ЧЕРНЫЙ МОНАХ Чехов А
advertisement
А.М. КУЗНЕЦОВ СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ В ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ А.П. ЧЕХОВА: ОПЫТ АНТРОПОЛОГИЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ РАССКАЗА «ЧЕРНЫЙ МОНАХ» Опубликовано: Личность. Культура. Общество. Том У. Спец. вып. 1-2. 2003 С. 224239 В творчестве великих деятелей искусства можно выделить отдельные произведения, которые по своему звучанию резко выделяются из основной части их наследия. Особенности формы или содержания таких произведений, а нередко и то и другое настолько своеобразны, что может даже сложиться впечатление, что они созданы кем-то другим, а не самим автором. Несколько таких поразительных текстов оставил нам и А.П. Чехов. Чаще всего он нам представляется насмешником Антошей Чехонте или же грустно-лиричным Антоном Чеховым, который в обоих своих ипостасях сохраняет сугубо реалистическую манеру повествования. И вдруг в этот реализм непонятно откуда врывается такая полумистическая вещь как «Черный монах». Сам Чехов, по-видимому, уже чувствовал необходимость оправдания своего творения, когда писал 15 января 1894 г М.О. Меньшикову: «Этот рассказ медицинской historia morbi. Трактуется в нем мания величия» (1). Однако не будем так безоговорочно полагаться на авторскую интерпретацию своих мотивов, побудивших его к написанию тех или иных произведений. Наши современные представления о личности человека, тем более, великого художника, писателя или поэта слишком сложны, чтобы полагаться на какую-либо одностороннюю оценку его деятельности и ее результатов в определенной области. Тем более, что по поводу появления «Черного монаха» у самого Антона Павловича и его родственников, как будет показано далее, есть и совершенно другие объяснения. Проблема взаимоотношения автора и его героев может быть рассмотрена в соответствии с антропологическим принципом, предполагающим творческое участие всей личности, а не только исходного замысла первого из них в формировании образа других. Вполне откровенно в этом смысле признавался М. Фуко: «Без сомнения, не я один пишу затем, чтобы не открывать собственное лицо. Не спрашивайте меня, что я есть, и не просите остаться все тем же: оставьте это дело нашим чиновникам и полиции – пусть себе проверяют, в порядке ли наши документы. Но пусть они не трогают нас, когда мы пишем» (2). Еще определеннее позиция по вопросу о природе художественного творчества К. Г .Юнга: «...даже тот 1 художник, который творит, по всей видимости сознательно, свободно распоряжаясь своими способностями и создавая то, что захочет, при всей кажущейся сознательности своих действий настолько захвачен творческим импульсом, что просто не в силах представить себя желающим чего-то иного, - совершенно наподобие того, как художник противоположного типа не в состоянии непосредственно ощутить свою же собственную волю в том, что предстает ему в виде пришедшего извне вдохновения, хотя с ним явственно говорит здесь его собственная самость» (3). Поэтому не будем обольщаться признанием, что история жизни, болезни и смерти магистра, а затем профессора Андрея Васильевича Коврина – героя рассматриваемого произведения, обусловлена стремлением описать манию величия, даже учитывая медицинское образование Антона Павловича. В этом случае остается непонятным: почему именно эта тема и «галлюцинация» героя так заинтересовали самого Чехова, ведь его медицинская специальность не была связана с психиатрией и лечением нервных расстройств. Такой интерес тем более любопытен, что герой, в конце концов, заболел еще и туберкулезом - болезнью слишком хорошо уже знакомой самому автору, и он мог бы более детально описать именно этот недуг и его влияние на героя. Все эти слишком уж явные сложности с этим рассказом провоцируют вопрос: что же на самом деле стоит за случаем с А.В. Ковриным? Давайте и попробуем, несмотря на предупреждение Фуко, выяснить подобные странности, исходя из контекста самого произведения, взаимоотношений автора и персонажей «Черного монаха» и обстоятельств появления на свет этого текста. Анализ структуры этого рассказа позволяет выделить три основных композиционных блока: имение Песоцких («сад»), которое разделяется на две части другим блоком - квартирой Ковриных («город»); и гостиница в Севастополе («другой город»). Каждый из этих блоков связан с другими присутствием главного героя, остальные персонажи представлены в двух из них (Песоцкие) или только в одном (Варвара Николаевна). Следовательно, именно Коврин, а затем Песоцкие являются основными смыслообразующими явлениями этого теста. Теперь посмотрим на основных персонажей с точки зрения тех признаков, которыми они наделены в зависимости от своей структурной позиции. Поскольку основная загадка для нас главный герой, то начать лучше будет с сопутствующих ему персонажей, которые не столь сложны и противоречиво многозначны. Прежде всего, это Егор Семенович Песоцкий - личность, на первый взгляд, вполне достойная и 2 симпатичная. Он - не какой-нибудь Обломов, он - натура деятельная, у него налаженное хозяйство, основу которого составляет прекрасный сад, известный на всю Россию. Не чужд Песоцкий и интеллектуальной деятельности, так как публикует в специальных изданиях статьи о садоводстве. Но почему же в его характеристиках, которые находит автор, мы чувствуем совершенно иные интонации. «Вид он имел крайне озабоченный, все куда-то торопился и с таким выражением, как будто опоздай он хоть на одну минуту, то все погибло!» (4) Может быть, это просто так проявляется целеустремленность Егора Семеновича? Но как тогда объяснить звучащий рефреном его вопль: «Боже мой, боже мой! Перепортили, перемерзили, пересквернили, перепакостили! Пропал сад! Боже мой!» Ситуация достаточно стандартная: есть человек, на котором держится все дело, в то время как другие только и думают о том, чтобы его испортить. Беда только в том, что такие «надежды и опоры» дела абсолютно уверены в правильности только своих мнений и действий в то время как все другие - заведомо ошибочные и вредные. Весь смысл жизни Песоцкого заключен в его саде, поэтому ему уже не хватает времени и сил на то, чтобы думать еще и об окружающих его людях. «Секрет успеха не в том, что сад велик и рабочих много, а в том, что я люблю дело – понимаешь? – люблю, быть может, больше, чем самого себя...». Отсюда же и главная его забота: «А когда я умру, кто будет смотреть? Кто будет работать?» Даже отношение к собственной дочери основывается на боязни, что когда Таня выйдет замуж и у нее пойдут дети, то ей уже будет не до сада. Не случайно он почти прямо просил Коврина, чтобы тот женился на Тане, так как тогда сад не попадет в чужие руки. Когда все было решено по его воле, то произошло примечательно раздвоение личности Песоцкого. Он теперь вроде бы успокоился и стал рассуждать о роли крови (в смысле наследственности), о величии Коврина. Но, как указывает автор, это был уже не настоящий Егор Семенович. Настоящий тут же кричал: «Черти! Пересквернили, перепоганили, перемерзили! Пропал сад! Погиб сад!» Это уже что-то маниакальное. Не случайно даже героиня признается: «У нас только сад, сад, сад – и больше ничего». Да и сам Коврин, находясь под влиянием приятных воспоминаний, и будучи уже в предверии захватившего его чувства к Тане все же заметил, что не все в порядке в этом саду: «Дело красивое, милое, здоровое, но и тут страсти и война. Должно быть, везде и на всех поприщах идейные люди нервны и отличаются повышенной чувствительностью (курсив мой-А.К.). Вероятно это так нужно». Таким образом, прекрасное место – сад, которое может быть раем земным, в силу 3 характера его владельца превращен в тяжкое бремя, полностью подчиняющее себе человека. Отношение хозяина к саду носит печать откровенной болезненности. Да и сам сад, как он нам представлен, отражает вполне определенно характер Песоцкого. «Деревья тут стояли в шашечном порядке, ряды их были прямы и правильны, точно шеренги солдат, и эта строгая педантическая правильность и то, что все деревья были одного роста и имели совершенно одинаковые кроны и стволы, делали картину однообразной и даже скучной». Сад не сам появился в таком виде, а по воле своего создателя, поэтому его однообразие – проекция личности Егора Семеновича, в которой нет ничего мудреного и она не способна примириться ни с чем «замысловатым» вокруг нее. Отношение к саду, как можно было уже заметить, во многом формирует и характер Тани Песоцкой, в том числе ее взаимоотношения с отцом. «Но если бы вы знали, как он меня мучит... Он мне...испортил всю жизнь. Только я одна слышу оскорбления ...и обиды. Он считает меня лишней в его доме. Что же? Он прав. Я завтра уеду отсюда, поступлю в телеграфистки...Пусть…». Весьма красноречивое признание: этот сад не имеет никакого значения для героини, более того она стремится уехать из него и зажить другой жизнью. Как же это осуществить? А наиболее подходящий вариант Коврин, он живет в большом городе и брак с ним позволяет вполне благопристойно покинуть опостылевшее имение. Не случайно после объяснения героиня «чувствовала себя так, как будто любовь и счастье захватили ее врасплох, хотя с четырнадцати лет была уверена почему-то, что Коврин женится именно на ней» (курсив мой-А.К.). Такая расчетливость обычно не свойственна подлинно романтическим героиням. Однако, снова примечательны черты болезненности, которые представлены в портрете Тани. «...он чувствовал, что его полубольным, издерганным нервам, как железо магниту, отвечают нервы этой плачущей, вздрагивающей девушки. Он никогда бы уж не мог полюбить здоровую, крепкую, краснощекую женщину, но бледная, слабая, несчастная Таня ему нравилась». Нет, бесспорно, есть в характере Песоцких много общего, что объединяет их, но одна черта нам подчеркнута автором: «...появилась во множестве гусеница, которую... Егор Семенович и Таня, к великому омерзению Коврина, давили прямо пальцами». Другую объединяющую черту характера этих героев можем теперь указать и мы – болезненность, причем не столько физическая сколько «нервная». 4 Теперь познакомимся поближе с самим А.В. Ковриным. В первой фразе рассказа автор сразу же с обескураживающей прямолинейностью заявляет, что Коврин утомился и расстроил свои нервы (курсив мой-А.К.). По этой причине и после полученного письма от Тани он и появился в имении. Уже потом мы узнаем, что герой еще и магистр, читает психологию, но вообще-то занимается философией. Ничего больше о том, что происходило с героем до его появления у Песоцких и что могло вызвать такое состояние нам не сообщается. Но и нам, и автору вполне достаточно брошенного, как бы вскользь, замечания о Коврине: «В деревне он продолжал вести такую же нервную и беспокойную жизнь, как в городе. Он много читал и писал, учился итальянскому языку и, когда гулял, с удовольствием думал о том, что скоро опять сядет за работу» (курсив и подчеркивание мои-А.К.). Именно в то время и в подобном состоянии с ним и случилось это таинственное проишествие. Под влиянием услышанной серенады Коврин вспомнил легенду о черном монахе и почему-то был уверен, что монах должен скоро появиться. Потом пошел на прогулку и увидел точно вихрь или смерч поднимался высокий черный столб, это оказался «монах в черной одежде, с седою головой и черными бровями, скрестивши на груди руки, пронесся мимо... Босые ноги его не касались земли. Уже пронесясь сажени на три он оглянулся на Коврина, кивнул головой и и улыбнулся ему ласково и в то же время лукаво. Но какое бледное, страшно бледное худое лицо! Опять начиная расти, он пролетел через реку, неслышно ударился о глинистый берег и сосны и, пройдя сквозь них, исчез как дым». Итак, герой, находившийся в радостном настроении и приподнятом состоянии духа захвачен мыслью о некоей важной встрече. Когда эта встреча произошла, то она оказалась настолько нереальной, что нет никакой ясности в том, что же здесь происходило на самом деле. Но, будучи подготовленный автором, читатель должен понять, что это просто дает о себе знать переутомление и нервное расстройство героя. Вторая встреча с видением состоялась, когда Коврин вышел в сад, примирив Таню и Егора Семеновича. Он вспомнил о монахе и сразу же «..из-за сосны, как раз напротив, вышел неслышно без малейшего шороха, человек среднего роста с непокрытою седой головой» На этот раз между героем и его видением состоялся крайне любопытный диалог. «Но ведь ты мираж, - проговорил Коврин. – Зачем же ты здесь и сидишь на одном месте? Это не вяжется с легендой. – Это все равно, ответил монах не сразу тихим голосом, обращаясь к нему лицом. – Легенда, мираж и я – все это продукт твоего возбужденного воображения. Я – призрак. - Значит, ты не 5 существуешь ? – спросил Коврин. – Думай как хочешь, - сказал монах и слабо улыбнулся. – Я существую в твоем воображении, а воображение твое есть часть природы, значит, я существую и в природе... Ты один из немногих, которые по справедливости называются избранниками божиими. Ты служишь вечной правде. Твои мысли, намерения, твоя удивительная наука и вся твоя жизнь носят на себе божественную, небесную печать, так как посвящены они разумному и прекрасному, то есть тому, что вечно...- Если бы знал, как приятно слушать тебя! – сказал Коврин, потирая от удовольствия руки. – Очень рад. – Но я знаю: когда ты уйдешь, меня будет беспокоить вопрос о твоей сущности. Ты призрак, галлюцинация. Значит, я психически болен, ненормален ? – Хотя бы и так. Что смущаться ? Ты болен потому, что работал через силу и утомился, а это значит, что свое здоровье ты принес в жертву идее, и близко время, когда ты отдашь ей и самую жизнь. Чего лучше? Это – то, к чему стремятся все вообще одаренные свыше благородные натуры. – Если я знаю, что я психически болен, то могу ли я верить себе. – А почему ты знаешь, что гениальные люди, которым верит весь свет, тоже не видели призраков ? Говорят же теперь ученые, что гений сродни умопомешательству. Друг мой, здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди. Соображения насчет нервного века, переутомления, вырождения и т.п. могут сильно волновать только тех, кто цель жизни видит в настоящем, то есть стадных людей... Повышенное настроение, возбуждение, экстаз – все то, что отличает пророков, поэтов, мучеников за идею от обыкновенных людей, противно животной стороне человека, т.е. его физическому здоровью. Повторяю: если хочешь быть здоров и нормален, иди в стадо. – Странно, ты повторяешь то, что часто мне самому приходит в голову, - сказал Коврин. – Ты как будто подсмотрел и подслушал мои сокровенные мысли». После этого в приподнятом настроении он объяснился с Таней. Разговор с монахом примечателен тем, что он ясно представлен как диалог, который ведет Коврин со своим видением, которое больше никому не открыто. Уже совпадение слов монаха и мыслей самого Коврина, показывает, что видение не имеет самостоятельного значения. По сути, весь этот и последующие разговоры являются автокоммуникацией самого Коврина, его внутренним диалогом. Недаром он определяет монаха как свою галлюцинацию и делает вывод, что болен. Двойственность натуры главного персонажа очень примечательно перекликается с раздвоенностью Песоцкого. Однако это сходство остается чисто поверхностным, так как между двумя этими характерами все остальное очень различно. Второй Егор 6 Семенович, как уже отмечалось, - ненастоящий и появился он на время, когда ему нужно было решить вопрос о будущем сада. У Коврина его alter ego совершенно позитивно. Оно появилось впервые после прослушивания прекрасной мелодии и вдохновляло его на деятельность. Герой упорно работает и даже любовь к Тане дает ему дополнительные силы. «После каждого свидания с Таней он, счастливый, восторженный, шел к себе с тою же страстностью, с какою он только что целовал Таню и объяснялся ей в любви, брался за книгу или за свою рукопись» (курсив мойА.К.). Он теперь встречался с монахом раз или два в неделю, но затем была свадьба и переезд в город. Здесь завершается основная часть первого структурного блока рассказа. Второй блок рассказа менее определенен, мы просто информированы о том, что действие происходит в городе. Во время бессонной ночи снова появился черный монах и у них с Ковриным завязался новый разговор, на этот раз о славе, а затем о счастье. Герой чувствует себя очень счастливым, но далее следует красноречивое признание. «И меня, как Поликрата, начинает немножко беспокоить мое счастье. Мне кажется странным, что от утра до ночи я испытываю одну только радость, она заполняет всего меня и заглушает все остальные чувства. Я не знаю, что такое грусть, печаль или скука. Серьезно говорю: я начинаю недоумевать. – Но почему? – изумился монах. – Разве радость сверхъестественное чувство? Разве она не должна быть нормальным состоянием человека? Чем выше человек по умственному и нравственному развитию, чем он свободнее, тем больше удовольствий доставляет ему жизнь Сократ, Диоген и Марк Аврелий испытывали радость, а не печаль. А апостол говорил: постоянно радуйтеся. Радуйся же и будь счастлив. – А вдруг прогневаются боги? – пошутил Коврин и засмеялся. – Если они отнимут у меня комфорт и заставят меня зябнуть и голодать, то это едва ли придется мне по вкусу». Однако не это испытание было уготовлено герою. Его разговор с монахом услышала жена и убедилась окончательно, что он болен. «Я давно замечала...и папа заметил, говорила она, стараясь сдержать рыдания. – Ты сам с собой говоришь, как-то странно улыбаешься ...не спишь». Коврина стали лечить, а летом по предписанию докторов он с Таней возвращается в имение. Теперь нам сообщается, что герой выздоровел и перестал видеть черного монаха. Он ведет правильный, здоровый образ жизни «он пил много молока, работал только два часа в сутки, не пил вина и не курил». Однако Коврина мы не узнаем, он стал груб и раздражителен и, в конце концов, порывает с Песоцкими. Сам он так 7 объясняет причину произошедшей с ним перемены: «Зачем, зачем вы меня лечили? Бромистые препараты, праздность, теплые ванны, надзор, малодушный страх за каждый глоток, за каждый шаг – все это в конце концов доведет меня до идиотизма. Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересен и оригинален. Теперь я стал рассудительнее и солиднее, но зато я такой, как все: я – посредственность, мне скучно жить... О. Как вы жестоко поступаете со мной! Я видел галлюцинации, но кому это мешало? Я спрашиваю, кому это мешало?» Вопрос этот действительно трагичен, так как, если монах являлся частью самого Коврина, то и потеря его должна иметь для героя очень серьезные последствия. Затем действие переходит в заключительный блок рассказа, также довольно схематизированный. Мы узнаем, что несколько лет спустя после произошедших событий Коврин уже получил кафедру, но из-за болезни не смог ее занять. Вместе с Варварой Николаевной он едет отдыхать и лечиться в Ялту, и по дороге они остановились в Севастополе. В гостинице Коврин наконец-то прочел письмо от Тани, которое он получил перед самым отъездом. Содержание письма заставило его взволноваться. Таня писала о смерти отца и проклинала Коврина. «Я приняла тебя за необыкновенного человека, за гения, я полюбила тебя, но ты оказался сумасшедшим». Затем это письмо вызвало у Коврина поток воспоминаний из которых мы можем предположить, что, несмотря на все внешние признаки благополучия, он жил в состоянии душевной пустоты, скуки, одиночества и недовольства жизнью. Когда же он немного успокоился то подумал «...о том, как много берет жизнь за ничтожные или весьма обыкновенные блага, какие она может дать человеку. Например, чтобы получить под сорок лет кафедру, быть обыкновенным профессором, излагать вялым, скучным, тяжелым языком обыкновенные и притом чужие мысли, - одним словом, для того, чтобы достигнуть положения посредственного ученого, ему, Коврину, нужно было учиться пятнадцать лет, работать дни и ночи, перенести тяжелую психическую болезнь, пережить неудачный брак и проделать много всяких глупостей и несправедливостей, о которых приятно было бы не помнить. Коврин теперь ясно сознавал, что он – посредственность, и охотно мирился с этим, так как, по его мнению, каждый человек должен быть доволен тем, что он есть». Но в этот момент заиграли знакомую серенаду и Коврин словно пробудился от долгого сна и тогда снова появился монах. «Отчего ты не поверил мне? – спросил он с укоризной глядя ласково на Коврина. – 8 Если бы ты поверил мне тогда, что ты гений, то эти два года ты не провел бы так печально и скудно». У Коврина пошла кровь, он хотел позвать Варвару Николаевну, но позвал Таню. «Он звал Таню, звал большой сад с роскошными цветами, обрызганными росой, звал парк, сосны с мохнатыми корнями, ржаное поле, свою чудесную науку, свою молодость, смелость, радость, звал жизнь, которая была так прекрасна... Внизу под балконом играли серенаду, а черный монах шептал ему, что он гений и что он умирает потому только, что его слабое человеческое тело уже утеряло равновесие и не может больше служить оболочкой для гения. Коврин был мертв, и на его лице застыла блаженная улыбка». Таким образом, к странному началу рассказа, констатирующему болезненное состояние героя, прибавился еще и двусмысленный финал, когда он умирает, но с блаженной улыбкой. Посмотрим, что теперь нам может дать сравнение трех основных персонажей «Черного монаха» для понимания смысла этого странного произведения. Оно, действительно, оказывается чрезвычайно любопытным. Обращает внимание явная изморфность характеров Песоцкого и Коврина. Оба они горячо привязаны своему делу, каждый из них представлен в двойственном свете: «настоящий и ненастоящий» Егор Семнович; Коврин и черный монах. Наконец, и тот и другой герои отличаются нервностью и повышенной чувствительностью и в конце рассказа умирают. Однако это сходство сочетается с принципиальными различиями: в деятельности Песоцкого, в отличие от Коврина, нет радости; его «двоичность» проявляется только в тот момент, когда он с помощью своего гостя стремится уладить свои дела. Напротив, Коврин теряет свое alter ego и становится «одномерным» только после своего «излечения» и включения в жизнь «нормальных» людей. Что касается Тани, то ее образ не вырисован так рельефно, она не несет в себе двойственности, хотя и отмечена признаками рассудочности и болезненности. В целом, Песоцкие – расчетливы и практичны, настоящий Коврин – романтик и идеалист. Главное отличие этих персонажей состоит в том, что первые из них привязаны к определенным обстоятельствам и вынуждены выполнять предписанные действия; последний же мог свободно творить, но затем утратил свою способность. Итак, анализ структуры рассказа и его основных персонажей с точки зрения их личностных особенностей и характеров позволяет сделать несколько выводов. Прежде всего, обращает внимание важное значение бинарно оппозиционных состояний «болезнь-здоровье», «жизнь-смерть», которыми отмечены основные 9 действующие лица в данном тексте. Он начинается с констатации автором болезни главного героя, проявляющейся сначала в переутомлении, а затем появлении видения в образе черного монаха. Далее о своей болезни задумывается сам рассматриваемый персонаж, но ему удается скрывать свое состояние от окружающих. После того как его странное поведение замечают Песоцкие, Коврина лечат и он избавляется от своего навязчивого образа, однако это негативно сказывается на его личности, затем у него развивается туберкулез, от которого герой и умирает. Перед своей смертью он узнает о смерти Егора Семеновича и вспоминает Таню, вид которой говорил, что все в ней уже умерло (курсив мой-А.К.), кроме глаз. Однако смерть Коврина совсем лишена драматизма, напротив, финал неожиданно возвращает его к тем счастливым моментам жизни, которые у него были до его излечения от «галлюцинаций». Такая логика развития сюжета позволяет восстановить основной смысловой ряд текста: 1) состояние героя, которое определяется как болезнь, но имеет позитивный смысл; 2) насильственное его лечение, переход в противоположное состояние, понимаемое как «выздоровление», но повлекшие наступление негативного периода жизни, завершившегося смертельным недугом; 3) смерть, которая, прекратив эту обычную «нормальную» жизнь, вернула героя в последние мгновения к его первоначальному состоянию. Следовательно, отношение между болезнью, жизнью и смертью в этом тексте не укладывается в рамки реалистического, констатирующего описания, а требует иного объяснения. Включение в реальные ситуации некоторого особого смысла делает их символическими явлениями, которые могут быть правильно поняты не из нашего жизненного опыта, а только из общей ткани текста. В данном конкретном случае налицо перестановка смысла понятий, в результате которой жизнь оказывается смертью, а смерть жизнью. В таком случае мы вправе ожидать и иного значения понятий болезнь и здоровье. И действительно, здоровые и благополучные по обычным представлениям Песоцкие, особенно Егор Семенович, обнаруживают весьма неприятные черты, которые заставляют усомниться не только в их нравственном, но и психическом благополучии. У отца представлен какой-то фанатично маниакальный комплекс в отношении к саду; дочь одержима одним стремлением вырваться из этого мирка. К этим людям и попал Коврин, который творит, который живет в соответствии с совсем другими мерами и ценностями. Но эта его непохожесть на других, его «инаковость» подобными людьми воспринимается только как патология. И подобно тому, как в саду Песоцкие давили 10 гусениц прямо пальцами, они стали исправлять Коврина. Вот и еще одна символически абсурдная ситуация, когда больной лечит здорового. В пользу того, что А.П. Чехов прибегал к описанию состояния болезни героя, как к приему, чтобы указать на болезнь окружающего его мира, свидетельствует и написанное ранее в 1892 г. произведение «Палата № 6» (5). Следовательно, здоровье в контексте этих двух текстов А.П. Чехова является не индивидуальной характеристикой, а некоторой общественной нормой, признаком принадлежности к определенной общности. Однако такая норма тесно связана для автора с патологическим, нечеловеческим образом бытия. В то же время болезнь – это и есть индивидуализирующее качество, выделяющее личность из общей массы и придающее самой жизни действительно достойное человека «здоровое» содержание. Поэтому не случайно замечание черного монаха: «если хочешь быть здоров и нормален, иди в стадо.» Таким образом, драматизм «Черного монаха» заключается в столкновении творческой личности и рутины реальной действительности. Как показал в очередной раз А.П. Чехов, только настоящее творчество способно сделать человека счастливым, а его жизнь полноценной и радостной, собственно человеческой по своей сути. К сожалению, творческая деятельность по разным причинам доступна не каждому, большинство людей погружено в суету повседневного существования, убивающего их человеческое достоинство. Для них другой способ жизнедеятельности – угроза, поэтому они для собственного благополучия называют это болезнью и тем самым получают право на его устранение. Для того, чтобы противостоять такому давлению, необходимо обладать достаточной силой воли, но, если не предпринимать необходимых усилий, то жизнь может оказаться не лучше смерти. Но даже и после установления смысла болезни в данном тексте, остается непонятной такая сложная, в общем-то несвойственная Чехову манера общения с читателям, когда истинные авторские мысли о таланте и природе творчества маскируются под совершенно другие по смыслу описания болезненности и мании величия. Ситуация с иносказательностью «Черного монаха» разъясняется при знакомстве с условиями его создания. Рассказ этот был написан в Мелихове в течение второй половины 1893 г и был впервые опубликован в журнале «Артист» в № 1 за 1894 г. Интересные воспоминания об этом периоде сохранил М.П. Чехов. «...Антон Павлович просыпался в первом часу ночи, садился заниматься и затем 11 укладывался под утро спать снова. В Мелихове у Антона Павловича, вероятно от переутомления (курсив мой-А.К.), расходились нервы – он почти совсем не спал. Стоило только ему начать забываться сном, как его «дергало». Он вдруг в ужасе пробуждался. Какая-то странная сила подбрасывала его на постели, внутри у него что-то обрывалось «с корнем», он вскакивал и уже долго не мог уснуть... Когда приезжали Лика и Потапенко, то Лика садилась за рояль и играла «Валахскую легенду» Брага. Антон Павлович находил в этом романсе что-то мистическое, полное красивого романтизма. Я упоминаю об этом потому, что этот романс имел большое отношение к происхождению его рассказа «Черный монах». (6) Здесь же состоялся и разговор о миражах. Но более значимо другое свидетельство. «Сижу я как-то после обеда у самого дома на лавочке, и вдруг выбегает брат Антон и как-то странно начинает ходить и тереть себе лоб и глаза. Мы все уже привыкли к его «дерганьям» во сне, и я понял, что его «дернуло» и он выскочил в сад, не успев еще хорошенько прийти в себя. – Что, опять дернуло? – спросил я. – Нет, - ответил он. – Я сейчас видел страшный сон. Мне приснился черный монах. Впечатление черного монаха было настолько сильное, что брат Антон еще долго не мог успокоиться и долго потом говорил о монахе (курсив мой А.К.), пока, наконец, не написал о нем сой известный рассказ» (7). Сведения Михаила Павловича, что очень важно в данном случае, подтвердил и сам А.П. Чехов. В письме к А.С. Суворину от 25 января 1894 г он написал «Монах же несущийся через поле приснился мне, и я проснувшись утром рассказал о нем Мише» (8). В свете этих очень любопытных данных становится ясным автобиографический характер «Черного монаха». Отсюда же, вероятнее всего, идет эта иносказательность и сложная процедура внесения в текст авторской позиции через ее внешнее отрицание. То самое стремление «не открывать самого себя», о котором писал М. Фуко. К сожалению, нет точных указаний - произошли ли разговоры с монахом одновременно при «встрече» с ним, или же они были написаны позднее. В любом случае очень важно отметить, что в «Черном монахе» сюжет не ограничен только описанием встречи с таинственным персонажем. В рассматриваемом тексте показано, как герой поверил в болезненность своего видения и какое значение такое решение имело для его дальнейшей жизни. Отсюда становится ясным, что было бы опрометчиво видеть в А.В Коврине прямое воплощение А.П. Чехова. Вероятнее всего, реальная ситуация была использована писателем для того, чтобы выразить через пережитое свое отношение, свои мысли к проблеме творческого человека, который в силу своего таланта выделяются из 12 остальной массы людей. Как известно, художественный образ формируется на основе механизмов идентификации и перенесения, предполагающих отождествление автора с тем лицом, которое его особенно привлекает. «Поэтому художественный образ – это созданный фантазией писателя объект, на который писатель благодаря процессу идентификации переносит свои собственные чувства, эмоции, аффективные, интеллектуальные переживания, т.е. проецирует свой собственный внутренний мир. Объект идентификации может находиться в поле сознания писателя, а может быть и вытеснен. Если объект идентификации осознается писателем, он становится прототипом художественного образа, если же он вытеснен, то персонаж воспринимается автором как произвольная игра фантазии...» (9). «Черный монах» достаточно хорошо отвечает такому пониманию художественного образа. Не случайно здесь представлен параллелизм характеров Песоцкого и Коврина. Занятый в Мелихово многочисленными делами, отвлекавшими его от основного занятия, Чехов включил эту ситуацию в образ Егора Семеновича, занятого практической деятельностью. Свое истинное творческое призвание и связанное с ним появление монаха он воплотил в образе Коврина. Примечательно, что, несмотря на все бремя этой ноши, Чехов показывает нам невозможность отказа от ее несения, чтобы стать «хозяйственным» Песоцким. Можно достаточно обоснованно предположить, что для А.П. Чехова талантливость - это свойство личности человека и нельзя стать другим, обычным, нормальным индивидом не убив что-то в себе самом. Случай с Ковриным наглядно подтверждает нам это. Не случайно рассказ так понравился сразу Л.Н. Толстому, который, как известно, делил людей на обычных и «посвященных» По отзыву Г.А. Русанова, 14 февраля 1895 г Л.Н. Толстой так отзывался об этом произведении: «Это прелесть! Ах, какая это прелесть» (10). Однако, значение «Черного монаха» заключается не только в том, что он помогает нам понять мысли и представления А.П. Чехова о роли и месте таланта, и его стремление скрыть личное переживание за своими героями, относящиеся к началу 90-х гг. Х1Х века. Арсенал современной науки и, прежде всего, антропологические методы позволяют нам понять, что же именно произошло с писателем в Мелихово летом 1893 г. В воспоминаниях М.П. Чехова и письмах самого Антона Павловича подтверждается только факт реального переживания встречи с черным монахом. Но теперь в нашем распоряжении есть еще свидетельства рассказа, написанного автором вскоре после этого события. Текст этот 13 в высшей степени примечателен. Он обнаруживает близкое сходство с записями этнографов, которые фиксировали рассказы людей переживших состояние шаманской «болезни». Во время такого состояния, по сообщениям информаторов, на определенном ее этапе к ним являлся дух, который сообщал, что они избраны для служения миру духов. После этого избранник становился шаманом, он мог вступать в контакт с духами и поэтому все остальные люди относились к нему со страхом и уважением (11). Однако, такие ситуации переживались не только представителями архаических культур, но и нашими современниками из «цивилизованных» обществ. Более того, они имели место даже в жизни таких известных ученых как К.Г. Юнг (12). К сожалению, во время вербализации этого состояния происходили неизбежные потери, сказывающиеся на точности описания. Кроме того, сохраняются трудности восприятия этого рассказа ученым, составляющим письменную его запись. В нашем случае мы имеем описание встречи с особым персонажем, который интерпретируется в зависимости от особенностей личности другого участника события как дух или галлюцинация, сделанное самим очевидцем, к тому же писателем, владеющим искусством описания. Не случайно, что в этом тексте мы видим именно диалог героя и его видения, а не монолог, как в описаниях шаманских ситуаций. Поэтому «Черный монах» представляет интерес для специалиста, исследующего проявления особых состояний психики человека. Такие проявления получили название измененные состояния сознания. Вхождение в это состояние требует специальной практики, однако, непроизвольно мы их можем переживать перед моментом засыпания, в состоянии переутомления, под влиянием алкоголя и т.д. В ряде случаев такие переходы стимулируются некоторыми заболеваниями. Поскольку все родственники отмечают сильное напряжение А.П. Чехова в Мелихове, в силу необходимости выполнения большого объема литературной работы, которое срывалось частыми наездами посетителей, то это переутомление и могло спровоцировать вхождение в измененное состояние сознания (13). Так как в это время наука о бессознательном делала только первые шаги, то переживания подобного рода не могли получить убедительного объяснения и оказывали большое влияние на людей, столкнувшихся с ними. Когда все это произошло с Антоном Павловичем, то он, будучи писателем, перевел это свое эмоционально-образное состояние в текстовое описание, создав новый рассказ, отличающийся от его обычных произведений. Как указывал еще К.Г. Юнг, художественное произведение образует автономный комплекс. «Этим термином обозначают просто всякие 14 психические образования, которые первоначально развиваются совершенно неосознанно и вторгаются в сознание, лишь когда набирают достаточно силы, чтобы переступить его порог... Комплекс проявляет свою автономность как раз в том, что возникает и пропадает тогда и как, когда и как это соответствует его внутренней тенденции; от сознательных желаний он не зависит...И как раз здесь приоткрывается возможность аналогии с болезненными душевными явлениями, поскольку именно для этих последних характерно появление автономных комплексов...Божественное неистовство художников имеет грозное реальное сходство с такими заболеваниями, не будучи, однако, тождественно им....Однако факт его наличия сам по себе не несет в себе ничего болезненного... какая-то ранее не осознававшаяся область психики приходит в движение; наполняясь жизнью, она развивается и растет за счет привлечения родственных ассоциаций. Потребная на все это энергия отнимается непосредственно у сознания, если последнее не предпочтет само отождествить себя с комплексом» (14). Таким образом, анализ рассказа «Черный монах» позволяет утверждать, что летом 1893 г. А.П. Чехов пережил глубокое личностное потрясение, которое, выражалось в том, что часть его бессознательного в виде автономного комплекса столь явно и властно заявила о себе. О силе этого переживания мы можем судить по переписке, относящейся к этому периоду его жизни. Как это ни покажется удивительным, в письмах нет развернутых описаний странного сна и его влияния на Чехова. В письме к А.С. Суворину от 28 июля 1893, написанного, вероятно, вскоре после рассматриваемых событий он просто сообщает среди других новостей: «Написал я также повестушку (курсив мой – А.К.) в 2 листа «Черный монах». Вот если бы Вы приехали, то я дал бы Вам прочесть» (15). Затем уже 18 декабря этого года он напишет тому же адресату: «В январской книжке «Артиста» найдете изображение одного молодого человека, страдающего манией величия; называется эта повесть так: «Черный монах» (16). И только в уже упомянутом письме от 25 января 1894 г. появится более пространный комментарий: «Кажется, я психически здоров. Правда нет особенного желания жить, но это пока не болезнь в настоящем смысле, а нечто, вероятно, переходное и житейски естественное. Во всяком разе, если автор изображает психически больного, то это не значит, что он сам болен. «Черного монаха» я писал без всяких унылых мыслей, по холодном размышлении. Просто пришла охота изобразить манию величия» (курсив и подчеркивание мои А.К.). (17). Такая сдержанность очень красноречива, создается впечатление, что 15 Чехов как будто намеренно избегает разговора о своем собственном произведении. Сначала он назвал его повестушкой, затем у него появилась идея мания величия, которая позволяла «рационально» объяснить всю ситуацию, и, наконец, он сообщает, что психически здоров, и писал рассказ в холодном размышлении. Значит, для Антона Павловича вся эта летняя история полгода спустя была еще слишком болезненна и только так, постепенно рассказывая о «Черном монахе» близкому человеку, и, найдя приемлемую форму объяснения случившемуся, ему удалось снять окончательно сомнения в своем психическом здоровье. Обретенная уверенность изменила отношение к пережитому, а рассеянная мистика позволила связать все с желанием описать манию величия, что и было сделано с «холодным размышлением». Здесь налицо проявление защитного механизма вытеснения, когда все странное и болезненное замещается более понятным и привычным. Однако, именно к периоду работы над «Черным монахом», точнее к концу 1893 г. относятся примечательное свидетельство И.И. Ясинского, рассказывавшего об усиленном интересе Чехова к психиатрии. Он приводил такие слова собеседника: «...меня крайне интересуют всякие уклоны так называемой души. Если бы я не сделался писателем, вероятно, из меня вышел бы психиатр» (18). В это же время А.П. Чехов призывал Т.Л. Щепкину-Куперник: «Если хотите сделаться настоящим писателем...изучайте психиатрию, - это необходимо» (19). Сопоставляя все эти данные можно сделать вывод, что в целом текст «Черного монаха» был написан в июле 1893 г., вскоре после сновидения (письмо от 28 июля). Но, по-видимому, работа над текстом была продолжена, так как сообщение о выходе его в свет появилось в декабре (письмо от 18 декабря). На протяжении этого времени осуществлялась важная деятельность не только в литературном плане (создание текста рассказа), но и в медицинском - (обращение к психиатрии) с целью понять смысл летнего события и избавиться от его гнетущего воздействия. В результате, как мы видим, желаемый результат был достигнут, во всяком случае, интерес к психиатрии у Чехова в таком явном виде больше не отмечался. Однако, мотив болезни, характерный для всех персонажей рассказа, в том числе и Песоцких, не связанных с черным монахом, может отражать также влияние начинавшегося физического недуга Антона Павловича, усложненного другими болезнями. Несомненно, что такие сильные переживания должны были оказать заметное влияние на его последующее творчество. Это видно хотя бы потому, что содержание автономного комплекса, связанного с появлением черного монаха, судя 16 по содержанию рассказа, связано, прежде всего, с проблемой самооценки в качестве творческой личности. Примечательно, что характер такой самооценки тесно связан с комплексом Ионы, описанного позднее А.Г. Маслоу. По его мнению, комплекс Ионы является одним из защитных механизмов, препятствующих личностному росту, «боязнью собственного величия». «Мы боимся своих лучших способностей (как и своих низших побуждений). Мы боимся быть такими, какими представляем себя в краткие, прекрасные минуты прозрения, в самые соверешенные моменты своей жизни, собрав все свое мужество в кулак. Мы восхищаемся собой и даже испытываем благоговейный трепет перед божественными возможностями, которые обнаруживаем в себе в эти прекраснейшие мгновения жизни. Но мы одновременно трепещем от ужаса перед ними и чураемся их» (20). Это сладкое чувство ужаса, «страх величия», по Маслоу, является боязнью экстаза, однако к нему примешивается страх паранойи. Однако, как мы видим по содержанию бесед Коврина с черным монахом, они обсуждали как раз проблему комплекса Ионы! Не случайно А.П. Чехов позднее объяснил все эти события именно как проявление мании величия. Вот еще один пример, когда художник опережает ученого в важных открытиях. Не менее примечательно, что Антон Павлович смог снять с себя это препятствие на пути к личностному росту. Тем не менее, вся эта история далась ему очень не просто и окончательно преодолеть ее он смог только спустя некоторое время, очевидно, благодаря своему творчеству. Обращает также внимание, что Чехов-писатель оказался в отношении своего автономного комплекса более глубоким и интересным, чем он же в качестве врача, пусть даже не специалиста в данной области, и рационально мыслящего человека. ЛИТЕРАТУРА 1. Примечания / Чехов А.П. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 5. М. Правда. 1970. С. 524 2. Фуко М. Археология знания. Киев. Ника-центр. 1996. С. 20 3. Юнг К.Г. Об отношении аналитической психологии к поэтикохудожественному творчеству // Карл Густав Юнг. Архетип и символ. М. Renaissance. 1991. 267-285 17 4. Здесь и далее все ссылки на текст рассказа приведены по изданию: Чехов А.П. Черный монах / Собрание сочинений в восьми томах. Т. 5. М. Издательство «Правда». 1970. С. 261-292 5. Чехов А.П. Палата № 6 / Собрание сочинений в восьми томах. Т. 5. М. Правда. 1970. С. 105-160 6. Чехов М.П. Вокруг Чехова. Встречи и впечатления / Вокруг Чехова. М. Изд-во Правда. 1990 . с. 295 7. Чехов М.П. Указ. произв. С. 296 8. Чехов А.П. Письмо к А.С. Суворину от 25 января 1894 г / Чехов А.П. Собрание сочинений в двенадцати томах. Т. 12. Письма. М. Художественная литература. 1964. С. 43 9. Слитинская Л.И. Бессознательное и художественная фантазия / Бессознательное. Природа, функции, методы исследования. Т. П. Тбилиси. Мецниереба. 1978. С. 549-561. 10. Примечания / А.П. Чехов собрание сочинений в восьми томах. Т. 5. М. Правда. 1970. С. 524 11. Широкогоров С.М. Опыт исследования основ шаманства у тунгусов // Ученые записки историко-филологического факультета. Вып. 1. Владивосток. 1919. С. 49-108. 12. Руткевич А. Предисловие / Юнг Карл Густав. Аналитическая психология. М. Мартис. 1995. С. 14. Харитонова В.И. «Избранники духов», «преемники колдунов», «посвященные учителями»: обретение магико-мистических свойств, знаний, навыков // Этнографическое обозрение. 1997. № 5. С. 16-36. 13. Свидерская Н.Е. Нейрофизиология измененных состояний сознания / Материалы международного конгресса Шаманизм и иные традиционные верования и практики. М. 1999. С. 125 - 132 14. 3. Юнг К.Г. Об отношении аналитической психологии к поэтикохудожественному творчеству // Карл Густав Юнг. Архетип и символ. М. Renaissance. 1991. 267-285 15. Чехов А.П. Письмо к А.С. Суворину от 28 июля 1893 г / Чехов А.П. Собрание сочинений в двенадцати томах. Т. 12. Письма. М. Художественная литература. 1964. С. 26 18 16. Чехов А.П. Письмо к А.С. Суворину от 18 декабря 1893 г./ Чехов А.П. Собрание сочинений в двенадцати томах . Т. 12. Письма. М. Художественная литература. 1964. С. 37 17. Чехов А.П. Письмо к А.С. Суворину от 25 января 1894 г. с. 42-43. 18. Цитируется по: Примечание 325 / Чехов А.П. Собрание сочинений в двенадцати томах. Т. 12. Письма. М. Художественная литература. 1964. С. 558 19. Там же. 20. Маслоу А.Г. Дальние пределы человеческой психики. М. Евразия.1997. с.47-52 19 20
