ОНТОЛОГИЧЕСКОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО БОГА В XVII ВЕКЕ
advertisement
ОНТОЛОГИЧЕСКОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО БОГА В XVII ВЕКЕ ОГЛАВЛЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ .......................................................................................................... 2 1. МЕСТО И РОЛЬ ПОНЯТИЯ БОГА В ФИЛОСОФИИ ДЕКАРТА И МАЛЬБРАНША .................................................................................................. 7 1.1. Доказательство бытия Бога в декартовом философском учении. ....... 7 1.2. Истинный смысл философии Н. Мальбранша. ................................... 19 2. ПРОБЛЕМА ФИЛОСОФСКОГО И РЕЛИГИОЗНОГО ДОКАЗАТЕЛЬСТВА БОГА В СИСТЕМЕ ВОЗЗРЕНИЙ СПИНОЗЫ И ЛЕЙБНИЦА ....................................................................................................... 30 2.1. Концепция Бога как ось философии Бенедикта Спинозы. ................. 30 2.2. Философия Г.В. Лейбница и его доказательство бытия Божия......... 37 ЗАКЛЮЧЕНИЕ ................................................................................................. 49 СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ......................................... 55 ПРИЛОЖЕНИЕ ................................................................................................. 58 ВВЕДЕНИЕ Сегодня как многие верующие, так и не верующие, согласны с тем, что рационально доказать существование Бога нельзя. Правда, по разным причинам. Если первые считают, что это невозможно, так как Бог открывается сердечной чистоте, а не хитросплетениям разума, то вторые убеждены, что раз научно засвидетельствовать факт существования Бога нельзя, то и Бога нет, так как лишь наука объективна. Однако не все знают, что в истории философии и христианском богословии существует многовековая традиция доказательств бытия Бога. Например, в эпоху Средневековья такие доказательства стали популярны благодаря, таким католическим богословам-схоластам и философам, как Ансельм Кентерберийский и Фома Аквинский. Правда, свои аргументы схоласты, как правило, обращали не к атеистам – какие атеисты в средние века! – а к верующим, для того, чтобы рациональным способом подтвердить веру. Поскольку существование Бога представлялось очевидным, "разумным", то и в мире, в жизни философы стремились отыскать очевидные, разумные тому подтверждения. Существует ли Бог? Есть ли этому доказательства? (см. Приложение 1). Конечно, люди сегодня живут не в средневековой Европе, и много воды утекло с тех пор, но верующий разум не переставал пытливо искать рациональные основания своей веры, находя все новые и новые доказательства присутствия в мире Творца. Однако, как гласит пословица: «все новое – это хорошо забытое старое» и очередное доказательство Бога – это ни что иное, как хорошая компиляция прежних, если можно так выразиться «классических» доказательств. Эти доказательства условно можно разделить на четыре основных типа: это онтологические, космологические доказательства, физико-теологические и доказательства нравственные. Данная курсовая работа представляет собой исследование 2 одного из основных типов доказательств бытия Бога – онтологического доказательства. Проблема онтологического доказательства бытия Бога – возможно, одна из самых интересных в истории философии и по праву может быть внесена в “золотой фонд” философской мысли. Суть онтологического аргумента можно кратко определить как попытку доказать существование Бога исходя из самого понятия Бога. И искренне верующие, и атеисты веками покрывали онтологическое доказательство градом критики. Однако всегда находились и не менее многочисленные сторонники, предлагавшие все новые и новые формулировки аргумента. Как говорит Бертран Рассел, «доказательство с такой славной историей достойно уважения независимо от того, состоятельно оно или нет» [2, с.420]. Именно онтологическое доказательство является, из всех известных доказательств бытия Божия, самым рациональным (т.е. основанном на анализе содержания понятия) и, вместе с тем, основным и несравнимым по своему логическому значению со всеми другими доказательствами (что прекрасно понимал, основной критик данного доказательства Иммануил Кант). Только это доказательство имеет огромное философское значение и является результатом многовековой работы философской мысли. Справедливо пишет крупнейший русский философ С.Л. Франк, что «онтологическое доказательство исторически составляет центральную проблему и центральную истину философии, занимавшую умы едва ли не всех наиболее глубоких мыслителей [С.Л. Франк. “Предмет знания. Об основах и пределах отвлеченного знания”, 1915]. До XVII века не было ни одного вида знания, которое могло бы претендовать на абсолютную истинность. Ни одна религия, ни одна философская система не могли неопровержимо доказать, что только она является истинной. Такую задачу удалось решить только зародившейся в XVII веке науке, которая сразу же предложила убедительные критерии своей истинности: логическую доказуемость и экспериментальную проверяемость. С этих пор слово «истина» для многих стало прочно 3 ассоциироваться со словом «наука». Именно XVII век стал триумфом онтологического доказательства бытия Божьего. Доказательства существования (бытия) Бога на протяжении веков создавались не только богословами (Анзельм Кентерберийский, Фома Аквинский, Мальбранш), но и философами (Платон, Аристотель, Декарт, Лейбниц). Иммануэль Кант первый с чисто философских позиций свел все их к трем: Онтологическому, Космологическому и Телеологическому и показал их полную несостоятельность. С тех пор эти доказательства получили название классических доказательств существования (бытия) Бога. Когда человек начинает задаваться вопросом, есть ли такое существо, как Бог, ему не кажется, что он поднимает научную проблему, и он не надеется прийти к ее научному разрешению. Все научные проблемы связаны с познанием того, что же в действительности представляют собой данные вещи. Идеальное научное объяснение этого мира заключалось бы в том, чтобы дать исчерпывающее рациональное объяснение того, что этот мир представляет собой в действительности, однако вопрос о том, почему природа существует, не представляет собой научной проблемы, потому что ответ не поддается эмпирической проверке. Понятие же Бога на протяжении всей истории всегда представляется нам ответом на некую экзистенциальную проблему, т. е. ответом на то, почему возникает определенное существование. Греческих богов постоянно призывали для того, чтобы они давали отчет по поводу различных «событий» в истории людей и вещей. Религиозное истолкование природы никогда не заботится о том, что представляют собой вещи, – это проблема ученых – однако его весьма занимают вопросы о том, почему эти вещи оказываются именно такими, какие они есть, и почему они вообще существуют. Библия, знакомящая нас с иудеохристианским Богом, тотчас утверждает Его как окончательное объяснение самого существования человека, его нынешнего состояния на земле, а также всей цепи событий, составляющих историю еврейского народа, равно как и других, весьма значимых: Воплощения 4 Христа и Искупление человека Благодатью. Каким бы ни был их окончательный смысл, они представляют собой экзистенциальные ответы на экзистенциальные же вопросы. Как таковые, они не могут быть перенесены в научную плоскость, но могут рассматриваться только с точки зрения экзистенциальной метафизики. Отсюда тотчас следуют два вывода: естественная теология находится в зависимости не от метода позитивной науки, а от метода метафизики; она может корректно ставить свои проблемы только в рамках экзистенциальной метафизики. Онтологическое доказательство не может доказать существование Бога, зато в состоянии доказать определенные истины о Его природе. Например, Бог, если вообще существует, должен существовать с необходимостью. Он не может прекратить существовать или существовать лишь возможным образом. Это и обусловило актуальность и значимость нашего исследования. Таким образом, онтологическое доказательство может быть окончательно сформулировано так: из того, что в духе человеческом существует идея о существе, которое с полнотой совершенств соединяет и реальное бытие, необходимо следует, что существо это должно существовать не в уме только, но и на самом деле. Истина бытия Божия, окончательно принимаемая при помощи веры, имеет чрезвычайно убедительные и рациональные основания, позволяющие нам утверждать неопровержимую законную, логическую возможность этой истины (логический закон «достаточного основания»). Невозможность никакими логическими соображениями опровергнуть этой истины, как и невозможность математически точно ее доказать, методологически оправдывает применение к ней веры как акта свободной человеческой воли. Целью нашего исследования является онтологическое доказательство бытия Бога в XVII веке. Объект исследования: онтологическое доказательство Бога. 5 Предмет исследования: все рассуждения о доказательстве бытия Божия всегда относительны, и в дилемме вера и разум первым и определяющим фактором должна быть вера. В процессе проделанной работы и исходя из цели, объекта, предмета исследования нами были поставлены следующие задачи: 1. изучить философское учение Декарта о Боге; 2. рассмотреть смысл философии Николая Мальбранша; 3. проанализировать доказательство Бога в концепции Б.Спинозы; 4. выявить особенности онтологического доказательства бытия Божьего Готфрида Вильгельма Лейбница. Цель, задачи, объект, предмет определили методы исследования: анализ исследований по философии Декарта, Спинозы, Мальбранша и Лейбница; изучение, обработка и анализ научной литературы, учебников и пособий по философии, теологии, религии, схоластике, богословию и др. сравнительный историко-философский анализ, метод анализа исторического и культурного контекста. Теоретическая и практическая значимость работы. В данной работе предпринята попытка описания и анализа истории историко-философских исследований конкретной проблемы – проблемы идеи Бога в философии Декарта, Лейбница, Мальбранша, Спинозы и др. Она может послужить стимулом для дальнейших исследований, как в философии, так и исследований в области истории историко-философской науки, богословии и теологии. Данное исследование может быть использовано при чтении курсов по истории западной философии XVII в. и культуры. 6 1. МЕСТО И РОЛЬ ПОНЯТИЯ БОГА В ФИЛОСОФИИ ДЕКАРТА И МАЛЬБРАНША 1.1. Доказательство бытия Бога в декартовом философском учении. Учение о Боге играет важную роль в метафизике Декарта, а через нее – всей картезианской философии, так как именно оно дает Декарту возможность решения проблемы достоверности человеческого знания. Общая задача декартовой системы была радикальной – построение принципиально новой для его времени системы знания о мире, которая, безусловно, должна была быть стабильной, логически неуязвимой, и Декарт считал необходимым ее философское обоснование. Его началом служит доказательство способности человека к достоверному познанию объективной действительности. Основа такого познания, по Декарту – не чувственный опыт, нередко дающий неадекватное представление о действительности, но только разум, который при этом руководствуется рядом методологических принципов. Эти принципы, как они изложены в “Рассуждении о методе”, включают в себя: ясность и отчетливость, аналитичность, порядок и полноту рассмотрения [13]. Декарт в том же “Рассуждении”, но главным образом – в “Метафизических размышлениях” и “Первоначалах философии” с целью доказать гносеологический приоритет разума предпринимает его всесторонний критический анализ. Это “доказательство от противного”: формулируется и опровергается предпринимаемое в методологических целях допущение неспособности человека к достоверному познанию объективно существующего мира. Порядок Декартова рассуждения таков. Формулируется принцип: достоверно лишь несомненно представляющееся истинным. Объекты, в достоверности знания о которых можно усомниться хотя бы в малой 7 степени, соответственно, считаются ложными. Методологический характер этого принципа очевиден из следующих слов Декарта: “полезно даже считать вещи, в коих мы сомневаемся, ложными, дабы тем яснее определить то, что наиболее достоверно и доступно познанию”. Сначала Декарт признает такими все данные чувственного опыта на основании несоответствия действительности их восприятия в сновидениях, а иногда и в состоянии бодрствования. Ложной полагается и идея человеческого тела, ибо оно тоже есть чувственно воспринимаемый объект, и даже математические доказательства, позднее отнесенные Декартом к сфере врожденных идей, ибо “некоторые люди заблуждаются в подобных вещах”. Затем – идея Бога: “нам неведомо, не пожелал ли он сотворить нас такими, чтобы мы всегда заблуждались, причем даже в тех вещах, которые кажутся нам наиболее ясными”. Таким образом, допускается ложность всего содержания сознания. Но такое допущение Декарт немедленно опровергает, обращая внимание на само сомнение как на акт мышления: “мы не можем сомневаться в том, что, пока мы сомневаемся, мы существуем”; “полагать, что мыслящая вещь в то самое время, как она мыслит, не существует, будет явным противоречием”. Квинтэссенция этого – знаменитое Декартово Cogito ergo sum, “Я мыслю, следовательно, я существую”. Первичным базисом достоверного знания по Декарту становится, таким образом, мышление в широком смысле слова (cogitatio) – “все то, что совершается в нас осознанно, поскольку мы это понимаем”; “не только понимать, хотеть, воображать, но также и чувствовать есть то же самое, что мыслить” [23]. Приступая к анализу содержания мышления, обнаруживаемых в нем идей, Декарт в соответствии с ранее постулированным принципом ясности и отчетливости познания утверждает, во-первых, что идеи, касающиеся собственно мышления, постигаются более ясно и полно, чем идеи, касающиеся материальных вещей; во-вторых, приоритет рационального постижения последних над чувственным: “ничто не приводит нас к 8 познанию какой-то другой [относительно ума] вещи, не давая при нам этом много более достоверного познания нашего ума”. Но не следует забывать, что на данном этапе для Декарта достоверно только мыслящее Cogitatio, но еще не материальные вещи. Исходя из этого Декарт классифицирует содержащиеся Cogitatio идеи, а затем решает вопрос об их происхождении. Идеи подразделяются Декартом на представляющиеся “созданными и выдуманными мною самим”, “чуждыми и пришедшими извне”, “рожденными вместе со мной”. Первая категория вопросов не вызывает; в отношении второй Декарт допускает теоретическую возможность происхождения идей, соответствующих этой категории, только из сознания. Идеи же, представляющиеся “врожденными”, занимают особое место в декартовой концепции. Первая из них, обнаруживаемая в Cogitatio, собственно, составляет ключ к Декартову решению проблемы достоверности познания и, следовательно, ко всей картезианской философии: это идея Бога. В качестве реальности, скрытой за этим именем, Декарт мыслил “субстанцию бесконечную, вечную, неизменную, независимую, всеведущую, всемогущую, создавшую и породившую меня и все остальные существующие вещи”. В произведениях Декарта присутствуют два основных варианта доказательства невозможности происхождения этой идеи от чего-либо, кроме самого Бога и, таким образом, действительного существования Бога. Первый вариант доказательства, называемый в литературе “антропологическим”, состоит в том, что человек, будучи по своей природе несовершенным существом, нуждается для своего существования в содействии Существа всесовершенного – Бога. Во-первых, ничто не могло сотворить человека, имеющего идею Бога как всесовершенного существа и вложить в человеческое Cogitatio Его идею, кроме самого Бога. Множественность причин лишила бы идею Бога в уме человека простоты и самодостаточности; сам человек сотворил бы себя всесовершенным, чего не наблюдается; конечная причина сама должна 9 быть следствием чего-то, а такая причинно-следственная цепочка не может быть безграничной, и мы неизбежно придем к причине бесконечной – Богу. Во-вторых, “из того, что мы существуем теперь, еще не следует с необходимостью, что мы будем существовать в ближайшее время”, то есть постоянное сохранение существования человека – прерогатива не несовершенного человека, а произведшей его причины – Бога, который “не нуждается в том, чтобы кто бы то ни было его сохранял”. Второй вариант формально тождествен “онтологическому” доказательству средневекового теолога Ансельма Кентерберийского (10331109) (см. Приложение 2). Суть Декартова варианта этой аргументации такова. Мыслящий субъект ясно и отчетливо постигает идею существа, обладающего всеми возможными совершенствами. А “мыслить Бога, то есть всесовершеннейшее существо, лишенным бытия, то есть одного из совершенств”, так же противоречиво, “как мыслить гору не имеющей долины” [27]. Понятие Бога выполняет в системе Декарта несколько различных функций; поскольку оно вообще, как правило, понимается, как обосновывающее все остальные понятия, то оно может выполнять следующие функции: онтологическую (Бог как высшая реальность, основание бытия), эпистемологическую (Бог как основание познания), аксиологическую (Бог как основание ценностей, например, этических). Доказав бытие Бога, Декарт осуществляет дальнейший анализ его атрибутов. 1. Онтологическая функция Бога. В общеонтологическом плане эта функция проявляется следующим образом. Бог понимается Декартом как высшая реальность. Доказательства бытия Бога подтверждают, что Бог существует, а поэтому не только все последующие шаги познания и полученные в их результате идеи оказываются абсолютно достоверными, но все те предметы, которые этим идеям соответствуют, также оказываются существующими. При анализе 10 атрибутов Бога доказывается не только истинность идей, но и существование соответствующих им телесных вещей. “Поскольку Бог не обманщик, совершенно ясно, что он непосредственно посылает мне эти идеи, и что он не пользуется даже посредничеством какой-либо твари... Итак, телесные вещи существуют”. Эта онтологическая функция понятия Бога получает свое применение в области космологии (физики). Закономерным образом, чтобы вещи могли существовать, Бог становится устроителем мира. Он творит материю в форме первоначального хаоса (частицы “огня”, “воздуха” и “земли”, приведены здесь в порядке от более тонких к более грубым), сообщает ей первоначальный импульс движения, (определенное количество последнего) и устанавливает законы движения, то есть изменения ее частей, согласно которым движение тел определяется только их пространственными взаимодействиями (в основном столкновениями) и массой. Под действием этих законов сама материя приходит к упорядоченному состоянию [37]. После же окончания процесса сотворения мира неизменный Бог лишь гарантирует непреложность выполнения установленных им порядка и законов механических процессов, в том числе количества движения, сообщенного первоначально, и тем самым сохраняет мир. Таким образом, Декартов Бог в учении о материальном мире в принципе деистичен (в широком смысле этого слова): выполнив свои задачи по сотворению мира, конституированию его законов и “первоначальному толчку” (будем считать все это первым применением онтологической функции – деистической функцией понятия Бога в философии Декарта), он более не вмешивается в ход физических процессов. Декарт был представителем философского креационизма деистического типа. Креационизм его философии применяется очень ограниченно (Бог сообщает миру только материю и принцип движения); возможно одним из следствий этого было то, что у Декарта один11 единственный раз встречается высказывание, которое можно истолковать в пантеистическом духе. Впрочем, Декарт не утверждает собственно тождества Бога и природы, а только познаваемость Бога через природу: “...ведь именно с помощью природы, взятой в ее целом, я познаю сейчас не что иное как Бога или же установленную им связь тварных вещей...” [10]. Однако из этой фразы явствует, что Бог и связь (упорядоченность) природы познаются через посредство познания природы в одном и том же акте познания. Далее, Декарт оговаривается, что из присутствия Бога в природе в качестве ее связи не следует его материальность. В письме Мору он писал: “...Бог протяжен с точки зрения мощи (potentia), т.е. что эта мощь выявляет себя или может выявить в протяженной вещи. При этом достоверно, что сущность Бога должна присутствовать всюду, чтобы мощь его могла там проявляться; но я отрицаю, что мощь эта существует там наподобие протяженной вещи...” Декарт сам противоречащее видел в общим подобных принципам своих своей утверждениях философии, нечто, поскольку утверждал, что хотя “двигательной силой здесь может быть сам Бог”, однако “сила эта (движение) есть модус у сотворенной субстанции, но не у Бога”, и из осторожности отказывался обсуждать эти вопросы, “дабы не показалось, что я одобряю мнение тех, кто рассматривает Бога как мировую душу, слитую воедино с материей”. Декарт отрицает за собой приверженность пантеизму Джордано Бруно, поэтому? не рискуя назвать эту функцию Бога “пантеистической”, мы здесь присваиваем ей название “натуралистической функции”. 2. Эпистемологические функции понятия Бога. А. “Первейший” из атрибутов Бога – “высочайшая правдивость”, неспособность обманывать, гарантирующая сотворенному Богом человеку возможность отличать истинное от ложного и, следовательно, достоверность человеческого знания. В том числе истинность врожденных идей, “вечных истин”, которые на предыдущем этапе подлежали универсальному сомнению. 12 Итак, первая познавательная функция Декартова понятия Бога – интеллектуальная (когнитивная) функция, он обеспечивает достоверность человеческого (своего) знания и тем самым прочность Декартовой всеобъемлющей философской системы в целом. Необходимость такого обеспечения была вызвана тем, что Декарт, имея целью неопровержимое обоснование своей принципиально новой для того времени концепции, избрал методом ее реализации доказательство “от противного” – выдвижение в методологических целях тезиса о сомнительности всех человеческих познаний, а затем его опровержение. Понятие всесовершенного и поэтому абсолютно “правдивого” Бога в декартовой системе как раз становится своеобразным связующим звеном между первым и последним, гарантией того, что все человеческое знание не исчезает во всеохватном сомнении. Сам Декарт весьма компактно охарактеризовал эту функцию своего понятия Бога в письме к Гендрику де-Руа60 от 24 мая 1640 г.: “Знание есть убежденность на том сильном основании, что его не может сокрушить никакой более сильный аргумент… Но таким знанием не обладает ни один из тех, кто не ведает Бога. У того же, кто однажды ясно понял аргументы, убеждающие в существовании Бога и в том, что он – не обманщик, останется истинное знание, а не только убежденность” [14]. Интеллектуальная функция идеи Бога означает, в частности, гарантированную истинность математики. Так, в письме к Мерсенну от 15 апреля 1630 г. Декарт пишет: “…математические истины, кои Вы именуете вечными, были установлены Богом и полностью от него зависят”. При применении к физике это означает, что абсолютная божественная правдивость обеспечивает достоверность знания и о том, что “есть телесные вещи, которые существуют”. Их идеи человеку представляются не выдуманными, а действительными (а Бог, как уже установлено, не может допустить, чтобы человек обманывался). Различая виды достоверности, Декарт отличает от положений, признаваемых исходя из практической необходимости (а в действительности, возможно, неверных) 13 безусловно истинные положения, гарантированные Богом: “Другой вид достоверности получается тогда, когда мы думаем, что вещь не может быть иной, чем мы о ней судим. Такого рода уверенность основана на несомненном метафизическом положении, что Бог – всеблагий источник истины и что, раз мы созданы им, то способность отличать истинное от ложного, которую он нам даровал, не может вводить нас в заблуждение, если мы только правильно ею пользуемся, и она с очевидностью нам доказывает истинность чего-либо”[17]. Интеллектуальная функция идеи Бога в медицине, физиологии и учении о душе обеспечивает истинность следующих видов знания. Сам человек испытывает чувства голода, страдания и т.д. Тем самым он ощущает свою зависимость от чего-либо внешнего относительно его самого. Бог гарантирует связь между человеческой душой и человеческим телом, и душа, опираясь на гарантированную им же способность познания “выносит суждение о том, что указанные ощущения проистекают не только из нее одной, поскольку она – вещь мыслящая, но также поскольку она связана с какой-то иной протяженной вещью, движущейся благодаря расположению своих органов...”. Причина же человеческих заблуждений, по Декарту, – во-первых, аффекты тела, порождающие ложные идеи (что не может умалить правдивости Бога); во-вторых, попытки судить о каком-либо предмете, не зная его ясно и отчетливо, иначе говоря, то, что человеческая воля нередко оказывается шире разума. Если бы даже Бог соединил душу и тело в одну субстанцию, то “я уверен... что в абсолютном смысле этого слова я имею право называть их раздельными, ибо Бог дал мне способность постигать их в качестве таковых”. В. При этом важно не забывать, что успешное выполнение Декартовым достоверности понятием Бога возможно этой именно функции благодаря абсолютного его Гаранта абсолютному совершенству, превосходящему степень совершенства любого другого существа, в том числе человека. Поскольку же человеческая природа 14 “чрезвычайно слаба и ограниченна” в сравнении с божественной, человеку в идее Бога раскрываются лишь некоторые атрибуты его всемогущества, в том числе абсолютная правдивость. Природа же Бога “наоборот, неизмерима, непостижима и бесконечна”, она не может быть познана человеком. В связи с этим в Декартовой философии возникает ряд положений, которые не доказываются в строгом смысле этого слова, но обосновываются ссылкой на божественную непостижимость; эта ссылка служит Декарту достаточным основанием для принятия защищенного с ее помощью положения в качестве “аксиомы”. Здесь понятие Бога выполняет функцию ограничения области познания сферой его применимости. В частности, применяя эту функцию в физике, Декарт утверждает бессмысленность телеологии, попыток постижения конечных (целевых) причин мироздания: “...мы погрешим…, если… будем полагать, что силой нашего духа могут быть познаны цели, для которых Бог создал мир” поскольку “мы не должны позволять себе притязать на участие в его замыслах”. Исследование же процесса сотворения мира, действующих причин мироздания картезианство допускает: “следует рассматривать, не для какой цели Бог создал каждую вещь, а лишь каким образом он пожелал ее создать”. Конечные причины мира тем и отличаются от целевых, что их можно вполне постигнуть с помощью того, что постижимо в Боге: “... рассматривая его как действующую причину всех вещей, мы увидим, что именно откроет нам дарованный им естественный свет относительно тех атрибутов Бога, известное познание которых он пожелал нам дать – в отношении тех следствий, кои являют нам наши чувства” [12]. В психофизиологии (учении о соотношении души и первоначально сообщенного тела, которое Декарт относил к медицине) предполагается, что человек имеет некоторые свойства связанные с существованием его в качестве “сочетания ума и тела”. В “Страстях души” Декарт указывал промежуточные инстанций между физическим изменением тела и восприятием души (“животные духи”). Мы можем только предположить, 15 что здесь имеет место применение функции понятия Бога по ограничению области возможного познания. 3. В аксиологии, поскольку темы, относящиеся к ней, не занимали Декарта в сильной степени, мы встречаемся с понятием Бога гораздо реже. Впрочем, поскольку, если не в этике, то в рассуждениях близкого характера, у Декарта оказывается полезным подчинение страстей человеческому разуму. Так, Декарт упоминает о следующих правилах этики: “стремиться наилучшим образом ... пользоваться своим умом с целью познать, как он должен и не должен поступать...”; “иметь твердую и постоянную решимость следовать всем советам своего разума, не позволяя отвращать себя от этого своим страстям и вожделениям”. Однако это подчинение является невозможным без помощи Бога, который устанавливает согласование между душой и телом (см. выше). Декарт сомневается, что с помощью одной лишь метафизики можно обосновать правильное религиозное (ценностное) отношение к Богу. Таким образом, понятие Бога в философии Декарта играет решающую роль при обосновании основании других понятий. Бог действует как в метафизике (онтологический аспект: как источник существования, и эпистомологический: как источник познания). В метафизике же и физике Бог творит материю мира и задает порядок ее движения и изменения, обеспечивает познаваемость мира и одновременно ограничивает возможности познавания в отношении тех вопросов, ответ на которые мешал бы автономии мира от Бога. Также он выступает в роли гаранта математических истин. В психофизиологии (медицине) понятие Бога гарантирует взаимодействие мыслящей и протяженной субстанции. Эта же самая гарантия позволяет обеспечить осуществление принципов картезианской этики. Мы достаточно отчетливо можем видеть, что Декарт со своим философским учении о Боге оказывается вписанным в определенный контекст: он выдвигает совершенно определенный способ решать определенные проблемы, связанные 16 с необходимостью развития философии. При этом любому философу необходимо было решить ряд проблем. К этим проблемам относятся: 1) проблема доказательства бытия Бога; 2) проблема отношения Бога к миру; 3) проблема познаваемости Бога. 1. По отношению к проблеме доказательства бытия Бога всех мыслителей XVII вв. можно разделить на несколько направлений: 1) оставлявшие доказательство бытия Бога исключительно в сфере религии и считавших его невозможным в сфере разума: Мальбранш, Гоббс, Локк, Ньютон, (отчасти) Паскаль; 2) признававшие онтологическое доказательство от необходимости существования совершенной сущности: Декарт, Спиноза, Лейбниц (с оговорками); 3) признававшие антропологическое доказательство от несоврешенства человека (Декарт); 4) признававшие космологическое доказательство (Лейбниц). Так, в частности последний? требует логических оснований для доказательства бытия Бога: “Лишь в одном месте, исходя из своей теории “презумпции”, Лейбниц признает за онтологическим доказательством в Декартовой форме, если и не “метафизическую”, то “моральную” достоверность”[7]. 2. При анализе отношению Бога и мира (преимущественно онтологических мы также будем опираться на анализ, произведенный Г.Г. Майоровым, который исследовал формы компромисса философии с теологией. При этом существовало 3 варианта такого компромисса: 1) Абстрактная трактовка атрибутов Бога: “...оставляя понятие “бог” в качестве одного из фундаментальных понятий, философы лишали его чисто антропоморфных, чисто сакраментальных свойств, оставляя за ним лишь совершенно абстрактные свойства: как “всеблагость”, “всемогущество”, “всезнание” и т.д. Такой бог становится уже не религиозным, а философским богом”. 2) Пантеизм: “...растворение бога в природе и обожествление природы, оно было типично для эпохи Возрождения, но имело место еще и в XVII веке. В этом отношении характерна пантеистическая философия Спинозы, у которого “природа творящая” и “природа сотворенная” 17 представляют собой выражения одной и той субстанции – природы-бога. Пантеистические тенденции были характерны также и для Мальбранша”. 3) И, наконец, “наиболее типичной формой компромисса с теологией, особенно выгодного для философии, следует признать концепцию деизма, когда за богом закрепляются почти исключительно функции первотолчка или же первопричины, сообщившей природе движение и основные законы, а затем предоставившей ей право развиваться по своим собственным законам. При всем “почтении” к создателю указанная концепция фактически устраняет бога из природы и тем самым из философии. По этому пути шли в XVII веке философы, склонявшиеся к материализму, такие как Декарт (в своей “физике”), Гассенди, Гоббс, Локк, Ньютон. Однако, на этот путь они становились не всегда сознательно (например, Гассенди) и держались его не всегда последовательно (например, Декарт и Ньютон)” [18]. 3. Проблема познаваемости Бога связан с анализом познаваемости божественных действий и атрибутов. Здесь принципиально возможны две крайних точки зрения: апофатическая и катафатическая; при этом большинство мыслителей XVII в. пыталось так или иначе найти форму их синтеза. Были, впрочем, случаи создания философской катафатической теологии почти в чистом виде (Спиноза, Лейбниц) и почти чистой апофатики (Паскаль). Новаторство Декарта в этой сфере заключалось именно в своеобразии сочетания апофатического и катафатического элемента, создании дуализм апофатической сферы абсолютного поссибилизма (Бог может все, даже то, чего человек не в состоянии помыслить) и катафатической сферы всесовершенства и всеправдивости. Декарт сомневается в традиционной “аналогии сущего” и делает акцент на понятии непостижимого и бесконечного божественного всемогущества. Даже принцип непротиворечия — лишь гарантированная Богом вечная истина. “Нечто красиво, потому что Бог так установил, а не потому что Бог считал это красивым и поэтому так сделал”. “До того, как совершились трансцендентальные акты человек абсолютно неопределнен, 18 как непределенен и Бог”. И лишь ограничивая безапелляционность этих утверждений, Декарт говорит, в ответ на вопрос, может ли Бог создать существо “которое актом своего же создателя не зависело бы от своего создателя. И отвечая на вопрос..., Декарт сказал: “Нет, уже не может”. А здесь отвечая на сходный вопрос, мог ли Бог создать существо, которое не зависело бы от него, т.е. было бы вне бытия, он говорит: мы не должны вообще представлять это, нам не нужны все эти рассуждения, чтобы понимать суть дела: мы должны контролировать себя”, т.е. воздерживаться от суждений, быть апофатическими мыслителями. Лейбниц, утверждавший что: “Что касается экзистенциального основания данного мира, то оно в наиболее адекватной форме доступно человеческому уму в смысле познания бога. ... Познание бога, по Лейбницу, есть познание “идеи совершенства, реализованной в его творении, где бог действует согласно естественному порядку вещей” ... и этот порядок не может нарушиться ... в силу имманентной оптимальности этого порядка”0, – не мог принимать подобной концепции. Понятно, что с точки зрения Лейбница, чьи взгляды были более традиционны и связаны с вероучением, основанным на откровении, подобного рода позиция могла показаться атеизмом [25]. Сказанного достаточно, чтобы предположить, каким должно было быть развитие декартоведения, основывающегося на определенном (том или ином) отношении к философии Декарта – как к слишком традиционной или слишком новаторской философии, слишком религиозной или слишком рационалистической и т.д. 1.2. Истинный смысл философии Н. Мальбранша. Философия Декарта нашла свое полное развитие, разработку и завершение у Мальбранша и Спинозы. Таким образом, из философии Декарта с необходимостью вытекает философия Мальбранша, самая существенная и интересная для истории 19 философии мысль которой состоит в том, что мы познаем и видим все вещи в боге. К этой спекулятивной и общей необходимости присоединяется ещё и особенная. Уже Декарт отошел от спекулятивной идеи о духовном происхождении сознания, о единстве мышления и бытия, лежащей в основе возвышенного положения “я мыслю, я существую”, к популярному, теологическому представлению о духе как субъективной эмпирической, единичной самости, несовершенной, сотворенной сущности. Напротив, у Мальбранша, который полон теологических представлений, у которого светлые лучи его мыслей почти всегда преломляются в среде теологии, уже непосредственно с самого начала с духом, или душой, связано представление эмпирической, индивидуальной, субъективной самости. Поэтому природа духов, или дух, у него конечная, ограниченная, сотворенная или, выражая неопределенное представление сотворённости определенной мыслью, особенная сущность, ибо все сотворенное, по определению Мальбранша, есть особенное. В 1680 г. Мальбранш обнародовал “ Traite de la nature et de la grace ” Трактат о природе и благодати, излагающий учение о благодати с точки зрения его философии, именно с точки зрения его учения о деятельности бога. Это сочинение вызвало горячее возражение Арно, духовного главы янсенистской теологии, который был также в числе критиков “Размышлений” Декарта. В последующие годы появились памфлеты обеих сторон, которые совершенно рассорили прежних друзей. Это была старая проблема, которая уже в средние века разделяла последователей Фомы и Скотта, спор между абсолютной свободой божественной воли и допущением закона, присущего также божественной воле. При этом нападки Арно попадали как раз в то место, где Мальбранш, не желая и не сознавая этого, больше всех приближался к Спинозе. Эта борьба с Арно, к которой присоединились ещё другие споры, была величайшим событием в тихой созерцательной жизни Мальбранша. Из его позднейших сочинений следует назвать: “ Meditations chretiennes et metaphysiques ” Размышления 20 христианские и метафизические (1683), Трактат о морали (1684) и Беседы о метафизике и религии (1688), где он ещё раз сопоставляет и объясняет свою философию. Самая интересная и существенная мысль философии Мальбранша состоит в том, что мы познаем все вещи лишь в боге и через бога, что все вещи лишь в нем могут быть и являются объектами нашего созерцания и познания [26]. Чтобы понять смысл этого учения, надо не только иметь в виду противоположность между духом и телом, которую установила философия Декарта и от которой отправлялся Мальбранш, но и, как уже указано во введении, надо главным образом принять во внимание, что последний понимал душу, представляющее или дух, лишь противоположности, так как более как особенную точное сущность, определение противоположные воззрение, указанной сущности всегда особенные; таким образом, у него в основании лежит созерцание духа как чистых духов, как множества духов, то есть как единичного существа, так как особенность по существу включает в себя множество и единичность и с каждым единичным одновременно положено множество единичных существ. Мальбранш перешел от теологии к философии, но не освободился от нее, у него остаются представления теологии, по крайней мере как внешнее основание его мыслей, хотя он большей частью применяет их лишь для того, чтобы их отвергнуть. Именно в теологии дух бывает объектом лишь как отдельные духи, то есть как личности, и дух, как таковой, единство духа или многих духов выступает лишь как дух, который сам в свою очередь является особенным духом. Но в то же время он в отличие от других духов не является одним из многих, а является единственным, не имеющим себе подобного, и в качестве совершенного духа стоит над другими как их единство, поскольку они все одинаковы перед ним. Поэтому когда Мальбранш, исходя из теологии, говорит о духе, или душе, то он разумеет под ними только так называемые сотворенные духи, многие отдельные души, личности людей [33]. 21 Поэтому он говорит безразлично: то esprit дух, то esprits crees сотворенные духи, то снова les esprits , то les hommes люди. Мальбранш разумеет под духом, или душой, не что иное, как Я, непосредственную, лишь тождественную с собой самость, непередаваемую, простую, единичную самость человека, которая как единичная самость лишь в чувстве является и познает себя объектом, знает о себе лишь столько, сколько испытывает, переживает. Душа, говорит Мальбранш, познает себя не через идеи, но лишь через самочувствие, через опыт внутреннего чувства: Je sens mos perceptions я чувствую мои восприятия (то есть не идеи, которые всеобщи или объективны, но их воздействия на меня, как они, будучи всеобщими и в то же время моими, находятся во мне, или представления, чувства получаемые мной от идеи); “не зная их, так как не имея ясной идеи о моей Душе, я могу лишь внутренним чувством открыть модификации, к которым я способен”. “Когда мы видим вещи в нас, то видим лишь наши чувства, а не вещи”. Поэтому Мальбранш понимает под вещами, которые находятся в душе, или под модификациями или определениями души главным образом лишь самостные определения души, то есть не только чувства страдания, удовольствия, но также и чувственные ощущения, как теплота, цвет, которые школой Декарта считались просто определениями души. Конечно, он считает модификациями, среди коих он приводит sensations ощущения, passions страсти и inclinations наклонности, также pures intellections чистые понятия. Но под этими pures intellections можно понимать только представления вообще и чистые понятия, поскольку они мыслятся не в отношении к объекту, но лишь в отношении к самости, выражают нечто субъективное, действуют на самочувствие индивида [40]. Из этого понимания духа, в основании коего лежит только представление о человеке, поскольку он отличается от внешнего мира и от других, понимает свою внутреннюю, собственную самость и называет её своей душой, своим духом, с необходимостью вытекает мысль, что мы видим все вещи в боге, и в то же время собственно ясен её смысл. 22 Ибо то, что составляет сущность отдельного духа как отдельного, что делает человека индивидуальным человеком, есть именно его непосредственное, внутреннее самосознание или самочувствие, его Я, или самость, принцип его чувств, страстей, склонностей и прочих модификаций. В этом отделе путаница бесконечна. Но она не только в словах: Я, самость, единичный дух, человек, индивид, но она и на деле, в сущности отвлечения, в философии, которая отделяет деятельность мышления от человека и делает её самостоятельной сущностью, под которую, однако, всегда непроизвольно подводится чувственный образ человека. Я мыслю, я существую. Но что такое Я в этом “я мыслю”? Полностью ли оно содержится в этом мышлении? Нет! Только Я, поскольку оно мыслящая сущность. Таким образом, у нас есть ещё другое Я, которое является не мыслящим, а протяженным, чувственным существом. Но зачем ты делишь меня на две сущности? Почему это Я, эта чувственная, протяженная сущность, не должна быть также мыслящей? Потому что Я – каждый. Я – универсальный, а протяженная сущность единична? Но разве каждый не является также этим протяжением? Разве ты соглашаешься в мышлении с другими людьми не потому, что ты одинаков с ними телом? Мог ли бы ты брататься с философом, если бы он в знак своей дружбы вместо человеческой руки подал тебе лапу кошки или медведя? (1847). Но человеку, несомненно, присущи всеобщие и необходимые идеи, имеющие силу для всех, относительно которых все согласны; он имеет предметом идеальные объекты, которые всеми понимаются и должны пониматься одинаково. Чувство принадлежит ему, оно в нем, оно его; но идеальный объект нечто большее, чем он, это не кость от его кости, не плоть от плоти, это не его собственное, а всеобщее, это не в нем, поскольку он единичное, особенное, существо, ибо в нем как единичном может быть лишь субъективное, могут находиться лишь отдельные идеи, которые, однако, уже не идеи, а чувства, аффекты; таким образом, идеальный объект находится лишь в том, что всеобще, принадлежит лишь тому, что само не 23 то или иное, но всеобщее существо. Но последнее есть бог, так что идеи принадлежат всеобщему существу, а не человеческому отдельному существу. Они в боге, но именно потому, что бог есть всеобщее существо, они в то же время идеи человека, общие для бога и человека. “Мы видим их (творения) только в нем (боге), только через него, только как его, я хочу сказать, в тех же идеях, что и его самого. Так что мы мыслим, как он. Благодаря тем же идеям мы имеем некоторое общение с ним”. Если же идеи находятся в боге, то мы созерцаем и познаем вещи "только в боге, ибо мы познаем их лишь через идеи [24]. Но главная и основная идея, в которой мы созерцаем все вещи, есть протяжение, ибо все вещи вне нас, то есть все тела протяженны, и эта идея не отвлечена от восприятия особенных, протяженных вещей и не образована из смутного, сопоставления их в одной идее. Напротив, для того чтобы я видел нечто представляющее тело, чтобы я воспринимал его как тело или как нечто протяженное, предполагается идея протяжения. Видеть – значит лишь воспринимать протяженное, как таковое, и потому в самом чувственном восприятии – видении – предполагается идея протяжения. Я могу видеть вещи лишь в пространстве, то есть в протяжении, они являются для меня объектом лишь в нем и через него; так что пространство, протяжение или их идея находится во мне ранее, чем идея определенных протяженных вещей. Поэтому все особенные вещи я могу созерцать, познавать и мыслить лишь во всеобщей и бесконечной идее протяжения. “Все тела присутствуют в душе смутно и вообще, потому что они заключены в идее протяжения”. Эта идея или созерцание протяжения и всех вещей в нем есть необходимое, общее всем духам, во всех равное себе самому, вечное созерцание, т. с. созерцание необходимого и всеобщего характера, следовательно, созерцание самого бога. “Эта идея вечная, неизменная, необходимая для всех духов и для самого бога; так что она весьма отлична от изменчивых и частных свойств нашего духа”. Чтобы не понять этой идеи ложно, не следует лишь представлять себе, что мы имеем чувственные представления, или 24 ощущения, вещей также в боге, что я вижу, например, это дерево определенной высоты, особенного цвета в боге. Не это чувственно определенное видение, а простое видение в этом определенном видении, всеобщее и необходимое видение, а именно что я должен видеть дерево как протяженное, могу видеть его как это дерево с его особенной формой и цветом, лишь поскольку я созерцаю его как протяженное, – это есть видение в боге. Чувственные качества или ощущения находятся лишь во мне; во мне, особенном, определенном существе, ощущающем всеобщее, способное ко всем возможным формам и определениям протяжение под влиянием внешних тел, когда я вижу их, становится особенным, определенно ощутимым. “Надо остерегаться ошибки, так как я не говорю, что мы имеем чувства в боге, но лишь что бог действует в нас, ибо бог, конечно, знает ощутимые вещи, но он не чувствует их. Когда мы замечаем нечто ощутимое, то в нашем восприятии находятся чувство и чистая идея. Чувство есть модификация нашей души. Но идея, которая связана с чувством, находится в боге” [26]. Смысл основного и главного положения Мальбранша, что мы видим все вещи в боге, может быть наглядно представлен таким образом: душа есть особенная, определенная сущность, подобно тому? как материя и все материальные вещи также определенные, особенные сущности, то есть душа, или человек, есть смутная, неясная, темная сущность так же, как и материальные вещи, ибо особенность, определенное свойство затемняет предмет, например чистая вода светла, прозрачна, но вода с особыми ингредиентами и свойствами мутна. Поэтому душа не может познавать и видеть вещи в себе или через себя, ибо для этого необходим свет, она как особенная сущность так же мало может познавать вещи в себе и через себя, как мы можем воспринимать вещи и цвет с помощью определенного особенного света, так как созерцание красок предполагает созерцание света, только в нем возможно. Поэтому один лишь бог есть свет людей, ибо он не особенная, а всеобщая сущность без свойств; один он есть чистая, ясная сущность, не 25 затемненная никакой определенностью; поэтому мы лишь в нем можем иметь созерцание вещей, как мы только в свете видим цвета и обладающие цветом вещи. “Идеи, видимые нами в нем, озарены светом”. Таким образом, смысл главного положения Мальбранша не иной как бог есть разум или дух в нас или дух, разум в нас есть бог. Истина, познанная и высказанная уже греками. “Эмпедокл посредством бога внутри себя (под чем можно разуметь не что иное, как дух или разум) понимал бога в природе” Sextus Empir . Adv . gramm . (Секст Эмпирик. Против грамматиков). У Еврипида также встречается предложение: разум в каждом из нас бог. “Она (то есть субстанция бога) есть свет или всеобщий разум духов” [33]. Так как Мальбранш понимает дух лишь в смысле отдельного духа, считает его тождественным с человеком, который имеет свое собственное, индивидуальное существование лишь в своей моральной и ощущающей самости, в чувстве и сердце, – словом, так, как он является объектом теологии и эмпирической психологии, то с его стороны было вполне правильно и последовательно (и в этом, и только в этом, он был философом), что он помещал в боге общие понятия, общие и необходимые идеи, которые, как таковые, не принадлежат единичному духу, не могут ни находиться в нем, ни исходить из него, и заставлял его видеть и познавать вещи лишь через бога. Лейбниц в своем Исследовании принципов Мальбранша, которого он критикует и оценивает со своей собственной точки зрения, приспособляет принцип Мальбранша к своим мыслям следующим образом: “Я убежден, что бог – единственный непосредственный внешний объект души, так как один он вне души действует непосредственно на душу. И наши мысли со всем, что находится в нас, поскольку оно представляет некоторое совершенство, производятся непосредственно его непрерывным действием. Таким образом, поскольку мы получаем наши конечные совершенства от его бесконечных, мы находимся под его непосредственным влиянием. Поэтому вечные идеи в боге непосредственно действуют на наш дух, когда 26 мы имеем мысли, относящиеся к нему и участвующие в нем. Лишь в этом смысле можно сказать, что наш дух видит все в боге”. Но большой недостаток Мальбранша состоит в том, что он исходит из этого представления духа и всех вытекающих из него последствий и, таким образом, вообще не свободен от теологии. От этого слияния теологических, особенно августиновских, понятий с его философией проистекают все слабые, непонятные, произвольные стороны, неясности и противоречия в ней. Отсюда происходят многие неподходящие выражения и представления, встречающиеся у него: он выводит из благодати, воли, могущества бога то, что он должен был выводить из внутренней необходимости, из определенных понятий, дающих познание. Это заметил уже Локк, который, как ни прав он во многих отдельных пунктах, в существенных вопросах неправильно понимает его, не вникает в истинный смысл. Он правильно подчеркивает то противоречие Мальбранша, что последний ставит созерцание и познание вещей в зависимость сначала от единства духа с богом, а затем от благодати, воли его, заставляет бога открывать духу лишь то, что ему нравится. Но главный недостаток, вытекающий из слияния теологических представлений и философского мышления, следующий. Правда, бог определен у него как всеобщая сущность; все сущности, даже материальные, содержатся в нем и сняты; поэтому материя не является для бога непреодолённой реальностью, его противоположностью, и потому дух может также созерцать и познавать вещи в нем, так как в нем противоположность устранена и материя положена как идеальная. Но разделение или, скорее, пропасть между духовным, интеллигибельным и материальным, чувственным миром оказывается в действительности укрепленной. Материя устраняется не истинным, положительным образом, то есть понимается не в своей необходимости. Ибо бог, всеобщее, бесконечное, абсолютно реальное существо, определяется как в высшей степени духовная, в высшей степени нематериальная, то есть отделенная от всякой материи, сущность, и в этой 27 именно нематериальности состоит его существенное определение. Поэтому материя (и с нею природа) считается небожественной, ничтожной, нереальной, так как она определяется как выделенная богом; но такое отрицательное, выделенное, отвергнутое, считающееся ничтожным остается именно поэтому своеобразной, изолированной, хотя скрытной, но, тем не менее, хитрой и коварной, сущностью во мраке. Правда, бог, по учению Мальбранша, содержит в себе также и природу, или материю, телесные вещи; но он содержит их лишь как нематериальные вещи, как идеи, лишенные всего материального; материальные вещи остаются выделенными из бога, идеи – отделенными от них. Поэтому нельзя также понять, каким образом дух может созерцать материальные вещи в боге, и остается нерешенным, действительно ли дух воспринимает вещи материальные как материальные или же только идеи их. Поэтому Мальбранш говорит также иногда, что дух видит самые вещи, иногда же – что он видит лишь идеальные объекты, идеи вещей. Допустим даже, что, как говорит Мальбранш, мы видим вещи в боге, в их истине, так, как они существуют в действительности, так что, видя лишь идеальные объекты, мы все-таки видим не “призраки”, однако восприятие материального, как такового, восприятие материи вообще остается непонятным. “Мы видим истину, лишь когда видим вещи, как они существуют, и мы никогда не видим их в настоящем виде, если не видим их в том, кто заключает их интеллигибельным образом” [26]. Таким образом, материальные вещи как материальные, материя, или природа, остаются чуждой, не содержащейся необходимо в организме целого, чуждой, непонятной сущностью, их бытие является неразрешимой загадкой. Она не имеет иного основания, кроме мощи и воли бога, то есть она не имеет никакого основания, является не необходимой, но абсолютно случайной и произвольной. “Творение материи произвольно и зависит от воли творца. Если наши идеи представляют нечто, то это только потому, что богу угодно было создать существа, соответствующие им. Хотя бы бог не сотворил тел, духи могли бы иметь о них идеи”. 28 Таким образом, бог не только принцип объективной достоверности, ибо, по Мальбраншу, дух удостоверяется в реальности телесных вещей только через бесконечную субстанцию, в идее абсолютной истины, но и принцип всякого познания, даже само всеобщее познание, всеобщее мировоззрение всех духов. Но с такой же необходимостью, с какой божественная субстанция есть всеобщее мировоззрение всех духов и потому обнимающее и объединяющее всех духов, всеобщее место духов, как говорит Мальбранш, она является также единственно истинной причиной и деятельностью, принципом всякой деятельности и движения как для духов, так и для телесных вещей, материи или природы. Ибо сущность природы у Мальбранша, как и у Декарта, есть материя и её единственное реальное определение – протяжение; так что принцип движения содержится не в ней самой или её понятии и сущности, он лежит вне её, именно в божественной субстанции как идеальности всех вещей. Поэтому бог не только всеобщая причина движения, как у Декарта, но он является и должен быть (если последовательно развивать принципы Декарта) истинной причиной особенных действий и движений, так как движение находится вне сущности материи, следовательно, и вне определенных особенных тел, коих сущность есть именно материя или Протяжение. Поэтому естественные причины здесь лишь случайные причины, побуждающие божественную субстанцию действовать, так или иначе, а не действительные, истинные причины [36]. 29 2. ПРОБЛЕМА ФИЛОСОФСКОГО И РЕЛИГИОЗНОГО ДОКАЗАТЕЛЬСТВА БОГА В СИСТЕМЕ ВОЗЗРЕНИЙ СПИНОЗЫ И ЛЕЙБНИЦА 2.1. Концепция Бога как ось философии Бенедикта Спинозы. Философия Мальбранша содержит уже в более определенном и развитом виде, чем философия Декарта, элементы философии Спинозы, только они и здесь ещё рассеяны и выражены в форме представлений христианского идеализма; надо лишь строго последовательно обдумать и сопоставить все в целом, тогда мы получим Спинозу. По Спинозе, существует только одна субстанция, которая есть Бог. Божественная субстанция свободна, ибо существует и действует по необходимости собственной природы; она вечна, потому что существование заключено в ее сущности. Все это содержится в восьми определениях "Этики" Спинозы, а вывод таков: Бог является единственно существующей субстанцией, ибо "все, что есть, существует в Нем, а без Бога ни одна вещь не может ни существовать, ни быть понятой", а также "все, что происходит, случается единственно по законам бесконечной Божественной природы и следует из ее необходимой сущности" [15]. Очевидно, что при такой постановке проблемы доказательства существования Бога могут быть лишь вариациями онтологического доказательства. Ведь невозможно думать о Боге (или субстанции) как о "причине самой себя", не считая его неизбежно существующим. По этой гипотезе Бог является тем, в существовании чего мы уверены больше, чем в чем бы то ни было. Бог Спинозы – это библейский Бог, на котором философ с юности сосредоточил свое внимание. Не личностный Бог с волей и разумом. Спиноза считает, что воспринимать Бога как личность означало бы сделать 30 его антропоморфным. Бог творит не по свободному выбору нечто отличное от себя; скорее он "имманентен", следовательно, неотделим от вещей, исходящих от Него. Он не Провидение в традиционном смысле, а представляет собой безличную абсолютную необходимость. Эта абсолютная необходимость существования совпадает по смыслу со спинозовским пониманием свободы, т.е. зависимая только от самой себя; эта необходимость абсолютна, поскольку Бог-субстанция дан в качестве "причины самого себя", от Него неизбежно проистекают бесконечно во времени и в пространстве (как в неоплатонизме) бесконечное множество атрибутов и модусов, образующих мир. Вещи неизбежно происходят из сущности Бога так же, как из сущности геометрических фигур неизбежно выводятся теоремы. Различие между Богом и геометрическими фигурами состоит в том, что последние не являются "причиной геометрическая самих производная себя", следовательно, остается просто математико"аналогией", иллюстрирующей нечто само по себе гораздо более сложное [19]. В необходимости Бога Спиноза нашел то, что искал: корень всякой определенности, доказательство всего, источник высшего спокойствия и умиротворения. Естественно, следовало убедиться в том, что Бог, даровавший философу этот безграничный покой - именно тот Бог, который выражен в геометрических схемах "Этики". Бог, или субстанция, состоящая из бесконечно многих атрибутов из которых каждый выражает вечную и бесконечную сущность, существует необходимо. Спиноза дает несколько доказательств. Здесь достаточно этого одного. Ибо возможность не существовать есть неспособность, как ясно само по себе, а возможность существовать есть способность. Поэтому если то, что уже необходимо существует, суть лишь конечные существа, то конечные существа имеют больше способности, больше могущества, чем абсолютно бесконечное существо, что, однако, как это очевидно само собой, является противоречием. Таким образом, или не существует ничего, или абсолютно бесконечное существо существует так же необходимо. Но 31 мы существуем или сами в себе, или в чем-либо другом, которое существует необходимо. Таким образом, абсолютно бесконечное существо, то есть бог, существует необходимо. Существование и сущность бога тождественны. То, что составляет сущность бога, составляет в то же время его существование, поэтому его существование и его сущность представляют одно. Ибо субстанция не обязана ни одной из своих реальностей или совершенств внешней причине, поэтому и существование её должно вытекать из её сущности; и её существование, следовательно, представляет не что иное, как её сущность. Кроме бога, не может ни существовать, ни мыслиться никакая субстанция. Ибо так как бог есть абсолютно бесконечное существо, ни один атрибут которого, выражающий субстанциальную сущность, не может быть отрицаем, и имеет необходимое бытие, то, если бы кроме бога была ещё субстанция, она должна была бы мыслиться посредством какоголибо атрибута и, таким образом, были бы две субстанции, которые имели бы один и тот же атрибут, что нелепо. Поэтому, кроме бога, не может быть иной субстанции и, следовательно, она не может быть мыслима. Ибо если бы она была мыслима, то её следовало бы мыслить существующей, но это ввиду первой части доказательства нелепо [28]. Отсюда следует, что телесная и мыслящая субстанции принадлежат богу. Таким образом, мышление есть атрибут бога, или бог есть мыслящая сущность. Но так же точно протяжение есть атрибут бога, или бог есть протяженная сущность. Все, кто каким-либо образом размышлял о божественной природе, отрицают, что бог есть нечто телесное. Это также совершенно верно, ибо под телом разумеют определенное протяжение, имеющее определенную и ограниченную форму, а это, естественно, не может относиться к абсолютно бесконечному существу. Но они идут ещё дальше: они совершенно отрицают в боге даже телесную субстанцию и полагают, что она сотворена. Но какой способностью бога она могла быть сотворена, они 32 вовсе не знают и этим показывают, что они даже не понимают того, что говорят. Но они отрицают у бога телесную субстанцию по следующим основаниям, именно: так как она составлена из частей, и потому конечна, ибо делима, и потому пассивна и, следовательно, представляет определение, недостойное бога как бесконечного и абсолютно реального существа. Но предположение, что телесная субстанция, которая может мыслиться лишь как неделимая, единственная и бесконечная, составлена из конечных частей, многообразна и делима, совершенно ложно и не менее нелепо, чем предположение, что тело состоит из поверхностей, поверхность – из линий, линия – из точек, и происходит лишь от того, что мы воспринимаем протяжение двояким образом: один способ есть поверхностный и абстрактный, именно способ чувственного представления, а другой способ разума, который мыслит его не абстрактно и поверхностно, но только как субстанцию. Поэтому когда мы рассматриваем количество, как оно существует в чувственном представлении, и это рассмотрение самое обычное, то мы находим его конечным, делимым, сложным; если же мы рассматриваем его, как оно, существует в разуме, и воспринимаем его как субстанцию, что, впрочем, весьма трудно, то мы находим, что оно бесконечно, единственно и неделимо. Это будет также достаточно ясно для всех, кто умеет различать между представлением, или воображением, и разумом, особенно если они примут во внимание, что материя везде одинакова и части в ней отличаются, лишь поскольку мы мыслим их определенными различным способом, поэтому её части и различны не по действительной сущности, а лишь по способу, каким определена эта сущность (не по материи, а по форме). Например, вода как вода может делиться и части её могут отделяться друг от друга, но, поскольку она есть телесная субстанция, она не может отделяться или делиться. Так возникает и исчезает также вода как вода, но как субстанция 33 она не возникла и непреходяща. Поэтому протяжение или материя как субстанция есть необходимо атрибут или определение бога. На основе вышеизложенного можно заключить, что под Богом Спиноза понимает субстанцию с ее бесконечными атрибутами; мир, напротив, состоит из модусов, бесконечных и конечных. Однако одни без других существовать не могут, следовательно, все неизбежно детерминировано природой Бога, ничто не существует случайно, и мир является необходимым "следствием" Бога. Спиноза называет Бога также natura naturans – "порождающей природой", а мир – natura naturata – "порожденной природой"; "порождающая природа" - это причина, а "порожденная природа" – следствие этой причины, которое однако содержит причину внутри себя. Можно сказать, что причина имманентна по отношению к объекту, так же как и объект, в свою очередь, имманентен по отношению к своей причине, по принципу "все – в Боге" [33]. Содержание веры (будь то Ветхий или Новый Завет) сводится к нескольким основным положениям, которые Спиноза формулирует в семи пунктах: "1. Бог есть существо в высшей степени справедливое и милосердное, образец подлинной жизни. Тот, кто не знает о Нем или не верит в Его существование, не может ни повиноваться, ни признать Его праведный суд. 2. Бог един. Никто не может сомневаться в том, что согласие с этой догмой абсолютно необходимо для полного благочестия, восхищения Богом и любви к Нему, поскольку благочестие, восхищение и любовь порождаются Его исключительным превосходством надо всеми остальными; 3. Бог вездесущ, т.е. Ему все известно. Полагать, что от Него можно что-либо скрыть или не признавать, что Он видит все, значило бы сомневаться в справедливости Его правосудия, сообразно с которым Он всем управляет, либо просто не признавать Его. 34 4. Бог обладает высшим правом и властью надо всеми и действует не в силу каких-либо законов, а сообразно Своей абсолютной воле и в силу Своей исключительной благодати. Все обязаны абсолютно во всем повиноваться, Он же – никому. 5. Культ и послушание Богу состоят в справедливости и человеколюбии, т.е. в любви к ближнему. 6. Все, проявляющие послушание Богу соответствующим образом жизни, спасутся, в то время как остальные, живущие во власти инстинктов, погибнут. Если бы не было этого глубокого и прочного убеждения, непонятно было бы, почему люди должны предпочитать своим удовольствиям послушание Богу. 7. Бог прощает грехи тем, кто кается. Действительно, все люди впадают в грех, и, если бы не было уверенности в прощении, все потеряли бы надежду на спасение, и тогда не осталось бы никакого повода считать Бога милосердным. Верующие в то, что Бог, в силу милосердия и благодати, сообразно которым Он всем управляет, может простить грехи людей, благодаря этому убеждению проникаются все более пылкой любовью к Богу, действительно познают Христа согласно Духу, и Христос входит в них". Как замечает Спиноза, ни одним из этих пунктов нельзя пренебречь, не оставив без внимания цель религии; тем не менее ни один из этих пунктов не связан ни с сектантскими догмами, ни с достаточно точными теоретическими истинами. Что такое Бог, каков образец истинной жизни, является ли Он огнем, духом, светом, мышлением – все это не имеет значения для целей веры, так же как не важно, почему Он может быть образцом подлинной жизни. Для целей веры не имеет значения, считаем ли мы Бога актуально или потенциально вездесущим, управляет ли Он миром свободно или по природной необходимости, предписывает ли Он законы как повелитель или как наставник вечных истин, богопослушен ли человек по свободной воле или по необходимости, заложенной в Божьем законе, и, наконец, 35 относятся ли награды и наказания к разряду естественных или сверхъестественных явлений. Значит, вера требует не истин, а догм, способных склонять к послушанию, а это – предпосылка для возникновения различных религиозных сект. Поэтому в данной сфере каждому надо предоставить полную свободу выбора: "Священное Писание категорически требует не правильных постулатов, а послушания и укрепления в сердцах любви к ближнему... Верующий становится благочестивым или еретиком только на основе послушания или непокорности, а не по причине истинности или ложности догматов" [5]. "Истинное" и "ложное" входят в компетенцию не религии, а философии. Но, в таком случае, можно ли в "Этике" узнать теоретические истины, которых нет в Библии? Но возвратимся к главному вопросу. Тайна, истинный смысл спинозовской философии есть природа. Но природа для него составляет предмет не как природа; чувственная, антитеологическая сущность природы является для него предметом лишь как отвлеченная, метафизическая, теологическая сущность – как бог. Спиноза устраняет бога в природе, но он устраняет также природу в боге. Он отказывается от дуализма бога и природы: действия природы, а не чудеса суть действия бога. Но все-таки бог остается в основе как отличное от природы существо, так что бог имеет значение субъекта, а природа лишь предиката. Христианские философы и теологи обвиняли Спинозу в атеизме. Справедливо: устранение благожелательности, доброты и справедливости, сверхъестественности, независимости, чудотворности, одним словом человечности бога, есть устранение самого бога. Бог, который не творит чудес, не производит действий, отличных от естественных действий, и, таким образом, не обнаруживает себя как отличающееся от природы существо, в действительности не бог. Но Спиноза не хотел быть атеистом и не мог быть им со своей точки зрения и в свое время. Таким образом, он превращает отрицание бога в утверждение бога, сущность природы – в сущность бога. Если же бог не отдельное, личное, отличное от природы и 36 человека существо, то он совершенно излишнее существо, ибо лишь в различии лежит основание и необходимость особого существа и употребление слова “бог”, с которым связывается представление особого отличного существа, есть вносящее путаницу злоупотребление, “Бог есть протяженное существо” [44]. Почему? Потому что протяжение выражает сущность, действительность, совершенство. Зачем же ты делаешь протяжение и связанное с ним мышление атрибутами или предикатами существа, которое дается тебе только этими предикатами как нечто существенное, сущее, действительное? Разве ты не имеешь столько же истины, сущности, совершенства без бога, как с богом? Разве он что-либо отличное от имени, которым ты выражаешь лишь свою собственную неопределенность, неясность и несвободу. Почему ты хочешь быть в качестве натуралиста теистом и в качестве теиста одновременно натуралистом? Прочь это противоречие! Не “бог, или природа”, но “либо бог, либо природа” – вот лозунг истины. Там, где бог отождествляется или смешивается с природой или, наоборот, природа с богом, там нет ни бога, ни природы, но есть мистическая амфиболическая смесь. Вот основной недостаток Спинозы. 2.2. Философия Г.В. Лейбница и его доказательство бытия Божия. Несмотря на весьма заметные проблемы и недостатки философии Лейбница, он наиболее значительное явление в области новой философии после Декарта и Спинозы. Подобно Декарту и Спинозе, Лейбниц основывал свою философию на понятии "субстанции", но он радикально отличался от них в Рассмотрении отношения духа и материи и в рассмотрении числа субстанций. Декарт допускал три субстанции: Бога, дух и материю, протяженность Спиноза является допускал сущностью одного материи; Бога. для Для Декарта Спинозы и протяженность и мышление являются атрибутами Бога. Лейбниц же считал, что протяженность не может быть атрибутом субстанции. Его 37 обоснование этого достояло в том, что протяженность заключает в себе множественность и поэтому может принадлежать только совокупности субстанций; каждая единичная субстанция должна быть непротяженной. Поэтому он верил в бесконечное число субстанций, которые называл "монадами". Каждая из них имела некоторые свойства физической точки, но только когда ее рассматривали абстрактно, фактически же каждая монада является душой. Это естественно следует из отрицания протяженности как атрибута субстанции; по-видимому, единственным оставшимся возможным существенным атрибутом является мышление. Таким образом, Лейбниц пришел к отрицанию реальности материи и к замене ее бесконечными собраниями душ [8]. Теория, утверждающая, что субстанции не могут взаимодействовать, развитая последователями Декарта, была поддержана Лейбницем и привела к любопытным следствиям. Он считал, что не может быть двух монад, которые могли бы иметь когда-нибудь какие-нибудь причинные отношения между собой; когда кажется, что у них есть такие отношения, то это лишь видимость. Монады, как он говорит, "не имеют окон". Это приводит к двум трудностям: одна трудность вытекает из динамики, где тела, по-видимому, влияют друг на друга, особенно при столкновении; другая вытекает из понимания восприятия, которое, по-видимому, является действием воспринятого объекта на воспринимающего. Сейчас мы оставим в стороне трудности, вытекающие из положений динамики, и рассмотрим только вопрос восприятия. Лейбниц считал, что каждая монада отражает Вселенную не потому, что Вселенная воздействует на нее, но потому, что Бог дал ей такую природу, которая самопроизвольно порождает этот результат. Между изменениями в одной монаде и изменениями в другой существует "предустановленная гармония", что и производит видимость взаимодействия. Очевидно, это является распространением теории двух часов, которые отбивают одно и то же время в один и тот же момент, потому что работают синхронно. У Лейбница бесконечное число часов, и всем им установлено Богом отбивать 38 одно и то же время и в один и тот же момент не потому, что они влияют друг на друга, но потому, что каждые из них являются совершенно точным механизмом. Тем, кому предустановленная гармония казалась странной, Лейбниц указывал, какое прекрасное доказательство давала она существованию Бога. Монады образуют иерархию, в которой одни возвышаются над другими по их ясности и отчетливости, с какой они отражают Вселенную. Во всех них имеется некоторая степень смутности в восприятии, но количество смутности изменяется в соответствии с достоинством монады. Человеческое тело полностью составлено из монад, каждая из которых является душой и каждая из которых бессмертна, но есть одна господствующая монада, представляющая то, что называется душой человека, частью тела которого она является. Эта монада господствует не только в смысле обладания более ясными восприятиями, нежели у других, но также и в другом смысле. Изменения в человеческом теле (в обычных условиях) происходят ради господствующей монады: когда моя рука двигается, то цель, которой служит это движение, находится в господствующей монаде, то есть в моей душе а не в монадах, которые составляют мою руку. Вот где истина того, что кажется здравому смыслу контролем моей воли над моей рукой. Пространства – как оно является чувствам и как его рассматривает физика – не существует, но оно имеет реального двойника, а именно расположение монад в трехмерном порядке соответственно точке зрения, с которой они отражают мир. Каждая монада видит мир в определенной перспективе, присущей только ей; в этом смысле мы можем несколько произвольно говорить о монадах как имеющих пространственное положение. Приняв этот метод рассуждения, мы можем сказать, что нет такого явления, как пустое пространство. Каждая возможная точка зрения заполнена одной и только одной фактически существующей монадой. 39 Двух абсолютно схожих монад не существует. Это и есть лейбницевский принцип "тождества неразличимых" [25]. В противоположность Спинозе Лейбниц в своей системе допускает наличие свободы воли. Он выдвинул "принцип достаточного основания", соответственно которому ничто не происходит без какого-либо основания; но когда мы имеем дело со свободными факторами, причинами для их действий является "склонность без необходимости". Всякий человеческий поступок всегда мотивирован, но нет логической необходимости в достаточном основании для его действия. Так по крайней мере Лейбниц говорит тогда, когда он пишет для широкого круга читателей, но, как мы увидим, у него есть и другая теория, которую он скрывал после того, как узнал, что Арно был ею возмущен. Тот же вид свободы имеют и действия Бога. Он всегда действует во имя лучшего, но никакая логика не принуждает его поступать таким образом. Лейбниц согласен с Фомой Аквинским, что Бог не может действовать вопреки законам логики, но он может повелеть все, что логически возможно, и это предоставляет ему величайшую широту выбора. Лейбниц дает в их законченной форме метафизические доказательства существования Бога. Они имеют длительную историю; начало им положил Аристотель или даже Платон; они были сформулированы в законченной форме схоластами, и одно из них - онтологическое доказательство - было создано св. Ансельмом. Это доказательство, хотя его и отвергал св. Фома, было возрождено Декартом. Лейбниц же, который в искусстве логики достиг высочайших вершин, сформулировал доказательства лучше, чем они были сформулированы когда-либо прежде. Вот почему я рассматриваю их в связи с ним. Прежде чем подробно рассматривать доказательства, следует понять также, что современные теологи больше не полагаются на них. Средневековая теология является производной греческого интеллекта. Бог Ветхого завета – это Бог силы. Бог Нового завета является также и Богом 40 любви; но Бог теологов от Аристотеля до Кальвина – это Бог, чья притягательная сила в интеллектуальности: его существование разрешает некоторые загадки, которые иначе создали бы спорные вопросы в понимании Вселенной. Это Божество, которое появляется в конце рассуждения, подобно доказательству предложений геометрии, не удовлетворило Руссо, возвратившегося к концепции Бога, более близкого Богу евангельскому. В основном современные теологи, особенно такие, как протестанты, следуют в этом отношении за Руссо. Философы же были более консервативны; и у Гегеля, и у Лотце, и у Брэдли продолжают существовать метафизические доказательства вопреки заявлению Канта, что такие доказательства опровергнуты раз и навсегда. У Лейбница имеется четыре доказательства существования Бога. Это следующие: 1) онтологическое доказательство; 2) космологическое доказательство; 3) доказательство от вечной истины; 4) доказательство от предустановленной гармонии, которое может быть обобщено в доказательство от намерения, или физико-теологическое доказательство, как называет его Кант. Мы рассмотрим эти доказательства в последовательном порядке [39]. Онтологическое доказательство основано на различии между существованием и сущностью. Считается, что любой обыкновенный человек или вещь, с одной стороны, существуют, а с другой стороны, имеют определенные качества, которые составляют его или ее "сущность". Гамлет, хотя он и не существует, имеет определенную сущность: он меланхоличен, нерешителен, остроумен и т. д. Когда мы описываем какого-либо человека, как бы возможно подробно ни было наше описание, вопрос – реален ли он или воображаем – остается открытым. На языке схоластов это выражается фразой, что в отношении любой конечной субстанции ее сущность не включает в себя ее существования. Но в отношении Бога, определяемого как наиболее совершенное существо, св. Ансельм, а за ним и Декарт утверждают, что сущность включает в себя существование на основании того, что Существо, которое обладает всеми 41 другими совершенствами, совершеннее, если оно существует, чем, если оно не существует, из этого следует, что, если Оно не существует, Оно не является самым совершенным из возможных существ. Лейбниц не принимает и не отвергает полностью этот аргумент, так как он говорит, что его следует дополнить доказательством, что Бог, определенный таким образом, возможен. Он подробно изложил доказательство того, что идея Бога возможна; с этой идеей он познакомил Спинозу, когда виделся с ним в Гааге. Это доказательство определяет Бога как наиболее совершенное Существо, то есть как субъект всех совершенств, а совершенство определяется как "простое качество, которое положительно и абсолютно и выражает без всяких ограничений все, что выражает". Лейбниц легко доказывает, что нет двух таких совершенств, определение которым дано выше, которые были бы не совместимы. Он заключает: "Следовательно, существует или можно представить существующим субъекта всех совершенств или наиболее совершенное Существо. Из этого также следует, что Оно существует, так как существование включается в число совершенств". Кант возражал против этого аргумента, утверждая, что "существование" не является предикатом. Другой вид опровержения вытекает из моей теории дескрипций. Современному человеку доказательство кажется не очень убедительным, но легче убедиться, что оно должно быть ошибочно, чем точно выяснить, в чем заключается ошибка [40]. Космологическое доказательство более правдоподобно, чем онтологическое. Это форма аргумента от первопричины, который сам происходит от аристотелевского доказательства неподвижного двигателя. Доказательство от первопричины просто. Оно утверждает, что все ограниченное имеет причину, которая в свою очередь имеет причину, и т. д. Но этот ряд предшествующих причин не может, как утверждают, быть бесконечным, и первый член в ряду не должен иметь причины, так как 42 иначе он не был бы первым членом. Следовательно, существует беспричинная причина всего, и это, очевидно, Бог. У Лейбница доказательство имеет несколько иную форму. Он утверждает, что каждая единичная вещь в мире "случайна"; иными словами, это означает, что логически возможно, чтобы она не существовала; и это истинно не только в отношении каждой единичной вещи, но и в отношении всей Вселенной. Даже когда мы допускаем, что Вселенная существовала вечно, то и тогда внутри Вселенной нет ничего, что бы показывало, почему она существует. Но в соответствии с философией Лейбница все должно иметь достаточное основание, поэтому и Вселенная в целом должна иметь достаточное основание, которое находится вне ее. Этим достаточным основанием и является Бог. Это доказательство лучше, чем неубедительное доказательство от первопричины, и его нельзя так легко опровергнуть. Доказательство от первопричины покоится на предположении о том, что каждый ряд должен иметь первый член, что неверно, например ряды правильных дробей не имеют первого члена. Но доказательство Лейбница не зависит от взгляда, что Вселенная должна иметь начало во времени. Доказательство действительно в той мере, в какой мы допускаем принцип достаточного основания Лейбница, но, если его отрицать, оно терпит крах. Что именно Лейбниц подразумевает под принципом достаточного основания - вопрос противоречивый. Кутюра утверждает, будто он означает, что каждое истинное суждение является "аналитическим", то есть таким, что его противоречие является само – противоречивым. Но эта интерпретация (которая опирается на неопубликованные рукописи Лейбница), если она и верна, относится к эзотерической теории Лейбница. В своих опубликованных работах он утверждает, что между необходимыми и случайными суждениями имеется различие, что только первые следуют из законов логики и что все суждения, утверждающие существование, случайны, за исключением суждения, утверждающего существование Бога. Хотя Бог существует необходимо, творение им мира 43 не вынуждалось требованиями логики, напротив, это был свободный выбор, мотивированный, но не вынужденный Его благостью. Ясно, что Кант был прав, говоря, что это доказательство зависит от онтологического доказательства. Если существование мира можно объяснить только существованием необходимого (Существа, тогда должно быть Существо, чья сущность включает существование, так как это как раз то, что подразумевается под необходимым Существом. Но если возможно, что должно быть Существо, чья сущность включает существование, тогда один разум, без опыта, может определить такое Существо, чье существование будет следовать из онтологического доказательства, так как все, что связано только с сущностью, может быть познано независимо от опыта - таков по крайней мере взгляд Лейбница. Поэтому большая на вид правдоподобность космологического доказательства перед доказательством онтологическим обманчива. Аргумент от вечной истины сформулировать точно несколько затруднительно. Грубо говоря, доказательство таково: такое утверждение, как "идет дождь", является иногда истинным, а иногда ложным, но "два и два - четыре" – всегда истинно. Все утверждения, которые связаны только с сущностью, а не с существованием, или всегда бывают истинны, или никогда. Те, которые всегда истинны, называются "вечными истинами". Суть доказательства заключается в том, что истины являются частью содержания умов и что вечная истина должна быть частью содержания вечного ума. У Платона уже есть нечто похожее на это доказательство, когда он выводит бессмертие из вечности идей. Но у Лейбница доказательство выступает в более развитой форме [45]. Он считает, что конечное основание для случайных истин должно быть найдено в необходимых истинах. Ход доказательства здесь такой же, как в космологическом доказательстве: для всего случайного мира должно существовать основание, и это основание не может быть само случайным, его следует искать среди вечных истин. Но основание для того, что существует, должно само существовать; поэтому вечные истины должны в 44 некотором смысле существовать, а они могут существовать только как мысли в уме Бога. Действительно, это доказательство является лишь иной формой космологического доказательства. Оно, однако, открыто возражению, что истина вряд ли "существует" в уме умозаключающего. Доказательство из предустановленной гармонии, как формулирует его Лейбниц, действительно только для тех, кто принимает его лишенные окон монады, отражающие Вселенную. Доказательство состоит в том, что так как все часы без какого-либо причинного взаимодействия показывают одно и то же время, то должна быть единая внешняя Причина, которая все их регулирует. Конечно, здесь есть трудность, которая проходит через всю монадологию: если монады никогда не взаимодействуют, то, как может какая-нибудь из них знать о том, что существуют другие? А то, что кажется отражением Вселенной, может быть просто сном, фактически, если Лейбниц прав, это и есть просто сон, но он каким-то образом установил, что все монады имеют подобные же сны в одно и то же время. Это, конечно, фантастично и никогда не казалось бы правдоподобным, если бы не предыдущая история картезианства. Однако доказательство Лейбница можно освободить от его особой метафизики и превратить в то, что называется доказательством от намерения. Это доказательство утверждает, что при обозрении познанного мира мы находим вещи, которые нельзя правдоподобно объяснить как продукт слепых сил природы, но гораздо более разумно рассматривать их как доказательство благодетельных целей. Это доказательство не имеет формальных логических недостатков: предпосылки его эмпирические, и заключение его достигается в соответствии с обычными правилами эмпирического вывода. Поэтому вопрос, нужно ли это принять или нет, касается не общих метафизических вопросов, а сравнительно конкретных соображений. Между этим доказательством и другими есть одно существенное различие, а именно то, что Богу, существование которого оно доказывает (если это верно), не нужно иметь всех обычных метафизических атрибутов. Ему не нужно быть 45 всесильным или всеведущим. Ему нужно быть только намного мудрее и могущественнее, чем мы. Бедствия в мире, возможно, объясняются Его ограниченной властью. Некоторые современные богословы используют возможности, которые предоставляет это доказательство, для создания своей собственной концепции Бога. Но такие теории далеки от философии Лейбница, к которой нам следует сейчас возвратиться [46]. Одну из наиболее характерных черт этой философии представляет доктрина о многих возможных мирах. Мир "возможен", если он не противоречит законам логики. Существует бесконечное число возможных миров, каждый из которых Бог созерцал прежде, чем сотворил действительный мир. Будучи добрым, Бог решил сотворить лучший из возможных миров, а Он считал, что лучшим должен быть тот, в котором добро значительно превышает зло. Он мог бы сотворить мир, не имеющий зла, но он не был бы так хорош, как действительно существующий мир. Вот почему большое благо логически связано с некоторым злом. Возьмем самый обыкновенный пример: глоток холодной воды в жаркий день, когда вы страдаете от жажды, может дать вам такое большое удовольствие, что вы подумаете, что стоило испытать жажду, хотя она и была мучительна, потому что без нее не было бы так велико последующее наслаждение. Для теологии важны не такие примеры, а связь греха со свободой воли. Свобода воли является великим благом, но для Бога логически невозможно даровать свободу воли и в то же самое время повелеть не быть греху. Поэтому Бог решил сделать человека свободным, хотя и предвидел, что Адам съест яблоко, и что грех неизбежно повлечет за собой наказание. В мире, явившемся результатом этого, хотя в нем и существует зло, перевес добра над злом больший, чем в любом другом возможном мире; поэтому он и является лучшим из всех возможных миров, а зло, которое в нем содержится, не является аргументом против доброты Бога. Однако существует еще одна любопытная точка зрения. Большей частью Лейбниц представляет сотворение мира как свободный акт Бога, требующий проявления Его воли. Согласно этой теории, определение того, 46 что фактически существует, вызывается не наблюдением, но происходит благодаря Божьей благости. Помимо Божьей благости, которая побуждает Его создать лучший из возможных миров, не существует априорного основания того, почему должна существовать та вещь, а не другая. Но иногда у Лейбница в работах, которые не были показаны ни одному человеку, встречаются совершенно иные теории относительно того, почему некоторые вещи существуют, а другие, одинаково возможные, не существуют. Согласно этому взгляду, все, что существует, борется за то, чтобы существовать, но не все возможные вещи могут существовать потому, что не все они "совозможные". Может быть, возможно, чтобы существовало А, и возможно также, чтобы существовало В, но невозможно, чтобы существовали как А, так и В; в этом случае А и В не являются "совозможными". Две или большее число вещей только тогда "совозможны", когда все они могут существовать. По-видимому, Лейбниц предполагал что-то похожее на войну в преддверии Ада, населенного сущностями, каждая из которых пытается существовать: в этой войне группы "совозможных" объединяются и самые большие группы их побеждают, подобно тому как побеждают наиболее влиятельные группы в политической борьбе. Лейбниц даже использует эту концепцию как определение существования. Он говорит: "Существующее может быть определено как-то, что совместимо с большим числом вещей, чем любое несовместимое с ним". Иными словами, если А несовместимо с В, и если А совместимо с С, D и Е, а В совместимо только с F и G, тогда А, а не В существует по определению. "Существующее, – говорит он, – это бытие, которое совместимо с наибольшим число вещей". В этом случае нет упоминания Бога и, очевидно, нет акта творения. И нет нужды ни в чем, кроме чистой логики для определения того, что существует. Вопрос, являются ли А и В совозможными, для Лейбница является вопросом логическим, а именно – заключает ли существование обоих, и А и В, противоречие? Из этого следует, что теоретически логика 47 способна решать вопрос о том, какая группа совозможностей является наибольшей, и, следовательно, эта группа будет существовать [33]. Однако, может быть, в действительности Лейбниц не имел в виду того, что сказанное выше являлось определением существования. Если бы это было просто критерием, его можно было бы примирить с его общеизвестными взглядами посредством того, что он назвал "метафизическим совершенством". Термин "метафизическое совершенство" в его употреблении, повидимому, означает количество существования. Это, говорит он, "не что иное, как величина положительной реальности, взятой в строгом смысле". Он всегда доказывал, что Бог создал столько, сколько возможно, и это явилось одним из его обоснований отказа признать пустое пространство. Существует общее убеждение (которого я никогда не понимал), что лучше существовать, чем не существовать; на этом основании детей призывают быть благодарными их родителям. Лейбниц, очевидно, придерживался этого мнения и считал частью Божьей благодати сотворение наиболее полной Вселенной. Из этого следует, что действительный мир должен был бы состоять из самых больших групп совозможностей. И было бы все еще истинным, что только лишь логика, данная достаточно способному логику, могла бы решить, будет ли существовать или нет данная возможная субстанция. Грандиозная концепция составила основу лейбницианского оптимизма, ставшего предметом оживленных дискуссий на протяжении всего XVIII столетия. 48 ЗАКЛЮЧЕНИЕ По общепринятому мнению историков философии, творцом "онтологического доказательства" является Ансельм Кентерберийский (в XI веке), от которого оно было воспринято Декартом и Спинозой. Смысл его – как его обычно излагают, следуя за внешней формой рассуждения Ансельма и Декарта – состоит, как известно, в следующем. Мысля содержание того, что мы разумеем под понятием Бога, мы необходимо должны прийти к выводу, что несуществование Бога противоречило бы самому его понятию, т. е. что существование Его необходимо. А именно, под Богом мы разумеем совершеннейшее существо или существо, обладающее максимальной полнотой или богатством ("id, que majus cogitari nequit" у Ансельма – "то, больше чего ничто не мыслимо"). Но несуществующее беднее или менее совершенно, чем существующее. Следовательно, несуществование Бога заключало бы в себе логическое противоречие, требуя от нас утверждения совершеннейшего существа, которое вместе с тем несовершенно. Поэтому Бог необходимо существует [29]. Весь смысл онтологического доказательства состоит не в том, что с помощью наших идей и мыслей мы приходим к убеждению о существовании Бога, а, как раз, наоборот, в том, что "о Боге" мы собственно вообще не можем иметь никакой, отдельной от Него самого, идеи или никакого понятия, как чего-то, что противостоит самой реальности Бога. О всех других вещах мы можем иметь идеи, которые онтологически суть нечто иное, чем сами вещи, и только "выражают" их "содержание"; Бога же мы знаем только, когда Он Сам в своей реальности нам открывается. Наша идея Бога не есть, - как это бывает в других случаях наша идея о Боге; она есть просто присутствие, наличие самого Бога в нашем сознании, Его самообнаружение, Его откровение [32]. 49 Знание предметное всегда отвлеченно; взор, направленный на чуждую ему и внешнюю для него реальность, усматривает ее через посредство "идей", и отсюда возникает наше обычное понятие бытия, как предметного бытия, внешнего в отношении идеи; но в основе предметного знания лежит знание иного рода, знание живое, в котором нет раздельности между субъектом и объектом, между идеей и предметом. В этом живом знании не "мы" постигаем реальность внешним взором, а реальность сама раскрывается в нас и для нас, как бы говорит сама о себе через само свое присутствие. Так и только так нам дана реальность Бога. Всякое видение Бога есть присутствие в нас самого Бога и есть как бы актуализация в нас самого Бога. Этим мы подведены к намеченной в начале нашего размышления проблеме отношения онтологического доказательства к живой религиозной вере, которая, согласно обычному и вполне справедливому мнению верующего человека, одна только удостоверяет нас в бытии Бога. Мы видим, что опосредствованным, онтологическое на доказательство, рациональных началах не будучи основанным умозаключением, не заключая в себе никакой гордыни отвлеченной мысли, а будучи, напротив, лишь как бы рациональным отчетом о непосредственном мистическом узрении, во всяком случае, гораздо ближе, к живой природе религиозной веры, чем это обычно думают, и этим существенно и принципиально отличается от обычного типа "доказательств" бытия Бога. Именно поэтому самоочевидность бытия Бога, удостоверяемая онтологическим доказательством, не только совместима с свободой, с нравственным подвигом акта веры, но именно предполагает такой свободный волевой акт. Свобода относится здесь к тому волевому напряжению, которым мы должны направить наше внимание вовнутрь, на раскрывающуюся в нас духовную реальность и отрешиться от привычного, как бы гипнотического действия на нас предметной действительности, – действия, склоняющего нас к убеждению, что единственная "настоящая" 50 реальность есть реальность внешнего чувственного мира. Чтобы увидать духовную реальность и первичное бытие, к которому относится онтологическое доказательство, нужно, говоря словами Платона, "повернуть глаза души". Этот поворот есть акт совершенно свободный; куда мы направим наше внимание, на чем мы сосредоточимся - это зависит всецело от нас самих и определено моральными силами нашего существа. Так как внешний, чувственный мир приковывает обычно наше внимание не только своей привычностью и ясностью, но и, прежде всего, соблазнами, которыми он пленяет нашу волю, то такой "поворот глаз души" от внешнего к внутреннему, от чувственного к сверхчувственному, от поверхности бытия к его последней глубине требует именно морального напряжения воли, есть некоторый подвиг; и при всяком ослаблении воли, руководящей вниманием, абсолютное легко вновь исчезает из нашего сознания, кажется нашим субъективным измышлением, и онтологическое доказательство психологически теряет над нами силу. Но если раз наш умственный или духовный взор направлен на эту глубину, то содержание того, что им усматривается, становится самоочевидным. Характер достоверности онтологического доказательства, таким образом, вполне совпадает с характером достоверности религиозной веры: психологическая трудность усмотрения истины сочетается в обоих с смысловой, объективной очевидностью раз обретенной истины. Религиозная вера, лишенная этой внутренней очевидности ее объекта, не имела бы присущих ей характерных черт незыблемости, прочности, величайшей силы над сознанием, которым она владеет [35]. Но есть и еще более общее соображение, свидетельствующее, что путь "онтологического доказательства" не только не противоречит пути религиозной веры, но, напротив, основан именно на гносеологическом своеобразии религиозного постижения. Обычное возражение неверия, перед которым иногда и верующее сознание, не опознавшее своей природы, оказывается бессильным, сводится ведь к тому, что религия 51 верит в объекты, которые трансцендентны человеческому сознанию и, как таковые, недоступны ему, не допускают опытной проверки. Неверию всегда представляется, что в религиозной вере, говоря немецкой поговоркой, "der Wunsch ist der Vater des Gedankens" – что люди верят в реальность того, что им хотелось бы иметь, как реальность. В известном споре между Грановским и Герценом о бессмертии души Герцен, на слова Грановского, что он не может жить без веры в бессмертие, ответил: "Вот было бы хорошо, если бы мир был устроен, как сказка, если бы все, что нам нужно, было бы тотчас у нас под руками". Мы видим – Герцен, не зная того, повторяет по существу кантовский аргумент о "ста талерах": вот было бы хорошо, если бы мысль о ста талерах всегда совпадала с их реальностью! Предпосылкой этого рассуждений в его применении к объекту религиозной веры является допущение, что структура бытия, предстоящая религиозному сознанию, принципиально совпадает с структурой внешне-предметного бытия, предстоящего чувственному взору и образующего предмет наших чувственных желаний и исканий. В обоих случаях – таково предположение – желание и искание есть одно, а реальность желанного нечто совсем иное и совершенно независимое от факта ее желанности. И неверующий убежден, что верующий лишь из отсутствия мужества и интеллектуальной честности утверждает реальное наличие того, чем он жаждет обладать. Для опознания природы того живого знания, которое образует существо религиозной веры, и для подлинно-разумного оправдания веры, чрезвычайно существенно уяснить себе, что эта предпосылка (молчаливо допускаемая часто самими верующими) ложна. В живом знании, и следовательно, в религиозном сознании структура отношения между объектом и субъектом действительно совершенно иная, чем в знании предметном. А именно, в нем сама духовная жизнь совпадает с реальностью того, что составляет ее объект, ибо есть именно откровение, самораскрытие самой реальности этого объекта. Душа, горящая верой в Бога, не может заблуждаться: ибо само ее горение не противостоит, как 52 чисто субъективный процесс, ее объекту (который мог бы оказаться и иллюзией), а есть именно самообнаружение Бога в душе человека. И даже простое желание и искание, при правильном его опознании, совпадает с реальной наличностью желаемого и искомого, ибо оно вообще было бы немыслимо, если бы его объекта не было, если бы оно не было порождением сил той реальности, которая здесь ищется и желается. Бог, будучи трансцендентен чувственному миру и тварному существу человека, не трансцендентен духовной жизни, ибо она сама есть именно Его самообнаружение в человеке. "Оттого знаем мы, что мы находимся в Нем, а Он – в нас, что дал нам от Духа Своего". В этом заключается самое существо мистического опыта, или – что то же – живого знания, которое есть первичная основа всякой религиозной веры. В наших мыслях и понятиях о Боге мы можем грубо заблуждаться, но в духовном опыте, в живом горении духа нет места заблуждению. Эта живая идея Бога совпадает с самой реальностью Бога и неотделима от нее так, как идея "ста талеров" отделима от их наличия в моем кармане. Именно в уяснении этого своеобразия духовного опыта заключается существо "онтологического доказательства". Оно есть не что иное, как рациональное опознание специфической достоверности религиозного опыта. Несмотря на тот шквал критики, который обрушился на основоположников онтологического доказательства, в то же время нельзя отрицать и того, что «это доказательство существования Бога безусловно стало триумфом чистой диалектики. Оно не лишено положительного содержания, ибо в нем сильно то, что держится на справедливом самом по себе сознании того, что есть нечто уникальное в понятии бытия, взятом в абсолютном смысле» [31]. Главным доказательством в Православии был и остается сам человек, в сердце своем встретившийся с Богом. «Удостоверяет человека в реальности иного, божественного мира не то, что доказывает его существование или разными доводами убеждает в необходимости 53 последнего, но тем, что приводит его в живую непосредственную связь с религиозной деятельностью, ему ее показывает. На подлинно религиозный путь вступил лишь тот человек, кто реально на своей жизненной дороге встретился с Божеством, кого настигло Оно, на кого излилось превозмогающей Своей силой», – писал протоиерей Сергий Булгаков [33]. И если этой встречи не произошло, как можно уверовать? А если она случилась, то любящему сердцу уже не нужны еще какие-то аргументы! Но ведь многие из нас обучались именно западной философии. И само мышление наше приобрело такой западный "привкус". Сколько раз нам приходилось слышать: а вы докажите, рационально обоснуйте, что Бог есть! И если по большому счету подобные доказательства вряд ли способны привести человека к Богу, то это не значит, что они абсолютно бесполезны. Ведь для кого-то они могут стать первым шагом на пути к вере… 54 СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 1. Аквилонов Е., прот. О физико-телеологическом доказательстве бытия Божия. Пг., 1901. 2. Бертран Рассел. История западной философии. – Новосибирск. 1994. 3. Введенский А.И. О так называемых неповинных страданиях // Душеполезное чтение. – 1891. – №12. 4. Введенский А.И. Страдания человечества. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. 5. Вениамин (Федченков), митр. О вере, неверии и сомнении. – СПб., 1992. 6. Владимир (Богоявленский), свщмч. Доказательства бытия Божия. – М., 1912. 7. Гарнцев М.А. Проблема самосознания у Декарта и Августина: Опыт сравнительной характеристики // Человек сознание, мировоззрение. (Из истории зарубежной философии) / Под ред. А.С. Богомолова. – М.: Изд-во МГУ, 1979. 8. Герье В.И. Лейбниц и его век. Т.1-2. – СПб., 1868-1871. 9. Глаголев С. Материя и дух. – СПб. 1906. 10. Грузенберг С.О. Богопонимание Декарта // Вопросы философии и психологии. – 1913, № 118. 11. Декарт [Р.] Метафизические размышления / Пер. В.М. Невежиной; Под. ред. и со статьей А.И. Введенского. – СПб., 1901. LIV, 96 с. (Труды СПб. философского общества. Вып. 1.). 12. Декарт [Р.] Сочинения. Т. 1 / Пер. Н.Н. Сретенского; Предисл. И.И. Ягодинского. – Казань: Типо-литография имп. ун-та, 1914. XVI, 248 с. 13. Декарт Р. Избранные произведения / Пер. с фр. и лат.; Ред. вступ. ст. В.В. Соколова. – М.: Политиздат, 1950. 712 с. 14. Декарт Р. Размышления о первой философии // Декарт Р. Сочинения в 2-х т. Т. 2. – М., 1994. 55 15. Делез Ж. Спиноза // Делез Ж. Эмпиризм и субъективность. Критическая философия Канта. Бергсонизм. – Спиноза. М., 2001. 16. Коплстон Ф. От Фихте до Ницше. – М., 2004. 17. Котенко Р.В. Проблема конкретного Бога в философских взглядах Декарта и Бубера // Вестник Московского университета. Серия 7: Философия. – 1998. – № 3. 18. Кудрявцев-Платонов В.Д. Об источнике идеи Божества. – М., 1864. 19. Кюнг Г. Существует ли Бог? – М., 1982. 20. Лейбниц Г. В. Теодицея // Сочинения в 4-х т. Т. 4. – М., 1989. 21. Льюис К. Любовь. Страдание. Надежда. – М., 1992. 22. Льюис К.С. Просто христианство. – М., 1994. 23. Любимов Н.А. Философия Декарта. – СПб, 1886. 24. Лютардт Э. Апология христианства. – СПб. 1892. 25. Майоров Г.Г. Теоретическая философия Георга Вильгельма Лейбница. – М., 1973. 26. Мальбранш Н. Разыскания истины. – Спб., 1903, т. 1; 1906, т. 2. Беседы о метафизике. 27. Марков И. Декартово онтологическое доказательство существования Бога. Серг. П., 1914. 28. Меерович А.Н. Доказательство существования Бога у Спинозы. – Киев: 2006. 29. Михаил (Грибановский), еп. Истина бытия Божия. – СПб., 1888. – Вып. 1. 30. Михаил (Грибановский), епископ. Истина бытия Божия. // Богословские труды. 1990. – Сб. 13. 31. Моложавый С. Значение идеи Бога в философии Декарта // Вера и разум: Журнал богословско-философский. – 1901. – № 2, № 5, № 6, № 7, № 10, № 13. 32. Новоселов М. А. Забытый путь опытного богопознания. Вышний Волочек, 1902. 56 33. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. От Возрождения до Канта // Под ред. С. А. Мальцевой. – СПетербург, "Пневма", 2002, 880 с. 34. Реати Ф.Э. Есть ли Бог: Человек в поисках Бога. – Гатчина, 2000. 35. Светлов П.Я. Христианское вероучение в апологетическом изложении. – Киев, 1910. 36. Соколов В.В. Введение в классическую философию. – М.: Изд-во МГУ, 1999. 37. Соколов В.В. Проблема философского и религиозного Бога в системе воззрений Декарта // Бессмертие философских идей Декарта. – М.: ИФРАН, 1997. 38. Соловьев В.С. Понятие о Боге (в защиту философии Спинозы) // Соловьев B.C. Собрание сочинений. – СПб., 1903, т. 7. 39. Сретенский Н.Н. Лейбниц и Декарт (Критика Лейбницем общих начал философии Декарта). Очерки по истории философии. – Казань: Типолитогр. Имп. ун-та, 1915. IV, 119 с. 40. Таранов П.С. 150 мудрецов и философов. Жизнь, судьба, учение, мысли: Интеллектуальный энцикл. справ.: Учеб. пособие: В 2 т. Т.2. – Симферополь-Запорожье: НАРУС-М, 2000. – 832 с.: ил. – (Сер.: Б-ка третьего тысячелетия). 41. Тихомиров П.В. Имманентная критика рационального богословия (Гносеологические и метафизические предпосылки истины бытия Божия). Исследование. – Харьков, 1899. 42. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. – М., 1918. 43. Флоренский П. Столп и утверждение истины. – М., 1914. 44. Франк Л.С. Смысл жизни. – Париж, 1926. 45. Франк С.Л. К истории онтологического доказательства // Франк С.Л. Предмет знания. Душа человека. – СПб., 1995. 46. Хейворд А. Бог - есть? Взгляд ученого на существование Бога. – М., 2000. 57 ПРИЛОЖЕНИЕ Приложение 1 Существует ли Бог? Есть ли этому доказательства? Этот вопрос задают многие люди. Последние опросы свидетельствуют, что сегодня около 90% населения нашей планеты верят в существование Бога или какой-то высшей силы. Несмотря на это, существование Бога нельзя доказать или опровергнуть. Библия говорит, что мы должны принять этот факт верой: «А без веры угодить Богу невозможно; ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздает» (Евреям 11:6). Если бы Бог хотел, то мог бы просто появиться и доказать всему миру Свое существование. Но если бы Он так поступил, то вера была бы нам не нужна. «Иисус говорит ему: ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие» (Иоанн 20:29). Тем не менее, это вовсе не означает, что доказательств существования Бога нет. В Библии написано: «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь. День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание. Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их. По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их. Он поставил в них жилище солнцу» (Псалом 18:2-5). Звезды на небе, безграничная вселенная, чудеса природы, красота заката – все эти вещи указывают на Бога-Создателя. Если этого недостаточно, то ощущение Божественного присутствия заложено и в нашем сердце. Текст Екклесиаста 3:11 сообщает нам: «Все соделал Он прекрасным в свое время, и вложил мир в сердце их». Понимание того, что существует что-то вне пределов нашей жизни и этого мира, вложено глубоко в нашем существе. Даже, если мы не верим в существование Бога, Он все равно проявляется в нас и через нас. Несмотря на все это, Библия предупреждает, что некоторые люди будут продолжать отрицать существование Бога: «Сказал безумец в сердце своем: нет Бога» (Псалом 13:1). Поскольку 98% 58 людей на протяжении всей истории, во всех культурах, цивилизациях и на всех континентах верили в существование некоего «бога», то должно быть что-то (или кто-то), заставляющее их верить! Кроме библейских аргументов существования Бога существуют логические аргументы. Во-первых, это онтологический аргумент. Самая популярная форма онтологического довода использует определение Бога для доказательства Его существования. «Бог – это тот, величайшего от которого невозможно представить». Далее доказывается, что существование величественнее от несуществования, а поэтому величайшее существо, которое можно представить, должно существовать. Если Бог не существует, тогда Он не может быть этим величайшим существом, а это противоречит исходному определению Бога. Второй довод – телеологический – основан на понимании того, что, так как наша вселенная демонстрирует такой впечатляющий замысел, должен существовать Божественный создатель этого совершенства. Третий аргумент, доказывающий существование Бога – космологический – утверждает, что любому явлению должна быть причина. Наша вселенная и все в ней – это явление, поэтому должна быть причина, приведшая к возникновению всего этого. В конечном результате, должно быть что-то первоначальное, давшее рождение всему остальному. И этим первоначальным является Бог! Четвертым доводом является моральный аргумент. Любая культура в истории подчинялась определенным законам общества. Каждый человек владеет чувством добра и зла. Убийство, ложь, воровство, безнравственность во все времена вызывали порицание. Откуда же еще могло возникнуть это понимание добра и зла, хорошего и плохого, как не от святого Бога? Однако в Библии написано, что, несмотря на это, люди будут продолжать отвергать неопровержимые доказательства существования Бога, веря вместо этого лжи. Текст Послания к Римлянам 1:25 гласит: «Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари 59 вместо Творца, Который благословен во веки, аминь». Библия также провозглашает, что людям, отрицающим Божье существование, нет оправдания: «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны» («…нет им оправдания» – в оригинале) (Римлянам 1:20). Очень часто люди объясняют свое неверие в Бога тем, что это «ненаучно», «несовременно» или «недоказуемо». Но истинная причина состоит в том, что, приняв существование Бога, им придется принять также свою ответственность перед Ним и нужду в Его прощении (Римлянам 3:23; 6:23). Если Бог есть, тогда мы несем ответственность перед Ним за свои поступки. Если же Его нет, то мы вольны делать все что вздумается, не боясь Его суда и наказания. Очевидно, что именно из-за этого теория эволюции столь популярна – она дает людям альтернативную веру. Бог существует, и почти каждый из нас знает, что это так! Даже тот факт, что многие так агрессивно пытаются доказать обратное, уже сам по себе является подтверждением Его существования. И еще один, последний аргумент на пользу существования Бога. Откуда я знаю о Его существовании? Я знаю это, потому что каждый день общаюсь с Ним. Он не разговаривает со мной обычными словами, но я чувствую Его присутствие, я знаю, что Он любит меня и помогает мне выбрать правильный путь. Многие события в моей жизни можно объяснить только благодаря Богу. Бог спас меня и настолько изменил мою жизнь, что я не могу не восхвалять Его за то, что Он существует! Как бы ни было, ни один из этих аргументов не сможет переубедить того, кто твердо решил отрицать существование Бога. Принять всей душой Его существование можно только через веру (Евреям 11:6). А вера в Бога – это не прыжок наугад в темноту, это безопасный шаг в хорошо освещенную комнату. 60 Приложение 2 Ансельм Кентерберийский о красоте мироздания и свободе Поиск единых оснований для красоты и блага не является неизбежным свидетельством кризиса эстетики. Этот поиск отвечает самой ее природе, и интерес к свидетельствам мысли, уже определившей для себя такие основания, также закономерен. Неисчерпаемым источником таких свидетельств является опыт христианства, христианского средневековья, вызывающего у исследователей в настоящее время все больший интерес. Если XIV-XVI вв. были эпохой нового открытия античности, то XX в. стал в определенной степени возрождением средневековья. Одним из важнейших философов и теологов, сокрытым ранее под толщей снисходительного пренебрежения и ошибочного отождествления схоластики с католической мыслью Нового времени, является Ансельм Кентерберийский (1033-1109 гг.), у которого нравственная философия была теснейшим образом связана с эстетической проблематикой. Важнейшими сочинениями, в которых раскрывается у него понятие красоты и совершенства в их связи со свободой и необходимостью, являются трактат «Почему Бог стал человеком», диалог «Об истине» и два размышления: «Воздвижение души к искомому и обретаемому Богу» (XXI) и «Об искуплении рода человеческого» (XI). Последнее было переведено на русский язык еще в 1783 году. Основой средневековой философии и миросозерцания являлось понятие о тождестве Бога, бытия, истины, блага и совершенства, восходящее к античному неоплатонизму. Все совершенно настолько, насколько оно существует. Это тождество требовало от мысли быть не только рассуждением, но созерцанием, «медитацией» и даже молитвой. Исследователи единодушны в том, что онтологическое доказательство бытия Бога Ансельма есть ярчайший момент гармонии разума и мистического созерцания. Так, С.С. Аверинцев, используя онтологическое 61 доказательство как пример, вполне последовательно вывел Ансельма и Канта ярчайшими выразителями культур средневековья и Нового времени. Однако не следует забывать, что Ансельм был представителем средневекового монашества, выросшим, по словам того же Аверинцева, в мире философии Августина, и что непосредственный опыт жизни в вере был для него, даже как для философа, гораздо важнее. Эстетическая мысль Ансельма во многом несет на себе черты, характерные именно для монашеского созерцания. Доказательство бытия Бога для самого Ансельма – конфликт, разрешение которого он находит в размышлении о нравственности и красоте. Поэтому исследователь не должен просто идти вслед за Ансельмом; важнейшая задача: не упуская из виду эту «положительную онтологию», раскрыть тождество блага, истины и совершенства. Мысль Ансельма есть диалог с двумя признанными зачинателями средневековой философии христианского запада. Один уже назван – это Августин; второй – псевдо-Дионисий Ареопагит. Но Ансельм первый, в котором по-настоящему раскрывается их основополагающая роль и исполняется единство этих двух истоков. Мысль самого Ансельма определяется тремя событиями: творением Бога (в котором становится ясным отношение Бога и мира), искупительная жертва Христа и «исполнение времен» (в которых открывается божественный замысел). Важнейшим же понятием, которое пронизывает мысль Ансельма и определяет ее движение от одного из этих событий к другому, раскрываясь в этом движении, является понятие свободы. Дионисиево мистическое созерцание тварного мира, исходящего от Творца и к нему с необходимостью возвращающегося, ограничено у Ансельма непреодолимой пропастью, разделяющей бытие Бога и мир. Ансельм часто возвращается к евангельскому изречению «Что ты имеешь, чего бы не получил?» (1 Кор. 4:7). Все, что имеет человек и мир от себя – это небытие, ничто. Созерцание этого мира, в котором пребывает первое эстетическое созерцание, окрашено в эсхатологические тона созерцания недоступного Бога и будущего единения человека с Ним. Ансельм 62 противопоставляет два чувства, которые сопутствуют этим созерцаниям: радость (и любовь) и тоска (и надежда). По Августину, сотворенный согласно божественному замыслу космос отмечен печатью совершенства самого этого замысла и Творца. Ансельм показывает присутствие этого совершенства в понятии правильности (rectitudo). В этом понятии тождественны истина, правильный поступок, красота бытия мира («первая красота», как называл ее Бонавентура). Будучи порядком мироздания, красота выступает как его необходимость. При этом Ансельм предпочитает называть красотой нечто зримое, а термин гармония употребляет только в значении совершенства звуков, однако, так или иначе, речь идет о предмете чувственного восприятия. Как чувство удовольствия от созерцания красоты мира возникает радость, однако, окончательное определение ее у Ансельма иное – она есть чувство близости к Богу во всем. В красоте мироздания мы видим скорее следы в мире Бога и Его замысла (Августин, так же у Бонавентуры). Здесь берет начало развитие эстетического созерцания, и оно есть движение от наслаждения красотой к конфликту и преодоление его на пути к более глубокому постижению бытия и Бога, причем конфликты эти имеют равно нравственное и эстетическое звучание. «Сколь сладостна та сладость, которая творит столькую сладость; сколь прекрасна красота, творящая такую красоту!» — восклицает Ансельм. Но перейти к созерцанию совершенной красоты, к совершенной радости, человек в этой жизни не в состоянии, по причине своей тварности. Другим препятствием является усматриваемое в мире уродство и зло (и то, и другое объединяется как природное зло). Для христианина вообще зло выступает основным аргументом против самого Бога, а вместе с тем и против красоты и нравственного закона. Бог «по определению» не может творить зла. Развивая понятие о тождестве Бога, бытия и совершенства, Августин окончательно для мысли средневекового Запада утверждает, что зло есть небытие. Здесь же раскрывается первое определение божественной свободы: Бог абсолютно 63 свободен; говорить, что он «не может» творить зло есть для средневекового мыслителя заведомая ошибка в самой постановке вопроса и прекрасный повод порассуждать, например, о различии обозначения вещи и ее называния (как у Ансельма). Здесь мы подступаем к подлинно гуманистическому порядку христианской мысли. Более важным препятствием на пути созерцания совершенства божественного откровения является сам человек, его печальное состояние и зло, проистекающее от свободной его воли (моральное зло), а также кажущееся попустительство Бога. Августин, во всем объеме привнесший в христианскую философию понятие свободы воли человека, не смог справиться с проблемой: на раннем этапе творчества он оптимистически и последовательно настаивал на том, что Бог всякое зло обращает в добро; в «Граде божьем» же он уже выраженный сторонник божественного предопределения (необходимости, порядка), ограничивающего свободу (в таком же направлении двигалась христианская мысль и в Новое время). Для Ансельма же очевидно, что никакое предопределение не может ограничить свободу. Как справедливо отмечает известный немецкий католический теолог Г.У. фон Бальтазар, красота мира, его необходимость, есть раскрытие в нем свободы Творца. С другой стороны, Ансельм заостряет вопрос до предела, рассматривая всякое зло как следствие свободы воли разумного существа, то есть существа, способного пользоваться свободой воли (в данном случае дьявола). Злодеяние есть неправильное употребление свободы воли, и Ансельм последовательно проводит мысль о том, что оно есть небытие. Соответственно изменяется и весь строй категорий, важнейшей из которых выступает potestas, то есть «способность» не просто как абстрактная возможность, но сила, склонность, власть деяния, положительная сила творения. Эта potestas есть встроенность человека в порядок правильности, и окончательное определение свободы воли у Ансельма: способность (potestas) сохранять правильность (rectitudo) воли ради самой этой правильности. Подобное 64 поведение правильно (=справедливо, juste); так поступающий человек является праведником (justus), и ему уготовано место на небесах. Его деяния соответствуют правильности, красоте мироздания, а злодеяние, которое могло бы его нарушить, неспособно этого сделать именно по причине того, что названная правильность совершенна. Кроме того, Ансельм очевидно высказывается в пользу неотторжимости человеческой свободы, сохраняя ответственным за достоинство свои человека поступки. и Праведное делая его целиком поведение является движением к Богу и основанием радости еще в этом мире. Как и у многих других мыслителей, у Ансельма нравственный идеал связан с красотой. Важна в данном аспекте сотериология Ансельма (ему принадлежит сотериологическая теория «сатисфакции»). Подобно Канту, исследовавшему основания подлинно морального поступка, Ансельм рассматривает основания подлинной радости. Во-первых, к радости и удовольствию от непосредственного созерцания Бога и приобщения к Нему может примешиваться радость от страданий Христа, от смерти невинного существа, который и сделал возможным для нас такое приобщение. Кроме того, во-вторых, праведники замещают на небе места падших ангелов и могут справедливо радоваться их падению. Подлинного созерцания совершенства невозможно достичь без полного разрешения проблемы добра и зла, взаимоотношений дьявола, Христа и человека. И здесь Ансельм с трудом удерживается на грани, за которой может стоять отрицание необходимости собственно евангельских событий. Утвердив неотторжимую свободу воли человека, Ансельм проявил себя как мыслитель-гуманист: он «вырвал его из лап дьявола». Христос становится, в первую очередь, «исполнителем завета», утверждающим гармонию и совершенство свободных отношений Бога и человека, а уже потом спасителем человечества от злой власти. Здесь находит свое окончательное определение понятие свободы. Все деяния Бога являются абсолютно свободными. Ансельм отвергает все множество концепций, пытающихся представить, что Богом руководит какая-либо необходимость, пусть это 65 даже будет необходимость спасения человека ради блага. Бог абсолютно свободно (спонтанно), исходя из одной внутренней необходимости своей любви, творил мир и человека, а впоследствии принял мирскую необходимость (т.е. именно мирскую красоту, поскольку уродство есть небытие) в собственную свободную волю: воплотился, принял на себя грехи человечества и умер за них. Именно эта свобода и была единственной возможностью спасительного действия, с одной стороны, мирская необходимость не могла подчинить божественную свободу, с другой, именно в этой свободе и состояла та величайшая цена, которой было добыто спасение. Но, повторимся, это не была заместительная жертва, но бесконечно свободное действие (именно это и составляет суть теории «сатисфакции» Ансельма). С этой божественной свободой согласуется подлинная самостоятельность и самоценность материального мира и человека, являющаяся основанием возможности подлинной радости: мир и человек созданы ради самих себя, человек не замещает ангелов. Человекобог – это проявление завета, пример свободы ради свободы; праведник же – это свободное самовосстановление человека, свободное открытие себя божественной благодати и подчинение своей воли божественной воле. Это совершенно согласуется с «положительной онтологией» христианской мысли. Человек по-настоящему и не может ничем искупить свой грех или принести Богу подлинный дар, ибо не имеет ничего своего. Обязанность человека Богу не может быть численно измерена – человек предельно больше должен Богу, чем может отдать. За этим следует важнейшая проблема творчества в средневековье – невозможность выразить человеческими средствами не только красоту божественного мира, но и просто его облик. Здесь же «положительная онтология» соответствует своеобразной «негативной свободе»: свобода человека есть сознательное согласование своей воли с правильностью, гармоничным порядком мироздания, она есть отсутствие собственного. Здесь нет юридического следования нормам – это согласование свободно, 66 причем отказ от такого согласования ведет человека к небытию (смерть есть следствие греха). Таковы основания совершенного эстетического созерцания (радости и любви); высочайшая красота же есть совершенство божественного завета с людьми и Отголоском красота этих подлинно идей свободного Ансельма могут нравственного служить деяния. убеждения его современника, великого поэта той эпохи Хильдеберта Лаварденского (1056-1133 гг.), стоявшего у истоков куртуазной поэзии. Хильдеберт полагал, что первородный грех (непреодолимая пропасть, разделявшая Творца и тварь), искуплен был Христом полностью, и теперь дело за самим человеком, то есть его доброй волей. Служение людям для него было тождественно служению богу, а поэзия представала как совершенное служение людям. Ансельм отмечает, что полная радость непосредственного созерцания Бога «складывается» из радости за каждое другое спасенное существо. Именно такая предельная радость есть высшая точка эстетического созерцания, непосредственного созерцания Бога, а также и свидетельством возвращения человека в Бога (поскольку только в Боге «найдется место» столь великой радости). Еще у Дионисия мы находим существенное развитие этого понятия: мир возвращается к Нему, многократно преумножая совершенство (истину, благо, красоту). Говоря о приумножении блага, мы также сталкиваемся с понятием свободы: все раннехристианские мыслители, утверждавшие, что основной целью творения было умножение блага (Ириней, Августин), подчеркивали роль в таком приумножении подлинно свободной воли сотворенного существа. 67