можно найти не в изменении политической формы rocvn.'ipt'i r.'.i. .1 в жономичсском и гениальном преобразовании общества. С другой стороны, вопреки своим собственным 11'ириям Маркс и Энгельс попали в плен традиционных пред" гавлений о преобладании политической сферы над сопиоэкономической. Они не могли освободиться от традиционного взгляда о важности государственной и политической власти, от идеи первостепенной значимости политических изменений, идеи, которая была руководящим принципом сликих революций, свершенных средним классом в XVII и XVI 11 вв. В этом отношении Маркс и Энгельс были гораздо более -буржуазными» мыслителями, чем Прудон, Бакунин, Кропоткин и Ландауэр. Как это ни парадоксально, ленинское развитие социализма представляет собой возврат к буржуазно'^ пониманию государства и политической власти по сравнению с новым социалистическим истолкованием, столь недвусмысленно выраженным Оуэном и другими социалистами. Этот парадокс в мышлении Маркса ясно выразил Бубер- «Маркс. — писал он. — принял эти существенные компоненты идеи коммуны, не соотнеся их со своим понятием централизма и не сделав выбор между ними. Он, очевидно. не разглядел того, что проблема, возникающая в этой связи, выгекпет из гегемонии политической точки зрения, гегемонии, которая продолжала существовать для него во всем. что касалось революции, ее подготовки и результатов. Из трех способов мышления по отношению к общественным делам - экономического, социального и политического — Маркс с методическим мастерством следовал первому, страстно предавался третьему, однако, как бы абсурдно это ни звучало для уха неспециалиста по марксизму, он лишь очень редко прибегал ко второму, никогда не имевшему для него решающего значения» 317 Здоровое общество ==359 С Марксовым централизмом тесно связано его отношение к революционному действию. Хотя и в самом деле Маркс и Энгельс признавали, что социалистический контроль над государством вовсе не обязательно должен приобретаться с помощью силы и революции (как это было, например, в Англии или в Соединенных Штатах), в то же время верно и то, что в целом они полагали, что рабочий класс для достижения своих целей должен захватить власть революционным путем. Фактически они выступали за всеобщую воинскую повинность, а иногда даже за международные войны как средство ускорения революционного захвата власти. Наше поколение было свидетелем трагических результатов применения насилия и диктатуры в России; мы видели, что применение силы внутри общества также разрушительно влияет на благосостояние людей, как и применение силы в международных делах, т. е. война. И если Маркса обвиняют прежде всего в том, что он защищает насилие и революцию, то это искажение фактов. Идея политической революции не есть специфически марксистская или социалистическая идея; это традиционная идея среднего класса буржуазного общества на протяжении последних 300 лет его существования. Поскольку средний класс верил в то, что, отобрав политическую власть у монархии и передав ее народу, можно решить общественные проблемы, он рассматривал политическую революцию как средство достижения свободы. Наша современная демократия — это результат насилия и революции, революция Керенского338 в 1917 г. в России и революция 1918 г. в Германии встретили горячее сочувствие в западных демократических странах. Трагическая ошибка Маркса, во многом способствовавшая развитию сталинизма, заключалась в том, что он не освободился от традиционной переоценки политической власти и насилия; однако эти идеи восходили к более раннему духовному наследию и не были частью новых социалистических представлений. Даже короткий анализ идей Маркса был бы неполным без упоминания его теории исторического материализма. В истории мысли эта теория представляет собой, пожалуй, самый важный и долгосрочный вклад Маркса в понимание законов, управляющих обществом. Маркс исходил из предпосылки К оглавлению ==360 ЭРИХ ФРОММ , что, прежде чем человек сможет заниматься какой-либо культурной деятельностью, он должен произвести средства для своего физическое существования. Способ производства и потребления определяется рядом объективных условий: ею собственным физическим телосложением, производительными силами, находящимися в его распоряжении и, в свою очередь, обусловленными плодородием почвы, природными ресурсами, средствами сообщения и созданной техникой. Маркс утверждал, что материальные условия определяют способ производства и потребления, а последние, в свою очередь, определяют социально-политическую организацию, образ жизни человека и в конечном счете его образ мыслей и чувств. Широко распространено неправильное толкование этой теории, приписывающее Марксу мысль о том, что стремление к получению прибыли — главный стимул для человека. На самом же деле точка зрения, подчеркивающая, что главной движущей силой, побуждающей человека к труду, является его заинтересованность в денежном вознаграждении, — это центральная мысль капиталистического мышления. Марксова идея о важности экономического фактора была не психологической, т. е. не означала экономической мотивации в субъективном смысле; эта идея была социологической, экономическое развитие представлено в ней как объективное условие культурного развития339 Маркс критиковал капитализм главным образом за то, что тот искалечил человека в результате господства экономических интересов; а социализм, в его представлении, был обществом, в котором человек освободится от этого господства благодаря более рациональной и продуктивной форме экономической организации. Марксов материализм в корне отличался от традиционного материализма XIX в., согласно которому духовные явления вызваны явлениями материальными. Так, например, представители материализма, доведенного до крайности, полагали, что мысль — это продукт деятельности мозга, точно так же как «моча — продукт деятельности почек». Марксова же точка зрения состояла в том, что духовные и умственные явления следует понимать как результат не только всей жизненной практики, но и способа отношений индивида к другому индивиду и к природе. Своим диалектическим методом Маркс превзошел материализм XIX в. Здоровое общество ==361 и разработал поистине целостную и динамическую теорию, в основу которой положено исследование скорее деятельности человека, нежели его психологии. Теория исторического материализма дает научные понятия, важные для понимания законов истории; она была бы еще плодотворнее, если бы последователи Маркса развивали ее, вместо того чтобы позволить ей увязнуть в болоте стерильного догматизма. Развитие марксизма могло бы состоять в признании того, что Маркс и Энгельс сделали лишь первый шаг, увидев связь между развитием экономики и культуры. Маркс недооценил сложность человеческих страстей. Он не понял в достаточной степени того, что человеческая природа сама обладает потребностями и законами, находящимися в постоянном взаимодействии с экономическими условиями, формирующими историческое развитие340 Из-за недостатка психологической проницательности Маркс на смог разработать адекватное понятие человеческого характера и не осознал того факта, что, хотя человек и формируется социальной и экономической организацией, сам он также формирует эту организацию. Маркс не разглядел в достаточной степени страсти и стремления, коренящиеся в природе человека и условиях его существования и являющиеся сами по себе наиболее сильной движущей силой развития человека. Эти недостатки проистекают, однако, из односторонней ограниченности, свойственной любой плодотворной научной концепции, и Маркс, и Энгельс сами сознавали эту ограниченность. Энгельс писал об этом в известном письме, признав, что из-за новизны их открытия они с Марксом не уделяли достаточно внимания тому, что история не только определяется экономическими условиями, но что культурные факторы также влияют на экономический базис общества. Сам Маркс стал все больше заниматься чисто экономическим анализом капитализма. Значение его экономической теории не снижается в связи с тем, что его основные предположения и предсказания были верны лишь отчасти, а в значительной степени оказались ошибочными, особенно его вывод о необходимости относительного ухудшения положения рабочего класса. Он ошибся также в своей романтической идеализации рабочего класса, которая была скорее результатом ЭРИХ ФРОММ ==362 чистого теоретизирования, нежели наблюдения над реальной жизнью. Но, несмотря на свои недостатки, его экономическая теория и глубокий анализ экономической структуры капитализма представляют собой с научной точки зрения определенный прогресс по сравнению с другими социалистическими теориями. Однако сила Маркса была в то же время и его слабостью И хотя он начал свой экономический анализ с намерения открыть условия отчуждения человека и полагал, что для этого потребуется сравнительно небольшое исследование, получилось так, что он посвятил большую часть своей научной деятельности почти исключительно экономическому анализу, и хотя никогда не упускал из виду цель — освобождение человека, все же такие проблемы, как критика капитализма и социалистическая цель в человеческом выражении, все более вытеснялись экономическими соображениями. Маркс просмотрел иррациональные силы в человеке, которые заставляют его бояться свободы и вызывают в нем жажду власти и стремление к разрушению. Напротив, в основе Марксова понимания человека лежит предположение о том, что по своей природе человек добр и что эта доброта воцарится, как только падут калечащие его экономические оковы. Знаменитое изречение в конце Манифеста Коммунистической партии о том, что рабочим «нечего терять, кроме своих цепей», содержит глубокое психологическое заблуждение. Вместе с цепями рабочий класс теряет также все иррациональные потребности и их удовлетворение, возникшие в тот период, пока он носил на себе цепи. В этом отношении Маркс и Энгельс так и не преодолели наивный оптимизм XVIII в. Эта недооценка сложности человеческих страстей привела к трем наиболее опасным ошибкам в мышлении Маркса. Первая из них — это пренебрежение моральным фактором в человеке. Поскольку Маркс предполагал, что доброта человека автоматически утвердится при достижении экономических перемен, он не понял того, что люди, которые сами не претерпели внутренних моральных изменений, не могут совершенствовать общество. Он не обратил внимания или, по крайней мере, нигде не высказался по поводу необходимосги Здоровое общество ==363 новой моральной ориентации, без которой все политические и экономические перемены тщетны. Вторая ошибка, происходящая из того же источника, — это нелепая оценка возможностей д.';ч реализации социализма. В противоположность таки"-; мыслителям, как Прудон и Бакунин (а позднее Джек Лондон в своем романе «Железная пята»), предвидевшим гот мрак, что окутает западный мир, прежде чем засияет новый свет, Маркс и Энгельс верили в немедленное наступление «общества добра» и лишь смутно сознавали возможность появления нового варварства в форме коммунистического и фашистского авторитарных режимов, а также войн небывалой разрушительной силы. Именно этим отсутствием реализма объясняются многие георетические и политические ошибки в мировоззрении Маркса и Энгельса; в нем основа разрушения социализма, начавшегося с Ленина. Третья ошибка заключалась в идее Маркса о том. что обобществление средств производства — не только необходимое, но и достаточное условие для превращения капиталистического общества в социалистическое кооперативное. В основе этого заблуждения лежит также упрощенное сверхоптимистическое и рационалистское представление о человеке. Подобно тому как Фрейд полагал, будто освобождение от неестественных и слишком строгих сексуальных табу приведет к душевному здоровью человека, так и Маркс думал, что освобождение от эксплуатации автоматически создаст свободных людей, готовых к сотрудничеству. Маркс был таким же оптимистом в своей вере в немедленный результат изменения факторов окружающей среды, как и энциклопедисты XVIII в.341, и недооценивал силу иррациональных и разрушительных страстей, которые невозможно преобразовать за один день с помощью экономических изменений. После первой мировой войны Фрейд осознал эту разрушительную силу и коренным образом пересмотрел всю свою систему, признав, что стремление к разрушению столь же сильно и так же неискоренимо, как Эрос342 Маркс так и не дошел до такого понимания и никогда не изменял своей простой формулы: обобществление средств производства — прямой путь к достижению социалистической цели. Другим источником этого заблуждения была переоценка ==364 ЭРИХ ФРОММ политического и экономического механизмов общественного устройства, что я уже отмечал выше. Маркс оказался поразительно далеким от реальности, проигнорировав тот факт, что для личности рабочего не имеет особого значения, кто владеет предприятием — «народ», государство, правительственная бюрократия или же частная администрация. Маркс на понимал (и это противоречило его собственным теоретическим взглядам), что значение имеют совсем другие вещи, а именно — действительные, реальные условия труда, отношение рабочего к труду и к своим товарищам по работе, а также к руководителям предприятия. В последние годы своей жизни Маркс, по-видимому, был готов произвести некоторые изменения в своей теории. Наиболее важным из них был вывод, сделанный, вероятно, под влиянием работ Бахофена и Моргана343, о том, что примитивная земледельческая община, основанная на сотрудничестве и общей собственности на землю, является крепкой формой социальной организации, способной привести прямо к высшим формам обобществления, минуя фазу капиталистического производства. Маркс выразил эту точку зрения в своем ответе Вере Засулич344 которая спрашивала его об отношении к «миру», старой форме земледельческой общины в России. Г. Фукс в личной беседе указал на большое значение этого изменения в теории Маркса, а также на то, что в последние восемь лет своей жизни Маркс был разочарован и обескуражен, предчувствуя крах своих революционных надежд. Энгельс признавал (как я уже писал), что в своей теории исторического материализма они с Марксом не уделили достаточного внимания силе идей, однако Маркс и Энгельс все же не смогли решительно пересмотреть всю свою систему. Нам в середине XX в. не составляет труда осознать ошибки Маркса. Мы видели трагический пример этих заблуждений в России. Сталинизм доказал, что социалистическая экономика может успешно развиваться с экономической точки зрения, однако он доказал также, что она сама по себе вовсе не ведет к возникновению духа равенства и сотрудничества; сталинизм показал, что «собственность народа» на средства производства может стать идеологической маской для эксплуатации этого народа промышленной, военной и Здоровое общество ==365 политической бюрократией. Национализация некоторых отраслей промышленности в Великобритании, осуществленная лейбористским правительством, показывает, что для британских шахтеров или рабочих сталелитейной или химической промышленности не имеет значения, кто назначает руководителей их предприятий, поскольку действительные и реальные условия работы остаются без изменений. Подводя итог, можно сказать, что конечные цели марксистского социализма были в основном такими же, как и цели других социалистических школ: освобождение человека от господства и эксплуатации со стороны другого человека, освобождение от засилия экономики, восстановление человека в качестве высшей цели общественной жизни, создание нового единства между человеком и человеком, человеком и природой. Заблуждения Маркса и Энгельса, заключающиеся в переоценке политического и правового факторов, их наивном оптимизме и нейтралистской ориентации, объяснялись тем, что, в отличие от таких мыслителей, как Фурье, Оуэн, Прудон и Кропоткин, они коренным образом были связаны с традицией среднего класса XVIII и XIX вв. — интеллектуально и психологически. Ошибки Маркса приобрели историческое значение, поскольку марксистская концепция социализма одержала победу в рабочем движении на Европейском континенте. Последователи Маркса и Энгельса в европейском рабочем движении находились под таким сильным влиянием авторитета Маркса, что не развивали теорию, а главным образом повторяли старые формулы, что вело ко все большей ее бесплодности. После первой мировой войны марксистское рабочее движение разделилось на враждебные лагери. Его социал-демократическое крыло превратилось после морального краха, который оно потерпело во время первой мировой войны, в партию, представляющую чисто экономические интересы рабочего класса, как и профсоюзы, от которых они в свою очередь зависели. Это крыло сохранило марксистскую формулу «обобществления средств производства» в виде ритуальной фразы, произносимой партийными жрецами в соответствующих случаях. Коммунистическое крыло сделало отчаянный скачок, пытаясь построить социалистическое общеиве ЭРИХ ФРОММ ==366 на пустом месте, лишь захватив власть и обобществив средства производства; этот отчаянный скачок имел гораздо oo.iee ужасные последствия, чем утрата доверия к социалдемократическим партиям. Несмотря на то что оба крыла марксистского социализма развивались прямо противоположно, у них были все же и некоторые общие элементы. Во-первых, глубокое разочарование и отчаяние в связи с крахом оптимистических надежд, присущих марксизму на его ранней фазе. В правом крыле -)Ю разочарование часто вело к принятию национализма и отказу от истинно социалистического видения, от радикальной критики капиталистического общества. То же самое разочарование привело коммунистическое крыло, возглавляемое Лениным, к акту отчаяния — концентрации всех усилий на политической и чисто экономической сфере, что в условиях пренебрежения социальной сферой полностью противоречило самой сути социалистической теории. Другая общая черта обоих крыльев марксистского движения — это их полное пренебрежение человеком (в случае с Россией). Критика капитализма стала критикой исключительно с экономической точки зрения. В XIX в., когда рабочий класс страдал от жестокой эксплуатации и условия его жизни были ниже достойного уровня, такая критика была правомерна. С развитием капитализма в XX в. она все более устаревала, однако логическим следствием такого отношения стал гот факт. что сталинская бюрократия в России всеете кормила население бредовыми сказками об ужасном обнищании рабочих в капиталистических странах, рассказывая, будто они .тишены средств к существованию. Концепппч социализма все больше приходила в упадок; в России она выродилась в формулу, гласящую, что социализм означает государственную собственность на средства производства. В западных странах наблюдалась тенденция, в соответствии с которой социализм означал повышение заработной платы рабочих и терял свой мессианский пафос, больше уже не взывая к глубочайшим стремлениям и потребностям человека. Я намеренно говорю о тенденции, поскольку социализм ни ь коем случае не утратил полностью своего гуманистического и религиозного пафоса. После 1914 г. он вновь ожил как моральная идея для миллионов европейских рабочих Здоровое общество ==367 и представителей интеллигенции, стал воплощением их надежд на освобождение человека, на воцарение новых моральных ценностей и солидарности. Острая критика, развернутая выше, имела своей цепью подчеркнуть, что демократический социализм должен вернуться к человеческим аспектам социальной проблемы и сосредоточиться на них; должен критиковать капитализм с точки зрения того, что он делает с человеческими качествами в человеке, с его душой и духом; должен рассматривать любое видение социализма с точки зрения человека, спрашивая, каким образом социалистическое общество сможет положить конец отчуждению человека и поклонению экономике и государству как идолам. ==368 00.htm - glava17 Глава VIII Путь к здоровому обществу Общие соображения Различные варианты критического рассмотрения капитализма обнаруживают удивительное единодушие. И хотя совершенно верно, что капитализм XIX в. критиковали за его пренебрежение материальным благосостоянием рабочих, этот момент вовсе не был основным содержанием критики. Оуэн и Прудон, Толстой и Бакунин, Дюркгейм и Маркс, Эйнштейн и Швейцер говорят о человеке, о том, что с ним происходит в нашем индустриальном обществе. И хотя у каждого из этих ученых мысль выражена в различных понятиях, все они сходятся в том, что человек утратил центральное место, что он превратился в орудие для достижения экономических целей, что он находится в состоянии отчуждения от другого человека и природы и потерял с ними конкретную связь; что его жизнь утратила смысл. Я попытался выразить ту же мысль, разработав понятие отчуждения и показав его психологические результаты: человек деградирует до уровня рецептивной и рыночной ориентации345 и перестает быть производительным; он теряет чувство самости, становится зависимым от одобрения других и поэтому стремится к конформизму, однако чувствует себя неуверенно, он неудовлетворен, ему все наскучило, он обеспокоен и тратит большую часть своей энергии, пытаясь компенсировать или скрыть это беспокойство. Его рассудок работает прекрасно, а разум деградирует, и в силу больших технических возможностей он начинает представлять серьезную угрозу Здоровое общество ==369 существованию цивилизации и даже всему человеческому роду. Если мы обратимся к теориям, исследующим причины такого развития, то обнаружим: между ними меньше согласия, чем в диагнозе самой «болезни». Если мыслители начала XIX в. были все еще склонны видеть причины всего зла в отсутствии политической свободы и, в особенности, всеобщего избирательного права, то социалисты и особенно марксисты подчеркивали значение экономических факторов. Они полагали, что отчуждение человека объясняется тем, что он является объектом эксплуатации и использования. Мыслители, подобные Толстому и Буркхардту, с другой стороны, подчеркивали духовное и моральное обнищание, считая его причиной упадка западного человека; Фрейд полагал, что все беды современного человека происходят от чрезмерного вытеснения инстинктивных побуждений и вытекающих отсюда неврозов. Однако любое объяснение, анализирующее одну область и исключающее другие, будет неуравновешенным и поэтому неверным. Социоэкономическое, духовное и психологическое объяснения рассматривают один и тот же феномен с разных точек зрения, а задача теоретического анализа заключается в том, чтобы понять, как взаимосвязаны эти различные аспекты и как они взаимодействуют. То, что верно в отношении причин, верно, разумеется, и в отношении средств, с помощью которых можно излечить дефекты современного человека. Если я полагаю, что подлинная причина болезни экономическая, духовная или психологическая, то я, конечно, должен считать, что устранение этой причины ведет к выздоровлению. С другой стороны, если я вижу, как взаимосвязаны различные аспекты, я прихожу к выводу о том, что духовное здоровье общества может быть достигнуто лишь путем одновременных изменений в промышленной и политической организации, в духовной и философской ориентации, в структуре характера и в культурной деятельности. Если сосредоточить наши усилия на какой-либо одной сфере и проигнорировать или исключить другие, это чревато разрушительными последствиями для изменения в целом. В этом заключается, повидимому, одно из важнейших препятствий на пути к прогрессу человечества. Христианство проповедовало духовное обновление, пренебрегая К оглавлению ==370 ЭРИХ ФРОММ изменениями в социальном строе, без которых духовное обновление для большинства людей остается неосуществленным. Век Просвещения постулировал независимое суждение и разум в качестве высших норм; он проповедовал политическое равенство, не видя, что оно не может привести к братству между людьми, если не будет сопровождаться коренными изменениями в социально-экономической организации. Социализм и, в особенности, марксизм подчеркивали необходимость социальных и экономических изменений и недооценивали насущность внутренних изменений в человеке, без которых экономические преобразования никогда не приведут к «обществу добра». Каждое из этих великих реформаторских движений на протяжении последних 2 тыс. лет выделяло одну жизненную сферу и исключало другие; их предложения относительно реформирования и обновления были радикальными, однако результаты оказались почти полностью неудачными. Так, проповедь Евангелия привела к учреждению католической церкви, учения рационалистов346 XV1I1 в. — к событиям, связанным с именами Робеспьера и Наполеона; теория Маркса — к сталинизму. Результаты вряд ли могли быть иными. Человек представляет собой единое целое; его мышление, чувства и жизненная практика неразрывно связаны. Он не может быть свободным в своих мыслях, если он несвободен в своих чувствах; он не может быть свободен эмоционально, если несвободен и зависим в жизненной практике, в экономических и социальных отношениях. Попытка радикального продвижения в одной области при исключении других обязательно ведет к результату, какой мы уже наблюдали: коренные потребности в одной жизненной сфере удовлетворяет только небольшая группа индивидов, в то время как для большинства эти потребности остаются абстрактной формулой, своего рода обрядом, служащим для сокрытия того факта, что в других жизненных сферах ничего не изменилось. Без сомнения один интегрированный шаг вперед во всех жизненных сферах будет иметь гораздо более далеко идущие и долговременные результаты для прогрессивного развития человечества, чем сотня шагов, проповедуемых и даже переживаемых в течение короткого периода в одной изолированной сфере. Несколько тысячелетий неудач, связанных с «изолированным» прогрессом Здоровое общество ==371 , должны бы послужить достаточно убедительным уроком. С этой проблемой тесно связана проблема реформаторства и радикализма, которая проводит, по-видимому, разделительную линию между различными политическими решениями. Однако более тщательный анализ показывает, что это различие в его обычном понимании обманчиво. Существуют различные реформы; реформа может быть радикальной, т. е. доходящей до корней явления, или же поверхностной, когда она пытается на скорую руку устранять проявления, не затрагивая их причин. Реформа, не являющаяся радикальной в этом смысле, никогда не достигает своей цели и может привести к результатам, прямо противоположным поставленным целям. С другой стороны, так называемый «радикализм», полагающий, будто проблемы можно решить с помощью силы, в то время как требуется наблюдательность, терпение и постоянная деятельность, нереалистичен и представляет собой фикцию с точки зрения осуществления реформ. Исторически и то и другое зачастую ведет к одному и тому же результату. Большевистская революция привела к сталинизму, реформы правого крыла социалдемократии в Германии — к гитлеризму. Истинным критерием реформы является не ее темп, в ее реалистичность, ее подлинный «радикализм». Вопрос в том, доходит ли она до корней и пытается ли изменить причины — или же остается на поверхности и имеет дело лишь с симптомами. Если мы хотим посвятить эту главу обсуждению путей оздоровления общества или методов его лечения, нам здесь следовало бы на минуту остановиться и спросить себя, что мы знаем о природе лечения душевных болезней индивидов. Лечение социальной патологии должно следовать тем же принципам, поскольку она представляет собой патологическое развитие множества отдельных людей, а не какой-либо целостности, находящейся вне индивидов. Основные условия лечения индивидуальной патологии состоят в следующем. 1. Видимо, развитие пошло вразрез с нормальным функционированием психики. Согласно теории Фрейда, это означает, что либидо не смогло развиваться нормально, в результате ==372 ЭРИХ ФРОММ чего появляются симптомы болезни. С точки зрения гуманистического психоанализа, причины патологии заключаются в неспособности развить продуктивную ориентацию347, что ведет к развитию иррациональных страстей, кровосмесительных, разрушительных и эксплуататорских стремлений. Факт страдания, независимо от того, осознан он или нет, вытекающий из крушения нормального развития, вызывает динамическое стремление преодолеть страдание, т. е. стремление к переменам, ведущим к выздоровлению. Это стремление к здоровью нашего организма — как физическому, так и душевному — основа любого лечения болезни; оно отсутствует лишь в самых тяжелых случаях патологии. 2. Первый шаг, необходимый для того, чтобы начала складываться тенденция к выздоровлению, — это осознание страдания, а также того, что именно не функционирует и потеряло связь с нашей осознанной личностью. Согласно теории Фрейда, вытеснение относится главным образом к сексуальным стремлениям. С нашей точки зрения, оно может относиться к вытесненным иррациональным страстям, к вытесненному чувству одиночества и бесполезности, к потребности в любви и продуктивности, точно так же вытесняемой. 3. Рост самосознания может стать по-настоящему эффективным, лишь если будет сделан следующий шаг — изменение практики жизни, основанной на невротической структуре и постоянно ее воспроизводящей. Так, например, пациент, невротический характер которого заставляет его подчиниться авторитету родителей, обычно строит свою жизнь так, что роль господствующего садиста-отца играют босс, учитель и т. д. Его можно вылечить, только если он изменит свою реальную жизненную ситуацию таким образом, чтобы она не воспроизводила постоянно тенденции к подчинению, которой ему хочется поддаться. Более того, он должен изменить свою систему ценностей, норм и идеалов так, чтобы они благоприятствовали его стремлению к здоровью и зрелости, а не блокировали его. Те же самые условия — конфликт с потребностями человеческой природы и в результате этого страдание, осознание того, что именно не функционирует, и изменение реальной ситуации, а также ценностей и норм — столь же необходимы для лечения социальной патологии. Здоровое общество ==373 Целью предыдущей главы данной книги было показать конфликт между человеческими потребностями и нашей социальной структурой, способствовать осознанию наших конфликтов и того, что именно распалось. В данной главе я намереваюсь рассмотреть различные возможности практических изменений в наше экономической, политической и культурной организации. Однако прежде чем приступить к обсуждению практических вопросов, давайте еще раз посмотрим, что же представляет собой душевное здоровье, опираясь на принципы, изложенные в начале этой книги, и какой тип культуры следует считать благоприятствующим душевному здоровью. Душевно здоровая личность — это личность продуктивная и неотчужденная; личность, относящаяся к миру с любовью и использующая свой разум для объективного постижения реальности; это личность, переживающая себя как уникальное индивидуальное существо и в то же время чувствующая общность со своими собратьями; личность, не подвластная иррациональному авторитету и охотно признающая рациональный авторитет разума и совести; это личность, находящаяся в процессе непрерывного рождения в течение всей своей жизни и считающая дар жизни своим самым ценным достоянием. Давайте помнить также о том, что душевное здоровье не идеал, который надо навязывать личности или которого человек может достичь, лишь преодолев свою «природу» и пожертвовав «внутренним эгоизмом». Наоборот, стремление к душевному здоровью, к счастью, гармонии, любви, плодотворной деятельности внутренне присуще каждому человеку, если только он не родился духовным или моральным уродом. Получив соответствующую возможность, эти стремления утверждаются насильственно, как это можно наблюдать во многих случаях. Необходимо особое стечение обстоятельств, чтобы перевернуть и удушить это внутреннее стремление к здоровью; и действительно, на протяжении большей части известной нам истории использование одним человеком другого вело к такому извращению. Думать, будто это извращение внутренне присуще человеку, — все равно, что бросать семена в пустынную почву и жаловаться на то, что они не взошли. Какое же общество соответствует этой цели душевного ==374 ЭРИХ ФРОММ здоровья и какова должна быть структура здорового общества? Прежде всего, общество, в котором ни один человек не является средством для достижения целей другого человека, а всегда и исключительно является целью сам по себе; общество, где никто не используется и не использует себя в целях, не способствующих раскрытию человеческих возможностей; где человек есть центр и где его экономическая и политическая деятельность подчинена цели его собственного развития. Здоровое общество — это общество, в котором такие качества, как алчность, склонность к эксплуатации и обладанию, самолюбование, невозможно использовать для достижения материальной выгоды и роста личного престижа. Это общество, где действовать по совести считается основным и необходимым качеством и где оппортунизм34^ беспринципность считаются качествами асоциальными; где индивид занимается общественными проблемами так, что они становятся его личным делом; где его отношение к ближнему ке отделено от всей его системы отношений к частной жизни. Более того, здоровое общество — это такое общество, которое позволяет человеку оперировать обозримыми и поддающимися управлению величинами, быть активным и ответственным участником жизни общества, а также хозяином своей жизни. Это такое общество, которое благоприятствует человеческой солидарности и не только позволяет своим членам с любовью относиться друг к другу, но содействует такому отношению; здоровое общество способствует производительной деятельности каждого в его работе, стимулирует развитие разума и позволяет человеку выразить свои внутренние потребности в коллективном творчестве и обрядовых действиях. Экономические преобразования А. СОЦИАЛИЗМ КАК ПРОБЛЕМА В предыдущей главе мы обсудили три различные реакции на нездоровое состояние сегодняшнего общества: тоталитаризм, суперкапитализм и социализм. Тоталитарное решение, будь оно фашистского или сталинистского типа, совершенно очевидно, ведет к еще большему безумию и дегуманизации; Здоровое общество ==375 решение, предлагаемое суперкапитализмом, лишь углубляет патологию, внутренне присущую капитализму; оно увеличивает отчуждение человека, его автоматизм и завершает процесс превращения его в служителя идола, называемого производством. Единственным конструктивным решением является социализм, стремящийся к коренной реорганизации нашей экономической и социальной системы в направлении освобождения человека от роли средства для достижения внешних целей, в направлении создания такого общественного порядка, в котором поощряются человеческая солидарность, разум и производительность. И все же не приходится сомневаться в том, что результаты социализма там, где он до сих пор провозглашался, оказались по меньшей мере разочаровывающими. В чем причины этой неудачи? Каковы цели и задачи социальной и экономической реорганизации, которая позволила бы избежать такого провала и привести к оздоровлению общества? Согласно марксистскому социализму, социалистическое общество строилось на двух предпосылках: обобществлении средств производства и распределения и централизованной плановой экономике. Маркс и ранние социалисты не сомневались в том, что если бы эти цели удалось осуществить, то почти автоматически произошло бы освобождение всех людей от отчуждения и наступило бы бесклассовое общество братства и справедливости. Они считали, что для преобразования человека необходимо лишь, чтобы рабочий класс взял в свои руки политический контроль либо с помощью силы, либо в результате выборов, национализировал промышленность и ввел плановую экономику. Вопрос о том, правы ли они в своем предположении, перестал быть чисто теоретическим; Россия сделала все то, что, по мнению марксистовсоциалистов, было необходимо сделать в экономической сфере. И хотя российская система показала, что в экономическом отношении национализированная и плановая экономика может работать эффективно, на примере ее функционирования можно убедиться, что этого совершенно недостаточно для создания свободного неотчужденного общества, основанного на братстве. Наоборот, российская система показала, что централизованное планирование порождает еще более сильную степень регламентации и авторитарности, нежели ==376 ЭРИХ ФРОММ капитализм или фашизм. Тем не менее тот факт, что национализированная и плановая экономика была создана в России, вовсе не означает, будто российская система — это реализация социализма в том смысле, как понимали его Маркс и Энгельс. Это значит лишь, что Маркс и Энгельс ошиблись, полагая, будто узаконенная смена типа собственности и плановая экономика являются достаточным условием для осуществления социальных и человеческих изменений, которых они желали. Хотя обобществление средств производства в сочетании с плановой экономикой были главными требованиями марксистского социализма, были и другие требования, которые не удалось осуществить в России. Маркс не настаивал на полном уравнивании доходов, но все же имел в виду резкое уменьшение неравенства, характерного для капитализма. В действительности же неравенство доходов в России гораздо больше, чем в Соединенных Штатах или Великобритании. Еще одна идея Маркса состояла в том, что социализм должен привести к отмиранию государства и постепенному исчезновению общественных классов. На самом деле государственная власть и классовые различия в России сильнее, чем в любой капиталистической стране. В конечном счете центральной идеей Марксовой концепции социализма была идея о том, что человек, его эмоциональные и интеллектуальные силы являются задачей и целью культуры, что вещи (=капитал) должны служить жизни (труду) и что жизнь не должна подчиняться чемуто неживому. И здесь наблюдается аналогичная картина — неуважение к индивиду и его человеческим качествам в России гораздо сильнее, чем в любой капиталистической стране. Россия, однако, — не единственная страна, попытавшаяся воплотить в жизнь экономические идеи марксистского социализма. Другой такой страной была Великобритания. Как это ни парадоксально, лейбористская партия, не опирающаяся на марксистскую теорию, в своих практических мероприятиях точно следовала Марксовой мысли о том, что социализм основывается на национализации промышленности. Однако разница между Великобританией и Россией достаточно ясна. Британская лейбористская партия всегда применяла мирные средства для осуществления своих целей; ее политика не предполагала требования «все или ничего», а позволила наци Здоровое общество ==377 онализировать здравоохранение, банковскую систему, сталелитейную и горнодобывающую промышленность, железные дороги и химическую промышленность, не затрагивая остальных отраслей. И хотя была создана экономика, в которой социалистические элементы переплетались с капиталистическими, основным условием достижения социализма считалось все же обобществление средств производства. Тем не менее британский эксперимент оказался также обескураживающим, хотя его провал не был столь драматичен, как провал российского эксперимента. С одной стороны, он породил в Англии заметную регламентацию и бюрократизацию, что не внушало симпатий тем, кто стремился к расширению человеческой свободы и независимости. С другой стороны, он не оправдал ни одной из основных надежд социализма. Стало совершенно ясно, что для британского шахтера или рабочего сталелитейной промышленности не имеет особого значения или вовсе безразлично, принадлежит ли данная отрасль промышленности нескольким тысячам или даже сотням тысяч индивидов (открытое акционерное общество) или же государству. Его права, заработная плата и. что самое главное, условия труда и роль в процессе труда остались по сути без изменений. Национализация принесла слишком мало таких преимуществ, которых рабочие не могли бы добиться с помощью своих профсоюзов в чисто капиталистической экономике. С другой стороны, хотя в результате мероприятий лейбористского правительства главной цели социализма достичь не удалось, было бы недальновидно игнорировать тот факт, что британский социализм привел к благоприятным изменениям, имевшим важное значение для жизни англичан. Одно из них — распространение системы социального обеспечения на сферу здравоохранения. Тот факт, что ни одному человеку в Великобритании не приходится считать болезнь катастрофой, способной полностью расстроить его жизнь (не говоря уже о возможности потерять ее вовсе из-за отсутствия надлежащего лечения), возможно, не так уж много значит для человека среднего или высшего класса, живущего в Соединенных Штатах, для которого оплатить счет врача или пребывание в больнице не составляет проблемы. Тем не менее это действительно большое достижение, которое можно сравнить разве что с введением ==378 ЭРИХ ФРОММ всеобщего народного образования. Более того, столь же верно, что национализация промышленности, даже в такой ограниченной степени, как она была проведена в Великобритании (около 1/5 всей промышленности), дала государству возможность регулировать в какой-то степени экономику в целом, что пошло ей на пользу. Однако, несмотря на все уважение и высокую оценку достижений лейбористского правительства, его мероприятия не способствовали осуществлению социализма, если мы посмотрим на них с человеческой, а не с чисто экономической точки зрения. И если бы кто-то захотел убедить нас в том, что лейбористская партия лишь начала проводить в жизнь свою программу и что она несомненно установила бы социализм, если бы пробыла у власти достаточно долго, чтобы завершить свою работу, то этот аргумент не очень убедителен. Обобществление всей британской тяжелой промышленности в целом привело бы к большей уверенности и процветанию, и не надо бояться того, что новая бюрократия будет представлять большую опасность для свободы, чем бюрократия «Дженерал моторе» или «Дженерал электрик». Однако, несмотря на все преимущества, такая национализация и планирование вовсе не означали бы социализма, если подразумевать под этим понятием новую форму жизни, общество веры и солидарности, в котором индивид обрел самого себя и вырвался из отчуждения, присущего капиталистической системе. Ужасающие результаты советского коммунизма, с одной стороны, и разочарование в «социализме», созданном лейбористской партией, — с другой, ввергли в состояние безнадежности и уныния многих сторонников демократического социализма. Некоторые из них все еще верят в социализм, однако скорее из гордости или упрямства, нежели по убеждению. Другие, занятые решением крупных или мелких задач в одной из социалистических партий, не утруждают себя размышлениями и удовлетворены своей практической деятельностью; третьи, потерявшие веру в обновление общества, считают своей основной задачей крестовый поход против русского коммунизма. Повторяя снова и снова свои обвинения против коммунизма, которые хорошо известны всем и с которыми согласен каждый, кто не является сталинистом Здоровое общество ==379 , они воздерживаются от какой-либо радикальной критики капитализма и от новых предложений по поводу функционирования демократического социализма. Создается впечатление, что в мире все в порядке, если только его удастся спасти от коммунистической угрозы; эти люди похожи на разочарованных любовников, утративших всякую веру в любовь. В качестве яркого примера общего разочарования, воцарившегося среди социалдемократов, я хочу процитировать отрывок из статьи Р. Кроссмана, одного из наиболее мыслящих и активных лидеров левого крыла лейбористской партии. «Поскольку мы живем не в век постоянного развития в направлении капиталистического благосостояния, — пишет Кроссман, — а в век мировой революции, глупо было бы с нашей стороны считать, будто задача социалистов состоит в том, чтобы способствовать постепенному улучшению материального положения рода человеческого и постепенному расширению сферы человеческой свободы. Все силы истории подталкивают к тоталитаризму: в блоке, возглавляемом Россией, — в результате сознательной политики Кремля; в свободном мире — в результате развития общества управляющих, всеобщего технического перевооружения и подавления колониальных стремлений. Задача социализма состоит вовсе не в том, чтобы ускорить эту политическую революцию, и не в том, чтобы противостоять ей (поскольку сопротивление было бы столь же бесполезно, как и сопротивление промышленной революции 100 лет назад); она состоит в том, чтобы придать этой революции цивилизованный характер» 349 Мне кажется, что пессимизм Кроссмана ведет к двум ошибкам. Одна из них — это предположение о том, что сталинский тоталитаризм или тоталитаризм управляющих можно сделать «цивилизованными». Если под цивилизованностью понимать менее жестокую систему, нежели сталинская диктатура, то Кроссман, возможно, прав. Однако картина, нарисованная в книге О.Хаксли «О дивный новый мир», основанная исключительно на внушении и условностях, так же бесчеловечна, как и картина, нарисованная Оруэллом в его книге «1984 год». Ни один из вариантов полностью отчужденного общества не может быть очеловечен. Другая К оглавлению ==380 ЭРИХ ФРОММ ошибка заключается в самом кроссмановском пессимизме. Социализм в своих истинно человеческих и моральных устремлениях является пока еще притягательной целью для многих миллионов людей во всем мире, и объективные условия для создания гуманного демократического социализма сейчас присутствуют в большей мере, чем в XIX в. Основания для такого допущения содержатся в следующей ниже попытке наметить некоторые предложения относительно социалистического преобразования в экономической, политической и культурной сферах. Однако, прежде чем приступить к моим предложениям в этой области, я хотел бы отметить (хотя это вряд ли необходимо), что они, разумеется, не являются ни новыми, ни исчерпывающими, ни абсолютно верными во всех деталях. Я сделал эти предложения, веря в то, что необходимо перейти от общих разговоров о принципах к решению практических проблем, касающихся реализации этих принципов. Задолго до того, как была претворена в жизнь политическая демократия, мыслители XVIII в. обсуждали проекты конституционных принципов, которые должны были показать, что возможна демократическая организация государства и при каких условиях она возможна. Проблема. стоящая перед нами в XX в., состоит в том, чтобы обсудить пути и средства осуществления политической демократии и ее преобразования в подлинно гуманное общество. Возражения, выдвигаемые против этого предложения, основаны главным образом на пессимизме и полной утрате веры. Утверждается, что развитие общества управляющих и предполагаемую манипуляцию человеком можно исключить, только вернувшись к прялке, поскольку современная промышленность нуждается в менеджерах и автоматах. Другие возражения проистекают из отсутствия воображения. Третьи — из глубокого страха людей остаться без руководящих указаний и получить полную жизненную свободу. Нет, однако, никаких сомнений в том, что проблемы социальных преобразований не так сложны (теоретически и практически), как технические проблемы, которые уже решены физиками и химиками. Не приходится сомневаться также и в том, что мы гораздо больше нуждаемся в возрождении человека, чем в самолетах и телевидении. Если хотя бы крупицу разума и практического смысла, использованных в естественных науках Здоровое общество ==381 , применить к решению человеческих проблем, то это позволит продолжить выполнение задачи, которая составляла предмет гордости наших предшественник в XVIII в. Б. ПРИНЦИПЫ КОММУНИТАРНОГО СОЦИАЛИЗМА Тот факт, что Маркс придавал исключительное значение обобществлению средств производства, сам по себе объясняется влиянием капитализма XIX в. Собственность и право собственности были центральными категориями капиталистической экономики, и Маркс оставался в тех же рамках, когда определял цели социализма, переворачивая капиталистическую систему собственности и требуя «экспроприации экспроприаторов». В этом отношении, так же как и в противопоставлении политического и социального факторов, на Маркса и Энгельса буржуазный дух влиял в большей степени, чем на другие школы социалистической мысли, озабоченные ролью рабочего в процессе труда, его социальными связями с другими рабочими на фабрике, а также влиянием методов труда на формирование характера рабочего. Неудача — как, впрочем, и популярность — марксистского социализма коренится как раз в этой буржуазной переоценке права собственности и чисто экономических факторов. Другие школы социалистической мысли, однако, в гораздо большей степени сознавали ловушки, внутренне присущие марксизму, и гораздо более адекватно сформулировали цель социализма. Последователи Оуэна, синдикалисты350 анархисты и представители «рабочего» социализма были едины в основном, а именно в озабоченности социальным и человеческим положением рабочего в процессе труда и его отношениями с другими рабочими. (Под термином «рабочий» я здесь и далее подразумеваю каждого, кто живет своим трудом, не получая дополнительной прибыли от найма других людей.) Цель всех этих различных форм социализма, который мы можем назвать «коммунитарным социализмом», состояла в создании такой организации промышленности, в которой каждый работающий индивид был бы ее активным и ответственным участником, где работа была бы привлекательной ==382 ЭРИХ ФРОММ и осмысленной, где не капитал бы нанимал труд, а труд — капитал. Эти формы социализма подчеркивали организацию труда и социальные отношения между людьми и не ставили во главу угла вопросы собственности. Как я покажу далее, среди социалистов во всем мире, которые еще несколько десятилетий тому назад считали единственным решением всех проблем марксистскую теорию в ее чистом виде, сейчас наблюдается возврат к такому подходу. Несмотря на значительные различия между синдикалистами, анархистами, сторонниками «рабочего социализма» и марксистами-социалистами, имеются общие принципы этого типа коммунитарной социалистической мысли. Для того чтобы дать читателю общее представление об этих принципах, я процитирую несколько отрывков из работы Коула35; Он писал: «Давнее настойчивое требование свободы в принципе верно: оно было сметено, поскольку толковало свободу лишь с точки зрения политического самоуправления. Новое понятие свободы должно быть шире. Оно должно включать идею человека не только как гражданина свободного государства, но и как партнера в обществе промышленного благосостояния. Уделяя основное внимание чисто материальной стороне жизни, реформатор-бюрократ верит в общество, состоящее из хорошо накормленных, хорошо устроенных и хорошо выглядящих машин, работающих на одну большую машину — государство; индивидуалист предлагает людям альтернативу между голодной смертью и рабством под маской свободы действий. Настоящая свобода, которая есть цель нового социализма, обеспечит свободу действий и невосприимчивость к экономическому давлению, рассматривая человека как человеческое существо, а не как проблему или Бога, Политическая свобода сама по себе, в действительности, всегда иллюзорна. Человек, живущий под экономическим гнетом в течение шести, если не семи. дней в неделю, не становится свободным от того, что раз в пять лет ставит крестик на избирательном бюллетене. Для того чтобы свобода хоть что-то значила для современного человека, она должна включать в себя промышленную свободу. Пока люди в процессе труда не ощущают себя членами самоуправляющейся общины рабочих, они по сути остаются рабами, при Здоровое общество ==383 какой бы политической системе они ни жили. Недостаточно ликвидировать то унизительное отношение, в котором находится работающий по найму к индивидуальному работодателю. Государственный социализм также сохраняет зависимость рабочего от тирании, которая не становится менее ненавистной от того, что она безлична. Самоуправление в промышленности — это не просто дополнение к политической свободе, оно должно ей предшествовать. Человек везде в цепях, и этих цепей не разорвать, пока он не почувствует, насколько унизительно быть зависимым — от индивида или от государства. Болезнь цивилизации состоит не столько в материальной бедности многих людей, сколько в упадке духа свободы и потере уверенности в себе. Мятеж, который изменит мир, возникнет не из благотворительности, питающей «реформу», а из желания быть свободным. Люди будут действовать совместно, полностью осознавая свою взаимную зависимость; однако они будут действовать ради самих себя. Их свобода не будет дана им свыше; они возьмут ее сами. Социалисты должны в таком случае формулировать свой призыв к рабочим не в форме вопроса: «Разве приятно быть бедным, не поможете ли вы поднять бедных?», а в другой форме: «Бедность есть не что иное, как признак порабощения человека: чтобы преодолеть ее, вы должны прекратить работать на других и верить в себя». Наемное рабство будет существовать, пока существует человек или институт, господствующий над другими людьми; ему придет конец, когда рабочие научатся ценить свободу выше благополучия. Средний человек станет социалистом не для того, чтобы обеспечить «минимальный уровень цивилизованной жизни», а устыдившись рабства, ослепляющего его и его собратьев, и решившись покончить с промышленной системой, превращающей их в рабов»352. «И лишь тогда возникает вопрос: какова природа того идеала, к которому должны стремиться люди труда? Что имеется в виду под «контролем за промышленностью», которого должны требовать рабочие? Ответ на этот вопрос можно кратко сформулировать в двух словах — прямое управление. Задачу фактического управления производством надо передать рабочим, непосредственно занятым на этом производстве ЭРИХ ФРОММ ==384 . Они сами должны распоряжаться производством, распределением и обменом. Рабочие должны взять в свои руки управление промышленностью с правом избирать своих собственных должностных лиц; они должны понимать весь сложный механизм функционирования промышленности и торговли и контролировать его; они должны стать полномочными представителями общества в экономической сфере»3^3. В. ВОЗРАЖЕНИЯ СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ПОРЯДКА Прежде чем рассматривать практические предложения по построению коммунитарного социализма в индустриальном обществе, нам надо бы остановиться и обсудить некоторые основные возражения, связанные с возможностями его реализации. Один тип возражений проистекает из характера промышленного труда; другой — из природы человека и психологической мотивации его труда. Наиболее серьезные возражения против коммунитарного социализма, выдвигаемые многими внимательными и доброжелательными наблюдателями, связаны как раз с всевозможными изменениями в самой работе. Согласно их аргументации, современный промышленный труд по своему характеру есть труд механический, неинтересный и отчужденный. Он основан на высшей степени разделения труда и в принципе никогда не может целиком завладеть интересами и вниманием человека. Все идеи относительно того, как сделать труд интересным и осмысленным, — всего лишь романтические грезы, а настойчивое стремление к их последовательному осуществлению логически привело бы к потребности отказаться от нашей системы промышленного производства и вернуться к доиндустриальному, ремесленному. Наоборот, цель должна состоять в том, чтобы сделать труд еще более бессмысленным и механизированным. На протяжении последних 100 лет мы были свидетелями значительного сокращения рабочего дня, и в будущем четырех- или даже двухчасовой рабочий день — вряд ли так уж невероятен. В настоящее время происходят колоссальные изменения в методах труда. Процесс труда разделен на множество мелких компонентов Здоровое общество ==385 , так что задача каждого отдельного рабочего становится автоматической и не требует его живого внимания; он может позволить себе предаться мечтам и фантазиям. Кроме того, мы пользуемся все более автоматизированными машинами, имеющими собственные «мозги», и работаем в чистых, хорошо освещенных фабричных помещениях; «рабочему» приходится лишь наблюдать за какими-то приборами и время от времени нажимать какието рычаги. И действительно, утверждают сторонники данной точки зрения, мы рассчитываем на полную автоматизацию труда: человек будет работать лишь несколько часов; работа не будет неприятной и не потребует много внимания; она превратится в почти бессознательный привычный процесс, наподобие чистки зубов, а центр тяжести жизни человека переместится на часы его досуга. Такая аргументация звучит убедительно; кто может возражать против того, что полностью автоматизированная фабрика и исчезновение грязной и неприятной работы и есть цель, к которой приближается промышленная эволюция? Однако есть несколько соображении, не позволяющих нам сделать автоматизацию труда нашей главной надеждой и видеть в ней путь, ведущий к оздоровлению общества. Во-первых, по меньшей мере сомнителен тезис о том, что механизация труда приведет именно к указанным выше результатам. Целый ряд факторов свидетельствует об обратном. Так, например, очень серьезное недавнее обследование рабочих автомобильной промышленности показывает, что их нелюбовь к работе связана с такими присущими массовому производству признаками, как повторяемость, монотонная размеренность и т. п. В то время как подавляющее большинство любит свою работу по экономическим причинам (147 против 7), еще более подавляющее большинство (96 против 1) не любит ее по причинам, связанным с ее непосредственным содержанием354. То же отношение к труду сказывается и на поведении работающих. «Рабочие, труд которых характеризуется ярко выраженными чертами массового производства, гораздо чаще отсутствуют на своих рабочих местах и чаще уходят с работы, чем те, труд которых имеет меньше таких черт»355. Можно также усомниться в том, является ли возможность грез и мечтаний, возникающая в результате 13 Зак. № 361 Фромм 4S6 ЭРИХ ФРОММ ==386 механизации труда, таким уж позитивным и здоровым фактором, как полагают специалисты в области индустриальной психологии. Мечтательность — это по сути дела симптом отсутствия связи с реальностью. Это вовсе не отдых или восстановление сил, а фактически бегство, уход от действительности со всеми негативными последствиями такого ухода. То, что в таких ярких красках рисуют специалисты в области индустриальной психологии, по сути дела не что иное. как неспособность сконцентрироваться, столь свойственная современному человеку вообще. Вы можете одновременно делать три дела, поскольку не концентрируете свое внимание ни на одном из них. Большая ошибка думать, будто человек отдыхает, когда делает что-либо, не концентрируя на этом внимания. Наоборот, любая деятельность, требующая концентрации внимания, будь то работа, игра или отдых (отдых — это тоже вид деятельности), бодрит и стимулирует человека, а любая деятельность, не требующая того, утомляет. Истинность этого утверждения подтверждается результатами простого самонаблюдения. Однако, помимо всего прочего, сменятся еще много поколений, прежде чем будет достигнут такой уровень автоматизации и сокращения рабочего времени; в особенности если иметь в виду не только Европу и Америку, но и Азию и Африку, где промышленная революция еще только началась. Должен ли человек на протяжении последующих 500 лет попрежнему тратить большую часть своей энергии на бессмысленный труд в ожидании того времени, когда труд не будет требовать затрат энергии? Что станет с ним за это время? Не станет ли он еще более отчужденным как в часы своего досуга, так и в рабочее время? Не означает ли надежда на труд, не требующий усилий, мечту, в основе которой лежит леность и желание лишь нажимать на кнопку; разве это здоровая мечта? Разве труд не есть столь важная часть человеческого существования, что его нельзя и не нужно сводить к чему-то незначительному? Разве способ труда сам по себе не есть существенный элемент, формирующий характер человека? Разве не ведет полная автоматизация труда к полной автоматизации жизни? Поскольку все эти вопросы вызывают столько сомнений относительно идеализации полностью автоматизированного Здоровое общество ==387 труда, мы должны рассмотреть точки зрения, отрицающие возможность сделать труд осмысленным и привлекательным и, следовательно, возможность гуманизации труда. Приводится следующая аргументация: работа на современном предприятии по своей природе не вызывает интереса и удовлетворенности; более того, существует необходимость выполнения работ, явно неприятных и вызывающих отвращение. Активное участие рабочего в управлении несовместимо с требованиями современной промышленности и привело бы к хаосу. Чтобы надлежащим образом функционировать в этой системе, человек должен повиноваться и приспосабливаться к рутинной организации. По природе человек ленив и не склонен к ответственности; поэтому его надо поставить в такие условия, чтобы он мог действовать спокойно, не проявляя особой инициативы и спонтанности. Для того чтобы должным образом разобраться в этих аргументах, нам придется пуститься в размышления относительно проблемы лености и различных побуждений к труду. Как ни удивительно, но и психологи, и неспециалисты все еще придерживаются мнения о природной лености человека, тогда как этот взгляд опровергается столь большим количеством очевидных фактов. Лень — это далеко не нормальное качество, это симптом психопатологии. Поистине одна из худших форм душевных страданий человека — это скука, незнание, что делать с собой и со своей жизнью. Даже если человек не получал бы ни денежного, ни какого-либо другого вознаграждения, он все равно стремился бы употребить свою энергию каким-то осмысленным образом, поскольку не смог бы вынести скуку, порождаемую бездельем. Давайте посмотрим на детей: они никогда не бездельничают, при малейшем поощрении или даже без такового они всегда заняты; играют, задают вопросы, сочиняют истории, и все это без какого-либо стимула; они просто получают удовольствие от самой деятельности. Из области психопатологии известно, что человек, не испытывающий интереса к тому, чтобы что-то делать, серьезно болен; подобное состояние человека считается ненормальным. Многочисленные работы, посвященные исследованию положения безработных, свидетельствуют о том, что эти люди страдают от навязанного им «отдыха» в той же степени, если не в большей, чем от 13* ==388 ЭРИХ ФРОММ материальных лишений. Существует также много данных, показывающих, что многих людей старше 65 лет необходимость прекратить работу делает глубоко несчастными, а иногда и физическч больными. Тем не менее есть веские доводы в пользу широко распространенной точки зрения о природной лености человека. Главный из них гласит, что отчужденный труд вызывает скуку и неудовлетворенность, что он порождает у человека напряженность, враждебное отношение и отвращение к труду и всему, что с ним связано. В результате идеалом многих людей становится стремление к лености и «ничегонеделанию». Люди ощущают, таким образом, свою лень как «естественное» состояние души, а не симптом патологических условий жизни или результат бессмысленного и отчужденного труда. При рассмотрении современных точек зрения на мотивацию труда становится очевидно, что они основаны на понятии отчужденного труда, и поэтому их выводы неприменимы к неотчужденному труду, привлекательному для человека. Самая общепринятая и распространенная теория гласит, что главным стимулом к труду являются деньги. Такая точка зрения может иметь двоякий смысл. Первое, что страх голодной смерти — это главный стимул к труду. Такая аргументация безусловно справедлива. Во многих случаях рабочие никогда бы не согласились на предлагаемую им зарплату или другие условия труда, если бы не оказались перед выбором: согласиться на эти условия или умереть с голоду. Неприятная черная работа в нашем обществе выполняется не добровольно, а вынужденно, поскольку люди должны зарабатывать на жизнь. Гораздо чаще деньги считаются главным стимулом к труду в том смысле, что желание заработать больше заставляет человека прилагать больше усилий в процессе труда. Согласно этой аргументации, если бы человека не манила надежда на получение большего денежного вознаграждения, он не работал бы вообще или, по крайней мере, работал бы без интереса. Это убеждение все еще разделяют многие промышленники и профсоюзные лидеры. Так, например, 50 администраторов промышленных предприятий ответили на вопрос о Здоровое общество ==389 том, что имеет значение для повышения производительности труда, следующим образом 356 Ответом на этот вопрос могут быть только деньги ..... 44% Деньги — это главное, однако определенное значение имеют менее осязаемые факторы ...............28% Деньги — важный фактор, но до определенной границы, затем этот фактор не действует. ......... 28% 100% И действительно, работодатели во всем мире выступают за систему прогрессивной оплаты труда, считая ее единственным средством, способным привести к повышению производительности труда индивидуального рабочего, увеличению доходов как рабочих, так и работодателей и, таким образом, косвенно к уменьшению прогулов и облегчению контроля за процессом труда. Доклады и обзоры различных промышленных и правительственных комитетов в общем подтверждают эффективность системы прогрессивной оплаты труда для повышения его производительности357 Рабочие, повидимому, также полагают, что с помощью денежной прогрессивной системы стимулирования можно добиться наибольшей производительности труда. По данным обзора, выполненного Комитетом по исследованию общественного мнения за 1949 г., в котором участвовал 1021 рабочий обрабатывающей промышленности, 65% опрошенных сказали, что увеличению производительности способствует прогрессивная система оплаты, и только 22% полагали, что этому способствует почасовая оплата. Однако на вопрос о том, какой способ оплаты они предпочитают, 65% ответили, что почасовую, и лишь 29% — прогрессивную систему. (Среди рабочих, получающих почасовую оплату, соотношение между теми, кто высказался в пользу почасовой оплаты и против нее, составило 74:20, а среди рабочих, работающих по системе прогрессивной оплаты, 59% высказались в пользу почасовой оплаты и 36% — в пользу прогрессивной.) Последние данные, по мнению Вайтельса, показывают, что, «несмотря на то что денежная премиальная система в сильной степени способствует увеличению производительности труда, она сама по себе не решает проблемы сотрудничества К оглавлению ==390 ЭРИХ ФРОММ между рабочими. При некоторых обстоятельствах она даже способствует обострению этой проблемы»358 Это мнение разделяют специалисты в области индустриальной психологии и даже сами промышленники. Разговор о денежном поощрении был бы, однако, незаконченным, если бы мы не учли, что желание получать больше денег постоянно подогревается той самой промышленностью, которая рассматривает деньги в качестве главного стимула к труду. Под воздействием рекламы, системы платежей в рассрочку и многих других средств алчность индивида к приобретению все новых и новых вещей стимулируется до такой степени, что у него едва хватает денег для удовлетворения этих «потребностей». Так, в результате искусственного стимулирования со стороны промышленности прогрессивная система оплаты играет еще большую роль, чем это было бы без него. Более того, само собой разумеется, что постоянная роль денежной премиальной системы со' ^аняется до тех пор, пока она выступает единственным стимулом к труду, поскольку рабочий процесс сам по себе скучен и не приносит удовлетворения. Существует множество примеров того, что люди предпочитают работу с меньшим денежным вознаграждением, если эта работа сама по себе интереснее. Наряду с денежным вознаграждением главными стимулами к труду признаются его престиж, статус и даваемая им власть. Нет необходимости доказывать, что стремление к престижу и власти представляет собой сегодня сильнейший стимул к труду для среднего и высшего класса; значение денег сводится главных образом к тому, что они увеличивают престиж, уверенность и комфорт. Часто, однако, игнорируют ту роль, которую играет потребность в престиже среди рабочих, служащих и низших слоев промышленной и торговой бюрократии. Для таких людей именная бляха проводника спального вагона или банковского кассира — это важные психологические факторы для их чувства собственной значимости; такую же роль для высших слоев бюрократии играет личный телефон или размер кабинета. Фактор престижа играет роль также и для промышленных рабочих35? Деньги, престиж и власть — это в настоящее время главные стимулы к труду для большей части нашего населения Здоровое общество ==391 — той, которая работает по найму. Но есть и другие мотивировки: чувство удовлетворения, получаемое от обеспечения независимого экономического существования, или выполнение квалифицированного труда; оба эти фактора делают труд гораздо осмысленнее и привлекательнее, нежели только денежный стимул или стимул власти. Однако если экономическая независимость и мастерство были важны, потому что приносили удовлетворение независимому коммерсанту, ремесленнику или высококвалифицированному рабочему в XIX — начале XX в.. то сейчас значение этих стимулов быстро снижается. Что касается увеличения численности людей, работающих по найму, в противовес людям, имеющим собственный доход, то следует отметить, что в начале XIX в. приблизительно 4/5 общего числа занятых приходилось на предпринимателей, имеющих собственное дело; в 1870 г. на эту категорию приходилась всего 1/3 всех занятых, а к 1940 г. на этот старый средний класс приходилась только 1/5 всего занятого населения. Такой переход от независимых работников, имеющих самостоятельный доход, к людям, работающим по найму, сам по себе способствует тому, что по указанным выше причинам падает удовлетворенность трудом. Человек, работающий по найму, отчужден в большей степени, чем работник, имеющий самостоятельный доход. Независимо от получаемого им жалованья, он скорее придаток организации, нежели человеческое существо, делающее что-либо для самого себя. Есть, однако, фактор, который мог бы уменьшить отчуждение труда, — это мастерство, необходимое для его осуществления. Однако и здесь наблюдается тенденция к уменьшению требований, предъявляемых к мастерству и, следовательно, к усилению отчуждения. Работа конторского служащего требует определенных навыков, однако все большее значение здесь приобретает фактор «приятной личности», готовой себя продать. В промышленности все меньшее значение имеет всесторонняя квалификация рабочего старого типа; ему предпочитают новых, полуквалифицированных работников. На заводах Форда в конце 1948 г. число рабочих, проходивших ЭРИХ ФРОММ ==392 обучение менее двух недель, составляло 70—80% общего числа занятых на заводе. Лишь 300 человек заканчивали ежегодно профессиональное училище, готовящее рабочих для заводов Форда; причем половина из них шла на другие заводы. На заводе по изготовлению аккумуляторов в Чикаго среди 100 механиков, считающихся высококвалифицированными, только 15 обладают всесторонними техническими знаниями; 45 могут работать только на одной определенной машине. На одном из заводов «Вестерн электрик» в Чикаго средний срок обучения рабочих составляет от трех до четырех недель; срок обучения квалифицированных рабочих, выполняющих наиболее трудные операции, — до шести месяцев, Из общего количества 6400 занятых в 1948 г. было около ! тыс. «белых воротничков», 500 промышленных рабочих и только 400 рабочих, которых можно было отнести к квалифицированным. Иными словами, менее 10% всего персонала приходилось на работников с технической квалификацией. На большой кондитерской фабрике в Чикаго 90% рабочих прошли обучение «на рабочем месте», не превышающее 48 час, 360 Даже такая отрасль промышленности, как производство ч;|Сов в Швейцарии, основанная на высококвалифицированном труде, претерпела в этом отношении радикальные изменения. И хотя еще существует ряд часовых заводов, производящих свою продукцию на основе традиционного мастерства, на крупных предприятиях в кантоне Золотурн число действительно квалифицированных рабочих составляет лишь небольшой процент'61. Итак, население работает преимущественно по найму на работах, требующих невысокой квалификации, не имея почти никаклх возможностей для развития своего индивидуального таланта или достижения выдающихся результатов. В го время как управляющие или другие профессиональные группы заинтересованы по крайней мере в каких-то индивидуальных достижениях, подавляющее большинство рабочих продают работодателю свои физические способности или крайне небольшую часть умственных для того, чтобы работодатель получил прибыль, в которой рабочие своей доли не имеют. Они не заинтересованы в результатах своего труда и Здоровое общество ==393 работают только с целью обеспечить себе средства к существованию и утолить свою потребительскую жадность. Неудовлетворенность, апатия, скука, отсутствие радости и счастья, чувство бесполезности и ощущение бессмысленности жизни — вот неизбежные результаты такого положения. Люди могут не сознавать этот социально заданный патологический синдром, его можно скрыть с помощью неистового бегства в спасительную деятельность или с помощью жажды денег, власти и престижа. Однако значение последних стимулов велико только потому, что отчужденная личность не может не искать компенсации своей внутренней бессодержательности, а вовсе не потому, что эти желания являются «естественными» или наиболее важными стимулами к труду. Существуют ли эмпирические доказательства того, что большинство людей сегодня не удовлетворены своей работой? Пытаясь ответить на этот вопрос, мы должны провести различие между тем, что люди осознанно думают об этой удовлетворенности, и тем, что они ощущают бессознательно. Из практики психоанализа известно, что чувство неудовлетворенности и несчастья может быть вытеснено в глубь бессознательного, человек может сознавать себя удовлетворенным, и лишь такие симптомы, как сны, психосоматическая болезнь или бессонница, могут выражать его внутреннюю неудовлетворенность. Тенденция к вытеснению неудовлетворенности и несчастья в значительной степени поддерживается широко распространенным чувством, что быть неудовлетворенным означает быть «неудачником», странным, подозрительным и т. д. (так, например, людей, осознанно думающих, что они счастливы в браке, и искренне выражающих эту убежденность в своих ответах во время различных опросов, гораздо больше, чем тех, кто действительно счастлив в браке). Тем не менее даже данные об осознанной удовлетворенности работой весьма убедительны. Так, по данным исследования, посвященного проблеме удовлетворенности работой и охватывающего всю страну, удовлетворение и радость от работы получают 85% профессиональных специалистов и должностных лиц, 64% «белых воротничков» и 41% заводских рабочих. Другое исследование дает нам аналогичную ==394 ЭРИХ ФРОММ картину: 86% специалистов, 74% управляющих, 42% торговых служащих. 56% квалифицированных и 48% неквалифицированных рабочих удовлетворены своим трудом 362 Эти данные свидетельствуют о значительном разрыве между специалистами и должностными лицами, с одной стороны, и рабочими и клерками — с другой. Среди первых недовольно лишь меньшинство, среди последних — больше половины. Если мы возьмем все население в целом, то эти данные означают, что более половины всего занятого населения осознанно не удовлетворено своей работой и не получает от нее удовольствия. Если же мы учтем неосознанную неудовлетворенность, то этот процент будет значительно больше. Если же мы возьмем 8596 «удовлетворенных» специалистов и должностных лиц, то нам придется выяснить, сколько их страдает от высокого кровяного давления, язвы, бессонницы, нервозности, утомляемости и других психологически обусловленных болезней. И хотя нет точных данных, это подтверждающих, не может быть сомнений в том, что с учетом этих симптомов реальное количество людей, получающих удовлетворение от своей работы, будет гораздо меньше, чем показывают приведенные цифры. Что касается заводских рабочих и конторских служащих, то даже процент осознанно неудовлетворенных людей довольно высок. Нет сомнения в том, что неосознанно неудовлетворенных рабочих и служащих еще больше. Об этом свидетельствуют различные исследования, показывающие, что главной причиной прогулов являются неврозы и психогенные болезни363. (По оценкам, невротические симптомы наблюдаются у 50% заводских рабочих.) Утомляемость и большая текучесть кадров — вот другие признаки неудовлетворенности и обиды. Важнейшим симптомом с экономической точки зрения и лучше всего изученным является широко распространенное стремление заводских рабочих работать не в полную силу или «работать, не перетруждаясь», как это часто называют. Согласно данным опроса, проведенного корпорацией по изучению общественного мнения в 1945 г., 49% всех опрошенных работников физического труда ответили, что, «когда человек работает на заводе, он должен выкладываться в полную Здоровое общество ==395 силу», 41% — что рабочие не должны работать изо всех сил, а прилагать лишь «средние усилия» 364 Итак, мы видим, что налицо как осознанная, так и — еще в большей степени — неосознанная неудовлетворенность тем трудом, который наше индустриальное общество предлагает большинству своих членов. Мы пытаемся нейтрализовать эту неудовлетворенность, используя смесь денежных и престижных мотивировок, и, несомненно, эти мотивировки порождают ощутимое желание работать, особенно среди средних и высших слоев деловых людей. Однако одно дело, что эти мотивы заставляют людей работать, и совершенно иное дело — помогает ли способ их труда психическому здоровью и счастью этих людей. Обсуждение проблемы стимулов к труду обычно ограничивается только одной стороной вопроса, а именно увеличивает или нет данный стимул экономическую производительность, и игнорирует его вторую сторону, касающуюся человеческой производительности. Обычно игнорируют тот факт, что существует множество стимулов, которые могут заставить человека что-то делать, но которые в то же время наносят ущерб его личности. Человек может усердно работать, движимый страхом или из внутреннего чувства вины; психопатология дает нам много примеров невротических мотивов, ведущих как к чрезмерно активной деятельности, так и к бездеятельности. Большинство из нас полагает, что свойственный нашему обществу отчужденный труд — это единственный вид деятельности и поэтому отвращение к нему естественно; следовательно, единственные стимулы к труду — это деньги, престиж и власть. Если бы мы хоть немного дали простор нашему воображению, мы бы вспомнили множество фактов из нашей собственной жизни, из наблюдений над детьми и других жизненных ситуаций, которые убеждают нас в том, что мы стремимся затратить свою энергию на чтото осмысленное, чувствуем себя довольными, когда нам удается это сделать, и готовы признать разумную власть, если то, что мы делаем, имеет смысл. Но даже если это и так, то зачем нам эта истина, возразят многие. Промышленный механизированный труд по своей природе не может быть осмысленным; он не может доставлять ==396 ЭРИХ ФРОММ ни удовольствие, ни удовлетворение — здесь ничего не поделаешь, пока мы не согласимся отказаться от технических достижений. Чтобы ответить на эти возражения и перейти к рассмотрению вопроса о том, как сделать современный труд осмысленным, я хочу указать на два различных аспекта труда, которые чрезвычайно важны для понимания вопроса, — это различие между техническим и социальным аспектами труда. Г. ИНТЕРЕС И УЧАСТИЕ КАК МОТИВАЦИЯ Если мы рассмотрим в отдельности технический и социальный аспекты труда, то обнаружим, что многие виды работ были бы привлекательными с точки зрения технического содержания, если бы удовлетворяли нас в социальном отношении; с другой стороны, есть виды труда, где технический аспект по своей природе не может быть интересным, однако социальное содержание могло бы сделать его осмысленным и привлекательным. Начав с рассмотрения первого случая, мы обнаруживаем, что многие мужчины, к примеру, с удовольствием стали бы машинистами на железной дороге. Однако, несмотря на то что машинист — одна из самых высокооплачиваемых и уважаемых профессий в среде рабочего класса, она все же не удовлетворяет амбициям тех, кто мог бы «добиться большего». Нет сомнения в том, что служащие многих компании предпочли бы работу машиниста своей собственной, если бы социальные условия этой работы были иными. Возьмем другой пример: работу официанта в ресторане. Она была бы чрезвычайно привлекательной для многих, если бы ее социальный престиж был иным. Эта работа предоставляет возможность постоянного межличностного контакта, а людям, хорошо разбирающимся в еде, доставляет удовольствие давать советы другим, красиво подать еду и т. д. Многим мужчинам было бы гораздо приятнее работать официантами, чем сидеть в конторе над бессмысленными цифрами, если бы не низкий социальный статус и небольшой доход официанта. Другие с удовольствием предпочли бы работу шофера, если бы не ее негативные социальные и экономические аспекты. Часто говорят, что существуют определенные типы работ, Здоровое общество ==397 которые не захотел бы выполнять никто, если бы не был вынужден в силу экономической необходимости; в качестве примера часто приводят работу шахтера. Однако, учитывая, что люди очень разные, что у них бывают осознанные и неосознанные фантазии и причуды, вполне можно допустить, что найдется значительное количество тех, для которых работа в недрах земли по добыванию ее богатств была бы привлекательной, если бы не ее социальные и финансовые недостатки. Вряд ли есть такой вид работы, который бы не был привлекателен для определенного типа людей, если только эта работа не имеет негативных аспектов, как социальных, так и экономических. Однако, даже если приведенные соображения правильны, верно несомненно и то, что большая часть рутинной работы, которая неизбежна в механизированной промышленности, не может быть сама по себе источником наслаждения и удовлетворения. Здесь также очень важно различие между техническим и социальным аспектами труда. И если с технической стороны работа неинтересна, то в целом она может принести значительное удовлетворение Приведу еще несколько примеров, подтверждающих эту точку зрения. Давайте сравним домашнюю хозяйку, которая убирает в доме и готовит еду, с домработницей, делающей ту же работу. С точки зрения технического аспекта, работа домохозяйки и служанки одна и та же, она не представляет особого интереса. Однако такая работа имеет совершенно различный смысл и удовлетворение для этих двух женщин, если речь идет о домохозяйке, любящей мужа и детей, и служанке, не имеющей эмоциональной привязанности к своему хозяину. Для домохозяйки эта работа имеет большой смысл, а для служанки — просто тяжелая, нудная обязанность, которую она выполняет из-за денег. Хотя технический аспект в обоих случаях один и тот же, рабочая ситуация различна. Для домохозяйки домашние дела есть часть ее отношения к мужу и детям, и поэтому для нее работа имеет смысл. Служанка не получает подобного удовлетворения от социального аспекта своего труда. Возьмем еще один пример — мексиканского индейца, продающего свой товар на рынке. Технический аспект его труда, связанный с длительным ожиданием покупателя и постоянными ==398 ЭРИХ ФРОММ ответами на одни и те же вопросы о цене и прочих вещах, так же скучен и неприятен, как и у продавщицы магазина мелких товаров, продаваемых по 5 или 10 центов. Но есть одна существенная разница. Для мексиканского индейца его ситуация на рынке связана с общением с людьми. Он с удовольствием отвечает на вопросы своих покупателей, с интересом разговаривает с ними и был бы очень расстроен, если бы весь товар раскупили рано утром и он лишился бы возможности удовлетворить свою потребность в человеческом общении. Для продавщицы магазина мелких товаров ситуация совершенно иная. У нее нет подлинного человеческого общения. Она действует как часть механизма продажи, боится быть уволенной и хочет всем угодить. Социальный аспект ее рабочей ситуации нечеловечен, работа ее пуста и не приносит никакого удовлетворения. Ведь индеец продает свой собственный товар и пожинает плоды своего труда, а даже мелкий независимый владелец магазина не удовлетворен, пока ему не удастся преобразовать социальный аспект своей рабочей ситуации, сделав ее человечной. Если мы обратимся к последним исследованиям в области промышленной психологии, то обнаружим богатый материал, подтверждающий значение различия между техническим и социальным аспектами рабочей ситуации, а также ободряющее и стимулирующее воздействие активного и ответственного участия рабочего в труде. Одним из наиболее ярких примеров, подтверждающих, что технически монотонная работа может быть интересной, если рабочая ситуация в целом интересна и позволяет активно в ней участвовать, является классический эксперимент, проведенный Элтоном Мэйо365 на заводах компании «Вестерн электрик» в Хоторне (близ Чикаго). Для эксперимента была выбрана работа по сбору телефонных трансформаторов, которая считается однообразной и обычно выполняется женщинами. Сборочный станок с соответствующим оборудованием, рассчитанный на пять женских рабочих мест, был поставлен в помещении, отделенном перегородкой от главного сборочного цеха; в этом помещении работали шесть женщин — пятеро у станка и одна — на распределении деталей между сборщицами. Все они были опытными работницами. Две из них отказались трудиться в таких условиях в течение Здоровое общество ==399 первого года, и их места были заняты двумя другими с такой же квалификацией. В целом эксперимент продолжался в течение пяти лет и был разделен на различные периоды, в течение которых по-разному изменяли условия труда. Не вдаваясь в детали этих изменений, скажем лишь, что были установлены перерывы на отдых утром и после обеда, во время которых предлагались закуски и освежающие напитки, и что рабочее время было сокращено на полчаса. В результате выработка каждой работницы значительно выросла. Ну, допустим, ничто не может быть вероятнее, чем предположение, что увеличение времени на отдых и попытки улучшить условия труда стали причиной повышения производительности труда. Однако нововведение в 12-м экспериментальном периоде не подтвердило эти предположения и показало удивительный результат. По договоренности с работницами группа вернулась к условиям труда, существовавшим в начале эксперимента. Перерывы на отдых, закуски, напитки и другие блага были отменены примерно на три месяца. Ко всеобщему изумлению, это не привело к снижению производительности труда, а наоборот: ежедневная и еженедельная выработка возросла больше, чем когда-либо ранее. В следующий период были вновь введены привилегии, с тем лишь исключением, что девушки сами приносили еду, а фирма предоставляла им кофе во время перерыва на завтрак. Производительность труда продолжала расти. И не только производительность. Не менее важно, что заболеваемость среди работниц, участвующих в эксперименте, упала примерно на 80% по сравнению с общей заболеваемостью, а также что в их среде возникла новая социальная обстановка дружеского общения. Чем же можно объяснить тот удивительный факт, что «на постоянный рост производительности труда, видимо, никакого влияния не оказывали экспериментальные изменения»366? Если не перерывы на отдых, чай и сокращение рабочего времени, что же побудило работниц производить больше, не болеть и дружески относиться друг к другу? Ответ очевиден: хотя с технической стороны работа осталась такой же однообразной и скучной, хотя даже некоторые улучшения условий труда, например перерывы на отдых, не сыграли решающей роли, социальный аспект положения на производстве К оглавлению ==400 ЭРИХ ФРОММ в целом изменился и вызвал изменение в отношении работниц к процессу труда. Их поставили в известность об эксперименте и о том, что он будет состоять из нескольких этапов; к их предложениям прислушивались и нередко принимали их, и, что особенно важно, они сознавали себя участницами осмысленного и интересного эксперимента, важного не только для них, но и для остальных работниц фабрики. И если вначале они «проявляли робость и стеснительность, отсутствие интереса и даже некоторую подозрительность относительно намерений компании», то позднее их отношение характеризовалось «доверием и искренним участием». В группе работниц появилось чувство причастности к работе, поскольку они знали, что делают, имели перед собой цель и могли воздействовать на ход эксперимента. Ошеломляющие результаты эксперимента Мэйо показывают. что заболеваемость, утомляемость и низкая производительность вызываются главным образом не техническим однообразием труда, а отчуждением рабочего от труда в целом во всех его социальных аспектах. Как только это отчуждение было до определенной степени уменьшено вследствие того, что работницы почувствовали себя участницами осмысленного процесса, на который они могли влиять, их общее психологическое отношение к труду изменилось, хотя технически они выполняли ту же самую работу. За экспериментом Мэйо в Хоторне последовал целый ряд научных проектов, доказывавших, что социальный аспект труда оказывает решающее влияние на отношение рабочего к труду, даже если сам процесс труда с технической стороны остается неизменным. Так, например, Виатт и его помощники «... исследовали другие качества рабочей ситуации, влияющие на желание трудиться. Эти качества свидетельствуют о том, что различия в производительности труда между разными индивидами зависят от преобладающей группы или социальной атмосферы, т. е. от воздействия коллектива, которое создаег неуловимый фон и определяет общий характер реакции рабочих на условия труда и образует неуловимую основу этой реакции»367. Исследования показали также, что в небольшой группе рабочих субъективная удовлетворенность и производительность труда выше, чем в большей группе, Здоровое общество ==401 несмотря на то что на сравниваемых фабриках характер процесса труда был почти идентичен и физические, бытовые и социальные условия были на высоком уровне и также очень похожи друг на друга368. Соотношение между численностью группы и ее моральным состоянием также было отмечено в исследовании, проведенном Хевитом и Парфитом на английской текстильной фабрике369 Здесь коэффициент прогулов не по болезни оказался намного больше среди работающих в больших помещениях, чем среди работающих в меньших помещениях с меньшим числом занятых370 Исследование в авиационной промышленности, проведенное во время второй мировой войны Мэйо и Ломбардом371, дало аналогичные результаты. Социальный аспект труда в противовес чисто техническому особо подчеркнул Ж. Фридман. Иллюстрируя различие между этими двумя аспектами, Фридман описывает «психологический климат», который часто устанавливается между людьми, работающими на конвейере: у них развиваются личные узы и интересы, и рабочая ситуация в целом становится менее монотонной, чем она могла бы показаться человеку со стороны, учитывающему только технический аспект этой работы372. Если приведенные выше примеры исследований в области индустриальной психологии373 показывают, какие результаты имеет активное (пусть даже небольшое) участие рабочих в структуре современной промышленной организации, то гораздо более убедительные доказательства возможностей преобразования нашей промышленной организации мы получаем из отчетов коммунитарного движения374, одного из интереснейших движений в сегодняшней Европе. В Европе действует около сотни трудовых общин, главным образом во Франции, но также и в Бельгии, Швейцарии и Голландии. Некоторые из них — промышленные, другие — сельскохозяйственные. Они разнятся между собой по многим аспектам; однако главные принципы похожи настолько, что, описывая одну из них, мы даем адекватное представление о важнейших чертах каждой 375 Буамондо — это фабрика, производящая корпуса для часов. Она стала одной из семи крупнейших фабрик такого рода во Франции. Основана она была Марселем Барбю. Ему ==402 ЭРИХ ФРОММ пришлось много потрудиться, чтобы скопить денег на собственную фабрику, где он ввел фабричный совет и систему заработной платы, одобренную всеми занятыми и включающую определенную долю рабочих в прибылях. Однако цель Барбю состояла вовсе не в просвещенном патернализме376 После поражения Франции в 1940 г.376 Барбю хотел положить начало истинному освобождению. Поскольку он не мог найти механиков в Валенсе, он вышел на улицу и нашел здесь парикмахера, сосисочника, официанта, т. е. практически всех, кроме квалифицированных промышленных рабочих. «Всем этим людям было меньше 30 лет. Он предложил обучить их ремеслу изготовления корпуса для часов, если они согласятся искать вместе с ним такое устройство предприятия, в котором исчезнет различение между работодателем и рабочим. Цель состояла в поиске... Первое и важнейшее открытие заключалось в том, что каждый рабочий имел право сделать выговор другому... Такая полная свобода говорить друг другу и работодателю то, что думаешь, сразу создала на фабрике жизнерадостную атмосферу доверия. Вскоре, однако, стало очевидно, что «взаимная критика» ведет к дискуссиям и отнимает рабочее время. Тогда они единодушно договорились о том, чтобы каждую неделю назначать специальное время для неформального собрания, на котором можно было бы уладить все разногласия и конфликты. Однако поскольку они стремились не только к лучшей экономической организации, но и к новому совместному образу жизни, то дискуссии неизменно вели к выяснению основных отношений. «Очень скоро, — говорит Барбю, — мы увидели необходимость создания общей базы или, как мы ее с тех пор называем, нашей общей этики». Пока не была разработана общая этическая основа, не существовало отправной точки для совместного старта и возможности что-либо создать. Но создание общей этической базы оказалось делом нелегким, поскольку среди двух дюжин рабочих, занятых на фабрике, были католики, протестанты, материалисты, гуманисты, атеисты и коммунисты. Все они продумали свою индивидуальную этику, однако не ту, которая была общепринята и которую их учили запоминать механически, а ту, которую они создали для себя сами, Здоровое общество ==403 исходя из собственного мышления и опыта и считали необходимой. Они обнаружили, что индивидуальные основы их этики имеют много общего. Они взяли эти общие моменты и создали таким образом общий минимум, который был единодушно принят всеми. Заявление, которое они сделали по этому поводу, не было теоретическим и неопределенным. В предисловии говорилось следующее. Нет опасности в том, что наш общий этический минимум будет произвольным соглашением, ибо в определении наших позиций мы опирались на жизненный опыт. Все наши моральные принципы были испытаны в реальной, повседневной жизни каждого человека... То, что они открыли самостоятельно и поэтапно, представляло собой естественную этику, отражающую десять библейских заповедей378, которые они выразили своими словами следующим образом. Люби своего ближнего. Не убивай. Не бери то, что принадлежит твоему ближнему. Не лги. Будь верен своему обещанию. Зарабатывай хлеб свой в поте лица своего. Уважай своего ближнего, его личность и его свободу. Уважай себя. Борись сначала с самим собой, со всеми пороками, унижающими достоинство человека, со всеми страстями, держащими человека в рабстве и наносящими ущерб общественной жизни: гордыней, алчностью, вожделением, скупостью, обжорством, гневом, ленью. Помни, что есть ценности, которые выше самой жизни: свобода, человеческое достоинство, истина, справедливость... Люди дали обет: приложить все свои силы, чтобы воплотить этот общий этический минимум в повседневную жизнь. Они дали друг другу слово. Люди с более суровой индивидуальной этикой дали себе обет соблюдать ее, но одновременно признали, что не имеют абсолютно никакого права вмешиваться в дела других и ограничивать их свободу. Фактически все они договорились уважать в полной мере убеждения ==404 ЭРИХ ФРОММ друг друга или отсутствие убеждений в той степени, чтобы никогда не смеяться и не шутить г:, д этим» 379 Второе открытие, сделанное группой Барбю, состояло в том, что у них возникло страстное желание учиться. Они подсчитали, что время, сэкономленное на производстве, может быть использовано для получения образования. В течение трех месяцев производительность их труда возросла настолько, что они могли экономить 9 часов за 46часовую рабочую неделю. И что же они сделали? Они тратили эти 9 часов на обучение и получали за это оплату как за обычные рабочие часы. Сначала они захотели научиться хорошо петь вместе, затем усовершенствовать свои знания французской грамматики, затем они научились вести счета предприятия. Позднее были организованы другие курсы, занятия на которых проводили на фабрике лучшие педагоги, которых они могли найти. Педагогам платили заработную плату. На фабрике были курсы по изучению инженерного дела, физики, литературы, марксизма, христианства, занятия танцами, пением и баскетболом. Исходный принцип обучения гласил: «Мы начинаем не с фабрики, не с технической деятельности человека, а с самого человека... В трудовой общине главное внимание уделяется не совместному приобретению, а совместному труду на благо коллектива и личности»380 Цель общины — вовсе не повышение производительности труда и не увеличение заработной платы, а создание нового стиля жизни, который, «не отказываясь от преимуществ промышленной революции, приспосабливается к ним»381. Вот принципы, на которых основана эта и другие трудовые общины. 1. Чтобы жить человеческой жизнью, необходимо полностью насладиться продуктами своего труда. 2. Нужно обладать способностью учиться. 3. Нужно прилагать совместные усилия в профессиональной группе пропорционально умственным и моральным качествам человека (максимально 100 семей). 4. Надо активно относиться к миру. При рассмотрении этих принципов мы обнаруживаем, что их соблюдение означает перемещение центра жизненных проблем с делания и приобретения «вещей» на обнаружение, воспитание и развитие человеческих связей. Это переход от Здоровое общество ==405 цивилизации предметов к цивилизации личностей, вернее даже к цивилизации межличностной динамики 382 Что касается оплаты труда, то она соответствует вкладу каждого отдельного рабочего; однако принимается во внимание также «любая человеческая деятельность, имеющая ценность для группы: так, первоклассный механик, умеющий играть на скрипке, жизнерадостный и общительный, более ценен для общины, чем другой механик с такими же профессиональными качествами, но одинокий и необщительный»383. В среднем все рабочие зарабатывают на 10—20 центов больше, чем (в среднем) рабочие этого профсоюза, без учета особых преимуществ. Трудовая община приобрела ферму размером 235 акров, на которой каждый рабочий, включая и жен, должен был работать три раза в году по десять дней. Поскольку каждый рабочий имеет месячный отпуск, то это значит, что люди работают на фабрике лишь десять месяцев в году. Это было сделано не только по причине традиционной для французов любви к деревне, но и из убеждения, что человек не должен полностью отрываться от земли. Наиболее интересным является решение, найденное общиной для сочетания централизации и децентрализации, помогающее избежать опасности хаоса и делающее каждого члена общины в то же время активным и ответственным участником жизни фабрики и общества. Мы видим, как те же идеи и наблюдения, которые в XVIII и XIX вв. привели к формированию теорий, лежащих в основе современных демократий (разделение власти, система контроля и равновесия), здесь были применены к организации промышленного предприятия. «Верховную власть имеет Генеральная ассамблея, которая собирается дважды в год. Обязательными являются лишь те решения, которые приняты всеми членами единодушно. Генеральная ассамблея выбирает Главу общины. Он избирается в результате лишь единогласного голосования. Глава общины должен быть не только самым квалифицированным работником с технической точки зрения, поскольку ему надлежит быть управляющим; он также должен служить примером, учить и любить всех, быть самоотверженным и служить ==406 ЭРИХ ФРОММ людям. Подчинение так называемому Главе, не обладающему этими качествами, было бы малодушием. Глава общины обладает исполнительной властью в течение трех лет. По окончании этого срока он может вновь возвратиться к работе у станка. Глава общины обладает правом налагать вето на решения Генеральной ассамблеи. Если Генеральная ассамблея не хочет уступить, ставится вопрос о вотуме доверия. Если Ассамблея не высказывается единодушно за доверие, то Глава общины может либо подчиниться мнению Генеральной ассамблеи, либо уйти в отставку. Генеральная ассамблея выбирает членов Генерального совета. Задачей Генерального совета является совещание с Главой общины. Члены Совета выбираются на один год. Генеральный совет собирается не реже одного раза в четыре месяца. Совет состоит из семи членов и начальников секторов. Все решения принимаются при единогласном их одобрении. Внутри Генерального совета управляющие секциями и восемь членов (включая двух жен) плюс Глава общины образуют Совет правления, который собирается ежедневно. Все ответственные посты в общине, включая начальников секций и мастеров, распределяются на основе «двойного доверия». Это означает, что кандидатов на пост выдвигают на одном уровне и единодушно принимают на другом. Обычно (хотя и не всегда) их предлагают на высшем уровне и принимают или отвергают на низшем. По мнению членов общины, это помогает предотвратить демагогию и авторитарность. Все члены общины раз в неделю встречаются в Ассамблее контактов, цель которой, как свидетельствует ее название, состоит в том, чтобы держать всех в курсе того, что происходит в общине, и поддерживать контакты друг с другом» 384 Особенно важная часть общины — это соседские группы, которые встречаются периодически. «Соседская группа — это наименьшая ячейка общины. Пять или шесть семей, живущих недалеко друг от друга, собираются вечером после ужина под руководством главы соседской группы, выбранным в соответствии с указанными выше принципами. В некотором смысле соседская группа — это важнейшая Здоровое общество ==407 единица общины. Это ее главный «рычаг» и «средство воздействия». Соседская группа собирается в доме одной из семей и больше нигде. Там, за чашкой кофе обсуждаются все важные вопросы. Протоколы собраний отсылаются Главе общины, который обобщает протоколы всех соседских групп. Отвечают на вопросы начальники секторов. Таким образом, соседские группы не только задают вопросы, но и выражают свое несогласие или делают предложения. И, конечно, именно в соседской группе люди лучше всего узнают друг друга и помогают друг другу»385. Еще одна особенность общины — это Суд, который избирает Генеральная ассамблея. В его функции входит принятие решений по конфликтам, возникающим между двумя секторами или между сектором и его членом; если Глава общины не может разрешить конфликт, то его решают голосованием восемь членов Суда (при условии единогласного одобрения, как обычно). Какого-либо сборника законов не имеется, и приговор основан и определяется уставом общины, общим этическим минимумом и здравым смыслом. На фабрике Буамондо два главных сектора: социальный и промышленный. Последний имеет следующую структуру: «Рабочие — максимум десять человек — образуют техническую команду. Несколько команд образуют секцию или мастерскую. Несколько мастерских образуют службу. Члены команд все вместе ответственны перед секциями, а секции перед службой»386. Социальный сектор занимается всеми вопросами, не относящимися к техническим. «Все члены, включая жен, должны уделять внимание своему духовному, умственному, художественному и техническому развитию. В этом отношении очень поучительно чтение ежемесячного периодического журнала Буамондо «Ле Лиен». Мы находим здесь материал на всевозможные темы: репортажи о футбольных матчах (с другими командами), о фотои художественных выставках, о религиозных собраниях, кулинарные рецепты и музыкальные обозрения, отзывы о фильмах и лекции по марксизму, итоги баскетбольных матчей, дискуссии об отказниках от военной службы, результаты работы на ферме, сообщения о том, чему можно научиться в Америке, отрывки из произведении ==408 ЭРИХ ФРОММ св. Фомы Аквинского относительно денег, книжные обозрения, например, таких книг, как «Приятная долина» Луи Бромфильда388 или «Грязные руки» Сартра389 и т. п. Весь журнал проникнут жизнерадостным духом доброй воли. «Ле Лиен» — это чистосердечное изображение людей, сказавших жизни «да» и сделавших это с максимальной сознательностью. Вот перечень 28 социальных секций, к которому, однако, постоянно добавляются новые. (Группы перечислены в порядке возрастания важности.) 1. Духовная секция: католическая группа; гуманистическая группа; материалистическая группа; протестантская группа. 2. Интеллектуальная секция: группа общих знаний; группа гражданского обучения; библиотечная группа. 3. Художественная секция: театральная группа; певческая группа; группа по украшению интерьера; фотогруппа. 4. Секция общинной жизни: группа сотрудничества; группа по проведению праздников и встреч; киногруппа; группа контрмер. 5. Секция взаимопомощи: группа солидарности; группа ведения домашнего хозяйства; группа по переплетению книг. 6. Семейная секция: группа по уходу за детьми; группа по образованию; группа общественной жизни. 7. Секция здоровья: две зарегистрированные медсестры; одна практикующая сестра для общих справок; три сестры для помощи на дому. 8. Спортивная секция: баскетбольная команда (мужчины); баскетбольная команда (женщины); команда бегунов по пересеченной местности; футбольная команда; волейбольная команда; команда физической культуры (мужчины); команда физической культуры (женщины). 9. Газетная группа»390. Некоторые высказывания членов общины лучше всяких определений дают представление о духе и практической жизни трудовой общины: «Так, член профсоюза пишет: «Я был делегатом от цеха в 1936 г.; в 1940 г. меня арестовали и отправили в Бухенвальд. За 20 лет я узнал многие капиталистические фирмы... В трудовой общине производство — это Здоровое общество ==409 не цель жизни, а средство... Я не рассчитывал на то, что община сможет достичь столь больших и совершенных результатов еще при жизни моего поколения». Коммунист пишет: «Как член Французской коммунистической партии, дабы избежать недоразумений, я заявляю, что полностью удовлетворен своей работой и своей жизнью в общине; мои политические убеждения здесь уважают, я пользуюсь полной свободой; осуществился идеал, о котором я мечтал всю свою жизнь». Материалист пишет: «Как атеист и материалист, я считаю, что одной из прекраснейших человеческих ценностей является терпимость и уважение к чужим религиозным и политическим воззрениям. По этой причине я особенно хорошо себя чувствую в нашей трудовой общине. Здесь не только никто не покушается на мою свободу мыслей и их выражения, но и я нахожу в общине материальные средства и время для углубления и расширения моих философских убеждений». Католик пишет: «Я в общине уже четыре года. Я член католической группы. Подобно всем христианам, я стремлюсь к созданию такого общества, в котором уважались бы свобода и человеческое достоинство... От имени католической группы я заявляю, что трудовая община — это тот тип общества, которого желают христиане. Здесь каждый свободен и пользуется уважением; все направлено на то, чтобы человек становился еще лучше и стремился к истине. И если это общество внешне не может быть названо христианским, то по сути дела оно христианское. Христос дал нам знамение, с помощью которого мы узнаем Его: и мы любим друг друга». Протестант пишет: «Мы — протестанты, члены общины, заявляем, что эта социальная революция позволяет каждому человеку свободно развиваться и достигать совершенства в пределах своих возможностей, как он хочет. При этом он не вступает в конфликт со своими коллегами, будь они материалисты или католики... Община, состоящая из любящих друг друга людей, — это исполнение нашего желания увидеть, что люди живут в гармонии все вместе и знают, почему они хотят жить». Гуманист пишет: «Мне было 15 лет, когда я окончил школу, 11 — когда я после первого причастия ушел из церкви К оглавлению ==410 ЭРИХ ФРОММ . Что касается образования, то я несколько преуспел в этом, духовные же проблемы полностью выпали из поля моего зрения. Как и подавляющему большинству, мне было глубоко наплевать на них, когда я в 22 года стал членом общины. Там я сразу же попал в атмосферу, благоприятную, как нигде, для учебы и работы. Сначала меня привлекала социальная сторона общины, и лишь позднее я осознал ее человеческую ценность. Я вновь открыл духовную и моральную сторону в человеке, которую я потерял в возрасте 11 лет... Я принадлежу к группе гуманистов, так как смотрю на жизнь не так, как христиане или материалисты. Я люблю нашу обшину, поскольку благодаря ей пробуждаются и развиваются все глубинные стремления, заложенные в каждом из нас, так что мы можем превратиться из индивида в человека»391. Принципы, на которых основаны другие общины (сельскохозяйственные или промышленные), напоминают принципы Буамондо. Вот некоторые положения из правил Р. Г. Воркшопс, трудовой общины, производящей рамы для картин. Эти положения цитируются по книге «All Things Common»: «Наша трудовая община не является ни новой формой предприятия, ни исправлением старой с целью приведения к гармонии отношений между капиталом и трудом. Это новый образ жизни, в котором человек должен достичь совершенства и где все проблемы решаются с учетом их отношения к человеку. Таким образом, это противоположность современному обществу, которое, как правило, озабочено принятием решений в пользу одного или немногих. ...Следствием буржуазной морали и капиталистической системы является специализация человеческой деятельности до такой степени, что человек живет в нищете моральной, физической, материальной и интеллектуальной. Часто рабочие страдают от всех четырех видов нищеты вместе, и в таких условиях было бы ложью говорить о свободе, равенстве и братстве. Цель трудовой общины — сделать возможным всестороннее развитие человека. Здоровое общество ==411 Коллеги по Р. Г. Воркшопс заявляют, что это возможно лишь в атмосфере свободы, равенства и братства. Однако следует признать, что очень часто эти три слова не значат для нас ничего более, чем надпись на денежных купюрах или на дверях общественных зданий. Свобода. Человек действительно свободен лишь при соблюдении трех условий: интеллектуальная свобода; экономическая свобода; моральная свобода. Экономическая свобода. Человек имеет неотчуждаемое право на труд. Он должен иметь абсолютное право на продукт своего труда, с которым он должен расставаться лишь добровольно. Эта концепция выступает против частной собственности на коллективные средства производства и против воспроизводства денег с помощью денег, что создает возможность для эксплуатации человека человеком. Мы заявляем также, что под «трудом» следует понимать все ценное, что человек дает обществу. Интеллектуальная свобода. Человек свободен, только если он может выбирать. А выбирать он может, только если знает достаточно много, чтобы сравнивать. Моральная свобода. Человек не может быть по-настоящему свободен, если он в плену у своих страстей. Он может быть свободен, только если у него есть идеал и философская установка, которые позволяют ему занять последовательную и активную жизненную позицию. Он не может под предлогом стремления к экономической или интеллектуальной свободе прибегать к средствам, противоречащим морали общины. И наконец, моральная свобода не означает вседозволенности. Легко показать, что моральная свобода может существовать только при строгом соблюдении добровольно принятой групповой морали. Братство Человек может преуспеть лишь в обществе. Эгоизм — это опасный и недолговечный способ помочь себе. Человек не может отделить свои истинные интересы от интересов общества. Он может помочь себе, лишь помогая обществу. ==412 ЭРИХ ФРОММ Человек должен осознать, что его собственные склонности побуждают его искать радость в общении с другими. Солидарность — это не только задача, это осуществление и лучшая гарантия безопасности. Братство обусловливает взаимную терпимость и решимость никогда не расставаться. Это позволяет принимать все решения единодушно на основе общего этического минимума. Равенство. Мы осуждаем тех, кто демагогически заявляет, что все люди равны. Мы видим, что люди не равны по своей ценности. Для нас равенство в правах означает, что каждый имеет в своем распоряжении средства для полного развития и достижения совершенства. Таким образом, мы заменяем иерархию традиционных или наследственных ценностей иерархией личных ценностей»392. Подводя итог наиболее важным положениям в принципах этих общин, я хотел бы отметить следующее. 1. Трудовые общины используют всю современную промышленную технологию, они не следуют тенденции возвращения к ремесленному производству. 2. Они изобрели такую систему, в которой активное участие каждого не противоречит достаточно централизованному руководству; иррациональная власть заменяется на рациональную. 3. Особое значение придается жизненной практике, а не идеологическим различиям. Это позволяет людям с самыми разными и даже противоречащими друг другу убеждениями жить вместе в братстве и терпимости, не опасаясь того, что им придется следовать «правильному пути», провозглашенному общиной. 4. Существует интеграция труда, социальной и культурной деятельности. Хотя труд непривлекателен технически, он является осмысленным и привлекательным в социальном плане. Активная художественная и научная деятельность — это интегральная часть общей ситуации. 5. Отчуждение преодолено, труд стал осмысленным выражением человеческой энергии, установлена солидарность Здоровое общество ==413 между людьми без ограничений свободы и без опасности конформизма. И даже если устройство и принципы общин во многом спорны и сомнительны, тем не менее перед нами, видимо, один из наиболее убедительных эмпирических примеров производительной жизни, открывающей возможности, фантастические с точки зрения нашей сегодняшней жизни при капитализме393. Описанные выше общины — это, конечно, не единственные примеры возможной общинной жизни. Коммуны Оуэна, общины меннонитов или гуттеритов394 сельскохозяйственные поселения (кибуцы) в Израиле — все эти общины расширяют наши знания о возможностях нового образа жизни. Они свидетельствуют также о том, что в большинстве случаев общинные эксперименты ставятся людьми проницательными, с чрезвычайно сильно развитым практицизмом. Это вовсе не мечтатели, как думают наши так называемые реалисты; наоборот, они гораздо более реалистичны и полны воображения, чем наши обычные бизнесмены. Нет сомнения в том, что в принципах и в практическом осуществлении этих экспериментов было много недостатков; эти недостатки следует признать, чтобы избежать их в будущем. Нет сомнения также и в том, что XIX в. с его непоколебимой верой в благотворное действие промышленной конкуренции меньше способствовал успеху этих колоний, чем вторая половина XX в. Однако легкая снисходительность в отношении к этим экспериментам из-за тщетности их усилий и недостатка реализма вряд ли более приемлема, чем некогда всеобщая реакция на возможности железной дороги или авиапутешествий. По сути дела такое отношение — это симптом лености ума и внутреннего убеждения в том, что то, чего еще не было, не может быть и не будет никогда. Д. ПРАКТИЧЕСКИЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ Можно ли условия, аналогичные тем, что были созданы в трудовых общинах, создать в масштабах всего нашего общества — вот в чем вопрос. Цель состояла бы тогда в том, чтобы создать такое положение на производстве, при котором ==414 ЭРИХ ФРОММ человек отдает свое время и энергию чему-то такому, что имеет для него смысл; при котором человек знает, что он делает, влияет на то, что делается, и чувствует себя в единстве со своими ближними, а не оторванным от них. При этом подразумевается, что положению на производстве возвращена конкретность, что рабочие организованы в достаточно малые группы. Это позволяет индивиду соотносить себя с группой как реальному человеческому существу, даже если на фабрике работает много тысяч рабочих. Это означает, что найдены способы сочетания централизма и децентрализма, делающие возможным активное участие и ответственность каждого и обеспечивающие в то же время единое руководство в той мере, в какой это необходимо. Как можно этого достичь? Первое условие для активного участия рабочего — его хорошая осведомленность не только о результатах своей собственной работы, но и о работе всего предприятия в целом. Такое знание представляет собой, с одной стороны, техническое знание процесса производства. Рабочему, возможно, приходится делать только одно специфическое движение на конвейере, и для выполнения этой операции, возможно, достаточно потренироваться два дня или две недели, однако отношение рабочего к технологическому процессу в целом было бы другим, если бы он понимал все технические проблемы, связанные с производством продукта. Эти знания можно приобрести, посещая для начала производственное училище в течение первого года работы на фабрике Далее, такие знания постоянно пополняются на различных технических и научных курсах, организованных для всех рабочих фабрики и проводимых нередко даже в рабочее время''95 Если рабочий понимает процесс производства на фабрике и заинтересован в нем, если это понимание и знания стимулируют его собственный мыслительный процесс, то тогда даже монотонная техническая работа, которую он выполняет, приобретает совсем другой смысл. Наряду с техническими данными о производственном процессе ему необходимо также располагать и другой информацией — об экономической функции данного предприятия и его отношении к экономическим потребностям и проблемам общества в целом. Благодаря обучению в течение первого года работы на фабрике и постоянному получению сведений об Здоровое общество ==415 экономических процессах на ней рабочий реально осведомлен относительно того места, которое занимает данное предприятие в национальной и мировой экономике. Каким бы важным ни было знание процесса производства и функционирования всего предприятия в целом как с технической, так и с экономической точек зрения, этого недостаточно. Если теоретические знания и интересы не могут найти практического применения, наступает период застоя. Рабочий способен стать активным, заинтересованным и ответственным участником процесса производства, только если он может влиять на решения, касающиеся как его собственного положения на производстве, так и всего предприятия. Его отчужденность от труда можно преодолеть лишь в том случае, если он перестанет быть наемником капитала, если он не будет объектом приказаний, а станет ответственным субъектом, нанимающим капитал. Здесь принципиальное значение имеет не собственность на средства производства, а участие в управлении и принятии решений. Так же как в политической сфере, здесь главная проблема состоит в том, чтобы избежать опасности анархизма — такого положения вещей, когда отсутствует центральное планирование и руководство; однако альтернатива между централизованным авторитарным управлением и бесплановым нескоординированным рабочим управлением вовсе не является неизбежной. Решение следует искать в сочетании централизации и децентрализации, в синтезе между принятием решений сверху вниз и снизу вверх. Принцип совместного управления и участия рабочих396 должен быть сформулирован таким образом, чтобы ответственность за управление разделялась между центральным руководством и рядовыми рабочими. Хорошо информированные малые группы обсуждают вопросы, связанные с рабочей ситуацией и всем предприятием в целом; их решения передаются администрации и таким образом создается основа Для подлинного соуправления. Потребитель как третье лицо также должен в какой-то форме участвовать в процессе принятия решений и в планировании. Если мы согласимся с принципом, провозглашающим, что первичной целью любой работы является служение людям, а не получение прибыли, то те люди, которым служат, должны иметь право ==416 ЭРИХ ФРОММ влиять на процесс труда тех, кто служит. Здесь, так же как в случае политической децентрализации, нелегко найти практические формы осуществления этого принципа, однако проблема, конечно же, не является неразрешимой, если только принят принцип совместного управления в целом. В конституционном праве мы разрешили сходные проблемы, учтя cooTBcici веющие права различных отраслей государственною управления, а в законах о корпорациях — право различного гила акционеров, управляющих и т. д. Принцип совместного управления и совместного принятия решений предполагает значительное ограничение прав собственное! и. Владелец или владельцы предприятия имеют право на значительную ставку процента на свои капиталовложения, но они не имеют права командовать людьми, которых они наняли на работу с помощью этого капитала. Им пришлось бы по крайней мере поделить это право с теми, кто раек-пае г на предприятии. Фактически в больших акционерных компаниях акционеры не смогут в полной мере пользоваться своим правом собственности, принимая решение: если рабочие разделяют право принятия решений с адМИН1К грацией, то роль акционеров по сути дела не отличается от роли рабочих. Закон о совместном управлении представлял оы собой ограничение прав собственности, но ни в коем случае не произвел бы радикальных изменений в этих правах. Даже такой консервативный промышленник, как Дж. Линкольн, выступающий за участие в прибылях в промышленности. как мы видели, предлагает, чтобы дивиденд не превышал постоянно установленной суммы и чтобы прибыль сверх эюи суммы распределялась между рабочими. Существую i возможности участия рабочих в управлении и контроле даже на базе сегодняшних условий. Так, например, Б. Ф_»рлесс. председатель правления «Юнайтед стейтс стил коргюрсишн» (ЮСС), заявил недавно в обращении (опубликованном в сокращенной форме в «Ридерс дайджест» от 15 ноября 1953 г., с.17), что все 300 тыс. работников этой компании могут приобрести обычные акции компании, купив по S7 акций на общую сумму 3500 долл. каждый. Вкладывая 10 долл. в неделю на каждого (а это примерно соответствие i недавней прибавке к зарплате наших рабочихсталелшеищцков). занятые на ЮСС могли бы скупить все Здоровое общество ==417 выпущенные обычные акции менее чем за семь лет. Фактически им и не пришлось бы покупать такое количество, так как даже части этих акций уже хватило бы для получения необходимого большинства при голосовании. Еще одно предложение было сделано Ф. Танненбаумом в его «Философии труда» Он предлагает, чтобы профсоюзы купили такое количество акций предприятий своих рабочих, которое необходимо, чтобы контролировать управление этими предприятиями397. Каким бы способом это ни было сделано, это будет способ эволюционирования, лишь продолжающий тенденцию уже существующих отношений собственности; эти способы — лишь средства для достижения цели, состоящей в том, чтобы люди работали осмысленно, а не были только носителями товара — физической энергии и мастерства, — которые покупаются и продаются, как и всякий другой товар. При рассмотрении вопроса об участии рабочих в управлении предприятием следует подчеркнуть один важный момент: опасность того, что такое участие могло бы развиваться в направлении участия в прибылях, характерного для суперкапитализма. Если бы рабочие и служащие были заняты исключительно своим предприятием, то отчуждение человека от его социальных сил осталось бы неизменным. Эгоистическое, отчужденное отношение только бы распространилось с одного индивида на «команду». Поэтому существенной и неслучайной особенностью участия рабочих в управлении является тот факт, что рабочие как бы выходят за рамки своего предприятия, начинают интересоваться покупателями и контактируют с ними, а также с рабочими других предприятий той же отрасли промышленности и со всем рабочим населением в целом. Такое развитие своего рода местного патриотизма по отношению к фирме, напоминающее «esprit de corps»398 студентов колледжей и университетов, рекомендованное Виаттом и другими английскими социальными психологами, могло бы лишь усилить асоциальные и эгоистические тенденции, составляющие суть отчуждения. Подобные предложения в пользу коллективного «командного» энтузиазма игнорируют тот факт, что существует лишь одна истинно социальная ориентация — солидарность с человечеством. Социальная сплоченность внутри группы, соединенная 14 Зек. № 361 Фромм ==418 ЭРИХ ФРОММ с враждебностью к аутсайдерам399 — это не социальное чувство, а просто расширенный эгоизм В заключение моих размышлений по поводу участия рабочих в управлении я бы хотел снова подчеркнуть, даже рискуя повториться, что все предложения по гуманизации труда вовсе не преследуют ни цели увеличения выпуска продукции, ни цели получения большей удовлетворенности от работы per se400 Они имеют смысл лишь в совершенно иной социальной структуре, в которой экономическая активность является подчиненной частью социальной жизни. Нельзя отделить деловую активность в труде от политической активности, от использования досуга и личной жизни. Если стремиться к тому, чтобы работа стала интересной, но без желания, чтобы другие сферы жизни становились более человечными, не произойдет никаких настоящих изменении. И работа не сможет стать интересной. Основное зло современной культуры состоит именно в том, что она раскалывает на отдельные части различные жизненные сферы. Путь к оздоровлению общества — в преодолении этого раскола, в движении нового единения и интеграции общества и индивида. Я уже подчеркивал, что многие социалисты были разочарованы результатами воплощения в жизнь социализма. Однако ширится осознание того, что виноватой в этом была вовсе не главная цель социализма, поскольку социализм представляет собой неотчужденное общество, в котором каждый работающий человек активно участвует в производственной и политической деятельности, сознавая долю своей ответственности. Беды реального социализма вытекают скорее из того, что слишком большое значение придавалось противопоставлению частной и общественной собственное ги, а также из недооценки человеческих и истинно социальных факторов. Соответственно все шире и понимание необходимости социалистического видения, которое было бы сосредоточено на идее участия рабочих в управлении, на децентрализации и на конкретной функции человека в процессе труда, а не на абстрактном понятии собственности. Идеи Оуэна, Фурье, Кропоткина, Ландауэра, религиозных и светских сторонников коммунитарности переплелись с идеями Маркса и Энгельса; появились скептическое отношение к чисто идеологическим формулировкам «конечной цели» и Здоровое общество ==419 большая склонность заниматься конкретной личностью. Видимо, есть надежда на то, что среди социалистов-демократов и социалистов-гуманистов растет осознание того, что социализм начинается дома, с придания социалистическим партиям социалистической направленности. Под социализмом понимается здесь, конечно, не право собственности, а ответственное участие каждого члена общества. Пока социалистические партии не осуществят принципы социализма в своих собственных рядах, они не могут надеяться на то, что им удастся убедить других; если бы их представители имели политическую власть, они осуществили бы свои идеи в духе капитализма, несмотря на используемый ими социалистический ярлык. То же самое верно и в отношении профсоюзов; поскольку их цель — производственная демократия, они должны внедрять демократические принципы в свои собственные организации, а не уподоблять их деятельность большому бизнесу при капитализме или делать нечто и того хуже. Тот факт, что сторонники общины придавали такое большое значение конкретной ситуации рабочего в процессе труда, довольно сильно повлиял на испанских и французских анархистов и синдикалистов, а также на русских социалистовреволюционеров. И хотя значение этих идей в большинстве стран на какое-то время снизилось, сейчас они постепенно снова набирают силу, хотя в менее идеологизированной и догматической, а значит, более реальной и конкретной форме. В одной из интереснейших недавних работ по проблемам социализма «Новые фабианские очерки» можно почувствовать рост влияния функциональных и человеческих аспектов социализма. Так, Кросланд пишет в своем очерке «Переход от капитализма»: «Социализм требует, чтобы эта враждебность в промышленности уступила место чувству сопричастности к совместному начинанию. Как можно этого добиться? Наиболее прямой и легкий способ состоит в совместных консультациях. В этой области было сделано много плодотворного, и сейчас ясно, что нужно нечто иное, чем существующая модель совместных производственных комитетов; нужны более радикальные усилия, чтобы у рабочего появилось чувство соучастия в принятии решений. Несколько 14* К оглавлению ==420 ЭРИХ ФРОММ прогрессивных фирм уже предприняли отважные попытки, и результаты довольно обнадеживающие»401. Кросланд предлагает три способа: расширение национализации, законодательное ограничение прибыли или «третий путь, состоящий в таком изменении юридической структуры собственной компании, который заменит контроль со стороны акционеров законом, четко определяющим ответственность компании перед рабочим, покупателем и обществом; рабочие стали бы членами компании и имели бы своих представителей в совете директоров»402. Р.Дженкинс в своей статье «Равенство» видит основной спорный вопрос будущего в следующем: «...во-первых, будет ли позволено капиталистам, которые отказались или были вынуждены отказаться от большей части своей власти и своих функций, сохранить значительную часть своих привилегий, еще у них имеющихся; и во-вторых, будет ли общество, вырастающее из капиталистического, демократическим и социалистическим или же оно будет обществом людей, управляемых, контролируемых привилегированной элитой, уровень жизни которой существенно отличается от уровня жизни масс»403. Дженкинс приходит к выводу о том, что «для создания демократического социалистического общества с участием рабочих в управлении» необходимо, чтобы «собственность на предприятия переходила от состоятельных индивидов не государству, а менее удаленным от человека общественным органам», что способствовало бы большему рассредоточению власти и «побуждало бы различных людей активнее участвовать в деятельности обществ и добровольных организаций и в контроле за этой деятельностью». А.Албю в статье «Организация промышленности» констатирует: «Какой бы успешной ни была национализация тяжелой промышленности с технической и экономической точек зрения, она не удовлетворила требования более широкого и демократического распределения власти и не создала реального критерия для участия рабочих этой отрасли промышленности в принятии решений по управлению производством и в их выполнении. Это сильно разочаровало многих социалистов, которые никогда не желали большой концентрации государственной власти, а имели довольно смутное утопическое представление об имеющихся альтернативах. Здоровое общество ==421 Уроки тоталитаризма за границей и революция управляющих у нас дома лишь усилили их опасения; тем более что полная занятость в демократическом обществе создает проблемы, для решения которых необходима широкая поддержка народных масс, основанная на информированности и консультации. Успех консультаций тем меньше, чем больше они отдаляются от формы личной беседы по поводу работы; поэтому размер и структура производственных единиц и степень их независимой инициативности рассматриваются как обстоятельства чрезвычайной важности»404 «В конечном счете, — пишет Албю, — нам нужна совещательная система, которая обеспечит поддержку как решениям, связанным с проводимой политикой, так и исполнительной власти, одобряемой всеми занятыми в промышленности. Как примирить такую концепцию производственной демократии с более примитивным желанием самоуправления, вдохновляющим синдикалистов и лежащим в основе современных дискуссий о совместных консультациях, — этот вопрос требует дальнейших исследований. Представляется, однако, что должен существовать механизм, с помощью которого все занятые в данной отрасли промышленности могли бы участвовать в принятии решений о проводимой политике либо через представителей, избранных в правление в результате прямого голосования, либо с помощью иерархической системы совместных совещаний со значительными полномочиями. В любом случае необходимо также, чтобы все больше людей принимали участие в разъяснении проводимой политики и принятии решений на нужных уровнях. Поэтому одна из главных и до сих пор не достигнутых целей социалистической промышленной политики состоит по-прежнему в том, чтобы породить у людей чувство общности цели в производственной деятельности» 405 Один из самых оптимистически настроенных и довольных результатами правления лейбористов среди авторов «Новых фабианских очерков» Джон Стрэчи согласен с тем значением, которое Албю придает необходимости участия рабочих в управлении. «В конце концов, — пишет Стрэчи в статье «Задачи и достижения британских лейбористов», — подлинная проблема совместной акционерной компании связана с тем, что в ней практикуется безответственная диктатура ==422 ЭРИХ ФРОММ , номинально — ее акционерами, в действительности же во многих случаях одним или двумя директорами, самолично себя назначившими на веки вечные. Сделайте открытые акционерные компани',; непосредственно ответственными перед обществом и всеми акционерами, занятыми в их деятельности, и они станут организациями совершенно иного рода»41"' Я привел высказывания некоторых лидеров британского лейбористского движения, поскольку их взгляды являются в большей степени результатом практического опыта осуществления мероприятий по национализации, проведенных лейбористским правительством, а также глубоко продуманной критики этих мероприятий. Но м социалисты на континенте уделяют внимание участию рабочих в промышленности больше, чем когда-либо раньше Так, после войны во Франции и Германии были приняты законы, предусматривающие участие рабочих в управлении предприятиями. И даже если • .-'зультаты этих новых постановлений оказались далеко не удовлетворительными (по причине нерешительности этих мер и того факта, что в Германии скорее представители профсоюзов становились «управляющими», а не сами рабочие участвовали в управлении), тем не менее было ясно, что среди социалистов растет понимание того, что переход права собственности от частного капиталиста к обществу или государству сам по себе имеет негативные последствия для положения рабочего и что главная проблема социализма заключается в изменении положения на производстве. Даже в весьма слабых и запутанных заявлениях недавно созданного во Франкфурте Социалистического Интернационала (1951) главное значение придается децентрализации экономической власти, там, где это совместимо с целями планирования4''. Среди ученых, занимающихся проблемами промышленности, прежде всего Фридман и в некоторой степени Гиллеспи пришли к аналогичному выводу о необходимости преобразования труда. Если мы придаем большое значение необходимости участия рабочих в управлении для преобразования общества и смены права собственности, то это вовсе не означает, будто нет необходимости в некоторой степени прямого государственного вмешательства и национализации. Наряду с участием Здоровое общество ==423 рабочих в управлении важнейшая проблема заключается в том, что вся наша промышленность основана на существовании неуклонно расширяющегося внутреннего рынка. Каждое предприятие хочет продавать все больше и больше для того, чтобы завоевать непрерывно возрастающую долю рынка. В результате такой экономической ситуации промышленность использует все имеющиеся в ее распоряжении средства, чтобы возбуждать покупательский аппетит населения, создавать и навязывать обществу потребительскую ориентацию, которая столь вредна для его духовного состояния. Как мы видели, это означает, что возникает стремление к приобретению новых, совсем не так уж необходимых вещей, постоянное желание купить больше, хотя с точки зрения человеческого неотчужденного потребления нет нужды в новом продукте. (Так, например, автомобильная промышленность потратила несколько миллиардов долларов на создание новых моделей 1955 г.; одна только фирма «Шевроле» истратила несколько сотен миллионов долларов, чтобы успешно конкурировать с «фордом». Прежняя модель «Шевроле» была несомненно хорошей машиной, и главная цель борьбы между «Фордом» и «Дженерал моторе» состояла вовсе не в том, чтобы дать потребителю лучшую машину, а в том, чтобы заставить его купить новую машину, хотя старая еще могла бы служить несколько лет408. Другая сторона того же явления — это тенденция к излишним тратам; она стимулируется экономической потребностью к увеличению массового производства. Расточительство ведет к экономическим потерям, но имеет также важные психологические последствия: потребитель теряет уважение к труду и затраченным человеческим усилиям; он забывает о потребностях людей в своей стране и бедных странах, для которых выбрасываемый продукт имел бы ценность; короче говоря, наши расточительские привычки свидетельствуют об инфантильном неуважении к реальностям человеческой жизни, к экономической борьбе за существование, которой не избежать никому. Совершенно очевидно, что в длительной перспективе никакое духовное влияние не увенчается успехом, если наша экономическая система будет организована таким образом, что нам угрожает кризис, если люди не захотят покупать все больше новых и лучших вещей. Поэтому если мы ставим ==424 ЭРИХ ФРОММ перед собой цель превратить отчужденное потребление в человеческое, то необходимо провести изменения в экономических процессах, воспроизводящих отчужденное потребление4"9. Задача экономистов состоит в том, чтобы разработать необходимые меры, иначе говоря, направить производство в такие области, где еше не удовлетворены существующие реальные потребности, а не создавать искусственные потребности. Это может быть сделано с помощью кредитов государственных банков, национализации отдельных предприятий и радикальных законов, которые бы в корне изменили рекламу. С этой проблемой тесно связана проблема экономической помощи индустриальных обществ части нашей планеты, более слаборазвитой в экономическом отношении. Совершенно ясно, что время колониальной эксплуатации позади, что различные части нашей планеты сейчас связаны между собой так же тесно, как 100 лет тому назад были связаны части одного континента, и что сохранение мира в богатой части планеты зависит от улучшения экономического положения более бедной. Мир и свобода в западном мире не могут в длительной перспективе сосуществовать с голодом и болезнями в Африке и Китае. Сокращение излишнего потребления в индустриально развитых странах — это необходимость, если они хотят помочь странам с неразвитой промышленностью, а они должны хотеть помочь им, если стремятся сохранить мир. Рассмотрим несколько фактов: согласно X. Брауну, программа мирового развития на 50 лет предусматривает увеличение сельскохозяйственного производства до такой степени, что все люди получат правильное питание, а также индустриализацию слаборазвитых регионов, находящихся сейчас на уровне развития довоенной Японии41? Ежегодные расходы США на осуществление такой программы составили бы от 4 до 5 млрд. долл. ежегодно в течение первых 30 лет, а затем несколько меньше. «Если мы сравним эту цифру с нашим национальным доходом, — пишет автор, — с нашим теперешним федеральным бюджетом, с расходами на вооружение или на ведение войны, то сумма не покажется такой уж огромной. А если мы сравним ее с той потенциальной выгодой, которую могло бы дать успешное осуществление этой программы, она покажется еще Здоровое общество ==425 меньше. А если мы сравним ее с расходами, которые мы понесем в случае бездействия и в результате сохранения статускво, то она покажется совсем незначительной» 411 Предыдущая проблема — это лишь часть более общей проблемы: можно ли позволить, чтобы интересы приносящих прибыль капиталовложений подчиняли себе общественные потребности, нанося несомненный вред обществу. Наиболее очевидный пример этому — наша киноиндустрия, выпуск комиксов и уголовная хроника в газетах. Для получения наивысшей прибыли искусственно стимулируются самые низменные человеческие инстинкты и отравляется общественное сознание. Закон о пище и лекарствах ограничил производство и рекламу вредных продуктов питания и лекарств; то же самое можно сделать по отношению к другим жизненно необходимым товарам. А если подобный закон окажется безрезультатным, то некоторые отрасли, такие, как кино, следует национализировать или хотя бы создать конкурирующую промышленность, финансируемую из общественных фондов. В обществе, единственная цель которого — развитие человека и в котором материальные потребности подчинены духовным, будет нетрудно найти юридические и экономические средства для необходимых перемен. Что касается экономического положения отдельных граждан, то идея равенства доходов никогда не была социалистическим требованием и не является по многим причинам ни практической, ни желательной. Необходим такой доход, который составлял бы основу достойного человеческого существования. Что касается неравенства в доходах, то оно, по- видимому, не должно превышать такого уровня, при котором различия в доходах ведут к изменению восприятия жизни. Человек с миллионным доходом, способный удовлетворить любой свой каприз, даже не задумываясь, ощущает жизнь совсем по-другому, нежели человек, которому для удовлетворения одного дорогостоящего желания надо пожертвовать другим. Человек, который никогда не выезжал за пределы собственного города и не может позволить себе никакой роскоши, также по-иному воспринимает жизнь, чем его сосед, который имеет на это средства. Однако даже при определенных различиях в доходах основной жизненный опыт может остаться таким же, если различие в доходах не ==426 ЭРИХ ФРОММ превышает определенного предела. Значение имеет не столько большой или малый доход как таковой, а тот придел, за которым количественные различия в доходах преобразуются в качественные различия в восприятии жизни. Нет нужды говорить о том, что систему социального обеспечения, существующую в настоящее время, например в Великобритании, надо сохранить. Но этого недостаточно. Существующая система социального обеспечения должна быть расширена до универсальных гарантий существования. Каждый индивид может действовать как свободный и ответственный субъект, только если будет устранена одна из основных причин сегодняшней несвободы: экономическая угроза голодной смерти, заставляющая людей соглашаться на такие условия труда, на которые они иначе не согласились бы. Свободы не будет, пока владелец капитала навязывает свою волю людям, владеющим «только» своей жизнью, поскольку они, не имея капитала, не имеют другой работы, кроме той, которую им может предложить капиталист. Столетие тому назад было широко распространено мнение о том, что никто не несет ответственности за своего ближнего. Экономисты полагали и научно «доказали», что общественные законы делают необходимым существование большой армии бедных и безработных людей для поддержания экономики. Сегодня вряд ли кто-то отважится выдвинуть такой принцип. Общепризнано, что никто не должен быть исключен из благосостояния нации в силу природных или общественных законов. Распространенные 100 лет тому назад рационалистические толкования, согласно которым бедные обязаны собственным положением своему невежеству, безответственности, короче говоря, своим «грехам», сейчас устарели. Во всех западных индустриальных странах создана система социального страхования, гарантирующая каждому человеку прожиточный минимум в случае безработицы, болезни и старости. Отсюда лишь один шаг до вывода о том, что даже если в какой-то стране нет таких условий, то есть, по крайней мере, право на получение необходимых средств к существованию. Практически это означает, что каждый гражданин вправе требовать сумму, достаточную для существования, даже если он не является безработным, больным или старым. Он может требовать получения этой Здоровое общество ==427 суммы, если он добровольно ушел с работы, если он хочет подготовиться для другой работы или по любой другой личной причине, мешающей ему зарабатывать деньги, если он не попадает ни в одну категорию лии имеющих право на социальное обеспечение; короче говоря, он может требовать прожиточного минимума, не имея никаких причин. Предоставление людям прожиточного минимума должно быгь ограничено определенным периодом времени, скажем, в два года; это необходимо, чтобы не поощрять невротической установки, отвергающей какие-либо социальные обязательства. Это предложение может показаться фантастическим41? однако современная система страхования тоже показалась бы фантастической людям прошлого века. Главный упрек в адрес такой системы состоит в том, что если каждому человеку гарантировано право на получение прожиточного минимума, то люди перестанут работать. Это утверждение основано, однако, на ошибочном мнении о том, что лень внутренне присуща человеческой природе; фактически же, кроме людей, ленивых по причине неврастении, мало найдется таких, которые не захотят заработать больше прожиточного минимума и предпочтут' ничего не делать, вместо того чтобы работать. Тем не менее недоверие к системе гарантированного прожиточного минимума не лишено оснований с точки зрения тех, кто хочет использовать свой капитал с целью заставить других принять те условия груда, которые они предлагают. Если никто больше не будет вынужден принимать любые условия труда, чтобы не умереть с голоду, работа станет достаточно интересной и привлекательной, чтобы побудить человека заняться ею. Свобода заключения договора возможна лишь в том случае, если обе стороны будут свободны принять его условия или отказаться от них; в существующей капиталистической системе это не так. Такая система не только стала бы началом реальной свободы заключения контракта меду работодателем и работающим по найму; она значительно бы расширила сферу свободы в межличностных отношениях между людьми в повседневной жизни. Рассмотрим несколько примеров. Человек, который сегодня ==428 ЭРИХ ФРОММ работает по найму и которому не нравится его работа, часто вынужден продолжать ее, так как у него нет средств, чтобы рискнуть остаться безработным даже на один или два месяца; и если он уйдет с работы, то не получит права на пособие по безработице. Однако фактически психологические последствия этой ситуации гораздо глубже; сам факт, что человек не может рискнуть быть уволенным, заставляет его бояться своего шефа или того, от кого он зависит. Он будет подавлять в себе желание дерзко ответить; будет стараться угодить и подчиниться из-за постоянного страха, что шеф уволит его, если он захочет самоутвердиться. Или, например, человек, решивший в 40 лет, что хочет совсем другой работы, для подготовки к которой ему понадобится год или два. Поскольку в условиях гарантированного прожиточного минимума это решение будет означать жизнь с минимальным комфортом, потребуется большой энтузиазм и интерес к новой деятельности, и выбор, таким образом, сделает лишь тот, кто талантлив и действительно заинтересован. Еще пример: женщина, брак которой оказался несчастливым, и единственная причина, по которой она не покидает своего мужа, заключается в отсутствии у нее средств к существованию даже на время, необходимое для обучения какой-нибудь профессии. Или же представим себе подростка, живущего в условиях конфликта с невротичным и жестоким отцом; этот подросток мог бы сохранить свое душевное здоровье, если бы был свободен и мог уйти из семьи. Короче говоря, во всех этих случаях было бы ликвидировано самое сильное экономическое принуждение в деловых и личных отношениях и каждый получил бы свободу действий Сколько же это будет стоить? Поскольку мы уже приняли систему страхования безработных, больных и старых, появится лишь еще одна ограниченная группа людей, которые будут пользоваться этой привилегией, — люди особо одаренные; люди, оказавшиеся временно в конфликтной ситуации, а также неврастеники, не имеющие ни чувства ответственности, ни заинтересованности в труде. С учетом всех факторов окажется, что количество людей, пользующихся этой привилегией, не будет чрезмерно большим и что примерные расчеты можно сделать уже сегодня. Следует, однако, подчеркнуть, что это предложение должно быть принято вместе Здоровое общество ==429 с другими предложенными социальными изменениями и что в обществе, в котором индивид активно участвует в своей работе, количество людей, не заинтересованных в работе, составит лишь небольшую часть той группы, какую они составляют и в настоящее время. Каким бы ни было это количество, расходы на такую систему социального страхования вряд ли превысят суммы, затраченные крупными державами на содержание своих армий за последние десятилетия, не говоря уже о расходах на вооружение. Не следует также забывать, что в системе, которая возрождает у каждого интерес к жизни и работе, производительность труда будет гораздо выше сегодняшней в результате даже немногих благоприятных перемен в рабочей ситуации. Кроме того, наши расходы на борьбу с преступностью и лечение невротических и психосоматических болезней значительно сократятся. Политические преобразования Я попытался показать в предыдущей главе, что демократия не может существовать в отчужденном обществе и что способ организации и функционирования нашей демократии способствует общему процессу отчуждения. Если демократия означает, что индивид выражает свою убежденность и утверждает свою волю, необходимой предпосылкой должно быть наличие у него такой убежденности и воли. Факты, однако, свидетельствуют о том, что у современного отчужденного индивида есть мнения и предрассудки, но нет убеждений; у него есть симпатии и антипатии, но нет воли. Мощная пропагандистская машина манипулирует его мнениями и предубеждениями, симпатиями и антипатиями точно так же, как и его вкусом, причем эта пропаганда, возможно, не была бы такой эффективной, если бы индивид не был предрасположен к ее восприятию благодаря рекламе и в силу своего отчужденного образа жизни. Средний избиратель также очень мало осведомлен. Когда он читает ежедневную газету, весь мир настолько от него отчужден, что ничего для него не имеет реального смысла. Он читает о потраченных миллиардах долларов, о миллионах убитых людей; все эти цифры остаются для него абстракциямн К оглавлению ==430 ЭРИХ ФРОММ и никак не сводятся в конкретную осмысленную картину мира. Научная фантастика, которую он читает, мало отличается от последних новостей из мира науки. Все нереально, размыто, обезличено, События для него — это списки пункгов для запоминания; они подобны загадкам в игре, а не элементам, от которых зависит его жизнь и жизнь его детей. Тот факт, что, несмотря на такие условия, политический выбор в наше время вес "гаки не совсем иррационален и на голосование во время выборов все-таки влияет в какой-то степени 1резвое суждение, свидетельствует поистине о гибкости и здравомыслии среднею человека. Кроме того, не следует забывать, что сам принцип подчинения меньшинства большинству предполагает процесс абстрагирования и отчуждения. Первоначально правление большинства было альтернативой господству меньшинства, господству короля и феодалов. Это вовсе не означало, что большинство всегда право; это означало, что лучше уж пусть ошибается большинство, чем меньшинство будет навязывать свою волю большинству. В наш век конформизма демократический метод все более приобретал тот смысл, согласно которому решение большинства всегда правильно и морально превосходит решение меньшинства и поэтому большинство обладаег моральным правом навязывать свою волю меньшинству. Подобно тому как реклама какого-либо товара утверждает, что «десять миллионов американцев не могут ошибаться», так и решение большинства само есть аргумент в пользу своей истинности. Совершенно очевидно, что это заблуждение; фактически если мы обратимся к истории, то все «правильные» идеи как в политике, так и в философии, религии или науке зарождались как идеи меньшинства. Если бы мы судили о ценности идеи по количеству выступающих за нее людей, то мы жили бы до сих пор в пещерах. Как указывал Шумпетер, избиратель просто отдает предпочтение одному из двух кандидатов, борющихся за его голос. Он сталкивается с различными политическими механизмами, с политической бюрократией, которая разрывается между стремлением действовать на благо всей страны и профессиональным интересом сохранить свой пост или вернуться на нею. Эта политическая бюрократия, нуждающаяся в голосах избирателей, вынуждена, конечно, в какой-то степени Здоровое общество ==431 обращать внимание на волю избирателей. Любой признак массовой неудовлетворенности вынуждает политические партии менять свой курс, дабы получить голоса избирателей, а любой признак популярности проводимого ею курса побуждает партию продолжать его. В этом отношении даже недемократический авторитарный режим в какой-то степени зависит от народной воли, хотя благодаря насильственным методам может позволить себе в течение длительного времени следовать непопулярным курсом. Однако кроме этого сдерживающего или стимулирующего влияния, которое оказывают избиратели на решения политической бюрократии и которое является скорее косвенным, чем прямым, отдельный индивид мало что может сделать для участия в принятии решении. Отдав свой голос, он отказывается от своей политической воли в пользу представителя, который осуществляет ее путем сочетания ответственности и свойственного ему эгоистического профессионального интереса. Индивид мало что может сделать до следующих выборов, когда он получит возможность оставить своего представителя на посту или «вышвырнуть мошенника». Выборы в крупных демократических странах все больше приобретают характер плебисцита, при котором избиратель не может ничего сделать, кроме как выразить свое согласие или несогласие с политическими механизмами, одному из которых он отдаст право представлять свою политическую волю. Развитие демократии с середины XIX до середины XX в. — это процесс расширения права участия в выборах, который сейчас привел к повсеместному принятию неограниченного и всеобщего избирательного права. Но даже самого полного права участия в выборах недостаточно. Для дальнейшего прогрессивного развития демократической системы нужно сделать новый шаг. Во-первых, надо признать, что истинные решения не могут приниматься в атмосфере массового голосования, а должны приниматься в относительно малых группах, что, очевидно, соответствует прежнему городскому собранию, охватывающему не более чем, скажем, пять сотен человек. В таких малых группах спорные вопросы можно детально обсудить, каждый член собрания сможет высказать свое мнение, послушать и обсудить аргументы, выдвигаемые другими людьми. На таком собрании ==432 ЭРИХ ФРОММ есть личный контакт между людьми, что затрудняет демагогическое и иррациональное воздействие на их сознание. Во-вторых, каждый индивид должен знать важнейшие факты, необходимые для принятия разумного решения. В-третьих, каким бы ни было его решение как члена малой группы с личным контактом между людьми, оно должно оказать влияние на процесс принятия решения парламентским органом. Если этого не происходит, то отдельный гражданин остается таким же политически неграмотным, как сегодня. Возникает вопрос: возможна ли такая система, сочетающая централизованную форму демократии, как она существует сегодня, с высокой степенью децентрализации; можем ли мы возродить принципы городского собрания в современном индустриальном обществе? Я не вижу здесь непреодолимых трудностей. Во-первых, можно разделить все население на малые группы, предположим, по 500 человек по месту жительства или месту работы; причем эти группы, насколько возможно, должны быть разнородными по своему социальному составу. Эти группы будут встречаться регулярно, скажем, один раз в месяц, выбирать должностных лиц и комитеты, которые должны заменяться ежегодно. Их задачей должно быть обсуждение важнейших политических проблем как местного, так и национального значения. В соответствии с вышеуказанным принципом, для того чтобы такая дискуссия имела смысл, нужно определить количество фактической информации. Как ее получить? Представляется весьма вероятным, что орган культуры, независимый политически, может выполнить функцию подготовки и опубликования фактического материала, необходимого для дискуссии. Ведь то же самое происходит в системе школьного образования, где детям дается информация, относительно объективная и не зависящая от влияния меняющихся правительств. Можно представить себе, к примеру, что такой политически независимый культурный орган формируется деятелем искусства, науки, религии, политики и делового мира, выдающиеся достижения и моральные качества которых не подлежат сомнению. Эти люди имеют различные политические взгляды, однако можно предположить, что они могли бы договориться о том, что считать объективной информацией о событиях. Если такого Здоровое общество ==433 согласия нет, гражданам можно было бы предоставить различные наборы данных, объясняющих основу существующих разногласий. После того как эти малые, имеющие личностный контакт группы получат информацию и обсудят все важные вопросы, они приступят к голосованию. С помощью современных технических средств можно будет легко и быстро получить общий результат голосования. Затем проблема будет состоять в том, как довести эти результаты до уровня центрального управления, чтобы он сыграл свою роль в процессе принятия решений. Совершенно ясно, что можно найти формы осуществления этого процесса. Наша парламентская традиция такова, что в парламенте обычно имеются две палаты, которые избираются на основе различных принципов, но обе участвуют в принятии решений. Малые группы, имеющие личностный контакт и собственные решения, будут представлять собой аналог «палаты общин», которая делила бы власть с палатой представительной и исполнительной власти, избранной на всеобщих выборах. В этом случае процесс принятия решений будет постоянно идти не только сверху вниз, но и снизу вверх и основываться на активном и ответственном размышлении отдельных граждан. Благодаря обсуждению и голосованию в малых группах межличностный контакт будет способствовать значительному уменьшению иррациональности и абстрактности процесса принятия решений и политические проблемы станут поистине важным делом для гражданина. Процесс отчуждения, в силу которого отдельный гражданин посредством процедуры голосования отказывается от своей политической воли в пользу стоящих за ним сил, будет перевернут, и каждый индивид вновь обретет свою роль активного участника жизни сообщества413. Культурные преобразования Любой социальный или политический механизм может лишь способствовать или препятствовать реализации определенных ценностей и идеалов. Так, идеал иудейскохристианской традиции не может быть осуществлен в материалистической цивилизации, структура которой сосредоточена вокруг ==434 ЭРИХ ФРОММ производства, потребления и успеха на рынке. С другой стороны, ни одно социалистическое общество не осуществит цели братства, справедливости и индивидуализма, пока его идеи не смогут по-новому вдохновить сердца людей. Нам не нужны ни новые идеалы, ни новые духовные цели. Великие учителя человечества уже сформулировали нормы здоровой человеческой жизни. Разумеется, они говорили на разных языках, подчеркивали различные стороны бытия и придерживались различных взглядов на некоторые проблемы. Однако в целом эти различия были незначительными. В том, что великие религии и этические системы так часто боролись друг против друга и обращали больше внимания на взаимные различия, чем на существенное сходство, виноваты те люди, которые строили церкви и церковную иерархию и создавали политические организации на простом фундаменте истины, заложенном людьми духа. С тех пор как род человеческий сделал решительный поворот от укорененности в природе и животного существования к понятию совести и братской солидарности; с тех пор как впервые зародилась идея о единстве рода человеческого и его судьбы, — идеи и идеалы человечества были в основном одни и те же. В каждом центре культуры, в общем, без какого-либо взаимного влияния возникали одинаковые идеи и проповедовались одни и те же идеалы. И сегодня нам, прямым наследникам великих гуманистических учений, которым легкодоступны эти идеи, не нужны новые знания о том, как вести здоровый образ жизни; нам нужно серьезно отнестись к тому, во что мы верим, чему учим и что проповедуем. Революция, происходящая в наших сердцах, не требует новых знаний, она требует серьезного отношения и самоотверженности. Внушение людям основных идеалов и норм нашей цивилизации — это в первую очередь задача образования. Но как же малопригодна наша система образования для выполнения этой задачи! Цель ее состоит прежде всего в том, чтобы сообщить индивиду знания, необходимые для существования и функционирования в промышленной цивилизации, и сформировать в определенном направлении его характер: он должен быть честолюбив и конкурентоспособен, однако, в известных пределах, и готов к сотрудничеству; уважать власти, Здоровое общество ==435 но и быть «желательно независимым», как это пишется в некоторых аттестатах; приветлив, но не привязан глубоко к кому-нибудь или чему-нибудь. Наши высшие школы и колледжи по-прежнему обеспечивают своих студентов знаниями, необходимыми для выполнения практических жизненных задач, и формируют такие черты характера, которые требуются на рынке личностей. Им в очень малой степени удается воспитать в учащихся способность к критическому мышлению, а также такие черты характера, которые соответствовали бы идеалам, проповедуемым нашей цивилизацией. Конечно, нет необходимости детально останавливаться на этом вопросе и повторять вполне обоснованные критические замечания Роберта Хатчинса414 и др. Я хочу подчеркнуть здесь лишь следующее: необходимость покончить с пагубным разделением теоретического и практического знания. Это разделение — часть отчуждения труда и мысли. Это разделение теории и практики не облегчает, а затрудняет индивиду осмысленное участие в труде. Если труд индивида должен превратиться в деятельность, основанную на его знании и понимании того, что он делает, то необходимы коренные изменения в методах образования, а именно: чтобы в нем с самого начала теоретическое обучение сочеталось с практической работой. Для молодых людей практическая деятельность должна быть на втором месте после теоретического обучения, для людей же, вышедших из школьного возраста, все должно быть наоборот; однако ни для какой возрастной группы недопустимо отделение этих двух сфер друг от друга. Ни один юноша не должен заканчивать школу, не овладев в достаточной степени каким-то ремеслом; никакое начальное образование не должно считаться законченным, пока учащийся не овладел основными техническими навыками промышленного производства. Средняя школа должна соединять практическое овладение ремеслом и современной промышленной технологией с теоретическим обучением. То, что мы в первую очередь стремимся сделать наших граждан полезными для участия в социальном механизме, а не заботимся об их человеческом развитии, подтверждается и тем, что мы считаем процесс образования необходимым только до 14 или 18 лет или в крайнем случае до 20 лет с небольшим. Почему общество должно чувствовать себя ответственным ==436 ЭРИХ ФРОММ только за образование детей, а не всех взрослых всех возрастов? И в самом деле, как лояльно убедительно показал Элвин Джонсон, возраст от шести до 18 лет — вовсе не самый подходящий для обучения, как это принято считать. Это, конечно, самый лучший возраст для обучения чтению, письму, арифметике и языкам, однако нет сомнения в том, что понимание истории, философии, религии, литературы, психологии и других наук в столь раннем возрасте ограничено, и даже к 20 годам, т. е. когда эти науки изучаются в колледже, этот возраст не является совершенным. В большинстве случаев человеку для истинного понимания различных проблем в этих областях нужно гораздо больше жизненного опыта, чем имеет студент колледжа. Для многих возраст от 30 до 40 лет гораздо больше подходит для учебы (скорее, а смысле понимания, нежели запоминания), чем школьный возраст или возраст обучения в колледже; и в большинстве случаев в более позднем возрасте повышается интерес к этим наукам. Именно в этом возрасте человек должен быть свободен в желании изменить род своей деятельности, а для этого он должен иметь возможность учиться; сегодня же подобную возможность имеют только молодые люди. Здоровое общество должно предоставлять взрослым такие же возможности для получения образования, какие оно предоставляет детям. Этот принцип сегодня выражается в растущем количестве курсов обучения взрослых, однако они охватывают лишь малую часть населения; этот принцип должен распространиться на все общество. Школьное обучение, будь то передача знаний или формирование характера, — это только одна часть образования и, возможно, далеко не самая важная, если мы будем понимать слово «образование» в его буквальном смысле: латинское «еducere» означает «вытаскивать» то, что заложено в человеке. Если человек обладает знанием, то даже при том, что он хорошо справляется со своей работой, добросовестен, честен и не нуждается материально, он не может быть удовлетворенным. Чтобы чувствовать себя в мире, как дома, человек должен постигать его не только умом, но и всеми органами чувств: глазами, ушами, всем своим телом. Он должен осуществлять своим телом то, что придумывает своим умом. Тело и ум Здоровое общество ==437 нельзя разделять ни в этом, ни в каком-либо другом аспекте. Если человек постигает мир и таким образом через мышление соединяется с ним, он создает философию, теологию, миф и науку. Если человек выражает свое постижение мира с помощью своих чувств, то он создает искусство и обряды, песни, танцы, драму, живопись, скульптуру. Используя слово «искусство», мы испытываем влияние его современного смысла как обособленной сферы жизни. Мы имеем, с одной стороны, создателя произведений искусства, особую профессию, и с другой — поклонника и потребителя искусства. Это разделение, однако, — современный феномен. Я не хочу сказать, что великие цивилизации не знали «творцов искусства». Создание великих египетских, греческих или итальянских скульптур было делом чрезвычайно одаренных мастеров; то же самое верно в отношении создателей греческих трагедий или музыкальных произведений начиная с XVII в. Но что же можно сказать о готическом соборе, католическом обряде, индийском танце дождя, японском мастерстве букета, народном танце или хоре? Что это, искусство? Какое? Народное? У нас нет слова для обозначения этих понятий, поскольку искусство в широком смысле слова — как часть жизни каждого человека — потеряло свое место в нашем мире. Какое же слово нам использовать? При рассмотрении отчуждения я использовал термин «ритуал». Трудность здесь состоит, конечно, в том, что этот термин имеет религиозный смысл и относится к особой сфере. Поскольку я не нашел лучшего слова, я буду использовать термин «коллективное искусство», имеющий такой же смысл, как «ритуал». Он означает реагирование на окружающий мир с помощью наших чувств осмысленно, квалифицированно, продуктивно, активно, совместно. В этом определении чрезвычайно важно слово «совместный», так как оно проводит грань между понятиями коллективного искусства и искусства в современном смысле. Современное искусство индивидуалистично в процессе как своего создания, так и потребления. «Коллективное искусство» совместно; оно позволяет человеку осмысленно чувствовать свое единство с другими людьми, таким образом обогащая его и делая более продуктивным. Коллективное искусство — это не индивидуальное занятие в ==438 ЭРИХ ФРОММ «свободное время», это не какое-то добавление к жизни, это неотъемлемая часть самой жизни. Оно отвечает глубокой человеческой потребности, и, если эта потребность остается неудовлетворенной, человек чувствует себя неуверенным и озабоченным, как будто осталась нереализованной потребность в осмысленной картине мира. Чтобы перейти от рецептивной ориентации к продуктивной, человек должен соотносить себя с миром не только в философском и научном, но и в художественном смысле. И если культура не предоставляет такой возможности, то средний человек не развивается дальше своей рецептивной или рыночной ориентации. Где мы находимся? Религиозные обряды сейчас мало значимы, за исключением разве что католических. Светских обрядов почти совсем нет. Кроме попыток имитации ритуальных обрядов в масонских ложах, братствах у нас есть лишь небольшое количество патриотических и спортивных ритуалов, которые в очень небольшой степени соответствуют потребностям личности. Наша культура — культура потребигельская. Мы «уливаемся» кинофильмами, уголовной хроникой, спиртным и другими удовольствиями. Для нас не существует ни активного продуктивного участия, ни общего объединяющего опыта, ни осмысленного действия, вытекающего из необходимости ответить на вызов, бросаемый жизненной ситуацией. Чего же мы ждем от нашего молодого поколения? Что же им делать, если у них нет возможности осмысленной совместной художественной деятельности? Что же им делать, как не пытаться уйти от действительности и искать выход в пьянстве, кинофильмах, грезах, преступлениях, неврозах и умопомешательстве? Какая польза от того, что у нас почти ликвидирована безграмотность и среднее образование имеет самое широкое распространение, если мы лишены возможности коллективного выражения личности, если у нас нет общего искусства и ритуала? Нет сомнения в том, что примитивная деревня, где все безграмотны, но где еще живы настоящие праздники и существует возможность совместного художественного выражения для всех жителей, более прогрессивна в культурном отношении и более здорова духовно, чем наша образованная культура, включающая чтение газет и слушание радио Ни одно здоровое общество не может быть построено на Здоровое общество ==439 чисто интеллектуальном знании при почти полном отсутствии совместного художественного опыта, т. е. колледж плюс футбол, уголовная хроника и празднование 4го июля41^ Дня Матери и Отца, да еще Рождества впридачу. Рассуждая о том, как нам построить здоровое общество, мы должны признать, что потребность в коллективном искусстве и ритуале на неклерикальной основе по крайней мере так же важна, как всеобщая грамотность и среднее образование. Успех преобразования раздробленного общества в коммунитарное зависит от того, сможем ли мы воссоздать для людей возможность вместе петь, гулять, танцевать и чем-то восхищаться, причем совместно, а не в качестве члена «одинокой толпы», пользуясь метким выражением Рисмена 416 Был уже сделан ряд попыток оживить коллективное искусство и ритуал. Французская революция создала «религию разума» с новыми празднествами и ритуалами. Национальные чувства породили некоторые новые обряды, однако они так и не приобрели того значения, которое имел когда-то утерянный религиозный ритуал. Социализм создал свои обряды — празднование 1 мая в духе братского товарищества и т. п., однако значение этих праздников не вышло за границы патриотического ритуала. Наиболее оригинально и глубоко коллективное искусство и ритуал выразились в движении немецкой молодежи, расцвет которого приходится на годы до первой мировой войны и после нее. Однако это движение осталось малоизвестным и было потоплено надвинувшимся потоком национализма и расизма. В целом наши современные обряды очень бедны и ни малейшим образом не удовлетворяют потребности человека в коллективном искусстве и ритуале — ни с точки зрения их качества, ни по количественной значимости в жизни. Что же нам делать? Можем ли мы изобрести ритуал? Возможно ли ненатуральным путем создать коллективное искусство? Конечно, нет! Но если мы признаем, что в нем есть потребность, если мы начнем ценить и культивировать его семена, то они дадут всходы: выдвинутся одаренные люди, которые к старым формам добавят новые, появятся другие таланты, которые без этой новой ориентации остались бы незамеченными. Коллективное искусство будет начинаться с игр в детском К оглавлению ==440 ЭРИХ ФРОММ саду, продолжаться в школе и дальнейшей жизни. У нас будут совместные танцы, хор, игры, музыка, оркестры, спортивные команды; причем современный спорт превратится в один из неприбыльных видов деятельности. Здесь, так же как и в промышленной и политической организации, решающим фактором является децентрализация, наличие конкретных групп с межличностным контактом и активное ответственное участие. Различные формы общей художественной деятельности могут создаваться на фабрике, в школе, в малой политической дискуссионной группе, в деревне. Их можно стимулировать в той степени, в какой это необходимо, благодаря помощи и предложениям центральных художественных организаций, однако не следует полностью переводить их на иждивение этих организаций. В то же время технические возможности современного радио и телевидения таковы, что лучшие произведения музыки и лигературы могут стать достоянием самой широкой публики. Нет нужды говорить о том, что нельзя возложить на деловой мир заботу об этих технических возможностях, но последние надо приравнять по льготам к образованию, которое тоже никому не приносит прибыли. На это могут сказать, что идея повсеместного возрождения ритуала и коллективного искусства романтична; что она скорее соответствует эре ремесла, чем современному машинному производству. Если бы это было верно, мы могли бы с таким же успехом смириться с тем, что наш образ жизни скоро сам себя разрушит в силу отсутствия равновесия и здоровья. Однако это возражение в такой же степени «неопровержимо», как возражения, выдвинутые в свое время против «возможности» создания железных дорог и летательных аппаратов тяжелее воздуха. Это возражение содержит лишь один ценный аргумент. Будучи такими, как мы есть сейчас — разобщенными, отчужденными, лишенными истинного чувства общности, мы не сможем создать новые формы коллективного искусства и ритуала. Эти мысли лишь подтверждают то, что я все время подчеркиваю. Невозможно отделить изменение нашей промышленности и политической организации от изменений в структуре нашего образования и культуры. Ни одна серьезная Здоровое общество ==441 попытка изменений или преобразований не будет успешной, если она не затронет одновременно все сферы. Можно ли говорить о духовном преобразовании общества, не упоминая о религии? Нет сомнения в том, что великие монотеистические религии провозглашают гуманистические цели, аналогичные тем, которые лежат в основе «продуктивной ориентации». Основные идеи христианства и иудаизма — это человеческое достоинство как цель сама .по себе, братская любовь, разум и превосходство духовных ценностей над материальными. Эти этические цели связаны с некоторыми понятиями о Боге, в силу которых люди, исповедующие данную религию, отличаются от других, но которые неприемлемы для миллионов людей другой веры. Тем не менее ошибкой неверующих было стремление сосредоточить свое внимание на нападках на идею Бога. Их реальная цель должна была бы состоять в том, чтобы подвергнуть сомнению серьезность, с какой верующие воспринимают религию и особенно понятие Бога, а это означало бы, что они, воплощая в себе дух братской любви, истины и справедливости, являются самыми радикальными критиками современного общества. С другой стороны, даже с чисто монотеистической точки зрения, все дискуссии о Боге означают, что имя Бога используется напрасно. Однако если мы не можем определить, что есть Бог, то мы вполне можем утверждать, что не есть Бог. Разве не настало время прекратить споры о Боге и вместо этого объединиться в желании разоблачить современные формы идолопоклонства? Сегодня эти идолы — не Ваал или Астарта417, обожествление государства и власти в авторитарных странах и обожествление машины и успеха в нашей собственной культуре. Это всепронизывающее отчуждение, угрожающее духовным качествам человека. Независимо от того, религиозны мы или нет, верим ли мы в необходимость новой религии или продолжение иудейско-христианской традиции, и поскольку нас интересует суть, а не оболочка, переживание, а не слова, человек, а не институты, мы можем объединиться на почве решительного отказа от идолопоклонства и, может быть, найти больше общей веры в этом отказе, чем в каких-либо утвердительных высказываниях о ==442 ЭРИХ ФРОММ Боге. И, конечно же, мы найдем больше смирения и братской любви. Это утверждение остается верным даже для тех, кто, подобно мне, верит в то, что теистические понятия обязательно исчезнут в ходе будущего развития человечества. И действительно, для тех, кто видит в монотеистических религиях лишь один из этапов эволюции человеческого рода, не так уж противоестественно поверить в то, что в течение следующих нескольких сотен лет появится новая религия, дух которой будет соответствовать развитию рода человеческого. Важнейшей чертой подобной религии был бы ее универсализм, отвечающий происходящему в нашу эпоху объединению человечества. Эта религия включила бы в себя гуманистические доктрины, общие для всех великих религий Востока и Запада; она не противоречила бы нынешним достижениям человеческого разума и придавала бы большее значение жизненной практике, а не догматическим убеждениям. Такая религия создала бы новые обряды и формы художественного выражения, благоприятствующие духу благоговения перед жизнью и человеческой солидарности. Религию, разумеется, нельзя придумать. Она появится с возникновением нового великого учителя, так же как это было в минувшие столетия, когда для этого наступало время. А пока те, кто верит в Бога, должны выражать свою веру, переживая ее; а те, кто не верит, — следуя заповедям любви, справедливости и — ожидая418. ==443 00.htm - glava18 Глава IX Выводы Человек выделился из животного мира как каприз природы. Потеряв большую часть инстинктов, регулирующих жизнедеятельность животного, он стал еще более беспомощным, еще менее приспособленным к борьбе за существование, чем большинство животных. Однако у него развилась способность к мышлению, воображению и самосознанию, что послужило основой преобразования природы и его самого. На протяжении многих тысяч поколений человек жил собирательством и охотой. Он еще был связан с природой и боялся оторваться от нее. Он отождествлял себя с животными и почитал этих представителей природы как своих богов. В результате длительного и медленного развития человек начал обрабатывать почву, создавать новый социальный и религиозный порядок, основанный на земледелии и животноводстве. В течение этого периода человек почитал богинь как носительниц естественного плодородия и ощущал себя ребенком, зависящим от щедрости земли, от жизнетворной материнской груди. Примерно около 4 тыс. лет тому назад произошел решающий поворот в истории человечества: человек сделал новый шаг в длительном процессе своего выделения из природы. Он порвал узы, связывающие его с природой и матерью, и поставил перед собой новую цель — полностью родиться, полностью проснуться, стать полностью человечным и свободным. Разум и совесть стали для него руководящими принципами; его целью было общество, связанное узами братской любви, справедливости и истины, и новый, истинно человеческий Дом должен был занять место безвозвратно потерянного Дома Природы. ==444 ЭРИХ ФРОММ Затем, примерно за 500 лет до появления Христа, в великих религиозных системах Индии, Греции, Палестины, Персии и Китая начала приобретать новое, более совершенное выражение идея единства человечества и объединяющего духовного принципа, лежащего в основе реальности. Лао-цзы, Будда, Исайя, Гераклит419 и Сократ, а затем на палестинской земле Иисус и его апостолы, в Америке — Кетцалькоатль, а позже на арабской земле Мухаммед проповедовали идею единства человека, разума, любви и справедливости как целей, к которым должен стремиться человек. Северная Европа казалась долгое время спящей. Греческие и христианские идеи попали на ее почву, однако прошла тысяча лет, прежде чем они пропитали ее. Примерно в 1500 г. н. э. начался новый период. Человек открыл природу и индивида, он заложил основы естественных наук, которые начали преобразовывать землю. Закрытый мир средневековья рухнул, объединяющее всех небо исчезло, и человек нашел новый объединяющий принцип в науке; он искал новое единство в социальном и политическом объединении Земли и в господстве над природой. Понятие моральной совести, унаследованное от иудейско-христианской традиции, и понятие интеллектуальной совести, перешедшее от греческой традиции, слились воедино и породили такой блестящий расцвет великих творений человечества, который оно никогда не переживало. Европа, бывшая в культурном отношении самым младшим отпрыском человечества, достигла такого материального благополучия и создала такое оружие, что стала господствовать над остальной частью нашего мира в течение нескольких сотен лет. Однако теперь, в середине XX столетия, снова происходят глубокие перемены, какие вряд ли когдалибо знала история. Новые технологии заменяют использование физической энергии животных и людей силой пара, нефти и электричества; люди создают такие средства связи, которые превращают нашу землю как бы в один континент, а человеческий род — в одно общество, где судьба одной группы — это судьба всех; они создают удивительные средства, позволяющие довести до каждого члена общества лучшие произведения искусства, литературы и музыки; они создают производительные силы, которые могут обеспечить Здоровое общество ==445 каждому достойное материальное существование и значительно сократить необходимый труд в такой степени, что он заполнит лишь частичку дня. Однако сегодня, когда человек, казалось бы, достиг начала новой, более богатой и счастливой эры, его жизнь и жизнь грядущих поколений находится под серьезной угрозой. Как это произошло? Человек добился свободы от церковных и светских властей, его единственными судьями стали разум и совесть; однако он испугался только что завоеванной им свободы. Он добился «свободы от», но не достиг «свободы для», т. е. свободы быть самим собой, быть продуктивным и полностью пробудиться. Поэтому он пустился в бегство от свободы. А его собственные достижения, его господство над природой открыли ему пути этого бегства. Создавая новую промышленную машину, человек настолько погрузился в свою новую задачу, что она превратилась в первостепенную цель его жизни. Его энергия, которая когда-то посвящалась поискам Бога и спасения, теперь была направлена на достижение господства над природой и увеличение материального комфорта. Производство перестало быть для человека средством улучшения его жизни; вместо этого человек превратил его в самоцель, у которой в подчинении оказалась сама жизнь. В процессе постоянно углубляющегося разделения труда, постоянно растущей механизации труда и непрерывного увеличения объемов социальных агломератов сам человек стал скорее частью машины, нежели ее хозяином. Он ощутил самого себя как товар, как капиталовложение; его целью стало достижение успеха, т. е. желание продать себя на рынке как можно выгоднее. Его ценность как личности определяется тем спросом, которым он пользуется, а не такими человеческими качествами, как любовь, разум или художественные способности. Счастье отождествляется с потреблением все более новых и лучших товаров, наслаждением музыкой, театром, развлечениями, сексом, спиртным и сигаретами. Человек чувствует себя неуверенным, озабоченным и зависящим от чьего-то одобрения, ибо он обладает чувством индивидуальности настолько, насколько его может дать подчинение большинству. Он отчужден от самого себя, боготворит продукт своих собственных ==446 ЭРИХ ФРОММ рук, лидеров, которых сам сотворил, как будто они находятся над ним, а не созданы его руками. Он в некотором смысле вернулся назад к тому состоянию, в котором он находился до великой эволюции человека во II тысячелетии до н. э. Он неспособен любить и использовать разум, принимать решения, фактически неспособен ценить жизнь и поэтому готов и даже полон желания все разрушить. Мир опять расколот на кусочки, он потерял свое единство: мы снова обожествляем различные веши с той только разницей, что на сей раз это вещи, сделанные руками человека, а не часть природы. Новая эра началась с идеи индивидуальной инициативы Действительно, открыватели новых миров и морских путей в XVI и XVII вв., пионеры науки и основатели новых философских систем, государственные деятели и теоретики великих революций — английской, французской и американской. инициаторы создания промышленности и даже главари разбойников проявили чудеса индивидуальной инициативы. Однако по мере бюрократизации и менеджеризации капитализма исчезает именно индивидуальная инициатива. Бюрократия по своей природе точно так же мало способа к ее проявлению, как и автоматы. Призыв к индивидуальной инициативе как аргумент в пользу капитализма — это в лучшем случае ностальгическая тоска, а в худшем — обманчивый лозунг, используемый против реформистских планов, основанных на идее истинно человеческой индивидуальной инициативы. Современное общество началось с создания культуры, которая удовлетворила бы потребности человека. ее идеал — гармония между индивидуальными и общественными потребностями, конец конфликта между человеческой природой и социальным порядком. Мы полагали, что этой цели можно было бы достичь двумя путями — с помощью развитой продуктивной технологии (которая позволила бы накормить всех) или с помощью создания реальной объективной картины человека и его реальных потребностей. Иными словами, цель усилий современного человека состояла в создании здорового общества; конкретнее, общества, члены которого развили бы свой разум до такой степени объективности, которая позволяет им видеть самих себя, других людей и природу в их истинной реальности, а не искаженными Здоровое общество ==447 инфантильным всеведением или параноидной ненавистью. Это означало бы общество, члены которого достигли такой степени независимости, что они знают разницу между добром и злом, могут сделать свой собственный выбор, обладают скорее убеждениями, нежели мнениями, скорее верой, нежели суевериями и смутными надеждами. Это означало бы общество, члены которого развили в себе способность любить своих детей, соседей, всех людей, самих себя и всю природу, чувствовать свое единство с ней и в то же время сохранить чувство индивидуальности и целостности и превосходить природу в творчестве, а не в разрушении. Пока нам это не удалось. Мы не смогли преодолеть пропасть между меньшинством, достигшим этих целей и пытающимся жить в соответствии с ними, и большинством, менталитет420 которого остался далеко в каменном веке, в тотемизме, поклонении идолам, феодализме. Удастся ли нам превратить большинство в здоровых людей или же они будут по-прежнему использовать величайшие достижения человеческого разума в своих собственных болезненных и неразумных целях? Сможем ли мы осуществить на практике наше видение хорошей, здоровой жизни, которая будет возбуждать жизненные силы тех, кто боится идти вперед? На этот раз человечество находится на распутье, когда неверный шаг может стать последним. В середине XX в. появились два великих социальных колосса, которые, боясь друг друга, ищут безопасности в растущей гонке вооружений. Соединенные Штаты и их союзники богаче; их жизненный уровень выше, а их заинтересованность в комфорте и удовольствиях больше, чем у их соперников — Советского Союза, его сателлитов и Китая. Оба соперника утверждают, что их система обещает конечное спасение человека и гарантирует ему жизнь в раю. Каждый из них утверждает, что его соперник есть нечто ему противоположное и что ради спасения человечества система противника должна быть уничтожена — в недалеком или далеком будущем. Оба соперника говорят на языке идеалов XIX в. Запад — во имя идей Французской революции, идей свободы, разума и индивидуализма. Восток — во имя социалистических идей солидарности и равенства. Оба преуспели в том, ==448 ЭРИХ ФРОММ что покорили воображение и завоевали фанатическую преданность сотен миллионов людей. Сегодня налицо существенное различие между двумя системами. В западном мире есть свобода выражать идеи, содержащие критику существующей системы. В советском мире критика и выражение идей, отличных от общепринятых, подавляются с помощью жестокого насилия. Поэтому Запад несет в себе возможность мирного прогрессивного преобразования, тогда как в социалистическом мире таких возможностей почти не существует; в западном мире жизнь индивида свободна от страха тюремного заключения, пыток или смерти, тогда как в советском обществе этого должен бояться каждый человек, не ставший хорошо функционирующим автоматом. Фактически жизнь западного мира была и порой бывает столь же богатой и радостной, как это всегда было в человеческой истории; жизнь же в советской системе не может быть радостной, точно так же как она не может быть радостной там, где за дверью тебя подстерегает палач. Однако если мы не отбросим в сторону огромные различия, существующие сегодня между свободным капитализмом и авторитарным коммунизмом, то мы не увидим и сходства между ними, особенно сходства, развивающегося в перспективе. Обе системы основаны на индустриализации, их цель — постоянное увеличение экономической эффективности и богатства. Это общества, управляемые классом менеджеров и профессиональными политиками. Оба они исключительно материалистичны по своему мировоззрению, будь то христианская идеология на Западе или светский мессианизм на Востоке. Оба общества организуют людей в централизованные системы, будь то большие фабрики или массовые политические партии. Каждый человек — это винтик в машине, который должен исправно функционировать. На Западе это достигается с помощью методов создания психологического климата массового внушения, денежного вознаграждения. На Востоке используются те же методы плюс террор. Можно предположить, что по мере экономического развития советской системы эксплуатация большинства населения станет менее жестокой, поскольку террор можно будет заменить методами психологического манипулирования. Запад быстро развивается в направлении, предсказанном Здоровое общество ==449 в «Дивном новом мире» Хаксли, а Восток уже сейчас представляет собой «1984 год» Оруэлла. Однако существует тенденция к конвергенции421 обеих систем. Каковы же прогнозы на будущее? Первая и, возможно, наиболее вероятная возможность — это атомная война. Наиболее вероятный результат такой войны — разрушение индустриальной цивилизации и возвращение мира к примитивному аграрному уровню. Если же разрушение окажется не таким сильным, как полагают многие специалисты, то в результате победитель станет перед необходимостью господства над миром и новой его организации. Это можно осуществить только созданием централизованного государства, основанного на силе, и тогда не будет иметь значения, где находится резиденция его правительства — в Москве или Вашингтоне. Однако, к сожалению, сама по себе возможность избежать войны не обещает нам прекрасного будущего. Развитие капитализма и коммунизма, как это можно предвидеть на ближайшие 100 или 50 лет, будет идти в направлении автоматизации и отчуждения. Обе системы превращаются в общества менеджеров, члены которого сыты и хорошо одеты, стремления которых удовлетворены и для которых нет невозможных желаний. Это автоматы, исполняющие все без принуждения; они управляются без лидера, создают машины, работающие подобно людям, и производят людей, работающих как машины; людей, разум которых деградирует, хотя их знания и понятливость растут. Таким образом создается опасная ситуация, когда человек наделен величайшей материальной силой и лишен разума, чтобы использовать ее. Отчуждение и автоматизация ведут к растущему безумию. Жизнь не имеет смысла, в ней нет ни радости, ни веры, ни реальности. Все «счастливы», хотя ничего не чувствуют, никого не любят и не рассуждают. В XIX в. проблема состояла в том, что Бог мертв; в XX — проблема в том, что мертв человек. В XIX в. бесчеловечность означала жестокость, в XX она означает шизоидное самоотчуждение. В прошлом опасность состояла в том, что люди становились рабами. Опасность будущего в том, что люди могут стать роботами. Правда, роботы не восстают. Однако если им придать человеческий характер, то они не могут 15 Зак. № 361 Фромм К оглавлению ==450 ЭРИХ ФРОММ жить и оставаться здоровыми, они становятся «Големами», они разрушают свой мир и самих себя, так как более не могут выносить бессмысленную скуку. Наша опасность — война и роботизм. Какова же альтернатива? Сойти с проторенной дорожки, по которой мы движемся, и сделать следующий шаг к рождению и самореализации человечества. Первое условие — это устранение угрозы войны, нависшей над нами и парализующей веру и инициативу. Мы должны взять на себя ответственность за жизнь всех людей и развивать в международном масштабе то, что уже получило развитие во всех крупных странах, — соответствующее разделение богатства и новое более справедливое распределение экономических ресурсов. Это должно неизбежно привести к появлению форм международного экономического сотрудничества и планирования, мирового правительства и к полному разоружению. Мы должны сохранить индустриальный метод. Однако мы должны также децентрализовать труд и государство, чтобы придать им гуманную соразмерность и допустить централизацию лишь до такой степени, которая необходима, исходя из потребностей промышленности. В экономической области обязательно соуправление всех тех, кто работает на предприятии, чтобы стало возможным их активное и ответственное участие. Можно найти и новые формы такого участия. В политической сфере — возвращение к городским собраниям, к созданию тысяч небольших групп с межличностным контактом, хорошо информированных о проблемах, ими обсуждаемых, и решениях, которые интегрируются в новой «низшей палате». Культурное возрождение должно сочетать в себе трудовое обучение для молодых, систему обучения взрослых и новую систему народного искусства и светского ритуала для всей нации. Наша единственная альтернатива, если мы хотим избежать опасности роботизации, — это гуманистическая коммунитарность. Проблема состоит прежде всего не в юридических вопросах собственности и не в участии в прибылях, она состоит в возможности совместного труда и совместного переживания. Изменения в сфере собственности должны быть осуществлены в той степени, в какой они необходимы, чтобы создать трудовую общность и помешать тому, чтобы стимул прибыли толкал производство в социально вредном Здоровое общество ==451 направлении. Доходы должны быть уравнены до такой степени, чтобы дать каждому материальную базу для достойного существования и тем самым не допустить, чтобы экономические различия обусловили совершенно непохожее восприятие жизни для различных социальных классов. Человеку необходимо вернуть его верховенство в обществе, он никогда не должен быть средством, вещью, используемой другими или им самим. С использованием человека человеком должно быть покончено, экономика должна служить только развитию человека, капитал — труду, а вещи — жизни. Место эксплуататорской и накопительской ориентации, господствовавших в XIX в., а также и воспринимающей, и рыночной ориентации, преобладающих сегодня, должна занять продуктивная ориентация. Ей надлежит стать целью, в осуществление которой были бы включены все социальные механизмы. Никаких изменений не следует добиваться силой; они должны происходить одновременно в экономической, политической и культурной областях. Перемены только в одной сфере разрушительно воздействуют на изменения в целом. Точно так же как примитивный человек был беспомощен перед силами природы, современный человек беспомощен перед социальными и экономическими силами, созданными им самим. Он боготворит дело рук своих, поклоняясь новым идолам, произнося при этом имя Бога, который повелел ему разрушить всех идолов. Человек может защитить себя от последствий своего собственного безумия, лишь создав здоровое общество, соответствующее его потребностям, которые коренятся в самих условиях его существования. Общество, в котором человек относится к другому человеку с любовью, общество, которое зиждется на узах братства и солидарности (а не на кровных или почвенных узах); общество, которое дает человеку возможность господства над природой через творчество, а не разрушение; общество, в котором каждый обладает чувством индивидуальности, переживая самого себя скорее как субъект своих сил, а не благодаря сходству с другими; общество, в котором существует система ориентации и увлеченности человека без необходимости искажения реальности и поклонения идолам. Построение такого общества означает, что человечество 15* ==452 ЭРИХ ФРОММ сделало следующий шаг; это означает конец «гуманоиднои» истории, иначе говоря, той ее фазы, на которой человек не стал еще полностью человеком. Это не означает «конца света», некой «завершенности» или состояния совершенной гармонии, когда человек не сталкивается ни с какими конфликтами или проблемами. Напротив, человеку суждено всю жизнь сталкиваться с противоречиями, которые ему предстоит все время разрешать без возможности разрешить их до конца. После того как человек преодолел примитивную стадию человеческих жертвоприношений, будь то в ритуальной форме (как это было у ацтеков) или в мирской форме войны, когда он обрел способность рационально, а не слепо регулировать свои отношения с природой, когда вещи стали его подлинными слугами, а не идолами, он столкнется с истинно человеческими конфликтами и проблемами, ему придется быть предприимчивым, смелым, одаренным богатым воображением, способным к страданию и радости, однако его силы будут служить жизни, а не смерти. Новая фаза человеческой истории, если она наступит, будет новым началом, а не концом. Сегодня человек стоит перед самым главным выбором: это выбор не между капитализмом и коммунизмом, а между роботизмом (как в его капиталистической, так и коммунистической форме) и гуманистическим коммунитарным социализмом. Множество фактов свидетельствует о том, что человек, по-видимому, выбирает роботизм, а это означает в конечном итоге безумие и разрушение. Однако все эти факты недостаточно убедительны, чтобы разрушить веру в человеческий разум, добрую волю и здравомыслие. Пока мы можем представить себе другие альтернативы, еще не все потеряно; пока мы можем советоваться друг с другом и вместе планировать, есть еще надежда. Однако в действительности тени сгущаются и голос безумия звучит все громче. Мы можем достичь такого состояния гуманности, которое соответствует предвидению наших великих учителей; однако нам угрожает опасность роботизации или разрушения цивилизации. Тысячи лет назад маленькому племени были сказаны слова: «Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие, — и ты избрал жизнь»422 Таков и наш выбор. ==453 ==454 ==455 00.htm - glava19 Павел ГУРЕВИЧ «День человека» в идеальном обществе. Послесловие. В этом томе собраны три работы, которые, казалось бы, не вполне очевидно дополняют друг друга. Тем не менее определенная логика в построении тома есть, особенно с учетом предыдущих изданий Эриха Фромма. Работа Райнера Функа — уникальное сочинение. Это, по существу, единственное в мировой литературе жизнеописание Э. Фромма, которое сопровождается общим разбором произведений выдающегося психоаналитика. Статья «Мужчина и женщина» мала по объему. В этом смысле она не соотносится с фундаментальной работой «Здоровое общество». Однако концептуально они близки. Идеал Фромма — здоровое общество, где прежде всего отлажены и гармонизированы отношения между мужчиной и женщиной. Статья и развернутое исследование развивают одну тему — как создать идеальную модель человеческого общежития. Работы Э. Фромма могут быть сведены к перечню неожиданных, часто парадоксальных состояний, в которые «заброшен» индивид. Даже крупные социальные явления трактованы им в духе многоликой персонифицированности. Вне этого фундаментального начала у Фромма вообще нет никаких категорий или вопросов, нуждающихся в прояснении. Без понимания этой кардинальной особенности фроммовского мышления невозможно выявить подлинный смысл постулируемых им выводов. Человек в некоей ситуации — вот изначальная формула любой проблемы, выдвигаемой Фроммом. Разумеется, такой тип философствования не претендует на абсолютную уникальность. В истории философии нередки попытки ее «обмирщения ==456 ПАВЕЛ ГУРЕВИЧ », приближения к живому человеку, его чувствованиям, непосредственным жизнеощущениям, внутренним состояниям. Примером такого рода может служить, например, философия Л. Фейербаха, из которой Эрих Фромм извлекает многие собственные категории и принципы. Что касается «психологизации» философского знания, то она становится явной тенденцией у представителей «философии жизни», в частности у В. Дильтея. Однако у Фромма, как нам кажется, интерес к человеку выявляется более последовательно и своеобразно. Кроме того, он реализуется в условиях встречного движения литературы к философской проблематике, к превращению специфических черт художественного освоения действительности в такие средства передачи мысли и чувства, когда интуиция соседствует с рационалистическими постижениями, а образ нередко сливается с символом. Подчеркивая обоснованность подхода к Э. Фромму как к автору, который стремится «психологизировать» социальные процессы, мы вместе с тем наталкиваемся на ряд трудностей, которые мешают нам глубоко и последовательно понять этого своеобразного мыслителя. Традиционное и, казалось бы, единственное возможное представление о нем постоянно опровергается его собственными идеями, присущим ему способом движения к истине. Прежде всего поражает, как мало в книгах Э. Фромма психологических положений и открытий как таковых. Он как будто и не стремится к тому, чтобы до конца исследовать тот или иной психологический процесс, состояние или феномен. Фромм неизменно торопится описать следствия, вытекающие из конкретно зафиксированного механизма психики. Поэтому представление о Фромме как о психологе постоянно вытесняется его изысканиями в области философии и социологии, политики и антропологии, религии и культуры. Свою книгу «Здоровое общество» Фромм написал к концу 1953 г. В этой работе философ предельно «политизирован». Здесь он в гораздо большей степени выступает как социолог, нежели как психолог. Сосредоточив свое внимание на раскрытии внутреннего мира человека, немецко-американский психоаналитик все время как бы переступает область психологии, вторгаясь в совершенно неожиданные Послесловие ==457 сферы знания. В калейдоскопе проблем, поднятых Фроммом, не сразу можно уловить последовательность и внутреннюю связь. Тем более что исследователь выступает в разных ипостасях: то как приверженец или радикальный реформатор учения Фрейда, то как пророк новой антропологии или «гуманизатор» техники, то как лидер гуманистической линии современной философии или либеральный политик социалистической ориентации. В зависимости от того, как «просматривается» в очередной работе Фромма его мировоззренческая позиция, трактованная им авторская маска, меняется и функциональное назначение его книг. Труды Фромма представляют читателям пропагандиста фрейдовских идей, интерпретатора восточной религии, критика и даже изобличителя буржуазного общества, социолога-утописта, проповедника «коммунитарного социализма», психоаналитика любви, истолкователя сокровенного смысла культуры. Человек, его сущность, его социальная природа — это первая основополагающая тема Фромма. Далее он исследует жизнь индивида в «нездоровом», «больном» обществе. Исследователь пытается выявить корни авторитарных и тоталитарных режимов. Наконец, кодовое звучание исследований Фромма — это поиски путей к «обновлению», «возрождению», «самовыявлению» и «самореализации» человека. Понятие «здоровое» Фромм взял из психиатрии. Он хотел показать, что можно создать общество, которое будет обладать нормальной психической структурой. Ключ к пониманию «здорового общества» — социальный характер. Так Э. Фромм обозначает стабильную и четко выраженную систему ориентации. По его мысли, процесс социализации начинается уже с того мгновения, когда индивид определяет себя и свое отношение к другим людям через те или иные формы человеческих отношений. Развитие той или иной формы общения приводит к формированию социального характера. Структура личности определяет не только мысли и чувства человека, но и его действия. Заслуга этого открытия принадлежит 3. Фрейду, однако, по мнению Фромма, его теоретическое обоснование неверно. Что деятельность человека определяется преобладающими тенденциями структуры личности — это совершенно очевидно у невротиков. ==458 ПАВЕЛ ГУРЕВИЧ Когда человек испытывает потребность считать окна домов или камни на мостовой, нетрудно понять, что в основе этой потребности лежат какие-то принудительные внутренние влечения. Но действия нормального человека, как можно подумать, определяются лишь разумными соображениями и условиями реальной жизни. Однако с помощью методов наблюдения, введенных психоанализом, удалось установить, что и так называемое рациональное поведение в значительной степени определяется структурой личности индивида. Какова функция социального характера в служении индивиду и обществу? Если характер индивида более или менее совпадает с социальным характером, то доминантные стремления этого индивида понуждают его делать именно то, что необходимо и желательно в специфических социальных условиях его культуры. Скажем, человек одержим страстью к накоплению и отвращением к любому излишеству. Такая черта характера может быть весьма полезна ему, если он мелкий лавочник, вынужденный к бережливости. Наряду с этой экономической функцией черты личности имеют и другую; не менее важную функцию — чисто психологическую. Человек, для которого накопительство оказывается потребностью, выражающейся в его личности, получает и глубокое психологическое удовлетворение от возможности поступать в соответствии с этой потребностью. Он выигрывает не только экономически, но и психологически. В этом легко убедиться, считает Фромм, понаблюдав, например, за женщиной из низов среднего класса на рынке: сэкономив на покупке два цента, она будет так же счастлива. как был бы лучезарен человек с другим типом личности, испытав чувственное наслаждение. Такое психологическое удовлетворение рождается у человека не только тогда, когда он сам поступает в соответствии со стремлениями, коренящимися в структуре его характера, но и тогда, когда читает или слушает изложение идей, близких ему по этой же причине. Для авторитарной личности чрезвычайно притягательны идеология, изображающая природу как могучую силу, которой следует покоряться, или речь, содержащая садистские описания политических событий. Читая или слушая это, человек с таким типом личности получает психологическое удовлетворение Послесловие ==459 . Итак, для нормального человека субъективная функция его характера состоит в том, чтобы направлять его действия в соответствии с его практическими нуждами и давать ему психологическое удовлетворение от его деятельности. Если рассматривать социальный характер с точки зрения его функции в общественном процессе, то мы должны начать с того же утверждения, какое было сделано по поводу функции социального характера для индивида. Приспосабливаясь к социальным условиям, человек развивает в себе те черты характера, которые побуждают его хотеть действовать именно так, как ему приходится действовать. Фромм показывает: если структура личности большинства людей в данном обществе, т. е. социальный характер, приспособлена к объективным задачам, которые индивид должен выполнять в этом обществе, то психологическая энергия людей превращается в производительную силу, необходимую для функционирования этого общества. Фромм приводит пример с интенсивностью труда. Наша современная промышленная система требует, чтобы основная часть нашей энергии была направлена в работу. Если бы люди работали только под давлением внешней необходимости, то возникал бы разрыв между тем, чего им хочется, и тем, что они должны делать. Это снижало бы производительность их труда. Но динамическая адаптация личности к социальным требованиям приводит к тому, что энергия приобретает формы, побуждающие человека действовать в соответствии со специфическими требованиями экономики. Современного человека не приходится заставлять работать так интенсивно, как он это делает. Вместо внешнего принуждения в нем существует внутренняя потребность в труде, психологическое значение которого отмечено выше. Иными словами, вместо подчинения открытой власти человек создал в себе внутреннюю власть — совесть или долг, — которая управляет им так эффективно, как никогда не смогла бы управлять ни одна внешняя власть. Таким образом, социальный характер делает внутреннюю необходимость внутренней потребностью и тем самым мобилизует человеческую энергию на выполнение задач данной социально-экономической системы. Если в характере уже развились определенные потребности К оглавлению ==460 ПАВЕЛ ГУРЕВИЧ , то соответствующее этим потребностям поведение одновременно дает и психологическое удовлетворение, и практическую пользу в плане материального успеха. Пока и поскольку общество обеспечивает индивиду удовлетворение в обеих этих сферах одновременно, налицо ситуация, в которой психологические силы цементируют социальную структуру. Однако рано или поздно возникает разрыв. Традиционный склад характера еще существует, но возникают новые экономические условия, при которых прежние черты личности становятся бесполезными. Люди стремятся действовать в соответствии со своим складом характера, но при этом либо их поведение превращается в помеху для достижения экономических целей, либо они просто не в состоянии действовать согласно своей «природе». Э. Фромм иллюстрировал структуру личности прежнего среднего класса в странах с жесткой классовой обособленностью, таких, как Германия. Добродетели прежнего среднего класса — экономность, бережливость, осторожность, недоверчивость — в современном бизнесе гораздо менее ценны, чем такие, как инициативность, способность к риску, агрессивность. Даже если эти старые добродетели кое-где и полезны, как в случае с мелким лавочником, то возможности мелкого предпринимательства настолько сузились, что лишь меньшинство сыновей прежнего среднего класса могут успешно «использовать» свои традиционные черты характера в экономической деятельности. Воспитание развило в них черты характера, которые в свое время были приспособлены к социальным условиям их класса. Но экономическое развитие шло быстрее, нежели развитие характера. И разрыв между эволюцией экономической и эволюцией психологической привел к тому, что в процессе обычной экономической деятельности психологические потребности уже не удовлетворяются. Но коль скоро эти психологические потребности уже существуют, то приходится искать какие-то другие способы их удовлетворения. Тогда узкоэгоистическое стремление к собственному преимуществу, характерное для низов среднего класса, переходит из личной плоскости в национальную. Садистские импульсы, прежде находившие применение в конкурентной борьбе, усиленные фрустрацией в экономической Послесловие ==461 сфере, выходят на общественно-политическую арену, а затем, освободившись от какихлибо ограничений, находят удовлетворение в политических преследованиях и в войне. Многие психологи считают методы воспитания в раннем детстве и технику обучения подростка причинами развития определенного характера. Термин «воспитание» можно определить по-разному, но с точки зрения социального процесса функция воспитания, очевидно, состоит в том, чтобы подготовить индивида к выполнению той роли, которую ему предстоит играть в обществе. Другими словами, воспитание должно формировать характер таким образом, чтобы он приближался к социальному характеру, чтобы его собственные стремления совпадали с требованиями его социальной роли. Система воспитания в любом обществе не только выполняет эту функцию, но и определяется ею. Поэтому структуру общества и структуру личности члена этого общества, согласно Э. Фромму, нельзя объяснить воспитанием, принятым в данном обществе. Наоборот, самовоспитание членов общества, система воспитания объясняются требованиями, вытекающими из социально-экономической структуры данного общества. Однако методы воспитания чрезвычайно важны, их можно рассматривать как средства, с помощью которых социальные требования преобразуются в личные качества людей. Хотя методы воспитания и не являются причиной формирования определенного социального характера, тем не менее они служат одним из механизмов, формирующих этот характер. 3. Фрейд показал, что решающее влияние на формирование личности оказывают самые ранние переживания ребенка. Однако если это верно, то как понять утверждение, что ребенок, имеющий очень мало контактов с обществом (во всяком случае в нашей культуре), тем не менее формируется обществом? Ответ состоит в том, что родители — за редкими исключениями — не только применяют шаблоны воспитания, принятые в их обществе, но и собственной личностью представляют социальный характер своего общества или класса. Человек меняется в связи с потребностями экономической и социальной структуры общества. Но его приспособляемость не безгранична. Кроме определенных физиологических потребностей, удовлетворение которых является императивной необходимостью, существуют еще и неотъемлемые ==462 ПАВЕЛ ГУ'РЕВИ Ч психологические свойства человека, которые также нуждаются в удовлетворении. Процесс социализации, по Фромму, начинается уже с того мгновения, когда индивид определяет себя и свое отношение к другим людям через специфические способы и формы человеческих отношений. Развитие той или иной формы общения приводит к формированию социального характера, т. е. стабильной и четко выраженной системы ориентации. Соответственно пяти способам социализации (мазохизм, садизм, деструктивизм, конформизм и любовь) возникают пять способов приспособления к обществу: рецептивная, эксплуататорская, накопительская, рыночная и продуктивная ориентации. В каждом конкретном обществе могут иметь место несколько типов ориентации. Однако условия жизни, ценности и вся социальная структура в целом влияют на формы адаптации по-разному. Скажем, одно общество активно выявляет и культивирует конформизм, другое — эксплуататорский тип поведения. Еще одно понятие, которое можно считать ключевым для «здорового общества», — конформизм. Так называется социально-психологическая ориентация личности, которая проявляется не в самостоятельном, глубоко продуманном выборе жизненных и социальных ценностей, а лишь в пассивном, приспособительном отношении к существующему порядку вещей. Конформное поведение — это поведение согласное, некритическое. Конформистом называют того, кто без критического разбора присоединяется к суждениям, господствующим в определенных кругах. Понятие «конформизм» претерпело конкретное переосмысление. Вплоть до 90-х годов оно имело безусловно кригический и даже иронический оттенок. Опираясь на психологические опыты, проведенные в 40—50-х годах по разным методикам, многие психоаналитики и социологи утвердились в мысли о том, что конформность (уступчивость внешнему влиянию) является имманентным свойством индивидуального сознания. Успехи пропаганды все чаще объясняли податливостью сознания, а в самой пропагандистской технике усматривали искусство использования скрытых пружин конформизма. Послесловие ==463 Э. Фромм в книге «Бегство от свободы» (1941) отмечал, что главные пути, по которым происходит «бегство от свободы», — это подчинение вождю, как в фашистских странах, и вынужденная конформизация сознания, преобладающая в западной демократии. Э. Фромм исследовал механизмы, которые приводят к конформизму, автоматизирующему человека. Психоаналитики подчеркивали такие характеристики конформистски ориентированного сознания, как стертость индивидуальности, стандартность, манипулируемость, консерватизм. Конформизм рассматривался как один из механизмов «бегства от свободы». Индивид перестает быть самим собой. Он полностью усваивает тип личности, предлагаемый ему в качестве общепринятого образца, и становится точно таким же, каким его хотят видеть. Исчезает различие между собственным Я и окружающим миром, а вместе с тем пропадает и осознанный страх перед одиночеством и бессилием. Этот механизм Э. Фромм сравнивал с защитной окраской некоторых животных: они настолько похожи на свое окружение, что практически неотличимы от него. Отказавшись от собственного Я и превратившись в робота, подобного миллионам других таких же роботов, человек уже не ощущает одиночества и тревоги. Однако за это приходится платить утратой своей личности. Э. Фромм анализировал также псевдомышление, которое известно лучше, чем аналогичные явления в сфере желаний и чувств. Спросите рядового читателя газеты, развивает свою концепцию психоаналитик, что он думает о такой-то политической проблеме, и он вам выдаст как «собственное мнение» более или менее точный пересказ прочитанного. Но при этом он верит, будто все сказанное им является результатом собственных размышлений. Подавление критического мышления, как правило, начинается в раннем возрасте. Например, пятилетняя девочка может заметить неискренность матери: та всегда говорит о любви, а на самом деле холодна и эгоистична; или, скажем, постоянно подчеркивает свои высокие моральные устои, но связана с посторонним мужчиной. Девочка ощущает этот разрыв, оскорбляющий ее чувства правды и справедливости, но она зависит от матери, которая не допустит никакой критики, и, предположим, не может опереться на слабохарактерного ==464 ПАВЕЛ ГУРЕВИЧ отца, поэтому ей приходится подавить свою критическую проницательность. Очень скоро она перестанет замечать неискренность или неверность матери. Она утратит, как считал Э. Фромм, способность мыслить критически, поскольку выяснит, что все это безнадежно и опасно. Вместе с тем девочка усвоит шаблон мышления, позволяющий ей поверить, что ее мать — искренний и достойный человек, что брак ее родителей — счастливый брак. Она примет эту мысль как свою собственную. Утрата собственной личности и замещение ее псевдоличностью, подчеркивал Э. Фромм, ставят индивида в неустойчивое положение. Превратившись в отражение чужих ожиданий, он в значительной степени теряет самого себя, а вместе с тем и уверенность в самом себе. Для того чтобы преодолеть панику, к которой приводит эта потеря собственного Я, он вынужден приспосабливаться дальше, добывать себе Я из непрерывного признания и одобрения других людей. Пусть он сам не знает, кто он, но хотя бы другие будут это знать, если он будет вести себя так, как им нужно; а если будут знать они, узнает и он, стоит только поверить им. Утрата своего Я вызывает глубокие сомнения в собственной личности и тем самым усиливает потребность в приспособлении. Если я представляю собой лишь то, чего, по моему мнению, от меня ожидают, то кто же я? С крушением средневекового строя, в котором каждый индивид имел бесспорное место, начались сомнения относительно собственной сущности. Начиная с Р. Декарта подлинная сущность индивида стала одной из основных проблем современной философии. По мнению многих исследователей, социальный конформизм служит фундаментальной основой авторитаризма и тоталитаризма. 3. Фрейд рассматривал такие механизмы формирования конформизма, как насилие, устрашение, национальный и социальный нарциссизм, отождествление с вождем и правящими группами, сексуальное подавление. Немецкий психоаналитик В. Райх усматривал причину универсального конформизма в консервативной структуре характеров, которая формируется путем сексуального подавления существующей формой семьи, а через нее — репрессивными социальными системами. «Безбрежный конформизм», «всеобщее умопомрачение», Послесловие ==465 «манипуляторская игра представлениями людей» — эти характеристики назойливо проходят уже через первый солидный библиографический справочник «Пропаганда, коммуникация и общественное мнение», выпущенный в США в 1946 г. В последующих изданиях данная тенденция стала выявляться еще более отчетливо. В хрестоматиях по проблемам пропаганды конформизм превратился в ключевое понятие. Общая точка зрения исследователей сводилась к тому, что социально и психологически обусловленный конформизм не имеет предела (коль скоро это признавалось, тоталитаризм выступал в качестве неизбежного итога, слепого исторического движения). Складывалось убеждение, что в сложном искусстве идеологического воздействия сознание индивида, точнее лабильность (податливость) его психики служит единственным доминирующим фактором. Изучая поведение человека, многие исследователи стремятся отыскать в психике человека конформность как извечное психологическое свойство. Не случайно сам термин, заимствованный у психологов, был перенесен затем в социологию и стал там ключевым понятием. Проблема поставлена авторами, по существу, так: коренится конформизм в сознании индивида или нет? Нельзя не видеть, что такая постановка вопроса крайне искусственна и нет конкретна, она лишена реальной исторической определенности. Если конформность — неотъемлемое свойство «человеческой природы», то исследователю остается выяснить «меру присутствия» этого свойства у того или иного индивида, иначе говоря, выделить психологические группы, характеризующиеся «слабо» или «ярко» выраженной конформностью. Но что может дать такая фиксация? Если конформность присуща всем, то логично считать ее проявлением «здоровой» психики. Отсюда весьма характерный и не лишенный здравого смысла ход рассуждений, согласно которому конформное поведение нередко расценивается в психологической литературе как естественное, нормальное. Ведь именно оно служит основой для закрепления в обществе принятых идей, норм и ценностей. Без него невозможны общественный порядок и стабильное развитие. При этом «нонконформистские» проявления индивидуального сознания оцениваются как патология, как пример «отклоняющегося поведения». ==466 ПАВЕЛ ГУРЕВИЧ В действительности глубоко «социальной» сплошь и рядом оказывается как раз личность психологически обособленная, неудовлетворенная теми суррогатами «социальности», которые предлагает ей современное общество. В этом смысле фундаментальной личностной установкой является не приспособление к господствующим нормам миропорядка, а постоянный поиск подлинной социальности, предполагающей проверку, корректировку и пересмотр однажды найденных общественных стандартов, осознание своей социальной позиции, жизненных интересов и социальных устремлений. Однако за последние годы в психоанализе наметилась иная тенденция в оценке психоанализа. Он не рассматривается исключительно как отрицательное явление. Одно дело — законопослушное поведение в рамках тоталитарного общества, колониализма, расизма и тотальной информатизации. Другое дело — поведение человека в демократическом обществе, где должен существовать механизм усвоения господствующих норм и ценностей, который гарантирует сохранение существующего порядка, устранение революционных потрясений и катаклизмов. Нонконформизм ~ полярность конформизма; он не может быть принят как единственная возможная модель человеческого поведения. Развернув тотальную критику современного общества, Э. Фромм подчеркивает, что суть его концепции не сводится к негативным аспектам, а включает также и позитивную программу. О том, что XX в. принес разложение и варварство, отмечает Э. Фромм, писали в прошлом веке литераторы и философы — Бурхардт, Толстой, Прудон и Бодлер, Торо и Джек Лондон, люди самых разнообразных философских и политических взглядов. XX в. еще сильнее выявил эту волну критицизма. Выход из создавшейся ситуации Эрих Фромм видит в появлении социалистического общества. Идеи социализма — наиболее значительная попытка найти ответ на все несчастья капитализма. Однако, по мнению американского психолога, существующие толкования будущего общества представляют собой формы извращения подлинно социалистических идей, истинного социализма, который является наиболее значительным идеологическим и моральным движением нашей эпохи. Послесловие ==467 Ошибка Маркса, по мнению Фромма, заключается в том, что он рассматривал обобществление средств производства не только как необходимое, но и как достаточное условие для превращения капиталистического общества в социалистическое. По мысли Фромма, успешное строительство социализма возможно лишь в том случае, если в центр внимания будут поставлены человеческие аспекты социальных проблем. «Выпрямление» человеческой сущности, «снятие деструктивных последствий капитализма, преодоление отчуждения, отказ от обожествления экономики и государства — вот узловые тезисы фроммовской программы. В разумном обществе, по словам Фромма, человек перестанет быть средством, предназначенным для какой-то (пусть и всеблагой) цели, он превратится в деятельного участника жизни общества, полноправного хозяина собственной судьбы. Единственно возможной формой социализма у Фромма оказывается так называемый «коммунитарный социализм», т. е. такая политическая и индустриальная организация общества, при которой будет ликвидировано господство техники и государства. Именно эти две структуры приводят, по словам Фромма, к отчуждению, к усиливающемуся безумию. Призывая к их ликвидации, американский философ подчеркивает, что человечеству угрожают война и роботизм. Если XIX столетие провозгласило: «Бог мертв», пишет Фромм, то проблема XX в. заключается в том, что мертв Человек. В прошлом перед людьми стояла угроза стать рабами. В будущем они могут стать роботами. Раскрывая идеал «здорового общества», Фромм призывает символизировать всемирное единение человечества. Важнейшим праздником в году, рассуждает Фромм, должен быть «День Человека». Но провести такое планетарное «ликование» можно лишь в том случае, если люди окажутся эмоционально готовыми к такому благовесту. Так позитивная социальная программа Фромма превращается в проповедь эффективного преображения, сводится к призывам к моральной и духовной революции.
