«ЦЕЛЬ МАТАДОРА» «ЛЕКЦИЯ» В переводе с испанского «Матадор» буквально означает убийца. Я матадор и сегодня я расскажу вам о корриде. Да. «Матадор» означает убийца. Но поверьте, если бы только убийством ограничивался смысл корриды, я бы не вышел сегодня перед вами. Так что же такое коррида, которую еще иначе называют ТАВРОМАХИЕЙ, что переводится с греческого как «Бой Быков».. Позвольте рассказать небольшую лекцию на эту тему. Это не займет у вас много времени, а я постараюсь, чтобы мой рассказ был не скучным. На вопрос о смысле корриды есть множество ответов. Большинство воспринимает это действо как кровавый зрелищный спорт, где человек – тореро - соревнуется с быком и который заканчивается смертью последнего. Жестокое избиение быка, издевательство над животным, кровавое бессмысленное шоу – вот неполный список мнений людей о корриде. Для испанцев, которые занимаются корридой это целый пласт жизни - от разведения быков, пошива одежды для тореро, дизайна печатания афиш, подготовки публики к выходу в свет - и до восхваления боя быков и тореро в стихах, народных песнях, танцах, искусстве, кино и театре-сарсуэле. Другие граждане Испании считают корриду «национальным стыдом» и протестуют против публичного жестокого избиения животных. Но один из политических деятелей страны, принадлежащий к этой части населения, заявил вдруг в публичном предвыборном выступлении: «Если мы придем к власти, мы, конечно, запретим корриду, хотя это будет стоить нам многих симпатий. Нельзя иначе, это же варварство. Но я сам о запрете, вероятно, буду знать заранее. Я пойду на последнюю корриду… и, когда она закончится, разрыдаюсь». А что это для вас? (ВОПРОСЫ К ЗАЛУ). Но на самом деле коррида имеет глубокий философский и кажущийся парадоксальным смысл. Для матадора – человека, профессия которого переводится как «убийца» – его главное и основное дело на арене это сохранить жизнь быку. Не убить – а спасти! Задача моей лекции – ответить на этот удивительный вопрос – как именно тореро спасает быка на арене. Причем спасает не в метафорическом смысле, а в самом буквальном. Начну я возможно издалека, но только так можно рассказать о корриде, и поведать в чем же истинный смысл этого искусства, которое еще называют искусством парадной смерти. Начну я с одного из самых важных участников корриды – быка. Боевая порода быков, насчитывающая многие столетия селекции не имеет никакого иного предназначения, кроме как для корриды. Характерно для этой породы, что с первых же секунд новорожденные телята обладают способностью фиксировать взгляд и реагировать на движение. Это зачатки будущих бойцовых качеств быка – обозначение его движения к цели. Когда теленку исполняется год, его клеймят – на железном знаке тавро отмечены знак фермы, месяц и год рождения. По этому клейму искушенный зритель корриды многое узнает о быке. Боевых быков выращивают в условиях полной свободы. Они растут на открытой местности, в стаде себе подобных, не зная ничего кроме полей или гор, в зависимости от типа местности, и не подозревая о наличии хлева или хоть каких-нибудь ограждений. Я часто думаю о том, что все началось именно с этих гор. До них было далеко – от военного гарнизона, где служил отец и где жила моя семья, до гор было несколько десятков километров. Я не думал, что будет, когда я дойду до них, и долго ли мне туда идти, дети в моем возрасте вообще мало задумываются о последствиях. Но я поставил себе цель и шел туда, к первой в моей жизни трудновыполнимой, почти невозможной цели. Это случилось уже после того, как осуществилась моя мечта, и мы с отцом сходили на рыбалку. Гарнизон это замкнутая система, своеобразный маленький мир – все знали друг друга, и были как одна семья. Отцы служили в летном полку и почти не бывали дома. Матери, замирали посреди выполнения самых простых домашних дел и с тревогой смотрели в небо и прислушивались к звуку пролетающих самолетов – кажется все в порядке, мотор работает исправно - и возвращались к стирке, готовке и прочему. А дети, сбившись в стайку, носились по военному городку, ведя себя как дети – ловили лягушек, прыгали с труб теплоцентрали на ветви деревьев, рискуя жизнями, и вытворяли еще Бог знает что. Казалось бы, что еще нужно. А мне был нужен отец. Жесткий, неулыбчивый, занятой, справедливый - я запомнил в основном его профиль, когда он приходил с работы и сидел с нами за столом. Это значит, я смотрел на него, да что там смотрел, пожирал глазами, а он…. Когда у меня была высокая температура сорок, сорок один, он говорил моей матери, - «Ничего страшного не происходит. Если он мужик, то справится». Я его боготворил. Готов был сделать все, чтобы он обратил на меня внимание. И тут он решил идти со мной на рыбалку. Счастью моему не было предела. Случилось невозможное! Он заметил меня! Когда он шел, я его тащил за руку, меня переполняло счастье. И одновременно с ним страх, что вот он сейчас повернется и пойдет назад. Или завоет сирена, и ему нужно будет бежать на сборы. Или просто скажет – мне это надоело, это неинтересно, и я его лишусь в ту же секунду. Я на готов был пальцами рыть землю, чтобы достать червяка, чтобы у него не было возможности сказать мне «нет». Готов был броситься в арык, у которого мы сели рыбачить, я хотел руками поймать рыбу и насадить ее ему на крючок. Я хотел, чтобы ему было интересно, чтобы он еще, подольше остался со мной. В тот день я получил кусок счастья, который оборвался также резко, как и начался. Моя мечта исполнилась, а внутри было пусто. Уже тогда, в девять лет, я понял, что мне не дождаться помощи от отца, а уже тем более от других. Никто не может дать мне то, что мне нужно, нет никакого бога из машины. Только я сам. Больше рассчитывать не на кого. И вот когда я шел в этот многокилометровый поход во втором классе школы гарнизонного городка в Грузии, я впервые испытал то одиночество и ту решимость, которая потом будет преследовать меня всю жизнь. И когда я испытал это чувство на арене корриды, оно уже не было новым. И потом, когда умирал от голода перед зданием испанского суда и еще много-много раз. Одиночество и желание достигнуть невозможной, недостигаемой цели. Впрочем, я отвлекся от своей лекции. ПРОДОЛЖАЕТ ЛЕКЦИЮ Одно из главнейших условий разведения боевых быков является то, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы быки, которых растят отдельно от коров, вступали в бой между собою. За этим следят пастухи, которые день и ночь находятся рядом со стадом. Смысл этого ограничения глубоко практичен. В схватке неизбежна смерть одного из быков. Дело в том, что когда между собой дерутся два самца, все стадо собирается и смотрит за боем, а когда более сильный самец начинает преследовать слабого, вмешивается все стадо и слабейшего убивают насмерть. При этом может пострадать экстерьер быков: шрамы, сломанные рога и прочее делают их негодными для корриды. Но самое главное, что бык к моменту корриды должен быть девственным. Девственным не в сексуальном смысле, а в плане его предназначения – как бойца. Бык не должен знать о своих боевых качествах до корриды. Как правило, до встречи с тореро, бык не знает, что у него есть орудие, предназначенное самой природой, – рога. И фермеры, разводящие быков следят за этим денно и нощно. Существует классификация трех возрастов боевого быка. Бык Эраль– 2-3 года, Бык Утреро – 3-4 года, и Бык Торо, боевые быки для корриды – от 4 до 6 лет. Когда он достигает подходящего возраста на ферму приезжают отборщики-ветеринары. Быка осматривают, при этом составляется акт и затем его везут на корриду. СЛЕДУЮЩИЙ КУСОК ДОЛЖЕН БЫТЬ ОЧЕНЬ РИТМИЧНЫМ И БЫСТРЫМ, КАК БУДТО СОБЫТИЯ НЕ РАССКАЗЫВАЮТСЯ, А ОБЪЯВЛЯЮТСЯ В ТОМ ЖЕ СТИЛЕ ЧТО И ВОЗРАСТЫ БЫКОВ ПЕРЕД ЭТИМ: В 6 лет я поступил в музыкальную школу. «Вы знаете, что у вашего сына музыкальный слух? Леонид Иванович, вы не против, если ваш сын будет у нас учиться? Леонид Иванович? (продолжает, не дождавшись ответа) В 11 лет я услышал на одном из классных вечеров латиноамериканскую танцевальную музыку. Танго, ча-ча-ча, (еще пара-тройка названий), пасадобль. Пасадобль… «Двойной шаг», воплощение образа тореро, гордого и независимого мачо, где его задача раскрыть в танце партнершу, подобно тому, как тореро раскрывает перед зрителями быка. «Папа, ты не против, если я пойду обучаться танцам? Папа…? (Не дождавшись) Понятно….» В 16 лет я поступил в летное училище. А какие еще варианты могут быть у гарнизонного мальчишки? «Папа, я поступил в училище, я буду летным офицером, как ты». (передразнивает) «Главное, чтобы ты был настоящим мужиком». (шутливо) «Есть сэр, есть быть настоящим мужиком!» В 90-ом году я сказал своей девушке – «Наташа, мы должны участвовать в телевизионном конкурсе «Идеальная пара». Принимаются только те участники, которые подали заявление в ЗАГС. Наташа? (Не дождавшись) Ну будем считать, что ты не против». На финальный конкурс «свадебный танец» я надел офицерский мундир. И после победы мы в составе сборной СССР поехали за границу. «Почему бы нам не организовать детский танцевальный коллектив? Будем обучать детей танцам. Наташа, ты хочешь помочь мне? Вместе мы это сможем сделать. Наташа…? (Не дождавшись) Ладно, я все сделаю один, но если ты захочешь присоединиться…» В 91 году был принят меморандум о сокращении вооружения и состоялся вывод российских войск из Германии. Командир части собрал нас и сказал: Вы молодые, здоровые, надеюсь умные, вам помочь с поиском места дальнейшей службы, или вы сами? Отец одного из детей нашего с Наташей танцевального коллектива служил в известном спецподразделении. Полугодовые тесты: психические, физические, медицинские на сопротивление болезням, в том числе африканским южноамериканским экзотическим инфекциям и вот я уже стал спецназовцем. Сначала штаб планирования операций, потом ходатайство о переводе меня в боевые подразделения. В 91 году во время переворота я сидел у костров с остальными людьми, группами по десять-пятнадцать человек, защищая Белый Дом, а в 93-ем я уже участвовал в составе спецназа в его захвате. Странные времена творились тогда в моей стране…. В 96 году в результате нервного и физического истощения я на месяц угодил в госпиталь – сказалось всё и физические нагрузки в спецназе, и одновременные с ними занятия со 120-ю детьми в студии и разрыв отношений с женой…. ТЕМП ЗАМЕДЛЯЕТСЯ. ПАУЗА. Прямо из госпиталя я приехал в свой коллектив, где почти на входе меня встретила супруга. «Куда ты идешь? Это уже не твой коллектив, твое место занято». Она предложила мне разделить студию следующим образом – собрать всех детей и предложить им пойти к тому тренеру, к которому они захотят. Мы собрали всех детей – сто двадцать мальчиков и девочек, каждого из которых я знал как своего ребенка, за каждого из которых я боролся, волновался и переживал их успехи и неудачи как свои собственные…. Сто двадцать пар ничего не понимающих глаз. Сто двадцать детей, которые мне доверяли безгранично. Я начал: «Дети, мы с Натальей Андреевной будем вести раздельные курсы. Кто из вас….» И вот тут я и остановился. Почему-то вспомнилась та рыбалка с отцом. Мы были этим детям как родители, и в тот момент я осознал, что то, что предложила мне сделать Наташа, было слишком жестоко по отношению к ним. Слишком жестоко оставлять их в одиночестве перед этим решением. Кому как не мне знать, как это тяжело – быть одному и полагаться только на себя. Но я привык принимать решения в одиночестве, и я его принял в очередной раз. СНОВА ТЕМП. Я оставил студию своей бывшей жене. С одним условием – я свезу детей в Испанию. Почему именно в Испанию? Потому что это родина танца. И я, и они, впервые ступят на землю, на которой появился пасадобль, на землю корриды. Победа ли это была или поражение? Нужно ли мне было идти до конца и заставлять детей принимать это тяжелое решение или я все сделал правильно? Потом, много лет после этого, когда я не на жизнь, а на смерть боролся за сына, я часто вспомнила этот случай. Но сейчас – В Испанию! (УЖЕ БЕЗ ЛИШНИХ СЛОВ ВОЗВРАЩАЕТСЯ К ЛЕКЦИИ. ДАЛЕЕ К ТЕКСТЕ, ЭТИ ПЕРЕХОДЫ НЕ ОТМЕЧЕНЫ) Итак, достигшего возраста Торо, быка везут на корриду. Помните, что всю жизнь бык провел на открытой территории, в полной свободе. Он не знает ничего кроме полей и себе подобных. Чтобы это ощущение, ощущение свободы не было потеряно у быка, его везут в самые минимальные сроки, как можно скорее. Если увеличить срок перевозки – психика и поведение быка может измениться непредсказуемо, и он может перестать быть бойцом.. Быков к месту проведения корриды транспортируют в грузовиках с железными секциями, в которых животное не может даже двинуться с места. При разгрузке порой случаются трагические вещи, когда быков выпускают из секций, накопленный стресс у них такой силы, что они могут вступить в бой с себе подобными. Неоднократно случалось такое, что при разгрузке быки, разогнавшись, сшибались лбами с такой мощью, что погибали оба. Поэтому, как только голова быка появляется из железной секции, в которой его привезли к арене, помощники мощной струей воды приводят быка в чувство. Затем их перегоняют в загон на территории корриды, где они находятся все вместе. В стаде быки не агрессивны, поскольку у них нет индивидуальной территории, которую надо защищать. В городе басков Помплона быки попадают на арену, пробежав по определенному маршруту по улицам города 832 метра. Вместе с ними бегут так называемые корредоры – тореро, задача которых, привлекая быков своим движением, за минимальное время доставить стадо к арене. Здесь тоже бывают свои трагедии – если бык отделиться от стада в процессе этого бега «инсьеррас» – он становится опасным. Но вот бык на месте. Он ждет жеребьевки и своей судьбы. Он создан для того чтобы один раз в жизни выйти на арену – только один раз, и другого шанса у него нет и не будет. А что же тореро? Как они попадают на арену, и какой путь для этого проходят? В Испанию мы прилетели ночью. Когда я спустился с трапа и вступил на взлетную полосу – меня с ног до головы пронзила какая-то невероятная уверенность – еще не зная ни Испании, ни испанцев, еще не видя и не зная ничего, я был уверен – это мое. Откуда, почему появилась такая уверенность, почему я почувствовал эту мощь, я до сих пор не могу сказать, потом я только один раз ощутил тоже самое. В Испании детей расселили по испанским семьям и один из них жил в семье настоящего матадора. Так я попал на тренировку профессиональных тореро в парк Сабадель. С плащом капоте в руках они отрабатывали движения корриды. Среди деревьев звучало «Ээй! Оле! Эээй!», плащи поднимали тучи песка и пыли, один изображал тореро, а его напарник был быком. Потом они менялись. Увидев меня, они прекратили тренироваться и окружили русского, которого к ним привел «ИМЯ МАТАДОРА». Он представил меня как танцора, летчика, спецназовца и кто-то из них сказал в мой адрес – «феномено». И тогда я, путая английские, испанские и русские слова произнес – «ТУТ НАДО ВОСПРОИЗВЕСТИ ЭТУ ФРАЗУ БЕЗ ПЕРЕВОДА – ДЛЯ ПОНИМАНИЯ ФРАЗЫ ДОСТАТОЧНО ДВУХ СЛОВ ИЗ НЕЕ – ФЕНОМЕН И ТОРЕРО». На их лицах появилась ироничная и в то же время смущенная улыбка, какая порой появляется, когда кто-то в хорошем обществе ведет себя с непосредственностью ребенка. «Ну конечно, Роман, почему бы и нет» - и снова улыбка. Но я уже поставил перед собой цель. ОПЯТЬ ТЕМП. И уже через … месяцев получив документ на разрешение на работу и вид на жительство в Испании, я прощался со своей девушкой в порту Шереметьево. Лена сказала, что будет ждать, когда я смогу закрепиться в Испании достаточно, чтобы позвать ее к себе. Академия бальных танцев в Валенсии ждала меня. Так я на тот момент думал…. И вот самолет разбежался, взлетел и полетел…. В Валенсии меня никто не ждал. Уже полгода как перестала существовать академия, о чем меня никто не предупредил. Я сел на автобус и поехал к своим друзьям в городок Альбусете, столицу провинции Ламанч, той самой, которую прославил Сервантес в своем романе. С многочисленными пожитками я слез с автобуса, обнялся с друзьями и позвал их в кафе, отметить приезд. Мы продирались сквозь толпу, вокруг бушевала феерия – был день города. И только в кафе я понял, что все мои небольшие деньги вместе с кошельком остались где-то там, в гуще толпы. Я сел за столик и начал смеяться – у меня не было ничего – ни денег, ни работы, только самая драгоценная бумага - документ с видом на жительство. После ночевок на пляжных лавочках и бесполезных поисках работы, я оказался в Барселоне, куда позвал меня друг. И вот моя первая работа! (с гордостью) Я, с дубинкой и рацией стою у входа в вискерию! Я ночной охранник у входа в публичный дом, где работают трансвеститы! Вокруг ночная мгла, холод пробирает даже под выданную службой безопасности униформу, надо мной горят тысячи звезд испанского неба, но я счастлив – я в Испании и я имею законную работу! Как правило, в корриду приходят люди, которые имели отношение к выращиванию быков, т.е. чаще всего это дети фермеров, те которые имели возможность непосредственно изучать характер и поведение быков. Те, у которых ощущение быка появляется непосредственно от долгого контакта с ними. Учиться корриде начинают очень рано – с 10-12 лет. Многие тореро одновременно со своей деятельностью владеют другими профессиями. Не редкость тореро-адвокат или тореро-бизнесмен. Раньше в матадоры шли в основном дети из бедных семей, те, кому нечего терять и есть что получить взамен, ведь за выступление на корриде, тореро получают довольно приличные деньги. Но сначала для этого надо учиться. У школы корриды нет срока обучения – каждый новый выход на арену это новое знание и опыт, но при этом минимальное время обучения есть. Пять лет, ты изучаешь не только технику движений, не только постигаешь завораживающую суть корриды, но при этом занимаешься практическими занятиями с быками. Суть их в том, чтобы выработать ощущения животного рядом с тобой. Начало обучение отсчитывается с минуты, когда ты нашел себе учителя. Приблизиться к матадору настолько, чтобы сказать – «я хочу стать тореро», необходимо действовать через клубы любителей корриды или клуб «пеньяс» - так называются фанатские клубы поддержки того или иного матадора. Задача человека, который взял тебя в ученики, выяснить, готов ли ты психологически к тому, чтобы стать тореро. Первые занятия ученик хочет постигать похожие на танец движения матадора, названные по именам святых, как например движение «сантавероника», но у учителя другая задача. Ему нужно изучить своего ученика и дать ему понимание истинной сути корриды – не убийства, а целой жизненной философии. Часы, дни, недели проходят в рассказах о быке, о смысле корриды и только когда учитель видит, что ученик принял суть, то только тогда начинаются уроки непосредственно движений. Каждое движение тореро, будь он матадор, пикадор или бандерильеро это контакт и диалог с напарником тореро – быком. Техника движений отрабатываются как в суперзамедленной съемке – каждый жест отрабатывается до миллиметра. При этом ты работаешь с напарником, которым ты меняешься, исполняя то роль быка, то роль матадора. Ты учишься быть с двух сторон. В этих тренировочных схватках ты понимаешь, насколько личность может быть выражена через движения через бой. Например, часами приходится бегать вперед спиной, потому что умение не терять взгляд быка это умение от которого зависит твоя жизнь. Затем учитель решает, когда ты готов для практики и первые занятия проводятся с шестидесятикилограммовыми телятами. Во время тренировок телята, так же как и будущий тореро обучаются ведению боя и поэтому повторно использовать таких телят для тренировки нельзя. Телята после таких боев отправляются «в отставку», и ведут жизнь «пенсионеров», а ученики готовятся к встрече с настоящим быком и уже не на жизнь, а на смерть. По мере подготовки ученика, он проходит несколько ступеней. Первая – «бесеристо» – матадор без официального статуса. Вторая – «новьеро дос пикадорес» - матадор без пикадоров с быкми трехлетками Эраль Третья– «новьеро лес пикадорес» - матадор с пикадорами с быками четырехлетками Утреро И последняя, по истечении пяти лет – Матадор Дель Торос – матадор быков. Тот, который встречается с боевыми взрослыми быками. Все это время происходит своеобразная селекция матадоров многие, получив свои первые травмы, бросают заниматься корридой, многие не выдерживая многочисленные тренировки, находят себе занятия поспокойней. Переход из группы группу дается после 30-40 выступлений, но только твой учитель, твой маэстро решает, когда ты готов перейти из категории в категорию. Переход происходит торжественно – с крестным тореро и свидетелем на арене. Крестный вручает своему ученику новый плащ-мулету и новую шпагу перед самым боем. Не смотря на то, что смертельный спектакль корриды кажется неорганизованным хаотичным действом ее проведение жестко регламентировано и узаконено. Эти законы существуют для всех, и им должны подчиняться не только тореро, но даже и зрители. Эти законы веками прописывались кровью, риском и смертями. Каждый шаг в корриде это закон. Постепенно все налаживалось. Пока Лена ждала получения вида на жительство, я тем временем обживался в Барселоне. За два месяца всевозможных работ я выучил два совершенно разных языка – испанский и каталонский. Но и продавая бензин на ночных заправках, и работая охранником, я не забывал о своей цели. Клуб корриды Сабодель, который объединял любителей тавромахии не самый многочисленный в Испании. В Каталонии вообще сложно с корридой, она не столь популярна как в других провинциях, не смотря на Барселону, имеющую самое большое количество арен. Тем не менее, в этом клубе собрались истинные знатоки и ценители корриды. Президентом клуба «Сабодель» был «ИМЯ», в прошлом известный новьерро лес пикадорес. Именно ему я и задал тот самый вопрос, с которого начинается путь любого тореро. Он отвел меня в парк, где тренировались будущие тореро, и дал подержать принесенный с собой старое капоте. Тяжелый плащ, несколько килограммов весом, который мог стать вдвое тяжелее, если в день корриды идет дождь, должен порхать в руках настоящего матадора. «Ты чувствуешь, какой он тяжелый?» спросил он – «Но это не вся тяжесть. Самое тяжелое в работе тореро, это ответственность перед своим решением и профессией. И это одиночество, которое никто не сможет с тобой разделить. Только бык». Как ни странно, мне казалось, что всё, что он говорит, напрямую относится ко мне и никаких сомнений, что я поступаю правильно, у меня не было. После этого он согласился быть моим учителем. Моим маэстро. Он показывал не только движение на корриде, но и предысторию каждого движения. Ведь все эти жесты матадора, они рождались не просто так, а в контакте с быком и «ИМЯ» каждый раз рассказывал мне, почему бык реагирует так, а не иначе. Он вообще старался как можно больше рассказать мне о моем будущем партнере, быке – эти разговоры из часов складывались в месяцы и с каждым занятием этот мир все больше и больше затягивал меня. В своем понимании тавромахии я переходил от понятия к понятию, я постепенно понимал, что бык это не враг, что это партнер, к которому надо испытывать искреннее уважение. После трех месяцев тренировок «ИМЯ» решает провести эксперимент. И вот моя первая встреча с быком. Вернее с молодым бычком, теленком, весом всего семьдесят килограмм. Мы приехали на ферму, где держали несколько единиц боевых пород, и где была маленькая квадратная арена. Такой формы арены были два столетия назад, но потом их отменили, поскольку углы позволяли быку занять оборонительную статичную позицию. Маэстро хотел посмотреть на меня в действии. И вот я выхожу с мулетой, маэстро кричит, дает мне наставления, ко мне приближается этот теленок – и тут я чувствую, что весь мой опыт, который накопился за эти три месяца, все мои навыки куда-то все исчезают. Потому что основная борьба на арене это не борьба с быком, это борьба с инстинктом самосохранения. Потому что ноги несут тебя помимо воли, потому что надо отдать себе приказ стоять! Этот опыт дал мне понять, что коррида это гораздо серьезнее и сложнее отработки красивых движений, и я стал еще серьезней относиться к тренировкам. А мой маэстро сделал вывод, что я могу и имею право продолжать тренировки. Все это время в Испании, среди людей другой культуры, другого языка мне было ужасно одиноко. Мы переписывались, и раз в год встречались с Леной. Мы не теряли надежды, что она получит это разрешение, и мы воссоединимся, хотя я понимал, что любую, даже самую крепкую любовь подтачивает время и расстояние. Мне очень помогали Джорде и Мари-Кармен, испанская пара, живущая в престижном коттеджном поселке под Барселоной. Они поддерживали меня в моих начинаниях и всячески старались помочь. Они были моими друзьями, и их жизнь все это время была отчасти и моей жизнью. На моих глазах эта крепкая семья распалась, при мне погрязла в судах, при мне Мари-Кармен, взрывоопасная смесь аристократической крови Каталонии и Андалузии превратилась в брошенную женщину с двумя детьми. Она попросила о помощи, и я старался помогать ей, приезжая по выходным, со смущением замечая все большее и большее ее внимание ко мне. И вот также, во время одних из этих выходных я получаю очередное письмо от Лены. Три исписанных заплетающимся, корявым почерком страницы. Она не обижена на меня, ей не в чем меня винить. Но она очень устала, прошло много времени, слишком много времени и теперь она сообщает о прекращении наших отношений. Всё. И я опять один. Мне не с кем было поделиться этим горем, кроме как с Мари-Кармен и как это часто бывает от утешений до отношений – один шаг. Я был в ужасе, оттого что произошло между нами, и в еще больший ужас пришел через два месяца, когда Мари-Кармен с гордостью сообщила, что случилось то, чего она так хотела – она ждет от меня ребенка. «Ты хотела этого с самого начала?» - «Да, я этого хотела и теперь я это получила». «Но как же я? Я же не бык-производитель, я так не могу! Ты подумала обо мне?!» - «Да, я думала о тебе, и теперь ты мой. Только мой». Да, это и моя ответственность тоже. Но я не буду частью планов Мари-Кармен. Я принимаю ситуацию, так как она есть – она мать моего будущего сына. И только. И только! (Пауза) «Я буду помогать по-прежнему, и даже больше, ведь это и мой ребенок тоже, но я не буду твоим». Из России приходит второе письмо. Написанное уже другим почерком – ровные буквы, взвешенные слова. Лена пишет, что ее предыдущее письмо было написано под влиянием момента, она чувствовала одиночество и тоску, выпила и выплеснула на бумагу всю свою боль. Она по-прежнему любит меня и хочет приехать в Испанию. (Пауза) «Приезжай. Приезжай, но ситуация изменилась…». Новогодняя ночь в Барселоне, когда я рассказываю Лене о том, что произошло. «Если ты согласна, если тебя не испугала эта ситуация, если ты по-прежнему веришь в нашу любовь, то прямо сейчас мы можем стать мужем и женой». И вот пятого января в праздничный день Реюс Магус – в день Королевских Волшебников в российском консульстве мы ставим росписи под тем, что мы являемся мужем и женой. На Лене платье, купленное в этот же день, на мне фестивальный костюм тореро, более праздничной одежды у меня нет…. Один из самых лучших дней моей жизни и в то же время отчаянная попытка сохранить отношения. Еще полтора года мы ждали разрешения на ее переезд в Испанию. За это время мы виделись только один раз, на следующий Новый Год. Тогда, ночью она попросила у меня возможность сделать звонок в Россию. Она попросила об этом открыто, но я не стал расспрашивать, кому именно она звонит и кого именно она поздравляет в России, я понимал, что целый год она жила там в полном одиночестве, без меня и я не имею права требовать от нее большего, чем надежды. А еще через полгода, когда я получил разрешения, мы созвонились с ней. - «Ты приедешь?» - «А ты думаешь, нам еще стоит это делать?» (Пауза) Лена осталась моим близким другом и до сих пор это мой один из самых лучших друзей. А еще через год после того телефонного разговора она приехала в Испанию со своим будущим мужем, и мы оформили документы на развод. Все это время я по-прежнему навещал Мари-Кармен. Ее беременность протекала хорошо, несмотря на приступ ярости, когда она узнала, что мы с Леной расписались. Кипучая испанская кровь…. Рос ее живот, и я все большую и большую ответственность чувствовал перед этим, еще не родившимся малышом. Я любил его уже тогда. Я готовился к его появлению на свет не менее тщательно, чем к своему первому выходу на арену. Коррида, как правило, начинается в шесть-семь часов вечера. У этого праздника три героя: БЫК, ТОРЕРО и ПУБЛИКА. К этому времени зритель уже готовится к празднику. Они строгие костюмы и дамы в нарядных, чуть ли не вечерних для них коррида это не только ожидание праздника, но и ТРАГЕДИЯ и они своим внешним видом готовятся проводить последний путь и быка и матадора. одеты в платьях – возможная в Зрители первыми занимают трибуны. Перед заходом на арену – зрители танцуют и поют, громко играет пасадобль. К вечернему времени корриды, арена распределяется на темную и солнечную стороны, и тут происходит расслоение зрителя – теневая сторона стоит дороже и те, кто не могут позволить себе места там, садятся на солнечную сторону. С этого мгновения и для них вступает в силу регламент корриды. Во время выступления матадора на арене зрителям запрещено передвигаться. Бык реагирует на движение и этим можно провоцировать на себя его атаку или помешать матадору. Зритель активный участник корриды и подобно зрителю гладиаторских боев, он имеет право на голос. Для этого у каждого зрителя есть свой инструмент голосования - разноцветные платки. В корриде существует своя верховная власть, могущество которой сопоставимо с абсолютной монархией средних веков. Это Президенция Корриды. Ее возглавляет Президент Корриды, человек, который назначается из числа самых уважаемых людей города (мэр, комиссар полиции). Президент наделён властью и правом с помощью тех же разноцветных платочков управлять и контролировать ход действия на корриде, а именно: – зелёный платок – для замены дефектного быка, на нового. - красный платок- для дачи разрешения на использование «черных бандерилий» - синий платок- для дачи решения президенции на круг почета погибшему быку - белый платок(наиболее практичен и универсален)-предназначен для объявления начала корриды, выхода быка на арену, перехода к терциям спектакля, предупреждения и назначения трофеев корриды для матадора и его команды. - и оранжевый платок. У президента есть два советника: Это фермер, занимающийся разведением боевых быков, но не связанный с тем, быки которого будут выступать сегодня и ветеринар или тореро, ушедший в отставку. Президент всегда охраняется полицией – потому что эмоции и страсть, разгорающиеся среди публики, могут достичь таких высот, что люди, которым решение президенции покажется несправедливым, могут перестать контролировать себя. Президенция это высший суд корриды. От их решения зависит, когда начать корриду, когда выпустить быка, когда выйти пикадорам, когда переходить из одного акта к другому. И именно президент, опираясь на мнение публики, с помощью разноцветных платков определяет, какого трофея достоин матадор. В день выступления в 12 часов дня на жеребьевку собирается специальная комиссия, в которую входят представители полиции, ветеринары, представители клубов корриды и представители команд матадора. Их задача заключается в осмотре состояния быков, причем особое внимание уделяется осмотру рогов – не повреждены ли они или не подточил ли кто-нибудь из команды матадора. Подтачивать рога боевым быкам считается уголовным преступлением. Также проверяются клеймы на быках, животные взвешиваются, и разводятся по ячейкам. После этого в сомбреро кладутся бумажки с номерами быков, и представители команд вынимают бумажки. Результаты жребия и состав пар – тореро-бык протоколируются, и вывешиваются перед началом корриды для зрителей. Регламентированные действия тореро начинаются с его выхода на арену, и все что происходит до этого это своеобразный свободный полет. Но и он имеет свою структуру и традиции: за три дня до выступления матадор со своей командой располагается в отеле, традиционно принимающем деятелей тавромахии. Все эти три дня перед выходом на арену тореро обязан и должен для полной концентрации и успешного выступления уединиться и отречься от цивилизации: от друзей, от родных и близких, от любимой женщины и думать только о предстоящем бое. Он прокручивает в голове еще не состоявшийся бой и все его мысли и разговоры только о быке. Это состояние очень похоже на медитацию. Спектакль начинается задолго до дня премьеры, каждое движение матадора, самые бытовые жесты приобретают плавность и выразительность движений в корриде. Матадор является элитой среди тореро и живет в отдельном номере от своей команды, но очень часто он ночует вместе со своей командой в одной комнате. Это очень важно для команды – находиться все это время в одной ауре боя. И вот наступает день корриды – время одевания парадного костюма тореро. В комнату к матадору не входят участники команды. В течение часа матадор и оружейник надевают костюм тореро. Это один из самых страшных моментов: в полной тишине, в течении часа, с тщательностью как будто готовит его на эшафот, оружейник помогает матадору надеть на него многочисленные детали костюма. (ПЕРЕЧИСЛЕНИЯ ДЕТАЛЕЙ ОДЕЖДЫ ДОЛЖНО БЫТЬ БЫСТРЫМ, В РИТМЕ, НЕ ВАЖНО, ЗАПОМНЯТ ЛИ ЗРИТЕЛИ ВСЕ ЭТИ НАЗВАНИЯ. МОЖЕТ БЫТЬ, ТУТ ОЧЕНЬ БЫСТРОЕ СЛАЙД ШОУ, СОСТАВЛЕННОЕ ИЗ МОМЕНТОВ, КОГДА БЫК ПРОТЫКАЕТ, СШИБАЕТ ИЛИ ПОДНИМАЕТ В ВОЗДУХ ТОРЕРО, И НА КАЖДОЙ ТАКОЙ ФОТОГРАФИИ КОМПЬЮТЕРОМ ВЫДЕЛЕНА ЧАСТЬ ОДЕЖДЫ. НАПРИМЕР, ВОТ ЛЕТИТ СБИТАЯ ОТ УДАРА МОНТЕРА, МЫ СМОТРИМ НА НЕЕ, ПЕРЕХОДИМ К ДРУГОЙ ФОТОГРАФИИ – ПРОСТО ПРЕДЛОЖЕНИЕ) Головной убор - Montera; короткий жилет до талии – chaquetilla, украшаемый кисточками из золота и серебра; обтягивающие штаны до колен с подтяжками – taleguilla; розовые гольфы; туфли черного цвета без каблука, но с бантом; machos, кисточки, при помощи которых закрепляются панталоны; роскошный плащ, украшенный рисунками и вышивкой - capote de paseo; camisa, рубашка белого цвета, украшенная жабо, и наконец corbatin, тонкая лента, которая завязывается как галстук. За время одевания оружейник теряет 1.5 кг веса, настолько каждая деталь одежды требует усилий при надевании и носится внатяжку. После надевания костюма тореро преклоняется своим святым и читает молитву. И вместе с командой идет на арену. За 30 мин до начала корриды тореро должен быть на территории корриды – где в часовне, в так называемой «капильи», при полной тишине в последний раз читает молитву. Я часто возил Мари-Кармен вместе с собой на тренировки. Двое детей, беременность, словом вся её жизнь была довольно замкнутой. Она круглыми сутками находилась в четырех стенах своего дома, и такие поездки были для нее лишней возможностью посмотреть мир. В то время я уже тренировался во вновь открытой школе корриды Барселоны, школе, которая открылась после двадцатилетнего перерыва. Молодые испанцы, которые мечтали стать тореро, объединились вокруг меня - странного русского, который упорно хотел тренироваться у профессиональных матадоров. Поверьте, что создать школу бальных танцев в 91-ом году в России было гораздо сложнее, чем уговорить Президента ассоциации Тавромахии Каталонии о возобновлении школы корриды в Барселоне. Все-таки все мы прошли хороший обжиг в девяностые годы и то, что казалось испанцам невозможным, нам, русским, было всего лишь трудным, но выполнимым делом. И вот – первый набор школы корриды – пятнадцать молодых испанцев, среди которых выделяется русский на несколько лет старше самого взрослого из них. Моего маэстро, президента клуба «Сабодель» преподавать в эту школу не взяли. Он много лет не выходил на арену, с тех пор, как ввязался в политику и стал одной из жертв режима Франко. Но в обмен на его неучастие, в эту школу взяли меня, его ученика. Маэстро сказал мне на прощание: «Я вложил в тебя свои силы, душу, знания. Но я хочу, чтобы ты вырос как тореро, для меня главное это твоя личность и мой результат в том, что я хотел бы увидеть, как ты достигнешь своей цели. Буду ли я рядом или не буду не важно, но запомни одно: где бы ты ни был, я всегда буду рядом физически или мысленно – я буду в твоем сознании, в твоей концентрации, рядом с тобой». Как это прекрасно, и в то же время печально – услышать слова, которые должен был услышать еще много лет назад, в детстве…. (Пауза) И вот, мы с Мари-Кармен едем на одно из занятий школы корриды. Внезапно она чувствует, что происходит что-то не то, она просит заехать в больницу и там, после осмотра нам сообщают: «Ничего экстраординарного не происходит, сеньор. Просто напросто ваша жена рожает». Тут же приехал отец Мари-Кармен, известный кардиохирург, у которого в каждой больнице Каталонии был свой личный халат. Он по понятным причинам недолюбливал русского, который не стал жениться на его дочери в ответ на беременность и поэтому на роды меня не пустили. А уже через час, мне дали подержать моего первенца. (ДАЛЬШЕ КУСОК, КОТОРЫЙ ПО ИНТОНАЦИИ ДОЛЖЕН ВЫХОДИТЬ НА ФРАЗУ ПРО МОЛИТВУ ОРГАНИЧНО – ЭТА ЧАСТЬ САМА ДОЛЖНА БЫТЬ КАК МОЛИТВА) Помните то ощущение, которое я рассказывал о первой ночи, когда я спустился по трапу самолета и коснулся земли Испании? Так вот, второй раз в жизни и последний я испытал это ощущение, когда держал в руках своего сына. Это непередаваемое чувство – это моё, мой ребенок, моя кровь, плоть от плоти, часть меня. И с этого мгновения жизнь моя изменилась совершенно парадоксальным и непредсказуемым образом. Ведь я с этого мгновения и на всю жизнь перестал быть один. Но вот молитва закончена. Пора. После капильи тореро вместе с командой готовится к выходу на арену. Он надевает парадный плащ, украшенный его святыми и ждет знака президента корриды. В это время помощник Президента - всадник в черном костюме в шляпе с перьями выезжает в центр арены. Там он снимает шляпу перед президенцией и президент корриды из своей ложи бросает вниз ключи от корриды. Помощник должен поймать эти ключи шляпой. Если поймает, это считается хорошим знаком. Ну а если нет… то уже ничего нельзя изменить. Потому что в эту секунду на арену выходят все команды участвующие сегодня в корриде. Они выходят в строгом соответствии регламента – сначала матадоры. Самый молодой матадор в центре. За каждым матадором стоят трое его бандерильеро, на третьей линии за каждым матадором стоят двое пикадоров, а уже за ними все остальные члены команды обслуживания арены. Матадора выступающего первый раз видно сразу. Он стоит с непокрытой головой, с мантерой в руках. Тореро приветствуют публику, крестятся, чертят крест ногой на песке и целуют свои амулеты. Каждый тореро очень суеверен и у каждого есть свои знамения и знаки. Но в одном сходятся все тореро – главными врагами матадора являются ветер, дождь и… женщина. Коррида идет своим установленным веками чередом. Команды проходят через центр арены, участники приветствуют президента. Матадор снимает парадный плащ, поместив его на трибуне. Вместо него оружейник выдает ему рабочий плащ - капоте – кусок яркой ткани, как правило, с одной стороны желтого, с другой - яркорозового или красного цвета. После этого матадор занимает свое место в ожидании своего выхода. Платком президент корриды дает сигнал на выход первого быка – и он тут же подтверждается фанфарами оркестра. На арену выносят табличку с данными первого быка, его тавром, возрастом, весом и боевой кличкой. Выпускающий просит подтверждения сигнала о начале первого акта корриды, его первой терции и подтверждения о готовности команды принимающей быка. Матадор выходит вперед, перед воротами, из которых появится бык. Он останавливается в пяти метрах от ворот и становится на колени. Это движение называется «Пуэрта гойола». Бык находится в своей ячейке в темноте. Впереди перед ним поочередно клацают засовы. Бык чувствует свой выход. Перед открытием последнего засова, в холку быка безобидным гарпуном втыкается лента знак принадлежности фермы – и бык выбегает на арену из темноты. Перед воротами стоящий на коленях матадор расстилает перед собой капоте – и еще раз – крайний – крестится. Он устремляет свой взгляд в темноту, туда, откуда появится бык – его задача встретиться с ним глазами и уже никогда не отпускать этот взгляд. Матадор в эти секунды молит бога, чтобы бык не остановился на выходе. У выбегающего на арену быка есть динамика разгона, которой можно управлять, но если бык остановится в воротах, у него появляется больше возможностей для маневра и тогда он мгновенно фиксирует цель. В этом случае матадору срочно надо встать на ноги и отступить, увеличивая дистанцию. Так же как и вся публика, матадор ждет выхода – это мистический момент охватывающий всех, кто присутствует на корриде. Приближение быка ощущается на физическом уровне по нарастающей энергетике быка, которая постепенно заполняет все пространство, по мере его приближения. Бык. Бык впервые оказывается на огражденном пространстве – и по своему животному инстинкту первые мгновения ищет выход. Всю свою жизнь он был на свободе, в поле без ограждений, поэтому, когда бык видит, что выхода нет, он принимает предоставленную ему территорию как свою. И с этой секунды он готов ее защищать до конца от соперника. А соперником оказывается тот, кто оказывается вместе с ним в этом пространстве. Бык это единственная дикая порода, которая не имеет страха ни перед чем – и это настоящий боец – он будет атаковать любую цель, даже если она во много раз больше его. Бывали случаи, когда быки боевых пород нападали на поезда. Бык-боец, видя цель, идет к ней при любых условиях, ни смотря ни на что – до тех пор, пока выдерживает сердце. И теперь этот боец видит своего соперника на территории, которая в эту секунду стала его территорией. Которую, надо защищать до последнего момента. Поверьте, это то, что ощущает бык, потому что это его намерение физически чувствует матадор и все, кто находятся на корриде в этот момент. По команде президента корриды, взмахом белого платка и последующими фанфарами оркестра, начинается первый акт корриды – первая терция СПЕКТАКЛЯ! Коррида и выступление одного матадора традиционно проходит в трех этапах – три акта или три терции. Первая терция – терция пик. Начинается с выхода быка, где главная задача матадора за несколько секунд сканировать дефекты своего «партнера» БЫКА, чтобы в дальнейшем скрыть эти дефекты и показать только то, что заложено в нем генетикой - красота, грациозность, мощь, ярость! Закладывается тактика всего дальнейшего боя. Бык раскрывается с первым шагом выхода на арену – с первых секунд проверяется насколько он совершенен. Матадор показывает быку цель – это капоте. Бык должен сразу отреагировать на эту цель – хороший признак того, что он боец. Когда мы видим в кино, как бык копает копытом землю, ревет, мотает в ярости мордой, все эти проявления для профессионалов корриды означают, что у быка есть дефекты, которые свидетельствуют о том, что он отвлекается от цели. О том, что он не совершенный боец, а значит у него больше шансов погибнуть на арене. Для совершенного быка в такие секунды не существует ничего кроме тореро и обозначенной им цели – плаща-капоте. Весь остальной мир исчезает. После нашего разговора с Леной, когда мы решили, что наши отношения не могут продолжаться, я переехал к Мари-Кармен. Адриану было уже четыре месяца, и я физически не мог так часто приезжать и уезжать, чтобы быть с ним столько, сколько я хочу. С Мари-Кармен мы договорились, что будем для ребенка полноценными родителями, и мы играли свою роль днем, оставаясь ночью чужими друг другу людьми, оказавшимися волею судьбы под одной крышей. Такая жизнь устраивала меня, потому что это было нужно моему сыну, и какое-то время это устраивало и Мари-Кармен. И вот в таком странном союзе мы прожили вплоть до моего дебюта на арене первой категории Барселоны. По сути, это было что-то вроде выпускных экзаменов в школе корриды, ничем не примечательное выступление молодых матадоров, но мое участие в этом бое перевернуло все с ног на голову. В мире корриды бешеная ревность к чужим успехам и такая же яростная жажда признания у публики это часть культурной традиции тавромахии и неотделимая часть испанского кипучего менталитета. Поэтому то, что в школе корриды произошел раскол из-за самонадеянного русского, не явилось чем-то неожиданным. Мое решение быть матадором вызывало необъяснимую ревность ко мне у одних и доверие, уважение и веру в мое выступление – у других. О своем предстоящем дебюте я узнал в самый последний момент. Имена пятерых участников, выпускников школы корриды были известны задолго до выступления, мое же имя было внесено за неделю до даты дебюта. Естественно, что всю эту неделю я находился в стрессе перед такой ответственностью – меня допустили к соревнованиям, несмотря на то, что у меня за плечами был всего год обучения. Ровно в пять раз меньше чем у остальных участников. К тому же к выступлению надо было долго и тщательно готовиться, а у меня не было даже своей команды, как у остальных матадоров. Кроме всего прочего, нужно было организовать приезд соотечественников, друзей и родителей, и это сильно отвлекало от подготовки. Необходимо было срочно шить световой костюм матадора. Обычно его в течении месяца шьют 15 человек, причем стоит это около трех тысяч евро. Мне пришлось срочно брать кредит в банке, потом лететь для этого в Мадрид, с Мари-Кармен и сыном, где в рекордное время, всего за неделю мне сшили костюм. К дебюту я был окончательно измотан. Информация о том, что на арене впервые выступает русский тореро, вызвала информационный ажиотаж. Этим фактом живо заинтересовалась пресса со всего мира. Продюсер выступления, хозяин арены в Барселоне, пользуясь моментом выгоды, поставил перед дебютантами условие, что каждый из нас должен продать триста билетов на корриду. Тогда для меня дебют был важнее, но я первый и последний раз пошел на это и за неделю до выступления я продал больше билетов чем положено. Этим же моментом воспользовалась и дирекция школы корриды. Никогда мной не интересующийся директор школы звонил мне по несколько раз на дню: «Роман, ты должен срочно приехать в школу!» - «Почему?» – «Тебя ждут журналисты с телевизионных каналов, хотят снять репортаж о русском тореро». Меня использовали как рекламную акцию школы корриды и зарабатывали на этом факте огромные деньги. Я узнал, что французский канал платил дирекции школы за право снять обо мне материал. Вместо тренировок я почти круглосуточно давал интервью и я чувствовал, что я не готов, мне просто не дают времени подготовиться. В день выступления на корриде я не поехал на жеребьевку, вместо меня поехал мой оружейник. У меня оставалось мало времени на концентрацию и знакомство с остальными членами команды, которых я вообще не знал. Все это сопровождалось бесконечной бумажной волокитой, нужно было подписать кучу договоров перед выступлением. Мне хотелось остаться одному в гостинице, но журналисты врывались прямо в номер, чтобы снять уникальные кадры о том, как готовится к первому бою русский тореро. Так что вместо концентрации я чувствовал только все сильнее и сильнее растущее раздражение. Наступает час надевания костюма и выезда на арену. Я узнаю, что синоптики обещают дождь, и этот факт не поднимает настроения. Церемония надевания моего пахнущего свежими красками и нитками костюма происходит совсем не так как положено – в состоянии предельного спокойствия и собранности, я чувствую волнение оруженосца, у которого ощутимо дрожат руки. Я успокаиваю его, хотя его волнение переходит и ко мне. Мы едем в автомобиле на арену, экипированные к выступлению и я ощущаю поднимающуюся волну волнения и страха. По мере приближения к арене это чувство нарастает, я понимаю что я иду на эшафот. Приезжаем на арену и выходим из машины. Тут же огромное количество прессы, друзей и близких, кто-то протягивает микрофон: «Роман, вам не страшно?» - «Конечно, я волнуюсь. Но все будет хорошо». Перед началом корриды я даже еще не знал своего местоположения на выходе, где я должен был стоять и мне в последний момент подсказали коллеги, я делал ошибку за ошибкой. Единственное, что я не смог забыть, так бросить горсть родной земли на арену, землю которую привезли мои родители. Этот ритуал, я совершал потом каждый раз, когда выходил на арену и приветствовал публику. Наконец мы взяли свои инструменты и стали за ограждение, чтобы ждать выступление первого матадора. Я должен был выступать последним и не мог сосредоточиться, даже в это время пресса старалась пролезть поближе к нам и фотографировали нас каждую секунду. Во время первого выступления появилась первая жертва. Журналистка, которая хотела оказаться поближе к корриде, пролезла между трибунами и ограждением и бык, на полном ходу перелетев через ограждение, разорвал ей бедро. Каждое выступление из тех пяти матадоров, которые были передо мной, сопровождалась тем, что быки цепляли и швыряли на песок молодых тореро. Я их искренне поддерживал и это очень удивляло испанцев. Они привыкли к тому, что надо желать выступающим совместно с тобой неудач, чтобы на их фоне выделиться еще более красиво. И вот подходит к концу пятое выступление и тут происходит то, что я смог только через пять лет осмыслить и назвать тем, чем оно было на самом деле – психологическим террором. Перед самым моим выходом ко мне подходит помощник президента и маэстро школы, который был из тех «ревнивцев», которые желали мне неудач: «Роман, где твоя страховая карточка? «Она осталась в отеле, а что? – «Есть проблема, в номере твоей социальной страховки ошибка. Это очень большая проблема и тебя не допустят к выступлению. Ты сможешь ты ее привести?» «Сейчас? За пять минут перед выходом на арену?» Они отошли совещаться, поговорили по телефону с президентом корриды и снова вернулись: «Роман, мы посовещались, так что может вам и дадут такую возможность». «Какую?! Выступить или поехать за карточкой? Я два раза высылал вам документы по факсу и два раза перезванивал чтобы убедиться, что вы их получили!» Они отошли, но потом еще три или четыре раза подходили ко мне. Дело в том, что когда подписывается контракт, там указывается номер социальной страховки, на тот случай если будет травма и нужна срочная операция. Все это покрывается страховкой. Но у них была другая цель: выбить меня из равновесия из концентрации, чтобы я провалился на выступлении. В последний раз, когда они подошли они добились того, чтобы я возмущенным тоном спросил «Как вы можете задавать мне эти вопросы перед выходом на арену?» «Роман, это очень серьезно, ты, конечно можешь выйти на арену, но тогда мы умываем руки и все что может произойти с тобой, ты должен принять на себя. Под свою ответственность». Об этом случае я рассказал своему первому маэстро – президенту клуба «Сабодель» два года назад, спустя девять лет после того выступления. Он был возмущен, назвав этих людей убийцами. Но не словом «матадор», что как вы знаете, переводится как «убийца», а другим испанским словом, которое означает «убийцы людей». После всего этого мне, наконец, дали разрешение выступать. И вот наступил мой час. Я даже не заметил, как к моему выступлению пошел дождь, и зрители достали свои зонтики. У тореро три врага – ветер, дождь и женщина. И вот один из них появился во время моего выступления. От влаги все мои инструменты - плащи и костюм стали весить в два раза больше. Я ждал выхода быка. В тот момент я был абсолютно потерянным и в подобных жизненных ситуациях, когда нам плохо и страшно мы обращаемся за помощью к родителям, к маме. Мы могли с ней общаться только взглядами. Я посмотрел на мать, которая сидела на противоположной стороне пятидесятиметрового круга арены, и она беспомощно пожав плечами, показала свои бессилие и невозможность помочь. И вот в полном одиночестве я сделал первый шаг на арену, к быку. В тот же момент я почувствовал, как незримый стеклянный колпак над ареной разделил этот мир на два – на мир публики, мир зрителей, которые казалось, прилипли к этому стеклу и что-то кричат, но их совсем не слышно, будто у изображения выключили звук. И совсем другой мир, в котором есть только ты и бык и стоит такая тишина, что ты чувствуешь его дыхание. В тот момент я уже не понимал кто я, где я, что я, зачем я – и это почувствовал бык, который первым начал атаковать меня. Я не был готов к этой атаке, но отдавая отчет в том, что это то, к чему я стремился долгие годы, я начал перебарывать весь хаос, который был внутри меня, и это стало изменять ситуацию. Я вспомнил одно из правил, о котором говорил мой первый маэстро школы корриды – я должен услышать и выделить из общего гула и криков только один голос. Голос того кому я мог доверить. И внезапно я не только услышал этот голос, но и почувствовал присутствие рядом. Я ощутил силу духа и поддержку моего первого маэстро. Я не знал, что он находился на арене в тот день, и это было похоже на чудо, то, что сквозь весь этот адский шум, до моего сознания дотянулся именно он. Вероятно, наш инстинкт к выживанию заставляет подключать чувства в экстремальных ситуациях, которые позволяют нам познавать самих себя и свои возможности. С этого момента я медленно и постепенно, перебарывая себя, стал делать то, ради чего оказался на арене. И я сделал это. После выступления, когда первый раз в жизни мне пришлось убить быка, я ушел с арены раньше, чем это полагалось по регламенту. И тут же будто попал в лавину. Толпа зрителей поглотила меня, все звуки вернулись – проклятья и поздравления смешались в кучу: «Русская свинья!», «Финито, поздравляем!», «Ты неудачник!», «С деюбтом, молодец!». На все это я заторможено киваю с застывшей на лице улыбкой И вдруг неведомая сила вырвала меня за рукав из толпы, это был мой первый маэстро – Роман, тебе тут делать нечего среди них, ты достоин уважения, потому что только тот хоть раз кто оказался на пути этого животного понимает чего стоит сделать первый шаг на пути к нему!» Я вернулся в отель один. Мои друзья готовы были праздновать, они ждали меня дома, вместе с моими родителями, Мари-Кармен и ребенком. Они заказали торт, изготовленный в виде арены, и ждали, когда я приеду. Но я не мог. Я сидел в номере, не включая свет, один на один с собой и еще раз переживал то, что случилось в этот день. Эта история в одно выступление, не постепенно, а сразу, показала мне какой это прекрасный, а в то же время жестокий мир корриды. (Пауза) Схлынувшее после дебюта напряжение послужило еще тому, что мы с Мари-Кармен осознали всю искусственность и неправдивость наших отношений. Пока была подготовка к дебюту, у нас было ощущение совместных устремлений, того что мы заодно, но потом, когда волнения оказались позади мы с еще большей силой почувствовали, какие мы чужие друг другу люди. И Мари-Кармен поняла, что я никогда не буду тем, на что она рассчитывала с самого начала – никогда не буду ее полностью…. И у нее появилась новая цель УМИЯР. Как мы уже говорили, для совершенного быка на свете не существует ничего кроме цели. Но для того, чтобы обозначить быку эту цель необходимо сломать быка, остановить его в атаке, показать ему эту цель. Для этого существует термин «умияр» - унижение. Но не унижение достоинства, нет, а унижение, когда бык опускает голову до уровня капоте. После этого, на противоположной стороне арены появляются два пикадора на лошадях-тяжеловозах, накрытых защитной попоной с завязанными глазами. Перед корридой таким лошадям дают, извините за каламбур, лошадиную дозу успокаивающего. В руках у Пикадоров пики – деревянные копья с металлическим тупым наконечниками и ограничителем. Правая нога – та, которая свисает с лошади со стороны быка, закована в железные латы. Задача тореро подвести быка к пикадорам, которые не могут углубляться к центру арены. Бык должен оказаться точно в той точке, из которой должен атаковать пикадор и из которой бык атакует пикадора. Зрители оценивают точность матадора и пикадора в этом случае, освистывая тех тореро, которые не смогли подвести быка так, как этого требует традиция. Задача пикадора абсолютно точно вонзить пику в холку быка. Кровь в этом случае под огромным давлением вылетает фонтаном из шеи животного, потому что ударом нарушается артерия. Это далеко не смертельный удар, и его задача совсем не обессилить быка, как это можно подумать. Более того, это делается ради спасения быка. Этот удар необходим, быку для того, чтобы он не погиб от почти неизбежного в этом случае инфаркта. Выброс адреналина и стресс у быков такой силы, что если этого не сделать, неминуем разрыв сердца. У быка с потерей крови снижается кровяное давление, давая ему шанс на жизнь. Каждый пикадор имеет право сделать два подхода. В течении которых они должны выполнить свою задачу. И только после выступления пикадоров, и унижения быка, регламент гласит о наступлении второй части корриды – второй терции спектакля. Как я уже говорил, мой дебют в качестве тореро являлся своеобразной точкой в наших отношениях с Мари-Кармен. Они развивались по самому худшему сценарию, по регламенту, который является частью жизни современной Испании. В этой стране больше двух десятилетий назад, к власти пришла партия социалистов. Чтобы завоевать свой рейтинг и получить голоса для выхода в парламент, социалисты обратились в своей программе к женщинам. «Вы хотите, чтобы при разводах дети оставались у вас? Голосуйте за нас! Вы хотите, чтобы бизнес ваших мужей становился вашим? Мы примем соответствующие законы и поможем вам!» Основная часть населения Испании это женщины и им обещали, что их будущее будет укреплено законом. Конечно же, после этого социалисты победили. И они сдержали свое слово. Факты говорят о том, что при разводе практически в 100 процентов случаев дети остаются с матерями и в этот же момент мужчина должен оставить жилье и идти на улицу. За громкое хлопанье дверями женщина может позвонить в полицию и та посадит мужчину – на трое суток, мотивируя свой вызов тем, что ей страшно. Те случаи, которые не существуют исключительно в женском сознании, а реальны, случаи грубого обращения с женщинами, не так многочисленны и теряются на фоне манипуляции законом. Полиция приезжает и, понимая, что поводом для их вызова может быть месть, и что угодно, тем не менее, должны отреагировать. И реагируют. При этом женщина может делать что угодно: выбрасывать вещи мужчины из окна и пугать раскаленным утюгом детей, чтобы те не утверждали, что хотят остаться с отцом – её закон в этом случае не коснется. Мари-Кармен дала мне возможность ощутить всю полноту власти испанской женщины на собственной шкуре. В первый раз она воспользовалась этим, когда во время очередной ссоры, она вызвала полицейских. Когда те приехали и вошли на кухню, где я выслушивал целый шквал обвинений в свой адрес, она вдруг, за шею упала на пол – «Он бьет меня!» Полицейским было очевидно, что эта ложь разыгрывается прямо у них на глазах, но они не могли игнорировать ее заявление и предложили ей съездить в участок и зафиксировать побои. Она вернулась довольная – ее отец, известный врач помог сделать ей справку, и она потрясала ею передо мной «Теперь ты на крючке, дорогой, и потому что если я вызову полицию возбуждено уголовное дело. Кроме друг местного комиссара полиции, тебя грозит». будешь делать все, что я скажу, еще раз, то на тебя будет всего прочего мой отец большой и ты сам знаешь, чем это для Я уходил от нее на месяц, но скучая по Адриану, возвращался. С детьми от предыдущего брака Мари-Кармен мы записывали для Адриана сказку «Волк и семеро козлят» - я ставил люльку на стол, вешал микрофон, и мы рассказывали ему сказку. Мальчишки с помощью различный приспособлений создавали различные звуки – стук копыт, скрип двери, рычание волка, а я озвучивал всех персонажей. Я очень хотел, чтобы Адриан с пеленок слушал русскую речь…. Последней каплей послужил случай, который произошел на мой день рождения. Собравшись с друзьями, я позвонил Мари-Кармен и спросил ее, могу ли я взять Адриана на праздник с собой. Она согласилась и, отмахав на машине сто восемьдесят километров, я приехал к ней. Не удовлетворившись моими ответами по поводу – кто будет на дне рождения и зачем он вообще этот день рождения нужен, она закрыла все двери, оставив меня снаружи. «Адриана ты не получишь!» «Хорошо, дай мне тогда документы и ключи от машины, меня ждут люди!» «Нет. Потому что нет!» В конце концов я сам вызвал полицию для того чтобы забрать ключи и документы на машину. Я вполне понимал, что будет, если я попытаюсь проникнуть в дом сам, меня просто посадят. Поэтому я хотел использовать полицейских, чтобы в их присутствии воспользоваться своим правом и пройти в дом. Через почти полтора часа после моего первого звонка в коммисариат, приехала патрульная машина, и из нее вышло двое полицейских. Один из полицейских был явно выпивший. Он жевал зубочистку и сообщение по рации, что вызывавший полицию мужчина требует идентификационный номер наряда, его явно не обрадовало. «Зачем вам мой идентификационный номер?» - спросил он у меня. «Потому что я стою тут уже почти полтора часа и несколько раз звонил в полицию. А если бы тут было преступление? Кроме всего прочего, вы обязаны назвать мне свой номер». Он тут же закрывает свой нагрудный значок рукой – а у вас акцент иностранца. Вы откуда? – Я русский. – Ваши документы. – Именно поэтому я вас и звал. Я хочу в вашем присутствии забрать свои документы из дома. – Ах, вы без документов? – обрадовался полицейский и надел на меня наручники. Понимая, что все это лишь провокация, желание добиться от меня агрессивных и неадекватных действий, я не двигался: «Вы нарушаете определенные пункты, сеньор. Во-первых, вы не совсем трезвы для выполнения служебных обязанностей…». «Молчи русо дель мьердо!» «Во-вторых, оскорбление и унижение достоинства». Полицейский пихнул меня животом – «Что ты сказал? Повтори!» «В третьих провокация на агрессию». В это время Мари-Кармен, завидев полицейских, выбросила из окна мои документы. Полицейский, с которым у меня был конфликт, вызывает по рации централь и по моим документам диктует мой идентификационный номер. «Вам ответят «бланко», офицер. Я «чист»». Через минуту он действительно получает по рации ответ «бланко», то есть, что за мной не числится ничего противозаконного, после чего вынуждены снять с меня наручники. Я всматриваюсь в его номер нагрудного жетона, чтобы запомнить его и он, поймав мой взгляд, снял свой жетон и спрятал его в карман. «Ах, так…. Вы без этого жетона никто, поэтому пошел вон отсюда, мразь. Это моя частная территория. Все, что тут происходило, я этого так не оставлю, но я предлагаю выход из ситуации – вы сейчас перед коллегой и перед дамой извиняетесь за свое поведение». Он взорвался еще больше. «Хорошо, извиняться вы не хотите. Но и я слов на ветер не бросаю. И если у вас есть демократия, мы проверим это на суде». К тому времени я успел запомнить нагрудный номер его коллеги и номер его машины. Но они еще какое-то время были там, пока в их присутствии я собрал свои вещи и решил, что ухожу окончательно. После этой истории, я уже не жил с Мари-Кармен, но началась совсем другая история. На полицейского, который оскорблял меня, я подал в суд. И все мои испанские друзья говорили: Зачем тебе эта проблема? Ты не выиграешь суда, у них лучшие адвокаты! «Если вы так будете рассуждать, то никогда ничего не добьетесь». У меня было единственное оружие – мое имя и внимание к нему прессы. Я оповестил об этой ситуации прессу и был готов к началу суда. «Почему вы без адвоката? – удивленно спросил судья «Я как гражданин Испании имею те же права, что и любой другой. Мне не нужны адвокаты, потому что мне не нужно защищаться. В этой ситуации я жертва. Казалось бы, все было предрешено заранее: какой-то иностранец сам, выступает против агента национальной полиции с одним из лучших адвокатов в Каталонии. Судья поднимает молоток для оглашения решения, но в эту секунду в зале суда начинают работать телекамеры. На лице судьи отразилась паника, молоток завис в воздухе и потом решительно пошел вниз. И вот решение: «заседание суда переносится на другую дату». На следующее заседание пресса пришла, так же как и на первое, но исход дела был другой. Напарник полицейского признался, что они приехали на вызов более чем через час после первого звонка. Этого было достаточно, чтобы подтвердить вину его компаньона, потому как по вызову судьи виновный сказал: «мы приехали через пятнадцать минут». А на вопрос, почему он не показал нагрудный знак, ответил: «Потому что Роман не просил об этом». Тогда почему он знает номер коллеги? В общем, он был осужден и получил административное наказание. Я не просил возмещения за моральный ущерб и сказал об этом на суде: «Я хотел посмотреть, как действуют ваши законы и насколько справедливы ваши суды». Я тогда еще не знал, насколько близко я успею познакомиться с этими законами и этими судами. Начало второй терции объявляет президент корриды взмахом белого платочка, подтвержденного звуковыми фанфарами оркестра. Пока Матадор отвлекает внимание быка, пикадоры уходят с арены, Бандерильеро берут в руки свои инструменты-бандерильи украшенные разноцветными бумажными лентами небольшие деревянные пики с острыми наконечниками в виде гарпуна. Это двое пеших тореро, которых подстраховывают матадоры других команд, поскольку у бандерильеро нет плаща для обмана быка. Бандерильи - Покачивая бедрами – (показать как ходят бандерильеро) – с бандерильями в руках подходят к быку. Подпрыгивая, они вонзают пробегающему мимо быку бандерильи в холку с правой или с левой стороны – туда, куда покажет матадор. Их задача - скоординировать движение быка, с учетом его персональной особенности: наличие так называемого «опасного рога», т.е. траектории поворота быка. Если он недостаточно быстро поворачивается влево, то раздражение холки с левой стороны делает его поворот влево более совершенным. Это еще одно действие, которое обывателю показалось бы раздражающим фактором, но имеющий определенный и важный смысл подготовки быка к заключительному акту - сольному выступлению матадора. Адриан это было единственное, что связывало нас с Мари-Кармен и не мудрено, что она решила действовать на меня через него. Я помогал ей деньгами, оплачивал элитный садик для малыша и взамен хотел видеть своего сына на выходных. Но каждый раз, когда я приезжал к ней, оказывалось, что ребенка я не могу увидеть – то не было Мари-Кармен, которая уезжала к родителям, несмотря на то, что знала, что я приеду, то Адриан, по ее словам, болел. Я приезжал в Барселону из Мадрида, за 800 километров и каждый раз оказывался ни с чем. Мне не жалко было проделать этот путь, мне было жаль в очередной раз не увидеть Адриана. «Папа, мама сказала, у меня болит животик». – «Так это мама сказала, или правда болит? Адриан? Алло! Алло….» Я подал в суд, чтобы зафиксировать наши отношения. Я хочу, чтобы закон дал мне право видеть моего сына в установленном порядке. Но ничего не изменилось, каждый раз, Мари-Кармен не давала мне видеться с ребенком. Я составил и отвез в участок тринадцать заявлений о неисполнении Мари-Кармен своих обязанностей. Тринадцать раз, со свидетелями, среди которых были полицейские, фиксируя каждый раз на видео, я получал отказ! Тринадцать раз подряд она отказала мне в моем праве встретиться с Адрианом! На каждое мое заявление я получал ответ – ваша просьба не правомочна, Мари-Кармен Дель Леона не нарушает закон ни в одном пункте. И вот с двумя адвокатами я прихожу на четырнадцатое заседание суда в связи с рассмотрением моего четырнадцатого заявления. Я пришел в суд и у секретаря консультируюсь о том, как мне зафиксировать очередное заседание суда, а именно разговор с судьей. Могу ли я использовать видеозапись, ведь я иностранец и не понимаю смысла многих юридических терминов. Да, сказал секретарь – вы имеете право на видеозапись, но вы должны сообщить о своей просьбе с первым же шагом входа в зал суда. В противном случае несанкционированная запись может грозить мне арестом и тюрьмой. Поэтому, как только захожу в зал, я тут же открываю рот – Ваша честь! – Сядьте и молчите. – Ваша честь позвольте – Я говорю, сядьте и молчите! Адвокаты схватили меня за руки – пожалуйста, не дразни быка. Стараясь, чтобы это видели все, медленно я вынул камеру. - Ваша честь он записывает на камеру! – закричала Мари-Кармен. В зале суда началась настоящая паника. Закрывшись документами, судья начала уходить из зала. Она кричала: Вывести его! Арестовать! Все присутствующие рванулись ко мне, пытаясь вырвать камеру. Адвокаты сдерживали напиравших: Распишись в протоколе и покинь зал, чтобы тебя не успели арестовать! Я стал уходить, но покидая зал, я успел сказать – Вы, ваша честь, именно вы лишаете меня сына, а моего сына отца. И если вы чувствуете себя в этом цирке клоунами, то я в этом цирке участвовать не буду – я в последний раз сюда пришел». Из зала ко мне в коридор выскочила Секретарь – «Роман, вы же провоцируете судью!» – Разве можно провоцировать на что-либо правосудие? Самую по идее бесстрастную на свете институцию? Это было последней каплей, черными бандерильями, которые подготовила мне судьба. Каждый матадор имеет право попросить у президенции использование Черных бандерильи – всего лишь одну пару. Они в полтора раза больше обычных – это нужно в случае, когда действие обычных бандерильи не чувствительно для животного. С мгновения, когда первая пара бандерилье попала в холку быка ни матадор, ни зрители, ни президенция не могут просить или требовать замену быка на другого. С этого мгновения и до конца – прямая ведущая к финалу. В конце концов, суды, и все, что творилось там, довели меня до состояния, когда я уже не мог заниматься корридой. Я уже говорил, что у тореро есть три врага – два природных – ветер и дождь и третий женщина. Это не просто красивые слова, нет ничего важнее для матадора, чем концентрация и никто так не может его лишить концентрации и собранности как проблемы с любимой. Манолете, известнейший тореро, легенда тавромахии прошлого века, про которого сочиняли стихи и снимали фильмы, погиб на арене, когда кто-то из зрителей крикнул оскорбление в адрес его жены. В том состоянии, в котором находился я в то время, выходить на арену было самоубийственно, потому что то, что происходило у меня в отношении с судебной системой Испании, оказалось корридой совсем не меньшей. Три года не видя сына, я ждал очередного суда. По законам Испании у меня должны были быть адвокаты, но так как я на тот момент не работал, адвоката мне должно было предоставить государство. Пока это происходит, дата суда переносится. Но не в моем случае. И вот судья «ИМЯ» без моего присутствия, без моего адвоката выносит решение об увеличении суммы, которую я должен выплачивать и об урезании каждого дня выходных, когда я мог видеть Адриана. Как только у меня появляется адвокат, я требую апелляции. Это грубейшее нарушение закона, суд не может быть проведен без меня и без адвоката, но судья стоит на своем. «Тебе не повезло - говорит мне адвокат, - Ведь судья «ИМЯ» бывший президент ассоциации за права женщин. Утереть тебе нос это ее прямая задача». Я подаю заявление в Верховный суд Мадрида, но ответа нет. Оттуда – нет. А вот судья объявила мне настоящую войну. Пока я занимался судами, за это время у меня накопилась разница между теми деньгами, которые я мог выплачивать Мари-Кармен и теми, которые должен был по закону. Соответственно в связи с этим возбуждается уголовное дело, и я могу попасть в тюрьму. Таких дел у меня было три. Судья решила этот вопрос следующим, совершенно абсурдным способом. Она присудила все имущество, что есть у меня забрать в счет накопившейся разницы, а также возмещать ее с любой зарплаты, которая у меня могла быть. Минимум, предусмотренный законом это 600 евро, но «ИМЯ» постановила, что мой личный минимум в два раза меньше – 300 евро. При этом она оставила мне задачу выплачивать 500 евро ежемесячно. Никто не верил мне, что возможна ситуация, в которой тебе оставляют триста евро, из которых ты должен платить пятьсот. «Это невозможно! Это абсурд! – говорили мне – Нельзя из имеющихся трех яблок забрать пять!» Получается, что суд и судья толкает меня на преступление, мне нужно или заниматься черным бизнесом или воровать. Потому что выжить в таких условиях невозможно. Невозможно снять квартиру. А если так, то, значит, я не могу обеспечить место встречи с сыном. И, значит, лишаюсь права встречаться с сыном. Тогда я понял, что выход из этой ситуации у меня один. Самый страшный, но кажется единственный…. Третья терция. Самая важная самая ответственная - все до сих пор было подготовкой к этому. Все, что было до этого – все это было подготовкой к самому главному акту – сольному выступлению матадора. Третья терция. Пока бандерильеро отвлекают внимание быка, матадор, со специально уложенными крестом мулетой и шпагой и, взяв головной убор в руку, подходит к президентской ложе и жестом просит разрешение на вступление. После получения разрешения – матадор имеет право посвятить быка самым дорогим и близким людям, любимой женщине, членам своей команды, публике или как это редко бывает одному из своих коллег по арене – другому матадору, являющемуся его соперником или… никому. Этот жест заключен в броске головного убора на арену. Если монтера падает вверх дном – к неудаче, если падает тульей вниз…. В этот момент оркестр начинает играть пасадобль. Публичное самоубийство! У меня появился план: нужен газовый баллон, трубка, маска, на тот случай, чтобы газ не взорвал дом и записать на камеру обращение к судье. Я дал себе три дня на подготовку, те же три дня, что даются в корриде на подготовку тореро. Я был совершенно измотан глубокой несправедливостью, которая творилась в суде, отсутствием перспектив в жизни и невозможностью видеть сына. Мари-Кармен обещала мне, что Адриан будет знать обо мне с самой худшей стороны, и я не мог ничего сделать, чтобы это было не так. Ночью я не мог уснуть. По телевизору показывали какой-то репортаж об одном известном террористе басков, который убил много людей, среди его жертв были дети. Во время суда он угрожает судье и тот за угрозу добавляет к его сроку еще 15 лет. На что террорист в ответ объявляет голодовку. И что бы вы думали? Решение судьи было отменено. Я почувствовал злость в тот момент: они пошли на уступки убийце, который спорит с их судебной системой! Почему же я опускаю руки в своей совершенно честной борьбе? И что будет с Адрианом, если я сейчас уйду? Мою историю со временем забудут, а мой сын останется один. Пройдет много лет и мари-Кармен приучит его к мысли, что его отец был жалким неудачником и жалким неудачником закончил свои дни. И еще я вспомнил тот случай, еще в России, когда я оставил детей в танцевальной студии, решив уйти сам. Теперь я этого не допущу, я не оставлю моего сына! У меня есть еще одна попытка испытать эту систему на прочность, проверить, насколько она прогнила, последняя попытка перед возвращением в Россию. Бандерильеро отпускают быка, и матадор боевым кличем и движением провоцирует атаку на себя, используя второй свой инструмент после капоте – мулету – красный кусок ткани, который поддерживается палкой в виде деревянной шпаги. Происходит практически непосредственный контакт с быком, в котором последний раскрывается полностью. В этом выступлении матадор начинает давать мастер-класс своему напарнику, в использовании и предназначении его главного орудия – рогов. Матадор показывает зрителям насколько четко и точно бык следит за целью. Он весь поглощен тем, чтобы раскрыть перед зрителями бойцовские качества быка. При всем при этом никто не догадывается, что на самом деле борьба происходит не только на арене но и в душе матадора, с самим собой. Инстинкт самосохранения в своей силе, подобно жесту, с которым мы отшатываемся от раскаленного металла, каждую секунду приказывает бежать. Но матадор должен стоять как вкопанный, потому что бык реагирует на движение. Бык тоже проверяет тебя в этот момент. Он в этот момент начинает понимать, что его цель не мулета, что где-то рядом есть причина не достижения этой цели. В определенный момент он становится перед матадором и взглядом на мулету и на тореро выдерживает паузу. Главное в этот момент застыть как статуя – двигается только мулета – нужно еще раз доказать, что цель быка это мулета, а не ты. И вот наступает момент истины – моменто де суерте. Решение принято, но еще неизвестен исход. Голодовку я начал дома, сообщив о факте начала голодовке в прессу. Две недели я голодал дома. Пресса живо отреагировала на мой поступок. И уже в первые три дня у меня было все необходимое, что я мог предъявить сыну, если когда-нибудь МариКармен убедит его, что я его бросил. Нет, твой отец боролся за тебя – есть газеты, телевизионные репортажи, журналистские очерки. Но моя цель не ограничивалась этим. Я хотел сразиться с системой и выйти победителем. Поэтому через две недели, когда утром судейские работники шли своим обычным путем в суд, они увидели на лавочке напротив здания суда человека, с двумя плакатами, на которых крупными буквами была изложена история всей несправедливости произошедшей со мной. Неприятно и страшно было принимать это решение. Накануне я решился на разведку местности и когда увидел зацементированную лавочку – вздохнул с облегчением. Потому что если бы я разбил палатку напротив здания суда, меня загребли бы за бродяжничество или еще за что-нибудь, а сидеть на лавке в публичном месте, никто никому запретить не может. Еще мне было страшно, что останусь в одиночестве со своей проблемой, но решение уже было принято и отступать было некуда. И вот я переехал жить на эту лавку. Робко, не совсем удобно расставил плакатики по обе стороны лавки, расстелил надувной матрас, сел и… жду. Я уже сказал, что боялся одиночества, ведь это тоже одиночество, что и на корриде, я присутствую на арене где десятки тысяч людей, но я один на один с быком. И здесь тоже самое, десятки людей ходят мимо меня по улице, а я один на один со зданием суда…. Но тут это чувство пропало. Я был поражен реакцией простого народа, я никогда не получал столько внимания и тепла, я никогда не ожидал, что ко мне будут относиться так, а ведь могли бы крикнуть – Эй, ты! Ты чего тут разлегся, пошел вон! Я нисколько не жалею, что решился на публичную голодовку, это для меня богатейший, огромнейший опыт. Люди останавливались у плакатов, читали, вникали в суть того что происходило. В том числе и женщины, которые читали мою историю, сочувствовали мне. Мне организовали несанкционированную поддержку. Люди сами организовали списки поддерживающих Романа в голодовке и положили эти списки на скамейку. Каждый день кто-то расписывался в этих списках, и я до сих пор храню их у себя как драгоценнейший документ, эти сотни подписей. На второй-третий день на факт публичной голодовки отреагировала пресса и люди стали приезжать ко мне из других городов просто чтобы поддержать. Ко мне подходили, хлопали по плечсу, сидели рядом – Роман! Финито! Держись! Мы с тобой! Люди организовывали график дежурства, чтобы никто ночью не напал на меня. Сочувствующие бабульки по ночам приносили бутерброды, покупали воду. Я терпеливо объяснял им, что если я поем, я предам идею. Моя задача, чтобы мне стало хуже, и мне нет нужды тянуть все это до бесконечности. Мне предлагали деньги. Случалось так, что когда я просыпался, обнаруживал, что кто-то подсовывал мне в руку купюру в 50 евро. Но зачем мне деньги? Из всего мне нужна была только вода, ее я мог получать бесплатно в рядом находившемся кафе. Кроме всего прочего на скамейке мой ноутбук ловил бесплатный интернет Wi-Fi, и это было очень мне в руку. Я связался со специалистом по голодовке, одним из самых известных адептов этого дела в мире, из Аргентины. Этот аргентинец на вопрос о помощи, точно также как когда-то маэстро в корриде, задал мне вопрос – «А ты уверен, что тебе нужно это?» И убедившись, что я тверд в своем решении и мне это точно нужно, начал давать мне консультации о том, что надо делать во время голодовки. Он рассказывал о физических нагрузках, которых надо избегать, сколько жидкости потреблять и так далее. «Твоя цель – сказал он, выслушав меня – это не только победить, но еще и смочь вернуться назад в нормальную человеческую жизнь. Потому что очень легко по этой дорожке уйти безвозвратно». КАК БУДТО ЧИТАЕТ ЛЕКЦИЮ: Голодание условно делится на три этапа: Первый занимает 3-4 дня и он самый тяжелый, потому что организм требует пищи неимоверно, тут включается уже механизм самосохранения, и ты должен перебороть его. Второй этап самый длинный и занимает от месяца до полутора. Когда организм понимает, что внешнего источника для пищи нет, он переключается на внутренний резерв и есть совсем не хочется. Именно тогда я понял, как легко и опасно стать анорексиком. Третий этап – финал. Занимает от недели до полутора. В процессе его идет конечный необратимый процесс дистрофия органов – исчерпание внутреннего резерва тела. Отключение почек, отделение кожи от мяса, мяса от кости, нарушение работы сердца и смерть. ЛЕКЦИЯ КОНЧИЛАСЬ В первый же день ко мне «на скамейку» приехала группа в двадцать пять человек ассоциации «разведенных отцов». Они поддержали меня в моей акции, но при этом утверждали, что голодовка не выход из положения и что это бессмысленно. «Мы же ведь тоже голодали – сказали они – И ничего не добились». «Сколько вы голодали?» – поинтересовался я «Три дня». Они, кажется, не поняли, почему я так смеялся…. Сидя на этой скамейке, я стал своеобразной мулетой для судейских работников. Как только я появился там в первый же день работники здания суда подходили, смотрели плакаты и тут же заходили в здание суда. А потом началось…. Каждые 15 минут ко мне подъезжал полицейский патруль с целью проверять документы. В том числе они пытались забрать у меня плакаты, но я вцеплялся в них изо всех сил так, что меня нельзя было оторвать. Вырвать плакаты из рук, находясь в публичном месте, они не могли, но могли спровоцировать меня на агрессию «Встаньте! Ваши документы! Покажите ваши вены!» Я понимал, что как только я проявлю агрессию, меня могут арестовать, но опыт работы в спецназе, и то, что я изучал местные законы, помогали мне вести себя правильно. Я не шел на конфликт, старался держать руки сзади, ведь любой жест может быть воспринят как агрессия. Я лишал их шанса придраться. Несколько ночей я спал, держа идентификационную карточку в руке. Еще через пару ночей я купил цепь, связав плакаты между собой, пропустив их между вмонтированных в бетон ножек скамейки. После этого я мог спать, просыпаясь только на проверку документов, но уже не опасаясь, что плакаты ночью увезут куда-нибудь. На маленькой доске я вел отсчет времени: в написанном маркером кружке стояло количество дней голодовки, а ниже «Судья, сколько мне осталось?» Еще до голодовки Мария-Кармен попросила о встрече. Когда я приехал на встречу, она предложила мне соглашение – откажись от сына и тогда она оставит меня в покое. Я не сдержался и в открытую сказал, что этот наш разговор записывается. Я погрязши в судах делал это уже почти автоматически. Так вот, я сказал ей – ты думала о том, что будет, если эту запись услышит наш сын? Как он отреагирует на это? Мари-Кармен не ответила мне, хотя может быть ответ был в том, что она старалась больше не встречаться со мной после этого. Почему я боролся не против нее, а за право встречаться с сыном? Ведь я мог выдвигать требования, что ребенок должен жить со мной. Но я не мог так поступить, ведь если бы я забрал сына с собой, я бы лишил его матери. И уже во время голодовки ко мне подошла девушка, которая надела мне на шею крестик. Она узнала обо мне из газет, и ее история была похожей. Ее отец запретил ей встречаться с ее матерью, убеждая, что ее мать алкоголичка. Уже во взрослом возрасте она нашла свою мать и поняла, что отец ее обманывал. Он украл у нее мать. И теперь она живет с мамой, и она счастлива. Я не хотел, чтобы ни я, ни Мари-Кармен не вели себя так, как ее родители. И в этом было мое требование к судье. Как ни странно, сидя круглыми сутками напротив здания суда, я так и не встречал судью «ИМЯ». Она заходила туда через черный ход. Кроме всего прочего пресса хотела узнать и мнение второй стороны и каждый день в суд обрушивался шквал звонков. Каждый раз ее коллеги, несмотря на то, что она там работала, говорили прессе, что ее нет на месте. И при этом очень раздражались от того, что вынуждены день за днем, неделя за неделей прикрывать свою коллегу. Моему адвокату судейские работники по секрету сказали: «Твой клиент устроил большой переполох». Тем не менее, мои требования – о признании ошибок судьей и пересмотре дела оставались без ответа. Адвокат признался мне: «Все это практически бесполезно. Если они признают, что твои требования справедливы, значит, автоматически признают, что система несправедлива. Ты сейчас судишься не с конкретным человеком, ты судишься с Испанией. Проще дать тебе умереть, чем проиграть в этом деле целой стране». Так как снимать судью на камеру в здании суда нельзя, я пытался задать ей свой вопрос о том, сколько же мне осталось, на улице. Я не смог подойти к ней даже близко, потому что, во-первых, увидела камеру, которую я, не скрывая, держал в руках, а вовторых, потому что она тут же вызвала полицию. Мне скрутили руки и затащили в отделение полиции для осмотра. Я стал объяснять полицейским, что они нарушают закон и им надо меня отпустить. Я написал на них заявление и принес им самим же в полицейский участок. Ну а куда его нести еще?! Они отказались его принять. Ну что ж, открывается новый фронт! Мне уже нечего было терять. Раз там заявление не принимают, я могу подать в суд – и еду в тот самый суд, напротив своей скамейки, где на входе меня несколько раз подряд проверяют на рамке, просто чтобы дать мне понять, что мое присутствие тут нежелательно. Но каково было мое удивление, когда в один из дней, среди посетителей моего места голодовки я узнал полицейского в гражданской одежде. Он подошел и подписал списки в поддержку моей голодовке, а потом сказал мне: «Работа есть работа, но у меня почти такая же ситуация с ребенком…. У тебя огромная сила воли я бы не решился». Мир опять разделился на два лагеря – против меня и за меня. Государственная система, администрация города, медицинские учреждения которые отказывались оказывать мне помощь, а люди за меня. В первые же дни голодовки я добился первых побед: мать моего сына не могла препятствовать свиданию, поскольку пресса тут же бы отреагировала на это. И вот после двух долгих лет я наконец-то смог с ним встречаться в те дни, когда мне это разрешено законом. И это единственные дни, когда я все складывал в машину – плакаты, надувной матрас, все нехитрые пожитки, и подстригал бороду чтобы не напугать сына. На первой встрече я усадил его в кресло в машине, ему было тогда шесть лет, и я вел машину молча, боясь сказать что либо, чтобы не напугать его. Потому что понимал, что он отвык от меня и скорее всего обработан Мари-Кармен. Я боялся только одного, чтобы он не заплакал и не попросился домой к маме. Я вспомнил ту рыбалку с отцом, когда я хотел только одного – чтобы он не вернулся домой и сейчас ситуация повторяется, но только вместо моего отца мой сын. И вот мы едем в полной тишине, и она прерывается его тонким голоском: Papa, te quiero. Папа, я тебя люблю. И я веду машину, а у меня помимо моей воли льются слезы…. В последующие дни мы гуляли в парке и играли в футбол, хотя мне были запрещены любые физические нагрузки, съездили посмотреть кино, в котором я незадолго до голодовки снялся. Но при этом он не знал, что со мной происходит в тот момент, и где я нахожусь – и до сих пор не знает этого. Следующая моя победа была перед заседанием суда о пересмотре сумм. К лавочке выходит секретарь суда: «А, Роман! Вы здесь! А мы вас ищем! Перед тем как придти на заседание вы должны дать нам декларацию по уголовному делу. И если вы не сделаете это, мы вынуждены будем вас арестовать». «Прямо на улице?» По совету адвоката, которых у меня за все это время сменилось четырнадцать человек, я пошел в здание суда, чтобы дать декларацию. Адвокат спросил у секретаря, а кто будет принимать декларацию по уголовным делам, так как ведение двух дел гражданского и уголовного не могут вести один и тот же судья. «Это будет другой судья, поднимайтесь на второй этаж». Когда я поднялся и зашел в комнату деклараций, я увидел все то же знакомое лицо моей судьи, с которой я так мечтал встретиться все эти дни. В тот день наконец-то я был выслушан полностью, и судья не сказала ни одного слова, ни разу не заткнув меня, как она обычно это делала раньше. Только однажды спросив у секретаря, все ли запротоколировано. Я сказал тогда: «Вы хотите меня посадить по уголовному делу? Давайте! В вашей испанской тюрьме есть кафе, есть фитнесс зал, есть библиотека, кровать и крыша над головой и там намного комфортнее чем тут на лавочке. Но я не хочу туда не потому что не боюсь, а потому что хочу доказать свою правоту». Все это время адвокат пинал меня по ноге, под столом, и шептал: «Молчи! Молчи!!! Судья может принять все это как оскорбление и упечь тебя на 10 суток!» А мне уже не страшно, мне терять нечего. После моего монолога мы спускаемся на первый этаж для проведения моего дела по гражданскому вопросу – и спускается та же судья. Но зайдя в комнату, она дала четкую команду прессе оставить камеры за дверью – заседание началось и кончилось в один момент стуком молотка и переносом его на другую дату. Ей просто нечего было сказать. Адвокат сказал мне подняться на второй этаж и взять протокол уголовного дела. Я поднимаюсь к секретарю, и он сообщает мне: «Ваши уголовные дела закрыты». Произошло то, что судья села в оба судейских кресла, нарушив при этом закон, и без доказательств закрыла уголовные дела, связанные с неуплатой алиментов. Во время дачи интервью одному правовому каналу я увидел, идущую в здание суда, Мари-Кармен. «Хотите узнать мнение у моей жены, можете узнать у нее, зачем она сюда пришла». Она шла подавать на меня заявление якобы за угрозы с моей стороны. Судья, который до этого не участвовал в нашем конфликте, сказал ей: «По профессиональной обязанности я должен принять ваши заявления, но каждое утро, идя на работу, и каждый вечер, возвращаясь домой, и, проходя мимо Романа я понимаю, что борьба идет не идет против вас лично. Еще раз вы принесете эти заявления мне, и я сам приму меры против вас». Но по закону он должен был меня позвать и спросить «Что вы говорили вашей жене?» «Ничего». «Тогда я наставительно рекомендую подать заявление на нее за ложные показания». Судья признал, что действительно, есть проблема с перекосом закона в женскую сторону. Заявление я подавать не стал, но после того разговора с судьей Мари-Кармен утихла. И все же время шло, и время забирало у меня силы. Приближалась третья, необратимая стадия голодовки и мой момент истины… Момент истины – моменто де суерте. Решение принято, но еще неизвестен исход. Бандерильеро опять отвлекают быка, давая возможность матадору подойти к ограждению арены. Там оружейник сменяет муляж шпаги на боевую шпагу. В эту секунду музыка прекращается. Тишина. Арена замирает. Зрители затаив дыхание ждут. Матадор возвращается к быку – со шпагой и мулетой. Он должен расположить быка так, чтобы передние лапы быка были на одном уровне, вместе. Задние тоже. Когда передние лапы быка вместе, лопатки у быка раскрываются и есть возможность попасть в мертвую точку. Через легкие в сердце. В одной руке мулета, в другой шпага. Шпага, острием намеченная на мертвую точку. Если ты будешь смотреть на рога, ты не увидишь и не попадешь в мертвую точку. Надо игнорировать рога – и тогда у тебе есть шанс. Моменто де суэрте. Момент истины. Это секунда самая опасная для матадора. Одно движение и бык мертв. Настоящий матадор в этот момент не чувствует радости. Он проиграл, он просит прощения у этого быка выраженным похлопыванием по безжизненной туше быка. Он будет разговаривать с ним потом – в своем воображении, этот бык всегда останется с ним. Во время голодовки, я вместе адвокатами написал обращение к верховному суду Каталонии с просьбой личной аудиенции на восьми листах, объяснив свою проблему. И к удивлению адвокатов на другой день получил ответ. Это были несколько строк об отказе. Тогда я, выразив свои требования к верховному судье Каталонии, в этот раз на одном листе и пояснив в конце, что перенесу свою голодовку под ее окна, еще раз послал свою просьбу. В этот раз ответ я прождал пять дней. Это означало, что бумага пошла дальше секретаря. И вот я получаю разрешение на аудиенцию. Это был переломный момент в моей голодовке. К этому времени я голодал уже шестьдесят восемь дней, и для меня началась та самая третья терция голодания, когда надо было решать смерть или жизнь. Я понимал, что своей акцией я не добьюсь большего. Я сделал все возможное и, хотя и готов идти до конца, до смерти, но я должен понимать, что это даст мне и моей борьбе за сына. У меня резко упало давление, я лежал на лавочке, и уже мне было немного все равно, что происходит со мной и вокруг меня. Увидевшие это люди, позвонили в скорую помощь, но они отказались приезжать за мной. Тогда они позвонили в красный крест и меня увезли. Мне вкололи глюкозу, оказали первую медицинскую помощь и рекомендовали остаться в больнице, но я там не остался. Я уехал, чтобы набрать силы на поездку к верховному судье Каталонии. Получив разрешение на аудиенцию, я принял решение о закрытии голодовки, но есть мне было нельзя. За шестьдесят восемь дней желудок уже отвык от пищи, и смерть могла наступить даже от еды. Ничего большего, чем пол стакана бульона я есть не мог, и есть было нельзя. Я завершил голодовку, но процесс этой третей стадии все продолжался и продолжался инерционно. И было страшно и не понятно, до какой стадии дойдет процесс, остановится ли, выдержит ли организм.… И вот настал тот день, когда я с двумя адвокатами – они в костюмах, а я в шортах, сланцах и футболке, поехали в верховный суд Каталонии. Мы переходили из зала в зал. Передо мной открывались огромные двери с геральдическими животными Каталонии. Я шел между рядов национальных флагов по зданию верховного суда. И мне было в тот момент не до помпезности. Все было поставлено на карту, вся моя судьба. И вот, мы в зале, где за столом сидит женщина - верховная судья Каталонии, народный депутат, представитель высшей инстанции правосудия в Испании. Она заговорила, не дав мне сказать ни слова. Она сказала, что никак не может повлиять на вынесенное ранее судом решение и она, а также верховный суд Каталонии в ее лице, считает это решение справедливым. На это я ответил, что по юридическим вопросам здесь присутствуют два адвоката, но я хочу задать только два вопроса. И задал первый: «Судьи наделены властью. Судьи решают судьбы людей и это большая ответственность. Но кто отвечает за ошибки судей? Кто их контролирует?» Судья выслушала меня и ответила: «Судьи это боги». Тогда я всё понял. Я понял, что мой последний шанс, который я решил использовать, когда начал голодовку в эту секунду перестал быть шансом. Я понял, что больше не могу оставаться в этой стране, и что дорога в Россию мне обеспечена. Поэтому я не стал задавать второго вопроса. Вместо него я извинился. Извинился за то, что если в поисках недостающей суммы в двести евро, которую я физически не могу неоткуда взять, если вдруг в этом моем поиске судья случайно окажется у меня под рукой или ножом, то я не смогу ее защитить. Не смогу защитить перед теми условиями, в которые поставило меня испанское законодательство. Оба мои адвоката застыли в страхе. А я встал и ушел. А теперь мне пора заканчивать мою лекцию о корриде. Вам показалось, что коррида это то, что заканчивается смертью? Но вы же забыли о зрителях. Посмотрите, что это происходит там, на трибунах? С каждым движением и проходом быка, зрители, оценивая его качество поддерживают криками «оле». Они восхищены этим быком, его совершенством, его боевыми качествами, грациозностью, мощью. Снова и снова – Оле! Эти крики с каждым разом становятся все сильнее и сильнее. И вдруг, то тут, то там, зрители начинают вынимать белые платки, махая ими в сторону президента проведения корриды. Президент корриды выдерживает паузу для принятия ответственного решения. Он советуется со своими двумя помощниками, напряжение нарастает – все ждут, что же он решит. Все ждут решения – и наконец, он выбрасывает за борт ограждения оранжевый платок. И публика взрывается еще больше. Индульто! То, о чем можно рассказывать детям и внукам – я присутствовал на корриде, где быку была пожаловано индульто! Помилование! Раз в шестьсот боев, а то и реже, мы видели быка, который оказался совершенным – совершенным зверем, совершенным бойцом, существом без изъянов, близкого к богу! И вот оно – индульто! Но момент истины, Моменто де Суэрте - все равно должен быть. Матадор кладет шпагу на песок, оставшись с одной мулетой – в эту секунду он совершенно безоружен. И когда бык несется на него, он, имитируя ладонью шпагу, хлопает быка по холке – поздравляю, брат… В этот момент бык абсолютно точно останется живым тореро неизвестно… а вот На этом матадор имеет право закончить свое выступление и увести быка с арены. Но если ты профессионал, если ты истинный тореро ты готов показать за лимитом времени, что выбор публики в решении о помиловании быка было правильным. Зрители находятся в массовом экстазе. Ради этого и происходит коррида, ради этого и становятся тореро – ради этого момента. Вот в чем смысл, в чем суть корриды, в этом мгновении катарсиса, охватившего всех присутствующих. И вот когда матадор уводит быка с арены, и тот скрывается в темном коридоре – эмоциональный взрыв и экстаз счастья такой силы, заполняет все пространство, где все обнимаются от переполняющих эмоций. Люды рыдают от счастья от того, что коррида состоялась…. Счастлив и матадор – не смотря на то, что с испанского его профессия переводится как убийца, он смог спасти сегодня это совершенное животное, смог раскрыть его, показать всем, что он достоин того чтобы жить и побеждать. Они сделали это вместе – человек и бык. Постскриптум. Не так давно мне пришел ответ из Страстсбургского европейского суда по правам человека. Из суда, который рассматривает такие процессы, где человек выступает против целой страны, против системы. В этом письме сообщается, что верховным судом Страстсбурга мое дело принято к рассмотрению по двум пунктам: - Грубейшие нарушения судебной системы. - И - Нарушение прав человека. Человека! А совсем недавно я был в Испании. Тайком я связался с сыном, я хотел увидеться с ним хотя бы издалека, поймать его взгляд и ответить своим по пути в аэропорт. Мне перезвонила Мари-Кармен: «Я знаю о вашем договоре, Роман. Ребенок не умеет хранить тайны. (Пауза) Но он умеет стоять на своем. Он хочет с тобой встретиться. Он изо всех сил хочет увидеть своего папу»…. Индульто…. ЗАНАВЕС.