denis-bandura-tom-i-mot

ТОМ И МОТ
Я, наконец, добрался до своего велосипеда, и, вытащив его из сарая, где он
простоял всю осень, зиму и весну, принялся чистить его от пыли и грязи. В этот момент
за высоким деревянным забором соседского двора раздались крики и грубая брань дяди
Толи. Вслед за этим я услышал громкий визг собаки. Я поднял голову и прислушался.
Что-то очень тяжелое грохнулось о забор, и тут мимо низкого штакетника,
отделяющего наш двор от улицы, метнулся большой белый комок. Собака, скуля от
боли, пробежала мимо открытой калитки и исчезла.
Мне никогда не нравились дядя Толя и тетя Вика, и я старался обходиться без
общения с ними. Я буркнул себе под нос: «Придурок» и стал соскабливать комок
засохшей грязи на заднем крыле.
На крыльце появился наш кот Том. Тому было еще только семь месяцев, и он
любил поиграть и пошалить, зная, что его никто не накажет. Мы любили Тома, потому
что он был не только красивым, но и умным и ласковым. Это был черный пушистый
кот с большущими зелеными блестящими глазами. Если бы он был просто полностью
черным, то вряд ли бы привлек к себе внимание, но кончики его ушек были белые, и
белыми были кончики всех четырех его лапок, там, где они переходили в острые
драчливые когти. Его длинный хвост также заканчивался белым пушком. Когда я и
отец играли с Томом, он любил игриво кидаться на нас и впиваться в нас своими
острыми зубами и когтями. Я часто ходил с царапинами на руках и ногах, и мать так же
часто заявляла, что отдаст кота кому-нибудь или просто выставит на улицу. Она так и
сделала несколько раз, но Том каждый раз возвращался, словно после прогулки и
довольно терся о ноги матери.
Том выгнул спину и потянулся. Потом резво подбежал ко мне и стал обнюхивать
велосипед, обходя его по кругу. Очевидно, ни один из запахов не привлек внимания
кота, поэтому он разлегся прямо под рамой велосипеда и принялся лапками крутить
педаль.
Эта игра так увлекла нас обоих, что мы не сразу увидели изменения на нашем
дворе. Краем глаза я заметил белое пятно возле куста ежевики недалеко от все еще
распахнутой калитки. Я повернул голову к пятну и замер от удивления: на траве лежала
та самая белая собака, которая совсем недавно промчалась мимо нашего забора. Она
положила большую лохматую голову на переднюю лапу, а другой лапой пыталась
достать до раны на задней части шеи почти у самой спины. Шерсть на голове и спине
была красной от крови. Кровь тонкой струйкой вытекала из раны, и на ее шкуре
появилась красная мокрая полоска.
Я с опаской стал приближаться к собаке. Она застыла и молча наблюдала за мной.
Я подошел ближе на два шага. Собака неожиданно тихо зарычала, и я остановился в
нерешительности, не зная, что делать дальше. Собака снова принялась лизать лапу и
тут же водить ею по голове, но самолечение ей плохо давалось, так как лапа не
доставала до самой раны. Я снова попытался подойти к раненой собаке, но ей, видимо,
не понравилось мое присутствие: она снова зарычала, на этот раз довольно злобно.
– Если ты не хочешь, чтобы я тебе помог, то чего тебе тут надо? Что это ты
разлеглась на нашем дворе, – сердито сказал я непрошеному гостю. – Может, поищешь
себе другое место? На улице, например…
Собака уставилась на меня, не моргая, словно прислушивалась к смыслу
незнакомых звуков. Я постоял с минуту молча, а потом подошел еще на один шаг. На
этот раз собака вскочила на лапы и громко рявкнула на меня. Я застыл от страха.
Животное было просто огромным. Тяжелое тело поросло длинной шерстью, когда-то
белой, а сейчас почти серой и свалявшейся от грязи. Вид у нее был просто
безобразный, и у меня появилось чувство отвращения. Я решил отойти в сторонку и
подождать, может собака образумится и сама уберется из нашего двора.
Дальше произошло то, чего никто не смог бы даже представить.
До моих голых ног дотронулось что-то мягкое и теплое. Я опустил голову и увидел
Тома. Он сидел между моими ногами, напряженно выпрямив спину и вытянув шею.
Кот смотрел на собаку, а собака на кота. Я не знал, какая телепатическая связь
установилась между ними, но оба животных, словно загипнотизированные, смотрели
друг на друга. Потом огромная собака спокойно улеглась на живот, выставив вперед
передние лапы. И тут Том медленно поднялся и так же медленно, но уверенно
направился прямо к собаке, задрав свой длинный пушистый хвост. Острый белый
кончик его застыл, словно пика.
Меня охватила паника. Я знал, как люто собаки ненавидят кошек, и испугался, что
эта страшная псина сейчас вцепится в Тома и разорвет его на куски.
– Том! Том! – закричал я. – Вернись! Сюда! Сюда, Том!
Но кот и не подумал возвращаться. Он вплотную приблизился к морде собаки и
стал обнюхивать ее. Собака даже не пошевелилась. Она только скосила глаза на этот
странный черный комок, который так смело перешел негласную границу между двумя
видами животных, и молча наблюдала за ним.
Но Том пошел еще дальше. Он лизнул собаку прямо в нос. Собака встрепенулась и
резко откинула голову вбок, однако почему-то не вцепилась в кота. Тому и этого
оказалось мало: он потерся спинкой об ее щеку, если только это место можно назвать
щекой, потом бесцеремонно взобрался на морду собаки, протопал по ней до самых
ушей, пролез между ними, спустился по шее до спины и очутился у кровоточащей
раны. Собака все это безропотно стерпела. Она только положила тяжелую голову на
передние вытянутые лапы и закрыла глаза. Том в это время принялся зализывать рану
на ее спине. Увлеченный своим занятием, он ни разу не поднял голову и ни разу не
обернулся ко мне. В этот момент меня словно не существовало.
Тут мне пришла в голову мысль принести собаке немного воды. Я долго искал в
кухне какую-нибудь посудину, чтобы налить в нее воду. Наконец, не найдя ничего
подходящего, я схватил миску, из которой Том пил свое молоко, налил в нее холодную
воду из крана и вышел во двор.
К этому времени Том, очевидно, закончил лечение, так как он преспокойно
разлегся поперек спины собаки, опустив лапки и голову вниз к ее животу. Я довольно
близко подошел к ним с миской в руках. На этот раз раненая собака вела себя очень
миролюбиво: позволила поставить миску у самой своей морды, и даже позволила мне
присесть возле нее и наблюдать, как она очень осторожно, словно боясь скинуть с себя
маленького теплого лекаря, лакала чистую холодную воду из большой чистой миски.
Выпив всю воду, собака неожиданно лизнула меня в руку. От этого прикосновения
мне стало и противно и приятно. Скрывая непонятные чувства, овладевшие мною, я
молча протянул руку и дотронулся до головы бездомной собаки. Потом встал и пошел
в дом, чтобы поискать для нее какую-нибудь еду. Я нашел кусок колбасы и положил ее
перед самым носом непрошеного гостя. Собака мгновенно проглотила колбасу.
Когда час спустя домой вернулись мои родители, я приложил палец к губам, взял
отца за руку и повел его в отдаленный угол двора, куда уже успели переместиться Том
и его большой друг. Удивленная мать молча последовала за нами. Я подвел их к этой
странной парочке, и мы втроем застыли в немом изумлении: раненая собака крепко и
умиротворенно спала, свернувшись в огромный пушистый шар, а между ее ногами,
прижавшись к ее животу и свернувшись в маленький пушистый калачик сладко и
умиротворенно спал Том.
И тут мы поняли, что не вправе были разорвать эту непонятную, загадочную связь
между двумя совершенно разными животными. Поэтому, постояв молча еще несколько
минут мы бесшумно ушли в дом, и я подробно рассказал им обо всем, что произошло.
Вечером состоялся семейный совет.
– Может, оставим эту собаку у себя? – нерешительно сказал я, после того, как все
принялись за чай с пряниками.
– Не думаю, что это возможно, – первой отреагировала мать. – Это чужая собака, и
хозяева будут ее искать.
– Скорее всего, это бездомная собака! – сказал отец, – У нее нет ошейника, и она
вся грязная и неухоженная. – Наверно, ее хозяева уехали куда-нибудь и бросили ее, –
добавил он, рассеянно смотря в окно.
– Эта собака – просто какая-то дворняга, – заявила мать, – и мы не можем оставить
ее здесь. Не можем же мы содержать всех приблудных собак или кошек! – добавила
она решительно.
– Ветеринар сказал, что у нас это довольно редкая порода… – робко произнес отец.
– Кавказская овчарка, – вставил я тут же с умным видом. – Доктор сказал, что это
хороший охотничий пес.
– Ага, осталось только пойти с ним на охоту… на львов!
– Эта овчарка, кажется, неплохо пристроилась на нашем дворе, и, похоже, не
собирается уходить, – вставил отец невпопад.
– Нам не нужны в доме собаки, особенно такие, как эта! – решительно заявила
мать.
– В ней нет ничего особенного, просто симпатичная собачка, – сказал отец, явно
поддразнивая мать.
– Симпатичная?! Я видела эту грязную вонючую гору мяса!
– Как ты могла видеть, что она вонючая?
– Неважно. Все равно ваша идея с этой собакой просто абсурдна.
– Ну, мам, давай оставим ее себе, – тут же вклинился я, чувствуя, что мать просто
так не сдастся… – Мы ее искупаем, и она будет чистая и пушистая. Ну, пожалуйста.
Посмотри, какая она добрая и мирная.
– Очень добрая! Вспомни, как она папе укусила руку! И вспомни, во сколько нам
обошлось ИХ лечение!
Отец мрачно посмотрел на свою забинтованную руку.
– И потом, как вы собираетесь устроить такую огромную собаку в нашей квартире,
когда мы вернемся в город? Да ваш спаниель полкоридора займет.
– Это овчарка, кавказская… Мы можем устроить его в гостиной, – сказал я,
понимая, что у меня нет никаких шансов уговорить мать: собака действительно была
слишком большой для нашей квартиры.
Мать выразительно поджала губы.
В наступившем молчании отец внимательно смотрел на меня, словно читая мысли,
выразившиеся на моем лице. Я решил, что разговор на этом закончился. Но
неожиданно он продолжился.
– Ты его еще на диван разложи, совсем весело будет, – резко сказала мать.
Я тут же представил себе лежащую на нашем диване собаку. Если она уляжется во
весь рост, то займет, пожалуй, весь диван, может даже провалит его. Я вспомнил
операционный стол в ветеринарной лечебнице, на который мы втроем с большим
трудом уложили дергающуюся собаку, и мне стало не по себе.
Но потом я представил себе другую, более приятную картину: мы с отцом сидим на
диване (мать – в своем любимом кресле, вяжет, как всегда) и смотрим телевизор, и наш
огромный представитель древнего благородного клана кавказских овчарок, чистый,
белый, пушистый, опрятный, теплый и довольный лежит рядом с нами на ковре и тоже
смотрит телевизор. А рядом с ним, примостившись между его мощными лапами, Том,
чистый, черный, пушистый, опрятный, теплый и довольный, мурлычет свою сладкую
песню и тоже смотрит телевизор.
– Почему бы тебе не посмотреть на все другими глазами? – спросил отец, вернув
меня к ходу дискуссии.
– Какими же? – поинтересовалась мать, наливая себе очередную чашку чая.
– Ну… этот пес может стать верным другом, помощником и даже сторожем, если
хочешь.
– Сторожем? Этот увалень? Единственное, чем он может служить, это подушкой
для Саши. Да мы его и прокормить не сможем, он съест половину наших доходов!
– Ты преувеличиваешь.
– Потом, его надо выгуливать пять раз в день. Кто это будет делать? Может, я буду
его выгуливать? Только представьте себе это. Весь двор будет хохотать: вон идет
‘дама с собачкой’!
– Думаю, и двух прогулок будет достаточно. Кроме того, нам и самим на свежем
воздухе чаще бывать надо, – сказал отец, в попытке спасти положение и помочь мне.
– Ну, мам, ты видела, как Том подружился с этим псом? Он его даже лечил. Нельзя
же их разлучать. Ты думаешь, хорошо будет, если мы выгоним друга Тома?
Мать промолчала.
Чем больше мы говорили об этой собаке, тем сильнее разгоралось мое желание
владеть ею, безраздельно владеть. Мои мысли и эмоции, наверно, очень ярко
отражались на моем лице. Даже мать задумалась и забыла о своем чае.
Я не мог понять, о чем думал отец, его лицо было просто задумчивым. Зато, о чем
думала мать, я мог легко догадаться. Скорее всего, она думала о том, какой из тазиков
она сможет выделить новому члену семьи и где его поставить, чтобы его не задеть и не
опрокинуть или не встать в него ногой в темноте. Потом, наверное, она думала о том,
каким образом она сможет кормить всю эту ненасытную ораву. Я понимал, что мысли
у нее были далеко не такими радостными, как у меня. Но я также понимал, что был
готов помогать ей, как только мог. Лишь бы только эта овчарка была со мной.
Сам я думал о том, как я буду бегать с ним по всей квартире (стараясь ничего не
свалить), обнимать его и кувыркаться с ним на ковре. Я даже позволю ему встать во
весь рост (он наверняка выше меня по росту) и положить свои лапы себе на плечи (а
если он продавит меня?). Да ладно, посмотрим. Потом я с гордым видом буду
прогуливаться по соседним улицам, а мой пес будет с гордым видом бежать рядом со
мной (или спокойно идти, судя по его весу?). Потом я покажу его своему другу Панасу
и своему новому другу Игорю. Представляю их широко раскрытые глаза! Потом…
– Ну что? – спросил отец, нарушая затянувшееся молчание.
– Ну что? – спросил я, чувствуя, что победа совсем рядом.
– Что что? – спросила мать, сдаваясь. – Вот так всегда. Два мужика, как
объединятся, так мне остается только соглашаться. Никогда не бывает по-моему. Все
время приходится вам уступать.
– Ты преувеличиваешь, – сказал отец спокойно и вдруг улыбнулся.
– Ура! – вырвалось у меня совершенно неожиданно. – Спасибо мам, спасибо пап! Я
побежал посмотреть на собаку.
Я ринулся к двери, не чувствуя ног от радости.
– Стой! – резко сказал отец. – Вернись и сядь.
Я с кислым видом вернулся на место.
– Ну что?
– Мы не решили главный вопрос.
Мать с удивлением посмотрела на отца:
– Ну вот, опять.
– Мы не решили, как назовем собаку.
Я все понял и заулыбался.
– А как мы ее назовем?
– Твоя собака, ты и называй.
Я задумался. И надолго. В голову ничего интересное не приходило. Отец и мать
тоже молчали. Каждый пытался придумать какое-нибудь имя.
– Может, Кинг? – предложил я неуверенно.
– Кинг слишком высокопарно, – сказал отец.
– А что такое ‘высокопарно’? – спросил я.
– Это значит напыщенно.
– А что такое ‘напыщенно’?
– Это значит слишком торжественно.
– Тогда Стинг! – сказал я.
– А что такое ‘стинг’? – спросила мать.
– ‘Укус’, в переводе с английского, – объяснил отец, который всегда все знал.
– Оса! – сказала мать.
– Тогда уж лучше Ос, – со смехом сказал отец. – Все-таки это пес.
– Рекс, – предложила мать смущенно.
– Скажи быстро пять раз ‘рекс’, может, понравится.
Мать пять раз быстро произнесла ‘рекс’. Ей не понравилось.
– Жук! – предложила мать.
– Бульдог! – предложил я.
– Ага, еще бульдозером назови! – сказал отец, смеясь.
– Пират! – сказала мать.
– Боксер! – сказал отец.
– Тихоня! – засмеялась мать.
– Гром! – засмеялся отец.
– Рычун! – засмеялся я.
Всем стало весело, и мы наперебой принялись выкрикивать самые забавные и
невероятные клички.
– Ворчун! – крикнула мать.
– Молчун! – крикнул отец.
– Драчун!– крикнул я.
– Дракон! – предложил отец.
– Дракоша! – предложила мать.
– Дракончик! – предложил я под общий хохот.
– Проходимец!
– Бродяга!
– Подкидыш!
– Бармалей!
– Дуралей!
– Ну, это уж слишком!
– Громила!
– Сила!
– Лучше: Силач!
– Лохмач!
– Ага, еще скажи: Басмач!
– Князь!
– О господи!
– Моталка!
– Это еще что такое?
– Ну, он все время хвостом мотает.
– Тогда уж Мотальщик.
– Это не интересно.
– Что-то у нас ничего не получается. Мы уже сотню имен перепробовали, – сказала
мать, наконец. – Кто хочет еще чаю?
Мы отказались, и она налила только себе. Она не могла вести длинные разговоры
без чая.
– Может быть, Мот? – весело сказал я.
– Тогда уж Жмот, – вставила мать, отпивая глоток горячего чая.
– Слово какое-то противное, – сказал папа. – Лучше уж тогда: Обормот.
– Ну, это ничем не лучше, – сказала мать, спокойно откусывая кусочек пряника. –
А что такое Мот? – с интересом спросила она.
– Раз он мотает хвостом, значит ему хорошо, это как бы знак, что он к нам хорошо
относится.
– А-а-а… – с пониманием протянула мать и снова поднесла чашку ко рту.
– Звучит как-то притянуто… – произнес отец, с сомнением, пожимая плечами. –
Вообще-то, он не мотает хвостом, а виляет, так грамотнее. Тогда должен быть Вил.
– Ну, не знаю… – неуверенно протянула мать. – Мне кажется, и та и другая кличка
какие-то тусклые, невыразительные. Что-нибудь поярче, поинтереснее надо придумать.
Отец посмотрел на меня внимательно и сказал:
– Давай сделаем так: твоя собака, ты и дай ей имя. Как назовешь, так и будет.
– Ну вот, как всегда, – обиженно сказала мать, – мое желание не учитывается.
– Давайте уже закончим обсуждение. Надо действительно пойти посмотреть, что
там делают новоиспеченные друзья. Ну, что ты решил? – обратился отец ко мне. Давай,
последнее имя будет последним.
– Смотрите, – сказал я возбужденно, – кота зовут Том, а собака будет Мот. Очень
даже звучит. Том и Мот.
Мать с отцом переглянулись. Сначала на их лицах выразилось недовольство, потом
сомнение, потом отец молча кивнул. Видимо мои слова показались им убедительными.
А, может, они решили просто согласиться со мной и не спорить больше.
– Хорошо. Пусть будет Мот, если тебе так нравится, – наконец задумчиво сказал
отец. Сомнение все еще не сходило с его лица.
– К этому имени еще надо привыкнуть, – сказала мать, вздыхая и поднимаясь со
стула. – Ладно уж, идемте навестим ваших Тома и Мота. Но учтите, эту грязнулю я в
дом не пущу. Никогда!
Я улыбнулся и подмигнул отцу. Отец улыбнулся мне в ответ. Мы поняли друг
друга без слов.
Конечно, ‘никогда’!
Через неделю отпуск у отца и матери закончился, и мы стали готовиться к отъезду в
город. Я уложил свои вещи в рюкзак, потом примостил его рядом с тремя готовыми
сумками на траве возле дорожки. Потом вспомнил о велосипеде и запер его в сарае.
Потом от нечего делать я уселся на ступеньке крыльца и стал наблюдать за игрой Тома
и его огромного друга. Том делал вид, что он боится Мота, и убегал от него со всей
скоростью, на которую был способен. Мот мчался за ним, словно танк, сметая со своего
пути мелкие предметы. Потом он опрокинул горку пустых цветочных горшков, которая
с громким треском рассыпалась, и горшки покатились в разные стороны. Я не
удержался и засмеялся. Потом Мот опрокинул ведро с водой, грабли и лопату.
Приставная лестница с грохотом свалилась чуть ли не на самого Мота. Том метнулся к
кусту сирени и, легко перепрыгнув через сумки, прошмыгнул в прогалину между его
ветками. Мот, не останавливаясь, ринулся следом. Он бесцеремонно промчался по
нашим вещам, раскидывая их в разные стороны своими лапами, а потом, ломая ветки
сирени мощным телом, протиснулся до середины куста и там застрял.
Шум и мой смех были такими громкими, что мать выскочила на порог и стала
озадаченно наблюдать за беготней животных и погромом на нашем дворе. Рядом с ее
плечом появилась пшеничная шевелюра моего отца. Очевидно, ему эта картина очень
понравилась, так как он широко улыбался.
– Саша! – недовольно крикнула мать, – прекрати немедленно это… – она с трудом
подобрала нужное слово, – безобразие!
– Мам, они же играют! Пусть немного побегают пока.
– Прямо как маленькие дети. Ладно Том, он еще ребенок, а этот? Этот пес уже
вышел из детского возраста. Мот, вылезай оттуда! Быстро, пока я дубинку не взяла. А
ты чего улыбаешься? – повернулась она к отцу. – Помоги лучше этой туше выбраться
из куста.
Но Мот, пятясь и ломая нижние ветки, уже сам вылез и резво подбежал к Тому,
который умиротворенно разлегся посередине дорожки. Лохматая белая гора нависла
над маленьким черным комочком, а дальше произошло совсем уж неожиданное:
огромный розовый язык Мота прошелся от самого кончика носа кота, по его телу, до
самого кончика хвоста. Мы все застыли на месте в немом удивлении. Том перевернулся
на спину и сладко потянулся, и язык Мота еще раз нежно прошелся по мягкой шерстке
кота.
В этот самый момент у низкого штакетника появилась фигура мужчины, которая
отвлекла наше внимание. Он подошел к калитке и уставился на нашу овчарку тяжелым
тягучим взглядом. Это был невысокий плотный человек лет сорока с круглым толстым
и очень неприятным лицом.
– Эй вы там! – крикнул он внезапно резким голосом крутого. – Откуда у вас эта
собака? Это моя собака!
Я испуганно посмотрел на родителей. Мать с отцом растерянно переглянулись, на
их лицах появилось выражение тревоги. Мот, услышав новый голос, встрепенулся и
повернул голову к незнакомцу. Я заметил, как он застыл в напряженном ожидании.
– Я вам говорю! Вы что, плохо слышите? Это моя собака. Давайте, двигайтесь,
быстренько ее сюда!
Отец первым пришел в себя.
– А с чего вы взяли, что она ваша?
– С чего взял? Сейчас я покажу тебе, с чего взял, – рявкнул мерзкий толстяк и
засунул руку в щель калитки, пытаясь нащупать крючок. – Это моя собака. У нее даже
кличка есть.
– И какая же у нее кличка, – спросила мать, на ее лице появилась недобрая
усмешка.
– Таран! Вот так его зовут! Хорошо слышали? Теперь давайте его сюда!
Мот, видимо, что-то вспомнил, так как он медленно направился к калитке, но потом
вдруг остановился и сел на задние лапы.
– Если это ваша собака, то почему она бегала по поселку одна и без ошейника? Где
же вы были в это время?
– Сейчас узнаешь, где я был! Ты что, мужик, по рылу захотел заработать? Сейчас я
это организую… – крутой толстяк приподнял крючок и открыл калитку.
– Давайте мирно решим проблему, – сказал отец твердым голосом. – Если собака
действительно ваша, то она пойдет за вами, а если нет, то она останется здесь.
– Таран!! – позвал незнакомец. – Сюда! Место!
Мот сорвался с места и побежал к калитке, которая уже успела распахнуться
настежь. Он подбежал к бывшему хозяину и послушно позволил надеть на себя
ошейник с намордником. Толстяк взял поводок, и оба медленно пошли по тротуару.
Мот даже не обернулся. Я почувствовал, как во мне что-то со звоном оборвалось. Я
растерянно стоял на дорожке, и в ушах у меня шумел отвратительный голос человека,
который так неожиданно появился и так просто забрал мою собаку. К моему сердцу
подступила горячая волна горечи и обиды.
Мы вышли на улицу и молча наблюдали за Мотом, который медленно брел справа
от своего хозяина. Мужчина крепко держал поводок почти у самой морды пса, словно
не хотел дать ему возможность обернуться. А может, Мот и не собирался это делать?
Может, снова увидев своего бывшего хозяина, он тут же забыл о всех нас? Я не знал,
что и думать. Я просто стоял и печально смотрел вслед удалявшимся фигурам. Потом
они перешли дорогу и двинулись по противоположному тротуару. Внутри меня стали
закипать эмоции.
– Мо-от! – вырвалось из меня, как из жерла вулкана.
Мот резко остановился. Потом повернул голову в нашу сторону. Я успел заметить,
как толстяк с силой потянул поводок, пытаясь прижать голову собаки к своей ноге.
И тут случилось то, о чем я мечтал: Мот резким рывком освободился от руки
толстяка и бросился к нам. Поводок длинной змеей потянулся по земле следом за ним.
Пес бежал к нам, не обращая внимания на грозные приказы бывшего хозяина. Он
выбежал на дорогу и стал наискосок пересекать ее.
За моим плечом раздалось тарахтенье. Я оглянулся. По дороге, в сторону Мота
ехала мусороуборочная машина. Машина быстро приближалась к бегущему по дороге
псу. Мое сердце бешено заколотилось.
– Мот! Стой! Назад!
Я успел услышать громкий скрежет и визг шин. Машина попыталась затормозить.
И тут же глухой удар. ‘О боже!’ – услышал я позади себя испуганный голос матери. Я
бросился к машине, из кабины которой, громко ругаясь, уже вылезал водитель. К нему
подскочил бывший хозяин Мота, и они стали криками и грязными словами выяснять
отношения. Я подбежал к лежавшей на дороге собаке. Мое тело мелкой дрожью
затряслось при виде кровавого месива на асфальте. Я не мог смотреть на это и
отвернулся. Отец обнял меня своими сильными руками и медленно повел прочь от
места гибели моей собаки. Потом я остановился и обернулся. Водитель и толстяк взяли
разрушенное тело собаки за передние и задние лапы и, раскачав его несколько раз,
швырнули в открытый кузов мусоровозки. Я увидел, как окровавленные задние лапы
Мота повисли на грязном борту машины.
И тут меня захлестнула кипящая волна ненависти.
– Ты…Ты – урод! – завопил я на всю улицу, – Дерьмо! Дерьмо, дерьмо, дерьмо-оо!!!
Толстяк медленно повернулся и угрожающе сжал кулаки.
– Что ты сказал, сопля? – гавкнул он негромко и сделал несколько шагов в нашу
сторону, но дальше не пошел: водитель сказал ему что-то, и он вернулся к машине.
Водитель уселся в кабину, толстяк рядом с ним, и мусоровозка медленно тронулась
с места и так же медленно двинулась в том же направлении, куда несколько минут
назад бежал живой и беззаботный Мот. Я смотрел вслед машине сквозь мокрую пелену
на моих глазах, и сердце мое колотилось нервной дрожью от дикой ярости и жгучей
горечи.
Рядом со мной был Том. Сидя неподвижно на задних лапах, он неотрывно смотрел
вслед удалявшейся машине. Наконец она исчезла за углом, и улица опустела.
– Это я во всем виноват, я… – прошептал я. – Я виноват…
Соленая капля скатилась на мои трясущиеся губы. Отец молча обнял меня за плечи
и увел в дом.
А одинокий кот все сидел и сидел, смотрел и смотрел…