Лицейские, ермоловцы, поэты... - Донские казаки в борьбе с
advertisement
Материал подготовлен и прислан Абросимовым В.А. (Москва) Раш К. Б. «ЛИЦЕЙСКИЕ, ЕРМОЛОВЦЫ, ПОЭТЫ...» Чеченский писатель А.Авторханов писал: "Кавказская поэзия Лермонтова стала Кораном каждого интеллигентного горца. Горские интеллигенты зачитывались Лермонтовым, обожествляя его, они проклинали тот день, когда появился Мартынов, безжалостно погасивший это кавказское Солнце". В суждении неукротимого чеченского националиста Авторханова отразилась почти вся русская судьба в веках и, прежде всего, миссия Кавказской Руси и её казачьих войск Дона, Терека, Кубани. Казаки Дона приняли участие в создании всего Пояса Богородицы, т.е. границы святорусского царства и её десяти казачьих войск от Дуная до Амура и Уссури. Авторханов от имени горцев обожествляет русского офицера и поэта и называет "кавказским Солнцем" воина, который вёл открытую и беспощадную войну с его народом. Ничего подобного не знает мировая литература. Это подчёркивает, что, кроме всего прочего, кавказские горцы умели разбираться в своих врагах. С началом "германской" войны в 1914 году в русскую армию влилась доблестная Кавказская (Дикая) дивизия из всех народов Кавказа во главе с братом императора Великим Князем Михаилом Александровичем. Что до Михаила Лермонтова, он в Чечне принял в наследство от Дорохова, которого ранили, отборную команду охотников, состоящую из ста казаков-линейцев и разных головорезов – волонтёры, осетины, татары и прочие, – нечто вроде партизанского отряда. Как вспоминал хорошо знавший Лермонтова офицерартиллерист К.Х. Манацев, участвовавший с Лермонтовым в Чеченском походе: "Он был отчаянно храбр, удивлял своей удалью даже старых кавказских джигитов, <…> его команда, как блуждающая комета, бродила всюду, появлялась там, где ей вздумается, в бою она искала опасных мест". Сегодня эту "блуждающую комету" Лермонтова назвали бы спецназом ВДВ. Для нас драгоценно свидетельство о том, что она искала самые опасные места и что водил этот отряд добровольцев-храбрецов в Чечне национальный поэт России офицер Михаил Лермонтов. Он бессознательно искал в бою Бога как высший источник лиризма. Издревле известно, что Бог в бою всегда с самой храброй дружиной. Это знали с былинных времён все дружинные певцы. Почему же Бог с храбрецами? Потому, как говорят в народе, "кто без храбрости, тот без жалости" – в них нет лиризма. Бог лишает поэзии и тех, кто без жалости, и тех, кто без храбрости. Фридрих II говорил: "Бог всегда с самым храбрым батальоном". Это тот Великий Фридрих, чьи подвиги, по словам Гёте, разбудили германскую поэзию. Гёте имел в виду, прежде всего, Новалиса и величайшего немецкого лирика Гельдерлина. К этой плеяде можно отнести и самого Гёте, на чьих коленях сидел десятилетний граф Алексей Толстой – поэт и будущий офицер балагурили на чистом немецком языке. В словах артиллериста Манацева – "…в бою он искал самых опасных мест" – заключён магический ключ к тайне поэзии, ключ, совершенно неведомый книжнику-литературоведу. Со времён Гомера и рапсодов, вроде великого Архилоха, написавшего "Я пью, опершись на копьё", мы догадываемся: чем ближе к опасности, тем ближе к поэзии и Богу. Суворов на Кинбурской косе с обнажённой саблей вскричал: "Христос среди нас!" – и повёл своих гренадеров в штыки. Там, на косе, он будет дважды ранен, а под Очаковом напишет в пятьдесят восемь лет князю Потёмкину: "Жаль, не был на абордаже". Разве мог такой поэт, как преображенец Державин, не воспламениться подвигами Потёмкина – "Водопад", и Суворова – "Снегирь"? Когда Державин посетил Лицей, Дельвиг взволнованно сказал Пушкину: "Я хочу поцеловать руку, написавшую "Водопад"". В этом порыве юного барона Антона Дельвига заключена вся тайна двухсотлетней русской дворянской культуры – подлинно народной культуры. По смерти императрицы Екатерины II сменились кумиры и царедворцы, и новые ливрейные люди язвили Державину, что теперь он поостережётся воспеть прежних сановников. И тогда бесстрашный Державин написал оду "На возвращение графа Зубова из Персии", начинавшуюся строкой: "О, юный вождь, Сверша походы, Прошёл ты с воинством Кавказ". Это даёт нам повод вернуться на Кавказ к месту действия Отдельного Кавказского корпуса и русских поэтов-офицеров, которых тогда в России именовали "кавказцами", как сейчас мы прозвали участников Великого Афганского похода "афганцами". Генерал-аншеф граф Валериан Зубов был моложе всех своих генералов. Под Варшавой в 23 года генералу Зубову ядром оторвало ногу, но он не покинул армию и даже возглавил на следующий 1796 год Персидский поход. С Зубовым в походе любимцы Суворова, отважные "кавказцы" и будущие герои Бородина атаман Матвей Платов, Николай Раевский, с семьёй которого дружил Пушкин, Алексей Ермолов, будущий проконсул Кавказа, и генерал Павел Цицианов, который станет наместником Кавказа. В год, когда ранило графа Зубова (1794), там же, под стенами Варшавы, Суворов лично прикрепил к груди 17-летнего артиллерийского капитана-верзилы Ермолова орден св. Георгия IV степени. Поход Зубова вслед за Каспийским походом императора Петра стал прелюдией и Бородина, и Кавказского корпуса, который вскоре начнёт 100летнюю Русскую Илиаду в пределах Кавказа. Со времён Гомера и Крестовых походов мир не видел более решительных и беззаветных богатырей, чем те, кто сто лет будут вступать в сечу, как в Литургию, а Литургия – время присутствия Неба на земле и время высшей поэзии. За взятие Дербента Валериан Зубов будет награждён орденом св. Георгия II степени. До него Дербент возьмёт Петр Великий, к тому времени он уже выковал в боях святорусскому царству сияющий имперский доспех. Тогда же царь-флотоводец основал город-порт Петровский (Махачкала) и привёл сюда Каспийскую флотилию. Поход Помазанного исапостола-адмирала стал зарёй Кавказского корпуса. Иначе и быть не могло, ибо, по Пушкину, "Пётр начало всего живого на Руси" и он же начало столетней Русской Илиады в пределах Кавказа. В этих сражениях участвуют лучшие офицеры России и лучшие её поэты. Россия началась не с призвания Рюрика, как учили гимназистов. Истоки Руси в предгорьях Кавказа – на Дону и Азове. Здесь в содружестве с готским королевством сформировались первые русские дружины с почитанием Перуна. Тогда же в русском языке закрепились такие ключевые германские слова, как "хлеб", "котёл", "князь", "шелом", "крест". Последнее слово не могли принести с собой язычники-варяги. Готская кафедра участвовала в первом Вселенском соборе. До прихода готов русы тысячу лет на юге соседствовали с ираноязычными скифо-сарматами. В середине 1 тысячелетия н.э. они стали называться аланами. Одно из аланских племён – асы – дало имя современным осетинам. Русы Азова и Дона были чаще в воинском содружестве с готами и аланами. В русский язык вошли иранского корня скифо-сарматские слова "вера", "свет", "благо", "жрец", "бог". Аланы охотно вступали в русские дружины. Договор князя Олега с греками (911 г.) подписали и аланы с иранскими корнями: Сфанъдр, Прастен, Истр, Фрастен и другие. Следует заметить, что балты, славяне и германцы – близкие народы одного корня, и когда-то были единой общностью. Они стали расходиться в 1-м тысячелетии до н.э., но через десять веков вновь сошлись в предгорьях Кавказа, отголоски этой дружеской встречи сохранило "Слово о полку Игореве". Здесь же, на Кубани, примет вызов на поединок князь Мстислав от благородного косожского князя Редеди. Мстислав убьёт в честном поединке Редедю и выдаст дочь за его сына. В этом поступке киевского князя тоже заключена тайна русско-кавказского боевого братства. Потомок Редеди и Мстислава боярин Дмитрия Донского Белеут Одинец даст своё имя нынешнему подмосковному городу Одинцово. Так богатырский XI век живёт с нами и поныне. В XVII веке князь А. Голицын, верный воспитатель Петра I, после боев на Кавказе воспитал княжича-сироту и выдал за этого черкеса свою дочь. Князь Александр Бекович-Черкасский станет отважным потешным Петра Великого. В 1716 году Пётр I снаряжает экспедицию Бековича-Черкасского в Хиву с заданием "искать пути водой и сушей в Индию и сделать им описание и карты". Черкесы – одно из одарённых и аристократических племён Кавказа со вкусом к боевой эстетике. Им мы обязаны черкеской, Лермонтов назовёт её "лучшим в мире битвенным нарядом". Казаки-линейцы переняли черкески у горцев раньше чеченцев, ингушей, дагестанцев и осетин. Линейцы были в основном, как и казаки Дона, из бесстрашных староверов и, как они объясняли, "взяли черкески с бою", т.е. по праву победителей, как часть трофея. В античные времена это самое бесспорное в мире право называлось "правом копья". Тогда побеждённые могли ужасаться жестокости завоевателя, но никто не ставил под сомнение его право победителя. "Право копья" было нерушимо. По этому же праву германцы Тевтонского ордена переняли у своих упорных противников балтов даже их племенное имя – "пруссы". Линейцы-кавказцы заимствовали у горцев и кавказскую шашку, которая стала оружием всей русской кавалерии. Позже черкеска будет форменной одеждой не только Терского, но и Кубанского казачьего войска и бывших сечевиков – "черноморцев" Кубани. Черкески с газырями, наборным поясом и кинжалом станут формой собственного Его Величества конвоя. "Битвенный наряд" конвоя русского императора предмет тайной зависти всех глав государств и послов Европы. Они-то лучше всех постигали политический смысл, который несёт на себе "битвенный наряд" отважных горцев, с которыми сроднилась Кавказская Русь в лице казаков Терека, Кубани и Дона. Когда в 1917 году в столице начались спровоцированные левыми беспорядки, императрица Александра Фёдоровна сказала в ответ на тревожные вести: "Казаки нам не изменят". И казаки остались верны до конца. А выше добродетели, чем верность, род человеческий ещё не создал. Пока русские полки и казаки покоряли ханства и поднимали свои знамёна на стенах Ганжи у слияния Аракса и Куры, стоны и мольбы из соседней Грузии становились всё нестерпимей. Древняя Иверия истекала кровью, окружённая врагами, и была на грани физического уничтожения. Царь-рыцарь Ираклий II, уже под 80 лет, с горстью верных продолжал сражаться. Грузию столетиями терзали два кровожадных соседа – Иран и Турция, да ежегодно угоняли в рабство её жителей соседи-горцы аварцы и лезгины. Грузин в древнем православном царстве оставалось около 30 тысяч семей. Всех взрослых грузин могли бы разместить на одном стадионе Лужники. В 1799 году, в год рождения Пушкина, который через тридцать лет появится в Тифлисе, Дарьяльским ущельем в пределы первого удела Богородицы вошёл полк генерала Лазарева с несколькими орудиями и неизменной сотней казаков в дозоре. Ликованию тифлисцев не было предела. Русский солдат, когда его встречают как посланца Бога, мгновенно преображается в чудо-богатыря. На следующий 1800 год в Тифлис вошёл полк генерала Гулякова. Ещё через два года правителем Кавказской линии и Грузии станет родственник грузинских царей Павел Цицианов, родившийся в Москве в 1754 году и ставший славным преображенцем. Суворов не раз призывал "сражаться решительно, как храбрый генерал Цицианов". С полками генералов Лазарева и Гулякова под командованием Цицианова начинается столетняя Русская Илиада на Кавказе, озвученная гением Пушкина: Я воспою тот славный час, Когда, почуя бой кровавый, На негодующий Кавказ Поднялся наш орёл двуглавый; Когда на Тереке седом Впервые грянул битвы гром И грохот русских барабанов, И в сече с дерзостным лицом Явился пылкий Цицианов. Военная среда, на свой лад, организм впечатлительный. Появление за Кавказским хребтом такого прославленного воина, как генерал Цицианов из преображенцев, взволновало дворянскую молодёжь и особенно ревностную и чуткую гвардию, которая считала себя носителем высших воинских доблестей. Дворянская молодёжь тогда искала боя. Когда элита ищет опасности – это верный признак воодушевления и здоровья нации. Самое опасное место в Грузии была Джар-Белоканская линия на востоке Кахетии. Там хищные лезгинские партии разоряли сёла, убивали мужчин и уводили в рабство на рынки женщин и детей. Веками на Востоке грузинки почитались символом красоты и ценились высоко. Именно в этом самом опасном месте на лезгинской линии с полком генерала Гулякова появились два волонтера из гвардии: граф Михаил Воронцов двадцати лет и Александр Бенкендорф девятнадцати лет. Оба станут героями 1812 года и столпами империи. Воронцов, князь и фельдмаршал, станет наместником Кавказа, а Бенкендорф, безукоризненно верный монархист, возглавит 3-е отделение собственной Его Величества канцелярии. Оба будут оболганы либералами на радость разночинцев из дворни. Воронцов при Бородине будет командовать Гренадерской дивизией. Прежде чем появиться на Белоканской линии оба офицера написали письмо генералу Цицианову, где были многозначительные строки: "…но поелику нигде, кроме края, где вы командуете, нет военных действий, где молодому офицеру усовершенствоваться можно было в воинском искусстве, да к тому присовокупляя, что под начальством Вашим несомнительно более можно в том преуспеть, нежели во всяком другом месте". На Лезгинской линии оба офицера возглавят боевые егерские роты тогдашнего "спецназа". В одной из операций в ущелье генерал Гуляков, по петровской традиции шедший впереди полка, будет сражён из засады лезгинской пулей. Генерал князь Павел Цицианов командовал талантливо и проявил себя выдающимся администратором. Он будет убит в 1805 году подло у ворот Баку, когда принимал ключи от крепости. Невольно прошлое сравниваешь с нашими днями. Без этого занятие историей бессмысленно. Следует признать, что новейшие руководители Грузии Шеварнадзе и Саакашвили не достойны даже чистить генеральские сапоги князя Цицианова. На их фоне и их предшественник Гамсахурдия с его безрассудной драматургией кажется только рыцарственным неудачником. В 1826 году на Кавказ едет национальный герой России, один из учителей Пушкина генерал Денис Давыдов. Он признавался: "Слово "война" по сю пору имеет для души моей звук магический". На аудиенции у императора Николая I на вопрос монарха, может ли он поехать на Кавказ, гусарский генерал с юношеской порывистостью отвечал: "Сделайте милость, Государь, коль скоро предстоит прямая, честная, опасная дорога, не спрашивайте, хочу ли я избрать её. Бросайте меня прямо на неё: верьте, что я сочту это за особое благодеяние". Денис Давыдов был зачислен в корпус барона фон Ридигера из клана нашего усопшего патриарха Алексия II. Граф Эриванский Иван Паскевич из рода знатных сечевиков, который, к ужасу шляхты, станет светлейшим князем Варшавским и наместником царства Польского, написал письмо Василию Жуковскому, "Певцу во стане русских воинов", где сетовал: "Жаль, что струны Ваши замолкли". На что бывший при Бородине поручик Московского ополчения Василий Жуковский тут же ответил Паскевичу: И всё царство Митридата До подошвы Арарата Взял наш северный Аякс. Русской гранью стал Аракс. Невольно вспоминаются слова Белинского: "Без Жуковского не имели бы Пушкина". Тем временем вчерашний властитель дум писатель и поэт БестужевМарлинский, сосланный в Якутск, получил разрешение ехать на Кавказ и заняться прямым дворянским делом – войной. Бестужев боевой восторг излил в строках: О, дева, дева! Звучит труба – Румянцем гнева горит судьба. Уж сердце к бою замкнула сталь, Передо мной разлуки даль. В год, когда за 74 часа предсмертных мук просиял Пушкин после боя на Чёрной речке за честь русской семьи, в августе 1837 года на Кавказ из глубины "сибирских руд" отправлен Рюрикович – поэт князь Александр Одоевский, потомок Черниговских князей. На Сенатскую площадь он явился восторженным корнетом-конногвардейцем. Пришёл из жажды самоотвержения. В то декабрьское утро он скажет офицерам: "Умрём, ах, как славно мы умрём…". В 1836 году в Забайкалье он напишет стихотворение, посвященное отцу, самому дорогому человеку, "Как недвижимы волны гор". Проснётся ль тайный свод небес, Заговорит ли дальний лес, Иль золотой зашепчет колос – В луне, в туманной выси гор, Везде мне видится твой взор. Везде мне слышится твой голос. Письмо царю от Одоевского-отца передал наш знакомый "кавказец", честнейший генерал граф Бенкендорф, он же шеф жандармов, куда зачисляли офицерами только потомственных дворян после строгой проверки. К письму Одоевского-старшего было приложено стихотворение "Как недвижимы волны гор". Государь уступил, главным образом, под влиянием стихотворения опального поэта. Бывший корнет был отпущен в действующую армию на Кавказ. На перегоне в Казани состоялась мимолётная встреча с отцом. В Ставрополе князь Одоевский быстро сдружился с Лермонтовым. Сражался он отважно, пытаясь подражать отпетым храбрецам казакам-линейцам. Вскоре он умер в Сочи от тамошней лихорадки. Сегодня в Сочи нагородили дворцов и стадионов для бессмысленных спортивных телодвижений, но никто не вспомнил о поэте-князе, от которого не осталось даже могилы, как нет напоминания (не вспомнила церковь) и о сотнях монахов, расстрелянных на сочинской Красной поляне. Самое культурное и поэтическое время в России только потому было культурным, что пронизано было духом песенности и благородства, а не рыночной пошлости. Вспомнив, к чему стремились и о чём мечтали отроки не только пушкинского поколения, но и всего XIX столетия, мы увидим и поймём степень нашей деградации. Жажда риска и самопожертвования пронизывали дух общества и проявлялась в поэзии чуткого юношества. Тринадцатилетний Лермонтов откликнулся на военные действия русскотурецкой войны 1828-1829 гг. И развились знамёна чести; Трубой заветною она Манит в поля кровавой мести! Через четыре года тот же Лермонтов, в 17 лет уже воспитанник школы гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров, пишет в письме М.А. Лопухиной: "Если начнётся война, клянусь Вам Богом, что везде буду впереди". Он выполнил своё обещание в Чечне. В 1821 году 17-летний Алексей Хомяков восклицает: О, други! Как мой дух пылает бранной славой, Я сердцем и душой среди войны кровавой. Свирепых варваров непримиримый враг, Я мыслю с греками, сражаясь в их рядах. На следующий год он сдаёт экзамен в Московском университете на степень кандидата математических наук. И тогда же поступает в Конную гвардию, чтобы позже стать светским богословом. Константин Батюшков не был на Кавказе, зато вошёл в Париж с оружием в руках. Вот как один из учителей Пушкина в стихотворении "К Никите" передаёт необоримый дух молодого народа и его первенствующего сословия: Как я люблю, товарищ мой, Весны роскошной появленье. И в первый раз над муравой Весёлых жаворонков пенье. Но слаще мне среди полей Увидеть первые биваки, И ждать беспечно у огней С рассветом дня кровавой драки. Поэзия Константина Батюшкова, Вологодского дворянина, оказала глубокое воздействие на лицейскую лирику Пушкина, который позже скажет: “Бояр старинных я потомок”. Стихи боевого офицера волновали сердца юных поэтов Царского Села. Батюшков поведает в стихотворении “Разлука”: Напрасно покидал страну моих отцов, Друзей души, блестящие искусства И в шуме грозных битв, под тению шатров Старался усыпить восторженные чувства. Ах! Небо чуждое не лечит сердца ран!.. Глубокомысленный офицер Батюшков, отважный и беспечный, полагал, что цель поэзии “польза языка и слава Отечества”, поэтому всегда готов был радостно обнять “в отважном мальчике грядущего поэта”. И вновь отвага и поэзия неразлучны. Ученые даже обнаружили ген бесстрашия и он наследуется. Поэтому ни один из завывавших в Политехническом музее советских стихоложцев не имел с поэзией ничего общего, и все заслужено забыты. Ложь сама себя разрушает. Только искренность и отвага завораживают. Не зря говорят, что отвага – единственная добродетель, которую никому не дано сымитировать. Здесь никакое сверхактерство не поможет. Как и должно, с началом «Германской» войны Маяковский «откосил» от армии, Есенин дезертировал, а Блок, больше других примерявший в стихах доспех, в войну стал обозным писарем – «земгусаром». Можете ли вы представить себе Лермонтова обозным писарем? Журнал «Золотое руно» объявил конкурс на лучшее изображение в литературе и живописи образа сатаны. Это было в период, который мошенники назовут «серебрянным веком». Причем, «век» этот вмещал всего пять лет с 1909 по 1914 годы. В Москву прибыли члены жюри: А. Блок, Вяч, Иванов, М. Добужинский – все по случаю в черных сюртуках. Так в канун войны резвились интеллигенты. Отбирали на их взгляд наиболее удачные портреты «князя тьмы». Кстати, «князем» он никогда не был. На греческом языке он обозначен как «управитель» преисподней. По нынешнему «администратор» или «топ-менеджер» нечистых. Михаил Булгаков в «Мастере и Маргарите» сделал его даже грозным всадником в небесах. Валерий Брюсов, будущий большевик, жаловался Зинаиде Гиппиус, что из 150 литературных и живописных работ почти ни одна не смогла даже приблизиться к изображению сущности и обличия управителя нечистых. Тогда же Федор Сологуб сочинил гимн сатане. Можете ли вы представить Вячеслава Иванова, Добужинского, Брюсова, Сологуба или Мережковского в конной атаке или штыковом бою? А вот Николай Гумилев, который не забывал подчеркивать свое дворянское происхождение, пошел на войну. Стал дважды Георгиевским кавалером и будет расстрелян коммунистами. Богему, которая предавалась извращениям в «Башне» Вячеслава Иванова, назовут «серебрянным веком», никогда не существовавшим в природе. Во всяком случае, в их «серебрянном веке» серебра столько же, сколько золота в бочке «золотаря». Но грянет «Германская» Великая война и наступит время святых поэтов Белой России – продолжателей дела Пушкина. И здесь будут первенствовать казаки. Сын семиреченского есаула Павел Васильев, расстрелянный в 1937 году, по признанию Пастернака так и останется непревзойденным поэтом всего ХХ столетия. Те поэты-казаки, которые с боями уйдут на чужбину, как лейб-атаманец Николай Туроверов, найдут упокоение на парижском кладбище Сен Женевьев де Буа, где казачий участок открывает мраморный обелиск с надписью: «Казакам – сынам воли и славы» Часть 2 Российская историография – это нечто до сих пор не поддающееся объяснению по малодушию и убожеству мысли. Историки внедрили в сознание сограждан, что Кавказская война – это действия крутого "проконсула Кавказа" Ермолова и подавление мятежа Шамиля. Между тем, война на Кавказе и за Большой Кавказ началась даже не с появления русских полков в Тифлисе, хотя если взять за основу даже эту одну дату (1800 г.), война длилась непрерывно более ста лет, точнее 117 до Октябрьского переворота. Отдельный Кавказский корпус дал сотни общенациональных героев и имена славных полков. Кавказ понятие геополитическое и целостное, и именно таковым представлялся всегда главным врагам России со времён Петра I. Для Британии Кавказ и Каспий кратчайший путь к Индийскому океану, а позже – к Суэцу. На самом деле прямые военные действия у ворот Большого Кавказа начал молодой Пётр дерзкими священными Азовскими походами, создавшими Флот. Он уже тогда замахивался на Индию, а не "форточку" рубил в Европу. За съёмку Дона и карту его бассейна царь был избран в Парижскую академию. Он и в академиках у нас первый. Что же означает для нас и всего мира понятие "Большой Кавказ"? Границу этого геополитического явления с гениальной точностью и непринуждённо дал "кавказец" Пушкин в строках: Как прославленного брата Реки знают Тихий Дон; От Аракса и Евфрата Я привёз тебе поклон. Помните ответ Жуковского генералу Паскевичу: "Русской гранью стал Аракс"? Эти границы совпадают и с античным представлением о пределах Большого Кавказа задолго до дня, как Помпей с волнением всматривался в очертания Кавказских гор, где некогда был прикован к скале Прометей. Карс, который за столетие четырежды штурмовали русские полки, до 1917 года с прилегающей областью входил в состав Российской империи. Как может ошалевший от воровства и турпоездок русскоязычный "электорат" вспомнить о русском Карсе, если он напрочь забыл про русские Измаил, Очаков, Одессу, Херсон, Николаев и Донецк? После распада СССР мы ещё по инерции державной называли пограничный округ "Кавказским". Вскоре, то ли из-за окрика заокеанского, то ли по хроническому малодушию и слабости в коленках переименовали в "Северокавказский"! Между тем турки, ведомые супостатом, основали во вчерашнем русском Карсе университет и наступательно назвали его "Кавказским". Политики малодушие соседей и симптомы "медвежьей болезни" засекают точнее сверхчутких сейсмографов. Особенно чутки японцы и китайцы, судя по активности и возне вокруг Курил и на Амуре. Герой Большого Кавказа граф Паскевич-Эриванский, не зная о бабьей политкорректности, с солдатской прямотой отрезал: "Везде Россия, где властвует русское оружие". Сейчас от таких слов политические импотенты вроде Горбачева, исповедующие, что политика – искусство возможного, тут же бегут менять памперсы. Походы Великого Петра и генерал-аншефа графа Зубова – это сражения в пределах Большого Кавказа и за обладание Кавказом, без которого немыслимо спокойствие России. Веками это ведали казаки – подлинно народно-дворянское сословие, потому и возникли их войска Дона, Терека, Кубани. Пушкин и здесь отметился в казачьих рядах: Был и я среди донцов, Гнал и я османов шайку. Знание всех сражений в пределах Большого Кавказа, хотя бы от Петра I до Николая II, является обязательным цензом для всех служащих Российской армии и флота, всех без единого исключения государственных служащих и всех учителей школ и вузов, ценз как прививка от слабоумия, сопутствующего всегда беспамятству. Белинский проницательно заметил: "Странное дело! Кавказу как будто суждено быть колыбелью наших поэтических талантов, вдохновителем и пестуном их музы, поэтическою их родиной". Офицеров в России тогда уважительно называли "кавказцы". Кавказ не мог не стать колыбелью наших поэтических талантов. Офицеры зачастую и сами были поэтами, ведя святую войну по спасению православных единоверцев. Древнейший пласт русских былин времён противостояния хазарам (VI в. н.э.) берёт начало на том же Кавказе, где "у Лукоморья дуб зелёный". Лукоморьем с первых веков христианства называли Азовское море. Туда же помещали богатырскую пограничную заставу с атаманом Ильёй Муромцем, податаманом Добрыней Никитичем и есаулом Алёшей Поповичем. Там же произошёл бой Ильи Муромца с Казарином. Поэзия спасительна для нации. Лиризм вообще проявление глубочайших защитных ресурсов нации. Двести лет со времён Азовских походов Петра вся Россия от края до края ловила сообщения о победах русского оружия. Потому поэты на Кавказе не могли не запеть с оружием в руках. Знакомый сановник писал из Москвы князю Цицианову: "У вас совершаются дела баснословные, слыша о них, дивишься им и радуешься, что имя русских и Цицианова гремит в странах отдалённых". Учёные склонны полагать, что отвага, как и музыкальные способности, могут передаваться по наследству. Во всяком случае, "ген бесстрашия" уже открыт. Имена генералов Портнягина, Корягина, Котляревского становятся общенациональными. На следующий год после взятия генералом Цициановым Ганжи в Карабах вторгся на свою беду наследник персидского трона неугомонный Аббас-Мирза с 20-тысячным войском. Окружённый скопищем персиян полковник Корягин с батальоном егерей три недели отбивался от всей персидской армии. Наконец, с горстью солдат в сто штыков он решил прорвать персидский заслон и идти на соединение с генералом Цициановым, который с тремя батальонами спешил ему на помощь. В это время сам Фет-Али-Шах с 40 тысячами войск перешёл было границу, но, узнав о близости князя Цицианова, ретировался за Аракс. Тогда же сотня донских линейных казаков под командованием гребенского есаула Фролова, окружённая двухтысячным отрядом персов, отбивается с каким-то яростным воодушевлением. Казаки потеряли четверть сотни, но позволили егерям Цицианова перейти реку Тер-Тер. Тем временем генерал Лисаневич с одним батальоном после упорного боя отбрасывает за Аракс в том же 1805 году 10-тысячный отряд персов. И богатырские баталии, подобные этим, продолжаются целое столетие десятилетие за десятилетием с персами, горцами, османами. Ничего подобного мир не видывал. Мы знаем о беспримерном мужестве генерала Петра Лихачёва в Бородинской битве. Но мало кто знает, что Лихачёв двадцать лет до этого провёл на Кавказе, начав службу ещё под началом Суворова в Кубанском корпусе в 1783 году. Лихачёва можно назвать творцом русского спецназа. Он упростил форму и амуницию своих егерей, научил их действовать скрытно и внезапно. Лихачёв никогда не сидел за укреплениями, а рыскал по местности с подвижными отрядами егерей, охотясь на "хищников". Генерал Лихачёв покинул Кавказ с орденами св. Георгия IV и III степени, сказав, прощаясь с сослуживцами: "Честь – мой Бог"… Особо прославился генерал Лихачёв в 1807 году штурмом укреплений чеченцев, запиравших вход в Ханкальское ущелье в семи верстах от того места, где Ермолов воздвигнет крепость Грозную. Лихачёв предложил чеченцам сдать укрепления во избежание кровопролития. Чеченцы ответили, что он войдёт в ущелье только по их трупам, и слово своё сдержали. Чеченцы дрались с невероятным упорством, но и егеря Лихачёва только свирепели от стойкости противника. Девять часов шла беспощадная взаимная резня грудь в грудь. Большая часть защитников пала, как и обещали. Егеря действительно вошли в ущелье по трупам. За Ханкалу Лихачёв удостоен ордена св. Георгия III степени. Пожалуй, самая былинная слава на Кавказе досталась 30-летнему генералу Котляревскому, сыну священника. Он ещё отважным подростком участвовал в Персидском походе вместе со своим воспитателем генералом Лазаревым. Чуткий Пушкин не мог не откликнуться на подвиги Котляревского: Тебя я воспою, герой, О, Котляревский, бич Кавказа! Когда погиб бесстрашный князь Цицианов, Пушкину было всего шесть лет. Когда в декабре 1812 года Котляревский, покалеченный после штурма Ленкорани, навсегда покинул войска, Пушкин только начинал учиться в Лицее. Тем не менее, национальный гений откликнулся на подвиги Цицианова и Котляревского. Все деяния Котляревского на поле боя так и просятся в хрестоматию кадетских корпусов. Его современник поэт Домонтович имел право написать: О, Котляревский! Вечной славой Ты озарил Кавказский штык! После одной из побед Котляревский написал генералу Ртищеву, начальнику Кавказской линии: "Бог, ура! и штыки даровали победу Всемилостивейшему Государю!". В 1697 году после экзамена по артиллерии в Кенигсберге Пётр I получил диплом "Совершенного огнестрельного художника". Вернувшись на родину, "абордажный Помазанник" внедрил в русские полки суровую регулярность и неодолимый наступательный дух. Двести лет заряжённое "огнестрельным художником" русское оружие приносило победы. Традиции Петра вдохновенно продолжили дети его адъютантов и офицеров: Румянцев, Потёмкин, братья Орловы, Суворов, Сенявин. Петровские окрылённость и бесстрашие проникли и через Дарьяльское ущелье. После баснословных дел князя Цицианова и графа Гудовича пробил час, о котором поэт скажет: "Смирись, Кавказ, – идёт Ермолов". Орден св. Георгия IV степени, полученный 17-летним капитаном Алексеем Ермоловым из рук Суворова (1794 г.) под стенами Варшавы, он считал главной наградой в своей бурной военной жизни. После Варшавы Ермолов участвует в Персидском походе графа Валериана Зубова. В 1800 году в Александро-Невской Лавре хор Государевых певчих дьяков исполнил над усопшим Суворовым его любимый 90-й псалом Давида. К этому времени хор, названный капеллой, уже пел непрерывно четверть тысячелетия. В год кончины князя Италийского 23-летний подполковник Алексей Ермолов командует одной из пяти рот конной артиллерии, впервые в мире созданной "огнестрельным художником" Петром I. О конной артиллерии мечтает вся золотая дворянская молодежь. Это самый опасный вид оружия. По связям отца он поручиком-преображенцем мог выбрать любое поприще в столице, но его всю жизнь тянуло к опасности, а значит, к поэзии жизни. Русское наступательное оружие породило всю русскую поэзию и музыку от Хемницера, Сумарокова, Княжнина и Ломоносова до Батюшкова и Жуковского. Пушкин, любимое дитя русского боевого вдохновения, озвученный 1812 годом и Кавказом, что так и осталось тайной для кабинетных "пушкинистов", книголюбов и всех интеллигентов. Такие герои как Ермолов, того не ведая, становились сотворцами высокой поэзии со времён Ахиллеса. Мы знаем, что Кутузов был назначен главкомом за неделю до Бородина. Ни один полководец июня 1812 года до взятия Парижа по боевым заслугам не может сравниться с Ермоловым. Он фактически спас Бородинское сражение, когда возглавил четырёхчасовую резню за батарею Раевского. Он был единственный, кто требовал не сдавать Москвы. Гением полководца он понял, что Бонапарт через Малоярославец идёт спасаться по Калужской дороге и, не успев сообщить Кутузову, возглавил битву за Малый Ярославец. Он же сыграл решающую роль при Кульме, возглавив армию, когда командующему графу Остерману-Толстому ампутировали прямо на барабане раздробленную ядром руку. Позже граф Остерман-Толстой оставшейся одной рукой втолкнёт в карету любимого племянника Федю Тютчева и отправит его за границу. После Кульма император Александр спросил Ермолова, какой награды он желает. На что язвительный Ермолов отрезал: "Произведите меня в немцы, Государь!" В Париже он командует всей русской и прусской гвардией. Под Смоленском Ермолов получил в 1812 году генерал-лейтенанта. С этим же чином он появился на Кавказе. Ещё в 1807 году он при двух Георгиях с трудом получает звание генерал-майора после ходатайства любимцев Суворова князя Багратиона и "крылатого" Милорадовича. Позже он, как и генерал Раевский, отвергнет графский титул. Они были истинные солдаты и заслуживали фельдмаршальского жезла. Гвардейский корпус Ермолов в Париже сдал Паскевичу. Придёт время, и он ему же сдаст Кавказ. На Кавказ посылали не хлопониных, а лучших боевых людей России. Так в пределах Кавказа появится "проконсул", самый великий русский полководец после Суворова. О Ермолове написано достаточно много. Мы ограничимся важнейшими фактами. В крепости Грозной, основанной Ермоловым, теперь Чеченской столице, самая большая в Европе мечеть. В том же городе старинный, скромный в сравнении с мечетью, храм архангела Михаила, покровителя русских воинов, обслуживает только горсть женщин-прихожанок. Под собственно Кавказской Русью мы понимаем, прежде всего, земли Дона, Терека и Кубани. На Тереке рязанские казаки появились при Иване III (XIV в.), положив основание Гребенским (Горным) казакам. В 1812 году Кавказская Русь в лице донцов выставила лучшую в мире кавалерию в 60 тысяч сабель. Казаки изрубили кавалерию Мюрата, сшибли с коней французских кирасир и превзошли венгерских гусар. Неоправившиеся после проказ Мазепы сечевики, ставшие "черноморцами", на Кубани выставили сто гвардейских сабель. Как тогда пели казаки: "Грянули чада Тихого Дона, мир изумился, враг задрожал". Алексей Петрович Ермолов обладал железным характером, редчайшей храбростью, умом сильным и проницательным. Он сразу осознал, что ему при правильной осаде предстоит взять крепость Кавказ с неукротимым гарнизоном. Его суждения всегда поражали неожиданной глубиной. Знаете ли вы, что на Кавказе за двести лет от времени Петра I до 1917 года могло бы не погибнуть ни одного русского солдата, кроме несчастных случаев. Не гибли же русские солдаты среди православных грузин, осетин или григорианцев армян. Осетины дали в Терское войско целую плеяду бесстрашных и верных офицеров. Ермолов вскрыл эту проблему на свой солдатский лад, заметив с неудовольствием: "Правительство допустило водвориться в Кабарде мусульманской вере, и явились озлобленные против нас священники". Ермолов говорит: "правительство допустило…". Он прав по-своему как человек государев. Но на самом деле допустила церковь, страдающая неизлечимым византийским недугом страха перед миссионерством. Наша церковь не миссионерствовала и в патриарший период, построив за сто лет на всю Россию одну небольшую школу, назвав её "Академией" с нелепым именем "Славяно-греко-латинская". Да и ту построили в царствование Петра, на которого церковники хитро валят все свои беды. Изредка наши миссионеры могли без особого успеха проникнуть к мирным таёжным племенам, но Кавказ они обходили опасливо и стороной. А ведь весь Кавказ, особенно Западный, кроме Дагестана, в средние века и позже был христианизирован. Епископ из Филиппин писал своему королю в Испанию Филиппу II, что "каждый священник стоит 600 солдат". Другими словами, один миссионер стоит батальона солдат! Кирилло-Белозерский монастырь на Вологодчине и сегодня самая мощная крепость в Европе. Но оттуда на Русь никогда не шёл враг. Самую могучую крепость в Европе русская церковь и власть должны были возвести на Азове или на днепровских порогах, а не радоваться своим глинобитным куреням. Говорят: "Какая вера – такая и судьба". Со "старушечьим" православием ни Кавказ, ни Россию не удержать. Церковь невоинствующая, немиссионерствующая предаёт Христа. За рубежом даже А.Карташев пришёл к выводу, что "Синодальный период – слава и гордость русской церкви". Ославляя вслед за "обновленцами" Петра, церковь уничтожает основы Флота, Армии и Государства в целом, созданные трудами Преобразователя. Пётр I, по Ивану Ильину, "спаситель православия", ввёл смертную казнь за совращение его православных подданных в иную веру. И сам Преобразователь являл собой самого религиозного человека в истории России. Нашим византийцам, заражённым монофизитством, непостижим православный активизм абордажного исапостола. Трезвому и проницательному проконсулу Кавказа надо было срочно укреплять рубежи и пресекать разбои. Он положил себе навсегда уничтожить тысячелетнюю набеговую экономику Кавказа с пожарами, разбоем, угоном в рабство на невольничьи рынки. Ермолову на Кавказе было 39 лет. Из них он 22 года провёл в походах и боях с отборными армиями мира, нередко в рукопашных или "смертником" в конной артиллерии. Инспектируя "черноморское войско" бывших сечевиков, созданное великим гетманом Потёмкиным, он не удержался и уязвил самолюбивых черноморцев. Ознакомившись с их войском, он жёстко отрезал: "Искал я случая избавиться от этого войска…" и добавил: "…судя по стрельбе казаков в цель, можно заключить, что многие из казаков порох с маком не распознают…". Травма была жестокая, да ещё от национального героя и, пожалуй, самого великого воина в мире на тот момент. Возможно, домовитым "черноморцам" после скитаний было не до пикетов и дозоров – они бурно обустраивались на новых тучных землях, забывая, что они целое столетие до их прихода пропитывались кровью русских солдат и донцов. Позже на Кавказе "черноморцы" в составе Кубанского казачьего войска покажут чудеса доблести в Первую мировую войну. Грузия официально вошла в состав Российской империи в 1801 году. И уже через каких-нибудь десять лет в Отечественную войну 1812-го крохотная истерзанная Грузия, кроме князя Петра Багратиона, даст десяток боевых генералов, которые займут своё место в Галерее героев 1812 года в Зимнем дворце. Из других православных народов ни белорусы, ни даже малороссы не дали стольких героев, достойных вечной славы, как грузинский. Но и грузинам досталось от Ермолова. Он как-то съязвил: "В Грузии князей, как графов в Польше, – добавив, – и ни те, ни другие прав на сии преимущества доказывать не желают". Здесь необходимо уточнение. Не знаю, кто пополнял в Польше шляхту, но грузины народ, искони устремлённый к аристократической жизни. Даже сегодня в Грузии, после трёх поколений гулаговского катка, больше половины населения готовы к восстановлению царства без всякой монархической пропаганды. Это само по себе феноменально. Они единственные среди республик коммунистических, которые даже в партийных органах сохраняли обращение "господин" вместо "товарищ". От Ермолова доставалось всем. Графа Паскевича-Эриванского он именовал "Иерихонским". Даже заехавшего к друзьям в Тифлис лицеиста Вильгельма Кюхельбекера, поразившего Ермолова своей возвышенной рассеянностью, проконсул добродушно переиначил в "Хлебопекаря". Но умней, отважней и сильней наместника, чем Ермолов, после князя Цицианова Кавказ уже не увидит. Он неуклонно и беспощадно придерживался принципа не задабривать, не уговаривать противника, а опережать и сокрушать. Ермолов возводил крепости и редуты, рубил просеки, расчленял силы противника и заставлял уважать русскую власть. Словом, в крепости Кавказ с гарнизоном воинов он вёл себя как великий солдат и ученик Суворова – честно, упорно и бесстрашно. Горцы оценили противника по достоинству. Знаменитые полки Отдельного Кавказского корпуса (позже армии), такие как Лейб-гвардии Эриванский, Грузинский гренадерский, Апшеронский и казачьи полки Дона, Кубани и Терека, целое столетие считались как боевые и культурные символы России. Но даже среди этой блистательной плеяды полков особое место занимает столетняя жизнь в трудах, походах и сражениях нижегородских драгун. Полку предлагали вступить в императорскую гвардию, но офицерское собрание отклонило вежливо лестное предложение. Заявив, что "лучше быть первыми в армии, чем последними в гвардии". Нижегородцы встретили 1917 год на Кавказском фронте в древней столице мидян (курдов-язидов) Хамадане как Нижегородский драгунский Его Императорского Величества полк. Он провёл на Кавказе сто лет, и его можно признать одним из символов Кавказской Руси. Часть 3 Служба в Нижегородском драгунском Его Императорского Величества полку особенно полюбилась грузинским княжеским родам как принадлежность к всадничеству. Почин в этом деле принадлежит князьям Чавчавадзе. Кстати, однофамильцы у этого княжеского рода не встречаются. Даже после многих сражений трудно определить, к чему ближе нижегородские драгуны – к боям или к поэзии. Знаменитый командир нижегородцев генерал князь Александр Герсеванович Чавчавадзе сам выдающийся поэт. Восприемниками его при крещении были императрица Екатерина II Великая и Великий Князь Александр Павлович (будущий император). На дочери Александра Чавчавадзе княжне Нине женится Александр Грибоедов. Во время путешествия Пушкина в Эрзерум нижегородцами командовал его ровесник, будущий генерал от кавалерии князь Иван Андроников (Андроникашвили). По отцу князь Иван приходился внуком царю Ираклию II, а по матери – внуком имеретинского царя Соломона. До звания майора гвардии он служил в Петербурге. Но зов предков оказался сильней, и он неожиданно перевёлся в 1824 году в скромный армейский кавалерийский полк – ближе к полю боя. Дворянская молодежь тогда рвалась под чеченские пули и к сабельной рубке с османами и курдами. В Нижегородском драгунском прославился отвагой поручик Ясон Чавчавадзе, будущий генерал и командир нижегородцев. С ним в полку служил князь Роман Чавчавадзе, будущий генерал и командир эскадрона майор князь Баратов (Бараташвили). Когда Пушкин прибыл под Эрзерум, полком командовал его друг Николай Раевский. В его командирской палатке Пушкин читал офицерам «Бориса Годунова». Слушателем в палатке был и генерал Николай Муравьев, ещё не «Карский», но уже с двумя Георгиями IV и III степени за Карс и Ахалцых. Там же Пушкин, схватив казачью пику, взлетел в седло и бросился в конную сшибку с османами. Младший брат его лицейского друга Михаил Пущин едва поспевал за ним. В кахетинском имении князя Александра Чавчавадзе побывают Пушкин, Грибоедов, Лермонтов, Бестужев-Марлинский, художник Гагарин. Мундир нижегородцев наденет Лермонтов и присланный на Кавказ поэт князь Александр Одоевский. Он будет воевать в районе форта Лазаревский (Сочи), где и погибнет от лихорадки в 1839 году. Там нижегородцами командовал Николай Раевский, правнук Ломоносова по матери. В 1812 году у Салтановки под Смоленском его десятилетним мальчиком с 16-летним братом прапорщиком Александром отец, командир корпуса, повёл в атаку под картечь, чтобы дать соединиться двум русским армиям и тем, по существу, спасти всю кампанию. Прослужил князь Одоевский недолго, но оставил глубокий след. Сослуживцы отмечали «христоподобность» отважного Рюриковича. Могила князя-поэта не сохранилась, как не сохранилось и его имя среди очумелых туристов, самой низменной части любого общества. Там же в районе Адлера в морской пехоте прошла боевая жизнь недавнего властителя дум и гвардейского капитана поэта и писателя Александра Бестужева-Марлинского. В 1837 году в Тифлисе он заказал молебен «по убитым болярам» Пушкине и Грибоедове. Вскоре пробил час и неустрашимого морпеха Бестужева, завоевавшего солдатского Георгия и звание прапорщика. Службу начал рядовым. Наши морские пехотинцы, кажется, и не слышали о своём отважном предшественнике. Сохранилась замечательная «Адлерская песня» Бестужева на мотив народной песни «Как по камушкам чиста реченька течёт». «Адлерскую песню» можно назвать поэтическим наставлением всем морским пехотинцам перед высадкой. В народно-былинных интонациях боевой морпех Бестужев восклицает: Волны по морю кипят и шумят, Меж собою таку речь говорят – Ай, жги, жги, жги, говори, Меж собою таку речь говорят. Уж зачем это наши корабли, Как щетиною, штыками поросли? Дух этой песни совпадает с требованием Михаила Глинки в опере «Жизнь за царя», выраженным в гимне-марше «Славься, славься, русский народ» на слова Жуковского, имеющем основой победные религиозные канты Петра. У Бестужева в предстоящей атаке морпехов на «адлерские скалы» участвуют и волны, и тучи, и паруса. Вся природа вовлечена в русское боевое дело, и тем песня напоминает «Слово о полку Игореве». Глинка требовал вслед за кантами Петра от воинской песни «беззаветной неустрашимости». После Великого Афганского похода, чтобы принизить десятилетнюю страду «афганцев» за Гиндукушем, стали прививать песням солдат гитарный полублатной скулёж и всхлипывания похоронных «Чёрных тюльпанов» со слезами на глазах. Нам не диво, гренадёры, егеря, Пить победну чару за царя, Ай, жги, жги, жги, говори, Пить победну чару за царя. Наказ написан перед боем 5 июня 1837 года на 44-пушечном фрегате «Анна». В одном из десантов прапорщик Бестужев, увлекая морпехов, первым выпрыгнул из передовой лодки и устремился в рукопашную. Больше храброго «болярина» никто не видел ни живым, ни мертвым, как будто выпрыгнул в иное измерение, неведомое нам. Он при жизни, как и Пушкин, и Лермонтов, и Одоевский, воздал должное своим отважным противникамгорцам. Бестужев-Марлинский оставил кавказские повести «Мулла-Нур» и «Амилат-бек». Города Анапа, Геленджик, Сухум – и далее до Феодосии и вдоль всего Крыма – веками служили невольничьими рынками для славянского полона. Сегодня миллионный Сочи тянется по побережью на 154 версты. В 1827 году берег отвоевывают у воинственного горского племени убыхов (адыгов), древнейших насельников края. Через десять лет создана Черноморская укреплённая линия от Новороссийска до Сухума. С 1826 года по 1853 год до начала Крымской войны за 27 лет на Черноморскую линию высажено более сорока десантов. «Адлерская песня» Бестужева-Марлинского – отголосок сражений за уничтожение невольничьих рынков и набеговой экономики. Если мы полистаем корабельные журналы той поры, то найдём записи лицейских друзей Пушкина, Корнилова, Нахимова, Матюшкина. И убедимся, что крейсерство и погоня за контрабандистами, перевозившими невольников и оружие, были их многолетними буднями. Старший брат адмирала Корнилова был соучеником Пушкина по Лицею. При этом каждый из этого цвета нации имел по две-три кругосветки. Эти моряки, познавшие мировой океан, и севастопольские герои – тоже все из морского фланга «кавказцев-молодцов». Эпическая «Адлерская песня» и про их боевую молодость по укреплению Кавказской Руси. По всему периметру Большого Кавказа, на суше в Кубанских степях, в горах, на Каспии и на Чёрном море русские воины вели беспощадную борьбу с работорговлей, пресекая набеговую экономику горцев. Казак и горец находились в историческом противостоянии не одно столетие, но они, хоть и враги, были необходимы друг другу, усиливая взаимную доблесть и невольно культурно взаимодействуя. Русские поэты чувствовали связь слова и оружия, подвига и поэзии. Тютчев, прозревая эту связь, в 1842 году обращается к любимцу поэтов Ермолову: В кровавую бурю Сквозь бранное пламя, Предтеча спасения – Русское знамя К бессмертной победе тебя повело. Так диво ль, что в память союза святого За знаменем русским и Русское Слово К тебе, как родное к родному, пришло. Пройдёт пять лет после вещих тютчевских строк, и офицер 1812 года Фёдор Глинка в «Заздравном кубке Ермолову» провозглашает: Умом затмил он блеск алмаза, В боях был славный он борец, Да здравствует герой Кавказа! Да здравствует герой сердец! Бесстрашный, властный, неподкупный Алексей Ермолов явил всей армии и России образец русского офицера в веках. За участие в дуэли Пушкина в качестве секунданта его лицейского друга офицера Константина Данзаса могло ждать суровое наказание. Пушкин, умирая, сказал: «Простите за Данзаса, он мне брат». По окончании Лицея из 29 выпускников двенадцать выбрали военное поприще. В 1823 году Данзас в чине подпоручика уехал в действующую армию на Кавказ. Исключительно хладнокровный и храбрый Данзас быстро заслужил Владимира с бантом и золотую шпагу «За храбрость». Участвовал в боях против персов и турок. После дуэли его вновь ждал Кавказ, но уже в качестве наказания. Данзас вспоминал, что умирающий Пушкин заметил, глубоко вздохнув: «Как жаль, что нет здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне бы легче было умирать». Иван Малиновский, за горячность и честность прозванный «казак», поступил после Лицея в Лейб-гвардии Финляндский полк. В 1825 году Малиновский уже в чине полковника. Пушкин о нём: «Там наш казак, и пылкий и незлобный». Выйдя в отставку, честнейший Малиновский всюду спешил на помощь людям. Вся боевая жизнь Данзаса прошла на Кавказе. Он пережил Пушкина на 33 года и умер в 1870 году. В 1829 году под Эрзерумом Пушкин был радушно встречен генералом Паскевичем, который велел разбить палатку поэта подле своей. Пушкин вспоминал, как он там увидел своего лицейского друга Владимира Вольховского, «запылённого с ног до головы, обросшего бородой, изнурённого заботами». Вольховский, первый ученик Лицея, «спартанскою душой пленяя нас», по выпуску сразу выбрал должность офицера в Штабе гвардейского корпуса по квартирмейстерской части. Через несколько лет он уже поручик гвардии и командируется в Бухарию, а в 1821-1822 годах в походах с гвардией в Витебске и Минске. В 1825 году Вольховский вновь в Закаспийском крае для обозрения земель до Арала. В том же году, как «прикосновенного» к мятежу, Вольховского отправляют в действующую армию на Кавказ. Через год после отъезда Пушкина Вольховский назначен начальником штаба Отдельного Кавказского корпуса и исправлял эту должность шесть лет. Ещё оберквартирмейстером штаба Вольховский провёл полное географическое и статистическое описание Кавказа. Первый ученик Лицея и здесь был обстоятелен. Его можно назвать лучшим знатоком Кавказа в России. Человек, о котором Пушкин заметил: «спартанскою душою пленяя нас», – обладал рыцарственным характером и исключительной честностью дворянина. В 1834 году генерал Вольховский женился на младшей сестре Ивана Малиновского Марии Васильевне. Свадьба состоялась в Ревеле (Таллин). Шаферами на свадьбе были друзья Вольховского по Лицею Михаил Яковлев и офицер Флота Фёдор Матюшкин, по лицейской кличке «Плыть охота». Так уж вышло, что Фёдор Матюшкин, кажется, удостоился наибольших стихотворных посвящений от лицейских друзей. Матюшкин родился в Штутгарте, где его отец служил дипломатом. Отец рано умер, и его мать Анна Богдановна Медер с трудом сводила концы с концами. Страсть к морю зародилась и укрепилась под влиянием Пушкина. В 1817 году из Кронштадта в кругосветное плавание уходил военный шлюп «Камчатка» под командой рязанского дворянина Василия Головина, который медаль «За отвагу» получил ещё кадетом Морского корпуса. Головин выдающийся моряк. Его записки «В плену у японцев» станут первым опытом выдающейся русской прозы. В том же плену Головин будет наизусть читать потрясённому японскому сановнику оду Державина «Бог». Матюшкин добился приёма в команду «Камчатки» в качестве гардемарина. С ним на борту было ещё два молодых флотских офицера Ф.Врангель и Ф.Литке, оба будущие академики и адмиралы. Матюшкин и сам будет адмиралом, как и его командир Василий Головин. Взволнованный мыслью о мировом океаническом пути друга, Вильгельм Кюхельбекер посвятил ему торжественный стих в гомеровском ключе. Сам Вильгельм считал это стихотворение одним из лучших своих юношеских произведений. Скоро, Матюшкин, с тобой разлучит нас шумное море: Чёлн окрылённый помчит счастье твоё по волнам! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . Но не забудешь друзей! Нашей мольбою храним, Ты не нарушишь обетов святых, о, Матюшкин! В Отчизну Прежнюю к братьям любовь с прежней душой принесёшь! Стихотворение, достойное предмета. Как-никак друга ждало сапфировое море Гомера и бушующий мировой океан, а шлюп «Камчатка» в нём что скорлупка. Сейчас мошенники с мышиной душой всячески высмеивают пафос и всё высокое. Но они сгинут, а Лицей вечен. После кругосветки с будущим адмиралом Анжу и под началом барона Врангеля Матюшкин отправляется в экспедицию по описанию берегов Северо-Восточной Сибири и Ледовитого океана. Впереди метели, ночь, морозы, собачьи упряжки, льды. По возвращении вышла книга «Путешествие по Северным берегам Сибири и по Ледовитому морю в 1820, 1821, 1822 , 1823 и 1824 гг. Экспедицией, состоящей под начальством флота лейтенанта Фердинанда фон Врангеля». Во время скитаний по Заполярью путешественники в междуречье Яны и Индигирки наткнулись на чудную церковь, стоящую на месте вымершего от холеры в XVIII веке города Зашиверска. Матюшкин зарисовал поразивший его в ледяной долине храм. Церковь срубили казаки из могучих плах в 1700 году, в год Нарвской битвы Петра. Академик Окладников с учениками по брёвнышкам разобрал зашиверскую церковь и перевёз её в Академгородок. Теперь она украшает музей Новосибирского научного центра. Так лицеист Матюшкин причастился нынешней Academia Sibеrica. По возвращении Врангель рассказал царю об экспедиции. Поражённый грозной природой и опасностями Александр I спросил: «Были ли там красные дни?». Врангель отвечал: «Там все дни были красными», то есть – прекрасными. В это же время первый ученик Лицея офицер штаба Вольховский был в знойных песках Бухарии. В июне 1825 года к Матюшкину в Кронштадт приехали К.Рылеев, В.Кюхельбекер, корнет князь А.Одоевский. «19 октября 1825 года», в день Лицея, Пушкин в Михайловском вспомнил друга: Сидишь ли ты в кругу своих друзей, Чужих небес любовник беспокойный? Иль снова ты проходишь тропик знойный И вечный лёд полунощных морей? В счастливый путь! 1825-й год. Вторая кругосветка под начальством Врангеля. Пушкин не мог удержаться: Завидую тебе, питомец моря смелый, Под сенью парусов и в бурях поседелый! Спокойной пристани давно ли ты достиг – Давно ли тишины вкусил отрадный миг – И вновь тебя зовут заманчивые волны. Дай руку – в нас сердца единой страстью полны. Из Кронштадта в Наваринскую бухту (1827 г.) уходит корабль «Азов» под командой Лазарева. На борту молодые офицеры Корнилов, Нахимов, Истомин. Корабли провожает и Пушкин. В руках у него тяжёлая трость. В набалдашник впаяна пуговица от мундира Петра Великого. С той же эскадрой уходит Матюшкин. Он вахтенный начальник на корабле «Эмануэль». Это великие мгновения тысячелетней истории России. «Азов» сразится с пятью турецкими кораблями и первый на флоте получит кормовой гвардейский флаг! Матюшкин вскоре командует бригом «Ахиллес», Корнилов – бригом «Фемистокл». Матюшкин проведёт на Чёрном море в крейсерстве 15 лет. Оттуда он отправит лицейскому другу Яковлеву письмо с горестными упрёками: «Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев! Яковлев! Как мог ты это допустить?». Командиром 44-пушечного фрегата «Браилов» Матюшкин, как и его друзья Нахимов, Корнилов, Истомин, крейсирует вдоль Кавказской линии, поддерживает с моря русские войска, пресекает контрабанду и топит английские и турецкие суда, которые везут оружие мятежникам. Контр-адмирал Матюшкин в 1853 году выехал из Петербурга в Свеаборг. Его задача защитить город от англичан. Матюшкин начинил крепость порохом. Когда на город обрушилось 22 тысячи английских бомб, контр-адмирал Фёдор Матюшкин, как и подобает лицеисту, спокойно и коротко отрезал: «Взорвём или взорвёмся». В 1860 году адмирал Матюшкин образовал Комитет по созданию в Москве памятника Пушкину, сам его возглавил и стал первым членом. Через семь лет он полный адмирал и историограф Флота. Тоскуя безмерно в Сибири, Вильгельм Кюхельбекер чувствовал, что из мира неуловимо истекает поэзия, братская дружба, родство и теплота. Мир менялся. Вильгельм не выдержал и в невыразимой тоске вскричал: Лицейские, ермоловцы, поэты, Товарищи, вас подлинно ли нет?.. Лицеисты показали пример не только товарищества, но и кристальной чистоты жизни. Генерал Вольховский жил на одну пенсию в незапятнанной чистоте. Когда его перезахоронили, то нашли его тело совершенно нетленным. Сегодня словоблуды и воры день и ночь растлевают зрителей утверждениями, что в России всегда воровали и коррупция неотвратима. Лицеисты были абсолютно честны, и не только пушкинского выпуска. Потому они вместе с правоведами и заплатили за неподкупность страшными Соловками. Лицеисты свет, пример и надежда России. Часть 4 Мы живём в смердяковское время – приземлённое, бескрылое, под рыночный диктат. Смердяков был пацифистом, но он же готовил убийство отца. Собственно, все пацифистики провоцируют своим слюнтяйством насилие. Мы живём в самое непоэтическое время в истории, где действует вердикт Смердякова: "Стихи вздор-с". Но ещё хуже то, что не помня родства, связей, традиций, корней мы лишены подлинной бытийности. Для нас, как в полицейских протоколах, все кавказцы – "лица кавказской национальности". Такое может написать только человек безродный, который сам относится к "лицам нечерноземной национальности". На Кавказе живёт много коренных народов, и каждый из них считает себя великим. Самое поразительное, что так оно и есть на самом деле. Это хорошо осознавали и казаки, и царь. Одно время царский конвой состоял из представителей горских народов и был слишком красочен и амбициозен, чтобы безукоризненно выполнять свою функцию. Потому вскоре остановились на кубанцах и терцах, которые составили Собственный Его Величества Конвой. Кто же такие "лица кавказской национальности"? Граф Петр Александрович Толстой писал своему другу Николаю Васильевичу Гоголю: "В бесславных и даже постыдных наших кавказских делах я больше всего жалею черкес. Как можно дойти до такой нелепости, чтобы положить намерением истребление лучшей первой, совершеннейшей физически породы из всех известных на земном шаре… А мы их беспощадно и бездумно губим и огнём, и мечом, и отравляем воронцовским просвещением". Граф П. Толстой был человеком глубоко образованным и некоторое время будет исполнять должность обер-прокурора Святейшего Синода. Истинная религиозность особенно сближала его с Гоголем, который и умрёт в доме Петра Толстого. Граф по материнской линии был потомком именитых грузинских князей. Предмет, о котором он рассуждал, был ему близок. Мнение графа Петра Толстого о физическом совершенстве кавказцев уже привлекало европейских учёных. И в наше время семья языков и раса, получившие название "индоевропейской" или "индогерманской", именуются в научных публикациях просто "кавказскими". Почему? Да потому, что после антропологических исследований был сделан вывод, что горские народы Кавказа, которых граф П. Толстой называет "черкесами" или "адыгочеркесами", являют собой наиболее совершенный тип европеоидов по выразительности черт. Бытует мнение о том, что скандинавы самые высокие люди. Между тем, кавказцы и по этому признаку превосходят скандинавов. Но кроме физического облика, кавказцы искони превосходные воины с выраженной склонностью к личной чести и верности клану. Никто не обращает внимание на то, что, даже по нашим криминальным уголовным сводкам, застигнутые спецназом горцы почти никогда не сдаются, предпочитая смерть. Эту черту горцев сразу же уважительно отметили офицеры поколения Лермонтова, Бестужева-Марлинского, что позже нашло отражение в "ХаджиМурате" Толстого. Почему поколение Лермонтова сразу уловило эту черту горцев? Да потому, что они были дворяне из воинского сословия и чутки к нормам чести и отваги. Наш ОМОН о таких категориях не задумывается, и в училищах их этому не учат. В горской доблести вместе с бескомпромиссностью и жестокостью присутствует и глубокая народная духовность. Горец как истинный рыцарь равнодушен к богатству и роскоши. Другое дело личное оружие. Он мог быть одет почти в лохмотья, но с дорогим кинжалом. Более всего горца возвышали над средой ни деньги и имущество, а личная отвага. Выше этого капитала в горах не было ничего. Эта традиция высокой духовности отражена в преданиях и песнях. Народные чеченские песни рассказывают о том, как девушка-горянка молодому и богатому жениху всегда предпочитает пожилого удальца. Эта установка непостижима сегодня для наших, помешанных на "шопинге" и секстурах, женщин. Достоевский в "Дневнике писателя" рассказывает, с каким ужасом он подслушал разговор двух девиц, которые мечтали о молодом и богатом купце. От этой беседы девиц на писателя повеяло могильным холодом и национальной катастрофой. Высокий строй души и нравы лучших горцев исторгли поэтические строки из сердца молодых русских дворян. Нынешние стихоложцы могут веками рифмовать и строгать хитроумные метафоры, но они и за тысячу лет не смогут обронить таких строк, как "Не пой, красавица при мне ты песен Грузии печальной". Мы ничего не знаем о Кавказе и кавказцах. Горцы Западного Кавказа – кабардинцы и те же черкесы (адыги), долгие столетия были христианами, как и большинство алан (осетин). Дагестанцы приняли ислам раньше всех в VIIVIII веках и остались верны этой вере. В Западный Кавказ к вайнахам ислам стал особенно интенсивно проникать только в XVIII веке. Грузины способствовали проникновению христианства к аланам и абхазам. Толки в исламе, призывающие к борьбе за чистоту его, всегда были близки характеру безкомпромиссных горцев. В 30-х годах XIX века пятьсот грозных и молчаливых всадников Кази-моллы стремительно двигались в сторону гор. Среди всадников был и молодой Шамиль. Горцы искали не русских. Они рвались покарать своих же мулл, которые, по их понятию, были слишком расслаблены, чтобы угодить Всевышнему. То была реакция молодых мусульман, ждавших чистоты и строгости. За хребтом лежала Грузия – первый удел Богоматери. Когда по апостольскому жребию Богоматери досталась Иберия, Господь утешил её, сказав: "Не пренебрегу этим народом более всех народов на земле". Как бы откликнувшись на эти слова Спасителя, грузинская церковь оказалась единственной на земле христианской церковью, которая за 1700 лет не знала ни одного случая ереси. Кавказ непостижим. Тысячи лет живут рядом грузины и армяне, и между тем нет более разных по психотипу двух народов. Армяне утратили свою государственность за восемь веков до прихода русских после сельджукского погрома. Грузины передали России после 1801 года даже три царские короны: Картли, Кахетии и Имеретии. Зато армяне в те же годы раз десять завладевали короной Византийской империи. Именно армянин-император Ираклий, сын египетского наместника, в VII веке разгромил Иран и вернул в Иерусалим похищенный персами Крест Господень. Император Цимисхий, с которым сражался князь Святослав на Дунае, был природный армянин. Да и Русь была крещена при македонской династии, основанной македонским армянином Василием. Когда в 1734 году грозный шах Надир-хан обложил Тифлис, весь гарнизон замершего в ужасе города составляли шесть тысяч курдских воинов. Кто они такие, эти курды, которые доминировали в этих краях уже более двух тысяч лет? Они непременные участники всех сражений, которые вела Россия в пределах Большого Кавказа. Первые поселения прямых предков курдов (мидян), судя по лощёной керамике, зафиксированы в междуречье Куры и Аракса в горах Загрос ещё в V тысячелетии до н.э., до появления шумер. Когда в 539 году до н.э. мидиец Кир Великий въезжал в покорённый Вавилон, рядом с его колесницей скакал правитель Кутиума Угбару. Это вождь тех кутиев, которые в XXI веке до н.э. пришли на помощь Шумеру и стёрли с лица земли Аккад, да так, что следы этого города не могут найти до сих пор. Одного из кутийских вождей звали Тирикан. Имя не только иранское, но и зороастрийское. Тири – значит Сириус. Кутиум сердце Курдистана, а "могучий кутии" народ "мандала", т.е. круга Кутиум известен с середины III тысячелетия до н.э. Все курды (мидийцы), и особенно курды-язиды, имеют своей первоосновой горное царство Кутиум. Первыми царями в Кавказской Албании и Грузии были мидийцы курды, они же внедрили здесь зороастризм, который господствовал до принятия христианства. Когда Карская область вошла в состав Российской империи, курды составили половину всего населения нового края. Курды (самоназвание "корд") – на всех иранских языках это слово означает "меч", "нож", "кинжал". Со слов Эсхила: "Прометея оплакивают воинственные, неустрашимые девы, живущие в Колхиде, и скифы, обитающие вокруг Меотийского болота (Азовское море, – авт.) на краю света, и храбрый цвет арийского племени – мидяне, которые живут в скалистых укреплениях в воротах Кавказа, грозное, гремящее блестящими копьями" племя. Одно из этих курдских копий генерал-поэт Денис Давыдов послал с Кавказа великому романисту Вальтеру Скотту. Портрет Дениса Давыдова неизменно украшал кабинет шотландского певца рыцарства. Арабы в VII веке сразились с одним из сильных мидийских племён кордов и их именем стали называть все мидийские племена завоёванного Ирана. Когда арабы впервые перешли реку Аракс, они в хрониках отметили, что форсировали "курдскую реку Аракс". Во всех войнах на Кавказе курды-мусульмане могли воевать как на стороне России, так и на стороне её противников. Что до кордов-язидов, то они воевали исключительно на стороне России. История не знает случая, чтобы язид воевал против России. Язиды сохранили свою мидийскую веру, не только домусульманскую, но и дохристианскую. Первым язидом был Заратустра, создатель первой на земле религии откровения и единобожия. Язиды носители мидийской традиции, создавшей Авесту. Перед Первой мировой войной Россия располагала замечательной плеядой иранистов-курдоведов: академики Н.Я. Марр, И.А. Орбели, выдающийся курдовед Минорский, практикующий курдовед-разведчик полковник Захарченко, создатель казачьей бригады шаха, по сравнению с которым Лоуренс Аравийский просто нервный замухрышка с непонятной ориентацией, и русский консул в Эрзеруме князь Борис Шаховской, который отстаивал интересы курдов, даже когда его ранили при нападении на консульство. Наконец, выдающимся курдоведом был генерал П.И. Аверьянов, исполнявший перед февралём 1917 года должность начальника Генерального Штаба. Генерал Аверьянов в известном смысле продукт Кавказской Руси. Он закончил Тифлисское кадетское училище и Академию Генерального Штаба. Служил в Генеральном консульстве Эрзерума. Командовал Мингрельским гренадёрским полком. После февраля 1917 года управлял всеми областями Турции, занятыми русскими войсками. Перешёл в Белую армию, умер в Белграде в 1936 году. Перу Аверьянова принадлежит много работ, в том числе "Курды в войнах России с Персией и Турцией в течение XIX века", т.е. время Русской Илиады на Кавказе. Генерал Аверьянов с горечью отмечал: "Только нежелание наше воспользоваться восстанием Иезданшера (в Крымскую войну, – авт.) спасло Турцию от окончательного разгрома её Малоазиатских владений". Иезданшер – племянник Бадрхана, которого называли на западе "королём Курдистана". Курды создали лучшую кавалерию в Азии и возглавили отпор Крестовым походам. Победитель крестоносцев Фридриха Барбароссы, Ричарда Львиное Сердце и французского короля Филиппа II Августа был Салах-эд-дин (Саладин), курд из древнего племени Равади, что значит "колесничие". Вся Европа собирала "Саладинову десятину" от хижин до королевских дворцов на Третий Крестовый поход. В этом походе будет участвовать десяток выдающихся рыцарей-поэтов, таких как Фридрих фон Хаузен (погиб в походе), Вальтер фон дер Фогельвейде, великий лирик, швабский рыцарь Гартман фон Ауэ, создатель "Парсифаля" Вольфрам фон Эшенбах. Дружины курдских горных эмиров стали ядром армии Саладина, взявшей Иерусалим. Крестовые походы создали не только готику и великую поэзию, но и всю современную Европу, которой теперь рулят жёваные политические импотенты в галстуках из Европарламента. Курды стали прямыми соучастниками этого героического взрыва лиризма и сохранили этот порыв поэтический до наших дней. Когда весной 1947 года вождь курдов генерал Барзани с пятьюстами отборных бойцов из Ирака через Турцию и Иран с боями пробился к реке Аракс и сдался советским войскам, то известный курдский поэт Хажар воскликнул: Ах, как хорошо в борьбе за родину, Быть разорённым, как племя Барзани, Как хорошо во имя чести и славы Лишиться блаженства и благ. Эти строки нашли бы отклик во многих аулах и горных гнёздах нынешнего Кавказа. Отца генерала Барзани Салама в Тифлисе принимали в Офицерском собрании Нижегородского Его Величества драгунского полка. За это шейх Салан поплатился жизнью, турки выследили его и повесили. Сегодня самая красивая улица в городе Сулеймания (Ирак) носит имя поэта XVIII века Моулави. Моулави из грозного курдского племени джафов писал: "Пусть убьют меня, /Пусть отсекут голову, /Я никого не страшусь, /Везде буду говорить правду". В главном городе джафов Халабудже, который Саддам Хусейн в бессилии травил газами, Моулави поставлен памятник. Самая нерушимая клятва джафов – это клятва могилой Моулави. Правдолюбие Моулави имеет глубочайшие корни. До античных времён выражение "мидийское правосудие" на всём Востоке означало беспощадно честный суд, ибо Бог Митра был богом договора и правды, а мидийцы-язиды были "Барзан Михр" – всадники Митры со времён Шумера. В Лондоне в 1998 году издали антологию 39 поэтов тысячелетнего курдского королевства Арделан, просуществовавшего в пределах Ирана до середины XIX века. Арделанская конница была авангардом персиан в войне с Россией. Минорский писал об элегиях курдского поэта Комаси (XVIII в.): "По силе художественной выразительности он превосходит известных корифеев персидской поэзии – Фирдуоси и Хакани". Один из великих пророков грозил устами Бога Вавилону: "Вот я подниму против них мидийцев, которые не ценят серебра и не пристрастны к золоту" (Исайя, гл. 13, стих 17). Века гонения, войны и ужасы деформировали характер курдов, но, исказив, не изменили исконный архетип. Курды всегда испытывали отвращение к работорговле, любили поэзию и правду и никогда не стреляли в спину, даже кровникам. В пределах Кавказа творили несколько великих курдских поэтов. В XII веке Ганжой правил курдский род Шедадидов, которому был родственен и Саладин. Из этого же княжеского рода происходил великий поэт Низами Ганжеви. В пределах Карской области родился и жил курдский поэт и просветитель Ахмед Хани. Автор любимой курдами поэмы "Мам и Зин". ЮНЕСКО объявило 2005 год годом Хани. Курды превосходят в поэзии всех своих соседей арабов, турок и даже персов, иначе и быть не может, ибо они, всадники Митры, превосходят всех в Азии в боевой благодати – фарне, – а поэзия, отвага и правда нерасторжимы. Русские полки за одно столетие трижды брали Эрзерум – твердыню Малой Азии – и четыре раза штурмовали Карс. В пределах Карской области такие знакомые по литературе крепости, как Ардаган, Баязет – мечта ристалищ лучшего в мире Кавказского корпуса. Около Карса на речке Арпачай удостоен фельдмаршальского жезла граф Иван Гудович. Здесь генерал Муравьёв обрёл фамилию Карский. С этими краями связаны имена великих воинов Ермолова и Паскевича. На холмах и в ущельях нашли свою могилу на Кавказском фронте десятки тысяч русских воинов. Казаков хоронили, завернув в бурку. Столетие непрерывных войн сделало Карскую землю такой же священной, как Поле Куликово, Прохоровка, Смоленск, Сталинград, – здесь, под Карсом, Кавказский фронт выиграл для России Первую мировую войну. Здесь же с казацкой пикой в схватку бросался Пушкин. Он знал, что это самая поэтическая земля на свете, потому и перевалил за Кавказский хребет к сражающимся друзьям. Здесь "боляре" вели много раз родные полки на приступ. Дух русского штурма лучше всех уловил преображенец Державин в оде "На взятие Измаила", где с Суворовым участвовали "кавказцы". Идут в молчании глубоком, Во мрачной страшной тишине, Собой пренебрегая, роком; Зарницы только в вышине По их оружию играют. И только их душа сияет, Когда на бой, на смерть идут. Уж блещут молнии крылами, Уж осыпаются громами; Они молчат – идут вперёд… Так только православные воины входят в бой как в Богослужение с непереносимыми словами "и только их душа сияет". Вся Кавказская Русь от сияния душ нетварным, незримым столпом света подпирает Божие Небо над Святой Русью. Мы сто лет воевали с османами у Карса и Эрзерума, у самых ворот Капподокии – родины св. Георгия, орден которого был пределом мечтаний русского офицера. Но ни разу за двести лет ни офицеры, ни священнослужители, ни писатели не упомянули о том, что мы сражаемся у ворот Капподокии, родины святого Георгия и великих отцов церкви, создателей христианства. Но самое пугающее сегодня то, что ни один офицер Российской армии, воюя на Кавказе, даже не слышал о великих подвигах Кавказского корпуса, о русской столетней Илиаде, о национальных былинных героях. Как сказал поэт Алексей Толстой: "Вышел в поле без кольчуги", почти нагишом, с одним гранатомётом.