Интервью с Михаилом Ильичем Шумиловым, доктором

Интервью с Михаилом Ильичем Шумиловым, доктором исторических наук,
профессором, заведующим кафедрой Отечественной истории исторического факультета.
8.12.2012 г.
Родился я 13 октября 1925 г. в забытой всеми и Богом деревне Ягрема
Каргопольского района Архангельской области (в прошлом Олонецкой губернии) почти
недоступной для внешнего мира. Туда можно было добраться только зимой, а в летний
период по вымощенному деревянному настилу протяжённостью 14-15 км., по болотам и
топям, от проезжего тракта из г. Каргополя на г. Вытегру. Ягрема состояла из семи
деревень по берегам сплавной речки, впадающей в озеро Лача, где расположен один из
древних русских городов Каргополь.
Деревня жила замкнутой жизнью, напряжённым трудом от зари до зари и редкими
праздниками, на которые собирались родственники и знакомые из ближайших деревень.
Люди гуляли и веселились как могли. Были и драки среди молодёжи, но всё завершалось
соглашением и миром. Почти все крестьяне имели у себя достаточно лошадей, коров и
овец, а также пахотные угодья, что позволяло им вести натуральное хозяйство и
обеспечивать себя продовольствием, недостающие продукты (соль, сахар, чай и т.п.), а
также товары и одежду покупали в лавке (сельского потребительского общества на
деньги, заработанные на лесозаготовках или охотничьих промыслах).
Детство моё было счастливым и радостным. От родителей и окружения я не
слышал ни одного бранного слова или оскорбления. Поскольку вскоре в семье появилась
сестра Клава и брат Владимир, меня взяла под опеку бабушка по линии мамы, которая
очень хотела, чтобы я выучился на доктора. Наше село не имело тогда даже фельдшера и
люди часто умирали из-за отсутствия медицинской помощи, что и случилось с моими
первыми сестрой и братом. К тому времени все дети бабушки и дедушки (два сына и
четыре дочери) имели уже свои семьи, а я стал их первым и любимым внуком. Дедушка
участвовал в русско-японской войне 1904-1905 гг. и первой мировой войне, был в
японском и германском плену, много повидал, в деревне его уважали за трудолюбие и
мирскую помощь (был в церковной двадцатке, отец спас его от ареста в 1930-е гг.). В
памяти остались воспоминания о том, как мы ходили на ночные собрания в период
создания колхозов. Тогда я впервые услышал фамилии Бухарин и Рыков. Отца хотели
избрать председателем колхоза имени немецкого коммуниста Тельмана. Он долго
отказывался и всё же через несколько дней согласился стать заместителем. Вскоре этот
колхоз слили с другими под названием «Второй пятилетки», а отцу удалось устроиться на
работу в райпотребсоюз в Каргополе. В нашем доме часто собирались мужики и вели
разговоры о колхозной жизни. Многое мне было непонятно. Помню, крайнюю
озабоченность селян, эмоциональный взрыв разных мнений, споров о безысходности
положения и неведении будущего.
Деревня до войны насчитывала более 150 дворов. В позапрошлом году посетил
родной дом с сестрой Зинаидой и её мужем. Той деревни уже нет. Осталось только
несколько обветшалых и заброшенных домов, в числе их и наш дом. В нём даже можно
было бы жить. Двери выбиты, окна наполовину есть. Дорога туда на ощупь. Летом там
жил наш родственник, у него был небольшой огород для выращивания картошки. При
въезде в деревню кто-то установил мемориальный крест в память о тех, кто ушёл на войну
и не вернулся.
Мой дядя Алексей Андреевич брат отца погиб в Ленинграде. Получил ранение,
лечился в госпитале. В 1942 г. позвонил двоюродной сестре, что выписывается,
родственники пошли его встречать, но нашли лишь его останки. Отец был на войне с
осени 1941 г. до 1946 г. В 1920 г. с Тухачевским дошёл до Варшавы, потом переболел
тифом, охранял Мурманскую железную дорогу. Воевали также два брата мамы. В
Отечественную войну меня в армию не призывали из-за инвалидности. На Кестенгском
направлении погиб брат жены Анатолий Петрович в самом начале войны.
Несчастье случилось со мной в детстве. Детьми мы играли у строящегося дома, на
скользком горбыле у меня разошлись ноги, получил тазобедренный вывих. Как ребята
домой принесли, не помню. Отец заметил в семь лет, что я стал хромать. Начали меня
лечить домашним способом. Жил зиму у какой-то знахарки, которая массажировала мне
ногу и дёргала, чтобы она встала на место. Возникло костное воспаление. Год лечился в
Каргополе, а потом дома, где закончил заочно школу, получил Похвальную грамоту. В
Каргополе учился с пятого класса и закончил среднюю школу в 1944 г. с надеждой, что
пойду учиться в высшее учебное заведение.
В десятом классе Каргопольской средней школы учился вместе с Ириной
Петровной, которую полюбил на всю жизнь. Её отец, Пётр Михайлович, был сыном
священника М.Ф. Покровского, а мать – дочерью купца П. Жигарева. Пётр Михайлович
известен как организатор музеев в Каргополе и Хабаровске, репрессирован в 1938 г.
Ирина Петровна была отличницей учёбы и хотела учиться в Московском государственном
университете, но так как её отец был репрессирован, ей отказали из-за отсутствия мест в
общежитии. Однако, она смогла поступить в Московский экономико-статистический
институт, по окончании которого была зачислена в аспирантуру, а затем отправлена
преподавателем в Минск в Институт народного хозяйства.
А мне после окончания средней школы пришёл отказ из Московского института
кинематографии из-за непредъявления необходимых работ. Пришлось устраиваться на
месте. Нашёл работу в Каргопольском военторге, чтобы кормить брата и сестру. Отец бы
на фронте. Приняли на работу счетоводом. В декабре 1944 г. увидел объявление о том, что
Карело-Финский государственный университет продолжает набор студентов. Мама
посоветовала отправить письмо в КаГУ. Когда пришёл положительный ответ, начальник
военторга не стал меня задерживать на работе. В середине декабря приехал в
Петрозаводск.
Встретили меня дружелюбно. Заместитель декана историко-филологического
факультета, Виктор Михайлович Морозов, на мой вопрос можно ли учиться на
математическом факультете сказал: «Миша, студенты физмата в январе будут сдавать
экзамены, а там высшая математика и т.д., иди на исторический факультет. Сдашь
экзамены и будешь учиться, не сдашь – тогда извини». Иди на историческое отделение
или на филологическое ко мне». Я дал согласие учиться по специальности «история». Тут
же в деканате разделся и пошёл на лекцию, которую читал Яков Алексеевич Балагуров.
Он рассказывал о времени Ивана Грозного. В аудитории сидели одни девушки по трое за
столом и усердно писали. Я присел к единственному юноше Евгению, инвалиду войны –
танкисту, который только что вернулся из госпиталя после ампутации ноги. К сожалению,
он
вскоре
умер.
Группа
историков
оказалась
исключительно
дружной
и
доброжелательной. Все проявляли интерес к отечественной истории. Лекции и семинары
проходили при активном участии всех студентов. Преподаватели давали новые знания.
Мы много работали, читали труды Ключевского, Соловьёва и других историков, а также
журнальные статьи, документальные источники.
Студенческая жизнь была весьма многообразной во всех отношениях. Прежде
всего, студенты в обязательном порядке посещали учебные занятия – лекции и семинары.
И не потому, что их обязывали ходить на занятия, принудиловки не было, а был
профессиональный интерес. Беда заключалась в отсутствии бумаги. Писали на газетах и
оставленных финнами многослойных бумажных матрацах и мешках. Они были
прочными, чернила на них не растекались. В зимний период чернила порой замерзали. К
сожалению, этих тетрадей из бумажных мешков не сохранилось.
На
первых
университета
курсах
запомнились
лекции
разных
Константин
Дмитриевич
Митропольский
преподавателей.
читал
курс
Ректор
методики
преподавания, в холодные дни приглашал студентов к себе на квартиру и в тёплой
непрнуждённой обстановке делился своим опытом, порой увлекался, говорил о том, какой
счастливой будет наша жизнь и работа в школах, когда мы приступим к преподаванию
истории. Среди нас он прослыл мечтателем, но в то время он вселял надежду на победу и
уверенность в своё будущее.
Арсения Степановича Громова, преподавателя латинского языка, мы уважали за
сердечность и методику преподавания предмета. Многие фразы по латыни мы усвоили на
всю жизнь за их чёткость, точность и выразительность. Этот преподаватель с белой как
лунь головой, учивший до революции петрозаводских гимназистов, был для нас примером
порядочности, аккуратности и уважительности в общении с людьми, пробуждал интерес к
языку, который был для нас второстепенным.
После
окончания
Отечественной
войны
коллектив
преподавателей
стал
расширяться. Приступили к занятиям историк Ефим Семёнович Гардин, политэконом
Михаил Георгиевич Никулин, Михаил Николаевич Голицын, Анна Борисовна Ратнер,
Валентина Николаевна Травянова. В университет прибыла из эвакуации Татьяна
Владимировна Старостина. Деканом факультета стал Иван Иванович Кяйвяряйнен,
который всем своим видом, твёрдостью характера и требовательностью создавал
обстановку деловитости и ответственности на нашем факультете.
Все они работали с большим интересом, развивали в нас склонности к овладению
научными знаниями, прививали навыки научного анализа исторического процесса,
причин и следствий тех или иных событий. К нам приезжали лекторы из ленинградских
вузов. В числе их запомнился в то время ещё молодой учёный Каллистов, который
блестяще прочитал курс истории Греции, а потом и Рима. Никогда раньше я не слышал
такой подробной и увлекательной истории древности, которая лилась из памяти и уст
этого учёного. Она оставила добрые воспоминания о нём на всю жизнь.
Из преподавателей нашего факультета мне запомнились также лекции по
этнографии члена-корреспондента АН Дмитрия Владимировича Бубриха, который
познакомил нас с этнонациональной ситуацией в регионе и особенно с историей
карельского народа. При сдаче экзамена я употреблял немало выражений вепсского языка
и он заинтересовался откуда я родом, местной топонимикой, названиями рек, деревень и
т.п. Меня удивляло то, что разговор вышел за пределы экзаменационных вопросов, а
теперь мне понятно, что Бубрих видел в моём лице живое продолжение тех предков из
веси, которые мигрировали из Новгородской пятины в Паонежье и сохранили родовые
начала на новом месте. Он улыбнулся и положительно оценил ответ.
Курс археологии нам читал известный писатель и открыватель наскальных
изображений
(петроглифов)
Александр
Михайлович
Линевский.
Он
увлечённо
рассказывал о жизни предков, своей раздвоенности в связи с занятием археологией и
жизнеописанием современности. Советовал нам смотреть на жизнь шире, осваивать
различные аспекты истории, больше читать и повышать свою культуру. Как писатель он
увлекался рассмотрением отдельных жизненных ситуаций, соотносил их с условиями
борьбы за выживание в далёком прошлом. Не раз отмечал, что его в равной степени
интересует археология и писательский труд. Уже тогда он задумал роман «Беломорье» и
работал над ним.
Кроме посещения лекций историков я слушал иногда лекции преподавателей
других факультетов. Большой интерес вызвало посещение открытых лекций в актовом
зале доктора наук ихтиолога Ивана Фёдоровича Правдина, который в 1920-е годы по
советско-японскому соглашению
участвовал в японских морских промыслах и
ихтиологических исследованиях у берегов Японии. Ему удалось привезти немало цветных
слайдов, которые иллюстрировали рассказ учёного о флоре и фауне дальневосточных вод.
Проживая со студентами-геологами в одной комнате, ходил в геологический музей,
слушал рассказы о недрах и ископаемых Карелии профессора Всеволода Сергеевича
Сладкевича. А для обеспечения биологов наглядными пособиями вместе с художником
С.Х. Юнтуненом по заданиям профессора С.В. Герда мы рисовали водоросли, растения и
водную фауну. Наши рисунки использовались на занятиях биологического факультета.
В воскресные дни я посещал дом народного творчества, где собирались
самодеятельные художники. Занятия с нами вёл художник М.Н. Зайцев. Вместе со мной
студию
посещали
Ф.
Ниеминен,
Т.
Ланкинен
и
другие,
ставшие
затем
профессиональными художниками. Это увлечение было настолько захватывающим, что я
хотел уйти в художественную академию, но Ирина Петровна отговорила меня, и я
закончил университет.
В университетской жизни было много общественных поручений и увлечений. На
втором и третьем курсах подрабатывал в общеобразовательной школе на Перевалке: был
учителем черчения и рисования. Потом помогал двум незрячим студентам А. Левакину и
В. Дубровину, учившимся со мной на одном курсе, в закреплении знаний, полученных на
лекциях, был чтецом. На заключительной стадии мне и Г.А. Панкрушеву пришлось
помогать им в написании дипломных работ. Без нашей помощи они не смогли бы
завершить обучение. Кроме того, я отвечал за выпуск стенгазеты университета, которая
выходила регулярно. По линии парткома её содержание редактировала преподаватель
А.Б. Ратнер, а художественное оформление и сбор заметок были доверены мне.
Праздничные выпуски газеты отличались размерами и содержанием, занимали много
места в вестибюле актового зала.
Одним из культурных увлечений было посещение театров города. Часто бывал на
концертах приезжих артистов и музыкантов, посмотрел весь репертуар местной оперетты.
Вечерами в общежитии играли в шахматы.
На последних курсах увлёкся научной работой. Как-то однажды Яков Алексеевич
Балагуров привёл меня в государственный архив, размещавшийся на Круглой площади,
где памятник Ленина, и предложил заняться историей Кижского восстания. Показал мне
следственное дело екатерининских времён об этом восстании. Я начал его смотреть, но
ничего не понимал из-за незнания палеографии (системе сокращений и письме того
времени). Пришлось учиться, и постепенно освоил древние рукописи.
Особенно интересным было то, что мне удалось найти крестьянские жалобы
властям о своих тяготах и просьбах. Эти «подметные письма» составлялись в Кижах, а
затем доставлялись ходоками в Питер и рассматривались там, после чего начинались
следствия и гонения. По этой теме я писал дипломную работу, которая, говорят,
находится в архиве университета. Оппонентом по работе выступал заведующий кафедрой
русского языка доцент Б.П. Адентов, который дал положительный отзыв, отметив
некоторые архаичные выражения XVII века.
Я.А. Балагуров полагал, что я после по окончании обучения буду его аспирантом.
Но жизнь распорядилась по иному. На комиссии по распределению выпускников 1949 г.
присутствовал заведующий отделом пропаганды ЦК КП К-ФССР Д. Малегин, который
предложил направить меня директором центрального лекционного бюро Комитета по
делам культпросвет учреждений при Совете Министров К-ФССР. Туда же распределили
моих однокашников историка А.В. Анпилогова и филолога Н.Н. Пушкина. Председателем
этого Комитета был Власов Иван Владимирович, до этого работал заведующим общим
отделом ЦК КП К-ФССР. Но в связи с тем, что в 1950 г. по Ленинградскому делу
секретарь ЦК Г.Н. Куприянов был арестован, Власова тоже арестовали. В Комитете по
делам культпросветучреждений республики я работал недолго. Вскоре меня пригласил на
работу в только что созданный Институт истории партии – филиал Института марксизмаленинизма при ЦК КПСС Иосиф Иванович Сюкияйнен. Этот институт занимался
переводом на финский язык трудов К. Маркса и В.И. Ленина, а также разработкой
истории местных партийных организаций. Я дал согласие на перевод меня в этот
Институт. Новая работа мне нравилась и дала возможность вести серьёзную
исследовательскую деятельность. Работали мы вместе с Адольфом Петровичем Тайми
(Вастен), который писал воспоминания о деятельности Компартии Финляндии.
В связи с упразднением в 1960 г. Карельского филиала ИМЛ меня перевели на
работу в Петрозаводский государственный университет, где исполняю свои обязанности
до сих пор.