ИССЛЕДОВАНИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ В КОНТЕКСТЕ НАУКИ О

129
УДК 130.2
А. В. Смирнов
Исследования повседневности в контексте науки о культуре:
проблемы метода и методологические перспективы
В статье показаны методологические трудности, с которыми сталкиваются науки о человеке при применении междисциплинарного подхода для изучения повседневной жизни. В качестве одного из путей их преодоления
предполагается рассмотреть возможность построения теории повседневности
в рамках науки о культуре.
The main purpose of this paper is to identify the methodological difficulties
encountered in the human sciences by means of an interdisciplinary approach to the
study of everyday life. As one of the ways to overcome them is supposed to consider
the possibility of constructing a theory of everyday life within the science of culture
Ключевые слова: повседневность, повседневная жизнь, междисциплинарный подход в гуманитарных науках, дискурсивная концепция.
Key words: everydayness, everyday life, interdisciplinary approach in human
sciences, discursive concept.
Ученые, ставящие перед собой цель изучение повседневности, неизбежно сталкиваются с задачей выработки теоретических основ построения знания о своем предмете. Основные методологические проблемы
при изучении повседневности обусловлены отсутствием однозначно интерпретируемого понятия о ней и единого метода ее исследования.
Вследствие этой неопределенности содержание понятия «повседневность» при его использовании в разных науках оказывается различным,
при этом роль, отводимая данному понятию, также может меняться от
инструментальной до основополагающей.
Современные исследования проблем повседневности опираются на
научные достижения философии, истории, антропологии, этнографии,
социологии и ряд новых научных направлений, таких как, например, историческая антропология. Однако исследования повседневности, проводимые в рамках различных наук о человеке, не обладают
методологическим единством и как следствие характеризуются несопоставимыми в научном плане результатами. В гуманитарных науках также
отсутствует строгое различение повседневного мышления, повседневности и феноменов повседневной жизни, что еще более затрудняет установление единого контекста исследований в области повседневности.
Универсальный метод изучения повседневности не может представлять
собой механическую композицию методов, применяемых упомянутыми
науками, что, собственно, и является существенной частью проблемы
построения научного знания о повседневности.
130
Одной из важнейших методологических задач, решаемых при изучении повседневности, по крайней мере, в отечественной науке (в частности, в работах Лелеко [4], Тесля [8] и др.), является поиск ее
непротиворечивого и полного определения, продолжающийся до настоящего времени. Невозможность выработать подобное определение
связано с тем, что повседневность представляет собой не форму организации социокультурной реальности, а один из способов ее познания, зависящий от исследовательской установки познающего. Вследствие этого
оказывается возможным различить повседневность как концепт, понимаемый как направление исследовательского интереса, и повседневность
как научное понятие, окончательное определение которого еще не выработано. В отечественной науке отсутствуют фундаментальные работы,
посвященные определению статуса и роли повседневности в науках о
человеке, причем статуса не онтологического, а, скорее, гносеологического или даже методологического. В настоящее время «повседневность» может быть осмыслена как некий тематический центр,
направление исследований социокультурной реальности, точка зрения
эмпирических (не теоретических) исследований культуры и общества,
что и позволяет рассматривать ее в качестве научного концепта. В данном контексте уместно привести следующее замечание М. Фуко о том,
что «дискурсы формируют объекты, о которых сами и говорят» [9, с. 50],
на основании чего можно утверждать, что концепт повседневности есть
результат развития научного дискурса о человеке.
Впервые с методологическими трудностями при изучении повседневности столкнулась история. Переход исторических исследований на
микроуровень (известный как «антропологический поворот» в исторической науке) поставил вопрос о необходимости разработки специфического метода изучения повседневности, появление которой в качестве
предмета исследования в гуманитарных науках вызвало целый ряд концептуальных затруднений. Как отмечает А. Я. Гуревич, «предмет истории изменился, и центр тяжести исследований сместился в область
социальной истории, истории экономики, культуры, явлений массового
сознания, реальные объекты прошлого, будь то орудия труда, формы поселений или языки, фольклор, приобрели новое значение» [2, с. 206]. Результатом такой смены исследовательских интенций является сближение
предметных полей различных наук, что привело к появлению таких научных направлений, как социальная история, «история ментальностей»
или историческая психология, историческая антропология, социальная
антропология, культуральные исследования. Подобные тенденции изменения и взаимного проникновения предметных областей наук о человеке
обосновывают необходимость применения междисциплинарного подхода [1, с. 317], причем в качестве тех смежных дисциплин, достижения которых могли бы обогатить историю и помочь историческим
исследованиям, рассматриваются историческая поэтика, лингвистика,
131
семиотика, история искусств, социология, психология и этнология. Однако использование достижений этих наук осложняется тем, что для
осуществления их взаимодействия необходим единый метод изучении
повседневности, без которого невозможно построение знания о ней в
строгой понятийной системе той или иной науки.
Надежда на преодоление этого затруднения связывается с междисциплинарными исследованиями, методологические основания которых,
тем не менее, остаются спорными. Отстаивая возможность и значимость
междисциплинарности, Н. Н. Козлова отмечает, что «одномерные монологические теории не могут охватить многомерность живого опыта.
Именно поэтому неустранимому плюрализму социальной жизни должно
соответствовать многообразие методов познания» [3, с. 53]. Сложность
построения междисциплинарных теорий состоит в том, что разные методы, лежащие в основе различных научных дисциплин, приведут к тому,
что предмет этих теорий окажется определенным недостаточно строго.
Результатом необдуманного смешения методов окажется не позитивное
знание о повседневности, а эклектичный нарратив, не отвечающий критериям научности. Если «одномерная монологическая теория» не может
охватить «многомерность живого опыта», то причина такой ситуации
лежит не в характере познаваемого («многомерность живого опыта»), а в
недостатках самой теории («одномерности»). Стремление преодолеть ограниченность предмета истории обосновывает необходимость поиска
нового «смыслового центра» исторического исследования; в качестве такого «центра» предлагается рассматривать человека, осуществив тем самым «антропологический поворот», заявленный как одна из целей
формирования новой исторической науки. Реализации этой цели и способствовало рассмотрение такого понятия, как «ментальность». Рассмотрение ментальности, как и привлечение других психологических и
антропологических понятий, и является одним из средств, обеспечивающих «возвращение человека в историю». Однако данное направление
может быть тупиковым как из-за понятийной непроработанности и неопределенной эвристической перспективы самого понятия «ментальность»,
так и по причине невозможности сосуществования исторической и психологической научных парадигм в рамках единой научной теории. Тем
не менее стремление «новой исторической науки» перевести предмет исторического знания на микроуровень, уровень существования индивидов
и их индивидуальных историй оказало огромное влияние на формирование проблематики повседневности и развитие дальнейших исследований
в этом направлении в других науках, в частности, в социологии и антропологии.
Переход исследований на микроуровень сделал возможным построение знания о повседневности в форме набора фактов и сведений о
повседневной жизни, обеспечив переход к новому предмету исторической науки («несобытийная история») при сохранении ее традиционного
132
метода. Исследования в данном направлении активно проводятся в России в течение более чем двадцати лет. Особенности метода исторической
науки препятствуют решению одной из проблем, заключающейся в объединении разрозненных фактов истории повседневной жизни в единую
систему, т. е. в построении единой концепции повседневности. Поскольку существующие исследования повседневной жизни основываются, по
большей части, на индивидуальных интуициях исследователей, их объединение на основе некоего универсального метода в единую систему невозможно. Реализация проекта «тотальной истории повседневности»
оказывается под сомнением не столько из-за неограниченного объема
научного материала, сколько из-за отсутствия единого упорядочивающего принципа, что проблематизирует само существование такого предмета
научного знания, как повседневность. Как отмечает, в частности,
Н. Л. Пушкарева, констатируя отсутствие единства методов изучения истории повседневности, «в определении предмета изучения истории повседневности как научного направления в современном гуманитарном
знании нет согласия» [6, с. 8]. Эта тематическая разрозненность актуализирует проблему единства этого знания и создания науки не о феноменах
повседневной жизни, а о повседневности как таковой.
На основании анализа методологических проблем изучения истории
повседневности мы можем констатировать следующее: переход к изучению повседневной жизни не привел к преодолению кризиса методологических оснований исторической науки. Это свидетельствует о том, что
история (как и другие науки о человеке) избегает кризиса лишь до тех
пор, пока она не выходит за рамки своего предмета, сложившегося в ходе
ее развития. Поэтому теоретическое исследование повседневности может
быть реализовано лишь в рамках науки, изначально рассматривающей
повседневность в качестве своего основного предмета.
Интегративный характер складывающейся науки об обществе и о
человеке в истории позволил А.Я. Гуревичу сделать вывод о том, что такая наука с необходимостью будет иметь своим предметом культуру:
«изучение общества под таким углом зрения предполагает изучение той
всеобъемлющей сферы, которая пронизывает и структуры, и индивидов
и вне которой общество лишено жизни – это сфера культуры». При этом
Гуревич понимает под культурой «не совокупность достижений человеческого духа. … Культура в контексте социальной истории мыслится как
система человеческих жизненных ориентаций, как реальное содержание
сознания каждого члена общества» [1, с. 317]. Подобный подход к пониманию культуры позволяет сделать вывод о том, что изучение культуры
в рамках новой исторической науки предполагает растождествление
культуры вообще с культурой элитарной, т. е. с художественными или
духовными ее аспектами, и переход к изучению жизни общества, лежащей вне упомянутой элитарной культуры, т. е. к изучению повседневности. В контексте такого понимания культуры уместно обратить внимание
133
на научный потенциал культурологии, в рамках которой исследования повседневности могут приобрести институциональный статус, а сама повседневность выступить в качестве предмета этой академической дисциплины.
Однако, по мнению некоторых отечественных авторов, культурология не может рассматриваться в качестве самостоятельной научной дисциплины: «Культурология – результат тематизации гуманитаристики на
новых основаниях: это исследовательское поле, в пределах которого любые дисциплинарные разграничения весьма относительны» [7]. Заметим,
что, высказываемые И.П. Рещиковой идеи являются весьма оригинальными, хотя и несколько радикальными для отечественного академического дискурса. Присоединимся к мнению автора, согласно которому
само понятие «культура» не вполне адекватно соответствует существующей и развивающейся в настоящее время эпистемологической модели гуманитарных наук. В течение всего ХХ века осуществлялись
попытки терминологически определить данное понятие, что, однако,
приводило лишь к росту числа его возможных определений. Понятие
«повседневность» оказывается более перспективным, поскольку, несмотря на все трудности его терминологической дефиниции (что, несомненно, говорит о сходной эпистемологической функции этих понятий),
исследования повседневности не требуют столь глубокого обоснования
ее онтологического статуса. Нам представляется важным и перспективным предположение, что понятие «повседневность» приходит на смену
понятию «культура» в качестве категориального базиса культурологии.
Причиной такой, на первый взгляд, парадоксальной ситуации, когда научная дисциплина отказывается от одного из своих основополагающих
понятий, является устойчивая тенденция рассмотрения культуры лишь в
контексте устаревшей эпистемологической модели (что, собственно, и
подтверждается тщетными попытками дать культуре всеобъемлющее,
однозначное и непротиворечивое определение) и «отягощенность напластованиями прежних интерпретаций», сформировавшихся в течение
ХХ века. И.П. Рещикова также предполагает, что именно «культурная
история социального» является ближайшей перспективой развития наук
о человеке. Именно такая конфигурация этих наук позволит объединить
макро- и микроуровни исследования в различных социальных науках.
Однако в ее работе ничего не говорится о том методе, при помощи которого могла бы быть построена наука о повседневности, хотя принципы
формирования вышеозначенной культурной истории социального требуют тщательной теоретической проработки. Отсутствие методологических оснований ставит под вопрос научный статус культуральных
исследований, в рамках которых разворачивается значительная часть современных изысканий в области повседневности. Следует отметить, что
эта проблема осознается самими исследователями, и для ее решения в
культуральных исследованиях имеет место стремление к их теоретическому обоснованию.
134
Проиллюстрируем сказанное частным примером, в качестве которого мы выбрали статью Г. Орловой «Организм под надзором: тело в советском дискурсе о социальной гигиене» [5]. Проблематику данной
работы можно связать с проблемой рассмотрения тела как места приложения политических интенций, которая поставлена, в частности, в работах М. Фуко [10], анализировавшего данную тематику в контексте
«социальной медицины» [11]. Примечательным является тот факт, что в
самой статье автор не только не цитирует работы Фуко, но и не упоминает его вообще, при этом у Фуко заимствуется даже не столько методологический аппарат, сколько аппарат риторический. В частности,
используется терминология, выработанная Фуко применительно к концепции дисциплинарного общества, без должного понятийного обоснования. Также в статье широко употребляются риторически эффектные
термины и обороты, как предложенные самим Фуко, так и сформированные согласно его «грамматике»: «тело размещалось в центре социальногигиенического дискурса» [5, с. 252], «дисциплинарная проработка» [5, с. 253], «базовые дискурсивные стратегии, направленные на выявление и конституирование тела» [5, с. 256], «дисциплинарный
контроль над телом» [5, с. 260], «режимы видимости и прозрачности»
[5, с. 261].
Подобные риторические и методологические вольности можно было
бы оправдать тем, что понятийный аппарат Фуко прочно обосновался в
отечественной науке. Однако сразу возникает вопрос о том, какая из академических дисциплин в полной мере осмыслила метод и концепцию
Фуко и приняла их в качестве возможной теоретической базы. Заметим,
что Фуко не ставил перед собой задачу построения проекта новой науки
– социальной или культурной истории. Он не просто по-новому группировал факты и отбирал тексты для анализа (что весьма профессионально
делает и автор рассматриваемой нами статьи), он реализовывал некую
теоретическую программу, предварительно проводя методологические
исследования и вырабатывая понятийный аппарат, а уже потом подбирал
риторически эффективные термины.
Статья Г. Орловой является показательной по нескольким причинам. Во-первых, данная работа представляет собой продолжение традиции исследований социокультурной эмпирики, следуя методу,
разработанному Фуко в книге «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы». Во-вторых, она является примером того, при помощи каких средств
возможно осуществить переход от эмпирических исследований повседневной жизни к теоретическому рассмотрению. И, наконец, в данной
работе предлагается и используется, хотя и без должного теоретикометодологического обоснования, новая для отечественной науки о культуре концептуальная база, в основании которой лежит концепция дискурса. Данный метод является одним из наиболее перспективных для
того, чтобы на основе методологически неоднородной традиции культу-
135
ральных исследований и исследований повседневной жизни сформировать единое научное направление с четко сформулированными теоретико-познавательными принципами, что позволит содержательно
наполнить термин «повседневность» и придать ему должную значимость.
Все предпосылки для этого формирования имеются: активно развивающиеся исследования в данной области, методологический аппарат,
примеры приложения которого к данной проблематике становятся все
более частыми, и, наконец, сам концепт повседневности, который позволяет синтезировать и теоретико-методологические аспекты современных
гуманитарных исследований, и их стремление связать социокультурную
конкретику с культурфилософскими абстракциями.
Список литературы
1. Гуревич А.Я. Социальная история и новая историческая наука // История – нескончаемый спор. – М.: РГГУ, 2005. – С. 300–320.
2. Гуревич А. Я. М. Блок и «Апология истории» // Блок М. Апология истории. – М.: Наука, 1986. – С. 183–231.
3. Козлова Н.Н. Социология повседневности: перестройка ценностей //
Общественные науки и современность. – 1992. – №3. – С. 48–56.
4. Лелеко В.Д. Пространство повседневности в европейской культуре. –
СПб.: СПбГУКИ, 2002.
5. Орлова Г. Организм под надзором: тело в советском дискурсе о социальной гигиене (1920-е годы) // Теория моды. – 2007. – Вып. 3. – С. 251–270.
6. Пушкарева Н. Л. Предмет и метод изучения истории повседневности //
Этнографическое обозрение. – 2004. – №5. – С. 3–19.
7. Рещикова И. П. Повседневность как интегративная категория культурологического знания [Электронный ресурс] // Аналитика культурологии.
Вып. 2(4) 2005. URL:http://www.analiculturolog.ru/ru/home/item/178-daily-life-asan-integrative-category-cultural-knowledge.html (дата обращения 09.11.2010)
8. Тесля С.Н. Опыт аналитики повседневного. – М.: Изд-во МГУ, 1995.
9. Фуко М. Археология знания. – Киев: Ника-центр, 1996.
10. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999.
11. Фуко М. Рождение социальной медицины // Фуко М. Интеллектуалы
и власть. – М.: Праксис, 2006. – Ч.3. С. 79–107.