Джоан-Наес-Подход-теории-развития-к
advertisement
Институт Практической Психологии И психоанализа Кафедра танцевально-двигательной психотерапии www.psychol.ru www.tdt-edu.ru Малер Американский Журнал Танце-терапии 1982, Том 5, 43-55 Подход Теории Развития к Интерактивному Процессу Танцевально-Двигательной Терапии Джоан Наес, М.А, зарегистрированный танцевальный терапевт Клиника Шепард и Инок Пратт Тоусон, Мэриленд. Эта статья рассматривает процесс интерактивной танцевальнодвигательной терапии в рамках детского развития. Первая часть статьи включает краткую дискуссию о стадиях развития, описанных Маргарет Малер и другими. Вторая часть дает более полное описание процессов слияния и сепарации, основанное на работе Малер, с особым вниманием к характеристикам каждой стадии невербальных сигналов и динамики движений. Третья раскрывает специфический случай, взятый из танцевально-терапевтической работы с двумя госпитализированными женщинами двадцати с небольшим лет. Внимание сосредоточено на качестве специфического взаимодействия и паттернах двигательного отклика, появляющихся в танце-терапевтической работе в отношении актуализированного материала развития, а также на таких факторах, как уровень границ эго, использование пространства, пассивность или активность, имитация, прикосновение, противотояние и уступчивость. Финальный раздел статьи описывает специфику подобного интенсивного интерактивного подхода к лечению, применямый с точки зрения развития. Специалисты, работающие в русле психоаналитической теории, детского развития, когнитивной психологии и других смежных областях, в целом согласны, что существует базовое согласование стадий, описывающих детское психофизическое развитие вплоть до четырех лет. Последовательность отражает изменения в непрерывном питающем и социальном взаимодействии между матерью и младенцем с невербальной и зависимой позиции к вербальной (символической) и частично-автономной позиции ребенка в эдиповой стадии. Важнейший фактор данной последовательности - это эволюция телесного эго – все более сложная, координируемая и контролируемая сенсомоторная система действия и взаимодействия, доступная младенцу и маленькому ребенку для изучения и освоения среды – самовыражения, отделения внутренних событий от внешних, и отделении себя от других. Малер (1975) выделила последовательность стадий, начиная с аутистической стадии (0-2 месяца), за которой следует симбиотическая стадия (2-6 месяцев), и затем серия субфаз сепарации - индивидуации: дифференциация (6-8 месяцев), Запросы на копирование должны направляться Джоан Наес, Клиника Шепард и Инок Пратт Тоусон, Мэриленд, 21204. практика (9-16 месяцев), воссоединение (16-24 месяцев) и консолидация индивидуальности и начало эмоционального постоянства объекта (2 года). Это ее система стадий, которая составляет фундамент данной статьи. Пиаже (Флавелл, 1963) выделяет шесть стадий развития сенсомоторного интеллекта. Стадия I напоминает аутистическую стадию по Малер, в которой осознанность младенца и его способность регировать управляются рефлексами и структурами центральной нервной системы. В II-VI стадиях младенец демонстрирует усложняющуюся сенсомоторную координацию и адаптацию в исследовании рекации на внешнюю реальность. Боулби (1969) описывает две стадии слияния, которые включают усиливающуюся способность младенца ориентироваться и реагировать на все более выделяющуюся фигуру (0-6 месяцев), за которой следует возрастающая способность поддерживать проксимику по отношению к отдаляющейся фигуре с помощью передвижения и сигналов (6 месяцев – 3 года). Стадии Кернберг (Бланк и Блан, 1974) отражают развитие Я (self) и объектных репрезентаций в младенчестве и раннем детстве. Первая стадия - это недифференцированный первичный нарциссизм (0-2 месяца), второй включает консолидацию или слияние недифференцированного Я (self) и объектных репрезентаций (2-6 месяцев), третий связан с первичной идеализацией, расщепленным Я (self) и объектными репрезентациями (6-24 месяца), и финальная стадия включает интеграцию плохого и хорошего Я (self) и объектных репрезентаций (2 года). Кестенберг (1975), используя классическую фрейдистскую модель, описывает неонатальную фазу, за которой следует оральная (2-12 месяцев), анальная (12-24 месяцев), уретральная (24-36 месяцев), внутренне-генитальная и внешне-генитальная (фаллическая) стадии (в возрасте 3-х лет). Так как эти стадии четко не соотносятся с таковыми у Малер и других, но осознанно частично совпадают с ними, каждая стадия имеет совершенно характерный, связанный с органами тела двигательно-динамический паттерн. Хорнер (1979) идет дальше, связывая базовые диагностические категории, используемые в психиатрии, со стадиями развития по Малер. Сирлз (1961) применил категории теории развития к взаимоотношениям с пациентом, сами по себе в какой-то мере являющиеся микрокосмом детско-родительских отношений, описывая аутистическую или стадию вне контакта, за которой следуют стадии амбивалентного симбиоза, полного симбиоза, резолюции симбиоза, и, наконец, поздняя стадия соотношения с объектом. Австрейх (1981) использовала стадии развития по Малер в своей танце-терапевтической работе; и Калиш (1980) подошла к ее танцевальнодвигательной работе, исходя их предпосылки слияния-сепарации. Качество и интенсивность слияния, достигаемое в первичной симбиотической связи, и их разрешение являются основой для всех дальнейших переживаний привязанности и, следовательно, самым важным в жизни каждого человека. Аутистическая стадия Первая стадия начинается, пока младенец все еще находится в чреве матери и включает процесс рождения как таковой. Младенец должен приспособиться ко множеству изменений, таких как свет, звук, температура, текстура, а также переживание активации новых систем для жизни вне материнского тела: дыхание, глотание, переваривание пищи и ее удаление. Малер (1975) описывает присутствие встроенного барьера раздражителей, за которым младенец осознает и отвечает на стимулы глубоко в теле лишь с неотчетливым, мимолетным осознанием внешних воздействий. В это время Я (self) и объект обязательно недифференцированы, и большая часть младенческих осознаний и ответов «кинестетическая»; это означает, что чувствование экстенсивно, связано с внутренностями тела, ротовой полостью и внутренними ощущениями в ушах, проявляясь 2 на эмоциональном уровне (Spitz, 1965). Недавние исследования показали, тем не менее, что младенцы также ищут стимулы, будучи способными к множеству сложных распознаваний формы, звука и конфигуральных изменений с рождения (Stern, 1977). Младенец также чрезвычайно чувствителен ко множеству кинестетических сигналов в отношении к материнской фигуре. Это включает едва различимые переходы в «равновесии, напряжении (мышечном или ином), позе, температуре, вибрации, кожному и телесному контакту, ритму, темпу, продолжительности, силе, тону, резонансу, звону» (Spitz, 1965, стр. 135). Роль материнской фигуры – как это модулятор, помогающий младенцу гармонизировать и организовать поступающие стимулы и разрядку внутреннего напряжения. Она делает это через достаточно настроенное регулирование в потоке напряжения и формы собственного тела, в ответ на рефлексивные действия младенца, особенно когда держит его или заботится о малыше. «Мать и ребенок связаны и приспосабливаются через чувства сходства или разницы, но они все еще не могут коммуницировать» (Кестенберг, 1975, стр. 199). Эта способность к кинестетическим взаимоотношениям также присутствует с рождения и развивается в течение нескольких недель во взаимное материнско-младенческое дульное единство следующей симбиотической стадии. Характеристика движений тела аутистической стадии - это ведущие рефлексы (укоренение, сосание, глотание, плач, полное телесное напряжение/отпускание), которые почти мгновенно претерпевают изменения как последствие контакта со средой. Эти рефлексы, которые переживаются как доставляющие удовольствие, поддерживают себя «качеством обратной связи, как самовозбуждение» (Flavell, 1963, стр. 89). Те же самые качества движений присутствуют в телесных действиях, которые воспринимают дети и взрослые, называемые «аутистическими». Эти действия отражают глубинную растерянность и уход во внутренний центр, и неспособность или отказ быть воспринимающим по отношению к внешним стимулам. Они включают круг квазирефлексивных и само-стимулирующих действий – покачивание, тряску, хлопки, вращение вокруг своей оси или физических объектов, избегание зрительного контакта или прикосновения, закрывание глаз или ушей, отсутствие реципрокной телесной позы или адаптивного ответа окружению, и погружение во внутренние ощущения и ритмы. Симбиотическая Стадия Симбиотическая стадия начинается постепенно по мере того, как младенец все более и более способен менять осознание и ответную реакцию из проприоцептивного и висцерального стимула к восприятию ощущений всей поверхностью тела. Телесные переживания младенца начинают понемногу соединяться с тактильно-кинестетическим образом материнского тела и визуального образа ее лица, усиливая специфический отклик на улыбку. Малер (1975, стр. 46) описывает телесное эго, формирующееся в растущем симбиотическом матриксе, как содержащее два качества представлений о себе: «внутреннее ядро образа тела, где границы повернуты внутрь тела» и отделены от границы тела; и внешний пласт чувственно-воспринимаемых переживаний, строящих границу телесного Я (self). Внутренний центр ощущений, как она считает, это источник Я (“self”) -чувств, где внешний слой или «кожура» тела выделяет Я (self) из внешнего объектного мира. Оральное отверстие – это первый мост между внутренними и внешними границами образа тела, между тем, что внутри и снаружи. Оральные ритмы властвуют во взаимодействии между младенцем и матерью: ритмы сосания или кусания, трения или похлопывания, плавного открывания и закрывания или резкое покачивание (Kestenberg, 1975). Разграничение между внешним и внутренним пространством тела делает возможным для ребенка направялять аффективные импульсы через границы телесного Я (body self) и распознавать на моторно-кинестетическом уровне мир вне тела. 3 Наблюдая характеристики двигательного взаимодействия симбиотической стадии как наблюдение партнеров в танце (Strern, 1977), в котором один из партнеров нежно нащупывает, поочередно обеспечивая стимуляцию или успокоение, доверчиво и энергично вовлекая другого в мир событий и людей. Сигналы взаимно отбираются (в начале взаимодействия) и для обоих партнеров включают ритмические паттерны зрительного контакта или отвращения, степень поворота головы, улыбку и мимическую экспрессию, а также вокализацию. Сигналы составляют общий, потоковый, эмпатический невербальный язык. Синхронность, разделение ритмов тела и игровое отзеркаливание действий формирует то базовое чувство общности с другим, и возможность быть понятным без усилий. Нарушения синхронности также влияют на развитие ощущения младенцем границ и отличия от матери. Субфазы Сепарации - Индивидуации Процесс сепарации - индивидуации начинается, когда младенец способен длительное время бодрствовать (Mahler, 1975) и, соответственно, может более широко и направленно изучать себя, мир людей и событий через поле восприятия. Первая субфаза этого процесса - «дифференциация», характеризуется паттерном «перепроверки», усилением способности младенца узнавать себя, другого и среду с помощью множества сенсомоторных сравнений. Характеристики движений тела этой подфазы – это отталкивание от себя, напряжение, волнообразные движения, балансирование позы тела для того, чтобы смотреть, трогать, исследовать, пока не разрушая симбиотическую связь. Это первое маленькое пространство между двоими (так как младенец отталкивается от матери, чтобы лучше увидеть, что ощущает и трогает) - начало сепарации и чувствительности, развивающее «потенциальное пространство» между матерью и ребенком, ограниченное «переходными объектами», в которых формируется новое Я (self) (Winnicott, 1971). Следующая, или «практическая», стадия, которая соответствует развитию ползания и началу ходьбы, - это время бурной радости и для матери, и для младенца. Ликование частично обусловлено новым уровнем мастерства и способности исследовать растущий огромный мир. Маленький ребенок может дотянуться до этого мира самостоятельно и отчасти испытать свободу от симбиотического слияния. Двигательное поведение доминировано типами (анальных) ритмов удержания и изгнания, по мере того, как малыш исследует вставание, принятие вертикальной позиции против силы гравитации, чередующееся с расслаблением и падением на пол (Kestenberg, 1975). Характерное двигательное взаимодействие в этой подфазе – это игра в погоню и хватание, которая выражает как свободу от слияния, так и его его безопасное восстановление. Ребенок использует мать для физической и эмоциональной «подзарядки». Несмотря на то, что Я (self) и объект начинают дифференцироваться, по-прежнему для малыша существует нерушимая иллюзия всемогущества (та безграничная магия Я (self), мира и матери, которая всегда может все сделать хорошо). Материнская фигура должна принимать все более сложные решения о том, когда ребенку необходима защита, или успокаивающее обнадеживающее одобрение, либо восторженное подтверждение принятие его самостоятельных исследований. Следование практической стадии – это то, что Малер называет «восстановлением» или поворотом, очередным приближением к материнской фигуре. Эта субфаза сопровождает потерю иллюзии родительского всемогущества, узнавание ребенком, что, если удаляться от матери, она останется позади. Ребенок теперь часто стоит перед необходимостью искать мать и объяснять ей, что произошло; таким образом выражая потребность во все более символическом особом языке. Когда ребенок подходит к материнской фигуре, это 4 может также означать «преследование как тень и убегание», выражающее потребность удостовериться, что она все еще здесь (что объект не потерян), и в то же время, так как она по-прежнему на месте, собственная автономия не утрачена. Кризис восстановления, как называет его Малер (1975), это кризис амбивалентности: потребность и страх, любовь и гнев разочарования. Довербальной эмпатии больше недостаточно для удовлетворения потребности, и тревога сепарации повышается. Характеристики взаимодействия матери и ребенка на уровне движения на этой субфазе включают все более разные области активности (более обширные и обособленные части пространства) с ненаправленным контактом – неуверенным или, возможно, с яростным хватанием. Контакт прерывается либо когда получено требуемое одобрение, либо когда другой поворачивается, чтобы посмотреть, сказать, что-то сделать, и уход слишком стремителен, направлен, будто другой мчится. На двигательном уровне ребенок демонстрирует возрастающую способность регулировать и контролировать скорость, направление, силу и мышечную активность телесных действий. Итог кризиса восстановления – это финальная субфаза процесса сепарации индивидуации, включает консолидацию детского чувства Я (self), начало половой идентичности и начало постоянства эмоционального объекта (Mahler, 1975). Ребенок сталкивается с текущей задачей настройки внутренних таинственных репрезентаций Я (self) и противостоит прояснению сути его познания и переживаний. Происходит сверка, постепенная согласованность и интеграция чувств Я (self) и объекта. Этот процесс оказывает мощную поддержку развитию свободного движения в вертикальном положении, языка с возрастающей четкостью и контролем выражения своих потребностей, интернализацией «хороших» объектов с их правилами и ожиданиями, и повышением способности ребенка к символической игре и использованию ее как инструмента для эмоционального расслабления и разрешения конфликтов. Последние две субфазы очень тяжелы, наполнены важнейшими страхами и развенчанием иллюзий, сложны для материнского наблюдения и помощи; также и ребенку их сложно проходить и проживать. Пациенты Энн Энн поступила в больницу в возрасте 23 лет с диагнозом шизофрения, хроническим недифференцированным типом. По рекомендации лечащей команды она начала свою работу в танце-терапевтической группе примерно через шесть месяцев после поступления, когда она перестала быть очевидно психотичной и могла самостоятельно гулять вокруг больницы. Она представила себя агрессивно, разбрасывая и сгребая в охапку вещи на полу напыщенно и резко, почти швыряя. Ее одежда была мятой, часть волос заколота, другая спадала на лицо. Она была сильной женщиной, ширококостной и полной, голос громкий и порой атакующий, а с другими - жалобный. Подобным образом ее поза и жесты чередовались от агрессивного танца или нападения к обессиливанию, отшатыванию, возвращению к страху. Она любила танцевать и хотела, чтобы кто-то превратил ее в понастояшему творческую актрису (тип человека, который она идеализировала). Она одновременно страстно желала и страшилась внимания, была глубоко амбивалентна по отношению ко всему и неспособна принять никаких решений, влияющих на ее жизнь, даже в простых повседневных вопросах. У нее была сильно затруднена дифференциация внутреннего от внешнего стимулов, установление своих границ, ее ужасала близость. Ведя себя по-другому, она умоляла или проявляла верабальное насилие к любому, кто приближался к ней или к кому она чувствовала тягу. Я наблюдала ее в течение почти четырех месяцев в этой группе, после чего согласилась с ее выходом из группы и 5 индивидуальной работой со мной; ее оскорбления и требовательность были все более деструктивными для группы. Аутистическая или фаза вне контакта с Энн была краткой, но очевидной на двигательном уровне. Она пришла на группу с книжкой, взяла подстилку, села в углу и читала в течение часа, пока шла встреча. Она присоединилась к группе на третьей сессии, сразу давая понять, что считает меня дурой, а группу - абсолютно глупой. Фаза вне контакта в чистом виде здесь завершилась, и за ней последовала еще одна, которую можно охарактеризовать только чудесной фразой «тепло от трений». Симбиотическая стадия в моей работе с Энн была длительной и должна быть, фактически, разделена на две стадии, следуя периодизации Сирл (1961). Период амбивалентного симбиоза длился, по меньшей мере, восемь месяцев, и следующий период полного симбиоза был еще четыре месяца до того, как появился непроизвольный знак начинающейся сепарации. Первая мягкая инициация контакта со мной была простой, тихой и почти незамеченной. Вся группа расслаблялась на полу, а Энн повернулась таким образом, что ее рука коснулась моего колена. Она не смотрела в глаза, но оставила руку на несколько мгновений. Я ответила как обычно, быстро касаясь ее руки своей и не предлагая контакта глаз или вербальных утверждений. Она приняла это вначале как случайный контакт, не нападая и не убегая. Первая индивидуальная сессия с ней месяц спустя раскрыла в каждой из нас сложность предстоящей работы. Она была переполнена страхами вторжения и взрыва. Мои глаза, голос, жизненность и мои присутственное сопровождение, каждое движение, которое я делала, было атакой, которую она отражала. Она была в ужасе от собственной потребности вывернуться наизнанку, своей ярости на то, что я ожидаю от нее открытости, от отказа соответствовать моим ожиданиям, которое вызовет мое ответное осуждение. На первой сессии она работала в свободном пространстве всей комнаты, следуя моему предложению использовать пол и стены для растягивания, скручивания, скольжения, ползания, взбирания и падений, таким образом исследуя поддержку и ощущение границ тела, которое может дать соприкосновение с поверхностью и растягивание собственных мышц. Я неподвижно сидела в углу комнаты в тишине, не контактируя с ней. Следующая сессия с Энн сильно отличалась, обнаруживая ее сильнейше желание слияния с хорошим и всесильным объектом. Она спрашивала только о том, что я говорила ей делать. Мы работали с боку друг от друга (лицом к лицу было бы слишком пугающим для нее), двигаясь с медленными, направленными, сильными растягиваниями, и нежными, ясными расслаблениями. Она двигалась со мной внимательно, имитируя каждую малейшую и едва уловимую деталь моих действий, даже моего дыхания, и затем говорила о чувстве спокойствия. Атмосфера гармонии между нами была поразительна и необычна. Она отвечала на это тем, что подходила ко мне и клала свою руку мне на талию, все еще поддерживая наше положение бок о бок. Я ответила, делая то же самое, так же заботливо подражая ей, как она до этого, и так мы закончили сессию, гуляя по комнате, оставаясь в контакте, нежно и мирно. Последующие несколько месяцев сессии чередовались таким образом. Иногда Энн была чрезмерно враждебно настроена, защищалась, отказывалась от любых контактов, таким образом требуя дистанцию (и спокойствие) от меня и большее пространство для себя самой, чтобы работать в нем будто независимо от моего присутствия, насколько мы могли это реализовать. В другие моменты она была застенчива, нежна, грустна, томилась по взаимодействию и застенчиво его инициировала, включала меня в свое пространство и вбирала меня в свое тело на тактильно-кинестетическом уровне. 6 Симбиотическая стадия характерно началась почти три месяца спустя и была ознаменована абсолютно новым отношением Энн ко мне. Она вошла в комнату, подошла ко мне очень близко и спросила, на что это похоже быть мной. Появилась юмористическая тема, которую она назвала «чудовище и младенец», в которой мы танцевали вместе, высмеивая нападение и беззащитное поражение. Следующие несколько сессий были таковы: она была укоренена в физическом, в игре, бывала открытой, закрытой и навязчивой на интимном уровне к моему телу. (теперь она чувствовала себя свободной делать по отношению ко мне то, чего она боялась получить от меня), и, что самое важное, она теперь могла поворачиваться к мне лицом и принимать взгляд, обращенный ко мне и оставаться видимой для меня. Также начиная с этого времени она начала просить сделать ей массаж спины. Энн всегда инициировала просьбу, часто с огромным стыдом и трудностями, чувствуя, что у нее нет прав на массаж, и называя меня "толкательницей", когда я его делала. Это взаимодействие говорило о ее желании полностью оказаться в моих руках, чтобы я ее держала, качала, успокаивала и вылепляла ее. Это символизировало для меня ее растущую способность позволять мне давать ей чтото хорошее и быть способной принимать это от меня. Эти доставляющие удовольствие пассивные двигательные переживания являются важной частью симбиотического присоединения, «подразумевая, что ей благоволит благосклонная сила, будто еще недифференцированная от младенца», имеющая всемогущественное ауто-эротическое свойство, и после первых нескольких месяцев вкладывающая в «дифференциацию между Я (self) и окружением» (Mittlemann, 1960, стр. 107-108). Последующие сессии углубили и консолидировали симбиотическую связь между нами. Энн становилась все более пассивной в отношениях со мной. Она описывала себя как мою куклу или игрушку, кусок глины для того, чтобы я его вылепила, или сосуд, который я могу наполнить и взять с собой. Если она двигалась самостоятельно, это происходило на полу, часто передо мной, до тех пор, пока мы действительно не касались друг друга. Она выражала стойкое стремление двигаться вместе со мной, и мы исследовали варианты подражания и отзеркаливания (синхронное, взаимное, противоположное). Самыми поразительными были движения, когда она могла прийти отдохнуть, положив голову мне на колени, спокойно, ее тело полностью расслаблено, глубокое умиротворение и облегчение сохранялось у нас обеих. Процесс сепарации - индивидуации с Энн лишь намечался в ее работе со мной и сопровождался ее выходом из клиники и переездом в "дом на полпути" (специальные условия для проживания бывших пациентов клиники – прим. Переводчика). и центр дневного пребывания. В это время она активно исследовала не только пассивные симбиотические потребности (поглаживание спины, покачивание со мной, ее голова у меня на коленях, когда я двигаю ее), но и разницу в чувствовании между тем, как быть движимой и двигаться самой, с возрастающим интересом к исследованию собственных движений и импровизаций. Затем, на одной из сессий после движения вдвоем, сначала пассивного, потом в активном отзеркаливании, появилась новая тема, когда она начала двигаться от меня, включающая нас обеих в движения приближения и отталкивания (сильное, свободное, близкое, рискованное, вместе и по отдельности), которые приносили нам удовольствие и заканчивались в сильном совместном падении и отталкивании. Вера Вера поступила в клинику в возрасте двадцати одного года с диагнозом пограничной личности. Она была направлена ко мне лечащей командой на индивидуальную танцевальную терапию. Вера представила себя спокойно и безнадежно, у нее был тонкий, 7 похожий на детский голос, ее поза вогнута, безвольна и подавленна, и все ее поведение вежливо, правильно, пугливо, чрезмерно тревожно, угодливо. Она говорила с сильной вербальной артикуляцией и чувствительностью. У нее было мало жестов и лишь на периферии, руки часто осторожно прижимались к коленям, ее туловище, ноги и плечи были спокойны, как можно более не существующие. Она говорила о чувстве окружения в клинике людьми, кто не мог или не хотел ее понять с ее старыми ценностями, строгим классическим образованием, эстетической чувствительностью и тягой к романтической идеализации. В этом смысле она оказалась снобом. В противоположность этому, она также чувствовала весьма бесполезным быть в любых отношениях с кем-либо, кого она могла бы уважать или кем восхищаться. Она говорила о мысленном блоке и потере разума, отторжении любви, суицидальных мыслях и ненависти к себе и к своему телу, которое она попеременно наполняла или лишала пищи. Она чувствовала себя полной и безвозвратной неудачницей. Преклонялась перед своей матерью, которая принесла себя ей в жертву. Она чувствовала, что скучает со мной и тратит мое время, но готова работать вместе. С Верой Аутистическая стадия была краткой, она длилась полностью две сессии и характеризовалась покладистостью и ее потребностью угодить мне. Она растягивалась со мной, выбирала музыку и танцевала сама, потому что я ее об этом просила. Она выражала стойкое желание следовать за мной, но казалось, что у нее также есть и сила эго и интегрированность для того, чтобы использовать выразительное воображение и творчески работать. Фактически, своим собственным способом она использовала эту первую сессию для исследования похожести и разности. Она все еще не была готова взаимодействовать. На нашей второй сессии, она снова следовала за моими движениями с осторожностью, описывая себя как кого-то, кто ничего не знает. К середине сессии она могла начинать движения самостоятельно, выбирая свет, мягкие движения из балета и к концу она полностью танцевала самостоятельно и, похоже, получала от этого удовольствие. Тем не менее, ее подлинные чувства и Я (self) были спрятаны под маской покладистости, которой, с большими усилиями, она привыкла себя защищать. На вербальном уровне она также исследовала сходство и разницу, начиная неуверенно "лепить" меня в эмпатическом отзеркаливании; она нуждалась в такой мне, чтобы понемногу приобретать веру в себя и, в конечном счете, выразительно нести свое реальное Я (self) вперед. (Она использовала меня с однозначным решением о необходимой цели через наши отношения). У нее в изобилии были вопросы - многие появлялись, чтобы облегчить жесткость ее суждений о себе или решить противоречия между нашими оценками. Она много раз делала заявления, в которых предполагала, что я думала и чувствовала, волшебным образом применяя это к собственным мыслям и чувствам. Это было началом следующей стадии. Симбиотическая стадия с Верой также началась с амбивалентного периода, оборванного из-за того, что она находилась между своим глубинным импульсом ничего не делать и потребностью держатся за меня, выполняя то, что она считала моими ожиданиями. Она говорила о желании скрутиться и умереть; о том, что у нее нет энергии и побуждении делать что-либо, кроме как лежать на полу. Используя нежную, расслабляющую музыку, и располагаясь достаточно близко для того, чтобы присутствовать, но не требовать, мы тихо работали с ленивыми потягиваниями и переворотами: скручиваясь и раскручиваясь, отталкиваясь от пола, чтобы скользить, опираясь и чувствуя поддержку. Ее образы во время этих сессий были о возрождении, шансе начать сначала, тоске о жизни, свободной от требований достигать чего-то и ужасом провала, где она может быть принята и ценима просто за то, что она есть. Чувства злости и фрустрации начали появляться вербально, когда ее вежливая маска спАла. Вначале это проявилось как эксперимент, но затем - с 8 жизненной силой, частично направляемым на меня волнами эмпатии, также как и на ее вербального терапевта и клинику в целом. Собственно симбиотическая стадия четко отличалась на двигательном уровне от первой сессии, в которой она могла позволять мне двигать ею через скольжение в игре и легкости по полу. Я делала всю работу, и она не делала ничего. Ей это нравилось – как мера ее глубокого удовольствия, эмпатического участия, и поддержка в наблюдении усилий других. Здесь, купаясь в моей заботе и внмании, она была доверчива и умиротворена. Этот опыт – действие по приданию формы моему телу, контроль и движение в ответ на ее действия – и удовольствие, которое она от этого получала, питало первую спонтанную и приносящую радость двигательную активность с ее стороны. Мы могли вдруг обнаружить, что двигаемся вместе абсолютно синхронно, скользим или тянемся друг к другу, покачиваемся или кружимся, расширяемся или сжимаяем наши тела, с потрясающей гармонией и чувством завершенности, связанности, единства в действиях, чувствах и осознании. Следующие месяцы принесли серии насыщенных сессий, включая глубокую работу с телом и чувствами близости, доверия и идентичности. Работа с телом относилась к ее страхам физического контакта и сексуальности, смущения от тревоги и голода, и использованию мышечного напряжения и апатии для контроля или уничтожения чувств. Она начала более ясно чувствовать свое тело – его поверхность, границу, зоны проницаемости, уязвимости и защиты. Симбиотическая стадия с Верой продолжалась около шести месяцев, к концу которой она на символическом уровне отдала мне психическое препятствие. Это было важнейшим шагом в укреплении наших отношений, особенно с ее комментарием, что она доверяет мне, чтобы я знала, когда отдать его обратно, так что ей не придется красть то, что принадлежит ей по праву. Это было также важно в свете того, что она создала во мне вбирающий все хорошее образ, в противоположность своему вербальному терапевту, вбирающему все наихудшее. Она чувствовала срочную потребность в активности и полной эмпатии и поддержке от меня. С Верой процесс сепарации - индивидуации успешно запустился в ее работе со мной, которая длилась почти шесть месяцев, оттягивая ее выход из клиники. Она началась с рекомендации лечащей команды, когда мы с ее вербальным терапевтом стали вместе встречаться с Верой раз в неделю (всего три сессии), чтобы помочь ей начать воссоединять разделенное Я (self) и объектный мир. Простая структура нас троих в одной комнате была чрезвычайно эффективна для того, чтобы дать Вере силу, почти мгновенно, начать двигаться против меня, и рисковать давать отпор через ясное утверждение ее собственных потребностей: она хочет говорить, а не двигаться. В результате следующие два месяца танце-терапевтических сессий были почти исключительно вербальными. Двигательная работа возобновлялась по моей инициативе, так как я чувствовала, что процесс сепарации нуждался в интеграции на телесном уровне, а также, похоже, ей требовалось мужество, если не прямая команда, чтобы обрести свое тело. Последующие три сессии были прекрасны - как своим новым уровнем активной включенности, так и постепенным развитием. В первой из них она пришла уставшая и подавленная, поэтому мы работали на полу через мягкие скручивания и растягивания. Она была заинтригована покачиванием своих ног и исследовала это полностью самостоятельно, растягивая их к другим частям тела и ясно наслаждаясь инициацией движений как таковой. На второй сессии она поделилась со мной, что всю неделю она сознательно более физически активна, долго гуляла, плавала и даже пробовала теннис. Теперь ее занимало изучение себя и то, что приносило хорошее самочувствие - по мере того, как она физически выходила в мир, а не следовала 9 ожиданиям других. Третья сессия была наполнена движением, все по ее собственной инициативе, и включало чувства злости, потребности и фрустрации. Она работала с большим барабаном, а затем с большим желтым мячом. Вера была энергична и игрива в ударах и бросании, у нее была постоянная, выверенная, заземленная и решительная цель. Она сражалась с собственными противоборствующими потребностями в защите, безопасности и поддержке с одной стороны и свободе, автономии и возбуждении с другой. Теперь она находилась полностью под властью выражения многих чувств и начинала сталкиваться со своими реальностями уже лицом к лицу. Вскоре после этого ее выписали из больницы. Заключение Мателиал по поздней субфазе сепарации – индивидуации недоступен как в случае Энн, так и у Веры. Лечение в момент начала сепарации с госпитализированными пациентами становится сложным, включая такие аспекты мира за пределами клиники, как реабилитационные дома, центры дневного пребывания, обучение или работу, деятельность и социальные отношения. Энн была выписана сразу после того, как начала «вылупляться их яйца», все еще нуждаясь в серьезном наблюдении в жизни и повседневной деятельности. Вера была выписана на этапе практической субфазы, воодушевленная свободой и силой собственных действий и способностью узнавать и исследовать мир. Она была способна жить самостоятельно, посещать занятия, найти работу на неполный день, но нуждалась в придающей силы эмоциональной поддержке от терапевтов. Оглядываясь назад на двигательные сессии, переход каждого пациента от стадии к стадии не всегда был отчетливым или упорядоченным. Порой случались непредсказуемые регрессии к более ранним стадиям, или внезапные прорывы на поле поздние. Иногда материал с одной стадии появлялся в другой таким образом, что выстраивалась непрерывность особых взаимодействий и двигательных паттернов, утверждающая присутствие каждой стадии. Также не всегда было ясно, как дифференцировать фазы амбивалентного симбиоза от более позднего восстановления дружеских взаимоотношений, похожего на сильную амбивалентность; но затем ни одна из пациенток не продолжила работу со мной. (Фактор пассивности, возможно, является критическим в построении этой дифференциации). С Энн казалось наиболее важным, что она достигла симбиотически завершенных отношений (в той степени, в которой на это способны взрослые). Безусловно, более зрелые моменты также появлялись в работе: половая идентичность, поиск смысла и работа по самоопределению и эдипальный материал. В любом случае, снова и снова общий знаменатель нашей двигательной работы включал телесную границу и структуру, чувство контейнирования своих переживаний, и способность организовывать и развить последовательность движений и ее собственной жизни. Чтобы сфокусироваться на этих задачах, стать сепарированной и интегрированной личностью, Энн было необходимо разрешить свой страх вторжения и захвата. Для этого она должна была превратить меня в безопасный, чистый, хороший объект, в чьем присутствии она могла начать переживать безопасное, чистое и творческое Я (self). Когда Энн это выполнила, иссякла большая часть амбивалентности и враждебности. Это произошло только тогда, когда мы смогли быть вместе полностью и открыто без страха, что мы достигли краеугольного момента в процессе ее исцеления. В тот момент я знала, как, наверно, и она, что Энн вынудила меня пережить множество глубочайших чувств, с которыми она боролась в жизни. Мы оказались вместе, придавая друг другу окончательную форму в глубоком и гармоничном потоке доверия. 10 В противоположность этому, с Верой казалось наиболее важным отражать, поддерживать и вдохновлять ее чувства самоценности и ее права быть отдельным человеком. У нас почти мгновенно появилось ощущение полного знания и понимания. Она была экспертом по симбиотической связи и так же отчаянно работала над "лепкой" меня, как и Энн, но делая это нежно, любя и соблазнительно, так что для меня было удовольствием давать ей все, в чем она нуждается. Для нас обеих было сложно вырваться из подобных отношений, и некоторые из сессий, проведенные за разговором, были совершенным промедлением для каждой из нас. Только когда она смогла интегрировать свое восприятие меня (все хорошее) и ее вербального терапевта (все плохое), я осознала нашу потребность сепарироваться, так что в процессе инициатива разделения, казалась, исходила от меня, и она была готова прекрасно это использовать. Казалось, что мое разрешение иметь ей собственное тело дало ей позволение стать отдельным человеком, на этот раз с Я (self) и телом, очищенными от потребностей и ожиданиий ранних родительских фигур. Я узнала чрезвычайно много от этих обеих пациенток, не только о танце-терапии, детском развитии и психодинамике, но также о необходимой честности борьбы на каждой стадии в каждом из нас к целостности и здоровью, борьбы, в которой равнозначно биологическое и психологическое внутри нас. 11
