Восстановление позитивных отношений с кровными

Восстановление позитивных отношений с кровными родителями
как залог успешной адаптации детей в приемной семье.
Нарушение привязанности, проблемы адаптации ребенка в
приемной семье
в результате отвержения его кровной матерью.
Супервизия сложных случаев семейного устройства из практики российских служб семейного
устройства,проведенная французскими специалистами (Анн-Мари Сермо и Кристьен Менье)
История Андрея
Приемный отец - вполне социальный, он физически сильный и веселый человек, достаточно
гармоничный. В семье три дочери и два приемных ребенка, два брата. Андрей, младший брат
всегда был предпочитаемым ребенком, он понравился сразу, он довольно привлекательный
внешне,
живой, с таким упорным характером, старший нравился меньше. Дети имели возможность
поддерживать связь с кровной семьей, при этом долгое время они не хотели этого. Потом
старшему брату стали сниться сны. Он говорил мне, что ему приснилось: он приходил к кровной
маме, спрашивал ее, как же ты могла с нами так обращаться. Мы спросили его: может быть, ты
хотел наяву к ней придти. Вначале он отрицал, а потом сказал, хотел бы. В дальнейшем мы с ним
обсуждали эту возможность, и дело кончилось тем, что он стал бывать время от времени дома,
вместе с нашим социальным работником он приходил, виделся со своей матерью, которая
продолжала пить, он видел бабушку, поддерживал отношения с тетей, то есть связи с кровной
семьей были.
Младший брат, Андрей, никогда не выражал желания встречаться с мамой и не выражал интереса
к этому. Ему предоставлялись сведения о
родственниках, он их выслушивал, но не давал никакой реакции, был достаточно равнодушен. У
него сразу же начались большие трудности в
поведении и отношениях. Он - интеллектуально-сохранный ребенок, и, более того, с хорошими
способностями, он мог бы вполне учиться в
общеобразовательной школе по состоянию своего мышления, памяти на "4"-"5", он мог бы
учиться выше среднего. Физически он был всегда
маленьким, но крепкий, подвижный, спортивного склада. Однако, несмотря на позитивное
отношение к нему окружающих его людей, несмотря на их настрой, помогать ему, причем,
помогать не из жалости, а потому что он был симпатичен, несмотря на его высокий личностный
потенциал и его жизнеспособность, его поведение всегда было деструктивным, то есть он
разрушал все, любую жизненную ситуацию и отношения, в которых он оказывался. Это касалось
отношений в школе, он задирался и проявлял агрессию к детям во дворе, к детям в классе, и
причем, он был достаточно жесток, то есть он бил так, что он травмировал других детей
настолько, что это было опасно.
С ним все время работали психологи, психиатров мы не привлекали, его черты характера носили
черты социопатические, но нам не казалось, что
эти проблемы клинического характера. Это явно было что-то с отношениями, и мы склонялись к
тому, что у него то, что называется дезорганизованная привязанность - когда он сам ни к кому не
испытывает привязанности и при
этом учиться выживать, нарушая все правила, границы, ему не нужно, чтобы его любили, он
предпочитает, чтобы его боялись. Это была достаточно яркая линия его поведения и в
дальнейшей жизни. Когда он достиг 13 лет,
семья, в которой он жил, больше не смогла справляться с его поведением, потому что он,
действительно, все разрушал, и они не могли его больше контролировать. Поскольку воспитатель
была очень сильно привязана к нему, она стала испытывать очень сильный гнев к нему, и т.к. она,
в отличие от его родной мамы, не могла колотить его, не могла пойти на это, а никаких других
видов ограничений он не принимал, то она приняла решение, что они должны расстаться.
При этом у нее был такой сильный аффект, что она была готова отдать и старшего брата. Старший
брат сильно испугался, он очень хотел остаться в семье, он не был готов покинуть этот дом, и в
результате его все-таки оставили. Кончилось все тем, что он взял фамилию этой семьи, он просил,
чтобы его усыновили, но они не готовы были его усыновить, тогда он самостоятельно в 14 лет
добился того, чтобы у него была фамилия той семьи, в которой он жил.
Ситуация с Андреем была все хуже и хуже. Его поместили во вторую патронатную семью, это была
расширенная социальная семья, это была
родственница воспитательницы первой семьи, расположенная к Андрею, полная семья, папа и
мама, оба учителя физкультуры, то есть молодые,
энергичные, чуждые каких-то высоких запросов люди, они спокойные, реалистичные,
принимающие Андрея. У них было два мальчика, примерно
такого же возраста, что и Андрей, чуть помладше. Через год эти люди сказали, что они не могут
контролировать поведение Андрея, что он
обманывает, не посещает школу, он отказывается учиться категорически, хотя это ему, в
принципе, не сложно, он дерется опасным образом, и они сказали, что они не могут брать на себя
ответственность за его жизнь и здоровье, они не видят возможности повлиять.
Андрей вернулся в детский дом, мы готовы были уже переводить его в какое-то другое
учреждение, мы написали, что этому ребенку не показано
устройство в семью, потому что он не испытывает привязанности к другим людям и не испытывает
потребности в близких отношениях. Но у нас было ощущение, что он не интересуется и своей
кровной семьей, но сейчас мы понимаем, что в конечном итоге это было ошибкой.
К нам пришел очень преуспевающий и очень влиятельный молодой семейный человек. Он нам
объяснил свой мотив, по которому он хочет воспитать ребенка из детского дома. Полная, очень
обеспеченная семья, молодая жена, свой маленький ребенок. Он поговорил с Андреем, он
сказал, что он готов взять Андрея, он хочет с ним общаться. Сам этот мужчина - бывший
спортсмен, профессиональный хоккеист, кроме того, он достаточно образованный и, повторю еще
раз, очень богат. Сейчас в России это имеет значение не только с точки зрения денег, но и с точки
зрения характера, то есть это означает, что человек очень оборотистый, жизнеспособный и
сильный. Андрей прожил у него год, вначале он говорил, что все хорошо, он стал заниматься
дзюдо, воспитатель обеспечил посещение ребенком школы и первое время это все так и
происходило, Андрей учился, успевал, но потом Андрей стал от него убегать, жаловался на
физические наказания, он сказал, что воспитатель контролировал его достаточно жестко, помужски, что он стал его бить, причем у него не было телесных повреждений, но мы ему верили.
И в конечном итоге Андрей от него убежал в детский дом. Уже в детском доме он стал убегать и
от нас, говоря, что его не устраивает учеба, он
хочет жить только у себя дома, у своей кровной мамы, в своем собственном доме, он хочет
свободы, он не хочет учиться. Причем нас интересовало, действительно ли он хочет жить в своем
доме или он хочет просто свободы и бесконтрольности. Мы выяснили, что для него имеет
значение мама, мама сейчас больна раком, у нее последняя стадия и она умирает. Андрей не
выражает привязанность так, как это выражают обычные люди, то есть не выражает в нежных
словах, в заботе, нет привычной для нас проявлении эмоциональной теплоты, но ему важно быть
там, и он не хочет нигде больше, у него отрицание всего другого. Вот это его ситуация на
настоящий момент.
Наш запрос собственно по этому поводу, с чем мы имеем дело - это в большей степени, борьба за
свою идентичность, проявление
социопатического поведения или действительно проявление дезорганизованной привязанности?
Что вы можете по этому поводу сказать?
И второй вопрос - что могут в этом случае сделать специалисты, психологи, социальные
работники, кроме того, чтобы перевести его в
другое учреждение? Потому что, на мой взгляд, это не решит проблему, он постарается и оттуда
убежать, он там тоже будет плохо себя вести, чтобы его оттуда выгнали, то есть он очень далеко
может зайти в своем протестном поведении, вплоть до того, что, грубо говоря, ему расколотят
голову (у него нет чувства опасности) его ничто не останавливает, у нас очень много с ним
проблем, но мы все-таки думаем, что возможно что-то еще. Скажите, пожалуйста. Спасибо.
Ответ (Анн-Мари Сермо)
Подобные истории заставляют меня вспомнить ситуации, которые были в моей практике, у меня
также были трудности с подростком. Благодарю вас за это описание, оно очень яркое и полное,
все необходимые элементы, чтобы понять ситуацию, вы представили. Полагаю очень важным
отметить, насколько ваше описание ситуации не совпадает с работой, которую мы делаем. Но я
чувствую, что мы сталкиваемся с одинаковой проблемой, несмотря на то, что наши страны так
удалены друг от друга, включая уровень ваших забот и тревог.
Первое, что приходит в голову в данной ситуации - это помещение двух братьев в одну семью.
Когда так происходит, один ребенок является
жертвой, мы часто сталкиваемся в нашей практике с подобными случаями, и это никогда не
бывает просто. В Вашем описании, вы прямо отметили, что приемная мать пошла навстречу
одному из братьев, в одного приемная семья вкладывала, другой остался вне, над этим надо
подумать.
Думаю также, что связь, которую Андрей построил со своей биологической матерью, стоит в
центре его психопатологии, его поведения. Когда мы
говорим о трудностях привязанности ребенка, это не значит, что все очевидно: возможно, когда
он был совсем маленьким ребенком, он находился в двусмысленных ситуациях: ты у меня - я тебя
отталкиваю. Приемная семья не достаточно обратила на это внимания, на его собственный
прошлый опыт: обняла - оттолкнула, ты мой - ты не мой. В конце концов, приемная семья его
вытолкнула.
Мы видим разницу между старшим братом и Андреем, который отказался построить отношения
со своей биологической матерью, когда она
появляется, он не намерен возобновлять и строить с ней отношения. Полагаю, под этим отказом
кроется что-то другое.
Но вопрос, который вы мне задали: "что нужно делать, можно ли против воли ребенка что-то
предпринять, может быть, следует настоять, чтобы он
вместе с братом встречался со своей кровной матерью, но я не знаю, можно ли насильно
заставить это делать?". На это хочется сказать: нет, не
следует заставлять ребенка восстанавливать отношения с кровной матерью силой. Но мы хотим
спросить: уверены ли вы, что это убеждение людей, которые окружают Андрея, социальных
работников, верное. Возможно, социальному работнику следовало сказать: я понимаю, что ты не
хочешь видеть свою биологическую мать, и все-таки, наверное, в глубине души у тебя есть такое
желание, но ты боишься. Нужно стараться поместить себя на место ребенка, и сказать то, что бы
почувствовал человек на его месте. Социальный работник, убежденный в этом, настоял бы, чтобы
мальчик сделал этот маленький шаг, и тогда ситуация могла бы измениться. Я не уверена, но это
возможно. Это сложная проблема.
Второе, то, что вы сказали насчет психопатологического поведения Андрея, то, что касается его
жестокости, агрессивности. Действительно, у него нет чувства опасности, он ведет себя так, что он
неприятен, он ведет себя так, что его нельзя любить. Но что-то внутри него все-таки
притягивает, хочется относиться к нему хорошо, и когда он видит, доброжелательное отношение к
себе, он ведет себя так, чтобы хорошие
отношения с ним никак не строились, он разрушает это намеренно. Это часто бывает с детьми,
которые чувствуют себя в постоянном страхе,
опасности. Чем сильнее он отталкивает возможные отношения, тем сильнее на самом деле он
хочет этих отношений, но не умеет их построить, он боится, у него нет опыта добрых отношений,
и, к сожалению, в его жизни никогда не случалось, чтобы его не бросили. По этой причине он не
хочет и боится отношений. Это первое, что приходит в голову. Я передам микрофон Кристиану,
чтобы он сказал, что он думает об этой ситуации. Это очень интересный случай.
Ответ (Крестьен Менье)
Что касается выбора: оставлять ли ребенку возможность выбора, видеться ему с родителями или
нет. Я понял, что у нас разные законы. Во Франции дети не имеют права выбора, они должны с
ними видеться. Мы считаем, что они не должны иметь такого права. Закон на этот счет очень
строг, и это дает определенные преимущества, он должен это вытерпеть, конечно, мы не доводим
ситуацию до невыносимой, но он не может сказать, хочет он или нет видеть свою мать. Это
облегчает положение, потому что здесь нет гнета негативного ответа. В какой ситуации находиться
ребенок, когда у него есть возможность выбирать? - Мы даем ему огромную власть в этой
области, и после этого он остается обладателем этой мощи, силы ответа, и, следовательно,
остальное будет зависеть от его решения. Даже если у нас есть впечатление, что он попал в
замечательную ситуацию, этот положительный эффект продолжается определенный период, но
дальше он начнет воспроизводить свои автоматически выработанные рефлексы. Это рабочая
гипотеза. Возможно, с того момента, как ему было дано право решать относительно встреч со
своими родителями, он внутри себя может принять решение, что он может себя вести, как ему
угодно.
Второе, касается того, что вы сказали по поводу дезорганизованной привязанности. Это
классический клинический случай, ребенок не смог
построить в свои ранние годы привязанностей, чтобы на основе этого самому развиваться. Его
связи, построенные при жизни в кровной семье,
были плохого качества, они не позволяют ему сейчас "выстроить" себя, развиваться нормально с
тем, чтобы он мог адекватно воспринимать других людей.
Конечно, трудно строить перспективу, предвидеть, но мы вернемся к проблеме резельянса. Когда
мы встречаемся с ситуациями дезорганизованной привязанности, в таких ситуациях нельзя
преодолеть прошлое, т.к. ему не на что опереться, у него не было положительного опыта в
эмоциональной сфере, чтобы на основе этого строить что-то новое, и в таком случае диагноз
очень пессимистичен: взрослым он будет испытывать большие трудности в построении
отношений с другими людьми.
Ответ (Анн-Мари Сермо)
Что касается диагностики, то это больше касается трудностей в построении связей, чем каких-то
психопатических отклонений. Многое
хочется сказать. Кристиан затронул проблему выбора ребенка. Это связано также с нарушением в
возможности привязываться. Трудно представить, что дети, которые пережили в раннем возрасте
негативный опыт, активны в отношениях с матерью, которые трудны для них, что у таких детей
есть положительный ответ. Это связано с определенными экспериментами, уже проводились
исследования, связанные с интерактивностью, а именно, ребенок не только субъект действия, но
он же участвует в построении ответов по отношению к себе. Ему родители что-то предлагают, но
ответы, с которыми он встречается, однообразны. В подобной ситуации можно предположить, что
Андрей был активен, проявил какую-то силу в ответе, который он сформулировал своей матери,
это связано, возможно, с тем, что она его оттолкнула и бросила. Это только предположения,
размышления, тут надо быть осторожным, но речь идет о возможных направлениях работы. И,
конечно, влияет механизм права ребенка на выбор в вопросе контакта с родителями, о котором
упомянул Кристиан.
Вы спросили, что же можно предложить в такой ситуации. На основе собственного опыта я берусь
утверждать, что ничего не потеряно.
Постоянно надо себе повторять: это вызов, этот мальчик ждет чего-то от окружения, но он так
боится нового разочарования, новых страданий, новых разрушительных действий извне, что
нужно пытаться продолжать, нельзя его бросать, как неисправимого, это уже было сделано, надо
искать в группе, которая с ним работает, другие возможности.
Я согласна с вами, что мы находимся в противоречивой ситуации. С одной стороны, мы
настаиваем на продолжительности воздействия. Даже если решение неудовлетворительное, надо
искать хотя бы частичное решение, ошибки могут быть снова, не нужно их бояться, главное, надо
стараться продолжать и не бросать этого человека в любой ситуации. Это трудно, я понимаю, я
работала в такой ситуации, сильно переживала, всем специалистам технической группы было
трудно. Тем более, он оставлен, и он переживает, возвращается к этой ситуации, он хочет
вернуться к биологической матери, для него это будет еще один способ проверить, бросят ли его
еще раз. Если он решает вернуться к своей биологической матери, он там еще раз переживет
чувство, что его снова бросили. Есть люди, которые каждый раз пытаются снова вернуться и
построить такие отношения.
И все-таки ситуация пессимистична. Его агрессивность, жестокие действия, жестокость его матери
- пессимистичны. Если он снова переживет то, что мать его отвергает, то, может быть, в этот
момент ему покажутся полезными люди, которые принимают его. И, может быть, тут нужно
настаивать на сопровождении, возврат к матери в сопровождении. Это не гарантия успеха, но всетаки сопровождение даст возможность пережить с ним этот возврат.
Вопрос
Обычно наши кровные родители являют собой пример такой высокой разрушенности, что они
даже не способны доехать до места встречи с
ребенком. Что вы предложите делать в таких случаях? Как-то организовывать встречи, тем не
менее, каким образом?
Ответ(Анн-Мари Сермо)
Я полагаю, что, тем не менее, надо настаивать на этих встречах, потому что это позволит ребенку
реально отнестись к ситуации. Даже негативные связи сами по себе могут быть конструктивными,
Андрей хочет восстановить связи, нужно сделать все возможное, чтобы помочь ребенку увидеть
позитивное выход. По отношению к тому, что сказал Кристиан, в том же ключе.
Мы убеждены, что это проблема взаимоотношений с биологическими родителями является
определяющей для этого ребенка, его судьбы и успеха его помещения в семью. Отсюда
следующий вопрос - как поступить с тем, что невозможно предвидеть поведение биологических
родителей? Встречаются такие родители, которые приходят, видятся с ребенком, а потом
исчезают надолго, на полгода, потом возвращаются и требуют ежедневных встреч в течение двух
недель. Нам знакомо поведение таких родителей, поведение которых никак нельзя
предусмотреть, но они имеют большое влияние на ребенка, когда они в контакте. Есть родители,
которые оказывают отчетливо вредное влияние во время этих контактов, они деструктивны для
ребенка. Как поступить в таких случаях?.. Тем не менее, нужно поддерживать отношения. Мы
задаемся часто этим вопросом в таких предельных ситуациях. Но в большинстве случаев мы всетаки настаиваем на поддержании этих контактов.
Например, мы можем попытаться определить определенную частоту встреч. Мы можем создать
календарь встреч, например, предусмотреть ежемесячные встречи. Это не зависит от ребенка, от
родителя, это мы решили, и мы будем стараться, чтобы это расписание позволило бы нам
работать с ребенком. Мы говорим родителям: вы хотите его видеть - пожалуйста, вот намеченная
встреча в это число, мы отвечаем на их пожелание увидеть ребенка. А ребенку можно сказать мы работали с твоими родителями, беседовали, они будут встречаться с тобой, а в результате
ребенок сможет избежать непрерывной тревоги, непрерывного ожидания, в полной
неопределенности в ожидании родителей. Встреча намечена в таком-то месяце, мы будем радом
с ребенком. И в случае, если родители не приехали, мы ему говорим: смотри, родители не
приехали. Почему они не приехали, что происходит, мы ему будем объяснять. В это время
отсутствия родителей мы будем работать с ребенком. Поведение родителей, которое нельзя
предвидеть, в нашей работе недопустимо, чтобы по звонку родителей назначалось свидание, на
которое они может и не придут - невозможно. Получается, что мы хватаем ребенка, едем на
встречу, а родителей нет, родители снова требуют встречу, ребенок приезжает, родителей нет.
Мы вмешиваемся, чтобы эти встречи служили для чего-то позитивного, чтобы ребенок как можно
меньше страдал от такого неконтролируемого поведения родителей.
Вопрос
Буквально недавно я прочитала рассказ Владислава Крапивина "Наследники", очень близко к
тому, что вы говорите. Причем это
происходило с ребенком, живущим в семье и разрешилось она более менее благополучно в
период подросткового возраста ребенка. Там целая серия обстоятельств, мягкая мать, жестокий
отец, который оказался ему отчимом. И способствовали позитивному изменению его ровесники,
которых он бил сначала, а потом они стали его друзьями.
Мария Капилина (детский дом No 19 г. Москва):
Я очень благодарна Вам за Ваш ответ, потому что у меня уже созревало
некотороепрофессиональное решение , но оно не могло оформиться, и
благодаря тому, что Вы сказали, я примерно понимаю, что мне нужно делать. Я думаю, что
ровесники никакие здесь не помогут. Благодаря тому,
что мы видим ситуацию двух братьев, мы можем четко видеть разные стратегии к жизни и разный
результат. Старший брат идет на компромисс и пытается восстанавливать отношения с матерью, к
которой он привязан.
У меня просто есть свидетельства, поскольку оба брата были в активной терапии. Был момент, что
у старшего брата тоже было очень много злости, но он все-таки старался сохранять отношения с
людьми. У нас даже был с ним короткий разговор. Я приведу его как квинтесенцию. Я нарисовала
ему круг и сказала: представь, что это вся та любовь, которая тебе нужна чтобы тебе жить, закрась
ту часть круга, сколько любви, необходимой для жизни, у тебя есть, а сколько тебе не хватает. И
он оставил сегмент примерно в 1/3 незакрашенной. И я спросила его: И что это? А он сказал, что
это та любовь, которую я должен получить от моей мамы. И я его спросила: как по-твоему - это
реально, получить эту любовь когда-либо? Ему на тот момент было 15 лет, то есть он был
достаточно взрослый, я ему могла задать этот вопрос. И он подумал и сказал: нет. И я спросила:
как тебе это? И он сказал: это ужасно больно.
Потом он долго молчал и потом спросил меня: и как вы считаете, эта боль когда-нибудь пройдет?
И я ему сказала: понимаешь, я не могу обманывать тебя, потому что раз ты задаешь этот вопрос,
значит ты достаточно сильный уже человек, она будет утихать, ты не всегда будешь чувствовать ее
так остро, ты это знаешь, потому что это уже происходит. Он сказал: да. Иногда она будет делаться
очень сильной, и ты даже не будешь знать, что это она, и ты будешь совершать всякие
разрушительные поступки, о которых ты будешь потом жалеть. Он сказал: да. И она будет как бы
по спирали: в какие-то моменты, например, ты будешь видеть женщину с коляской, держащую
ребенка, и у тебя будет что-то пробуждаться в душе, может в какие-то другие, я точно не знаю,
когда. Но в какие-то моменты ты будешь думать, что она прошла, и тебе все равно, а в какие-то
моменты ты будешь думать, что это ужасно. И, наверное, она утихнет в тот момент, когда ты
вырастешь, женишься и станешь хорошим папой, и, заботясь о своих детях, ты сможешь унимать
эту боль. Он некоторое время думал, у нас была целая сессия на тему того, чтобы он смог себе это
представить, примериться и посмотреть, в воображении, как это будет на каких-то ролевых играх.
И он сказал: я не знаю, что у меня будет, но я понимаю,
что, видимо, это действительно так, я это чувствую, хорошие отношения с
людьми и забота о моих будущих детях, поможет мне, но я не знаю, смогу
ли я заботиться о них. То есть у него высокая степень рефлексии.
То есть мы видим, то, что происходит со старшим братом - это путь
компромисса, когда он пытается строить отношения. Таким образом, жизнь
его более продуктивна. А младший брат, который на самом деле привязан к
маме, но отрицает эту привязанность и поступает так, как мама, то есть
он воспроизводит мамину модель поведения, - его жизнь разрушается. И это
два разных пути проявления привязанности к своей маме, которая
совершенно реальна. Просто в первом случае ребенок с ней соглашается и
следует ей несмотря на всю боль, которая с ней связана, а во втором
случае он отрицает эту привязанность и свою жизнь разрушает. Я думаю,
что сейчас, когда он в первый раз за свою жизнь признал, что все-таки у
него эта привязанность есть, он делает попытки вернуться к своей кровной
матери, как раз настал момент, когда можно работать с его чувствами в
отношении к своей маме, потому что раньше эту привязанность он отрицал,
он отказывался работать с этим, он говорил, что ему все равно. Возможно,
сейчас он пойдет на контакт, и можно будет работать с тем, что он на
самом деле чувствует к ней, он ее любит. Может это какой-то шанс.
Спасибо.
Крестьен Менье
- Маленькая реакция с моей стороны. Во время следующей встречи с
Александром, задайте ему вопрос, с кем бы он хотел поговорить, когда у
него будут опасения по поводу воспитания своих будущих детей. Потому что
вопрос, который он задает по поводу того, что он не уверен, способен ли
он стать хорошим отцом, здесь повторение роли родителей, это вопрос
очень важный, и может быть, можно попытаться уже сейчас подумать о том,
с кем он смог бы поговорить об этом поговорить, когда у него будут
опасения по этому поводу.
Анн Мари Сермо
- Чтобы дополнить то, что сказал Кристьен сегодня утром, относительно
того, что терапия трудна в случае семейного помещения. Тем не менее, мы
часто видим, что детям, помещенным в приемную семью, через много лет
после такого помещения было легче, чем другим детям, обращаться к
специалистам, чтобы помочь им в эффективном разрешении жизненных
проблем. Но когда они сталкиваются сами со взрослой жизнью, иногда в
30-40 лет они осуществляют настоящую работу относительно их эффективных
связей.