Стопроцентный ретроград

Стопроцентный ретроград
В кокпите за шестьдесят. Воздух – свинцовый расплав.
Оглушительный рев тысячесильного мотора под капотом – и запах паленой
резины.
Руки деревенеют на непослушном руле, в глазах темнеет от перегрузки.
Последний круг полуторачасовой гонки. А скорости для обгона не достает.
Но лидер не отрывается. Мы – на хвосте!
То-ормозить! На миг позже, на миг…
Последний поворот, последний шанс.
Теоретически просто. Нырнуть на внутреннюю траекторию. Пускай
перетормозить, но удержаться на трассе. Не дать сопернику перекрестить. Выйти
первым на финишную прямую.
Истертые шины не держат, но да-а-а! Сцепление с трассой у нас все равно
лучше. Небольшой занос корректируем легким касанием газа, доворачиваем руль.
Изо всех сил вжимаем акселератор в пол. Прощальные объятья пятикратной
перегрузки… Победа, вот она!
Но нет. Соперник – матерый ас. Зацепился, сумел пристроиться в корму.
На него работают преимущество мерседосовского мотора и слип-стрим – эффект
засасывающего пространства за быстро движущейся машиной.
Мерседес выныривает из-за твоего феррари перед самой финишной чертой
и в последний миг возвращает лидерство.
Ты опять всего лишь второй.
На улице ночная июньская прохлада, темное небо и звезды. Легкий ветерок
так ласков и нежен, что хочется упасть на теплый асфальт, раскинув руки. Пусть
течет по лицу, по шее, вползает под рубашку…
– А ты был хорош! – рядом симпатичная незнакомка. Джинсы, белая
блузка, черная челка. Да, кажется, он видел ее в игровом зале.
– Я смотрела гонку. Ты классно сражался.
Вадим Волков морщится. Во-первых, это не по-настоящему. Всего лишь
симулятор, игрушка, пусть и 8-D мировой чемпионат. Во-вторых, он был близок
как никогда, но так и не выиграл свое первое сетевое гран-при. Хотя «во-вторых»
уже и неважно после подобного «во-первых».
– Это не по-настоящему, – говорит он.
– По-настоящему было бы вообще супер, – сверкает блестящими глазками
незнакомка. – Даже не в мировом чемпионате. И даже не на феррари.
Может быть и супер. Хотя особенно, все-таки, если на феррари. Но и
правда, хоть бы на чем-нибудь.
Однако куда там. Вадимовой зарплаты едва хватает на 8-D гонки по
вечерам.
– Когда-нибудь непременно, – обещает он. – Причем, на феррари.
– Ловлю на слове, вице-чемпион! – смеется незнакомка.
Выдерживает паузу, стреляя лукавыми глазками, – вероятно, дает Вадиму
шанс. Но ему неловко без феррари и вообще без ничего. И стыдно за то, что он и
сам – никто. Ага, вице-чемпион…
– Ну, ладно, – вздыхает почитательница его таланта. – До встречи! Кстати,
феррари будет красной или желтой?
– Серой, – отвечает Вадим. – Только серой. Ты меня сразу узнаешь.
Правда, какая там феррари. Ведь он никто.
Бригадир Антоныч тоже прямо так и говорит, постукивая доминошками в
перерыве:
– Хороший ты парень, Вадька, да жаль, что ноль без палочки. Никто ты,
Вадька. Ведь самые твои годы, а ты? Вот у меня младшенькая замуж выходит за
парня старше тебя от силы на год-два. Так он уже программист, 9-D
разрабатывает. Недавно купил аэромобиль самой крутой марки. Другие хотя бы в
институтах учатся или в космос летят новые планеты осваивать. А ты? Нет, за
такого я бы дочку не пустил. Сидишь тут с нами в цехе, со стариками. Никаких
перспектив. Еще водку начни глушить, чего уж!
И бригадир абсолютно прав. Даже преуменьшает, потому что виртуальные
чемпионаты немногим отличаются от водки.
Антоныч с размаху забивает «рыбу», удовлетворенно крякает. И разводит
руками, возвращаясь к больной теме:
– Хотя бы в прошлое смотался – учился же на этих, как их… ретроградов.
Делов-то, если прошел подготовку: заснул здесь, проснулся там. Заснул еще раз –
и снова дома. А уже принес пользу науке и подзаработал деньжат со всякими
льготами. Так нет, даже на ретроградство тебя не сдвинешь. Бесхребетный ты.
Но что делать, если жизнь почему-то пошла не так, а в цехе Вадиму
почему-то даже как-то нравится?
Тоска, правда, грызет. А когда Волковы-старшие…
Они ведь молодые еще люди. Вадиму едва стукнуло двадцать, им только
приближается к сорока.
И они завербовались на Сириус-5 – биоинженерами. Родители у Вадима с
образованием, это он не уродился.
Распродали все, чтобы устроиться в колонии с удобствами. Хорошо,
квартиру оставили.
Отец говорил:
– Зачем ему наша квартира? Любит он свой завод, пусть завод ему дает
комнату в общежитии. Или пускай дует в ретрограды, им обещают премии
повысить.
А мать стояла насмерть:
– Ну уж нет. Что люди скажут? Бросили сына голым на улице? И будет нам
икаться на Сириусе. Нет, дачу продаем, машины продаем, но квартиру – только
через мой труп!
Так что спасибо «людям».
Но тоска совсем лютая навалилась. И личной жизни, к тому же, никакой.
Вот, к примеру, закрутить бы с незнакомкой из игрового зала. Она, похоже,
была бы не прочь. Но как, если ты никто? И когда ты даже без каких-нибудь
пусть уж совсем вшивеньких колес…
Вадим всерьез задумался о кредите.
Но тут Антоныч ему подсказал:
– Ты в интернет выходишь когда-нибудь? Новостями интересуешься? Эхе-хе… А я вот за тебя беспокоюсь, думаю, как тебе жизнь устроить хоть
немного. Ты же, Вадька, думаю, неспроста с детства на ретрограда тренировался.
Ты ведь и по жизни не от мира сего – стопроцентный ретроград и есть. А им,
ретроградом, то есть, между прочим, премии повысили. И хорошо так повысили.
Глядишь, еще престижным занятием станет мотаться по прошлым векам. Так что
ты поинтересуйся-то! И подумай. Прикинь свои возможности. Других, похоже, у
тебя уже нет.
Вадим поинтересовался. И выходило, что даже на феррари могло хватить –
если повезет пару раз сгонять в дописьменные времена или Древний Египет. Это
было бы слишком большое везенье, конечно. Практически нереальное. Но и за
путешествия в более поздние времена премии выросли настолько, что на
приличную машину вполне можно было бы насобирать. Хотя бы половину цены.
А остальное – ладно уж, в кредит.
Удача должна улыбнуться. Ведь Вадим – стопроцентный ретроград.
Особенно если верить Антонычу.
Для обмена сознаниями необходима идентичность психоматриц. Звучит
заумно, но расшифровывается просто. У твоего партнера должны быть такие же,
как у тебя, темперамент и характер, склонности и взгляды на жизнь.
Это огромная редкость для людей из разных времен и культур. Поэтому
путешествия в прошлое открыты для всех желающих, нужно только пройти
специальную подготовку и сдать экзамены. Самые трудные и важные – по
всеобщей истории и языкам.
Вадим Волков в школе успешно одолел мультиисторический и
турболингвистический факультативы. Но только за компанию с другом. Правда, и
Серегу Рыбаченкова история, языки влекли больше всего тем, что по
путешествиям в прошлое сходила с ума их самая красивая одноклассница.
Жанна мечтательно изгибала черные бровки:
– Хорошо бы не на один день, как полагается! Что за глупое правило? Вот
попасть бы ко двору какого-нибудь Людовика или в императорский Петербург и
задержаться на месяц. Нет, когда мне повезет, я буду стараться не спать сколько
выдержу. Знаете, я тренируюсь. Я уже могу двое суток обходиться без сна.
– Чокнутая, – снисходительно усмехался Серега, а сам пожирал глазами
белую тонкую шейку Жанны. – По мне, так получить свидетельство, что
ретроскопия не для тебя, еще и лучше. Значит, ты современный. А может, вообще
уникальный.
– Ага, держи карман шире! – пренебрежительно фыркала Жанна. –
Уникальный! Просто перемещения во времена позднее двадцать первого века
запрещены. Вот и вся уникальность неспособных снобов вроде тебя…
– Ну, насчет моей неспособности еще неизвестно…
– Зато замечательно известно, что ты сноб!
– Может, и сноб. Зато ты у нас наверняка стопроцентная ретроградка! –
смеялся ехидный Серега.
Жанна злилась и оглядывалась на молчаливого Вадима. А тот слушал их
бестолковые пререкания только краем уха, занятый изучением доступных взгляду
окрестностей. Хорошо бы забросить дурацкие учебники подальше! Куда лучше
зубрежки и тренингов – отправиться на реальные приключения. Полазить по
пустырям, стройкам и свалкам, надавать тумаков подвернувшимся хулиганам из
соседнего района. Особенно хорошо, если б те начали приставать к Жанне, а тут
они с Серегой. Один – большой и крепкий, а второй, Вадим, хоть и маленький,
зато ловкий. Занимается рукопашным боем.
– Вадим, скажи ему! – требовала Жанна моральной поддержки.
И он немедленно терялся.
В глазах Жанны пляшут светлые синие лучики, пахнет она пронзительно
мягко. Но стыд и позор завоевывать расположение девчонки, ополчаясь на
лучшего друга. Хотя и Жанне хотелось посочувствовать, и Серега явно был
неправ…
– А что сказать? – мучительно пытался Вадим найти выход из
безвыходного положения.
– Дурак ты, – по-своему понимала его затруднения Жанна. – Дурак и
полено бесхребетное. Своего мнения не имеешь. И смотришь-то вечно чисто
дикий… волчонок какой-то!
И Вадим только беспомощно разводил руками. Полено, так полено, а на
волчонка он и вовсе не обижался.
На самом-то деле, у него имелось мнение, причем самое твердое.
Путешествия в будущее невозможны. Причина, как объясняют ученые,
каким-то хитрым образом состоит в том, что наше многомерное пространство
расширяется, а не сужается. Начни оно сужаться, невозможны стали бы
путешествия в прошлое.
Тех, кому пару для обмена не находят, гораздо больше. Обиженные
судьбой придумали называть «машины времени» не психохроноскопами, как они
действительно называются, а ретроскопами. Соответственно, путешественники в
прошлое сделались ретронавтами, ретроманами, а иногда и попросту
ретроградами. Мол, родные души троглодитов.
Старшеклассница Жанна всегда держала наготове четкую отповедь
подобным нападкам:
– Люди во все времена были одинаковы, если это действительно люди, а не
троглодиты. Так что не надо. А хваленая уникальность хрононавтов-неудачников
– следствие их испорченности современными извращениями. Проникнуть в
прошлое можно только с ясным сознанием и чистой душой.
Критики путешествий во времени – и Серега Рыбаченков в их числе –
возражали, что оно и видно, какие чистые души путешествуют. Недаром обмен
сознанием происходит чаще всего если не с торгашами, то с аристократами.
Жанна имеет достаточно оснований попасть ко двору какого-нибудь Бурбона или
Медичи, как и мечтает. В такие «чистые» места ретронавты обычно и попадают.
А самым сильным аргументом служил критикам тот факт, что за полтора
века ретроскопии никому еще не удавалось обменяться сознанием с личностью
масштаба Леонардо или Эйнштейна, Пушкина или Сократа.
Жанна, однако, не терялась.
– Просто аристократы в те времена были самыми грамотными людьми – и
самыми восприимчивыми. Ведь с какими попало графами-маркизами тоже не
обменяешься сознанием, только с самыми достойными из них. Ну а что все гении
извращенцы, известно каждому. Правда, у них здоровая извращенность. Вот и
сотвори новую теорию относительности, нарисуй Мону Лизу двадцать пятого
века. Докажи, что и твоя «уникальность» – та, которой не стыдно.
Вадим полностью был согласен с такими доводами. А Серега, на его
взгляд, просто трусил, пытаясь заранее оправдать возможную неудачу.
Жаль, бесчестно поддерживать Жанну, обвиняя друга в недоказанной
трусости. Вот если б тот попытался Жанну ударить или полез к ней целоваться,
тогда б Вадим врезал ему с превеликим удовольствием.
Но Серега вел себя прилично.
После школы дорожки разошлись. Путешествия во времени – не
профессия, пока не доказано, что ты можешь мотаться в каждый век хотя бы раз
по пять. А таких сверхретроградов – чуть ли не один на миллион.
Рыбаченков поступил в медицинский, на хирурга. Болезни всегда
вызывали в нем живейший интерес, ну а радикальные взгляды и подходы он
пытался практиковать во всем. Только с Жанной не решался.
Жанна выбрала актерскую стезю. На ее взгляд, умение вживаться в образ –
для путешественника во времени главнейшее из искусств.
Вадим окончил курсы мастеров точной сборки и пошел работать на завод
летательных аппаратов. Ему понравилось. Своими руками создавать реальные
вещи, красивые, надежные и нужные людям – что может быть лучше?
Они встречались на курсах подготовки ретронавтов – уже на высших.
Поначалу проводили вместе и вечера после них. Но Вадиму всегда нужно было
пораньше домой, чтобы выспаться перед сменой. Сереге – грызть гранит
медицинской науки. А Жанна, с ее красотой, умом и обаянием, получила доступ в
круги, где ее зеленым приятелям радовались не особенно. Компанией Жанны
стали известные артисты и режиссеры, художники и поэты, космонавты и
профессиональные путешественники по времени.
Она предприняла попытку, как только ей исполнилось восемнадцать.
Считается, что это возраст зрелости психоматрицы.
Жанне повезло, все начиналось почти так, как в ее грезах. Египет
эллинистического периода, блистательная Александрия. Четверо суток без сна в
теле куртизанки, в тот год сводившей с ума весь тамошний античный бомонд.
Близкое знакомство с математиком Евклидом и царем-летописцем Птолемеем,
недавним сподвижником Александра Великого. А также ночи напролет с
философом Эпикуром, удачно подгадавшим посетить в тот сезон египетскую
столицу с гастролью.
Можно было не сомневаться, что, по крайней мере, ко двору французских
Людовиков Жанна тоже непременно попадет. В какое-нибудь из своих будущих
межвременных перевоплощений.
Но Рыбаченков смеялся до колик над ее александрийскими ночами.
Через полгода решился и он. Оправдались и его ожидания – в полной мере.
Конечно, оказалось, что он ни разу не ретроград.
Они виделись все реже. Даже по телефону, случалось, не общались
неделями.
Однажды Вадим ответил на Серегин вызов и услышал:
– В курсе? Жанна замуж выходит. За стопроцентного ретрограда – полтора
десятка обменов, так-то. А сама, кстати, больше не пытается…
Серега хохотнул в трубку:
– …и ее можно понять. Если Жанночка начала карьеру с александрийской
гетеры, то в шкуру звезды какого амплуа и жанра закинет нашу гейшу в
следующий раз? В менее благородной и просвещенной местности?
Вадим не нашелся, что ответить. Вообще не хотелось развивать тему. Он
только спросил:
– А ты как?
– Я? Знаешь, по-моему, игры со временем вообще надо запретить. Ну, ты
понял, думаю. Я вступил в общество по защите хроносреды.
Помолчав, школьный друг добавил:
– Мне жетон дали.
– Хм, жетон… Ну, удачи тебе! – сказал Вадим и нажал на отбой.
Сел на табурет, повесил руки и долго сидел так, ни о чем не думая, потому
что стало уже не о чем.
Нет, его не обескуражило замужество Жанны. Он о ней даже и
фантазировать давно перестал. Полно вокруг и других, не хуже лицом и фигурой,
зато проще. И от Сереги Рыбаченкова он давно ждал чего-то подобного. Старый
друг становился Вадиму неприятнее с каждым годом. Даже хорошо, что видятся
они все реже.
Хотя и жаль, что все так повернулось и с Жанной, и с Серегой.
Но Вадим понял одно, понял бесповоротно. Попытка путешествия в
прошлое – как испытание. Но не сил. И не собственной значительности. Даже не
скрытого содержания души. Проба на прочность, наверное, так. Испытание на то,
способен ли ты принять себя таким, как ты есть.
Его, правда, мало интересовало, способен ли он сам.
Но когда повысили премии и встал ребром вопрос о колесах…
Из черных вод забвенья его выбила крепкая затрещина. Вадим чуть не
въехал носом в землю, а каска укатилась в траву. Судорожным движением рук он
успел подхватить копье.
И понял, что в траву полетела не каска. Шлем. Старинный русский шлем.
То есть, старинный для его родного времени, а не того, в котором он очутился
после переноса.
Вокруг ржали мужики – в доспехах и кольчугах, в остроконечных шлемах.
С копьями, щитами и бородами.
– Не спи, боец, наследство отморозишь!
Вадим оглядел себя – и тоже обнаружил кольчугу и курчавую бороденку. В
руках копье, на плече щит. На поясе – короткий меч и кинжал.
Он сидел на мокрой земле в холодных кожаных штанах, обшитых железом.
Очень приятно…
Моросил мелкий дождик. Но явно не осенний. Трава кипела яркой
зеленью, да и воздух был довольно теплым.
Борода отчаянно чесалась.
«Блохи», – уныло подумал Вадим.
– Кто там спит?! – послышался резкий, неприятный окрик. Мужики
приосанились, кто сидел – встал.
Вадим понял, что они – и он вместе с ними – вообще-то образуют некое
подобие строя…
Перед шеренгой появился внушительных размеров чернявый детина в
блистающих пластинчатых доспехах и красном плаще. Пнул шлем Вадима.
– Подыми, олух!
Рядом с чернявым возник белобрысый юнец с прохладными голубыми
глазами. Еще безусый. Одет – не менее богато.
– Тише, Дмитро! Ты оглянись, да подумай. Другие до кустов бегают
каждый миг, а этот еще и всхрапнуть в бороду успевает, сил набраться перед
сечей. Вот уж где спокойствия, так у Данилки нашего, Вовкуна! На всех смолян
хватит. Тебе и то пример взять не зазорно.
Чернявый буркнул что-то неразборчивое про каких-то там вовкунов, хмуро
пошел вдоль строя. Белобрысый мальчишка задорно подмигнул Вадиму:
– Дмитро щиту твоему завидует. Как пить дать, что ничего боле. Ну да
живописица-то Любавушка за него замуж пошла, не за тебя, так что грех витязю
ревновать. Смотри, Вовкун, не посрами щита. Уж больно знатен да красив он у
тебя.
Вадим, подобрав шлем, посмотрел на свой щит. Там, на серебристом поле
был искусно нарисован серый волк. Огляделся по сторонам – таких рисунков на
щитах больше не нашлось. Зато и на них, и на реющих над войском красных
знаменах в массе было изображений витязя на белом коне с крестом на щите и
поднятым в замахе мечом. На других вместо всадника наблюдался некий
странный иероглиф.
Вадим еще раз оглянулся по сторонам – хмурое небо, низкая трава,
кустарник невдалеке. Пешее русское войско со знакомыми по страницам
учебников знаменами. Знакомыми? Конечно, знакомыми!
Вдруг стало понятно, что здесь за место и что за день.
Конечно. Поле между деревушками Грюнвальд и Танненберг. 15 июля
1410 года.
Вот только почему герб князей Мстиславских не у княжича на щите, а у
Вадима? У Данилы Вовкуна, как его здесь, похоже, кличут?
– Не посрамлю, княже Юрий Симеонович, – сорвалось с языка словно само
собой. – Ни щита, ни земли Смоленской…
Юрий Мстиславский – сколько же ему стукнуло в тот грозный год, лет
пятнадцать? – улыбнулся и окликнул чернявого соратника:
– Эй, Дмитро, ты куда? Станем здесь, с нашим Данилкой. Авось его вовкун
на щите окажется знатным оберегом. Заодно и нас сбережет. Вдруг не напрасно я
разрешил Вовкуну личный герб…
Мрачный Дмитро вернулся, но хмыкнуть в черный ус не преминул:
– Что ж, мы-то не беречься сюда пожаловали, но перед князем Симеоном
за тебя потом все одно отвечай, княжич. Так что авось и Любавин вовкун
посодействует, кто ж супротив что скажет…
– Вот и ладно. А перед князем мы сами ответим, наперед не страшись.
Вот как! Одной загадкой истории уже меньше. Выходит, князь Лугвентий
Ольгердович – а в православном крещении Симеон – все-таки не с пешими
смоленскими полками. Вероятно, командует конными хоругвями, а в пехоту
отрядил юнца-сына. Вдохновить смолян на подвиг и смерть, жертвуя отпрыском?
Не понять простому человеку княжеских повадок…
Дождь прекратился, забрезжило робкое солнышко.
Где-то справа протрубили трубы, раздался неясный гул, пронеслась
конница. Ясно, начинается…
Литовский князь Витовт, не выдержав ожидания, нарушил приказ
главнокомандующего – польского короля Ягайлы. Послал в атаку своих татар, а
за ними и русско-литовскую кавалерию.
Со всей яркостью всплыло в памяти все, что последует дальше. Тевтонцы
встретят неприятеля залпом из ста орудий, однако ядра пролетят над головами
атакующих. Но когда закованные в сталь рыцари перейдут в контрнаступление,
литва побежит, а русь попятится. На левом фланге крестоносцы тоже атакуют, так
и не дождавшись решительных действий от поляков. Начнет прогибаться и
польский строй. Немцев будет отделять от победы лишь тонкая грань. Но три
пеших смоленских полка в центре союзного войска выстоят под прямым ударом
тяжелой рыцарской конницы, прикрывая отступление отрядов Витовта, так
похожее на бегство. Не позволят крестоносцам и выйти во фланг полякам.
Тевтонцы введут в бой резерв, меняя тактику по ходу боя. Шесть отборных
рыцарских хоругвей, построившись классическим тевтонским клином, обрушатся
на смолян. Один из их полков будет изрублен почти полностью, два других
наполовину. Но выжившие вновь сохранят боевой порядок и не отступят.
Тогда-то и наступит переломный момент. Контратакуют чешсковенгерские ополченцы во главе с Яном Жижкой, будущим героем гуситских войн.
Витовту беспримерным образом удастся остановить бегство своего воинства и
вернуть его в сраженье. В тыл растянувшейся линии тевтонцев ударит степная
конница Джелаладина, до последнего выжидавшая, в чью сторону склонится
чаша весов.
Историки и в двадцать пятом веке продолжают спорить, чей вклад в
победу оказался решающим. И еще – мучаться над вопросом, что делали три
скромных пеших полка в центре огромного конного войска союзников.
Но хорошо известно, что в польско-литовском штабе от тевтонцев ждали
атаки знаменитой «свиньей». Под ее ударом слабый центр должен был бы
провалиться, дав возможность флангам союзников взять клин в кольцо. Быть
может, так и планировали штабисты Ягайлы?
Крестоносцы, однако, желая разыграть свой новый козырь – полевую
артиллерию, построились не клином, а в линию, и стали ждать решительных
действий от противника.
Реальный ход битвы перечеркнул ожидания и замыслы стратегов обоих
штабов.
Витовт не выдержал первым в борьбе нервов и союзное войско едва не
осталось без правого фланга. Тевтонцы, однако, так и не извлекли никаких выгод
из артиллерии, вынужденные атаковать. Наконец, пеший смоленский центр на
поверку оказался не слабым, а сильным звеном в построении польско-литовского
войска.
В итоге каждый внес в победу союзников свой вклад – поляки, литовцы,
чехи с венграми, татары. И спорить тут не о чем. Но по характеру и цене этого
вклада не было равных смолянам.
– В линию становись! – зычно выкрикнул Дмитро.
Бойцы вокруг зашевелились.
Вадим почесал бороду. Прикинул свои шансы.
Пока завяжется бой на правом фланге, пока его волны докатятся до
смолян…
Премию он все равно получит – и немалую. Сведения о Средних Веках
ценятся высоко. Но согласно инструкции, при возникновении опасности для
жизни путешественник должен немедленно вернуться.
Нужно всего лишь заснуть. Психохроноскоп произведет обратный обмен
автоматически.
Обычный человек, конечно, не заснет по первому желанию, когда сна ни в
одном глазу. Поэтому ретронавты проходят специальный курс ментальных
тренировок. Две-три минуты – и глубокий транс, быстро сменяющийся сном.
Конечно, не всегда есть нужные минуты. И очень редко, но бывает –
ретронавт не возвращается. Тогда в будущем будят того, вместо кого он погиб.
Невольные переселенцы из прошлого на удивление легко адаптируются в
двадцать пятом веке.
Вроде бы, у Вадима время еще остается. Вот только как будет выглядеть
его транс в такой момент? И каково будет вернуться сюда Даниле Вовкуну?
Заснул на травке в ожидании боя – очнулся в строю перед лицом атакующего
врага. Не выбьет ли неожиданный провал в памяти почву из-под его ног, не
лишит ли уверенности в себе?
И что подумают командиры, которые в него так верят? Как его фортели
скажутся на их боевом духе?
Между тем…
По спине пробежал холодок. Герб на щите! Вспомнилось происхождение
другого герба – знаменитого на весь мир черного жеребца, гарцующего на
золотом поле. Первоначально герб принадлежал итальянскому летчику-асу
второй мировой войны. Летчик погиб, а в память о нем гарцующего жеребца
сделал эмблемой своей компании другой итальянец. Его имя было Энцо Феррари.
Вот и гадай, каким может оказаться происхождение герба Мстиславских
князей. Тем более, мальчишке княжичу волк на щите нравится заранее.
Но, может, не в этой битве? Юрий Мстиславский всю жизнь проведет в
походах.
И кто сказал, что все те, кто не возвращается, гибнут? Вдруг иногда
происходит нечто иное? Например, может ли человек измениться за один день
настолько, что обратный обмен станет невозможным?
Наверное, зависит от того, какой ему выпадет день.
С другой стороны, вдруг Вадимову двойнику понравится в будущем? В
пятнадцатом веке, похоже, у Данилы те же проблемы, что у Вадима тысячу лет
спустя. А в двадцать пятом, возможно, Вовкуна ждут удача и счастье.
Справа снова заклубилось. Татарская конница возвращалась после
пробного наскока.
На той стороне поля протяжно затрубили трубы.
– Ну, сейчас начнется… – сладко вздохнул мальчишка Мстиславский. –
Идут, супостаты.
Ну, красавчик! Хорошо ему, по матери – внуку Дмитрия Донского…
Юрий громко выкрикнул:
– Не пустим крыжака, братцы!
– Не пустим! – раздалось в ответ со всех сторон. – Не пустим тевтонского
гада!
Вадим тяжко вздохнул. Он достаточно хорошо представлял себе, что такое
средневековый рукопашный бой. Много труда и пота – до порванных сухожилий.
Много крови и боли – и твоих в том числе. Много смерти, грязи, зловония. И
никакой романтики.
Он еще раз оглядел свое снаряжение.
Что ж! В принципе неплохо для пехотинца пятнадцатого века. Далеко до
рыцарской брони, но защита есть и двигаться легко. Он извлек из ножен короткий
меч, проверил баланс. Очень неплохо! Вадим занимался в детстве рукопашным
боем, да и фехтованию хрононавтов учат в обязательном порядке.
Он вернул меч в ножны. Задумчиво взвесил в руке копье с зазубренным
стальным наконечником. Попробовал подвигать большим щитом, сужающимся к
низу, отбивая воображаемые удары.
Итак, мечом и щитом он владеет. Каким концом копья буравить
тевтонскую сволочь, тоже ясно. Да и тренированное тело Данилы Вовкуна
должно помочь. Заодно с собственными рефлексами гонщика 8-D.
Ему не хочется драться, убивать. Тем более – умирать. На подвиги тоже не
тянет. Ничуть.
Но за спиной – Польша, Литва, Русь. Если дрогнут смоляне, то чья
настанет очередь повторить судьбу полабских и поморских славян, пруссов?
И пусть в учебниках грядущих веков уже записано, что смоленские полки
выстоят. История – такая хитрая штука, что творится каждый миг даже когда он
проигрывается «на бис». Творится заново. И поэтому требует крайне бережного
обращения.
Но и страхи борцов за «чистоту хроносреды» сильно преувеличены.
Изменить прошлое, а с тем и повлиять на актуальное настоящее невероятно
трудно. Вся загвоздка в идентичных психоматрицах. С ними всегда одно и то же.
Вот и Вадим Волков – абсолютно равнозначная замена Даниле Вовкуну.
Равнозначная и равноценная.
Конница крестоносцев буквально вырастает из травы метрах в ста перед
смолянами. Отчетливо можно разглядеть каждый крест на щите, каждый плюмаж
на шлеме, здоровенные зубы боевых рыцарских коней.
«А ведь они еще и кусаются!» – вспоминается Вадиму.
Рыцари приближаются тяжелокованной, медлительно неотвратимой
рысью.
По примеру однополчан, стоящих с ним в первой шеренге, Вадим
опускается на колено, ставя щит на землю и упирая в нее тупое основание копья.
Щиты смыкаются краями, сверху на них надвигаются другие, образуя второй
слой.
Так же в несколько рядов строй ощетинивается копьями.
Пронзительно пахнет мокрой травой и кислым мужицким потом.