День, когда в кастрюле закончится суп

Таня Рахманова
День, когда в кастрюле закончится суп
пьеса
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ - 47 лет.
ВЕРА - 23 года.
ВАЛЕНТИНА - дальняя родственница Веры, 65 лет.
все три роли может исполнять
одна молодая женщина
КАТЯ - жена Ивана Сергеевича, 43 года.
1.
Вечер. Большая комната в "академической" квартире. Книги в больших книжных шкафах
- сверху донизу, по всем стенам. Дубовый стол, диван. Фотографий нет. Ясно, что
квартира эта принадлежит не только человеку очень умному, начитанному, но и
любителю красиво жить. Иван Сергеевич, хозяин квартиры, разговаривает по телефону.
Он аккуратно и со вкусом одет. Сидит в инвалидном кресле.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ (в телефон). Ладно, Лидия Андреевна. Нога болит.. Да. Какие травки?
Нет. Я не люблю таблетки принимать. Ну да, боль и правда жуткая. Не знаю, возможно.
Возможно. Да. Уговорили, да. Она взяла у вас рецепт?
Звонок в дверь.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вот, пришла, кажется. Хорошо. Всех благ.
Иван Алексеевич едет открывать. Входит Вера. Вера - высокая стройная девушка с
длинными волосами.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Здравствуйте, Вера. Ваша тётя мне только что звонила. Проходите.
ВЕРА. Здравствуйте, Иван Сергеевич.
Вера проходит в квартиру. Ведет она себя немного странно. Волнуется. Озирается,
осматривается, внимательно изучает квартиру Ивана Сергеевича. Трогает стол, книги,
зеркало на стене.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вера? Вы что-то здесь ищете?
ВЕРА. Значит, вы так живете?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Живу.
ВЕРА. Как вы себя чувствуете?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Теперь прекрасно. Верочка, ну что вы в прихожей сиротствуете?
Проходите, располагайтесь, пожалуйста. Будьте как дома.
ВЕРА. Тетя сказала, надо пол помыть. Где у вас тряпка, ведро?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Пол подождет. Давайте чай лучше пить.
ВЕРА. У вас в ванной всё, наверное?
Вера уходит в ванную, возвращается с тряпкой и ведром. Умело моет на кухне пол. Иван
Сергеевич с интересом за ней наблюдает.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Чем же вы занимаетесь, Верочка? Какие у вас интересы?
Вера молчит, продолжая заниматься делом.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Я почему-то вас раньше никогда не видел. Где же вы были, Верочка?
Ну хоть год назад? Где?
Вера резко поворачивается к Ивану Сергеевичу, долго смотрит на него. Отворачивается.
Продолжает тереть пол.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Простите. Я не хотел навязываться. Отвык уже от общества
красивых женщин.
Иван Сергеевич уезжает в комнату. По дороге он теряет тапок. Вера бросает тряпку,
идет за ним. Подбирает тапок, отдает его Ивану Сергеевичу. Он забирает тапок, но
Верину руку не отпускает. Подносит ее к губам, как для поцелуя. Вместо этого кусает
Веру за руку. Вера отдергивает руку. Вера не испугалась. Наоборот, она как будто
обрадовалась, оживилась.
Вера смотрит на него с любопытством. Иван Сергеевич отворачивается от Веры,
подъезжает к окну.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Я год назад еще на сноуборде катался. Ты каталась когда-нибудь?
ВЕРА. Нет. А что с вами случилось?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Быстрый спуск.
ВЕРА. На филфаке легенды про вас ходили.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вы на филфаке учились?
ВЕРА. Да.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Неужели? И я у вас читал курс?
ВЕРА. Да. Литературу 19 века и спецкурс про поэтов двадцатого.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Лидия Андреевна ведь откуда-то из сельской местности приехала. ..
ВЕРА. И я из сельской. Неужели незаметно?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. У вас психофизика другая. Недеревенская. А родители ваши там
остались?
ВЕРА. Мама умерла, когда мне пять лет было, а отца и не было никогда.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Как это - не было?
ВЕРА. Бывает такое. Не сталкивались?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Верочка, сделайте чай, пожалуйста.
Уходят на кухню. Вера готовит чай, Иван Сергеевич с бесконечной нежностью любуется
Вериным задом.
ВЕРА. А почему у вас нет ни одной фотографии?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. А зачем?
ВЕРА. Ну… Вспоминать.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. А зачем?
ВЕРА. Где же ваша семья?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. А зачем?
Вера поворачивается к Ивану Сергеевичу лицом.
ВЕРА. Пожалуйста, не надо со мной таким тоном говорить. А то я подумаю, что вы мудак.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ну вот, наконец-то ваша посконность во всей красе проявилась.
ВЕРА. Где ваша семья?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вера, ну почему же я вас не помню? Это странно. Я обычно лица
запоминаю.
ВЕРА. Ничего странного. Я всегда садилась на заднюю парту. Боялась даже подойти к
вам. Вы такой были…… блистательный. Вы меня просто завораживали своими речами.
Знаете, я же после лекции о Толстом серьезно хотела обратно в деревню уехать. Слиться с
народом.
Иван Сергеевич самодовольно улыбается.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Неужели?
ВЕРА. Вы же были как бог для меня. Я когда в университете увидела, что вы из туалета
выходите, я, наверное, месяц в себя прийти не могла.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Простите, пожалуйста. Виноват. Верочка, вам же, наверное, было
очень сложно из деревни на филфак поступить? Это дорогого стоит. Вы молодец.
ВЕРА. Да мне главное было всё на тройки сдать. Я же сирота, у меня льготы были. Но я
когда поступила, в первый раз себя человеком почувствовала. Что я среди умных людей.
Что все меня воспринимают серьезно, слушают.
Иван Сергеевич морщится от боли.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Нога сегодня почему-то болит. Давно такого не было. Вера, дайте
мне таблетки, пожалуйста. Вам Лидия Андреевна давала рецепт?
ВЕРА. Давала.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Так что же?
ВЕРА. Я не купила таблетки.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Но как же так?
ВЕРА. Так получилось.
Вера молчит.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вера! Неужели было так сложно зайти в аптеку?
ВЕРА. Вот возьмите. Не знаю, зачем я сказала, что не купила. Примите.
Вера достает из кармана коробочку с таблетками.
Иван Сергеевич принимает одну таблетку.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Спасибо. Вы меня спасли.
2.
Валентина сидит на скамейке на улице. Валентина - невысокого роста, полная,
жизнерадостная женщина. Она ест семечки.
Монолог Валентины
Меня Валей зовут. В деревне называют Валентиной. Мне ведь 65 уже. Верка, моя
племяшка, меня тетей Валентинкой зовет.
Приходит тут ко мне моя Веруня. Я, говорит, одного мужика хочу отравить, и яд уже
достала. Я ей и говорю, что ты, мол, лучше ножичком херак – и всё, нету мужичка. А то
таблетки-шмаблетки. Спрашиваю: че, с бабой застукала? Она говорит: нет, не в бабе дело.
Ну, я тогда уж и не понимаю. Потому что я – женщина со страстью. Если так-то посудить,
что если мужик не изменяет, так че еще-то надо? Я всегда так говорю: без детей прожить
еще можно, а вот без мужика – никак. Слабая я.
3.
Гостиная в доме Ивана Сергеевича. Вера вешает новые, только что отглаженные
занавески. Иван Сергеевич наблюдает за ней.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Хорошо, что теперь ты ко мне ходишь. Так чисто, уютно сразу
стало.
ВЕРА. В университете все были в вас влюблены.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. А ты?
ВЕРА. В солнце же не влюбляются. Им восхищаются просто.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Противно? Сидит тут перед тобой развалина и на что-то претендует.
ВЕРА. А вы стариков любите?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Терпеть не могу.
ВЕРА. Их, по-моему, отстреливать надо. Или травить. Зачем им жить?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. И давно ты к такому выводу пришла?
ВЕРА. Недавно.
Монолог Ивана Сергеевича.
Когда мне лет семь было, мама подарила мне санки. Хорошие, качественные. Импортные.
Только в первый же день у меня оборвалась веревка на них. Расщепилась и порвалась. Я
пришел домой со слезами. Мама достала кусок бечевки и привязала к санкам. И всегда
она так делала. Если я плакал, она вытирала мое лицо платком, кормила брусничным
вареньем, брала санки за новую веревку и везла меня гулять в парк.
Я стал часто маму вспоминать. Девочка эта меня стариком считает.
Мама, мне плохо. У меня болит нога. Меня никто не любит. Я никому не нужен, мама!
Я не хочу здесь сидеть. Я не хочу ее слушать. Скука, скука! Мама! Мама!
ВЕРА. А мне до сих пор не хочется быть взрослой. Примите таблетки.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Сегодня ничего не болит.
ВЕРА. Их нужно целый курс пропить..
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Я приму, а что дальше?
ВЕРА. В каком смысле?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Давай так. Я таблетки съем, а за это ты разрешишь мне поцеловать
свою руку. Кусаться не буду, обещаю.
ВЕРА. Нет.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Тогда я не буду их есть.
ВЕРА. Будете.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Нет.
ВЕРА. То есть вы когда будете последнюю принимать, я с вами переспать должна буду?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вера, руку только.
ВЕРА. Хорошо.
Вера протягивает руку Ивану Сергеевичу. Он целует ее руку, каждый палец. Смотрит на
Верину реакцию. Реакции никакой. Вера равнодушно смотрит на него. Иван Сергеевич
отбрасывает ее руку.
ВЕРА. Я воды принесу.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Я сам.
Иван Сергеевич берет у Веры таблетки и уезжает на кухню за водой. Вера уходит.
4.
Та же гостиная несколькими годами раньше. Иван Сергеевич стоит у окна. Он
напряжен. На диване сидит его жена Катя и курит длинную сигарету в длинном
мундштуке. Катя очень красивая, ухоженная женщина с короткой стрижкой. Очень
похожа на куклу. Может, это и не женщина, а кукла просто.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Катя. Катя. Зачем тебе длинный мундштук? Сигарета и так длинная.
Зачем? Катя!
КАТЯ. Ты прав.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Выброси. У тебя для него слишком круглое лицо.
КАТЯ. Извини.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Сейчас нет совершенно никакого повода извиняться.
КАТЯ. На кухне капает кран. Капает и капает. Ты почему не закрыл? Хотя это я не
закрыла. Я закрою. Ваня, что же нам делать?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Катя, почему я должен говорить об этом? Я не хочу.
Катя начинает посмеиваться.
КАТЯ. Интересно. Мне вот интересно даже…
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Что?
КАТЯ. Ну вот интересно, что бы обо всем этом сказали твои Достоевские, Толстые,
Тургеневы?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ты-то что в них понимаешь, в Тургеневых и Достоевских? Они тут
при чём?
КАТЯ. Ни при чём.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Мы всё решили. Катя, я ученый. Я доктор наук. Я профессор. Не
забывай, Катя, я декан нашего факультета. После папы. А тот после своего папы. И я не
могу всё это взять и просто перечеркнуть.
КАТЯ. Он твой сын.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Пусть живет, как хочет. Без нас.
КАТЯ. Ты можешь хоть раз уступить?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Не вижу для этого причин.
КАТЯ. Я не могу так больше.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ты мне рубашку погладила? Мне идти надо.
КАТЯ. Давай потанцуем?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ничего. Это нормальная защитная реакция. Катя, давай быстрее,
мне пора.
КАТЯ. К бабам своим?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Белая рубашка, я же тебя просил.
Иван Сергеевич уходит в другую комнату, возвращается в другой рубашке.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Катя! Возьми уже себя в руки. Повышивай, я не знаю. С подружкой
поболтай по телефону.
КАТЯ. Когда ты придешь?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Не знаю. Не жди меня, ложись.
КАТЯ. Мне нужно знать, когда ты придешь.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Я ушел.
КАТЯ. Мне нужно знать, когда разогревать ужин. Ты же опять всё перепутаешь, всё
пригорит. Ваня!
Но Ивана Сергеевича в комнате уже нет.
5.
Иван Сергеевич сидит в своем кресле. Входит Вера. Вместо длинных волос у нее
короткий ежик. Одета она в мешковатый свитер и такие же штаны.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Что за маскарад? Где твои волосы? Они мне так нравились. Кажется,
Буковски говорил, что если бы он был женщиной, он целыми днями сидел бы и
расчесывал свои длинные волосы.
ВЕРА. Мне так проще.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Почему?
Вера дает ему таблетки, затем идет к плите, готовит что-то.
ВЕРА. Удобнее. Веселее. Какой вариант вас устроит?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Я все равно не понимаю. Все эти женские прихоти...
ВЕРА. Я хочу с вами разговаривать. Поэтому. Так лучше будет.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Воображаешь себя женщиной-вамп? Что-то у меня желудок сегодня
болит. Прямо сводит.
ВЕРА. Может, еще таблетку примете?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ничего, пройдет.
ВЕРА. А я ни одной вашей лекции не пропустила.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Тебе они нравились?
ВЕРА. Вы так говорили всегда хорошо. Понятно. Я всё понимала, со всем соглашалась. Я
думала всегда, чтобы литературу анализировать, надо быть хорошим психологом.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Верно. Собственно говоря, и вся наша русская философия сводится к
религиозной, а та в свою очередь - литература. Достоевского любишь?
ВЕРА. Редкостное занудство.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. я аннулирую твой зачет.
Вера с Иваном Сергеевичем переходят в комнату. Вера вытирает пыль с полок. Вообще
Вера постоянно занята делом. Она очень редко сидит на месте.
ВЕРА. А знаете, я всегда хотела быть мужчиной.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ: Зачем? Что за прихоть такая?
ВЕРА. Не знаю. Думаю, у мужчин всё лучше получается. Если б я мужчиной была, я бы
книжки могла писать, кино снимать, музыку сочинять.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ: А женщина разве не может?
ВЕРА. Женщина для этого … ну… слишком женщина. Это ей мешает. А мужчина
сильный и объективный.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Всё вздор, главное - талант. Вы что-то пишете?
ВЕРА. Нет.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Пытались?
ВЕРА. Не вышло.
Монолог Веры.
Я хотела написать большой роман. Длинный-предлинный, в нескольких частях. Главный
герой – мужчина. Бледный, с длинными пальцами, неврастеничный. Он во всем зависит от
умных и прагматичных женщин, окружающих его. Я решила, что он любит осень,
красную икру и Дали. И питает слабость к тонким голландским рубашкам. Я ведь так и
хотела написать: «Он питал слабость к тонким голландским рубашкам»! Он считал окна
(что мне казалось первым признаком неврастении) и мучил любивших его женщин. Какое
счастье, что больше двух страниц я из себя не выдавила! Несчастный мой мужчина!
Сейчас мне 23 года. И больше всего на свете я боюсь показаться жалкой и смешной. Чего
я буду бояться через 5, 8, 10 лет – неважно. Потому что важен только этот миг
сегодняшнего дня, когда мне, Вере, 23 года, три месяца и восемь дней.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Откуда вы знаете, что это было плохо?
ВЕРА. Знаю. Наукой тоже хотела заниматься.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. И что же?
ВЕРА. Не вышло.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Почему?
ВЕРА. Верить перестала.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Во что?
ВЕРА. Да во всё. В Тургеневых ваших.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Почему?
ВЕРА. А вы смерти боитесь?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Боюсь.
ВЕРА. А можете представить себе Страшный Суд? Только подумайте, какая будет давка!
Все души, как в стойле, стоят, ждут Суда. Где же интересно этот душеприемник?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Я не верю в загробную жизнь.
ВЕРА. А в суд верите?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Когда повестку принесут - верю.
ВЕРА. Я верю только в суд людей.
ИВАН СЕРГЕЕЕВИЧ. Это разумно. Вера, сядьте наконец. Посидите рядом со мной.
Идите сюда.
ВЕРА. Бог не может судить. Он не страдает. Ему вообще по фигу. Он же только дела
государственной важности решает. Типа войнЫ. Он же ничего не чувствует. Он же кукла.
Статуя. А человек страдает. И у каждого есть мера горя. Горя, которое он испытал. И этой
мерой он может мерить других. И судить.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Тогда беспредел начнется, Верочка.. Знаете, ваши взгляды мне
напомнили о карнавальном смехе. Помните? Народная смеховая культура средневековья,
стихия, где всё направлено на низвержение, осмеяние идеалов. Всё переворачивается с ног
на голову. Но кстати, боги осмеивались затем, чтобы потом снова возродиться. Это такой
вечный животворный круг. Глоток свежего карнавального, праздничного воздуха перед
очередным погружением в строго иерархичную официальную повседневность. Ладно, что
это меня понесло? Подойдите ко мне. Знаете, ваш ежик очень трогателен.
ВЕРА. Меня тошнит от вас. Если бы ваше лицо показывали по телевизору, прямо по
экрану ползали бы большие мухи. Много жирных навозных мух.
Вера бросает тряпку и быстро уходит.
6.
Монолог Валентины в камере.
Да что говорить? Всё, слава богу. Теперь конец. Че говорить?
Я же только новую жизнь начала. Поехала к подружайке в деревню. Ну, там, где я раньше
жила. Он приходит. Обрадовался даже, и я обрадовалась. Обнялись, поцеловались.
Выпили. Не хватило. Я за сэмом побежала к бабке в соседний дом. Вернулась - они на
столе так прямо и трахаются. Тут уж я не промахнулась.
Мне Верунька-племяшка говорит: «Ты, тетка Валентинка, молодец, бога не боишься!» А
че бояться? Терпеть, что ль, эту мутоту? Я ножичком, благословясь, прямо в грудь ему и
зафигачила.
А Верунька тоже сама не своя ходит. У нее парень не так давно помер. Она ему как мать
была. Заботилась всё. Бегала вкругаля: Андрюшенька то, Андрюшенька сё. Он без нее
давно уж бы спился-сгулялся. Верка намаялась с ним. А я ей всегда говорила: «Верка! Он
же дермантин!» А она всё не верит, защищает его. Все вот так маются. Каждый со своим.
Ладно, ты-то тоже умная нашлась какая! Из-за одного мужика второй срок мотаешь.
Мужик-то был бы путевый, а тут же нет – маленький, говнистый. Много не пил, тут уж
врать не буду. На огороде мне помогал всегда, воду носил, поливал со мной. Это уж было,
врать не буду на него, царство небесное.
7.
Квартира Ивана Сергеевича. Входит Вера.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Думал, не придете больше.
ВЕРА. Вот пришла.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Я уже как наркоман - сижу, жду, когда вы придете, начнете меня
своими таблетками кормить.
ВЕРА. А я хотела больше не приходить.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Нет, вы приходите, пожалуйста. Видите, какой я послушный?
Вера дает Ивану Сергеевичу таблетки.
ВЕРА. Я тоже привыкла к вам. Со мной так никогда не разговаривали.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вера, достаньте бутылку вина, она в шкафчике. Давайте наконец
брудершафт пить.
Вера достает вино, ставит бокалы. Иван Сергеевич наливает. Выпивают.
ВЕРА. Расскажите про свою семью.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Расскажи. Моя жена была астрологом. Ты представляешь?
Астролог! Она сначала платья шила, нормальная женщина была, тихая. А потом вдруг дар
открылся.
ВЕРА. Я думаю, астрологи - это люди, которые уже всё потеряли. Им больше верить не во
что. Они ничего не могут сделать, никакого поступка. Вообще ничего. И поэтому уходят в
эту белиберду.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. На самом деле, там очень солидные деньги.
ВЕРА. Думаешь, она денег искала?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Не знаю. Но иногда мне ее убить хотелось.
ВЕРА. Наконец-то правду сказал. А то всё цитаты, аллюзии. Сил нет слушать.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. У меня был сын.
ВЕРА. Дальше.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Андрюша. Рос, кажется, умным, добрым мальчиком. А вырос - стал
чужой, враждебный. Из дома ушел. В училище каком-то учился. Получил рабочую
специальность. Не знаю. Слесарь, токарь, фрезеровщик.
ВЕРА. Столяр.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ну столяр, сварщик, я не помню.
ВЕРА. Столяр.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Возможно. Он давно не жил с нами. Работал. Кажется, с какой-то
девицей комнату снимал.
ВЕРА. Квартиру.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Что?
ВЕРА. Квартиру снимал.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Может, квартиру.
ВЕРА. Дальше.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Дальше он умер.
ВЕРА. Просто так? Ни с того, ни с сего?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Да. Такое бывает. Всё, не хочу больше говорить об этом.
Иван Сергеевич наливает еще, подъезжает к Вере. Дает ей бокал.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. (поднимает бокал) За Веру!
Он подъезжает к Вере еще ближе.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Верочка! Ну что ты? Ну иди сюда. Маленькая моя! Девочка моя
хорошая!
Иван Сергеевич трогает ее лицо, ноги, грудь. Вера не гонит его.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Помоги мне на диван перебраться! Помоги давай.
Затемнение.
Вера и Иван Сергеевич лежат на диване.
Вера вскакивает, быстро натягивает на себя рубашку, трусы, берет со стола бутылку
вина. Открывает окно. Высовывается в окно насколько возможно далеко, как будто
примеряясь. Затем садится с бутылкой на подоконник. Свешивает ноги вниз. Пьет прямо
из бутылки и плачет.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вернись сюда. Слышишь? Вера!
ВЕРА. Да пошел ты.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вера, помоги мне пересесть на коляску.
ВЕРА. Иди на хуй.
Вера насвистывает какую-то песенку, продолжает одновременно всхлипывать и пить
вино. Иван Сергеевич пытается сесть в коляску. У него дрожат ноги и руки, ничего не
выходит. Коляска отъезжает, он тянется за ней, как ребенок за игрушкой, коляска
отъезжает еще дальше.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ (кричит). Вера! Помоги! Вера!
Вера продолжает сидеть спиной к нему.
Иван Сергеевич, не рассчитав, падает с дивана. Он долго пытается подняться, корчится
на полу, потом наконец садится на пол, опершись спиной об угол дивана. Вера
спрыгивает с подоконника, подходит к Ивану Сергеевичу. Она выливает остатки вина на
голову Ивана Сергеевича. Садится рядом.
ВЕРА. Вино закончилось. Слушай, я не понимаю, как у этих средневековых ребят так
получалось, чтоб бога потом снова возносили, после унижения? Ведь уже всё по-другому.
Все другие уже.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Уходи.
ВЕРА. Что?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Уходи, ты мне надоела.
8.
Иван Сергеевич сидит на кухне в пальто. Входит Катя.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Уходи. Ты мне надоела.
КАТЯ. Уходи. Ты мне надоел. Это я первая сказала! (смеется). Ваня, ты почему в пальто?
Как на вокзале сидишь. Это не вокзал. Это дом. Я твоя жена. Ты мой муж.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ты мой муж. Я твоя жена.
КАТЯ. Перестань, глупый. Сегодня из университета звонили. Тебя, оказывается, уволили?
Ректора сменили? Да, вот так всегда, всякие перестановки. Начальник сменится - всех
чужих увольняет, а своих ставит. Почему ты не рассказал? Ладно, я хорошая жена, я не
буду тебя расспрашивать, если не хочешь.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. До чего же пустая баба! На диво, на редкость пустая!
КАТЯ. А ты что такой напряженный? Тебе надо карму почистить.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ты разве не знаешь, что Андрюша в тюрьме?
КАТЯ. Я знаю. Послушай, что я в объявлении своем написала: «Гармонизация личных и
семейных отношений, гадание на картах Таро и мадам Ленорман».
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ты знаешь, как он?
КАТЯ. Знаю. «Помощь с физиологическим состоянием организма, проще говоря, со
здоровьем».
Иван Сергеевич вскакивает, хватает Катю за руку, сильно трясет ее.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ: Катя! Что ты? Что ты, Катя? Катя!!! Ты что?
КАТЯ. Аккуратнее. Браслет порвешь. Ты же сам мне его на годовщину свадьбы подарил.
А кулон этот - на прошлую годовщину. Золото - хорошее вложение средств. Прекрасная
традиция дарить на все праздники каждый год золото.
Иван Сергеевич выбегает из дома.
9.
Иван Сергеевич сидит в кресле. Входит Вера.
ВЕРА. Привет. Поговоришь со мной?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ты ключи принесла? Положи на столик и уходи.
ВЕРА. Да. Поговоришь со мной? Мне ничего не нужно. Только чтобы ты поговорил со
мной.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. О чем?
ВЕРА. Не знаю. Как раньше, на лекциях. Убеди. Научи.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вера, ты что?
ВЕРА. Я как мазохист, знаешь. Если плохо - хочу, чтоб еще хуже было. Мне это приносит
даже радость какую-то. Вот знаешь, если бы у меня был любовник, которого я бы любила,
правда любила, а потом возвращалась к мужу нелюбимому, на моем теле оставались бы
еще прикосновения того, с кем я была счастлива, а я бы все равно полезла в кровать к
мужу, хотя от его объятий меня бы выворачивало. Я себя сама убивала бы этим.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Тебя мама в детстве на санках катала?
ВЕРА. Нет. У меня же не было….
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. А я вспоминал недавно. Она меня везет, а я довольный такой,
счастливый сижу.
ВЕРА. Таблетки прими, это последние.
Иван Сергеевич берет таблетки, уезжает на кухню. Возвращается.
ВЕРА. Я жила с твоим Андрюшей. Жалела очень. Он, знаешь, какой-то потерянный
всегда был. Правда. Его же собственные родители потеряли. А он просто не хотел жить
так, как вы. Он был свободным человеком.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вера… Вера…понимаешь. Ты не понимаешь, Вера. ты не про того
человека говоришь. Он деньги крал у нас из карманов, вещи продавал. Это после того, как
мы его от наркотиков вылечили. Он сюда девиц приводил с улицы постоянно. А потом
сам ушел. И ты знаешь? Я был рад, что он ушел. За квартиру вашу ты платила?
ВЕРА. Какая разница? Мы лучше всех жили. Он был добрым, сильным. Он же ТВОИМ
сыном был. Улыбался так же. А ты даже в тюрьму к нему не пришел.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Он убил человека.
ВЕРА. Ну козла он одного в драке защищал. Козел помер, а свалили всё на Андрея. Ты
знал, и ты не помог ему. Ты знал и ничего не сделал. Ты ведь знал?
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Всё было не так.
ВЕРА. Если б ты только раз пришел к нему! Раз один! Ему б хватило! Он бы тогда не
покончил с собой в камере. Он тебя до последнего ждал. Слушай, ну ты ведь нормальный
человек? Нормальный? Ты чувствуешь вообще что-нибудь? А? Я вот никак понять не
могу. Тебе вообще по фигу, что твой сын из-за тебя повесился? Ты только разговоры
разговаривать умеешь?
Иван Сергеевич с размаху бьет Веру по лицу.
ВЕРА. Скоро ты умрешь. Я тебя этими таблетками с первого дня травила.
Иван Сергеевич начинает нервно смеяться.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ты же сама видишь, что я совсем перестал ходить, и ноги болят
почти каждый день. Жена хоть ушла, слава богу.
Пауза.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вера! Зачем тебе это всё?
ВЕРА. У меня никого не осталось из-за тебя.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Опять сама себя убеждаешь?
ВЕРА. Нужен хоть какой-то смысл.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. И что же?
ВЕРА. Не знаю.
Вера направляется к двери, одевается.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Не поцелуешь умирающего? Вера!
Монолог Веры
У меня часто меняются вкусы. На книжки, на людей, на фильмы. Сегодня меня что-то
бесит, а завтра я буду этим восхищаться. Не знаю, кто я. Есть ли у меня сердцевина?
Какая она? Или я состою из кожуры?
Сегодня я смогла убить человека, а завтра я пойму, что ближе него у меня никого нет. Я
это знаю сейчас. Но понимать этого не хочу. Может, я пойму это завтра, может, через сто
пятьдесят, двести, триста лет. Это неважно, потому что уже сейчас я знаю, что пойму это.
А все эти полюса – плюс и минус, добро и зло, и эти пункты, А и В, между которыми
мечется странный путник с рюкзаком, их нет, потому что я их не чувствую. Всё может
быть плохо настолько, насколько это же может быть и хорошо.
Нет непреложности. Только смерть – непреложность.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вера, подожди. Я не принимал таблетки.
Вера останавливается.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Я их под языком держал, а потом выплевывал, когда ты
отворачивалась куда-нибудь. Я не люблю таблетки пить. С самого детства. Ты уж извини.
Съел только первые, потом живот сильно болел.
Вера опускается на стул в прихожей. Сидит, окаменев.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Да. Странно как-то. Сейчас я мог уже не дышать. Страшновато даже.
Неужели ты и правда могла бы меня убить?
Вера начинает бурно, истерично плакать.
ВЕРА. Я тебя все равно отравлю. Моя тетка своего любовника тоже со второго раза
только убила.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Конечно, отравишь! Сколько же ты натерпелась с этим отравлением!
Рассчитала всё, надо же!
ВЕРА. Я устала.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Вспомни, что говорил Бродский. Единственная правота - доброта.
ВЕРА. Да пошел ты.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Самое печальное, что борьба твоя обречена. Отравление - это ведь
тоже литература. Причем не лучшего качества. Не твое это, Вера. Ты от себя самой
откажешься и нового ничего не найдешь.
ВЕРА. А ты бы поменьше про добро болтал. Не твое это.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Думаешь, я ничего не стою?
ВЕРА. А стОишь?.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. У тебя остались таблетки?
Вера не спеша достает из кармана и протягивает ему пачку. Иван Сергеевич
трясущимися руками разрывает упаковку, закидывает все таблетки в рот, запивает
водой. Вера устало смотрит на него.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Так лучше?
Вера садится напротив и пристально смотрит на него.
Пауза. Иван Сергеевич тоже смотрит на Веру.
ВЕРА. Не ожидала.
Иван Сергеевич бросается в ванную. Давится, чтобы вышли таблетки.
Вера сидит на прежнем месте.
ВЕРА. Никакого смысла. Здесь только мальчик на санках. Седой мальчик на санках. И
больше никого.
Иван Сергеевич возвращается. Он вымотан, бледен.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ты же не можешь меня одного оставить.
Вера подходит к нему, гладит его по голове.
ВЕРА. Я с тобой посижу немного и уйду. Устала очень. Я вообще-то не собиралась
ребенка заводить. По крайней мере, сейчас. Ты пойми.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Я не понимаю.
ВЕРА. Знаешь, это ведь тяжело: в деревне думаешь одно, здесь видишь совсем другое,
слышишь всякие разговоры, мысли умные. Потом понимаешь, что все разговоры – ерунда.
Сила становится слабостью, и неизвестно, кому верить и для чего всё.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Зачем тебе уходить куда-то? Меня оставлять одного.
ВЕРА. Я сейчас приготовлю тебе поесть и уйду.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ты вернешься?
ВЕРА. Я тебе приготовлю большую кастрюлю супа.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ. Ты вернешься?
ВЕРА. Не знаю. Если только в тот день, когда в кастрюле закончится суп.
Занавес.
Санкт-Петербург.
2010-2011 г.