Черкасова М.С., Рецензия на:

Черкасова М.С., доктор исторических наук (Вологодский государственный
педагогический университет)
Рецензия на:
Дмитриева З.В. «Вытные и описные книги
монастыря XVI-XVII вв».
Отечественная история. 2007 г. № 4. C. 172-175.
Кирилло-Белозерского
Представленная на суд читателей книга - плод многолетнего и упорного труда автора,
признанного в современного историографии специалиста по источниковедению и истории
крестьянства средневековой России.
Вытные книги Кирилло-Белозерского монастыря 1559 г. были известны еще В. О.
Ключевскому, использовавшему их для обоснования мысли о происхождения крепостного
права из крестьянской задолженности. Вытные и другие хозяйственные книги Кириллова
монастыря изучались также Н. К. Никольским, Л. С. Прокофьевой, Т. И. Осьминским, А. Х.
Горфункелем. Часть их была опубликована З. В. Дмитриевой и А. Х. Горфункелем в серии
"Вотчинные хозяйственные книги XVI в.". Но лишь в данной монографии изучение комплекса
вытных, отписных, дозорных, писцовых, переписных книг Кирилло-Белозерского монастыря
XVI-XVII вв. проведено с максимально исчерпывающей глубиной и органически увязано с
рядом фундаментальных проблем источниковедения и аграрной истории Московской Руси.
Во введении автор определяет свой подход к источниковедческому исследованию
большого комплекса монастырских хозяйственных книг (с. 6). Сборники и кодексы, а также
отдельные документы изучаются Дмитриевой и текстологически, и палеографически, и
филигранологически, с учетом переплетов и маргиналий. Автор применяет методику
дипломатической кодикологии, предложенную в трудах Л. В. Черепнина, С. М. Каштанова, Л.
И. Ивиной при изучении сборников актов, в частности монастырских копийных книг XVI-XVII
вв. Филиграни датированных рукописей используются Дмитриевой для датировок сборников,
не имеющих хронологических помет писцов. На основе описи 1732 - 1733 гт. автор
сопоставляет наличный состав сохранившихся хозяйственных книг обители и приходит к
выводу о почти полной сохранности документального собрания Кирилло-Белозерского
монастыря (с. 7). Этот вывод свидетельствует о "фундированной" источниковой базе
исследования.
В первой главе предлагаются подробные формулярный анализ вытных книг Кириллова
монастыря 1559 г. и сопоставление их с семенниками и хлебными оброчниками. Дмитриева
уточняет историю создания раннего комплекса хозяйственных книг и аргументирует датировку
семенников и оброчников не 1558 г., как считал Горфункель, а не позднее 1561 г. (с. 15).
Исследовательница установила, что рукописи книг (вытных, семенных и оброчных) являются
не списками, а разными документами, близкими по времени написания. Первый их раздел
(семенник) создавался на основе единого комплекса черновых семенников отдельных сел, а
второй и третий разделы - на основе оброчников разных лет, вероятно, погодных (с. 22).
Дмитриева отвергает мнение Прокофьевой и Осьминского о том, что оброк крестьян,
взявших в монастыре ссуду, был несравненно выше оброка тех крестьян, которые ссуду не
брали. Она связывает составление вытных книг 1559 г. с выдачей Кирилло-Белозерскому
монастырю царем Иваном IV жалованной грамоты 17 декабря 1559 г. Учитывая процесс
интенсивной внутренней колонизации Белозерья в 1540 - 1550-х гг., правительство этой
грамотой разрешило кирилловским властям принимать крестьян в монастырскую вотчину "без
отказу". Монастырские переписи 1559 и 1561 гг. фиксировали всех крестьян как
новопорядчиков и тем самым выполняли роль порядных грамот (с. 30). С этим выводом
исторического характера перекликается мысль, высказанная в заключении к книге: хлебная
ссуда в Кирилло-Белозерском монастыре выступала в условиях интенсивных внутривотчинных
переходов крестьян в качестве бессрочного кредита и не являлась экономическим фактором
закрепощения крестьян и ограничения их переходов в последней трети XVI - первой четверти
XVII в. (с. 286).
В этой же главе автор показывает взаимоотношения двух общин - монастырской и
крестьянской, их органическую взаимосвязанность в повседневной жизни, поскольку выдача
хлебной ссуды из монастырских житниц производилась под контролем крестьянского мира (с.
31). Приводится новый богатый материал о житничных целовальниках, который в литературе
еще не исследовался. Источниковедческий ряд монографии удачно обогащается приводимыми
автором текстами "выборов" этих выборных лиц крестьянской общины (с. 32), наблюдениями
над их приходо-расходными, посевными, ужинно-умолотными книгами, которые велись в
отдельных селах и отразили реалии крестьянской повседневности (с. 33 - 34). Так,
горизонтальный срез внутривотчинных отношений, рисуемый вытными книгами, дополняется
сюжетами о межкрестьянских отношениях и хозяйственной документации, циркулировавшей
на разных "этажах" вотчинно-крестьянской общности. И в последующих разделах монографии
автор удачно раскрывает взаимодействие крестьянского мира (по крестьянским челобитным) и
монастырских властей (по соборным приговорам и уставным грамотам о нормах повинностей)
(с. 218, 234 - 235 и др.). Сложный материал о
С. 172
хлебной ссуде представлен читателю в различных таблицах локальных и своднообобщающих - с широким хронологическим охватом (например, с. 42 - 54 - табл. 8).
Во второй главе автор расширяет источниковую панораму исследования, обратившись к
ранним (XVI в.) монастырским отписным (описным) книгам. В современном источниковедении
и археографии данное направление является одним из самых плодотворных, о чем
свидетельствуют новейшие публикации монастырских описей, выполненных в том числе и при
участии Дмитриевой на высоком научно-археографическом уровне1. Следует упомянуть также
издания описей новгородского Софийского собора (Э. А. Гордиенко и Г. К. Маркина),
Звенигородского Саввино-Сторожеского монастыря (С. Н. Кистерев и Л. А. Тимошина),
Кирилло-Новоезерского монастыря (Т. В. Сазонова) и ряда других вологодских и белозерских
монастырей (Ю. С. Васильев)2.
Дмитриева учла до двух десятков ранних описей северных и среднерусских монастырей,
оговорив их датировки, причины составления, структуру и особенности формуляра,
информационную насыщенность отдельных описательных статей, достоверность включенных в
них данных. Большинство монастырских описей автор классифицирует по трем основным
группам: 1) составленные при смене настоятелей; 2) составленные в результате переписей,
проведенных по инициативе монастырских властей; 3) составленные в результате
государственной ревизии обителей. Здесь важны наблюдения о включении сведений отписных
книг в писцовые книги, о генетической связи между контролем государства над церковномонастырским имуществом и включением описаний церквей и их интерьеров в писцовые
книги, по сути - государственным контролем над Церковью и поземельным кадастром (с. 78 79).
История описи Кирилло-Белозерского монастыря 1601 г. и, в частности, список
конфискованных предметов и денег у группировки старца Леонида (Ширшова) (с. 87 - 88)
наталкивают читателя на мысль, что государство стремилось к укреплению общежительного
начала в русских монастырях, более строгому соблюдению их уставов, и пыталось
противодействовать проявлению частнособственнических принципов у монашества. Это могло
быть дополнительной причиной проведения государственных ревизий крупных обителей.
Весьма важен в общеисторическом плане вывод автора о введении в Кириллове
монастыре в конце XVI в. по инициативе Бориса Годунова государевой десятинной пашни как
способа реактивации земледелия. Эта мера была частью правительственной политики по
преодолению кризисных явлений в хозяйстве страны. Тем самым государство подключало
одного из крупнейших корпоративных собственников страны к содержанию военнооборонительной системы на юге России (с. 113 - 114).
При изучении Кирилловской описи 1601 г. Дмитриева мастерски сопоставляет
подлинную рукопись, фиксирующую положение монастыря в один определенный момент, со
списком, который использовался в монастырском делопроизводстве до 1615 г. и приписки
которого отражают динамические изменения в жизни обители. Как и в главе о вытных книгах,
во второй главе читатель получает представление о формуляре каждой монастырской описи
XVII в., характере использования одних источников при составлении других (например,
хлебных оброчников при создании вотчинной описи 1601 г. - с. 98 - 99, 06).
Приведенные в приложении 6 (с. 297 - 298) сведения о численности братии и слуг по
описи 1620 - 1621 гг. важны для демографического изучения монашества в России XVII в.
Инициатива его учета могла исходить и от правительства, и от епархиального руководства.
Большинство известных нам описей вологодских монастырей (наиболее ранняя - Сямженского
Евфимьева, около 1561 г.3) показывают, что сначала велся общий учет иноков, а с середины
XVII в. стали составлять их конкретные списки. В преамбуле описей среди прочих
описательных статей в качестве программы описаний начинает фигурировать и "братия по
имяном". Вероятно, краткие, суммарные сведения о численности братии (как и крестьян) в
описях обителей генетически предшествовали более полным их именным спискам. В
приложении 7 опубликован список братии Кирилло-Белозерского монастыря по отписной книге
1668 г., насчитывающий свыше 200 имен (с. 301 - 304). Он дает представление о внушительных
размерах Кирилловской обители и будет весьма полезен для будущих исследователей, в том
числе интересующихся антропонимикой, традициями монашеского имянаречения и другими
культурологическими вопросами.
Человеческая, индивидуальная составляющая -редкий гость в работах по
источниковедению и истории крестьянства. Данный в третьей главе биографический очерк
кирилловского келаря и соборного старца Матфея (Никифорова) - настоящее творческое
достижение Дмитриевой, удачный опыт исторической антропологии. По крупицам, из
разнообразных источников, она собрала все сведения об этой незаурядной личности книжнике, миротворце, рачительном хозяине, детально знавшем крестьянскую жизнь (с. 162).
Эти качества наложили особый отпечаток на созданные им рукописи и проводимую политику в
обширной монастырской вотчине.
В третьей главе также детально анализируется составленный старцем Матфеем сборник
окладных книг 1620 - 1650-х гг., вытной книги 1665 г. и отписной книги 1668 г. в сравнении с
вытными книгами 1559 г. и описью 1601 г. По большой группе деревень ключа Старого Волока
Славинского Дмитриева выявила одинаковое количество вытей в середине XVI и в середине
XVII вв. Это свидетельствует о традиционности обложения деревень на протяжении
длительного времени (с. 165 и табл. 1). Анализ отписной книги 1668 г. и сравнение ее с
вытными книгами 1559 г. показало, что число дворов в вотчинах Кириллова монастыря в 12
уездах России возросло в 1.5 раза. Из этого следует, что несмотря на разорение смутного
времени и ограничительные меры правительства против роста монастырского землевладения,
Кирилловская духовная корпорация находила пути для увеличения численности своего
народонаселения (с. 192).
Автор намечает плодотворный путь филигранологического исследования грандиозной 2томной копийной книги Кирилло-Белозерского монастыря A 1/16 и A 1/17 из собрания СанктПетербургской Духовной академии (ОР РНБ). Следует согласиться с мнением Дмитриевой, что
по характеру включенС. 173
ных документов кирилловские копийные книги отличаются более смешанным составом,
в них содержится гораздо больше списков с писцовых, дозорных, переписных книг, чем в
аналогичных памятниках Троице-Сергиева или Симонова монастырей (с. 150, 152). Повидимому, можно говорить об определенных отличиях в системе документирования в разных
монастырях России. Для Троицкой обители была характерна более четкая дифференциация
материалов на актово-владельческую и текущую хозяйственно-делопроизводственную
документацию.
В четвертой главе вытные книги рассматриваются как источник по изучению
крестьянского хозяйства. Внимание автора сосредоточено в основном на посевах хлебных
культур (рожь, овес, пшеница, ячмень), крестьянских землепользовании и платежах. Расчет
посевов дан по "ключам" - административно-хозяйственным единицам вотчинного управления
- и по дворам. Географический охват материала включает, кроме Белозерья, Вологодский,
Пошехонский, Угличский, Бежецкий, Кашинский, Дмитровский и Московский уезды.
Уникальность вытных книг 1559 г., отмеченная автором, заключается в том, что на
уровне двора они позволяют рассчитать хлебные оброки крестьян на единицу посеянного хлеба
и тем самым преодолеть приблизительность наших представлений о феодальной ренте в XVI в.
Исследовательница установила, что у большинства белозерских крестьян за вычетом семян
оставалась третья часть посеянного хлеба, и эта норма платежей оказывается несколько выше,
чем в новгородских землях XVI в., где бытовала "пятина" (с. 211 и табл. 11 - 13 на с. 212 - 214).
Сравнивая хлебный и денежный оброк в 1559 и 1601 гг., Дмитриева справедливо
замечает, что изменения в размерах оброков крестьян старались проследить сами руководители
монастырских хозяйств - келари и казначеи. Это сравнение показало, с одной стороны,
стабильность платежей, установленную еще Горфункелем, с другой - их увеличение или
снижение с учетом реальной тяглоспособности крестьян разных селений в период
хозяйственного кризиса и смуты. Не только принцип "посильности", но и личного восприятия
крестьянами возлагаемых на них повинностей учтен, на мой взгляд, в уникальном соборном
приговоре 19 мая 1577 г.: "А сверх сие грамоты у келаря, которая будет нужа, и велит позвати
крестьян из чести, и которые крестьяне пойдут из чести, тому честь, а которые не пойдут, и
тому крестьянину пени нет" (с. 292). Нельзя сводить внутривотчинные отношения только к
повинностной сфере и надо учитывать ее сбалансированный характер, терпимость старцев к
реальным возможностям крестьян, их традициям и обычаям.
Дмитриева отмечает, что после 1602 г. в архиве Кириллова монастыря отсутствуют
нормативные или сводные документы о крестьянских повинностях, а хлебные и денежные
оброчные тетради ведутся по отдельным селам. По ряду вотчинных комплексов,
расположенных в десятке уездов России, автор систематизировала материал, раскрывающий
тенденции в развитии крестьянских платежей на протяжении всего XVII в. (с. 239 - 241 - табл.
31 - 37). Автор фиксирует неизменность нормы платежей с выти в течение длительного
времени и существенную переоброчку в 1680-х гг. (с. 237). Полагаю, данное суждение
подтверждает вывод Н. А. Горской, сделанный на материале монастырей центральной России, о
коренном нарушении принципа фиксированности ренты как раз в это десятилетие4.
Опираясь на собственные выводы о денежной направленности ренты в вотчинах ТроицеСергиева монастыря уже в первой четверти XVII в. и неуклонном сокращении сферы
домениального хозяйства, отмечу, что обработанные Дмитриевой материалы показывают более
замедленную эволюцию Кирилловской вотчины, на которой, возможно, в большей степени
сказалось сдерживающее влияние крестьянской общины. Показателен вывод об
уравнительности тяглых наделов, когда подавляющая часть крестьян (89%) имела 2 и менее
четвертей тяглой пашни (около 3 десятин в трех полях). Можно было бы задаться вопросом,
какими были крестьянские наделы в других монастырских вотчинах севера и центра страны.
Думается, исследования на эту тему (Е. Н. Баклановой, Н. А. Горской, В. И. Иванова, З. А.
Тимошенковой и др.) позволяют такое сравнение провести.
В четвертой главе Дмитриева также выявляет несоответствие размеров тяглой и
обмерной пашни, объясняя это временным исключением части пашенных земель для
восстановления ее плодородия (принцип "выводных полей", используя современный
агротехнический термин) (с. 107 - 208). Исследовательница поддерживает мнение В. Б.
Павлова-Сильванского, связывавшего происхождение земельных переделов с упорядочением
обложения и введением вытного письма (с. 209 - 210). В вытных книгах 1559 г. не отразилось
участие крестьянской общины в переделах, а по позднейшим источникам (челобитным XVII в.)
уже заметно стремление крестьян к поравнению вытного тягла и наделов (с. 210).
В пятой главе проводится сравнительное изучение вотчинных и государственных
переписей по важнейшим показателям аграрного развития - население, землепользование,
обложение. Оно находится в русле давней дискуссии о достоверности данных писцовых книг.
Этим сложным вопросам было посвящено более десяти Всероссийских научно-практических
совещаний, одним из организаторов и руководителей которых является Дмитриева5.
Народонаселение вотчины в первой четверти XVII в. изучается в двух аспектах: степень
его стабильности и соотношение в его составе крестьянства и бобыльства. Однако здесь есть
две сложности. Во-первых, это неустойчивость, несформированность в XVI-XVII вв.
крестьянских фамилий. Во-вторых, - общая нестабильность сельского населения в тяжелые
годы смуты и после нее. Дмитриева устанавливает сокрытие части населения при переписях,
причем монастырские власти делали это как на облагаемых землях, так и на отарханенной
округе Околомонастырья (с. 272 - 273, 278).
При изучении степени стабильности сельского населения Белозерья по обширному
комплексу дозорных книг 1613 - 1618 гг. Дмитриева применяет методику Г. А. Победимовой,
сопоставившей поименный состав крестьян Иосифо-Волоколамского монастыря. Результаты
сравнения отражены автором в подробном перечне крестьян и пустых дворов в 1613 - 1626/27
гг. (с. 155 - 171). В частности, автор
С. 174
очень убедительно провела текстуальное сопоставление населения Кнутовского и
Колдомского ключей Околомонастырья по монастырскому хлебному оброчнику и
правительственной дозорной книге 1618 г. (с. 274 - 277). Из него следует впечатляющий вывод:
хлебный оброчник учел 135 дворов хозяев и 150 "людей", а дозорная книга лишь 5 дворов
крестьянских и 3 бобыльских (с. 278).
Столь же корректно Дмитриева провела исследование пропорций крестьянского и
бобыльского населения в белозерских вотчинах Кириллова монастыря. Анализ вытной книги
1624 г. и писцовой 1626/27 г. показал, что вопреки распространенному мнению судить о
бедности населения на основе данных о бобыльстве нельзя. Мне кажется вполне логичным
предложенное Дмитриевой объяснение диспропорций в соотношении бобылей и крестьян в
разных описаниях: причиной было введение "живущей четверти", вследствии чего бобыльские
дворы облагались вдовое легче крестьянских и землевладельцы стремились представить
большую часть своего зависимого населения малоплатежными бобылями (с. 283).
В последнем параграфе пятой главы автор сопоставляет данные о количестве пашни
Кирилло-Белозерского монастыря в писцовой книге Белозерского уезда 1626/27 г. и в
монастырских вытных книгах и устанавливает в первой существенное занижение сведений о
пашне по сравнению с последними (с. 282 - 283 - табл. 3 и 4). Мною такое несоответствие было
установлено по писцовым книгам всех трех принятых в современном источниковедении
вариантов - "оптимальному", "деформированному" и с "неразделенной пашней" 6.
Аргументированные выводы автора о большей достоверности вотчинных описаний по
сравнению с государственными, постоянный показ взаимодействия разных документальных
комплексов существенно обогащают источниковедение России XVI-XVII вв.
Рецензируемое издание прекрасно оформлено. Представлены и филиграни, и фотокопии
отдельных листов рукописей, и образцы почерков. Развернутые подстрочные примечания и
множество таблиц удобно размещены в самом тексте, а в конце дано содержательное
документальное приложение. Книга насыщена тонкими частными наблюдениями
источниковедческого,
методического,
терминологического,
хронологического,
археографического плана.
Основное, что привлекает читателя в данной книге, - это органичное переплетение
проблем источниковедения и аграрной истории, высокая исследовательская культура, в чем
воплощаются лучшие черты ленинградской исторической школы. Книге такого масштаба и
такого качества исполнения суждена долгая жизнь в науке.
М. С. Черкасова, доктор исторических наук (Вологодский государственный
педагогический университет)
Примечания
Опись строений и имущества Кирилло-Белозерского монастыря 1601 года. Комментированное
издание / Сост. З. В. Дмитриева и М. Н. Шаромазов. СПб., 1998; Описи Соловецкого монастыря
XVI века / Сост. З. В. Дмитриева, Е. В. Крушельницкая, М. И. Мильчик. Отв. ред. М. И.
Мильчик. СПб., 2003.
2
Описи новгородского Софийского собора XVIII - начала XIX в. М.; Л., 1988; Описи Саввина
Сторожевского монастыря XVII в. / Сост. С. Н. Кистерев и Л. А. Тимошина. М., 1994; Васильев
Ю. С. Отписная книга Троицкого Усть-Шехонского монастыря 1660 г. // Белозерье. Историкокраеведческий альманах. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 261 - 287; его же. Отписная книга
Введенского Корнильева Комельского монастыря 1657 г. // Городок на Московской дороге.
Историко-краеведческий сборник. Вологда, 1994. С. 130 - 169; Сазонова Т. В. Опись строений и
имущества Кирилло-Новоезерского монастыря 1657 г. // Белозерье. Историко-краеведческий
альманах. Вып. 2. Вологда, 1998. С. 130 - 165. Ряд критических суждений относительно
последних изданий переписных и вытных книг в краеведческих альманахах см.: Новохатко О.
В. "Генеральный регламент" актовой археографии (О книге С. М. Каштанова) //
Археологический ежегодник за 1999 г. М., 2000. С. 313.
3
ОР РНБ F. 788, л. 274 - 281 (копия XIX в., начало утрачено).
4
Горская Н. А. Монастырские крестьяне Центральной России в XVII в. (О сущности и формах
феодально-крепостнических отношений). М., 1977.
5
Новейшее издание: Тезисы докладов XIV Всероссийской конференции "Писцовые книги и
другие историко-географические источники XVI-XX вв.", посвященной 70-летию
исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. СПб., 2004.
6
Черкасова М. С. Проблемы изучения троицких писцовых книг 1620 - 1640-х гг. // Материалы
Чтений, посвященных памяти Петра Андреевича Колесникова. Вологда, 2000. С. 33 - 44.
1
С. 175