Л. Топорова " Теория психического развития"

ТЕОРИЯ ПСИХИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ
Л.В. Топорова
Глава 1. ПАРАНОИДНО-ШЙЗОИДНАЯ ПОЗИЦИЯ
Так обозначила М. Кляйн внутреннее состояние ребенка в течение первых 3-4 месяцев жизни,
характеризующееся высоким уровнем тревоги преследования и преобладанием процессов
психической дезинтеграции.
1. Первая тревожная ситуация
Состояние младенца в первые 3-4 месяца жизни характеризуется сильнейшей тревогой. Природа
этой тревоги становится вполне понятной, если принять во внимание абсолютную беспомощность
младенца перед лицом действующих на него внешних и внутренних сил.
Внешним источником тревога является сам акт рождения. Потер» внутриутробного состояния и те
страдания, которые испытывает ребенок во время рождения, воспринимаются им как нападение на него
враждебных сил, то есть как преследование. В результате внешний мир, включая первый внешний
объект - материнскую грудь, - оказывается враждебным.
Другим источником первичной тревоги является действие внутри инстинкта смерти.
Деструктивный импульс, будучи производным инстинкта* смерти, изначально повернут на себя, в
результате чего существует опасность быть разрушенным собственной агрессией. Это создает
чрезмерное напряжение и страх аннигиляции (уничтожения). Этот страх также связывается с внешним
объектом (грудью) и принимает форму тревога преследования со стороны этого объекта.
Мы видим, что в обоих случаях, то есть независимо от источника, тревога младенца сразу
связывается с объектом как единственным представителем внешнего мира, и с самого начала эта
тревога определяет отношения с ним.
2, Отношения с объектом. Первые проекции. Расщепление
Первый опыт кормления и присутствие матери являются началом отношений с ней и определяются
потребностями младенца. Материнская грудь является источником жизни и пока единственным
представителем всего окружающего мира. Поэтому все свои состояния, обусловленные действием
внешнего мира, младенец связывает с грудью. Она - источник удовлетворения или неудовлетворения
его потребностей, источник всех его приятных и неприятных переживаний. Младенец испытывает
удовлетворение, когда сосет грудь, когда он сыт и когда ощущает телесный комфорт. И
напротив, не удовлетворен, испытывает фрустрацию, лежа в мокрых пеленках или голодный.
Все эти состояния младенец приписывает материнской груди, она - источник удовлетворении
и фрустраций. В младенческой психика грудь (мать) и существует только для того, чтобы
удовлетворять его потребности. Зачаточное Это младенца не способно воспринимать мать
как целое существо, живущее своей жизнью и имеющее свои потребности.
Такой объект, а точнее, часть объекта, необходимого исключительно для удовлетворения
потребностей, носит название частичного объекта. И первые отношения младенца с объектами
- это отношения с частичными объектами.
Как уже было отмечено, первый жизненный опыт младенца состоит из приятных и
неприятных переживаний, постоянно сменяющих друг друга. В соответствии с тем, как
меняется состояние, меняется и отношение, младенца к груди. Когда он удовлетворен, он
ощущает, что грудь «хорошая», что он любит ее и сам любим ею. В состоянии фрустраций он
ненавидит грудь, ощущает, что она «плохая», что она ненавидит и преследует его. И таким
образом в его психике создается представление, что существуют две груди, абсолютно
противоположные по своим качествам. Почему младенцу необходимо разделить грудь, не
проще ли относиться по-разному к одной и той же груди? Ответ прост. Это младенца еще
само настолько слабо интегрировано, что неспособно интегрировать столь контрастный опыт,
неспособно к амбивалентным чувствам в отношении одного и того же объекта. Расщепление
груди, таким образом, облегчает младенцу отношения с объектом: делает их более простыми,
конкретными, лишенными противоречий.
До этого уже шла речь о ранней тревожней ситуации, источником которой является
инстинкт смерти, проявляющий себя в виде деструктивного импульса, направленного на себя.
В целях самосохранения этот деструктивный импульс должен быть вы зелен вовне.
Осуществляет згу задачу Эго младенца. С помощью механизма проекции Это переправляет
деструктивный импульс на объект, то есть наделяет объект деструктивными свойствами. Тем
самым объект (грудь) становится внешним представителем инстинкта смерти. При этом
внутренняя опасность саморазрушения ослабевает.
Проекция, как мы видим, является одним из самых ранних психических процессов, Она
используется в качестве защиты от саморазрушения и потому является представителем инстинкта
жизни. Механизм проекции используется не только в отношении инстинкта смерти, Инстинкт жизни,
проявляющийся в виде лнбидных импульсов, также направлен на внешний объект – хорошую,,
удовлетворяющую грудь, дающую жизнь и любовь. То есть, грудь становится внешним
представителем инстинкта жизни. И тревога преследования до определенной степени нейтрализуется
отношением младенца к хорошей груди.
Но все же ослабление внутренней опасности не гарантирует младенцу спокойную жизнь. Проекция
на грудь оральных деструктивных импульсов делает ее еще более опасной. Фрустрации, идущие от
груди, воспринимаются младенцем как реальная опасность для жизни, Наделив грудь своими разрушительными свойствами, младенец во время фрустраций ощущает, что грудь преследует его и
хочет уничтожить. Надо сказать, что к деструктивным импульсам, проецируемым младенцем на грудь,
относится и его собственная жадность, Эта жадность, по мнению М. Кляйн, конституционально
обусловлена активностью деструктивных сил и в большей или меньшей степени присуща любому
младенцу. Проецируя ее на грудь, он боится, что она проглотит его с той же жадностью, с какой он
хочет проглотить ее.
Страх преследования у младенца необычайно силен. Именно наличие этого страха может
объяснить трудности в кормлении (когда, например, младенец не хочет брать грудь), возникающие
даже тогда, когда у матери много молока и внешняя ситуация вполне благоприятна.
3. Фантазийная жизнь младенца
В работе «Бессознательное» Фрейд писал: «Инстинкт никогда не может стать объектом сознания это может ЛИШЬ идея, которая репрезентирует инстинкт. Но даже и в бессознательном инстинкт не
может быть представлен иначе чем идеей».
Эта мысль Фрейда получила развитие в работах М, Кляйн и ее последователей, где говорится,, что теми
идеями, которые репрезентируют инстинкт, являются первичные примитивные фантазии. Работа с
детьми и анализ их психической деятельности позволили М. Кляйн расширить фрейдовское понятие о
бессознательной фантазии. Она обнаружила, насколько важна и всеобъемлюща фантазийная жизнь,
начиная с самого рождения. Она неразрывно связана с инстинктами (влечениями), сама
деятельность которых - согласно фрейдовскому пониманию - протекает на границе между
сомой и психикой. Эта деятельность выражена и представлена в психической жизни
фантазией об удовлетворении влечения подходящим для этого объектом. И поскольку
влечения действуют, начиная с рождения, то и фантазийная жизнь, еще примитивная и
незрелая, возникает также с рождения.
Как инстинкт жизни, так и инстинкт смерти рождают фантазии об исполнении инстинктных
потребностей. Работа инстинкта жизни представлена в психике младенца фантазией об
идеальной груди, дающей любовь, жизнь, пищу. Подобные фантазии сопровождают любое
удовлетворение: например, удовлетворение от сосания сопровождается фантазией о том, что
грудь щедрая, дающая, любящая. В отсутствие материнской груди ребенок, страстно ее
желающий, может вообразить, что она здесь, с ним, вообразить удовлетворение, получаемое от
нее, и тем самым поддержать состояние внутреннего комфорта. При этом он может блаженно
сосать свой палец или причмокивать губами.
Желание разрушать (действие инстинкта смерти) проявляется в том, что младенец в своих
фантазиях нападает на объект, разрушает и уничтожает его. Либо объект, плохой и
разрушительный, преследует младенца, и тогда он, полный этими фантазиями, просыпается в
крике, брыкается и порой даже отворачивается от груди.
Первичные фантазии ранней жизни не есть явление чисто психическое (что мы наблюдаем
у взрослых). Поскольку они происходят непосредственно от инстинктов, на границе сомы и
психики, то и ощущаются младенцем и как психическое, и как физическое явление Телесное и
психическое пока нераздельно, между ними нет четких границ.
Основной характеристикой младенческих фантазий является их всемогущество. Ребенок
уверен, что то, о чем он фантазирует, реально происходит, что его фантазии имеют реальное
воплощение. Тем более что сама реальность подкрепляет эту иллюзию: в норме желания
младенца сразу удовлетворяются матерью. Для него не существует различия между фантазией
и реальностью, он воспринимает реальность в свете своих всемогущественных фантазий.
Приятные переживания, связанные с реальным объектом, сливаются с фантазиями об
идеальном объекте, а фрустрация или депривация ощущаются как преследование со стороны
плохих объектов. Другими словами, отношения с объектом строятся не только на реальном опыте
общения с ним, но и под влиянием фантазий, рожденных действием первичных влечений. Внешний и
внутренний опыт, переплетаясь и сливаясь, создают некий образ объекта, в котором отражены и
истинные его свойства, и свойства, искаженные фантазией. Отношения с объектом полны драматизма
и насыщены в высшей степени полярными переживаниями. Разрывая в фантазиях грудь на хорошую и
плохую, младенец с каждой из них выстраивает отдельные отношения. На хорошую грудь он
проецирует свою любовь, наделяет ее самыми замечательными свойствами и ждет в ответ столь же
щедрого и любовного отношения к себе. На плохую проецирует свою агрессивность и, кроме того,
активно нападает на нее теми способами, которые доступны ему в данный момент развития. На
самом раннем этапе, во время расцвета орального садизма, младенец яростно кусает грудь, рвет ее на
части и с жадностью поглощает. Чуть позже сюда добавляются уретральные и анальные фантазии.
Моча и фекалии превращаются в опасное оружие, В состоянии ярости младенец атакует грудь своей
ядовитой мочой и смертоносными фекалиями, пытаясь разрушить ненавистный плохой объект. Но все
эти фантазии усиливают тревогу преследования. Поскольку младенец ожидает в ответ, что грудь
отомстит ему тем же способом; проглотит его, отравит или разорвет на части.
Подобная картина дает нам представление о том, что происходит у истоков психической жизни.
Примитивные фантазия являются основой психической деятельности. Они играют огромную роль в
построении и структурировании внутреннего мира, в формировании психических процессов. Так, процессы проекции и интроекции основаны на примитивных фантазиях инкорпорации (проглатывания) и
изгнания. Помимо прочего, примитивные фантазии являют собой первый шаг к мыслительной
деятельности. Именно они осуществляют в ранней психической жизни некоторые функции, которые
позднее возьмет на себя мышление.
Говоря о роли фантазий, невозможно не отметить одну из важнейших функций, которую они
выполняют, - защитную. Фантазия спасает от реальности, смягчает боль фрустраций. Когда
инстинктная потребность не удовлетворяется реальным объектом и происходит фантазийное
удовлетворение, то это - защита, от неблагоприятного момента реальности.
По мере развития и усложнения психической жизни меняется форма и содержание фантазий, но
они всегда будут выполнять защитную функцию. И взрослый человек не однажды призовет на
помощь спасительную фантазию, обретая в ней утешение и надежду. Но вернемся к младенцу и к следующему психическому процессу, значение которого невозможно переоценить, - к интроекции.
4. Интроекция объектов. Создание внутренних объектов
Йнтроекция, как и проекция, действует с самого начала жизни. С помощью интроекции оба объекта
(хороший и плохой) вводятся в Эго и становятся внутренними объектами. Создав внутренние объекты,
младенец теперь выстраивает отношения и с ними, а не только с внешними объектами. Какое влияние
оказывает на состояние младенца интроецирование объектов?
Интроекция плохого объекта позволяет младенцу считать, что он теперь контролирует объект. Это
лишает плохую грудь неограниченной власти, спасает младенца от опасности быть разрушенным
всесильным неуправляемым объектом. Когда плохой объект- взят под контроль, появляется чувство
всемогущества по отношению к нему. Это дает ощущение защищенности от преследователя.
Но в то же время интроекция плохой груди усиливает внутреннюю опасную ситуацию. При
интернализации плохой груди определенная порция инстинкта смерти, которая была выведена вовне,
возвращается вовнутрь и возвращаются все сопутствующие опасности. Страх перед собственными
деструктивными импульсами связывается теперь с внутренним плохим объектом. Это усиливает
потребность Эго вновь и вновь выводить во внешний мир (то есть проецировать) внутренние
опасности и наделять объект деструктивными свойствами.
Таким образом, источником страха становится попеременно то внешний, то внутренний объект, то
инстинкт смерти, действующий внутри, по отведенный вовне. Главными действующими силами в
этом беспрерывном процессе являются проекция и интроекция, их непременное взаимодействие.
Внешняя опасность переживается в свете внутренней опасности и потому усиливается. Й точно так же
внутренняя опасная ситуация становится еще тревожнее под влиянием внешней. И все это требует
новых защит.
При интроекции хорошей груди спроецированный на нее до этого инстинкт жизни вновь
возвращается внутрь. Интроецированная хорошая грудь, дающая жизнь, пишу, любовь, становится
жизненно важной частью Это, его стержнем. Внутренняя хорошая грудь усиливает способность
младенца любить, способность доверять хорошему объекту, и это приводит к ослаблению тревоги
преследования. Поэтому сохранение хорошей груди становится задачей первостепенной важности.
Для этого необходимо защищать хорошую внутреннюю грудь от нападения и преследования плохой.
5. Отношения с внутренними объектами. Идеализация, контроль, отрицание
В целях сохранения хорошей внутренней груди Эго старается удерживать ее на безопасном
расстоянии от плохой - чем дальше, тем лучше - и тем самым усиливает процессы расщепления
Надо отметить, что особенностью эмоции младенца является их крайний, полярный характер,
никаких полутонов. Фрустрирующий объект ощущается ужасным, немилосердным разрушителем.
Плохая грудь абсолютно плоха, и отношение к ней исполнено ненависти и сильного страха. Этот
образ плохой, ненавистной, преследующей груди (и матери) становится прототипом всех пугающих и
преследующих объектов в дальнейшей жизни. Хорошая грудь, напротив, идеализируется, наделяется
самыми замечательными свойствами и в дальнейшем является основой для интроекции всех других
хороших объектов. Идеальная грудь неиссякаема, всегда доступна и должна исполнять жадное
желание неограниченного, немедленного и вечно длящегося удовлетворения. Необходимость
идеализировать хорошую грудь вызвана, опять же, и сильнейшим страхом преследования. У
младенца есть сильная потребность быть защищенным от преследователя. Идеализация груди исходит
из этой потребности и является способом защиты от тревог. Ощущение внутренней идеальной груди
уничтожает фрустрации и тревоги, идущие из различных ИСТОЧНИКОВ. В такие моменты - без тревог и
фрустрации - младенец, по мнению М. Кляйн, фантазийно пребывает в вожделенном пренаталь-ном
состоянии.
Но раньше или позже чувство голода и другие неприятные переживания вновь поворачивают
младенца к внешнему миру, Он вновь переживает фрустрацию, и вновь вступают в действие
защитные психические механизмы. Один из них, как уже говорилось, всемогущественный контроль
над внутренним и внешним объектом. Это считает себя единственным обладателем как внешней, так и
внутренней груди, что дает ощущение полной власти и снижает тревогу.
Более того, в фантазиях преследующая грудь удерживается как можно дальше от идеальной груди,
а переживание фрустрации - как можно дальше от переживания удовлетворения. Подобное
разъединение объектов и чувств напрямую связано с механизмом отрицания. В своей крайней форме
отрицание равнозначно уничтожению. Младенец, удерживая плохой объект далеко от хорошего, как бы
отрицает его наличие, не признает реальность его существования, то есть как бы уничтожает плохой
объект, Сама ситуация фрустрации, объект, который ее вызвал, неприятные переживания, связанные с
фрустрацией, - все это, по ощущение младенца, перестает существовать, уничтожено. Й за счет этого
обретается удовлетворение и освобождение от тревоги. Отрицание (или уничтожение) преследующего
объекта и всей ситуации преследования неразрывно от всемогущего контроля в его самой крайней
форме.
6, Виды раннего садизма. Идентификации
Фрустрации из внешних и внутренних источников, как уже неоднократно отмечалось, легко
активизируют деструктивные импульсы младенца. Эти импульсы на ранней стадии гораздо более
сильны, нежели либидные, несмотря на то, что оральное либидо, проявляющееся в сосании, позволяет
интроенировать хорошую грудь в не разрушенном виде.
В самом начале жизни деструктивные импульсы проявляются в виде орального садизма
(поглощение или разрывание груди на части). Очень скоро вступают в действие и другие источники
садизма: уретральный и анальный, что приводит к одновременному развитию двух основных линий
садистических фантазий.
Орально-садистическая связана с жадностью и проявляется в фантазиях о поглощении и
опустошении груди и всей матери. Младенец опустошает материнское тело от всего хорошего и
желаемого, что в ней есть. Там, согласно его фантазиям, находится пища, дети и отцовский пенис
(подробнее в следуют»; главах). Все это он хочет забрать себе. В уретральных и анальных фантазиях
он нападает на грудь и все тело матери своей мочой и фекалиями.
Цель этих фантазийных действий - заполнить материнское тело своим плохим содержимым,
плохими частями самого себя, отщепляемыми и проецируемыми на нее. Экскременты младенца
представляют эти плохие части и становятся средством для нанесения вреда, разрушения или
контроля над атакуемым объектом.
Плохая, отщепленная часть себя (например, фекалии) проникает вовнутрь материнского тела,
становится частью его и потому может контролировать ее изнутри. Здесь мы снова видим действие
проекции. С помощью проекции Эго овладевает внешним объектом, матерью, и превращает ее в
продолжение себя самого. То есть объект как бы становится представителем Эго младенца. По сути
происходит процесс идентификации. Такого рода идентификацию., осуществленную путем проекции,
М. Кляйн обозначила термином проективная идентификация. Контроль над объектом, осуществляемый с помощью данного процесса, также позволяет уменьшать тревогу преследования.
Комплиментарным ему является процесс интроективной идентификации. Хорошая
интроецированная грудь становится частью Эго младенца, сливается с ним. Ощущение внутренней
груди неразрывно от ощущения себя, это одно и то же. Подобное слияние с хорошим всесильным
объектом также способствует ослаблению тревоги и укреплению Эго.
Оба эти процесса - проективной и интроективной идентификации, - появляясь нз самой ранней
стадии развития, остаются активными на протяжении дальнейшей жизни. Они действуют как в
обычных межличностных отношениях, так и в ситуации анализа. Например, женщина проецирует не
мужа свои агрессивные импульсы и желания и обретает контроль над ним, неуловимыми
манипуляциями вызывая у него действительно агрессивное поведение. Освобождаюсь от
неприемлемых для себя желаний, она проецирует их на мужа и, по сути, идентифицирует свои
бессознательные импульсы с его поведением.
Аналитическая ситуация дает массу примеров обоих видов идентификации. Например, пациент
может бесстрастно рассказывать о каком-то чрезвычайно травматическом событии своей жизни, не
испытывая при этом никаких эмоций. Но аналитик при этом переполнен самыми разными чувствами:
страхом, беспомощностью или яростью, т.е. он чувствует вместо пациента, идентифицировавшись с
теми чувствами, которые пациент отрицает и бессознательно проецирует на аналитика.
Резюме
Психическая жизнь младенца с самого начала обусловлена, действием борющихся друг с другом
изначальных сил: инстинкта жизни и инстинкта смерти. Деструктивные импульсы, будучи
производными инстинкта смерти, действуют во всю мощь и рождают сильнейшую тревогу. Это, как
представитель инстинкта жизни, стоит перед задачей справиться с этой тревогой. Все ранние
психические процессы: проекция, инпроекция, расщепление, контроль и другие используются им для
решения этой задачи.
Состояние психики во время параноидно-шизоидной позиции характеризуется высокой степенью
дезинтеграции. Все психические процессы, действующие в это время, с необычайной быстротой
сменяют друг друга;, действуя практически одновременно, без какой-либо хронологической последовательности.
Параноидно-шизоидная позиция есть психотический способ психического функционирования.
Но он является нормой, и любой индивид обязательно проходит этот этап развития. Если Эго
успешно справляется с задачами, стоящими перед ним в этот период, идет постепенный переход к
следующему, более высокому уровню психического функционирования. В случае неудачи возможны
фиксации, что при дальнейших трудностях в развитии может привести к регрессу на эту стадию и к
возникновению психического заболевания,
Глава 2, ДЕПРЕССИВНАЯ ПОЗИЦИЯ
Следующий шаг в развитии, характеризующийся изменением природы тревог, ростом интеграции
Эго и объекта я появлением новых психических механизмов.
/, Первые изменения. Начало интеграции Эго и объекта
'Начало депрессивной позиции М. Кляйн относит ко второй четверти первого года жизни. Между
двумя периодами развития не существует резкой границы. Все изменения жизнедеятельности
младенца происходят постепенно и зарождаются еще на предыдущей стадий.
Есть основания полагать, что даже во время пика параиоидно-шизоидной позиции, когда правят бал
процессы расщепления и тревога преследования, в психике младенца существует тенденция к
интеграции как Эго, так и объекта. Эти тенденции обязаны своим существованием деятельности
инстинкта жизни.
Фрустрации и удовлетворения, которые испытывает младенец, постоянно сменяют друг друга и
влияют на уровень тревоги. В состоянии удовлетворения тревога преследования ослабевает, и
расщепление при этом менее выражено, В эти моменты преобладают любовные чувства над
агрессивными, то есть инстинкт жизни над инстинктом смерти. Именно в эти моменты Эго способно
до определенной степени интегрировать себя и синтезировать противоположные чувства к объекту.
Именно в моменты преобладания либидо начинается сближение хорошей и плохой груди, как
внутренней, так и вйешней. Задача облегчается тем, что материнская грудь телесно присутствует как
нечто целостное. Вначале состояния интеграции кратковременны, но в силу дальнейшего развития
становятся более длительными и устойчивыми.
Хотя грудь все еще остается главным объектом, постепенно создается отношение к матери как к
человеку. Запах матери, ее прикосновения^ голос, улыбка, звук ее шагов все это формирует образ
матери как целого и уникального человека. Младенец все больше способен воспринимать мать не
как группу отдельных частей: кормящую его грудь, руки, ласкающие его, - а как целое существо. И его
чувства к ней претерпевают изменения. Резкий контраст в отношении к «хорошей» и «плохой» груди
постепенно стирается. Эго, становясь все более интегрированным и сильным за счет присутствия в нем
хорошего объекта, уже не стремится удерживать хороший и плохой объект на таком огромном
расстоянии друг от друга, как раньше. Дистанция между хорошей и плохой грудью и матеры© все
больше сокращается, и части разорванного до того объекта постепенно соединяются. Младенец начинает понимать, что есть одна грудь, есть одна мать, которая является источником как хороших, так и
плохих его переживаний, И что это он, один и тот же, и ненавидит, и любит одну и ту же грудь, одну и
ту же мать.
Говоря другими словами, синтез чувств к объекту и все большее соединение самого объекта делает
возможным неоднозначное, или амбивалентное, отношение к нему. Эта способность к
амбивалентности является важным приобретением развитая. Она свидетельствует о достаточной
степени связанности Эго, которое способно справляться с противоречивыми чувствами к одному и
тому же объекту, а не расщеплять их как на предыдущей стадии. Этот шаг в развитии оказывает
огромное влияние на внутреннее состояние ребенка, на отношение к объекту, и свидетельствует об
определенной степени зрелости Эго.
2, Новая тревожная ситуация. Новые обретения
Страх перед наказующим, преследующим объектом все больше уступает место другим чувствам.
Начинает появляться тревога за судьбу объекта. Тем более что в этот период, несмотря на преобладание
оральных импульсов, все больше набирают силу уретральные, анальные и генитальные тенденции. То
есть действуют все источники либидо и агрессии. Ребенок опасается, что его деструкгивность, идущая
из всех этих источников, может нанести непоправимый вред его амбивалентно любимому объекту. В
этот период могут возникнуть новые серьезные трудности в кормлении, связанные с этими опасениями. Та жадность, с которой голодный младенец набрасывается на грудь, ощущается им
разрушительной и опасной, Поэтому он может отказываться от груди. Но теперь это связано с
желанием защитить ее. Он отказывается от получения удовольствия, которое может причинить вред.
Фантазии младенца в этот период сохраняют характер всемогущества. Так как он продолжает,
особенно во время фрустраций, нападать на мать и на грудь (как в фантазиях, так и реально - когда
кусается или пинается), это создает ощущение, что он действительно разрушил ее. Причем разрушил и
внутреннюю, и внешнюю мать, Разрушил и потерял, Эти фантазии обретают особую силу, когда,
матери нет рядом, Ее отсутствие воспринимается младенцем как ее смерть, причиной которой были
его атаки на нее. Те же чувства возникают и в отношении внутренней матери. Младенец чувствует, что
своими атаками разрушил ее, чувствует, что потерял мать во внутреннем мире. И при этом сам стал
пустым, одиноким, беспомощным. Все эти фантазии рождают у него незнакомые до того чувства:
вины, скорби, ощущение невосполнимой утраты и огромное желание вернуть к жизни разрушенный
объект. Он признает, что не может существовать без него. Тревога, связанная с потерей объекта, или
депрессивная тревога, необычайно сильна, и теперь именно она определяет состояние младенца.
Если перевести в слова то, что чувствует ребенок в эти сложные для него моменты, это, возможно,
звучало бы так: «Моя мама исчезает, она может никогда не вернуться, она страдает, она умерла.
Нет, этого не может быть,
потому что я могу оживить ее».
И здесь на помощь приходит все та же всемогущая фантазия. Младенец представляет, что вновь
соединил все разорванные части и возродив к жизни свой любимый объект. Мать снова жива, и он жив
вместе с ней, и вновь чувствует себя в безопасности. Этот процесс восстановления разрушенного
объекта, возмещения причиненного объекту вреда носит название репарации.
Процесс разрушения и возрождения матери продолжается множество раз. Каждый раз, возрождая
объект и собственную безопасность, младенец призывает на помощь всю свою любовь, т е.
мобилизует инстинкт жизни. Репарация, таким образом, является представителем инстинкта жизни,
является средством для ослабления чувства вины и депрессивной тревоги. Способность тысячи раз
возрождать объект наполняет ребенка верой в то, что в нем есть силы для любви созидательной и что
хороший объект жизнестоек и прочен. Объект выжил - значит, разрушительность младенца не
всесильна и не столь опасна, как это представлялось в фантазиях. Реальная мать жива, реальный мир
продолжает существовать, значит, его фантазии - зло только фантазии. Младенец начинает
сопоставлять два мира - мир реальности и мир фантазии. Иными словами, он делает первый шаг к
обретению очень важной психической способности тестирования реальности. Сутью этого процесса
является способность отличать психические образы от реальных объектов, фантазию - от внешней
реальности; способность корректировать субъективные впечатления, сопоставляя их с внешними
фактами. Способность к тестированию реальности является важным отличительным признаком здоровой психики и начинает появляться, по мнению Кляйн, уже во время депрессивной позиции.
Постепенно реальность начинаем приобретать все большее значение. Общаясь с матерью и другими
окружающими его людьми, младенец чувствует, что каждый его шаг в развитии, каждое новое
достижение доставляет им радость. Этими достижениями он выражает свою любовь к ним, исправляет
вред, причиненный агрессивными импульсами и действиями в периоды, свободные от фрустрации,
ребенок все больше способен испытывать хорошие чувства к матери и к другим людям, крепнет его
доверие к окружающим. Этот положительный опыт делает более спокойной и внутреннюю ситуацию.
Хороший объект все более упрочивается во внутреннем мире, и это дает ощущение большей
внутренней безопасности. Хорошие внутренние объекты проецируются вовне, что позволяет видеть
хорошими и внешние объекты, это способствует" дальнейшему развитию отношений с окружающими
людьми, основанных на доверии. То есть вдет постоянное взаимодействие внутреннего и внешнего, в
ходе которого укрепляется ощущение безопасности .'Это ведет к уменьшению тревоги преследования
по отношению как к внутренним, так и внешним объектам. Представление о родителях, .которое
раньше было искажено фантазиями об идеальных и ужасающих фигурах, становится более реальным.
Все это свидетельствует о том, что Это младенца обретает способность выполнять свою основою
функцию, осуществлять связь с реальностью. Огромную роль в этом, как мы видим, играют процессы
проекции и интроекции. Еще раз обозначим непрекращающееся взаимодействие этих процессов.
Ребенок интроецирует хорошую внешнюю реальность, и его внутренний мир наполняется этой
«хорошестью». Затем он проецирует свой, теперь, по большей части, хороший внутренний мир., 'вовне, и картина внешнего мира тем самым также улучшается. (Здесь речь идет о процессах
нормального развития. Разумеется, когда ребенок лишен любящего окружения и в его опыте
преобладают фрустрации, картина внутреннего мира не будет столь благоприятной. Отсутствие
вследствие этого внутренней безопасности может стать предпосылкой для патологического
развития.)
В этом процессе взаимодействия проекции и интроекции есть определенный перевес в сторону
интроекции. Во время параноидно-шизоидной позиции, как известно, преобладали проективные
процессы (младенец выводил вовне деструктивные импульсы, чтобы не быть разрушенным ими
изнутри). Преобладание интроекции во время депрессивной позиции обусловлено новыми задачами.
Эго стремится не только возродить объект, но также и сохранять его внутри, себя, удержать его,
полностью овладеть им. Это вполне понятно: чем устойчивее внутренний объект, тем более сильно
Это, тем больше уверенность в своей созидательной, а не разрушительной силе. 3. Роль матери во
время депрессивной позиции. Чувство вины как залог нормального разрешения депрессивной
позиции
В этот период исключительно важна способность матери поддержать ребенка в его сложных
переживаниях. Мать должна быть рядом. Само ее присутствие говорит о том, что она. выжила,
несмотря на всю агрессивность младенца, вызванную деятельностью инстинктов и фрустрациями.
Само присутствие матери является подтверждением надежности и прочности внешнего мира (ибо она
- олицетворение этого мира), подтверждением, что он не разрушил мир своими атаками и что мир
принял его возместительные репарационные жесты, и тогда у ребенка появляется способность взять
ответственность за свои фантазии, связанные с ИНСТЙНКТНЫМЙ импульсами. На смену безжалостности
приходят жалость и сочувствие.
Вот как описывает поведение младенца в этот период один из ведущих английских
психоаналитиков Д, В, Винникотт, полностью разделяющий взгляды М. Клянн на депрессивную
позицию В своей книге он пишет «С течением времени у детей появляется импульс кусать. Это
начало чего-то, имеющего огромное значение и относящееся к области безжалостности, импульсивности и использования беззащитных объектов. Но очень, очень скоро дети защищают грудь,
и фактически даже когда у них есть зубы, они лишь в редких случаях кусает, чтобы причинить вред.
Это не потому, что у них отсутствует импульс, причина этого - нечто, аналогичное приручению волка
и превращению его в собаку, а льва - в юшку. У человеческих детей существует очень трудная стадия,,
которой невозможно избежать. Если мать знает об этой стадии, она легко может обнаружить ее у
ребенка, и когда подвергается разрушению от своего дитя, может' защитить себя, не отвечая тем же и
не прибегая к мести.
Другими словами, у матери есть одна работа, когда ребенок кусается, царапается, дерет ее за
волосы и пинается, и работа эта - выжить. Остальное сделает ребенок. Если она выживает, ребенок
обретает новый смысл слова «любовь», и новое возникнет в жизни ребенка, и это новое - фантазия.
Как если бы ребенок мог теперь сказать матери «Я люблю тебя, потому что ты выжила, когда я
разрушал тебя в своих снах и в фантазии я разрушаю тебя, когда бы ни думал о тебе, потому что я
люблю тебя». Именно это делает мать внешним объектом, помещает ее в мир, появляющийся частью
ребенка, и делает ее нужной». Таким образом, мать должна выжить, оставаясь спокойной, должна
дать время младенцу переработать результаты своих инстинктных импульсов и дать ему возможность
внести свои вклад, восполнить что-то, утешить ее. Только когда у него есть эта возможность
репарации, он сможет перенести то чувство вины, которое испытывает за свои деструктивные атаки,
как в фантазии, так и в реальности. Только в этом случае у ребенка может возникнуть способность к
заботе, сочувствию, беспокойству за другого.
Депрессивная позиция является тем периодом развития, когда возникает способность чувствовать
вину. Вина - это особое внутреннее состояние, возникающее вследствие конфликта любовь - ненависть.
Наличие чувства вины подразумевает, что индивид способен выдержать этот конфликт. Иначе говоря,
чувство вины подразумевает способность переносить амбивалентность чувств любви и ненависти, Этот
конфликт неотъемлем от внутренней психической жизни, как неотъемлема борьба инстинктов жизни и
смерти. Конфликт является принадлежностью здоровой жизни. Также и вина (в нормальных ее
проявлениях) неотъемлема от нормальной психики и, более того, будучи чисто человеческой
способностью, свидетельствует о мере социализации человека. Способность чувствовать вину
аналогична способности к сочувствию и сопереживанию. Развитие этой способности зависит от
многих факторов, связанных в первую очередь с матерью. От нее зависит, будет ли интегрирована в
Эго эта способность и будет ли человек в дальнейшем испытывать нормальное, здоровое чувство вины.
Для того чтобы это произошло, мать должна дать младенцу возможность свободно проявлять
инстинктные импульсы, не наказывая его за них. Дать ему возможность и время полностью пережить
и переработать весь опыт его инстинктных действий и фантазий. И дать ему возможность сделать
репарационный жест и принять этот жест ответить улыбкой на улыбку или сказать ласковые слова,
когда малыш гладит ее грудь.
Иными словами, мать своим присутствием, спокойствием и способностью! к принятию должна
дать младенцу возможность испытывать следующие состояния; переживание инстинктного импульса,
принятие ответственности, называемое виной: переработку этих процессов; подлинный возмещающий жест.
Эти следующие друг за другом состояния образуют так называемый доброкачественный цикл,
многократное повторение которого обеспечивает нормальное развитие чувства вины и способности
к сочувствию и сопереживанию,
Если происходит сбой в каком-либо из моментов этого цикла, он может превратиться из
доброкачественного в злокачественный. Тогда может быть уничтожена способность чувствовать вину.
Вместо этого младенец может прибегнуть или к чрезмерному торможению инстинктов, или к
использованию какой-либо примитивной защиты (см. разд. 4 «Система маниакальных защит»).
Именно способность чувствовать вину и стремление к репарации обеспечивают нормальное
разрешение депрессивной позиции и переход на следующую стадию. Но формирование этой
способности во многом обусловлено тем, насколько успешно смог младенец справиться со всеми
коллизиями предыдущего периода развитие. То есть, удалось ли Это за счет установления хорошего
внутреннего объекта и ослабления параноидной тревоги достичь определенной степени интеграции.
Лишь при выполнении этого условия Эго способно интегрировать в себя не только частичный, но и
целостный объект, способно взять ответственность за судьбу этого объекта, испытать вину и сделать
репарацию.
Если Эго не было способно справляться с тревожными ситуациями параноидно-шизоидной
позиции (в силу внутренних или внешних факторов), тогда вместо нормальной переработки
депрессивных процессов может иметь место регресс к прежним способам функционирования. Этот
регресс проявляется в том, что для преодоления депрессивной тревоги используются более ранние
защитные механизмы. М. Кляйн называет их: маниакальными защитами.
4, Система маниакальных защит
В случае недостаточной готовности Эго использовать более зрелые способы защит, соответствующие
новой стадии развитии, оно прибегает к знакомым механизмам, Вместо вины и репарации отрицание, контроль, расщепление. Но сами эти механизмы и их функции претерпели определенные
изменения. Теперь они объединены в систему зашит от депрессивной тревоги. Неспособность
справиться с болью и тревогой, возникающими вследствие разрушительных атак на объект, заставляет
Эго младенца отрицать всю ситуацию целиком. Отрицать тот факт, что он вообще любит объект.
Отри цать важность объекта для себя. Вместо сожаления и сочувствия к нему -обесценивание,
триумф и контроль.
К тем способам контроля, которые использовались во время параноидно-шизоидной позиции,
добавляется контроль над импульсами (хотя и тогда он мог присутствовать, но сейчас выдвигается на
первый план). Эго стремится не допустить агрессивных чувств по отношению к объекту. Оно
чрезмерно тормозит агрессивные (и, соответственно, либидные) импульсы, направленные на объект,
предупреждает фрустрации и прочие опасности, угрожающие объекту.
Тем самым Эго не дзет возможности развиться депрессивным чувствам, связанным с фантазиями о
разрушении, иными словами, удерживает депрессивную тревогу на расстоянии.
Расщепление, как зашита от депрессивной тревоги, также претерпело определенные изменения.
Сейчас Эго разделяет целый объект на живой, неповрежденный, и на поврежденный (тот, который
находится в опасности, умирающий или мертвый). И соответственно, строит отдельные отношения с
каждым из этих объектов, например, старается спасти живой объект, пытаясь контролировать свои
импульсы. Маниакальные защиты приводят к порочному кругу. Напомним, что депрессия возникает в
результате первичных атак на объект.
Маниакальные зашиты хоть и освобождают' от депрессивных чувств, но они же мешают
переработке этих чувств. Вместо того, чтобы оплакать потерю объекта, младенец вынужден снова
нападать на объект, делая это теперь с помощью отрицания или триумфа. Опасность в том, что
депрессивные чувства не исчезают. Они глубоко прячутся под маниакальными и не теряют своей силы,
а скорее укрепляются, чтобы когда-то вырваться на поверхность. Маниакально-депрессивная болезнь
представляет собой повторяющуюся смену одного состояния другим. В маниакальных состояниях
надо искать скрытую депрессию и неоплаканную потерю. И, напротив, депрессия, с ее жесточайшими
самообвинениями, прячет где-то в тайниках мстительный триумф над объектом,
Таким образом, регрессивные защиты, препятствуя нормальной переработке депрессивной позиции,
могут вызвать серьезные нарушения в развитии. Связанный с регрессом психический дефицит может
стать основой для некоторых форм шизофрении. Другими возможными исходами при неблаго
приятной переработке депрессивной позиции могут быть маниакально-депрессивная болезнь
или тяжелый невроз.
Резюме
Депрессивная позиция играет жизненно важную роль в раннем развитии ребенка. Происходят
постепенные изменения в эмоциональном развитии и в объектных отношениях младенца.
Тревога преследования и шизоидные механизмы постепенно утрачивают силу. Это становится более
интегрированным и способным интроецировать и сохранить внутри себя целый объект.
Появляется способность испытывать амбивалентные чувства к одному объекту. Младенец озабочен
спасением объекта от своей деструктивности, и потому ведущей тревогой теперь становится
депрессивная тревога. По это не означает, что тревога преследования вовсе исчезла, Она также
продолжает действовать и может особенно проявляться (наряду с депрессивной) в сложные для
младенца моменты, связанные с общим развитием, например, во время прорезывания зубов или
при отнятии от груди.
Чувство вины и стремление к репарации, возникая во время депрессивной позиции, являются не
только показателями нормального психического развития в данный период, но и залогом дальнейшей
социализации личности.
Внешняя реальность получает все большее значение в жизни младенца. Появляются новые объекты,
помимо матери, с которыми младенец также устанавливает отношения. Процессы интроекции и
проекции обеспечивают постоянное взаимодействие внешней и внутренней реальности. Появляется
способность дифференцировать эти реальности.
Депрессивная позиция, начинаясь во второй четверти первого года жизни, длится до конца этого года,
пока на смену ей не придет новая стадия развития - инфантильный невроз. Успешная! переработка
депрессивной позиции является залогом дальнейшего нормального развития, в результате которого
взрослый человек будет иметь хорошо интегрированный внутренний мир, доверие к хорошему
внутреннему объекту и к собственным творческим способностям; будет способен действовать
реалистически и созидательно.
Глава 3. РАННИЕ ФОРМЫ ЭГО, СУПЕР-ЭГО И ЭДИПОВА КОМПЛЕКСА
1,Эго
С точки зрения М. Кляйн, Эго зарождается и начинает действовать «по меньшей мере, с рождения».
С самого начала жизни перед ним стоят определенные задачи, важнейшей из которых является задача
справляться с тревогой. Причина первичной тревоги, как известно. - страх аннигиляции, появляющийся
в результате действия инстинкта смерти, «Опасность быть разрушенным агрессивным инстинктом
создает чрезмерное напряжение в Эго, которое ощущается им как тревога, так что Эго в самом начале
стоит перед задачей мобилизации либидо против инстинкта смерти».
Борьба между инстинктами жизни и смерти, зарождающаяся в Ид, захватывает и Эго. Страх
уничтожения вынуждает Эго действовать, т.е. создавать защиты. Формирование защит,
способствующих самосохранению, обусловлено, как нетрудно догадаться, действием инстинкта жизни.
Потому вполне можно считать, что Эго приводится в действие инстинктом жизни. Основой развития
Эго являются самые ранние взаимоотношения с объектом, где огромную роль играют процессы
проекции и интроекции. При проекции Эго поворачивает либидо и агрессию на объект, наделяя его
данными свойствами. С помощью интроекции объект, наполненный спроецированными на него
импульсами, вбирается внутрь, и таким образом создаются внутренние объекты. Эти внутренние
объекты становятся средоточием фантазий младенца, имеющих огромное значение для развития Эго.
Согласно его фантазиям, интернализованные объекты ведут свою собственную жизнь. Соответственно
тому, в каком состоянии находится младенец, какие эмоции испытывает и какой опыт получает в
данный момент, внутренние объекты находятся либо в согласии, либо в конфликте друг с другом и с
Эго. Кроме того, он фантазирует, что в какой-то момент он заполнен хорошими объектами, а в какойто - плохими. Когда младенец чувствует, что наполнен хорошими объектами, он испытывает доверие и
безопасность. Когда чувствует преобладание в себе плохих объектов, он наполняется подозрением и
ощущает преследование. Хорошее и. плохое отношение младенца к внутренним: объектам развивается
параллельно с отношением к внешним объектам и оказывает влияние на их восприятие. И, наоборот,
реальные фрустрации и удовле творения, которыми наполнена жизнь младенца, оказывают влияние
на отношение к внутренним объектам. Впечатления, полученные извне, фантазийным образом
отражаются во внутреннем объектном мире. Внутренние впечатления проецируются на внешний мир.
Это постоянное взаимодействие внутреннего и внешнего опыта оказывает несомненное влияние на
развитие и обогащение Эго и на его способность переносить тревогу.
Эта способность, по мнению М. Кляйн, конституционально обусловлена и зависит от соотношения
сил первичных влечений. В случае преобладания влечения к жизни в Это в большей мере
интернализуетея хороший объект, что делает его более сильным, способным эффективно справляться
с тревогой, и, напротив, преобладание влечения к смерти и, соответственно, плохого объекта ведут к
большем)' расщеплению и ослаблению Это.
Внешние факторы, по мнению М Кляйн, имеют второстепенное значение, но, естественно, не
могут не оказывать влияния на то, как Эго управляется с тревогой. Речь идет о способности матери
напитать младенца своим либидо. Любовь матери, понимание и удовлетворение ею его потребностей
подкрепляют либидо младенца и способствуют нейтрализации деструктивных сил. Даже в случае
преобладаний влечения к смерти материнское либидо, придя на помощь слабому либидо ребенка, дает
ему силу справляться с деструктивными импульсами, тем самым увеличивая и способность Эго
справляться с тревогой.
Раннее Эго младенца лишено внутренней связанности, сцепленности, интегрированности, Во время
параноидно-шизоидной позиции из-за мощного действия деструктивных сил преобладают процессы
расщепления и дезинтеграции. Но и тенденция к интеграции {как производное инстинкта жизни)
также изначально свойственна Это. Поэтому даже в эти первые 3-4 месяца жизни идет постоянное
чередование процессов дезинтеграции и интеграции. В состоянии фрустрации, когда преобладают
деструктивные импульсы и расщепление очень сильно, преобладают процессы дезинтеграции. Но в
периоды, свободные от фрустрации, когда младенец испытывает удовлетворение и любовь,
активизируются интегративные процессы. Даже действие тревоги преследования, лидирующей в это
время, неоднозначно. Временами она ослабляет Эго, а временами действует как толчок для развития
интеграции и интеллекта.
Следующая стадия развития - депрессивная позиция - характеризуется значительным
усилением процессов интеграции. В эго время хороший объект все больше утверждается
внутри и занимает все больше места в Эго. Хороший внутренний объект становится стержнем
Эго, благодаря ему Эго больше способно справляться с тревогой и сохранять жизнь. Теперь
задача Эго - спасти объект от своей агрессии. Появившаяся способность к амбивалентности
дает Эго возможность постепенно приближать друг к другу разделенные части объекта. Эго
синтезирует и свои противоположные чувства к объектам, как внутренним, так и внешним.
Положительный опыт общения с окружающими, их любовь к нему повышают способность
младенца любить и доверять внутренним и внешним объектам.
Это способствует увеличению периодов интеграции, в Эго появляется большая внутренняя
связанность. Обретение внутренней целостности, как и целостности объекта, ведет к более
адекватному восприятию реальности. В более реальном, а не искаженном фантазиями свете
видятся окружающие, в первую очередь родители. Все это усиливает адаптацию к внешней и
внутренней реальности, и Эго все больше приближается к своей основной задаче, иметь дело с
внешним миром.
Таким образом, путь развития раннего Эго - это путь от дезинтеграции к состоянию
внутренней связанности, от расщепления - к способности соединять в себе разнонаправленные
импульсы и чувства.
Благодаря нормальной переработке процессов, происходящих на самых ранних стадиях, в
дальнейшем формируется сильное, целостное Эго, способное перерабатывать и интегрировать
любой жизненный опыт и создавать адекватные защиты.
2, Супер-эго
Занимаясь анализом детей, М. Кляйн видела примеры того, что Супер-эго действует во всю
мощь уже в возрасте 2,5-4 лет, вопреки сложившемуся мнению, что оно начинает действовать
лишь после умирания эдипова комплекса, то есть на пятом году жизни. Наблюдения за
детьми показали, что это раннее Супер-эго несопоставимо с таковым более старших детей или
взрослых, оно более грубое и жестокое и буквально подавляет слабое Эго маленького ребенка.
И чем младше ребенок, тем более неправдоподобный, фантастический характер носит раннее
Супер-эго.
Часто дети боятся, что их проглотят, разрежут или разорвут на части. Мир наполнен волками,
пожирающими людей, огнедышащими драконами и прочими монстрами, которые преследуют ребенка
и ждут момента, чтобы напасть на него. М, Кляйн не сомневалась, что реальными объектами, стоящими за этими воображаемыми пугающими образами, являются собственные родители ребенка, и эти
пугающие фигуры так или иначе отражают черты отца или матери, пусть даже сходство искажено и
фантастично. Раннее Супер-эго ребенка не совпадает с картиной реальных родителей. Оно создается
из воображаемых образов родителей (страшных зверей), которых ребенок поместил внутрь себя. Как
случается, что ребенок создает такой фантастический образ своих родителей - образ, столь далекий от
реальности?
Ответ на этот вопрос давали сами дети во время аналитических сессий. Анализируя их игру,
поведение и словесные высказывания, М. Кляйн выявила причинную связь между страхами детей
перед этими пугающими фигурами и их собственными агрессивными тенденциями.
Формирование Супер-эго начинается на оральной стадии, в то время, когда ребенок делает самые
ранние оральные интроекции объектов. Основой Супер-эго, как и Эго, является материнская грудь.
Супер-эго формируется в тесном соотношении с Эго и фактически является результатом его расщепления. Причиной расщепления Эго является конфликт, вызванный полярностью двух инстинктов.
Растепленное Эго, условно говоря, состоит из двух отдельных частей, В основной его части
находится хороший внутренний объект; любящий, дающий, целостный. Идентифицируясь с ним, Эго
становится более интегрированным и сильным. Другая часть Эго, отколовшаяся от основной части в
результате расщепления, служит для проекции деструктивных импульсов. На эту отщепленную1 свою
часть Эго проецирует ту порцию инстинкта смерти, которая не была выведена вовне. Именно эта
отщепленная часть, находящаяся в оппозиции к основной части Эго, и является основой Супер-эго, В
ней, как и в основной части Это, находится интроеци-рованный объект. По большей части плохой.
Пугающая и преследующая материнская грудь. Но не только грудь. Еще и отцовский пенис.
Появление этого нового объекта объясняется тем, что уже на стадии сосания начинают пробуждаться
генитальные импульсы. И хотя они еще не скоро займут лидирующее положение, тем не менее, уже
сейчас появляются эдиповы тенденции (подробнее об этом в главе 3 «Эдипов комплекс»). При
пробуждении генитальных импульсов у младенца развиваются бессознательные представления (или
инфантильные сексуальные теории) о спаривании родителей, о рождении детей и т. д. В этих теориях
присутствует бессознательная фантазия о том, что во время коитуса мать все время проглатывает
отцовский пенис и все ее тело наполнено пенисами (и детьми - но об этом чуть позже). Все это
младенец хочет съесть и разрушить. Подобные фантазии о нападении на материнское тело, в котором
содержится отцовский пенис, чреваты для младенца опасностью наказания от обоих родителей.
Преследующие родительские фигуры интернализуются а отщепленную часть Эго а становятся основой
Супер-эго. И так как эти преследующие фигуры чрезвычайно страшны и опасны, то и Супер-эго, в
своей начальной, или архаичной, формации, также сурово и жестоко. Внутренние фантазийные
образы преследующих родительских фигур затем экстернализуются и принимают форму пожирающих
волков, драконов и т. д. Соответственным образом трансформируется и тревога: она теперь связана с
угрозой нападения этих чудищ.
Надо, однако, отметить, что архаичное Супер-эго, каким бы суровым оно ни было, не является лишь
злодеем и преследователем. Оно одновременно обладает свойствами помогающего и защищающего
объема. Речь уже шла о том, что основой Супер-эго является та отколовшаяся от Эго часть, на которую
оно проецирует порцию инстинкта смерти. Но отведение инстинкта смерти сопровождается
отведением той порции инстинкта жизни, которая слита с ним. Наряду с этими отведениями частички
не только плохих, но и хороших объектов отщепляются от Эго в Супер-эго. Таким образом, Супер-эго
приобретает свойства не только плохих, но и хороших объектов, не только угрожающие, но и
защищающие свойства. Будучи связанным с хорошим объектом. Супер-эго старается его сохранить.
Инстинкт смерти в Супер-эго до определенной степени связывается присутствием там инстинкта
жизни, и потому Супер-эго обуздывает ненависть и деструктивные импульсы и охраняет хороший
объект, то есть уподобляется хорошей матери, которая кормит ребенка и заботится о нем.
Оберегающая функция Супер-эго проявляется даже в запретах, так как они приравниваются к
контролю над деструктивными импульсами. Потому у любого ребенка есть потребность в подчинении
определенным запретам, особенно в моменты, когда его импульсивные действия выходят из-под кон
троля и становятся опасными. Формирование раннего Супер-эго, по мнению М. Кляйн, происходит не
после разрешения эдипова комплекса, как полагал 3, Фрейд, а до наступления его. Она считает, что
появление Супер-эго на несколько месяцев опережает- появление раннего эдипова комплекса и начинает формироваться во второй четверги первого года жизни.
Вначале, как мы видели, оно резко отграничено от основной части Эго. Но по мере развития
либидо и обретения Эго большей интегрированности эта разница постепенно стирается, и Супер-эго
все более ассимилируется в Эго. Эта ассимиляция, во-первых, способствует укреплению самого Эго
и, во-вторых, позволяет Эго терпимее принимать запреты и указания, идущие от Супер-эго. Но все это
будет происходить позднее и проявится вполне на стадии инфантильного невроза.
3. Эдипов комплекс
Анализируя детей, М, Кляйн обнаружила, что существует более ранняя стадия эдипова комплекса,
которая начинается на первом году жизни, во время орального периода, а точнее - во время
депрессивной позиции.
Депрессивная позиция связана с фундаментальными изменениями в ли-бидной организации
младенца. Одной из особенностей развития либидо в это время является поиск новых источников
удовольствие, помимо материнской груди. Это вполне закономерное явление, ибо как иначе может
развиваться психика, если не путем вложения либидо во все новые объекты. Помимо этого, поиску
нового объекта способствую также фрустрации, идущие or материнской груди, фрустрирующая грудь
рождает желание отвернуться от нее и искать оральное удовольствие в другом объекте. И таковым, в
первую очередь, становится пенис отца. Откуда младенец знает о его существовании? М. Кяяйн
считает, что бессознательное знание о пенисе и о влагалище изначально присуще, психике младенца.
А гениальные желания существуют с самого начала жизни, и с самого качала они направлены на мать
и отца (грудь и пенис). Эти генитальные желания, активизировавшись во время депрессивной
позиции, определяют ранние стадии эдипова комплекса. Этот период эдипова развития очень сложен.
Здесь сводятся в одну точку желания из разных источников (орального, анального, генитального). Все
же лидирующим остается оральное либидо, и потому генитальные желания младенца, сливаясь с
оральными, проявляются оральными способами, т.е.
сохраняют свою актуальность фантазии о съедении, кусании, проглатывании и т.п. Ранние
гениальные желание направлены и на частичные, и на целые объекты. Все отношения с
матерью (и грудью) переносятся на отношения с отцом (пенисом). Младенец так же
идеализирует пенис, как и хорошую грудь. Он так же боится и ненавидит пенис, как и плохую
грудь. Эти отношения все время меняются и чередуют друг друга. Каждый объект становился
то хорошим, то плохим, то защищающим, то преследующим. Младенец то отворачивается от
груди к пенису, то - в результате неизбежных фрустраций от него - снова поворачивается к
груди. Все эти колебания тесно связаны между собой и формируют как позитивный, так и
негативный эдипов комплекс.
Эту сложную ситуацию еше более драматизируют чувства зависимости и ревности,
испытываемые младенцем зависть, как и жадность, сначала направлена на кормящую грудь.
Младенец завидует ее щедрости и всем содержащимся в ней богатствам. Во время
возникновения эдиповой ситуации к зависти добавляется ревность. Когда младенец
фрустрирован, его фантазии угодливо рисуют ему, что мать и отец наслаждаются желанными
объемами, которых он лишен - пенисом и грудью. Жадность и ревность заставляют младенца
приписывать родителям постоянное состояние взаимного удовлетворения. В фантазиях он
объединяет родителей, они постоянно слиты друг с другом, принадлежат друг другу. В отце
содержится материнская грудь или вся мать. Мать содержит в себе пенис отца или всего отца.
Оба они нераздельно слиты в сексуальном акте.
(Надо сказать, что эти ранние бессознательные фантазии вполне реально озвучиваются
порой в материале взрослых пациентов, рассказывающих, например, о том, что, будучи еще в
материнской утробе, они чувствовали ритмичные толчки, и что это были движения
сексуальною акта.)
Благодаря процессу интернализации объединенная родительская фигура устанавливается во
внутреннем мире младенца, и это становится основанием для многих тревожных ситуаций
психотической природы. Например, он боится, что объединившиеся родители могут
разрушить его изнутри или разрушить хороший внутренний объект - грудь или пенис.
Таким образом, раннее эдипово развитие нагружено новыми тревогами и фантазиями. Они во
многом сходны для мальчика и для девочки. Но существуют и различия. М, Кляйн, как и
Фрейд, считает, что есть особенности формирования эдипова комплекса для младенца каждого
пола, обусловленные бисексуальностью. Именно этим объясняется наличие как женских, так и
мужских желаний у ребенка любого пола, в связи с чем и развиваются позитивные и инвертированные
(или негативные) эдиповы тенденции. Их развитие происходит одновременно, в тесном
взаимодействии друг с другом.
Позитивные эдиповы тенденции мальчика. Генитвльные желания мальчика, едва возникнув, тут
же рождают и страх кастрации. Страх, что его пенис подвернется нападению, что ему будет причинен
вред, что его вообще уничтожат. Источником такого страха является собственный оральный садизм
младенца. Он проявляется бессознательной фантазией откусить отцовский пенис (отражение
соперничества и ненависти к отцу) и рождает страх, что отец в отместку откусит пенис у него.
(Напомним, что идет оральный период, поэтому эдиповы желания и стремления проявляются
оральным способом.)
Страх кастрации чрезвычайно силен, так как на него оказывает влияние вся сложная внутренняя
ситуация. Во-первых, младенец боится, что объединившиеся внутренние родители в ответ на его
агрессивные атаки будут нападать на него, то есть на его пенис, изнутри. Во-вторых, мальчик в этой
ситуации идентифицируется с плохим отцом, то есть с плохим отцовским пенисом. Эта
идентификация заставляет его ощутить, что его собственный пенис плох, разрушителен, что он может
причинить вред и разрушить мать вс* время ею полового акта с ней.
Подобные тревоги, усиливая страх кастрации, могут вести также к подавлению генитальных
желаний и к регрессу на более раннюю стадию, й тем не менее, несмотря на то, что они очень сильны,
эти. страхи в норме ней-трдлизуются. В первую очередь за счет проекции хороших объектов и идентификации с ними. Младенец ощущает, что содержит внутри себя хорошую материнскую грудь и
хороший отцовский пенис. Идентификация с хорошим пенисом позволяет ощущать и собственный
пенис хорошим, способным к репарации и способным дать детей матери.
Эти фантазии позволяют мальчику справляться с кастрационной тревогой и утвердиться в
генитальной позиции, не регрессируя на ранние стадии. Пе лобное нормальное разрешение ранней
типовой ситуации является основой для благополучного прохождения более позднею эдипова периода
и для развития нормальной мужской потенции.
Негативные (инвертированные) эдиповы тенденции мальчика. Женская позиция,
женские желания являются неотъемлемыми в развитии мальчика. Уже шла речь о том, что
ребенок ищет новые источники удовольствия. Мальчик переключает какую-то часть своих
либидных желаний с материнской груди на пенис отца, при этом сохраняется грудь как
хороший объект. В этом случае отцовский пенис ощущается им как хороший объект, дающий
ему либидное удовлетворение и детей - так же, как он дает их матери. В этой женской позиции
мальчик завидует матери, тому, что она содержит в себе пенис отца и детей. Эти женские
желания, являясь нормой, в определенных условиях могут стать основой для развития
негативного эдипова комплекса и гомосексуальной позиции.
Позитивные эдиповы тенденции девочки. Основа эдипова комплекса девочки - отношение
к материнской груди. Девочка переносит свое любящее отношение к груди на отцовский
пенис. При пробуждении генитальных ощущений ее основным генитальным желанием
становится получение хорошего, дающего детей, отцовского пениса, в свое влагалище. У
девочки помимо бессознательного знания о наличии влагалища есть и знание того, что ее тело
потенциально содержит детей.
При этом она знает, что в действительности отцовский пенис принадлежит матери, и дети
находятся в теле матери. Это усиливает зависть к ней, заставляет чувствовать преимущество
матери в сравнении с собой и сомневаться в своей способности иметь детей. Потому у девочки
увеличивается желание лишить тело матери и отцовского пениса, и детей. Таким образом
проявляется ее эдипово соперничество.
В связи с подобными желаниями у девочки усиливается страх, что и внешняя, и внутренняя
мать будут нападать на нее. Страх, что хорошие внутренние объекты будут уничтожены
мстящей матерью. Это, по мнению М. Кляйн, является основной тревожной ситуацией для
девочки.
Зависть, однако, играет огромную роль в женской линии развития девочки. В частности,
способствует идентификации с матерью. Быть такой как мать означает быть любимой отцом,
иметь от него детей. Завидуя матери, девочка одновременно стремится быть на нее похожей,
стремится развиваться как женщина и достигать истинно женских целей в этом развитии.
Негативные эдиповы тенденции девочки. Они также обусловлены бисексуальной природой
человека и в данном случае проявляются в желании девочки иметь собственный пенис.
М. Кляйн, в отличие от 3. Фрейда, не считает, что зависть к пенису является определяющей
в развитии девочки. Желание иметь собственный пенис вторично по отношению к желанию
получить отцовский пенис во влагалище. Зависть к пенису, по мнению М. Кляйн, развивается
в тех случаях, когда фрустрируется женская позиция, то есть когда женское желание занять
место матери рядом с отцом и иметь детей от него оказалось, в силу определенных
обстоятельств, заблокированным.
На развитие мужских желаний девочки оказывают также влияние тревога и вина, которые
она испытывает из-за своих сопернических тенденций в женской позиции. Если тревога и
вина слишком сильны, девочка может отказаться от соперничества с матерью и чувствовать
себя более безопасно в мужской позиции. Подобная ситуация вполне может усилиться во
время более зрелого эдипова периода и привести к защитой маскулинизации.
В мужской позиции девочка идентифицирует себя с отцом и у нее, как у мальчика,
развивается желание соперничать с пенисом.
Таково основное содержание ранней эдиповой ситуации. Она, как мы видим, отмечена
сильнейшими переживаниями, опасностями и тревогами.
Но то же время процессы, имеющие место во время депрессивной позиции, - развитие
либидо, появление чувства вины и стремление к репарации -вносят вклад в течение и
разрешение эдиповой ситуации. Во-первых, ненависть и агрессия к обоим родителям рождает
страх потерять их. Этот страх и чувство вины заставляют младенца заглаживать причиненный
вред, делать репарации в отношении обоих родителей. Постепенно примитивная объединенная родительская фигура теряет свою силу. Все более развивается ощущение, что родители
являются отдельными индивидами, и страх перед объединенной фигурой ослабевает. Это
помогает ребенку выстраивать отношения (по большей части хорошие) с каждым из
родителей. Благоприятные отношения с реальными родителями все более формируют у
младенца чувство безопасности, и потому тревога, сфокусированная на внутренних родителях, постепенно перерабатывается и уменьшается. Другими словами, создается более
реальное отношение как к реальным родителям, так и к их внутренним представителям.
Таким образом, специфика разрешения раннего Эдипа, как, собственно, и самой депрессивной
позиции, - в обретении более сложных способов психического функционирования.
Прогрессивная роль развития ранних гениталных тенденций в том, что они ставят перед Эго
новые, более сложные задачи, успешное разрешение которых способствует дальнейшей
интеграции
Эго.
Резюме
Представления М. Кляйн о формировании ранних форм Эго, Супер-эго и эдипова комплекса еще
раз показывает ее убежденность в том, несколько сложна психическая жизнь человека уже на самых
ранних ее этапах,
При рождении инстинкт жизни «запускает» Эго, деятельность которого обусловлена задачами
выживания и развития индивида, Уже на первых двух стадиях происходит моншое развитие Эго,
результатом чего является его большая интеграция и обретение способности регулировать
взаимоотношения внутреннего и внешнего мира.
Раннее Супер-эго формируется под влиянием фантазий о преследующих объектах, в основе
которых - собственная агрессивность ребенка. Раннее Супер-эго поэтому грубо и жестоко, но
благодаря наличию- в нем определенного количества инстинкта жизни оно обретает также качества
оберегавшей инстанции. В связи с этим одна из основных функций Супер-эго -защищать хороший
внутренний объект - начинает формироваться уже на ранней стадий его развития.
Ранние генитальные тенденции появляются во время орального периода и потому тревоги
психотической природы (параноидная и депрессивная) вносят вклад в конфликты эдиповой ситуации.
Если эти тревоги очень сильны:, они могут вести к регрессу и фиксациям на прегенитальной
организа--ции. В норме нарастание генитальных тенденций свидетельствует о продвижении в
развитии либидо, об увеличении способности к репарации и, соот-ветственно, о дальнейшем
усилении и интеграции Эго,
Глава 4. ИНФАНТИЛЬНЫЙ НЕВРОЗ
М. Кляйн рассматривает инфантильный невроз как комбинацию процессов, посредством которых
связываются, перерабатываются и видоизменяются тревоги психотической природы.
Инфантильный невроз начинается в конце первого года, жизни и длится до наступления латентного
периода, то есть примерно до пяти лет. Так же как и две предыдущие стадии - параноидношизоидная и депрессивная позиции - является обязательной ступенью развития. Задача этого периода обеспечить прогрессивную тенденцию развития и создать основу дальнейшей психической
стабильности. Решение этой задачи осуществляется в результате переработки и модификации
психотических тревог.
Основными проявлениями инфантильного иевроза являются различного рода страхи. Они
начинаются на первом году жизни и периодически повторяются на протяжении всего периода детства.
Форма и содержание страхов весьма разнообразны: это трудности с едой, ночное недержание, тревога
в отсутствие матери, страх перед незнакомыми людьми, расстройства в отношениях с родителями я
объектных отношений в целом. ИСТОЧНИКОМ страхов являются обе ранние тревоги (преследования и
депрессивная), все еще играющие значительную роль в психической жизни ребенка. Он боится, что
его хорошие внутренние ооъекты. находятся в опасности преследования со стороны плохих и хочет
защитить их. Страх перед внутренними преследователями проявляется, в частности, в ипохондрических
тревогах и разнообразных физических болезнях, например, частых простудах у маленьких детей.
Желание защитить хорошие внутренние объекты введет к зкстернализации (выведению вовне)
внутренних преследующих объектов.
К характерным проявлениям инфантильного невроза относятся также различного рода рецидивы
или регрессивные явления. Они имеют место при усилении параноидной или депрессивной тревоги.
Подобный регресс проявляется, например, в том, что ребенок,, который уже приобрел навыки опрятности, может снова утратить их.
Тревоги психотической природы способствуют также усилению конфликтов эдиповой ситуации и
торможению развития генитального либидо, а это ведет к регрессу и фиксациям на прегенитальньк
стадиях. Но, что очень важно, есть и противоположное действие тревог. Тревога и вина являются
одновременно и побудителями либидных желаний. Они стимулируют дальнейшее продвижение
либидо, так как либидное удовлетворение смягчает тревогу и ослабляет вину. Таким образом, тревога
и вина та сдерживают, то усиливают либидное развитие, стимулируя то прогрессивные, то регрессивные процессы. Т.е., идет постоянное чередование процессов прогресса и регресса.
В этом взаимодействии между регрессом и прогрессом происходит постепенный рост генитальных
тенденций. Специфика развития гениталького либидо в данный период заключается в том, что
генитальные либидные желания действуют одновременно с прегенитаяьными либидными и реиаративными желаниями, то есть происходит их синтез. Этот новый опыт становится достоянием Эго, что
способствует его большей интеграции.
Чем сильнее становится генитальное либидо, тем менее проявляют себя оральные, анальные и
уретральные тенденции и тревоги. Ослабление этих тревог делает внутренний мир все более
безопасным для хороших внутренних объектов. Этому способствует также развитие отношений с
внешними объектами, убеждающее ребенка, что реальные родители любят его и заботятся о нем.
На втором году жизни поведение ребенка отмечено развитием обсессив-ных тенденций (или
навязчивостей). Их можно наблюдать в различных ритуалах: укладывания в постель, опрятности,
приема пищи и т. д. Ребенок любит, чтобы ему снова и снова рассказывали одни и те же истории,
причем, в тех же самых выражениях. Он любит играть в одни и те же игры, То есть у ребенка в целом
есть потребность в повторении, и это является составной частью нормального развития. Повторяя одни
и те же действия, ребенок как бы структурирует и упорядочивает внешний мир. Одновременно он
интрое-цирует этот наполненный порядком мир, осуществляя тем самым контроль над инстинктными
импульсами и восстанавливая внутреннее равновесие, еще столь неустойчивое в этот период
развития. Но в то же время можно рассматривать тенденции к повторяющимся действиям и как
невротические симптомы. Эти симптомы являются одновременно и проявлением ранних тревог, и
способом, с помощью которого ребенок с ними справляется. В этом смысле обсеосивные действия
становягся очень важной защитой. В качестве примера обратимся к ритуалам опрятности. Эти ритуалы
обеспечивают контроль над телесными функциями (например, дефекацией), и это делает внутренние
объекты (фекалии) менее опасными и снижает тревогу относительно собственной деструктивности.
Ритуалы опрятности убеждают ребенка, что он может контролировать внутренние опасные объекты.
Вид реальных экскрементов каждый раз опровергает его фантазию о том, что они облагают
разрушительными свойствами. Мать или кто-то другой относятся с одобрением к процессу дефекации,
и тем самым как бы одобряют сами фе кадии, то есть делают их «хорошими». В результате этого у
ребенка появляется ощущение, что вред, причиненной фекалиями как внутренним, так и внешним
объектам, может быть исправлен. Тем самым обретение навыков опрятности снижает вину и
усиливает желание сделать репарацию.
Обсессивные механизмы, таким: образом, образуют важную часть развития Эго. Они позволяют Эго
удерживать тревогу на безопасном для объектов расстояний. Это, в свою очередь, помогает Эго
достичь большей интеграции и силы для перерабатывания и уменьшения тревоги.
В норме обсессивные механизмы являются лишь одной из защит на данной стадии. Если же их.
проявления чрезмерны и они становятся единственной защитой, это может быть признаком того, что
Эго не способно эффективно справляться с психотическими тревогами, и что у ребенка развивается
тяжелый обсессивный невроз.
В благоприятных случаях наряду с обсессиями появляются и постепенно становятся ведущими
процессы вытеснения. Основой вытеснения является расщепление. В свое время расщепление
способствовало отделению друг от друга различных частей раннего Эго, в котором еще не было
различия между сознательным и бессознательным. Следствием расщепления было усиление
дезинтеграции. Постепенно в ходе развития оформились сознательные и бессознательные части Эго и
Супер-эго. Процесс вытеснения является своеобразным расщеплением, но теперь в результате этого
процесса происходит разделение между сознательными и бессознательными частями, и этот процесс
не ведет к дезинтеграции данных структур. В Супер-эго в это время происходят прогрессивные
изменения. Оно все более берет на себя задачу держать вне сознания определенные импульсы а
фантазии как агрессивного, так и либидного характера. Это и дает возможность вытеснению- занимать
лидирующее положение среди защит. То, как используется вытеснение, во многом зависит от более
ранних процессов. Если ранние шизоидные механизмы и тревоги не были достаточно преодолены,
результатом может быть то, что между сознательным и бессознательным может образоваться жесткий
непроницаемый барьер. Это является признаком чрезмерного вытеснения и свидетельствует о
нарушении развития и о преобладании инстинкта смерти.
В норме при умеренном вытеснении сознательное и бессознательное остаются взаимопроницаемыми
(или, по выражению М, Кляйн, «пористыми»). Поэтому импульсы из бессознательного в той или иной
мере прорываются и подвергаются в Эго процедуре выбора и отвержения. Этот выбор - какие
импульсы, мысли, фантазии надо вытеснит* - определяется нормами и стандартами внешнего
мира. Способность Эго к вытеснению связана со все большей ассимиляцией Супер-эго в Эго
В связи с этой £.ссимиляцией Эго легче воспринимает требования Супер-эго держать вне
сознания определенные импульсы и фантазии.
В связи с эдигговым развитием в Супер-эго усиливаются функции внутренних запретов,
расширяются функции совести. Эти процессы вносят вклад в разрешение эдипова комплекса и
наступление латентного периода.
Все описанные процессы: развитие генитального лкбидо, формирование новых защит,
укрепление Эго и Супер-эго, - ведут к уменьшению психотических тревог В результате
неуклонного развития либидо прогрессивные тенденции все более преобладают над
регрессивными. Параноидная и депрессивная тревога, относящаяся к кнтернализозанным
родителям, становится заметно слабее, и это создает ощущение большей безопасности во
внутреннем мире. То есть к наступлению латентного периода отношения с родителям» все
меньше нагружены тревогой. Картина интроецированных родителей все более приближается к
картине реальных родителей. Родительские нормы и запреты принимаются и
интернализуются, и потому вытеснение эдиповых желаний идет достаточно эффективно.
Уменьшение тревог и создание внутренней безопасности ведет к уменьшению обиды,
ненависти и жадности и освобождает амбивалентность от ее непримиримой полярности.
Инфантильный невроз, приводя к уменьшению тревог и к большей внутренней
стабильности, отражает тем самым важные изменения, происходящие на уровне влечений.
Изменилось соотношение деструктивных и либид-ных сил, то есть инстинктов жизни и
смерти. Силам либидо теперь все больше удается связывать деструктивные, импульсы,
обеспечивая тем самым дальнейшее прогрессивное развитие,
■
■
■
Резюме
Все психические процессы первых лет жизни неразрывно связаны с параноидной и
депрессивной тревогами, возникающими в раннем младенчестве. Эти тревоги являются не
только существенным фактором, ведущим к фиксациям и регрессу, они влияют также на весь
ход развития. Предпосылкой нормального развития является то, что во взаимодействии регресса и
прогресса сохраняются уже" достигнутые основные ступени прогресса. То есть, другими словами,
процессы интеграции и синтеза, несмотря на периодические колебания, не разрушаются. Благодаря
постепенному ослаблению тревог прогресс все более доминирует над регрессом, и в ходе инфантильного невроза устанавливается основа для психической стабильности.
Глава 5. ОСНОВЫ ФОРМИРОВАНИЯ СИМВОЛА
Важнейшим явлением в психической жизни человека является способность к символизации.
Практически вся наша душевная жизнь, наши действия и слова имеют символическое значение и
отражают неосознаваемые влечения и желания. Понимание и интерпретация бессознательной символики является ОДНИМ из наиболее важных и сложных инструментов в работе психоаналитика.
Символ в переводе с греческого означает «бросать вместе», «класть вместе», «объединять»,
«Процесс формирования символа является длительным процессом совмещения и соединения
внутреннего с внешним, субъекта с объектом и предыдущего опыта с последующим». - пишет в одной
из своих работ ученица и коллега М. Кляйн Ханна Сегал.
Психоаналитическая работа позволила М. Кляйн прийти к выводу, что процесс формирования
символа начинается в раннем младенчестве, и истоками его являются любовь и ненависть,
удовольствие и тревога.
Уже материнское молоко не только является средством для утоления голода, но имеет и
психологическое значение, которое невозможно переоценить. Грудь и ее продукт означают для
младенца любовь, удовольствие и безопасность. Молоко может быть заменено какой-то другой пищей,
также пригодной для младенца. И очень важно, насколько ребенок способен психологически заменить
молоко на другие виды пищи. Другими словами, насколько он способен смещать свою любовь с
материнской груди на другие объекты.
День ото дня младенец проявляет все больший интерес к тому, что происходит вокруг него. У него
растет любопытство, радость от узнавания новых людей и вещей. Это позволяет ему находить новые
объекты любви и интереса и смещать любовь с- матери на других людей и на различные пред меты (на
тоску, бутылочку и пр.). Удовольствие, получаемое при этом, является тем, что объединяет или. скорее,
уравнивает между собой те объекты, которые являются источником удовольствия, т.е., именно с
помощью уравнивания предметом либидных фантазий становятся различные объекты, интересы,
действия. В психике младенца одна часть тела может заменять, или символизировать, другую часть, а
какой-либо предмет может символизировать какие-то части тела. Подобным символическим образом,
например, любой круглый предмет обретает в бессознательном младенца значение материнской
груди.
Бок о бок с либидными желаниями существуют и деструктивные. Ребенок в своих фантазиях
нападает на грудь и на пенис и испытывает страх из-за своих атак. Этот страх вынуждает его
приравнивать грудь и пенис к другим частям тела, менее опасным. Например, к фекалиям. Но
благодаря этому приравниванию они, в свою очередь, тоже оказываются нагруженными тревогой.
Поэтому младенец, чтобы избежать тревоги, вынужден постоянно делать новые приравнивания.
Объектами приравнивания становятся палеи, нога, волосы, ягодицы и т.д. То есть объекты, органы,
экскременты, одушевленные и неодушевленные предметы становятся равнозначными друг другу. Эти
приравнивания, таким образом, являются средством против тревоги и одновременно - основой
символизма.
Другим способом приравнивания, также лежащего в основе формирования символа, является
проективная идентификация. Этот механизм активно используется во время параноидно-шизоидной
позиции, когда младенец, защищаясь от тревог, проецирует какие-то части самого себя на объект,
делая объект своим продолжением. Тем самым внешний объект, обретая спроецированные на него
свойства, становится «таким же», т.е. репрезентирует мир внутренний. Эти первые проекции и
идентификации являются примером приравнивания внутреннего и внешнего и также являются началом процесса символизации. Символическое, тем самым, лежит в основе отношении к внешнему миру.
Внешние объекты наделяются личным смыслом - это, тактически, и является сутью символизма.
Формирование символа, таким образом, является деятельностью Эго, пытающегося справиться с
тревогой, источником которой является отношение к объекту.
Но Эго ощущает ранние символы не как символы, или заместители объекта, а как сами объекты
(грудь равна пенису, равна фекалиям и т. д.). Этот механизм формирования ранних символов - на
основе элементарного уравнивания - определил и специфику их названия, а именно: символическое
приравнивание.
Символическое приравнивание первичного объекта и его символа можно наблюдать на примере
конкретного мышления при шизофрении. Особенно очевидно это при рецидивах заболевания, когда
имеет место регресс мышления и, соответственно, регресс символа на уровень символического приравнивания. Это хорошо иллюстрирует пример, который приводит X. Сегал. Речь идет о пациенте,
госпитализированном в связи с рецидивом болезни. На вопрос врача, почему он перестал играть на
скрипке, пациент возмущенно ответил: «Почему? Вы хотите, чтобы я публично мастурбировал?».
Пока воздержимся от разъяснений и обратимся к другому примеру, где использован тот же символ скрипка,
Молодой человек видел во сне, как он вместе с девушкой исполняет скрипичный дуэт, В своих
ассоциациях по данному сновидению он связывает игру на скрипке с мастурбацией, из чего
становится очевидным, что скрипка символизирует его гениталии, а игра на скрипке мастурбащюнную фантазию, относящуюся к девушке.
В обоих примерах используется один и тог же символ в одной и той же ситуации. Скрипка
представляет мужские гениталии, а игра на скрипке, соответственно, мастурбацию. Но использование
символа в этих ситуациях абсолютно разное. В первом примере скрипка и гениталии - одно и то же,
прикасаться к гениталиям (скрипке) на людях невозможно.
Во втором случае игра на скрипке в сознательном состоянии является сублимацией, а
символическое значение скрипки является представителем бессознательного.
У первого пациента яри рецидиве заболевания произошел срыв сублимационной деятельности. До
рецидива скрипка также выступала для. него как символ, и он использовал ее в целях сублимации.
Лишь во время обострения она приравнялась к пенису. Произошла путаница символа, созданного Эго,
с объектом, который он представляет.
Этот пример демонстрирует, что при символическом приравнивании символ-заместитель
воспринимается как сам первичный объект. Свойства замещающего объекта (а данном случае
скрипки) не признаются или не допускаются.
Во втором примере символ воспринимается как представитель объекта. Он доступен для
сублимации, и при этом признаются и используются его собственные свойства.
Подобного рода символ - т.е. символ в его истинном значении - начинает формироваться во
время депрессивной позиции.
Здесь, как известно, происходят определенные изменения в Эго и в его отношении к объекту. То,
что объект ощущается целостным, позволяет воспринимать его как нечто, отдельное от себя, то есть
растет осознание различия между собой и объектом. Появляется различие между внутренним миром и
внешним, более ощутимым становится чувство реальности. Что касается деятельности первичных
влечений, направленных на объект, то и здесь произошли изменения. Раньше, во время параноидношизоидной позиции, была цель полностью завладеть объектом, если он хороший, или полностью
уничтожить его, если он плохой. С признанием того, что плохой и хороший -фактически один и тот же
объект, эти цели изменяются. Эго теперь озабочено тем, чтобы спасти объект от своей агрессивности и
захватничества, и потому делает все возможное, чтобы как-то изменить или затормозить прямое
проявление инстинктивных целей - и агрессивных, и либидных.
Подобная ситуация наилучшим образом способствует созданию символов, ибо символ теперь
необходим для смещения агрессии с первичного объекта. Это ведет к уменьшению вины и страха
потери. Цель смещений, таким образом, - спасение объекта. Вина, ощущаемая в отношении смещенных объектов, намного меньше вины, которая ощущается при атаках на первичный объект. Кроме того,
объекты-заместители (фекалии, части тела и пр.) ощущаются теперь как создание Эго и не
приравниваются к первичному объекту,
Еще раз обратимся к работе X. Сегал, где она на примере пациентов показывает, как отличается
символика фекалий во время параноидно-шизоидной и во время депрессивной позиции.
«Порой Б анализе мы можем очень четко отследить, как меняется символическое отношение пациента
к своим фекалиям. Пациент шизоидного уровня предполагает, что его фекалии - это идеальная грудь.
Если ему не удается сохранить эту идеализацию, его фекалии превращаются в преследователя. И они
изгоняются как искусанная, разрушенная и преследующая грудь. Если пациент пытается
символизировать свои фекалии во внешнем мире, то эти символы ощущаются как фекалиипреследователи. При подобных обстоятельствах невозможна никакая сублимация анальной деятельности».
На депрессивном уровне есть ощущение, что интроецированная грудь была разрушена Эго и с
помощью Эго может быть и восстановлена, В этом случае фекалии могут ощущаться как нечто,
созданное Эго из объекта, и могут оцениваться как символ груди и одновременно - как продукт
деятельности самого Эго. При установлении такого символического отношения к фекалиям и другим
продуктам тела возможны проекции на субстанции внешнего мира - краски, глину и т.д. - которые
затем могут использоваться для сублимации.
Таким образом, символ в его истинном значении, в отличие от символического приравнивания,
ощущается как создание Эго, а не как сам. первичный объект, й поскольку символ отличается от
первичного объекта, он может использоваться более свободно, то есть как объект, обладающий собственными независимыми свойствами и имеющий свои функции. Так, любой предмет,
символизирующий пенис (палка, например, или та же скрипка), имеет собственные характеристики и
служит для осуществления определенных функций. Подобный символ вполне свободен от путаницы с
первичным объектом, который он представляет.
Пример формирования символа в раннем детстве приводится в работе М. Кляйн «On Observing the
Behaviour of Young Infants»: «Малыш Д. в возрасте трех месяцев проявлял очень сильный и
характерный для него интерес к игрушкам - к бусам, деревянным кольцам и погремушкам. Он
внимательно смотрел на. них, прикасался к ним снова и снова, брал их в рот и слушал звуки, которые
они издавали; он сердился на эти игрушки и кричал, если они были не там, где он хотел; он был
доволен и снова любовался ими, когда их клали на нужное место. В четыре месяца мать заметила, что
он срывает на игрушках свой гнев: они же и утешали его, когда он был расстроен. Порой ов
прекращал плакать, когда ему показывали их. а перед отходом ко сну они успокаивали его.
На пятом месяце он четко различал мать, отца и прислугу; это можно было безошибочно определить
по тому, как он узнавал их и по тому, что от каждого из них он ждал определенной игры. На этой
стадии уже были очень выражены его личностные отношения; у него развилось также особое отношение к своей бутылочке. Например, когда она пустая стояла около него на столе, он поворачивался к
ней, издавал звуки, гладил ее и время от времени посасывал соску. Но выражению лица можно было
понять, чгто он относится к ней так же, как к любимому человеку. В возрасте девяти месяцев заметили,
что он с любовью смотрит на бутылочку, говорит с ней и, похоже, ждет ответа. Такое отношение к
бутылочке тем более интересно, что малыш никогда не был хорошим едоком, не жадничал и не
выказывал особого удовольствия от еды. Почти с самого начала были трудности в кормлении грудью,
поскольку у матери не было молока, и когда ему было несколько недель, он полностью перешел на
кормление из бутылочки. Аппетит стал улучшаться лишь на втором году жизни, но и тогда
удовольствие было больше от того, что он ест вместе с родителями. Напомним, что в девять месяцев
его интерес к бутылочке носил личностный характер и не был связан лишь с содержащейся в ней
пищей.
В десять месяцев ему очень понравилась юла, - в первую очередь, его привлекла красная кнопка,
которую он сразу же стал сосать; вслед за тем ему стадо интересно, как ее запускают и как она шумит.
Вскоре он перестал сосать ее, но интерес к макушке сохранялся. Когда ему было пятнадцать месяцев,
случилось так, что другая юла, которая также очень нравилась ему, во время игры с ней упала на пол и
распалась на две половинки. Реакция малыша была поразительной. Он заплакал, утешить его было
невозможно, и возвращаться в комнату', где случился инцидент, он никак не хотел. Когда, наконец,
матери удалось привести его туда и показать, что юла снова цела, он отказался смотреть на нее и
выбежал из комнаты (даже на следующий день он не хотел приближаться к шкафу с игрушками, где
лежала юла). Более того, через несколько часов после происшествия он отказался от чая. Спустя
какое-то время его мать подняла с полу игрушечную собаку и сказала: «Какая славная собачка».
Мальчик просиял, забрал собаку и стал ко всем подходить с ней, ожидая, что они скажут: «Слабая
маленькая собачка». Было очевидно, что он идентифицировал себя с игрушечной собакой, и потому
любовь, которую оказывали ей, освобождала его от ощущения, что он причинил юле вред.
Существенно, что еще на более ранней стадии ребенок проявлял видимую тревогу по поводу
сломанных предметов. Например, когда ему было около восьми месяцев, он заплакал, когда разбился
брошенный им стакан, а в другой раз - чашка. Вскоре он стал проявлять такое беспокойство при виде
сломанных вещей, - независимо от того, кто причинил вред, - что мать стала сразу убирать их с его
глаз..
Его страдании в подобных случаях указывали как на тревогу преследования, так и на
депрессивную тревогу. Это становится понятным, если связать его поведение в восьмимесячном
возрасте с тем, что произошло с юлой. Я делаю вывод, что и бутылочка, и юла символически
представляли материнскую грудь (вспомним, что в десять месяцев он вея себя по отношению к юле так
же, как в девять месяцев - к бутылочке), и что когда юла распалась, для него это означало разрушение
груди и тела матери, Это объясняет его тревогу, вину и горе, связанные со сломанной юлой.
Я уже провела связь между разбитой юлой, сломанной чашкой и бутылочкой, но надо признать
еще одну связь, более раннюю. Как мы видели, ребенок порой очень сердился на свои игрушки,
отношение к которым было очень личностным. Я полагаю, что наблюдаемые на более поздней стадии
тревога и вина ведут свой след назад, к агрессии, направленной на игрушки, особенно когда они были
недоступны. Существует еще более ранняя связь, которая ведет к материнской груди, не давшей
удовлетворения и отнятой у него. Поэтому тревога по поводу разбитой чашки или стакана является отражением вины за гнев и деструктивные импульса, изначально направленные на материнскую грудь.
Создавая символы, ребенок тем самым сместил интерес на целый ряд объектов, т.е. с груди - на
игрушки: бутылочка - стакан - чашка - юла, и перенес на эти объекты свое отношение и эмоции, такие
как гнев, ненависть, тревогу, а также вину.
В этой же статье, чуть ранее, я описала тревогу этого ребенка, связанную с незнакомцем, и
показала на примере, как происходит расщепление материнской фигуры (здесь фигуры бабушки) на
хорошую и плохую мать. Я отметила как страх перед, плохой матерью, так и любовь к хорошей,
очевидные в его личностных отношениях. Я полагаю, что оба эти аспекта вошли в его отношение к
сломанным вещам.
Тревога преследования и депрессивная тревога, проявленные малышом в эпизоде со сломанной юлой,
в отказе идти в комнату и позднее - даже приближаться к шкафу с игрушками - показывают страх
перед объектам, который стал опасным из-за причиненного ему вреда (тревога преследования). Не
приходится, впрочем, сомневаться и в наличии сильных депрессивных чувств, также проявившихся в
данной ситуации, Все эти тревоги уменьшились, когда он получил заверения, что собачка
(символизировавшая его самого) была «славной», то есть хорошей, и что родители по-прежнему
любят его».
В своих работах М. Кляйн подчеркивает также, что развитие символа и развитие Это
взаимообусловлены. В случае неудачи одного происходит задержка развития другого. Неспособность
Эго справиться с ранними тревогами препятствует формированию символа. Не происходит
необходимого для развития смещения интересов. Это, в свою очередь, обедняет Эго, является
причиной задержки общего психического развития, в частности, развития интеллекта.
Резюме
М. Кляйн рассматривает формирование символа как процесс, источником которого являются ранние
тревожные ситуации. Необходимость справляться с сильнейшей тревогой преследования во время
параноидно-шизоидной позиции приводит к смещениям аффекта и интереса с первичных объектов на
другие, новые объекты. Примитивные символические приравнивания по мере развития Эго постепенно
превращаются в полностью сформированные символы во время депрессивной позиции и далее.
Символы в их истинном значении никогда не путаются с первичными объектами, так как являются
продуктом деятельности Эго, Символы представляют собой независимые объекты, обладающие
собственными свойствами, и являются важнейшей составляющей человеческого общения.
Глава 6. ПСИХИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ МЛАДЕНЧЕСТВА ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ
С точки зрения М, Кляйн, период младенчества имеет «абсолютное влияние» на психическое
развитие индивида, включая развитие Эго. Супер-эго и объектных отношений, а также на
формирование характера и межличностных отношений. Ранние психические процессы и защитные
механизмы продолжают действовать на протяжении всей жизни, обеспечивая либо здоровое, либо
патологическое ее течение, Й в первую очередь это касается двух ведущих тревог младенчества:
преследования и депрессивной, а также процессов проекции, интроекции и идентификации.
Например, от того, насколько сильна была изначально тревога преследования, зависит, сколько
места будет занимать во внутреннем мире хороший объект. При конституционально сильной тревоге
преследования и в случае, если материнская любовь была недостаточна для того, чтобы ее ослабить, во
внутреннем мире ребенка большее место будет занимать плохой объект. Соответственно, ребенок
будет сильней идентифицироваться с плохим объектом. Если подобная ситуация сохраняется в ходе
развития и тревога преследования остается сильной, то уже взрослый человек склонен к обостренному
реагированию на любую фрустрацию, любой дискомфорт и страдания. Для него они, как в
младенчестве, означают преследование и порождают обиды и ненависть, которые он проецирует на
других. Но никому не хочется быть объектом чужих обид, поэтому у тех, на кого они были
проецированы, появляются неприязнь и враждебность к данному человеку. Чувствуя подобное к себе
отношение, человек с высокой параноидной тревогой еще более наполняется уверенностью, что его
преследуют, и это еще более ухудшает отношения с людьми. То есть образуется порочный круг;
выбраться из которого совсем не просто. Человек с высокой тревогой преследования плохо понимает
других и не способен к эмпатии.
В случае, когда первичная параноидная тревога менее выражена - и конституционально, и
благодаря хорошему материнскому уходу, - хороший объект занимает достаточное место во
внутреннем мире. У ребенка есть возможность идентифицироваться с хорошими качествами объекта и,
соответственно, их и проецировать во внешний мир, наделяя окружающих добрыми чувствами. Такие
люди обычно приятны в общении, они искренни, способны к эмпатии и способны переносить критику как извне, так и свою собственную. То есть способность (или неспособность) переносить критику, как
мы видим, напрямую связана с тревогой преследования: обида легко возникает у людей с высоким
изначальным уровнем этой тревоги.
Таким образом, ранние тревоги, оказывая огромное влияние на формирование внутреннего мира,
продолжают играть роль и во взрослой жизни, отражаясь на социальных контактах,
Не меньшую роль играют процессы проекции и интроекции. Они ответственны за взаимодействие
внешних и внутренних факторов, и это взаимодействие продолжается в течение всей жизни. У
взрослого человека восприятие внешней реальности никогда не свободно от влияния внутреннего мира.
Мы постоянно проецируем какие-то части себя, свои импульсы или чувства на других людей. Эти
проекции, как было отмечено раньше,, могут быть либо дружественными, либо враждебными, в
зависимости от того, сколько места во внутреннем мире отдано хорошему или плохому объекту.
Поэтому восприятие мира не есть явление объективное, оно всегда окрашено тем, что мы на него
проецируем.
Так же и с интроекцией. Внешний мир, существуя независимо от нас, становится, тем не менее,
частью нашего внутреннего мира. Мать является первым объектом, которого ребенок «поселяет»
внутри себя. Затем появляются другие люди, чьи нормы,, привычки, вкусы, манеры постепенно (или
вдруг).становятся нашими. И так в течение всей жизни общение с людьми, к которым мы испытываем
сильные чувства (любовь или ненависть) обязательно ведет к интроекции их качеств. При этом наш
внутренний мир может обогащаться, наполняться творческой силой (при интроекции хороших объектов), а может и обедняться, когда интроекция плохих объектов заставляет чувствовать, как плох и
враждебен окружающий мир.
Внутреннее и внешнее, как мы видим, находятся в постоянном контакте и постоянно влияют друг
на друга. Очень важно при этом, чтобы взаимодействие проекций и интроекции было сбалансировано,
чтобы ни один из этих процессов не приобретал ведущего значения. Преобладание любою из них
чревато такими явлениями, которые могут препятствовать развитию самобытной, созидательной
личности. Например, ведущим механизмом становится проекция. Это означает, что восприятие
других строится в основном на проекции собственного внутреннего мира. При этом есть опасность
опустошения себя: человек как бы теряет себя в других и теряет способность к объективным
суждениям.
Другая крайность - чрезмерные интроекции. В этом случае приобретение свойств других людей, их
чувств и мыслей представляет угрозу для Эго. Над ним полностью господствует интроецированный
объект, и собственное Эго слабо. Сбалансированность во взаимодействии проекции и
интроекции обеспечивает внутреннюю гармонию и дает возможность создавать такие же гармоничные отношения с внешним миром. Источником этого, как уже говорилось, является то
соотношение, в котором находятся первичные влечения и базисные установки, то есть
взаимодействие параноидной и депрессивной тревоги.
Еще один важный процесс, сопровождающий нас на протяжении жизни, -идентификация,
то есть способность поместить себя на место другого. Способность к идентификации с
другими необычайно важна в человеческих отношениях и является условием для истинной и
сильной любви и понимания. Человек лишь тогда способен понять желания и интересы
другого и порой пренебречь собственными, когда есть эта способность идентифицироваться.
Стержнем Это, как уже отмечалось, является хороший внутренний объект (мать),
Идентификация с матерью проявляется у ребенка в подражании ее действиям и ее
отношениям с другими. Можно наблюдать это в играх, в отношениях с младшими детьми, с
друзьями. Идентификация с хорошими качествами матери становится основой для
следующих хороших идентификаций. В частности, идентификация с хорошей матерью
облегчает ребенку идентификацию с хорошим отцом и дальше - с другими симпатичными
людьми. Благодаря этому внутренний мир ребенка развивается так, что в нем присутствует
больше хороших объектов и чувств. Ш. это вносит свой вклад в стабилизацию личности.
Во время эдиповой стадии идентификация с хорошими родителями нейтрализует
враждебность и соперничество как по отношению к родителям, так и к братьям и сестрам.
Будучи взрослым, человек, способный идентифицироваться со своими детьми, позволяет
им свободно развиваться, не вмешиваясь в их жизнь деструктивным образом. Такой человек
готов разделять с детьми их радости, не завидуя им. С наступлением зрелого и пожилого
возраста, когда удовольствия молодости становятся все менее доступны, способность
идентифицироваться с молодыми дает возможность пожилому человеку принимать участие в
их развитии. Передавая свой опыт, помогая развивать способности и таланты молодых, такой
человек тем самым реализует то, что, возможно, не удалось ему в собственной жизни. В
любой жизненный период способность идентифицироваться с хорошими качествами объекта
позволяет радоваться за других, восхищаться успехами других и быть свободным от зависти и
соперничества.
Не всегда, разумеется, идентификации столь удачны. В жизни можно видеть достаточно примеров
идентификации с плохими объектами. Что может происходить в подобных случаях? М. Клийн
приводит в пример один из возможных вариантов, вполне, однако, распространенный в жизни.
Родители (или родитель), будучи приверженцами жесткой дисциплины, требуют безоговорочного
подчинения со стороны ребенка. В нем возникают ненависть и бунт против слишком сильного
подчинения. Но одновременно он интерна-лйзует родительскую враждебность и злобность и
идентифицируется с этими качествами, что соответственным образом формирует его характер. В
дальнейшем, будучи взрослым, такой человек будет обращаться со своими детьми так же, как с ним
обращались в его детстве, - т.е. деспотично и жестко. Это одно из возможных последствий. Есть и
другой исход, едва ли более обнадеживающий: когда ребенок отказывается от идентификации с
плохим объектом. Его бунт против родительского насилия проявляется а том, чтобы делать все прямо
противоположное тому, что делают родители. И, будучи взрослым, такой человек впадает в другую
крайность: сверхпотворства по отношению к своим детям. Им все разрешено, наказания полностью
отсутствуют. Но это не менее тяжкое бремя для детской психики. Во-первых, Супер-эго такого ребенка
слабо развито, роль его в межличностных отношениях минимальна, что неизбежно приводит к
трудностям в общении. Подобное Супер-эго также неспособно защитить и от собственной
деструкгивности.
Помимо этого, сверхпотворство и отсутствие наказаний лишают ребенка возможности делать
репарации, и его чувство вины не облегчается, но становится сверхсильным. Не надо забывать, что
возникновение вины связано с бессознательными агрессивными тенденциями, а репарация является
проявлением либидных сил. Сверхпотворсгвующие родители не дают ребенку возможность исправить
нанесенный им вред (элементарные примеры: починить испорченную вещь, извиниться за плохое
поведение и пр.). Когда нет возможности сделать репарацию, защитой от чувства вины становится вытеснение ее. И тогда ребенок теряет способность сознательно чувствовать вяну, и она, действуя в
бессознательном, становится мощным, источником тревог. Помимо этого, при отсутствии
возможности сделать репарацию появляется потребность в подавлении агрессивности. Но
агрессия и либидо взаимосвязаны, и потому для ребенка его либидные желания также становятся: опасными и, следовательно, также подвергаются подавлению. Такой ребенок (и далее
взрослый) становится неспособным любить, он неспособен проявлять внимательность и
чуткость к другим. Подобное бесчувствие является убежищем от сверхсильного чувства
вины).
Все это были примеры того, 'что идентификации детства, интегрированные в Эго,
становятся важной частью личности.
Но вернемся к истокам. И сейчас это - деструктивные импульсы. Как и отмеченные ранее
психические явления, деструктивные импульсы и все связанные с ними эмоции сохраняют
свое значение на протяжении жизни. Деструктивные импульсы являются неизменной
стороной психической жизни даже при благоприятных условиях. Выражается это, например, в
виде ревности. Начинаясь в раннем детстве, она достигает пика в эдипов период и проявляется во взрослой жизни по отношению к значимым людям.
Жадность и зависть, как производные деструктивных импульсов, проявляют себя с
младенчества. Их можно рассматривать как факторы, осложняющие отношение вначале к
матери, а позднее - к другим членам семьи и прочим окружающим людям.
Жадность по-разному выражена у разных младенцев. Есть особо жадные, ненасытные,
удовлетворить которых почти невозможно. Такой младенец сначала, захлебываясь, стремится
опустошить материнскую грудь, затем, подрастая, хочет использовать все возможные
источники удовлетворения, никого не принимая в расчет. Он использует мать и других членов
семьи, кто мог бы дать ему любовь, внимание, пищу или что угодно другое. М. Кляйн
связывает жадность ребенка с тревогой, что его лишат чего-то, с тревогой, что он
недостаточно хорош для того, чтобы быть любимым и любить самому. Источником этого,
несомненно, является деструктивность самого ребенка и сила базисной тревоги
преследования. По существу, такая ситуация остается неизменной всю жизнь.
Жадность чрезвычайно деструктивна. Жадные люди хотят получить как можно больше,
даже за счет других, и это относится не только к обладанию чем-то материальным, но и
напрямую касается таких вещей, как статус и престиж. Неотъемлемым фактором жадности
является тщеславие. М. Кляйн говорит о двух аспектах этого качества. С одной стороны, тщеславие
является мотивом для достижений. Но если оно становится единственной движущей силой, то
непременно нарушает возможность сотрудничества с другими. Человек с высокими амбициями
никогда не бывает удовлетворен, как и жадный, ненасытный младенец у груди. Жадный, амбициозный
человек не может допустить, чтобы кто-то был впереди него. Подобные люди неспособны, да и не
желают Помогать молодым, например, в их профессиональном росте, из страха, что те «обойдут» их
и займут их место.
В основе зависти находятся самые ранние фрустрации, связанные с грудью, и вызванные ими
фантазии. Испытывая голод или физический, дискомфорт, ребенок фантазирует, что молоко и любовь
преднамеренно отнимаются у него или же удерживаются матерью в свою пользу. Даже грудь, дающая
много молока, тоже может стать источником зависти: младенец завидует этому богатству, которое
есть у груди и которого лишен он сам. Если зависть очень сильна, это ведет к нарушению отношений
с матерью. И причина этого в том, что для зависти свойственно не только желание обладать тем, чего у
тебя нет, но и сильная потребность испортить другим радость обладания желанным объектом,
потребность испортить сам объект. Это стремление ведет, как уже было отмечено, сначала к
нарушению отношений с матерью, а позднее - с другими людьми. Это означает также, что ничто не
может доставить полной радости, потому что желаемая вещь уже была испорчена завистью. Зависть
препятствует тому, чтобы признавать достоинства других людей и восхищаться их успехами.
Человеку с сильной завистью очень тяжело, например, работать с кем-то, чьи способности
превосходят его собственные.
Зависть, по мнению М. Кляйн, лежит и в основе негативной терапевтической реакции, когда человек
находится в анализе. Здесь в ситуации трансфера оживает младенческая зависть к груди, проявляемая в
отношении аналитика. Зависть к аналитику связана с тем, что он добр, продуктивен, способен любить,
а его интерпретации помогают освобождаться от болезненных симптомов. Все это недоступно
пациенту, и его зависть усиливает сопротивление анализу, заставляет пациента критиковать работу
аналитика и удерживать симптомы. Подобное сопротивление является средством для разрушения
силы аналитика, для разрушения успешного лечения.
Зависть, жадность и ревность, сопровождая нас на нашем жизненном пути, говорят о силе и
живучести врожденных деструктивных влечений.
А что же либидо? Как оно проявляет себя в нашей жизни?
Ответ напрашивается сам собой. Без либидо не может быть жизни как таковой, ибо оно является
энергией инстинкта жизни.
Первичная способность любить мать развивается в способность любить других людей и быть
преданным им. Но не только. Жизнь дает массу возможностей для трансформации либидо. Человек
вкладывает свою любовь во все то, что представляется ему хорошим и ценным. Это его работа, его
интересы, хобби и увлечения. Способность любить все, чему человек себя посвящает, обогащает
личность и открывает человеку многие источники удовольствия.
Часто к способности любить добавляется желание сделать репарации. Это неудивительно,
поскольку в наших отношениях с людьми наряду с любовью обязательно присутствуют агрессивные
мысли, действия, фантазии, за которые - сознательно или бессознательно - мы испытываем вину.
Напомним, что способность чувствовать вину появляется очень рано, во время депрессивной позиции.
Вина напрямую связана с депрессивной тревогой, особенно сильной в это время.
По мнению М. Кляйн, депрессивная тревога никогда полностью не преодолевается. Она
периодически возникает под влиянием внутреннего и внешнего прессинга и сопровождается
чувством вины. Здоровый человек (и в детстве, и будучи взрослым) вполне способен справляться с
этой тревогой и виной и восстанавливать нарушенное равновесие с помощью репараций. У каждого
возраста есть свои возможности для репарации.
Например, годовалый малыш очень хочет накормить мать и доволен, если она ест то, что он ей
дает, и показывает, как ей это приятно. Таким своим отношением она говорит, что любит его, что он
хороший и что его любовь к ней сильнее, чем его ненависть.
Подрастая, ребенок стремится заботиться о любимых людях, делать какие-то полезные дела по
дому, добиваться успехов в своем развитии, заниматься творческой деятельностью: рисовать,
конструировать и пр. Все это является проявлением не только любви, но и потребности сделать
репарацию. В арсенале средств взрослого человека главным,, пожалуй, являются творческая
деятельность и работа как таковая. Работая, человек удовлетворяет свои насущные потребности.
Среди прочих немаловажное место занимает потребность в самосохранении н эмоциональной
безопасности. В раннем детстве безопасность обеспечивалась матерью. Остаться без матери равносильно смерти и, потому у ребенка так силен страх потери матери. Этот страх сохраняется в самых
глубоких глубинах нашего бессознательного и может актуализироваться в напряженных жизненных
ситуациях, проявляясь в виде тревоги. Работая и удовлетворяя потребность в безопасности, человек
нейтрализует ранний страх потери матери. Уверенность взрослого в своей жизнеспособности - это
уверенность, что он не лишен любви и не потерял мать. Любая работа, и особенно творческая, дают
эту уверенность, ибо, созидая, человек символически воссоздает любимый объект. Как, например,
скульптор. Давая жизнь произведению искусства (вовсе не обязательно, чтобы это была человеческая
фигура), он бессознательно возрождает ранние любимые объекты, которые разрушил в СВОИХ
фантазиях.
Потеря работы является серьезной, психической травмой. Человек, потерявший работу, попадает в
бедственное положение и терпит лишения. Это очевидно. Но не только это. Печаль и отчаяние этой
ситуации имеют глубокие корни. Человек попадает под власть ранних депрессивных тревог, как бы
возвращается в то время, когда он ощущал, что теряет мать, теряет ее любовь и защиту. Безработный
не может проявить свои конструктивные способности, которые помогли бы справиться с
бессознательными страхами и чувством вины, то есть он лишен возможности сделать репарацию.
В этой связи нелишним будет сказать о «трудоголиках». Эти люди, как тяжким бременем,
нагружены виной, легко возникающей по любому поводу. Освобождение приносит лишь неустанный
труд (непрекращающаяся репарация). Лишенные этой возможности, они могут оказаться под властью
необъяснимой тревоги и вины. Такие люди не умеют отдыхать, не «заслужив» этого. Они порой
прерывают отпуск, возвращаясь к спасительному труду. Для таких людей особенно тяжела ситуация
безработицы, возрождающая ранние тревоги.
Ранние отношения к материнской груди проявляются в символической форме в различных областях
человеческой деятельности. Например, в исследовательской. Это может быть как непосредственное
желание открывать новые земли, так и любое научное исследование. То удовлетворение, кото-рое
испытывает человек, исследуя какую-либо проблему или новую территорию, имеет своим источником
ранние фантазии и желания исследовать материнское тело. Тогда эти фантазии рождались
агрессивными и сексуальными импульсами, жадностью, любопытством и любовью. Взрослая плодотворная исследовательская деятельность позволяет в полной мере переработать все бессознательные
импульсы и фантазии, исправить причиненный вред и сделать репарацию. Кроме того, огромную
важность в исследовательской деятельности, в творчестве и в искусстве имеет бессознательное желание вновь открыть утраченную мать ранних дней.
Резюме
Рассматривая взрослую жизнь через призму младенчества, мы понимаем, каким образом из ранних
фантазий и эмоций формируется психика взрослого, его взгляды, привычки, интересы и его характер.
Это позволяет сделать следующий вывод: ничто из того, что когда-либо существовало в бессознательном, не теряет своего значения и остается живым, пока жива сама психика.
В завершение приводим слова Мелани Кляйн, в которых отражено ее понимание характера и его
роли в социуме.
«Я привела примеры того, как деструктивные импульсы, зависть и жадность и возникающая в
результате этого тревога преследование нарушают эмоциональное развитие ребенка и его социальное
отношения. Я обращалась также и к противоположным, помогающим аспектам развития и пыталась
показать, как они возникают. Я попыталась отразить важность взаимовлияния врожденных факторов и
факторов окружения. Относясь с должным вниманием к этому взаимодействию, мы обретаем более
глубокое понимание того, как развивается характер. Наиболее важным аспектом психоаналитической
работы всегда было то, что в ходе успешного анализа происходили благоприятные изменения в
характере пациента.
Одним из результатов сбалансированного развития является целостность и сила характера.
Подобные качества оказывают непреходящее влияние как на уверенность человека в себе, так и на его
отношение к внешнему миру.
То, какое влияние оказывает чистосердечный и искренний характер на других, легко увидеть. Даже на
людей, не обладающих теми же качествами, это производит глубокое впечатление, и они не могут не
испытывать уважения к целостности и искренности. Потому что эти качества рождают в них картину
того, какими они сами могли бы стать или, возможно, еще могут стать. Такие люди дают им
определенную надежду относительно мира в целом и большую веру в добро.
Я... говорю о важности характера потому, что, с моей точки зрения, характер является основой
всего, чего достигает человек. Влияние хорошего характера на других лежит в истоке здорового
социального развитая».