Александр Тихонов Посеяв ветер В оный день, когда над миром
advertisement
Александр Тихонов Посеяв ветер В оный день, когда над миром новым Бог склонял лицо Свое, тогда Солнце останавливали словом, Словом разрушали города… Н. Гумилёв Он видел небо. Низкое, пропитанное влагой невыплаканных дождей. В очередной раз остановившись, чтобы перевести дух, путник отбрасывал со лба засаленные космы, извлекал из складок бесформенного балахона фляжку с водой и жадно пил холодную «кровь» матери-Земли. Его путь лежал к вершине горы, называемой кощеевой и, каждый раз при мысли о возможной встрече с нечистью, бродягу сковывал страх. Но он шел. Продирался через спутанный кустарник, разрубая коротким мечом иссушенные ветви, прыгал через разломы в земной тверди, съезжал по осыпям в ложбины и снова карабкался вверх. Он видел небо – низкое, задумчиво глядящее на бродягу. «Куда ты идёшь?» – шептал ветер, обжигая кожу ледяным дыханием. «Там ничего нет» – вторил внутренний голос, злорадно усмехаясь. Но путник не слушал голоса собственного страха, разрывал путы усталости и оставлял позади всё новые метры. Слишком важно было дойти до цели, слишком долго он ждал и слишком многим жертвовал, чтобы сейчас сдаться на милость жалкому трусу, сидящему глубоко в душе. Но дело было не только в страхе. Когда очередной рубеж был преодолён и путник обессилено рухнул на покрытую инеем траву, пришло осознание собственной никчёмности. Бродяга внезапно понял, что идти дальше бессмысленно, ведь ноющие от усталости ноги не смогут преодолеть решающий отрезок пути. Уяснил, что не доберётся до заветной цели и зарыдал. Кусал обветренные губы, вдыхая полной грудью разряженный горный воздух и смотрел на гаснущее вечернее небо. Всё зря! Он пожертвовал всем, чтобы дойти до горной вершины и вот теперь лежит на мёрзлой земле, запрокинув голову, глядя на уходящие в туманную дымку уступы. Если бы нашлись силы подняться, только лишь подняться на ноги, он полез бы наверх, не взирая на боль и усталость. Небо с тоской глядело на путника – холодное, тусклое. День уходил прочь, оставляя обессилившего бродягу на растерзание холодной ночи. – Я должен, – выкрикнул человек срывающимся голосом и зашелся в кашле, – должен дойти! Эхо заметалось над горной вершиной, теряясь в непроглядном тумане, ударяясь об отвесные скалы и плескаясь в студёных ключевых водах. 1 Путник не мог точно сказать, сколько он пролежал на холодной земле, но когда в очередной раз разлепил воспалённые веки, неба видно не было – лишь плотный туман окутывал всё вокруг. С трудом перевалившись на бок, бродяга вытащил из мешка зачерствевшую краюху и с жадностью принялся грызть последний оставшийся хлеб. Запаниковал, струсил, но такое больше не повторится. Сейчас он съест хлеб, хлебнёт немного воды, затем разведёт костёр из растущей на склонах травы и сухого кустарника, склонившего чахлые ветви к бездне обрыва. И вот тогда, отдохнувший, сытый и согревшийся, продолжит своё восхождение. Успеет до рассвета. Непременно успеет. Не может быть, чтобы боги бросили своего верного раба на произвол судьбы. Доев хлеб, путник отпил немного воды и принялся собирать траву и сухие сучья кустарника. Хлеба было мало и его хватило чтобы лишь немного придушить нараставший голод. А внутренний голос твердил: «Оставь чуток на обратный путь». – Если удастся дойти, добуду пищу, а если не дойду до рассвета, всё уже будет неважно, – словно оправдываясь, проговорил человек, и как только с губ его сорвалось последнее слово, над горами разнёсся скорбный звериный вой. Это был знак. Тот, к кому так спешил измученный путник, знал об этом и подобным образом возвестил, что бродяга может отдохнуть, восстановить силы. О, боги, сколько лет прошло с тех пор, как был определён этот день и этот час. Со всей отчётливостью бродяга помнил, какими знаками будет приветствовать его хозяин здешних мест. Он сомневался, что спустя все эти годы наставник помнит о дне встречи. В радостном возбуждении человек вскочил на ноги, раскинув руки устремил свой взор к сокрытому туманом небу и закричал слова древней молитвы. Затем он расчистил от камней уступ, на котором остановился и принялся рубить сухие ветви кустарника. Через четверть часа хвороста набралось достаточно для разведения костра и, разгоняя сгустившиеся сумерки, над скалистым уступом взвилось весёлое пламя. Путник блаженно растянулся подле костра и наблюдал теперь, как пляшут, поедая траву и ветви, сполохи пламени. Тепло костра и волшебные переливы огня действовали на человека столь умиротворяюще, что вскоре путника сморило. Он опустил голову на траву и провалился в сон. Бродяге снился дом, покинутый много лет назад, крепостные стены фамильного замка Фараннов, утопающий в зелени двор… – Меч! – разрубая нить воспоминаний, прогремел в голове бродяги голос отца. Он знал, что сейчас произойдёт, потому что это был не сон. В памяти навсегда запечатлелся каминный зал, встревоженные слуги и отец… Сосредоточенное, напоминающее восковую маску, лицо Фаранна-старшего бродяга помнил отчётливее всего. 2 – Меч! Дайте мне меч, Кощей вас забери! Это не сон. Это самое горькие часы его жизни, изнанка памяти… – …и уведите ребёнка! Вокруг мечутся люди, вооруженные кинжалами и копьями. Двое бегут к дверям зала, ещё один, с луком и полупустым колчаном, замер возле окна, то и дело нанизывая на упругую тетиву очередное смертоносное жало. Слышится топот десятков ног, лязг металла. Во дворе кричат, оттуда сладковато веет палёным мясом, смолой. – Рейдж! Бродяга вздрагивает. Это его имя. Его зовут Рейдж и ему сейчас двенадцать лет. – Рейдж Фаранн, вы меня слышите? – рослый воин в кольчужных перчатках трясёт ребёнка за плечи. – Надо уходить, юный господин. Они ворвутся сюда с минуты на минуту. – Кто? – сквозь сон шепчет путник, но он уже знает ответ. Знает потому, что однажды пережил подобное. – Инквизиторы, – во взгляде слуги ужас. – Идёмте же… Он хватает Рейджа за рукав и тянет к выходу. Вокруг дым – густой, едкий, вызывающий кашель и головокружение. Откуда он взялся? Сквозь сгустившуюся в одно мгновение белёсую пелену почти ничего нельзя различить. Лишь маячит впереди силуэт рослого воина. Потом… Что было потом? Во сне путник переворачивается на другой бок, спиной к затухающему костру. Сон его беспокоен, веки подрагивают, а лицо искажено гримасой ужаса. Он помнит, что было дальше… Вот распахиваются тяжелые двери и в зал врываются люди в белых одеждах. Они выныривают из дыма, пытаются наносить удары, но слуга силён и ловок. Продолжая держать Рейджа за запястье, правой рукой он выдергивает из ножен меч и бьет им подоспевшего инквизитора снизу-вверх. Затем ещё раз, точно по оголённой шее. Кулем оседает один из нападавших. Путнику кажется, что вот сейчас они выбегут из зала и скроются. Он помнит тайный ход под крепостной стеной. Нужно лишь добраться до нужной двери, и они спасены. Удар, ещё удар… Парируя выпады противников, воин крутится волчком, прижимая к себе мальчика, пытаясь защитить его, закрыть собой. Но вот он, вскрикнув, роняет меч и падает на каменный пол. В том месте, где теперь лежит бесчувственное тело, странный плотный дым расползается в стороны. – Милорд, здесь больше никого, – слышит Рейдж противный писклявый голос одного из нападавших, а затем дым исчезает… Тогда он не знал, что такое магия, не мог представить, что человек может наслать на город туман, сделать дождь ядовитым, а пожар незатухающим… 3 Путник видит, как в его сон величественно-спокойно входит главный кошмар… Ему чуть больше пятидесяти, волосы, черные как воронье крыло, кое-где уже тронула седина, а глаза... в них колючий лёд. – Лорд Гартум, что с ними делать? Вошедший смотрит сначала на мальчика, затем на тело воина. – Этого, – он указывает на обездвиженного противника, – отрезать голову, а этого щенка – связать и в огонь! Отродье Фараннов! Рейдж пытается кричать, звать на помощь, но тщетно. Вопль его разносит по пустым залам замка насмешливое эхо, а двое инквизиторов тем временем волокут ребенка на улицу. Он видит небо… Низкое, пропитанное влагой невыплаканных дождей. Увязая в грязи, облачённые в тяжелые доспехи воины тащат извивающегося мальчугана через двор. Повсюду костры… Бродяга не помнит подробностей… Он терял сознание несколько раз, пока его тянули за руки на площадь. Сначала волнами накатывали отвращение и страх. Запах палёной плоти, обугленные тела, прикованные металлическими скобами к почерневшим от копоти столбам… Потом ему стало всё равно. Апатия захлестнула и утащила на самое дно подобно приливной волне. Рейдж и так наглотался мутного, зловонного ужаса больше, чем мог выдержать простой смертный. Но вот вновь грохочет голос Гартума: – Ведите его сюда. Рейджа волокут по площади, которую по приказу отца вымостили камнем в честь рождения первенца – в честь его рождения! Если взглянуть на площадь с вершины соколиной башни, можно увидеть, что она представляет собой большое полотно, на котором темным булыжником выложен силуэт расправившего крылья дракона, а светлым камнем – пепельно-серый фон. Путник запрокидывает голову… то ли во сне, то ли наяву. Перед ним мрачное небо, шпиль соколиной башни, из крошечных бойниц которой вырывается маслянистое пламя. Всё пропало: его дом, его родные и близкие, его детство. Башня, с которой юный Рейдж обозревал свои владения, объята пламенем. И лишь холодный, безразличный ветер смотрит сейчас с её вершины на площадь, посреди которой инквизиторы топчут грязными сапогами силуэт огромного черного дракона. Рейджа бросают к ногам высокого, крепкого бородача... Поразительно, он почти не помнит своё детство, начинает забывать маму, а этот бородач так и стоит перед глазами в белом, развивающемся плаще, поблескивающей кольчуге. Он – средоточие мощи и справедливости. Но почему тогда не спасает измученного мальца? – Меня зовут Арвик, – голос бородача мягкий и бархатистый. 4 Рейдж с ужасом понимает, что перед ним самый страшный палач континента, искореняющий ереси по всей Восточной Империи. Он смотрит на Арвика, а тот внимательно глядит на юнца. – Хочешь что-то сказать? – наконец отводит взгляд палач. – Да! – в Рейдже кипит ненависть. Будь у него возможность вырваться, он вонзил бы в глотку инквизитору нож. У него есть нож… Отец подарил его сыну в День Пламени. – За что? – шипит мальчуган. – Вы поклоняетесь огню! – слова Арвика звучат приговором. – Огню, но не драконам, – возражает Рейдж и глядит на палача, не пряча глаз. – А ты смелый юноша, – бородач наклоняется к ребёнку, обдав юного Фаранна удушливым сладковатым запахом. – А ты – грязный, вонючий выродок! Несколько мгновений над площадью как нож гильотины повисает звенящая тишина. Лицо Арвика искажает гримаса ярости. – Щенок! – кричит он и жестом приказывает отпустить ребёнка, – Слизняк! Я размозжу тебе череп! Колосс в белом замахивается, чтобы ударить юношу. На его запястье Рейдж успевает заметить шипастый обруч, одного касания которым будет достаточно, чтобы отправить Фаранна к праотцам. Мальчик пятится, стараясь уклониться от смертоносного удара, падает и рука Арвика проносится над его головой. Вложивший в удар всю силу, гигант не может удержаться на ногах и падает на камни. Во взгляде инквизитора кипит ярость. На четвереньках он поворачивается к Рейджу, рыча бросается к ребёнку, схватив того за горло. Огромная пятерня сжимается вокруг шеи Фаранна, хрустят хрящи гортани. В памяти путника запечатлеваются хохочущие воины Гартума, коих позабавило нелепое падение непобедимого Арвика. Но вот гомон толпы стихает – люди вокруг понимают, что инквизитор сдержит слово. А гигант не торопится. Стальными клешнями стискиваются на горле молодого огнепоклонника его руки. Медленно-медленно, смакуя момент казни, Арвик пережимает пальцами кадык Рейджа, из горла которого рвётся последний сдавленный хрип. Наследник древнего ордена умирает. Он видит небо – почерневшее от горя и маслянистого дыма костров, набухшее гнойниками грозовых туч. Где-то далеко, над горами виднеются первые сполохи зарождающейся грозы. Дождь смоет кровь с площади и улиц. Окропит холодными каплями опустевший замок. Ворвётся с порывом ветра в разграбленные кладовые. Инквизиция на Континенте никогда не была инквизицией. Под видом искоренения ересей всегда, сколько живёт Светлое Братство, шло разграбление непокорных сюзеренов. Десятилетия полыхали пожары ересей на западных рубежах королевства Охры, но ни разу за все эти годы туда не ступила нога инквизитора. Зато в богатые амбары Фараннов вломились в 5 поисках ереси и лишнего овса. Они пришли уничтожить того, кто посмел ослушаться, кто не покорился, сохранив богатства и веру предков. – Остановись! Что ты делаешь?.. – долетает до теряющего сознание Рейджа хрипловатый голос. Это один из монахов-черноризцев тянет Арвика за плечо, пытаясь оттащить от умирающего ребёнка. – Ты же воин Зинча! Прекрати! Негоже тебе придаваться ярости! Арвик, сын Эллера! Рейдж чувствует, как ослабевает хватка и нависший над ним инквизитор отходит в сторону. Вместо него подле пытающегося отдышаться юнца появляется монах. Черная, как и ряса, борода, глаза навыкат, объёмистое брюхо и заросшее щетиной лицо – всё в этом странном монахе вызывает отвращение. – Как ты, сынок? – говорит он, шамкая губами, – Малец, ты в порядке?.. ...Путник а передёрнуло от отвращения. Он распахнул слепленные веки, уставился на черный купол небес, испещрённый веснушками звёзд, и тяжело задышал. Приснится же такое. С кряхтеньем поднявшись на ноги, бродяга отряхнул одежду, подобрался к затухающему костру и принялся подкидывать в него оставшийся валежник. Голодное пламя снова благодарно запрыгало по сухим ветвям. Потянуло дымком. Приятным, сладковатым. Так пахнет горящая степная трава или кусты, растущие на ломаных горных уступах. В День Пламени замок Фараннов всегда наполняли запахи благовоний и Редйдж с упоением вдыхал диковинные ароматы. От костра тянуло запахом дома. Он устало опустился на траву и снова попытался уснуть. Казалось, дремота окончательно сгинула, но это была лишь иллюзия. Стоило бродяге прикрыть веки, он вновь погрузился в зловонный омут воспоминаний. Вновь Фаранн видит насупившееся небо, готовое разразиться грозой, толстого монаха, слышит скрип колёс. Это жалобно пищат повозки, на которых инквизиторы будут вывозить награбленное из его фамильного замка. Вынесут кубки из солнечного металла, оружие, выбросят из окон их с отцом вещи. Где-нибудь в Харруфе будут потом обменивать украшения его матери на безродных рабов. Рейдж с воплем подскакивает на ноги, оттолкнув монаха, но, тут же, падает навзничь, опрокинутый ударом Арвика. – Зачем он тебе, старец? – хрипит инквизитор. Кажется, скажи сейчас монах «незачем» и колосс в белом размозжит мальчонке череп, как и собирался. – Воспитать из него послушника, – возражает черноризец. – Вот что, Арвик, я забираю его. Оставь мальца в покое! – А не слишком ли он шустр для тебя. – Справлюсь, – шипит монах. 6 – Если вздумаешь продать сосунка на невольничьем рынке в Маххабе, выручку разделим пополам. – Я же сказал, он станет послушником. Рейдж видит, как смотрят друг на друга эти двое переполненных гнева мужчин. Один – обрюзгший, заросший щетиной черноризец, второй – статный воин в белом. Как свет и тьма, сошедшиеся в поединке. Но оружие в этом бою – не мечи, а взгляды. Невидимые клинки ярости перекрещиваются и собеседники напрягаются, будто готовые нанести невидимый, но смертоносный удар. – Уведи его прочь, – наконец восклицает Арвик, – иначе я прикончу щенка. Черноризец хватает Рейджа за одежду и поднимает на ноги. Монах оказывается на удивление сильным и ловким. Наверняка когда-то, в бытность рыцарем, толстяк был искусным воином. Ну да, ведь никто кроме него не посмел прервать смертоубийство, никто кроме него не остановил величайшего инквизитора, а простой монах прикрикнул и Арвик, скрипя зубами, подчинился. А значит, черноризец не так прост. – Идем, Кощей тебя забери! – рычит толстяк и тащит Рейджа через площадь. Мальчик бросает пустой, холодный взгляд на серые, покрытые копотью здания, на зубья стеклянных витражей, торчащие из распахнутых настежь окон. Это стекло отец привозил издалека, где в пещерах под Огненным вулканом мастера-стеклодувы во имя Пламени изготавливают диковинные изделия. Изготавливали... до тех пор, пока в мастерские гильдии стеклодувов не вломились облаченные в серое инквизиторы. Это случилось тридцать восходов назад, и вот теперь в пламени бессмысленной бойни сгорает его мир. Грязные стены, грязное небо, грязная площадь и на ней – грязные животные, не достойные называться людьми. Широкоплечий защитник замка стоит посреди площади на коленях. За плечи его придерживают двое солдат Гартума. Бедняга уже не вырывается. Встретившись взглядом с Рейджем, он отводит глаза. Но, о боги, какая в том взгляде безнадёжная жалость! И воину жаль не себя. О, нет, он уже приговорён к смерти и расстанется с жизнью через считанные минуты. Ему жаль юнца, коего уводят прочь. Жаль юного господина, для которого детство кончилось. Воин приподнимается, сбрасывая со своего плеча ладонь инквизитора но второй тут же бьёт тяжелым сапогом под рёбра, заставляя согнуться в три погибели. Арвик шагает к ним, вынимая из ножен широкий меч. Его белые одежды заляпаны грязью и кровью. Вот здоровяк нависает над огнепоклонником, и меч опускается на шею жертвы. С противным хрустом перерубаются шейные позвонки, катится, прыгая по камням, отрубленная голова, и карлик-инквизитор, смешно суча коротенькими ножками, бежит следом, пытаясь поймать ускользающий трофей. А голова всё скачет. Темные, спутанные волосы, распахнутые глаза. Рейдж знает этого 7 воина. Знал... Теперь нет слово «знает». Отныне обо всём можно говорить как о безвозвратно утраченном. Он знал этого воина. Темноволосый красавец был без памяти влюблен в старшую сестру Рейджа. В замке уже готовились к свадьбе, когда в пустошах разразилась эпидемия. Страшная болезнь, от которой не было спасения. Боги забрали у Рейджа сестру, а у воина по имени Руф – возлюбленную. С тех пор солдат Пламени никогда не улыбался. Ни разу в его холодных, серых глазах не плясал живой огонёк. В последний раз оглянувшись на фамильный замок, Рейдж дивится, как глаза погибшего защитника так неуловимо напоминают ему небо – такое же серое, мрачное, но так и не проронившее ни одной слезы. Он вспоминает отца. Где теперь Фаранн-старший? Что с ним стало? Быть может где-нибудь в переулке между одноэтажными домиками его обезглавленный труп свален в кучу рядом с десятками таких же... Но об этом он так никогда и не узнает. Через минуту ребёнка бросят на повозку рядом с зарёванной женщиной и лошади потянут скрипящую телегу прочь из замка. Ещё через несколько мгновений с треском раскусит огонь очередную ветку в дотлевающем костре и путник заворочается. А пока Рейдж обозревает окрестности. Из его глаз по грязным щекам текут струйки слёз. Женщина в разорванной одежде, громко рыдавшая с минуту назад, свернулась на повозке, прижав ладони к животу и замерла в таком положении. Вышагивающий рядом толстяк опускает свою ладонь на бедро молодой рабыни и через секунду рука его уже забирается под платье. Пленница лишь жалобно поскуливает. – Не тронь её, – произносит Рейдж и монах с удивлением замирает. – Тоже хочешь, юнец? Прости, но монахам и послушникам нельзя, – он скалит свои кривые, желтые зубы, касаясь всхлипывающей пленницы. – Но ведь ты тоже монах! – Монах? – удивлённо восклицает толстяк. – Мальчик мой, я солдат древнего воинства, слуга Зинча и его величества лорда Гартума! – Но... твоя одежда, – шепчет Рейдж, на что черноризец разражается противным, хлюпающим хохотом. – Быть неприметным – вот что главное на войне. – На войне? – непонимающе спрашивает Фарран, на время позабыв про ярость. – На войне, мой мальчик. Она уже идёт. Повсюду еретики. Кругом разврат... Рука его выскальзывает из-под платья пленницы и толстяк улыбается. Стены фамильного замка всё дальше. Повозки вереницей тянутся в горы. Путник поёжился, вспоминая холодный липкий туман, окутывающий горные кряжи, черные пропасти, кажущиеся бездонными, острые зубья скал, вырастающих на пути. Несколько раз в тот злополучный день горная тропа, по которой инквизиторы решили провести повозки с награбленным, 8 испуганно металась из стороны в сторону, когда из брюха горы прямо перед путниками начинали вздыматься острые как лезвие меча скальные образования. – Они ропщут, – вспомнился бродяге голос монаха. – Кто? – едва разлепив губы, произносит он хрипло, уже не различая. Явь ли это, или он опять погрузился в забытье. – Воины. Утверждают, что напрасно мы пошли этим путём. Дескать, в этих горах когда-то обитал сам Кощей. – Зачем вы говорите это ребёнку?! – возмущёно шепчет пленная женщина. Какое-то время проваливающийся в сон Рейдж слышит лишь скрип повозок, после чего вновь звучит голос монаха: – Наша пташка заговорила... – приторно-мягко сипит черноризец. – А ну, заткнись, тварь! Скажешь хоть слово, и я отдам тебя солдатам! Поняла! Рейдж слышит, как всхлипывает его защитница. Открывает глаза. Он видит небо. Темное, почти черное, еда различимое через молочнобелую пелену тумана. – Совсем как саван, – хихикает монах, заметив, что Фарран открыл глаза. – Из такого тумана в древние времена на путников бросались мертвецы и утаскивали в темные ущелья, чтобы там спокойно обглодать. – Мне не страшно, – раздраженно отвечает мальчик, – но я помолюсь хоть Кощею, если мертвецы утащат в темноту тебя. Рейдж садится на повозке, пожав под себя ноги и оглядывается. Туман и вправду столь плотный, что очертания поскрипывающих впереди повозок едва различимы. Справа по ходу движения инквизиторов – ровный, будто стёсанный кем-то специально, край обрыва. Слева – уходящая вертикально вверх сплошная скальная стена. – А ты храбрый мальчик, – уже без всякой насмешливости, говорит черноризец, – не боишься мертве... Закончить реплику он не успевает – где-то впереди, в тумане, звучит свирепый звериный рык, затем треск ломаемых досок, ржание испуганных лошадей. А потом – грохот камней, сыплющихся в черную пасть пропасти. – Вот и мертвецы, – зло бросает Рейдж. Он видит, как испуганно прижмется к повозке черноризец, как держащий поводья воин в кожаном нагруднике начинает опасливо озираться. – Останавливай!– срывающимся голосом визжит монах. Сейчас он стоит совсем близко к пропасти, между обрывом и повозкой с пленными. Нужно лишь изловчиться, поддеть толстяка за сандалии и наблюдать, как тьма глотает очередную жертву. Впереди, в белёсой мути, уже не слышно воплей и ржания лошадей. Там тихо. Гробовая тишина вместе с туманом ползёт над тропой, взбирается по уступам к вершине кощеевой горы. – Ты накликал на нас нежить! – взвивается монах, подбегает к повозке и кричит что-то на незнакомом языке держащему вожжи воину. Тот 9 послушно соскакивает на камни, вынимает из ножен широкий меч и идёт в туман. Путник помнит, какие звуки долетели до его ушей. Несколько мгновений было слышно, как стучат о камни тяжелые сапоги инквизитора, потом раздался короткий вскрик и хруст ломающихся костей. Зазвенел упавший на тропу меч. – Вот видишь, – стараясь сохранять самообладание, произносит Фарран, глядя в округлившиеся от ужаса глаза пленителя, – теперь я молюсь Кощею. Черноризец бросается к мальчику, выуживая из складок бесформенного балахона короткий кинжал, но он уже не так ловок, как несколько часов тому назад. Опершись о повозку, Рейдж прижимает колени к груди и, резко разогнув ноги, бьёт своего противника ступнями в грудь. Тот роняет кинжал и падает вниз, во мрак. Такой же мрак окутывает все прочие воспоминания. Вот на тропе появляется огромный, черный пёс. Желтыми угольками светятся его маленькие глаза. С клыков на камни капает кровь. Но Рейдж не боится зверя, потому как точно знает, что тот не причинит вреда. Откуда знает? Почему чудовищный зверь не рычит, но лишь тоскливо глядит на юнца. Мальчик шагает навстречу. Медленно, осторожно. Хватается руками за густую черную шерсть животного, вскарабкивается на зверя верхом. Страха нет – он знает, что всё делает верно, что должен поступить именно так. Пёс бежит по тропе мимо повозок, с которых свешиваются изодранные тела, унося Фаррана всё выше в горы. Потом косматый зверь проворно прыгает с уступа на уступ и там, где могучая вершина Кощеевой горы упирается в небосвод, на небольшом плато, останавливается, тяжело дыша. Перед Рейджем вход в пещеру. С этого момента воспоминания вновь становятся чёткими и яркими. Вот навстречу мальчику выходит худощавый человек в серых одеждах и манит его внутрь пещеры. Рейдж, словно послушная кукла, подчиняется. Он замечает под плащом искусно сработанные арриганские доспехи. В ножнах – короткий меч с тяжелой, непропорционально массивной рукоятью. Вспоминаются рассказы отца о заморском оружии, которое выковывается лариканским народом в глубоких пещерах из самого прочного металла. – Здравствуй, мальчик, – повторяет своё приветствие незнакомец, не дождавшись ответа. Его длинные, тонкие пальцы, металлические браслеты, закрывающие руки от запястья и едва ли не до локтя, плащ странной расцветки – всё это кажется диковинным, но совершенно не пугает. Рейдж не боится странного незнакомца, его не занимает вопрос, что делает серый человек в этой глуши. Не страшит и пёс, низко пригнувший косматую голову и до сих пор скалящийся на паренька. Словно Рейджу сказали: «всё будет хорошо», убедили в этом… – Ваша собака… – растерянно лепечет юнец, – она привела меня сюда. 10 – Это Зинч, – незнакомец широко улыбается. Теперь только Рейдж обращает внимание на внешность собеседника. Серый человек худощав, на лице явственно проступают острые скулы. Нос прям, а во впалых глазницах поблёскивает зелёный огонёк. Смотрит он прямо и уверенно. У незнакомца нет ни усов, ни бороды и поэтому Рейдж может созерцать широкую, благодушную улыбку. – Вы назвали собаку Его именем? – Рейдж опасливо оглядывается, то ли боясь божественной кары, то ли пытаясь понять, почему незнакомец столь безрассуден, что не боится всемогущего Зинча. – Это приятно – когда божество ест с твоих рук и выполняет команды. Ты умный мальчик и знаешь, кто такой Зинч. А известно ли тебе о мятежном боге, о Кощее?! – Да. Отец рассказывал мне, – лепечет паренёк. Собеседник глядит на него с неподдельным интересом, затем произносит: – Меня зовут Аллазар. Волею судьбы именно мне выпала честь охранять гробницу Кощея. Он обводит пещеру взглядом, давая понять, что именно в ней сокрыты мощи мятежного бога. – ...когда-то давно я был воином короля Эльтгарда... О, да, не удивляйся... С тех пор прошли века... Мы нашли эту гробницу совершенно случайно – я и мой сюзерен Фарран. Должно быть, это твой далёкий предок. Рейдж смотрит, слушает, иногда кивает. Он ловит каждое произнесённое Аллазаром слово. Нет ни страха, ни удивления. Теперь мальчику кажется, что всё именно так, как и должно быть... – Мы заключили договор... – собеседник замолкает, будто пытаясь подобрать верные слова, – с Ним... Мне была дарована великая сила хранителя гробницы, но вместе с тем я был лишен возможности покидать свой пост... – А мой предок? – спрашивает мальчик, – Что загадал Фарран? – Я имею власть лишь над теми, кто ступил на эту гору, – будто не слыша реплики юнца, продолжает серый человек, – охраняя подступы к покоям моего господина... Заперт навечно, но это лучше чем то, что сделал Фарран. И ведь я смеялся над желанием твоего пращура... – Что? Что он загадал? – нетерпеливо переспрашивает юноша. – Стать драконом! – на миг во взгляде собеседника вскипает неистовое пламя, – быть вольным, но заковать в кандалы покорности всех своих потомков. Твой дед, твой отец, ты сам, твои дети и внуки – все вы будете жить в окрестностях Кощеевой горы и охранять покой Хозяина... Он поступил подло и трусливо, ну да Зинч ему судья. Не повторяй его ошибки и не продешеви, заключая договор. – Какой договор? – непонимающе мотает головой Рейдж. Он начинает понемногу приходить в себя – возвращается ясность мыслей, холодными иглами пронзает плоть набирающий силу страх. 11 – Иногда сюда забредали пастухи и отчаянные головорезы, инквизиторы и воины короны, – в своей обычной манере сообщает серый человек, – Но я ждал того, в чьих венах течёт кровь Фарранов. Тысячи раз загоралось Огнедышащее Светило, тысячи раз опускалась ночь и вот ты стоишь передо мной... Признаться, я был на грани отчаяния. – Что за договор? Аллазар глядит по сторонам, словно спрашивая разрешения у покоящегося поблизости Кощея, после чего произнёс: – Стать хранителем... вместо меня. К тому моменту, когда эти слова прозвучали под сводами пещеры, Рейдж Фарран окончательно пришел в себя. Потом он часто прокручивал в голове этот странный диалог и неизменно подмечал, что долгое время находился под воздействием каких-то неведомых сил, не дававших страху взять верх. Вот он стоит в сырой, холодной пещере... За спиной слышен рык огромного черного пса, а впереди, не более чем в пяти метрах покачивается серый человек. – Я знаю, чего ты желаешь, – шепчет он, добродушно улыбаясь, – тебе нужна месть. Голова Алана Арвика, растерзанное тело лорда Гартума. Так? – Всё верно, – позабыв про страх, цедит сквозь зубы Рейдж. Он готов отдать свою никчёмную жизнь, лишь бы увидеть, как примут смерть эти двое. – Ты должен лишь заключить со мной договор… – кивает серый человек, – и получишь всё, о чем только можешь мечтать. Всё, что буде тебе необходимо для осуществления мести... – Дракон! Я согласен и прошу дать мне дракона! Я испепелю инквизиторов, всех до одного! – срывающимся голосом просит Рейдж и, спохватившись, добавляет, – Сколько у меня будет времени прежде, чем я должен буду стать хранителем? – Двадцать лет, – пожимает плечами Аллазар. – Так много? – Это ничто по сравнению с вечностью, которую ты проведёшь в этой пещере. – Это ничто по сравнению с жаждой мести, – в тон собеседнику отвечает паренёк и хранитель гробницы заходится в булькающем смехе. – Они разрушили твой дом, а ты разрушишь их дома. Они убили твоих родных – отплати тем же, – говорит он, отсмеявшись, – Да будет так! Кто посеет ветер, пожнет бурю. Кто окропил землю кровью, кровью умоется. Кто высек искру, да сгорит в пламени! Тихий и невыразительный голос собеседника переходит в рокот. Скулит и убегает вглубь пещеры испуганный пёс, а потом из тумана вырывается чудовищный рёв, от которого сердце Фаррана сжимается в комок. – Ты просил дракона? – громыхает Аллазар, – Владей! У тебя есть двадцать лет. 12 Сон, явь, воспоминания далёкого детства – всё сейчас сплетено в единый клубок. Кто он – Рейдж Фарран или усталый путник, спящий подле затухшего костра? А может всё это лишь сон... Едва слышно доносится печальный скрип повозки, крик летящего в пропасть пленителя... Другая картина: его верный дракон, названный Мороком, летит к скальной гряде. Черное, жилистое тело пульсирует в такт взмахам крыльев. Он – стрела, ищущая цель. Идеальное орудие мести. Рейдж видит искаженное гримасой ужаса лицо Арвика, бегущих прочь воинов Гартума, а потом Морок выстреливает струёй огня. Пылает воздух, трещат и опадают пеплом нагруженные ворованным скарбом повозки, люди, мелкие придорожные кусты. Стекает в пропасть кипящий бурый поток, некогда бывший снегом и наледью. Это Морок карает убийц. Арвика он настиг через шесть лет после чудовищной бойни в фамильном замке, а вот Гартум ушел от наказания. Но зато четыре города, в которых ютились его воины, были сожжены. Победа оказалась сладка на вкус и пахла дымом... У Фаррана никогда не возникало сомнений, должен ли он выполнять свою часть уговора. Лишь в первые минуты после встречи с хранителем, он позволил себе усомниться в правильности сделанного выбора, но лишь в первые минуты. – А если я откажусь выполнять свою часть уговора? – летит из глубин памяти звонкий детский голос. – Не откажешься, – отвечает Аллазар, – Я вижу по глазам, что ты придёшь. Через двадцать лет, в этот же день, в этот же час. Если ты услышишь пёсий вой, значит я знаю о твоём визите – оставайся на месте и жди. Но ни в коем случае не опаздывай!.. «Не опаздывай!» – истерически вопит внутренний голос и Фарран открывает глаза. – Да пребудет с тобой Кощей! – спокойный, мягкий голос хранителя гробницы ничуть не изменился за два десятилетия. В порыве благоговейного трепета путник вскочил на ноги и тут же бросился ниц перед своим благодетелем. Аллазар был прежним. Лишь плащ на нём иной – потёртый, с чужого плеча, а вот взгляд и бледная кожа – как раньше... – Я здесь, – произнёс путник и упал на колени. – Я знал, что ты придешь, мой мальчик, – серый человек медленно подошел к измождённому бродяге, – Сколько же лет минула со дня нашей последней встречи? – Вечность... – О, да, мой мальчик, целая вечность... Ты готов? – Да, – Рейдж с щенячьей преданностью посмотрел в глаза своему наставнику, – я готов. – Но ведь лорд Гартум всё ещё жив... 13 – Но ведь двадцать лет истекли, – с той же интонацией возразил Фарран. – Что ж... Я в тебе не ошибся, ученик. Двадцать лет ты дневал и ночевал в седле. Тысячи восходов встречал на спине дракона. Ты видел Добро и Зло без лживых масок. Ведь так? – Я видел хаос, смятение, злобу. Под знамёнами разных богов сражаются сотни тысяч воинов и гибнут в бесконечных войнах. – Верно, – Аллазар кивнул. – Людям нужно другое знамя, пред которым склонятся все... Поэтому тебе рано становиться хранителем, а мне – уходить на покой. Грядут перемены и твоя задача – нести хаос и боль тем, кто молился Милиаре, кто под знамёнами Зинча убивал, называя это справедливостью. Ты будешь жечь их города, чтобы люди поняли – Зинчу плевать на свою паству. А когда хаос окончательно поглотит все земли по эту сторону Клыков Тирры, настанет наше время. Готов ли ты к этому, ученик? Оторопевший от подобного, путник несколько секунд молча глядел в холодно поблёскивающие глаза Аллазара, потом разлепил пересохшие губы: – Я всё понял... Я сделаю. Хранитель гробницы кивнул и, не прощаясь, двинулся к вершине – он возвращался домой. Подхватив рюкзак, Рейдж несколько минут безучастно взирал на уходящего, после чего перешагнул через потухшее кострище и начал спускаться по крутой, едва различимой, тропке. – Ветер донёс до меня славную весть... – выкрикнул серый человек, когда Фарран шагнул на тропу. Путник замер, ожидая следующую реплику. – Народ Шанти окрестил тебя новым именем... Назови мне его... – Шеттак! – во всю мощь лёгких выкрикнул ученик, – Оседлавший пламя! Отзываясь на произнесённое имя, хмарые, дождливые тучи исторгли из своего чрева огромную чёрную тень. Сначала нечто бесформенное неслось к земли в свободном падении, затем расправило могуче крылья и взмыло ввысь... Рейдж Фарран взглянул на небо – серое и тоскливое, покорно лёгшее под крылья его дракона. Август 2010 г., Март 2012 г. 14
