Где ж вы, - те, что ушли далече? (Сергей Есенин)
advertisement
Где ж вы, - те, что ушли далече? Ярко ль светят вам наши лучи? (Сергей Есенин) Из русской истории известно, что идейные женщины – революционерки, женщины – террористки, начиная с народоволок и участниц боевых эсеровских организаций, были подчас куда решительнее, смелее и радикальнее самых отчаянных революционеров – мужчин. Самоотверженный почин положил выстрел Веры Засулич. Бесстрашная Софья Перовская была душой заговора 1881 года. «Бабушка Русской Революции» политкаторжанка Екатерина Брешко-Брешковская провела за решёткой 22 года. Веру Фигнер не сломили 20 лет одиночного заключения в Шлиссельбургском каземате. Дочь бывшего губернатора Забайкалья, анархистка – террористка Нина Лебедева командовала партизанским отрядом в армии Сергея Лазо и в феврале 1920 г. взяла штурмом Николаевск – на – Амуре. А имя юной Марии Спиридоновой, застрелившей в 1906г. карателя полковника Луженовского, стало знаменем благородной борьбы героев революции против ненавистного самодержавия (1. Примечания см. в конце). Удивительна посмертная судьба полулегендарной анархистки Марии Никифоровой, сидевшей в Бутырке и при царизме. И при большевиках. О ней самой никто толком ничего не знает, а между тем её имя стало нарицательным: среди вошедших в историю атаманш не было ни Арин, ни Марин, ни Галин, ни Полин: только Маруси. Маруся – на языке той взбаламученной революционной эпохи и Гражданской войны – это лихая Царь – Девица, предводительница вольнолюбивых, никому не подвластных, народных повстанцев – мстителей. Просто Маруся – гроза буржуев – и этим всё сказано. Выдающиеся организаторские и незаурядные ораторские способности, неисчерпаемая взрывчатая энергия и фанатическая преданность делу Революции выдвинули Никифорову в число признанных вождей восставшей бедноты и поставили вровень с эпической фигурой Махно, которого повстанцы любовно величали Батькой (2). И если Нестора Махно за его неподдельную, чернозёмную связь с народом по праву называли сыном народа, то Мария Никифорова – по праву – дочь народа. Ибо она не страшилась рубить направо и налево всех, кого считала врагами «униженных и оскорблённых». Она сражалась практически со всеми белыми, красными, жовто-блакитными и прочими властями и режимами, которые существовали в тот сложный и суровый период: с войсками А. Каледина, Центральной Рады, гетмана Скоропадского, Симона Петлюры и атамана Григорьева, с интервентами австро-германскими и стран Антанты, с Деникиным и Врангелем, а также с новыми кремлёвскими диктаторами – большевиками. Она принадлежала к той породе избранных, для которых сокрушение тиранических режимов и очистительные вихри революционного пламени – их звёздный час и родная стихия: только там могут они найти себя целиком, проявить и утвердить. Никифоровой органически необходимо было быть постоянной непосредственной участницей тектонических движений вздыбившихся революционных масс. Для неё Анархизм был не чисто политическим учением, а всеобъемлющим, гармоничным, философско–этическим мировоззрением, живым и свободных от любых доктринёрских догм. Со времён появления первых патриархальных рабовладельческих государств как аппаратов принуждения и управления, появляются и мыслители, которые, изучая и видя все пороки государственных иерархических структур, мечтают об «идеальном государстве», хотя таковое НЕВОЗМОЖНО В ПРИНЦИПЕ, в силу основного своего насильственного предназначения – «держать и не пущать». Подобно Прудону, Бакунину и Кропоткину, Никифорова считала, что хорошей власти не бывает, как не бывает хорошего господина и хорошей тюрьмы. Но ей не доставало было быть лишь платонической выразительницей Анархической Идеи: она стала жизненным воплощением этой Идеи. Эта целеустремлённая женщина видела свою задачу в том, чтобы дать трудовому народу – рабочему и крестьянину – самому творить свою судьбу без надсмотрщиков и надзирателей. Убеждённая анархистка – интернационалистка (3). Никифорова круто обходилась буржуазией и помещиками любой национальности, включая евреев, но беспощадно карала (самолично расстреливала) тех, кто обижал бедный люд. Бóльшую часть реквизированных у крупных собственников денег она передавала местным Советам на неотложные нужды трудящихся, что отмечали даже её злейшие враги всех мастей. К великому сожалению, бурная и во многом загадочная жизнь Марии Никифоровой никем не описана. Её биографические данные крайне скудны, да и те взяты, в основном, из тенденциозных белогвардейских или краснокомиссарских источников, одинаково враждебных подлинно революционным идеалам Анархо-Коммунизма. Лишь Н.И. Махно несколько раз упоминает о Никифоровой в своих воспоминаниях. Документы же практически все отсутствуют, очевидцы давно мертвы, архивы для независимых исследователей закрыты, спецхраны тем более. Очень краткая биография Никифоровой, да и то до января 1919 г., есть в журнале Всероссийской молодёжной анархисткой федерации «Жизнь и творчество русской молодёжи» ( сохранился один экземпляр в бывшей ленинской библиотеке). * * * Мария Григорьевна Никифорова (1885 – 1919), дочь отставного штабскапитана Григория Никифорова, родилась на юге Украины. С юных лет отличалась обострённым чувством справедливости и была бесповоротной максималисткой. В 16 лет она, подобно Софье Перовской, бросила гимназию и ушла из родительского дома чтобы начать самостоятельную жизнь. Трудилась чернорабочей в Александровке (ныне Запорожье) и Екатеринославле (Днепропетровск), и с лихвой познала все тяготы, лишения. Бедность и унижения, которым подвергался рабочий люд. В 18 лет познакомилась с эсерами-большевиками и на некоторое время сошлась с ними, но даже они оказались недостаточно революционными для её пылкой, не знающей компромиссов, натуры. В 1904 г. Никифорова встретилась с Николаем Музелем, чехом по происхождению и ярым анархистом по убеждениям. Он снабжал её политической литературой, и она окончательно поняла, что единственный путь честного человека – самоотверженная борьба с миром, где царит нажива, ложь и насилие. Она осознала умом то, что подсказывало ей сердце, - что источник всех социальных зол – бездушная государственная машина. Рабовладельческая по самой своей сути. Свободолюбивая анархическая Идея привлекла её как безудержным полётом мечты, так и возможностью проявить в служении этой Идее лучшие стороны своей души, самозабвенно отдаться благородному бескорыстному Идеалу. Идеал этот пришёлся ей по сердцу, и уже в 1905 г. она становится анархисткой-террористкой. Первое её громкое дело – экспроприация – вооружённый налёт на кассу завода сельскохозяйственных машин в Александровке. Тогда не удалось обойтись без жертв – были застрелены сторожохранник и главный кассир, взяты на революционные нужды 17 тысяч рублей. В дальнейшем профессиональная революционерка Никифорова принимает активное участие в террористической деятельности ультрарадикальных анархистов-бомбометателей в Одессе, Никополе, Мелитополе, Херсоне и других городах. Попутно она постоянно усиленно занимается самообразованием. Когда полиция всё же выследила её, она пыталась покончить с собой с помощью бомбы, но та не взорвалась. В 1908 г. по обвинению в политических убийствах и экспроприациях суд приговорил Никифорову к двадцатилетней каторге. Её перевезли в Бутырку, а затем в особую пересыльную женскую тюрьму, где ожидали этапа женщины, осуждённые за политический террор. Отсюда, в ночь на 1 июня 1909 г. совершают дерзкий побег 13 политкаторжанок, среди которых была и Никифорова. Помогали им в этом сочувствовавшие революционеркам надзирательницы, а в числе организаторов побега был юный Владимир Маяковский и его старшие сёстры. Этот побег и подготовка к нему подробно были описаны затем в мемуарах Екатерины Никитиной, члена боевой организации эсеров – максималистов, тюремной сокамерницы Никифоровой. Вырвавшись на волю и спасаясь от преследований царской охранки, Никифорова тайком уезжает в Америку, где публикуется в эмигрантских анархических печатных изданиях, налаживает тесные связи с существующими по всему миру анархо-синдикатскими федерациями, а также участвует в создании крайне левого «Союза русских рабочих США и Канады». Но через три года ей осточертела вся эта журналистская «мышиная возня». Она жаждет Дела. И в 1913г. направляется в Испанию, где обучает испанских анархистов взрывной и террористической деятельности. В одной из перестрелок с полицией во время налёта на банк в Барселоне она получает ранение и тайно переправляется на лечение во Францию. После выздоровления она посещает знаменитые парижские литературные салоны и кафе Монпарнаса, вращается в обществе известных интеллектуалов, поэтов и художников-сюрреалистов, чьё творчество носило ярко выраженное бунтарское, антибуржуазное мироощущение, напрочь отвергающее, как ей казалось, «ценности» современной цивилизации. Никифорова уже поступает в основанную самим Роденом школу живописи и ваяния. Там она знакомится с писателем и публицистом Аполлоном Андреевичем Карелиным (1863-1926), одним из лидеров анархо-коммунистического движения (в 1917 – 1920 гг. членом ВЦИК Советов РСФСР), а также с бывшим политкаторжанином, меньшевиком (тогда) – Владимиром Антоновым-Овсеенко (1884-1938), сыгравшим затем особую роль в октябре 17 года, а потом бывшим в числе особо жестоких усмирителей восстания Антонова на Тамбовщине. Вскоре, однако, начинается Первая мировая война, и Никифорова поступает в офицерскую школу вблизи Парижа. Закончив её, она становится единственной женщиной-эмигранткой, поучившей офицерское звание. Далее в её биографии начинаются большие пробелы. Известно лишь, что в конце 1916 г. она (преследуя какие-то свои цели) отправляется на фронт, а в апреле 1917 г. пробирается в бушующий революционный Петроград. Здесь она, вступив в ряды анархо-коммунистов, пытается организовать вооружённое выступление против буржуазного Временного правительства. Тогда в стране стремительно назревала революционная ситуация, особенно после того, как лидеры эсеров и меньшевиков в мае 1917 г. соглашательски вошли в состав Временного правительства, всячески оттягивавшего передачу помещичьей земли крестьянам и ратовавшего за продолжение войны «до победного конца». К июню 17 г. анархистские союзы и группы в Петрограде широко распространились и многие из них объединились в Петроградскую федерацию анархо-коммунистов, пользовавшуюся большим влиянием среди рабочих, матросов Балтфлота и некоторых частей Петроградского гарнизона, особенно в Первом пулемётном полку. В июне на Родину после сорокалетней эмиграции вернулся П.А. Кропоткин, которого с энтузиазмом встречала шестидесятитысячная манифестация его сторонников. Излагая свою анархо-коммунистическую программу, Кропоткин во главу угла ставил не государство, а свободную личность и федеративный союз местных самоуправляющихся Общин (Советов), объявил целью производства не капиталистическую прибыль, а удовлетворение потребностей тружеников. Все эти не книжные, а жизненные идеи были очень созвучны настрою русской души и понятны каждому безграмотному мужику. Надо отметить, что во всех событиях 17 года – в том числе и в октябре – анархисты играли одну из первых ролей (что в последствии всячески замалчивалось официальной большевистской пропагандой). Их социальная востребованность и значимость возрастали от месяца к месяцу: порой казалось, что они вот-вот овладеют волей восставшего народа и поведут его за собой – к ослепительному свету праведной жизни без бар и холопов. Русской Всенародной идеей был в тот момент не большевизм, а Анархизм. Само понятие «советская власть», как и лозунг «вся власть – Советам!» заимствовали большевики у анархо-коммунистов, где они подразумевали переход всей государственной власти в руки самоуправляемых вольных Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов по всей стране, снизу доверху. Вожаки анархо-коммунистов – Устин Жук, Владимир Шатов и другие – вместе с большевиками и левыми эсерами входили в состав Военно-революционного комитета, руководившего переворотом 25 октября, а дружина чернознаменцев участвовала в захвате Зимнего. Однако, пути истинных революционеров и большевиков-ленинцев разошлись очень скоро, сразу после того, как большевики предательски подмяли под себя Советы и установили свою однопартийную диктатуру. Но тогда, летом 1917г., анархисты и большевики ещё шли в одном строю на штурм буржуазного мира. И первым серьёзным испытанием для их недолговечного союза стали события июля 1917 г., о которых так скупо и неохотно писали потом учебники истории КПСС. Ещё бы: партия «марксистовленинистов» оказалась в этих событиях не более чем щепкой, несомой бурными волнами солдатско-матросского моря. Если кто и пытался управлять разбушевавшейся народной стихией, так это анархисты, о роли которых в Революции большевики после своей победы и узурпации власти постарались забыть. 9 июня в Петрограде, на даче бывшего царского министра Дурново (экспроприированной революционным народом ещё в апреле), состоялась общегородская конференция анархо-коммунистов. Делегаты от почти ста предприятий и воинских частей Петрограда приняли резолюцию: пора поднимать восстание и свергать Временное правительство, которое только что приняло крайне непопулярное среди солдат и матросов решение о наступлении на фронте. Был избран Временный революционный комитет и провозглашены были ближайшие цели анархо-коммунистической революции: немедленная передача частновладельческой земли крестьянам, заводов рабочим, прекращение кровопролитной империалистической войны за интересы Антанты. Но вскоре революционный штаб был окружён верными Временному правительству войсками и взят штурмом, причём оставшиеся в живых защитники покончили с собой, подорвавшись на гранатах. Несмотря на это, 4 июля в Петрограде под лозунгом «Вся власть – Советам!» прошла грандиозная полумиллионная демонстрация, в ходе которой звучали призывы к вооружённому свержению Временного правительства. Демонстрация эта была организованна не столько большевиками, сколько, в основном, революционными кронштадскими матросами. Главную роль в ней сыграли вожаки анархистов – Устин Жук, Анатолий Железняков, Ефим Ярчук и Мария Никифорова. Срочно вызванными с фронта воинскими частями демонстрация была рассеяна, имелись многочисленные убитые и раненые. Одни руководители революционного выступления оказались в тюрьме, другие вынуждены были скрыться. Никифорова пробирается в родные края – на юг Украины и сразу же становится там признанным лидером анархистов и левых эсеров. В Александровке, Екатеринославле, Одессе, Мелитополе, Николаеве, Горловке, Юзовке, Херсоне, Каменке создаёт она Вольные боевые дружины анархисткой Чёрной гвардии, ведущей вооружённую борьбу с государственными структурами Временного правительства республиканской России, а сентября 1917 г. – с новыми государственными структурами Украины. Тогда-то Никифорова впервые встречается с будущим вождём Революционно-Повстанческой Армии – Нестором Махно. А дальше начинается головокружительная эпопея – ожесточённая война Маруси Никифоровой со всеми антинародными режимами – интервентскими, российскими, украинскими, белыми и красными. К концу 1917 г. она уже во главе целого анархистского войска в полторы тысячи сабель и штыков, беспрекословно повинующегося только своей харизматической амазонке. По воспоминаниям очевидцев, в отряде Маруси были и матросы-дружинники, и необычайные испанские анархисты в чёрных накидках. Отряд этот действует на огромной площади, включающей несколько областей. Поняв, что большевиков интересует только власть, Маруся мечтает т Третьей Анархической Революции, способной установить, наконец, подлинную а не декларативную свободу и социальную справедливость. Первые революционные деяния отряда Маруси – взятие Александровска и Елизаветграда (ныне Кировоград) и утверждение там анархо-коммунистического советского строя. Но в феврале 1918 г. большевики произвели в Москве разгром и полное разоружение боевых анархистских дружин, объявленных мятежниками; это сопровождалось арестами и расстрелами анархистов. Вскоре отряд Маруси разгоняют и даже частично разоружают за неподчинение большевистским декретам. Сама Маруся, спасаясь от ареста, скрывается в Саратове, где пытается поднять восстание против псевдосоветского кремлёвского режима. Дело, однако, проваливается и заканчивается арестом Маруси. В сентябре 1918г. её под усиленным конвоем вывозят в Москву и заключают в столь знакомую ей Бутырку: местные чекисты просто не решились расстрелять знаменитую революционерку-политкаторжанку, лично знавшую Ленина и многих видных партийцев. 21 сентября 1918 г. Никифорову выпускают под поручительство члена ВЦИК Советов РФ анархо-коммуниста А.Карелина и командующего Красными войсками Юга России и Украины В. Антонова-Овсеенко. Ревтрибунал же состоялся в январе 1919 г. За «дезорганизацию и дискредитацию советской власти» Никифорова была приговорена к «лишению на шесть месяцев занимать ответственные командные посты в РСФСР». Смягчающими обстоятельствами были признаны свидетельские показания А. Карелина и В. Антонова – Овсеенко. Первый сказал: «Я давно знаю Марию Григорьевну Никифорову. Это идеалистка в лучшем смысле слова. Честнейший человек из тех, которых я когда-либо знал». А большевик Антонов-Овсеенко заявил: «Марусю Никифорову знаю давно и ничего за ней скверного не видел…Слышал от товарищей, что Никифорова – боевой человек, самоотверженно сражающийся и держащий свой отряд в железной дисциплине». Не считаясь с приговором Ревтрибунала, Антонов-Овсеенко сразу назначает Марусю Командиром Вольной боевой дружины, и она сражается с гайдамакамипетлюровцами. Но под красным командованием свободолюбивая Маруся находилась только полтора месяца. Ей претили политические интриги, беспринципность и лицемерие комиссаров, подменявших Справедливость демагогической «революционной целесообразностью». Напрочь разойдясь с «властолюбцами-большевиками», Маруся навсегда покидает их стан и в марте 1919 г. вступает со своим отрядом в Повстанческую армию Нестора Махно (ещё в 1917 г. Марусю, уже широко известную анархистку, Махно лихим налётом освободил из уездной тюрьмы). Маруся рассказывает Махно о преследованиях, арестах и расстрелах большевиками московских и питерских анархистов, однако, на него эти рассказы большого впечатления не произвели. Да и вообще со своенравным батькой Маруся с трудом ладила. Постоянно упрекая его в диктаторстве и лояльности к большевикам. Но тут, как говорится, нашла коса на камень. Призывы Маруси к Третьей Социальной Революции, к продолжению Октября в форме народного восстания против комиссародержавия для установления подлинно советской власти, её грандиозные планы анархо-коммунистического террора, направленного и против белых, и против красных лидеров, в силу ряда других причин не нашли тогда должного отклика у Нестора Ивановича. И в июне 1919 г. Маруся со своим отрядом навсегда покидает Махно. Что было с ней дальше? Но прежде надо сказать о том, что творилось в то смутное время на необъятных просторах нашей Родины. * * * Правильное освещение и понимание вопроса о трёх силах (вместо , якобы, двух) является ключевым для осознания всей глубины трагических событий 19171922 годов. Массовое крестьянское сопротивление военно-однопартийной «диктатуре пролетариата», единое по всей стране и сквозь всю Гражданскую войну, является именно ТРЕТЬЕЙ СИЛОЙ в социалистическом и революционном смысле. И в этом видится почвенное историческое единородство повстанчества и всего народного антикрепостнического сопротивления с бунтарскими освободительными движениями Разина и Пугачёва, с революционным народничеством, с анархо-коммунистическими учениями Бакунина и Кропоткина. То была всеобщая крестьянская война – «взрыв изнутри», а если смотреть глубже, - то война села против города как центра насилия, против всей урбанистической цивилизации, органически враждебной земле. Понятие городской власти испокон века для селян было связано лишь с представлениями о налогах, поборах, чиновничьем произволе и «узаконенных» грабежах. Городская, господская власть приходила в село всегда только как сила разрушающая, развращающая, эксплуатирующая и закабаляющая. Со своими реквизиционными, мобилизационными, карательными отрядами. Телесные наказания крестьян (публичная порка за недоимки) были отменены лишь в 1904 г. Помнили крестьяне и кровавые дни 1905-1907 годов, когда для защиты помещичьих усадеб и усмирения бунтующих крестьян царское правительство посылало бесчинствующие казачьи полки. Народные мужицкие представления о справедливости сводились, прежде всего, к равенству, то есть к равному распределению всех земель, к передаче земли тем, кто обрабатывает её СВОИМ ТРУДОМ. Но самое поразительное, писал А.И. Энгельгардт, что богатые мужики, купившие после 1861 г. большие земельные участки в полную собственность, тоже не возражали против уменьшения своих законно приобретенных наделов. Жадность к земле, страсть к наживе, частнособственническое стяжательство не задушили в русском человеке понимание, что и другие, обделённые землёй, имеют право на свою долю от щедрот Матушки-Природы. Идеи «чёрного передела», равного перераспределения всех земель, всегда жили среди крестьянства. И потому наибольшей поддержкой в деревне, а следовательно и во всей стране. Пользовались партии «Народная воля», затем – «Земля и воля», «Чёрный передел», а позднее эсеры. Когда же летом 1917 г. солдаты и крестьяне разобрались, что эсеры, вошедшие в правительство Керенского, ратуют за продолжение империалистической войны и откладывают делёж земли до Учредительного собрания, то начался самочинный захват помещичьих земель, с которым Временное правительство уже ничего не смогло поделать. А вспыхнула эта Великая Мужицкая Революция уже в начале XX века. Согласно подсчётам, за 1905-1907 гг. в Европейской России было разгромлено от 3 до 4 тысяч помещичьих усадеб. Внимательное изучение истории показывает, что области, бывшие наиболее активными в антипомещичьих крестьянских движениях в 1905 г., очень часто были также и наиболее активными в антибольшевистских народных выступлениях 1918-1922 годов. В революционные 1905-1907 гг. огромная Тамбовская губерния с населением 3,5 млн. человек, была наиболее крестьянской из всех губерний Центральной России (в её городах проживало всего 8% населения) и была одновременно наиболее взрывчатой областью Российской империи. Происходившие здесь крестьянские возмущения нередко выливались в прямые столкновения с полицией и вызванными казачьими частями. Именно здесь в 1906 г. вчерашняя гимназистка Мария Спиридонова прямо на перроне вокзала в г. Козлове в упор расстреляла палачествовавшего карателя полковника Луженовского. Статистика свидетельствует, что Тамбовская губерния стояла на втором месте после Саратовской по количеству разрушенных в 1905 г. помещичьих имений: здесь бунтующими крестьянами было разорено 130 имений. Летом и осенью 1917 г.тамбовские крестьяне прославились массовым самовольным захватом барских земель: официально зарегистрировано 358 подобных крестьянских выступлений. Крестьянство тамбовской губернии активно выступало против помещиков в 1917 году. Но ещё было активно против большевистской «диктатуры пролетариата» с её продотрядами и прочими устрашающе-карательными подразделениями. В этой губернии осенью 1917 г. наиболее активными были крестьяне Борисоглебского, Тамбовского, Козловского, Кирсановского и Моршанского уездов. Весьма примечательно, что именно эти же уезды стали оплотом и территорией действий партизанской армии Антонова. А наиболее активными районами в этих уездах были как в 1905 г., так и в 1920-21 г.г. Рассказовский и Сампурский в Тамбовском уезде и Инжавинский в Кирсановском. Победа красных над белыми вовсе не означала окончание Гражданской войны. Напротив, она только разгоралась. На борьбу с комиссародержавием поднялись широчайшие крестьянские массы. Их поддержали рабочие и даже часть красноармейцев; ведь красноармейцы были теми же крестьянами, мобилизованными под страхом расстрела семьи (4). О РеволюционноПовстанческой армии Махно мы уже говорили. Летом 1920 г. вспыхнуло тамбовское восстание под руководством левого эсера А.С. Антонова. Почти одновременно произошли вооружённые крестьянские выступления в Поволжье, на Дону, Кубани, в Зап. и Вост. Сибири, на Урале, в Белоруссии, Карелии, Средней Азии. На огромных пространствах Росси тоталитарный большевистский режим держался только в крупных городах и узловых станциях вдоль железных дорог: всё остальное было для него либо «вражеской территорией», либо фронтовой полосой – полем постоянных боевых действий. Повстанцы создавали свои армии, штурмовали и брали города, формировали органы народного самоуправления. Практически вся страна была объята пламенем крестьянской войны. Правдивая история героической повстанческой эпопеи ещё не написана. Слишком значительна, величественна и драматична она, слишком обильно полита кровью её участников, слишком глубока, сложна и своеобразна, чтобы историки могли писать о ней на основании одних только документов и противоречивых свидетельских показаний. Как красные, так и белые борзописцы, обычно поливающие друг друга грязью, сходятся, однако, в едином утверждении, будто вожди повстанцев, атаманы мужицкой рати, были обычными бандитами и погромщиками. Но за бандитов, без идеологии, без совести, добровольно не шли бы на смертный бой десятки тысяч русских, украинских, белорусских парней. Народно-партизанское повстанчество, одинаково враждебное и белым, и красным, можно назвать ЗЕЛЁНЫМ ДВИЖЕНИЕМ. Настоящая стихия Зелёных – родные леса. Лесные братья не давали житья угнетателям. Они действовали везде: в белорусском Полесье и сибирской тайге, в черноморских плавнях и дебрях Приморья. Они были вездесущи, молниеносны, неуловимы и скрывались, казалось, за каждым кустом. Не желая служить в армии любой из сторон, они уходили в леса, создавали вооружённые отряды революционной вольницы, борясь с существующими эксплуататорскими системами (и белыми, и красными) методами партизанской войны. Отряды эти были естественно, органически связаны с условиями партизанской войны в густых лесах. Оттого-то так долго противостояли они своим врагам. Будучи не в силах справиться с народным партизанским движением обычными военными методами, и белые, и красные прибегали к безжалостному повальному террору, обескровливая сопротивление массовым казням родственников повстанцев и просто заложников (5). Кстати сказать: и Деникин, и Колчак были биты в первую очередь крестьянскими повстанцами (махновцами и сибирскими партизанами), а уже потом добиты Красной армией. Во всём зелёном движении прослеживается поразительная (на первый взгляд) закономерность – в конце 1920-1921 гг. против большевиков начали восставать самые «красные» районы, служившие им надёжной опорой и подпольным убежищем в предыдущие годы Гражданской войны. Распознав истинную суть новых властителей, повернувших против них оружие партизан Сибири. На Дону восстали казаки в «мироновских» Хопёрском и УстьМедведицком округах. В Воронежской губернии – Богучарский уезд, где прежде всего формировались войска для борьбы с белоказачеством. То же самое наблюдалось на Урале и в Пермском крае, в Крыму и Черноморье, на Северном Кавказе и в Туркестане. Восставали те обманутые, кто сгоряча поддался большевистским агиткам и поддержал поначалу октябрьский переворот. Но обманы стали вскрываться. Диктаторские методы правления и хозяйствования с помощью трибуналов, вначале объявлявшиеся большевиками временными, вынужденными, необходимыми в условиях борьбы с белогвардейцами и Антантой, оказались будничными, неотъемлемыми свойствами нового государственного порядка. Люди стали доискиваться правды, что и пугало, и приводило в бешенство большевистских лидеров, которые никогда не были романтиками-идеалистами, а руководствовались лишь очень своеобразно понимаемой «революционной целесообразностью». Большевистская этика провозглашала беспощадность доблестью и «образцом классовой сознательности». Эти кровожадные призывы всегда перевыполнялись – тысячи истерзанных трупов и сожженные дотла деревни оставляли после себя карательные красные отряды. В январе 1921 г. началось мощное Западносибирское восстание под руководством Сибирского крестьянского союза, охватившие Омскую, Тюменскую, Оренбургскую, Челябинскую и Екатеринбургскую губернии. Возглавил это массовое народное восстание эсер В.А. Родин. Лозунг ТРЕТЬЕЙ, ЗЕЛЁНОЙ силы - «Советы без коммунистов!» - подлинно СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ, равно антибольшевистский и антибуржуазный. И хотя кронштадтские матросы сражались не в лесах, их восстании в марте 1921 г. было зелёным не только по таким же лозунгам, но и по своей революционной сути. Зелёный вал крестьянской стихии прокатился по всей стране десятками и сотнями крупных восстаний (6). Зелёным были особенно близки анархокоммунистические и левоэсеровские максималистские установки. Зелёными армиями Черноморья, Украины, Тамбовщины, Урала, Сибири и Дальнего Востока руководили, как правило анархисты и левые эсеры. Десятки сельских и уездных вожаков-атаманов представляли своеобразную власть на местах, исходя из народного волеизъявления и крестьянской смекалки. Всех зелёных объединяла бедняцко-батрацкая направленность идеологии, враждебность «диктатуре города» и неприятие любых административно-командных государственных структур. В основе сельских мечтаний и устремлений была подлинная Советская власть без коммунистов и иных политических партий, т.е. общественная самоорганизация и самоуправление, построенное «снизу вверх», где местный сельский сход или выбранный этим сходом Совет решает сам все наболевшие вопросы без какихлибо приказов и декретов, а общество (мир) держится на началах социального равенства, справедливости и товарищества. Характерными самобытными сторонами этого мощного социального движения были: отрицательное отношение к нетрудовым или привилегированным группам общества; недоверчивое отношение к любым политическим партиям; отрицание диктатуры над народом какой бы то ни было организации; неприятие принципов государственности и крупной частной собственности; полное самоуправление трудящихся у себя на местах. Конкретной и начальной формой этого самоуправления были вольные трудовые Советы крестьянских и рабочих объединений. «Вольные» в них означало то, что они должны были быть совершенно независимыми от какой бы то ни было центральной власти, входя в общую хозяйственную систему на основах равенства. К сожалению, Третья Революция начала обретать массовых крестьянских приверженцев только с июня 1918 г., когда её главные глашатаи-анархисты были уже разгромлены, разоружены и обезглавлены. Она полыхала несколько лет, несмотря на неисчислимые кровопролитные потери. Ещё весной 1921 г. на Украине действовало около 40 тысяч повстанцев, на Тамбовщине и Дону – тоже не менее 40 тысяч, в Зап. и Вост. Сибири – до 80 тыс. Но к концу 1921 г. крестьянское сопротивление было окончательно подавлено огромной регулярной армией, накопившей опыт тотального уничтожения непокорных. Исчезли повстанческие армии Махно, Антонова, Сапожкова (7). Вожди-атаманы были уже в земле или на чужбине… * * * Но мы отвлеклись. Подлинные события Гражданской войны несколько увели нас от повествования о нашей героине - буревестнице Третьей Революции – Маруси Никифоровой. 12 июня 1919г. в бронепоезде К. Ворошилова был вероломно арестован начштаба Махно Я.Озеров и целый ряд махновских командиров: все они без суда были расстреляны. Тогда Маруся с группой верных соратников покидает Махно и направляется в Москву, где вместе со своим мужем польским анархистомтеррористом Витольдом Бжестоком разрабатывает план убийства Ленина, Троцкого и всей партийной верхушки: ведь против ломам нет приёма, окромя другого лома. Одновременно особый боевой отряд посылается в Сибирь с целью ликвидации Колчака. Реализованной частью этого грандиозного плана (куда там Савинкову!) стал мощный взрыв в здании Московского комитета РКП(б) в Леонтьевском переулке 25 сентября 1919 г., где ожидалось присутствие Ленина (но он задержался на совещании и не прибыл вовремя). Но Маруси тогда в Москве уже не было. В конце августа она с мужем о отрядом из 16 анархистов выехала из Москвы в Крым, занятый тогда белогвардейцами. Из Крыма они хотели пробраться в Таганрог, чтобы взорвать Деникина. Но в Севастополе Никифорова была опознана белогвардейским офицером, выдана контрразведке и по приговору военно-полевого суда повешена вместе с Бжестоком во дворе севастопольской тюрьмы. По свидетельству белой прессы Никифорова со стоическим спокойствием встретила смерть: «Да здравствует Анархия!» Но в народе ходят упорные слухи, что Маруся осталась жива. Не укладывалось в народном сознании, что просто так бесследно могла исчезнуть благородная разбойник-атаманша, восхищавшая своей отвагой, удалью, а главное – Правдой – справедливостью, за торжество которой пролила столько своей и вражеской крови. Ибо благодарная народная память никогда не допускала гибели своего Героя, - заступника, радетеля и мстителя, неуловимого и бессмертного. Уже в 1920 г. в армии Махно появляется боевая атаманша Маруся Кривущенко, командовавшая конным полком около года и погибшая в бою с красными летом 1921 г. на юге Украины. Но это была уже «не та» Маруся. Известна ещё повстанческая атаманша Маруся Соколовская, действовавшая в районе Чернобыля и Овруча, и расстрелянная красными в конце 1919 г. Но это тоже уже «не та» Маруся. Прославилась и ещё одна партизанская командирша – Маруся Косова в армии Антонова на Тамбовщине. Но и это тоже уже «не та» Маруся. В общем же все эти воительницы Маруси в народной памяти слились в один фольклорный образ – миф, известный только по имени Маруся. Такова бесхитростная нерукотворная слава, не требующая никаких официальных агиток (8). От такой личности, как Мария Никифорова, исходила не то что уверенность, но какая-то неизъяснимая сила, заставляющая людей подчиняться ей и верить в неё. При всём нашем уважении и даже преклонении мы не делаем из Никифоровой анархистскую «икону». как всякий человек, всякая личность, она, конечно же, имела и свои отрицательные черты, свои просчёты и заблуждения. Но они настолько мелки и ничтожны по сравнению с великой положительной сутью всей её жизни, что обращать на них особое внимание нет никакого смысла. СЛАВА ГЕРОЯМ! БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ! * * * ПРИМЕЧАНИЯ Современная история добавляет к этим именам удивительные типы молодых женщин, составлявших более половины членов культовых террористических организаций в Италии и ФРГ – «Красные бригады» и «Фракции Красной Армии». Светлые образы русских политических террористок вдохновляли на подвиги многих из них. Ульрика Майнхоф с автоматом в руках – это немецкая Софья Перовская. 2. Нестор Иванович Махно (1889 – 1934 ) – одна из самых своеобразных, неповторимых и достойных всяческого уважения личностей эпохи Революции и Гражданской войны. Легендарный повстанческий эталон уже в тридцатилетнем возрасте получил от матёрых, бородатых селян почётное звание, под которым вошёл в историю – Батько. Даже лютые враги называли Махно анархическим «крестьянским божком», живым олицетворением всей многомиллионной крестьянской стихии. Он был не 1. только руководителем грандиозного Освободительного Движения, но и его символом, знаменем, выразителем воли людей, их заступником и надеждой. Долгое время память о Махно вытравлялось напрочь, никакие реабилитации впоследствии его не коснулись. Ни тогда, когда восславлялись красные и проклинались белые, ни потом, когда стали восславляться белые и проклинаться красны. Почему? Да потому, что и тем, и другим мало дела было собственно до народа: они дрались за власть над этим народом. И красные, и белые, при всём их, казалось бы, отличии и непримиримости, в огромной степени были очень схожи. Провозглашая первенствующие народные интересы, ни те, ни другие о народе вовсе думали, преследую свои цели. В конечном итоге ни тем, ни другим своих целей достичь так и не удалось. Получилось совсем не то, о чём мечтали победившие устроители новой жизни. Всё пошло не по догмам вымороченного учения, а своим непредсказуемым путём. Путём тяжёлым и мучительным, чего никто не предполагал и чего вряд ли кто-либо хотел. Столь ненавистным и красным, и белым Махно стал потому, что выступал против всех режимов (старых и новых), подавляющих свободу и творческую инициативу масс, хотел освободить народные низы от любого экономического и политического закабаления. Всей своей жизнью он доказал, что можно и должно всегда противостоять любому насилию и произволу; и это свободолюбие, эту непокорность ему не могли простить ни те, ни другие. И белым, и красным он был опаснее, чем они сами друг другу. Такие люди становятся вечным, непримиримым укором, источником неосознанной зависти и собственной несостоятельности для тех, кто пошёл на сделку с совестью. Их ненавидят даже больше, чем идеологических противников. Ведь они – живое свидетельство слабости двурушников и лицемеров. А такое не прощается. Вот и сочиняются всяческие злопыхательские небылицы. Уже написаны тысячи томов обо всех – и белых, и красных – и только о Махно и о Движении, которое он возглавлял, всё ещё нет ничего правдивого, кроме воспоминаний П.А. Аршинова «История махновского движения» (Берлин,1923) и некоторых других анархо-коммунистических деятелей, написанных в эмиграции. Почему? Да потому, что имя Махно олицетворяло и олицетворяет то, чего любая власть в России больше всего боялась и боится – и царская, и «советская», и нынешняя кремлёвская – волю народа. Его вольнолюбивый, ни в какие идеологические рамки не вмещающийся нрав, его мятежную, правдолюбивую душу. Нестор Махно был героем, рождённым самим народом, плоть от плоти его, и потому пользовался огромным, невероятным уважением. Его слушали, ему верили и шли за ним в бой на смерть. И народная молва оставила нам немеркнущий образ Героя – защитника обездоленных, поборника справедливости. А может быть, светлая память жива до сих пор потому, что снова понадобился (народ ждёт избавления) подобный Герой, народный защитник и мститель? Читатель вправе спросить: а откуда у Доброслава столь высокое мнение о Махно и созданной им Революционно-Повстанческой Армии? Отвечу: из рассказа жены и верной боевой соратницы Махно – Галины Андреевны Кузьменко, с которой мне посчастливилось встретиться в Москве в 1972 году. Весной 1945 г. в Германии жена и дочь Махно – Галина Андреевна и Елена Нестеровна – были схвачены органами НКВД и за «контрреволюционную деятельность» получили соответственно 8 и 5 лет лагерей с последующей ссылкой. Срок и ссылку отбывали в Казахстане. Выйдя на «свободу», проживали в г.Джамбуле, где Галина Кузьменко, работала, как в Гражданскую войну, учительницей. Надо сказать, что родные мои со стороны отца из тех мест, что и Кузьменко (и Мария Никифорова) – из района Гуляй-Поля (одно название говорит само за себя!). Галина Андреевна поехала в Гуляй-Поле собирать справки для выправления пенсии, но тамошние власти отнеслись к ней довольно-таки прохладно и посоветовали обратиться в высшие центральные инстанции. Нашлись в Гуляй-Поле добрые люди, которые дали Кузьменко московский адрес дальнего родственника (седьмая вода на киселе) – уроженца тех «разбойничьих» мест – Георгия Ивановича, младшего брата умершего в 1951г. моего отца. К нему отправилась и у него остановилась вдова Нестора Ивановича; он и помог ей в её хлопотах. Зная, естественно, о том, что его непутёвый племянник к тому времени имел уже три политические судимости, дядюшка рассказал обо мне Галине Андреевне и пригласил меня, как закоренелого, отпетого рецидивиста, в свою двухкомнатную квартиру, где я и имел честь несколько часов беседовать с высокой гостью с глазу на глаз. На прощание Галина Андреевна подарила мне уникальную фотографию Нестора Ивановича, сделанную в 1919 г. (рядом с Махно на фоне бронепоезда стоит бывший матрос-анархист Павел Дыбенко). Хотя в то время повстанческое войско Махно формально входило в состав Заднепровской Красной дивизии (под командованием П. Дыбенко) в качестве отдельной бригады (Махно был комбригом), но сражалось под Чёрным знаменем, исповедуя анархические идеалы и сохраняя права полного самоуправления (выборность командиров и т.д.). Но самое главное – на территориях, занимаемых махновцами, приказы большевиков не имели силы, и Махно не допускал создания каких-либо распорядительнокарательных государственных органов (ЧК, ревкомы, продотряды ит.п.). Здесь испытывался на прочность небывалый всемирно-исторический опыт построения бесклассового, безгосударственного, справедливого человеческого общества. Осенью 1919г. армия Махно насчитывала до 100 тысяч организованных повстанцев, пользовавшихся безоговорочной поддержкой населения. Как и Разин, Махно вёл за собой раскрепощённые крестьянские массы, осознавшие ценность свободного труда. Как и Разин, Махно никому не подчинялся. Как и о Разине, в народе о Махно ходили легенды, что (несмотря на 11 ранений), пули и сабли его не берут, что он мог завораживать людей одним своим взглядом (то же самое мне говорила Галина Андреевна). Таким Махно вошёл в народное сознание. А это – показатель безусловный и наивысший. Такое не достигается никакими пропагандистскими средствами. Много ли участников той трагической Гражданской войны вошли в народное сознание в белом ли стане, в красном ли? Завоевали ли они хоть малую толику той беззаветной любви и доверия, какими пользовался он? Известно, что с белыми Махно никаких переговоров никогда не вёл. С красными же отношения были крайне сложными и напряжёнными. На протяжении 1918-1920 гг. Махно три раза заключал военное соглашение с большевиками: в 1918 и в начале 1919 – в борьбе против украинского гетмана и Краснова; осенью 1919 – против захватившего всю Украину и Юг России Деникина (рейд Махно по тылам белогвардейцев сорвал их поход на Москву); осенью 1920 – против Врангеля. И все три раза «советская» власть вероломно нарушала эти соглашения и объявляла Махно «вне закона». Особенно подло поступили большевики с теми десятью тысячами махновцев, что штурмовали Перекоп. Все они были уничтожены (лишь немногим удалось вырваться из окружения). Фрунзе на мог простить махновцам отказ от участия в массовых бессудных мучительных расправах над захваченными в плен офицерами и прочей «контрой» ( только за две последние недели ноября комиссары умертвили в Крыму около ста тысяч человек). Следует отметить, что далеко не все повстанческие командиры одобряли военный союз Махно с Красной армией против Врангеля в конце сентября 1920 г. Многие ушли вместе со своими отрядами, и в целом махновская армия сократилась на 12 тысяч бойцов. Командующий Старобельским полком Каменюк и некоторые другие, покинувшие Махно партизанские командиры, оставили ему письмо, где заявили: «Мы не хотели мира с большевиками, которые способны обмануть. Мы не желаем проливать свою кровь на врангелевском фронте лишь потому, что нашими плодами воспользуются большевики. Мы не признаём их революционерами и боремся с ними как с государственниками, властителями и законниками. Желаем вам успеха в деле разгрома Врангеля и умоляем – не ложите пальцы в рот большевикам – откусят». И они оказались правы: для бесчестных кремлёвских узурпаторовмакиавеллистов временный союз с Махно был всего лишь военной хитростью, «гибкой дипломатией», обманом. «Мавр сделал своё дело…». Нестор Иванович всю свою жизнь оставался благородно-наивным политиком на фоне «реальной политики» тех лет и её прагматических проводников – Ленина, Свердлова, Петлюры, Деникина, Врангеля… В одном из своих воззваний 1919г. Махно писал: «Главный наш враг, товарищи крестьяне, - это Деникин. Коммунисты всё-таки революционеры. С ними мы сумеем посчитаться потом». Но оказалось, что революционные понятия большевиков были совсем иными. Впрочем, вряд ли Махно испытывал какое-либо доверие к большевикам – циничным, коварным, беспринципным политикам. Вероятно, он, находясь меж двух огней, просто выбрал из двух зол то, которое казалось ему тогда меньшим. Это предположение находит косвенное подтверждение в письме Владимира Галактионовича Короленко (от 9 авг.1921) Максиму Горькому, где сказано: «Всякий народ заслуживает то правительство, какое имеет: русский народ заслужил своим излишним долготерпением большевиков. Они довели народ на край пропасти. Но мы видели деникинцев и Врангеля. Они слишком тяготели к помещикам и царизму. А это ещё хуже». 3. Интернационализм в правильном понимании – это дружба свободных, равноправных народов. Интернационализм подразумевает сохранение каждым народом его исконных традиций и уважительное отношение любой нации к другим, без всякого возвеличивания своей нации за счёт унижения других, шовинизма и расизма. Как здоровая идеология, интернационализм является характерной чертой любого подлинного национализма, или любви к своему народу. Он прямо противостоит космополитизму, проповедующему слияние всех народов в единую безликую, бесцветную, безродную биомассу, оторванную от корней и лишённую своего физического и психического расово-национально облика. 4. Летом 1918г. в Вятский край из центральной России были посланы воинские части так называемой Продовольственной армии, в их числе и I Московский продовольственный полк. Задачей армии (и полка), как следует из названия, были репрессивные действия, связанные с изъятием продразвёрстки: государство забирало продукты у крестьян с помощью продовольственной диктатуры – насильственного и практически бесплатного изъятия хлеба. Преступные действия комиссаров вызвали взрыв народного негодования и массовое повстанчество. Но главный «подарочек» большевикам преподнес I Московский продовольственный полк. Большая часть его во главе со своим командиром Степановым отказалась стрелять по крестьянам и повернула винтовки против красных. «Степановцы» захватили небольшие города Уржум, Мамлыж, Нолинск, Лебяжье, Сердеж и ряд других населённых пунктов по реке Вятке. Повстанцы подчёркивали, что не хотят восстановления дореволюционных царских порядков и в то же время выступают против антинародной большевистской диктатуры. Атаман Степанов стал одним из первых «красно-зелёных» атаманов Гражданской войны. Лишь к ноябрю 1918 г. удалось вытеснить его отряды из Вятского края и разъединить их с марийскими и предуральскими партизанами. 5. Известно, что в войне с крестьянским повстанчеством обычные красноармейские подразделения часто оказывались ненадёжными и нередко даже переходили на сторону восставших. Потому в этой войне обязательное участие принимали войска ВОХР и ЧК, спецотряды ЧОН и особенно карательные интернациональные формирования, состоявшие из мадьяр, латышей, эстонцев, китайцев и прочих «сознательных пролетариев» под начальством евреев-комиссаров, безжалостных к чуждому им местному населению. Именно эти карательные войска общей численностью более 250000 бойцов, сыграли решающую роль в подавлении всех народных восстаний. Вот чьими руками "рабоче-крестьянская» власть воевала против всего крестьянства. 6. Атаман Зелёный – один из самых загадочных и вместе с тем один из самых известных атаманов Гражданской войны на Киевщине – стал архетипом лесного партизанского вождя. Ещё при жизни он был для своих земляков легендарной личностью, а после своей гибели (никто толком не знает, когда и как он погиб) вообще превратился в мифологического персонажа, в подобие нового Пугачёва или Карла Моора. Настоящее имя Зелёного – Данило Терпило. Родился он в 1886 г. в большом селе Триполье, а в 1905 г. стал одним из основателей местной революционной анархо-коммунистической организации и возглавил группу боевиков-террористов. В Гражданскую войну Зелёный во главе повстанческой армии вёл партизанскую войну под лозунгом «Советы без коммунистов!» (т.е. против насильственной большевизации местных Советов). Захваченное у продотрядников продовольствие атаман раздавал местным беднейшим крестьянам. После подобных безвозмездных раздач на митингах проходила добровольная мобилизация крестьян в дивизию Зелёного. Зелёный стал легендой ещё при жизни. И даже после смерти он был страшен для своих врагов. Их пугала сама мысль, что, будучи похороненным в родной деревне, в обычной могиле, он может стать символом народного гнева, а могила – местом поклонения. Люди в кожаных куртках забрали тело и увезли в неизвестном направлении. В 80-ых годах XX в. краеведы записали воспоминания старожилов об атамане: «Выбить Зелёного с Триполья было – как тот дуб вырвать. Попробуй. Даже когда убили его – и то тела не нашли». 7. Вождь «Красной Армии Правды» А.В. Сапожков – личность не менее значительная, чем Чапаев, только известно о нём очень мало. Бывший левый эсер, он в июле 1918 г. примкнул к большевикам, активно участвовал в борьбе с Деникиным и Колчаком, и вообще с «кадетами», хотевшими, как полагал Сапожков, отобрать у крестьян землю обратно и посадить им на шею опять власть помещиков и городских господ. Сапожков возглавил первый партизанский отряд и затем стал командиром Девятой Кавалерийской дивизии. В 1920 г., после разгрома белоказаков и Колчака, Сапожков поднял широкое антибольшевистское восстание в Самарской губернии, взял штурмом Бузулук, сделав его своей столицей. В «Воззвании ко всем трудящимся и красноармейцам», Сапожков заявил о себе, как об «идейном анархисте», призвал бороться за Революцию, но против диктатуры коммунистической партии «за Правду с большой буквы, против неправды Ленина и Троцкого». Восстание Сапожкова стало одним из первых антибольшевистских восстаний крупного соединения Красной армии в Центральной России. В 1921 г. две трети знаменитой Чапаевской дивизии (погибший в 1919 г. Чапаев состоял в 1917 г. в Саратовской организации анархо-коммунистов) перешли на сторону Сапожкова и влились в его «Красную Армию Правды». Части Сапожкова поддерживались местным населением и постоянно пополнялись добровольцами. Почти два года продолжалось это восстание, постепенно принимая характер партизанского, зелёного движения, прежде чем окончательно было подавлено властями. Сапожков был убит в ходе боя в сентябре 1921 г. Говоря о бывших красных командирах, ставших на сторону восставшего народа, нельзя не упомянуть левого эсера М.А. Муравьёва, первого главнокомандующего войсками Восточного фронта, поднявшего лет ом 1918 г. в Самаре восстание против «советской» власти и убитого при подавлении этого восстания. Из повстанческих вожаков, бывших будённовцах, наиболее известен кавалер двух орденов Красного Знамени, комдив Г.С. Маслаков. О знаменитом «Маслаке» писали не только Бабель и Маркши, но и Махно, Белаш и Будённый. В начале февраля 1921 г., чекисты, подозревавшие Маслакова в тайных отношениях с махновцами, решили отдать его на расправу Ревтрибуналу. Но Маслаков опередил события: 8 февраля он открыто призвал кавалеристов Первой Конной армии и местное население вместе поддержать Повстанческую армию Махно. В листовке Маслакова говорилось: «Мы не идём против Советской власти, а боремся за неё против диктатуры коммунистов, за действительную Советскую власть без узурпаторов-большевиков». Объединившись с махновцами и другими зелёными партизанами, «маслаковцы» до конца сражались с посланными против них карательными частями. 8. К этой славе не преминул примазаться даже изрядно политизированный питерский уголовный мир 20-ых годов XX века. О его кумире Лёньке Пантелееве, совершавшем налёты на банки и грабившем нэпманов, в народе поговаривали, что он связан то ли с левыми эсерами, то ли с анархистами и, подобно герою романа Леонида Леонова «Вор», мстит большевикам за «предательство революции». Так вот; среди фартовых подельниц Пантелеева не было ни мурок, ни сонек: одни Маруси. * * * Эпилог (по-русски - послесловие) В 50- годах прошлого века сидел я в спецлагерях для особо опасных государственных преступников, где общался, естественно, со своими сверстниками ( которые, в общем-то, были всё-таки старше меня). Ничего спиртного мы не употребляли, а вот в крепчайшем чае, можно сказать, души не чаяли (извините за каламбур). Придя в зону после каторжного трудового дня, собирались мы к вечеру где-нибудь подальше от лишних глаз и по кругу шла почерневшая от копоти чифирная кружка. Надо сказать, что любимым моим писателем был Джек Лондон, и я знал чуть ли не наизусть целые отрывки из его бесподобных северных рассказов. Герой одного из них, сидя у печки в хижине, за порогом которой бушует снежный буран, провозгласил тост: «За тех, кто в буре!» БУРом в лагере назывался барак усиленного режима камерного типа (штрафной изолятор по – нынешнему), куда сажали на 15 суток за всякие нарушения, и где я сиживал неоднократно. Если все обычные бараки были деревянными, то БУР, находившийся вне зоны и под особой охраной, был кирпичным. Нароповал, страшная холодина, горячая баланда через день, в общем, как поётся в блатной песенке: «Пайку получаем триста грамм, к вечеру заводим тарарам…» Но мы не унывали и развлекались тем, что придумывали разные казни для своих мучителей. А выйдя в общую зону и делая по два глотка из общей чифирной кружки, стали, вслед за мной, произносить: «За тех, кто в БУРе !» К чему я об этом пишу? А к тому, что сейчас в застенках этого подлейшего из подлых режимах, в жесточайших (мягко говоря) условиях томится много замечательных людей, чьи имена уже золотыми буквами вписаны в историю Русского Освободительного Движения. Об одних из них я только слышал, с другими по возможности переписываюсь. НО ВСЕХ ИХ ВСЕГДА ДЕРЖУ В СВОЕЙ ПАМЯТИ. УВЕРЕН, ЧТО ОНИ ОБ ЭТОМ ЗНАЮТ ИЛИ, ХОТЯ БЫ, ДОГАДЫВАЮТСЯ. И Я БУДУ СЛАВИТЬ ИХ, ПОКУДА БЬЁТСЯ МОЁ СЕРДЦЕ, ДА И ПОТОМ ОНИ БУДУТ ОЩУЩАТЬ МОЮ ЛЮБОВЬ, И ЭТО ПРИДАСТ ИМ СИЛЫ. Иначе быть не может. Постоять за Правду можно, вот подика-ка посиди. Поэтому призываю наших Соратников и Соратниц, находящихся «на воле», поднимать тост (хотя бы квасом) «За тех, кто в БУРе!»
