установки по умолчанию - Независимый сайт о заикании
advertisement
ЧАСТЬ 1 ПОНИМАНИЕ СИСТЕМЫ ЗАИКАНИЯ ЧАСТЬ 1 П ервоначально эта книга была опубликована под названием «Как преодолеть страх выступлений на публике» и была посвящена тому, как стать более эффективным оратором и чувствовать себя более комфортно во время публичного выступления. Но когда я закончил излагать десять упражнений, я осознал, что затронутые мной вопросы, например, как вы воспринимаете себя и других, характер восприятия, ваши убеждения, ваши физиологические реакции, и ваши традиционные способы мышления – это те же вопросы, которые необходимо рассматривать, чтобы успешно справиться со своим заиканием. Люди не осознают, что все взаимосвязано. Всем знакомы сетования: «Вот если бы я не заикался, то бы мог сделать то-то и то-то». Однако по моим наблюдениям ваша речь и ваша жизнь должны рассматриваться как сделанные из одного и того же теста. А те же самые силы, что движут вашим заиканием, управляют и другими сферами вашей жизни. В очерках Части 1 сделана попытка охарактеризовать систему заикания в целом и ответить на некоторые начальные вопросы о том, как функционирует хроническое заикание и почему именно таким образом. НЕ ТЕСНОВАТА ЛИ СТАРАЯ ПАРАДИГМА? Е сли я спрошу вас, о какой стране вы подумаете при словах «наручные часы», вы, вероятно, ответите «о Швейцарии». И причина будет веская. На протяжении веков швейцарцы занимали лидирующую позицию в производстве часов. Они были в авангарде каждого новшества от самозаводящихся часов до водонепроницаемых. К 1968 году более 65 процентов всех часов, проданных в мире, были произведены в Швейцарии. И на их долю приходилось более 80 процентов прибыли с продаж. Однако к 1980 году уж только 10 процентов всех часов в мире были швейцарскими, а прибыль упала до 20 процентов. Что же случилось? Когда швейцарские ученые из исследовательского института кантона Невшатель изобрели первый в мире электронно-кварцевый механизм, существенно превосходящий по точности механические аналоги, они показали свое изобретение швейцарским часовщикам. Но к их удивлению, часовые компании со старинными традициями к новинке остались равнодушны. «И где здесь прецизионные пружины?» - поинтересовались они. – «Где все те ноухау, на которых держится наша репутация? Да, концепция интересна. Но это, конечно же, не может называться Часами». Затем было совершено две больших ошибки: (1) не был оформлен патент на кварцевый механизм, и (2) было сказано «Давайте представим изобретение на Всемирной конференции часовых производителей и посмотрим, что скажут люди». А кто там был на конференции? Догадываетесь, конечно. Сейко. Японские часовщики быстро смекнули, какой роскошный подарок свалился им на голову. И таким образом не швейцарцы, а японцы обогатились на разработке электронно-кварцевого механизма, став безусловными лидерами на мировом часовом рынке. Как получилось, что швейцарские компании упустили такую замечательную возможность? Швейцарские часовщики оказались зашорены в своих застывших представлениях о том, что такое наручные часы. Короче говоря, часовая промышленность Швейцарии пострадала от паралича парадигмы. Что такое паралич парадигмы? И что такое вообще парадигма? Существительное «парадигма» происходит от греческого слова paradeigma, которое означает «модель, принцип, образец». Парадигма – это набор предположений, идей и убеждений, которые определяют то, как мы формируем наши мысли. Благодаря парадигме в сознании существует заслонка или фильтр, который сдерживает поток мыслей и эмоций, не позволяя ему переполнить нас. Иначе информации было бы слишком много, и мы не могли бы отличить важное от несущественного. Парадигма определяет наше видение. Возьмем, к примеру, политические парадигмы: демократия, социалистическое государство, монархия, диктатура или тоталитарное государство. В каждом из перечисленных государств разное представление Это текст презентации, сделанной Джоном Харрисоном на Первом всемирном конгрессе речевых нарушений. Конгресс спонсировался Международной ассоциацией свободной речи и проходил 01-05 августа 1994 года в Мюнхене. об индивиде и разные формы правления. Представьте себе, например, насколько поразному встретят в столице страны самопровозглашенного диктатора и законно избранного президента. Благодаря парадигме каждое событие в стране воспринимается человеком своим уникальным образом. Парадигмы побуждают нас замечать некоторые вещи и игнорировать другие, а также предугадывать вероятные события, основываясь на ряде предположений. Например, до 80-х годов 20 века считалось, что причиной язвы желудка и двенадцатиперстной кишки является стресс и неправильное питание, а упор при лечении делался на госпитализацию, постельный режим и специальную диету. Однако подобное лечение давало недостаточный эффект. Затем парадигма значительно изменилась. В 1982 году австралийские врачи Робин Уоррен и Бэрри Маршалл установили наличие связи между бактерией хеликобактер пилори (Helicobacter pylori) и возникновением язвы, и пришли к выводу, что именно хеликобактер пилори, а не стресс или неправильное питание, является причиной язвы желудка. Это открытие позволило медицинскому сообществу разработать соответствующие процедуры для эффективного лечения. Когда влияние парадигмы помешало нам составить точную картину происходящего (как, например, было в случае с язвой желудка и со швейцарскими производителями часов), можно назвать себя жертвами паралича парадигмы. НЕСЛОЖНАЯ ЗАГАДКА Попробуйте решить головоломку. Разгадать ее не сложно, если знать подход. Джордж Белфаст - человек, который умел быстро бегать и держал себя в превосходной физической форме. Он говорил с искренней гордостью: «В моей спальне до ближайшей к кровати лампы - 12 футов. Тем не менее, будучи один в комнате и не используя никаких проводов, веревок, приборов или иных хитроумных приспособлений, я могу выключить эту лампу и успеть лечь в кровать до того, как в комнате станет темно». Каким образом Джордж это делает? Сложно найти ответ? Тогда вы, вероятно, захотите понять, как вы формулируете проблему. Какие предположения вы делаете? Если вы никак не можете найти ответ, то возможно, вы используете неверную парадигму. (Решение загадки можно найти в конце этой главы.) А теперь о тупике, в который попадает большинство из нас при попытке понять заикание. Мы рассматриваем заикание как проблему познавательную. Как проблему поведенческую. Как проблему генетическую. Или как проблему психологическую. И, к сожалению, ни одна из перечисленных парадигм сама по себе не может дать ответы на все вопросы. Но если все наши знания о заикании истинны, то мы уже знаем все, что нам нужно знать. Нам остается просто создать парадигму, объединяющую все эти различные подходы. А для этого нужен человек, кто в состоянии это сделать. ЧЕЛОВЕК, СОЗДАЮЩИЙ ПАРАДИГМУ У Джоэла Баркера в его книге «Парадигмы. Приблизить будущее» (Joel Barker. Paradigms: the Business of Discovering the Future) получается, что человек, создающий новую парадигму, часто выглядит аутсайдером. Это человек, который умеет выходить за рамки привычного (то есть, за рамки доминирующей парадигмы), поскольку он или она не считает себя частью установленного порядка. Это человек, могущий взглянуть на ситуацию свежим взглядом. Некоторые из нас, входящих в сообщество самопомощи заикающихся, вполне такому описанию соответствуют. Из-за того, что мы не получали образование как специалисты по речевым патологиям, у нас нет формальной приверженности классическим взглядам на заикание. Многие из нас, конечно, вполне разделяют традиционные точки зрения на роль логопедии. Но есть и другие, сделавшие значительные открытия посредством непредвзятого изучения и наблюдения… да и просто так получилось по жизни. Стоит ли уделять внимание таким озарениям? Не забывайте, что на логопедов мы не учились. У нас нет ученых степеней. Откуда мы можем знать, что может быть потом использовано профессионалами? НЕПРЕДВЗЯТОЕ НАБЛЮДЕНИЕ Философы Востока скажут, что истину можно постичь, просто наблюдая. Антрополог Маргарет Мэд (Margaret Mead) как-то отметила, что среди людей, работающих в ее области, есть тенденция слишком быстро увязывать увиденное с тем, что ожидалось увидеть. Она говорит, что для настоящего прорыва вы не можете работать таким вот образом. Вам следует наблюдать непредвзято. Вам нужно устроиться на древнем городище и просто осмотреться. В какой-то момент вы заметите, что вот эти ритуальные принадлежности имеют некую связь с ритуалами в другом месте. Хмм… Какое это может иметь отношение? Что бы это значило? Сложно сказать. Похоже, что надо понаблюдать еще. Смотрите еще… И может быть, что вы видите ожидаемые роли и ритуалы. А может быть и нет. Может быть, это что-то совершенно новое. Такой способ наблюдения ведет к прорывам в антропологии, так же, как и в других областях. Вот вам пример того, о чем я говорю. Обычно я заправлялся бензином на станции обслуживания недалеко от моего дома (это было еще до того, как ввели самообслуживание), и каждый раз, когда я ехал туда, я намеревался сказать оператору «заполните доверху» без каких-либо затруднений, без уловок и способов, позволяющих избежать запинок. Бывали дни, когда я мог это сделать, а бывало, что и не мог. Месяцами я задавался вопросом, отчего так? И я начал отмечать, что еще происходит в моей жизни в это же время. Я обнаружил, что никаких или практически никаких проблем с произнесением слов «заполните доверху» у меня не бывает в те дни, когда у меня все хорошо в отношениях с женой. Но в дни, когда мы не ладим друг с другом, когда я рассержен или обижен, и мне приходится сдерживать свои чувства, сказать фразу мне гораздо сложнее, и я вынужден прибегать хитрить и добавлять слова «для разгона», например: «Так, вы можете его заполнить доверху». В данном случае чувства, оставшиеся невыраженными по отношению к жене, переносятся на мой контакт с сотрудником станции обслуживания. У меня появился ктото, стоящий надо мной, я почувствовал себя в подчинении. Это, в свою очередь, включило мох страх авторитетов и страх проявить себя открыто и чрезмерно настойчиво. Спроси меня тогда – я бы ответил, что сдерживал меня страх заикания. Но на деле все было гораздо серьезнее. Постепенно я стал видеть более изощренные пути, которыми эмоции и иные факторы встраивались в систему заикания. Если бы я был заперт в рамках традиционной логопедии и сосредоточен был исключительно на заикании, я бы никогда не «включил» эти факторы. Большинство специалистов по патологии речи обучены работать в рамках парадигмы, которая призывает сосредоточить внимание почти исключительно на речи и на эмоциях, тесно связанных с боязнью произнесения слов и речевых ситуаций. В результате, у клиентов не возникает даже мыслей взглянуть, что же стоит за их страхами заикания, таким образом клиенты остаются в неведении относительно факторов, которые хотя бы потенциально могут способствовать заиканию. НЕИСПОЛЬЗОВАННЫЙ РЕСУРС Среди множества заикающихся, которых я встретил в течение более чем 34-летнего членства в Национальной Ассоциации Заикающихся, я столкнулся с небольшой, но важной прослойкой людей, которые, как и я, излечились от заикания. Пути у многих из нас были разные. Один парень, который мне встретился в начале 80-х, успешно применил к речи философию и мышление, которые он взял из боевых единоборств. Что касается меня, то я приехал в Калифорнию 60-х – 70-х годов, поэтому у меня была возможность поучаствовать во множестве интенсивных практических курсов и программ личностного роста, которые проводились там в то время. Эти программы давали возможности для изучения себя, чего никогда не было ранее… для всех!... не только для тех, кто заикался. Программы дали мне уникальную стартовую площадку для устранения тех сил, которые подпитывали мои речевые ступоры. Люди, которые добились значительного прогресса в своей речи, а особенно те из них, которые излечились, являют собой огромную ценность для профессионального сообщества. Тем не менее, ссылки на эти факты достаточно редки. Например, я заикался 30 лет. И в возрасте за 40 полностью излечился. И как вы думаете, сколько специалистов по патологии речи поинтересовались у меня за первые годы: «Ну и дела, Джон! Это действительно интересно. Мне бы подробнее тебя попытать, как ты это сделал!» Ни единого! НОВАЯ ПАРАДИГМА ДЛЯ ЗАИКАНИЯ А задай они мне вопрос, я бы их ознакомил с той парадигмой заикания, которая возникла у меня из собственного жизненного опыта. Я пришел к пониманию заикания не просто как к речевой проблеме, а как к системе, вовлекающей всего человека интерактивной системе, состоящей не менее чем из шести компонент: поведения, эмоций, восприятия, убеждений, намерений и физиологических реакций. Эта система может быть представлена в виде шестиугольника, каждая вершина которого воздействует и подвергается воздействию со стороны всех остальных вершин. И этим динамическим взаимодействием шести компонентов система заикания поддерживается в относительном балансе. Я считаю, что такая концепция полезна, поскольку отвечает на вопрос, идет ли речевой ступор от эмоций, от восприятия, от физиологии, от генетики или от среды окружения. Работает это все сразу. Ступор – это не вопрос «или-или»: это система, которая включает в себя постоянное взаимодействие всех факторов. Каждая точка может воздействовать на другие либо позитивно, либо негативно. Отсюда и получается, что в системе, большинство точек которой смещены в отрицательную сторону, ждать сохранности свободной речи и легкости самовыражения практически не приходится. В то же время, если человек имеет бонусы во всех точках системы, это поддерживает и его свободу самовыражения и его речь. В следующей главе эта система описана более подробно. До недавнего времени существовали такие аспекты заикания, которые могли оказаться не исследованы и не получили объяснения, поскольку не доступны были те знания и идеи, которые бы сделали такие открытия возможными. Но сегодня, получив подпитку в виде новых концепций когнитивной психологии, а также в связи с развитием групп самопомощи посредством интернета, позволяющего каждому, у кого есть компьютер и линия связи, легко обмениваться идеями со всем миром, мы готовы присоединить эти недостающие фрагменты. Эта открывшаяся возможность сотрудничества для всех членов сообщества заикающихся дает нам, наконец, отправную точку для разработки новой парадигмы заикания, могущей дать нам те ответы, которые мы ищем. Решение загадки: Джордж ложился спать днем. (Джон по какой-то причине не рассматривает варианта, что кровать Джорджа стоит рядом с выключателем – прим. перев.) РАЗРАБОТКА НОВОЙ ПАРАДИГМЫ ЗАИКАНИЯ Е сть известная задачка, в которой девять точек собраны в квадрат по три точки в каждом ряду. Вам надо соединить все эти точки четырьмя прямыми линиями, не отрывая при этом пера от бумаги. Я помню свои попытки решить эту головоломку и разочарование, когда решения так и не находилось. После бесплодных усилий, когда казалось, что ничего так и не получится, я выбросил полотенце. Но просто так я сдаться не мог, и спустя некоторое время к задаче вернулся. Я спросил себя: «Что я предположил изначально? Как это меня ограничило?» И я действительно нашел решение. Как и большинство людей, я полагал, что линии должны располагаться в пределах квадрата из 9 точек. Как только я вышел за это ограничение, ответ был найден. Уроки этой истории можно напрямую перенести и на мое излечение от заикания. Как человек, чья профессиональная деятельность была связана с творчеством (в NSA я работал на общественных началах), я знал, что если я долго и безрезультатно борюсь с проблемой, то обычно задача изначально неверна. Как человек, прозаикавшийся 30 лет, и полностью излеченный¹ после 40, я убежден, что парадигмы, традиционно использовавшиеся при описании речевых ступоров у взрослых заикающихся, дают не полную картину того, что лежит в основании этих проблем. Далее будет предложена другая парадигма, которая соответствует моему опыту превращения в человека с нормальной речью, а также моему более чем 30-летнему опыту пребывания в Национальной Ассоциации Заикающихся. Но перед этим несколько слов об истории моего заикания. Я всегда знал, что у меня есть какая-то проблема с речью. Когда мне было четыре с половиной года, меня отправили на несколько месяцев в Национальный госпиталь для больных с нарушениями слуха и речи в Нью-Йорке. Позже, когда мне было уже восемнадцать, я еще раз побывал в этом госпитале. В средних и старших классах школы, а также в университете у меня был болезненный и повергающий в уныние опыт, связанный с хроническим заиканием. Мое речевое нарушение приобрело форму полной невозможности сказать что-либо и проявлялось по ситуации. В целом у меня не было проблем поговорить с одноклассниками, но если я должен был отвечать перед классом, обратиться к незнакомому человеку на улице или поговорить с авторитетным для меня человеком, то меня, что называется, «переклинивало». Тот факт, что я заикался не всегда и не везде, делало эти эпизоды заикания еще более болезненными, я ощущал себя в подвешенном состоянии, поскольку не мог отнести себя ни к нормальным, ни к ненормальным. Если не считать тех двух моих посещений Национального госпиталя, то формально лечением речи я не занимался. Я говорю «формально», поскольку потратил в возрасте уже после 20 лет на дотошное наблюдение за процессом своего заикания, и со временем получил довольно обстоятельное знание о мышцах и других компонентах внешних ¹Под излечением я понимаю вовсе не то, что я стал контролировать заикание. Я имею в виду то, что заикание у меня не просто исчезло, оно перестало вызывать у меня эмоциональный отклик. Страх речи в моей жизни тоже перестал играть роль. Фактически, я получаю удовольствие от любой возможности поговорить, говорю ли я по телефону, или обращаюсь к аудитории. проявлений речевого ступора. И еще я перебрался в Сан-Франциско и погрузился в атмосферу программ личностного роста, которые позже широко распространились по всей Калифорнии. КАК ИСЧЕЗАЛО МОЕ ЗАИКАНИЕ Люди часто спрашивают меня: «Когда вы перестали заикаться?» Обычно я отвечаю: «Я перестал заикаться задолго до того, как перестал заикаться». Я говорю так не для загадок, а для того, чтобы показать, как же происходила эта трансформация. После сотен часов участия в групповой терапии и другой групповой работе я обнаружил, что моя «проблема с речью», на самом деле, является совокупностью проблем. Да, я действительно производил такие действия губами, языком, голосовыми связками и грудной клеткой, которые препятствовали плавной речи, но это было не единственное, что выполнялось неверно. Мне не хватало самоутверждения. Я излишне стремился к совершенству. Я излишне заботился о том, как угодить другим. Я рассматривал жизнь как спектакль. Я не делился тем, что я чувствовал. Я даже не знал, что именно я чувствовал. Я верил в убеждения относительно себя, которые были ложны и препятствовали тем, которые отвечали действительности. Чем глубже я изучал себя за все эти годы, тем более меня поражало, насколько мои разнообразные проблемы были не только взаимосвязаны, но и выскакивали в моей речи каждый раз, когда у меня возникал ступор. Будто каждый речевой ступор, как кусок голограммы, содержал полное представление обо мне. Именно в этот период моего открытия себя и «пропало» мое заикание. Конечно, для исчезновения поведения, характерного для заикающегося, времени потребовалось больше. Но изменилось мое восприятие того, что происходило на самом деле. Я больше не определял свое поведение как «заикание». Именно ограниченность представлений о заикании и выставляет заикание такой противоречивой проблемой, которая крайне слабо поддается излечению. Обычно заикание рассматривается как проблема с речью. Но более точно под заиканием следует понимать систему, в которую вовлечен весь человек. Интерактивную систему, состоящую, как минимум, из шести основных компонентов: поведение, эмоции, ощущения, убеждения, намерения и физиологические реакции. Эта система может быть представлена как шестиугольник – или Гексагон Заикания, – в котором все вершины соединены и оказывают влияние друг на друга. Именно это непрерывное взаимодействие шести компонентов и поддерживает гомеостатическое равновесие системы в целом. ГЕКСАГОН ЗАИКАНИЯ Физиологические реакции Намерения Убеждения Поведение Эмоции Восприятие Именно в силу того, что система имеет свойство поддерживать себя, и это ее основное свойство, так сложно вызвать долговременные изменения в одной единственной точке. Обычно бывает так, что после лечения у большинства заикающихся возникает рецидив. Происходит это потому, что многие методики лечения ориентированы только на контроль, относящийся только к речи. И ничего не делается для изменения всей системы, поддерживающей эту нарушенную речь. Стратегия исчезновения, с другой стороны, требует расчленить систему заикания на отдельные компоненты и проводить изменения одновременно на всех точках Гексагона Заикания – отдельно оперируя с эмоциями человека, его ощущениями, убеждениями и представлениями. Следование этой общей стратегии может привести к самоподдерживающейся системе свободной речи, поскольку работа идет не только со ступором, но также и с теми факторами, которые способствуют его возникновению. Такая стратегия также может привести к иному пониманию заикания. ВЫСТРАИВАНИЕ СИСТЕМНОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ Для того, чтобы понять, как изменение парадигмы системы может изменить ваше восприятие, рассмотрим следующую аналогию. Допустим, вы намерены продемонстрировать двум заинтересованным зрителям работу нового пульта дистанционного управления автомобилем, какие в магазинах Radio Shack стоят в пределах 50$. Один зритель – это двухлетний мальчик. Второй – инженер-механик. Мальчик видит машинку как единый целостный живой организм. Он будто живет своей собственной жизнью, дергаясь вперед, застывая, поворачивая, изучая что-то… будто маленькое капризное живое существо. Инженер, напротив, воспринимает все совершенно иначе. Он видит эту машинку не как живое существо, а как систему, состоящую из взаимодействующих частей. Он проверяет мотор, изучает электронику. Он пытается понять эти компоненты, и то, как они друг с другом взаимодействуют. Эта аналогия хорошо отражает разницу между тем, как я смотрел на заикание когда-то, и тем, как я вижу это сегодня. Будучи подростком, я относился к заиканию как к какому-то живому существу, поведение которого день ото дня я не могу предсказать. Теперь, «подняв капот» и заглянув вовнутрь, что это «существо», которое я называл заиканием, в действительности являет собой набор компонентов, находящихся между собой в особого рода отношениях. Но постойте. У нас есть проблема, потому что в данный момент вы не знаете точно, что я имею в виду под словом «заикание». Я говорю о том, как лепечет 8-летний Джонни, когда вы застаете его с рукой в коробке с печеньем? Или я говорю о той борьбе, которую ведет Джонни, когда я прошу назвать свое имя? Как нам продолжать эту дискуссию, если мы даже не уверены в том, что говорим об одной и той же проблеме? Для облегчения предстоящей задачи, в первую очередь следует сделать вот что: нам надо заменить слово «заикание». В письме редактору² Журнала Речевых Нарушений (the Journal of Fluency Disorders) я рассматриваю, как слово «заикание» приводит к путанице, будучи слишком неопределенным и неконкретным. Я заметил, что легкие нарушения, которые многие испытывают в эмоциональные моменты, явно отличаются от битвы, сопутствующей полновесному речевому ступору. Первые – это просто рефлексы, срабатывающие под воздействием эмоций, и, вероятно, обусловленные влиянием наследственного фактора. Последние же – вызубренная стратегия, набор поведенческих приемов, предназначенных для преодоления и прорыва через ступор. Это указывает не только не на общность, но и является свидетельством совершенно иного явления. Используя общее название, мы подразумеваем связь и сходство, которого на деле существовать не может, и общее название «заикание» приводит только к бесконечной путанице, даже если мы и добавляем слова «первичное» и «вторичное». ² How to Rid Yourself of Stuttering in under 60 Seconds. John C. Harrison, J. Fluency Disord., 16 (1991) 327-333. По этой причине я предлагаю отказаться от слова «заикание» (за исключением общих дискуссий) и различать пять типов поведения, присвоив им собственное название. Нарушения, связанные с изначальной патологией типа ДЦП или умственной отсталостью, назовем патологическими нарушениями. Нарушения, которые проявляются как детские, когда ребенок старается усвоить тонкости, назовем нарушениями развития. Такое нарушение имеет свою собственную модель развития, которая отделяется и отличается от модели развития поведения взрослого человека. Нарушения развития часто исчезают сами по себе, когда ребенок становится старше. Также они весьма восприимчивы к терапевтическому вмешательству, настолько, что при своевременном применении большинство детей получает нормальную речь без необходимости какого-либо контроля. Отметим, что и патологические нарушения, и нарушения развития не будут затронуты в этой главе, поскольку мы останавливаемся только на хроническом заикании. В случае легких неосознаваемых нарушений, проявляющихся у тех, кто испытывает временные затруднения или запинки, нам придется самим придумать слово, поскольку такового не существует. Назовем такое нарушение bobulating (в русском языке есть аналог – «запинки». Прим. перев.). Почти все начинают запинаться в определенных стрессовых ситуациях. Тем не менее, почти всегда это не хроническая проблема, и даже в этом случае человек обычно не осознает своей привычки, а потому вряд ли имеет к ней какое-то негативное отношение. Напряженные, делающие речь невозможной блокировки, возникающие, когда что-то перекрывает воздушный поток и сковывает мышцы, мы будем называть ступорами. Человек блокирует что-то в своем сознании (неудобные эмоции или самовосприятие), либо отгораживается от того, что может иметь отрицательные последствия. Это хроническое нарушение, которое большинство людей и имеют в виду, когда говорят о заикании, которое остается, хотя человек давно взрослый. В отличие от нарушений развития и запинок, ступоры – это стратегия, призванная защитить говорящего от неприятных последствий. И, наконец, пятый тип нарушений, связанный с ограничением, которое происходит, когда человек начинает повторять слово или слог, потому что ощущает страх того, что у него возникнет ступор на следующем слове или слоге. Поскольку он просто тянет время, пока не найдет в себе силы сказать то слово, которого опасается, назовем этот тип нарушений stalling (уловка, обман, задержка – прим.перев). Поскольку уловки – это стратения, представляющая собой альтернативу тому напряжению, которое возникает при речевых ступорах, то два последних типа речевых нарушений будут рассматриваться в едином русле. Я знаю, что многие читатели будут возмущены одной только мыслью отказаться от использования слова «заикание» во всех ситуациях. Но поскольку нарушения развития, запинки, ступоры и уловки могут выглядеть похожими для неопытного глаза (а, к сожалению, бывает, что и для опытного), то сваливание всего в одну кучу может помочь только существенно запутать проблему3,4 ³ Я не был первым, кто почувствовал, что одного слова «заикание» для точного описания явно недостаточно. Статья в Журнале Речевых Нарушений в декабре 1989 года, написанная R.M.Boehmler и S.I.Boehmler посвящена той же теме. Цитирую. «Специалисты по речевым и языковым нарушениям согласны с тем, что причина заикания неизвестна. Такой пробел связан не с отсутствием исследований на этот счет, а, возможно, с неправомерностью такой постановки вопроса. Мы бы рассказали о происхождении отдельных компонент, которые все вместе и образуют заикание, если бы нам были заданы более конкретные вопросы». ОБЩНОСТЬ СИСТЕМ Несколько лет назад на Седьмом ежегодном собрании Национальной ассоциации заикающихся в Далласе я проводил мини-семинар, посвященный Гексагону Заикания. «Кто из присутствующих когда-либо боролся с проблемой избыточного веса?» спросил я. Как и ожидалось, больше половины собравшихся подняли руки. Я подошел к лекционному плакату. «Как вы, возможно, знаете, исследования показывают, что более 85% людей, которые садятся на диету, со временем снова набирают сброшенный вес. А теперь давайте составим список причин, почему диеты не работают. С какими трудностями сталкивается человек, когда садится на диету? Люди стали называть свои причины. «Никакого удовольствия», - начал кто-то. «У меня возникает протест», - крикнул другой. «Легко получается отложить ‘на потом’», сказал кто-то еще. «При стрессах я сам себя не помню», - пожаловался четвертый. За несколько минут у меня образовалось 20-30 причин, по которым диеты обычно терпят фиаско. «Хорошо, а теперь смотрите, - сказал я. - Небольшой фокус». До сих пор у списка не было заголовка. А теперь я его написал: «Отчего у людей бывают проблемы с лечением речи». Все замолчали, размышляя над тем, что получилось на плакате. Удивительно, но те причины, по которым неэффективны диеты, почти совпадали с причинами, по которым 85% людей, проходящих курсы логопедии, в последующие месяцы сдают свои позиции. Успешное снижение веса и успешное избавление от речевых ступоров – это системные проблемы, к которым применима парадигма Гексагона. Чтобы лучше это понять, давайте расширим нашу аналогию и также в параллель рассмотрим подробнее то, каким образом парадигма Гексагона в равной степени оказывается применимой и для ступоров, и для лишнего веса. Далее в статье говорится. «Термин ‘заикание’ используется для обозначения широкого спектра поведения, ощущений и явлений. Этот термин используется как обозначение абстрактной концепции. Использование таких абстракций в исследовательской работе может привести к постановке вопросов, не имеющих ответов в стандартах научной методологии. Невозможно получить конкретные научные ответы на абстрактные, нечетко поставленные вопросы. Вместо того, чтобы спрашивать «что вызывает заикание?», более продуктивным выглядит отделение вопросов о нарушениях от вопросов относительно ступоров… Вместо этого мы могли бы спросить «что вызывает неконтролируемые повторения?» или «что вызывает ступоры?». Клинически продуктивно было бы двигаться дальше и сформулировать гипотезы возникновения конкретных типов затруднений и подкатегорий традиционных видов речевых нарушений. Глоточный зажим вовсе не обязан вызываться той же причиной, что и языковый. Приписывать единое происхождение всем повторениям тоже не выглядит логичным». «…Полезность ориентации наших гипотез о происхождении на коллективные формы поведения, называемые нами «заиканием» не доказана. Liebetrau и др. (1981) указывают, что «заикание является не унитарным расстройством, а, скорее, общим названием для широкого круга смежных расстройств»… Наши исследования могли быть более продуктивны, а вмешательство более эффективным, если бы мы концентрировались на вполне определенных проявлениях, а не на набор смежных явлений.» «Мы убеждены, что причина заикания устанавливаема, а, возможно, в значительной степени уже известна, если вопрос будет ставиться в форме, допускающей получение ответа.» R.M.Boehmler & S.I.Boehmler “The Cause of Stuttering: What’s the Question?” J.Fluency Disord., 14(1989) 447-450 .4 Д-р Юджин Купер (Eugene B.Cooper) также солидарен с высказанными мнениями. В интервью, напечатанном в The Clinical Connection, Vol.4, No.1, pp.1-4, он высказывает мнение, что «с углублением понимания сложности речевых нарушений, термин «заикание», подобно термину «рак», просто не передает информации в том объеме, чтоб быть полезным при дискуссиях по данному вопросу. На деле, продолжение использования этого термина в качестве окончательного диагноза является контрпродуктивным. Его использование в качестве диагноза предполагает, что существует единственный тип нарушения по типу заикания и что единственной определяющей характеристикой нарушения является такое нарушение поведения, тогда как на самом деле клиническое заикание слагается из аффективных, когнитивных, а также поведенческих компонентов». ШЕСТЬ ВЕРШИН ГЕКСАГОНА ЗАИКАНИЯ Физиологические реакции. Некоторые люди имеют предрасположенность к избыточному весу. Они рождаются с большей концентрацией жира в подкожной клетчатке, низким метаболизмом, проблемами в работе щитовидной железы. Аналогично, люди по-разному реагируют и на стресс. Громкий автомобильный выхлоп может перенапрячь чью-то нервную систему, в то время как кто-то на такой раздражитель едва отреагирует. Как известно, стресс может вызвать расстройство речи, влияя на мелкую моторику. Физиологическую составляющую можно объяснить личными особенностями скорости мышечных реакций, нервной системы, порогов восприятия, координации дыхательной и речевой-моторной системы, речевого аппарата, планирования и исполнения. Но превратится ли расстройство речи в выматывающие ступоры или будет просто обычными спотыканиями (запинками), зависит от множества других факторов. Большинство дискуссий на тему, идет ли заикание от генетики, не делает отличий между физиологическими реакциями, связываемыми с запинками, ступорами или уловками. Это приводит к бесконечной путанице, потому что стороны не пришли к единому мнению, что именно понимать под «заиканием». Привычки. Препятствуют ли определенные привычки потере веса? Конечно. «Тяну вилку ко рту», «запускаю руку в коробку с печеньем», «облизываю мороженое» все это контрпродуктивно. Очевидно, что если вы сможете отказаться от подобного поведения, то вы сможете решить и проблему лишнего веса. Подобным же образом, существуют специфические привычки – задержка дыхания, напряжение на губах, смыкание голосовых связок, – которые препятствует плавности речи. Понятно, что если подобное поведение убрать, свободная речь возможна. Эмоции. Если вы когда-либо чувствовали себя некомфортно не вечеринке, возможно, вы помните, как сложно было умерить свой аппетит, когда рядом появлялся поднос с закусками. Люди едят, когда они встревожены: это еще один пример того, как эмоции управляют поведением. Однако поведение (переедание) также приводит к ожирению, что, в свою очередь, вызывает еще больше эмоций (самоуничижение, подавленность и т.д.), которые снова надо «заедать». Этот замкнутый круг демонстрирует как определенное поведение становится самоподдерживающимся. Таким же образом, при развитии хронического заикания ранние эмоциональные расстройства могут привести к появлению запинок. Если это, в свою очередь, вызовет появление избыточного контроля над речью и постоянные затруднения, тогда неспособность сказать что-то в нужный момент приведет к эмоциональным расстройствам чувству неудовлетворенности, страху, смущению, подавленному настроению, ощущению беспомощности, - что может еще более усилить накал борьбы и тяжесть ступоров. Восприятие. Восприятие – это то, что мы испытываем в данный момент. Оно формируется нашими убеждениями, ожиданиями и душевным состоянием. Например, женщина, страдающая анорексией, может быть чрезвычайно худой, но когда она смотрится в зеркало,она видит себя чересчур полной и думает, что неплохо бы еще похудеть. Если наш урожай зерновых гибнет на корню от нехватки дождей, мы иначе отнесемся к неожиданному ливню, нежели человек, дом которого находится под угрозой быстро надвигающегося наводнения. И если я верю, что выгляжу странно из-за своей речи, то могу принять на свой счет чьи-то перешептывания, хотя они, возможно, совсем не о том. Убеждения. В отличие от восприятия, которое может легко меняться в зависимости от того, как мы чувствуем себя в данный момент, убеждения относительно неизменны. Негативные убеждения, в частности, могут удерживать нас в проигрышной позиции и затруднять изменения к лучшему. Можно верить, что никогда не станешь худым. Можно верить, что симпатичные девушки (или парни) никогда не пойдут с тобой на свидание. Можно верить в то, что быть настойчивым – это неправильно. Можно верить, что из-за своего заикания мы не такие, как все. Наши убеждения формируются двумя различными способами. Во-первых, они появляются из всего, чему нас учили, особенно люди, обладающие авторитетом в наших глазах (например, наши родители). Они обладают таким большим кредитом доверия, что все ими сказанное мы сразу принимаем за истину. Мы уверены, что они говорят правду. Убеждения также строятся на личном опыте, который раз от разу заканчивается определенным образом. Например, соискатель, которому отказали по множеству вакансий, может прийти к мысли, что он к работе не пригоден. Как только наши убеждения сформированы, мы стремимся подогнать под них свое восприятие. В сущности, наши убеждения имеют такой же эффект как темные очки: окрашивают то, что мы видим и испытываем. Намерения. Также мы разрабатываем программы поведения, которые помогают нам справиться с повседневными жизненными тяготами. Эти программы (или «игры», как их назвал психиатр Эрик Берн), в итоге, могут начать работать против нас. Например, если мы отвергаем авторитеты, то можем воспринять любое дружеское пожелание как требование, что сподвигнет нас искать хитрые способы подрыва авторитета этого человека. Если пожеланием было похудеть - мы вместо этого идем к холодильнику. Если пожеланием было пройти курс логопедии, а внутри нас - скрытый гнев и возмущение, то это может заставить вести себя так, что все лечение пойдет прахом, зато авторитет будет явно развенчан (а мы правы!). Таким же образом, во время речевого ступора нашим явным намерением может быть сказать слово, тогда как скрытым намерением такой же силы может оказаться смолчать из страха раскрыть себя, свои недостатки и т.д. Когда наши намерения разрывают нас в противоположных направлениях, мы ощущаем ступор, и не способны двигаться. САМОПОДДЕРЖИВАЮЩАЯСЯ СИСТЕМА Гексагон способен поддерживать себя как систему, потому что все его вершины взаимодействуют друг с другом. Такое взаимодействие происходит постоянно в режиме реального времени. Например, не только убеждения имеют отношение к нашему восприятию. На восприятие влияют и эмоции, и поведение, скрытые убеждения и даже чувствительность, заложенная в нас генетически. Любое изменение на одной из вершин Гексагона откликается в других его точках. Этот принцип справедлив по отношению к любой точке Гексагона. СИСТЕМА, НЕ ПОДДЕРЖИВАЮЩАЯ БЕГЛУЮ РЕЧЬ Физиологические реакции (-) Намерения (-) Убеждения (-) Новая речь (+) Эмоции (-) Восприятие (-) Из-за того, что улучшения не проведены во всех точках Гексагона, человек обнаружит, что очень трудно, если не невозможно, поддержать качество речи, достигнутое при лечении. Любые улучшения в речи будут сведены на нет, поскольку негативные тенденции системы способствуют возвращению всей системы в целом в негативное состояние. Важно помнить об этой взаимосвязи, когда работаешь над изменением речи. Пусть, скажем, человек успешно прошел курс логопедии. Он (или она)5 получил достаточно беглую речь. Но в течение последующих нескольких недель и месяцев человек ничего не делает для того, чтобы изменить: 1) свои негативные эмоциональные реакции; 2) свое негативное восприятие; 3) считает возможным иметь отрицательные убеждения, включая любые убеждения относительно того, кто он и что он; 4) негативное психологическое программирование или модель поведения, которая вызывает в человеке реакции, работающие против него самого. Что, скорее всего, случится? У человека снова начнутся ступоры (или в случае с весом, человек снова наберет лишний вес). Так происходит, потому что каждая из вершин Гексагона оказывает непрерывное негативное влияние на единственную положительную точку в системе (точка №2 – плавная речь). Со временем речь человека постепенно откатится назад к старому знакомому заиканию. Система, которая сложилась изначально, снова восстановит себя. СИСТЕМА, ПОДДЕРЖИВАЮЩАЯ БЕГЛУЮ РЕЧЬ Физиологические реакции (+) Намерения (+) Убеждения (+) Нарушение речи (-) Эмоции (+) Восприятие (+) Хотя этот человек еще имеет нарушение речи, Гексагон усилит любое улучшение ее качества, поскольку тот мир, который он создал для себя, менее опасен и более благоприятен для самовыражения. Динамика гексагона также способна объяснить, почему некоторые люди проходят через речевую терапию (или диету) и оказываются способными удержать достигнутые результаты. Они уже провели серьезные изменения в точках Гексагона, поэтому структура Гексагона поддерживает более свободную, выразительную, уверенную манеру речи. ПЕРЕХОД НА ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ До этого момента я описывал систему Гексагона Заикания в общем. Я предположил, что есть как минимум шесть факторов, вызывающих речевой ступор: генетика, эмоции, восприятие, убеждения, поведение и стремления. Я предположил также, что каждый компонент непрерывно воздействует на другие, и сам подвержен их влиянию. Сейчас я хотел бы продемонстрировать работу Гексагона на функциональном уровне и показать подробно, как все это влияет на нашу речь… как реально возникает ступор. Я работаю на компьютере фирмы Макинтош, и один из программных продуктов, без которого я не могу жить, - это интерактивная проверка правописания. Каждое .𝟓 Далее местоимение «она» подразумевается с каждым использованием местоимения «он» напечатанное мной слово компьютер сверяет с правильно написанным словом из словаря оперативной памяти. Если слово написано с ошибкой, оно подчеркивается. Подчеркивание появляется всего через несколько сотых секунды после того, как я заканчиваю набирать слово. По-всякому, это очень быстро. Но не так быстро, как работает человеческий мозг, и следующий случай это наглядно демонстрирует. Как-то ночью несколько лет назад я слушал новое ток-шоу на радио KCBS в СанФранциско. Ведущий говорил о возможностях трудового продвижения для женщин и сделал оговорку по Фрейду, которую он уловил и исправил так быстро, как я ни разу не слышал. (Этот случай произошел в те времена, когда движение в защиту прав женщин вело наступление по всем фронтам.) Ведущий сказал что-то вроде: «Что касается продвижения по служебной лестнице, я думаю, что девочки, я не могу поверить, что я это сказал, я думаю, что женщины заслуживают равных возможностей…», - и он продолжил свою скороговорку. Ведущий сделал скользкую оговорку. Назвал женщин девочками. Меня поразило то, как быстро он поправил себя. Он произнес слово «девочки», его слух обработал звук, его мозг обработал слово, уловил оговорку, нашел в памяти подходящее слово, доставил слово к речевому аппарату, который произнес поправку незамедлительно. Всё произошло мгновенно. Исходная фраза и поправка прошли как единое целое, без сколь-нибудь заметной паузы. Заметьте, этот человек не был из тех, кто разговаривает медленно. Как многие радио-ведущие он говорил примерно со скоростью 130 слов в минуту, то есть, каждый шаг процесса, который я описал, должно быть, измерялся миллисекундами. Вот с какой скоростью работает наш мозг! Я представляю, что когда человек с хроническим заиканием встречается с очередным словом, его сознание действует как радар на истребителе, летящем на высоте всего в несколько сотен футов над землей. Радар ищет опасности впереди, распознает гору или высокое здание, посылает данные назад в самолет, где бортовой компьютер анализирует информацию и дает нужные команды элеронам и другим плоскостям управления, которые поднимают самолет во избежание столкновения. В случае с речевым блоком, опасность может исходить от опасного ступора на конкретном слове, либо от опасной ситуации, в которой эмоции, связанные со свободно сказанным словом, опасны сами по себе. Поскольку мозг способен работать очень быстро, у него есть масса, чтобы заглянуть вперед, оценить безопасность каждого слова благодаря доступу к обширным запасам памяти, и в случае опасности спланировать и осуществить защитный маневр… маневр, который обязывает притормаживать, пока не минует опасность. Вместо того, чтобы возлагать вину за речевые ступоры на мифические проблемы с генетиков или на стечение неизвестных факторов, я предлагаю осмысленно использовать информацию, которая уже есть в наличии. Мы можем достаточно убедительно описать речевые ступоры как невероятно быструю последовательность событий, в ходе которых мозг молниеносно оперирует с эмоциями, ощущениями, убеждениями и намерениями, а в результате, оценив опасность, с точностью до буквы исполняет защитный маневр. Вкратце, я предполагаю, что Гексагон Заикания является и концептуальной основой, и моделью обработки информации в реальном времени, которая описывает процесс совместной работы мозга и тела по обработке текущей ситуации и принятии мер коррекции. КАК РАБОТАЕТ ГЕКСАГОН Чтобы увидеть этот процесс в действии, смоделируем ситуацию, в которой Боб, стеснительный молодой человек, набирается смелости, чтобы подойти к привлекательной девушке в кафе (эмоций в такой ситуации всегда хватает). Он хочет сказать: «Привет, меня зовут Боб. Я только что прилетел из Сан-Франциско. Могу я предложить тебе коктейль?» Давайте вернемся назад и взглянем на его Гексагон Заикания. Боб ощущает привлекательность этой молодой женщины по имени Салли; он расположен к ней. Однако так как Боб не видит себя равным ей, он автоматически ставит ее выше себя, а точнее власть, наделяет ее правом оценивать себя. Таким образом, его восприятие негативно. Из-за того, что Боб склонен ставить себя ступенью ниже, он убежден, что для Салли он интереса не представляет. Она откажется от его предложения. То есть, его убеждения также негативны… и более того, поскольку по собственному опыту он убежден в том, что у него будут сложности с произнесением своего имени. Но Бобу действительно нравится Салли, поэтому он настойчив. Однако его восприятие и убеждения уже запустили толчею отрицательных эмоций: страх (быть отвергнутым), обида (следствие отказа) и гнев (реакция на будущую обиду). Итак, его эмоции негативны. А теперь посмотрим внимательней на слова, которые он хочет произнести. От природы Боб быстро реагирует на стресс, и его стрессовая реакция повышается по мере приближения момента, когда он должен назвать свое имя. Сказать имя особенно сложно, потому что он представляет, что люди ждут от него произнесения имени без задержки (в конце концов, свое-то собственное ему не нужно вспоминать), и это еще более поднимает уровень страха. Как следствие, взлетает уровень адреналина, поскольку телу уже идет команда «либо бей – либо беги». Учащается сердцебиение. Повышается давление. Кровь уходит от внутренних органов, приливая к мышцам. Растет напряжение в груди. Все это генетически заложенная реакция на опасность. Сейчас Боб реагирует на стрессовую ситуацию, готовый встретиться с угрозой. Однако это не физическая опасность, как предполагает тело. Это социальная угроза. Не имеет значения. Тело не видит разницы. И вот Боб, который старается выглядеть расслабленно и обыкновенно, в то время как его телу поступила команда отражать физическое нападение. Помогает ли все это повысить уверенность в себе? Нет, конечно. Поскольку его физиологическая реакция на опасность добавляет только дискомфорта и ненадежности. ПЕРВАЯ ПОПЫТКА БОБА СКАЗАТЬ СВОЕ ИМЯ Физиологические реакции (-) Намерения (-) Убеждения (-) Речевое поведение (-) Эмоции (-) Восприятие (-) Поскольку все элементы этой системы смещены в негатив, все они оказывают угнетающее воздействие на способность Боба свободно произнести свое имя. Намерения Боба конфликтуют между собой. С одной стороны, ему хочется пообщаться с Салли. С другой стороны, он боится дать себе волю, полностью погрузиться в общение и, возможно, получить отказ. Итак, его скрытые намерения также негативны. Если Боб при представлении будет слишком настойчив, он выйдет за пределы своей зоны комфорта, за границы представления о самом себе. Таким образом, в то время как он собирается произнести слово «Боб», на поверхность выходят два всепоглощающих страха: страх перед речевым ступором и/или страх оказаться слишком нахальным. Как же поступит Боб? Он отступает в свою зону комфорта и сдерживает себя. Но в то же самое время он пытается выдавить из себя слово. Если желание Боба говорить по силе равно его стремлению молчать, он будет неспособен сделать ни то, ни другое, и у него будет ступор. В свою очередь, ступор вызовет ощущение паники, которое приведет Боба в состояние «невменяемости». Он потеряет связь с реальностью и с другим человеком. В отчаянии он может попытаться насильно вырваться из ступора, продавив слово хоть как-нибудь. Он прибегнет к так называемому маневру Вальсальвы6 , действию, связанному с напряженными физическими усилиями. В то время, как Боб будет пытаться выдавить из себя слова, еще более усилится зажим в глотке, напрягутся мышцы брюшного пресса, и увеличится давление воздуха в груди. (В качестве альтернативы он может зациклиться на повторении слова «зовут» до тех пор, пока не почувствует готовность произнести имя «Боб»). Ступор исчезнет, как только начнет снижаться интенсивность панического состояния. Мышцы начнут расслабляться, и Боб внезапно сможет продолжить говорить. Как мы можем видеть, обычное поведение Боба также негативно. Таким образом, весь негатив усиливают друг друга, создавая самоподдерживающуюся систему, смещенную в негатив. Конечно, данная ситуация не единственная, в которой у Боба может возникнуть речевой ступор. Но надеюсь, что это убедительная демонстрация того, как совокупная работа частей Гексагона может заблокировать способность говорить. Подведем итог. Блокирующая система действует как радар, который предвидит будущие проблемы до того, как они происходят. Ситуация за ситуацией, слово за словом. Каждое слово имеет свой собственный Гексагон, который может содержать информацию негативного или позитивного свойства. Эту информацию, заключенную в Гексагоне Заикания, изучает наш мозг, который, словно локатор переднего обзора, находится в постоянном поиске приближающейся опасности. Если информация в этом Гексагоне представляет угрозу, слово будет помечено как «тяжелое», и система выживания Боба выберет путь избегания опасности путем сдерживания, пока угроза не минует. Таким образом, в плохие дни, когда самооценка Боба низка, большинство слов покажутся опасными. Хотя в те дни, когда Боб чувствует себя хорошо, те же самые слова ему будет произносить легче. Однако, какие-то слова, вероятно, сохранят свой негатив или позитив, несмотря на «хороший» или «плохой» день. «Тяжелые» слова, такие как «заикание», могут остаться неодолимым препятствием, даже если все хорошо. ИЗМЕНЕНИЕ СЦЕНАРИЯ А теперь давайте перепишем сценарий. Давайте посмотрим, как жизнь могла бы оживить эту сцену с помощью позитивного Гексагона, который сделает встречу Боба и Салли более приятной и, сказать по правде, более продуктивной. Вот тот же молодой человек, который пытается заговорить с той же девушкой в том же коктейль-баре. Однако в этой версии жизненные обстоятельства Боба изменились. Издательство в Нью-Йорке только что согласилось опубликовать книгу, над которой Боб работал последние три года. В результате Боб чувствует себя принятым, полезным, и его самооценка еще никогда не была так высока. В таком расположении духа он подходит к Салли в баре. Напомним, что он намеревается сказать ей: «Привет, меня зовут Боб». 6 Stuttering and the Valsalva Mechanism: A Hypothesis in Need of Investigation. William D.Parry, J. Fluency Disord., 10 (1985) 317-324. Он начинает. «Привет, меня зовут…» Пока все слова были нейтральны. Но вот приближается «тяжелое» слово – «Боб». Однако, негатив у слова сменился позитивом. Почему? Посмотрим на большой Гексагон жизни Боба. Давайте выяснять, отчего Бобу стало легче говорить. Его восприятие переместилось из негативной зоны в позитив. В предыдущей ситуации он чувствовал себя непризнанным. Сейчас же он оценен, и он ощущает сумасшедшую уверенность в себе. Его новое самоощущение на его убеждения. До этого он не был уверен в себе, будучи неизвестным писателем. С какой стати красивая женщина должна быть с ним? Что он может ей предложить? Но сейчас он чувствует себя достойным, так как он писатель, чей талант признан. Сейчас он тот, кто имеет право говорить и настаивать. Положительное восприятие и положительные убеждения вызывают позитивные эмоции. И конечно, позитивные эмоции приводят к более оптимистичным и восприятию, и убеждениям. Негатив в намерениях сдержать себя и спрятаться, который обычно сразу проявляется при его попытке сказать слово «Боб», больше не работает, поскольку его нет в новом позитивном Гексагоне. Имя «Боб» - это то, чем он теперь гордится. По той причине, что он более не зависим от одобрения Салли - то есть, она более не нужна Бобу для подтверждения собственной целостности, - ему уже не нужна такая опора на прежний опыт. Без того самого чувства неминуемой катастрофы, симпатическая нервная система Боба не генерурует реакцию «либо бей, либо беги». Он уже не ограничен сценарием, согласно которому должен либо сделать, либо умереть. В эмоциональном плане Боб остается уверенным и собранным, поэтому не поддается физиологической реакции – панике – которая приводила ранее к катастрофе. В рамках этой новой позитивной системы Боб больше не чувствует необходимости сдерживать себя. Наоборот, Боб хочет дать волю чувствам и поделиться своими хорошими эмоциями с каждым, кого он встретит. Он ожидает положительный отклик, поэтому открыто выражает свой позитивный настрой. Девушка отвечает таким же позитивом, и это еще более способствует уверенности. ВТОРАЯ ПОПЫТКА БОБА СКАЗАТЬ СВОЕ ИМЯ Физиологические реакции (+) Намерения (+) Убеждения (+) Речевое поведение (+) Эмоции (+) Восприятие (+) Теперь все элементы этой системы в позитиве, и Боб обнаруживает, что его имя произносится легко и открыто. Происходит это от того, что все точки Гексагона оказывают положительное влияние на способность Боба раскрепоститься и выразить себя. До тех пор, пока жизнь не внесет в Гексагон более устойчивые изменения, он будет уязвим для всех превратностей судьбы: от публикации книги, до бесцеремонного высказывания коллеги по работе. И каждое изменение в Гексагоне будет отражаться на речи человека. В случае Боба, он, возможно, не будет осознавать, почему ему стало легче говорить. От только знает, что у него сегодня хороший день.7 ОТВЕТЫ НА НЕКОТОРЫЕ ДАВНИЕ ВОПРОСЫ В парадигме Гексагона мне нравится то, что она дает осмысленные ответы, кажется, на всякий вопрос, который у меня когда-либо возникал по поводу заикания. Посмотрим, как Гексагон отвечает на несколько наиболее частых вопросов о заикании. Вопрос: Почему хроническое заикание передается в семьях? Не доказывает ли это, что природа заикания лежит в генетике? Ответ: Нет. Люди не берут в расчет то, что не только негативные гены, но и отрицательные эмоции, ощущения, убеждения и черты поведения также передаются от одного поколения к другому. Например, не случайно книга Дэна Гринберга «Как быть еврейской матерью» находит отклик среди разных поколений читателей-евреев. Отношения, ценности и обычаи путешествуют во времени внутри культур и внутри семей. Когда составляющие Гексагона Заикания существуют внутри семьи, рано или поздно благодаря обстоятельствам эти компоненты объединяются и достигают критической массы в жизни человека. Как только компоненты организуют себя в самоподдерживающуюся систему, возникает первый речевой блок. Вопрос: Почему большинство из тех детей, которые испытывают трудности с речью в раннем возрасте, не становятся хроническими заикающимися? Ответ: Дети с нарушениями в раннем возрасте либо запинаются, либо подвержены нарушениям развития. На то, чтобы выстроить те эмоции, ощущения, убеждения, страхи и черты поведения, которые приводят к речевым ступорам, требуется время. Если ребенок находится в окружении людей, которые его поддерживают, где нет стрессов, и необходимость произвести впечатление не оказывает влияние на его речь, тогда никогда не возникнет борьба и избегающее поведение, которые приводят к блокам. Другими словами, никогда не возникнет возможности для формирования Гексагона Заикания. .7 Есть, однако, и другой сценарий, который может привести к ступору и в хороший день. Давайте посмотрим, как он может проиграться при встрече Боба и Салли. Вернемся и продолжим историю, будто Боб продолжает: «Я только что вернулся из…». Он собирается сказать слово «Сан». У него есть опыт, воплощенный в давнишнем убеждении, что у него всегда были проблемы со словами, начинающимися на «с», особенно словом «Сан» в «Сан-Франциско». Подходя к слову, он готовится к ожидаемой борьбе, настраивая мышцы на готовность к маневру Вальсальвы. Он готовит голосовые связки для смыкания с усилием. Такое смыкание будет необходимо, чтобы заблокировать поток воздуха и поднять давление в легких. Это даст максимальный эффект при проталкивании, без которого слово не вылетит. Помимо этого он готовит свой язык, чтоб заблокировать поток, придавив язык к небу. Готовит он к напряжению и мышцы брюшного пресса, и анальный сфинктер, поскольку все это также играет свою роль в процессе усилий. Боб добирается до слова «Сан». Мышцы для маневра Вальсальвы были готовы, поэтому они реагируют мгновенно и делают свое дело. Понятно, что сам маневр речи совсем не способствует. Тем не менее, в позитивном сознании Боба даже этот ступор выглядит как временная неудача. Полностью о маневре Вальсальвы можно найти в опубликованной в частном порядке книге «Понимание и контроль заикания. Новый комплексный подход, основанный на механизме Вальсальвы» Уильяма Пэрри. (Understanding and Controlling Stuttering: A comprehensive new approach based on the Valsalva Hypothesis by William D. Parry, Esq.) Книгу можно получить у автора по адресу: 520 Baird Road, Merion, PA 19066. Вопрос: Почему человек может свободно говорить с детьми, а минуту спустя не может сказать ни слова, если попросить его обратиться к взрослому? Ответ: Чтобы объяснить это, давайте смоделируем ситуацию. Давайте посмотрим, как Джин, молодая женщина, работающая в детском саду, чувствует себя в двух разных ситуациях. В классной комнате Джин ясно воспринимает себя как главного, ее эмоции по отношению к детям напоминают родительские, поддерживающие. Ее слово – закон, и никто не посягает на ее знания или авторитет, ее намерения всегда понятны. Таким образом, никакой речи о контроле быть не может. Не чувствует она также и оценки со стороны, потому воспитанники на это способны. В этом безопасном окружении ее убеждения относительно себя самой похожи на правду. Следовательно, нет причины сдерживать себя во время речи, и слова льются легко и свободно. ДЖИН В ОТНОШЕНИЯХ С ДЕТЬМИ Физиологические реакции (+) Намерения (+) Убеждения (+) Речевое поведение (+) Эмоции (+) Восприятие (+) Однако когда занятие заканчивается, и Джин идет к другим воспитателям, где ей предстоит сделать сообщение, она попадает в совершенно иное окружение, а это, в свою очередь, запускает действие совершенно другого гексагона. ДЖИН В ОТНОШЕНИЯХ СО ВЗРОСЛЫМИ Физиологические реакции (-) Намерения (-) Убеждения (-) Речевое поведение (-) Эмоции (-) Восприятие (-) Во время встречи с коллегами активируется убеждение Джин, что ей необходимо соответствовать высоким стандартам. Она воспринимает других как судей, в частности директора, чей авторитет для нее особенно высок. В свою очередь, это вызывает эмоции страха и гнева, чувства, которые ей может быть сложно не только выразить, но и осознать. Представляя, что другие могут оценивать ее, Джин ощущает угрозу. Ее тело/разум, не делая различий между физической и социальной угрозой, запускает инстинктивный отклик «Бей или беги». В таком угрожающем окружении ее намерения раздваиваются. С одной стороны, Джин хочет сделать сообщение. С другой стороны, ей не хочется подвергать себя риску и становиться уязвимой. Последующий конфликт типа «приближение-избегание» становится заметен в нерешительной и рваной речи. Приведенный пример не является универсальным ответом на вопрос, отчего у людей бывают или не бывают ступоры, но он показывает, как изменения гексагона могут в значительной мере повлиять на человека, и как такие изменения выстраивают реальность, которая оказывает соответствующее влияние на речь. Вопрос: Почему речевые ступоры и/или клонированная речь иногда исчезают или значительно уменьшаются с возрастом? Ответ: С течением жизни люди продолжают вносить изменения в Гексагон Заикания. Улучшение навыков, переосмысление ценностей, установка систем поддержки и расширение жизненных перспектив может создать Гексагон, который поддерживает честность, любовь к себе, свободу выражения и способность отпустить себя. Это, в свою очередь, может вести к нормализации речи. Гексагон также может лежать в основе концепции Синдрома Хронического Стойкого Заикания (CPS), предложенной д-ром Евгением Купером (Eugene B. Cooper) презентацией на съезде Американской Ассоциации Речи, Языка и Слуха в 1986 году в Детройте. Д-р Купер описывает синдром CPS как «речевое нарушение, проявляющееся у подростков и взрослых, являющееся результатом множественного сосуществования физиологических, психологических факторов, а также фактора окружающей среды, отличающееся: (а) повторяющимися периодическими ремиссиями, (b) характерными паттернами когнитивных, аффективных и поведенческих реакций и (с) восприимчивостью к мерам, направленным на уменьшение, но, учитывая нынешнее состояние искусства врачевания, не могущим достичь полного устранения данного нарушения.» Гексагон Заикания может разъяснить синдром CPS. Человек с синдромом не желает или не в состоянии произвести все необходимые изменения, касающиеся Гексагона, для того, чтобы выстроить фундамент полного и окончательного излечения. Например, это могут быть эмоции, с которыми человек не готов иметь дело. Он может быть заперт в рамках отношений, которые вынуждают его воспринимать мир определенным образом. Это, в свою очередь, определяет нежелание прояснить основные убеждения относительно самого себя. В таких случаях логопедия, сама по себе, не может отключить ту систему, которая поддерживает ступоры, и всегда будет оставаться тенденция к удерживанию. Гексагон Заикания может помочь выявить те области, где улучшения могут оказать наибольшее влияние на речь. Таким образом, если изменение восприятия у человека позволит ему снизить уровень стресса на 25%, получить на 25% больше эмоций, снизит на 25% перфекционизм, станет он на 25% более настойчивым, уменьшит на 25% уловки самозащиты, и все это будет в сочетании с курсами логопедии, то человек в итоге получит Гексагон, который новую речь будет поддерживать лучше на 25%. Правда, речь его, вероятно, не станет полностью свободной, но на некий новый уровень он уже выйдет. Короче говоря, Гексагон Заикания может указать человеку на его слабые места. И это может расширить поле зрения и врача и клиента, и они уже не будут столь настойчиво уделять внимание только речи, исключив другие факторы, на которые следовало бы обратить внимание. КАКИЕ-ТО ПРОБЛЕМЫ РЕШЕНЫ БЫТЬ НЕ МОГУТ Несколько слов о «лечении». Бытует мнение, что мы можем решить проблему заикания, будто это некая математическая задача. И вправду, вы можете, кажется, избавиться от привычки, если сосредоточить внимание на том, чтоб ее не повторять. Так и предлагается на курсах формирования плавной речи. Но пока вы не выполните дальнейший шаг, растворив и тот «клей», на котором держится вся система заикания, привычки практически неминуемо вернутся. Почему? Величайшая ирония состоит в том, что чем больше вы стараетесь решить проблему заикания, тем больше вы закрепляете его существование, поскольку для того, чтобы чтото решить, вы должны непрерывно это возобновлять. Означает ли это, что проблемы не могут быть решены? Вовсе нет. Вы можете решить сложную математическую задачу. Вы можете найти решение того, как реорганизовать корпорацию или где провести отпуск на будущий год. И все потому, что вы не пытаетесь заставить проблему с задачей, с корпорацией или с отпуском исчезнуть. Но когда вы хотите, чтобы что-то исчезло, например, заикание, то вам придется применить другой подход. Для того, чтобы что-то исчезло, вам надо его не «разрешить», а «растворить». Это не просто игра слов, между этими двумя подходами существует огромная разница. Когда вы решаете проблему, субъект продолжает существовать, хотя его обличье может быть изменено или замаскировано. С другой стороны, когда вы субъект растворяете, он исчезает: вы разобрали его, как в детстве, когда разбирали машину из Лего и складывали части обратно в коробку. У вас остались несвязанные фрагменты, которые больше друг с другом не взаимодействуют. Вы убрали проблему, разрушив ее структуру. Пусть, скажем, 10-летние Том, Дик и Гарри представляют собой банду непослушных малолеток, которую вам очень бы хотелось приструнить. Если вы имеете с ними дело как с бандой, успех у вас будет только локальным, поскольку чем больше вы адресуетесь напрямую к банде, тем больше вы подтверждаете ее наличие. Но если вы обратитесь к каждому из этих мальчиков, чтоб они присоединились к молодежной организации и предложите каждому свое дело, банда станет растворяться в структуре больших размеров. Структура, определяющая их банду, уже не доминирует, поскольку «части» ее разобраны и включены в другие структуры. По сути, та банда и ваши проблемы исчезли. Подобным же образом, сосредоточение только на заикании (как, к сожалению, многие логопедические методики и предлагают) служит закреплению его в психике индивида, тогда как развенчание не только разрушает оболочку, но и автоматически дает вам шесть тем вместо одной. Из моего собственного опыта, было гораздо продуктивнее прекратить зацикливание на своей речи, занявшись этими шестью компонентами системы заикания. РОЛЬ ЛОГОПЕДА Какова роль логопеда в этой новой парадигме? Нужно ли ее пересматривать? Несколько лет назад я проводил несколько семинаров по Гексагону Заикания на Десятом ежегодном собрании NAS, состоявшемся в Вашингтоне. По дороге в аэропорт парень, который принимал участие на одном из моих семинаров, задал знакомый вопрос: «Реально ли ожидать, что логопед может выступать одновременно в столь разных ролях?» Это вопрос, который в точности вторил д-ру Дону Мауреру (Don Mowrer) из Университета Аризоны в наших интернетовских дискуссиях. Как указывает Маурер, маловероятно, что логопед окажется еще и психологом, а также будет обладать квалификацией, чтобы обучить напористости и целому спектру когнитивных и поведенческих навыков. Не ожидаю же я, что мой терапевт окажется к тому же квалифицированным ортопедом, урологом, кардиологом, дерматологом и еще всяким другим «-ологом», каким я только могу пожелать. Ценность терапевта в его навыках диагноста. Он может иметь свою собственную специальность, и тем не менее он бесценен в своем понимании того, как работает вся система в целом. Точно так же, хороший логопед должен быть специалистом в области речевой патологии, и при этом уметь распознать другие факторы, которые могут влиять на речь клиента. Тогда, как и мой терапевт, логопед должен быть в состоянии диагностировать проблему и, если у него или у нее нет необходимых навыков, быть готовым направить клиента к соответствующим лечебным ресурсам, когда такая квалифицированная помощь требуется. Но для этого логопед должен обладать пониманием системы заикания в целом, а не сосредотачиваться только на речевой моторике. ВЫВОДЫ Многие годы люди искали тот генетический «глюк», который является причиной речевых ступоров. По моему предположению, ступор на самом деле является продуктом интерактивной системы, состоящей из физиологических реакций человека, его поведения, эмоций, восприятия, убеждений и намерений. Эта система не статична. Скорее, это система, которая имеет приливы и отливы в зависимости от обстоятельств. А работает она следующим образом: 1. 2. 3. 4. 5. 6. Все компоненты системы, образующей Гексагон, находятся в динамическом взаимодействии. Если большинство этих компонентов негативны, они создают больше негатива. Таким образом, если даже одна часть системы станет позитивной, например, речь улучшится после терапии, то под давлением оставшейся части системы все станет возвращаться к своему исходному негативному состоянию, чтобы восстановить целостность негативной системы. С другой стороны, если точки Гексагона в основном позитивны, они будут создавать позитивную систему, которая будет поддерживать любые позитивные изменения, такие, как более выразительную и свободную речь. В течение периодов хорошей речи, Гексагон будет иметь позитивный сдвиг и поддерживать состояние физического и эмоционального благополучия. И напротив, неудавшаяся затея, сломавшиеся отношения и другие несчастья вызовут негативные перемены во всем Гексагоне, а эти изменения отразятся на речи в худшую сторону. Каждое отдельное слово может иметь свой собственный Гексагон, зависящий от того, что для нас связано с этим словом, и тем контекстом, в котором оно используется. Если человек чувствует дискомфорт от негатива, связанного с данным словом, он может прятать его, ступоря на слове, чтобы оградить себя от тех чувств, которые он испытывал в связи со словом. Можно сказать, что мозг действует как направленный вперед локатор. Он высматривает впереди слова и ситуации, несущие угрозу, обрабатывает за миллисекунды эту информацию слово за словом и предпринимает «корректирующие» действия в виде речевого ступора. На подсознательном уровне речевой ступор воспринимается как необходимость, для защиты индивидуума от вредного воздействия – эмоционального, физического или социального. Некоторые ситуации могут всегда казаться либо позитивными, либо негативными. Например, чтобы понять, отчего кому-то всегда сложно произнести свое имя, мы должны разобраться с его восприятием, убеждениями, эмоциями и намерениями в отношении своего имени. Одним из эффективных способов блокирования своих чувств является блокирование основного механизма, посредством которого эмоция может быть выражена – речи. Задержка дыхания и/или напряжение речевого аппарата – надежный способ вызвать ступор. 7. Выполнение маневра Вальсальвы при попытке говорить – также вызывает блокировку речи. 8. Затягивание (stalling) – это еще один способ избежать проявления нежелательных ощущений. Затягивание возникает, когда человек продолжает повторять слово или слог из-за страха, что он запнется на следующем слове или слоге. 9. Нарушение развития, запинки, ступоры/затягивания – все они имеют различное происхождение. Это не просто элементы одного подмножества. Таким образом, все они требуют отдельной терминологии. 10. Позитивные изменения в жизни позитивно воздействуют и на Гексагон. Эти изменения зачастую выразятся как более свободная и выразительная речь. 11. Чем больше точек вы поменяете в Гексагоне, тем больший шанс у вас будет в построении позитивной самоподдерживающейся системы, которая ведет к более выразительной и свободной речи. Подобно игрушечному автомобилю с дистанционным управлением, о котором упоминалось ранее, речевой ступор всегда воспринимался ранее как нечто целостное, как внезапное, непредсказуемое существо, себе на уме. Мое собственное избавление от хронического заикания действительно началось, когда я решил исследовать эту концепцию, когда я «открыл капот», заглянул внутрь и понял, что вижу перед собой систему. Моя физиология формировала детали. Мои эмоции подпитывали двигатель. Мои убеждения переключали передачи. Мои действия соединяли все детали вместе. Мое восприятие указывало маршрут движения. А мои намерения заставляли двигаться в нужную сторону. Когда я определил составные части и то, как они работают, мое восприятие речевого ступора изменилось, и по мере того, как происходил прогресс в каждой из точек, система менялась, пока, со временем, заикание просто не растворилось. Я не полагаю сейчас, что каждый может сделать так, чтобы его ступоры полностью рассосались, но точно установив суть проблемы, можно максимизировать те усилия, которые делаются для улучшения своей способности говорить.. В следующей главе мы изучим Гексагон Заикания более детально. Вот решение задачи, о которой говорилось в этой главе. ЭФФЕКТ ХОТОРНА И ЕГО СВЯЗЬ С ЗАИКАНИЕМ В 1927 году компания Western Electric Company на своем заводе в Хоторне, штат Иллинойс, начала серию исследований, посвященных нематериальным факторам на производстве, которые влияли на моральный дух и производительность рабочих. Эти исследования проф. Гаучи из Университета Брайанта назвал «возможно, самыми важными и оказавшими наибольшее влияние научными исследованиями, выполненными когда-либо в отношении психологии труда». Я помню исследования в Хоторне из «Социологии для начинающих». В общем, это единственное, что я запомнил из того курса. Но через 40 лет я вдруг понял, что исследования в Хоторне имеют глубокий смысл применительно к заиканию. ПОНИМАНИЕ ЭФФЕКТА ХОТОРНА Немного истории. Завод в Хоторне был производственным подразделением для телефонных компаний Bell System. На нем работало более 29000 мужчин и женщин, занятых производством телефонов, оборудованием для офисов, удлинительных катушек, телефонного провода, освинцованного кабеля, многожильного кабеля и другой аппаратуры. В середине 1920-х годов на заводе были начаты исследования, чтобы установить, что может повысить производительность труда работников. В частности, компания была заинтересована в том, чтобы понять, как могут влиять разные варианты освещения, график перерывов и другие условия на рабочем месте на рост выпуска продукции. Предполагалось, что даже небольшое улучшение может оказать существенное влияние на чистую прибыль компании, поскольку объемы продукции, выпускаемой заводом для сети Bell, были просто огромны. В первых экспериментах участвовала группа из шести женщин, работавших на линии намотки катушек. Эти добровольцы были сняты с линии и переведены в помещение меньшего размера, где можно было менять условия окружающей среды. В первом эксперименте проверялось, окажет ли положительное влияние на производительность изменение интенсивности освещения. Начали с той же самой интенсивности, что обычно использовалась на производственной линии. Затем освещенность слегка увеличили. Выпуск продукции пошел вверх. Вдохновленные результатом, освещенность повысили еще. Продукция снова увеличилась. Будучи уверенными, что они на правильном пути, исследователи продолжили понемногу повышать освещение. До тех пор, пока освещенность в помещении не превысило норму в несколько раз. И при каждом повышении производительность продолжала расти. В этот момент исследователи посчитали нужным проверить их гипотезу, что лучшее освещение способствует повышению выхода продукции, поэтому они вернули освещение на исходный уровень, затем слегка его понизили. К их удивлению, производство продолжило расти. Может, это случайность? Одновременно и заинтригованы и обеспокоены, исследователи снова понизили уровень освещения, и, конечно же, производство продолжило нарастать. В помещении становилось все тусклее. Производительность понемногу, но продолжала расти. И это продолжалось, пока женщины только-только могли видеть свое рабочее место. В этот момент выход продукции стал выравниваться. Что происходило? Было понятно, что рост выпуска продукции не связан с улучшением освещенности, тем более, что производительность продолжала расти и при менее благоприятном освещении. После проверки других факторов ответ на вопрос появился. Хотя изменения условий и давали какой-то второстепенный эффект, но причиной роста продукции было то, что привлечение работниц позволило им образовать сплоченную группу, и именно возникновение такой групповой динамики оказало глубокое влияние на образ мыслей и производительность каждого отдельного члена группы. Чтобы лучше понять что произошло, давайте более подробно рассмотрим на разницу между двумя местами работы, и на то, как это различие повлияло на женщин, занятых на намотке катушек. Пока они были безымянными винтиками на производственной линии, женщины чувствовали недостаток собственной важности. Было взаимодействие с коллегами. Их взаимоотношения с начальником строились на антагонизме. Он (всегда «он») был в качестве погонщика, заставляющего их работать тщательнее и быстрее. Личной ответственности за выпуск качественного продукта у них было мало. Кто-то установил нормативы, и они просто делали все в соответствии с инструкциями. Гордости за то, что они делали, у них было не много. Это была только работа. Но все это изменилось, когда эти шестеро женщин были сняты с производственной линии и им было выделено собственное рабочее пространство. С самого начала они были окружены вниманием исследовательской группы. Каждая женщина стала не каким-то безликим объектом на линии. Теперь она стала «кем-то». Из-за того, что эти женщины были организованы в небольшую группу, им было легче общаться друг с другом, возникли дружеские отношения. Они начали общаться в нерабочее время, ходить друг к другу в гости, посещать вместе развлечения время. Отношения с их непосредственным начальником также претерпели изменения. Вместо босса, которого все боялись, их начальник стал тем, к кому они могли обратиться, кто знает их по имени, кто похвалит, если все делается хорошо. Тем, к кому каждая женщина могла обратиться непосредственно с проблемой. Сформировалась принадлежность к группе, а с этим и гордость за то, что они могли сделать. И все эти факторы способствовали более высокой производительности группы. Исследование в помещении для намотки катушек было лишь одним из многих экспериментов, проведенных за пять лет. Результаты исследований В Хоторне были в итоге запротоколированы и опубликованы в 600-страничном труде профессором Гарвардской высшей школы делового администрирования (Harvard Graduate School of Business Administration) и двух старших руководителей управления Western Electric Company’s Hawthorne Works. Из полученных заключений, возможно, самым важным был вывод, что позитивные изменения можно понять, только рассматривая каждую группу с позиций социума. Нельзя было выделить что-то такое, от чего вдруг повысилась производительность труда женщин-намотчиц. Это не освещенность, либо какие-то иные физические перемены на рабочем месте, хотя что-то из этого также оказалось полезным. Улучшения, которые произошли, объяснялись, прежде всего, воздействием сформированной социальной среды и теми способами, которыми это повлияло на производительность каждого отдельного члена группы. В заключительной части исследования авторы отмечают, что: Рабочую активность этой группы, а также их удовлетворенность и недовольство, пришлось рассматривать как проявления сложной системы взаимоотношений. Со временем, это явление стало известно как эффект Хоторна. ЭФФЕКТ ХОТОРНА И ЗАИКАНИЕ Когда я наткнулся на эффект Хоторна, я был особенно взволнован, поскольку слова, используемые авторами, почти совпадали с теми словами, которые я использовал для описания явления заикания. Авторы описывали взаимоотношения в помещении для намотки катушек, как систему, «которую следует рассматривать как целое, поскольку каждая ее часть может рассматриваться только в связи со всеми остальными ее частями». ГЕКСАГОН ЗАИКАНИЯ Физиологические реакции Поведение Намерения Убеждения Эмоции Восприятие Подобным же образом, в предыдущем эссе я писал, что заикание более точно следует понимать как интерактивную систему, составленную по меньшей мере из шести основных компонентов: поведения, эмоций, убеждений, намерений, восприятия и физиологических реакций. В этой модели каждая точка влияет и подвержена влиянию со стороны каждой другой точки, так что любое изменение будет ощущаться в каждой точке сети, подобно капле, упавшей на паутину. Взгляд на заикание как на систему, однако, не простая концепция для многих людей, особенно для тех, кто привык к простым объяснениям. ПРОБЛЕМА С МНОЖЕСТВОМ ГРАНЕЙ Заманчиво было бы отыскать единственную причину заикания, поскольку представление его в виде унитарной проблемы существенно облегчает задачу. Есть исследователи, которые считают, что заикание вызывается каким-то «глюком» в мозге, и посвятили свою жизнь отысканию этой мозговой аномалии. Другие верят, что заикание – проблема эмоциональная. Или проблема времени. Или еще какая-то унитарная проблема. Мартин Шварц в своей книге «Проблема заикания решена» (Martin Schwartz. Stuttering Solved) даже уверен в том, что в один прекрасный день люди смогут сделать так, что их заикание исчезнет, просто приняв таблетку. Такой подход похож на то, как четверо слепых пытались описать слона, дотронувшись до различных частей его тела: хобота, ноги, уха и хвоста. Первый описал слона как нечто сморщенное, змееподобное, второй – как округлое, напоминающее дерево. Третий слепой описал слона как широкий, тонкий, похожий на лист пальмы. Четвертый – что слон маленький и похож на веревку. Людям свойственно формировать свое мышление в соответствии с тем, что у них под боком. Запутывает задачу то, что каждый человек в чем-то прав, поскольку, как и те четверо слепых, каждый в состоянии точно описать свой кусок паззла. Предположим, например, что кто-то решил, что шестеро работниц из Хоторна в помещении, где они наматывали катушки, улучшили свои показатели, поскольку выработали более живое отношение к своей работе. Это заключение можно считать и правильным. Поскольку женщины никоим образом не могли улучшить отношение к менеджменту, работе и друг к другу без исходного сдвига в эмоциях. Тем не менее, изменениям способствовало нечто большее, нежели положительные эмоции. Их представления относительно менеджмента и относительно друг друга также испытали позитивный сдвиг. Менеджеры уже не казались бездушными эксплуататорами, а наоборот, были благожелательны и воспитаны. Сходным же образом, разительно поменялось их восприятие своего начальника. Они больше не делили людей на мы – они, для них все стали «наши». Усилия, направленные на улучшение, выглядели как «улучшения в интересах каждого», а менеджер воспринимался как хороший парень, заинтересованный и обеспокоенный их благополучием. Их намерения менялись по мере того, как они начали испытывать гордость способностью их маленькой группы выдавать больше продукции, нежели работницы в среднем по заводу. Они уже меньше сердились и ворчали, понизив тем самым уровень стрессовых физиологических реакций, могущих помешать их работе. Все эти факторы играли друг на друга и привели к образованию иной социальной среды, что, в свою очередь, дало начало иному типу поведения. Вовлеченность эмоций, конечно, существовала, но только в качестве фактора. Повышение удовлетворенности и производительности у женщин произошло в как побочный продукт эффекта Хоторна, в котором их эмоции, восприятие, убеждения, намерения и физиологические реакции взаимодействовали как система, создавая другой опыт работы. Если кто-то попробует понять происходившее, сосредоточившись только на одном аспекте этой системы, то не получит общей картины, необходимой для понимания сути вещей. Давайте посмотрит, как эффект Хоторна применим к заиканию и, в частности, к различной степени успешности прохождения людьми курсов лечения. ДИНАМИКА НАПРАВЛЕННОСТИ ЛЕЧЕНИЯ Еще в середине 60-х я читал книгу под названием «Лечение, ориентированное на клиента» психолога Карла Роджерса (Carl Rogers. Client-Centered Therapy). Книга, которая не могла оказаться у меня в более подходящее время. Я два года трижды в неделю посещал курс психоанализа, который, похоже, очень слабо на меня воздействовал. Затем я прочитал книгу Роджерса, что позволило мне немного понять, отчего я не получал пользы от лечения. В своей книге Роджерс предположил, что терапевту недостаточно быть последователем Фрейда или Юнга или кого-нибудь еще, чтобы у клиента было какое-то улучшение. Скорее, магически срабатывало восприятие клиентом качества взаимоотношений между ним (или ней) и терапевтом, создавая и доверие, поддержку и самооценку. Методика терапии у Роджерса была простой. Терапевт просто отзеркаливает благожелательно и заботливо то, что ему говорит клиент. Если клиент видит, что поддержка и забота неподдельны, то он или она чувствуют, что приняты, никаких угроз нет, можно переходить на следующий вопрос, нуждающийся в проработке. И очень медленно, лепесток за лепестком, человек будет раскрываться как цветок, при этом все больше его или ее скрытых страхов, ощущений и убеждений будут всплывать на поверхность, когда их и можно будет разрешить. И это все именно то, чего у меня в моих отношениях с психотерапевтом не возникало. Я знал, что психотерапевты не должны реагировать, но даже в этом случае, как правило, возникает ощущение того, есть ли у человека некая эмоциональная связь с вами. Я думаю, что отсутствие реальной человеческой связи между нами и сделало наши отношения непродуктивными. Ощущение, что вы нравитесь и приняты, возможно, помогло бы мне войти в контакт с тем, что я чувствовал, но оно было упущено. В конце концов я прекратил отношения с тем психотерапевтом – это один из самых моих правильных поступков. Но какое отношение все это имеет к логопедии? На мой взгляд, очень даже прямое. То, что я предлагаю, это не просто различные методики улучшения речи, предлагаемые логопедом, которые, как считается, улучшат речь конкретного человека. В лучшем случае, техники плавной речи исправят определенное поведение, которое противоречит речи без усилий. В худшем, - это будет еще один уровень контроля в уже итак перегруженной контролем речи. Предлагаемое, скорее, это сочетание речевой терапии и воздействия эффекта Хоторна (отношения между врачом и клиентом), которое способствует прогрессу. ИЛЛЮСТРАЦИЯ Представим гипотетическую ситуацию. Пусть, скажем, вы заикаетесь, и решаете поработать с логопедом – назовем его Боб, - который создал двухнедельные интенсивные курсы для полудюжины клиентов и проводит их в местном центре для конференций. Вы будете не только участвовать в программе, но также и проживать в этом центре все это время. Вдобавок, скажем, Боб использует подход нормализации речи, включающий многочасовые практические занятия с голосовым монитором в течение первой недели. Это способ подсказывает вам, когда вы начинаете напрягать голосовые связки. За первую неделю вы также так много узнаете о том, как возникает речь, что сможете мысленно представить весь этот процесс. Вторая неделя уходит на практическое применение метода в реальных ситуациях, например, при разговорах по телефону и на улице. К концу первой недели вы начинаете видеть реальный прогресс. Вы развенчали свое заикание, узнав, что происходит с вашим речевым аппаратом и когда вы говорите, и когда у вас ступор. А из-за электронной обратной связи вы можете установить теперь отличие между напряженными и раскрепощенными голосовыми связками, о чем вы не знали раньше. Все это оказалось очень полезным. Но всё ли это? Не совсем. Есть нечто гораздо большее, то, что связано с эффектом Хоторна. По той причине, что Боб – это открытый и приятный человек, вы впервые чувствуете, что полностью принимаете себя, даже в сложных речевых ситуациях. Практически каждый контакт между вами и Бобом дает вам не только получаемую информацию, но и поддерживает вашу самооценку. Каждый фрагмент конструктивного отклика дает позитив, усиливающий чувство собственного я. Боб внимательно выслушивает все ваши проблемы, демонстрируя бесконечное терпение в рассмотрении ваших вопросов. Все сказанное вами получает какую-то ценность. Ко всем пациентам Бобо относится одинаково благосклонно. В этой полностью эйпсихической (то есть, подходящей для вашей психике) обстановке ваше самоощущение начинает меняться. Меняется не только ваша речь, но и ваша уверенность в себе, ваша самооценка, ваши самоограничения. Вы в большей степени готовы выразить свои чувства. Все эти новые позитивные изменения начинают объединяться в более оптимистичную, с более широкими правами и возможностями систему, которая усиливает и поддерживает ваше новое речевое поведение. Оставаясь в этом состоянии, различные компоненты этой новой системы продолжают усиливать друг друга. В итоге, к концу двухнедельного курса, эта система становится самоподдерживающейся. КАК ЕЗДА НА ВЕЛОСИПЕДЕ Если вы встанете и подумаете, то установление самоподдерживающейся системы вряд ли является для вас чем-то новым. Помните, когда вы учились ездить на велосипеде? Мои воспоминания об этом все еще живы. Мой отец помогал мне научиться. Он бежал рядом со мной по улице, держа велосипед в вертикальном положении, а я крутил педали. Мы ездили туда и обратно. Помню, что через пару дней я уже думал, что это никогда не получится. На самом деле, я даже не знал, что такое «это», которого я добивался. Цель казалась совершенно недостижимой. Но мое тело училось на бессознательном уровне. И мало-помалу у меня начало возникать смутное ощущение того, на что должно быть похоже, когда получается оставаться в вертикальном положении без помощи со стороны. Я помню тот день, когда, наконец, все сошлось. В тот день я поставил свой велосипед на дорожку и прислонил его к калитке. Я сел на велосипед, придерживаясь за калитку, чтоб не упасть. Потом я оттолкнулся. Наверное, подсознание переварило предыдущий опыт вне моего сознания, потому что вдруг оказалось, что тело знает, как остаться в вертикальном положении. Все получилось, просто вот так. «Ничего себе! – думал я. – Вот, оказывается, что значит ездить на велосипеде!» Это похоже на те изменения, которые происходят при терапевтических отношениях, которые действительно являются эйпсихическими. Навыки, которые вы приобретаете, и те способы, которыми вы меняетесь за время обучения, начинают работать вместе, создавая новую реальность. Меняется не только ваша речь. Меняетесь вы. РЕЦИДИВЫ Тогда отчего, в отличие от езды на велосипеде, существует тенденция рецидивов после курсов логопедии? Отчего так много людей через несколько недель или месяцев сталкиваются с теми же старыми проблемами с речью? И снова, все это имеет отношение к эффекту Хоторна. Давайте снова обратимся к тем женщинам в помещении для намотки катушек. Вот вопрос, на который никогда не давался ответ: «Что было, когда эксперимент закончился, и те шестеро женщин вернулись к своим обычным местам работы на производственной линии. Продолжили ли они работать с новой, высокой производительностью?» Сомневаюсь. Поначалу они, может быть, и поддерживали свою высокую производительность. Новые эмоции, восприятие, убеждения и намерения продолжали усиливать друг друга какой-то время. Но без постоянной поддержки благоприятной среды женщины должны были постепенно и неосознанно реадаптироваться к старой среде, которая не поощряла инициативу, была безликой, среде, которая способствовала недружественным отношениям между работниками и руководством. В конце концов, этим женщинам суждено было стать снова «просто работницами». И их производительность упадет. Подобным же образом, клиент, покинувший кабинет врача, должен теперь вступить в мир, в котором люди, с которыми он сталкивается, не задумываются о выстраивании его самооценки, они не могут проявлять бесконечное терпение, пока он борется со своими речевыми заморочками. Люди во «внешнем» мире могут спешить, быть грубыми, неосведомленными, занятыми своими делами. Хуже того, клиенту, возможно, придется вернуться в семью, где все замкнуты, относятся друг к другу предвзято, понятия не имеют о том, что ему нужно. Поскольку новая и позитивная внутренняя система, которую он выстроил в кабинете терапевта, еще очень ненадежна и хрупка, ее легко сломать отсутствием поддержки. Внезапно этот клиент, который имел такие явные успехи у клинике, оказывается парализован и не в состоянии говорить по возвращении домой или на работу. Техника речи, с таким трудом наработанная, кажется слишком сложной для применения при панике, возникающей в отдельных речевых ситуациях. Риск превышает допустимый уровень, и он (или она) возвращается к старой привычной речи. Есть масса логопедов, которые совершенно убеждены в том, что улучшение речи их клиентов связано в первую очередь с их успехами в конкретной методике. Эти практики попадают в ту же ловушку, что и исследователи в Хоторне, исходно делавшие попытку объяснить повышение производительности труда женщин в помещении для намотки катушек. Если бы исследователи не попытались объяснить свои выводы путем снижения освещенности в помещении для работы, они легко могли бы заключить, что улучшение производительности целиком и полностью связано с яркостью освещения. Таким же образом и врачи, которые сконцентрированы только на формировании хорошей речи, могут заключить, что улучшения – результат только тех методик, и не рассматривают влияние отношений между ними и клиентами. Оба примера – работницы на предприятии и клиенты логопеда – показывают значимость эффекта Хоторна, а во многих случаях и его доминирующую роль в любом повышении или снижении показателей. Более сложной задачей является закрепление новых эмоций, восприятия, убеждений, намерений и поведения даже в условиях недружественной среды. УСТАНОВКИ ПО УМОЛЧАНИЮ Прямо сейчас я работаю на моем компьютере Macintosh и пользуюсь популярным текстовым редактором Microsoft Word. Каждый раз, когда я открываю новый файл Word, экран устанавливается на определенные свойства документа. Поля каждого нового документа автоматически устанавливаются на 0 дюймов слева и 6 дюймов справа. Шрифт всегда Times Roman, 14-й кегль. Текст выравнивается по левой стороне, остается рваным справа. Это установки документа по умолчанию, и каждый новый файл, который я открываю, имеет такие настройки сразу. В этом нет никаких моих действий. Но если мне захочется, я могу поменять эти установки в любом документе, который я выберу. Пусть, скажем, я начинаю еще один документ. Я могу использовать различные выпадающие меню, чтоб поменять шрифт на Helvetica, 12 кегль. Я могу подправить печатаемое влево или вправо, сдвинуть поля к 1.5 дюйма с левой стороны и к 5 дюймам с правой. Могу подвинуть крайний левый табулятор на половину дюйма. Все, что будет напечатано в этом файле позже, будет отформатировано в соответствии с этими параметрами. Но когда я закрою этот документ и открою третий новый файл, его установками по умолчанию будут установки первого документа. Почему так? Почему установки третьего документа не такие, как у второго? Помимо всего прочего, второй документ содержал самые последние стилистические изменения. Ответ такой: я не поменял установки по умолчанию. Чтобы изменить установки по умолчанию в Microsoft Word, надо сделать кое-что еще. Я должен открыть меню, которое позволяет мне установить другой стиль текста. Я выбираю новые установки. Потом кликаю мышкой на кнопку, на которой написано «Использовать по умолчанию» (Use as default). Сделав это, я увижу, что уже не только следующий документ, но и каждый новый документ, который я создам, будет иметь те параметры, которые я выбрал. Я создал установки по умолчанию. Способ функционирования моего текстового редактора аналогичен тому, как работает человеческая психика. Пусть, например, вы регулярно посещаете специалиста по речевым патологиям. В некий прекрасный день вам покажется, что достигнут заметный прогресс. Вы не встречаете ни единого ступора. Из-за того, что ваш терапевт беспокоится о вас, поддерживает и понимает, вы видите, насколько легко вам говорить при ее понимании. Потом вы покидаете ее кабинет и попадаете на улицу. Вы попадаете в новую среду (аналогично тому, что открываете новый файл). Вы идете к автобусной остановке и ждете автобуса, чтобы доехать до дома. Автобус подходит, вы платите за проезд, приходит время сообщить водителю, куда вам нужно. Опа! Слово на «t» (transfer)! Таких слов вы боитесь. Десятки, нет, сотни раз вы обнаруживали, что когда вам нужно сказать слово transfer, ваш язык оказывался прилипшим к небу. Почему же, после той легкости в кабинете, когда «t» слетало с вашего языка безо всяких усилий, как капля из неприкрытого крана, почему вы вдруг застряли на слове «transfer»? Именно чрезмерная напряженность момента заставила вас сорваться. Хотя ваш прогресс в кабинете логопеда и был очевиден, новое восприятие, убеждения и речевое поведение еще не набрали достаточную силу, чтоб стать установками по умолчанию. Они еще только должны организоваться в самоподдерживающуюся систему, то есть стать достаточно сильными, чтобы противостоять давлению внешнего мира. Давайте более подробно остановимся на различных установках по умолчанию и том, как они структурируются для совместной работы. Как описано в предыдущем разделе «Введение в новую парадигму заикания», я обнаружил, что к системе заикания относятся шесть элементов, которые необходимо рассматривать проявлениями сложной системы взаимоотношений. Эту систему я назвал Гексагоном Заикания. Каждая из этих точек имеет свои собственные настройки по умолчанию. И если вы не сможете поменять эти настройки, вы не сможете создать и новой самоподдерживающейся системы. УСТАНОВКА ПО УМОЛЧАНИЮ №1: ЭМОЦИИ Есть определенные чувства, которые люди всеми силами стараются избежать: страх, беспомощность, подавленность, гнев и уязвимость – среди тех, что сразу приходят на ум. Сильные эмоции могут вызвать обычное нарушение, которое мы назвали «запинки» (Джону пришлось придумать для этого новое слово, аналога которого в английском языке не нашлось – bobulating, прим перев.), которые возникают, когда люди расстроены, запутались или сбиты с толку. Но запинки, это не то же самое, что и ступоры, которые характерны для хронического заикания, и эмоциональная нагрузка у них совсем другая. На самом деле, люди запинаются регулярно и даже не осознают этого. Только тогда, когда они на самом деле не могут сказать ни слова, как бы они ни старались, они впадают в состояние паники. По умолчанию в этом случае имеем дело с тем, сколько и каких эмоций мы готовы вытерпеть. Возьмем, для примера, девушку, которой сложно выразить то, что она чувствует при личных отношениях. Есть множество чувств – гнев, боль, страх, отверженность, которые она не позволяет себе испытывать. То, с чем она хочет или не хочет иметь дело – это установка по умолчанию для ее чувств. Рассмотрим различные варианты того, каким образом эта установка вероятно проявится. Джейн испытывает смешанные чувства по поводу расставания со своим другом. С одной стороны, эти отношения на нее давят. С другой стороны, она чувствует, что парень от нее зависим эмоционально и будет уничтожен, если она от него уйдет. Ситуация для нее безвыигрышная. Приходит тот вечер, когда она хочет сказать ему, что рвет с ним отношения, но та мысль, что она реально говорит это своему парню, настолько страшит ее, что когда она готова сообщить эту плохую новость, она ступорит почти на каждом слове. И то, что она говорит, произносится без особого чувства. Начальник Джейн хочет предложить ей новую должность, к которой она не чувствует себя готовой. Она хочет отклонить это предложение. Ей бы хотелось сказать: «Можно мне отказаться?», но ее страх того, что она окажется «плохим» человеком, удерживает ее от выражения своих ощущений. Тем не менее, ей нужно что-то сказать. Эта необходимость вгоняет ее в стресс. Это также переносит ее назад к контакту с парнем и всеми ее невысказанными эмоциями. Ее отклик по умолчанию – уйти от этого стресса и паники, чтобы не испытывать всего этого. Все заканчивается тем, что она сдерживает себя ступором на слове «Можно». Джейн останавливается для заправки на местной станции обслуживания. Ей нужен полный бак, и к ней подходит сотрудник, чтобы помочь. Она ощущает что-то похожее на борьбу авторитетов, и это приносит ей дискомфорт. С одной стороны, она здесь главная. Это ее машина. Это она покупает. Как заказчик – она командует. Тем не менее, она не чувствует, что она здесь рулит. Есть сотрудник, мужчина, стоящий рядом и ждущий ее. Каковы его ожидания? Что она, по его мнению, должна сделать? Что он ждет от нее? В этот момент ее отношения с сотрудником – как лоскутное одеяло из всех тех невысказанных мыслей и чувств, что она носит в себе. Сотрудник – просто манекен, на который проецируется весь ее эмоциональный багаж. Когда сотрудник спрашивает: « Что делаем?», она проецирует все эти свои темы на ситуацию, которая оказывается под рукой. Она хочет сказать: «Полный бак», но вдруг обнаруживает у себя ступор на слове «полный». В каждом из этих случаев Джейн прячет себя от произнесения «страшных» слов (которые, скажи она их, усилили бы ее эмоции) до тех пор, пока у нее не остается опасений, что выражение чувств вытолкнет ее за пределы зоны безопасности. УСТАНОВКА ПО УМОЛЧАНИЮ №2: УБЕЖДЕНИЯ Все мы имеем определенные убеждения относительно себя, других и ожиданий окружающих относительно нас. Убеждены ли мы в собственной ценности? Убеждены ли мы в том, что вправе говорить то, что хотим? Должны ли мы быть совершенны? Верим ли мы в то, что если кто-то говорит уверенно, то он знает правду? Верим ли мы, что всякий раз, когда мы отвечаем перед классом, обращаемся с вопросом к незнакомому человеку или разговариваем с родителями, либо с учителем, то нас всегда оценивают? Убеждения работают либо на нас, либо против нас. Наши убеждения или убеждения относительно нас не создают ступоров, но помогают сформировать мышление, которое провоцирует речевые ступоры: мышление, которое побуждает нас сдерживать себя и уходить от выражения того, что мы думаем и чувствуем, или того, в котором спонтанное самовыражение важно и ценно. Откуда происходят эти убеждения? Есть два варианта. Первый, когда они идут от событий, происходящих с нами, и того, как мы их объясняем. Второй, когда они навязаны родителями, учителями и другими авторитетными для нас людьми, чьи слова мы воспринимаем как закон. Что бы ни знали и ни говорили эти «авторитеты», все для нас истина в последней инстанции. Почти всегда их интерпретация реальности имеет искажения, поскольку прошла через набор их собственных убеждений относительно вещей. Без вариантов. Если мы рассматриваем их как мудрых и знающих взрослых, и если они с таких позиций говорят о мире, то мы, как маленькие дети, вбираем это в себя без всяких вопросов. Когда эти убеждения становятся всеохватывающими и всепроникающими, когда они настолько плотно окутывают нас, что становятся невидимыми, как воздух, которым мы дышим, тогда мы уже не в состоянии рассмотреть и проверить их. Но иногда в системе есть трещина. Это может быть личный опыт, отношения, неожиданное происшествие, которое вдруг выталкивает такие привычки из тени и делает их осязаемыми. Иногда простая проверка таких коренных убеждений может иметь потрясающие и драматические последствия. Вот что произошло с молодым человеком из следующей истории, человеком, который провел всю свою жизнь в соответствии с образом «приличного мальчика». Этот молодой человек был клиентом Уильяма Перкинса (William Perkins, Ph.D.), бывшего директора Центра Заикания в Университете Южной Калифорнии, который утверждает, что это единственный человек, которого он знал, который начал с тяжелого заикания, но вдруг сам собой излечился. Перкинс вспоминает: Один молодой, симпатичный, успешный архитектор, живший до сих пор с матерью, никогда не встречался с женщинами. Он был мягким, вежливым, скромным, очень большим и очень привлекательным для женщин, но слишком робким, чтобы следовать своим интересам. Наши занятия были по вечерам в понедельник и в четверг. Зачастую они посвящались тем ограничениям, которые, по его мнению, накладывало на него заикание. Несколько недель я пытался понять, кем он мог бы быть, если б не прятался за заиканием. Каждый раз он меня долго благодарил в дверях, прощаясь. Спустя полгода занятий, на которых я уже привык к его манере общения «слово в минуту», я еще думал, насколько же разителен контраст его безукоризненной внешности, когда он молчит, и тем хаосом в поведении, когда он пытается что-то сказать. Я оказался совершенно не готовым к тому, что случилось дальше. Такое бывает буквально раз в жизни. Я едва узнал его, когда он пришел на очередное занятие. Он выглядел так, будто его сбил грузовик. Совершенно растрепанным, небритым, неухоженным, себя на помнящим, с мешками под глазами. Одежда его выглядела так, будто он в ней спал. Шок вызывало и то, насколько он взбудоражен. Обычно он казался спокойным, за исключением моментов речи. Но не сегодня. Он был сильно встревожен. Его возбуждение и внешний вид просто шокировали. Но еще более обескураживала его речь: она было совершенно свободной. В четверг, после нашего занятия, он, как обычно, лег спать. Говорит, что совершенно не ожидал того, что произойдет. Утром в пятницу он позвонил в свой офис, как обычно делал, чтобы понять, насколько сильным будет его заикание. К своему изумлению, заикания он не обнаружил. Ощущение было, что разверзлись небеса и дали ему, наконец, то, что он желал всю свою жизнь. Тем не менее, он знал, что долго так продолжаться не будет, поэтому он в тот день остался дома, чтобы позвонить всем своим друзьям, о которых только смог вспомнить. Ему хотелось наслаждаться свободой, пока она еще не кончилась. Когда он проснулся в субботу, то ожидал, что будет заикаться снова, но как бы не так. Речь снова была свободной, так что он начал пробовать, может ли он заикаться. Не получилось. Когда он ложился спать, у него уже появилось опасение. Он точно знал, что это золотое время должно закончиться, но что, если нет?! Он понятия не имел, как существовать на этой неизведанной территории. Суббота закончилась, началось воскресенье. Теперь он действительно был напуган перспективой того, что не будет заикаться. К вечеру воскресенья, по его словам, он чувствовал себя, «будто голый на Таймс-сквер». В течение месяца он был сильно встревожен своим состоянием без заикания. Я мог только догадываться о том, что последует далее, по сокращению потока благодарностей в мой адрес за советы. Когда тревоги поутихли, миру явились серьезные личностные изменения. Вместе с заиканием ушел «отличный парень». Вместо благодарностей, даже при малейшем намеке на замечания, он едва не рычал. Он снял квартиру, купил кабриолет Thunderbird, и приступил к завоеванию женского населения ЛосАнджелеса. После примерно двух лет бума, одна из завоеванных завоевала и его. (Из «Языковых войн» Уильяма Перкинса (Tongue Wars by William H. Perkins, Athen Press, Inc), печатается с разрешения) В данном случай эти поразительные перемены были, по-видимому, вызваны пониманием, возможно полученным в ходе терапии, что этот молодой человек более не должен строить свою жизнь в соответствии с ожиданиями других людей. Он не должен было более поддерживать свои старые представления о том, что он должен быть «паинькой», которые цепями сковывали его бешеное, бурлящее, активное «я». В какой-то момент это понимание набрало «критическую массу» и возникло изменение восприятия. И он больше не должен был сдерживаться в том, кто он, и что он чувствует. И вдруг, о чудо! Он создал другую установку по умолчанию, которая создавала ему гораздо больше возможностей для маневра и действий в соответствии с его подлинной сущностью. УСТАНОВКА ПО УМОЛЧАНИЮ №3: ВОСПРИЯТИЕ Третий набор установок, контролирующих наше заикание, связан с нашим восприятием. Поговорите с пятью свидетелями автоаварии, и вы, вероятно, получите пять разных версий случившегося. Восприятие человека формируется его ожиданиями, предрассудками, предрасположенностью и тем, как у них все с утра сложилось. Люди часто путают восприятие и убеждения, поэтому давайте для начала разберемся, в чем тут дело. Убеждения это стабильные ожидания того, что есть и что будет. Например: Женщины – плохие водители. Я буду заикаться всегда, когда надо сказать свое имя. Джордж – хороший человек. Saturn – автомобильная компания, которая заботится о людях Убеждения могут существовать и при наличии доказательств обратного. Например, у вас есть Например, у вас есть Saturn, у вас может быть неприятный опыт в представительстве компании, когда вы забирали машину из ремонта. Возможно, механик забыл поменять вам масло, либо вы заплатили за работу, которая, фактически, не была выполнена полностью. И, тем не менее, вы все еще сохраняете свое убеждение, что компания заботится о своих клиентах, и что ваши неприятности с отделом обслуживания были просто известным исключением. Восприятие, с другой стороны, это то, что происходит прямо сейчас, в реальном времени: Продавщица смеется надо мной. Понятно, человек уверен, раз он так говорит. Она по-настоящему прекрасна. Когда у меня был ступор, человек, с которым я разговаривал, сильно смутился. Понятно, что есть тесная связь убеждений и восприятия. Проявляется это в том, что ваши убеждения определяют суть того, что вы воспринимаете, а то, как вы воспринимаете, влияет на то, как вы отреагируете. Вот примеры: Девушка, страдающая анорексией, видит свой образ в зеркале, и по ней, она выглядит нормально. Это восприятие – ее установка. Прибавка в весе полкило- килограмм для нее послужит источником страхов, что она становится ужасно толстой, и обращению к процедурам сгонки веса, чтоб избавиться от нежелательных килограммов. Женщина с повышенной чувствительностью к критике верит, что для того, чтобы ее любили, она должна всегда быть совершенством. Ее установка в концентрации на ее бесчисленных «недостатках». У мужчины слабый голос. Настолько слабый, что другие с трудом его слышат. Тем не менее, для него его голос нормальный, и любое его усиление кажется чрезмерным. Слабый голос – это его установка. Что бы нами ни воспринималось – чьи-то ли сильные стороны, наши ли слабости – все это автоматически переходит в наши установки по умолчанию. УСТАНОВКА ПО УМОЛЧАНИЮ №4: НАМЕРЕНИЯ Намерения играют ключевую роль в создании речевого ступора. Чтобы лучше понять это, представим ситуацию, не имеющую отношения к речи, в которой человек обнаруживает себя в ступоре. У Джорджа есть любимая лошадь по имени Танцовщица, которая у него уже пятнадцать лет. Джордж ее очень любит. Фактически, Джордж растил ее с жеребенка. Однажды он оседлал ее и поехал прокатиться по округе. На скалистом участке, где тропа была очень неудобной, лошадь вдруг испугалась гремучей змеи. Танцовщица встает на дыбы, спотыкается, и, к ужасу Джорджа, ломает себе ногу. Перелом тяжелый, поправить ничего нельзя. Лошадь мучается. К сожалению, вопросов о гуманности действий здесь не стоит. В сумке на седле у Джорджа есть пистолет, который он берет с собой для защиты от змей и диких животных. Лошадь лежит на земле в явной агонии. Джордж становится перед лошадью, пистолет в руке, и направляет его между глаз лошади. Джордж собирается нажать на курок, но палец его онемел. Он не может им пошевелить. Он не может заставить себя убить одного из лучших своих друзей. В этот момент намерения Джоржда раздваиваются. Его оружие направлено в голову Танцовщицы. Он знает, что должен нажать на спусковой крючок, а его палец замер, потому что стоит им пошевелить, и прекрасные 15-летние отношения закончатся навсегда! Какой-то промежуток времени принуждение себя нажать на курок и не нажимать на него находятся в равновесии. Джордж в ступоре. Как вы можете видеть, ступор образуется при наличии двух равновеликих сил, действующих в противоположных направлениях. Джордж не может двинуться ни туда, ни сюда. Как можно выбраться из ступора? Есть два варианта, и оба позволят ему освободиться. Джордж может выбрать не стрелять в лошадь, следовательно, избавив себя от боли прекращения отношений. Конечно, тогда ему придется иметь дело с другими вопросами. Джордж может выбрать принять всю тяжесть будущих эмоций и осознанно целенаправленно нажать на курок, освободив лошадь от боли. Любой ступор, речевой или какой-то еще, определяется так: существует пара сил, равных по величине, но противоположных по направлению. Ничего загадочного в этом нет. А теперь добавим сюда загадку, немного закрутив сюжет. Допустим, что Джордж не знает о своих глубоких чувствах к лошади. Чувства есть, все в порядке, но по какой-то причине они запрятаны так глубоко, что эмоции не поддаются его осознанию. Итак, Джордж поднимает пистолет, прицеливается в голову лошади. Собирается нажать на курок. А палец не двигается. Он пробует снова. Все, кажется, заморозилось. Как так может быть? Может, у него в мозгах какая-то таинственная аномалия, которая является тому причиной? Выглядит именно так, поскольку замерший палец иначе не объяснить. Настоящая причина, конечно, в том, что Джордж не хочет в тот момент нажимать на курок. Он не готов терпеть боль. Но он об этом не знает, вот почему палец кажется загадочным образом заблокированным. Та же самая ситуация возникает и при речи. Вы хотите сказать, и в то же самое время испытываете ощущение угрозы, что вы окажетесь за тем порогом, который у вас есть желание перейти. Поэтому вы сдерживаетесь, и в течение какого-то времени эти силы находятся в равновесии. Если это становится вашим обычным образом действий в стрессовых речевых ситуациях, то такой способ самовыражения будет вашей установкой по умолчанию, и вы будете обнаруживать себя привычно сваливающимся в заикание и ступоры, которые выглядят необъяснимыми. УСТАНОВКА ПО УМОЛЧАНИЮ №5: ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ РЕАКЦИИ Ваше тело генетически запрограммировано на реакцию типа «бей или беги» в любых ситуациях, когда обнаруживается угроза вашему физическому выживанию. Такая программа «прошита» в самой древней части мозга и появилась миллионы лет назад. Рассчитанная на то, чтобы давать вам дополнительный ресурс в любой ситуации, когда ваша физическая безопасность находится под угрозой, реакция «бей или беги» вызывается массой различных вещей, таких как шорох в высокой траве – признак того, что рядом скрывается хищник, готовый наброситься. Молниеносные изменения происходящие в нашем теле несут с собой прилив сил, чтобы бороться со зверем или уносить ноги. Адреналин ускоряет прилив крови. Повышается кровяное давление, кровь из брюшной полости приливает к конечностям, давая вам больше возможностей для борьбы или бегства. Но если вы стоите в передней части автобуса, пытаясь произнести слово «transfer», бить или бежать вам вовсе не нужно. Вашему физическому существованию ничто не угрожает. Вы просто сообщаете, сколько вам нужно поменять денег. Тем не менее, ваше тело готово к борьбе не на жизнь, а на смерть. Удивляетесь? Ваша жизнь под угрозой! Под угрозой ваш собственный образ и ваша самооценка («я так унижен, я готов умереть!») Причина столь экстремальной физической реакции в том, что ваша генетическая запрограммированность не успевает за изменениями, вызванными цивилизацией. То есть, она не может отличить выживание при нападении саблезубого тигра от выживания под взглядами нетерпеливых людей в очереди, когда вы не можете выговорить слово «transfer». В обоих случаях, все ощущается подобно приближению смерти, и ваше тело реагирует соответственно. Эта реакция «бей или беги» проходит долгий путь, чтобы стать ответом на вопрос, в чем генетические корни заикания. Кто-то полагает, что есть участок в мозге, вызывающий заикание, и если мы только найдем способ коррекции этого участка, мы не будем заикаться. У меня с этим есть трудности. Если речевой ступор, лежащий в основе заикания, существует как конкретный элемент, я полагаю, что мы могли бы в конечном итоге найти ту часть мозга, в которой он находится. Но, на мой взгляд, будет поисками лунной пыли, принимая во внимание, что эффектом Хоторна можно объяснить даже самое странное поведение заикающихся. Какую часть заикания можно списать на генетику? Мой страх отпустить себя? Не думаю. Моя стратегия пережидания ступора или прорыва сквозь него? Это тоже выглядит маловероятным. И как вы тогда объясните аномалии, которые выявляются в мозге заикающихся? Мне кажется, что вполне логичным выглядит, что если существует подсознательное увеличение чувствительности или другие изменения, связанные с внезапной и сильной реакцией на стресс, то эти изменения будут регистрироваться в различных областях мозга. Тем не менее, я полагаю, что генетика свою роль играет. Позвольте мне упомянуть одну область, где я в этом совершенно уверен. В апрельском номере ежемесячного бюллетеня NSA “Letting GO” за 1998 год была статья Мэри Элизабет Ойлер, озаглавленная «Чувствительность и ранимость: благословение ли это?» (Sensitivity and Vulnerability: Are They a Blessing?). Статья базируется на диссертации д-ра Ойлер, в которой рассмотрены отношения между чувствительностью, ранимостью и заиканием. Цитирую д-ра Ойлер: В ходе моих исследовались произведено сравнение 25 заикающихся и 25 незаикающихся детей школьного возраста, подобранных по полу и возрасту. Заикающиеся дети обнаружили существенно большую степень чувствительности и ранимости, нежели незаикающиеся. Существовала также и тесная зависимость между чувствительностью и ранимостью. Те, кто был более уязвимым, был и более чувствительным и реагирующим на раздражители, особенно если эти стимулы были отрицательными. Это позволяло предположить определенную хрупкость и развития, и нервной системы… Поскольку заикающиеся люди со сверхчувствительной натурой для отзывчивости и отклика требуют меньший стимул, они могут быть чрезвычайно чувствительными к негативным реакциям других людей и более чувствительными к стрессу, цейтноту и шуму. Эта сверхчувствительность может также вызывать у них более сильную реакцию и на собственное заикание. Это я знал и из личного опыта. Для меня все это имело смысл. Все это хорошо подтверждалось и тем, что я знал об эффекте Хоторна и о его воздействии на заикание. Если речевой ступор лежит в сердце этой проблемы, и если один из ключевых элементов Гексагона Заикания это физиологические реакции индивида, то само собой разумеется, что с нашей повышенной чувствительностью мы будем более склонны создавать стрессовые ситуации там, где с большой вероятностью возникнут сложности с речью. РАЗЛИЧНЫЕ ТИПЫ ЗАИКАНИЯ патологические нарушения инсульты травмы паркинсонизм физиологические реакции нарушения развития запинки легкие нарушения у детей, пропадающие у подростков легкие нарушения при смущении, расстройстве, путанице (лингвистическая неопределенность) рваная речь со ступорами, с попытками либо продавить либо избежать ступора физическое поведение РЕЧЕВОЙ СТУПОР намерения эмоции убеждения ступоры восприятие СТРАТЕГИИ ПО ПРЕОДОЛЕНИЮ СТУПОРА СТРАТЕГИИ ПО ИЗБЕГАНИЮ СТУПОРА протолкнуть повторять предыдущее слово или звук судорожные движения молчать, пока не пройдет ступор явная борьба явная борьба тянуть звук заменить слово скрытая борьба дергать головой многоречивость гримасы, стиснутые зубы, пальцы молчать тотально УСТАНОВКА ПО УМОЛЧАНИЮ №6: ФИЗИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ Как я уже сказал, эффектом Хоторна можно объяснить не только мышление, лежащее в основе хронического заикания, но описать и возникновение самого ступора. Теперь попробуем посмотреть на то, что осталось без внимания. По моим наблюдениям, заикание (тот его тип, когда человека «переклинивает» и он не может говорить) состоит из двух компонентов: речевой ступор и та стратегия, которая направлена либо на его преодоление, либо на его избегание. Речевой ступор характеризуется судорогой одной (или даже не одной) из частей речевого аппарата (языка, губ, голосовых связок, груди). При этом говорящий оказывается не способным к речи. Речевой ступор отличается от запинок и нарушений развития тем, что ему сопутствует ощущение беспомощности. Ступор создается эмоциями человека, его восприятием, убеждениями, намерениями, физиологической реакцией и речевым поведением, который сотканы вместе эффектом Хоторна в замысловатую вязь. Ни один из этих элементов сам по себе не создает заикание: ступор, скорее, является результатом того, что элементы взаимодействуют и усиливают друг друга. Различные варианты заикания – на самом деле стратегии, которыми человек пытается прорваться сквозь ступор или избежать его. Заметим, что эти стратегии не нужны тому, кто просто запинается, поскольку этот человек не ощущает помех и, вероятно, даже не осознает своих нарушений. Важно различать запинки и ступоры, поскольку многие логопеды не понимают, что происходит с их клиентом, и могут легко смешивать эти два вида нарушений вместе, тогда как в действительности они более чем различны. На прилагаемой схеме заикания вы можете более четко видеть различия между различными типами нарушений и отдельные стратегии, которыми люди пользуются в отношении речевых ступоров. ЭФФЕКТ ХОТОРНА В ДЕЙСТВИИ Теперь я хотел бы проиллюстрировать различные варианты работы эффекта Хоторна в ситуации, которая знакома любому заикающемуся. Мы создадим образ молодой женщины, которая заходит в местную мясную лавку, чтобы купить лосося. Салли, в свои под 30, работает менеджером по продажам в компании, связанной с высокими технологиями. Она всегда хорошо одета, у нее стильная стрижка, она уделяет большое значение своему профессиональному имиджу. Еще Салли заикается. Особенно сложно ей со словами, начинающимися на «с». Из-за того, что она очень беспокоится об имидже, ей совершенно претит выказывать явную борьбу со ступорами. Всякий раз, когда она чувствует, что вот-вот возникнет ступор, она просто делает вид, что забыла о том, что хотела сказать, причем до того момента, как почувствует, что снова сможет сказать «страшное» слово. С того момента, как она надевает пальто и выходит из дома, Салли охвачена беспокойством, сможет ли она сказать слово «salmon» (лосось). В отличие от профессионального игрока в гольф, который тратит какое-то время, чтобы представить удачный удар, перед тем, как подойти к мячу, Салли занята прямо противоположным: она представляет то, как она вовсе не хотела бы говорить. Не удивительно, что к тому времени, когда она подходит к лавке, ее исходная озабоченность превращается во всеобъемлющий страх. Сосредоточенность на таком страхе имела бы под собой какую-то логику, если б она шла одна по району после полуночи. Учитывая последние сообщения о росте уличной преступности в ночное время, имело бы смысл постоянно быть в готовности к потенциальной опасности, чтобы быть готовой спастись в нужный момент. Но представлять то, чего она боится, - это явно неверная стратегия, если принять ее для преодоления предстоящих страхов. Салли не понимает того, что все, что она рисует в своем сознании, подсознание принимает к исполнению. (Более развернутое обсуждение природы страха выступления, того, как наши мысли программируют наши эмоции и поведение, я бы посоветовал прочитать в классическом труде Максвелла Малца «Психокибернетика» (Psycho-Cybernetics by Maxwell Maltz), а также во многих интересных публикациях по нейро-лингвистическому программированию (НЛП)). Чтобы противостоять этому страху, ей надо наполнить свое сознание позитивными образами и переживаниями. Но почему это так сложно? Почему так трудно не фокусироваться на своем страхе сказать «salmon»? Здесь дело в генетических программах. Всякий раз, когда мы сталкиваемся с угрозой, мы запрограммированы природой чувствовать страх и свою уязвимость. Это приводит к тому, что мы гарантированно будем сохранять бдительность и бороться с угрозой. Если не верите, то попробуйте не заметить противную сороконожку, которая ползет по полу в вашем направлении. Замеченная сороконожка может привести в ужас, но еще более страшно было бы не заметить ее, сосредоточившись на чем-то другом. В случае Салли, все, что она может делать, это зациклиться на страхе ступора, поскольку если она этого не сделает, то у нее появится ощущение, что «что-то произойдет, если я не обращу на это внимания». Этого ощущения она терпеть не желает. Таким образом, работают два убеждения: (1) у нее будет ступор, (2) она должна сосредоточиться на угрозе. Когда Салли входит в магазин, ее тело начинает инициировать реакцию «бей или беги», чтобы подготовить ее к решающему моменту. Все начинается понемногу: небольшое усиление сердцебиения, небольшое напряжение в горле и в груди, более поверхностное дыхание. Салли не осознает, что это все происходит. Она знает только, что есть некое ощущение, что у нее будет ступор. Пока Салли ждет в очереди, она начинает верить, что предстанет полной дурой, которая не может сказать слово «salmon». Это убеждение, в свою очередь, начинает формировать ее восприятие. Недобрый взгляд продавца за прилавком говорит, что день у него не задался, что он очень спешит, что он не переваривает любого, что его задерживает. Две девушки, что болтают в очереди позади нее, кажутся легкомысленными и осуждающими. Скорее всего, они будут смеяться или хихикать, когда увидят, что она не может сказать. Она тщетно ищет рядом дружеские лица, но не находит. Обратите внимание, как активизируются различные части Гексагона Заикания, и то, как эффект Хоторна переплетает их вместе, создавая ситуацию, в которой весьма вероятно возникновение речевого ступора. Она уверена, что будет заикаться и выставит себя дурой. У нее есть и много других убеждений, которые вносят свой вклад: убеждения, относящиеся к тому, как ей надо действовать, способ подачи себя, что хотят и ждут от нее другие люди, и так далее. Она все воспринимает так, будто люди вокруг ей совершенно не сочувствуют и не понимают ее. Ее физиология нагнетает полноценную реакцию «бей или беги». Ее эмоции полностью под властью страха и ужаса. Потом наступает ее очередь - ее разрозненные намерения вступают в игру. - Да, девушка. Чем могу помочь? - Так, м-м-мне бы два ф-ф-… Черт. Переклинило на слове «фунта». - Ммм… Салли прикрывает глаза, будто задумалась. Ее тело вгоняет в кровь кубометры адреналина. Давление растет. Дыхание неровное. Вся кровь от внутренностей прилила к конечностям, чтоб придать сил. Тело готово бороться за свое существование… и все только потому, что она хочет сказать слово «фунта». Несколько мгновений, когда она не может сказать, кажутся вечностью. Потом эмоции немного притухают, и слово «фунты» слетает с губ. - .. фунтов.. Ее язык расположен, чтобы сказать слово «salmon», но воздух их легких не проходит. Салли разрывают две противоположные силы, два полюса ее разделенного намерения. Она хочет сказать «salmon» - ситуация того требует. Люди ждут, продавцу важно завершить покупку. Тем не менее, позволить себе заговорить – кто знает, что там вылетит у нее изо рта! Салли потом скажет вам, что боялась того, что начнет заикаться. Но, вероятно, это несколько большее. Вероятно, ее тело в полной готовности к реакции «бей или беги». Ее эмоции зашкаливают, хотя Салли и пытается удерживать самообладание. Если кто-то посмотрит на нее, то увидит просто довольно спокойную молодую девушку, не к месту задумавшуюся. А внутри происходит совсем другое. Скопилась паника, которую она выгоняет из своего сознания. Позволить себе сказать слово «salmon», значит выпустить эти ощущения на свободу. Что выйдет? Страх? Гнев? Печаль? Уязвленность? Может, она перестанет себя контролировать? Может, слово вылетит, будто выкрикнули? Может, она покажется слишком агрессивной? Для Салли это одна сплошная неизвестность, и она остается в плену конфликта сказать/не сказать. Одно ясно: сказать слово «salmon» пока небезопасно. - s… Когда слово «salmon» не получается, Салли прерывает поток воздуха и снова натягивает на лицо задумчивость. Молчание становится неловким. Она оборвала все связи с миров вокруг нее. Паника охватила ее всю. Тишина просто оглушительная. Но чувства на таком накале долго оставаться не могут, и через несколько мгновений уровень страха падает до безопасного отметки. -…salmon. Фу-у…. Кризис пройден. Продавец, наконец, знает, что ей нужно, идет отрезать ей пару фунтов лосося и заворачивает это в плотную белую бумагу. Ее снова окружают звуки магазина. Она чувствует, как пылает ее лицо. Вся эта сцена продолжается только десять секунд. Для Салли это тысячелетие. Смущенная, но свободная, Салли возвращается в свою квартиру и начинает готовить ужин. Вечером к ней должна прийти Карен, тоже молодой специалист и старая ее подруга, они договорились вместе поужинать. Как и планировалось, лосось в духовке, овощи тушатся на плите. Ровно в 7 часов раздается звонок в дверь. Это Карен. Две молодые женщины заканчивают готовку пищи, и после того, как все подано, Салли открывает бутылку шардоннэ. Они давние подруги, им есть что рассказать друг другу, поэтому ужин продолжается несколько часов. Беседа оживленная и интересная, и за это время у Салли происходит ни единого ступора. Она никогда и не вспоминает о сложностях в мясной лавке. В очередной раз мы видим то же самое, что происходило и на заводе в Хоторне. Исходно в речи Салли нет ничего неправильного. Но есть значительные отличия в эмоциях, восприятии, убеждениях, намерениях, физиологических реакциях и стратегиях речевого поведения у Салли в зависимости от ситуации. Именно эти различия делают ее речь либо легкой, либо трудной. На рынке Салли чувствует, что она должна это сделать, что на кону ее самооценка и собственный образ. Когда она собирается сказать «salmon», все идет в ход, и она замирает и не может сказать слово. Дома с Карен все идет само собой. Ей не нужно что-то делать или кем-то быть, чтобы чувствовать любовь и привязанность подруги. Между женщинами существует огромное взаимное доверие. Все те элементы – негативные эмоции, восприятие, убеждения, намерения и физиологические реакции, - характеризовавшие ситуацию в мясной лавке, трансформированы в позитив. Нет энергетики борьбы. Никакой необходимости в том, чтобы хорошо выглядеть. Чтобы заслужить высокую оценку от Карен, ничего не требуется. Есть только свобода. Эти позитивные компоненты усиливают друг друга и создают доброкачественный Гексагон, в котором не остается места теме сдерживания. Таким образом, Салли обнаруживает, что сказать слово «salmon» очень просто, как и все остальное, о чем ей хочется поведать, а ее ступоры пропадают на целый вечер. Вы посмотрели эффект Хоторна в действии. Этот сценарий с Салли не может представлять все ситуации заикания, а просто демонстрирует, как эффект Хоторна создает ту обстановку, которая заставит человека либо сдерживаться, либо раскрепоститься. Не какая-то одна компонента Гексагона вызывает ступор, а все его компоненты. Как и то, как эти компоненты образуют этот Гексагон, и то, как они взаимодействуют друг с другом. ИЗМЕНЕНИЕ УСТАНОВОК ПО УМОЛЧАНИЮ Стабильные изменения в вашей речи произойдут только тогда, когда вы поменяете различные установки по умолчанию, касающиеся Гексагона Заикания. Исходные установки выставляются в течение длительного времени. Пока мы дети, мы упражняемся во вредных речевых привычках, и за месяцы и годы такого поведения устанавливаются автоматические рефлексы, в конечном итоге вытесняемые из осознанного понимания. Подобным же образом, привычные способы мышления, ощущения и реакции также превращаются в отклики по умолчанию. В конечном итоге, эти установки сливаются в самоподдерживающуюся систему, образующую Гексагон Заикания. Для того, чтобы изменения стали постоянными, вам необходимо начать сходный процесс создания изменений в вашем привычном способе мышления, ощущений и реакций, действуя таким образом достаточно долго, чтобы все это стало вашими новыми установками по умолчанию. В какой-то момент все превратится в более продуктивную самоподдерживающуюся систему. Мне хочется поделиться с вами небольшими соображениями на этот счет. Эмоции. Вы можете изменить свои эмоциональные реакции, ставя себя в ситуации, в которых возникает риск, но которые достаточно безопасны, чтоб у вас еще оставалось желание рискнуть и попробовать новые модели поведения. Важно найти удобную точку для старта. Если встречи Клуба Ведущих вам представляются слишком сомнительными, не надо начинать именно там. Начните на уровне, где риск пониже, например, на встречах ассоциации заикающихся. Если и это слишком рискованно, найдите какую-нибудь группу личностного роста. Или логопедическую группу. Или логопеда, практикующего в частном порядке. Потом, когда этот уровень вам станет комфортным, медленно переходите на следующий, по одной ступени за один раз. Каждый уровень представляет собой активность, предполагающую немного большую степень риска. Одной из высокоэффективных программ, решающей вопросы заикания одновременно на многих уровнях, является программа «Говорите Свободно». Эта программа ведется уже во многих отделениях Национальной Ассоциации Заикающихся. В следующих частях книги вам будет предложено подробное обсуждение программы. Рассказано об организации групп и запуске программы. Помните, что пока вы остаетесь вне общения с людьми, ничего не произойдет. Заикание – явление социальное, потому очень немногие заикаются, будучи одни. Если вы не вовлечете себя в социум, ничего и не произойдет. Пока вы не найдете возможности обеспечить себя регулярным и частым положительным опытом, сочетающим в себе и риск, и безопасность, вы вряд ли измените свои настройки по умолчанию. Опыт, получаемый раз в месяц, тоже даст какой-то эффект, но если этот опыт не будет более частым, изменения, вероятно, будут очень медленными. Убеждения. Подвергайте сомнению и проверке все, в чем вы убеждены относительно и себя, и других, и о положении вещей. Люди застревают на чем-то, потому что им трудно выйти «за рамки». Чтобы изменить свои убеждения, вы должны читать. Вы должны задавать вопросы. Вы должны экспериментировать, даже если и не знаете заранее, как все это будет работать. Восприятие. Учитесь быть объективным наблюдателем и быть постоянно готовым поставить под сомнение свое восприятие. «Действительно ли этот человек смеется надо мной?» «Действительно ли люди ждут от меня совершенства?» «Будет ли то, что я попрошу этого человека перегнать свой автомобиль вперед, чтоб мне было где припарковаться, будет ли это наглостью и нахальством, или все в рамках приличий?» Ведите дневник своих наблюдений, и через какое-то время вы, вероятно, обнаружите какие-то стереотипы в своем поведении. Есть также превосходные книги и программы, которые можно найти по тематике общей семантики и нейролингвистического программирования, которые дают представление о том, как человек воспринимает и как можно изменить свои привычки мышления и восприятие. Намерения. Вопрос ваших намерений. Мне понадобились годы, чтобы понять, что в моя психику встроен «Троянский конь». Я записывал себя на один семинар по самосовершенствованию за другим, а на деле втайне от себя намеренно тянул и не пользовался тем, чему научился, в своей повседневной жизни. Ряд обстоятельств привели меня к выводу, что у меня есть некие скрытые намерения. Будучи ребенком, я очень старался быть хорошим. «Хороший» для меня было синонимом «тебя любят». Еще у меня была мама, которая всегда знала, что для меня правильно. Но если она была права, значит, я таковым быть не мог, так что, если был выбор между ее и моим путями, я бы следовал ее пути, тайно надеясь на то, что он не сработает. Поскольку если ее путь неверен, тогда мой мог бы оказаться правильным. После того, как я стал взрослым, «мама» во мне тянула «ребенка» во мне на разные курсы самоусовершенствования. Я делал то, что от меня требовала делать моя интернализированная мама, но мой интернализированный ребенок бунтовал и упирался. В конце концов, эти игры были выведены на свет, и я сократил (но не ликвидировал полностью!) проявления такого поведения. Физиологические реакции. Извините. Здесь вы можете сделать немногое. Эта физиология вам навязана, вы с ней родились. Однако, осуществляя некоторый контроль над своим восприятием, убеждениями и намерениями, вы сможете уменьшить ту частоту, с которой вы обнаружите у себя реакции типа «бей или беги». Речевое поведение. Логопеды могут сильно помочь вам, как хороший тренер поможет теннисисту серьезно улучшить свою игру в теннис. Если у вас плохая подача, то даже если вы очень хорошо отбиваетесь, то вы сможете только поддерживать игру, но не более того. Чтобы улучшить результаты, вам придется менять свою подачу, и вторая пара глаз может оказаться очень ценной. Точно так же, если вы не знаете, что творите, когда заикаетесь, то важно довести до вас понимание работы вашего речевого аппарата, чтоб он у вас был свободным и расслабленным, а не напрягался всякий раз, когда вы оказываетесь в состоянии стресса. Вы можете научиться этому и самостоятельно, но квалифицированный логопед может этот процесс облегчить. Это очень краткий обзор того, как изменить свои установки по умолчанию. Но надеюсь, он подбросит вам некую идею для того, чтобы стартовать и того, как действовать в будущем. НЕКОТОРЫЕ МЫСЛИ НАПОСЛЕДОК Еще в 1993 году у меня была небольшая переписка в интернете с известным логопедом и бихевиористом из Австралии. Во время разговора с ним я упомянул, что заикание у меня было примерно 30 лет, но последние 20 с небольшим лет я им не страдаю. Я больше не борюсь с речевыми ступорами, при этом не занимаюсь самокопанием, страхами, ощущениями надвигающегося ступора, что со мной случалось ранее. Все ушло полностью. Он мне не поверил, и прислал следующий ответ: Всякий может видеть, что у людей с заиканием есть мышцы, которые не работают должным образом. Я утверждаю, что есть достаточно веские причины полагать, что сущность заикания – нарушение моторики. Мельчайшие отклонения, измеряемые миллисекундами, но, тем не менее, это физиологические отклонения. У всех вас, людей с заиканием, есть субъективные ощущения этих нарушений, которые мне представляются очень различными. Но я уверен, что все вы имеете существующие в вашей моторной системе некие микроскопические нарушения, которые и вызывают вашу проблему с речью. Почему я говорю, что заикание – это проблема физиологическая по сути, потому что состояние науки в этой области и вся наука в настоящее время придерживаются такого мнения. Может, когда-нибудь станут думать, что заикание это какое-то другое нарушение. Преобладает же нынче точка зрения, что это генетически передаваемое нарушение моторики речи. Он был уверен, что я просто нашел способ контролировать свое заикание, перехитрив тем самым свою генетическое наследственность. Я сказал ему, что ничего не контролирую и никого не обманываю, потому что мне больше не надо ничего контролировать. Вероятно, он не был переубежден, поскольку внезапно закончил диалог со мной и так ничего и не ответил. По-видимому, тот факт, что заикание из моей жизни исчезло полностью, для него вообще не имел никакого смысла. У него была уверенность, что наука с этой проблемой разобралась полностью, и ему было ясно, что «если ты заика, то это на всю жизнь». Однако тот факт, что кому-то удалось избавиться от проблемы полностью, проливает свет на истинную природу заикания. Тем не менее, поговорку «если ты заика, то это на всю жизнь» считает верной большая часть людей, столкнувшихся с проблемой. На решение проблемы обычно уходит так много сил, что в какой-то момент, по достижении некоторого уровня качества речи, с которым уже можно жить, энергия людей перенаправляется в другое русло. По достижении этого желанного уровня, степень успеха будет определяться уже его или ее обстоятельствами, опытом, мотивацией и личностными качествами. Привожу некоторые свои выводы относительно ключевых факторов, облегчивших для меня этот процесс: Мое заикание было очень ситуационным, очень похожим на заикание Салли из истории, описанной выше. У меня были трудности, если я был должен выступать в классе или говорить с авторитетным для меня человеком, либо остановить незнакомца на улице с вопросом. В таких случаях у меня возникали знакомые всем страх и ужас. С другой стороны, у меня не было проблем поболтать с друзьями или с близкими. Из-за того, что я не было очень настойчивым, я никогда не пытался протолкнуть слова, когда не мог говорить. Таким образом, я никогда не вырабатывал вторичного поведения. Мое заикание заключалось в простейшем ступоре, так что в дальнейшем мне не пришлось много переучиваться. Поскольку мои ступоры были не очень «интересными», меня никогда не дразнили из-за моей речи. Раз у меня были только простые ступоры, и я никогда не подвергался речевой терапии, при которой зачастую делается упор на вопросы контроля, я не проникся убеждением в необходимости контроля своей речи. Следовательно, у меня никогда все не кончалось наложением еще одного уровня контроля на уже сверх всякой меры контролируемую речь. Я всегда знал, что хочу выступать перед публикой, так что мотивация к проработке проблемы была всегда. Когда я переехал в Сан-Франциско в начале 60-х, у меня было много возможностей для участия в программах личностного роста, движении, которое зародилось в культуре Калифорнии. Я имею склонность к фобии, при которой у человека имеется тенденция двигаться к тому, что его пугает, а не наоборот. Мне от рождения интересно, отчего человек становится таким, какой он есть, плюс к тому, я хороший наблюдатель, от того я отмечал и много размышлял практически над всем, что со мной случалось. Я хорошо замечаю взаимосвязи между вещами, которые обычно никак не связаны. Все перечисленное выше явно помогло мне, в то время как для кого-то с тяжелым заиканием, в неблагоприятном окружении, менее любопытного, с меньшими преимуществами, которые работали бы на него, времена могли быть очень тяжелые. Тем не менее, есть большие возможности для того, чтобы любой желающий мог значительно расширить свои горизонты. Сегодня все больше и больше программ, исповедующих целостный подход к заиканию. Вот некоторые из программ, которые сразу приходят на ум: Восточный вашингтонский университет, Американский институт заикания в НьюЙорке, Программа МакГуайра в Великобритании, Ирландии, Норвегии и Австралии. Программа МакГуайра особенно интересна. Здесь признается важность изменения личных установок по ряду параметров, и того, что на эти изменения требуются существенные затраты времени. По этой причине, выпускникам программы предлагаются различные варианты продолжения работы после начального курса обучения. Например, выпускники могут проходить программу столько раз, сколько им захочется, причем за символическую плату. Они также могут взять на себя ответственность и самим стать тренерами. Тренер не только ведет тренинги, но и отвечает за поддержку контактов с выпускниками по телефону, всегда может посоветовать и оказать поддержку. (Лучший способ научиться чему-то – это научить этому других!). Этот уровень дает тренеру право участия во многих мероприятиях, которые способствуют личностному росту не только студентов, но и самого тренера. ЗАКЛЮЧЕНИЕ С той поры, когда исследователи в Хоторне, штат Иллинойс, изучали способы усиления мотивации работниц, пройден немалый путь. За это время люди достигли впечатляющих результатов в науке и в медицине. Выполнена пересадка сердца, создан искусственный сустав, разработаны новые экзотические средства для улучшения работы мозга, созданы мощные антибиотики, способные победить самые упорные вирусы. Самое впечатляющее: расшифрован геном человека. Тем не менее, после целого века исследований, значительная часть людского и профессионального сообщества все еще топчется вокруг утверждения, что «никто по-настоящему не знает причин заикания». Как такое может быть? Возможно, такое отсутствие окончательного ответа является следствием того факта, что все эти годы, если говорить о заикании, мы пытались решать не ту проблему. Исследователи на заводе в Хоторне выяснили, что ответы иногда лежат не в области экзотики, а совсем рядом. Иногда ответ лежит у нас под носом, не в чем-то новом, а в понимании новых взаимоотношений, связывающих воедино элементы настолько привычные, что мы их просто не замечаем. В этом разделе утверждается, что заикание не является продуктом какого-то экзотического сбоя в генетике, что это продукт взаимосвязи обычных компонентов. Короче говоря, заикание - это система. Это не просто компоненты сами по себе, а синергетическое взаимодействие между ними, приводящее к возникновению заикания. Эта система называется Гексагоном Заикания, и состоит она из ваших эмоций, восприятия, убеждений, намерений, физиологических реакций и физического поведения. Сила, которая связывает эти компоненты воедино, называется Эффектом Хоторна. В результате получается живая система, которая действует в соответствии со своими законами и правилами, система, которая включает в себя не только вашу речь, но и всю вашу сущность. Понять эту систему и узнать, как она работает, означает признать, что заикание может быть изменено, ослаблено, а в некоторых случаях, даже уничтожено. С пониманием компонентов, образующих систему, проще становится наметить эффективные стратегии, дающие хороший шанс на получение долговременных улучшений, которые мы все долго искали. ССЫЛКИ Oyler, Mary Elizabeth. Sensitivity and vulnerability: are they a blessing? Letting GO, April 1998, 4. Roethlisberger, F.J.; Dickson, William J.; Wright, Harold A. (1946) Management and the Worker: An Account of a Research Program Conducted by the Western Electric Company, Hawthorne Works, Chicago. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press. ОТЧЕГО РЕЧЕВЫЕ СТУПОРЫ НАСТОЛЬКО НЕПРЕДСКАЗУЕМЫ? Много лет я ломал себе голову, пытаясь найти какое-то логическое объяснение для кажущегося таким капризным поведения речевых ступоров. - Отчего у меня бывают дни плохие и дни хорошие? - Почему ступоры иногда возникают на словах, которые обычно проскакивают безо всяких усилий? - Почему ощущение, что возникнет ступор, возникает ниоткуда и по непонятной причине? - Отчего у меня может быть три минуты без ступора, а потом вдруг все рушится? Бывало и такое, что, я думал, было бы лучше, если бы я заикался на каждом слове, а не только в особых ситуациях. Тогда, по крайней мере, моя жизнь была бы более предсказуемой. Люди незаикающиеся не имеют ни малейшего представления о неопределенностях, которые возникают, когда такая важная вещь, как речь, тормозит, трогается, дергается туда-сюда, как машина с неисправным карбюратором. И это бросает тень неопределенности на каждый аспект вашей жизни. Как-то раз я постарался объяснить это состояние другу без заикания. Представь, сказал я ему, идешь ты довольный по улице после того, как съездил затарился в универмаге Мэйси, и вдруг откуда-то прилетает кулак в перчатке – ШЛЕП!- ты получаешь по носу. Не сильно. Не так, чтобы пошла кровь. Но достаточно неожиданно, чтоб напугать. «Опа! – говоришь ты. И откуда это взялось?» Слегка озадаченный, ты продолжаешь движение. Идешь в банк, чтоб положить на депозит. Но когда ты подходишь к окошку кассы и открываешь рот, чтобы сказать, - из ниоткуда появляется рука в перчатке – ХЛОП! – снова по носу. Не сильно, но достаточно чувствительно, чтоб смутить тебя. Ты внес депозит и уходишь из банка. Идя к газетному киоску, ты чувствуешь себя слегка потрепанным и решаешь купить журнал, чтоб отвлечься от тревог. Собираешь мелочь, чтоб расплатиться, протягиваешь продавцу за прилавком, открываешь рот, чтоб сказать о журнале… вдруг эта рука в перчатке выскакивает откуда ни возьмись – ШЛЕП! – опять получаешь по носу. И каким ты теперь ощущаешь мир? Непредсказуемым. Время ланча, ты идешь в местную закусочную. Когда ты проходишь через дверь, то замечаешь, что делаешь то, что прежде никогда не делал. Ты осматриваешь помещение перед собой, отыскивая эту чертову руку в перчатке. Твой шнобель уже гудит от ударов. А так, вообще, ничего такого не происходит. Успокоившись, находишь свободный столик, садишься, открываешь меню. О! Сэндвич с ростбифом – это то, что надо. Подходит официант, чтобы принять ваш заказ. «Что заказываем?» - говорит он. «Ростбиф и чтоб хлеб цельнозерновой», - отвечаешь ты. «Еще что-то?» «Да, с картошкой фри». «А пить?» «Миллер Лайт» «Еще раз, не расслышал?» «М….» Ты начал было повторять «Миллер Лайт», но тебе этого уже не суждено, потому что вдруг ниоткуда появляется рука в перчатке и – ШЛЕП! – снова тебе по носу. Хватит уже!! С какой стати?! Все это совершенно бессмысленно. Почему получается, что рубашку в Маки ты купил без приключений, потом прошел в ресторан и получил по носу? Эти постоянные сюрпризы сводят вас с ума. Мой друг сказал, что понял, отчего я считаю мир таким непредсказуемым. РЕЧЕВЫЕ СТУПОРЫ ИМЕЮТ МНОГО МЕХАНИЗМОВ ЗАПУСКА Традиционно говорят, что заикание – это все то, что мы делаем, когда боимся, что начнем заикаться. Логопеды и большинство заикающихся исповедуют эту точку зрения уже почти 80 лет. Но, как и многие объяснения заикания, это справедливо лишь отчасти. Страх заикания определенно заставляет заикаться еще больше, и отсюда также следует объяснение того, как заикание усиливает само себя. Но это отнюдь не объясняет причин всех речевых ступоров. Эта точка зрения ничего не дает для объяснения того, отчего заикание приходит и уходит как-то случайно, и часто кажется, что заикание живет собственной жизнью. В ходе процесса собственного излечения, я выделил много ситуаций, которые не имели ничего общего со страхом заикания самого по себе, и все же были вполне способны включить механизмы ступора. В этой работе мы собираемся отвлечься от знакомых и очевидных причин появления речевого ступора. Большинство из таких причин связаны со страхом заикания. Мы хотим поискать менее очевидные причины, которые зачастую играют ключевую роль в возникновении ступора. Но перед этим нам потребуется прояснить несколько вещей. Во-первых, я хочу разъяснить, что я имею ввиду, когда говорю «заикание». Я говорю вовсе не о запинках (Джон изобрел для этого собственное слово bobulating – прим. перев.) – сбивчивой речи без усилий, которую вы слышите, когда у кого-то возникает неопределенность, смущение, растерянность. Я говорю о речи, которая блокирована наглухо. Человек чувствует себя как бы взаперти, и совершенно беспомощен в попытках продолжить речь. Во-вторых, мне необходимо четко определиться со своим видением того, что такое ступоры в речи. Я пришел к пониманию ступоров (заикания) не просто как речевой проблемы, а как системы, вовлекающей в себя всего человека: интерактивной системы, которая состоит по меньшей мере из шести основных компонентов – поведения, эмоций, восприятия, убеждений, намерений и физиологических реакций. Эту систему можно наглядно представить в виде шестиугольника, каждая вершина которого влияет и находится под влияние всех остальных. Физиологические реакции ГЕКСАГОН ЗАИКАНИЯ Поведение Намерения Убеждения Эмоции Восприятие То есть, ступоры вызываются не какой-то одной причиной. Это не могут быть только убеждения, или только эмоции, или только физиология вдруг приводит человека к тому, что его переклинивает, он ощущает беспомощность и не может ничего сказать. Именно динамическое взаимодействие всех шести компонентов ведет к проблемной речи. Мне также нужно пояснить свое понимание того, каким образом в возникновении речевых ступоров участвуют эмоции. ПРИСУТСТВИЕ ЭМОЦИЙ Если вы когда-либо видели кусок 35-мм кинопленки – такими пользуются в кинотеатрах – вы наверняка могли заметить одну или несколько волнистых линий слева от кадра с картинкой, которые постоянно меняются по ширине, как линия самописца сейсмографа, которым измеряют интенсивность землетрясений. Это оптическая звуковая дорожка, на которую записан звук для фильма. Независимо от того, что там происходит, эта оптическая звуковая дорожка есть всегда. Если звука нет, то визуально это просто прямая линия. Но запись есть всегда. оптические звуковые дорожки /\ Пользуясь этим в качестве сравнения, представьте, что в каждый момент времени, когда вы бодрствуете, параллельно ведется такая же «запись эмоций», которая содержит основные эмоции, связанные с тем, что происходит. Ваш мозг постоянно обрабатывает данные, происходящее, значение и так далее. Если бы вы могли каким-то образом регистрировать «запись эмоций», вы увидели бы, как она непрерывно то сужается, то расширяется, в зависимости от чувств, связанных с конкретной обстановкой, о чем вы говорили, кому говорили, какие слова использовались, о чем думали и как себя чувствовали в тот момент. Наличие трудностей с отдельным словом, например, со словом «для», может и не означать, что слово трудно само по себе. Это может быть связано с тем, что происходило до того, как вы начали проговаривать это слово, или с вашими ожиданиями последующих событий, и с теми эмоциями, которые этот момент порождает. Если вы сопротивляетесь тому, чтобы испытать эти эмоции, вы будете склонны к собственному сдерживанию (блокированию) до того состояния, пока уровень эмоций не станет приемлемым. Как же работает дорожка эмоций? Пусть Джордж, человек, который заикается, встречается в данный момент с мистером Петерсом, своим боссом. Джордж вдруг вспоминает, что у него сейчас должна была быть еще одна встреча, о которой он забыл, и ему надо прервать начальника, чтобы узнать, сколько сейчас времени, поскольку ему, возможно, придется этот разговор сильно сократить. Ему, вдобавок, немного неудобно, потому что он по-рассеянности оставил сегодня свои часы дома. Отмечаем, что слова «Excuse me» («извините») вызывают у Джорджа слабые эмоции. Но когда он начинает говорить слово «Peters» («Петерс»), у него появляется небольшой ступор, поскольку имя босса несет для него эмоциональный заряд. Этот заряд выбивает его состояние за пределы зоны комфорта, заставляет его сдерживаться какое-то время, пока интенсивность чувств не снизится. Ступор отмечен всплеском на записи эмоций, показавшим, что эмоции Джорджа внезапно выбиты из зоны комфорта. запись эмоций \ зона комфорта (Извините, мистер Петерс. Не подскажете, какое сейчас точное время?) Далее Джордж имеет дело с твердой согласной [k] в слове «can» («можете»). Проблема не только в том, что у него когда-то были проблемы с [k], но и в том, что он боится, что мистеру Петерсу не очень-то понравится, что разговор должен быть прерван. Расслабиться становится еще более трудно. Эмоции Джорджа снова прыгают на [t] в слове «tell» («сказать»), но настоящий пик эмоций приходится на [t] в слове «time» («времени»). Почему это происходит? Слово «time» («времени») не просто начинается со «страшного» звука [t], оно еще и завершает мысль. Как только он скажет «time», мистер Петерс будет знать, что у Джорджа есть проблема со временем, и ему хочется уйти со встречи. В предвидении раздражения мистера Петерса и того, насколько же ничтожным и нелюбимым он почувствует себя после сказанного, Джордж ступорит на [t] и только с третьей попытки ему удается вытолкнуть это слово. Удивительно то, что все это происходит, а Джордж ничего этого не осознает. Но тогда Джордж не осознает еще и многое другое. Он не осознает своих чувств по отношению к авторитетам, и того, насколько те его пугают. Он не осознает того, что принуждает себя угождать другим, чтоб быть уверенным в том, что всем он нравится. Самое главное, что Джордж не осознает того, что его ум запрограммирован на постоянную обработку своего опыта, на непрерывную оценку факторов, способствующих улучшению здоровья и выживанию, а также факторов, представляющих угрозу. На самом деле, утверждает НЛП, мы обрабатываем более двух миллионов бит информации, поступающей от наших сенсоров каждую секунду. Эта информация стирается, искажается и обобщается в ходе приспособления ее к нашим нуждам. Энтони Роббинс (Anthony Robbins), будучи мотивирующим оратором, говорит: «Все, что делаете вы и делаю я, делается либо для того, чтобы избежать боли, либо для того, чтобы удовлетворить желание получить удовольствие». Возможно, это звучит слишком примитивно, но практически вся жизнь строится таким образом. Просто человеческий разум за мудреными словами стремится спрятать эту основную мотивацию. Никогда не бывает такого, что вы оказываетесь без дорожки эмоций. Иногда это запись покоя, например, в моменты глубокого расслабления. Но дорожка пишется всегда, чтоб увести вас от вещей, которые могут причинить боль, и привести к тому, что, вероятно, доставит вам удовольствие. Это то, что я вывел в процессе наблюдения зависимости между эмоциями и речевыми ступорами. Давайте теперь посмотрим на еще один ключевой аспект загадки: способ хранения нашего опыта. ЦЕЛОСТНЫЙ ХАРАКТЕР ИНГРАММЫ Когда я начал лучше понимать динамику ступоров и стратегии, используемые мной, чтобы выбраться или избежать ступора, то поведение, которое обычно казалось таким странным, больше таковым уже не выглядело. И это произошло в тот момент, когда я натолкнулся на концепцию инграммы, представившейся мне очень правдоподобным объяснением непредсказуемого характера этих самых чертовых ступоров. Инграмму можно определить как подробную, до мельчайших деталей, запись каждого воспринимаемого события в данный момент времени: что-то вроде органической голограммы, которая содержит всю информацию с пяти сенсоров – зрения, слуха, запаха, вкуса и осязания, а также всех мыслей, возникших в тот момент. Эта совокупность соответствующих сигналов впечатывается в ткани на клеточном уровне. Будучи неразрывно слит с телом, этот набор ведет себя как единое целое. Вот пример инграммы. Вы находитесь в торговом центре, покупаете пару джинсов, и вдруг внезапно слышите крик. Вы быстро оглядываетесь и видите, что длинноволосый плохо одетый человек с вытатуированным черепом на задней поверхности левого бицепса в джинсовой куртке наставил пистолет на бедную кассиршу и требует, чтоб она выдала ему содержимое кассового аппарата. Сразу же ваше сердце начинает колотиться. Человек забирает выручку у девушки и начинает двигаться прямиком в вашу сторону. В панике, вы задаетесь вопросом, что же делать. Бежать вам? Отвести взгляд? Стоять на месте? Человек смотрит прямо на вас, будто вы осмелились бросить ему вызов. Вы сразу же отводите взгляд и затаиваете дыхание. И в этот момент он смешивается с толпой. У вас вздох облегчения. Позади вас продавщица в истерике. Спустя десять минут вы, как очевидец происшедшего, даете показания об инциденте полиции службы безопасности торгового центра. Вы приблизительно называете его рост и вес. Вы описываете, как можете, его татуировку, то, как выглядела джинсовая куртка, в которую он был одет. Возможно, у вас было достаточно присутствия духа, чтобы заметить его обувь и цвет его волос. Но есть еще много других впечатлений, о которых вы не говорите. Частично потому, что они вам не представляются такими уж важными, частично потому, что вы сознательно не обращаете на них внимания. Все эти переживания переплетены вместе в единую инграмму. Например, в магазине в тот момент звучала песня в исполнении Мэрайи Кэрри. Если бы кто-то спросил, то вы, вероятно, не смогли бы вспомнить такой детали, но ваше подсознание записало песню, как часть инграммы. Когда грабитель шел мимо вас, ваше обоняние поймало запах моторного масла от пятна на его штанах. Ваше подсознание зафиксировало его грубое лицо и то, что у него есть небольшой шрам внизу на подбородке. Это тоже часть инграммы. Ваши глаза записали резкое освещение магазина, образуемое прозрачными сферами. Частью инграммы был также шум толпы в торговом центре, эмоциональная окраска криков кассирши, ощущения полового покрытия под ногами, напряжение в ногах и в теле, ваше ощущение жажды. И, конечно, там же и все ваши эмоциональные реакции: страх, паника, неровное дыхание, тяжесть в шее, спазм в желудке. Все эти восприятия и многое другое были записаны и собраны в инграмму. Почему все это важно? Это важно, потому что инграмма играет важную роль в стратегиях выживания вашего организма и сознания. Особенно своему отношению к маленькому миндалевидному узелку в мозге, который представляет собой хранилище нашей эмоциональной памяти. МИНДАЛИНА Этот узел назван миндалиной и относится к лимбической системе, самой примитивной части мозга, которая имеет компоненты возрастом в сотню миллионов лет. Ее функция – реагировать: она отвечает за то, чтобы быстро включать реакцию типа «бейбеги» всегда, когда организм (то есть, вы) чувствует угрозу. Миндалина связана не только с вегетативной нервной системой, которая отвечает за физиологические рефлексы, как, например, за ритм сердечных сокращений и частоту дыхания, но и с областями мозга, отвечающими за обработку информации органов чувств. У нее есть особая высокоскоростная магистраль к глазам и ушам, дающая доступ к сырым необработанным сенсорным данным. Она похожа на нейронный центр с заземлением, который заливает огонь при малейшей опасности. Короче говоря, миндалина предназначена для обхода высших, сознательных отделов мозга, контролирующих когнитивную обработку, так что мы имеем возможность сначала действовать, а потом думать. Таким образом, когда мы воспринимаем угрозу, наше тело производит быструю пожарную последовательность действий, включая и реакцию на страх и мгновенный рефлекс отказа от всего того, что этот страх спровоцировало. Проблема в том, что миндалина не обладает особым умом или взыскательностью, и не отличает угрозу физическую (тигры, грабители, пожары) от угрозы социальной. Получая угрозу любого типа, миндалина интерпретирует ее с точки зрения физического выживания. Она активирует симпатическую нервную систему, и сразу и ваше дыхание учащается, и кровяное давление повышается, кровь приливает к конечностям, сердце колотится, адреналин вбрасывается в кровь: все те реакции, назначение которых дать вам физические ресурсы либо противостоять угрозе, либо спастись от нее бегством. Каким же образом миндалина узнает, когда запустить эти реакции? Запуск происходит при наличии в данный момент времени некоего фактора, который предположительно связан с угрожающей ситуацией. Таким образом, находясь через месяц в книжном магазине, вы вдруг почувствуете некоторое неудобство. Вы не осознаете, что это просто Мэрайя Кэрри поет ту же самую песню по аудиосистеме. Это одно сенсорное воспоминание будит все происшествие в магазине джинсов целиком. Тем не менее, вы этого не осознаете. Вы просто чувствуете, что ваше сердце вдруг куда-то поскакало. Позже, на неделе, вы едете в автобусе, и вдруг вам стало не по себе. Вы не понимаете, что парень, который сидит рядом с вами, работает в гараже, и вы поймали тот же запах моторного масла, который почувствовали в магазине джинсов. В закусочной быстрого питания парень позади вас имеет на плече татуировку. Вы чувствуете скованность. Спустя несколько дней вы входите в магазин одежды, в котором то же самое специфическое освещение, что было в магазине джинсов, и вас что-то кольнуло, непонятно почему. Человек, с которым вы разговариваете на работе, задает вам вопрос. Его голос имеет тот же тембр и похож на голос того грабителя, и, по своей реакции, вы понимаете, что вам очень хочется помолчать. Обратите внимание, что вы совсем в других обстоятельствах, нежели те, что были в день, когда вы стали свидетелем ограбления. Вы в МакДональдсе, а не в магазине джинсов. Парень с татуировкой находится там, чтоб съесть гамбургер, а не ограбить магазин. И тем не менее, ваши эмоции вытворяют с вами такой номер. Причина этого в том, как работает ваш реактивный ум. Короче говоря, все, что выглядит или ощущается похожим, либо даже смутно напоминает вам исходное событие, имеет возможность возродить, напомнить, воссоздать то самое событие. Плохо одетый парень – это ограбление. Запах моторного масла – ограбление. Запись Мэрайи Кэрри – ограбление. Резкое освещение – ограбление. Голос сотрудника – ограбление. Каждый намек со стороны органов чувств работает так, будто это мельчайший кусочек голограммы. Посветите сильным лучом на этот маленький кусочек – и вы можете увидеть все событие целиком. Подобным же образом, самое «несущественное» событие для органов чувств имеет силу, чтоб восстановить всю инграмму и те же самые эмоции, сопутствующие ей. В случае речевых ступоров, самым очевидным спусковым крючком, который может вызвать «переклинивание» и невозможность говорить, является страх ступора. Но есть и множество других путей включить ту же реакцию. Давайте взглянем на некоторые обстоятельства, провоцирующие ступор, которые не относятся к заиканию. РЕАКЦИЯ НА ТОН ГОЛОСА Одним из таких триггеров является высота голоса человека. Фонд Delancey Street в Сан-Франциско занимается делами, связанными с реабилитацией наркоманов, проституток, осужденных, и другими, когда есть необходимость в корректировке нарушений поведения, и этот фонд преуспел в этом более, нежели какая-либо другая организация в мире. В течение 30 лет я периодически безвозмездно предоставлял свои услуги Delancey в качестве создателя рекламной продукции и всячески их поддерживал. В 1993 году я вызвался проводить занятия по публичным выступлениям в Delancey. Однажды, после того, как занятия закончились, я шел к своей машине, и вдруг решил заглянуть в их ресторан, расположенный в том же знании, чтоб поприветствовать Абэ, метрдотеля, которого знал уже 20 лет. Я не увидел Абэ, когда вошел, потому попросил работающего метрдотеля передать Абэ, что был Джон Харрисон и спрашивал о нем. Я повернулся, чтоб уйти, как вдруг парень, с которым я только что говорил, резко выпалил: «Как-как ты сказал тебя зовут?» Я развернулся, чтоб повторить свое имя, и вдруг почувствовал себя в ступоре. А точнее, я был в панике, застыл и не мог сказать ни слова. В совершенном волнении, в голове кавардак… меня отбросило на 30 лет назад, когда у меня регулярно в подобных ситуациях бывали ступоры. Полностью отдавая себе отчет, я остановился, сделал глубокий вдох и пришел, наконец, «в сознание» настолько, что смог выговорить «Джон Харрисон». Я ушел из ресторана расстроенным и озадаченным внезапным появлением старой реакции. Почему это произошло? Занятие прошло замечательно. Я люблю Delancey Street: людей и саму эту организацию. Это был наш любимый ресторан в Сан-Франциско. Я не думал о своей речи, она перестала для меня представлять проблему уже более двух десятков лет назад. Чем больше я думал об этом, тем больше чувствовал, что мой отклик был спровоцирован чем-то в тоне голоса того парня. Именно так работает инграмма. Чтобы вас «включить», вовсе нет необходимости попасть именно в ту самую ситуацию: достаточно лишь частички ее, напоминающей вам событие, несшее в себе какую-то угрозу. Возможно, была похожая ситуация, в которой у меня возник ступор. Или, возможно, что-то связанное с самим парнем. В конце концов, почти все обитатели Delancey сидели в тюрьме. Почти все парни говорят грубо. Возможно, меня напугал тон его голоса. Может, он так прокричал мне вопрос, потому что видел, что я ухожу и подумал, что не совсем правильно расслышал мое имя. Может, это ввело его в беспокойство, а я, может, интерпретировал это беспокойство как что-то еще. Угроза? Команда? Тон его голоса поймал меня врасплох. Или, может, что-то крутилось у меня в голове в тот день, что просто заставило меня быть более восприимчивым к тону его голоса. Я никогда не узнаю. Но я точно знаю, что в тот момент я переживал инцидент, который имел место быть ранее. Единичные инциденты, подобные этому, случаются раз в несколько лет. Но когда они происходят, то дают вам практические лабораторные условия для изучения обстоятельств, приведших к возникновению речевого ступора. Большим отличием моей реакции этим вечером и той, что случилась 25 лет назад, было то, что после того, как инцидент был исчерпан, все закончилось. Хотя мне и было любопытно, я не переживаю об этом событии. Я не рассматриваю произошедшее как проблему со своей речью, потому оно не будит страх речи. Это просто одна из тех вещей, что иногда приходят к нам ниоткуда. Эта история – лишь один пример того, как ситуация, не связанная с заиканием, может внезапно вызвать подвижку в Гексагоне и спровоцировать речевой ступор. СЛЕДОВАНИЕ ЗНАКОМОМУ СЦЕНАРИЮ Теперь давайте вернемся в еще более ранние времена. К концу 1970-х годов я был свободен от речевых ступоров в течение более чем десяти лет, хотя каждые несколько лет меня удивляли отдельные случаи. Как и встреча в Delancey Street, эти случаи бывали так редко, что давали мне, как в лаборатории, возможность исследовать мысленным микроскопом внутреннюю механику ступора. Тот случай произошел в Litronix, производитель светодиодов в Купертино, Калифорния. Я работал в качестве составителя рекламных текстов, и вместе с Бобом Швайцером, делопроизводителем рекламного агентства, мы были в компании, чтобы представить текст и макет нового объявления. Нам было назначено на 10 утра, но поскольку мы пришли на несколько минут раньше, то болтались в дверях, ведущих к офису президента Linronix Брюса Блаккена, пока он заканчивал телефонный разговор. Стоя и болтая с Бобом, я вдруг почувствовал, что мне трудно представиться Блаккену, с кем я ранее не встречался. Это были старые ощущения, что возникнет ступор на моем имени. Это было немыслимо. Я не сталкивался со ступорами уже десяток лет. Я никогда не думал о заикании в таких ситуациях. Почему вдруг это ощущение неожиданно повторяется? Чем ближе у Блаккена представлялось завершение телефонного разговора, тем все более возрастало мое беспокойство, как же я представлюсь. В конце концов, Блаккен закончил разговор и жестом пригласил нас войти. Они с Бобом пожали руки, и Боб сразу представил меня, избавив от необходимости выговаривать свое имя. Мог ли я произнести это без ступора? Мне хотелось бы так думать, но в тот момент я был вовсе не уверен. У меня было чувство, что я сорвался с крючка. Позже вечером у себя дома я сел и поразмыслил над случившимся. Что происходило в Litronix? Откуда возникли эти ощущения, и почему они появились именно в тот момент? Я мысленно прокручивал ситуацию, рассматривал ее со всех сторон, пытаясь найти ключ, который бы объяснил мою реакцию. И, в конце концов, что-то начало склеиваться. За два десятка лет до этого я работал у своего отца в Нью-Йорке. Наше рекламное агентство было размещено в небольшом четырехэтажном здании на 50-й стрит. Работал я там внизу. Офис отца был на третьем этаже, и иногда я, бывало, поднимался к нему в офис, когда он говорил по телефону. Посетители с улицы должны были исполнять официальный протокол: регистратор, зал ожидания, секретарь, затем бывали приняты. В отличие от них, я просто болтался в дверях, пока он не закончит разговор. В конце концов, я и работал там, и был еще и его сыном. Я мог позволить себе вольности. Ситуация в тот день в Litronix по ощущениям была удивительно похожей. Визит был неформальным, не надо было следовать никаким официальным церемониям. Мы ждали в приемной, чтоб нас провели в офис Блаккена, но после того, как молодая женщина проводила нас по коридору, она просто сказала: «Сейчас он освободится», и оставила нас в дверях. Со мной уже такое бывало. Моя эмоциональная память не признавала различий скорее, она откликнулась на сходство: глава компании, стояние в дверях, потребность в одобрении, отношение к авторитету. Это куски знакомой инграммы, которая напомнила те времена, когда я ждал, пока папа закончит телефонный разговор. Это не только напомнило прежний опыт, это стало прежним опытом. Он был моим папой. Я был его сыном, беспокоящимся о том, что он может не одобрить мой поступок. А следовательно, вернулись все те же старые ощущения. Что, в свою очередь, потянуло за собой отношения и чувства, которые были у меня, молодого в те времена человека, включая и осуждение и необходимость выполнения. Моя миндалина, отвечающая за защиту моего телесного здоровья, сделала еще одну ошибку. Она снова, подметив мое общее возбуждение, привела меня в готовность бороться или бежать от саблезубого тигра. СТРАХ ТОГО, ЧТО ВАШИ ИДЕИ ОТВЕРГНУТ Третий тип сценария страха речевого ступора предполагает разговор с учителями, работодателями, с людьми, которых мы ставим выше себя по той причине, что они знают, делают или могут сделать что-то с нами или для нас. Раньше я думал, что так всегда было потому, что я вроде бы должен перед ними заикаться. Но теперь я понимаю это лучше. Страх заикания действительно может играть свою роль. Но страх того, что могут быть отвергнуты твои мысли, что-то такое, что для тебя очень важно в тот момент, может быть столь же пугающим, даже если ты давно забыл о заикании. В середине 90-х я был на мастер-классе, спонсируемом северо-калифорнийским отделением Национальной Ассоциации Ораторов. Марьяна Нуньес, которая проводила занятие, была замечательным, готовым прийти на помощь человеком и опытной профессиональной ведущей. Среди вопросов, которые она рассматривала в ходе семинара, был вопрос о работающем названии доклада. У меня в то время было выступление, которое я делал в местных общественных организациях, шедшее под заголовком «Это удовольствие, или это работа?» Речь была о том, что мы склонны разделять работу и удовольствие, и о том, как выстроить отношение к работе, чтобы работа и удовольствие стали синонимами. Марьяна полагала, что мое название не дает людям четкого представления о сути доклада. Мне нравилось название, и я не хотел его менять. Она сказала, что во время семинара мы могли бы протестировать заголовки наших докладов на других членах группы. Прошла уже половина семинара, когда она спросила, нет ли у кого-нибудь названия, которое хотелось бы проверить. Сначала я НЕ поднимал руку. Кто-то попробовал свои заголовки, но я стеснялся. Здесь надо сказать, что почти все люди на мастер-классе были либо профессиональными дикторами, либо намеревались ими стать, так что уровень присутствующих был высок. Я робел. Предложить название своего выступления на этой группе означало, что меня оценивали бы те, чье мнение для меня много значит. У меня была боязнь, что мое название не одобрят. А я не хотел чувствовать себя отвергнутым, потому и не решался. В конце концов, руку я поднял, но когда я это сделал, меня охватило старое знакомое ощущение. Было похоже, что у меня возникнет ступор. Заметьте, что к тому времени хронических ступоров у меня не было уже более 25 лет, хотя ситуации, которые могли бы поднять старые ощущения, время от времени и возникали. Несмотря на ощущение надвигающегося ступора, я четко понимал, что это не имеет ничего общего с моей речью. Дело было в моем раздвоившемся намерении. Мне, конечно, хотелось предложить свое название доклада, но, в то же самое время, я не хотел подвергать себя оценкам со стороны других. Так что в действительности я НЕ хотел говорить. Меня тянуло в разные стороны, и это создавало знакомое ощущение, что я заперт и не могу говорить. Мне бы хотелось сейчас рассказать, что я наплевал на всякие ощущения и заговорил, но, к стыду своему, признаюсь, что я, в конце концов, опустил руку и так и не поведал никому о своем названии. Сожалел потом об этом. И, тем не менее, я уверен, что дело было не в заикании. Дело было в ощущении собственной уязвимости. К счастью, два месяца спустя у меня появился еще один шанс, когда Марьяна проводила следующий семинар. Снова была возможность поделиться заголовками выступлений. На этот раз мои намерения были понятны, и моя рука поднялась второй. Когда я проговаривал название, слова просто текли. Мне было даже удивительно, насколько это было просто. Как вы видите, мое состояние было совершенно другим, поскольку намерения были четкими, взвешенными и точными. Ограничившись сразу только своим страхом заикания, я никогда не увидел бы большего, что также могло иметь связь со ступорами. И укрепил бы убеждение, что удержали меня наличие проблем с речью и страх начать заикаться. Я бы проглядел настоящие причины. Кстати, Марьяна была права. Название не понравилось. Оно не было коммуникативным. (Это открытие я пережил). Мое выступление сейчас называется «Почему работа не может приносить большее удовольствие?», и организациям гораздо понятнее, о чем будет идти речь. РАЗГОВОР С ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРЫЙ НЕ РЕАГИРУЕТ Четвертая ситуация, в которой боязнь ступора может не иметь ничего общего со страхом речи, это ситуация, когда мы разговариваем с человеком, который совершенно не выдает реакции на произносимое. Человек просто сидит с каменным лицом. Бр-р-р… Даже сейчас меня от этого корежит. Я не получаю совершенно никаких подсказок тому, что же мне дальше делать. Необходимость быть услышанным – один из самых мощных мотиваторов в человеческой природе. Она имеет огромное влияние на наше развитие в детстве. Если тебя слушают – это средство, с помощью которого мы открываем себя как человека, которого понимают и принимают… или нет. Оно определяет разницу между принятием и отвержением. Отсюда также идет то, что непонятость – одно из самых болезненных переживаний для человека. Когда нас не оценили и не ответили нам, наши жизненные силы уходят, и мы чувствуем себя «сдувшимися». А еще мы можем закрыться. Разговор с человеком, который не проявляет никаких реакций, очень похож на то, будто ты вглядываешься в комнату, в которой царит кромешная темень. В эту темноту мы проецируем наших собственных воображаемых ужастиков. При отсутствии ответа пробуждается наша неуверенность, на нашу самооценку обрушивается град вопросов. Может, я несу чушь? Ко мне хорошо относятся? Или я выгляжу как полный идиот: творю глупость и все болтаю и болтаю. Эти вопросы не были бы настолько важны, если бы мы не наделили слушающего властью над нами: властью оценивать нас, сообщать нам, что у нас все в порядке. А власть над нами есть, потому что мы чего-то ждем от него: одобрения, любви, признания. Иногда слушающие не дают нам этого, потому что у них такая позиция на этот счет. Но часто бывает, что мы просто приписываем им важность, а потом посредством их оцениваем себя. Наши страхи, конечно, в том, что они сделают все наоборот. Мы можем им не нравиться, можем им быть не нужны. И мы отчаянно пытаемся им угодить. Прячем свои недостатки. Мы пытаемся угадать, чего же они хотят, чтоб выдать им это или быть этим. Скрываем свою спотыкающуюся речь… свою настойчивость… свою спонтанность… свое настоящее я. Тщательно! Иначе человек что-то такое увидит и подумает, что ты какой-то агрессивный. Из-за того, что их лица непроницаемы и безэмоциональны, как у сфинкса, мы ходим вокруг на задних лапах, осторожно, как по битому стеклу. Мы все делаем, чтоб понравиться. А когда не видим реакции, то зажимаемся еще больше. Самый главный наш страх? Это то, что они вообще уйдут. Я называю это самым главным страхом, потому что в нашем состоянии «детскости», когда мы беспомощны и покинуты всеми, то это означает, что мы можем погибнуть. Неудивительно, что я вырос одержимым всегдашним желанием знать, понимают ли меня и воспримут ли то, что я должен сказать. Я постоянно искал невербальные подтверждения, говорящие мне, есть контакт или нет: улыбку, заинтересованный взгляд, внимание. Но некоторые люди просто неэмоциональны. Это вовсе не означает, что вы им не понравились, или что им безразлично то, что вы говорите. Настраиваться на собеседника просто не в их характере. Мне бы и хотелось вам сказать, что я перерос все это, но факт в том, что люди без ответной реакции так и доставляют мне дискомфорт. Это совершенно не связано со страхом заикания. Это связано с боязнью не быть оцененным, и 30 лет назад в таких ситуациях я, скорее всего, получил бы ступор. ЭФФЕКТ БУДИЛЬНИКА Один из участников интернетовской дискуссионной группы по нейро-семантике поднял интересный вопрос. Он звучал так: «Если человек ступорит, чтобы сдержать себя и избежать проявления эмоций и так далее, то как это отнести к нейтральным словам, которые не несут какого-либо смысла, к союзам, например, «и», «как», в отличие от слов с конкретным содержанием». Одним из объяснений, почему нас иногда «клинит» на «бессмысленных» словах, является то, которое я называю «Эффектом будильника». Здесь нет ничего, связанного с заиканием как таковым, зато есть то, что связано с ощущением, что мы говорим слишком много. Наши действия слишком активны, и нам пора бы уже угомониться. Когда я впервые, давным-давно, приехал в Сан-Франциско, и вступил в Клуб рекламы для молодежи, я периодически должен был подниматься и выступать перед группой. В связи с этим, я обратил внимание на интересное явление. На первых порах я мог говорить примерно секунд 10, пока не срабатывал мой «будильник», и уровень моего беспокойства повышался до дискомфорта, что вызывало у меня ступор. Это было связано с уровнем моего комфорта в данной ситуации и с тем, насколько долго я мог находиться в центре внимания (т.е, стоять перед группой), прежде чем мои эмоции вырастали за рамки комфортных. Таким образом, я мог ступорить на слове «для» не потому, что это слово для меня было «страшным», а просто потому, что мне было позволено стоять перед группой слишком долго, и я уже чувствовал обязанность себя окоротить. (Подобный страх возникает в ситуации, когда при выступлении речь долгое время остается нормальной и без запинок. Возникающее при этом стремление удержать её в таком состоянии становится непреодолимым.) Однако, чем больше у меня было возможностей оказаться стоящим перед группой, тем более обыденными становились ощущения, тем более комфортной для меня становилась ситуация, и тем дольше я мог говорить - 30 секунд, 45, одну минуту – до того момента, как начинал звонить мой будильник. Это было показателем постепенного расширения зоны комфорта, а также роста готовности самоутверждения. С ростом вашей самооценки, с укреплением доверия к собственному самовыражению и с повышением комфортности при демонстрации своих возможностей, вы будете в состоянии говорить все более продолжительно без неизменных тормозов. Речь перестанет быть деятельностью, которая вас утомляет, а, скорее, будет заряжать вас, поскольку вы будете высвобождать все больше и больше энергии, впредь никогда не работая против самих себя. Ваш «будильник» будет позволять вам все большее продвижение без «звонка» и, в конце концов, может перестать звонить вообще. При анализе речевой ситуации возьмите себе в привычку отмечать, как вели себя ваши эмоции, и не вышли ли ваши чувства, перед тем, как вы попали в ступор, за пределы зоны комфорта, заставив вас притормозить. Потом спросите себя, в чем была угроза. Вы можете ускорить процесс обучения, если будете вести дневник или записывать происшествия, которые помните, в картотеку. Если бы будете делать это в течение достаточно долгого времени, вы начнете подмечать определенные тенденции и закономерности. А те, в свою очередь, покажут вам проблемные области, с которыми необходимо будет разбираться. КАК БЫТЬ ЛЮДЯМ, КОТОРЫЕ, ПОХОЖЕ, ЗАИКАЮТСЯ ВСЕГДА? В ходе моих более чем четвертьвековых контактов с NSA, я повидал любое заикание, которое вы себе только можете вообразить. Я встречал и людей, у которых бывали редкие случайные ступоры, и людей, которые боролись с каждым словом. Как объяснить наличие людей, которые, кажется, заикаются все время? Чтобы объяснить это, я придумал то, что я называю «Принципом перевернутого треугольника». Эта метафора отсылает ко временам детства, когда происходят отдельные ключевые события. Чем раньше они происходят, чем шире то воздействие, которое они окажут на жизнь человека впоследствии. Пусть, скажем, 18-летний выступает на занятии и подвергается резкой унизительной критике со стороны преподавателя-мужчины. Есть вероятность того, что у этого студента разовьется страх перед этим преподавателем или преподавателями мужского пола, и будет утрачен дальнейший интерес к этим занятиям. Если это событие произошло в возрасте 12 лет, то ученик может быть не настолько избирательным и спроецировать свой страх на всех учителей. Если это произошло в возрасте 8 лет, то все может закончиться тем, что человек будет испытывать боязнь взрослых. жизненный опыт жизненный опыт влияние на опыт влияние на опыт важное событие (8 лет) важное событие (3 года) рождение рождение жизненный опыт жизненный опыт влияние на опыт влияние на опыт важное событие (13 лет) рождение важное событие (18 лет) рождение Если случилось в возрасте 3 лет, то страх может быть всеобщим, и распространяться не только на взрослых, но и на любую ситуацию, в которой ему предстоит проявить инициативу. В возрасте трех лет ребенок не столь связан со специфическими ситуациями, в которых он должен или не должен что-то сделать, как связан с тем, насколько безопасно можно выразить определенные эмоции в какой-то момент времени. Поток эмоций, например, является неотъемлемой частью секса, творчества, выражения гнева, ненависти, нежности и любви. Это часть эго. Если в ранние годы становления ребенка он пригасит выражение того, что он хочет, что ему нужно для того, чтобы выразить себя в этих проявлениях, его боязнь выражения сильных эмоций может легко оказаться обобщена. Он может сделать для себя вывод, что его истинное я никогда и ни при каких обстоятельствах не должно быть раскрыто. Самоутверждение как таковое может оказаться табу. Тогда практически все речевые ситуации окажутся угрожающими, и он обнаружит, что ему всегда и везде сложно обойтись без ступоров. Подобным же образом, если вы не были услышаны в самом раннем детстве, то это также будет иметь огромное влияние на вашу жизнь. Сравните теперь такого человека с человеком, у которого ключевое событие произошло позже, и чьи страхи ограничиваются только конкретными ситуациями. Как вы можете видеть на диаграммах, приведенных выше, чем раньше происходит ключевое событие, тем шире его влияние на жизнь человека, и тем большее распространение будет иметь возникновение речевых ступоров. ЗАПЕЧАТЛЕНИЕ В МОЗГЕ Применительно к поведению, изменение нежелательных привычек также более затруднительно при раннем возрасте возникновения таких привычек. Статья в журнале Time, опубликованная в феврале 1997, объясняет почему. Статья начинается с описания процесса установления нейронных цепочек: 1. Мозг эмбриона производит гораздо больше нейронов, или нервных клеток, чем необходимо, а затем этот избыток устраняет. 2. Оставшиеся нейроны вытягиваются в аксоны - нервные клетки для передачи на большие расстояния. На своих концах аксоны ветвятся на многочисленные окончания, чтоб обеспечить связь со многими объектами. 3. Спонтанные всплески электрической активности усиливают некоторые из этих связей, тогда как остальные, лишенные активности, атрофируются. 4. После рождения мозг проходит вторую фазу усиленного роста, при которой аксоны (которые посылают сигналы) и дендриты (приемники сигналов) обрастают новыми соединениями. Электрическая активность, вызванная потоком данных с сенсоров, настраивает мозговые схемы, определяя, какие соединения будут сохранены, а какие – удалены (выделено Дж.Харрисоном). В статье отмечается, что «к трем годам, ребенок, которого игнорируют или плохо с ним обращаются, имеет «шрамы», которые, если не невозможно, то чрезвычайно трудно удалить». Справедливо это и для детей, у которых есть тревожность самовыражения и которые придумывают стратегии и образцы поведения, призванные помочь им с этим справиться. Далее, из той же статьи: «Неврологи говорят, что мозг ребенка закрепляет повторяющийся опыт. Всякий раз, когда дите пытается прикоснуться к привлекающему его объекту, пристально рассматривает лицо или прислушивается к колыбельной, микроскопические электрические разряды проходят через мозг, выстраивают нейроны в цепи, точно так же, как происходит травление в кремниевом чипе». Этот процесс продолжается примерно до 10 лет, «когда баланс между созданием синапсов и их уничтожением резко меняется. В течение нескольких следующих лет мозг безжалостно уничтожает свои самые слабые синапсы, сохраняя только те, которые были волшебно преобразованы опытом». Неудивительно, что некоторые люди имеют такие непреодолимые трудности с речью. Повторяясь, их ранний страх самовыражения, со всеми сопутствующими впечатлениями, убеждениями и стратегиями реагирования, глубоко въелся в сознание и тело, и является частью личности человека. Аналогично, блокирующие стратегии, которые были приняты, также стали привычными. ПОБЕДИТЬ ЛИ РАННЮЮ ЗАПРОГРАММИРОВАННОСТЬ? Могу вас обрадовать: можно переформатировать рефреймингом свой ранний опыт таким образом, чтоб старые реакции оказались не востребованы. Вы можете обеспечить себе выбор откликов разработкой новых паттернов поведения и многократным их повторением до тех пор, пока вы не станете обращаться к ним автоматически, по умолчанию. Вам придется много потрудиться над созданием этих новых паттернов отклика, поскольку ваше сознание уже не чистый лист, и на отвыкание сейчас уйдет какое-то время. Вам придется иметь дело с вещами гораздо более обширными, чем ваша речь. Вы должны будете обратиться и к восприятию, и к убеждениям, и к эмоциональным реакциям, и к конфликтующим намерениям, помогающим создать реактивные паттерны, целью которых являются ступоры. Можно ли это сделать? Можно, говорит Дэниел Гоулман (Daniel Goleman), автор книги «Эмоциональный интеллект (Emotional Intelligence). В своей книге он рассматривает проблему, которая, как и хроническое заикание, обычно начинается в раннем возрасте. Это обсессивнокомпульсивное расстройство (ОКР, или невроз навязчивых состояний). Он сообщает, что те люди, которых лечили от ОКР, которое является еще одним трудно прерываемым и глубоким нарушением, могли изменить свои ощущения и реакции. Они делали это, противостоя своим страхам, проверяя свои убеждения и получая повторяющийся опыт позитивного характера. Одна из самых распространенных навязчивостей у людей, пораженных ОКР, это повторяющееся мытье рук. О такие людях известно, что они моют руки в течение дня сотни и сотни раз, движимые страхом того, что если они не будут этого делать, то подхватят болезнь и умрут. При лечении, исследуемых пациентов намеренно размещали около раковины, но не позволяли умываться. В то же время, им было рекомендовано анализировать свои страхи и проверять самые глубокие убеждения. Постепенно, после нескольких месяцев подобных курсов, навязчивости исчезали. Повторяющийся положительный опыт не уничтожал старую память. Она попрежнему существовала. Но он давал человеку различные способы ее интерпретации и альтернативные варианты реагирования. Человек не уподоблялся заезженной старой пластинке. Правда, требуются очень большие усилия, чтобы противодействовать старым реакциям, корни которых уходят далеко в раннее детство. Но мотивированные люди были в состоянии разрушить прежние паттерны реагирования и уменьшить симптоматику так же эффективно, как если бы они подверглись воздействию тяжелых наркотических антидепрессантов типа прозака. По словам Гоулмана, «мозг остается пластичным на протяжении всей жизни, хотя и не в той непостижимой степени, как в детстве. Любое обучение предполагает изменения в мозге, усиление синаптических связей. Изменения мозга у пациентов с ОКР показывают, что эмоциональные привычки, если приложить некие усилия, могут меняться на протяжении всей жизни, даже на уровне нейронов. То, что происходит с мозгом – это аналог эффекта, который дают многократные или интенсивные эмоциональные переживания, в лучшую или в худшую сторону». То же самый принцип применим и в случае хронических речевых ступоров. Выходя за пределы своей зоны комфорта, имея желание пройти опыт негативных эмоций, используя рефрейминг прежних навыков посредством НЛП, нейросемантики и других инструментов когнитивной психологии, вы можете выстроить альтернативные реакции, хотя прежняя память будет всегда храниться в вашем эмоциональном архиве. Слова «то, что тебя не убивает, делает тебя сильнее» по-настоящему работают. Но чтобы эти изменения осуществились, вам нужно будет подвергнуть себя риску (по меньшей мере, в своем понимании) такими вещами, как поведать людям о своем заикании, настойчиво искать возможности для выступлений, находить возможность регулярно говорить, и особенно в тех ситуациях, которые представляются рискованными, но, по сути, безопасны, как, например, в клубах ведущих. Такая повторяющаяся рискованная активность имеет воздействие не только на вашу речь, но и на вас в целом. Она перепрограммирует вашу эмоциональную память. Поможет вам, построением позитивных убеждений, восприятия и эмоций, создать более развернутое, более честное и обоснованное понимание того, что вы из себя представляете на самом деле. По сути, вы меняете не только ваше скованное поведение, но и те основы, на которых зиждется такое поведение. Придавая вашему Гексагону Заикания более позитивный разворот, вы гарантируете, что прежние варианты сдерживания и блокирования для вашего нового, расширившегося и созидательного «я» более не подходят. ОХВАТЫВАЙТЕ ВСЮ СИТУАЦИЮ ЦЕЛИКОМ Признаюсь, меня по-настоящему разочаровывает, когда люди год за годом сохраняют свой зашоренный взгляд на заикание. В течение многих лет людей озадачивали их речевые ступоры. Никто не знал, что же это такое. Потом объявились доктора и исследователи, которые дали простое и логичное объяснение: «Заикание – это то, что вы делаете, чтобы не заикаться». Мир с готовностью провозгласил, что это и есть Объяснение. «Ура! – сказали все. – Теперь у нас есть осмысленный ответ». Вот тогда и появились эти шоры. Люди перестали искать. Мы полагали, что это объяснение было исчерпывающим ответом. Мы ограничили свои горизонты. Мы перестали спрашивать, нет ли у проблемы еще каких-то составляющих, которые необходимо учитывать. К счастью, не все попали в эту ловушку. Я встречал многих, кто существенно или полностью избавился от заикания, и все они не ограничивались очевидным. У них была выработаны критерии жесткой самооценки себя, как человека. Они стремились проследить собственные мысли и чувства и соотнесли наблюдения и выводы со своей способностью говорить. В конце концов, они пришли к пониманию, что в основе их речевых ступоров лежит необходимость сдерживаться, и что причины для сдерживания связаны со многими аспектами их жизни, а не только со страхом заикания. Знание себя, которое они выстроили, стало неотъемлемой частью их выздоровления. Если вы один из тех, чьи постоянные усилия по установлению контроля над речью не приносят результата… или усилия, которые необходимо прилагать для получения плавной речи, стали непомерными… то, возможно, дело не в том, что вы прилагаете недостаточно усилий. Возможно, дело в том, что вы не установили Гексагон Свободной речи так, чтобы он поддерживал цели, над которыми вы работаете. Ваш Гексагон все еще строится на сдерживании, а не на раскрепощении. Если это так, то вам стоит взглянуть на проблему шире. Пришло время взглянуть за пределы страха заикания и начать исследование тех способов, которыми ваши речевые ступоры связаны с разнообразными аспектами вашего существования. ССЫЛКИ NASH, J. MADELEINE. (1997) Fertile minds from birth, a baby’s brain cells proliferate wildly, making connects that may shape a lifetime of experience. The first three years are critical. Time, 00:55, 47-56. ROBBINS, ANTHONY. (1991) Awaken the Giant Within. New York: Simon & Schuster, 53. GOLEMAN, DANIEL. (1995) Emotional Intelligence. New York: Bantam Books, 225-227. ПОТЕРЯ ЖЕЛАНИЯ ГОВОРИТЬ П ару лет назад мы с женой ездили на сельскую ярмарку Сан-Матео, к югу от Сан- Франциско. Нам всегда нравились сельские ярмарки, потому что на них можно увидеть то, что городской обыватель увидит не часто: коров, экспонаты программы 4-Н, работу овчарок. И всегда там бывают какие-то сюрпризы. Мы собирались было уезжать, когда через динамики было объявлено, что известный гипнотизер Джордж ТакойТо через пять минут начнет свое шоу. Гипнотизеры меня восхищали с малолетства. Дорис тоже. Мы, конечно, все отложили и стали ждать шоу. Гипнотизер был довольно хороший. Он заставлял угловатых подростков неумело изображать рокера Тони Орландо, а неуклюжего футболиста – прыгать по эстраде как Кролик Питер. Но лучше всего я запомнил большого, здоровенного мотоциклиста, такой мог бы играть в волейбол холодильником. Гипнотизер сказал ему, что когда он разбудит его, тот не сможет оторваться от своего сиденья. И точно, парня разбудили, и гипнотизер через некоторое время попросил всех на сцене встать и потянуться. Все смогли, кроме бедного паренька. Как он ни старался, задницу от кресла ему оторвать так и не удалось. Публика была в истерике. Вдруг меня озарило. Может быть, именно так и бывает, когда возникает ступор?! Мы находимся под гипнозом! «Да ладно! – скажите вы. – Я заикаюсь, и никто в транс меня не вгонял». Минутку. Давайте посмотрим, как мы представляем то, что кто-то кого-то загипнотизировал. Субъекта призывают полностью довериться. Его призывают полностью сосредоточиться на том, что говорится, и в какой-то момент он настолько сконцентрирован, что утрачивает ощущение себя. Вся реальность для него заключена в голосе. В этот момент он ХОЧЕТ верить всему, что ему говорится, даже если это противоречит его собственному опыту. Все звучит знакомо? Несомненно. Похоже на то, как дети «гипнотизируются» взрослыми. Как и гипнотизируемый, ребенок крайне впечатлителен. Он видит в лице взрослого авторитет, который владеет ИСТИНОЙ. Он хочет верить и подчиняться. И хочет, чтоб этот взрослый опекал его. Следовательно, он склонен считать истиной то, что взрослый говорит ему… независимо от того, правда это или нет. Вуаля! Гипноз без транса. Эти постгипнотические внушения из детства переносятся во взрослую жизнь и контролируют то, как мы чувствуем и действуем. Ясно, что большая часть того, что говорят нам наши родители, полезна нам, если мы хотим хорошо вписаться в социум. Но иногда из лучших побуждений родитель или другой авторитет внушает нам то, что не отвечает нашим интересам. Например, «хороших детей должно быть видно, но не слышно», «хорошие дети не должны плакать и злиться, не должны хотеть того, что им вдруг захотелось», и так далее. Эти внушения отделяют нас от того, что мы на самом деле думаем и чувствуем, и если они не вызвали возражений, то будут управлять нами всю жизнь. КОРНИ УБЕЖДЕНИЙ ЗАБЫТЫ Но отчего же мы не знаем, что загипнотизированы? Ответ прост. Мы забыли, откуда взялись наши убеждения. Со временем мы начинаем верить, что это маниакальное стремление быть хорошим, сдержанным в своих чувствах, идеально говорить, всегда угождать другим в ущерб собственным интересам – все это действительно хотим именно мы. Мы забываем, что следуем чьим-то наставлениям. Потому, когда мы хотим выразить наши действительные желания… попросить кого-то потушить сигарету там, где курить и не положено… мы останавливаемся и не знаем почему. Видите, насколько сходна эта ситуация с мотоциклистом во время сеанса гипноза? Ему сказано, что он не сможет оторвать себя от стула. И еще сказано, что он забудет все произошедшее. Потом его будят, просят встать и потянуться. Сколько он ни старайся, он встать не сможет. С одной стороны он действительно хочет встать. Это проявление его собственной воли. Но на более глубоком уровне, по-настоящему он встать не хочет. Он хочет до последней буквы исполнить директиву. Он хочет ей максимально соответствовать. Эта инструкция для него важнее собственного желания. О сделанном ему внушении заранее было сказано забыть, и со стороны все смотрится как наложенное заклятье. Он не помнит, что он сам выбрал оставаться сидящим. Посмотрим на ситуацию в отношении речевых ступоров. Вы замечали, что когда вы в ступоре, вас разрывает: говорить - не говорить? Это не слишком и сильно отличается от желания встать и сидеть в одно и то же время. Вы хотите сделать разом две противоположные вещи, и вы оказываетесь замороженным и неспособным двигаться. Но это же глупо. Отчего бы вам не хотеть поговорить? Когда ваши губы сжаты, и вы не можете сказать «масло» официантке в кафе, может быть, вы действуете в соответствии с усвоенной негласной директивой не быть настойчивым. Либо, как ребенок, вы можете воскресить убеждение, что каждое слово, вылетевшее из вашего рта, должно быть совершенным. Причин может быть много. Еще неспособность говорить может относиться к чувствам, испытываемым в момент произнесения слов, которые вы хотите сказать. Если обслуживающая женщина похожа на ненавистную учительницу в шестом классе, и вы имеете дело со внушением, что «нельзя» выражать (или даже чувствовать) злость или еще какие-то сильные эмоции, то вы оказываетесь захвачены той же самой ситуацией «делать/не делать». Вы хотите говорить в тот же самый момент, когда боитесь обнаружить свои настоящие намерения. Это доставляет дискомфорт. В результате, один внутренний голос говорит: «Опа! Нам бы лучше закрыть эту лавочку, пока не станет поспокойнее». А второй в то же время восклицает: «Но… но я должен сказать это НЕМЕДЛЕННО!» Вы в той же ситуации, что и байкер, который не может сойти со своего стула. Вы хотите сделать что-то, и в то же время оттаскиваете себя, исходя из убеждения (которое вам привито много лет назад), что не должны… запрет, о котором вы давным-давно забыли. Эта теория противоречивых намерений объясняет, почему 99% из нас говорят отлично, когда находятся одни: в этой ситуации просто нет противоречивых требований. По факту, «гипнотическое внушение» трудно определить точно. Единственная наметка с моей стороны, это то, что когда вы стараетесь и говорить и не говорить одновременно, то это выглядит, будто вы под гипнозом. МЫ НЕПРЕРЫВНО НАХОДИМСЯ ПОД ГИПНОЗОМ Большинство из нас не ощущает, до какой степени мы все загипнотизированы тем, что внушают нам масс-медиа, деловые партнеры, друзья и близкие. Вот типичный пример. Вы идете за покупками с подругой, мнению которой безусловно доверяете. В спортивном отделе Маки эта подруга находит рубашку, которая, по ее словам, выглядела бы на вас великолепно. Поначалу вам она не нравится. Не ваши цвета. Но чем больше она говорит, тем более вы меняете свое мнение, и вдруг решаете, что вам это подходит и покупаете рубашку. Вы подверглись гипнозу. Вы отбрасываете ваш собственный опыт и начинаете видеть то, чего в действительности вы не видите. На то, как предложенное другими людьми может влиять на наше восприятие, мы взглянули. Теперь позвольте показать, как внушенное может повлиять на нас физически. Предположим, вы оказались на стыковочном рейсе из Питтсбурга в Уильямспорт, Пенсильвания, и в течение 30 минут испытываете острую потребность сходить в туалет. Ситуация критическая, потому что, как это обычно бывает на мелких пригородных самолетах, здесь на борту нет туалета. (Я бывал на таких рейсах, поэтому знаю). Ваш сосед по креслу (вашего же пола) в шутку говорит, что в крайнем случае можно воспользоваться гигиеническим пакетом и сделать свои дела туда (Предполагаю, что вы парень). Вы бы сделали так, если бы пришлось? Если вы такой же, как и все мы, то вы скорее умрете, чем решитесь на такое. Ваши родители, те самые ваши гипнотизеры из раннего детства, много раз говорили вам, что нельзя писать где попало. Только в туалете или за ним в кустиках. Эти запреты настолько сильны, что заставляют вытворять поистине удивительные подвиги самоконтроля, вот почему вы в состоянии сдерживаться. Наконец, самолет приземляется. Пока вы бежите через терминал к туалетам, вы замечаете нечто удивительное. Необходимость облегчиться и ужас от того, что вы не можете это сделать, растут прямо пропорционально расстоянию до туалетов. Чем вы ближе, тем больше чувствуете, что теряете контроль. Вы отчаянно расстегиваете джинсы, последние три секунды становятся настоящим адом. Но вы сделали это… просто сделали! Просто? Вы были в полете почти час. Неужто вы действительно так рассчитали время вплоть до последнего критического мгновения? Крайне маловероятно. Вы просто имеете возможность видеть, как ваше бессознательное программирование заставляет вас блокировать и разблокировать сфинктер. Ваша решимость не писать ослабевала по мере приближения к туалету, потому что вы знали, что в некий момент позволить себе это станет социально допустимым. Вот почему ваше Бессознательное стало отпускать контроль над вашим сфинктером, и почему вдруг обнаружилось, что вы не можете ждать ни секундой более. Только кажется, что вы рассчитали время посекундно, потому что процесс запирания/отпирания происходит вне вашего сознания. По моим наблюдениям, подобное происходит и с речевым ступором. Мы бессознательно зажимаем наш язык, губы, голосовые связки и диафрагму, когда наша экспрессивность становится угрожающей, и не позволяем себе расслабить эти мышцы, пока интенсивность чувств не спадет, и не станет безопасным говорить снова. Независимо от того, насколько сильно мы стараемся выдавить слова, наше желание сдержать себя сильнее. Как вы можете видеть, воздействие других людей может контролировать наши мысли, чувства и поведение. Подведем итоги наших наблюдений о гипнозе и заикании. - Кто-то может загипнотизировать вас, не вводя в транс. Вы оказываетесь под гипнозом, когда чья-то реальность становится более «реальна», чем ваша собственная. - Когда гипнотическое воздействие входит в конфликт с чем-то, что вы хотите делать, вы окажетесь заблокированы. Находиться в ступоре – следствие конфликта намерений ваших и намерений других. - Постгипнотическое воздействие это не более, чем принятие намерений других людей, сделав их значимее своих собственных. Следите, не происходит ли такое с вами. Именно вы сами выбираете довериться другому человеку и отдать ему или ей эту власть. - Речевой ступор может представлять собой тот же тип конфликта, который возник у мотоциклиста, который не мог слезть со своего стула. В этом случае существует бессознательная команда чего-то не делать. - То, что мы называем хроническим заиканием (или речевыми ступорами) может оказаться результатом борьбы, когда мы пытаемся вытолкнуть слово, которое, в тот же самый момент, полны решимости не говорить. - Есть множество причин, по которым мы можем не хотеть сказать данное слово. Эти причины могут относиться к конкретным эмоциям, связанным с этим словом, эмоциям, которые мы боимся выказать, либо мы можем бояться говорить, поскольку боимся того, какое впечатление произведем на других. - Обычно мы не знаем, когда находимся в состоянии гипноза. Потому, вероятно, делаем что-то, либо, наоборот, не можем этого делать, и даже не знаем отчего. По всей видимости, из-за того, что мы забыли исходный выбор, блоки оказываются вне нашего контроля, и мы чувствуем свою беспомощность. - Мы не можем быть загипнотизированы без исходной потребности верить. Для этого может быть множество причин, таких как желания признания или любви другого человека, боязни действовать решительно в присутствии авторитетного человека, вера в то, что реальность другого человека более «реальна» чем наша собственная, и так далее. Гипноз включает в себя потерю воли, и, в случае речевых ступоров, это утрата нашего желания говорить. Если все сказанное выше правда, то как мы можем себя разгипнотизировать? Сделать это – трудная работа. Концепция проста, но выполнение потребует времени, сил и ответственности перед собой. Нужно будет вернуться в состояние гипноза. Если после гипноза произошла потеря воли, то для «пробуждения» потребуется выяснить, что же происходило на самом деле и вернуть свою волю. Вам нужно выявить то, что является истинным для вас, вместо того надуманного, подсказанного вам другими. Обращайте внимание на ваши действия, мнения, чувства. Взглянув на проблему шире, вы можете обнаружить, что ваши речевые ступоры отражают конфликт между двумя мощными противоборствующими силами: - вашим желанием следовать чужой воле; - вашим желанием высказать собственное мнение и выразить настоящие чувства. ТРИНАДЦАТЬ ФАКТОВ О ЗАИКАЮЩИХСЯ З а многие годы самонаблюдения и находясь в тесном контакте с членами Национальной ассоциации заикающихся, я отметил у заикающихся ряд повторяющихся особенностей. Конечно, не все из списка ниже можно отнести ко всем людям, которых принято считать заикающимися, но эти особенности имеют достаточно общий характер. (Этот список первоначально был размещен в январском издании Letting GO 1982 года). 1. Нам сложно раскрепоститься, не только при речи, но и во всем, что касается чувств и что касается готовности к риску. 2. Мы не имеем почвы под ногами. У нас нет устойчивого мнения насчет того, кто мы есть, потому что мы слишком обеспокоены чужим мнением о нас. 3. Из-за того, что мы навязчиво сконцентрированы на том, чтобы угодить другим, мы постоянно беспокоимся о том, что другие подумают о нашем поведении… наших мыслях… наших желаниях… наших убеждениях… фактически, обо всем, касающемся нашей индивидуальности и самости. 4. Мы имеем очень ограниченную самооценку. Она не охватывает всего того, что мы из себя представляем. И мы постоянно пытаемся втиснуть себя в этот узкий формат. Эта самооценка не только чрезвычайно ограничена, но и очень жесткая. 5. Нам не хватает самоуверенности. Мы оцениваем каждый факт уверенности в себе как агрессивность, и это создает напряженность окружающего нас мира. Мы видим себя лишенными всяких прав. Поэтому когда мы действительно ощущаем себя на вершине, нам всегда кажется, что кто-то из-за этого пострадал (потому что на вершине горы место есть только для одного). 6. У нас есть глубочайшие заблуждения относительно приемлемого речевого поведения. Для кого-то нормально говорить громко и напористо, но когда мы сами говорим оживленно, нам это представляется слишком громким, подавляющим и чересчур бросающимся в глаза. 7. Идя рука об руку со страхом выглядеть слишком сильными, мы видим себя бессильными. Жертвами. Беспомощными. 8. Мы видим жизнь как спектакль. Это связано с нашей потребностью угодить другим. 9. Из-за того, что жизнь видится нам как спектакль, мы боимся делать ошибки, потому что нас могут осудить. 10. Из-за того, что мы боимся делать ошибки, мы боимся ответственности и принятия решений. 11. Из-за того, что мы бежим от себя, мы очень мало о себе знаем. Следовательно, имеем склонность зацикливаться на том, что мы видим – нашей несовершенной речи. И все наши проблемы мы склонны приписывать именно речи. 12. Из-за всего того, что упомянуто выше, мы рассматриваем себя, как принципиально отличающихся от других людей. 13. Таким образом, вовсе не удивительно, что у нас очень мало, если он вообще есть, положительного речевого опыта. ЧАСТЬ 2 МЫШЛЕНИЕ ЗАИКАЮЩЕГОСЯ ЧЕЛОВЕКА ЧАСТЬ 2 Д а, заикающийся человек мыслит особым образом. Такое мышление создается вследствие взаимодействия ваших эмоций, ощущений, убеждений и надежд. Это взаимодействие такое неуловимое, что, конечно, происходит без вашего в нём участия. Оно не кричит, оно шепчет. И послания, которые оно шлёт, не улавливаются вашим сознанием. Но всё же, этот шепоток оказывает сильное влияние на то, как вы думаете и на то, как вы переживаете ситуацию с речью. У людей, которые заикаются, обычно возникает много вопросов. Вот те, которые чаще всего приходят на ум: «Почему легче говорить, когда я один?» или «Почему легче, когда я говорю с акцентом или притворяюсь другим человеком?» Интересно, что эти головоломные вопросы перестают быть таковыми, если посмотреть на хроническое заикание и ступоры как на систему. Когда вы понимаете, как взаимодействуют между собой вершины Гексагона Заикания, ответы становятся удивительно доступными. ПОЧЕМУ ЛЕГЧЕ ГОВОРИТЬ, КОГДА ВЫ ПРИТВОРЯЕТЕСЬ КЕМ-ТО ДРУГИМ В ам легче говорить, если вы представляете себя другим человеком? Почему многие люди не заикаются, когда они играют на сцене? Может быть, эта история поможет пролить свет на эту китайскую головоломку. Все школьные годы я жил в постоянном страхе от необходимости говорить перед аудиторией. У меня колени подгибались перед приближением постановки школьной пьесы, традиционного мероприятия в старших классах. Мне дали роль учителя французского, мсьё Кинша. Я должен был читать стихотворение, одновременно показывая мою удаль, как учителя и мой большой интерес к женщинам. (Это было что-то вроде шутки, поскольку мсье был довольно толстый, старомодный, всю жизнь просидевший за своим столом, диктуя неправильные глаголы, которые никто никогда не помнил.) Приближался вечер спектакля, и я уже страдал от ожидаемой реакции моего слабого желудка. Я не мог избавится от страха, что ничего не смогу сказать перед сотнями учителей, родителей и одноклассников и думал, смогу ли я вообще перенести весь этот позор. Но… удивление. Армагедон не наступил. Я встал перед аудиторией, открыл рот и, с сильным английским акцентом начал читать стихи. Я до сих пор помню первые строчки: I’m ze teachaire of ze houaire, I’m ze teachaire of ze year. My language is known from ‘ere to ‘ere to ‘ere. It’s ze language of savoir faire. Who am I? I’m Woodmere’s Pierre.” (Исковерканный английский вперемешку с французским) Я был мелодраматичен. Я был эффектен. И я абсолютно свободно говорил. Что же произошло? Как я смог всё это вынести? Почему я смог свободно говорить, когда представлял себя другим человеком? СОБСТВЕННОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О СЕБЕ И РЕАЛЬНОСТЬ Когда мы вырастаем, мы смотрим на самих себя по-особому. Моё представление о самом себе было таково: милый и застенчивый человек. Я всегда смешивался с толпой. Сильным чувствам не было места в моей жизни. И это не давало мне двигаться вперёд. Представим свой Собственный Образ в виде круга. А ведь есть ещё один я, более полный вариант, который мы назовём Полный Образ, потому что он представляет всю совокупность того, что составляет меня в реальности: мои мысли, способности, чувства, опыт, убеждения, моё физическое «я» - всё известное и неизвестное обо мне, мою деятельность. Мой полный образ представим вторым кругом. Теперь позвольте мне задать вопрос. Есть ли глобальное совпадение между этими двумя кругами, т.е. между тем, как я вижу самого себя и тем, чем я действительно являюсь? Иными словами, что я за человек? Полный Образ (кто я в реальности) Собственный Образ (мое представление о себе) Область принятия себя Хорошо сбалансированный человек Вы правы. Я приму самого себя. Человека, твёрдо стоящего на ногах, потому что я всегда использую все свои возможности. Я увижу и приму разные стороны самого себя – мои силы, слабости, самонадеянность, чувство юмора, печали, заботы, зависть, щедрость. Очевидно, что не все мои черты будут входить в круг моих представлений о себе самом. У всех нас есть свойства или скрытые особенности, с которыми мы никогда не столкнёмся, по крайней мере, в этой жизни. Более того, определённое количество самозаблуждений – это часть человеческой натуры. Но, в общем и целом, если бОльшая часть того, что мы видим, является реальным изображением, это значит, что мы в хорошей форме. Теперь посмотрите на следующую пару кругов. Полный Образ (кто я в реальности) Собственный Образ (мое представление о себе) У этого человека нет области совпадения Какого человека мы здесь описываем? Явный психопат. Этот человек не принял в себе ничего. У него есть, конечно, представление о самом себе, но оно состоит из убеждений, которые не основаны на реальности. Хорошим примером может послужить клиент психбольницы, который полагает, что он Наполеон или Иисус Христос. Средний человек оказывается между этих двух крайних типов и может быть представлен следующей парой соединенных кругов. Как вы видите, есть большая область совпадения, где человек действительно такой, каким он себя сам представляет. В дополнение к этому, есть области поменьше, где человек не вполне осознает свои реальные особенности и где он видит некие качества и характеристики, которых, на самом деле, нет. Полный Образ Область принятия себя Собственный Образ Среднестатистический человек Обратите внимание на ту часть круга «Моё представление о себе», которая находится справа от области частичного совпадения. Именно здесь и находится этот особый фальшивый образ нас самих – например, восприятие самого себя как беспомощного существа, когда на самом деле мы – что угодно, только не это. Теперь посмотрите на ту часть круга «Моё полное представление о себе», которая находится слева от области частичного совпадения – она показывает ту часть нашей личности, о которой можно сказать: «О, я и представить себе не мог, что буду делать такое!» , даже если это что-нибудь безобидное: танцевать чарльстон, приглашать кого-нибудь на свидание или добиться сдачи от чрезвычайно занятого продавца в газетном киоске. Когда мы делаем все эти вещи, у нас складывается ощущение, что это вовсе и не мы сами. Область слева –это именно то место, где был спрятан мой образ человека, выступающего публично. Я просто не мог представить себя человеком, который смог бы расслабиться и получать удовольствие в такой ситуации. (Хотя, будучи уже взрослым человеком, я обнаружил, что мне нравится говорить перед публикой). Поэтому, каждый раз, когда во время разговоров с людьми я начинал волноваться, я пытался подавить это возбуждение, зажимая губы, язык, голосовые связки или грудь до тех пор, пока запретные чувства не уходили. Таким образом, я избегал всяких переживаний – вот оно «владение собой» - мои разнообразные другие стороны и видел только сжатую, стянутую и заблокированную личность, которую я и принимал, как моё истинное «я». Как же тогда я смог так сильно отойти от этого образа в спектакле для старшеклассников? ПРИМЕРИТЬ НА СЕБЯ ЛИЧНОСТЬ ФРАНЦУЗА Я видел достаточно фильмов Мориса Шевалье, чтобы иметь представление о том, как должен выглядеть на сцене типичный француз – несдержанным, с яркой внешностью и жизнерадостным. Человеком, который не боится показывать то, что он чувствует, причем, не только словами, но и всем телом. (Насколько же это все отличалось от моего собственного представления о себе!) По мере того, как я осваивался с ролью француза, исчезала потребность в сдерживании, и не было ничего, что надо было бы блокировать. Я мог делать, что хочу и получать удовольствие потому что знал, что люди будут принимать мою спонтанность и энергию все время, пока я буду играть эту роль. Мое поведение было подходящим для этого образа. Если бы нам нужно было схематически представить все, что происходило, то это выглядело бы вот так. Француз (мое заимствованное представление о себе) несдержанный, яркий, жизнерадостный Полный Образ Собственный образ (отмененный) Если бы вы спросили меня во время представления, я ли это был, то я бы ответил: «Что вы! Я совсем не такой!» Итак, я ли это был или нет? Конечно, это был я. Просто не тот, с кем я себя идентифицировал. Заметьте, что хотя, выступая в роли француза, я и выходил за рамки моего представления о себе, все же это было внутри той большой области, которая определялась как мой Полный Реальный Образ. Это должно было там быть. Если бы это был не я, я бы не смог сделать то, что я сделал. Какие предположения могли бы мы сделать насчет людей, которые заикаются. Насчет одного мы можем быть уверены: большинство из нас имеет такое представление о себе, которое ущемляет нас. За время долгих лет пребывания в Национальной Ассоциации Заикающихся, у меня сложилось впечатление, что большая часть тех из нас, кто взрослел с этой проблемой (заиканием) - более сильные личности, чем те, которые нам разрешает иметь наше представление о себе – более самоуверенные, более эмоциональные, более взволнованные (и более волнующие!), более интересные для других людей, более ответственные, более авторитетные (а также менее совершенные и милые) личности, чем те, которыми мы когда-либо мечтали быть. Но где-то на жизненном пути мы начинали назначать себя на более жалкую роль, часто на роль приспособленца, что-то вроде Уолтера Митти (литературный персонаж – типичный мечтатель и романтик, который в реальности мало на что способен – прим.перев.), который старался понравиться окружающим больше, чем самому себе (или себе самой). Мы препятствовали нашим треволнениям, естественному энтузиазму и жизнерадостности – нашему РЕАЛЬНОМУ Я – и учились как заблокировать эти качества так, чтобы никто, даже и мы сами, не могли этого увидеть. И это было совершенное преступление, потому что через некоторое время мы забывали, что когда-то была и другая часть нас самих, та, которую мы убили. Но состава преступления не было. Единственная вещь, которая осталась - это «дымящийся» пистолет в руке убийцы, явная улика, механизм, который мы создали, чтобы держать наше нежеланное Я под контролем – речевые ступоры. В речевых ступорах есть кое-что коварное: фактически, любой вид блокировок, маскируя те наши стороны, где мы чувствуем себя некомфортно, помогает создавать ограниченное и иногда искаженное представление нас о самих себе, например, превращая «правильного округлого» индивидуума в «квадратного». Однажды это ложное представление закрепляется в нашем сознании, и потом мы интерпретируем все, что происходит, согласно этому представлению. Не удивительно, что мы получаемся обманутыми. Мы путаем наше представление о самих себе с тем, чем мы являемся на самом деле. И естественно, мы никогда не отваживаемся искать те другие, удивительные возможности, доступные нам. Мой полный образ Мое представление о себе Закрашенная часть показывает остатки нашего полного образа, который был заблокирован. Обратите внимание, как человек превратил себя в «квадрат» Если вам легче разговаривать, когда вы представляете себя кем-то другим, возможно, пришла пора посмотреть, что же происходит с вашим представлением о самом себе, представлением, которое не дает вам такую же свободу выражения. Найдите способ расширить ваше представление о себе таким образом, чтобы ещё какая-то часть вас самих могла там существовать. Вам нужно найти какие-нибудь безопасные ситуации, где вы могли бы попробовать себя в других ролях, место, где вы могли бы экспериментировать и искать настоящего себя. Это может быть терапия. Это могут быть тренинги для взрослых, такие как The Landmark forum. Это может быть курс Дейла Карнеги или Клубы Ведущих. Это могут быть заседания или практические занятия в Национальной Ассоциации Заикающихся. Что угодно. В конце концов, разве не настало время сбросить этот узкий и тесный пиджак, который называется жалкое представление о самом себе и не надеть то, что вам подходит? ПОЧЕМУ ЛЕГЧЕ ГОВОРИТЬ, КОГДА НИКОГО НЕТ РЯДОМ В споминаю ранние семидесятые. Я совершал регулярные ежедневные сорока- минутные поездки из Сан-Франциско в Пало-Альто, где я работал в рекламном агентстве. И каждый год бывал период ненастных дней, которые всегда ставили меня перед дилеммой. Если вы когда-нибудь ехали на машине сквозь густой туман, то понимаете о чем я. Туман это не настоящий дождь, но поскольку он достаточно густой, то регулярно бывает трудно смотреть через ветровое стекло. Моя дилемма была такова: мне ехать с включенными или выключенными дворниками. (Это было до того, как появились стеклоочистители, работающие в прерывистом режиме.) Обычно я склонялся к тому, чтобы делать то, что делают другие. Если у них дворники работают, то и мои будут работать. Если мои дворники работали, а у кого-то нет, то я испытывал сильное желание выключить и мои тоже. И обычно так делал. Однажды зимним вечером, возвращаясь домой с работы, я опять попал в эту ситуацию. Появился легкий туман, стало трудно видеть, и я включил дворники. Я хорошо помню этот момент. Я ехал по 101 магистрали мимо Кэндлстик Парка и подходил к повороту на 280. Я был уже почти у города, когда мимо меня промчался большой черный Форд Мустанг. Дворники у него не работали. Я забеспокоился. Я проехал ещё несколько секунд, прежде чем осознал то, что моя рука потянулась к переключателю и выключила дворники. Большая черная машина скрылась в сумерках, а я понял, что с превеликим трудом высматриваю что-то через муть, которая появилась на стекле. «Подожди-ка! - сказал я вслух громко. - ПОЧЕМУ Я ЭТО СДЕЛАЛ? Я ничего не вижу сквозь это чертово стекло!» «Ты прекрасно знаешь, почему ты выключил дворники, - сказало мое второе я. Потому что они не работали у черного мустанга». «Отлично, черт меня дери! - сказал я. Предположим, я не выключил бы дворники. Что бы произошло?» «Ну…, - сказал мой внутренний голос, - он подумал бы, что ты …странный». Я уже едва видел черную машину на большом расстоянии. Она только что свернула на Арми стрит. Я не знал никого, кто жил бы на этой улице. «Но я не знаю его. Он не знает меня. Возможно, что мы никогда не встретимся в этой жизни. И даже если я столкнусь с ним на улице или на вечеринке, очень маловероятно, что он меня узнает, и завопит, чтобы все слышали: «Я знаю тебя! Ты тот самый чудик, который 12 декабря прошлого года ехал по 101-му хайвею со включенными дворниками, когда у всех они были выключены.» Этого никогда бы не случилось. Зачем же мне нужно было выключать мои дворники? Тогда это меня поразило. Я выключил мои дворники потому, что не хотел отличаться от других. Я не хотел казаться странным… САМОМУ СЕБЕ. И так было со времен моего детства. Я не хотел говорить по-смешному или делать что-то, что отличало бы меня от других людей. Я хотел быть принятым, хотел принадлежать. Поэтому я всегда воздерживался делать то, что выставляло бы меня как-то особняком. И было совсем иначе, когда я был один. Я мог разговаривать сам с собой, глядя в зеркало или читать вслух, не испытывая никаких проблем. Но как только кто-то появлялся в поле моего зрения, мой внутренний сторож давал мне пинка, и я сразу начинал оценивать себя. Как я это делаю? Правильно ли? Все ли у меня в порядке? Я рассматривал и оценивал себя газами другого человека. И именно тогда я начинал заикаться. В реальности, кроме как спросить, не было другого способа узнать, что действительно думает обо мне другой человек. Но на практике это не имело бы смысла: я всегда проецировал на другого человека то, что думал сам о себе. Реакцией на эту проекцию было заикание. С каждым ли это происходило? Конечно, нет, т.к. не каждого человека я квалифицировал, как соломенное чучело, способное отражать мои чувства. Я никогда не заикался в присутствии двухлетнего ребенка, т.к. не мог спроецировать на него свою оценку себя. Я не заикался с Дитто, моей собакой. Для того, чтобы кто-то мог запустить мои страхи по представлению самого себя в обществе, он должен быть достаточно взрослым и умным, чтобы я мог избрать его, как критика. Когда мое самосознание так сработало в первый раз? Могу только предположить, что с ранних пор. Когда я заключил, что для того, чтобы тебя любили, ты должен представать перед глазами людей в приемлемом для них образе. Взрослея, я продолжал все ту же игру: я переносил образ судьи на любого, кого находил подходящим для этой роли – учителей, водителей автобусов, владельцев магазинов, да вы и сами их назовете. Почему я это делал? Согласно концепции трансактного анализа, когда мы растем, мы учимся играть три главные роли: ребенок, родитель и взрослый. Двигаясь по жизни, мы перерастаем и меняем эти роли, в зависимости от типа взаимоотношений, в которых мы находимся, и от того, что происходит. Но складывается такое впечатление, что большинство людей, которые заикаются, сами выбирают для себя постоянный сценарий «родитель-ребенок». Годами я не мог приехать на заправку и сказать «залейте полный», без того, чтобы не испытать либо ощущение того, что я им командую (роль родителя), либо прошу его одобрения (роль ребенка). В любом случае, эти роли родителя или ребенка приносили мне большой дискомфорт и чувства, которые я не хотел бы испытывать. Так что при угрожающих ситуациях я компенсировал их тем, что не разрешал себе говорить. Я зажимался и создавал речевой ступор до тех пор, пока эти чувства не затихали. Есть много людей, которые заикаются и чувствуют себя, как дети, всякий раз, когда им приходится снимать трубку телефона, или чувствуют, что их оценивают, когда ктонибудь входит в комнату. Для тех, кто несет такой груз, единственное облегчение – это сделать усилие и увидеть мир… не таким, каков он, по их мнению, …а таким, каков он есть в действительности. Случается, что иногда я все ещё испытываю дискомфорт, когда мои дворники включены в то время, как у других они выключены. Старые ощущения ещё здесь. Возможно, я никогда не преодолею их полностью. Но вместо того, чтобы автоматически выключать мои дворники, я теперь останавливаюсь и спрашиваю себя: «Что ты хочешь?». Я выясняю, что важнее: моя потребность быть как другие люди или действия, которые позволят мне быть самим собой. Обычно, после этого я становлюсь более адекватным и могу выбрать то, что я хочу делать и чувствовать себя нормально. Если все же старое дает о себе знать, если для меня все ещё важно, чтобы другие водители на хайвее принимали меня, как своего, я расцениваю это как признак того, что не все взаимоотношения в моей жизни складываются нормально. Где-то что-то идет не так. Я не нравлюсь самому себе и пытаюсь понять, что же происходит в действительности. Мне не всегда удается точно распознать проблему. Но уж точно, я понимаю одну вещь. А именно: дело не в каком-то анонимном водителе черного мустанга, одобрения которого я жду. Проблема во мне самом. ВЫ МОЖЕТЕ КОНТРОЛИРОВАТЬ ТО, КАК ДРУГИЕ ВИДЯТ ВАС Д руг однажды дал мне очень полезный совет. «Ты хотел бы контролировать то, как другие люди воспринимают тебя?», - спросил он. Я в таких вопросах полный профан. «Это просто, - продолжал он. - Просто сыграй тот образ, в котором ты хотел бы, чтобы тебя видели. Люди не будут знать, ты ли это реальный или сыгранный тобой образ. Большинство из нас не старается разглядеть что-то сверх очевидного. Поэтому мы заглотнем то, что ты нам предложишь». Это правило действовало вовсю на последнем ежегодном собрании Национальной ассоциации заикающихся. Люди, которые никогда раньше не выступали перед большой аудиторией шли к микрофону и, объявив, что они напуганы до смерти, начинали рассказывать о себе так, как если бы они имели многолетний опыт таких выступлений. Я бы проголосовал за любого из них. Размышления о том, что «действуй, как бы ты хотел, чтобы тебя воспринимали» напомнили мне смешной случай, который произошел со мной 29 лет назад. Это было спустя год после того, как я закончил колледж. Я жил вместе с моим приятелем Доном в апартаментах на 84-й Вест-стрит в Нью-Иорке. Я учился вместе с Доном в школе. Он был любитель погулять, хороший спортсмен, с четкими чертами лица и грубоватым шармом. Это был мой самый старый друг, и мы весело проводили время вместе. Было в Доне коечто, что очень меня занимало. Он был абсолютно несознательным человеком. Ему было наплевать, что другие о нем думают. Как же мы с ним различались в этом вопросе. Я рос с проблемой заикания и был сверхчувствителен к тому, что (как я сам представлял) люди думают обо мне. У Дона была досадная привычка расхаживать голым по квартире с незадернутыми занавесками. Я все время приставал к нему по этому поводу, ссылаясь на соседей, но ему было все равно и, в конце концов, я уступал и просто задергивал шторы. Несмотря на то, что мы были совершенно разными людьми, мы неплохо ладили. Однажды в пятницу вечером около 6.30 я был в гостиной и пылесосил ковер. В комнате был беспорядок, а мы ждали гостей. Как обычно, я опаздывал и все ещё был в нижнем белье. Зазвонил дверной звонок. Дон пошел открывать. Черт! Мне ещё нужно было убрать сигаретный пепел, скопившийся на диване за неделю, поэтому я продолжал уборку, крикнув Дону, чтобы он придержал гостей на минутку пока я закончу. Опять я переоценил общественную сознательность Дона. «Входите», сказал Дон. До сих пор у меня перед глазами стоит Линда, смотрящая на меня через плечо Дона. Я знал Линду со школы. Она жила ниже нас по улице на Лонг Айленде. Да, она принарядилась для вечеринки. Шикарное коктейльное платье, жемчуг. Черт, они все были одеты с ног до головы. Это ведь был не захолустный городишко, это был Нью-Иорк в пятницу вечером, и они были шикарно выглядящими горожанами, готовыми к ночному гулянью по городу и входили в нашу гостиную, где я пылесосил в нижнем белье, и это был не сон, ЭТО ПРОИСХОДИЛО РЕАЛЬНО! Пока они медленно и неуверенно входили в комнату, я принял решение. Это было, возможно, самое быстрое решение, которое я когда-либо принимал, потому что у меня не было и секунды, чтобы взвесить все возможные альтернативы: первое – выбежать из комнаты и выглядеть дураком, второе – выйти из комнаты и выглядеть дураком, третье – извиниться и не только выглядеть дураком, но и почувствовать себя таким и замолчать, как я обычно и делал, когда заикался. Четвертое было остаться там, где я и был. Я остался там, где был. «О, привет»,- сказал я так бесцеремонно, как только мог, делая вид, что такое происходило ежедневно. И продолжал пылесосить. И не только диван. Я повернулся и опять пропылесосил все около стола. «Буду готов через минуту», - сказал я. Я заметил, что они смотрели на меня с любопытством, словно я был какой-то диковиной. «В пробках стояли, когда к нам ехали?», - спросил я. (В тот момент дорожное движение интересовало меня так же, как цены на муравьиные фермы в Нигерии). «Нормально, - сказал кто-то, - не слишком плохо». Мои жокейские шорты, конечно, были разительным контрастом тому, во что были одеты другие мужчины в комнате. Они все были в шикарных синих костюмах. И в куртках. «Я чуть припоздал», - уточнил я, как если бы этот факт не был очевиден. Очень постепенно, с максимумом самоконтроля, я дюйм за дюймом пылесосил мой путь в коридор. «Я почти закончил», - прокричал я оттуда, - дайте мне пять минут». Казалось, столетия прошли за то время, пока я пылесосил свою дорогу в коридор, медленно огибая угол, со скоростью четыре дюйма в час. Я не могу вспомнить, показывал ли я когда-либо, до этого или после, такой уровень самообладания. Затем, наконец, я освободился. Я был свободен. Я был при смерти. Я хотел заползти куда-нибудь в нору. Но мои друзья этого не знали, так как, в сущности, я держался молодцом в этой ситуации. Я бы проклял самого себя, если бы позволил своему замешательству проявиться. Я быстро оделся и десять минут спустя уже снова был в комнате, наливая выпивку. Позже я узнал, что одна из девушек была недовольна моим неуместным поведением. Она подумала, что это «хипповское поведение» было моим обычным образом жизни. (И я мог с этим жить). Однако, поскольку было очевидно, что я не смущался, как и они тоже, после нескольких шуток на тему «одеваться по обстановке» никаких других комментариев не последовало. Я никогда не забуду тот вечер. (А кто бы забыл!) И никогда, могу добавить, не забуду тот урок, который тогда получил: «Люди относятся к тебе так, как ты сам относишься к себе». И это особенно верно по отношению к заиканию. Если тебе не комфортно, если ты смотришь в сторону, переступаешь с ноги на ногу, выглядишь паникующим, люди, с которыми ты разговариваешь, перенимают твои чувства и тоже начинают чувствовать себя некомфортно. Но если ты стоишь прямо, подняв голову, поддерживаешь контакт глазами и выглядишь так, что становится понятно, что ты хочешь быть там, где сейчас находишься (даже если ты пылесосишь в нижнем белье) ваших слушателей вряд ли оттолкнут запинки в вашей речи. Удивительно, но большинство людей действительно не знают, что именно они должны чувствовать, и поэтому ждут неких намеков. Кинорежиссеры это понимают. Когда головорез достает ружье, камера всегда показывает, как кто-то другой на это реагирует. Свидетель выглядит обеспокоенным? Хо-хо, вот проблема, и наш пульс ускоряется. Но режиссер уже показывает копа крупным планом. Смотрите! Это Сильвестр Сталлоне. Он – Кобра. Он крутой. Он знает что-то, что мы не знаем. Мы начинаем расслабляться. Вот что реально делает режиссер: он программирует то, как мы должны реагировать. Пару лет назад, во время занятий драмой, я получил прекрасную возможность увидеть этот принцип в действии. Но сначала немного предыстории. Когда я учился в старших классах школы, я не знал, чего я больше боюсь: заикания (речевых ступоров) или потери памяти перед всем классом (ступоров памяти). Даже сейчас, стоит мне чуть почувствовать себя некомфортно, моя память на имена, факты и т.д. просто отключается. Однажды я даже забыл имя своей любимой тети на семейном вечере, и она до сих пор подсмеивается надо мной по этому поводу. Однако, годы с Дейлом Карнеги, курсами ведущих и, особенно, речевые экспромты на собраниях NSP сделали меня достаточно уверенным для того, чтобы попробовать обуздать этот страх. Поэтому я записался в школу актерского мастерства. Сейчас мы посмотрим, чем я занимался на первом курсе «Актерское мастерство для телевидения». (Хорошо ведь начать с чего-нибудь полегче, правда?) Одиннадцать часов вечера. Я стою перед 22-мя студентами. Плюс преподаватель. Плюс парень, который снимает на камеру. Я произношу монолог, который является самым трудным видом упражнений, потому что я там совсем один. Нет никого, кто бы подыграл. Это сцена из «Смерти продавца», и я играю роль Вилли Ломана. Преподаватель начинает обратный отсчет. «Пять…четыре…три…два…один» и дает мне знак. Красный огонек на камере начинает мигать. Я начинаю. Но все идет не так! Я не могу выключить мое самосознание. 20 секунд я стою, совершенно ничего не помню. Воплотились самые худшие опасения. Преподаватель говорил нам, что когда вы забываете строчку, вы должны оставаться в образе и понять, сможете ли вы её снова вспомнить. Поэтому, продолжая играть Вилли Ломана, я начал говорить, запинаясь. Я мямлил, нес отсебятину, городил чепуху… Ничего не помогало. Память отшибло напрочь. Наконец, между тридцатью секундами и тридцатью годами, я сказал «Стоп». И вот я снова «в нижнем белье», при смерти, и все смотрят на меня. «Черт», - сказал я громко. - Сорок пять лет я ждал, что это случится. И вот оно только что произошло». И я засмеялся. Тогда и все другие засмеялись. Это сняло напряжение. Я начал снова и прошел всю сцену. Я не супермен. Но я пережил свой худший страх. И что ещё важнее, люди в комнате поддержали меня. Вспоминая тот случай, я понимаю, что это был переломный момент. Можно было бы легко выстроить стену. Можно было бы позволить моему замешательству выгнать меня из класса. Но я не сделал этого. Публично признав мой провал в памяти и посмеявшись над самим собой, я точно указал моей аудитории, какую я хотел бы от них реакцию. И, как вы уже знаете, они в точности последовали моей инструкции. Поэтому в следующий раз, когда вы обнаружите себя в состоянии речевого ступора, не уверяйте себя, что все будут думать о вас плохо потому, что вы заикаетесь. Большинство людей не знают как реагировать. Вот почему они ждут от вас, что вы покажете им, что делать. Поэтому помните простое правило: Люди относятся к вам так же, как вы относитесь к себе. СОЗДАЕМ ОПРАВУ ДЛЯ СВОБОДНОЙ РЕЧИ Е сть у вас кольцо с камнем? Наденьте его на палец и рассмотрите поближе. Замечаете, как точно подогнана оправа, в которую помещен этот камень? Замечаете, как удобно он там сидит? Предположим, что в вашем кольце бриллиант в один карат. Подумайте, сможете ли вы заменить его камнем в два карата? Без замены оправы это невозможно. Кажется очевидным, не правда ли? Хорошо. Подумайте вот о чем. Ваша речь является таким же элементом в системе. Вы – ваш полный образ – являетесь оправой для вашей речи. И единственный тип речи, с которым вам комфортно, это тот, который отражает вас самих. Вернемся к кольцу. Вы можете постараться и установите камень другой формы в эту оправу. Вы даже можете сделать, чтобы он там побыл… какое-то время. И знаете, что произойдет? Оправа какое-то время эту деформацию удержит. А потом, когда вы не будете смотреть …ХЛОП.. и камень выпадет. Не тот ли это эксперимент, который проводят столько заикающихся людей, проходящих программы терапии? Вы выбрасываете несколько тысяч долларов на программы по постановке свободной речи или правильному дыханию, или проводите месяцы, занимаясь с прибором, который воспроизводит вашу речь с задержкой. И у вас нет реального прогресса. Или, может быть, вам удается значительно улучшить речь, а потом наблюдать, как все возвращается обратно спустя недели и месяцы. «Почему? - спрашиваете вы. - Почему, почему, почему?» Вы не найдете ответа, пока ищете Святой Грааль (ту самую методику, которая работает). Вам куда больше повезет, если вы займетесь изменением той «оправы», которая поддерживает ваше особенное речевое поведение. Позвольте мне объяснить. ВСЕ ПРИВОДИТСЯ В СООТВЕТСТВИЕ Ваш разум и ваше тело – два чудесных взаимосвязанных механизма. Я ощущаю это каждые несколько месяцев, когда заглядываю к своему остеопату. Моя старая проблема – боль в нижней части спины: где-то глубоко внутри, и я сам не могу помассировать, но стоит наклониться - возникает боль. Доктор Чэпмен никогда не начинает с этого места. Им она будет заниматься потом. Она начинает с бедер, потом переходит к грудной клетке и расслабляет другие мускулы, об участии которых я и не подозревал. Что я открыл для себя – это то, что тело – это паутина взаимосвязей, и когда одна мышца повреждена, я бессознательно напрягаю другие, чтобы компенсировать ее. Доктору Чэпмен нужно не только ослабить спазм той нижней мышцы, но и расслабить поддерживающие мышцы в других частях моего тела. Если она не разрушит «систему», которую я создал, чтобы компенсировать спазм в моей больной мышце, то эта выздоровевшая мышца окажется в чужом для неё окружении – том, которое создалось для поддержки больной. И догадайтесь, что произойдет? Природа не терпит вакуума, и я каким-то образом снова травмирую мышцу спины, чтобы компенсационная система, которую я уже создал, вновь оказалась в равновесии. Скажем об этом по-другому. Моя спазмированная спинная мышца – это «драгоценный камень». А все другие части тела – это оправа, которая удерживает этот камень на своем месте. Ваша психика работает таким же образом. Будучи ребенком с речевыми проблемами, вы психологически приспособились компенсировать вашу речь… особенно в плане негативных эмоций, связанных с заиканием. С течением лет, эти приспособления стали частью вашей личности. Например, вы взяли на себя роль беспомощного, зависящего от других человека, за которого должны будут говорить другие люди. Вы можете стараться избегать проявления чувств, потому что чувства – гнев, боль, даже радость могут усилить заикание. И конечно, люди, которые заикаются, никогда не будут уверены в себе, потому что их медленная речь – нагрузка для окружающих. С тех пор, как вы отчаянно нуждаетесь в одобрении окружающих, вы всегда вынуждены принимать извиняющуюся позу. Затем однажды, когда вам уже тридцать, вы читаете об этой потрясающей новой логопедической методике. Много отзывов об её эффективности от разных людей. Так что, вы решаете раскошелиться, настраиваете себя на борьбу, плюёте на нехватку времени и в путь! И вот, о чудо! Вы получаете результат. В комнате с логопедом вы впервые говорите свободно. Это очень воодушевляет. С благословением от логопеда вы выходите в мир, преодолеваете страх разговора с незнакомыми людьми, совершаете миллион звонков по поводу разных покупок, которых вы никогда не сделаете и, наконец, доказываете самому себе, что тот самый «монстр» - это просто колосс на глиняных ногах. Он может быть повержен. Конечно, не каждый достигает такого успеха, но почти каждый, кто затрачивал усилия, добивается хоть какого-то улучшения речи. Терапия заканчивается, и окрыленные успехом, вы идете жить как все. Но однажды вы понимаете, что все началось снова. Кто знает, чем это было вызвано. Это мог быть ваш начальник, который выступил в роли родителя. Это могла быть несбывшаяся надежда. Полученный вами отказ. Это могло быть, что угодно. Единственное, что вы знаете – это то, что вы опять оказались в том старом, ненавидимом и хорошо знакомом вам месте. Зажатым. Боящимся. Адски запинающимся. Этот заново возникший недостаток уверенности выбивает почву у вас из-под ног. В отчаянии, вы опять возвращаетесь к своим старым речевым привычкам, как будто и не было никогда того путешествия к новой жизни под руководством логопеда. Рецидив был вполне ожидаем. Вы думали, что сможете заменить камень без изменения оправы. Вы пытались делать что-нибудь с этим состоянием беспомощности? Или с вашим нежеланием выражать свои чувства? Или с недостатком уверенности в себе? Или с вашей неготовностью отвечать за всё? Или с вашей постоянной потребностью в одобрении? Ах, не пытались? Но ведь это все регулировочные механизмы, которые вы создали, чтобы поддержать заикаторские привычки. И если вы не меняете компоненты в этой системе, она будет ждать своей недостающей части – вашего заикания, которое не замедлит появиться. Я уверен, однажды оно появится. И все снова придет в равновесие. Тогда появится Национальная Ассоциация Заикающихся (или другая группа, предлагающая тренинги по личностному росту), которая скажет: «Настало время взять ответственность за свою жизнь. Прямо сейчас. До того, как ваша речь стала свободной. До того, как все наладилось. Именно в эту минуту. Вот она, эта прекрасная возможность»! Боитесь принять ответственность на себя? Возьмите на себя какие-нибудь обязанности и помогите организации в развитии. Если вы боитесь говорить перед публикой, найдите отделение Клуба ораторов или Клуба ведущих и попробуйте себя там. Вряд ли вы найдете сообщество людей, которые поддержали бы вас больше, чем они. Боитесь пригласить девушку на свидание? Все равно пытайтесь, а в случае провала поделитесь с другими на форуме в интернете или на встрече взаимопомощи заикающихся. Если вы не знаете, как быть уверенным в себе – большинство из нас таковы, мы путаем уверенность с агрессивностью – запишитесь на занятия по развитию уверенности в себе. А если и это пугает, то купите книгу об этом и хотя бы прочитайте её! Все ваши усилия будут сполна оплачены, потому что они помогут вам изменить ваши самые негативные, подавляющие модели поведения, поддерживающие ваши речевые ступоры. Забавно, но только один человек из десяти попытается это сделать. Большинство из нас будут пытаться изменять свое заикание без изменения «оправы», которая прочно удерживает его на месте. Почему? Потому что мы уже много вложили в наше статус кво. Нам, может быть, и не нравится то, что у нас есть, но оно привычно и предсказуемо. Попробовать изменить чтото - означает сделать шаг в неизведанное. Большинство из нас ненавидит двигаться в неизвестность. Мы действуем как человек, который уронил ключи от машины на лужайку ночью, но упорно ищет их на обочине дороги под фонарями … просто там лучше видно. Мы не хотим рисковать. По правде говоря, вероятность успеха при безопасных, знакомых действиях очень невелика. Оцените степень ваших достижений в свиданиях. Чтобы найти то, что вы ищете, вам нужно искать там, где вы ещё никогда не были. Итак, вам нужен подходящий момент, чтобы начать? Давайте посмотрим, насколько серьезно вы настроены. Составьте список всего того, что, по вашему мнению, в вашей жизни произошло как следствие компенсации заикания. Поставьте галочку напротив того, от чего вы намерены отказаться. Составьте на отдельном листе список того, что вы хотите начать делать прямо сейчас, чтобы укрепить свои слабые места. И укажите, когда вы собираетесь начать что-то с этим делать. Я уверен, что вы сделаете первый шаг. Последнее замечание. Мне повезло познакомиться с довольно большим количеством людей, которые реально изменили свои коммуникационные возможности. Некоторые успешно прошли терапию. И все они, без исключения, уже многое изменили в своей жизни, чтобы закрепить более легкую и свободную речь. Помните, если вы хотите, чтобы в вашем кольце был камень большего размера, вам нужно поменять и оправу. КОГДА ТЫ НЕ КАК ВСЕ В начале 70-х мы с женой провели две недели, полные приключений, в Марокко. На третий день поездки мы оказались в маленьком городке Чечауно, расположенном в горах. После завтрака мы отправились на экскурсию в медину – арабский квартал с 12-летним мальчиком, который взял над нами шефство, став нашим «официальным» гидом. Когда мы шли по узким выбеленным улицам, мы увидели группу маленьких девочек, направлявшихся в школу. Какое-то время мы шли вместе с ними, и я получил прекрасную возможность попрактиковаться во французском языке. Для меня, как и всегда, пообщаться с людьми другой культуры и поговорить на их родном языке, было очень интересным и полезным делом. Оказалось, что мы с девочками легко понимаем друг друга, и я подумал, что неплохо было бы повеселиться, сыграв с ними в игру, которой я научился много лет назад у старого друга нашей семьи. «У меня мышка в кармане», - сказал я им, засовывая руку в карман и вынимая её слегка сжатой в кулак, как если бы у меня там действительно была мышь. «Послушайте, она сейчас заговорит». В этот момент, так же, как наш друг всегда и делал, я сжал мои ладони вместе несколько раз, а затем разъединил их, и каждый раз раздавался писклявый звук из-за того, что разъединялись прилипшие друг к другу ладони. Затем я показал оба кулака. «В какой руке мышка?», - спросил я одну из девочек. Она показала на один из кулаков. «Нет, - сказал я, - не там». Я раскрыл кулак, чтобы показать, что он пустой. Затем я сжал оба кулака опять. «Где мышка теперь?» Маленькая девочка указала на другой кулак. Я притворился, что перекладываю мышь из руки в руку, а затем открыл кулак, в котором как бы первоначально находилась мышь, чтобы показать, что он пустой. «Нет, её там нет». «Она в другой руке, - закричала маленькая девочка, - открой другую руку!» Опять я показал это шоу с предполагаемым перекладыванием мыши и раскрыл кулак, из которого «переложил» мышь. «Нет, её там нет», - сказал я, показывая девочкам пустую ладонь. Они подумали, что поймали меня. «Она в другой руке», - сказали они возбужденно. В этот момент я развел обе руки и одновременно раскрыл их, чтобы показать, что они обе пусты. «Она исчезла». Девочки застыли. Мышки нет. Наступил кульминационный момент моего трюка. Когда я был ребенком, наш друг в этот момент наклонялся к моему уху и говорил: «Вот она. Она была в твоем ухе». И он обхватывал мое ухо рукой и притворялся, что вытаскивает что-то оттуда. Затем он складывал ладони вместе, чтобы показать, что мышь снова находится в его руках в полной безопасности. «Ах, вот она где!», - сказал я и потянулся к уху ближайшей девочки. Как только моя рука приблизилась к её уху, она испуганно отскочила назад. Затем все девочки бросились бежать от меня, и мгновенно я оказался один. Их реакция изумила меня, и мое сердце бешено забилось. Люди, с которыми у меня только что был близкий контакт, в ужасе убежали от меня. Я почувствовал себя как прокаженный. Стараясь изо всех сил не показать мое смущение, я продолжал игру и снова поскрипывал руками, показывая, что мышка снова спрятана у меня в ладонях. Девочки продолжали наблюдать за мной, но с безопасного расстояния. Потом, одна за другой они направились в школу, а Дорис, я и наш маленький гид продолжили экскурсию по медине. Я был расстроен этим событием, и переживал по этому поводу несколько дней. Это не поддавалось разумному объяснению. Казалось, что само по себе это событие не должно иметь такое значение. Однако, я сильно мучился и не мог вытряхнуть себя из этого состояния. Почему я реагировал на это так долго и мучительно? Какое это для меня вообще имело значение? Это меня заинтриговало. Чувства были знакомы. Я уже испытывал их раньше. Но где? О да, я вспомнил. Я испытывал их всегда, когда у меня случался длинный речевой ступор, и люди смотрели на меня удивленно. Я мог быть в школе или в любой речевой ситуации. Я зажимался, не мог говорить, а потом, после этого, бывал расстроен по нескольку дней, потому что думал, что показал себя странным человеком. Те чувства были такие же. Однако, тот случай в Чечауне был никак не связан с заиканием. Но если не заикание меня расстроило, то что? Это было как озарение. Оно пришло ко мне, когда мы покупали безделушки в маленьком магазинчике. Я боялся быть не как все. Быть другим означало то, что люди могли отвернуться от меня, и я мог потерять контакт с ними. Мой страх быть не как все имел очень важное значение в моей жизни. Пока мы ехали, наблюдая безлюдный марокканский пейзаж, к обширным рынкам Фезы, я повсякому обыгрывать эту свою мысль. Я спрашивал самого себя: «Предположим, что все четыре миллиарда человек в мире заикаются. Предположим, что заикание – норма. Были бы тогда мои речевые ступоры проблемой?» Конечно, нет. Что я понял тогда, когда мы ехали по хайвею, наблюдая застывший пейзаж, так это то, что мои отрицательные чувства по поводу того, что я – заика, никогда, даже в самые тяжелые мгновения, не были связаны с заиканием. Я боялся быть другим, боялся выглядеть странным. Я хотел быть как все другие люди. Я хотел, чтобы им было комфортно общаться со мной. Я хотел принадлежать к их сообществу. Поэтому, стараясь ни в коей мере не расстраивать других людей, я постоянно менял и регулировал себя, создавая такой образ, который им понравился бы, потому что я считал, что нравиться людям – это единственное, что мне оставалось. К сожалению, за то, что я менял себя в угоду другим, мне пришлось заплатить – я потерял контакт с самим собой, с тем, кем я был на самом деле. Это тяжело было принять. Но это было так. Годами я позволял контролировать себя другим людям, людям, которые, как я полагал, сделают меня нормальным, а по сути, всем людям. Я разрешал им определять мою жизнь, просто потому, что полагал, что мне от них что-то нужно. Я сделал бы что угодно, лишь бы не отличаться и поэтому всегда сдерживал свои естественные порывы, если чувствовал, что могу быть за них осужден. Годами я ограничивал себя в речи, и это сдерживание энергии лишь усиливало мои речевые ступоры. Теперь, я мог видеть совершенно ясно, что самоосуждение и сдерживание себя все ещё присутствуют в моей жизни. Сказать по правде, я не допустил того, чтобы реакция девочек помешала мне контактировать с ними. Это было хорошо. Но внутренне я весь сжался от того, что они отпрыгнули от меня. Я воспринял это на свой личный счет. Со времени нашей поездки в Марокко прошло тридцать пять лет, но та неожиданная утренняя встреча в Чечауне, во всех деталях, до сих пор стоит у меня перед глазами. Я знаю, что всегда должен помнить об этой моей сверхчувствительности на реакцию других людей. Если я сдерживаюсь, или извиняюсь за то, что я такой, какой есть, или пытаюсь представить улучшенную версию себя, я начинаю думать о себе плохо. Если я делаю так слишком часто, то понимаю, что могу начать опускаться по спирали вниз. Если я позволю этому продолжаться слишком долго, то, кто знает… Возможно, я снова создам отношения, чувства и убеждения, которые создавали мое заикание. Вернутся ли тогда речевые ступоры? Теоретически, я полагаю, что вполне возможно. Но тогда перед тем, как это случилось бы, мне пришлось бы забыть обо всем, что я узнал и попробовал. Моя Марокканская встреча была полезна, потому что показала мне, насколько я еще ждал одобрения от других людей. А как насчет вас? Позволяете вы людям реагировать так, как они хотят, даже если их реакции не совпадают с вашими желаниями? Или вы все принимаете на свой счет? Вы сдерживаете себя только в речи или и в других жизненных ситуациях тоже? Насколько большую часть самого себя вы готовы отдать для того, чтобы кто-то другой сказал, что вы нормальный? Насколько сильно вы проклинаете свое заикание за неспособность делать то, что вы хотите делать, тогда как в реальности ваша проблема, возможно, лишь в том, что вы теряете свою энергию? Ели вы постоянно тормозите и воюете при речи, готовы ли вы смотреть этой проблеме в лицо? Или вы вынуждены скрывать, что с вами происходит в реальности, только чтобы вы могли чувствовать, что ничем не отличаетесь от других? Если вы боитесь оказаться не таким, как все, то как вы сможете говорить и делать то, что важно в вашей жизни? И если вы не показываете нам реального себя, тогда как вы собираетесь покончить с тем защитным поведением, которое лежит в основе всех речевых ступоров? Моё избавление от заикания началось тогда, когда я был готов отвечать за то, что я думал и чувствовал, когда я был готов не скрывать проблему. Я должен был не избегать рискованных ситуаций, испытывать дискомфорт, выходящий за привычные мне рамки, и в то же время не скрывать, кто я такой, и что я чувствую. Мне нужно было создать ситуацию, при которой мне было бы комфортно быть самим собой. Покончить с этим защитным поведением мне помогло осознание того, что, на самом деле, мы все разные. Нельзя сказать, что отличие – это плохо или это хорошо. Мы такие, какие есть, несмотря на то, что кто-то другой об этом думает. Понимая, кто мы такие и осознавая собственную уникальность, мы гораздо полнее можем использовать наши возможности, а это, в свою очередь, ведет к более легкой и выразительной речи. Когда мы высвобождаем эти наши возможности – как это осознал однажды Рас Хиггс, член Национальной ассоциации заикающихся, когда выиграл Третий Региональный Конкурс Юмористических Скетчей в борьбе с 30 000 членами клубов ведущих – люди будут относиться к нам позитивно, не важно, заикаемся мы или нет. Для марокканских девочек, которые теперь совсем взрослые, тот американец с «мышкой в руках», возможно, остался просто приятным и забавным воспоминанием. Для меня - это напоминание того, что, хотя, заикание и ушло, мышление остается прежним, и что впереди у меня ещё много работы. ЧАСТЬ 3 ВСЕ В ТОМ, КАК ВЫ ЭТО ВИДИТЕ ЧАСТЬ 3 Еще в школе мне стало очень любопытно, что же происходит с моей речью, и чем больше жизненного опыта у меня накапливалось, тем больше я видел, насколько тесно моя речь связана с аспектами моей жизни, на которые я даже не обращал внимание. Но наблюдение, как таковое, еще не гарантирует достижение истины. Это зависит еще и от того, как вы наблюдаете. Если вы видите только то, что хотите видеть, то у вас мало шансов вырваться «на свободу». Напротив, те, кто сможет наблюдать непредвзято, с открытым сердцем, имеют шанс выйти за рамки очевидного, открывая что-то новое, получая новые и новые перспективы. Что делает хороший наблюдатель? Хороший наблюдатель не воздействует на положение вещей, чтобы придать им какую-то осмысленность, если на деле в этом нет никакой необходимости. Он в состоянии видеть без предубеждений. Это означает непредвзятость, даже в том случае, если ответы не приходят. Величайший прорыв происходит, когда мы принимаем неизвестность, наблюдая с открытым к восприятию разумом и отказываясь от преждевременных выводов. Части этого раздела книги так или иначе имеют дело с силой наблюдения. Некоторые наблюдения таковы, что в корне противоречат установкам разума. Другие привлекают внимание к тем сторонам речи, которые настолько очевидны, что мы просто не замечаем их. Еще какие-то показывают, насколько иначе выглядит мир, стоит взглянуть на него под другим углом зрения. Когда вы будете читать эти материалы, вы откроете, что важнейший ключ к процессу излечения – быть хорошим и беспристрастным наблюдателем. СИЛА НАБЛЮДЕНИЯ Несколько лет назад в Центре Холистической Медицины я услышал взбудоражившие меня слова Фриджофа Кейпры (Frijof Capra), автора эпохального труда «Дао Физики» (The Tao of Physics). Кейпра – один из той волны блестящих молодых физиков, которая помогла пересмотреть наши взгляды на зарождение Вселенной. Но Кейпра это более чем просто ученый. В 60-х годах он был совершенно очарован восточными религией и философией и затратил значительное время на исследование связей между учениями Запада и Востока. И его фундаментальный труд «Дао Физики» был синтезом его наблюдений. Более всего из его беседы мне запомнилось то, с каким восторгом и благоговением он относился к тому, насколько разными путями мыслители шли к одним и тем же заключениям. Он поведал нам, что более всего его поразило, как медитацией и размышлениями древние китайские провидцы пять тысяч лет назад получили примерно ту же картину Вселенной, которую Кейпра и его соратники в лице блестящих молодых физиков построили, используя методы современной физики. По словам Кейпры, наука вышла на эти передовые концепции благодаря скрупулезнейшим научным изысканиям, тогда как эти самые китайцы получили то же самое простым наблюдением. Люди недооценивают силу наблюдения. Я когда-то сильно разругался на интернетовском форуме заикающихся с членом NSP (ныне NSA – Национальная Ассоциация Заикающихся), который пришел в ярость, когда я осмелился продвигать в позитивном ключе мои наблюдения и мысли относительно заикания. Он полагал, что мне бы лучше помолчать и оставить при себе свои предложения людям в белых халатах, которые в этих делах разбираются получше и действительно отдают себе отчет в своих действиях. Он был убежден, что ответы на заикание в конце концов будут найдены учеными и выложены заикающимся на блюдечке с золотой каемочкой. Те из нас, кто рос в преклонении перед авторитетами, вероятно, так и будут сидеть сложа руки и дожидаться, пока те, чьи имена пишутся с большой буквы, прочтут наши мысли и изложат всё точно, потому что, как профессионалы, они «знают», что они делают. Поступая таким образом, мы сильно преуменьшаем наши собственные способности открыть что-то значимое путем простого самонаблюдения и наблюдения за поведением других людей. В конце концов, насколько важны могут быть наши собственные наблюдения? Мы не можем причислить себя к признанным авторитетам в этой области. Мы не читали и не писали «правильные» учебники. Что мы можем сказать о важности? Что же, в самом деле. Люди, встреченные мной, о которых можно сказать, что они существенно снизили степень или даже полностью избавились от заикания, являли собой очень хороших наблюдателей. Каждый из них имел свою точку зрения, то есть, мог говорить с позиций своего собственного опыта. Эти люди знали, как использовать свои наблюдения, чтобы прорваться через те путы, которые представляло собственное заикание. Девяносто пять процентов материала этой книги получено простым наблюдением моих собственных мыслей и чувств, а также изучением того, как другие люди описывают свои. На самом деле, процесс исчезновения заикания из моей жизни, когда скованность в поведении исчезла окончательно, длился довольно долго. Я просто наблюдал за тем, что же я делаю, но с иной точки зрения. Когда я перестал отслеживать свою проблему только с позиций заикания, то заикание, по сути, и закончилось. То есть, я прекратил смотреть на свое поведение как на нечто, называемое «заиканием», на его месте возникло несколько других проблем, как-то связанных между собой, которые надо было как-то решать. При решении каждой из этих возникших задач реальная физическая скованность понемногу уменьшались и через некоторое время исчезла. Из этого опыта я вынес несколько полезных правил. Одно из самых действенных, это то, что все личные изменения начинаются с наблюдения. Но наблюдения особенного. Если мы собираемся рассматривать наши переживания сквозь привычные рамки, то те же самые привычные мнения и истины мы и увидим. «Окно», сквозь которое мы смотрим на проблему, имеет огромное влияние на формирование нашего восприятия. Например, голодающий будет смотреть на ресторанное меню несколько иначе, чем тот, у кого только что был обед из шести блюд. Местный метеоролог заметит в закате на Гавайях нечто иное, чем приезжий художник. А психиатрический социальный работник будет смотреть на осужденного преступника иначе, чем помощник окружного прокурора или начальник местной тюрьмы. В значительной степени, огромное влияние на наблюдаемое оказывает то, что важно для человека, или то, что он или она ожидают увидеть. Задача, следовательно, в том, чтобы научиться наблюдать объективно. КАК СТАТЬ ШЕРЛОКОМ ХОЛМСОМ В один из дней 1945 года инженер компании Raytheon по имени Перси ЛеБарон Спенсер сделал необычное открытие. Спенсер занимался созданием магнетронов – важных компонентов радаров. Однажды Спенсер полез в карман за плиткой арахиса в шоколаде, которая была у него в качестве перекуса, и обнаружил нечто поразительное. Плитка растаяла. Как это могло произойти? Что могло это вызвать? Спенсер начал думать. Чуть раньше он проходил мимо раструба включенного радара. Возможно, что энергия радара расплавила плитку. Заинтригованный, Спенсер попробовал провести эксперимент. Он поместил маленькую миску попкорна перед радаром, ничего особенного, но через несколько мгновений над миской взвился фонтан из попкорна. Сегодня миллионы людей, благодаря созданию микроволновой печи, считают, что процесс приготовления пищи стал проще и быстрее. Спенсер был хорошим наблюдателем, и вам, если вы хотите побороть свое заикание, тоже нужно стать хорошим наблюдателем. Это имеет гораздо большее отношение к заиканию, чем может показаться, а для того, чтобы добиться значительного успеха, вам придется наблюдать без всякого предубеждения. Вы должны оставить все свои ожидания и просто показать готовность видеть то, что вы можете видеть. Короче говоря, вам надо стать наблюдательным, как Шерлок Холмс. ПОИСК ТОГО, ЧТО ВЫ НЕ ИСКАЛИ Принципы Холмса были довольно просты: Будь наблюдателен. Принимай к сведению все, что видишь и испытываешь. Шерлок Холмс часто сводит в одно целое факты, которые обыватели просто упускают из виду, потому что он проницательный наблюдатель. Попробуйте, входя в комнату, бегло осмотреться, потом закрыть глаза и вспомнить как можно больше. Постарайтесь вспомнить, сколько было людей, во что они были одеты, обстановку в комнате, что висело на стенах и так далее. Это хорошее упражнение. Будьте готовы ко всему. Холмс говорил, что когда вы отбросили все лишнее, то что бы ни осталось, как бы оно ни было невероятно, но это будет правдой. Итак, сначала наблюдайте. Потом смотрите, что идет не так. Все подвергайте сомнению. Шерлок Холмс говорил, что нет ничего более изощренного, чем очевидные вещи. Потому не принимайте что-то как факт только потому, что кто-то так сказал. Концепции, относящиеся к заиканию и информация в этой книге появились не из исследовательских проектов и не из статистических исследований. Это пришло не путем генетических исследований или МРТ-сканирования. Все в этой книге основано на наблюдениях, которые вы можете сделать самостоятельно. То, что вы можете почерпнуть из этой книги, оказалось полезно сотням и сотням людей с заиканием, которые либо значительно улучшили, а в некоторых случаях и полностью излечились от заикания и ступоров. По своей природе, мы, как правило, нетерпеливы. Мы любим получать быстрые ответы. В случае с заиканием это не проходит. Заикание затрагивает вас полностью. Оно включает в себя несколько компонент. Чтобы изменить всю систему, вы должны сначала идентифицировать ее составные части, а потом посмотреть на то, как все они складываются в единое целое. Все это требует от вас хорошей наблюдательности. Давайте рассмотрим пример, не связанный с заиканием. Допустим, вам дали следующую картинку и попросили сказать, что это может быть. Что же это могло быть? Сложно сказать. Немного похоже на полуостров, где расположена Испания. Но сказать что-то определенное мы пока не можем, и максимум, что мы можем сделать, это посмотреть на рисунок и отложить его пока в сторонку. Нам дают другой кусок. Форма странновата. Может, это книга с открытыми страницами, которая лежит на столе? Может быть. Ну, это попроще. Вы видите? Смеющееся лицо, которое смотрит вниз влево. Наконец, мы получаем четвертый кусок. Это горный хребет? Или куча компоста? По-отдельности сказать о чем эти фрагменты сложно. Но когда вы начинаете поразному укладывать эти кусочки вместе, вы неожиданно можете наткнуться на взаимосвязи, которые не видели прежде. Опа. Это ж носорог! Уффф… не так быстро! Вам были показаны только куски пространства вокруг носорога, но этого оказалось достаточным, чтобы вы увидели, что же там такое. Тот же самый принцип применим и к вашему заиканию. Посмотрите непредвзято на все, что происходит вокруг вашей речи, и у вас появится хороший шанс открыть для себя много скрытых факторов, которые вносят свой вклад в ваше заикание. Обратите внимание, какие обстоятельства или ситуации оказываются для вас наиболее проблемными, а в каких вы чувствуете себя уверенно. Отметьте ситуации, в которых сложнее всего или проще всего говорить. Если вы попытаетесь уловить в этом смысл, то начнете создавать какие-то модели. Вы начнете понимать, как вы думаете и воспринимаете, что представляют собой ваши убеждения, и то, как это всё связано с вашей речью. Это путь к пониманию вашего заикания и возможность подняться над ним. Эта книга выстроена на наблюдениях речевых ситуаций, сделанных за 25 лет мной и рядом других людей. Читатели сообщают, что эта книга «Переосмысление заикания» помогла им пересмотреть свое восприятие заикания, так что сегодня они видят свое нарушение не просто как дефект речи, а как систему, включающую в себя все, чем они являются. РАЗРЫВ ШАБЛОНА Большинство из нас – люди привычки, и наиболее явственно это проступает, когда речь идет о нашей способности к наблюдению. Кто-то, к примеру, несется как ужаленный и кричит: «Вы видели, что сотворил Боб?!». И начинает обвинять Боба во всех мыслимых и немыслимых грехах. И Боб у него неправ. И Боб у него безмозглый. И Боб то, и Боб это. И как же легко принять чужое мнение о Бобе, особенно если человек говорит все это с убежденностью. Потом мы налетаем на Боба, и у бедного Боба нет никаких шансов. Мы уже обозлены на Боба, хотя и не знаем наверняка, что же он сделал из того, в чем его обвиняет наш приятель. Мы начинаем интерпретировать все, что Боб говорит и что он делает, через призму гнева, потому что Боб ведет себя как-то «не так». То же самое происходит и при заикании. У нас есть ситуация, когда наша речь «зависает». Мы хотим говорить, но не можем. А кто-то ждет от нас каких-то слов. И на что же мы обращаем наше внимание? На речь, конечно. Мы рассматриваем проблему через призму заикания, поскольку что-то «не так» в том, как мы говорим. Выходим мы на улицу, садимся в автомобиль, заводим его, добавляем газу, но машина не трогается с места. В чем проблема? Следуя той же логике, мы, естественно, посмотрели бы на колеса. Они не крутятся, потому что что-то «не так» с колесами. Но в случае с машиной мы знаем побольше. Мы знаем, что колеса это только часть системы, которая движет наш автомобиль. После того, как мы убеждаемся, что колесам не мешает что-то там на дороге, мы расширяем наши догадки на другие части системы. Сцепление не работает? Что-то с дифференциалом? Поскольку нам уже доводилось заглядывать под капот, мы знаем, что наш автомобиль это система, составленная из сотен деталей, находящихся в определенной связи друг с другом. Если одна или несколько из этих составных частей не работают так, как положено, конечным результатом будет то, что колеса не крутятся. Причина, по которой мы не зацикливаемся на колесах, в том, что мы видим автомобиль через призму «системы». Привычные способы нашей оценки событий связаны с нашими знаниями и нашими представлениями. Без привязки к эмоциям, понятиям, представлениям, намерениям и физиологии, наше физическое поведение – это единственное, что мы можем видеть. А на основании увиденного сделать очень простой вывод, что в этом и кроется причина нашей проблемы. Если с нашей речью что-то «не так», то на нее и смотрим. Все логично. Логопеды, которые сосредоточены главным образом на речи, вероятно также вносят свой вклад в проблему, поскольку переносят фокус нашего внимания на физиологию речи. Более того, даже когда наши эмоции, понятия и убеждения как-то обсуждаются, они обычно представляются как результат нашего заикания, то есть, как вещи, которые должны быть рассмотрены, потому что мы заикаемся. Но это только половина правды. О чем обычно умалчивается, в основном по причине непонимания, так это о том, что наши эмоции, представления и убеждения могут также создавать скованность в поведении. Причина, по которой эта вторая половина упускается из виду, сама по себе имеет много общего со словом «заикание». Это слово не имеет под собой конструктива, поскольку заостряет внимание только на нашем поведении, вместо того, чтоб рассматривать движущие силы такого поведения, и, следовательно, не побуждает нас углубляться в корни проблемы. ЯЗЫК ФОРМИРУЕТ НАШ СПОСОБ ВОСПРИЯТИЯ Когда я рос в Нью-Йорке, я знал только четыре вида снега. Снежная каша – это когда сильный снегопад сопровождался дождем. Льдистый снег – это когда поверхность снега обледенела и стала хрустящей и ломкой. Сыпучий снег был как порошок податливым и легким, и всегда набивался ко мне в куртку, когда я катался. Но самым лучшим снегом был мокрый снег, потому что из него можно было лепить снежки, строить иглу и катать снеговиков. Таким образом, если бы вы меня пятьдесят лет назад спросили, сколько я знаю видов снега, я ответил бы вам «четыре». И напротив, эскимосы имеют более 26 различных названий снега, потому что их выживание и даже жизнь зависят от выявления тонких особенностей. Каждое название характеризует свое качество или состояние снега. Этот расширенный словарный запас дает эскимосу гораздо более точное представление о снеге, чем у какого-нибудь мальчишки в Нью-Йорке, который со снежком в руке ждет, когда соседский мальчишка выйдет на улицу. Эскимос может увидеть больше, потому что он смотрит на снег через окно, которое больше и шире. Какое отношение это имеет к тому, как мы воспринимаем заикание? Многие люди знают только «немного заикается» и «сильно заикается» - первый термин описывает легкие запинки, второй – привычные ступоры и судорожные проявления. Оба термина используют общее слово «заикается», которое предполагает, что это ветви одного и того же дерева. Оба вида речевого поведения могут показаться похожими, но на самом деле они очень разные, и объединение их под вывеской «заикание» вынуждает нас делать предположения и придумывать связи, которые могут быть, а могут и не быть. Из-за этой возможной путаницы, я счел нужным внести свои пять копеек – новое слово bobulating (запинки), чтоб подчеркнуть существенное отличие между ступорами и спотыканиями, которые возникают, когда человек расстроен, запутался или сбит с толку. В следующем примере обратите внимание, насколько понятнее, когда у нас есть два слова для обозначения сходных по звучанию вариантов произнесения, которые в действительности весьма и весьма различны. Четырехлетний Ричи летит к своей маме и кричит: «Мамочка! Смотри, я нашел од-од-од-одуванчик!» Что мы видим? Ричи возбужден, его захлестывают эмоции, он борется с новым для него сложным словом «одуванчик». В то же время, его речь совершенно свободна. Он сосредоточен на том, чтобы сообщить о своем открытии. В этот момент его мир не менее увлекателен, чем мир для Томаса Эдисона в тот момент, когда он соединил два провода и заставил впервые в мире засветиться лампочку. Сравните этот случай с другим. Джордж, молодой первокурсник на первом свидании с Маршей, хорошенькой одноклассницей. Джордж по-настоящему увлечен Маршей и волнуется, поскольку не уверен, что будет соответствовать ее ожиданиям. После всяческих сомнений и тревог он приглашает Маршу на пикник и озабочен теперь тем, чтоб произвести на нее хорошее впечатление. И вот они вместе на лугу. Скатерть расстелена, ланч, приготовленный Джорджем с особым тщанием, выглядит прекрасно. Им бы уже устроиться поудобнее, когда Джордж замечает великолепный одуванчик. Он наклоняется, чтобы сорвать его, потом протягивает его Марше. «Посмотри на этот прекрасный од-од-од-одуванчик», - говорит он, и сердце его готово выпрыгнуть. У Джорджа есть страх, когда он говорит «одуванчик». У него хорошо получается сказать «од», но есть страх перед завершением слова. С другой стороны, еще больше он волнуется вообще что-то сказать, чтоб не сидеть и не молчать. Он начинает упорно долбить, повторяя «од» снова и снова, пока не находит в себе силы произнести это слово целиком. Повторения у Джорджа имеют совершенно иную природу, нежели повторения у Ричи. Хотя звучат они примерно одинаково. По этой причине очень важно иметь в наличии разные термины, чтобы описать происходящее с каждым человеком. Просто сказать, что и Ричи и Джордж заикаются – значит внести путаницу и завуалировать действительные проблемы. В одном случае запинки это неосознанный рефлекторный акт, усилия, направленные на улучшения навыка речи, и, может быть, тенденция к слишком острой реакции на стресс. В другом случае – стратегия, обычно приправленная высокой степенью осознанности, того, как пробиться через кажущийся тяжелым и пугающим речевой ступор. Таким образом, если вы говорите, что Ричи запинается, а Джордж заикается, это значит, что вы в состоянии оценить значительную разницу. И более того, мама Ричи не сойдет немедленно с ума из-за того, что тот «заикается». Она знает разницу между запинками и заиканием, и ей будет проще решить, когда необходимо начинать предпринимать что-то по выправлению ситуации. Расширение моего лексикона, касающегося заикания было важно для моей способности отслеживать трудности в речи. Когда я рассматривал свою проблему не как «заикание», а как сочетание блокирования речи (ступора) и стратегии того, как проскочить или обойти этот ступор, я обращал свое внимание на сферы, на которые ранее и не подумал бы посмотреть. «Почему я заикаюсь?» - такой вот невнятный вопрос, на который трудно ответить, тем более, что у большинства людей нет четкого понимания что такое заикание, тогда как «отчего я так скован?» или, лучше, «что означают мои ступоры?» - это темы, которые потенциально более содержательны. Отсюда логически проистекает ряд вопросов, например: «Способны вы предположить, что у вас нет ограничений в этой ситуации? И что тогда будет?» Конечно, самым первым ответом большинства людей будет: «Скорее всего, начну заикаться». Но если вы не остановитесь на этом очевидном ответе, то сможете найти и другое, то, что вы боитесь вытащить наружу и вынуждены держать под контролем. Это может быть недопустимое проявление эмоций. Или, может, на эту тему вы не хотели бы вообще говорить. Это может быть чувство незащищенности, которое слишком велико, чтоб с ним можно было как-то совладать. Все это может тормозить вашу речь, пока вы не почувствуете к ней готовность. Как отмечает Тони Роббинс в своей книге «Пробудить в себе гиганта» (Tony Robbins: Awaken the Giant Within), «нами движет не реальная боль, а наши страхи, что что-то приведет к боли. Нами движет не реальность, а наши представления о реальности». Есть несколько дисциплин, которые могут помочь вам воспринимать реальность более ясно и точно. Я знаком с парой из них: Общей семантикой (ОС) и Нейролингвистическим программированием (НЛП). ОС имеет дело с тем, как мы воспринимаем мир, и с тем, как язык, которым мы пользуемся, влияет на формирование этого восприятия, часто ставя нас в определенные рамки. Вендел Джонсон (Wendell Johnson) более известен благодаря своим трудам по заиканию, но имеет также убедительные аргументы в пользу ОС, а его фундаментальный труд «Люди в затруднительных ситуациях» (People in Quandaries), по моему мнению, дает самое точное описание этой дисциплины. Еще одна хорошая книга по ОС: С.И.Хаякава, Язык в мыслях и действиях (S.I.Hayakawa: Language in Thought and Action), которая несколько лет назад стала бестселлером в своем сегменте. НЛП, пользующееся растущей популярностью во многих слоях населения, часто называют еще «программным обеспечением для мозга». Мозг, в данном случае, это человеческий компьютер, который принимает данные с сенсоров, обрабатывает их, упорядочивает и хранит. Созданное «программное обеспечение» мы используем в нашей повседневной жизни. Эти программы, как правило, образуются случайно людьми и событиями нашей жизни. НЛП – это набор средств для усиления, уточнения и изменения этих программ. Посредством НЛП возможно пролить свет на наше бессознательное, понять, оценить и изменить наши отношения, понятия и поведение, чтобы согласовать их с нашими самыми фундаментальными жизненными ценностями и целями. Следующие четыре фрагмента книги написаны людьми, которые являются отличными наблюдателями, и которые сделали полезные и интересные открытия относительно своего заикания, позволив себе наблюдать непредвзято, задавать себе вопросы и изучать то, что они увидели. Наблюдая за собой подобным образом какое-то время, вы можете существенно помочь себе в изменении отношения к тому, как вы думаете, чувствуете и действуете в тех случаях, когда обнаруживаете ступор и собственные попытки что-то выговорить. ЧТО Я УЗНАЛ О ЗАИКАНИИ Бабэк Чарепю (Babak Charepoo) В тот момент, когда это было написано, Бабэку было 31 год, и жил он в Фениксе, Аризона. Он работал в консалтинговой фирме по проектированию коммуникационных сетей для корпораций. Выходец из Ирана, он жил в различных частях США с тех пор, как переехал сюда в возрасте 4 лет. С проблемой заикания я прожил большую часть своей жизни. Когда я был помоложе, мое заикание было своеобразное, у него было как бы два лица. Я никогда не заикался на публике, хотя нельзя сказать, что мой менталитет не позволял этого. Но когда я говорил с домашними, то можно было поспорить, даже на деньги, что я начну заикаться. Я долго не мог понять, отчего это происходило. Обучение в колледже прошло у меня без сучка и задоринки. У меня были устные выступления, я защищал свой диплом перед комиссией из четырех профессоров. Я никогда не заикался. У меня было много друзей, которые, до недавнего времени, никогда и не знали о моем заикании. Когда я иногда говорил им о своем заикании, они полагали, что это шутка такая. Но после того, как я закончил колледж, что-то произошло. Я чувствовал усталость и упадок сил. Хотя я и говорил гладко в ситуациях вне дома, я устал прятаться. Я хорошо говорил на улице, но считал себя заикой, и это разъедало меня изнутри. Я не понимал такое заикание. Я чувствовал беспомощность и одиночество. Но я знал, что должен быть выход, и я начал искать. Мой поиск начался в библиотеке. Я искал слово «заикание» и нашел примерно 20 книг. Я читал их часами. Мне стало полегче, потому что я понял, что не одинок. Но то, что было в этих книгах, не ответило на мои вопросы. Я продолжал поиски. Я нашел в Питтсбурге одного известного логопеда. Он помог мне раскрыть многие мои способности, в том числе позволившие мне начать собственный бизнес. Именно то, что я всегда хотел сделать! Но каким бы классным ни был этот логопед, у меня всегда оставались вопросы о заикании, на которые у него не было ответов. А вопросы были такие: «Почему я говорю свободно вне дома, а с семьей заикаюсь? Отчего так, что если я думаю о себе как о заике, то я буду заикаться, а когда забываю об этом, то говорю свободно?» Хочу уточнить, что в моей семье я не испытывал унижений. Мои родители и сестры относились ко мне с любовью и всегда терпеливо выслушивали то, что я хотел им сказать. Недавно я сделал несколько наблюдений по поводу моего заикания, с которыми хотел бы с вами поделиться. Эти открытия дали мне надежду найти выход. Одно такое наблюдение я сделал как-то ночью. Я был в местном клубе джаза с моим другом. Перед началом выступления музыкантов у меня с другом завязался разговор. Мое заикание проявилось в полной мере. Я ступорил в течение всего разговора, все время стесняясь начинать фразы, а также избегая определенных слов. Потом что-то случилось. Группа начала играть очень громко. Мне приходилось кричать во всю глотку, чтоб быть услышанным другом. Но я был совершенно свободен! Я даже начинал какие-то новые темы в разговоре и забыл о том, что надо избегать каких-то слов. Потом музыка кончилась, и я снова вернулся в состояние ступоров. Я ничего не мог с собой поделать, а про себя думал: «Отчего я оно вернулось, когда нет громкой музыки?» Ответ был очевиден: я сдерживал себя. Я не мог себя сдерживать, когда музыка была громкой, потому что другу сложно было бы понять меня с моим заиканием на фоне музыки. Потому я позволил себе раскрепоститься и вопить во всю силу своих легких, чтобы быть понятым. Менталитет заики отошел на задний план. Я был свободным. Но что же держало меня, когда музыка не играла, а я заикался? Что я пытался заблокировать в своем сознании? Что такого я боялся сказать? О чем я боюсь проболтаться другу? У меня не было готовых ответов. Еще одно наблюдение возникло месяцем спустя. По моей религии у нас обязателен пост. Есть можно до восхода и после заката, но в промежутке между ними нельзя ни есть, ни пить. Как вы понимаете, это серьезное занятие, которое действительно проверяет способность ума управлять телом. В первые несколько дней поста идет привыкание. К полудню ваше тело кричит о пище и воде. Но вы должны научиться отпускать эти мысли и не позволять телу взять верх над разумом. Иногда в эти несколько дней со мной случались интересные вещи. Я становился свободным во многих таких ситуациях, в которых обычно у меня было заикание. Что происходило? Каким образом эта ситуация походила на ту, что возникла в клубе джаза? Я понял то, что мой ум был сосредоточен на базовых потребностях организма, и я забыл о заикании. Все, о чем я мог думать, было «Когда же я поем?! Слушай, а я ведь пить хочу!» Я даже не думал о себе, как о человеке, который заикается! А потом в один прекрасный день во время поста меня вызвал клиент и попросил устранить проблемы с его компьютером. Еще до того, как я прибыл в их офис, я поймал себя на ожидании того, как все пойдет с клиентом. Хотя я был очень голоден и хотел пить, у меня было знакомое чувство, и ничто более не удерживало моего внимания. Мой разум освободился для того, чтобы запускать сценарий ситуации снова и снова. Я начал чувствовать знакомое напряжение и стресс, которые сопровождают заикание, и, как вы догадываетесь, обнаружил, что снова заикаюсь. У нас уже были проблемы с этим клиентом, и иметь с ним дело мне всегда не хотелось. Из-за того, что клиенты любят получать выгоды сверх того, что прописано в контракте, мой супервайзер всегда говорит мне быть с ними построже. И с чем же мне приходится обычно иметь дело в таких стрессовых ситуациях как эта? Я прикидываю, что может случиться. Я стараюсь не терять под собой почвы, держать все под контролем, и чтоб мое слово всегда оставалось последним. Это означает, что я должен уверенно гнуть свою линию. Но что, если я зайду слишком далеко, и они разорвут контракт? Я окажусь виноват. Меня могут уволить. И что тогда мне делать? Вы уже догадались: я начал тормозить. И тем самым способом, которому я был научен, то есть заикаться и ступорить. Благодаря этим наблюдениям, я понял кое-что о базовых принципах, на которых стоит психология заикания. Я пользуюсь ступорами в своей речи для того, чтобы замаскировать чувства, которые мне представляются невыгодными, либо которые мне не хотелось бы испытать. Я видел эту картину снова и снова. И напротив, когда я действительно живу в данный момент, этих вопросов не возникает вообще, и я действительно свободен. Оснований для заикания нет. Вот некоторые наблюдения, сделанные мной относительно заикания, которые, я полагаю, могут быть полезными. Возможно, у вас появится желание задать себе те же вопросы. Не бойтесь, если вы не найдете ответы немедленно. Просто продолжайте спрашивать. Через какое-то время вы заметите, что одни и те же картинки появляются снова и снова. Если вы начнете видеть закономерность, это будет означать, что вы сможете начать что-то менять. ДВА МОИХ ПРИЕМА ПРИ ЗАИКАНИИ Дэвид Крик, доктор философии (David Creek, Ph.D) Когда это писалось, Дэвид Крик был физиком, живущим в Англии и пишущим книгу о заикании, которую он надеялся закончить после выхода на пенсию. Этот отрывок взят из довольно длинной статьи в Ежеквартальном Бюллетене Британской Ассоциации Заикающихся Speaking Out Ожидаемый ступор начинает свою жизнь, когда я мысленно заглядываю вперед и утыкаюсь в какое-то слово. Это слово может быть уже из тех, которых я боюсь, но если оно и не из таковых, то таковым становится по мере приближения к нему. За короткий промежуток времени перед тем, как я попытаюсь сказать это слово, я уже знаю, что запнусь. Я обнаружил, что эти физические процессы начинаются с противного чувства под ложечкой, ощущения дежавю, «Господи, снова затык!» Все это тянется мучительно, ощущение очень сильное и очень противное. Потом я чувствую небольшую, но очень отчетливую напряженность в глотке, которую я не могу точно локализовать, но это определенно где-то в районе гортани. Может, это блокируются голосовые связки? Скорее всего, нет, потому что я могу вдыхать и выдыхать, хотя это напряжение присутствует. Когда я пытался сказать мое имя, это небольшое напряжение быстро перерастало в сильное, которое охватывало весь язык и горло. И явно превращалось в полновесный ступор. Происходящее было как бы растянуто во времени. В обычных обстоятельствах все происходит настолько быстро, что возникновение блока показалось бы мгновенным, и было бы совершенно непонятным, отчего это я вдруг повел себя столь странным образом. Позже, во время экспериментов с телефонными звонками, я как-то решил попытаться ослабить это небольшое напряжение в горле. Поначалу это требовало значительной концентрации и длительного времени: я делал три вдоха и выдоха. И, в конце концов, я почувствовал, что напряжение исчезло, горло освободилось. Я попробовал сказать свое имя, и был удивлен, когда слова «Дэйвид Крик» проскочили совершенно свободно. Я был удивлен, потому что неприятное чувство под ложечкой говорило мне о ступоре. Я ждал, что стану запинаться, и настраивал сознание и тело на то, что придется иметь дело с неприятным переживанием. Полная свобода была удивительным итогом. Дальнейший анализ привел меня к простому правилу: есть напряжение в горле начинаю заикаться, нет напряжения – речь будет свободной. Я чувствовал, что нахожусь на начале ответа на свою проблему напряжения в горле. Нормальный человек не ходит, напрягая «не те» мышцы в горле. Если я действительно хочу получить слитность речи, я должен отучить себя от этой вредной привычки, а научиться расслабляться. Но это еще не все. Пока все это происходило, я все более стал осознавать, что в ситуациях стресса мое дыхание становилось неровным и беспорядочным. Поначалу я этого не замечал, но потом меня озарило. Неровное дыхание было продуктом страха, паники в чистом виде. Особенно я боялся важных людей. Когда мне нужно было спросить о чем-то у человека, который знал больше меня, когда меня расспрашивали или выясняли мое мнение, я опускался ниже плинтуса, я буквально дрожал от страха. А когда страх охватывал меня, то мое дыхание, моя диафрагма выходили из-под контроля, и качество моей речи становилось хуже некуда. В качестве иллюстрации, пошел я как-то в выходные в гости к родственникам. Для меня это не самая стрессовая ситуация. Я говорил очень хорошо, держал под контролем ожидаемые ступоры, пользуясь паузами и расслаблением горла. А на следующий день на работе я пошел к своему начальнику, приятному и мягкому человеку. И еще до того, как я начал говорить, на меня накатило это паническое дыхание. Это была почти гипервентиляция. Я мямлил чудовищно почти полминуты, прежде чем взял это дело под контроль. Бывало, что страх оказывался таким, что единственным способом обретения более спокойного состояния были длиннейшие паузы полного молчания. Сегодня обычно такое прерывистое дыхание у меня бывает только раз или два в день в самых стрессовых ситуациях, часто при разговоре с незнакомцами. И это неспроста. Если я вижу, что дыхание выходит из-под контроля, я представляю себе, что на самом деле это никакой не стресс, а самая обычная речевая обстановка. Я уверен, что раньше такое лихорадочное дыхание из-за страха возникало намного чаще, и способствовали этому безуспешные попытки применения «корректировки запинок», «спокойного выдоха» и других методов. Самая моя частая проблема это речевая судорога, которая, похоже, вызывается боязнью отдельных слов. Ступоры могут возникать каждые несколько секунд. Они не зависят от диафрагмы в том смысле, что дышу я в этот момент совершенно ровно, хотя в горле есть проблемы. Обычно я борюсь с ними сериями коротких пауз, в течение которых я быстро расслабляюсь. Конечный результат может звучать как нерешительная речь, либо я колеблюсь, в то время как на самом деле я делаю паузы и расслабляюсь. То, что я сказал, пригодится не всем. Кто-то уклоняется, кто-то не предчувствует, кто-то запинается вовсе не так, как я. Однако, я думаю, есть много заик, которые ведут себя примерно так же, как и я. ЕЖЕДНЕВНЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ Эндрю Джеймс Риз Избранное из интернет-переписки между мной и Эндрю Ризом, которому в ту пору было 24 года, и жил он в Уэльсе, а социологию и психологию изучал в университете Суонси. Эндрю отмечает следующее. «Я заикался с тех пор, как себя помню, но до 16 лет это были случайные запинки. А потом мое заикание усилилось. Ныне наблюдения дали мне совершенно новый взгляд на заикание. Я больше не смотрю на то, что со мной творится, как на заикание, и это позволяет мне воспринимать себя и мир совершенно по-новому». 4 марта 1999 Недавно я делал презентацию на семинаре. В результате, нервничал, конечно. Поначалу я сильно заикался, хотя и старался гладенько проходить через ступоры, но через некоторое время я начал замечать свое неглубокое дыхание. Я не пытался контролировать то, что воспринимаю. Я старался радоваться жизни и со ступорами. Потом я начал гасить свои страхи. Я старался не терять связи с тем, как я себя чувствую. Тогда я еще не дошел до того состояния, когда полностью погружен в то, о чем говорю, но это еще придет. Я не чувствовал жалости или ненависти к себе. Я чувствовал свою целостность, и ничего, кроме уважения, выдержки и характера. Я гордился собой. Как-то я останавливал прохожих на улице, чтобы поупражняться в задавании вопросов. То, что я обнаружил, по-настоящему открыло мне глаза. Когда я концентрировался только на том, чтобы выговорить слова, я сражался и боролся. Но когда я сфокусировался на том, чтобы войти в контакт с другим человеком и получить от этого позитив, слова просто сами вылетали без всякой суеты и беспокойства. Когда я чувствую, что начинаю заикаться, я стараюсь не впадать в панику. Я просто принимаю это, но знаю, что у меня есть выбор: поддаться ей или нет. Вместо того, чтобы сосредотачиваться на своей речи, я стараюсь увидеть то, что мне хочется спрятать. Теперь я вижу, что все идет от желания что-то укрыть, и замечательно, что я это понял. 6 апреля 1999 На выходных у меня был телефонный разговор с подругой, которая находится в Милане. Сначала я наблюдал обычный контроль и предчувствия в голове. Но потом произошло интересное. Я попросил себя говорить то, что я в действительности хотел бы ответить на ее слова. Не думая о том, что она бы хотела услышать. Что бы я говорил, если б не заикался. Это было большим прорывом, потому что я просто говорил. Я попросил себя чувствовать и говорить то, что есть. Впервые за годы, без всяких поправок и тормозов. Это было похоже на то, будто я научился скользить по волнам, а не падать постоянно в воду и барахтаться там. У меня действительно были ступоры, но вот какая интересная вещь. Я действительно не обращал на них большого внимания. Я был слишком заинтересован в выражении моих собственных мыслей и чувств. Впервые за многие годы, то, что я хотел сказать, было важнее того, как мне это сказать. Когда я действительно заикался, я быстренько возвращался на мою доску для серфинга и ловил следующую волну, а не сидел в ожидании следующего ступора, позволяя ему расправляться со мной под водой. Я не могу рассказать, насколько хорошо это все чувствовалось. Мне кажется, что это было даже больше похоже на чувство полного раскрепощения. 28 апреля 1999 Сегодня было собеседование на работе, справедливости ради скажу, что я старательно прятал свои чувства. Моя речь совершенно разладилась. После собеседования трудно было не чувствовать смущение и досаду. И, тем не менее, я остался настроенным позитивно и постарался извлечь урок из того, что произошло. Честно сказать, я был совершенно скован во время всей беседы и слетел обратно к своим обычным попыткам спрятать свои эмоции. Я даже не осознавал, были ли они у меня. Я возвращаюсь назад и думаю: опа! И что же такое произошло? Тот факт, что я знаю в чем дело, это приятно, потому что в прошлом я думал, что это колдовство или происки злой силы. 30 апреля 1999 За несколько недель до собеседования, не знаю почему, но я уже был не в ладах с самим собой, был апатичен, ни жив, ни мертв. Меня поражает теперь, что я сдерживал себя за несколько недель до интервью, а мешало это речи во время интервью. Именно по этой причине моя внутренняя гармония была нарушена. А остальное было просто внешним проявлением того, что творилось внутри. Я всегда задавался вопросом, что означает «сдерживать» себя. По моему опыту это означает не позволять себе испытать отрицательные эмоции. Не позволяя себе почувствовать эти отрицательные эмоции, вы не позволяете себе достичь каких-то высот. Думаю, что теперь это стало мне немного понятнее. Большинство ступоров в речи это результат внутренней невозможности позволить потоку изливаться так, как он хочет. В этом, я полагаю, частично и заключена причина того, что меня постоянно «клинило» во время интервью. Собеседование еще трудно тем, что вы должны играть в нем некую роль, и это может быть сложно для тех, кому нужно согласовывать свои действия со своим состоянием. Такая роль может практически спрятать то, что человек в тот момент чувствует, если эти чувства неприемлемы для создания собственного благоприятного образа. Пару дней назад я чувствовал себя паршиво, и это было со мной целый день. Все, что я видел, я видел глазами человека, которому плохо. Мне вдруг пришло в голову, что не так уж все и плохо, я сдерживал себя, не хотел принимать происходящее. Я стоял на краешке, боялся прыгнуть в холодную воду, боялся обжигающего холода от прикосновения воды. Если бы, однако, я просто прыгнул, то шок бы был, но он уменьшался бы по мере того, как мое тело привыкало к температуре. Вечером я вдруг понял, что я сделаю и позволил себе выплеснуть то, что накопилось. Я сел в автобус и то, как я говорил, отразило то, что я чувствовал, и это было хорошо. Примерно через полчаса расставания со своим негативом я почувствовал, что голова стала ясной, и настроение мое поднялось. 9 июня 1999 Я пошел в магазин, чтобы продать часть оборудования. Я даже не думал о заикании. Я был полностью поглощен попытками установить контакт с продавцом. Мне показалось, он хороший парень, даже хотелось с ним подружиться. Потом он рассказал мне, что ему нагрубили два магазинных вора, и он пригрозил им расправой. Я бы не хотел оказаться рядом с этим парнем, если от него идет какая-то угроза. Я старался стать незаметным. Я не хотел раздражать его, старался быть хорошим мальчиком. Это заставило меня быть сдержаннее. В воскресенье я смотрел грустный фильм, о котором я знал, что он грустный, потому что видел его раньше. В моей жизни в последнее время были неприятности, и я попытался найти возможность испытать те чувства, которые они вызвали. Я смотрел фильм и пользовался этим, чтобы прочувствовать все плохое, что со мной произошло (я расстался со своей подругой). Я плакал и действительно отпустил себя. Испытал боль. Я чувствовал что-то под ложечкой, но оставался с этим. Недавно я обсуждал то, что со мной происходит, с моими родителями. Я сказал им, что я не плакал уже много лет, да и не смеялся по-настоящему тоже. Недавно у меня был разговор с мамой, и я удивлялся, как это я был совершенно свободен с ней в течение часа, а потом начал сдерживаться. «Почему?», - задавал я вопрос. Я прокрутил разговор назад и обнаружил, что мне не хотелось думать об установщике покрытия для пола, о котором мама вскользь упомянула, что он может спуститься в мою квартиру и установить покрытие. Об этом было сказано очень кратко. Я знал этого человека и испытывал к нему негативные эмоции, точнее не к нему, а к его сыну. Я старался сдерживать эти чувства, и это привело к тому, что я прозаикался два часа, пока мама не ушла. Я не мог четко осознавать то, о чем говорилось, но уже не мог расслабиться. Теперь я знаю, что у меня может быть острая реакция на что-то, что я не осознаю отчетливо, и это может сковывать меня нескольких дней, а иногда недель и более. АНАТОМИЯ СТУПОРА Джон Харрисон Однажды поздней весной 1982 года я зашел в фотомагазин на 24-й улице, поблизости от того места, где я обитал в Сан-Франциско, чтобы забрать несколько фото. Служащая, хорошенькая молодая девушка, была у другого конца прилавка и, когда я вошел, двинулась в мою сторону, чтобы обслужить меня. «Как ваше имя?» - спросила она. Этот вопрос обычно вгонял меня в панику, поскольку я всегда ступорил на своем имени. Всегда. Но к 1982 году заикание уже не было для меня актуальным. Я уже о нем и не думал. Мне нравилось поговорить с людьми, и я никогда не беспокоился о речи, потому что мои ступоры почти исчезли. Я начал выговаривать «Харрисон», как вдруг обнаружил, что я в панике; я был полностью в тисках ступора. Вернулись старые знакомые ощущения. Я мог слышать, как стучит мое сердце. Я остановился, набрал воздуху, позволил себе успокоиться и, пока девушка таращилась на меня, собрался с силами, что их хватило сказать «Харрисон». Я вышел из лавки со своими отпечатками, чувствуя себя вымотанным и совершенно озадаченным. Откуда вообще мог появиться этот ступор? С чего бы я вдруг повел себя по-старому? Заикание было последним, о чем бы я вспомнил, когда входил. Я никогда больше не думал о заикании, поскольку оно никогда не появлялось, поэтому я знал, что ступор вызван не страхами о заикании. Тогда я стал делать то, что делал всегда в те времена, когда заикание еще было проблемой. Я стал снова и снова прокручивать произошедшее в голове, стараясь поймать как можно больше деталей, чтобы суметь ухватиться за зацепку, которая помогла бы объяснить то, что, собственно, произошло. «Где была женщина, когда я пришел?» - спросил я себя. Давайте посмотрим. Вот план магазинчика. Я пришел и встал у кассы. Девушка была на другом конце стойки и с кем-то разговаривала. «Кто был этот человек? Это важно?» Это был парень. «И на кого он был похож?» Хммм. Опа! Он был байкер. Выглядел крепким. На руках татуировки, носит жилет от Ливая. «И что еще ты заметил?» А, этим двоим, по-видимому, нравилось общаться друг с другом. Парень, похоже, давно знал эту девушку. «Каким он тебе показался?» Выглядел пугающе. Напоминал драчунов в том районе, где я жил, когда был маленьким. Я помню тех ребят. Они жили в соседнем городке. У них были злые глаза, при них я всегда чувствовал оцепенение. «Как ты относился к таким, как он, когда был маленьким?» Ну, если я был на улице, когда там шли несколько таких забияк, я хотел стать невидимкой, чтоб они не могли меня увидеть и ко мне не пристали. Я прикладывал к этому все старания. Я бы слился с травой. Выглядел бы деревом, или кустом, или кирпичной стенкой. Ничто бы не выдало меня, пока они не прошли. Ничто. «Ты чувствовал и видел что-то еще по отношению к тому байкеру, которого встретил в магазинчике?» Я полагаю, что чувствовал что-то похожее на то, что прерываю важную беседу, потому что этим двоим было очень хорошо вместе. «Что заставило тебя почувствовать?» Я воспроизвел сцену еще раз, постаравшись вспомнить, что я чувствовал. Как именно я почувствовал? Я по-настоящему сосредоточился, и меня охватило некое неудобство. Потом оно стало очевидным. Я был обеспокоен тем, что парень был раздражен от того, что девушка отошла от него ко мне, заставив его ждать. «А каков был твой ответ в такой ситуации, когда ты был маленьким?» Я блокировал себя. Я не хотел выделяться. Я не хотел выглядеть слишком сильным или слишком самоуверенным. «Потому что…» Потому что это ввергло бы меня в опасность. Этот парень мог создать мне проблемы, поэтому мне не нужно было, что он «видел» меня. «Потому в фотомагазине ты…» Правильно. Я сполз в старый стереотип. Я блокировал себя. Маскировал свою энергию. Я старался стать незаметным, как это и было в прежние времена. Мне было подтвердить себе это, потому что у меня сразу расслабились мышцы шеи и плеч, те мышцы, которые были напряжены при панике в фотомагазине. Я понимаю, что вы думаете сейчас: это просто моя попытка объяснения произошедшего. Но это не тот случай. Спустя годы я заметил, что когда я выхожу на настоящую правду, у меня появляется физическая реакция… расслабление. Это происходило неоднократно, потому я научился распознавать эти знаки. Поэтому сегодня у меня нет никаких сомнений, что ответ я получил. Этот небольшой опыт кое-чему меня научил. Обычно я думал, что я заикался, потому что боялся начать заикаться. Я думал, что все вертится вокруг моего страха запинки, и того, как люди могут отреагировать. И это действительно верно во многих случаях. Но не всегда. И явно не в этом случае, когда заикание сидело глубже в моем сознании. У меня был учитель рисования, который дал мне превосходный совет. Я брал тогда уроки рисования и у меня возникли трудности с наброском модели, которая стояла подбоченясь. Я просто не мог сделать так, чтобы ее руки выглядеть правильно. Учитель подошел, посмотрел несколько минут, а затем сказал: «Смотри на промежутки». «Что-что?» «Смотри на промежутки. Ты смотришь на контуры рук, посмотри на пространство около рук. Отмечай пустоты в середине, которые образуются, когда модель упирает руки в бока. Изучай форму этих промежутков. Потом их рисуй». Я проследил за этим. Я рисовал это. И тот самый рисунок волшебным образом получился. Вы можете научиться делать это и с заиканием, наблюдая за такими промежутками. Рассмотрите случаи, касающиеся ступоров, не просто как случаи заикания. Посмотрите, можете ли вы сказать, что тогда происходило. Что вы замечали? О чем думали, что чувствовали? Каковы были ваши ожидания, впечатления или понятия? В этом запрятаны многие из ответов на ступоры. Если вы держите ваш разум открытым и не позволяете себе перемещать фокус внимания только на речь, вы начнете открывать много интересного и полезного. ВЫ ЗАИКА ИЛИ НЕТ? Я собираюсь раскрыть вам секрет, с которым я еще ни с кем не делился. Об этом моем секрете не знают даже мои лучшие друзья. Я вор. Вы не ослышались. Я вор. Честное слово, клянусь всеми святыми, самый настоящий вор. И провалиться мне на этом самом месте. И теперь, когда я сознался в воровстве, как вы отреагируете на это? Попрячете вы приличное серебро, если я приду на ужин? Попрятали бы? Я не удивлен. Навешивание ярлыка на ком-либо приводит к неким ожиданиям и заставляет относиться к человеку определенным образом. К примеру, вообразите: вваливаетесь вы в местный бар в маленьком сельском городишке на глухом юге и громогласно возглашаете всем серьезным местным завсегдатаям, что вы янки, Настоящий Американец. «Опа! Гляньте-ка кто к нам пришел. К нам пожаловал настоящий янки!» воскликнет кто-то, когда все повернутся и будут с удивлением таращиться на вас. Вам, наверное, продвигаться к стойке будет слегка некомфортно, поскольку вас будут сопровождать взгляды, которые дружелюбными не назовешь никак. Вы можете быть святым, как мать Тереза, либо популярным как Майкл Джордан. Но слово «янки» вызывает у всех в воображении чувства, связанные с Гражданской Войной. Народ знает, кто вы есть на самом деле. Слово «янки» говорит всё. ЯРЛЫКИ ОПРЕДЕЛЯЮТ, КАК ЛЮДИ ВИДЯТ ВАС Ярлыки – это мощное средство формирования восприятия. Они не только причина, по которой вы не видите того, что есть, но они же заставляют вас видеть то, чего нет. Например, если кто-то сказал вам, что я заика, а я проговорил час и за выступление ни разу не запнулся, не заикнулся, не повторился, на что бы вы обратили внимание? Действительно, на что? Вы ожидали подтверждения недостатка. Вы ждали, что я буду заикаться. Ваше знание основывалось на чем-то, что должно было случиться, но не случилось. Вы могли также неосознанно приписывать мне мысли и чувства, которых у меня не было – страхи, требовательность к себе, смещение фокуса внимания во время выступления и так далее, - потому что это то, что, как полагают, подразумевает слово «заика». Вы подменили меня на кого-то, кем я не был. Ярлыки устанавливают также рамки компетентности. Пару лет назад в СанФранциско Кроникл я видел статью о двух защитниках из местной футбольной команды, которые были также медиками. Я помню, какое же удивление я испытал. Мое представление о защитнике, которое формировалось годами, было как о большом, грубом, неуклюжем человеке, который мечтает покалечить противника. А с другой стороны, врач – это целитель, тот, кто поддерживает здоровье и хорошее самочувствие других. Я не мог совместить два этих представления. Такого просто не могло быть! И тут я обратил внимание на слово «защитник» и на то, как слово действовало на меня. «Читаешь ты о двух докторах, которые были еще и защитниками, - говорил я себе, ты воспринимаешь этих двух игроков иначе?». Да. Почему-то врач, который любит дать выход своей агрессии, был более приемлем, чем защитник, который хотел лечить людей. Одни и те же люди, только ярлыки разные. БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ Когда вы вешаете кому-то ярлык, когда вы говорите, что кто-то – «это тот-то», вы относите этого человека к какой-то категории. Категории важны, особенно в науках, когда необходимо классифицировать и проанализировать огромное количество природных явлений. Например, скажет вам биолог, возможность классифицировать животное в пределах частного вида позволяет сделать определенные предположения относительно специфических особенностей животного и о его повадках. Проблема в том, что когда вы применяете тот же самый способ к людям, вы можете легко прилепить к ним то, что на самом деле неправда. Например, можете вы рассматривать Джимми Коннорса теннисистом? Конечно. С самого детства Коннорс жил и дышал теннисом. Как игрок, он заработал в про-туре миллионы долларов. Даже сегодня, услышав его имя, рисуешь в воображении его отчаянную и вдохновенную игру, которая была его визитной карточкой. Джимми Коннорс - теннисист до самой подошвы его туфель Адидас. Он видит мир сквозь очки, окрашенные теннисом. А теперь, скажем, некто по имени Джимми Камден решает заняться теннисом. Он идет в местный спортивный магазин, покупает новые кроссовки и полную теннисную экипировку, ракетки известного бренда и теннисные мячи в количестве, которого хватит на всю жизнь. Затем он записывается на уроки тенниса, и через три года занятий по выходным он уже выглядит довольно прилично. Джимми Камден это теннисист? Отчего же его так и не назвать? Но это не игрок в теннис в том же смысле, что и Джимми Коннорс. Теннис это не его жизнь. Он не мыслит и не дышит теннисом. Это просто парень, который играет в теннис. Так что, если вы предположите, что эти оба Джимми смотрят на жизнь одинаково, поскольку оба играют в теннис, то вы можете попасть впросак. Категория та же, но два различных человека. Когда вы вешаете на кого-то ярлык – вор, янки, защитник, доктор, теннисист, заика, - вы делаете утверждение относительно того, кто этот человек, и о том, что вы можете от него ожидать. Вот история, которая ярко иллюстрирует то, что развешивание ярлыков может привести к ситуации, граничащей с абсурдом. К примеру, на концерте симфонической музыки слушатель в зале в совершенном смятении от чувственного и вдохновенного исполнения виолончелиста. Не в силах сдержать себя, он толкает своего соседа и шепчет: «Он прекрасно играет, так ведь?!» «Да, - отвечает его друг. - Особенно для заики». Если же вы загоняете себя в определенные рамки, то эти вещи становятся особенно пагубными. Навешивая ярлык «заика» вы можете легко оформить собственную изоляцию от людей, потому что вы «другой». Вместо того чтобы искать точки общности с другими людьми, вы окончательно сфокусируетесь на том, что вас отличает. Вы можете найти для себя ограничения в карьерном росте, в круге людей, с которыми вы решили разделить свою жизнь, и/или в высоте планки успеха, которую вы смеете надеяться взять. «Увы, заика этого не может», - думаете вы. С другой стороны, если вы в состоянии понемногу снять этот ярлык и увидеть себя человеком, который заикается, вы уже не будете слепы к другим своим возможностям. Вам станет проще избежать попадания во «всеобщую» ловушку ярлыков и остаться более восприимчивым ко всему спектру возможностей, которые предлагает жизнь. И все же, отказ от ярлыка «заика» выглядит слишком кардинальным для большинства людей. Самые распространенные аргументы при этом звучат так: - Ну, это вы просто боитесь признать то, что есть; - «Человек, который заикается» - это просто слишком длинно; - Я всегда пользовался словом «заика»; - Вы просто бежите от себя самого. Действительно, «человек, который заикается» - это более длинно. Всегда проще назвать кого-то вором, неудачником, калекой, хиппи, коммунякой, янки, республиканцем, качком, шовинистом, феминисткой, заикой или любым подходящим словом, приходящим в голову. Помещение людей в рамки удобно, поскольку не требует серьезных размышлений. Но при этом вы, в итоге, имеете шанс видеть реальность через окрашенное стекло. БЫТЬ ТЕМ, КТО ВЫ ЕСТЬ Есть, однако, моменты, когда очень важно признать себя заикой. Это когда человек в душе считает себя заикой, но по жизни всячески это отрицает. Ход мыслей при этом примерно такой: Кто я? Заика? Я не заика. Ну ладно, бывает, что я иногда запинаюсь или повторяю или ищу замену словам. Но я вовсе не отличаюсь от других. Никоим образом! Я, как и все. И что я? Заика? НИКОГДА! Чем больше он это отрицает, тем больше укрепляет свою мысль, что его потаенный страх это правда. Это то, что было и со мной. Когда мой отец предположил, что я заикаюсь, я категорически настаивал на том, что это не так. Я ужасно боялся слов на букву «с». «Я не заикаюсь, - нудил я, - я просто нерешительный». И это притом, что ступоры регулярно тормозили поток моей речи. Но причину, по которой я останавливался, я совершенно отрицал. Чтобы понять, что при всем этом отрицании вы в полном порядке, проведите простой эксперимент. Встаньте лицом к стене на расстоянии пары сантиметров, закройте глаза и, пока так стоите, скажите себе, что на самом деле вы перед открытой дверью. Передо мной нет стены! Я не идиот, чтобы сказать такое. Нет, нет и нет. Я на самом деле стою перед открытой дверью. И не принимаем во внимание какую-то причину, по которой каждый раз, когда мне надо пройти через эту дверь, я не могу это сделать. Что-то таинственное останавливает меня. Я не знаю, отчего я не могу идти прямо. (Должно быть, есть какой-то изъян в генах, который возвращает меня назад!). Я ЗНАЮ, что стою перед открытой дверью. Но ОТЧЕГО я не могу пройти через нее? Ясно, что для продвижения вперед вы должны сначала определиться, где находитесь. Если вы хотите пройти через дверь, вам сначала надо принять, что перед вами нет двери. Если вы противитесь тому, чтобы признать, где находитесь, то вы не сможете сделать следующий шаг, и ваше движение вперед приведет к неминуемой остановке. Я не предлагаю вам повесить на себя ярлык заики, и даже не считаю это правильным. Но я точно знаю, что в данном случае вы не хотите признать, что уже определили себя как заика. И пока вы не признаете и не примете этот факт, вы не сможете отказаться от эмоций, восприятий, убеждений и скрытой игры, которые сопутствуют ему. Вы будете подвержены всеобщему закону «я есть то, чему сопротивляюсь». Означает ли это, что слово «заика» никогда не надо использовать? На самом деле, я знаю, что старые привычки отмирают с трудом, и это слово будет у вас популярно. «Заика» слетает с языка намного проще, чем «человек, который заикается», и я даже ловлю себя иногда на использовании слова «заика» в профессиональном общении и в других ситуациях представления. Но в разговоре с человеком или о человеке я всегда слежу за тем, чтобы случайно не включить в человеке режим самоограничения, поместив его в рамки с налепленным на них ярлыком. В таких случаях я всегда говорю «человек, который заикается». Так что, совет мой таков: используйте слово «заика», если вам это надо, но всегда помните, что «заика» - это ярлык, который может сформировать ваше восприятие, если вы дадите ему ход. Если вы можете держать его при себе, то возможностей исказить ваш мир у этого слова будет меньше. ХАРРИСОН ПРИЗНАЕТСЯ ВСЕМ И напоследок, вас, вероятно, разбирает любопытство относительно того признания, с которого началось это эссе. Вор ли я? Хорошо, вот эта история. Когда мне было восемь лет, я бессовестно украл из копилки моей кузины Пэт 24 пенни. По дороге домой, в нашем старом черном двухместном Форде, я чувствовал себя настолько виноватым в содеянном, что, в конце концов, сознался в этом отвратительном поступке своей матери. По счастью, моя мама была с пониманием, и хотя она строго меня отчитала на предмет понятий чести (и заставила меня, конечно, вернуть назад деньги), но этот эпизод нисколько не отразился на моей самооценке… потому что была одна вещь, которую моя мама не делала никогда. Она никогда не называла меня вором. КАК ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ЗАИКАНИЯ ЗА 60 СЕКУНД Тема этого эссе уже обсуждалась ранее, но не была проработана до такой степени, как здесь. Вариант этой статьи был опубликован в «Journal of Fluency Disorders». Кстати, когда дочитаете это, хотел бы пригласить вас к себе на ужин. Собираемся на барбекю из кошки. Что вы говорите? Как я могу творить такое? А в чем проблема? Мы собираемся есть сома (catfish – сом). А вы что подумали? Это не то, о чем вы подумали. Это вовсе не статья о быстром излечении от заикания. Это нечто более реальное, что-то такое, что работает на самом деле. Но прежде, чем я начну свой рассказ об этом, я хочу, чтоб вы прочли две цитаты, появившиеся в печати в этом году. Первая из статьи, которая сначала появилась в бюллетене AFS Newsletter, публикуемом Британской Ассоциацией Заикающихся. Возможности ребенка в плане беглости речи увеличиваются по мере его роста, но растут и требования к речи, предъявляемые ребенку слушающими его. Когда эти требования превышают возможности ребенка, возникает заикание. Если в дальнейшем ребенок развивается достаточно быстро, либо требования к нему увеличиваются достаточно медленно или не меняются совсем, то заикание уйдет само собой. Если же требования будут превышать возможности, заикание будет продолжаться. Эта статья подкреплена хорошими наблюдениями и типична для многих полезных и умных работ по ранним проявлениям заикания. Однако, приведенный выше фрагмент содержит утверждение, которое на самом деле не является истинным. Можете вы его найти? Теперь взгляните на отрывок из материала, полученного мной в почте Национального совета по заиканию. (Заикание) это сложный поведенческий комплекс, воздействующий на нормальную плавную речь, которую большинство людей считает единственно возможной… Многие маленькие дети заикаются, когда только учатся говорить. Большинство это перерастает, но для некоторых такая проблема продолжается в зрелом возрасте и переходит в хроническую форму. Информация более качественная, в которой также скрыта неправда. И в том, и в другом случае фантазия заключается в предположении того, что заикание у взрослых это продолжение той же проблемы из детства (прослеживается во фразе «заикание будет продолжаться и в зрелом возрасте»). Я полагаю, что это всеобщее заблуждение. На нескольких следующих страницах я хочу обратить ваше внимание на вопрос, который рассматривается очень редко, если вообще рассматривается. Я имею в виду лексику, относящуюся к проблеме заикания. Я имею ввиду, что слово «заикание» настолько удручающе несовершенно, что заслоняет ключевые различия, заставляет нас видеть и верить в ложные понятия и держит нас в неведении, из которого способны выбраться лишь немногие. Я чувствую себя достаточно грамотным, чтобы говорить об этом, поскольку имел дело с хроническим заиканием в течение приблизительно 30 лет. Сегодня и за последние 40 лет, заикания в моей жизни не присутствовало, такой темы не существовало. Мое избавление не могло состояться без существенных сдвигов в восприятии, о которых я и намерен рассказать. Я хочу также показать вам путь выхода из этого неведения. ЯЗЫК ВЛИЯЕТ НА ТО, КАК МЫ ВОСПРИНИМАЕМ Некоторое время назад я заслушал доклад об уникальном диалекте, выработанном в пригороде Лос-Анжелеса, диалекте, на котором говорили суровые обитатели мексиканского района трущоб. Тезис доклада был в том, что преобладание грубых слов и полное отсутствие слов, передающих мягкость, буквально вынуждали этих людей иметь очень жесткий взгляд на мир, поскольку они общались на этом диалекте. Идея того, что язык формирует восприятие, вряд ли нова. Предмет общей семантики занимается именно этими вопросами, и Уэнделл Джонсон (Wendell Johnson) объясняет такие моменты с предельной ясностью в своей книге «Люди в затруднительных ситуациях» (People in Quandaries). Одно из положений общей семантики гласит, что сложно воспринимать и, следовательно, обращаться с тем, для чего у вас нет названия. К примеру, вы катаетесь в уикенд на лыжах в Скво-Велли. Раннее утро, и вы заняты тем, что мажете свои лыжи, чтоб подготовить их к дневному катанию на склонах. Если вы не знаете, что есть разные типы снега, такие, как порошкообразный и зернистый, то вы свои лыжи правильно не намажете. Наличие этикеток «порошок» и «зернистый снег» позволяет вам воспринимать различия, которые вы, в противном случае, могли и не заметить. Другой воображаемый пример. Скажем, вы вовлечены в оживленную дискуссию по поводу того, допустим ли секс до брака, но в вашем распоряжении нет слов, которые описывали бы различные степени сексуальной активности: поцелуи, ласки, половой акт и так далее. Можете ли вы представить, насколько запутанной станет беседа? Когда нехватка языковых средств заставит нас уравнивать поцелуи и половым актом, нам придется оставить за скобками значимые пласты сексуальных отношений. Эти недостатки ограничивают наши возможности в обсуждении (а, возможно, и в том, чтобы договориться) темы прямо сейчас, потому что у нас просто нет слов, чтобы очертить тему. Все, что мы можем сказать, сведется к выбору: да или нет. Эта проблема относится и к заиканию. Вам и мне внушили мысль о том, что «заикание» начинается в детстве и сохраняется в зрелом возрасте. Это просто не соответствует действительности. Запинки, которые поначалу возникают в детстве, а затем исчезают почти у всех сами по себе, отличаются от нарушений, которые сохраняются у взрослых. Одни не являются продолжением других. Это совершенно различные явления. Мы вынуждены рассматривать их в едином контексте только потому, что у нас есть единственное слово для их описания – заикание. Когда автор второй цитаты, говоря о заикании пишет: «большинство перерастают его, но для некоторых проблема сохраняется и в зрелом возрасте, становясь хронической», то он вынуждает нас полагать, что проблемы по сути одинаковы. Является ли одно следствием другого? Да. Но они совершенно не похожи. По правде говоря, их даже нельзя поместить в одну категорию. Одна – явление эмоциональное и (безусловно) имеет генетическую природу. Другая – стратегия, заученное поведение, выработанное нами в наших усилиях решить первую проблему. Как же нам тогда обойти эту путаницу, вызванную словом «заикание»? Для решения не нужно 60 секунд. Достаточно и шести. Решение в использовании двух разных слов для описания двух различных явлений. Проблема в том, что до 1985 года пользовались только одним словом: заикание. Но это нас не остановило. Мы сделали то, что делает огромное количество людей в подобной ситуации. Мы придумали новое слово. И просто подождали, пока вам станет ясно, насколько проблема стала проясняться после того, как мы это сделали. ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ СБИТЫ С ТОЛКУ? Несколько лет назад я стал свидетелем дискуссии на канале CNN. Дискуссия шла под наблюдением Дэниэла Шорра (Daniel Schorr), ветерана журналистики, которого я знал в 60-х, когда работал помощником на шоу «ООН в действии». В какой-то момент дискуссии, пока Шорр пытался справиться с потоком своих мыслей, у него случилась самая длинная заминка в речи, которую я когда-либо слышал на медиа-ресурсах. «М-м…Пфффф…Уфф…». Он все тянул и тянул это в течение секунд шести-восьми, пока не привел свои мысли в порядок. И откуда это у него пошло? Шорр достаточно спокойный человек. Что же такое происходило, что заставило его какое-то время выглядеть почти невменяемым? Не нужно быть доктором философии, чтоб найти ответ. Шорр был сбит с толку, и это повлияло на его способность к самовыражению. Девятое издание словаря Вебстера (Webster’s Ninth New World Dictionary) описывает состояние «сбит с толку» как состояние расстройства или смущения. Это состояние влияет на людей по-разному. Некоторые, по-видимому, никогда не теряют хладнокровия. Окажись они в эпицентре землетрясения, либо на встрече с президентом США, удиви их своим голым задом – они всегда, кажется, остаются такими, будто так оно и должно было быть. Их мысли выстраиваются последовательно, как домино, а слова вылетают без повторов и пауз. А у других все не так. Попросите их неожиданно поднять тост за жениха и невесту – они поднимут бокал с шампанским и словесно улетят в тартарары. Их тост будет состоять из «бэ» и «мэ» и может никогда не обнаружить какой-то связной мысли. Почему это происходит? Отчасти это сидит в генах. У некоторых людей симпатическая нервная система устроена так, что при реакции на сигнал мгновенно выдает перегрузку при малейшей возможности. Такие люди немедленно обнаруживают синдром «бей или беги» в комплекте с высоким уровнем адреналина и других гормонов стрессового происхождения. Маленькие дети особенно подвержены неожиданным стрессам, поскольку одновременно сражаются с интеллектуальным, эмоциональным и физическим ростом и требованиями и давлением незнакомой обстановки. И эти стрессы проявляются в их речи. Развитие речи также варьируется. Некоторым детям нужно больше времени, чтобы освоить речевые правила. Однако, связанные с этим речевые нарушения не усугубляются, а, напротив, исчезают по мере взросления ребенка. Они появляются снова, только когда стресс превышает допустимый уровень. Эти легкие речевые нарушения люди обычно и имеют в виду, когда говорят (с сочувствием): «А, я тоже заикаюсь, когда расстроен», но вы-то знаете, что они никогда не испытывали ступоров, которые могут испортить весь день напрочь. Они испытывают чтото другое. Поскольку эта растерянность играет большую роль в таком типе речевого нарушения, давайте дадим такому нарушению свое собственное название. Будем называть его «запинки» (bobulating – слово, придуманное Дж.Харрисоном). ЗАПИНАТЬСЯ гл.: 1. Производить повторения во время речи легко, без усилий, неосознанно, страхов и смущения – ЗАПИНКА сущ. Посмотрим теперь, что мы получаем, используя для такого поведения отдельное слово. У вас только что был тяжелый ступор, и человек, который вас слышал, стараясь вас поддержать, выдает свою коронную фразу: «Слушай, не парься об этом. Когда у меня в голове бардак, я тоже заикаюсь». «Нет, нет. – Говорите вы. – Это не совсем то же. Ты запинаешься». И человек видит, что это разные вещи, поскольку вы использовали слово, которое описывает то, что он делает, а это отличается от того, что происходило с вами. «Тогда, - спрашивает он, - если я запинаюсь, то что ты делаешь?» «У меня нечто другое, - отвечаете вы, - я _________». Что? Вы могли бы сказать «заикаюсь», но это приведет к еще большей путанице, поскольку это слово уже имеет много смыслов и ассоциаций. Нам нужно другое слово. Слово, отличное от «запинаюсь». Слово, которое описывает усилия и невозможность сказать у человека, который испытывает все чувства и причуды того, с чем вы и я хорошо знакомы: паника, потеря рассудка, смущение, страх, разочарование и прочее. Все это образует собой синдром эмоций и поведения, который, через некоторое время, начинает подпитывать сам себя, становится самодостаточным по мере того, как он перерастает в самый настоящий страх выказать это публично. Давайте назовем этот вариант поведения ступором. СТУПОРИТЬ гл. 1: говорить через сопротивление, зажимать и напрягать компоненты голосообразования и дыхания; 2 создавать самоподдерживающиеся речевые нарушения, которые приводят к страхам, тревогам, самоконтролю, что часто приводит к избеганию отдельных слов и речевых ситуаций. СТУПОР сущ. Снова обращаясь к гипотетическому разговору с другом, вы объясняете ему: « Нет, то, что происходило с тобой, это совсем не то же самое. Твои слова получались со случайными сбоями, легко. Ты просто запинался. У меня происходит другое. У меня слова иногда останавливаются, по какой-то причине у меня получается вмешиваться в процесс речи. Я ступорил. Может, это и выглядит похожим, но это не так». Теперь товарищ может действительно почувствовать разницу, потому что каждый тип поведения обозначен своим словом. Посмотрите, насколько это понятнее, чем пытаться объяснить, что его заикание не похоже на ваше заикание! ПОХОЖИЕ, НО ВСЕ ЖЕ ОЧЕНЬ РАЗНЫЕ Наличие двух разных слов так же важно еще и потому, что запинки и ступоры могут выглядеть похоже. Пример вам – четырехлетний Ричи прибегает к маме и выпаливает: «Смотри, мам, я нашел од-од-од-одуванчик!» Что происходит? Он возбужден, его эмоции зашкаливают и он сражается с новым и сложным для него словом «одуванчик». В то же время, он совершенно не заботится о своей речи. Он сосредоточен на том, чтобы донести свое открытие. В этот момент его мир не менее увлекателен, чем мир для Томаса Эдисона, когда тот, наконец, постиг секрет создания электрической лампочки. И сравните этот случай с другим. Джордж – молодой первокурсник колледжа на первом свидании с Маршей, хорошенькой одноклассницей. Джордж по-настоящему увлечен Маршей и волнуется, поскольку не уверен, что будет соответствовать ее ожиданиям. После всяческих сомнений и тревог он приглашает Маршу на пикник и озабочен теперь тем, чтоб произвести на нее хорошее впечатление. И вот они вместе на лугу. Скатерть расстелена, ланч, приготовленный Джорджем с особым тщанием, выглядит прекрасно. Им бы уже устроиться поудобнее, когда Джордж замечает великолепный одуванчик. Он наклоняется, чтобы сорвать его, потом протягивает его Марше. «Марша, вгляни на этот прекрасный од-од-од-одуванчик», - говорит он, и сердце его готово выпрыгнуть. У Джорджа есть страх, когда он говорит «одуванчик». У него хорошо получается сказать «од», но есть страх перед завершением слова. С другой стороны, еще больше он волнуется вообще что-то сказать, чтоб не сидеть и не молчать. Он начинает упорно долбить, повторяя «од» снова и снова, пока не находит в себе силы произнести это слово целиком. Повторения у Джорджа имеют совершенно иную природу, нежели повторения у Ричи. Хотя звучат они примерно одинаково. По этой причине очень важно иметь в наличии разные термины, чтобы описать происходящее с каждым человеком. Просто сказать, что и Ричи и Джордж заикаются – значит внести путаницу и завуалировать действительные проблемы. В одном случае запинки это неосознанный рефлекторный акт, вызванный новизной ситуации, усилия, направленные на улучшения навыка речи, и, может быть, генетическими факторами того или иного сорта. В другом случае – стратегия, обычно приправленная высокой степенью осознанности, того, как пробиться через кажущийся тяжелым и пугающим речевой ступор. Таким образом, если вы говорите, что Ричи запинается, а Джордж ступорит (на самом деле «клонирование» это частный случай ступора, когда повторы предыдущего слова или слога идут до тех пор, пока не появится чувство готовности выговорить слог или слово, которого опасаются), это значит, что вы в состоянии оценить значительную разницу. И более того, мама Ричи не сойдет немедленно с ума из-за того, что тот «заикается». Она знает разницу между запинками и ступорами, и ей будет проще решить, когда необходимо начинать предпринимать что-то по выправлению ситуации. СИЛА ДВУХ СЛОВ Выглядит как попытка принять желаемое за действительное, что наличие двух обычных слов может иметь такое значение. Но это действительно так. Два слова имеют громадное отличие. Например, становится намного проще решить вопрос о том, может ли «заикание» быть обусловлено генетикой, потому что теперь мы можем взглянуть на то, о какой стороне процесса заикания идет речь. Мы говорим о запинках? Тогда, конечно, здесь имеет место быть генетический фактор. С другой стороны, если мы говорим о тех уловках, которые используются в попытках одолеть ступор, то понятно, что генетика здесь ни при чем: генетики здесь не больше, чем в попытках обойти большой валун, перекрывший узкое горное ущелье. Наличие двух терминов прояснит родителям ситуацию, что их ребенок имеет проблему, которая требует консультации у логопеда. Это может помочь исследователям уточнить, какую же сторону феномена заикания они хотят исследовать. Это поможет каждому из нас более глубоко понять себя и прочувствовать, что же мы делаем, когда попадаем в ситуацию ступора. На деле, расширение лексикона, относящегося к заиканию, имеет столь важное значение на пути перемен, что я не вижу иного варианта для нас на пути сколь-нибудь значительного и устойчивого прогресса в лечении заикания. Так почему бы и не воспользоваться 60-секундным курсом лечения и избавления от заикания! Вместо него, по крайней мере мысленно, используя слова «запинка» и «ступор», либо другую пару слов собственного изобретения. Оцените: вам будет намного проще понять и решить проблему, имея под рукой такой инструмент. ПОЛУЧАЙТЕ УДОВОЛЬСТВИЕ: ЭТО СИЛЬНЕЕ, ЧЕМ ВЫ ДУМАЕТЕ Начало апреля. Мне 12 лет. Я снедаем страхом, потому что в нашем седьмом классе планируется постановка сцен из шекспировской пьесы «Сон в летнюю ночь», и у меня там роль второго плана. Я не могу вспомнить точно всю роль, но уже 45 лет точно помню ту особенную строку, которая въелась в мое сознание. Строка была такая: «Я пришел сюда с Хермией». Ожидание выговаривания этой строки на сцене целый месяц портило мне жизнь. Потому что скрываемая мной правда была в том, что я заикался, а один из звуков, на котором я заикался, был «х». Очень часто меня клинило на звуке «х». Я просто прекращал говорить. А потом, чтобы скрыть смущение, я, бывало, делал вид, что забыл, что я говорю, или менял слово на другое. Проблема была в том, что у меня застревали не просто слова, а слова самого Шекспира. Я не мог сделать замену. Потому недели три меня мучали кошмары, что я стою перед всей гимназией, а слово «Хермией» застряло у меня в глотке, и звенящая тишина зала бьется в моих ушах. Я проскочил этот спектакль просто чудом, обрушившись на слово «Хермией» с отрешенностью камикадзе, как парашютист во время своего первого прыжка. Моя тайна была спасена. Я выжил в этой речевой ситуации. Как вы понимаете, выступления не доставляли мне радости, когда я был ребенком. Как и для большинства людей, и молодых, и старых. Опрос общественного мнения относительно десяти самых больших страхов ставит публичное выступление на первое место в списке, тогда как смерть располагается на третьем-четвертом местах. В конце концов, я одолел проблему заикания. Но это было не просто, и над своей речью я много работал. Работал я также над своей способностью получать удовольствие при речи. Это снимало гнет выступления, позволяло мне быть в ладу с самим собой и превращало совершаемое в некий позитив. С тех пор я задумался, отчего удовольствие не имеет всеобщего признания в качестве одного из самых мощных катализаторов изменений. Удовольствие обычно представляют как глазурь на пирожном. Это немного неверное представление, и оно создало в моей жизни большую путаницу. Верным же, похоже, является то, что удовольствие это не просто глазурь, это и само пирожное; в нем источник моей силы, индивидуальности и созидательности. Представляю сейчас, как какая-нибудь замученная мать говорит: «Ради Бога, Джордж, пусть только дети это не читают!» Когда ваши дети хотят скакать вокруг именно в тот момент, когда они должны отмокать в ванной или корпеть над домашними заданиями, то самой последней вещью, которую вы хотите, чтоб они услышали, это то, что удовольствия это «то самое пирожное». Мы же знаем, что удовольствия – это не серьезно. Это то, что бывает после ванной и выполненных домашних заданий. Это отдых. Это… это… ну, это УДОВОЛЬСТВИЯ. Правда ведь? Мы продолжаем думать об удовольствии примерно так, как думаем о сладостях: это вкусно, пока не много, но когда много, то может стать и плохо. А все совсем даже наоборот. Я видел, что может творить энергия удовольствия. ОСВОБОЖДАЮЩАЯ СИЛА УДОВОЛЬСТВИЯ Несколько лет назад во время встречи координаторов Национального Проекта по Заиканию мы по очереди делали короткие сообщения и, наконец, добрались до миниатюрной женщины по имени Лила. Когда Лила начала свое сообщение, она говорила своим обычным голосом, бесцветным, хрупким, прерывающимся частыми ступорами. Было ясно также, что это ее обычный режим выживания. Ну, вы знаете, неулыбчивая, глаза устремлены куда-то в пространство, выглядит, будто готова сделать что угодно, но только не сказать нам что-то. Я подумал, что, может, я смогу помочь ей, и посредине ее выступления взял на себя смелость прервать ее. «Лила, - сказал я,- вы испытываете сейчас какое-то удовольствие?» «Нет». «Отчего?» «Я боюсь, что вам не б-б-б-будет по д-д-д-душе, как я говорю». В это было легко поверить. Весь ее облик говорил: «Не сердись на меня. Я буду хорошей. Я буду делать это правильно». «Лила, - сказал я. Почему бы вам не начать все сначала, но на этот раз так, как вам всегда хотелось. Забудьте то, что мы хотим, делайте так, как хотите вы. Будьте театральной, глупой, сумасшедшей. Чтоб это вас заводило. Мы с восторгом примем все, что бы вы ни делали». Лила начала сначала, ее голос стал крепче, но еще оставался неуверенным. «Класс! - помогал я. Теперь еще добавьте энергии. Вдохните в это жизнь. Получайте удовольствие. Мы видим, что вы пока плохо играете!» Это задело за живое. Похоже, что в Лила жила артистка, и впервые мир не только обнаружил это, но и реально поощрял. Ей не нужно было притворяться застенчивой и робкой. Лила раскрепощалась, и ее энергетика, ее поведение менялись. Несколько минут она дурачилась, и, по мере того, как росла ее уверенность, она оживала. Но самым замечательным было то, что как только она начала получать удовольствие, она больше не заикалась. Да, мы не были логопедами. Мы только подтолкнули Лила на получение удовольствия, этого она, понятное дело, сама для себя делать не хотела. Удовольствие освободило ее силу; сделало ее свободной. А это, в свою очередь, высвободило ее способность выразить себя полностью. Тот вечер показал, насколько сильно на нас может влиять наше желание или нежелание получать удовольствие. КАК МЫ ЗАПРОГРАММИРОВАНЫ Если вы похожи на меня, то о массе вещей вам было сказано еще ребенком. Вам было сказано, как есть, одеваться, вести себя, расти. А позже, как зарабатывать, растить детей и, если вы читали Хемингуэя в English101 (101 – индекс для начинающих с азов, прим. перев.), умереть с изяществом. Но не так уж и много людей пролили мне свет на удовольствия. Да, они рассказали мне о том, что означает быть довольным, а что - недовольным. Но ответ на вопрос о получении удовольствия до меня так и не был доведен. Следовательно, я узнавал об этом по принципу «узнавай как хочешь» и выработал несколько убеждений, которые могут быть вам знакомыми. Убеждение №1: Работа не может быть в радость. Мой отец надоумил меня об этом как-то летним днем, когда я еще учился в школе. Я подрабатывал в его офисе, печатая конверты. Это была скучная работа, и, видимо, я пожаловался, потому что он повернулся ко мне и сказал: «Работе и не положено быть веселой. Работа есть РАБОТА!» Понятно? Удовольствия – это в нерабочее время. Работа, это когда вы боретесь и решаете проблемы. Я слышал о налогах, плохих работниках, невыполнении в срок; слышал обо всем, что идет не так. Но очень редко мой отец или кто-либо еще, да и даже вообще никогда не рассказывали мне о том, что они любят или даже что им понравилось. Все только о работе. То же самое я еще наблюдаю и у себя и у других: мы говорим о том, что идет не так, но не затрачиваем столько же энергии на то, чтоб поговорить о том, что хорошо. Убеждение №2: Удовольствия – это награда за хорошее поведение. Это обратная сторона Убеждения №1. Звучит примерно так: «Сделай домашнее задание, либо никуда не пойдешь и играть не будешь». «Уберись у себя, либо не пойдешь со мной завтра в цирк». Я узнал, что получить удовольствие можно, отдав что-то взамен, и если ведешь себя определенным образом. Требовалось обычно хорошее поведение. Убеждение №3: Удовольствия всегда второстепенны. Я бы не сказал, что у меня было какое-то особенно трудное детство. Но я точно знаю, что средний класс на получении удовольствия акцента не ставил. Удовольствия всегда стояли после хорошей учебы и других явно обозначенных достижений. Типичный случай. Как-то я вернулся с поля для гольфа, причем не играл, а вместо этого просто тренировался. Я опорожнил три корзинки шаров пока упражнялся, руки стали красными, я действительно был очень доволен сделанным. Прошел немерянное расстояние. Когда я вошел в гостиную, отец поднял глаза от газеты. «Как все прошло?» - спросил он. «Хорошо», - ответил я. «Выиграл?» «Нет. Я просто тренировал удары». «Тебе надо играть, - сказал мой отец, едва скрыв свое разочарование. - Тебе нужно выигрывать, чтоб знать, как это делается». На этом разговор закончился. Ну, в чем-то он был прав. Никто никогда не выбьет 82 на тренировке. Но с другой стороны, мне не кажется, что было принято во внимание, что мне при этом было хорошо. Справедливости ради, должен сказать, что реакция моего отца не очень отличалась от того, что сказали бы отцы моих друзей. Может быть, это свойство их поколения, но я никогда не слышал от взрослых, чтобы они поставили удовольствия в один ряд с успехами. Убеждение №4: Другие знают, что доставляет тебе удовольствие. Они советуют вам Бог знает что. Когда вы ребенок, мир взрослых полон полезного: «Иди на улицу, поиграй в бейсбол. Это здорово». (Я ненавижу бейсбол. Они всегда ставили меня в центре поля, и я ронял каждый мяч, летящий ко мне). «Пойдем с нами. Тебе будет весело у тети Джесси». (Сидеть с кучей взрослых вряд ли сильно вдохновит, когда тебе 10 лет). «Удовольствие» - это пойти на детскую симфонию в Карнеги Холл, нежели выйти поиграть в ковбоев и индейцев с соседскими детьми. Так уж получается, что отношения формируются в детстве. На самом деле они не меняются, когда вы становитесь старше. Хотите знать, что такое удовольствие? Просто почитайте Плейбой, туристические буклеты или посмотрите рекламу пива на телевидении. СМИ полны советов относительно хорошей жизни. И вот люди вечером в пятницу стекаются в бары в поисках приятного времяпрепровождения. Покупают навороченные машины, берут более продолжительные отпуска, и при этом их не отпускает мучительное чувство, что им чего-то не хватает. А правда в том, что удовольствие это процесс очень интимный, который включает не только то, что вы делаете, но еще и как, и почему вы это делаете. Следующую историю расскажу поподробнее. Еще в те далекие темные времена, когда мне было 25, я жил в Нью-Йорке с некоторыми моими школьными приятелями и возил белье в стирку к родителям на Лонг Айленд. Представляете картину. Однажды, почти спонтанно, я забронировал самолет до Сан-Франциско. Две недели спустя впервые в жизни я был в трех тысячах миль от дома и от себя самого. Это было удивительное приключение. Я нашел жилье, нашел хорошую работу и открыл, на что похожа независимость. Как-то ночью я был занят стиркой своих носков, и вдруг внезапно осознал, что эта суета доставляет мне настоящее удовольствие. Я не мог в это поверить. Я годами сопротивлялся делать что-то полезное по дому. И вот теперь я по локоть в Тайде, чавкающие носки в раковине, и ощущение хороших времен. У Будды его великое прозрение произошло под священным деревом. Мое откровение сошло на меня вот здесь, над раковиной, полной намыленных носков. В тот момент я понял, что получение удовольствия это другой способ сказать «я делаю то, что дает мне острое ощущение собственной значимости». Всю жизнь носки мне стирали другие люди. Теперь я был сам по себе, ухаживал за собой сам, и это было потрясающее чувство. Этот опыт получения удовольствия помог уяснить, чего же не хватало в моей жизни: моего собственного чувства независимости. И это помогло мне выбрать ориентиры на последующие годы жизни. (С тех пор, сделав свое дело, стирка носков снова стала скучным занятием). ПОИСК СВОЕГО ПУТИ То, что вы принимаете удовольствие всерьез, может быть чрезвычайно полезно в плане карьерного роста. Несколько лет назад я встретил женщину, которую звали Сьюзан Хэнан, она была директором по профессиональной деятельности крупного банка в Спокан, штат Вашингтон. Отзывчивая женщина, которой было хорошо за 30. Она получала глубокое удовлетворение в необходимости делать работу, которая была ей приятна. Как консультант по вопросам профессионального роста, она использовала принцип удовольствия в своих советах, касающихся карьеры. «Есть много людей, которые недовольны своей работой, - говорила она, - и, во многом, от того, что не работает то, что должно доставлять им удовольствие. Мы научены, что надо получить образование, выбрать карьеру и получить работу. Лотерея, да и только. И мы призваны делать все это, не принимая во внимания то, что нам нравится, к чему нас влечет, от чего мы получаем удовольствие. Так и не удивительно ли, что люди в 30 лет и старше проходят через кризисы личности в своей работе?» «Когда человек рассматривает перемены в карьере, мы предлагаем ему стратегию, которая выглядит удивительно простой. Мы говорим, танцевать надо от печки, а именно: прикиньте, что вам нравится делать. Ориентируйтесь на такую деятельности, которая заставляет вас чувствовать себя сильным, вовлеченным, волнует вас. Это помощь людям, решение проблем, управление? Определитесь. Потом поищите людей, чья деятельность включает в себя такие моменты. Узнайте, как они оказались на своем месте, где они находятся сейчас, и что нужно знать и делать, для того, чтобы оказаться на их месте самим. Просто удивительно, как это работает». То есть, вспомните все, чему вас учили относительно выбора карьеры, и сделайте все наоборот. На передний план выходит удовольствие от работы, а статус, деньги и все остальное, что считается «правильным», отодвигаются в сторону. «Если вы попытаетесь искать работу таким образом, - продолжает Сьюзан, - может оказаться и так, в конце концов, что ваша нынешняя работа, та самая, которую вы подумывали сменить, идеально для вас подходит. Чтобы заставить ее работать на вас, вам, быть может, нужно просто рассматривать ее несколько шире, чтобы она включила в себя и то, что вам нравится делать». Так удовольствие превращается в своеобразный душевный компас. Даже в плохую погоду он может держать нас на правильном курсе, давая четкие указания на то, что действительно важно, причем не для кого-то, а именно для нас. Если вы задумаетесь об этом, то, вероятно, согласитесь, что чаще всего тогда, когда вы испытываете удовольствие, вы имеете четкое ощущение того, кто вы есть. Так бывает и тогда, и когда вы делаете самую хорошую для вас работу. С другой стороны, когда мы теряем способность получать удовольствие, мы готовы плыть по течению, иногда всю жизнь, или стать жертвой тех, кто имеет ясное понимание своего направления и цели, а мы внушаем себе, что они и есть наши собственные. Как же нам снова найти то, что есть удовольствие для нас? Вот несколько мыслей: Начните замечать то, что происходит. Путь прозрения, как говорят мастера Дзен, это наблюдение без суждений. В течение дня будьте внимательны к тому, что вы делаете, чувствуете, думаете. Это нелегко, но продолжайте наблюдение. Вы не должны воздействовать на наблюдаемое в этот момент. Просто сохраняйте внимание. Верьте тому, что вы видите. Тренинги персонального роста, такие, как EST и Lifespring, дали мне понимание того, что часто я не доверяю своим собственным наблюдениям. Другим я верю больше, чем самому себе. Неудивительно, что мне недоставало уверенности в себе и понимания того, что же мне нравится. Оцените объективность своих убеждений. Убеждения обманывают, поскольку мы тяготеем к тому, чтобы рассматривать их не как свои убеждения, а просто как «истинное положение вещей». Напоминает ту женщину на приеме у психиатра. «Расскажите мне, как вы проводите свой день», - говорит психиатр. «Значит так, - отвечает дама, - встаю с кровати, надеваю тапочки и халат, иду в ванную, чищу зубы, вызываю у себя рвоту,…» «Вы ВЫЗЫВАЕТЕ РВОТУ?» - удивляется психиатр. «Да, - отвечает дама. - А что, разве не все так делают?» Как показывает эта история, часто очень сложно отделить мир реальный от нашего представления о нем. Многие убеждения настолько укоренились, что требуется серьезное «вмешательство» (похоже на мое бегство в Сан-Франциско), чтоб продвинуться дальше. Джарет Элберт, рекламщик в Сан-Франциско и бывший житель Нью-Йорка, вспоминает некоторые свои бывшие представления относительно удовольствий. Она видит их частью культуры. «Мое общество смотрело на удовольствие примерно как на поедание кусочков шоколадного печенья. Питательной ценности в них было не много. Вы должны быть паинькой, чтоб вам что-то досталось. А если вам досталось слишком много, то у вас будет болеть живот или вас вырвет». «И еще», - добавляет она, - «можно было заранее сказать, что человек, у которого много удовольствий, не может быть очень глубоким». Расширяйте свою сферу удовольствий. Большинство людей видят удовольствие только как отдых. Но это только один вариант, есть и другие. Я получал удовольствие, например, пока писал этот текст, хотя и не раз молотил по клавиатуре, рвал на себе волосы (точнее, их остатки) в отчаянии и выбросил почти все из написанного. Проверьте, не установили ли вы себе ограничения на удовольствия. Зачастую, у людей стоит некий будильник, который говорит им, на какое количество удовольствий они имеют право в такой-то момент времени. Прошло десять минут, десять часов или сколько-то там – дзынннннь! – время вышло, веселье пора заканчивать. Если с вами примерно так и происходит, то попробуйте взглянуть на то, отчего вы не заслуживаете более, чем себе дозволяете. Подумайте об этом. Получение удовольствия это не что-то, что вы заслужили, это больше, чем вы «заслужили» две руки и две ноги. Это просто часть того, что вы из себя представляете. Важная часть. И она обладает замечательной способностью исцеления, о чем говорит в своей книге Норман Кузенс (Norman Cousins). Он описывает, как бросил вызов докторам и излечил опасное для жизни заболевание, просто увеличив свои возможности для получения удовольствий. Получать удовольствие это значит раскрывать ваше уникальное собственную личность и извлекать выгоду из ваших сильных сторон и качеств. Ну и что же, скажите на милость, вы ждете? ПРЕОДОЛЕНИЕ СТРАХА ДЕЙСТВОВАТЬ Несколько лет назад мы с другом пошли бегать трусцой в Марин Каунти, к северу от Сан-Франциско. Было отличное ясное воскресное утро, и я предвкушал эту шестимильную пробежку вокруг водохранилища. Когда мы добрались до этого самого водохранилища, то увидели, что дорога перекрыта для автомобильного движения цепью, натянутой между двумя столбиками. Мой друг Стив, который любит приключения, перепрыгнул через эту цепь. И я, подражая ему, попытался сделать то же самое. Я не рассчитал, что мои ноги уже слегка утратили свои кондиции, пока мы две мили шли до водоема. Я понял это внезапно, уже в полете, когда мои пальцы на ноге поймали одно из звеньев, и я споткнулся. Я скорее был удивлен, чем почувствовал боль; мое слегка ободранное колено не могло помешать мне продолжить пробежку, но с этого дня у меня появилось некоторое опасение по поводу прыжков через изгороди. Теперь перенесемся на шесть месяцев вперед. В один прекрасный день я бегу по сан-францисскому Марин, и вдруг мне приходит мысль, что, наверное, классно будет пробежать через яхт-клуб до конца мыса, который называется Маячный (Lighthouse Point). Я перехожу на маршрут, который ведет меня мимо рядов яхт и моторных лодок. Асфальт заканчивается, дорога становится грязной. И там, зловеще натянутая поперек тропы, висит незатейливая цепь. Первым моим инстинктивным порывом было эту цепь перепрыгнуть. Висит высоко, но это далеко не мой предел. И все же, за мгновение до того, как я приблизился к цепи, память о прежней неудаче путает все мои карты. Я иду на попятный и обегаю цепочку. На обратном пути делаю то же самое. Той ночью я мучился от того, что отказался от прыжка. Это очень похоже на мои прошлые битвы с заиканием. Хотя я, бывало, много раз отступал в последний момент и начинал свои предложения с «э-э…» или «хм», я всегда подходил к каждой речевой ситуации с позиции «на этот раз я собираюсь сказать слово без всяких уловок и замен». И вот я снова с другой проблемой, но все с теми же знакомыми чувствами. Я знаю, что собираюсь сделать: бежать снова, и знаю, что должен перепрыгнуть через эту цепь. Начинаются опасения. Представляю, как спотыкаюсь и получаю растяжение в колене, либо хуже того. Вижу себя с вывихнутой ногой у Lighthouse Point, рядом нет никого, кто помог бы вернуться. Может даже заработаю воспаление легких в сыром вечернем воздухе и умру. (Мои фантазии выдают мелодрамы и почище этой). Сколько бы я не уговаривал себя не прыгать через заграждение, настойчивое требование не оставляет меня в покое. Я должен перепрыгнуть! За многие годы я кое-что понял о том, как работает мой разум, и заметил, что в отношении меня от вытворяет один знакомый номер. Была книга пластического хирурга по имени Максвелл Малц (Maxwell Maltz), которая впервые помогла мне выявить этот фокус и в то же время дала мне мой первый полезный инструмент против ступоров. В своей книге Психокибернетика (Psycho-Cibernetics, ее до сих пор издают, и ее стоит почитать) Малц сравнивает работу ума с современным компьютером. Малц говорит, что самая мощная часть ума, подсознание, это безликий компьютер для решения задач, назначение которого - решать любые проблемы, которые ставит сознание. Сознание это «программист». Оно определяет проблему и доводит ее до подсознания. «Язык» программирования, которым пользуется сознание, это «ментальные образы». Чтобы продемонстрировать свою точку зрения, Малц описывает инструктора по гольфу, который обучает гольфу в очень своеобразной манере. На первом своем занятии этот инструктор усадил бы ученика в удобное кресло. Затем он показал бы своему ученику, как должен выглядеть удар в гольфе. Он бы демонстрировал это снова и снова, пока ученик не получит четкую картину всего движения. Потом он сказал бы: «практикуй это движение мысленно каждый вечер по 10 минут в течение месяца, потом приходи на второе занятие. Прости сиди удобно и воображай картину того, как тебе надо ударить по мячу». И всегда на втором занятии, когда ученик уже участвует в настоящем раунде гольфа, он выполнял бы удары середины 90-х годов, для начинающего это достижение просто необыкновенное. Почему это работает? Малц объясняет, что воображаемый опыт, по сути, ничем не отличается от реального. Отличие только в интенсивности. В принципе, тело и ум могут обучаться воображением так же эффективно, как и посредством физического участия. Все спортсмены, достигшие какого-то уровня мастерства, скажут вам, что правильное мысленное представление важно для правильного исполнения. Джек Никлаус говорит, что никогда не выполняет удар по мячу для гольфа, не представив сначала в точности, как хочет провести этот удар. Действительно, вы смотрели когда-нибудь на прыгуна в высоту экстра-класса перед тем, как он начинает разбег к планке? Иногда вы можете захватить его в тот момент, когда он на мгновение закрывает глаза. В этот момент он представляет то, что он хочет от своего тела; по сути, он дает указания своему телу. Он создает яркую, четкую картину… картину, полную эмоций… это программа, которую он предлагает для решения своему подсознательному «компьютеру». Он знает, что без правильной картины он никогда не получит от своего тела выполнения того, что он от него хочет. Все это было прямо противоположно тому, что я делал перед цепью ограждения. Мои опасения создавали негативные образы, нечто, что я не хотел бы видеть случившимся. А еще, чем больше я думал о прыжке через цепь, тем больше я создавал этих самых негативных образов… буквальным образом программируя свою неудачу. Почему я делал это? Почему мне так сложно было остановиться? НАШЕ ГЕНЕТИЧЕСКОЕ ПРОГРАММИРОВАНИЕ Чтобы найти ответ, нам придется вернуться во времена, когда по Земле бродили первобытные люди. Подобно другим животным, человек был запрограммирован природой на важнейшую задачу: выживание. Все его инстинкты, так же, как и телесные функции, были подчинены обеспечению выживания в этой суровой среде обитания. Сегодня, хотя цивилизация радикально преобразила наш мир, наши тела еще по-прежнему запрограммированы на простейшую задачу выживания. Если мы заражены вирусом, антитела спешат уничтожить его. Если мы порезались, и у нас течет кровь, тромбоциты останавливают кровотечение. Если мы подверглись атаке, тело вырабатывает адреналин и другую химию, чтобы дать нам дополнительную энергию для того же выбора, что был и у первобытного человека: бей или делай ноги. Несмотря на наличие десятков тысяч лет, которые отделяют нас от тех доисторических времен, наши разум и тело продолжают управляться теми же базовыми эволюционными функциями. Давайте еще раз взглянем на доисторического человека. Он жил в опасные времена. Если бы он не обращал внимания на подстерегающие его опасности, он не мог бы не оказаться мясом к обеду множества плотоядных любителей поживиться. Следовательно, его сознание, как и сознание всех животных, было спроектировано так, чтобы защитить от опасности посредством создания ментальных образов любой возможной угрозы. Например, если он обитал в местности, где водятся тигры, его разум создавал бы визуальные образы угрожающих тигров. Эти картины держали бы его в постоянной тревоге и не допускали бы фатальных провалов во внимании. Поскольку если бы таких тревожных картинок у него не было, он мог быть захвачен врасплох… и съеден! Наши умы так и продолжают работать тем же самым образом. Когда мы прогуливаемся ночью по пустынной городской улице, большинство из нас помнят об опасности быть ограбленными, иначе нас бы сильно удивляли и обчищали, хорошо, если только кошельки, а не что-нибудь похуже. Подобным же образом, если дерево на заднем дворе наклоняется слишком сильно над домом, наши опасения создают воображаемую картину сломанной крыши, которая побуждает нас принять меры до того, как дерево упадет. Как вы можете видеть, наш ум работает с таким расчетом, чтобы обеспечить наше выживание. Но эволюция не предусматривала современного общества, она не предвидела и новых разнообразных видов опасности, которые относятся не к нашему физическому выживанию, а к выживанию нашего эго в ситуации социума. Многие из этих страхов вращаются вокруг задач, которые мы должны выполнять. Как другие подумают о нас? Примут ли они нас? Или мы умрем от нехватки любви и признания? Если мы действительно представляем наши поступки в терминах жизни или смерти, наше тело/разум будет реагировать так, будто мы встретились с физической угрозой. Оно построит в нашем сознании образ опасности, и мы будем иметь с ним дело. Что можно привести в качестве примера таких образов? Вот несколько распространенных: - представляете кого-то, ошибшись именем; - попадаете не в ту ноту, когда подбираете мелодию на пианино; - цепляетесь ногой, когда перепрыгиваете через препятствие; - ставите пятно на ковре; - ловите ступор на слове «Биг», когда заказываете БигМак. Все это тоже примеры страха сделать что-то. Сейчас прыжок на 2 м 15 см уже не является вопросом жизни и смерти в буквальном смысле. Но предположим, что от этого прыжка зависит ваша стипендия или ваше признание на государственном уровне! Игра на фортепиано для ваших школьных одноклассников или доклад шефу не должны быть для вас травмоопасными. Но может оказаться, что вам не обойтись без одобрения ваших одноклассников или вашего шефа. Так уж устроены наши мозги: выжить, это значит выжить. Все опасности воспринимаются как потенциально представляющие угрозу для жизни. И способ, который генетически заложен для устранения угроз, это проецирование их на уровень сознания, чтобы мы могли быть к ним готовы. Что же происходит, если мы угрозу игнорируем? Наше тело и разум запрограммированы таким образом, чтобы чувствовать себя уязвимыми и незащищенными. Другими словами, нам становится очень и очень дискомфортно, если мы принимаем решение не обращать внимания на приближающуюся опасность. Это имеет смысл, если мы имеем дело с физической опасностью. (Угроза: идет динозавр. Картинка: динозавр ест нас на обед. Решение: завалить этими камнями вход в пещеру, чтобы можно было спрятаться внутри и пересидеть в безопасности). Но когда мы оказываемся перед страхом что-то сделать (а при заикании как-раз такой страх), процесс, спасительный для тела, на самом деле работает против нас. Чтобы лучше понять это, вернемся к исходному примеру, когда мне нужно было перепрыгнуть через цепь. Воспринятая угроза состояла в том, что если я прыгнул бы через цепь и зацепился ногой, то споткнулся бы и упал. Мое сознание прочло это просто как «ОПАСНОСТЬ! Приготовься. Подготовь себя». Моя генетическая программа заставила мозг выдать картинку этой опасности в мое сознание, чтоб я мог себя защитить. Но погодите! Мое сознание для подсознания также выступает в качестве программиста. Когда я ухватился за яркие мысленные картины того, как я цепляюсь за цепь, мое подсознание было поднято по тревоге. «Ого! - сказал мой подсознательный компьютер. – Это задача новая, интересная, требующая решения. Давайте-ка рассмотрим подробнее, что же это такое на «экране». А что было на экране? Картина того, как я спотыкаюсь о цепь. «Так, - сказало подсознание. – Если проблема в этом, то давайте-ка найдем для Джона самый лучший способ зацепиться ногой и упасть». Звучит безумно? И вовсе нет. Помните, что перед вашим подсознанием нет задачи быть разумным. Оно просто решает ту проблему, которая перед ним стоит. Оно не делает различий между «умной» задачей и бестолковой задачей. Все задачи оно старается разрешить с равным усердием и решимостью. ВЫХОД ИЗ ЗОНЫ КОМФОРТА «Хорошо, - говорите вы. – Наверное, это легко решаемо. Все, что мне нужно сделать, это представить то, что я хочу, и позволить подсознанию решить эту задачу». Все не так просто. Наши тело и ум имеют способ заставить нас обратить внимание на опасность. Попробуйте не заметить большого черного паука, который ползет к вам по полу. Как вы себя чувствуете? Уязвимым, незащищенным, неконтролирующим ситуацию, и все потому, что вы ничего не делаете по отношению к опасности. Большинство из нас предпочитают бояться, но быть готовыми, а не верить в благие намерения тарантула. Вот как мы запрограммированы реагировать. Мы вынуждены обращать свое внимание на все, что нам угрожает. Именно поэтому, пока я с этим боролся, мне было очень нелегко отвлечься от картины, когда я падаю, цепляясь за цепь. Тогда почему же я не зацепился, когда, наконец, одолел эту цепь? Спасибо Максвеллу Малцу и его книге… и еще годам оттачивания мастерства визуализации… я оказался в состоянии пойти вразрез с моими природными инстинктами самосохранения. Я смог заставить себя не думать об опасности. А вместо этого рисовал себе образ того, как перелетаю через цепь. Представлял это снова и снова. Но это было не все. Я также не сопротивлялся чувству уязвимости и общего дискомфорта, связанному с тем, что я не имел дело с опасностью напрямую. Это было не так просто. Представь я себя, перелетающего цепь, и у меня закрались бы сомнения. Я бы почувствовал беспокойство. Тогда я должен был бы снова возвращаться, мысленно и эмоционально, к положительному опыту перепрыгивания. И это бы длилось до очередного витка сомнений в своих силах. Процесс бы повторялся… снова и снова. Ключ находился в том, чтобы быть в состоянии терпеть дискомфорт. После представления успешных прыжков в течение довольно длительного времени, начало происходить нечто интересное. Моя психика, которая (как говорит Максвелл Малц) в основном не различает опыт реальный и опыт воображаемый, начала испытывать положительные эмоции относительно прыжков через цепь. Будто бы я и на самом деле прыгал через ограждение много раз, и все у меня всегда получалось. У меня появился архив таких успешных прыжков. Это, в свою очередь, сделало мысль о реальном прыжке менее пугающей. Страхи начали утихать. Стало легче сосредоточиться на том, что я хотел совершить. И, о чудо, реальный прыжок, когда я его, наконец, сделал, стал как кусок торта в подарок. Было ли все, что я делал, гарантией того, что в реальности прыжок будет успешным? Нет. Никаких гарантий не было. Но в мою пользу было два момента. Во-первых, моя готовность жить в условиях дискомфорта и неопределенности того, что я делал. Во-вторых, я получил уверенность в том, что физически я не делаю ничего такого, что заставит меня споткнуться. Чтобы навык был правильным, вы должны использовать метод, который способен принести желаемый результат. Мне нужно было убедиться, что я не волочу ногу, не делаю еще какую-нибудь мелочь, которая станет причиной того, что я не достигну цели. ОПЫТ ХОРОШЕЙ РЕЧИ С тех пор, как я себя помню, моя речь всегда оставалась субъектом того самого страха действовать, о котором мы говорили. Я никогда не говорил спонтанно и бездумно, как это делали мои одноклассники. Моей речи нужно было быть «правильной», потому что если бы это было не так, то я не был бы хорошим. Мои ступоры были грозой для меня, для моей самооценки и для восприятия меня другими. Всякий раз, когда я должен был стоять и говорить в классе, либо в других речевых ситуациях, которых я так боялся, мой разум воспринимал это как ситуацию жизни и смерти. Что меня так пугало? Ступор. Что делал мой мозг? Он транслировал угрозу в мое сознание, чтобы я мог с ней что-то делать. А что делало мое подсознание? Оно «решало» задачу (то есть, образ), которую я перед ним ставил, созданием самого лучшего варианта ступора. И то, насколько далеко эти ступоры заходили, создавало все эти прелести. Как я обходил это? Уже давно я начал понимать, что должны чувствовать те, кому нравится выступать перед людьми. Они говорили не просто свободно. Они были свободны и получали удовольствие сами от себя. Я помню, как впервые посетил занятие у Дейла Карнеги. Мне было 24 года. Тем вечером я сидел на занятии и был потрясен волнением проводящего тренинг, поскольку тот сам был в полном восторге от того, что он делает. И вот однажды я сказал себе, что сам хочу испытать все это целиком; не только его свободную речь, но и все то, что он испытывает. За несколько лет эти образы начали выстраиваться. Каждый раз, когда я слушал особенно хорошего оратора, я старался понять, что он должен чувствовать. Я старался почувствовать себя в его шкуре. Поначалу мысль пугала меня, потому что такой тип сильного, напористого человека не соответствовал моей самооценке. Но с течением времени это изменилось. А оставь я все это как есть, моя речь могла бы остаться просто приятной, даже если бы в ней присутствовали ступоры. Но я изменил и технику речи. За эти годы я обнаружил, что делал конкретные вещи, которые мешали моей речи. Моя техника речи была никудышной. Я прижимал язык к нёбу. Напрягал голосовые связки. Напрягал губы. И даже задерживал дыхание. Все это могло (а так и происходило!) мешать мне говорить. В большинстве своем, все это делалось бессознательно. Много времени мной было потрачено на дотошное (именно дотошное!) изучение того, что я делаю во время ступора. Я ознакомился с образцами своей речи настолько хорошо, что мог по желанию воспроизводить полную картину моего ступора. Шаг за шагом я понял, на что похоже расслабление всех этих центров напряжения, а потом изучил, что означает говорить при полном расслаблении. Однажды, это было очень похоже на тот день, когда я впервые поехал на велосипеде, все совпало. Впервые в ситуации давления я испытал всеобъемлющее чувство того, что бывает, когда все делается правильно. (Между прочим, это было жутковато). В какой-то момент, независимо от того, что вы пытаетесь натренировать, вы должны отвлечься от техники и сосредоточиться на общем. Пианист должен оттачивать и оттачивать новую пьесу, сознательно уделяя внимание тому, как и где должны располагаться пальцы на клавишах. Но когда он, наконец, готов представить пьесу, такие мелкие детали будут мешать его игре. Иными словами, как только техника становится второй натурой, он должны забыть о ней и сконцентрироваться на общем исполнении произведения. Он должен прочувствовать ее как целое. Он должен позволить себе быть унесенным. А это означает не пытаться сознательно контролировать то, что он делает. Если у меня есть какие-то претензии к различного рода программам формирования свободной речи, так это те, что многие из них требуют от вас веры в то, что вы должны всегда быть сосредоточены на вашей речи. Они упускают главное. Концентрация на речи обязательна при овладении новой техникой. Но в какой-то момент вы должны развивать чувство того, как это все выглядит в комплексе. Затем нужно научиться воспроизводить это ощущение. Именно в этот момент позитивная картина имеет наибольший эффект. Те, кто научились технике плавной речи без развития своей способности доверять собственной спонтанности, могут прийти к большому разочарованию. Да, они будут знать механику свободного словообразования. И, тем не менее, всякий раз при разговоре они будут испытывать потребность сдерживаться. Они будут разрываемы противоположными тенденциями. Вот почему заикающиеся часто разочарованы, когда их научили говорить без запинок, поскольку обнаруживают, что сопротивляются использованию такого умения. А пока давайте завершим, вкратце перечислив основные моменты: Наши тела запрограммированы на выживание. На генном уровне нам гарантировано, что все угрозы нашему благополучию будут отслежены, чтобы мы могли принять соответствующие меры. Эволюция не готовила наши бессознательные рефлексы отличать физическую угрозу от угрозы нашему социальному благополучию. Наше тело и ум воспринимают эти угрозы в общем контексте выживания. Наше подсознание это безличный компьютер для решения проблем. Бессмысленные задачи он решает с той же энергией и тщанием, как и осмысленные. Он будет решать все, что мы ему предложим. Речь (как и любой другой вид деятельности) требует от нас визуализации того, что мы хотим получить, иначе случится то, чего мы боимся. Умышленно не обозначая непосредственную опасность, мы рождаем в себе чувство уязвимости. Если мы хотим избежать зацикленности на опасности, нам придется примириться с чувством уязвимости, незащищенности и неопределенности. Создание позитивных ментальных и эмоциональных образов будет воздействовать на нашу нервную систему точно так же, как и реальный жизненный опыт. Единственное отличие между реальным и воображаемым опытом в интенсивности. Мы должны быть привержены тому, что мы делаем. Твердая приверженность заставит нас двигаться вперед, когда ситуация становится жесткой. Мы должны иметь достаточно знаний о нашей технике речи, чтобы определить момент, когда мы начинаем что-то делать неверно. Нам надо развивать в себе чувство того, что такое «делать правильно». Мы должны быть готовыми отпустить себя. За сотни тысяч лет природа превратила человека в способное, находчивое существо. И единственной областью, которую она не охватила вниманием, был страх спросить гамбургер и картошку-фри в МакДональдсе. Ну и, само собой, страх публичного выступления на занятиях. Чтобы преодолеть их, вам придется идти вразрез с какими-то вашими естественными инстинктами. Но это можно сделать. ОЩУЩЕНИЕ СВОБОДНОЙ РЕЧИ На что же похоже ощущение свободы? Что тогда хочется на самом деле? Когда заикающиеся думают о легкости и плавности, они почти всегда сфокусированы на своей речи, а не на ощущениях. Они видят в плавности только отсутствие остановок. Они полагают, что, став свободными, они будут точно теми же самыми людьми, что и сейчас, изменится только их речь. Но свобода простирается гораздо дальше. Свобода это состояние бытия. Это состояние, когда человек любые действия совершает спонтанно. Реальная свобода не в контроле над речью… и вообще не в каком-либо контроле над чем-нибудь. Она в том, чтобы отпустить себя, чтобы блоков в вашем свободном сознании не осталось. Настоящая свобода в том, чтобы говорить без самоконтроля. Вы намерены выразить какую-то мысль или идею, и вдруг обнаруживаете, что уже это делаете. Это просто происходит. Такое положение будет существовать не только в отношении речи, но также и в отношении других форм самовыражения, когда человек оперирует свободно и интуитивно, не обращаясь при этом к своему Я. Ниже приводятся несколько личных историй, которые иллюстрируют те составляющие, которые требуются для создания опыта переживания настоящей свободы. Почему я решил воспользоваться историями? Я как-то обнаружил, что лучший способ распространения идей - иллюстрация их примерами из жизни. Вы можете подумать, что некоторые детали можно было бы и опустить. И, тем не менее, я нашел, что когда я хочу понять то, что кто-то уже испытал, мне помогает понять их мысли и чувства, если я побуду там с людьми, почувствую себя в их шкуре. Я хочу почувствовать то, что чувствовали они. Так что позвольте мне пригласить вас на несколько человеческих историй, которые помогли мне уяснить собственные затруднения с ощущением свободы. НЕОБХОДИМОСТЬ СДАТЬСЯ История первая это рассказ о том, как я научился читать со скоростью 3000 слов в минуту, а потом потерял это умение, потому что не смог вытерпеть чувство свободы. «Ух! – вероятно подумаете вы. – Люди не могут читать так быстро и действительно понимать, что же они читают». Неправда. Какой-то процент населения относится к людям, которые быстро читают. Президент Джон Ф.Кеннеди был одним из таких людей. Моя сестра Джоан также. Еще в гимназии для Джоан было обычным делом читать по две-три книги за выходные. И она усваивала все, что читала. Большинство людей ползают на скорости от 200 до 300 слов в минуту. Они постоянно возвращаются, чтобы перечитать предложения и абзацы. Для сравнения, Джоан могла прочитать целый роман, пока была в книжном магазине, и потом могла вам весь его пересказать. Я встречал людей, скорость чтения которых была 10000 слов в минуту. А слышал о некоей женщине, которая выдавала 50000 слов в минуту, пробегая глазами вниз по одной странице, а возвращаясь вверх по соседней. Я знаю, что звучит это неправдоподобно. Для меня тоже. И если бы я не научился читать по 3000 за минуту, я бы никогда не поверил в это. Есть некоторые любопытные параллели между беглостью речи и беглостью чтения. Они включают в себя схожесть мышления. Я хочу рассказать вам о том, как я научился читать с суперскоростью, как я потерял эту способность и что я вынес из этого опыта, прямо относящееся к моему заиканию. ДИНАМИЧЕСКОЕ ЧТЕНИЕ Как-то, еще в середине 60-х годов, я случайно увидел заметку в газете о программе по скорости чтения. Она называлась «Динамическое чтение», и я был совершенно ошеломлен тем, о чем в ней утверждалось. Обычная реклама курсов по улучшению качества чтения заявляет об удвоении или утроении скорости чтения. И это, само по себе, выглядит впечатляющим. Но реклама «Динамического чтения» обещала гораздо большее. «Представьте себе, - говорилось в объявлении, - что вы могли бы читать со скоростью 4000 или 5000 слов в минуту». «Невозможно, - подумал я. – Должна быть опечатка». Я перечитал снова. Нет, все так: те же скорости упоминались в объявлении в нескольких местах. В те времена я выдавал при чтении примерно 200-300 слов в минуту, так что мысль о повышении скорости моего чтения в 15 раз не лезла ни в какие ворота. Тем не менее, в заметке были цитаты людей, говоривших, что они читают на таких астрономических скоростях. Конечно, сопротивляться я не мог, и на следующей неделе записался. На первом занятии, оно проходило в гостинице в центре города, инструктор, Дорин, объяснила, что это будет совершенно другое чтение, нежели то, с чем мы сталкивались прежде. «Вы хотите сказать, что мы будем как бы снимать пенки», - высказался кто-то. «Нет, - ответила она. - Вы на самом деле будете видеть все слова, но использовать глаза и мозг будете иначе». Дорин объяснила, что обычный человек сканирует текст слева направо, строка за строкой. А мы же будем читать зигзагом, следуя глазами за рукой, которая будет опускаться по странице вниз. «А как вы можете понять, что вы читаете?» - спросил кто-то. «Это не проблема, - сказала она. – Давайте я покажу». Дорин объяснила, что наш глаз способен мгновенно ухватить фрагменты текста, и если мы сосредоточены не на словах, а используем все поле зрения и следуем мысли, выраженной в тексте, то наш мозг автоматически собирает слова и складывает их воедино. И мы полностью понимаем прочитанное. Но чтобы такого достичь, нужна, конечно, большая практика. Потом она взяла книгу в мягкой обложке, которую кто-то купил в магазине внизу буквально за несколько минут до начала занятия. «Найдите мне несколько страниц, чтоб прочитать», - сказала она одному из участников, подав ему книгу. Тот наугад раскрыл книгу. «Вот, - сказал он, - прочитайте следующие три страницы». Когда все успокоились, Дорин зигзагообразно провела рукой вниз по первой странице, потом по второй и по третьей. Она затратила на эти три страницы примерно 12 секунд. Потом вернула книгу ученику. «Хорошо, позвольте мне рассказать то, что я прочитала». За три минуты Дорин в деталях поведала о только что прочитанном, а студент в это время согласно кивал сказанному. Она действительно прочитала и поняла все то, что было на этих трех страницах. Вот это да! Видеть, как кто-то читает с такой скоростью, это здорово! Но мое собственное чтение с такой скоростью – это совсем другое дело. КРАЙНЕЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ На первом занятии этой 10-недельной программы нас попросили отказаться от старого способа чтения и начать пользоваться новым. Это было чрезвычайно сложно. Неделя за неделей, но никто из нас не мог даже приблизиться к пониманию того, что мы читаем, когда делаем это новым способом. Правда, некоторое общее впечатление уже удавалось получить, но сказать, что я понимаю то, что «читает» мой глаз, было бы преувеличением. Единственной вещью, которая мной было сделана, это то, что было изжевана куча карандашей. «Не волнуйтесь, - сказала Дорин. – Все будет. Просто продолжайте работать». На восьмой неделе занятий произошло нечто, что меня вдохновило. Я выполнял очередное практическое упражнение, от которых у меня было одно расстройство, и вдруг одна девушка взволнованно вскрикнула: «У меня получается! Ух ты! Вот это круто!» Нифигасе! Кто-то прорвался. Мой соревновательный дух загорелся. Черт побери! Если та женщина смогла, то почему я не смогу? Рвения у меня прибавилось. Все, о чем я мог думать, это не отстать от человека, который сделал то, что я не мог сделать. Это бы уже никуда не годилось. Девятая неделя застала меня в еще большем отчаянии. Это просто не работало. Какой такой опыт я искал? Это было не понятно. Я просто не мог себе представить, как это мой глаз зигзагом идет по странице, а я при этом все понимаю из прочитанного. Как можно вообще что-то прочитать таким образом? Правда, что-то из материала я воспринимал, примерно так же, как если бы я его просто просматривал. Но это было не «чтение». Тем не менее, я добросовестно продолжал ежевечерние упражнения. На последней, десятой, неделе занятий у меня еще не было ощущения прорыва, но я отметил какое-то отличие. У меня было чувство, что что-то должно произойти. Я не мог сказать что. Просто было чувство, что я к чему-то близок. Хотя на последнем занятии не произошло ничего существенного, это чувство ожидания продолжало висеть надо мной. Обучение официально заканчивалось. Но я решил поприсутствовать на практике, которая была в субботу, чтоб попробовать в последний раз. У меня было чувство решимости и отчаяния одновременно. Так и было. Если я не сделаю это сейчас, то я потратился напрасно. Кроме того, была же женщина, у которой получилось, а возможно и у других тоже. Я просто ненавидел, когда оказывался последним. ПРОРЫВ Половину занятия я читал короткую новеллу Джона Стейнбека «Жемчужина». Написанное было очень наглядно и живо, и текст было легко понять. Я обнаружил, что продвигаюсь все быстрее и быстрее, чтоб увидеть, чем закончилась история. Тогда это и случилось. Внезапно я уже больше не читал. Я понимал книгу. История разворачивалась у меня в голове. Я будто смотрел кино. Пока моя рука ходила туда-сюда вниз по странице, ощущение было, будто я зачерпывал текст и забрасывал его прямо в мозг. Для этого не нужно было усилий. Я летел, и все, что мне нужно было делать, это удерживать внимание на странице. Смысл, казалось, плавал над текстом, будто история со всеми ее образами проигрывалась сама собой на моем внутреннем экране. Я читал, но это было совсем не то, как я это делал обычно. Когда я читал этим новым способом, я воспринимал все иначе. Это было необъяснимое, мощное, свободное состояние, будто я мог предсказывать будущее или двигать карандаши силой разума. Я был опьянен успехом. Я ехал на автобусе к себе домой и на обратном пути сделал еще одно интересное открытие. Я мог пробежать взглядом по рекламе внутри автобуса и мгновенно уяснить, в чем ее суть. Мне не нужно было читать ее обычным способом. Мгновенный взгляд, и я мог рассказать, что было на конкретном листе. Мой глаз и мозг работали сейчас особым образом. НОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ Я получил новое умение. И внезапно обнаружил себя перед новыми проблемами. Новый навык был для меня неудобен. Да, это правда: я могу читать роман со скоростью 3000 слов в минуту. Это здорово! Но я чувствовал себя неуютно от того, что должен довериться взгляду на страницу. Трудно было доверять такому процессу. Сложно было подчиниться. Всю свою жизнь я стремился к тому, чтобы контролировать себя. Я никогда не доверял интуиции. Я никогда не отдавал себя инстинктам. Я всегда боялся, что сделаю что-то неправильно. У меня всегда был жесткий контроль над эмоциями. Однако, этот способ чтения требовал все делать наоборот. Я должен был отпустить себя и отказаться от контроля. Я должен был сдаться и просто следовать мысленно. Я должен был подчиниться, и это заставляло меня чувствовать свою уязвимость. Я просто не хотел принимать новую реальность. Поэтому вместо того, чтобы попрактиковаться для удобства чтения на такой скорости, как это мне было рекомендовано, я пошел другим путем. Я начал замедлять скорость, чтоб быть уверенным в том, что я ничего не пропускаю. Я начал ухватывать смысл. То, что я делал, было попытками получить «контроль» над процессом чтения, как тогда, когда я пытался получить контроль над своей речью. Постепенно скорость моего чтения падала все ниже и ниже по мере того, как я старался не упустить каждую деталь. 2000 слов в минуту… 1500 слов в минуту… 1000 в минуту… с каждым днем я читал немного медленнее, пока в один прекрасный момент не начал читать так медленно, что связь глаз/мозг уже не работала, и я не обнаружил, к своему огорчению, что мой навык утрачен. При всех моих стараниях, я уже не смог получить его обратно. НЕЖЕЛАНИЕ ПЕРЕМЕН Отчего же я не смог сохранить свой навык? Понятно, что в то время я не был готов к тому, чтобы позволить себе тот уровень доверия и подчинения, который требовался для «динамического» чтения. Требуемое было слишком некомфортно для меня и несовместимо с моими притязаниями на контроль. Впоследствии я выполнил исследования для своей магистерской диссертации по динамическому чтению в Государственном Колледже Сан-Франциско. В процессе подготовки я проинтервьюировал несколько инструкторов того самого курса. Мне было очень любопытно узнать, обладателям каких профессий было проще всего овладеть динамическим чтением, а кому было сложнее всего. «Проще всего музыкантам, - ответила мне Дорин, та инструктор, что руководила мной при прохождении курса. – Они привыкли работать интуитивно. Музыканты понимают, что это примерно то же, что и отдаться музыке. Они признают важность доверия полученному опыту, доверяют своим чувствам и не контролируют сознательно то, что они делают. Я полагаю, что в такие моменты вы бы сказали, что ими руководит музыка». Одной из лучших инструкторов программы была опытная органистка. Когда она подсчитала, что в некоторых сложных пьесах, которые она исполняла, темп обработки нот должен превышать 10000 в минуту, ей стало понятно, что соответствующий склад мышления у нее уже присутствует; это к вопросу аналогичности ощущений при чтении. Фактически она сказала мне, что музыканты, которые могут действительно мысленно «слышать» музыку при чтении нот, используют ту же самую технику динамического чтения. «Интересно, - спросил я ее, - каким профессиям наиболее сложно освоить динамическое чтение?» «Юристам», - ответила Дорин. Конечно. Юристы не могут автоматически доверять словам. Они всегда ищут оттенки смысла. Неверная формулировка может решить судьбу, поэтому они вынуждены тщательно проверять каждое слово. Из-за этой привычки к обдумыванию, адвокаты, как правило, не добиваются успехов при обучении динамическому чтению. Один из выводов, полученных мной в результате исследований, заключался в том, что большинство людей не в состоянии освоить динамическое чтение. Судя по всему, организация «Динамическое Чтение» в конечном итоге пришла к тому же выводу. В конце концов, они изменили свои рекламные утверждения, обещая лишь утроение скорости чтения. Я предполагаю, что «сдаться» - это не то, с чем могут примириться большинство людей. Я определенно был не из их числа. Правда, я быстро смог разрешить эту проблему, как только во мне взыграл дух соперничества. Я прорвался, потому что увидел, как требуемое получилось во время занятий у другого человека. Но дух конкуренции быстро иссяк. А вместе с ним и мой навык. А без костылей соперничества поддерживать навык динамического чтения я был не в состоянии. ПОХОЖИЕ СЛУЧАИ Некоторое время спустя у меня появилось еще более глубокое видение своей способности понимать смысл, когда моя жена Дорис вместе со мной занимались разговорным испанским при подготовке к предстоящей поездке в Мексику. Моим учителем был Ральф, переводчик с испанского в компании, где мы оба работали. На все у нас было только шесть недель перед поездкой в Мехико. Во время наших часовых бесед с Ральфом он натаскивал нас на обычные фразы. И к своему восторгу, я заметил, что в конце концов, если он говорил медленно и четко, я мог точно понять, что он говорил, но только при условии, что я не сосредотачивался на словах. Если я сосредотачивался на смысле, то я мог следовать его мысли. Мозг вычленял суть сказанного. Но если я беспокоился о том, как бы чего не пропустить, и смещал фокус на сами слова, то все, что он говорил превращалось в тарабарщину. Это было то же самое динамическое чтение. Чтобы понять испанский, мне надо было поддаться. Я должен был просто позволить своему сознанию следовать общей канве того, что говорил Ральф, и доверять тому, что я понимаю, не беспокоясь о том, что я могу что-то пропустить. Я не мог ухватить смысла. Я должен был позволить ему возникнуть во мне. По мере того, как я знакомился со все большим числом слов и фраз, я оказывался в состоянии понимать все больше и больше из того, что говорил мне Ральф. Но если я в какой-то момент пугался, что пропадет смысл слова, и смещал фокус на сами слова, я немедленно терял поток мысли. Короче говоря, я не мог напрямую контролировать получаемое для того, чтобы им овладеть. Навык приходил только через повторение, доверие и подчинение. Это прямая параллель с моими ранними экспериментами с заиканием. Еще в школе я не мог автоматически поверить в то, что у меня все будет хорошо, когда я буду говорить с кем-то. Мой комфорт при беседе состоял из непрерывных циклов приливов и отливов. Часто я боялся, что это пойдет как-то не так. Я не доверял. Было что-то еще, что я упускал, а что, я и сам не мог точно сказать. «Самосознание – это самое большое препятствие для правильного выполнения любого физического действия». – Брюс Ли. При динамическом чтении вы работаете с высшими мозговыми центрами. Эти высшие центры запросто позволяют человеку делать удивительные вещи. Я был свидетелем, как другие люди совершают чудеса ловкости, которые могут быть возможны только при обращении к своему высшему разуму. Наверняка, что-то такое вы тоже видели. - Я впервые видел, как молодая гимнастка на Олимпиаде работает на бревне, причем не просто балансирует, а делает обратное сальто без помощи рук. А следующая участница поразила меня еще больше. Она оказалась на бревне, вспрыгнув с трамплина, сделав при этом сальто вперед и приземлившись точно на бревно. Как можно до такой степени верить в себя, чтобы совершить действие, которое выглядит столь опасным? Это было просто ошеломляющим. - Я видел еще более поразительные чудеса веры в себя. Несколько лет назад в СанФранциско приехал Русский цирк. Выступления на канате – обычное дело для любого цирка. Но в этом цирке я видел артиста, который поднимался по наклонной оттяжке, которая поддерживала канат с земли. Можете представить, как это трудно? А потом он совершил совершенно «невозможное». На этой оттяжке он сделал обратное сальто. Я до сих пор не представляю, как кто-то мог сделать обратное сальто на наклонной проволоке. А он это делал шесть раз в неделю! - Вы когда-нибудь наблюдали выступления Голубых Ангелов – безбашенной группы воздушной акробатики, которая показывает свои воздушные шоу по всему миру? В некоторых номерах два самолета летят навстречу друг другу со скоростями выше 350 миль в час. Они проскакивают в дюймах друг от друга с суммарной скоростью более 700 миль в час. Вот оно, доверие. - А что вы скажете о пианисте, выступающем с симфоническим оркестром и исполняющем Голубую Рапсодию Гершвина, даже не глядя на страницы с нотами. Он помнит музыку, аппликатуру, всё. Он просто верит, что его память и тело всё сделают, и пока он играет, музыка в его сознании раскручивается автоматически, как рулон перфоленты, который управляет его роялем. - То же самое и с актером, который растворяется в роли Гамлета. Прекрасные фразы на английском эпохи Елизаветы слетают с его языка, и он просто верит, что они получатся надлежащим образом и в нужном порядке. - Практикующие айкидо должны перестроиться, чтобы иначе реагировать, когда они подвергаются атаке. Вместо защитных действий против атакующего они делают так, что их тело работает в унисон с телом противника, чтоб затем повергнуть его на землю. Поначалу такая реакция нелогична. Человек, естественно, хочет принять оборонительную стойку, выставить руку, чтобы заблокировать удар, либо прямо противостоять атакующему. Обучаемый должен верить, что проверенные техники айкидо будут работать более эффективно, и добиться такой уверенности потребует времени и месяцев практики. - Любой пилот при обучении будет рассказывать вам о том, как он или она в первый раз самостоятельно выполнили посадку. Это все об уверенности в себе. - Можно сказать и об участнике теннисного чемпионата, который, в шаге от поражения, находясь на грани, полагается на высшие силы, ставит ва-банк на один форхенд. Он полностью отдается моменту, возвращает свою игру и, в итоге, выигрывает турнир. - Есть такой Дзен-лучник, который, почти не целясь, посылает стрелу в яблочко… а потом расщепляет первую стрелу второй. Суровые тренировки лучника Дзен описаны в эпохальном труде «Дзен в искусстве стрельбы из лука» (Zen in the Art of Archery), написанном в начале 50-х годов Эугеном Херригелом (Eugen Herrigel). Что меня поразило, когда я читал автобиографические истоки книги, это та степень, с которой ученик должен был посвящать себя дисциплине. Способ, которым это практиковалось, для меня выглядит совершенно чуждым: - Он должен выпустить тысячи стрел, которые пройдут совершенно мимо цели, и быть не обескуражен своими неудачами. - Он должен обучить свои инстинкты, а не пытаться действовать сознательно. - У него не должно быть временнЫх ограничений на достижение успеха, а должна быть просто установка, что это займет ровно столько времени, сколько будет нужно. - Он должен забыть о своем Эго и полностью посвятить себя опыту: то есть, никакой связи своего «я» с успехами или с неудачами. - Он должен руководствоваться и быть ведомым только своим намерением. Что же это такое, что вдохновляет некоторых на риск в ситуации, когда для достижения успеха они должны довериться высшей силе, которую они не могут сознательно контролировать? Почему кто-то пользуется этой возможностью, а другие действовать боятся? И что заставляет быть готовыми на риск? Что придает мужества, чтобы действовать? Частично это доверие. Вы должны отпускать себя и верить. Это первое требование свободы. Второе требование это убежденность и четкое намерение. Следующая история поможет пролить свет на этот вопрос. 2600 ФУТОВ НАД КАЛИСТОГОЙ Мои ноги подкашивались, в животе было нехорошо, когда я смотрел вниз на улицу с восемьдесят шестого этажа. Мне было 10 лет, и я пошел с родителями посетить Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке. Мы были на внешней смотровой площадке восемьдесят шестого этажа над улицами Манхэттена. Сегодня вы не сможете взглянуть прямо вниз из-за проволочного ограждения. Его установили в начале 50-х, чтобы предотвратить самоубийства после того, как оттуда выбросилось несколько охваченных депрессией душ. Но если вернуться к моему посещению Эмпайр Стейт Билдинг, то вы могли свеситься вниз, смотреть прямо с 86 этажа и чувствовать дрожь в коленках. Я был под впечатлением этого события. А еще я ненавидел его. Я боялся упасть. И вот 17 лет спустя я стоял на металлической планке за дверью маленького самолета над Калистогой, штат Калифорния. Ветер толкал меня на скорости 80 миль в час, заставляя сжимать ручку на второй планке, к которой я был привязан для страховки. Я собирался впервые прыгнуть с парашютом. «Так, - размышляете вы, - если Джон не любит высоты и боится падения, что же он делает привязанным к самолету на высоте 2600 футов?». Позвольте мне все объяснить. Вернемся в Нью-Йорк в конце 50-х. Я как-то читал номер Эскуайр и наткнулся там на статью о спорте, называемом скайдайвинг. Несколько отважных парили в свободном падении с самолета над маленьким городком Орандж, НьюДжерси. Представьте. Люди намеренно выпрыгивали из самолетов. И как ни сложно мне было с высотой, я начал подумывать, что именно это я просто обязан сделать. Я всегда думал, что за моим страхом высоты стоит тайное желание прыгнуть. Просто вдруг броситься вниз. Почему? Может, я буду прав только отчасти. Я слышал, что страх падения аналогичен страху сорваться. Может и так. Я точно знал, что не доверяю высоте, и что когда-нибудь я должен встретиться с этим страхом, прыгнув с самолета. Через год после того, как я прибыл в Калифорнию, я встретил молодого парня, Джерри, на встрече армейского резерва. Он регулярно прыгал в аэропорту Калистога, примерно в часе о Сан-Франциско. Он почувствовал мой интерес и пригласил меня прокатиться с ним посмотреть в эти выходные. Я так и сделал, и это еще больше подогрело мой интерес. На следующей неделе я вступил в парашютный клуб Америки и договорился о наземных тренировках, которые и закончил неделей спустя. В день своего первого прыжка я написал коротенькое завещание и положил его в ящик для носков в своем комоде. Потом я захватил Дорис, с которой у нас тогда все только начиналось, пересек мост Золотые Ворота и направился на север к Калистоге. Калистога это спокойный маленький городок в местности, где делают вино, примерно в 60 милях к северо-востоку от Сан-Франциско. Он известен своими минеральными водами, а также своими горячими источниками, где вы можете принять грязевую ванну, а потом почувствовать прелести жизни после расслабляющего массажа. Есть там также большой бассейн с природным подогревом, где семьи плещутся и развлекаются в летние месяцы. Вдобавок ко всему, у них есть маленький аэродром, где в наше время затаскивают планеристов на 5000 футов, потом отпускают, и они долго парят в горячих потоках, кому как повезет. В 1962 году никаких планеров не было, были только парашютисты. В больших количествах. Когда я добрался до аэродрома, Джерри был уже там. «Привет, - сказал он. - Опаздываешь, а еще надо упаковать парашют». Вот новость! « Я думал, что получу упакованный парашют, - ответил я. - Я не представляю как упаковывается этот чертов парашют». «Это просто. Я покажу, - сказал Джерри. – Мы всегда свои пакуем». Я живо вообразил, как тяну за вытяжной тросик, а надо мной ничего, кроме перепутанных стропов и шелка, римская свеча (это когда парашют не раскрылся). Мы вошли в ангар. Джерри подошел к углу и взял груду, похожую на большую кучу белья. «Вот парашют, - сказал он. – Показываю как это делается». Он вытянул парашют в длину, затем стал собирать в сборки и складывать купол. Всякий раз, как у него набиралось достаточно, он оборачивал это резинкой, чтоб это держалось вместе. «Вот так это делается. И все». Я встал на колени и попробовал повторить то, что делал Джерри. Не считая того, что он собирал и связывал собранное каждые 15 секунд, а у меня на это уходила целая минута. Я пытался сделать, чтоб каждая моя связка была одинаковой длины. «Ради Бога, - сказал Джерри нетерпеливо. – Это не операция на головном мозге. Тебе нужно просто собрать это в пакет, и все будет нормально». Меня это не убедило. Я торопился, как только мог. Когда это было сделано, Джерри подогнал и закрепил на мне амуницию. Мы постояли так несколько минут, пока не пришло время идти, потом пошли к самолету. Это был Пайпер Клаб, у которого дверь была удалена со стороны пассажира. Прямо у входа к корпусу были приварены две металлических планки. Одна была опорой для ног, когда вы выходили из люка, а вторая в качестве поручня. Мы сели в самолет, я оказался вторым от люка. Самолет взлетел и неспеша поднимался ленивыми кругами. Я отметил про себя, что самолет, по альтиметру, достиг 1500 футов, думая при этом «Боже мой, я действительно собираюсь это сделать». Сегодня, если вам нужно свободное падение, вы можете сделать прыжок тандемом с 12000 футов или более, в одной связке с инструктором. Но в начале 60-х тандемом не прыгали, и новичкам свободное падение не дозволялось, пока не совершены первые пять прыжков со статической веревки. Это контролируемые прыжки, когда вытяжной трос прикрепляется к самолету, так что парашют открывается автоматически, когда парашютист прыгает. Такой прыжок мы и делали. Когда мы достигли прыжковой высоты в 2600 футов и были прямо над полем приземления, инструктор сбросил индикатор бокового ветра. Это грузик с небольшим парашютиком, который имитирует смещение и скорость снижения парашютиста с полностью раскрывшимся парашютом. То, насколько далеко от зоны приземления падает индикатор, говорит инструктору, в какой момент нужно выпускать парашютиста с другой стороны от зоны, чтобы тот продрейфовал и приземлился примерно в центр площадки. Через несколько минут первый парашютист осторожно встал за дверью на 80мильном ветру. Он стоял там на расстоянии вытянутой руки от меня … и вдруг он исчез! Потом я получил знак, что теперь моя очередь, и выбрался из проема. Меня удивила сила ветра. А пока я крепко держался за металлический поручень, не спуская глаз с инструктора, который внимательно смотрел на землю внизу. Вдруг он сказал: «Пошел!» Я отпустил руки и оттолкнулся. Я и хотел бы рассказать вам о тех первых двух секундах до раскрытия парашюта, но, по правде говоря, волнений было столько, что ничего об этом не помню. Я помню только, что когда парашют раскрылся, самолет преспокойно летел своим курсом, оставив меня болтаться в небесах. Это было круто. Я потянул за управление и повернулся сначала в одну сторону, потом в другую. Все нормально! Потом начал осматриваться. Видимость была отличной. Центр Калистоги был подо мной с виноградниками и домами, простиравшимися, насколько мог видеть глаз. Все было настолько ново и захватывало, что о страхах я и не вспоминал: водонапорные башни, телефонные линии, общественный бассейн, виноградник с сотнями деревянных кольев, грозно торчащих в мою сторону. Поле пересекал забор, все было очень маленьким, а что-то я так и не мог узнать. Но это все не имело значения. Я чувствовал себя на вершине мира (я сам был этой самой вершиной!) При приземлении я был сосредоточен на том, чтоб держать себя на ветер. В какойто момент показалось, что я могу опуститься на большую белую лошадь, которая паслась на поле. Но в последний момент я пролетел мимо испуганной лошади, почувствовал касание с землей и сделал то, что делают парашютисты при приземлении: обычный кувырок, которому меня научили в парашютной школе. Дорис и Джерри бежали ко мне, а я чувствовал себя так, будто только что прогулялся по Луне. В течение следующей недели я грелся в лучах собственной сумасшедшей храбрости. Я казался себе крутейшим перцем. Ну, может, и не совсем, конечно. Некоторые новички старались как можно быстрее отпрыгать требуемые пять статических прыжков, некоторые делали по два прыжка в день. Это давало им возможность завершить статику на третий уик-энд, а кто-то уже и прыгнул свободно. В отличие от этого, я растянул свои пять прыжков на шесть недель. Потом был короткий период непогоды. Я ездил в Калистогу несколько раз, но ветер был слишком сильным для новичков, и дело кончалось тем, что я сидел у аэродрома и смотрел, как более опытные ребята совершают свои свободные падения. Вот тогда моих нервов и стало не хватать. Может быть, у меня было слишком много времени, чтобы думать об этом. Может быть, любопытство уже было удовлетворено, и новизна уже приелась. А может, сидение на аэродроме в разговорах с другими парашютистами было не для меня. Как бы то ни было, но свободное падение начало для меня терять свою привлекательность, мое намерение ослабло, мой ум переключился на опасности. Поскольку интерес к свободному падению понемногу начал уходить, у меня стали возникать образы приземления в винограднике, либо потери курса и попадания в водонапорную башню, и даже появления новостей в местных газетах о том, что я поджарил себя на линии электропередачи, либо покалечил кого-то, приземлившись в плавательный бассейн. Предположим, что основной парашют не раскрылся. Хватит ли у меня присутствия духа, чтоб открыть запасной? Чем больше я думал об опасностях, тем больше понимал, что не хочу рисковать. Если бы я пострадал от того, о чем не позаботился в достаточной мере, никогда бы не простил себя за это. И вот однажды, чувствуя себя совершенно неполноценным, я отказался от своей мечты о свободном падении. ЧТО Я УЗНАЛ Со временем мое разочарование прошло, но только много лет спустя я понял значение этих событий в отношении заикания. У меня возникала уверенность, когда я делал что-то, что я по-настоящему хотел сделать, и этой уверенности не ощущалось, когда был недостаток желания. Неуверенный, я начинал беспокоиться об опасностях. При серьезных намерениях я концентрировался только на цели. В школе, из-за того, что мои собственные чувства редко были для меня понятны, я всегда сдерживал себя при выступлениях в классе, при обращении к незнакомым или к значимым для меня людям. Из-за того, что я никогда не основывался на том, что я хотел, я всегда принимал во внимание то, что, как мне казалось, хотел бы услышать другой человек, и мне было боязно высказать собственное мнение. Я боялся, что не имею на это права. Это, в свою очередь, подрывало мою самооценку. Если вы знаете, что вам нравится и что вам хочется, то вы имеете опору для действия, особенно, если действие сопряжено с риском. В Калистоге потеря присутствия духа началась с потери энтузиазма прыгнуть. То же самое случилось и с моей речью. РАСКРЫТИЕ СЕКРЕТА Как вы можете изменить свою способность к доверию? Для начала, вам надо понять, что вообще происходит. Личностные изменения требуют самонаблюдения, поскольку без этого вы находитесь в полном тумане. Одно из самых первых наблюдений, которое у меня появилось относительно стойкости, намерений и готовности к риску, относится к моему тринадцатому дню рождения. Мои родители посещали храм Еврейской Реформации (Reform Jewish temple). В начале того года я решил, что хотел бы стать бар-мицва. Откровенно говоря, я не был настолько религиозен, но другие в классе праздновали свою бар-мицву, и мне показалось, что неплохо бы оказаться в их компании. Службы в нашем храме были довольно светскими в сравнении с близлежащим храмом Консервативного Еврейства, и вместо того, чтобы изучать иврит и читать Тору, как делали мои друзья, посещавшие другую синагогу, все, что я должен был делать, это читать один параграф транслитерации Иврита. Ах да, и еще одно требование. По традиции, согласно которой мальчик бар-мицва участвует в пятничной вечерней службе, там же накануне вечером в конце службы он подходит к кафедре и зачитывает объявления. Вот и получилось, что я стою и читаю объявления с листа, который мне передали только что. «Сссс… ссссобрание….ммужского……..клуба…. будет….. в ….хххх ….ххххраме …..в… сссс…… ссследующий…… вторник…. вечером……. в… сссс…. ссссссссемь……. часов». И так продолжалось, одну мучительную минуту за другой, пока я не закончил все объявления. Тот стыд и унижение, которые я чувствовал, пока шел с красным лицом от кафедры, еще жгут мою память, полвека спустя. А на следующий день произошедшее со мной было на удивление другим. Хотя я и беспокоился о том, как все пройдет с моим коротким выступлением на иврите, все прошло без сучка и задоринки. Проблем не было вообще. Я отметил этот день, когда произошло то, что позже родилось в моих наблюдениях. Я отметил, что если у меня есть нечто компактное, что я могу запомнить, как заметку, и если я могу пробежать ее много-много раз, если я могу сделать ее как бы частью меня, чтоб я прочувствовал ее, чтоб это было моей «собственностью», а я хочу с этим поделиться, то вероятность ступор значительно снижается. В то время это меня озадачило. Позже я начал понимать, почему это было так. Когда я повторял что-то снова и снова, пока это не становилось для меня родным и близким, я делал это частью себя, и чувствовал себя совершенно уверенно. Я знал и верил в то, что я должен сказать. Я мог чувствовать собственную связь с этими словами. Не было никакой двусмысленности, никакой неоднозначности. Спустя 20 лет я поставил себе другой вопрос: «Отчего я не чувствую той же уверенности и основательности, когда я говорю спонтанно?» В конце концов, я ответил на него. Спонтанная речь включает в себя сомнения и неопределенность, и мне было трудно говорить с полной убежденностью, поскольку я никогда не знал, доверяю ли я этому, и правда это или нет. При повторении материала чувство уверенности приходило с повторами. Я мог быть спонтанным в своем выступлении, потому что все слова были уже проверены, обезврежены, доказаны. Я становился привязанным к этим словам. Я утверждал их как свои собственные. У меня не было оснований беспокоиться об их правильности. Это было дело верное. Это одна из причин, отчего люди не заикаются, когда поют. Там всё – слова, цели, эмоции – всё продумано заранее. Я знаю, что эта тема очень распространена в среде заикающихся. Заикающиеся говорят о страхе быть отвергнутыми. Мы настолько зависим от личностных оценок, что несоответствие им становится вопросом выживания. На кону стоит риск оказаться отверженным и духовная смерть. Доверить себе говорить спонтанно и отпустить себя было сродни прыжку с самолета в отсутствии уверенности, что парашют раскроется. Без уверенности, что я делаю свое дело и делаю его правильно, я просто не мог рисковать. ЛУЧШИЕ ИСПОЛНИТЕЛИ ОТКАЗЫВАЮТСЯ ОТ СОЗНАТЕЛЬНОГО КОНТРОЛЯ Подходим к сути этого эссе - фактору, который вплетен во все, о чем мы говорили. Это фактор доверия. Чтобы делать что-то свободно, вы должны отказаться от сознательного контроля и просто довериться. Отпустить и довериться. Ученик лучника-Дзен должен посылать в цель стрелу за стрелой, веря, что если он следует наставлениям мастера, делает все правильно и применяет правильную технику, то стрелы в конце концов будут ложиться одна в одну. Он должен делать это без раздумий и без попыток какого-либо сознательного контроля того, что он делает. Он должен выпустить в цель тысячи и тысячи стрел, пока его внутренний управляющий, таинственное «оно» не возьмет на себя и не начнет направлять его усилия. Каждый, кто достигает высокого уровня свободы, будь то - канатоходец - гимнаст на Олимпийских играх - цирковой артист на трапеции - горнолыжник на скоростном спуске - концертирующий пианист - прима-балерина - жонглер - актер - каллиграф - автогонщик - мастер айкидо - оратор-мотиватор - изучающий Динамическое Чтение должны принять отношения доверия. Они делают все, что может поднять уровень их мастерства, и в какой-то момент должны отказаться от сознательного контроля и просто доверять. Они должны доверять, потому сложность того, что они стараются сделать, и тот уровень, на который они должны выйти, превышают их возможности контролировать это сознательно. На самом деле, если канатоходец начнет думать о своих ногах, он рискует потерять равновесие. Концертирующий пианист, который одержим контролем над своими пальцами, может закончить ошибками исполнения. Мастер айкидо, который думает о том, что делать, когда противник наносит удар, может потерять концентрацию и проиграть схватку. Профессиональный актер, который беспокоится о том, помнит ли он свои реплики, вероятно выдаст деревянное исполнение. Его фокус будет смещен с «Как я хочу» на «Могу ли я?» Чтобы выполнить все эти задачи успешно, практикующий передает контроль над этим высшей силе. Он сам более не контролирует то, что делает. Выполняемое контролируется его намерением. Для свободного применения всех этим навыков он должен довериться собственной спонтанности, устранив самого себя, чтобы сделать требуемое. ОБНАРУЖЕНИЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ СПОСОБНОСТЕЙ СОЗНАНИЯ Было это в октябре 1968 года. Я сидел в парикмахерском кресле в клубе Амбассадор Хелс Клаб на Сатер Стрит в Сан-Франциско, листая последний выпуск Sports Illustrated. Неожиданно я наткнулся на статью, привлекшую мое внимание. Статья называлась «Инстинктивная Стрельба» и рассказывала об Лаки МакДэниеле (Lucky McDaniel), молодом 33-летнем инструкторе из Апсон Каунти (Upson County), штат Джорджия, который мог кого угодно обучить стрельбе немногим более, чем за час. Мартин Кейн (Martin Kane), автор статьи, начал с описания типичного подхода к искусству стрельбы. Большинство навыков позволяют вам достичь определенного уровня мастерства посредством сознательного контроля. Хороший пример – стрельба по мишени. Вы тщательно прицеливаетесь. Вы четко контролируете свое дыхание. Вы наблюдаете через прицел, как мишень движется взад и вперед. Вы знаете, что эти колебания невозможно контролировать, но надеетесь, что найдете их ритм, что позволит вам выпустить пулю в нужный момент. Поэтому вы стараетесь рассчитать по времени колебания прицела, удары сердца, возмущения от вашего самого спокойного дыхания. Пока вы считаете, что еще не нашли этот ритм, вы не нажимаете на курок. Вы нажмете его как можно более плавно, будучи уверенным, что при этом сдерживаете дыхание. Вы стараетесь рассчитать момент нажатия так, чтобы пуля была выпущена между ударами сердца. Выглядит очень похожим на то, как я обычно готовился сказать что-то. Но у Лаки МакДэниела был другой подход. Он назвал его «инстинктивная стрельба», и его способ приносит удивительные результаты. В этой статье Кейн рассказал следующее… Чуть больше, чем за час, он научил меня стрелять с такой фантастической точностью, что вскоре я сбивал ползающих жуков из пневматики, причем редко промахивался. Впервые с того дня, как я взял пистолет, я могу выхватывать его и расстреливать сосновые шишки на дороге примерно с 20 футов, шесть попаданий из шести, стреляя от бедра. Для человека как я, полностью контролирующего себя, это было ересью. Как кто-то мог этому научиться? Читаю далее… Обучающийся методу Лаки МакДэниела («Система мышечной координации и синхронизации глаза и руки Лаки МакДэниела») не тратится по мелочам. Настоящий последователь Лаки МакДэниела заходит так далеко, что убирает прицел со своего оружия, потому что тот ему мешает. Для него навести винтовку или пистолет так же естественно, как указать пальцем. Многие из хороших стрелков вообще поступают так: взгляд на цель и, не заботясь о положении оружия и своем дыхании, нажатие на спусковой крючок. Они даже не нажимают на крючок. Они могут просто хлопнуть по нему, как иногда и делают. И всё. И попадают в цель, которая может быть летящим десятицентовиком или таблеткой Алко-Зельцера, которую подбросил Лаки. К этому времени я перелистывал страницы в совершенном недоверии. Для того, кто обнаружил, как трудно отпустить себя и говорить, идея такой импульсивной стрельбы с такими результатами в реальный опыт никак не вписывается. Немного далее в статье Кейн описал метод обучения МакДэниела. Метод обучения Лаки – чудо простоты. Инструктаж Лаки, на самом деле, очень невелик, поскольку Лаки не хочет загромождать сознание ученика запретами. Ученик получает пневматическое оружие и указание выстрелить из него пару раз просто так. После этого ему задается вопрос, видел ли он, как пуля вылетает из ствола. Когда он убеждает Лаки, что он это действительно видел, ученику дозволяется стрелять по объектам, подброшенным в воздух Лаки, который стоит справа и на полшага сзади. Практически единственный совет, который получает ученик, это слегка приложить оружие к щеке и смотреть на объект без прицеливания вдоль ствола. «Приложи и стреляй»,- говорит Лаки ученику при подбрасывании первой цели, довольно большой металлической шайбы, немногим больше серебряного доллара. Ученик обычно промахивается. «Куда ушла пуля?» - спрашивает Лаки. Ученик отвечает, что видел, как пуля прошла под целью. «Правильно, - говорит Лаки и снова подбрасывает шайбу. – Приложи и стреляй». Ученик промахивается снова, снова его спрашивают где прошла пуля, и снова он отвечает, что под целью. Лаки согласен, что именно так. Но на четвертом или пятом промахе ученик может сказать, что видел, как пуля прошла над целью. «Нет, - настаивает Лаки, - она никогда не проходит выше. Ты никогда не промахнешься, стреляя над целью. Сейчас старайся выстрелить над ней и ты попадешь». Ученик старается выстрелить над шайбой. Он попадает в нее. С этого момента он становится стрелком, бьющим влет. Все меньшие и меньшие шайбы подбрасываются в воздух, а промахи становятся очень редкими. В конце концов, ученик поражает шайбы размером с пенни и может делать это высоко или низко, как скажет Лаки. Это происходит в течении нескольких невероятных минут, обычно через полчаса занятий. В течение этого времени стрелок очень занят. Лаки не дает ему времени на размышления о том, что же он делает, никакого времени на теоретизирование, никакого времени, чтобы напрячься. Мишени взлетают одна за другой очень быстро, в то время как Лаки непрерывно тараторит фразы, довольно отчетливо подразумевающие то, что у него просто замечательный ученик, каких он, может, и не встречал прежде. Ученик склонен думать примерно так же. После того, как он стал экспертом в стрельбе из пневматического пистолета, стрелок переходит на винтовку калибра 0.22. Процедура здесь во многом та же самая, за исключением того, что мишени могут быть любыми от глиняных тарелочек до брикетов древесного угля, каждая из которых замечательно рассыпается в пыль при попадании в нее пули. Каких-либо сложностей при переходе на 0.22 почти не бывает. У стрелка уже укрепилась способность противостоять искушению целиться. Он просто смотрит на цель и нажимает на спусковой крючок, когда каким-то образом ощущает, что момент выбран правильно. Это чувство очень определенное, хотя его и трудно описать. Это чувство общности с целью. Выработка этого «чувства» и есть фундамент, на котором построено обучение у Лаки. Мне кажется, что то же самое происходит и с детьми, когда они учатся говорить. Если нет страха споткнуться или сделать ошибку, если они не приобретают случайно неправильных речевых навыков, то они движутся путем бессмысленных стараний, неудач, попыток снова и снова до тех пор, пока контроль не берет на себя некий внутренний механизм. И тогда, о чудо, у них начинают получаться слова. Кейн продолжает: В качестве одной из причин того, чтобы видеть, как пуля вылетает из ружья, Лаки называет ту, что он хочет, чтобы ученик «научился концентрироваться на единственном объекте, не обращая внимания на то, что происходит вокруг». «Я говорю ему держать ружье у щеки свободно, а не вдавливать его в щеку, как обычно, - объясняет он. – Как только он начинает стрелять, я знаю, что он делает неправильно. Есть тысячи вещей, которые он может делать неправильно. Но я не дергаю его. Вы должны давать ему уверенность, либо он будет закрепощен. Я говорю ему, что нужно попасть в цель, и, в основном, хвалю его. Когда он попадает выше, я не просто говорю куда нужно стрелять. Я подбрасываю объекты и, пока бросаю, даю указания. Я делаю это непрерывно, поэтому он будет как бы входить в такое состояние. Еще я постоянно смещаю цели, будто перехожу с места на место на земле, поэтому мы не зациклены на одной мишени. Это инстинктивная стрельба, и это должно происходить легко». Сравните этот способ стрельбы с первым, который был описан в этом разделе, когда стрелок мучительно и продуманно пытается проконтролировать каждый фактор. По мне, прежний способ напоминает метод точного формирования свободной речи, когда человек пытается сознательно проконтролировать каждый аспект своей речи. Разница между двумя способами в том, что второй – свободный: все происходит естественно. Первый – не свободный, несмотря на то, что речевые ступоры при его использовании могут и отсутствовать. Свобода не означает отсутствия ступоров. Она в наличии потока. Чтобы создать поток, и спонтанный стрелок, и человек, говорящий спонтанно, должны обладать одним – доверием. Вы должны доверять тому, что вы не в состоянии почувствовать, дотронуться или сознательно проконтролировать. Именно в этом у нас, как у людей заикающихся и ступорящих, и есть проблема. В то время как обучиться стрельбе из винтовки вы можете «традиционным способом», осуществляя сознательный контроль и получая сносные результаты, свободная выразительная речь является сложным процессом, который требует от вас работы на интуитивном уровне. Проще и понятнее: вы не можете тщательно контролировать свою речь и испытывать при этом чувство свободы. Дело в том, что наличествует слишком много процессов, которые нужно координировать одновременно. Чтобы достичь легкости речевого потока, он должен контролироваться вашим намерением, вашим подсознанием, или тем, что мастер Дзен назвал бы «оно». Вот что всем управляет. Когда вы стараетесь намеренно контролировать свою речь, вы заканчиваете вмешательством в спонтанный акт. На этом свобода прекращается. Вы можете быть в состоянии говорить без заикания, но многие люди, встреченные мною за многие годы, люди, которые старались контролировать речь, прекратили использование техники свободной речи, которую они недавно освоили. Причина отказа у них та же самая. «Конечно, я могу так говорить, - по их словам, - но когда я так делаю, я не чувствую себя самим собой». И это не удивительно. Самовыражение это спонтанный акт. Он включает в себя тонкие вариации темпа, громкости, тональности и прочего. Вы не можете сознательно контролировать все это и чувствовать при этом свободу полного выражения себя. Если вы не доверяете себе быть спонтанными… если вы не можете отдаться моменту… если вы в конфликте со своими намерениями… если вы не можете практиковать навык, а потом забыть о практике и просто проявить этот навык… вмешательство, скорее всего, поменяет ваше самосознание. И вы начнете отступление. Чтобы быть по-настоящему свободной, речь должна происходить спонтанно, так же, как динамическое чтение должно осуществляться интуитивно. И гимнастика. И ходьба по канату. И айкидо. И игра на музыкальном инструменте. И все другие умения, которые требуют исполнения на самом высоком уровне, чтоб все получилось так, как должно. Я полагаю, что все это относится и к беглости речи. КАК ПОЛУЧИТЬ НАСТОЯЩУЮ БЕГЛОСТЬ РЕЧИ? В 1985 году, готовясь к выступлению по первой национальной конвенции на Национальной Ассоциации Заикающихся, я как-то сел посмотреть, могу ли найти такую парадигму заикания, которая охватывала бы все, что я знаю по теме, и то, как я от этого избавился. После нескольких лет программ личностного роста я уже видел заикание не просто как речевую проблему, а как систему, включающую меня всего: интерактивную систему, содержащую, как минимум, шесть основных компонентов: поведение, эмоции, восприятие, убеждения, намерения и физиологические реакции. Эту систему можно представить неким шестиугольником, назовем его Гексагоном Заикания, каждая точка которого влияет и подвержена влиянию всех остальных точек. Именно динамическое взаимодействие тех шести компонентов, которые поддерживают гомеостаз системы, делают изменение системы очень трудным для изменения. Эта модель объясняет, почему вы не можете просто так пойти к логопеду, поработать с речью, и на этом все закончится. Чтобы сделать эти изменения постоянными, вам нужно поменять всю систему, это и поддержит вашу новую речь. Короче говоря, для того, чтобы изменить вашу речь, вы должны измениться сами. ГЕКСАГОН ЗАИКАНИЯ Физиологические реакции Поведение Намерения Эмоции Убеждения Восприятие Я считаю концепцию Гексагона полезной, поскольку она позволяет ответить на вопрос о том, является ли речевой ступор эмоциональным, физическим, генетическим или возникшим от влияния окружения. В соответствии с этой парадигмой, вы можете видеть, что заикание/сдерживание это вопрос не либо/либо, а, скорее, система, которая включает постоянное взаимодействие всех факторов. Блокирование – это и эмоции, и физика, и восприятие, и генетика, и окружение. Каждая точка может оказывать либо негативное, либо позитивное воздействие на остальные. Таким образом, в системе, где большинство пунктов не поддерживает вашу способность к доверию и проявлению себя, крайне маловероятно, что успехи в беглости и легкости самовыражения окажутся продолжительными. С другой стороны, если сделанное вами охватывает весь Гексагон, то это будет еще более поддерживать слитность речи, поскольку вы не просто изменили свою речь, вы поменяли ту систему, которая побуждала вас сдерживаться. Только переменами во всей системе вы можете создать спонтанную, без тормозов и посторонних мыслей, настоящую беглость речи. К сожалению, многие терапевтические программы применяют стратегию, в которой весь фокус почти полностью сосредоточен на создании намеренной, физической плавности речи. Это может привести к контролируемой плавности, но в действительности создает паттерн, который работает против спонтанности. Это помешает вам когда-либо испытать чувство свободы, которое бездумно, спонтанно и выразительно. Итак, что же мне делать, чтобы добиться спонтанной беглости речи? Я не мог изменить свою физиологию. Это была данность. Это было закодировано в генах. Как я реагировал на стресс и как быстро переключался на борьбу или бегство, это было жестко предопределено. Не предопределено то, как я интерпретирую свой получаемый опыт. Если бы я не представлял ситуацию как кризисную, я не «придумал» бы и стратегию выхода из нее (ступоры). Я поменял свои убеждения. Не только относительно моей речи, но и относительно себя и других людей. Это, в свою очередь, изменило то, как я воспринимаю свой опыт, шаг за шагом. Я разрешил конфликты в своих намерениях: конфликты, которые подпитывали мое желание говорить и удерживали меня в то же самое время. Я научился более комфортно сосуществовать со своими эмоциями. Я лучше понял, что я делаю физически, когда возникает ступор, и научился расслаблять мышцы, которые его вызывали. Со временем у меня произошло много изменений. Я тренировал публичные выступления. Я научился быть напористым. Мне стало удобно выражать то, что я чувствую. Я изменил восприятие своего опыта. В конце концов, я развеял всю свою систему заикания и перестал думать о заикании вообще. Мало-помалу, я завершил построение системы, в которой спонтанная беглость речи и самовыражение стали синонимами. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Хотя вы можете это и не осознавать, но вся ваша жизнь протекает в интуитивном режиме. Когда вы только учились ходить, вы концентрировались на том, как ставить ноги одну за другой. Потом, в один прекрасный день, вы стали делать это инстинктивно. Подобным же образом, когда вы делали свои первые попытки езды на велосипеде, вы испытывали трудности с равновесием. Вы сдерживали себя, опирались на вспомогательные колеса и пользовались тормозом при каждой возможности. И вдруг, это как-то все пришло разом. Возникло равновесие, и выстроилась уверенность: можно успокоиться и катиться, получать удовольствие от свободной езды. При обучении вождению автомобиля вы поначалу упорно сосредотачивались на педалях, вашем положении на дороге, других автомобилях. Вы чрезмерно отвлекались на пешеходов на пешеходных переходах. Через некоторое время вы расслабились, вождение стало автоматическим… и свободным. В программе Динамическое Чтение, у Лаки МакДэниела, прыжках с парашютом и истории с бар-мицва мы увидели, что развитие беглости в сложных навыках идет через: - наличие четкого намерения; - бездумное повторение, без заботы о последствиях; - развитие доверия к себе и к процессу. И, тем не менее, когда дело дошло до овладения речью, что-то пошло не так. Мы перестали доверять себе. Мы начали себя тормозить. За дни, недели и месяцы, это удерживание себя, которое за день случалось у нас много-много раз, имело свои последствия. Мы запинались. Мы сражались. Мы «изобретали» модели бессознательного избегания. Это привело к ощущению беспомощности, а также к потоку негативных убеждений и поведения. В конечном итоге, мы перестали верить в то, что можно доверять своей речи, другим людям, и даже самим себе. В заключение такая вам мысль. Хорошо потрудиться, чтобы избавиться от выматывающих ступоров, - это великолепно. Но просто отсутствие ступоров (т.е. слитность речи любой ценой) может оказаться не тем, что вы искали на самом деле. Вероятно, конечная цель для большинства из нас – возможность быть самими собой и выразить себя. Чтобы получить ощущение истинной свободы речи, мы должны сначала вернуть доверие к себе. ССЫЛКИ Gallwey, T. (1979) The inner game of tennis. New York: Bantam Books Green, B. & Gallwey, T. (1987) The inner game of music. New York: Pan Books Herrigel, E. (1989) Zen in the art of archery. New York: Vintage Books Sightless in Georgia: Lucky McDaniel teaches instinct shooting, Sports Illustrated, 26:5, January 9, 1967 АНАЛОГИЯ С ГОЛЬФОМ Джейк Дин [Если вы когда-либо сомневались в том, встречается ли скованность, какая бывает при заикании, и в других формах человеческой активности, то история с гольфом, рассказанная Джейком Дином, должна положить вас на лопатки. Когда я получил этот материал, Джейк был первокурсником Корнельского Университета в Итаке, штат НьюЙорк. (прим. Дж.Харрисона)] Привет! Я учусь на первом курсе в Корнелле. Примерно в течение шести лет у меня есть проблемы со ступорами в речи. Я читал вашу статью, и она полностью относится ко мне. Я получаю кое-какие консультации в кампусе сейчас, чтоб попытаться как-то улучшить положение. Когда я один (так бывает со многими), то всё хорошо, но как только наступает момент, когда я должен говорить с другими, то мне приходится туго, очень похоже на тот эпизод в Сан-Франциско, о котором вы рассказывали. Только у меня такие случаи не исключительны: они у меня происходят целыми днями. Другим это не очень заметно, но меня сильно расстраивает. Я прикидываю наперед слова, которые собираюсь произнести, и когда дело доходит, всегда останавливаюсь перед ними. Интересно то, что ТОЧНО ТО ЖЕ САМОЕ у меня происходило и с ударами в гольфе. В соревнованиях по гольфу я начал участвовать с 12 лет, и для меня стал важен каждый удар. Я выработал привычку тянуться за шаром, следовать за ним и не мог вернуть клюшку обратно. Такое чувство, что руки были заморожены и вообще не могли двигаться. В конце концов, это ощущение притуплялось, удар я срывал реже, но в полную силу я уже не играл. Интересно то, что когда шара не было, то я мог проводить удар без проблем. Можно провести аналогию с тем фактом, что я мог говорить без ступоров, если рядом никого не было. Весной в выпускном классе школы я вышел на поле для гольфа и сказал себе: «Все! Теперь это для меня не имеет никакого значения». Потому что я знал, что в колледже играть в гольф не буду. И эти ощущения немедленно пропали. И я уже мог контролировать себя и выбирать то, о чем я хотел думать. Уже год, как такой ступор у меня не появлялся. И это довольно примечательно, поскольку шесть лет это происходило во время каждого удара. Я действительно думаю, что есть связь всего этого с моим заиканием. НАБЛЮДЕНИЯ Хелен Винер Я давно уже думаю, что покончила с заиканием, которое мучило меня в течение 46 лет. Я долго работала, используя дыхательную технику (разработанную программой McGuire), которая позволила мне контролировать речевые ступоры. Вдобавок, я действительно очень много работала над изменением своего мировоззрения или, как называет это Джон Харрисон, своего Гексагона Заикания. Я по праву горжусь всем тем, чего я достигла. Я больше не перекладываю на когото те слова, которые должна говорить, даже если я нахожусь в состоянии стресса или имею дело с трудной ситуацией. Моя вновь обретенная уверенность и самооценка позволяют мне принимать на себя роли, о которых я никогда и не мечтала. От ведения собраний до добровольной работы с молодыми правонарушителями, до споров и отстаивания своей точки зрения. Я не боюсь любой речевой ситуации. Чтобы расширить свою зону комфорта, я даже принимала участие в драмкружке (что я никогда не сделала бы, будучи заикающейся), и как-то раз в этой обстановке все мои старые страхи вылились в громадный мегаступор. Немного предыстории. Хотя я и считала себя человеком, у которого больше нет проблем с речью, я еще чувствовала, что есть возможности для ее улучшения. Не касаемо речи как таковой, а того, что я не могу ее пока по-настоящему отпустить. Так что драмкружок, который требовал импровизации, казался мне решением. И хотя я не была полностью удовлетворена полученным опытом, каждое занятие было вызовом, и я всегда уходила, чувствуя пользу от того, чего я достигла. На одном из занятий педагог попросила нас разбиться на группы по четыре человека. Она дала нам набросок короткой сцены, а мы должны были наполнить ее содержанием. Наша группа обсуждала, как мы должны играть эту сцену, и каждый предлагал что-то, с чем я была не согласна. Но альтернативы у меня не было. Я чувствовала, что у меня нет иного варианта, кроме как следовать придуманному в конце концов группой. Проблема была в том, что мне не нравился сценарий. И хотя я была согласна со всеми, но ощущения того, что это действительно мой выбор, у меня не было. Более того, мне была поручена роль телерепортера, я эту роль не выбирала и считала, что мне эта роль совершенно не подходит. Чтобы все согласовать, один из нашей группы, довольно разговорчивый и любящий верховодить парень, начал диктовать мне, как, по его мнению, я сыграть свою роль. Я не чувствовала себя уверенно, в частности из-за того, что не понимала, что же должно было получиться. Я чувствовала, что эта роль мне навязана. Я не отвечала. А самое обидное, я обнаружила у себя речевой ступор. Через несколько дней я стала понимать смысл произошедшего. Я поняла, что в тот момент я попала в свое старое состояние и истратила всю свою энергию. Я была расстроена, потому что не испытывала такого уже очень давно, и это воскресило все те болезненные ощущения, которые я испытывала при заикании. Я думала также, что могу потерять свободу речи и начать заикаться снова (чего, кстати, не произошло). Короче говоря, я съехала обратно в роль ребенка, который был вынужден угождать другим, ребенка, который заикался и ступорил. Но что любопытно, была одна эмоция, которую я не испытывала. Это смущение. В старые времена, я бы покрыла себя несмываемым позором и зациклилась на том, что другие подумали обо мне. Они считают меня дурой? Я им еще нравлюсь? Захотят ли они снова со мной работать? Я обнаружила, что этой тропой я не пошла, и открыть в себе такое было удивительным. Как только мне стало ясно, откуда у меня возник ступор, у меня заметно поднялось настроение. Я ободрилась, поскольку это был хороший урок, который позволил мне понять проблемы, которые прятались за моими речевыми ступорами многие годы. Я считаю, что это по-настоящему позитивный и поучительный опыт. КАК МОЕ УВЛЕЧЕНИЕ ГОЛЬФОМ УСИЛИЛО ЗАИКАНИЕ Примерно через три года после того, как я прошла программу McGuire, я уже считала себя довольно прилично излечившейся. Я была уверена, что могу войти в любую речевую ситуацию без страха заикания, и, по правде говоря, ступоры у меня были очень редкими. Потом я занялась гольфом. Я взяла уроки у профессионалов и, к своему удивлению, обнаружила, что эта игра гораздо сложнее и несет больше разочарований, чем мной ожидалось. И вот тогда случилось нечто странное. Мало-помалу я стала понимать, что мое заикание, над которым я так долго трудилась и успешно его одолела, стало возвращаться. Не как-то там драматически – больших ступоров не было, не было и признаков борьбы – но случалось, что моя речь уже не была такой гладкой, как бывало. И, как следствие, уверенность, с которой я могла войти в любую речевую ситуацию, стала постепенно ослабевать. Сначала я думала, что это просто одна из тех вещей – что, возможно, мне нужно побольше поработать над речью: стать более дисциплинированной в вопросе техники дыхания, которое стало моим недостатком. Или, может, я должна ставить себя перед более сложными речевыми ситуациями. Но в глубине души, я не думала, что это действительно серьезно. Постепенно я начала анализировать происходящее. Хотя я успешно изменила мой Гексагон в том, что касалось меня и моей речи, я понимала, что столкнись я с совершенно новым испытанием, испытанием, которое, казалось бы, совершенно не имеет отношения к речи, все те характеристики, которые я проявляла как заикающаяся, там могут выйти наружу. То, что у меня получилось с гольфом, стало для меня очень важным. Так же, как я не хотела выставлять себя, когда я заикалась, повторилось на поле для гольфа. Так же, как беспокоило меня то, что могут подумать обо мне, когда я заикалась, беспокоило меня сейчас, когда люди видели, как я прохожу свой маршрут на поле для гольфа. Хотя умом я понимала, что мое заикание не имеет никакой важности для других, эмоционально я согласиться с этим не могла. Подобным же образом, хотя умом я понимала, что никому дела нет до того, как я играю в гольф (гольфисты слишком погружены в собственную игру, чтобы следить еще за кем-то), согласиться с этим я не могла. Я была охвачена теми же ощущением несовершенства, с которым я боролась по отношению к заиканию. Я чувствовала себя точно так же. Так же, как я злилась и ругала себя, когда я заикалась, так же я злилась и изводила себя, когда у меня плохо получался удар. Я сосредотачивалась только на впечатлении. Все свое внимание я направляла на то, чтобы не сделать плохой удар. Из-за того, что я настолько боялась «провала», я не давала себе свободы выражения. Я не могла раскрепоститься. Короче говоря, была скованной. И как следствие, я вырабатывала «гольфное заикание». У меня возникли ступоры в гольфе вместо речевых ступоров!! И чем все происходившее закончилось. А произошли две вещи. Первая… слава Богу! Мой гольф улучшился. Отпустив себя и получая удовольствие на поле для гольфа, не концентрируясь исключительно на том, как я выгляжу, я улучшила свою игру. Не думаю, что Тайгеру Вудсу пора начинать беспокоиться, но следите за новостями! Во-вторых, моя речь вернулась к той, что была. Конечно, это не речь вернулась, это мой Гексагон снова стал сбалансированным. Я знала эту теорию. Я знала концепцию Гексагона, но понять реальность было намного сложнее: то мое представление себя это отражение меня целиком – того, как я думаю, воспринимаю, чувствую, во что я верю. У меня бы и в мыслях не было, что может быть какая-то связь между игрой в гольф и речью. Теперь я знаю, что она есть. СОПРОТИВЛЕНИЕ ПЕРЕМЕНАМ История Марианны За время моих первых десяти лет в National Stuttering Project (NSP, ныне NSA – Национальная Ассоциация Заикающихся) я регулярно посещал встречи филиала проекта в Сан-Франциско. Заседания, обычно проводившиеся в апартаментах исполнительного директора Джона Албаха (John Ahlbach), были настоящей школой для людей, которые представляли заикающееся население. В те дни у нас была основная группа постоянных клиентов, которые испытывали острую необходимость в дружеском общении и возможности поговорить в непринужденной, неофициальной обстановке, встречи они почти никогда не пропускали. Заходили к нам и люди, чье присутствие было нерегулярным, но они, тем не менее, старались связи поддерживать. Были также и те, кто в Сан-Франциско был проездом, хотел зайти и навестить друзей. И, наконец, большое количество отчаявшихся людей, которые слышали о нас, они приходили, потому что полагали, что у нас есть волшебная палочка. Неизменно они бывали разочарованы и обычно пропадали в течение месяца. Человеком, воспоминания о котором с той поры у меня остаются неизменно яркими, была Марианна (имя изменено из соображений конфиденциальности). Она регулярно присутствовала на встречах. Марианна была застенчивой, замкнутой в себе, 30летней женщиной с умеренным заиканием. Всякий раз, когда у Марианны случался ступор, она широко открывала рот, молча пытаясь вытолкнуть страшное для нее слово. Марианна была учителем начальной школы и, как я подозреваю, учителем хорошим. Замужем, с несколькими детьми, она была чрезвычайно доброй и заботливой и, как от постоянного участника, от нее во многом зависел дух и настрой группы. Хотя Марианна обычно участвовала в разговорах, она всячески стремилась избежать любой возможности быть ведущей встречи. По этой причине мне очень хотелось, чтобы Марианна расширила свою зону комфорта, попробовав себя в роли ведущей. Наконец, однажды такое согласие с ее стороны было получено. Стандартный формат встреч был разработан таким образом, чтобы помочь заикающимся побывать в комфортных и доверительных условиях при речевой ситуации. Первая половина встречи резервировалась под общую беседу. Не было ли у кого-нибудь неудач, чтоб, проговорив, как-то ослабить их последствия? Сделаны какие-то открытия? Такого рода вопросы затрагивались во время первой половины встречи. Вторая половина отводилась под выступления. Каждому полагалось записать тему выступления и положить бумажку в шляпу. Потом шляпа проходила по кругу, и каждый вытягивал какую-то тему. Говорить именно по теме было не обязательно, но мы призывали людей выстраивать доверие к себе, выступая экспромтом. Выступления выводили людей за их зону комфорта, но не настолько, чтоб они закрылись. Акцент был на то, чтобы речь приносила удовольствие. Человеку предлагалось говорить столько, сколько ему хочется, но не более трех минут, после чего он получал свою порцию аплодисментов. Затем его просили поделиться впечатлениями о произошедшем. Наконец, наступало время для положительных отзывов. Это был очень удобный формат, поскольку не требовалось привлекать обученных ведущих для проведения встречи. Это мог сделать каждый. Роль ведущего включала в себя и объяснение новичкам того, как будет проходить встреча, и именно эта часть – стоять перед группой и рассказывать правила, - как призналась Марианна, была для нее самой непростой. Когда настал тот вечер, когда надо было вести встречу, пришло только четыре человека, причем все были старожилы. Увидев такое небольшое присутствие, Марианна испытала явное облегчение. Она подумала, что ей не придется играть свою роль, поскольку правила уже все знали. На самом деле, ведущий может оказаться и не востребован. Все шло к тому, что она ушла с крючка. Тогда я пошел в наступление. - Марианна, - сказал я, - нет ли у тебя желания все-таки побыть в роли ведущего? Это застало ее врасплох. Она уже думала, что спокойно пойдет домой. - Знаешь, - продолжил я, - только для практики. Она задумалась, прежде чем ответить. - Пожалуй, да. Марианна встала, готовясь начать встречу, ее дискомфорт был явственным. - Прежде, чем начать… Есть у тебя речевые ситуации, в которых ты чувствуешь себя совершенно уверенно и комфортно? Марианна задумалась на мгновение. - Когда я учу в своих классах. - Тогда ты заикаешься? - Никогда. Никогда в классе не заикаюсь. - Интересно, - заметил я. – Хотела бы ты попробовать что-то необычное? Марианна посмотрела подозрительно. - Дело невеликое. Ты получишь удовольствие. - Ну, хорошо. – Решила она попробовать. - Замечательно. Дело вот в чем. Трое из нас будут шестилетками, совершенно неуправляемыми и себе на уме. Мы хотим устроить тебе трудные времена, а твоя задача нас приструнить. Думаешь, сможешь? - Полагаю, что да. - Тогда начнем. С этого момента трое из нас стали вести себя как трое детсадовцев, на которых никто не обращает внимания. Мы творили что хотели. Болтали. Ерзали. Бросали вещи друг в друга. Были в непрерывном движении. И вдруг, будто произошел фокус, Марианна перевоплотилась прямо на наших глазах. Из сомневающейся она вдруг превратилась в авторитетную, требовательную, уверенную в себе учительницу, которая была абсолютно уверена в своей способности нас утихомирить. То, что действительно привлекло мое внимание, так это то, насколько изменилась ее эмоциональность, что психологи называют аффектом. Из той, чье эмоциональное присутствие не было заметным, она превратилась в даму, которая взяла ситуацию под свой полный эмоциональный контроль. Она совершенно недвусмысленно объяснила нам, что можно делать, а что нельзя, и при ее новой немыслимой уверенности в себе, не подчиниться для нас не было никакой возможности. Да, и еще одна вещь. Марианна была совершенно свободна. Абсолютно. Я помню свою реакцию. Я всегда немного сомневался в Марианне, возможно потому, что всегда видел, насколько она скованна. Но сейчас степень ее раскрепощенности довела меня до слез. Я был в полном восторге от ее разительной перемены. Марианна оставалась в своей роли, насколько могла. Потом сказала: «Вот и все». И села. - Как это было? – спросил я. - Хорошо. - Ты готова продлить это еще немного? Ой-ей. Я мог заметить в ее глазах море страха. - В каком смысле? - Можешь ты вернуться в контакт со своими ощущениями, когда ты имела с нами дело как учитель? - Да… -Хорошо. Задача такая. Поговорить с нами как со взрослыми. Представь, что мы новички, и введи нас в курс того, как должна проходить вторая половина встречи, но с теми же ощущениями, которые были, когда ты была учительницей, а мы шестилетками. Перенеси те ощущения на эту ситуацию. Сможешь это, как думаешь? - Хорошо… (длинная пауза)... ладно. Марианна начала объяснять, как будет проходить вторая половина встречи. Но, Боже мой, она держалась на том же самом высоком уровне уверенности и эмоционального присутствия, который она выдавала в роли учителя. Моя челюсть отвисла. Я никогда не испытывал ее таким образом. Она была совершенно другим человеком. Я мог почувствовать ее присутствие. Она была энергичной, доминирующей. Полностью заряженной. Эта женщина имела опыт перевоплощения! И еще раз повторюсь, она была совершенно свободна. Марианна оставалась такой примерно 90 секунд, по-видимому, пока она могла выдерживать такие эмоции. Потом снова села с жестом завершенности. Это определенно означало ее состояние на остаток вечера. - И как? – спросил я. - Хорошо. «Хорошо?! – Подумал я про себя. – Бога ради! У тебя только что было прозрение. Ты не понимаешь что произошло? Ты не понимаешь о своей скрытой стороне… о себе настоящей… которая прорвалась» Похоже, ничего такого она не увидела, потому что вечер вскоре закончился, и мы разошлись практически без обсуждения. Я пришел той ночью домой в приподнятом настроении. Я чувствовал, что помог кому-то пройти момент перевоплощения. Уверен, что она будет возвращаться к тому, что произошло, и увидит значение всего этого в связи со своей речью. Имея возможность обдумать произошедшее, Марианна вернется на следующей неделе совершенно ошеломленной и попробует повторить этот опыт. Она увидит связь между ее убеждениями, ощущениями и беглостью речи. Она вернется с сумасшедшими планами продолжать свою трансформацию. Мы разработаем новые эксперименты для Марианны, и как только она обнаружит новые способы освобождения своей энергии, в ее речи произойдут быстрые и необратимые изменения. Я не мог дождаться следующей встречи. Но Марианна так и не появилась. Ни на следующую, ни на другие встречи. Ее не было восемь месяцев, затем, однажды вечером, она пришла, но потом опять исчезла, на этот раз навсегда. НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ Я много думал о Марианне в последующие годы и делал предположения о том, что происходило в ее голове. Я полагал, что она в восторге от высвобождения и свободы, с которыми внезапно столкнулась. Но ясно, что это не тот случай. Испугалась ли Марианна той другой, более сильной своей ипостаси? Полагаю, что да. Опыт привел меня к убеждению, что излечение от хронического заикания это более, чем вопрос речи. Это вопрос собственного «я». Чтобы избавиться, вам нужно найти свое настоящее «я». Вы должны добраться до той точки, в которой примете новую самость как ваше настоящее «я». Чтобы излечение было необратимым, ваш Гексагон Заикания (то есть, все ваши компоненты, вовлеченные в проблему) должен поменяться. Но вы должны быть готовы к такому изменению. Ясно, что Марианна не была готова. Не тогда, во всяком случае. Но несколько лет спустя, до меня дошли слухи, что Марианна рассталась с мужем и детьми и проживала одна в квартире в другом городе. Мне интересно, что должно было пройти через ее сознание, и повлияло ли на нее то, что произошло в тот вечер. Запустило ли это процесс самопознания? Не обнаружила ли она внезапно, что ее жизненный выбор на самом деле не поддерживает ее, и что есть более мощное «я», которое только и ждет, чтобы стать свободным? Был ли обрыв связей и высвобождение ее самой той единственной альтернативой, которая у нее имелась? Я никогда не узнаю. ПОСЛЕДНЯЯ ИГРА Джон Харрисон Этот рассказ был написан мною, когда мне было двадцать четыре. Это было началом трудного времени, когда я не знал, кто я и каково мое мнение о чем бы то ни было. И тем не менее, в разгар всей этой неустроенности, у меня было чувство, что я начал понимать что-то о своей речи, и о том, что стояло за моими трудностями самовыражения. И вот однажды вечером я сел написать рассказ, который мог бы зафиксировать некоторые мои предвидения, так что перед вами результат этого действия. События в рассказе вымышлены, но чувства реальны. Когда Роберт шел по улице, то знал, что он близко к парку, из-за криков и смеха мальчишек, достигавших его ушей нестройными, неровными всплесками. Была пятница. Школа выпустила его не далее, чем полчаса назад, но он, тем не менее, уже ощущал легкомыслие и жизнерадостность выходных, долгожданных, которые, наконец, наступали. Он чувствовал себя свободным как легкий ветерок, ласкающий его руки и чело, приводивший его длинноватые светлые волосы в полный беспорядок. Никто не покушался на его время и не призывал его к порядку. Это было настоящее роскошество жизни. Он шел по потрескавшемуся и продавленному тротуару, осторожно ступая по сухим, бурым листьям, которые дробились и разлетались на сотни мелких кусочков. Это было поздней осенью, уже перевалившей то время, когда деревья творят свой блестящий финальный аккорд. Осень была временем умирания. Умирало все. Деревья являли собой скелеты прежнего великолепия. Эфемерная красота полей уходила медленно, по мере того, как в неминуемом распаде желтела и увядала высокая трава. Стрекочущий народец, который очаровывал его все лето своей сухой, ритмичной трескотней, был мертв или ушел на покой в застывающую землю, такие подробности были ему неведомы. И все же в этом тоже была красота, даже в этой неотвратимой предсмертной маске природы. В этом была глубокая и умудренная печаль, которая никогда не трогала его, когда он осенью бродил в одиночестве. Там и сям по улице перед каждым домом листья были свалены в высокие или рассыпавшиеся кучами, извергавшими дым, либо, если подует ветерок, лизавшими воздух колеблющимся пламенем. Для Роберта этот дым был благоухающим, почти благовонием, ибо пах лесом и свежестью. Иногда горящие листья поправляли садовники бамбуковыми или металлическими граблями. Они стояли безучастно, попыхивая трубками или свисающими между губ забытыми сигаретами и наблюдая, как дым поднимается, а пламя трепещет в полуденном ветерке. Иногда они подталкивали ветки или выравнивали горящие кучи граблями. Но, в основном, они просто стояли и созерцали завораживающее превращение листвы в золу и дым. Роберт свернул за угол бакалейной лавки Манделла и подошел к парку. Парк был не настолько велик, какие теперь бывают парки, но вполне подходил для пригорода, в котором жил Роберт. Там были посыпанные гравием дорожки, равномерно утыканные скамейками, и каменные фонтаны, в которых непрерывно журчала вода. Под дубами и кленами, которые летом прятали в своей тени гуляющих, были няньки в накрахмаленных белых униформах, которые выгуливали малышню, семенившую мелкими быстрыми шажками и издающую разные умильные звуки. Старухи сидели на скамейках и наблюдали кончину еще одного нескончаемого года, точный номер которого было уже не важен и подзабыт. Часть парка была открытой, на одном конце ее был бейсбольный ромб, убранный за забор. Роберт шел вдоль периметра парка, пока не оказался достаточно близко, чтоб можно было заглянуть за забор и посмотреть, что там происходит. Он мог видеть, как мальчишки делились на команды. Крики, споры, ругань… они стояли гурьбой и ждали своей очереди. Почиталось за честь быть выбранным первыми, и Роберт мог видеть, как портилось настроение у остававшихся, а последних вообще разобрали нехотя. Наконец, с командами было все понятно, и капитаны бросили жребий, кто начинает. Роберт незаметно обошел ограждение и поднялся на деревянные трибуны. Трибуны были старые и выветрившиеся; они пережили иного лет снега, солнца и весенних дождей. Он осторожно переходил с уровня на уровень, стараясь не ушибить коленки или пальцы на разбитых досках. Он поднимался, пока не добрался до верха, и сел смотреть игру. Приятно было сидеть одному на трибунах, так высоко и в одиночку, наблюдая бейсбол прекрасным осенним днем. Иногда он приходил в выходные, чтоб посмотреть игру, но тогда трибуны бывали переполнены шумными беспокойными людьми, а это было совсем не то же самое. Сейчас почему-то игра имела экзотический, живописный вид, как рисунок на открытке. Со своего места на трибунах он мог видеть весь парк с унылыми деревьями и медленно движущихся людей. За парком по улице лениво двигались машины. Солнце во второй половине дня уже было низко на небе, и каждый мальчик отбрасывал тень вдвое длиннее собственного роста. У Монти Кафассо тень была самой длинной. Роберт знал его по школе. Это был высокий, крепкий парень, слишком крупный для восьмого класса, который, говорили, он одолевал уже во второй раз. У него были резкие, грубые черты и прямые, темные волосы, которые он убирал с глаз быстрым движением головы. Может, ума Монти и не доставало, но он компенсировал это спортивными достижениями, поскольку преуспел во всех видах спорта. Говорили, что он запросто попадет в высшую лигу, если только закончит школу. Монти сам назначал себя капитаном в каждой игре, так же, как и Джонни Сорро, который, конечно, был менее одаренным, но все же очень уважаемым игроком. Если Монти был темным и плотным, то Джонни был стройным, быстрым и светлым блондином. А еще он был вспыльчив и подкреплял авторитет кулаками. Роберт удовлетворенно вытянул руки и ноги на трибуне и устроился поудобнее, чтоб смотреть игру. Он любил наблюдать за чем-то и часто проводил время в одиночестве в лесу или поле, наблюдая безумства дикой природы. Иногда он гулял и по центру города, рассматривая витрины и спешивших людей. Ему нравилось смотреть, как что-то происходит, и он часто следовал за полицейским на безопасном расстоянии, наблюдая, как тот штрафует припаркованные автомобили и спорит с их владельцами, которые подошли, но, увы, слишком поздно. Он видел три пожара, а однажды ему посчастливилось стать свидетелем настоящей аварии. Полевые игроки начали перекидываться мячом, в то время как кэтчер надевал амуницию. Кто-то бросал мяч на внешнее поле, крича «Думайте быстрее!», и начиналось выяснение, кто же может его поймать. Домашняя команда собралась вокруг дома, размахивали битами, пошучивали. Иногда Роберт тоже представлял себя размахивающим битой и пошучивающим. Наконец, Монти, который был питчером, закричал: «Окей! Давайте начнем!». И бэттер пошел на площадку. Он махнул пару раз битой и замер. Монти сплюнул на руки и вытер их об рубашку. Роберт мог видеть, какие от них остались пятна на светлом рисунке в клетку. Монти взял мяч в правую руку и уверенно взглянул на бьющего. Затем преувеличенно замахнулся, провел мяч на мгновение к груди и выпалил в сторону бэттера. «Страааайк!» - закричал судья, который был толстяком и первый год в средней школе. Бэттер вышел из своего квадрата, взял немного грязи и растер ее в руках. Монти снова кинул на него уверенный взгляд. Он сдвинулся вперед, завел мяч за спину, по- прежнему глядя на бэттера. Бэттер несколько раз качнул битой и застыл неподвижно. Все были настолько увлечены игрой, что никто, кроме Роберта, не замечал маленькую девочку, пока она не оказалась рядом. «Гарри!», - крикнула она вдруг, и все сразу расслабились и оглянулись на нее. Ей было около десяти лет, у нее были длинные светло-русые волосы, а личико прекрасно смотрелось бы на семейной воскресной прогулке. На ней были красные шорты и белая футболка, а в толпу парней она вошла с полнейшей уверенностью. «Гарри, мама хочет, чтоб ты немедленно шел домой», - она наполовину хныкала, наполовину кривлялась, неподражаемый плаксивый голос маленькой девочки, которая вдруг почувствовала свою власть. «С чего бы?» - спросил мальчик на второй базе. «Мама просила сказать, чтоб ты немедленно шел домой, потому что у тебя не сделана арифметика, и ты еще не садился за домашнюю работу». «Сделаю ее после ужина», - мальчик сказал так, будто он этот вопрос решил раз и навсегда. Он ударил пару раз перчаткой, чтобы разгладить карман ловушки. Похоже, что девочка к этому была готова, потому что продолжала в той же самой манере: «Мама велела, чтоб я тебе сказала, - настаивала она, - что если ты немедленно не вернешься домой, то получишь». «Да? И что она хочет сделать?» - спросил Гарри, слегка растерявшийся после такой неопределенной угрозы, но стараясь держать марку. «Она не сказала, - ответила девочка. – Она просто сказала, - заныла она, - что если ты сразу не придешь, то получишь». Мальчик был в нерешительности. «Ладно, - сказал он. – Скажи, что сейчас приду». «Сейчас!» - настаивала девочка. «Хорошо», - сказал мальчик и засеменил с поля. Лицо его покраснело, глаза были опущены. «Бай-бай, Фрэнки», - крикнул кто-то с внешнего поля и помахал перчаткой. «Бай-бай», - кричали все и смеялись. «Заткнитесь!» - сказал парень перед тем, как скрыться за изгородью. Все посмеялись еще немного, потом замолчали и смотрели друг на друга. Джонни Сорро нарушил оцепенение. «Нам нужен человек, - сказал он. – Есть у кого идеи?» «Может, Джимми Кент?» - спросил парень с третьей базы. «Он болеет». «Мизвински», - откликнулся еще кто-то. «Он переехал». Снова тишина. «Может, ЕГО?» «Кого?» «ЕГО!» Вдруг Роберт понял, что все смотрят на него. «Эй, парень, - крикнул ему Монти. – Эй… как его зовут-то?», - спросил он. «Принс». «Эй, Принс, не хочешь поиграть в мяч?» Роберт чувствовал, как в животе образовался ком, он почувствовал тошноту. Он почувствовал, как горит его шея и потеют ладони. Лицо его зудело, а сердце гулко билось в ушах. Он боролся со словом, стараясь вытолкнуть «нет», но горло его зажалось, возник спазм, он понимал, что ответить не сможет, и придется сдаться. Каждая секунда была годом. Он чувствовал, как они ждут, ждут, пока он что-то скажет, подаст знак. Он встал, все смотрели на него. Он начал спускаться, перешагивая медленно через разбитые, гниющие сиденья, вниз с одного ряда на другой, отчаянно надеясь, что какой-нибудь незнакомый парень вдруг окажется за забором и спросит: «Эй, не найдется ли для меня местечко?» Когда он спустился, все для него выглядело неестественно большим. Монти выглядел великаном. Он только сейчас осознал, что его обступили парни, увидел их биты белого цвета, грязь на площадке дома и любопытный взгляд Монти. «Ты будешь держать их на правом поле», - сказал Монти. «Джой, - распоряжался он, - ты играешь центра, а Кип пусть будет на втором». Переход был сделан, и кто-то бросил Роберту перчатку. Он поймал и надел ее, потом постучал по изгороди кулаком. «Вперед, - сказал Монти. – У нас не так много времени». Роберт побежал и пересек внутреннее поле, чувствуя то, какой он маленький и худющий. Он переместился на правое поле, вышел из тени деревьев, а его собственная тень запрыгала по газону. Она выглядела похожей на тени других мальчиков, как они виделись ему сверху. Роберт стоял на правом поле, его глаза щурились от солнца, и ему хотелось узнать, что эти парни думали о нем, когда он сидел на трибунах, не говоря ни слова. Может, они думают, что он глупый, потому что не ответил? Должны же они о чем-то догадываться. По крайней мере некоторые из них видели его, когда он делал домашние задания, и знали, что он из себя представляет. Может, и жалели его. Они могли бы играть и восемью игроками. Он им был не нужен. Смотрите, куда его поставили… на правом поле. Никто и не ударит никогда на правое поле. Он нужен как манекен, для комплекта. Он надеялся, что никто случайно не угодит на правое поле. Он молил Бога, чтоб этого не случилось. «Ну-ка, выдайте им что-нибудь!» - прокричал Монти с питчеровской горки. «Эй, нет бэттера, нет бэттера», - понеслись в ответ бейсбольные кричалки. «Так держать, малыш Монти!» «Выбить их там всех!» «Не можешь бить, так получи» «Так и выбивай», - Роберт прокричал голосом, который показался ему высоким и тоненьким. Он постарался еще разок, пытаясь подражать хриплому, язвительному голосу центрового. «Так и выбивай, Монти». – Получилось немного лучше. Роберт перенес свой вес на одну ногу и стоял, ожидая пока Монти бросит мяч. Он пару раз ударил по карману перчаткой. В ногах чувствовалась слабость, и тошнота, которую он испытал еще на трибунах, так и не покидала его. Он чувствовал, что его очень легко может и стошнить. Он увидел, как центровой посмотрел на него, и опустил глаза, чтобы избежать взгляда. Он подумал: а что, если и другая команда смотрит на него. Он представил, что они говорят. Он боялся угадать. Монти почти сразу созвал всех. Роберт бросил перчатку на землю и побежал в направлении стенки, стараясь угадать, что тот задумал. Все собрались вокруг Монти, которые раздавал порядок отбивания. Роберт незаметно пристроился за спинами и ждал своего имени. Оно прозвучало последним. «Где этот… как его там?» - спросил Монти. «Принс», - подсказал кто-то. «Здесь я», - сказал Роберт поспешно, залпом, не давая себе времени подумать. Группа расступилась, и Роберт обнаружил себя лицом к лицу с Монти. Тот был весь в поту, и волосы свисали на глаза. «Как у тебя с ударом?» «Й-й-й-я н-н-н-н-е знаю», - сказал Роберт, стараясь сохранять спокойствие и обдумывая каждое слово, прежде чем сказать его. («Роберт слишком быстро думает», - говорили его тетки. – Роберт заикается, потому что его мозг слишком быстр для его речи»). И Роберт старался думать много раз о каждом слове перед тем, как его скажет, но хорошо получалось у него это очень редко. «Ладно, - сказал Монти, - пока будешь последним, но если бьешь, то переставим тебя повыше. Похоже, в команде есть парочка игроков, которых надо отправить в самый низ, они так бьют по мячу, будто хотят его проветрить или что-нибудь вроде того». Толпа захихикала. «Бэттер, давай», - крикнул со своей горки питчер. Группа разошлась, а бэттер, который начинал, взял биту и пошел на пластину. Роберт хотелось стать невидимым. Он тихонько шел от стенки и думал о том, насколько же это отличается от того, что видишь с верхнего ряда трибун. Удовольствия там было гораздо больше. И видеть он мог все получше. Парень на пластине отбил по земле на шортстоппера. Тот немедленно перепасовал на первого. Аут. К бите подошел другой мальчик. «Ты в седьмом?» Роберт поднял глаза. «Ты в седьмом?» - повторил мальчик. Его звали Джулиан Харрод. Его семья была из Англии, в седьмых классах его все знали. «Д-д-д-да», - ответил Роберт. Черты у англичанина были резкими и прямыми, как и у Роберта; глаза – мягкие и понимающие. (Его мама часто повторяла: «Робби, ты выглядишь как английский король, когда он был мальчиком. Так же красиво и утонченно».) «Сказал бы, - заметил Джулиан, - что как-то тебя не видел». «Й-й-й-я в С-с-с-с-скэнлонской до-домашней комнате. Ты в П-пауэровской». «А после школы…» «Я иду домой, - не дал ему договорить Роберт. – Моей маме н-н-нужно, чтоб я всегда был п-п-..дома», - соврал он. «Понятно, - сказал Джулиан. – Нам бы здесь неплохо иметь лишнего парня. Такие вещи часто случаются. Если не Гарри, то кто-нибудь еще. Думаешь, твоя мама не сможет обойтись без тебя после обеда, по крайней мере, пока снега не будет или не станет холодно играть?» «Не знаю, - ответил Роберт, польщенный и удивленный нежданным интересом к нему. Он почему-то считал, что Джулиан избегал его, и был слегка шокирован открытием, что мальчик его даже не замечал». «Я могу спросить у нее». «Спроси, - сказал Джулиан. – Мы б тебя использовали». Отбивающий бил по крученому мячу и получил страйк. «Ладно, поглядим как у меня получится такой отбить, - сказал Джулиан, когда наклонился выбрать биту. – Пожелай удачи». Он повернулся и пошел к площадке. «Удачи», - сказал Роберт. Он подумал, что с какого-то момента почти вообще не заикался. Джулиан занял позицию на плите и ждал броска питчера. Он отбил первый бросок, и мяч просвистел над головой центрального филдера. Пока центр бегал за мячом, Джулиан бежал, как кошка, высоко вскидывая колени. Джулиан заскочил на третью, побежал было к дому, но потом вернулся на третью базу, потому что мяч уже вернули на внутреннее поле. Команда ликовала, и Джулиан отсалютовал им кепкой. Двое были выбиты и игрок на третьей. «Хэнк, - крикнул Монти. – Давай, вставай, добивай Джули». Хэнк был длинным, угловатым мальчиком с ястребиным носом и черными вьющимися волосами. Он побрел к пластине, разок махнул битой и ждал броска. Когда бросок прошел, он сделал ужасный замах и пропустил мяч в ноги. «Хенк, черт тебя дери, - проворчал Монти. – Ты махнул еще до того, как он бросил этот чертов мяч!» Хэнк снова занял позицию и ждал. Мяч полетел в его сторону, и Хэнк, снова сотворив свой ужасный замах, пропустил мяч еще более нелепо. «Почти зацепил», - сказал Хэнк. «Ага, - ответил Монти, - тень его». Другие смеялись. Роберт понял, что ему стыдно за Хэнка. Хэнк занял позицию еще раз. На этот раз он попробовал замах дважды. Питчер посмотрел на него, раздумывая, согнулся пружиной и выдал обманный бросок, который пошел прямо на площадку. Хэнк начал движение, когда мяч был уже на полпути. Только шелест и шлепок мяча в перчатку кэтчера. Монти был вне себя от ярости. «Проворонил, сразу мог валить к чертям». «Ах-ах, пожалуйста», - сказал Хэнк, бросая биту и уходя в поле, потому что стороны уже менялись. Роберт бросил взгляд на Монти и, к своему удивлению, увидел, что тот усмехается. «Смеется над Хэнком, - подумалось ему, - потому что Хэнк вылетел». Потом тоже побежал на внешнее поле. Пока Роберт стоял, с перчаткой в руке, ожидая, как Монти бросит первый мяч, он начал чувствовать себя более уверенно. Не то, чтоб он был полностью пришел в себя, но тошноты уже не было, дрожь в ногах прошла. Он чувствовал азарт и силу, и почти хотел, чтоб кто-то послал мяч его сторону. Не сильно и не высоко, конечно. Во всяком случае, не сейчас. Просто, чтобы он мог легко поймать и бросить на внутреннее поле, и бегущего моментально осалили. Попозже сегодня или, может, завтра, он мог бы попытаться поймать и длинный, высокий мяч, такой, за которым бегут и ловят ловушкой в прыжке под крики товарищей по команде. Было бы очень здорово, если бы Джулиан пригласил его прийти завтра. Может, если он будет часто приходить, то станет классным, и Монти тогда позволит ему играть на внутреннем поле. Он бы хотел играть на третьей базе. Часто, оставаясь один на своем дворе, он упражнялся с теннисным мячом, бросая его в стену белого, оштукатуренного дома. Он бросал мяч в мишень из черной бумаги: круг, прикрепленный к стене скотчем. (Его мама думала, что он такой умным и внимательный, что так заботится, чтобы не осталось грязных следов на стене. Скотч, как она заметила отцу как-то за обедом, не оставляет следов, когда его отдираешь). Когда он попадал в черное пятно три раза подряд, он был очень горд, поскольку знал, что никто, может, кроме Монти, так не может. Да, он хотел бы играть на третьей базе, тогда он бы показал себя, показал, как быстро и точно он мог бы бросать на первую. Монти бросил мяч. Бэттер махнул, и это был страйк. Было очень классно играть в бейсбол, намного приятнее, чем просто смотреть за ним с трибун. В конце иннинга он бы возвращался и шутил с парнями за площадкой дома. Может быть, если бы он получше концентрировался, по-настоящему, он мог бы говорить и без заикания. Тогда не было бы никаких сомнений, что он это часть команды. Монти бросил третий страйк, и бэттер выбыл. Другой подошел, чтоб занять его место. Он надеялся, что может бить. Он был не большим, но знал, что если он действительно заведется, то зарядить по мячу может хорошо. Не хоум ран. Но двойной может. Ел бы он побольше, стал бы тяжелее, тогда, может, он мог бы пробить и тройной.. или даже домашний. Они бы трясли его руку, когда он сходил с пластины, а он бы усмехался и приподнимал шляпу, как Джулиан, когда сделал удар. Монти мог бы даже поставить его наверх списка бэттеров. Он был бы «чистильщиком», номером три в списке бэттеров. На него бы рассчитывали. Монти бы говорил: «Ну-ка, покажи этим чайникам как надо бить». А Роберт бы кивал, показывал на центра и говорил: «Смотри туда, Монти», а Монти бы смотрел, как мяч летит к центру поля, и видел бы, как Роберт словно кошка обегает базы. А Джулиан хлопал бы его по плечу и говорил: «Классное выступление». Монти бросил, бэттер ударил немного неуклюжим стелющимся ударом на бейсмена второй базы, который бросил на первого и заработал аут. На площадку встал другой бэттер. Солнце было оранжевым, воздух чистым и холодным. Кое-где листья еще горели, и слабый древесный запах достигал его ноздрей. Далекие голоса слышались приятными и мелодичными. Под ногами трава была зеленой, хотя были и высохшие участки, где умерло все. Позади него к станции громыхал поезд, и он мог слышать детские крики. Он вспоминал, как часто ходил на вокзал, чтобы посмотреть, как приходят поезда, и даже сейчас он мог представить людей с газетами и усталыми лицами, устало шагавших от платформы… Все произошло внезапно. Сначала Роберт увидел мяч, простершийся высоко в воздухе и двигающийся по направлению к нему. В голове у него началась паника, разум отказывался соображать. Он смотрел на мяч в верхней точке траектории. Мяч мог проскочить. Роберт начал пятиться. Неужели все на него смотрят! Он бежал пятясь, наблюдая, как мяч опускается. И будто летит все быстрее. Мяч шел на него. Роберт протянул руку, понял, что мяч пройдет чуть выше ловушки. Он почувствовал, что мяч проходит через пальцы, повернулся и увидел, что мяч ударился о землю и покатился. Он побежал за ним, срывая с руки перчатку, сбрасывая ее, чтобы было удобнее. Он сделал большой шаг, чтобы остановить мяч ногой. Промах. Пробежал и выставил ногу снова. На этот раз остановил. Схватил его в тот момент, когда мяч еще не совсем остановился. Чуть не выронил снова. Бросил изо всех сил во внутреннее поле. Почувствовал, как напряглись непривычные мышцы, когда он выбрасывал мяч. Видел, как мяч упал, запрыгал. Видел, как шортстоппер взял мяч и бросил в направлении дома. Видел, как мяч долетел до пластины секундой позже бегущего. Видел, как на третьей базе игрок с досадой швырнул свою перчатку. Видел, как те хлопают по спине своего раннера. Видел Монти, когда он смотрел на игрока правого поля. Увидел на себе его глаза, жесткие и холодные. Роберт вернулся к своей перчатке, в ушах стучало. Он не чувствовал ничего, за исключением этих ударов и того, как горело его лицо. Он тяжело дышал, задыхаясь, засасывая воздух. Он чувствовал себя больным, хотел быть больным, хотел, чтоб боль стала такой, чтоб он потерял сознание. Он хотел бы очнуться только тогда, когда фигуры над ним говорят «Как он? В порядке? Вызовите доктора. Надеюсь, с ним все в порядке». Он задыхался и думал, что его может и вырвать, но этого не случилось. Игра шла где-то вдали от него. Наконец, стороны поменялись, и Роберт медленно побрел с позиции правого поля. Он прошел через внутреннее поле, всем своим видом показывая огорчение, но глаза Монти поймали его еще до того, как он добрался до площадки дома. «Эй… ты…, - Монти никак не мог вспомнить его имени. – Эй, Принс, что ты там делал, спал или что? Тебе надо-то было - только отступить и протянуть руку. Это стоило нам двух ранов, теперь мы позади». «И-и-и-и-изв-в-в-виняюсь», - прозаикался Роберт, его лицо изказила гримаса усилий. В голове все путалось, был полный бардак. Он был уверен, что все смотрят на него, и был в ужасе от того, что оказался центром внимания. «Ты и бэттер такой же хреновый, как полевой?» - спросил Монти. Роберт попытался ответить. Где-то глубоко внутри него менторский голос сказал: «Думай перед тем, как говорить, Робби, думай перед тем, как говорить». Он и старался думать, но как-то не мог делать это отчетливо. «Я н…. Я н… Я н.. Я н-н-н-не з-з-знаю», - пробормотал он. Монти посмотрел на него и ухмыльнулся так же, как ухмыльнулся над Хэнком, когда тот сделал идиотский, ужасный замах и был выбит. «Он смеется надо мной, подумал Роберт. – Он смеется надо мной, потому что я не могу говорить правильно, и потому, что я не смог поймать летящий мяч». Роберт отвернулся, раздавленный, и без оглядки пошел к стенке, где никто бы его не мог увидеть. Он надеялся, что Джулиана близко не было. Он посмотрел, не видит ли его кто-нибудь, потом украдкой обошел изгородь и выбрался на тротуар. Он не оборачивался. Он боялся, что если увидит, что кто-то смотрит на него, то он не сможет уйти. Он прошел немного по улице, потом побежал. Он бежал, пока у него не начала кружиться голова, пока земля не начала вращаться у него под ногами, и казалось, что это будет продолжаться вечно. Он бежал, наклонившись вперед, проталкивая себя вперед как раз тогда, когда, казалось, уже падает. Его ноги болели, желудок выворачивало. Он бежал, пока не добрался до пустыря рядом с домом. Там он рухнул в высокую сухую траву, сотрясаемый рыданиями, от которых все в голове шло наперекосяк. Он пролежал довольно долго, пока дыхание снова не стало спокойным. Роберт лежал в высокой траве и смотрел на солнце. Оно теперь было темнооранжевым, как это всегда бывает перед закатом. Облака были красными, оранжевыми, желтыми, переходящими от одного оттенка к другому равномерным цветным ковром. Ветерок шелестел верхушками высокой травы, заставляя их качаться и ходить волнами, как океан. Роберт ощущал ветерок, он нравился ему очень и очень. Ему нравилось, какой прохладой овевалось его лицо, и та энергия, с которой он бежал. Ему нравилось оранжевое солнце и дом по пути, который зловеще мерцал, когда вечером там включили свет. Ему нравилось, как ночь пришла с востока, темно-синее небо, превращаясь в черное на горизонте, и то, как темно-красные облака пробивали свой путь по небу. Пока он лежал на спине, муравей сновал по его боку и по животу. Роберт наблюдал за его безумным путешествием и спрашивал себя, действительно ли у него есть куда спешить. Муравьи всегда спешили, даже когда они потерялись. Через какое-то время он поднялся на ноги и вышел с пустыря на свою улицу. Люди возвращались к ужину. Некоторые на машинах, некоторые пешком, хлопали дверьми, приветствуя друг друга. Презентабельные мужчины в шляпах и темных костюмах. Парни с битами, перчатками и масками кэтчеров махали друг другу на прощание, говорили «увидимся» и «хорошей игры», и расходились каждый своей дорогой. Роберт любил, когда приходил вечер. Все собирались где-то. Каждый шел домой. У него было глубокое ощущение всеобщего братства. Мальчик, мужчина, ветер, вечернее солнце, все было частью единого целого. Он шел по улице к своему дому, белому оштукатуренному дому с зелеными ставнями и остроконечной крышей. Солнце превратило белый цвет стен дома в сливочный, и Роберту подумалось, что дом смотрится особенно хорошо. Внутри мать накрывала на стол. «Робби», сказала она. «Да, мам». «Что ты делал сегодня?» «Я и-и-и-играл в б-б-бейсбол, мам». «Это здорово. Весело было?» «Да, мам». «Ужин почти готов. Поднимайся, умывайся». «Да, мам». Роберт поднялся наверх, ополоснул руки и лицо. Спускаясь, он остановился, чтобы посмотреть в окно на солнце. Солнце уже зашло, и небо быстро темнело. Свет от автомобилей проник на улицу. Роберт подумал, что вечер это самое хорошее время для всех. ДОЛГАЯ ПРОГУЛКА Джеймс О’Хара [Несколько лет назад я видел захватывающий фильм о шерифе небольшого западного городка, который не избегает противостояния с наемными убийцами. Этот фильм, насколько я могу помнить, называется «Высокая Луна» (High Noon). Фильм содержал для меня серьезное послание, а именно: чтобы быть свободным от страха, вы не должны от него бегать. Единственный способ преодолеть его, это встать и сказать: «Вот он я. Давай разбираться». Очевидно, что такое отношение очень важно для тех, кто борется со своим заиканием. Многочисленные воодушевляющие статьи в ежемесячном бюллетене Национальной Ассоциации Заикающихся «Освобождаемся» отражают такой подходуже многие годы. Это эссе Джима О’Хары – одно из таких.] Расстояние было двадцать футов. Хотя каждый фут от складного стула до импровизированного подиума, скособоченного и покрытого линялыми пятнами, казался длинной и извилистой милей. С того момента, когда я поднялся и начал свой путь мимо сотни с небольшим людей, удивленных и недоумевающих именно из-за того, что я собираюсь что-то сказать, я шел в сопровождении призраков бесчисленных унижений, разочарований и слез. Хотя звучали и жили эти призраки во мне, но были они отражениями разнообразного отношения ко мне многих людей на протяжении почти четырех десятков лет: это было и сострадание («Боже! Этому бедному юноше так трудно говорить!»), и безразличие («Что же в мире не так, если такое творится?») и оскорбления («Давай, давай, рожай быстрее, Поросенок Порки!»). Да, это расстояние было в двадцать футов. А еще, мне потребовалось двадцать четыре года, чтобы его пройти. Это было долгое время ожидания, и еще нужно будет много-много времени, чтобы все стерлось. Тем теплым влажным вечером я поднялся высоко… но я все еще полностью не распрямился. 13 августа 1988 года было совершенно не похоже на другие дни того угнетающе жаркого и скучного лета. В зале Рыцарей Колумба, на самом востоке Сидар Рэпидс, штат Айова, было собрание выпускников 1968 года школы Ла-Саль в честь празднования двадцатилетия свершений, поражений, славы и печали. Обычные бонусы в виде ужина, счастливого часа и танцев для меня были перекрыты событием, о котором большинство и не подозревало. Видите ли, я намеревался за ужином обратиться к моим одноклассникам… одноклассникам, которым было хорошо известно, что я заикался в те времена… они знали, что я и сейчас заикаюсь. Хотя я вскоре и понял, что мои проблемы с речью мало кого волновали, для меня это всегда было источником терзаний, заставляло бояться того, что меня никто не воспринимает всерьез, и что я всегда «со странностями» или «бедный парень», который не может говорить. Все эти терзания, а также то обстоятельство, что я достиг определенных успехов как оратор в клубе ведущих, привели меня в начале весны к решению подготовить выступление относительно своих мытарств 1968 года с конкретной целью довести все это до одноклассников. Я всегда имел дело с парой демонов-искусителей. Эти демоны, страх и неуверенность, облекались в человеческие образы ни в чем не повинных людей, которые проходили передо мной. Эти демоны обитали в темных областях моей души в течение 24 лет… с того самого первого дня, когда мы вошли в двери школы Ла-Саль. Это были друзья, которые, за редким исключением, испытывали на себе все прелести моего заикания с тем же упорством, как и я сам. Если я хочу порвать с прошлым… прошлым, наполненным стыдом и чувством вины, потому что я не был готов выставить себя заикой… и если когда-нибудь хочу примириться с человеком, которого каждое утро вижу в зеркале, я должен пройти эти двадцать пять футов, впервые признавшись, что я действительно заика, и идти дальше! Я должен отпустить всех тех призраков, демонов, воспоминания и самобичевание. И я должен сделать это сейчас! Со струйками пота на лбу, на подгибающихся коленках, совершенно мокрый, я начал свое абсолютно добровольное заявление: «Как вы знаете, - я говорил, глядя всем в глаза, - я заикаюсь всю свою жизнь. Пока мы все были вместе в Ла-Саль, многие, возможно, что они сейчас сидят и здесь, полагали, что публичные выступления это не мое, и мне лучше даже не пробовать. В течение многих лет… гораздо дольше, чем бы мне хотелось... я этому также верил. Тем не менее, в мае этого года я выступил с речью на ту же тему, что и сейчас, и даже получил за нее приз. Полагаю, что я их обманул, правда ведь?» Аплодисменты были не просто громоподобными, они перешли в овацию, когда свою речь я, наконец, закончил. Некоторые даже плакали… сам я тоже без слез не обошелся. Когда шел обратно к креслу, я понимал, что я вытащил наружу, наконец, вгляделся и оторвал от себя самого влиятельного призрака в своей жизни. Все это настолько сильно на меня подействовало, что я решил разобраться в тех эмоциях, что испытал в тот вечер и, более того, изложить их на бумаге. Чувство гордости, облегчения и выполненного долга, которые я испытывал, со временем, конечно, слегка потускнело, но то воздействие, которое было оказано на мой дух, останется, вероятно, навсегда. Но настоящее открытие, настоящее откровение августа 13-го, то, что произвело на меня самое сильное и яркое впечатление, это та истина, что мое заикание для этих людей было совершенно безразлично… ну, или большинству из них! А теперь я попрошу вас остановиться и поразмыслить над этим утверждением. Без сомнения, это имеет отношение к каждому из вас! Довольно часто наше восприятие того, как другие относятся к нашему заиканию, не имеет под собой никаких оснований. И как результат, мы часто упускаем возможности для сближения с людьми, собственного роста, получения удовольствия и просто веселья, потому что твердо придерживаемся необоснованного убеждения, что наше заикание мешает нам жить настоящей жизнью. Мы больше и больше прячемся от окружающих и все глубже погружаемся в болото неверия в собственные силы, ненависти и жалости к себе. Не делайте ошибки, я в этих трех тюрьмах провел большую часть моей жизни. Но в какой-то момент, при встрече выпускников школы в окружении кукурузных полей Айовы, все это изменилось. Я призвал все свои более чем скромные храбрость и гордость и рискнул отпустить всех этих призраков! Мне потребовалось двадцать четыре года. Сколько еще можно ждать? В заключение я должен сказать вам, что я еще заикаюсь… довольно явственно время от времени. В этом смысле, мое заикание так или иначе не было «излечено». Но с того летнего вечера я не могу рассматривать себя, свое заикание или мир, в котором я живу, как раньше. Я больше не тот «чудак со странностями» и не тот «бедный молодой человек». Скорее, я тот, что смотрит в лицо своему самому большому страху… и пусть тот страх отведет глаза первым! И, наконец, скажу еще, что я смог подняться на подиум в тот вечер во многом благодаря поддержке и помощи, которые я получил от NSP (ныне NSA – национальная ассоциация заикающихся). NSP может действительно изменить жизнь, и я хочу выразить свою благодарность всем участникам проекта. И все мы глубоко признательны проекту за ту работу, которая проводится в его рамках. ЧАСТЬ 4 РОЛЬ ГЕНЕТИКИ ЧАСТЬ 4 З а эти годы я уже и не помню, сколько раз слышал, что заикание наследственно, хотя в подтверждение такого заявления, видимо, данных явно не хватало. Хотя к концу первого десятилетия нового века могло показаться, что положение изменилось. Результаты работы нескольких исследовательских групп, появившиеся в начале 2010 года, свидетельствуют о том, что заикание может вызываться генетическим фактором. И все, включая широкую общественность, общество самопомощи заикающихся и профессиональный мир, быстро перешли на повальное увлечение генетической доктриной. Вот примеры высказываний на различных сайтах и в блогах в июне 2011. Я тоже полагаю, что мозги у заикающихся устроены по-другому, и, надеюсь, вскоре придут к тому, что реально нужно. То, что заикание не лечится, это известный факт. Заикание – это изъян в неврологии. – Заикающийся Я считаю, что да, мозг устроен иначе, и мозговые импульсы типа застревают или вроде того. – Родитель заикающегося ребенка Это потрясающее открытие. Оно подтверждает наши взгляды, что заикание имеет и наследственный компонент и что это не поведенческая реакция. Эмоциональные факторы не вызывают заикания. – Председатель совета Национальной ассоциации заикающихся. Очень немногие люди – печально, что это относится к большинству заикающихся – понимают, что заикание это симптом состояния, при котором нейронные цепи мозга, отвечающие за речь, имеют нарушения. – Председатель совета Британской ассоциации заикающихся. Исследования позволили получить доказательства того, что заикание это не расстройство поведения, а имеет в своей основе генетическое проявление аномальной активности нейронов. Недавние достижения в области томографии мозга и фармакологии позволили нам сделать вывод, что заикание связано с аномальной нейрофизиологией. – Джералд А. Магуайр (Gerald A.Maguire), доктор медицины, доцент кафедры Клинической психиатрии Калифорнийского университета, школа медицины Ирвайна Сотни лет причина заикания остается загадкой для исследователей и специалистов в области здравоохранения, не говоря уже о самих заикающихся и членах их семей. Это первое исследование, проливающее свет на конкретные мутации генов, как на возможную причину заикания, расстройства, которому подвержены три миллиона американцев. – Джеймс Ф. Бэтти-младший, доктор медицины, доктор философии, директор NIDCD Заикание может быть результатом сбоя в обычном процессе, при котором разрушаются и перерабатываются клеточные компоненты в ключевых областях мозга. – 10 февраля, первый онлайн-выпуск Медицинского журнала Новой Англии. Так что отныне нет ничего зазорного в поиске генетического фактора. Но что, если все эти генетические факторы не вызывают заикание как таковое, а, скорее, создают благоприятные условия для заикания, примерно как песчинка внутри оболочки моллюска создает благоприятные условия для роста жемчужины. Другими словами, вместо прямого влияния на плавность речи, эти генетические факторы только повышают вероятность того, что ребенок будет учиться прятаться и сдерживать себя. Это было бы ответом на вопрос, как те же самые факторы, проявляющиеся в детстве, могут приводить к заиканию в одних случаях и не иметь видимого влияния в других. В этой книге мы пытаемся показать, что заикание это не генетическая проблема сама по себе, а интерактивная самоподдерживающаяся система, которая охватывает всю личность, и что изменением того, как эта система функционирует, мы можем устранить заикание и речевые ступоры. Конечно, генетика играет какую-то роль, но мы полагаем, что генетика не вызывает заикание само по себе, а скорее проявляется косвенно в личности, в ее физическом и эмоциональном обличии. Например, исследователи открыли «гены ожирения». Но означает ли это, что все тучные люди имеют эти гены? Нет, это не обязательно. И это также не означает, что обладатели таких генов будут страдать ожирением безотносительно их диеты и образа жизни. Или то, что они никогда не смогут избавиться от лишнего веса. В случае ожирения, иметь генетическую предрасположенность к нему означает только, что какие-то люди набирают вес легче, чем средний человек, и для них сложнее сбросить вес и похудеть. И точно так же, как нам известно множество случаев, когда человек с избыточным весом стал стройным и спортивным, так есть и множество людей, которые заикались, но стали чрезвычайно общительны и либо полностью устранили заикание, либо свели его к минимуму. Убедит вас это или нет, но три фрагмента этой части книги, мы надеемся, заставят задуматься. Первый фрагмент – исследование обычных представлений о заикании с позиций здравого смысла. Здесь обращается внимание на те факторы, которые выбивают нас из колеи. Автор второго эссе - Анна Марголина, доктор философии, человек, имеющий отношение к науке - не только ставит под сомнение интерпретацию результатов исследований, но и представляет свой альтернативное и очень правдоподобное объяснение напряжению при речи. Третье эссе разъясняет принцип дзеновского подхода к умению и показывает то, как свободная слитная речь может быть получена при следовании путем Дзен. НЕ В ГЕНЕТИКЕ ЛИ ПРИЧИНА ЗАИКАНИЯ? Не запрятано ли глубоко в наших хромосомах нечто, что является корнем заикания – ген заикания, если хотите, который влияет на нас так же, как незамечаемые генетические нарушения приводят к рассеянному склерозу и раку? Если нам не обращаться к генетике, то как мы сможем объяснить тот факт, что заикание часто носит семейный характер? Я бы хотел начать это исследование одним неожиданным сравнением и поговорить о вещах, далеких от заикания, - о геноциде в Косово в 1999 году. Как и многие люди, я был потрясен, впервые услышав об «этнических чистках». И еще более я был ошеломлен, когда узнал, что история плохих отношений между сербами и этническими албанцами уходит в давние времена, еще в четырнадцатый век. В битве при Косово в 1389 году сербы были побиты вторгшимися османскими турками, и к середине пятнадцатого столетия вся Сербия, включая Косово, подпало под турецкое владычество. С этого момента началась миграция сербов на север в Боснию, и вытеснение сербов, в основном, мусульманами албанцами, которые пришли на плодородные земли Косова с более засушливых горных районов Албании. По сей день Сербия еще видит в Косово свои земли, тогда как албанские националисты в Косово продолжают настаивать на независимости. И в этом споре за землю вражда между сербами и этническими албанцами продолжает тлеть. Но чтобы 500 лет?! Должно же быть какое-то объяснение живучести такой озлобленности. Каким образом эта вражда передается из поколения в поколение с такой эффективностью? У меня такое объяснение есть. В его основе лежит предположение, что сербы должны иметь генетическую предрасположенность убивать албанцев, в то время как албанцы – сербов. Это бы объясняло все. Заключение абсурдное, конечно. Генетические предрасположенности это не единственный определяющий фактор, который столетиями может передаваться по крови. Другие факторы также могут передаваться от поколения к поколению. Но эти факторы никогда не принимаются во внимание, когда дело доходит до заикания, из-за тенденции привлечения одной тайны (в данном случае, генетики) для объяснения другой. Генетика является одним из таких ответов на все случаи жизни, к которым люди обращаются, когда исчерпаны все варианты объяснения неизвестного. Например, я услышал это однажды, я услышал это сотни раз: «Раз мой отец (мать, дядя, тетя, брат и т.п.) заикался, то у меня в семье должна быть генетическая предрасположенность к заиканию». Многие исследователи на эту приманку клюнули. В научной среде были предприняты значительные усилия на то, чтобы найти и выделить ген заикания, или, по крайней мере, ключевой генетический фактор, который бы являл собой основную причину заикания. Может быть, как предполагалось, это будет рассинхронизация речи, или, может быть, дефект слуховой обратной связи. Какова бы ни была причина, росло число людей, которые сделали МРТ головного мозга, либо сдали кровь на анализ ученым, искавшим ключ к заиканию по образцам ДНК на пленке. Их настойчивость заслуживает уважения, но я подозреваю, что история в конце концов докажет тщетность их усилий. Есть гораздо более простое объяснение того, что заикание часто наследуется. Хотя это объяснение, похоже, ускользает от исследователей речевой патологии. Почему? Потому что все они страдают одной общей болезнью. Той, которую называют парадигмой паралича, или неспособностью выйти за рамки текущих представлений. ОГРАНИЧЕННОСТЬ МЫШЛЕНИЯ Парадигма – это модель, общий набор предположений о том, как мы воспринимаем мир. Парадигмы диктуют нам, на что мы должны обратить внимание, а что мы можем спокойно проигнорировать. Парадигмы имеют важное значение, поскольку, не обладая способностью отфильтровывать важное от неважного, мы должны были бы иметь дело со слишком большим объемом данных и слишком большим количеством сенсорной информации. Но иногда парадигма работает и против нас. Это случается, когда парадигма отсекает вещи, которые действительно важны: данные, впечатления, информацию, которая должна быть отмечена и принята во внимание. Я полагаю, что именно это произошло и с заиканием. Когда-то исследователи решили, что хроническое заикание это унитарное расстройство, вызванное дефектом речевого аппарата. Они не были точно уверены в том, где именно было нарушение. Но уверены в том, что если они как следует поищут, то ответ будет найден, и что-то будет обнаружено в темных закоулках мозга. Будучи поглощенным этой уверенностью, их мышление оказалось парализованным. Оставаясь в рамках привычной парадигмы, они ограничили исследования по альтернативным вариантам. Их мышление оказалось зашоренным. По этой причине они позволяли вероятной причине заикания пройти сквозь пальцы. Для лучшего понимания того, почему их рассуждения пошли неверным путем, давайте рассмотрим четыре ключевых положения, на которых зиждутся генетические изыскания в области заикания. Мы все пришли к единому мнению, что означает «заикание». Мы можем точно определить, когда человек в ступоре. Только генетический фактор может передаваться из поколения в поколение. Можно выполнить имеющее ценность исследование, не имея четкого представления о том, что именно надо найти. ПОЛОЖЕНИЕ №1: МЫ ЕДИНЫ В ОПРЕДЕЛЕНИИ СЛОВА «ЗАИКАНИЕ» При определении того, заложено ли заикание в генах, исследователи рассматривают «заикание» как нечто очень специфическое. Но так ли это? Предположим, что у нас есть четверо заикающихся. Один страдает от физического нарушения типа паркинсонизма, второй – это маленький ребенок, который только учится говорить, третья спотыкается, когда взволнована, четвертый регулярно обнаруживает, что его речь заблокирована, он не может говорить, пока ступор не пройдет. Из-за отсутствия полезных слов, позволяющих разграничить речевые паттерны, исследователь вынужден называть все их «заикание». Это смешение различных проявлений не может помочь, а только замыливает восприятие исследователя и делает практически невозможным получение достоверных данных о заикании, потому что предмет изучения (то есть, заикание) оказывается нечетко определенным. Эта ситуация частично объясняется скудостью лексики, используемой для описания заикания. Вообразите, что вы изучаете хамелеонов, но всегда называете объекты изучения рептилиями. Конечно, мы-то знаем, о чем идет речь, но кто-то другой может вообразить и другой вид рептилий: змей, к примеру, или игуан. Это не помогло бы, а только вводило в заблуждение. Не точно ли то же самое происходит, когда мы принимаемся за исследование генетических причин заикания? У нас есть четыре типа заикания, но только одно слово, чтоб все их идентифицировать. Один из способов решения этой проблемы – иметь различные слова или выражения на каждый вид неплавности речи. Например, первый тип заикания – патологическое нарушение речи, чтобы обозначить рваную речь, возникающую при физических нарушениях типа поражения головного мозга или паркинсонизма. Второй – речевое нарушение развития, оно описывает речь ребенка, который изо всех сил старается устранить неоднозначности в общении. Третий тип заикания – запинки (Харрисон придумал слово bobulating – прим. перев.) – легкие спотыкания в речи, когда человек находится под властью эмоций или сбит с толку. Наконец, ступор, когда человек заблокирован и не может ничего выговорить. Заменяя слово «заикание» этими словами, получаем возможность уточнить предмет исследования. Эти уточнения, как правило, не делаются в тот момент, когда исследователи проводят свои изыскания, так что когда говорится «мы ищем генетические причины заикания», это означает, что люди не знают, что же они на самом деле ищут. Еще одна проблема, которая обычно упускается из виду, это то, что хроническое заикание – это, на самом деле, составная проблема. Она состоит из (1) речевого блока и (2) того, что человек делает для того, чтобы одолеть ступор или избежать его (см. диаграмму в Части 1 этой книги). Следовательно, если вы заинтересованы в проведении эффективных исследований, вы должны решить, какую компоненту проблемы вы намерены изучать, то есть, разложить проблему на ее элементарные составляющие. Если провести аналогию, то представьте себе, что ваша машина стала дергаться, когда вы ее заводите утром. После нескольких дней мучений, вы, наконец, идете к Гунарту, местному автомеханику. Гунарт проводит тщательное обследование и приглашает вас на следующий день, чтобы рассказать в чем дело. «И в чем?» - спрашиваете вы. «Система зажигания», - говорит Гунарт. «Уже лучше», - думаете вы. «Проблема решена». Так ведь? Вот схема системы зажигания вашего автомобиля. Поскольку система зажигания это система, она, по определению, состоит из более чем одного компонента. Таким образом, хотя вы и знаете, в общем, в чем состоит проблема, Гунарт должен провести гораздо более тщательное исследование, прежде чем он скажет вам, в чем конкретно эта проблема выражается. Тем не менее, большинство исследований в области возможных генетических причин заикания не имеют той логики, которой пользуется Гунарт при диагностике вашего авто. Они не разделяют хроническое заикание на его компоненты, а вместо этого рассматривают всю систему, будто это некий целостный унитарный механизм. ПОЛОЖЕНИЕ №2: МЫ МОЖЕМ ТОЧНО ОПРЕДЕЛИТЬ, КОГДА У ЧЕЛОВЕКА СТУПОР Как-то я сказал одному логопеду, что я вырос с хроническим заиканием, что я боролся с ним лет 30, но теперь полностью излечился. Она на это отвлеченно кивнула, но потом призналась, что могла бы сказать, что я заикался, поскольку могла видеть следы заикания в моих случайных запинках. Для меня это было новостью. Мое определение хронического заикания довольно просто. Если в моей речи есть ступоры, которые не дают мне спонтанно произнести отдельное слово или звук, то у меня есть проблема. (Здесь не о том, что я испытываю в этот момент вообще). С другой стороны, если в моей речи проскакивает случайная запинка, но я не чувствую никакого сопротивления при речи и даже не осознаю эти мелкие запинки, то у меня проблемы нет. Разница между моей речью сейчас и сорок лет назад в том, что у меня нет ступоров. Нет ступора – нет проблемы. И все же большинство исследователей не в состоянии сделать этого различия, а следовательно, они, в конечном итоге, смешивают яблоки с апельсинами. Например, какая-то женщина говорит «Й-й-й-й-я не могу сделать этого сегодня вечером», спотыкаясь на слове «я», потому что она чем-то расстроена, может звучать точно так же, как женщина, которая повторяет слово «я», потому что в ужасе от того, что никогда не может выговорить «я не могу». В одном случае говорящая в нерешительности, смущении, выбита из колеи, а в другом случае она в ступоре. Тем не менее, исследователь оба этих случая назовет примером «заикания». Или другой пример. Человек с совершенно свободной спонтанной речью и человек, постоянно употребляющий замены, чтобы избежать ступоров. И все же исследователь оба этих случая назовет «свободная речь». Делают исследователи такие различия? В общем, нет. Если кто-то выказывает нарушения, он заикается. Нет нарушений – не заикается. Исследователь не оценивает субъективные переживания человека, чтобы сказать, что же происходит в действительности. Следовательно, значимость обнародованных открытий понять сложно. ПОЛОЖЕНИЕ №3: ИЗ ПОКОЛЕНИЯ В ПОКОЛЕНИЕ ПЕРЕДАЮТСЯ ТОЛЬКО ГЕНЕТИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ Это такое логичное предположение. Заикающийся складывает губы, но звука не издает. Он находится ступоре, прокручивая «ра-ра-ра-ра-ра-ра» перед тем, как у него изо рта залпом реактивного миномета вылетит слово «рапорт». Несомненно, существует какое-то механическое или невротическое препятствие для его речи, и, несомненно, проблема имеет глубокие генетические корни. А как еще можно объяснить, что такое поведение часто существует в семьях из поколения в поколение? И, тем не менее, как мы видели на примере противостояния сербов и этнических албанцев, взгляды и убеждения также могут передаваться от деда к отцу и сыну. Но почему то же самое не может происходить и в случае заикания? И если взгляды и убеждения на самом деле являются главным фактором, то отчего они ранее никогда не принимались во внимание? Это происходит из-за того, что наше мышление парализовано устаревшей парадигмой. Старая парадигма гласит, что заикание – унитарная проблема, обусловленная генетическими факторами. Таким образом, наши представления и убеждения следует рассматривать только как следствия заикания. В качестве причины они не рассматриваются. Хроническое заикание в новой парадигме представляется не унитарной проблемой, а системой шести ключевых компонент, находящихся в динамической зависимости, при которой каждая компонента влияет на все остальные и в то же время подвержена влиянию остальных. ГЕКСАГОН ЗАИКАНИЯ Физиологические реакции Поведение Намерения Эмоции Убеждения Восприятие Например, хочет человек спросить у прохожей «Не подскажете время?» и подсаживается на «в-в-в-в-в-в-в». В этот момент работает набор взаимодействий. Рассмотрим некоторые составляющие этой системы. Начнем с проблемы остановить прохожую, чтобы задать ей вопрос. Заикающийся осознает, что он полностью во власти страха произнести слово «время». Он уверен, что окажется в ступоре, и страшное слово добавляется к его реакции «бей-или-беги». Но единственный ли это спусковой механизм для отклика? Вряд ли. Существует также тема незнакомого человека. Что это за человек? Как выглядит? В чем будет опасность? Она хорошенькая, а хорошо ли я выгляжу, чтоб что-то у нее спрашивать? Как отреагирует? Как посмотрит на эту встречу? А этот мимолетный взгляд перед тем, как она действительно стала смотреть на него? Она раздражена? Боится? Торопится? Возмущена тем, что ее притормозил совершенно незнакомый человек? Как она все это воспринимает? Чувствуешь, что должен говорить идеально? Или быть совершенным? Есть мнение о том, каким хочешь увидеть ее ответ? Полагаешь, что она по такому сценарию не пойдет? Может, все вообще еще хуже? Сколько я могу вытерпеть? Насколько остро все чувствую? Может, сразу пойдет паника? Нет ли склонности к слишком острой реакции? Как у меня сегодня с настроением? Позитивный и уверенный я сегодня, или все плохо и настроения никакого? Убеждения заикающегося и то, как он оценивает происходящее, будут иметь огромное влияние на его чувства. Многие из взаимодействий, возникающие в этот момент, не имеют ничего общего со страхом заикания как таковым, но отвечают за реакцию на окружение. А поскольку эти силы обычно не осознаются, единственное, что он может осознавать, это страх речи. ПОЛОЖЕНИЕ №4: МОЖНО ПРОВЕСТИ ПОЛЕЗНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ, НЕ ИМЕЯ ЧЕТКОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ТОМ, ЧТО ИЩЕШЬ Все исследования в области поиска генетической причины заикания, по-видимому, имею одну общую черту: исследователи за своими изысканиями не имеют надежной теоретической базы. Другими словами, они не знают точно, что они ищут. Эта курьезная ситуации возникает, поскольку для многих, а возможно, и большинства исследователей, заикание это плохо очерченная речевая аномалия, точное определение которой, видимо, обитает в неизвестности. Но, как говорит Уильям Перкинс (William Perkins), почетный профессор Университета Южной Калифорнии и бывший директор Центра Заикания в том же университете, если вы хотите провести полезное исследование, то вам надо начать с надежной теории, а потом использовать методологию, чтобы проверить то, что из этой теории вытекает. В выпуске бюллетеня NSA Letting GO c январе/феврале 1997 Перкинс эту свою мысль развивает: Низводя развитие теории заикания до уровня спекуляции, исследователи оказываются в сомнительном положении. Они сидят с хорошим мощным оборудованием. Но у них нет какой-то завершенной научной теории, чтобы воспользоваться ей и показать причинно-следственные связи. Вместо этого, исследования заикания сродни ловле рыбы неводом, который тянут, а потом смотрят, что там вытянули. При этом руководствуются мыслью, что если можно будет собрать достаточно материала, то причина заикания станет очевидной… На самом деле, большинство исследований фокусируются даже не на заикании как таковом, а на условиях, сопутствующих заиканию. Особенно это относится к области неврологии, где исследования редко базируются на теории. Они служат лишь для подтверждения каких-либо идей. Одна из основ науки – то, что теория должна согласовываться со всеми полученными данными, и именно это, пожалуй, более всего отвечает за увековечение убежденности, что проблема заикания неразрешима. И вот почему. Практически все исследования, направленные на лучшее понимание заикания, ведутся с группами субъектов: фактически, чем больше группа, тем лучше. На первый взгляд, это кажется разумным. Один субъект или малая группа не дадут результата, который бы с уверенностью можно было отнести ко всем заикающимся в целом. Но при работе с группой данные каждого отдельного индивидуума игнорируются в пользу средних по группе значений величины пауз, количества запинок и прочего. Это означает, что результаты по группе, вероятно, не описывают каждого отдельного индивидуума, принимавшего участие в исследовании. Не было бы проблемы, если бы все заикались одинаково. Но группа же не заикается. Заикается индивидуум. И причина заикания меняется от одного человека к другому. Только после выяснения индивидуальных причин возникает понимание, что групповые исследования могут помочь узнать, насколько широко распространены эти причины в среде заикающихся. Но начать сразу с группы? Это гарантия того, что суть заикания никогда не будет выявлена при таком подходе. Единственное, что исследователи, по-видимому, в состоянии уяснить, это то, что при заикании у человека что-то происходит в определенных частях мозга. Но что это такое, и как это может или не может повлиять на возникновение заикания, полностью относится к области спекуляций. И, тем не менее, только наличие факта, что что-то происходит, не препятствует исследователям с уверенностью заявлять о существовании генетических факторов возникновения заикания. Иначе, утверждают они, эти ответы не давали бы такую высокую статистическую достоверность в семьях, в которых наблюдается заикание. Но являются ли причиной заикания эти факторы или это побочный продукт других событий, они определить не в состоянии. И наконец, если заикание не прослеживается в 75% семей людей, которые заикаются, то можно ли утверждать, что заикание наследуемо? Могут ли другие болезни, доказанно имеющие генетическую предопределенность, давать такую низкую статистику в семьях, в которых существует наследование? ГДЕ ЖЕ ПРЯЧЕТСЯ ЭТА ГЕНЕТИКА? Исходя из моего собственного опыта излечения от заикания, а также исходя из более чем 33-летнего опыта активного участия в движении самопомощи заикающихся, я вынес наблюдение, что заикание являет собой комплекс, в котором наличествует взаимодействие шести ключевых компонентов: эмоций, восприятия, убеждений, намерений, физиологических реакций и поведения. Эти компоненты формируют самоподдерживающуюся поведенческую систему. Какие-то элементы этой системы могут в реальной жизни передаваться от родителя к ребенку, а именно: представления и взгляды на жизнь, правильное поведение и то, что следует ожидать от других. Это элементы, которые могут достаточно свободно мигрировать во времени, несомненно, способствуют высокой вероятности возникновения заикания в некоторых семьях. Есть, однако, и генетическая компонента, которая, я уверен, играет роль в заикании. Она не касается речи напрямую, но влияет на то, как человек реагирует на стресс. Это что-то, что может существовать в фамильных генах. Что-то, связанное с той частью мозга, которая наиболее связана с хранением эмоциональной памяти. ОТКРЫТИЕ Как-то летом, тогда я еще учился в колледже, я работал в комнате почты в почтовом агентстве моего отца. В этой комнате почты был черный телефон, который был напрямую соединен с домом, где делались фотокопии, в нескольких кварталах отсюда. Дважды, а может и трижды в день, один из арт-директоров с верхнего этажа звонил вниз и просил меня дозвониться до копировщиков и попросить пикап. Я жил в постоянном страхе этого телефона, поскольку меня всегда ступорил на «п». Обычно первый запрос на пикап был примерно в полдень, после того, как я уже добрую половину дня просидел в страхе этого звонка, поэтому, когда я делал звонок, мои нервы были уже на пределе. Тем не менее, мое врожденное упрямство наполняло меня решимостью. В тот момент я себе клялся, что скажу «пикап» без всякого «стартового» звука типа «хм» или «а-а», или слов для разгона типа «Так! Можете вы подогнать пикап?» И каждый раз я шел на попятный, когда мне отвечал грубый голос на том конце провода. Однажды утром все эти офисные эмоции проявились особенно ярко. Примерно около 10 утра был первый звонок относительно пикапа. Поскольку это произошло очень рано, то у меня не было много времени на накручивание страхов. Я решил по-настоящему идти ва-банк и сказать «пикап» без всякого «читтерства». Я поднял трубку. Голос сказал: «Привет». Бросаясь в омут головой, я глубоко вздохнул и сказал: «Пикап». Я не использовал слова для разгона. Я не ступорил. Горло и губы были расслаблены. В тот момент я был поражен наплывом чувств, восторгом, которых я не испытывал ранее. «Ничего себе!» - думал я, возвращая на место трубку. - «Откуда это взялось?» Я чувствовал, что открыл то, что стояло за речевым ступором, и что было бы, если бы я не ступорил и не избегал слова. Я открыл, что оберегаю себя от наплыва неодолимого чувства восторга. Я и знать не знал до этого момента, какие же там эмоции у меня запрятаны. Для меня это обернулось чрезвычайно полезным открытием. Страх быть переполненным внезапным приливом чувств прошел долгий путь, успев мне рассказать о ступорах всё, а мои убеждения были подтверждены годами работы в программах личностного роста. Чем более удобно мне становилось выражать свои эмоции, тем менее обнаруживалась склонность к речевым ступорам. Это не означает, что хроническое заикание обусловлено подавлением нежелательных эмоций. Но я скажу, что сдерживание эмоций, по-видимому, является важной компонентой общей системы заикания. Для лучшего понимания этого полезно кое-что знать о работе части мозга, которая называется миндалины. РОЛЬ МИНДАЛИН Миндалины – кластеры взаимосвязанных структур миндалевидной формы, расположенные над стволом головного мозга в нижней части лимбического кольца, которые работают как хранилища эмоциональной памяти. Это один из самых примитивных отделов мозга, развившихся за сотни тысяч лет до того, как стала развиваться кора головного мозга, отвечающая за рациональное мышление. Первоначальная роль миндалин была в обеспечении животных особенно яркими воспоминаниями того, что им угрожало или было особенно полезно. Как своеобразные нейронные растяжки, всякий раз, когда животное было под угрозой, миндалины пересылали срочные сообщения во все главные отделы мозга, чтобы вызвать выработку гормонов, отвечающих реакции тела «бей-или-беги», активизирующих сердечнососудистую систему, приводящих мышцы в состояние готовности к действию. Таким образом, если первобытный человек слышал рычание и шелест травы, чуткая реакция его миндалин позволяла ему предпринять действия до того, как хищник-людоед мог застать его врасплох. Хотя современный человек и обладает высокоразвитой корой головного мозга, дающей ему способность к абстрактному мышлению, миндалины по-прежнему занимают привилегированное положение, и в случае чрезвычайных событий как эмоционального, так и физического и социального плана, миндалины берут на себя управление мозгом, включая отделы, отвечающие за рассудок. Таким образом, если вы имели несчастье столкнуться с гоночным автомобилем, когда решили осмотреться на Трансамериканской магистрали (как это было с моей женой несколько лет назад), то скрип тормозов на городской улице будет достаточным, чтобы мгновенно включилась реакция «бей-илибеги». В действительности, миндалины могут включить эмоциональную реакцию задолго до того, как корковые центры полностью поняли, что же вообще происходит, будто наши эмоции имеют свой собственный разум, который действует независимо от нашего сознания. В бестселлере «Эмоциональный интеллект» Даниэла Гоулмана (Emotional Intelligence, Daniel Goleman), который рекомендую прочитать всем заикающимся, автор отмечает, что некоторые люди рождаются с нейрохимией, которая делает эту схему особенно легко включаемой. Например, говорит Гоулман, высокочувствительные люди «могут унаследовать хронически высокий уровень норадреналина или других нейромедиаторов, которые активируют миндалины и таким образом понижают порог возбудимости, заставляя миндалины срабатывать еще быстрее». В своей книге «Высокочувствительный человек» Элейн Арон (The Highly Sensitive Person, Elaine Aron) говорит, что 20 процентов населения можно рассматривать как высокочувствительные и, таким образом, как более подверженные влиянию людей, событий и факторов окружающей среды. А что с сообществом заикающихся? Существуют здесь генетические различия? Если следовать выводам доктора Либби Ойлер (Ph.D. Libby Oyler), сделанным в ее диссертации по патологии речи, то ответ будет утвердительным. В статье ежемесячного бюллетеня Letting Go Национальной ассоциации заикающихся, вышедшей в апреле 1998 года, Ойлер сообщила, что 84 процента из числа обследованных заикающихся показали более высокий уровень чувствительности относительно незаикающихся. Это заставляет предположить, что некоторые дети более подвержены влиянию тонких изменений в тоне голоса, жестикуляции, мимолетных эмоций или других невербальных форм коммуникации. Так что, хотя ребенок может и не иметь «гена заикания» как такового, он или она могут иметь высокую реактивность, что способствует развитию Гексагона Заикания. То есть, если кто-то хочет провести исследования, касающиеся влияния генетических факторов на хроническое заикание, то, следовательно, было бы гораздо продуктивнее взглянуть на индивидуальную чувствительность к окружающей среде и его или ее способность реагировать на угрозы, нежели на системы, связанные с производством речи как таковой… но всегда надо делать оговорку, что не высокий уровень возбудимости сам по себе вызывает хроническое заикание. В конце концов, есть много людей, которые не заикаются, но имеют те же самые симптомы. Именно наличие чрезмерной возбудимости в сочетании с другими элементами Гексагона Заикания приводит к речевому ступору. РЕЗЮМЕ Как бывший редактор бюллетеня Letting GO, я регулярно получал письма от исследователей, которые просили, чтобы мы опубликовали их объявления о наборе субъектов исследований в области генетической причины заикания. Я был бы и рад помочь. Но я не мог этого сделать, поскольку видел, что эти исследования имеют своей целью получение данных, имеющих локальное значение и малую практическую ценность. И вот почему я так думал: 1. Исследователи рассматривают заикание как конкретный, четко очерченный феномен, тогда как большинство из нас даже не пришли к соглашению, что же означает слово «заикание», не говоря уже о том, что же в действительности происходит, когда человека «заклинило» и он не может продолжить говорить. 2. Ученые, проводящие генетические исследования, рассматривают заикание как унитарную проблему, тогда как хроническое заикание правильнее определить как совокупность речевых ступоров и приемов их преодоления и избежания. Из-за того, что это комплексная проблема, исследователям было проще изучать самый простой компонент – речевой ступор, нежели ступор в комплексе со стратегиями самосохранения. 3. Большинство исследователей для определения того, заикается человек или нет, смотрят только на наличие заметных речевых нарушений, но люди, которые запинаются, когда они возбуждены, вовсе не обязательно имеют осознанные речевые затруднения как таковые. Классическим примером неверного распознавания хронического заикания можно назвать случай, произошедший несколько лет назад на Мэрилу-шоу на ТВ, на котором приглашенные гости были либо логопедами, либо людьми с заиканием. Актер Гордон Клэпп также был приглашен на это шоу, чтобы рассказать о своем очень симпатичном изображении персонажа с заиканием в ТВ-драме «Полиция Нью-Йорка». Один из членов NSA в аудитории даже назвал Клэппа героем за то, что он выступал в качестве положительного примера для заикающихся. Лейтенант Мидавой, нью-йоркский детектив, которого играл Клэпп, на самом деле демонстрирует случайные нарушения речи, но при этом в его поведении нет признаков напряжения и замкнутости на себе, обычно связанных с речевыми ступорами. И никогда Клэпп не рассматривает заикание как проблему, когда выписывает характер своего персонажа. Я всегда чувствовал, что актер слегка смущен своим присутствием на Мэрилу-шоу. 4. Исследователи полагают, что из поколения в поколение могут передаваться только генетические факторы, хотя в семьях могут передаваться и взгляды, и убеждения. Причина, по которой этот фактор не принимается во внимание, лежит в узости парадигмы, используемой для определения хронического заикания. Однако, если вы рассматриваете заикание как нечто, построенное из простых элементов, то взгляды и убеждения становятся источниками причины, и вам не придется больше привлекать генетику, чтобы объяснить, отчего хроническое заикание часто передается по наследству. И, тем не менее, генетические факторы, имеющие отношение к заиканию, вероятно, существуют, но отношение это косвенное. Речь идет о степени чувствительности индивидуума и уровня отклика при реакции на стресс, факторов, которые могут передаваться от родителя к ребенку. 5. Наконец, исследование генетических причин заикания традиционно включает в себя «траление» ответов по принципу «бросай сеть – потом разберемся». За неимением надежной теории. Исследователь зачастую сам не знает, что же он ищет. Он просто надеется, что будет что-то интересное, что само по себе в высшей степени спекулятивно. Я четко осознаю, что это эссе, вероятно, будет непопулярно среди тех, кто занимался генетическими изысканиями в заикании. Но я рассчитываю не на враждебность отношения, а на то, что вопросы, которые я поднял, послужат толчком для размышлений и, возможно, помогут более четко обозначить цели. ССЫЛКИ Aron, Elaine, The Highly Sensitive Person. New York: Broadway Books, 1998. Goleman, Daniel. Emotional Intelligence. New York: Bantam Books, 1995. Oyler, Mary Elizabeth. Sensitivity and vulnerability: are they a blessing? Letting GO, April 1998, 4. НАУКА БЕГЛОСТИ РЕЧИ Анна Марголина, Доктор философии «О тчего вы постоянно улыбаетесь?» Это вопрос, который Джон Харрисон задал мне в одной из наших первых встреч по Скайпу. А я даже и не знала за собой такой привычки. Но когда я начала обращать на это внимание, то вскоре поняла, что это действительно так. Похоже на то, что этот маленький нервный смешок выходил у меня каждый раз, когда содержание сказанного становилось слишком эмоциональным. Я не знала, как мне выразить свои эмоции, потому прятала их за улыбку. Я вышла на контакт с Джоном Харрисоном вскоре после того, как нашла и проглотила его книгу «Переосмысление заикания». В то время у меня были сплошные неприятности. Я очень плохо контролировала свою речь: мой голос легко становился крикливым (я об этом также не знала, пока Джон не указал мне на это), а темп речи часто был очень высок. Эта ускоренная речь часто прерывалась болезненными усилиями, ступорами, которые могли продолжаться до семи секунд (это официальные замеры). Время от времени я попадала в речевой ступор, из которого не могла выйти, и эти усилия могли продолжаться по-настоящему долго. Еще хуже было то, что ступоры сопровождались сильными гримасами, подмигиванием, надуванием щек и другими непроизвольными движениями. Даже один такой эпизод мог разрушить любое приятное воспоминание, скажем, вечеринку с друзьями. Вместо воспоминаний о счастливых мгновениях, я прокручивала в голове то, что не могла рассказать конец анекдота, превращая этим попытку рассмешить в неловкое испытание. Я воображала, конечно, что все за столом помнили о моем ступоре так же, как и я. ПРЕВРАТНОСТИ ПРОЦЕССА ИЗЛЕЧЕНИЯ Для человека, который заикался в течение почти 40 лет, я была в блаженном неведении. Мои знания о заикании легко можно обобщить одной фразой: «это не лечится». Это фраза снова и снова повторялась многими логопедами и накрепко засела в моем сознании. Но как только это убеждение было разрушено множеством реальных примеров успешного избавления от заикания, не осталось ничего, что могло бы мне помешать воспринимать новые идеи. Сначала, вдохновленная книгой «Переосмысление заикания», я принялась за эксперименты с собственной речью, но вскоре поняла, что это может оказаться слишком долгим. Я была слишком сильно эмоционально вовлечена в свое заикание, и с ним было связано слишком много вопросов. Я чувствовала, что потеряюсь в этих джунглях. Мне нужен был путеводитель и проводник. Джон Харрисон, как человек, одолевший свое заикание, казался идеальным кандидатом. По мере продвижения в изучении моих речевых привычек, я накапливала все больше и больше доказательств моей склонности сдерживаться и блокировать себя во время речи. Чтобы позволить эмоциям проявиться, Джон посоветовал мне замедлить речь и почаще делать паузы. Вскоре я заметила, что замедление речи и окрашивание ее эмоциями ведет к большей плавности, позволяя мне оставаться в контакте с собой. В речи еще оставалось много моментов проявления заикания, но управляться с жесткими ступорами стало проще. Вдобавок к занятиям с Джоном Харрисоном, я начала занятия с практиком НЛП Бобом Боденхеймером (Bob Bodenhamer), автором книги «Создание блоков и заикание» (Mastering Blocking and Stuttering). У меня было подозрение, что мое стремление сдерживать эмоции берет начало в детских воспоминаниях. После одного из занятий чтото щелкнуло, и я вдруг начала говорить удивительно свободно. Однако, я вскоре обнаружила, что процесс излечения не настолько гладок, как это представлялось поначалу. Он имеет свои взлеты и падения. Около четырех недель я говорила свободно и легко, о чем и мечтать не могла. Потом как-то возник небольшой ступор, после которого я видела сон, в котором заикаюсь так же ужасно, как и раньше. Когда я проснулась, я почувствовала напряжение в горле. В тот день у меня были небольшие ступоры. И в то время я вспомнила совет Джона замедлиться и постараться выражать свои эмоции настолько свободно, насколько это возможно, для того, чтобы восстановить плавность и беглость речи. Мое заикание оставалось очень слабым и возникало только в некоторых ситуациях, но, тем не менее, я мечтала о том состоянии свободы и легкости, которое испытала и которое не могла забыть. КЛЮЧ К СВОБОДНОЙ РЕЧИ В ходе того, как я практиковалась в искусстве медленной и выразительной речи, сначала с Джоном, потом в качестве ведущей и, наконец, в моей клоунской театральной труппе (в которую я вступила, чтобы изучить свои слабые и сильные стороны), я пыталась найти ключ к состоянию свободной текущей речи. Ясно, что это состояние имеет свои отличительные характеристики. Слова мягко срывались с моего языка. Я не планировала то, что скажу. Моментом, когда я знала, какое слово скажу, был тот момент, когда я его говорила. Я не вслушивалась в свою речь и не управляла ей. Я плыла по течению. Для меня было легко видеть, насколько отличным было состояние при заикании, поскольку оно теперь возникало очень редко. При заикании я вдруг становилась осознающей себя. Мне было известно то слово, которое я собиралась сказать, и я была уверена, что на этом слове возникнет ступор. Иногда так и было, а иногда я могла избежать этого, замедляясь и стараясь говорить более выразительно. Было нечто, чего я не могла объяснить. Как так могло быть, что я была свободной, потом возвращалась в заикание, а потом снова становилась свободной? И что такого было в медленной и выразительной речи, что она даже мое заикливое состояние делала более свободным? Все это происходило в 2010 году, примерно в то время, когда масс-медиа подняли большой шум относительно открытия «генов заикания». Многие журналисты славили открытие, как разрешившее, наконец, «тайну заикания» и сделавшее все остальные теории устаревшими. К моему ужасу, это спровоцировало серьезные дискуссии с участием, с одной стороны, Джона Харрисона, Боба Боденхеймера и людей, которые помогали заикающимся поставить более свободную речь, которые реально могли очень хорошо помочь им, и, с другой стороны, людей, лелеявших нереалистичные фантазии, за которыми следовал неминуемый жестокий возврат обратно в суровую отрезвляющую реальность. ПОИСК ОТВЕТОВ Для меня все эти разговоры о том, что заикание – это генетическое, следовательно, неизлечимо, мало интересовали из-за моей новоприобретенной беглости речи. Это было то, что не дала мне никакая другая терапия. Но поскольку у меня медицинское и биологическое образование, плюс степень доктора философии в биологии, у меня возникло любопытство, насколько существование генетических аномалий, связанных с заиканием, может вписаться теорию Джона Харрисона о Гексагоне Заикания. Определенно, такая возможность была, потому что одна из точек Гексагона была названа «физиологические реакции». Я знала, что физиологические реакции подвержены влиянию генетики, но мне нужно было большее понимание. Главным препятствием к пониманию было отсутствие специфических познаний в области исследований мозга. Однако, общие идеи я понять могла, так же, как я и могла видеть, может ли предлагаемая теория быть применена ко всему тому, что я наблюдала в процессе собственного излечения. Моей целью было найти что-то, что я бы могла использовать не только для объяснения изменений в моей речи, но также и для разработки стратегии борьбы со случайными ступорами, а также для гарантии того, что мои старые ступоры более не вернутся. В ходе генетического обследования было выявлено, что в некоторых семьях заикание встречается более часто (хотя это и не мой случай). При анализе данных одного большого семейства в Пакистане было показано, что многие заикающиеся в этой семье имеют мутацию в гене GNPTAB. Но трое в этой семье не имели такой мутации и явно заикались по другой причине. Еще более интригующим было то, что 11 человек из той же самой семьи имели одну или две копии этой мутации, но «в настоящий момент не заикались» (из статьи было неясно заикались они или нет до этого). Эта мутация обнаружена была также у двух заикающихся, не имевших родственных связей, а также у человека, который не заикался. Однако, никто из обследованных заикающихся северо-американского и британского происхождения такой мутации не имел, даже несмотря на то, что все они имели заикание в семьях (один из имевших такую мутацию отказался от азиатскоиндийского гражданства). Если говорить о чем-то глобальном, как заикание, то, конечно, считать таковой мутацию, которая появляется только у определенной национальности, не приходится. Две другие мутации были в генах GNPTG и NAGPA. Однако, ни одна из этих мутаций не была выявлена у пакистанских заикающихся, которые были обследованы. Хорошо, может быть эти мутации обычны хотя бы среди северо-американских заикающихся? Это тоже будет неправдой. Среди 270 неродственных северо-американских и британских заикающихся только у нескольких были обнаружены такие мутации. Четверо имели мутацию гена GNPTG и шестеро (все европейского происхождения) - гена NAGPA. Общая частота обеих мутаций – менее 3%. Исследователи не нашли мутаций этих генов в контрольной группе, что привело их к констатации факта, что те мутации, которые они нашли, это причина заикания. Этот вывод показался мне, по меньшей мере, смелым. Во-первых, исследователи отобрали только тех заикающихся, которые имели четкую историю заикания в семье. Следовательно, осталось неизвестным, насколько часто это мутации возникают в оставшейся части популяции заикающихся. Во-вторых, что можно сказать о тех, кто заикался, пока был ребенком, а позже вылечился? А что о тех, у кого речь стала свободной уже во взрослом возрасте? Вероятно, самой интригующей находкой в ходе исследований было то, что все вышеупомянутые мутации затронули определенные энзимы, присутствующие в лизосомах – станциях удаления отходов клеток. Однако, остается невыясненным, как именно эти мутации влияют на беглость речи. Что конкретно они изменили в мозге? Из-за отсутствия доступной генетической карты человеческого мозга, исследователи воспользовались картами мозга мыши и обнаружили, что гены GNPTG и NAGPA были выражены преимущественно в областях, ответственных за эмоции и моторику. Как отмечено авторами «эмоциональное состояние человека может оказывать сильное влияние на степень тяжести заикания [1]». С такой трактовкой я уже согласиться не могу. Еще одно исследование генетических признаков человека из Бразилии со сложными проблемами речевого и языкового характера, включая заикание, выявило мутацию в совершенно другом гене – CNTNAP2, который связан с различными патологиями речи/языка и аутизмом [2]. Также другая мутация, на этот раз в гене DRD2, была выявлена у некоторых заикающихся народности хань в Китае [3]. В целом, эти генетические исследования показали, что в очень ограниченном числе случаев люди с заиканием имели состояние генов, которое каким-то неясным образом могло влиять на речь. Но до сих пор остается неясным, что именно в речи зависит от генетики, поскольку большинство заикающихся могут говорить свободно в каких-то обстоятельствах. Кроме того, поскольку есть много людей, которые заикаются, но в состоянии придать речи значительную беглость и плавность, то маловероятно, что какаято из этих мутаций может быть прямой причиной прерывания речевого потока. ТАЙНА ЗАИКАЮЩЕГОСЯ МОЗГА Томография мозга позволила ученым накопить огромное количество данных о «заикающемся мозге». На первый взгляд, наука смотрелась очень убедительно: в мозге заикающихся действительно были обнаружены некоторые явные отличия серого и белого вещества. Однако, эти различия были гораздо менее заметны у детей 9-12 лет, нежели у взрослых заикающихся. Например, дети 9-12 лет не имеют асимметрии правого полушария, которая обнаружена у взрослых заикающихся [4]. По словам исследователей, технически невозможно выполнить такое исследование у детей младшего возраста, другими словами, у тех, кто находится в самом начале заикания. Но те, кто принял участие в исследовании, уже имели за собой несколько лет заикания, которое возникло в годы их наиболее интенсивного формирования. Выглядит так, будто мозг 9-12 летнего заикающегося ребенка занимает некое промежуточное положение, будто он еще меняется. Что его меняет? Есть ли эти различия причина заикания или это его следствие? Как хорошо известно сейчас, мозг, даже у взрослых, пластичен и претерпевает структурные изменения. Например, известное исследование мозга лондонских таксистов показало увеличение области, ответственной за навигацию [4]. Конечно, если вождение такси за несколько лет может изменить ваш мозг, то речь с заиканием за несколько десятилетий может это сделать не менее успешно. Более того, есть явные доказательства того, что различные вмешательства могут вызвать структурные изменение в мозге. СТРУКТУРНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ Например, обнаружено, что целенаправленное лечение от заикания с помощью профессионалов действительно вызывает изменения в структуре мозга, в сравнении с ненаправленным (спонтанным) излечением у взрослых. Стоит отметить, что спонтанное излечение было связано с более глубоким восстановлением по сравнению с лечением посредством медицины. Например, те, кто излечился самостоятельно, во взрослом возрасте, не имеют аномалий белого вещества, наблюдаемых у заикающихся, хотя отличия серого вещества сохраняются. Тем не менее, эти отличия, безотносительно к их причинам, видимо, не позволяют людям говорить свободно [5]. И все же, вся эта наука не могла объяснить тех изменений, которые я видела в своей собственной речи. Если мое заикание было вызвано генами или аномалиями мозга, то что произошло со всеми этими факторами, когда я начала говорить свободно? Они взяли отпуска? Или погрузились в долгий-долгий сон, а потом проснутся, чтобы донимать меня еще больше? НАУКА СВОБОДНОЙ РЕЧИ В 2011 году я наткнулась на увлекательную статью, которая проливала свет на заданные вопросы. В статье под называнием «Моделирование обратной связи и прогнозирующего управления при заикании» обсуждалась возможность того, что заикание вызвано различиями методов контроля качества у человека с нормальной речью и у заикающегося [7]. Авторы рассматривали два основных метода контроля речи в человеческом мозге: обратную связь и прогноз. Обратная связь требует непрерывного слухового контроля производимой речи. Такой мониторинг имеет решающее значение для развития языка. Младенец сначала слышит звуки речи, непрерывно пополняя звуковую базу данных в головном мозге. Потом младенец начинает лепетать и воспроизводить широкий спектр звуков, которые подбираются так, чтобы соответствовать звукам, хранимым в мозге. Всякий раз, когда обнаружена ошибка, корректируется положение артикуляторов, и новый звук согласуется с «правильным ответом». Такой мониторинг, основанный на ошибках, позволяет ребенку регулировать движения языка, челюстей и губ в тот момент, когда производится верный звук. Вероятно, то же самое происходит и с грамматическими структурами. Когда ребенок говорит, его или ее мозг обнаруживает ошибки несоответствия в структуре предложений и нужным образом корректирует сигналы. Но свободная речь требует другого способа контроля, называемого прогнозным или прямым, по причине высокой скорости и сложности. Этот метод контроля является необходимым условием для беглой речи и не основан на ошибках. Мозг контролирует сигналы (команды) при посылке артикуляторам, с минимальным контролем результата. Команды настолько отрепетированы, что им можно доверить получение результата без непрерывной проверки на наличие ошибок. Согласно авторам, последовательность в такой модели следующая: 1. Настройка контрольной системы обратной связи при лепетной речи (самостоятельно генерируются звуки речи). 2. Обучение воспроизведению нового звука при поступлении его образца. 3. Обучение прямой команде воспроизведения звука на практике. Авторы выдвигают гипотезу, что у человека с заиканием прямой контроль слаб, поэтому доминирующей формой контроля речи остается обратная связь. Отмечено, что заикание обычно начинается примерно в тот период, когда у детей начинается переключение контроля с обратной связи на прогнозный. По моему мнению, авторами упущена прекрасная возможность обсудить то, какие факторы, помимо генетики или аномалий мозга, могут препятствовать или отсрочить естественный переход к прямой форме контроля. Используя компьютеризованную модель образования речи, авторы показали, что большие отклонения, зафиксированные механизмом обратной связи, могут заставить систему перезагрузиться и повторить звук. Продемонстрировано также, что контроль посредством обратной связи может быть подавлен введением белого шума. Белый шум делает аудиальную обратную связь невозможной и заставляет обратиться к прямому контролю. Это явление было давно известно и используется в некоторых устройствах, призванных способствовать плавности речи. Громкий шум мешает заикающемуся слышать свой собственный голос. В большинстве случаев маскировка собственной речи волшебным образом убирает заикание. Авторы полагают, что их теория объясняет также, отчего заикание чаще встречается в начале речи или слова. Обратная связь бесполезна, когда речь еще не началась, и попытки контролировать то, чего нет, могут в результате привести к появлению ступора. (Я представляю это как сомнения, которые появляются, когда кому-то, находящемуся в сомнительных физических кондициях, нужно перепрыгнуть через широкую траншею. Если вы перед этим перепрыгнули много таких траншей, вы просто перепрыгнете и всё. Но если вы начинаете думать о том, как там встанут при толчке ваши ноги, и знаете, что когда будете прыгать, то это уже никак не проверишь, вы будете чувствовать себя довольно скованно). Эта догадка подтверждала мои собственные наблюдения, что свободная речь ощущается отличной от речи с заиканием. Также это согласуется и со статьей Джона Харрисона «Дзен в исскустве свободной речи», где он сравнивает свободную речь с не предпринимающими никаких усилий, но точными в своих действиях Дзен-лучниками, которые поражают цель без сознательного прицеливания. Также согласуется это и с тем, чему я научилась в моей актерской группе, а именно, с тем, что исполнитель должен быть способен отказаться от самоосознания и полностью погрузиться в поток момента, иначе у него будет скованность на сцене. Короче говоря, когда мы начинаем смотреть за ошибками, у нас, скорее всего, все уже «поехало». Но мне не удалось понять, почему авторы полагают, что такое чрезмерное увлечение обратной связью может быть единственно результатом какой-то аномалии мозга. Например, известно, что прямой контроль имеет решающее значение в спорте, поскольку спортсмены часто должны действовать автоматически. Такой автоматизм требует многих часов практики. Когда будет выстроен достаточный уровень доверия к своей способности выполнить действие, спортсмен отпускает это из-под контроля и переходит в автоматический режим. Однако, при травме или при серьезной неудаче до того момента, когда такой переход произошел, переключения может и не произойти вообще. Таким образом, представляется весьма вероятным, что в тот момент, когда родители или учителя привлекают внимание ребенка к его или ее «заиканию» (запинки естественным порядком встречаются у большого процента детей), они придают любым малейшим сбоям или повторениям в речи новый пугающий смысл. Этот дефицит доверия своим способностям может привести к отказу перейти к прямой форме речевого контроля. ОТПУСТИТЬ КОНТРОЛЬ В получившем премии фильме «Речь короля» (The King’s Speech) есть сцена, в которой Лайонел (логопед) раздражает своего пациента, короля Англии Георга VI, до того состояния, что король взрывается. На этой вспышке злости король вдруг говорит свободно. Эта сцена напомнила мне о моем собственном опыте, в котором начало появления сильных эмоций сопровождалось увеличением ступоров, но после достижения некоей критической отметки (как говорится, взорвался и «сорвало крышу»), моя речь становилась совершенно свободной. Почему? Потому что в тот момент я перестала заботиться о последствиях. Многие заикающиеся говорят, что сильные эмоции доставляют им дискомфорт и они стараются подавить эти эмоции, вместо того, чтобы их выразить. Поскольку голос это выразитель эмоций, осознанная необходимость контролировать эти эмоции может, как правило, привести к чрезмерной зависимости от контроля речи по типу «обратной связи». ВОПРОС ДОВЕРИЯ Другая возможная причина недоверия себе – страх негативной реакции. Например, если муж возвращается домой поздно, и жена спрашивает у него «Где был?» - вопрос, на который у него хорошего ответа нет – он будет отвечать очень сдержанно, тщательно подбирая слова. Точно так же, ребенок, который часто не уверен, не шарахнут ли ему бумерангом его или ее слова или поступки, может также проявлять повышенную степень контроля в речи. На самом деле, может быть много факторов, которые препятствуют ребенку в своевременном переходе на прямой или «прогнозный» контроль речи. Благодаря надежности адаптационных механизмов ребенка в раннем возрасте, тем не менее, переход на прямой контроль еще может случиться спонтанно. Высокая степень излечения (80%) детей от заикания в детстве указывает на широкий диапазон возможностей, когда естественное переключение на прямой контроль еще возможно. Но если необходимость оставаться в режиме обратной связи углубляется и пускает корни, то этот переход становится осуществить все труднее. Я не исключаю возможности, что могут быть и физиологические причины того, что некоторым людям сложно развить у себя прямой контроль, и что обратная связь начинает доминировать во время стресса, но мне это представляется не обязательным. Особенно для людей, которые могут говорить свободно в некоторых обстоятельствах, для них можно найти и множество других объяснений. Например, если вас часто ругали и осуждали в детстве, вы можете носить с собой этого «судью» все время и чувствовать при этом необходимость контролировать свои действия. Это может объяснить, почему чтение хором и обращение к животным часто дает свободную речь. Это действия, которые оставляют «судью» за скобками. Трудно представить, что ваша собака станет оценивать вашу речь. А в хоре голосов, вы просто голос среди многих других. Многие люди не заикаются наедине с собой. С другой стороны, некоторые люди заикаются, даже если они одни, поскольку даже в этом случае они не могут не быть своим собственным судьей. Страх определенных «трудных» звуков также вызывает к жизни контроль по типу «обратной связи», и вы никогда от него не освободитесь, имея красные флажки по всему алфавиту. ЧТО СКАЗАТЬ ОБО МНЕ? Поскольку я свободно говорила после сеансов НЛП, я знала, что у меня нет ничего, что может мне физически препятствовать в использовании прямого контроля над речью, дело только в моем нежелании отпустить ее и в недостатке практики использования такого контроля в повседневной жизни. Я полагаю, что именно после того памятного сеанса Боба Боденхеймера, когда я начала говорить свободно, я поняла, что мне не нужно контролировать свою речь и я могу довериться своей способности говорить. Выкорчевывание детских болячек позволило мне пересмотреть свой жизненный опыт, который привел к неверию в свою способность просто отпустить себя и говорить. Точно так же отпала и необходимость в постоянном контроле над речью на наличие ошибок. Я внезапно поняла, что мое убеждение в том, что я никогда не заговорю нормально, не основано ни на чем, кроме пустых слов, услышанных в детстве. Я поняла, что мой страх заикания не имеет отношения к моей взрослой жизни, и тот негатив, который у меня с детства связан с речью, мог быть вызван проблемами в моей речи по причинам, не связанным с заиканием. Не слишком ли быстро я говорю? Не глотаю ли окончания слов? Может, у меня мысли гуляют так, что никто не может их понять? Я не знаю и не собираюсь искать ответы. Но у меня было стойкое ощущение, что как бы то ни было, я, как взрослый человек, не должна бояться того, что преследовало меня в детстве. Такой позитивный пересмотр взглядов снял тот невидимый барьер, который мешал проявить себя механизму прогнозного контроля (системы автоматического контроля речи). И когда это все случилось, возникла свободная речь. Я обнаружила, однако, что прогресс редко идет только по нарастающей. Однажды у меня возник неожиданный ступор, открылись ворота старому недоверию. Еще большее недоверие вызвал сон, в котором я очень ярко увидела себя с прежними тяжелыми ступорами. Результатом стало возвращение каких-то задержек, обусловленных вернувшимся контролем по типу «обратной связи». Но поскольку у меня уже нет той же самой реакции на ступоры, которая у меня была до сеансов НЛП, и поскольку я сама намеренно замедляю свою речь, понижая таким образом вероятность ошибок, у меня появляются только небольшие нарушения и ничего похожего на старые тяжелые ступоры. ВИДЕНИЕ БУДУЩЕГО Когда я смотрю в будущее, я вижу всеобщую теорию заикания, разработанную при сотрудничестве нейрофизиологов, бихевиористов, психологов и людей, которые заикаются. Эта теория будет включать влияние событий личной жизни, последствия взросления с заиканием, личные эмоциональные проявления, а также нейрофизиологию и генетику. Эта теория в значительной степени будет напоминать Гексагон Джона Харрисона и будет представлять заикание системой множества взаимодействующих и взаимозависимых компонентов. Но так как этого пока еще не произошло, мне бы хотелось сделать свой небольшой вклад и добавить в центр Гексагона два дополнительных компонента: 1) Способность включать и поддерживать прямой прогнозирующий контроль речи 2) Уровень индивидуальной реакции на недостатки (реальные или предполагаемые) в своей речи. Заикание в виде повторений или небольших заминок часто встречается, когда человек говорит с высоким уровнем самоконтроля, непрерывно проверяя свою речь на ошибки. Такое «заикание» часто появляется в речи свободно говорящих в минуты неуверенности в себе или тревоги. Тем не менее, заикающиеся также имеют высокую степень нетерпимости к любым нарушениям в своей речи. Они научились противодействовать этому сдерживанием дыхания и напряжением голосовых связок и мускулов, вовлеченных в артикуляцию. Такое поведение приводит к еще более заметным и сильным ступорам. Обширный«архив» трудных слов и ситуаций, хранящийся в памяти большинства взрослых заикающихся, делает задачу отключения контроля еще более сложной. Состояние свободы, которое большинство населения достигает, не прикладывая никаких усилий, очень похоже на состояние спортсмена, который может доверить достижение цели автоматическим, хорошо выученным движениям, не обращая внимание на мелкие недочеты. Если спортсмен начнет думать «ох, здесь на прошлой игре я упал, не упасть бы мне здесь и сегодня», это будет иметь катастрофические последствия. Понятно, что они так не делают. Создание такого доверия, после десятилетий удерживания себя в узде, дело не простое. Однако, все это достижимо. И хотя, может быть, кому-то из заикающихся сначала придется даже увеличить контроль над речью, чтобы научиться новому образцу речи (например, говорить медленнее, использовать более эффективный тип дыхания и т.п.), конечной целью должны быть именно естественная свобода, состояние полного погружения в поток разговора и отказ от контроля. На тот момент, когда эта статья написана, моя речь почти полностью свободна, под свободой я понимаю легкую беспроблемную речь при очень незначительном контроле, которая ощущается очень приятной (на контрасте с прошлыми страданиями и потрясениями). Хотя у меня иногда и бывают ситуации (сейчас очень редкие), когда я чувствую ступор. В этих ситуациях я снижаю темп и стараюсь вновь поймать свободное состояние. В основном, за очень редкими исключениями, я могу вернуться на дорогу свободы и отказа от контроля. Ощущение свободы для меня похоже на сильное течение, которое подхватывает меня и несет через разговор, при этом слова катятся без усилий, волна за волной. Очень приятное ощущение. Я знаю, что у меня могли быть какие-то проблемы с речью, когда я была маленьким ребенком: проблемы, когда мое окружение слишком грубо воздействовало на меня, и я оказалась убеждена, что не должна доверять своей способности говорить. Те страхи могли привести к невероятной сложности переключения на бессознательный контроль в обычные сроки. Но сегодня нет ничего, что мешало бы мне говорить свободно. ССЫЛКИ 1. Kang C, Riazuddin S, Mundorff J, Krasnewich D, Friedman P, Mullikin JC, Drayna D. Mutations in the lysosomal enzyme-targeting pathway and persistent stuttering. N Engl J Med. 2010 Feb 25;362(8):677-85. 2. Petrin AL, Giacheti CM, Maximino LP, Abramides DV, Zanchetta S, Rossi NF, RichieriCosta A, Murray JC Identification of a microdeletion at the 7q33-q35 disrupting the CNTNAP2 gene in a Brazilian stuttering case. Am J Med Genet A. 2010;152A(12):3164-72. 3. Lan J, Song M, Pan C, Zhuang G, Wang Y, Ma W, Chu Q, Lai Q, Xu F, Li Y, Liu L, Wang W. Association between dopaminergic genes (SLC6A3 and DRD2) and stuttering among Han Chinese. J Hum Genet. 2009 ;54(8):457-60. 4. Chang SE, Erickson KI, Ambrose NG, Hasegawa-Johnson MA, Ludlow CL. Brain anatomy differences in childhood stuttering. Neuroimage. 2008;1;39(3):1333-44. 5. Maguire EA, Gadian DG, Johnsrude IS, Good CD, Ashburner J, Frackowiak RS, Frith CD. Navigation-related structural change in the hippocampi of taxi drivers. Proc Natl Acad Sci U S A. 2000; 11;97(8):4398-403. 6.Kell CA, Neumann K, von Kriegstein K, Posenenske C, von Gudenberg AW, Euler H, Giraud AL.How the brain repairs stuttering. Brain. 2009;132(Pt 10):2747-60. 7. Civier O., Tasko S.M., Guenther F.H. Overreliance on auditory feedback may lead to sound/syllable repetitions: simulations of stuttering and fluency-inducing conditions with a neural model of speech production. J. Fluency Disord. 2010;35(3):246-79. Вы можете посмотреть несколько видео с выступлениями Анны на тренингах ведущих (ссылки действующие): May 15, 2009 “Quest for Fluency” http://www.youtube.com/watch?v=j2XOifWF-0Q January 15, 2011, “John Harrison’s Speaking Exercises” http://www.youtube.com/watch?v=K0XAdT6cvy8 May 2011,”Where Is the Raven” http://www.youtube.com/watch?v=qAXJzOfnYDM ДЗЕН В ИСКУССТВЕ СВОБОДНОЙ РЕЧИ Как-то одним воскресеньем, несколько лет назад, мы поехали в гости к Ричу и Марсии, нашим друзьям, живущим по другую сторону залива Сан-Франциско. Каждый наш визит заканчивается тем, что я играю с Ричем в настольный теннис, но в тот день дома был 14-летний сын Рича Энди, а поскольку Энди считался довольно приличным игроком, Рич сказал, почему бы мне не сыграть с ним несколько партий. Я согласился. Энди был более чем хорош. Его защита была потрясающей, и к моему огорчению, в первой партии я был разбит наголову. Всю игру я пытался резко бить по шарику, но был напряжен и нескоординирован, и все удары уходили куда попало. Когда началась вторая партия, я обнаружил, что стал сдерживать себя и не бил уже, как прежде. Честно говоря, я беспокоился о том, что унизительно будет проиграть еще партию 14-летнему. Я начал играть осторожно. Прошла четверть партии, пока я, наконец, понял, что я делаю. «Держись, Джон, думал я про себя. – Так дело не пойдет. Если ты не выложишься целиком, Энди снова вытрет об тебя ноги, потому что он просто хорош». Так что я выбрал, что лучше опозориться с проигрышем Энди, и вернулся к своим ударам… и промахам… и вскоре Энди снова был впереди. Но примерно в середине партии что-то случилось. Может быть, я разогрелся. Либо промазал уже столько раз, что меня это перестало волновать. Может, все вместе. Но по каким-то причинам я почувствовал перемену. Я стал вдруг уверен, точен и сконцентрирован. У меня пошли удары и справа и слева. Я нападал даже с подачи Энди. Я добавил топ-спины, боковые подкрутки, подрезал, и все работало. Бедный Энди. С того момента у него не было шансов. Из того, что произошло, я извлек урок. Я понял, насколько важно было сказать «Какого черта!» и не беспокоиться о последствиях. Если бы я пошел на поводу моих опасений и старался контролировать нестабильные движения ракетки, то никогда не поймал бы свою старую игру. Чрезмерный контроль над ракеткой только добавил бы напряжения и нарушил мой ритм, поскольку это было бы еще одним элементом контроля впридачу к уже имевшимся. Большинство из нас, выросших с заиканием, смотрят на наши речевые ступоры как на угрозу, на то, что нам надо контролировать. Вместо того, чтобы понять, когда нам надо сосредоточиться на технике, а когда на речи вообще, мы сосредотачиваемся всегда исключительно на технике. Конечно, важно признавать и исправлять неверную механику производства речи. Но в какой-то момент нам также следует научиться видеть, когда надо переключиться с механики речи на доверие и освобождение, даже если это и не приведет немедленно к желаемому результату. Нам нужно последовать примеру Дзен-лучников, которые могут выдавать чудеса мастерства без видимых усилий. УРОКИ МАСТЕРА ДЗЕН Процесс действа без усилий превосходно описан в классическом труде «Дзен в искусстве стрельбы из лука» (Zen in the Art of Archery). Эта книга была написана в начале 1950-х Ойгеном Херригелем (Eugen Herrigel), немецким философом, который был приглашен преподавать в чечение нескольких лет в университете Токио. Херригель воспринял свое пребывание в Японии как уникальную возможность узнать страну и ее народ, но, прежде всего, получить более глубокое понимание буддизма и «интроспективную практику мистицизма». «Я много слышал о том, - сказал Херригель, - что в Японии были тщательно оберегаемые живые традиции Дзен, искусство обучения, проверенное веками, и, самое главное, учителя Дзен, которые удивительно владеют искусством духовного руководства». Но профессору было сказано, что «совершенно бесполезно европейцу пытаться проникнуть в это царство духовной жизни – возможно, самое удивительное, что может дать Дальний Восток, - если он не начнет изучение одного из японских искусств, связанных с Дзен». Так и случилось, что Херригель начал с поисков мастера, который мог бы стать для него наставником в «безыскусном искусстве» Дзен-лучника, и, в соответствии с планом, договорился с Дзен-мастером Кензо Ава (Kenzo Awa) взять его в качестве ученика. Эта небольшая книга представляет собой увлекательный отчет Херригеля о том, что он преодолел в ходе приобретения умений… путем Дзен. Преподаватель философии описывает первую демонстрацию, когда Мастер Кензо Ава кладет стрелу на тетиву, натягивает лук и без заметного прицеливания посылает стрелу точно в центр мишени за много ярдов. Херригель впечатлен. Но как такого можно достичь? Как учили Херригеля, чтобы достичь мастерства, стрелок Дзен должен перестать стараться выпустить стрелу точно. Он должен отделить себя от результата. Он должен научиться расслаблять тело именно в тот момент, когда он обычно бывает напряжен, натянуть лук «духовно», не прикладывая усилий, и «отречься от себя», передав управление своему высшему я. Когда он сможет передавать контроль «ОНО», стрелы полетят в яблочко, хотя лучник будет едва прицеливаться. Это легче сказать, чем сделать. Чтобы достичь такого уровня мастерства, лучник должен быть готов выпустить тысячи стрел в молоко, не заботясь о том, что делает, и не пытаясь сознательно контролировать полет стрелы. Если он попытается контролировать сознательно, он будет отказывать и не доверять высшим силам, а мастерство от него будет ускользать. Особенно меня поразило, когда я читал эту книгу, то, что большую часть года Херригель потратил на то, как правильно натягивать лук. Индикатор успеха, это когда мистическое «ОНО» натягивает лук, бессознательно и без усилий, а сам профессор даже не знает, что это произошло. ДОВЕРЬТЕ КОНТРОЛЬ ВЫСШЕМУ Я «ОНО». Некоторые называют «высшее я». До недавнего времени для человека запада это было чем-то сторонним, а теперь все ближе многим калифорнийцам, получившим доступ к восточным доктринам с 1960-х годов. Один из таких людей Запада, успешно адаптировавший эти концепции к современным условиям жизни, - Тим Голвэй (Tim Gallwey). Его книга «Внутренняя игра в теннис» (The Inner Game of Tennis), которая стала бестселлером, применяет те же самые принципы Дзен к теннису. Подход Гэлви предлагает не опираться на сознание, а просто смотреть, расслабляться и доверять контроль внутреннему Я. Подход призывает развивать умения в спорте, уменьшая сознательные усилия и «старание». Идеи, выраженные в книге «Внутренняя игра в теннис», почти идеально подходят и для установки на свободную речь, если каждое слово «теннис» в книге вы замените на «речь». Еще один замечательный пример Дзен-подхода можно найти в статье Sports Illustrated, появившейся в конце 1960-х. Статья о Лаки МакДэниеле (Lucky McDaniel), стрелковом инструкторе из Джорджии, чьи ученики добились замечательных успехов. МакДэниел применял неортодоксальный метод обучения. Вместо того, чтобы начинать обучение с винтовки 22-го калибра, он начинал с пневматики. Это позволяло человеку непосредственно видеть заряд, летящий к цели. Человеку предлагалось не целиться, а просто смотреть на цель, быстро прикладываться и стрелять, и смотреть, куда уходит заряд. Просто повторять это снова и снова. Из-за того, что человек мог видеть пульку, он мог сказать, насколько далеко она прошла и сделать поправки в следующий выстрел. Тренируя свое подсознание… свое «ОНО»... производить выстрел, человек достигал той точки, когда он мог автоматически поразить цель пулькой, без видимого прицеливания. В этот момент человек мог переходить на 22-й калибр, получая выдающиеся результаты. Такой подход чрезвычайно похож на тот, который демонстрировал Дзен-лучник. Как это все относится к речи? Дети автоматически обучаются речи способом Дзен: не думая об этом, но ощущая продвижение в процессе, наблюдая, делая, подражая, ошибаясь, повторяя снова и снова, пока не заработает. Это процесс, происходящий в обход сознания. Речь – это такое сложное дело, и должно случаться настолько быстро и автоматично, что Дзен-подход, на самом деле, единственный способ, которым речь может быть освоена и выполняться. Если вы так не думаете, то просто послушайте любую спортивную трансляцию. Или послушайте работу синхронного переводчика. Там не может существовать намеренного контроля, поскольку на него элементарно нет времени. Подобно Дзен-лучнику, человек просто реагирует. Конечно, дети затрачивают много усилий, когда учатся говорить, но они не делают это сознательно. Они действуют интуитивно, точно так же, как ученик Дзен-лучника, который стреляет, стреляет… стреляет… стреляет… пока в один прекрасный день всё вдруг не приходит разом, и весь процесс начинает выполняться автоматически . Анна Марголина, соратник по интернетовской группе, имеющей дело с подходом к заиканию, описывает этот процесс в приложении к игре на музыкальном инструменте: «Сначала вы осваиваете аппликатуру и играете медленно, наблюдая за тем, что получается. Но после многих часов практики вы даете себе свободу и уже не контролируете каждый звук. Вы просто играете. Как сказал кто-то из великих музыкантов, пугает, когда видишь летающие руки, и спрашиваешь себя, чьи это руки, и как они могут такое вытворять. То же самое и с речью. Сначала вы лепечете что-то, учитесь говорить, потом даете себе свободу и просто говорите то, что хотите сказать. В этом процессе вы не должны задумываться об отдельных словах, которые приходят. То есть, у вас не должно быть мыслей типа «ох, я не смогу сказать это слово». У вас есть просто поток сознания, а эти слова слетают с вашего языка». КОГДА СИСТЕМА ДАЕТ СБОЙ Что же заставляет ребенка начать задумываться о своей речи и устанавливать за ней контроль? Я вижу три потенциальных сценария: (1) осознавание речи может включиться после речевых ступоров, образующихся, когда ребенок старается самоутвердиться, но при этом сдерживает свои чувства (классический конфликт приближения-избегания); (2) осознавание может быть вызвано ступорами, когда ребенок пытается согласовать медленный волевой контроль артикуляции с высокоскоростным автоматическим вокально-слоговым контролем; (3) наконец, осознавание может быть вызвано ступорами, когда ребенок считает необходимым очень постараться, чтобы сказать слова и получает маневр Вальсальвы (попытка выдоха при перекрытой носоглотке и голосовых связках – прим. перев.), который совсем не способствует речи. Какой бы из сценариев не был доминирующим (может, один, а, может, и все три), попытка осуществления контроля над спонтанным актом заканчивается нарушением процесса, ребенок остается с ощущением беспомощности, в панике, и боится следующей речевой ситуации. По иронии судьбы, точно так же, как ребенок учится говорить, следуя принципам Дзен, происходит и процесс научения использованию поведения, безусловно вредного для речи. Он делает это путем Дзен, повторяя такое поведение снова и снова, пока оно не становится автоматическим, происходящим вне осознания. Когда этот бессознательный контроль мешает ритму и спонтанности речи (или когда страх и паника уже не осознаются человеком как причина, по которой человек уходит в длинные, продолжительный ступор), он становится хронической, самоподдерживающейся проблемой. Как только ребенок подпадает под социальные последствия недостатков своей речи, он меняет и свое отношение к себе и к окружающим. У него вырабатывается социальная стратегия для защиты себя от стыда и смущения. Вырабатывается стратегия «выталкивания» трудных слов, либо их маскировки. Когда эти изменения начинают оказывать влияние и усиливают друг друга, проблема становится самовоспроизводящейся. Реакция ребенка похожа на реакцию профессионального гольфиста, который старается максимально сосредоточиться на простейшем трехфутовом ударе, который ему нужен, чтобы выиграть турнир, он напрягается, дергает клюшкой влево или вправо и пролетает со своим шансом на почет и уважение. А потом он еще усиливает свои страхи относительно простеньких трехфутовых ударов. Он начинает верить в то, что в критический момент такой удар выполнить не может. Его самооценка превращается в самооценку неудачника и… ну, остальное вы знаете. Когда терапия заканчивается набором инструментов для контроля над речью, это уже сверхконтроль страхов и ожиданий. Человек просто наслаивает еще один уровень контроля на уже существующий. С другой стороны, если человек рассматривает всю систему в целом, если он видит не только ступоры при речи, но и то, насколько он зажат в человеческом плане, он постепенно становится готовым и к проработке страхов, которые его держат. Когда человек начинает вырабатывать более реалистичную самооценку, он может начать освобождаться и просто примет то, что есть. То, как у меня было, когда я играл в настольный теннис с Энди. Я знал, что у меня хорошая подача, которую я нарабатывал годами. Мне просто надо было решиться отпустить себя, принять последствия такого решения. Подобным же образом, заикающийся должен освоить технику речи, для того, чтобы осознавать тонкие моменты, когда он влияет на спонтанный процесс речи. Затем он должен переключить сознание с механики речи на общий процесс, как на акт самовыражения. Он должен решиться на то, что останется один на один с последствиями такого освобождения. Только тогда его спонтанность может быть свободным выражением его высшего я, его «ОНО», которое возьмет на себя полное управление процессом речи. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ Таким образом, есть две различные стратегии формирования плавности речи. Одна заключается в постоянном сознательном контроле за нарушениями. Такой способ вы можете обнаружить во многих логопедических программах. Это работает, но люди зачастую остаются с ощущением искусственности, с чувством нереальности и оторванности от их настоящего «я». («Уверен, метод работает, когда я им пользуюсь, но я просто не чувствую себя собой».) Конечно, кто-то может достичь беглости речи посредством контроля, так же, как и лучник может прилично стрелять, сознательно натягивая тетиву. Но точно так же, как сознательные усилия препятствуют ученику в достижении легкости и точности Дзенлучника, так же и сознательный контроль речи не даст заикающемуся достичь по- настоящему спонтанного самовыражения. Ирония ироний в том, что непреодолимый барьер создается тем же самым способом, какой предложен для избавления от проблемы. Альтернативный подход состоит в практиковании соответствующей механики речи, а затем в надлежащий момент выходе из нее и предоставлении себе свободы. Когда в игру вступает визуализация. Всякий раз, когда я нахожусь в аудитории и захвачен экспрессией выступающего, я спрашиваю у себя: «Что он ощущает? На что это похоже, когда находишься в таком состоянии? Как бы я себя чувствовал, если бы, как он, мог действительно получать удовольствие, когда говорю?» Чтобы помочь себе вернуться к спонтанной речи, я придумал эмоциональную картину того, что чувствую при этом, и потом использовал, обращаясь к этой картине в те моменты, когда освобождался от контроля. Всякий, кто учился играть на музыкальном инструменте, уже понимает, что нужно отпустить себя и просто делать свое дело. Когда вы впервые обращаетесь к произведению, вам нужно сосредоточиться на нотах и на аппликатуре. Но когда вы даете концерт, ваше внимание должно переместиться на то, чтобы слить все воедино и выразить себя. Если бы вы были сосредоточены на нотах и на аппликатуре во время выступления, то ваша игра была бы, в лучшем случае, деревянной, а в худшем, такая сосредоточенность на исполнении и собственной осознанности могла бы привести к тому, что вы полностью забыли ноты. Люди, которые полностью избавились от заикания, то есть, люди, которые научились говорить спонтанно, способом Дзен, расскажут вам, что пришлось поменять не только речь, но и другие ключевые аспекты своей жизни. Со временем, эти изменения образовали новую систему, которая могла поддерживать легкость, раскованность самовыражения. Они создали систему свободной речи, в которой их новое речевое поведение, так же как их эмоции, восприятие, убеждения, намерения и физиологические реакции все время поддерживали друг друга. Они научились отслеживать момент, когда наступает время воспользоваться сознательным подходом, а когда пора вернуться, передав контроль «ОНО», и позволить себе плыть на волнах спонтанности. Я вовсе не имею в виду, что добиться этого очень просто. Окончательный уход заикания из вашей жизни, чтобы не проскакивал даже малейший ступор, - это сложное и масштабное мероприятие. Обычно это происходит постепенно, шаг за шагом, и этот процесс у людей идет с разной степенью успеха. Успех будет зависеть от ряда факторов, таких как объем и интенсивность отрицательных моментов, пережитых человеком, интенсивность переживаний, которые были испытаны и управляли человеком, количество вредных речевых привычек, которые необходимо осознать, уровень поддержки ближайшего окружения человека, генетические факторы, которые могут влиять на процесс речи, мотивация человека, уровень перфекционизма, с которым живет человек, его убеждения, квалификация логопеда и отношения с ним в процессе терапии. Но если вы понимаете характер системы, суть подхода Дзен, и то, как он работает, мы можете определить, что в вашей жизни, помимо речи, также необходимо пересмотреть. По крайней мере, этот подход научит вас лучше играть в пинг-понг. ССЫЛКИ Gallwey, T. (1979) The inner game of tennis. New York: Bantam Books Herrigel, E. (1989) Zen in the art of archery. New York: Vintage Books Sightless in Georgia: Lucky McDaniel teaches instinct shooting, Sports Illustrated, 26:5, January 9, 1967