Было достаточно темно под нависшими лапами высоких елей
advertisement
Максименков А.Г. Петербургские зарисовки «Первая кража» Было достаточно темно под нависшими лапами высоких елей, чтобы дети, привыкшие ложиться спать в темноте, заволновались о ранней ночи. Гонимые надвигающейся грозой, они бежали в спасительный и родной дом. Улица опустела. Исчезли велосипедисты, няни с колясками, прогуливающиеся – все растворились за перекрестками, все попрятались за заборами, оконными переплетами, за железными дверями под защитой каменных или из бруса стен. В атмосфере ощущалась угроза, верхушки огромных елей под действием ветра раскачивались и непривычным, случайным прохожим и даже привыкшим ко всему местным жителям, казалось, что дерево, изъеденное короедом, с треском упадет на его дом. Деревья падали часто, но Бог уберегал, и крошились только затмевающие свет заборы, да рвались связи с цивилизацией: целые улицы дачного поселка уходили на несколько дней в темноту, оставаясь без электричества, телефонной связи и интернета. Постепенно, люди привыкли к частым обрывам и те, что побогаче и менее терпеливые завелись генераторами, спутниковым интернетом и прочими радостями бытия. Ляля с Аленкой уже карабкались по ступенькам крыльца, а их мамы две неразлучные подружки сцепясь языком еще только закрывали ворота, когда упали первые тяжелые капли. Дождь, словно метил территорию, определяя месторасположения своих целей, чтобы потом, тучно, не пролив мимо ни единой влаги, ударить из всех орудий. Капли участились, падая с той же ударной силой; теперь и родители с криками бежали под спасительный козырек крыльца веранды. Гроза бушевала, и ветер разбивал волны о подоконник, но современные стеклопакеты приглушали шум, а вспышки молний за плотными шторами перестали пугать детей. Девочки играли. Аленка постоянно отбирала игрушки: то паровозик, то куклу, а сейчас мешала раскачиваться на коне. Неудивительно, Аленка – хозяйка дома, мама ей все разрешает. Как раз сейчас, готовя ужин, Таня рассказывает Варе о новых веяниях в воспитании детей. «Ребенка нужно сызмальства готовить к самостоятельности. Не бежать к нему, если он споткнулся и упал, разбив коленки. И переходить мост, ребенок, должен не держась за ручку или платье мамы». Таня рассказывает, как она пыталась следовать книжке, но на половине моста уже сама крепко держала Аленку, опасаясь и за себя и за нее. Варя слушает подругу вполуха больше у Ляльки сидит и огораживает родное дитя от посягательств разбаловавшегося ребенка Тани. Лялька и Аленка одногодки. У них месяц разницы. Обеим сейчас полтора годика, а если точно, Лялька родилась семнадцатого декабря здоровым и крепким младенцем, не дотянув до четырех килограмм менее трех грамм. После родов Варя пополнела, резко так. И до этого не страдала худобой, но роды принесли гормональный сдвиг и полнота осталась, а с нею проблемы веса и неуверенность в собственной красоте. Будучи сама почти врачом она понимала безрезультатность лечения, но заставляла себя сидеть на диетах, и только любимые пирожные фирмы «Онтромэ» имели власть раз в месяц над нею. День выдался спокойным и таким же, катился к закату. Днем, Аленка отказалась спать и теперь капризничала. Лялька, хоть и старшая на месяц, присоединилась к ней за компанию; вообще, уже в их возрасте было видно, кто лидер. Таня, быстро распознав, в чем дело сунула дочери сосать грудь и та лежа на ее руках с удовольствием стала причмокивать. Аленке явно повезло с матерью: Таня понимала детей с полуслова и те тянулись к ней, рассказывая о своих 1 Максименков А.Г. подвигах, показывая порезы и ушибы. Аленка - первенец Тани и скоро ей предстояло стать старшей сестрой, а возможно и не единожды. Родители, проголодавшись не меньше детей после прогулки на свежем воздухе, с удовольствием вгрызлись в курицу, заедая свежим салатом. Ляльке на месте не сиделось и, прижав обеими руками мишку, она бегала от мамы к Аленке в комнату, периодически зависая перед аквариумом, что стоял у двери перед выходом с кухни. Мирно играющие дети и горячий свежезаваренный душистый чай с листиками мяты успокоили взрослых подружек, они погрузились в вечный разговор о детях, планах, покупках. Варе на днях крупно повезло - купила резиновые сапожки для дочери и та, теперь только в них и щеголяет, даже в солнечную погоду. Хорошо сидеть на кухне в деревянном дачном доме. Газовое отопление, зависящее только от тебя, создает уют и комфорт. Это тебе не город с его централизацией всего сущего, здесь ты хозяин, плати главное вовремя по ежемесячным повышениям оплат за газ и все в твоих руках… Разговор медленно перетекал на приближающуюся осень, на необходимость новой одежке детям. «Как же быстро дети растут, - удивлялась Варвара. - Только вчера купила курточку на вырост, а сегодня – уже мала. Видела тут, в «Здоровом малыше» комбинезон. Теплый и не промокаемый. Хотела купить, но цена…. никакой зарплаты не хватит!» «А что ты хочешь, - согласилась Таня, - на этом деньги такие зарабатывают! Вещь маленькая, ткани уходит копейка, а дизайн. Любой родитель из шкуры вылезет для своего ребенка. Кстати, я в Интернете видела, симпатичный комбинезон. Верх можно полностью снять и цвет - желтый с красным. Соблазнялась купить, но сестры отговорили, пообещали в детских вещах покопаться и подарить, но когда это будет. Если хочешь, можем вместе купить, и цена доступна…» Удивительно, как две разные семьи сближаются на общей теме. Еще совсем не давно, они не знали друг о друге, но появились дети, и вот теперь: их дети вместе гуляют, вместе болеют, лечатся, мучаются зубной болью. И все вместе, все рядом. Даже игрушки любят одни и те же, даже платьица – одного цвета. Дождь продолжал хлестать за окном, но гроза ушла. Теперь ее молнии сверкали в районе Парголово, и можно было рискнуть пробежать метров двести до собственного дома. Таня и Варя жили на одной улице, практически напротив и часто помогали друг другу. Таня, как, более старшая и коренная местная, знала практически всех в поселке. Ей по знакомству заведующая столовой детского санатория приносила молоко «Тема» за какие-то десять рублей. Аленка молоко не пила, его с удовольствием добавляла себе в чай, Таня, поддерживая организм, таким образом, для кормления грудью. И частенько передавала для Ляльки, которая с самого раннего детства перешла на заменители и очень любила именно это молоко. Накануне вечером, Варя использовала остатки молока и планировала с утра, пока дома была свекровь, Маргарита Алексеевна, съездить в город, пополнить холодильник. Но утром Варю вызванила соседка - разболелась спина, и Варя помчалась на выручку. Варин массаж – это что-то: как начнет мять, рубить, да сдабривать маслом, словно и не лечит, а тесто месит, а результат – летать начинаешь. Сама масло готовила. Предпочитала оливковое с добавлением разных эфирных масел. И телу полезно и запах приятен. Вызов соседки сбил все планы. Местный же магазин значительно уступал по ассортименту городским и был дороже, пусть и располагался в непосредственной близости от дач, находясь рядом с детской площадкой. Варя покупала там хлеб, крупы, но молоко доверия не вызывало. Вот и пришлось звонить подружке, не осталось ли у нее «Темы». Быстро летит время за разговорами, не успели оглянуться пора и расходиться. А дети не хотят, заигрались. Пришлось пригрозить Ляльке, не хочешь, уйду одна, а ты здесь останешься. Угроза смешная, да вспомнили тут родители о молоке. Таня к холодильнику дернулась, а Варя в гардеробную за денежкой. Варя за дверь и с глаз долой. Дочка-то и 2 Максименков А.Г. испугалась. Бросилась с криком за мамочкой. Та, дочь успокаивает, да в потьмах десятку достает. Утром в кармане куртки Варя нашла десять рублей. «Странно, - подумала она, - я же отдала их Тане» и тут ее прошиб пот: «я что влезла в чужой карман?» Она бросилась из дома в тапочках под текущий со вчерашнего дня дождь и практически добежала до калитки, а в виске пульсировала мысль: «надо вернуть. Вернуть. Вернуть надо». Как вдруг вспышкой молнии озарилась другая мысль: «А если не поймет, что случайность? Если отвернется? Что тогда?» и шаг замедлился и скорость упала и остановилась грешница и стала думать и пожар совести потух под проливным дождем, и сомнения заползли в душу словно струи холодной воды под воротник блузки: «А может, в кармане было больше денег? И мне только показалось, что вчера я взяла с собою только на молоко?» Она вспоминала, как использовала остатки молока, как положила десятку в карман. Она вспомнила беседу за чашечкой чая, она вспомнила все, кроме того момента как сунула руку в карман куртки. И дело было даже не в полутьме, тускло горящей лампочки в гардеробе, а в маленькой женщине, что испугалась остаться одной, испугалась быть брошенной. Варя помнила слезы, запах волос дочери ее необъяснимую дрожь и ничего более. И сама ситуация показалась ей такой мелочной и пустяшной: из-за каких-то десяти рублей поднимать волну против самой же себя, что она просто поставила точку в своих размышлениях: «Не может этого быть. Я точно в своей куртке шарилась. Точно. Абсолютно». * * * Лекционный зал, спроектированный специально для кафедры «внутренних болезней» в середине пятидесятых годов прошлого века, был наполовину пуст. Он напоминал алмазный карьер в Якутии. Внизу стоял профессор и комментировал ход операции в слайдах. Слушатели, а сегодня были только аспиранты, расселись на разных террасах этого карьера, вслушиваясь в тихий голос и выбирая алмазную мудрость. Варе, пришедшей чуть позже, чем обычно, пришлось выбрать более высокий ряд, ее любимое место оказалось занято. Она предпочла сесть напротив молодого врача, симпатизировавшего ей. Белые халаты, в обязательном порядке принятые носить на кафедре скрывали физические недостатки и достоинства людей, делая их единым целым и объединенных одной целью. Рядом с Артемом Викторовичем, любимцем и помощником профессора кафедры «внутренних болезней» Варя чувствовала себя уверенно и нисколько не смущалась полноты. Будучи целеустремленным человеком, и всегда внимательной к лектору, она не сразу, но обратила внимание на взгляды Артема к сидящим справа девушкам. На нее он так никогда не смотрел. Гулкие коридоры в здании девятнадцатого века охлаждали пыл даже в знойные часы июля. Студенты и преподаватели привыкли ходить почтительно перед ликами профессоров, зорко, порой сурово следящих за ними со стен коридоров. Бюсты известнейших врачей прошлого внушали уважение и вызывали стремление стать лучше их, или хотя бы попасть к ним в ряд. Еще в школе Варя увлеклась массажем. С каким непередаваемым чувством она мяла, рубила, поглаживала больное тело, реально исцеляя, изгоняя хворь. Ей доставляло наслаждение видеть, чувствовать результаты своего труда: как под пальцами лопаются пузырьки целлюлита, как размягчаются мышцы, еще совсем недавно скованные напряжением. Массаж, стал частью души. Она всерьез подумывала связать свою жизнь с массажем. Поступив сразу после школы в Санитарно-гигиенический институт имени Мечникова, Варя окунулась в счастливый мир первооткрывателя. Ей доставляло удовольствие изучать тела в формальдегиде, она не падала в обмороки, изучая препараты, присутствуя при вскрытии. И, вовремя поняла узость своего направления; на следующий год она поступает в более серьезный первый медицинский институт. Только здесь окунувшись еще больше в учебу, она поняла свое предначертание – быть врачем. Каждый день в институте приносил ей душевную радость, счастье. Счастье, которое 3 Максименков А.Г. можно было сравнить с любовью. Она любила всех, всех пациентов, все анатомические препараты, искренне благодаря их за свое посмертное служение науке. Ее любовь к медицине повлекла и любовь к мужчине. Она испытывала счастье даря любовь, и чувствуя судьбоностность встречи, испытывая счастье и от любви его к себе. И радость от рождения дочери. Все эти отдельные счастливые моменты: где медицина, муж, дочь переплелись в одно целое, слились воедино – в любовь. Все годы учебы Варя твердо шла на красный диплом. Даже брак и рождение дочери не отвлекло ее от цели. Единственная сложность оказалась в выборе узкой специализации, так как, имея ребенка, Варвара больше почувствовала, чем поняла - быть педиатром не желает. И, предпочла увлечься всевозможными циррозами печени. Выбор ординатуры произвел взрыв непонимания в родном доме, каким на протяжении всех лет учебы стал институт, он был непонятен и ей самой. Может, этому способствовали лекции Артема, защитившего вскоре кандидатскую по этой теме, или хотелось насолить профессору Дженибекову ученику профессора Попова, который в свою очередь был учеником профессора Маслова светилы середины двадцатого века в области педиатрии. Помнится, она пришла полгода назад к Дженибекову за советом: ее, краснодипломницу одна крупная и известная в городе сеть фитнесс-клубов пригласила на работу. И Варя советовалась согласиться ли подработать? Дженибеков тогда много кричал, махал руками и называл даже мысль такую предательством науки. Профессор видел в ней свое продолжение и надеялся, что его пафосная речь вернет родное дитя в русло истины. Сейчас Варя шла по коридору во двор кафедры, там, в глубине сада, был брошенный всеми памятник, вынесенный из здания в период борьбы с космополитизмом и пострадавший при переноске. Теперь это место в саду был ее любимым. Здесь, у серого камня она позволила расплакаться. Питер не располагает к богатству: имея зарплаты выше общероссийских, он в то же время в ценах наступает на пятки Москве, проигрывая ей же в зарплатах. Ординатура требовала времени больше, а дочь – трат на себя. И еще этот кризис, так не вовремя пришедший. Варя девочкой была самостоятельной: как-то сразу после рождения дочери ее муж Николай во всеуслышание заявил, что не женат. Он считал себя свободным от обязательств мужа и к ребенку первые годы относился холодно, хотя и выделял ежемесячно сумму на содержание дочери. Варя сорвалась и развелась с мужем. Родители Николая развод не приняли. Любимая и неповторимая, единственная внучка заняла свой пьедестал в их семье, да и к невестке они относились по-прежнему как к дочери. Варвара даже предпочла жить в их доме. Николай принадлежал к семье архитекторов. Его предок приехал в Россию еще во времена Екатерины II, да так и остался, найдя и любовь и смерть. Будучи сам успешным архитектором он участвовал в разработке и реализации проекта «Новой Голландии», успевая много путешествовать по стране и за рубежом. Взрослея, он стал постепенно воспринимать себя в роли отца, испытывая радость от общения с подрастающей дочерью, и даже с женой пытался вновь найти точки соприкосновения. Отец Николая -успешный архитектор и профессор Академии Художеств, много лет проработавший заграницей, вложил часть денег в дачные участки в Шувалово-Озерках и сам переселился туда. Впрочем, сейчас ничего удивительного в этом нет. Двадцать же лет назад поступок родителей привет Николая в замешательство – переехать из центра на окраину города, да еще скупить участки – родительская придурь! Расположенный в парковой зоне в черте города дачный поселок принес ощутимую прибыль. Еще десять лет назад практически все дачи были выкуплены. Действительно, лучше иметь собственный дом, чем за те же деньги квартиру в многоэтажке, да и от метро поселок располагался менее километра. Теперь вместо полуразвалившихся дач стояли элитные коттеджи вперемежку с дачамимастерских художников в избытке переместившихся сюда в давние времена. И редкими, толстолобыми стариками, упертыми в нежелании переезжать из полуразвалившихся 4 Максименков А.Г. домов в комфортабельные со всеми удобствами высотки. Именно здесь среди зелени и озер Варя впервые встретилась с Татьяной. Танин муж был художником и скульптором и предпочитал традиционной живописи типа Шилова и скульптурных композиций Церетели миниатюрные авангардные решения. Огромный чердак Таниного дома забитый деревянными миниатюрами мужа в дни открытых дверей представлял выставочный зал, а первый этаж встречал гостей живописными полотнами, ставя в тупик, удивляя, заставляя думать и гадать об увиденном. В отличие от мужа, окончившего мухинское училище, Таня получила классическое университетское образование в совершенстве владея французским, английским, испанским языками, латинским и церковно-славянским, она еще в свободное время переводила с древнегреческого. Несмотря на явную близость к церкви она вела светский образ и имела друзей из разных религий и стран. Нигде не работая с момента рождения дочери, а после и сына, Татьяна была прирожденным организатором, умела находить людей для обслуживания в обеспеченные семьи. Муж, не особо задумывался о доходах семьи, и в какой-то момент, почувствовав необходимость машины, взял непосильный кредит, рассчитывая на перспективный проект, маячивший в голове. Доход семьи и до машины считался небольшим, а теперь и вовсе уменьшился. Сдача квартиры, иногда удачные продажи работ мужа, татьянины услуги посредника и редкие услуги в качестве переводчика – пожалуй, и все статьи дохода, если не считать, конечно, ежеутреннее выуживание рыбы из озера мужем, больше радующее, впрочем, соседского кота. Несмотря на явную материальную неудовлетворенность, продавать участок Татьяна с Сергеем не собирались. Таня родилась в многодетной семье, и был период, когда всем им приходилось питаться только вареной свеклой – прокормить дюжину ртов семья была не в силах и как одна из старших, Таня предпочитала еду заменять материнской лаской. Жизнь в семье, где не приняты аборты, и где «Бог не оставит» многому научили Татьяну, в том числе и ценить деньги. Через Таню Варвара стала два раза в неделю работать у семейной пары. Бездетные супруги полюбили девушку, и было за что: всегда улыбчивая, беззаботная, радостная Варя не ленилась. Рубашки, сорочки, блузки, кофты, костюмы, галстуки – выглажены и выстираны, квартира убрана. Варя и до Таниной помощи подрабатывала в поселке: уколы и любимый массаж - но стеснялась брать деньги, отказывалась от подарков, и, если и брала деньги, то малую часть, когда отказаться не удавалось. В поселке к этому быстро привыкли, а ей стало уже и неудобно что-либо менять в отношениях. Всегда безотказная, Варя была желанной в каждом доме. Она общалась и с хозяевами и с прислугой и была в курсе всех сплетен. Да и как же иначе, пока руки привычно мнут ступни, плечи, массируют кисти рук, разговор не прекращается и льется водопадом, обретая скорость и вынося весь сор. Взгляд Артема на лекции вывел Варю из равновесия, открыл ей глаза. Она вновь почувствовала свой вес, свое пухлое лицо, свое несовершенство и нищенство. Мысль о деньгах, впервые со всей очевидностью пронеслась в ее голове. Те, другие, были красивы и элегантно одетые. Даже белые халаты не могли скрыть вложенные в тело финансы. А ведь денег на себя она практически не тратила, не считала необходимым, предпочитая жить - как Бог даст. Деньги мужа и тестя старалась не брать вообще и только по необходимости и то на общие нужды. Она даже ремонт в детской комнате делала за свой счет, ни копеечки не потратив из семьи. * * * - Аааааа М, ааааааа С, ррррр. - Видишь, человечек бежит, растягивай звуки, - показывает Варя на картинку дочери. – Ррррр А, ррррр О, ррррр У. Повтори. - Ррррр А, ррррр О, ррррр У. - Молодец! Повтори еще… 5 Максименков А.Г. - Ррррр А, ррррр О, ррррр У, ррррр А, ррррр О, ррррр У, ррррр А, ррррр О, ррррр У. - Еще раз повтори… - Ррррр А, ррррр О, ррррр У, ррррр А, ррррр О, ррррр У, ррррр А, ррррр О, ррррр У… «Шелковые, кружевные с сердечками…» мысленно возник образ трусиков в голове Вари под жужжание дочери. Раньше, Варя предпочитала проходить мимо всевозможных бутиков и дорогих магазинов нижнего белья, предпочитая удобные джинсы и кроссовки на все случаи жизни. Но в этот раз, зайдя в Мегу и оставив дочь в игральной комнате, она впервые в жизни погрузилась в шопинг, заходя без разбору во все магазины и выбирая понравившееся кофточки, блузки, маечки. Ляля давно просилась в Мегу, она любила играть в комнате, и потом, поход из Меги всегда сопровождался покупкой хорошей игрушки. В «Dive» Варвара насмотрела крупное ожерелье и перстень с темным, синим камнем. Оказывается, сделала она открытие, все стоит недорого, тоже ожерелье, пятьсот рублей, а всевозможные маечки-кофточки можно купить и менее ста рублей, жаль не ее размер. Дольше всех она задержалась в Calzedonia перед трусиками Intimissimi, как же она их хотела! В них можно и спать и по дому ходить… и стоят недорого, менее 1000 рублей. Ничего не купив, ограничившись исклюсительно игрушкой ребенку, настроение Вари только испортилось. «нет у нее дома. Своего, независимого от мамы, мужа, свекра… дома. Как же ей хочется финансовой независимости, хочется быть худой, привлекательной, успешной. Как хочется порой просто выйти из комнаты и во все горло крикнуть: А пошло оно все…! и рукой махнуть. Нельзя! Виктор Петрович работает. И только в дни их отсутствия, она может повысить голос, но это все не то, все равно не ее дом». - Мамочка, я устала. - Прочти еще одну страницу и пойдем гулять. Звонок мобильного отвлек Варю: Таня приглашала на чаепитие. Мысли переключились. «на что они живут?» - размышляла Варя. – «периодические заработки, а второго ребенка завели, машину. Неужели подбирать персонал так выгодно? Вряд ли… Может, переводы приносят прибыль?… и почему ей так везет. Мужчины так к ней и липнут, словно в ней магнетизм какой и не красится, а симпатичней меня. И Артем этот у ее ног валялся б. На всех западают только не на меня. Я к ним с лаской, а им стерв подавай!» - Семнадцать. Ты пропустила семнадцать. Повтори. - Семнадцать, восемнадцать… - Не спеши: восемнадцать, девятнадцать, правильно и… двадцать. Молодец! Варя подхватила дочку и подбросила в воздух, а после прижала к себе, поцеловав. - Мамочка, мы идем гулять? - Об-бязАа-тельно!! * * * Чаепитие организовали на участке перед домом. Маленькие подружки сидели с родителями на лавке, братик Аленки спал в коляске, близнецы Митька и Колька бегали друг за другом вокруг стола, они были самыми старшими из детей. Их мать, Лена, была подружкой как Вари, так и Татьяны. Она только недавно вернулась из маленького городка вблизи Альп. Там у них с мужем был домик. Муж, эмигрировал в Германию в девяностые годы, он был активным и уверенным в себе и многого достиг, постоянно меняя сферы своего интереса. Лена до рождения детей училась всякому и пыталась найти работу, организовать свое дело без денег мужа… сейчас она предпочитала быть домохозяйкой и «ростить» детей. В Россию она приезжала редко, предпочитая российской расхлябанности европейскую чистоплотность. Но и весь год жить в Альпах ей было невыносимо скучно, а потому много путешествовала, оставляя детей на попечительство няни, родственницы 6 Максименков А.Г. мужа. До замужества Лена была москвичкой, там у нее осталась квартира. Как и у многих эмигрантов из России сдавать квартиру – одна из основных статей дохода, часто, необлагаемых налогом! Сколько знакомых беззаботно живет в Таиланде, Франции, Мальте, даже в Англии и Америке за счет квартир родителей, бабушек и дедушек. За разговорами, чайник быстро опустел и хозяйка поднялась было за новой порцией, но малыш в коляске заплакал и безотказная Варя, предложила сходить за чаем. Таня с гостями и детьми во дворе, хозяин где-то в городе и во всем доме, только Варя, да и та на кухне в ожидании кипятка. Пустой дом притягивал своей загадочностью. Необъяснимое чувство тянуло Варю на второй этаж. Ей не впервой было подниматься по скрипучим лестницам старого дома на чердак, но в спальню хозяйки она вошла впервые. Дверь была приоткрыта, пробивался желтый, закатный лучик солнца. Большая двуспальная кровать с мятым покрывалом и брошенным ноутбуком не так притягивала взор, как стол с бумагами. Вдоль стен – книжные шкафы и много икон. Это была не просто спальня, но и кабинет хозяйки-переводчицы. Варя, словно окунулась в неизведанный ею мир литературы, поэзии, иностранной речи. Солнце играло на картинах, серебристая пыль поднятая дуновением открывшейся двери сверкала в луче. После стерильных палат и минимализма в собственной спальне, ощущения были непередаваемые. Варе захотелось поближе ознакомиться с книгой, лежавшей на столе. Она заглянула на переплет, задев рукой какой-то конверт. - А ты, что тут делаешь? – голос хозяйки испугал Варю. Она словно школьница застигнутая учителем на экзамене за списыванием инстинктивно спрятала шпаргалку под блузку и прижала рукой. - Да, я… так… - не зная, что сказать она выскочила из спальни и наткнувшись на лестнице на шкаф буркнула первое попавшееся, - шкаф решила измерить. Ты о нем много говорила, вот я и решила себе такой же купить. - А. – Таня взяла ноутбук и, ни о чем больше не спрашивая подругу, спустились. Весь оставшийся вечер Варя только и говорила о шкафе, о переделке дачи, о нехватке мебели под одежку растущей дочурки, все время, испытывая жжение, там, где случайно подхваченный конверт превратился в горчичник. Только дома, уложив спать дочь и уединившись, Варя смогла отодрать «горчичник» от тела. Утром, поднялась температура, голова кружилась, подташнивало, тело пылало. Варя, испытывая угрызения совести, набрала номер подруги, но воздух, только рвал кожу в иссушенном горле, мешая разуму высказать хоть какую-то мысль. * * * Все обошлось. Жар спал, а исчезновение конверта списали на собственную забывчивость. И можно было бы все забыть, но Варя - не смогла забыть, то необычайное, то неистребимое в фантазиях чувство остроты риска, там, в запретной комнате. И, хотя, в конверте сумма оказалась небольшой и всю ее Варя потратила на Таню и Аленку с Ванькой, но желание вновь рискнуть не проходило, а только усиливалось; пока однажды… «Трамвай» Город спал. Темные улицы, слегка освещенные редкими фонарями, были тихи и пустынны. Дома старого города и спальных районов дремали. Не видно ни огонька, ни шевеления штор, ни детского крика, ни возбужденных голосов взрослых, даже экраны телевизоров не синели сквозь ткань; конфликты с мокрыми подушками, и те - спали. Крысы в изобилии обитавшие в подвалах и подворотнях, и не стеснявшиеся днем появляться на людях, сейчас не шуршали полиэтиленовыми пакетами, хребтами вяленой рыбы и банками из-под пива. В такой насыщенный снами час, когда даже высоткам снятся 7 Максименков А.Г. полеты, а хрущевкам – пенсии, есть граждане вынужденные просыпаться. Вылезать из теплой постели, готовить завтрак, выгуливать собаку, чистить зубы, причесываться и выходить в полудреме на улицу, и, почему-то всегда в это время – зябко. Ровно в четыре утра на перекресток Большого проспекта и Восьмой линии подошел автобус. В нем по обычаю времени было людно, казалось, все друг друга знают. Вновь вошедших пассажиров встречали взмахами руки, улыбками или кивком головы. Люди шутили, здороваясь, иногда на грани грубости, но как-то по-семейному мирно. Возникли новые разговоры, затухли старые. Многие же присутствующие откровенно спали в привычной позе у окна, наслаждаясь последними минутами покоя. Марина Викторовна влезла в автобус одной из последних. Ее тучная фигура со слоноподобными ногами и тяжелой походкой, узнавалась издалека, но встретить ее здесь в автобусе, в такой ранний час никто не ожидал. Разговоры притихли. Неожиданное появление начальства вызвало смущение и неуверенность, но через мгновение, успокоившись, работники вновь зашуршали с новой силой. Вообще-то рабочий день Марины Викторовны начинался с восьми утра. Но сегодня ожидалась городская проверка, а как начальник маршрута, она еще не всех успела проинструктировать. Поймать подчиненных одновременно – невозможно. У каждого свой график работы и придется несколько дней с работы не вылезать, а вот утром шансы возрастают, пока ее водители и кондуктора на линию не вышли. Добравшись до парка на «развозке», она первым делом по привычке выпила чашечку кофе. В автомате трамвайного парка чашка кофе стоила всего пятнадцать рублей, и она предпочитала не дома завтракать, а здесь перекусить. А после, когда подчиненные переоделись в фирменные морковного цвета жилетки, она провела инструктаж, особо обратив внимание на соблюдение правил заполнения маршрутных листов и культуру общения с пассажирами, под конец добавив: «И прошу, не бомбите сегодня...». А уже позже, сидя в кабинете, и волнуясь о новом дне, о подчиненных, там, на линии, пронеслось в голове: «Вовремя их предупредили, вовремя». И, хотя проверка предполагалась быть неожиданной, но все парки заранее были предупреждены. Трамвайный парк, в котором работала начальником маршрута Марина Викторовна, считался одним из лучших в городе. Он имел собственное общежитие и за последние годы пополнился новым подвижным составом, да и старый – прошел капитальный ремонт: заменили кресла, подкрасили вагоны. До кризиса успели. Вообще-то, кризис оказался не настолько страшным, как ожидалось. Опасаясь повторения конца восьмидесятых, Марина Викторовна закупила подсолнечное масло, крупы, сахар, много стирального порошка, забила холодильник вечно-морожеными «ножками Буша», и ко всему прочему, нашла дополнительный заработок. По выходным дням она из начальников превращалась в водителя трамвая. Огорчало только, что за выходной день платили им как за обычный, а не в двойне, как принято на других предприятиях. Но, и копейка душу греет. Главное, кризис заполнил все вакансии водителей и кондукторов. Раньше, кондукторов не хватало и брали всех, кого на полставки, кого по совместительству. Сокращения и увеличение безработицы в городе этот вопрос снял. Всех полставочников уволили. Это же не автобус – там водитель может быть и кондуктором и на дорогу смотреть, а в «горэлектротрансе» все жестко: трамвай без кондуктора на линию не выйдет! Первые пассажиры появляются незадолго до открытия метро. Они стоят на остановке и вслушиваются в тишину города. Город еще спит, но чуткое ухо различает первые признаки пробуждения. Трамвая еще нет, но трели, сопровождающие его выход из парка, из-за поворота уже раздаются в воздухе. Легкое дребезжание колес о рельсы – первый звук будильника. Кондуктор не спешит проверить законность проезда, не раздает билеты, он успеет опустошить карманы перед метро, а пока, он мирно дремлет на законном месте, собирая пассажиров и не мешая пробуждаться другим. Улицы, еще минуту назад мирно спавшие, теперь обильно умываются водой из поливальных машин. 8 Максименков А.Г. Тротуары моют водой и протирают щетками, и только у мусорных урн, зеленых насаждений и внутри остановочных козырьков усердно трудятся, подметая дворникилюди. Их легко отличить по оранжевым курткам от других, возящихся здесь же в мусоре и собирающих, стеклотару и алюминиевые банки или от тех, кто мирно, до проезда на медленной скорости милиции, спит на скамейках остановок. На мокром асфальте мозаично играют зеленые, желтые и красные цвета, соревнуясь по красоте с мраморными прожилками на небе. Постепенно, улицы заполняются спешащими на работу или загород. Окна домов под лучами молодого, активного солнышка превращаются в поляны цветов. И запах сигаретного дыма, так бивший в голову от отдельных любителей покурить, уже не заметен – город проснулся. Вот и метро. Здесь можно и задержаться. Постоять минут пять, собрав пассажиров, пока следующий трамвай не начнет нетерпеливо стучать копытом. А как же иначе, план только сейчас и можно выполнить. А время нагоним, на других остановках трамвай практически не останавливается. А пассажиры, наивные, благодарят водителя, что подождал, не уехал. Им и не вдомек, что водитель часто мзду имеет от кондуктора. Или наоборот, кто ж его знает, однако ж, имели случаи, когда за отказ кондуктора выделить водителю, что с ним в паре, 300 рубликов, трамвай ломался. Водителю-то что, он свою зарплату в любом случае получит, а кондуктор – план не выполнит, зарплаты лишиться. Тяжела работа кондуктора, ох тяжела. Весь день, всю смену на ногах. Из конца в конец по салону трамвая, и у всех карточки проверить, денежку собрать, да билет вручить. Ноги к концу дня так и нудят. Усталость накапливается – настроение портится. - Карта не действительна! - Как не действительна? Вы внимательно посмотрите! - Ну, что вы тычите! Не действительна!! До восьмого числа, а сегодня восемнадцатое! - Но я вчера ездил! - Не знаю как вы ездили! Платите за проезд. Услышать подобный диалог – не проблема, для этого трамвай не нужен, можно и в автобусе и в троллейбусе столкнуться, когда прибор кондуктора не в состоянии прочесть карточку. Почему-то кондуктор вызывает неприязнь у пассажиров. Вечно недовольное лицо, вечное неверие в законность обладания карточкой. Еще бы, проверка сканером выдает всю подноготную о пассажире и статистику, но не деньги. А ведь билет – это живые деньги. Задумывался ли кто, сколько денег оседает в карманах кондуктора? Другое дело – не все кондуктора за упавшим билетиком, наклонятся. Не каждый кондуктор вновь обретя билет вручит его новому пассажиру. А с другой стороны, если гражданин всего лишь остановочку – две проедет бесплатно, кому это будет в тягость, а десять рубликов – лично для кондуктора. Представить себе город без трамваев не возможно. Это такая же часть города, как Эрмитаж, Петропавловка, как тот же Гостиный двор, наконец. Вот уже век, как трамвай коренной житель Питера. Он и блокаду пережил, и едва не погиб в последние десятилетие: когда массово закрывались маршруты, улицы освобождались от рельсов, расширялись магистрали в борьбе с пробками. И все-таки трамвай возрождается. Водители все в синей униформе с погонами – летчики, словом. И действительно, трамвай – птица быстрокрылая, фору даст любой маршрутке, было б где… И только кондуктора – приезжие. И практически все – женщины. И почти всем далеко за 30-ть, а то и за сорок, а то и… «зашли с подругой в магазин за абажуром, а там бумага серая, упаковочная. И запах. Вспомнилась колбаса, масло советское… очереди… талоны. Сахара не купить, помнится богатой пасека была…вся погибла: конфетами пчел не подкормишь. Помню, в году так восемьдесят девятом, в магазине увидела электрический миксер. Только завезли. И мыло в соседнем отделе по талонам тогда продавалось турецкое «dury». Запуталась и пропустила очередь за миксером. Столько лет прошло. Сколько было потом этих миксеров и фирмы Браун и Мулинекс, а тот как вспомню – обидно… до сих пор …» 9 Максименков А.Г. - Ну куда в роликах? Не стадион, разувайтесь или выходите! - Да мы всегда так… - Ничего не знаю! Расшибетесь, а мне отвечать? Давайте, давайте, выходите! «На мою дочь похожа. Такая же светлорусая, румяная… на Камазе работает… стоит камаз… градообразующее предприятие… и все безработные… предлагала ей сюда приехать. Работала бы водителем троллейбуса, у них говорят зарплата за двадцать тысяч. Нет! Муж не отпускает! Подумаешь, нашелся начальник! Сам не работаешь, так другим не мешай! Я в ее годы, да с дитем на заработки в отпуск в Тулу каждое лето. Таких яблок как там, больше нигде не ела! Большие, грамм по четыреста пятьдесят каждое и сладкие. За границу отправляли… сорт… вылетело… на языке крутится…дж-дж-дж… даже стружка между яблоками необычно мягкой была, чтобы не порвать кожицу. Даже, под яблонями земля была вспахана, чтобы при падении яблоко не билось! И платили хорошо. Не деньгами, но яблоками. Тонны полторы зарабатывала легко. Можно было там же сдать за двадцать копеек, но выгоднее отвести домой в Крым и за пятьдесят копеек с руками отрывали! Кто ж знал, что все так обернется? Думала, уйду на пенсию, буду жить не хуже родителей, а вот… приходится работать…» Вряд ли найдется горожанин хотя бы раз, не побывавший в трамвае, не прокатившийся с ветерком по пустынной улице или выделенному специально для трамвая отрезку дороги. Стук колес, легкое сотрясение окон в ближайших домах, и приятное удивление пассажиров не электрического транспорта от пролетающей птицы. Люблю ездить в трамвае. Раньше, еще учась в школе, всегда выбирала трамвай. Уютно устроишься у окна, достанешь «Таис Афинскую» и под стук колес уплываешь в мир грез. Минут двадцать, иногда полчаса тратишь на дорогу и все равно – одно удовольствие. Только однажды испытала неприязнь. Билеты тогда стоили дешево: на автобусе пять копеек, а на трамвае – три копеечки. Контроллер поймал. Единственный раз в жизни за билет не заплатила. И деньги были, да… соблазнилась… другие же проезжают и все впорядке… не люблю контроллеров, а трамвай по-прежнему люблю. У нас же трамваи особенные. Вот как спрошу я вас, распознать, какой номер трамвая вдалеке мерещится? А? Неее, не по цифрам, а по цветным огням. Каждый маршрут свои цвета имеет, издалека лампочки цветные светятся над кабиной водителя. Двадцать третий – синий –зеленый. Тридцатка – белый – красный. Сороковой – синий – синий. Так было всегда и сейчас традиция сохраняется, даже лучше стала - издалече видно. Мне с трамваем повезло. Из дому до работы только на трамвае и езжу. Утром, до пробок успеваю, а вечером пробка не так страшна, можно и пешечком пройтись - центр все-таки, в любую погоду глаз радует; или посидеть и с кондуктором поговорить, если человек хороший. Каких только кондукторов на свете не бывает! Утром едешь, а у кондуктора из под оранжевой фирменной жилетки куртка болотного цвета выглядывает, треники в коленях провисшие, да волосы из-под косынки соломой торчат. Так и видишь ее в грязном дворе под проливным дождем корову выводящей. А другой лет сто дашь, не ошибешься, сама маленькая, ухоженная и крепкая, боровичок, одним словом; только внимательная очень. Пока не убедится в точности сканера - с места не сдвинется. И что удивительно, сколько бы им не было лет почти у каждой сотовый телефон. Пусть дешевый, но есть. Впрочем, телефонами не удивить: у старушек теперь помимо лекарств, телефон в сумке – первая необходимость. Второй год Петровна бороздила просторы города. С детства она помнила строки: «…твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье, Береговой её гранит…» Но так и не нашла отклик в душе. Не ее город. Она привыкла к зелени, к отдельной собственной квартире, а здесь – только и остается вспоминать и мечтать. Петровне было за шестьдесят лет. Всегда активная, она не страшилась работы. Так получилось, что мужа потеряла в тридцать лет. Сама воспитала двоих детей. Ей все казалось неудобным взваливать семейство на чужие плечи. Больше замуж и не вышла. Дети разлетелись. Сын, 10 Максименков А.Г. после травмы – будучи монтажником на заводе в Норильске – придавило кабиной крана, и как крановщица его не заметила? подался в Германию. Петровна тогда долго бушевала, называла предателем и рвала письма. Дочь подалась в Россию, открыла лесопильню, но быстро прогорела, сейчас вновь затевала новую авантюру. Сама же Петровна приехала в Петербург из Белоруссии. Не первый год трамвайный парк отправлял гонцов в Беларусь, набирать штат кондукторов. Договорники обходились дешевле и легче подчинялись дисциплине. Уволить, отослать назад в Белорусь – плевое дело. Но и договорники стремились попасть сюда. Платили, чуть ли не по десять тысяч. Лично ей пришлось восемь тысяч рублей отдать, чтобы договор с ней заключили. Теперь живет в общежитии. Комната на двоих чистая, телевизор, холодильник, микроволновка. Только, не привыкла она делить комнату с чужим человеком. А Марина, ее соседка, та еще девка. Самой уже лет под сорок будет, а все за мужиками на свидание бегает. Со смены придет, ни рук не помоет, ни тела, а сразу первую попавшуюся чашку схватит, чайку или кофеек глотнет и на свиданьице. И кому потная такая нужна? Сколько раз ей говорила, не трошь мою посуду, не садись грязной задницей на постель, а ей все пофиг. Петровна выбрала Ленинград не случайно, здесь с давних лет проживала ее сестра Надя, вот уже сорок лет. После смерти мужа, оставшись одной, она утонула в одиночестве. Сериалы, так вдохновлявшие Надю при жизни пьяницы мужа, перестали быть интересны. Замкнутая в себе, она стала медленно отходить в мир иной. Подхваченная течением религии, службами в церкви в последнюю секунду была выловлена сестрой. Приезд родного человека, несколько смягчили гибельность ситуации. Петровна стала чаще бывать у сестры в коммуналке. Прожив столько лет, Петровна старшая так и не обзавелась отдельной квартирой. Ленинград, Питер, Санкт-Петербург – много обещает и еще долго обещать будет. Сколько у нее было коммуналок и все в разных районах. Были шикарные – с ваннами! с душами. Раньше в баню ходили, а теперь сауны и куда старому человеку податься? под кран кухонной мойки? Или как выстоять очередь в санузел, если семей пять, семь, да хоть две! Кто жил в отдельной квартире, тому неуютно в общественном туалете. Говорят, расселись квартиру в центре пустяки. Конечно, если квартира стоящая, а семей мало. А если в каждой семье взрослые дети? Их что опять впятером в квартиру? Хорошо, когда комнаты большие – метров по двадцать пять, но много же и одиннадцати и шестиметровых! И это «Строгий, стройный», да ломать надо такие дома и строить новые, со всеми удобствами, с зеленью, чтобы и дети и родители имели свою квартиру, свой угол, свое личное пристанище. Город встал. Раньше, никто не смел на трамвайные пути заехать. А теперь – каждый норовит перед трамваем газануть. И как, газануть! что стоят трамваи по два, три, пять, а то и … длинною в жизнь… Весь план коту под хвост. И только бульварная пресса или книга или кроссворд скушают время, спасут от мыслей, спрячут от реалий окружающего мира… Но освободится дорога и помчится трамвай, и вновь почувствуешь значимость свою, нужность, и начнешь бегать швейной иглой в прорехе плана… «И откуда такие старые берутся? Ей лет двести поди, а все спешит куда-то. Дома сидеть надо бабуля! А не с рюкзаком ковылять! Да поднимайся же, трамвай задерживаешь!» - Проездные показывайте. Билеты покупайте. «Ну, медлительная какая! Всех успела обойти, до конца вагона дошла и вернулась, а она еще проездной не достала. Ну, скорее, не век же мне здесь стоять! Вот из-за таких вечно-молодых у нас и пенсия маленькая. На всех не хватает. И приходится работать. А где? Раньше - прачкой работала, руки в щелочи растворила. А теперь, разве что дворником, уборщицей да кондуктором, ну или, как подруга в Москве с дитем гуляет и за это сто рублей в день, три тысячи добавка к пенсии. Но Москва вообще город, огалтелый, все спешат куда-то… поговорить не с кем». 11 Максименков А.Г. Женщины. Как же нас много. Куда ни глянь все мы. И детей растить, и обед, ужин, завтрак готовить, даже семью содержать нам доля выпала. Мужик, что, нервный очень. Все отдышаться, успокоится норовит. То в клуб - за родной футбол поболеть, то на рыбалку - помечтать на природе, то расслабиться с друзьями, а то и в домино на работе сразиться. И приходится, нам взять вожжи в руки и пахать. И мы пашем. Только с годами тяжелее и медленнее все делается. Внутри ты бежишь, торопишься, а со стороны черепашкой, да червячком ползаешь. В молодости ты армию заменить можешь, тысячу дел разом и пространство не проблема. А с возрастом одна остаешься. Зайдешь, в любое реанимационное отделение, а там женщины в основном, в беспамятстве: вскакивают, кричат, требуют и все о своей самой главной заботе. Кому квартиру нужно – семья пропадает, кому деньги нужны, кому работу найти, и не о себе беспокоятся, о любимых детях, внуках, животине. А придут в себя и молчат, неудобно как-то, да и не привыкли жаловаться. И куда им податься? вот и решают проблему как могут, кто в диспетчеры, кто консьержками, кто по моложе – уборщицами, а кто и на транспорт. Кто в трамвайном парке работает? женщины. И кондуктора, и водители трамваев в массе своей – женщины. А мужикам, только и остается автобус – терпения у них нет в пробке по полдня простаивать. Памятник нам надо ставить, памятник. И вижу памятник этот, каждый день вижу: коляску толкает перед собой, а сама в зимней обуви на черное тело в куртке, пальто, брюках, платьях по верху, свитерах и все разом, все своё нося на себе. И много таких памятников на остановках, в грязи, с оплывшими лицами, потерянными глазами… «Была тут в Москве. А у них метро круглое. Стою на Белорусской, а нужна Семеновская, племянница там. Все бегут… спрашиваю как добраться, а они можно так, можно эдак, можно по прямой. А мне ж надо как правильней. А они бегут… Вышла из метро – трамвай двери открыл. Первую в первом вагоне и первую во-втором. Я ж не знала. Ближе второй вагон. Я туда. А там барьер. И рыпнуться назад не успела и пройти не могу. Хорошо, мужчина сидел, карточку достал и пропустил меня. Я сижу и трясусь. Контролер войдет, а я без билета. Я спрашиваю, а он молчит, отмахнулся, а я ж трясусь. Я ж знаю наших контролеров. Как войдут вдвоем. Сумку с деньгами билетами вывернут и начнут все до копейки пересчитывать. А, если забыла впопыхах свои указать на маршлисте? Оштрафуют на ту же сумму. Вон, в прошлом месяце, соседка по общежитию деньги из дома взяла – десять тысяч, думала дочке отослать после работы, а тут контролеры. А они ведь такие. У пассажиров билетики проверят, номера чтобы сошлись с указанными в маршрутном листе кондуктора, да саму катушку всю извертят, не поддельная. А деньги, что личные - не указала. Так они акт составили. И ее дуру еще и эти деньги забрали и на эту же сумму оштрафовали. Я ж, конечно, не в потьмах родилась, и сама понимаю, как левые деньги заработать, но за смену десять тысяч? Невозможно… И сижу я так трясусь, а тут молодые и подь нырком и в салоне уселись. Тут я успокоилась. А обратно еду, ученая уж. В первый вагон пошла и двадцать рублей даю. А водитель как закричит: «двадцать пять». А я ж знаю, проезд двадцать рублей в Москве. У нас конечно в автобусах, тоже водитель билеты продает, но на выходе и как есть восемнадцать и ни копейкой больше… Говорят, провели эксперимент у нас, троллейбус снабдили таким же как в Москве шлагбаумом, так на два часа позже пришел в парк и сломался. Конечно, как не сломаться. У нас же особенные пассажиры». Стучат трамвайные колеса, стачиваются о рельсы, где и притормозит, и ползет, как минер по минному полю, того и гляди с колеи сойдет, а где и мчится словно рысь меж деревьев. И трясется вагон, скрипит, укачивая пассажиров, словно и не трамвай и не по рельсам, а прогулочный катер по Неве. Плывешь, и в окно смотришь, или с другим пассажиром разговор замутишь. И так случайно все, ненароком: то взглядами столкнулись, то в одну сторону посмотрели, то вслух одновременно словцо сказали, и потекла беседа, вначале с трудом, неохотно, без желания, но постепенно находится русло и, расширяясь, уже не остановить поток. А бывает, перебежит дорогу непутевый, или 12 Максименков А.Г. машина какая подрежет и тормозит трамвай, пытается, и падают граждане друг на дружку, чертыхаются и винят водителя. А уж увидят, что женщина! Такое начнут говорить уверенные в себе мужчины, что со стыда сгорел бы на месте от принадлежности к сильному полу. Но и женщины спуска не дадут. Все выскажут кондуктору: и о болячках, и о скорости и о пробках, и вообще, ждать сорок минут да на морозе, да под ветром, да под дождем, да на жаре; да как так можно, как совесть-то позволила… и начнется сырбор, и не смолчит кондуктор и уже женщины краснеть начнут, а мужчины – мечтать об остановке и бежать до метро. «Помнится, Страх водителей по городу гулял: с черным зонтом в руке, а сам старушонкой немощной прикидывался. На остановке стоит трамвая ждет. А там толпа, народ, все вперед бегут – она последней и все зонтом вперед, тут двери и закроются. Зонт в дверях, сама рядышком трусцой бежит, зонт держит. А кто виноват? Водитель! Недосмотрел, рванул раньше времени. Но старушка не промах, и заявление куда надо умные ж все. А потом к водителю подойдет и сумму укажет. Хочешь, дескать, жить спокойно, гони восемь тысяч. А лишних денег ни у кого нет. Сойдутся на пятаке. И мир кругом. А этот божий зонтик в другом парке объявится, в другом маршруте застрянет… Так что, доплачивать нам за такую работу надо, а не план требовать. Хотя, бывают исключения». «Говорят, была такая Варвара Ильинишна. За шесть лет, питаясь исключительно одним сухим супом, на комнату в коммуналке заработала. Чтобы внучку квартиру оставить. Внучок у нее бизнесом с детства увлекался. Клей для гитар изобретал. Вся квартира этим клеем провоняла. Теперь вот старушка в коммуналке живет. Может это и правда, а возможно и вымысел, но многие безбедно живут. Предлагали ж мне поддельные билеты продавать. Может, и надо было согласиться. Но испугалась. А тут еще эта проверка. За сегодняшний день ни рубля не заработала. А ведь могла. Умеючи легко до пятисот рублёв за смену в карман положить». День подходит к концу. В домах загорается свет. И темнота обретает новые очертания. Четкие, резкие линии к концу дня до оскомины надоевшие, расплываются. Создавая причудливые, диковинные узоры домов, лиц, мира. Силы покидают тело и только чудесный дождливый город, с ожившими красками и красными глазами поддерживают желание жить и наблюдать. Ты смотришь в окно, миролюбиво махая рукой удивленным пассажирам, не требуя платы за проезд. Тебе хорошо. Ты довольна жизнью. Дома ждет чуткое, любящее тебя существо, ради которого стоит жить. Метро закрыто и трамваи мчатся в парк на осмотр и отдых, чтобы через пару часов вновь выйти на службу. Спб., май-сентябрь 2009г. 13