Sidorina_1_ВФ_2011 - Высшая школа экономики
advertisement
Sidorina_1 Феномен благотворительности и моральное самосознание* Т.Ю. Сидорина Особенностью современного общества является понимание необходимости концептуального решения социальных проблем. В ХХ в. большинство развитых стран приступили к реализации различных моделей социальной политики, в том числе политики государства всеобщего благосостояния. Благотворительность, фактически осуществлявшая обеспечение социальной помощи на протяжении столетий (при этом ее роль не ограничивалась социальными функциями, но оказывала существенно влияние на формирование морального сознания), отступила, оставляя преимущество столь сильному контрагенту как государство. Что выиграло и что проиграло общество, предоставив решение социальных проблем государству, что выиграло и что проиграло общество, минимизировав благотворительные практики? Эти и другие вопросы в центре внимания нашей статьи. Ключевые слова: социальное неравенство, социальные проблемы, социальная политика, государство всеобщего благосостояния, благотворительность, бедность, богатство, моральное сознание The comprehension of necessity the conceptual decision of social problems is a peculiarity of the contemporary world. In the XXth century the most of developed countries began to implement the different models of social policy including the Welfare State policy. For many centuries charity has been one of the main actors in the field of social security. The role of charity wasn’t limited only by social functions, but it also had influence on moral consciousness. Now the state is the main actor of social policy while charity has lost its former position. What did society win or lose when the state became the main actor of social policy, having minimized charitable practices? This complex of questions is in the focus of our article. Keywords: social inequality, social problems, social policy, welfare state, charity, poverty, wealth, moral consciousness Благотворительность в истории Истоки филантропической деятельности уходят вглубь веков. В Античности наряду с формированием практик филантропической деятельности закладывались основы ее концептуальной интерпретации. Один из важных вопросов, к рассмотрению которого обращается Аристотель, — это акт дарения. Аристотель трактует дарение как проявление добродетели, отмечает его практическое значение — во имя нужного дела. В «Никомаховой этике» он связывает филантропию с понятием дружбы, интересуясь не столько пышными публичными актами щедрости, сколько благожелательным и человечным отношением людей друг к другу, — это ведь доступно всякому, кто хочет помочь хотя бы ближайшему кругу друзей и знакомых. Учитывая неизбежное неравенство между дарителем и получателем дара, Аристотель призывает дарителей действовать с 2 оглядкой, не осыпать своими щедротами первого встречного, правильно выбирая тех, кого они хотят облагодетельствовать, и наделяя их должными суммами в должное время [Ондрушек 2003, 55; Аристотель 1984, 122, 133]. Античные философы осознавали двусторонний характер практики дарения, который присутствует в любой культуре. Стоики рассматривают в качестве одного из основных принципов дарения — взаимность. Дарение благоприятствует установлению дружеских отношений и тем самым содействует укреплению общественных отношений. Поэтому следует быть осторожным как при выборе того, кому мы хотим сделать подарок, так и чьим должником следует быть [Дэвис 1996, цит. по: Ондрушек 2003, 55 ]. Сенека в трактате «О благодеяниях» исследует природу доброхотного даяния как важного объединяющего социального механизма. Сенека сожалеет о том, что люди не умеют ни дарить, ни принимать дары. Часто даритель неспособен выбрать среди тех, кому хочет помочь, достаточно ответственного человека, а иной раз ведет себя так, что внушает чувство неблагодарности даже самому достойному получателю дара [Сенека 1995]. С приходом христианства на многие столетия утвердилось представление о том, что главный нравственный долг верующих – бескорыстное даяние (равно как и о том, что они могут быть вознаграждены за свою добродетель небом). Следует отметить, что филантропия не является элементом лишь христианской культурной традиции, филантропия была распространена и в странах исламского мира, и в обществах, духовные основы которых связаны с буддизмом или конфуцианством. Британский исследователь Р.Д. Макчесни отмечает, что традиции благотворительной деятельности в странах Ислама во многом близки христианским канонам: «Начинать благотворительность следует со своих близких. Совершать ее лучше без задней мысли и проявляя скромность. Не следует стыдить или унижать получателя. Бог вознаградит проявления щедрости и доброй воли. Истинное благодеяние заключается в самопожертвовании» [Макчесни 2006, 100]. В священных исламских текстах нет недостатка в призывах творить добро и помогать ближнему: «“Тот, кто дарует богатство свое в богоугодных целях, подобен пшеничному зерну, что прорастает семью колосьями по сто зерен в каждом. Так Бог умножает для тех, для кого пожелает” (Коран 2:263). “О, верующие не обесценивайте свои добровольные пожертвования попреками и обидами, подобно тем, кто дарует из хвастовства перед людьми и не верует в Бога и Судный день” (Коран 2: 266). “Если ты поведаешь миру о своих добровольных приношениях, это хорошо; но если ты о них умолчишь и отдашь их бедным, то это для тебя еще лучше, ибо смоет твои дурные деяния” (Коран 2: 272). “Любые добрые дела твои ведомы Богу. Того, кто раздает свои богатства днем и ночью, открыто и тайно, будет ждать награда от Господа” (Коран 2:275). “Ты не достигнешь истинного благочестия, пока не отдашь по доброй воле из того, что любишь, и обо всем, что ты отдаешь, известно Богу” (Коран 3: 86)» [Макчесни 2006, 99]. В наши задачи не входит столь глубокое проникновение в историю благотворительной деятельности. Обратим внимание лишь на некоторые вехи. Так, в VI в. в странах Западной Европы возник обычай делить церковные доходы на четыре части: одна шла в пользу епископа, другая – в пользу остального духовенства, третья – на содержание церковных зданий и, наконец, четвертая – на содержание бедных. Значительную роль в деле помощи бедным была также частная благотворительность. У дворян раздача милостыни принимала огромные размеры, соперничая даже с благотворительностью монастырей. Распространенной формой частной благотворительности были так называемые отказы богатых лендлордов в пользу их бедных, для воспитания бедных детей и пр. 3 Господствующим мотивом отказов на дела благотворительности была загробной жизни. Завещатели полагали, что раздача милостыни причтется хороших дел, а также рассчитывали на благодатную пользу от облагодетельствованных бедняков, молитвы, которые часто были непременным подаяния [Эшли 1896, 606]. забота о к сумме молитвы условием В эпоху Средневековья благотворительность получает широкое распространение. Согласно А.Я. Гуревичу: «Христианство, несомненно, оказало огромное влияние и на эту сторону средневековой цивилизации. Но оно не было единственным источником развития, и наряду с ним, пожалуй, не меньшую роль в определении специфики представлений средневекового человека о богатстве и его назначении сыграла та система ценностей, которая существовала у варваров, расселившихся на территории Европы в период падения Римской империи» [Гуревич 1972, 195]. Так, среди древних германцев и скандинавов щедрость считалась признаком благородства, неизбежно присущим всякому знатному человеку. Щедрость была отличительным качеством вождя, не менее значимым, чем военная удача. «При этом любой дар, - как отмечает Гуревич, - предполагал взаимность. Подарок вождя служил вознаграждением за верность и залогом преданности дружинника в дальнейшем. Подарок же со стороны равного нуждался в ответном подарке. «Дар всегда ждет вознаграждения», гласил один из афоризмов в “Речах Высокого” поэтическом сборнике жизненных поручений древних исландцев. Этот принцип запечатлен в древнегерманском праве: дарение не имело силы, если не было вознаграждено равноценным со стороны получившего его» [Гуревич 1972, 201]. В основе обмена дарами лежала уверенность в том, что вместе с даримым имуществом переходит некая частица сущности дарителя и получающий дар вступает в тесную связь с ним. Если же дар не возмещен, то получивший его оказывается в зависимости от подарившего. Если подарок оставался неоплаченным, то это могло быть чревато большой опасностью для его получателя. Духовная зависимость от дарителя грозила утратой личной целостности и свободы, могла привести к деградации или и даже к полной гибели получившего дар, оставшийся невозмещенным. Поэтому спешили отдарить того, кто первым сделал подарок, либо уклонялись от его получения [Гуревич 1972, 202]. В феодальном обществе отношение к собственности претерпело существенные трансформации. Отношение христианской религии к собственности было противоречивым. Обладание собственностью никогда не получало на протяжении Средневековья безусловного оправдания и одобрения, - оно допускалось, но на определенных условиях и с изрядными оговорками. При этом церковь сама являлась крупнейшим собственником в феодальном обществе, и никогда не одобряла попыток отменить институт частной собственности или перераспределить имущество в пользу мелкого собственника. «Единственное предписание церкви, направленное на частичное перераспределение благ, сводилось к проповеди подаяния нищим. Бедные и неимущие считались стоящими ближе к Христу, чем собственники, в них видели образ самого Христа. Поэтому благотворительность в пользу бедных всячески поощрялась. Государи и синьоры обычно содержали при своих дворах изрядное число нищих, раздавали им деньги и кормили их. Нередко эти раздачи принимали огромные размеры, богатые люди расходовали на нищих значительные средства; в особенности усердствовали знатные женщины, а некоторые знатные особы не останавливались перед пожертвованием нищим части государственных доходов. На широкую ногу было поставлено содержание нищих и убогих в монастырях. В Клюни, например, кормили в иные годы до семнадцати тысяч бедняков» [Гуревич 1972, 221]. Гуревич, отмечает, что «в основе средневековой благотворительности лежала не столько проповедуемая христианами любовь к ближнему, сколько забота жертвователей о собственном благополучии. Посредством милостыни богатый, скорее, мог спасти душу, о 4 бедняках же, которым он уделял долю своего имущества, он думал гораздо меньше. Это доказывается тем, что средневековье не знало ни одной серьезной попытки радикально избавить нищих от их бедственного положения: предпочитали их подкармливать, оставляя их все в том же состоянии. В существовании бедных церковь находила взаимную связь: “богатые люди созданы для спасения бедных, а бедные для спасения богатых”. В подаянии бедным видели своего рода источник «страхования» душ имущих. Алкуин писал, что подаваемая беднякам милостыня позволяет дающим попасть на небо. Материальные богатства, розданные бедным, вторил ему Рабан Мавр, превращаются в вечные богатства. Поэтому существование неимущих бездельников казалось необходимым и никто не помышлял о том, чтобы ликвидировать нищенство, равно как и сами попрошайки видели в себе избранников божиих и вовсе не стремились избавиться от нищеты. Наоборот, к нищете стремились как к идеалу… Не богатство, а нищета, но прежде всего нищета духа, смирение – идеал средневекового общества» [Гуревич 1972, 222]. При феодальных дворах также культивировалась практика щедрости. При этом для «средневековых феодалов богатство было прежде всего орудием социального общения, средством поддержания и укрепления общественного авторитета» [Гуревич 1972, 198]. «Двор крупного сеньора, – пишет Гуревич, - это прежде всего место, “где дают и получают”» [Гуревич 1972, 229]. Тема щедрости и раздачи даров постоянно присутствует в поэзии трубадуров. Скупости должна быть противопоставлена благородная щедрость, которая в глазах поэтов вырастает в решающий критерий состояния общества. «Давать» и «дарить» – главная добродетель, с точки зрения трубадура. При этом раздача богатства непременно сопровождается радостью, что составляет основу миропорядка, а расторжение единства между богатством и радостью, доставляемой его раздачей, означает его разрушение. «Щедрость – смысл всех добродетелей. – пишет Гуревич. – Человек познается по его щедрости, которая возводится в центр этической системы рыцарства, оттесняя даже воинскую удаль… Раздающий дары приобретает благосклонность господа… Широта натуры, гостеприимство, готовность, с которой раздаются подарки, – определяющий принцип дворянина, единственное для него средство достижения вершин любви. Богатый скупец в глазах трубадура – чудовище, не понимающее смысла своего привилегированного положения и идущее против воли божьей» [Гуревич 1972, 229]. При этом следует отметить, что отношения между сеньором и вассалом мыслились поэтами как отношения взаимного служения, помощи и дружбы. «Служить», в их понимании, часто означало не «брать», а «давать», «тратить»… Существовало даже выражение «служить своим имуществом» [Гуревич 1972, 229]. Мы отмечали значительную роль средневековых монастырей как акторов благотворительной деятельности. В Западной Европе периода раннего Средневековья монастыри были типичными благотворительными учреждениями. Они владели земельными угодьями и другим имуществом, собирали арендные платежи, а полученные средства использовали для помощи нуждающимся, раздавая милостыню и предоставляя приют путникам и больным; кроме того, в них существовали организационные структуры, подчинявшиеся церковному уставу и позволявшие воплощать в жизнь благочестивые замыслы богатого жертвователя или группы благотворителей [Смит, Боргман 2006, 66]. Экономический рост XII в. породил новые и более разнообразные типы богоугодных заведений. Интеллектуальная жизнь в Западной Европе переживала период подъема, что повлекло за собой создание новых школ и университетов, также опиравшихся на пожертвования. 5 В XII–XIII вв. появляются новые коллективные формы благотворительности. Вдохновляемые проповедью нищенствующих монахов, братства мирян, ремесленные и торговые гильдии, приходские общины стали помогать слабейшим своим членам. Реформы XVI в. ознаменовали новый этап в развитии европейской благотворительности, ускорив процесс ее обмирщения и подчинения государственному регулированию и контролю. Многие крупные города добились централизации помощи бедным слоям населения и взяли под свой контроль благотворительные учреждения, часто неэффективные. Бродяги были выселены из городов, а трудоспособных бедняков заставили работать. Во многих городах были созданы централизованные фонды раздачи милостыни, опиравшиеся и на частные пожертвования, и на введенные специальные налоги [Смит, Боргман 2006, 66-68, 74]. В 1601 г. в Великобритании был принят «Статут о благотворительном пользовании», оказавший определяющее влияние на дальнейшее развитие благотворительности. В преамбуле статута перечислялись следующие благотворительные цели: помощь бедным, немощным, престарелым, больным и увечным солдатам и матросам; школам, колледжам и университетам; починка мостов, пристаней, гаваней, дамб, храмов, парапетов и проезжих дорог; обучение и материальная поддержка сирот; поддержка исправительных учреждений; содействие бракам неимущих девиц; помощь и поддержка молодых купцов, ремесленников, также и в случае их финансового краха; выкуп военнопленных и уплата штрафов за осужденных. В XVII–XVIII вв. наблюдался стремительный рост «коллективной филантропии», т. е. объединения ресурсов ради достижения общей цели. В создании и деятельности филантропических организаций участвовали рядовые граждане, особенно те, кто располагал средним доходом или выбился в люди сравнительно недавно. Новые благотворительные организации ставили перед собой самые разные цели. В начале XVIII в. были открыты бесплатные школы, построена сеть новых и хорошо оборудованных благотворительных больниц [Смит, Боргман 2006, 66-68, 74]. Однако ситуация со временем менялась, как благотворителями своей деятельности и ее результатов. менялось и восприятие Бедность и социальное неравенство Социальное неравенство сопровождает общество с момента его возникновения. Бедность – неизменный спутник экономического и социального расслоения общества. Наличие неимущих слоев всегда было угрозой социальной стабильности и социального порядка, вызывало беспокойство у сильных мира сего и требовало принятия мер. Бедность как серьезная социальная проблема стала объектом углубленного внимания социальных мыслителей в эпоху промышленных революций в связи с начавшимися процессами становления индустриального общества. С этого времени масштабы бедности, ее характеристики соотносятся с результатами процесса индустриализации и урбанизации и сочетаются с требованиями социального реформирования [Ярошенко 2006]. Мыслители доиндустриального общества считали бедность идеальной и приемлемой формой существования для малоимущих людей. Бедность воспринималась как духовно-облагораживающее условие жизни. На подобное отношение к бедным повлияли религиозные постулаты и христианская традиция. А.Я. Гуревич отмечал, что «Бедность – характерное явление эпохи феодализма. Но бедность не осознавалась в эту эпоху (по крайней мере до довольно позднего времени) как самостоятельная социальная и экономическая проблема. Проблема бедности рассматривалась в контексте совершенно иных проблем, более значимых для средневекового сознания. Либо бедность интерпретировалась в терминах сословноюридического деления общества: бедными считали незнатных, непривилегированных, и 6 поэтому в оппозиции “благородные – бедные” не видели логической несообразности, поскольку эти понятия не были чисто экономическими, имущественными. Либо в бедности видели состояние избранничества: pauperes Christi, “бедняки Христовы”, были людьми, отказавшимися от земных благ для того, чтобы вернее достичь царствия небесного. Иначе говоря, язык экономических категорий также не обладал автономией, он в свою очередь оказывается “наречием” некоего “метаязыка” культуры, в котором понятия и термины экономики, богословия, права не расчленены» [Гуревич 1972, 13]. Постепенно восприятие общественным сознанием «бедняка» менялось. Уже с последнего периода средних веков бедные стали отождествляться с опасными классами [Ярошенко 2006]. Дальнейшее экономическое развитие, рост промышленности и городов, сопровождалось также ростом населения, усилением его подвижности, концентрацией его в городах, что не могло не увеличить социальные издержки промышленной революции. Качество жизни значительных масс людей ухудшилось. Уменьшилась степень удовлетворенности масс жизнью, что привело к усилению социальной напряженности, политизации масс, развертыванию массовых политических движений. Увеличение населения, особенно в городах, интенсивная миграция рабочих, ухудшение условий их жизни и работы, поляризация бедности и богатства, пауперизация, а также проявление социального недовольства заставили гражданскую власть обратить внимание на решение вопросов, которые раньше были отданы на откуп благотворительности. Социальная ответственность государства Существенный вклад в разработку принципиальных основ современной социальной политики внесла группа немецких исследователей, объединившихся в последней четверти XIX столетия в «кружок по изучению социальной политики» («Verein filr Sozialpolitik»). Труды участников кружка способствовали привлечению внимания общественности разных стран к проблемам государственного регулирования социальных болезней в рамках капиталистической системы. Тогда же были сформулированы некоторые принципиальные подходы к определению социальной политики, к ее трактовке, пониманию ее задач. Одна из трактовок – исходила из того, что главным объектом социальной политики является рабочий класс, трудящиеся, занятые в общественном производстве. Социальная политика преследует цель улучшения положения рабочего класса посредством принятия и совершенствования трудового и социального законодательства. Социальное страхование трудящихся занимает важнейшее место в социальной политике. Инициатива исходит и от рабочего движения (партий и профессиональных объединений трудящихся), и от правящих кругов. При этом в одном случае преобладают социальные мотивы регулирования, тогда как в другом – политические (позднее и экономические). Другая трактовка – напротив, основывалась на том, что главным объектом социальной политики являются бедняки или даже пауперы, деклассированные и нетрудоспособные члены общества. Основной мотив регулирования – их неспособность самостоятельно обеспечить себе источники сколько-нибудь приемлемого существования. Отсюда социальная политика по своему содержанию приравнивалась к общественному вспомоществованию. Согласно третьей – социальная политика применяется в целях исправления негативных социальных последствий рыночной системы производства [Управление социальной сферой 1998]. Эти трактовки во многом проясняют причины, обусловившие необходимость перехода к государственной политике в области решения социальных проблем. Возможности благотворительной деятельности не соответствовали новым общественным и экономическим условиям. 7 С конца XIX в. объемы обеспечиваемой государством социальной помощи в рамках социальной политики постепенно становятся сопоставимыми с достижениями благотворительности. Государство, оснащенное социальным законодательством, социальным страхованием и иными механизмами обеспечения социальной стабильности, занимает передовые рубежи в области решения социальных проблем, вынуждая благотворительность оставить занимаемые в течение столетий позиции. По словам выдающегося философа эпохи Просвещения Поля Анри Гольбаха: «На протяжении всей своей истории благотворительность была “случайной добродетелью”» [Цит. по: Смит 2005, 172]. Действительно, благотворительность могла процветать в одном городе и быть очень слабой, а то и вообще отсутствовать, в другом. Критики благотворительности как механизма решения социальных проблем утверждали, что благотворительность сдает позиции. Этот тезис обосновывался тем, что в условиях промышленной революции и ее последствий благотворительность не справляется с масштабами бедности. В тоже время вводящееся в последней трети XIX в. социальное законодательство, страхование в масштабе государства, гражданские права предполагали одинаковое право для всех на помощь в решении социальных проблем, чего благотворительность не могла гарантировать. К середине ХХ в. благотворительность оказывается в тени все возрастающего государственного обеспечения. Минусы и плюсы благотворительной деятельности Во второй половине XX в. государство прочно утвердилось в качестве монопольного субъекта социальной политики (в некоторых странах Западной Европы государство тратило на программы социальной помощи до 40% валового национального дохода). Благотворительные программы по-прежнему продолжали играть важную роль, но они стали лишь тенью того, чем были когда-то. Их расходы выглядели довольно скромно на фоне государственных затрат на социальные программы. Случайная благотворительная помощь уступила место гарантированному социальному страхованию и универсальным социальным программам государства. Государство всеобщего благосостояния с социальными гарантиями, сопровождающими человека от колыбели до могилы через систему страхования, оберегало своих граждан от болезней, нетрудоспособности, безработицы и, прежде всего, от бедности в старости. Государство укрепляло свои позиции в качестве основного субъекта социальной политики, в то время как благотворительность подвергалась критике. Помимо критики по поводу фрагментарности, неравномерности и разрозненности мер благотворительной помощи среди прочих выдвигались следующие критические замечания: Благотворительность имеет антидемократический характер. Благотворительность посягает на независимость человека. Благотворительность и законы о бедных унижали тех, кому оказывалась помощь. Благодеяния, предоставляемые в рамках благотворительности, оказывают деморализующее воздействие, противоречат общим представлениям о правах граждан [Смит 2005, 173]. Британский исследователь благотворительности Т.Б. Смит (T.B. Smith) отмечает: «С каждым благотворительным сантимом утрачивалась определенная степень уверенности и самоуважения. Многие рабочие относились к этому спокойно, другие с трудом проглатывали горькую пилюлю благотворительности. Английская традиция взаимопомощи рабочих, как это видно из существования десятков тысяч товариществ, в немалой мере опиралась на чувство собственного достоинства и на независимость от благотворителей. Просить о благотворительной помощи значило признать свою несамостоятельность. Признаком респектабельности была независимость» [Смит 2005, 176]. 8 При всей убедительности высказываемой критики, мы бы хотели остановиться на положительных сторонах благотворительности, которые были свойственны именно этой деятельности, и которые не удалось сохранить и удержать при переходе к социальной политике государства. Итак, хотя благотворительность, возможно, в чем-то и унижает достоинство человека, но она не навязывает свои благодеяния, а предлагает их как дар, это оставляет возможность не пользоваться приношениями благотворительности и выживать самостоятельно. В рамках политики работных домов в Великобритании человеческое достоинство унижалось намеренно, дабы подвигнуть людей к активному поиску работы вне данного учреждения (что, безусловно, не оправдывает жестокости данной меры принуждения к труду). Так и благотворительность унижает во благо, не позволяет оставаться спокойным. Помощь, которая воспринимается безразлично и не требует ответной реакции, порождает пассивность. (Вспомним о практике отдаривания в доклассовую эпоху. «Дар всегда ждет вознаграждения», дарение не имело силы, если не было вознаграждено равноценным со стороны получившего его.) Естественно, мы говорим уже не столько о практике собственно дарения, сколько о помощи нуждающимся. Но и в этом случае традиция отдаривания не утрачивает своего значения, поскольку принимающий дар ли, помощь ли в любых ее проявлениях в соответствии с культурными и моральными традициями должен отблагодарить в любой возможной форме. Так в случае помощи бедным ответный дар может принимать форму моральных обязательств, стремления изменить свою жизнь, совершенствоваться, включая и определенную зависимость от предоставляющего благотворительную помощь, что расценивается критиками благотворительной деятельности как унижение человеческого достоинства. Благотворитель был заинтересован в моральной чистоте тех, кому направлялась его помощь – точнее, его собственность. Часто нуждающийся должен был доказать, что он нравственно достоин помощи: «Достойный нуждающийся честен, почтителен, благодарен и покорен... он благодарен за услуги, которые мы ему оказываем и всегда готов посвятить себя своим благодетелям... Он скромен и терпеливо переносит все невзгоды, которых не в силах избежать. Покорность – добродетель бедных» [Т.Б. Смит ссылается на памфлет Ф. Марбо «Бедность во Франции». Цит. по: Смит 2005, 182]. Историк Г. Химмельфарб писала: «Люди викторианской эпохи, с их строгим отношением к моральным ценностям, не менее строго относились и к необходимости социальных санкций для тех, кто их порочит и оскверняет» [Химмельсфорб 1994, 142. Цит. по: Смит 2005, 185]. Вполне естественно, что благотворительность предназначалась только тем, кто соответствовал определенному нравственному кодексу. Следует отметить, что подобная заинтересованность часто переходила в навязчивость: «Филантропические общества, нередко с религиозной окраской, засыпали бедняков своими советами. Они поучали их, требовали доказательств высокой нравственности, одолевали навязчивыми расспросами. Все это происходило в английских воскресных школах, благотворительных школах по всей Европе, в дневных центрах по уходу, в школах подмастерий, созданных в Великобритании в соответствии с законом о бедных, в приютах, обществах взаимопомощи, читательских обществах и кружках во Франции». Однако следует учитывать, что частный жертвователь расстается со своими средствами, и часто это мог быть представитель среднего класса, действительно заинтересованный в оправданности и успешности помощи. Возможно оказываемое внимание, заинтересованность и опека были излишними, но это были именно внимание и заинтересованность, а не безразличная раздача пособий. Исследователи подчеркивают личностный характер благотворительности – адресное, персональное отношение к каждому человеку, жителю, работнику. Благотворительность занимается «штучной» работой. Большинство благотворительных организаций XIX в., английских, французских или немецких, светских, религиозных или официально 9 нерелигиозных, имели своей целью нравственное совершенствование бедных. (При этом не следует упускать из виду возможность пристрастного отношения совершающего благотворительную деятельность. Так, личностному характеру благотворительности неизбежно противостоит субъективный характер помощи бедным.) Преобладание частной благотворительности в Европе XIX в. определяло отношения между рабочими и работодателями. Работодатели писали письма, рекомендующие оказать их временно уволенным рабочим благотворительную помощь или поместить их в приют. Местная верхушка оказывала протекцию «своим бедным», то есть беднякам из своего квартала или округа. Элита в небольших городах «совмещала роли благотворителя и работодателя» и обеспечивала личностный характер благотворительности. «Понятно, что при подобных обстоятельствах, – Т.Б. Смит, – дурная репутация просителя немедленно лишала его помощи» [Смит 2005, 176]. Отметим, что подобная деятельность имела положительные последствия для самих филантропов. Те, кто оказывал поддержку приютам и благотворительным организациям, имели права голоса при распределении средств. Определенную роль играла здесь и политика. Важно, что на определенном историческом отрезке благотворительность выступала и как фактор самоидентификации: формировала самооценку местных элит; поддерживала общественный престиж; являлось свидетельством высокого социального статуса. Многие сторонники филантропии и в XIX столетии считали, что побуждение к этой деятельности должно оставаться личным порывом, а не законодательно закрепленной обязанностью. Возможно, филантропы уже не руководствовались страхом перед загробной жизнью, но их действия во многом определялись желанием быть довольными собой, получить общественное признание. В «Руководстве для комиссаров и дамблаготворительниц Парижа», которым пользовались руководители организаций по оказанию помощи бедным и волонтеры, было написано: «Благотворительность — это призвание состоятельных граждан. Благотворительность милосердна и исполнена любви, но, прежде чем действовать, она изучает; наблюдает... и добавляет к материальной помощи утешение, совет и даже отцовское порицание... Она позволяет <дающему> разбогатеть своими добрыми делами» [Смит 2005, 187]. Итак, благотворительность помимо материальной поддержки предполагала сильную моральную сторону. И в XIX столетии благотворительность облагораживала, приносила радость дающему и воспринималась как чудо принимающим благодеяние. Способно ли государство, взвалив на себя все бремя социальных обязательств, проводя универсальные социальные программы, обеспечивать и моральную сторону действий в рамках социальной политики? Что приобретено и что утрачено? С приходом ХХ столетия благотворительность уступает позиции государственному вмешательству в решении социальных проблем. Как отмечает в своем исследовании Т.Б. Смит: «Когда Европа превратилась в процветающий регион, а надежды на государство резко возросли, явление благотворительности сменилось гарантией социальной безопасности. Переформулировав понятие гражданства… европейцы отошли от старых нравственных моделей, которыми благотворители руководствовались в прошлом… Осуществляемая частным образом благотворительность становилась все более неуместной на фоне возрастающего влияния гражданских прав» [Смит 2005, 188]. Безусловно, благотворительная деятельность не была искоренена, она продолжает существовать как одна из важных социальных практик, и даже упрочила свое положение и значимость в последние десятилетия ХХ в. Однако, перераспределение ролей на поле 10 социальной политики произошло, и это перераспределение было неизбежно. Что же приобретено и что утрачено? Утрачено: - опора на моральные ценности; - моральная связка благотворителя и принимающего помощь; - взаимная ответственность благотворителя и принимающего помощь; - благотворительность как спасение души (и дарителя, и принимающего дар); - «штучный», адресный характер благотворительности, индивидуальный подход. Приобретено: - универсальный характер социальной помощи; - социальная помощь перестает быть разовой, фрагментарной; формируется политика социальной поддержки; - приоритет материальной поддержки, материального обеспечения. Два полюса: Ситуация представляется достаточно противоречивой. Государство всеобщего благосостояния, кардинально реконструировав практику решения социальных проблем, вольно или невольно вторглось в область моральных императивов. Адресность (нуждающийся должен быть достоин предоставляемой помощи, заинтересованность в нравственном совершенствовании нуждающихся) – универсальность (в условиях государства – монопольного актора социальной политики выбирается ориентир на всеобщее благосостояние, всеобщее обеспечение, в основе этой помощи прежде всего помощь для всех, равные гражданские права. Как результат – всеобщая нивелировка, омассовление общества). Заинтересованность благотворителя в том, кому и на что идут предоставляемые средства (частная собственность как ресурс благотворительности) – отсутствие индивидуальной заинтересованности субъектов данной деятельности (общественная собственность как ресурс социальной поддержки). Отдельный человек в условиях благотворительности – индивидуальность, в условиях государства всеобщего благосостояния – как получатель социальной помощи, анонимный объект социальной политики. Местный и добровольный характер благотворительной деятельности – широкий масштаб и охват современного государства всеобщего благосостояния; официальный характер предоставляемой помощи. Синтез материальной и нравственной помощи в условиях благотворительности (сильная моральная составляющая, переходящая в навязчивую опеку и контроль) – в условиях государства всеобщего благосостояния – акцент на материальном характере помощи (сильная материальная составляющая: государство гарантирует выживание и относительное благополучие, все остальное факультативно, как все духовное в обществе потребления. В условиях государства благосостояния духовный рост не востребован – нет дарителя, нет спроса за полученный дар). В условиях благотворительности даритель всегда остается благодетелем. Получатель помощи – это должник, который обязан дарителю. В условиях государства всеобщего благосостояния государство не рассматривается в качестве дарителя, утрачиваются положительные стороны дара. Помощь, предоставляемая государством, оплачивается из бюджета страны, то есть осуществляется на средства налогоплательщиков, эта помощь заработана, следовательно, не влечет за собой никаких моральных обязательств, помощь 11 воспринимается как нечто самой собой разумеющееся. Формируется представление, что государство обязано оказывать подобную помощь. Государство всеобщего благосостояния – анонимный даритель – соответственно формируется и анонимный потребитель, человек-массы. Можно ли вообще включенность государства в решение социальных проблем рассматривать как «помощь», как некую деятельность, входящую в сферу морального сознания? Если мы обратимся к вопросу о том, что именно понимается под моральным сознанием, то даже самый поверхностный анализ демонстрирует явную сопряженность благотворительности и системы моральных категорий, и дистанцированность от нее моделей и лексики социальной политики. Согласно А.И. Титаренко, моральное прежде всего характеризуется ценностной ориентацией «(категория аксиологии — содержание и иерархия ценностей), во-вторых, категория деонтологии — понятия о долге, императивность морали. Е.Л. Дубко также на первое место при анализе любых концепций морали ставит указанные категории. Однако она добавляет к ним такие категории как аратология (добродетели и пороки, моральные качества личности, или вопрос «каким должен быть человек?»); фелицитология (учение о достижении счастья, в частности — вопросы о любви, дружбе, наслаждении); танатология (наука о жизни и смерти, включающая в себя вопрос о смысле жизни)» [Хвостов 2002, 266]. Помимо указанных основных категорий часто структуру включает: проблема морального конфликта и выбора; проблема соотнесения социальных норм с моральными ценностями. Объектом оценки морального сознания могут быть факты общественной жизни, принципы справедливости (распределения добра и зла, прав и обязанностей, наказаний и поощрений). В тоже время, обращаясь к кантовской трактовке морального императива, следует отметить, что моральным для Канта является поступок, который совершается из уважения к нравственному долгу, и никак не связан с какими бы то ни было практическими, утилитарными задачами. Согласно Вл. Соловьеву, «Кант относится вполне отрицательно к мнимой морали, основанной на приятном и полезном, на инстинкте, на внешнем авторитете и на чувстве… ни умение, ни благоразумие еще не составляют нравственности; в некоторой мере эти свойства принадлежат животным; человек с технической ловкостью удачно действующий в какой-нибудь специальности или благоразумно устраивающий свое личное благополучие, может, несмотря на это, быть совершенно лишен нравственного достоинства. Такое достоинство приписывается лишь тому, кто не только какие-нибудь частные и случайные интересы, но и все благополучие своей жизни безусловно подчиняет моральному долгу или требованиям совести; только такая воля, желающая добра ради него самого, а не ради чего-нибудь другого, есть чистая или добрая воля, имеющая сама в себе цель» [Соловьев]. Так, в условиях государства всеобщего благосостояния, общества потребления в вопросе о социальном обеспечении граждан утрачивается моральный аспект, присущий благотворительной деятельности. Социальная помощь универсализируется, уподобляется конвейеру, машине, Мега-машине (в терминологии Л. Мамфорда). Феномен социальной помощи, по самому своему предназначению теснейшим образом, контактирующий со сферой морального, как это ни парадоксально, утрачивает моральную окрашенность, понятие морального долга (в условиях гарантированной помощи государства всем гражданам) обезличивается, утрачивает свой изначальный смысл. Перспективы благотворительности в современном мире В современном мире в условиях постоянного и нарастающего изменения привычные проблемы обретают новые очертания. Так, одной из проблем, требующих новой оценки и подходов к решению, становится «проблема богатства», которая объединяет аспекты, 12 связанные как с обладанием большим состоянием, так и создаваемые для остальных членов общества существованием богатого меньшинства. Естественно, проблема бедности все также лидирует в системе острых социальных проблем. Однако растущая сфера влияния богатства и проблемы, которые, как предполагают исследователи, были спровоцированы именно богатством, не может не вызвать обеспокоенности: «То, что сознательные богатые люди называют проблемой бедности, сознательные бедные люди с той же долей справедливости называют проблемой богатства» [Цит. по: Бриз 2008, 155]. Выделяют четыре критерия, определяющие «проблему богатства». Во-первых, существование разрыва между богатыми и бедными порождает негативные социальные последствия. Во-вторых, существование частного богатства наряду с общественной нищетой чревато нарушением социальной стабильности. В-третьих, феномены благосостояния и бедности взаимосвязаны, и, возможно, даже имеют причинную зависимость. В-четвертых, способы, приводящие к обогащению, усугубляют неравенство [Ортон, Роулингсон 2007]. В качестве одного из путей решения «проблемы богатства» исследователи предлагают обратиться к благотворительной деятельности [Бриз 2008, 163]. Мы видели, что в истории благотворительность была прерогативой обеспеченной части общества. В этом контексте благотворительность можно рассматривать как один из аспектов проблемы богатства. Британский исследователь филантропии Б. Бриз (B. Breeze) на основе анализа литературы выделяет пять аргументов в поддержку данного тезиса с позиции обоснования негативной оценки роли благотворительной деятельности богатых: Благотворительность не обязательно нацелена на улучшение жизни бедных слоев. Благотворительность подразумевает и пользу для самого донора. Благотворительность поддерживает элитарную культуру. Благотворительность стимулируется более интересами самого донора, нежели чем объективными нуждами общества. (5) Благотворительность по своему существу является внутренне контролируемой и патерналистской. (1) (2) (3) (4) Вышеизложенным аргументам могут быть противопоставлены пять контраргументов, которые также встречаются в литературе, которые подтверждают тезис, что благотворительность не столько часть проблемы богатства, сколько возможная часть ее решения: (1) Благотворительность – это механизм, перераспределяющий блага от богатых к бедным. (2) Благотворительность сокращает в обществе дистанцию между богатыми и бедными. (3) Благотворительность может сыграть свою роль в создании социального/общественного капитала. (4) Благотворительность – это стратегия жизни для людей с излишним богатством. (5) Благотворительность дарит ощущение счастья богатому донору [Бриз 2008, 163]. Учитывая традиционную сложность вопроса о механизмах перераспределения богатства в обществе, благотворительность предоставляет легитимный путь перераспределения ресурсов от богатых к бедным. Как отмечают М. Ортон и К. Роулингсон (Orton M., Rowlingson K.): «Общество не может достичь консенсуса по поводу мер, которые должны быть предприняты для решения проблемы перераспределения богатства. В виду отсутствия энтузиазма к идее повышения налогов, политики могут способствовать распространению мнения, что благотворительность является более приятной альтернативой. Более того, многие богатые доноры признают, что удовольствие 13 от того, чтобы иметь возможность выбора финансируемого объекта гораздо предпочтительнее, чем страдание от того, что средства принудительно изымаются государством» [Ортон, Роулингсон 2007]. Итак, в завершение статьи мы хотим обратить внимание читателя на тот факт, что и в ХХ – начале XXI столетий благотворительная деятельность сохраняет влияние как серьезный механизм решения социальных проблем. Статистические данные позволяют оценить масштабы влияния благотворительности и результаты этой благородной деятельности. «Благотворительные пожертвования подарили миру знания, искусство, медицинские учреждения, непреходящие культурные институты, призванные работать для совершенствования общества. – пишет Б. Бриз. – Каждый день во всем мире благотворительность затрагивает жизни бесчисленного количества людей, принося им образование, улучшенное здоровье, духовное и интеллектуальное развитие, защиту от несчастий. Более того, полный потенциал филантропии, который может быть использован для улучшения условий, в которых живет человек, без сомнения распространяется за пределы любого из уже сделанных вкладов. Таким образом, роль филантропии еще не вполне осознанна в нашем обществе и ее потенциал остается неиспользованным» [Бриз 2008, 152]. Государство всеобщего благосостояния (при всех своих достижениях в области социального обеспечения, поддержания и сохранения социальной стабильности) не смогло воспроизвести практики участия, моральной и нравственной поддержки, заменив их объективно востребованными мерами официального участия. Социально и экономически обеспеченный индивид в условиях государства всеобщего благосостояния оказался предоставленным самому себе в «заманчивых» лабиринтах потребительского изобилия. Кризис государства всеобщего благосостояния в последней трети ХХ столетия и негативные последствия экономического кризиса XXI в. вынуждают государство сокращать объемы социальных расходов, государство уже не способно выполнять функции единственного субъекта социальной политики. Благотворительность в условиях кризиса обретает статус партнера государства на поле решения социальных проблем. Моральные постулаты благотворительности прошлого воспроизводятся сегодня широкой системой некоммерческих организаций (НКО), обеспечивающих помощь и поддержку нуждающимся по самому широкому кругу вопросов. Литература Аристотель. Сочинения: В 4 т. Т. 4. М.: Издательство «Мысль», 1984. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М.: Издательство «Искусство», 1972. Ондрушек Д. и др. Хрестоматия для некоммерческих организаций. Братислава, 2003. Макчесни Р.Д. Исламская благотворительность и филантропия // Отечественные записки. 2006. Том 31. № 4. Сенека Л.А. О благодеяниях // Римские стоики. Сенека. Эпиктет, Марк Аврелий. М.: Республика, Терра-Книжный клуб, 1995. Смит Т.Б. Благотворительность и помощь бедным в Европе: современный период // Благотворительность в России. 2004/2005: Исторические и социально-экономические исследования. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2005. Смит Д.А., Боргман К. Благотворительные учреждения в европейских странах: исторический контекст // Отечественные записки. 2006. № 4 (31). Управление социальной сферой / под ред. В.Э. Гордина. СПб.: Издательство СПБГУЭФ, 1998. Соловьев Вл.С. Кант // Статьи из энциклопедического словаря Ф.А. Брокгауза - И.А. Эфрона. Страницы по 10 тому Собрания сочинений. 14 Хвостов А.А. Моральное сознание личности // Развитие личности. 2002. № 3. Эшли У.Дж. Экономическая история Англии в связи с экономической теорией. М.: Издательство М.И. Водовозовой, 1897. Ярошенко С.С. Четыре социологических объяснения бедности (опыт анализа зарубежной литературы) // Социологические исследования. 2006. № 7. Бриз 2008 – Breeze B. The problem of riches: is philanthropy a solution or part of the problem // Social Policy Review 20: Analysis and Debate in Social Policy. 2008. The Policy Press, 2008. Дэвис 1996 – Devis S. Philanthropy as Virtue in Late Antiquity and the Middle Ages // Giving: Western Ideas of Philanthropy. Indiana University Press, 1996. Ортон, Роулингсон 2007 – Orton M., Rowlingson K. A Problem of Riches: Towards a new Social Policy Research Agenda on the Distribution of Economic Resources // Jnl Soc. Pol. 2007. Vol. 36 (1). Примечания * Статья подготовлена в рамках выполнения проекта РГНФ № 09-03-00872а/У «Современные культурные ориентации: смена парадигм».