RUS4302 - Litterært oversetterseminar for russisk

UNIVERSITETET
I OSLO
Institutt f or litteratur, områdestudier og europeiske språk
HJEMMEEKSAMEN
2013/VÅR
5 (fem) side1
Bokmål
RUS4302 - Litterært oversetterseminar for russisk
3 dager
10. – 13. juni 2013
Besvarelsen leveres i emnets fellesrom i Fronter innen kl. 14.00 på innleveringsdagen.
Times New Roman, 12. pkt, halvannen linjeavstand. I topptekstfeltet skriver du
kandidatnummer, emnekode og semester. Husk også at alle sider skal nummereres.
Forsiden skal inneholde: 1) kandidatnummer (fire siffer, hentes fra StudentWeb) 2)
emnekode og emnenavn 3) semester og år 4) nummer på oppgaven du har valgt
Husk at besvarelsen skal være anonym, kandidatens navn skal ikke brukes, kun
kandidatnummer.
Lykke til!
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Oversett følgende to utdrag til norsk:
a) fra F. M. Dostojevskij, Prestuplenie i nakazanie:
- Так... кто же... убил?.. - спросил он, не выдержав, задыхающимся
голосом. Порфирий Петрович даже отшатнулся на спинку стула, точно уж так
неожиданно и он был изумлен вопросом.
- Как кто убил?.. - переговорил он, точно не веря ушам своим, - да вы
убили, Родион Романыч! Вы и убили-с... - прибавил он почти шепотом,
совершенно убежденным голосом.
Раскольников вскочил с дивана, постоял было несколько секунд и сел
опять, не говоря ни слова. Мелкие конвульсии вдруг прошли по всему его лицу.
- Губка-то опять, как и тогда, вздрагивает, - пробормотал как бы даже с
участием Порфирий Петрович. - Вы меня, Родион Романыч, кажется, не так
поняли-с, - прибавил он, несколько помолчав, - оттого так и изумились. Я
именно пришел с тем, чтоб уже все сказать и дело повести на открытую.
- Это не я убил, - прошептал было Раскольников, точно испуганные
маленькие дети, когда их захватывают на месте преступления.
- Нет, это вы-с, Родион Романыч, вы-с, и некому больше-с, - строго и
убежденно прошептал Порфирий.
Они оба замолчали, и молчание длилось даже до странности долго, минут
десять. Раскольников облокотился на стул и молча ерошил пальцами свои
волосы. Порфирий Петрович сидел смирно и ждал. Вдруг Раскольников
Side 1 av 5
презрительно посмотрел на Порфирия.
- Опять вы за старое, Порфирий Петрович! Все за те же ваши приемы: как
это вам не надоест, в самом деле?
- Э, полноте, что' мне теперь приемы! Другое бы дело, если бы тут
находились свидетели; а то ведь мы один на один шепчем. Сами видите, я не с
тем к вам пришел, чтобы гнать и ловить вас, как зайца. Признаетесь, аль нет
- в эту минуту мне все равно. Про себя-то я и без вас убежден.
- А коли так, зачем вы пришли? - раздражительно спросил Раскольников. Я вам прежний вопрос задаю: если вы меня виновным считаете, зачем не берете
вы меня в острог?
- Ну, вот это вопрос! По пунктам вам и отвечу: во-первых, взять вас так
прямо под арест мне невыгодно.
- Как невыгодно! Коли вы убеждены, так вы должны...
- Эх, что ж, что я убежден? Ведь все это покамест мои мечты-с. Да и что
я вас на покой-то туда посажу? Сами знаете, коли сами проситесь. Приведу я,
например, уличать вас мещанинишку, а вы ему скажете: "Ты пьян аль нет? Кто
меня с тобой видел? Я тебя просто за пьяного и принимал, да ты и был пьян",
- ну что я вам тогда на это скажу, тем паче, что ваше-то еще правдоподобнее,
чем его, потому что в его показании одна психология, - что его рылу даже и
неприлично, - а вы-то в самую точку попадаете, потому что пьет, мерзавец,
горькую и слишком даже известен. Да и сам я вам откровенно признавался, уже
несколько раз, что психология эта о двух концах и что второй конец больше
будет, да и гораздо правдоподобнее, а что, кроме этого, против вас у меня
пока и нет ничего. И хоть я вас все-таки посажу и даже сам вот я пришел (
совсем не по-людски) вам обо всем вперед объявить, а все-таки прямо вам
говорю ( тоже не по-людски), что мне это будет невыгодно. Ну-с, вовторых, я
потому к вам пришел...
- Ну да, во-вторых? ( Раскольников все еще задыхался).
- Потому что, как я уж и объявил давеча, считаю себя обязанным вам
объяснением. Не хочу, чтобы вы меня за изверга почитали, тем паче, что
искренно к вам расположен, верьте не верьте. Вследствие чего, в-третьих, и
пришел к вам с открытым и прямым предложением - учинить явку с повинною. Это
вам будет бесчисленно выгоднее, да и мне тоже выгоднее, - потому с плеч
долой. Ну что, откровенно или нет с моей стороны?
Раскольников подумал с минуту.
- Послушайте, Порфирий Петрович, вы ведь сами говорите: одна
психология, а между тем въехали в математику. Ну что, если и сами вы теперь
ошибаетесь?
- Нет Родион Романыч, не ошибаюсь. Черточку такую имею. Черточку-то эту
я и тогда ведь нашел-с; послал господь!
- Какую черточку?
- Не скажу какую, Родион Романыч. Да и, во всяком случае, теперь и
права не имею больше отсрочивать; посажу-с. Так вы рассудите: мне теперь уж
все равно, а следственно, я единственно только для вас. Ей-богу, лучше
будет, Родион Романыч!
Раскольников злобно усмехнулся.
- Ведь это не только смешно, это даже уж бесстыдно. Ну будь я даже
виновен (чего я вовсе не говорю), ну с какой стати мне к вам являться с
повинною, когда сами вы уж говорите, что я сяду к вам туда на покой?
- Эх, Родион Романыч, не совсем словам верьте; может, и не совсем будет
на покой! Ведь это только теория, да еще моя-с, а я вам что за авторитет? Я,
может быть, и сам от вас кой-что даже и теперь скрываю-с. Не все же мне вам
Side 2 av 5
так взять да и выложить, хе-хе! Второе дело: как какая выгода? Да известно
ли вам, какая вам за это воспоследует сбавка? Ведь вы когда явитесь-то, в
какую минуту? Вы это только рассудите! Когда другой уже на себя преступление
принял и все дело спутал? А я вам, вот самим богом клянусь, так "там"
подделаю и устрою, что ваша явка выйдет как будто совсем неожиданная. Всю
эту психологию мы совсем уничтожим, все подозрения на вас в ничто обращу,
так что ваше преступление вроде помрачения какого-то представится, потому,
по совести, оно помрачение и есть. Я честный человек, Родион Романыч, и свое
слово сдержу.
Раскольников грустно замолчал и поник головой; он долго думал и наконец
опять усмехнулся, но улыбка его была уже кроткая и грустная:
- Эх, не надо! - проговорил он, как бы уже совсем не скрываясь с
Порфирием. - Не стоит! Не надо мне совсем вашей сбавки!
- Ну вот этого-то я и боялся! - горячо и как бы невольно воскликнул
Порфирий, - вот этого-то я и боялся, что не надо вам нашей сбавки.
Раскольников грустно и внушительно поглядел на него.
- Эй, жизнью не брезгайте! - продолжал Порфирий, - много ее
впереди еще будет. Как не надо сбавки, как не надо! Нетерпеливый вы
человек!
- Чего впереди много будет?
- Жизни! Вы что за пророк, много ль вы знаете? Ищите и обрящете. Вас,
может, бог на этом и ждал. Да и не навек она, цепь-то.
- Сбавка будет... - засмеялся Раскольников.
- А что, стыда буржуазного, что ли, испугались? Это может быть, что и
испугались, да сами того не знаете, - потому молодо! А все-таки не вам бы
бояться али там стыдиться явки с повинною.
- Э-эх, наплевать! - презрительно и с отвращением прошептал
Раскольников, как бы и говорить не желая. Он было опять привстал, точно
хотел куда-нибудь выйти, но опять сел в видимом отчаянии.
b) fra M. A. Bulgakov, Master i Margarita:
Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на
них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей.
«Немец», – подумал Берлиоз.
«Англичанин, – подумал Бездомный, – ишь, и не жарко ему в перчатках».
А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем
заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало.
Он остановил свой взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах
изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его
вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся,
прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки.
– Ты, Иван, – говорил Берлиоз, – очень хорошо и сатирически изобразил, например,
рождение Иисуса, сына божия, но соль-то в том, что еще до Иисуса родился еще ряд
сынов божиих, как, скажем, фригийский Аттис, коротко же говоря, ни один из них не
рождался и никого не было, в том числе и Иисуса, и необходимо, чтобы ты, вместо
рождения и, скажем, прихода волхвов, описал нелепые слухи об этом рождении... А то
выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!..
Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание,
отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь,
потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям.
Те поглядели на него удивленно.
Side 3 av 5
– Извините меня, пожалуйста, – заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не
коверкая слов, – что я, не будучи знаком, позволяю себе... но предмет вашей ученой
беседы настолько интересен, что...
Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и
раскланяться.
«Нет, скорее француз...» – подумал Берлиоз.
«Поляк?..» – подумал Бездомный.
Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел
отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы
понравился, а... как бы выразиться... заинтересовал, что ли.
– Разрешите мне присесть? – вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно
раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор.
– Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? – спросил
иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.
– Нет, вы не ослышались, – учтиво ответил Берлиоз, – именно это я и говорил.
– Ах, как интересно! – воскликнул иностранец.
«А какого черта ему надо?» – подумал Бездомный и нахмурился.
– А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился неизвестный, повернувшись
вправо к Бездомному.
– На все сто! – подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.
– Изумительно! – воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски
оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: – Простите мою навязчивость, но я
так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в бога? – он сделал испуганные
глаза и прибавил: – Клянусь, я никому не скажу.
– Да, мы не верим в бога, – чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз. – Но
об этом можно говорить совершенно свободно.
Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:
– Вы – атеисты?!
– Да, мы – атеисты, – улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись:
«Вот прицепился, заграничный гусь!»
– Ох, какая прелесть! – вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то
на одного, то на другого литератора.
– В нашей стране атеизм никого не удивляет, – дипломатически вежливо сказал Берлиоз,
– большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге.
Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку,
произнеся при этом слова:
– Позвольте вас поблагодарить от всей души!
– За что это вы его благодарите? – заморгав, осведомился Бездомный.
– За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно,
– многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.
Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное
впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом
окне увидеть по атеисту.
«Нет, он не англичанин...» – подумал Берлиоз, а Бездомный подумал: «Где это он так
наловчился говорить по-русски, вот что интересно!» – и опять нахмурился.
– Но, позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья спросил заграничный гость, –
как же быть с доказательствами бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?
– Увы! – с сожалением ответил Берлиоз, – ни одно из этих доказательств ничего не стоит,
и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого
доказательства существования бога быть не может.
– Браво! – вскричал иностранец, – браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного
старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять
Side 4 av 5
доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное
шестое доказательство!
– Доказательство Канта, – тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, – также
неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому
вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим
доказательством.
Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но, все-таки, кто же он такой? И почему так
хорошо говорит по-русски?»
– Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! – совершенно
неожиданно бухнул Иван Николаевич.
– Иван! – сконфузившись, шепнул Берлиоз.
Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже
привело в восторг.
– Именно, именно, – закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу,
засверкал, – ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы,
профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно
непонятно. Над вами потешаться будут».
Берлиоз выпучил глаза. «За завтраком... Канту?.. Что это он плетет?» – подумал он.
– Но, – продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь к поэту, –
отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет
пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда
никоим образом нельзя, уверяю вас!
– А жаль! – отозвался задира-поэт.
– И мне жаль! – подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал: – Но вот какой
вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью
человеческой и всем вообще распорядком на земле?
– Сам человек и управляет, – поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться,
не очень ясный вопрос.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------Hvis du ønsker begrunnelse: Ta kontakt med eksamenskonsulent Hans Joar Johannessen på e-post
(h.j.johannessen@ilos.uio.no) innen 1 uke etter at sensuren er kunngjort i StudentWeb. Oppgi navn og
kandidatnummer. Sensor bestemmer om begrunnelsen gis skriftlig eller muntlig.
Side 5 av 5