КУЛЬТУРА И БЫТ НАРОДОВ КАБАРДИНО

Г. Д. Базиева
КУЛЬТУРА И БЫТ НАРОДОВ КАБАРДИНО-БАЛКАРИИ
В ПРОСВЕТИТЕЛЬСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ХIХ ВЕКА
Рассматриваются процессы формирования и развития просветительской литературы
в Кабарде и Балкарии ХIХ в. В центре внимания вопросы, впервые поднимаемые в художественно-публицистических статьях просветителей, в частности, необходимость изучения и сохранения культуры и быта местных народов, а также их приобщения к достижениям европейской цивилизации. Проанализированы различные направления и тенденции
в развитии просветительской литературы.
Ключевые слова: просветительская литература ХIХ века, Кабарда, Балкария, культура народа, быт народа.
В ХIХ в. для построения плодотворной национальной политики на Северном Кавказе
становится очевидной необходимость изучения этнических особенностей культуры горцев. Первые серьезные попытки в данном направлении предпринимают представители просветительского движения, формирующегося в регионе к началу века. Обращение
к фольклору и историческому прошлому можно рассматривать как один из этапов роста национального самосознания и в качестве наиболее типичных черт просветительской
литературы народов Северного Кавказа. Просветители Кабарды и Балкарии стремились
рассмотреть любое явление в системе связей с прошлым, выявить определенные закономерности в различных периодах истории. Отказываясь от смелых гипотез и авторитетных теорий, они скрупулезно изучали первоисточники, большое внимание уделяя сбору
фольк­лора. Но миссия просветителей не исчерпывалась только собирательством и записью
фольклора, они внимательно и тщательно изучали также традиционный быт родных народов и его особенности. Опираясь на изучение народного быта и фольклора, просветители
стремились определить историческую судьбу Родины, выдвигали национальные начала,
основу которых видели в сохранении своеобразия этнической культуры и ее адаптации
в общероссийском культурном пространстве. Таким образом, одной из важных проблем
просветительского движения на Северном Кавказе становится борьба за свою культурную
самобытность, с одной стороны, а с другой — приобщение местных народов к европей­
ским культурным ценностям.
Время вносит свои коррективы в изучение основных направлений просветительского
движения в Кабарде и Балкарии, так как наряду с общими тенденциями, характерными
для просветительской литературы Северного Кавказа, нельзя упускать из вида и специфические проблемы, вызванные огромными социально-экономическими и политическими
преобразованиями в регионе, связанными с Кавказской войной и проведением определенной национальной политики России. В частности, нас интересуют не только этнографические наблюдения просветителей, но и определение сферы политического и культурного
влияния России на просветительство, причины романтизации и мифологизации истории
в отдельных произведениях, а также проблемы, обусловленные сложностью и противоречивостью общественно-политической ситуации на Северном Кавказе и способы их разрешения в этнографических и художественно-публицистических очерках просветительской
литературы.
Прежде всего необходимо отметить, что просветительство на Северном Кавказе
формировалось неравномерно: у одних народов — в начале века, у других — ближе к
55
середине или к концу века. Это зависело от характера и уровня контактов местных «верхов» с Россией. Так, наиболее прочные связи с Россией вначале установились в Кабарде,
и поэтому просветительство здесь зарождается уже в начале ХIХ в. (20–30-е гг.). В этот
период царская администрация особенно активно привлекает к сотрудничеству представителей высшего сословия коренного населения (через образование, службу в царской армии), так как начинает осознавать непригодность насильственных мер для окончательного
покорения региона. Столкновение разных эстетических и религиозных систем осложняло выполнение данной задачи, в связи с чем вначале предпринимаются попытки нивелирования этих различий через христианизацию населения, что оказывается совершенно
неплодотворным, а затем начинаются процессы детального изучения культуры горцев,
продиктованные необходимостью создания зоны экономических и культурных контактов
и постепенного вхождения региона в общекультурное пространство России. Данные процессы происходят под влиянием широкого проникновения в Россию всевозможных философских, политических, исторических и других европейских концепций, доказывающих
важность сохранения и изучения этнических особенностей каждого народа.
Так, первый период просветительства в Кабарде тесно связан с романтическим направлением в русской философской мысли начала XIX в., вобравшей в себя опыт европейского романтизма и соединившей его с нараставшим в России освободительным движением.
Сильное воздействие русской литературы, а также общественно-политическая ситуация
самым непосредственным образом сказались и на литературе просветительского движения в Кабарде, обусловив основные направления ее развития, в котором можно выделить
два этапа — романтический (1820–1850-е гг.) и реалистический — вторая половина ХIХ в.
Во второй половине ХIХ в. начинает формироваться также просветительское движение
в Балкарии.
Первая попытка описать историю и этнографию родного народа принадлежит этно­
графу, лингвисту, историку, поэту и пропагандисту адыгского фольклора Ш. Б. Ногмову
(1801–1844). Просветитель окончил духовную школу в Дагестане (1817) и около года проработал муллой. Поступив на службу в русскую армию, Ш. Б. Ногмов работал переводчиком, писарем полевой канцелярии. Главный свой труд «История адыхейского народа»,
созданный на основе фольклора, исторических преданий родного народа, а также с привлечением источников из трудов известных историков (в том числе «Истории государства
Российского» Н. М. Карамзина), автор написал на русском языке. Ценность книги заключается в систематизации огромного исторического и художественного материала, в глубоком сопоставлении фактов, сведений о том или ином событии или личности с народными
легендами, песнями. В этом плане особый интерес представляют главы о происхождении
адыгов, о влиятельных людях отдельных родов, исторических событиях, которые показаны Ш. Б. Ногмовым с привлечением текстов народных песен, а также песен народных
сказителей (джегуако). Большое значение Ш. Б. Ногмовым придавалось борьбе с чужеземцами (крымско-турецкой экспансии), подчеркивалась особенная роль Темрюка Идарова,
«который искал союза с русскими». «Память союза и дружества с русскими сохранилась
по настоящее время в нашем народе; и теперь еще пословица говорит: тхаго Цар-Иван
хоттуа, т. е. «присяга, которая пред царем Иваном»1. Таким образом, труд Ш. Б. Ногмова
утверждал идею необходимости связи с русскими и ее историческую обусловленность, что
отвечало интересам национальной политики России на Северном Кавказе.
Вторая глава «Истории адыхейского народа» полностью посвящена культуре и быту
адыгов. Наделяя народ самыми высоконравственными качествами, автор описывает некоторые традиции — гостеприимство, помощь бедным, обычай кровной мести и др.; род
56
занятий (хлебопашество, пчеловодство, разведение лошадей и др.), жилище, одежду и вооружение адыгов. «Кабардинцы же строились преимущественно на равнинах и только
частью в ущельях. Селения обрывали канавой и делали кругом завалы, подобные нынешним полевым укреплениям»2. Стремление к расположению домов четвероугольником автор объясняет тем, «что для четырех семейств делали одни ворота для вывоза и выгона
скота»2. Исследователи творчества Ш. Б. Ногмова подчеркивают «не всегда критическое
отношение автора к народным преданиям, нередко ассоциативное трактование фольклорных источников»3, кроме того, некоторые положения автора «иногда неубедительно аргументированы и не подтверждены документальными источниками, другие же вызывают споры и разногласия, встречаются и явно ошибочные мысли и утверждения»4, однако
отмечают, что «…Ногмов не имел специальной подготовки и не всегда мог дать научную
оценку используемым фольклорным материалам»5.
Мифологизация определенных страниц истории была продиктована в труде
Ш. Б. Ногмова стремлением к укреплению связей между Кабардой и Россией, что отвечало и устремлениям политики России на Кавказе. Что касается романтизации отдель­
ных сторон жизни и быта горцев, то здесь прослеживается общая концепция написания
«Историй…» в данный период: провозглашение идеи поиска народного характера, героизма народного духа, приучение «россиян к уважению собственного»6, т. е. всего того, что
должно было способствовать подъему национального самосознания и самоуважения. Как
отмечает З. М. Налоев, «сожалея о якобы утраченной просвещенности и государственной
мощи адыгов, оплакивая жалкое настоящее, они (просветители.— Г. Б.) стремились пробудить в душах соплеменников тягу к просвещению — “возрождению” прекрасных традиций прошлых веков»7.
Но несмотря на недостатки, труд Ш. Б. Ногмова является уникальным произведением
для культуры того времени. Более адекватная картина культуры и быта черкесов представлена в творчестве современника Ш. Б. Ногмова С. Хан-Гирея (1808–1842). Султан ХанГирей в царской армии дослужился до придворного звания флигель-адъютанта (1837)
и также придерживался прорусской ориентации, веря в просветительско-образовательную миссию России. Однако репрессивная политика царизма на Кавказе вынудила его
уйти в отставку.
Материалы очерка С. Хан-Гирея «Записки о Черкесии» (1836) автор собирал в течение
нескольких лет (1829–1836) и представил Николаю I; однако их не опубликовали, более
того, рукопись не была возвращена автору. «Николай I, лицемерно назвав Хан-Гирея черкесским Карамзиным, запретил издание “Записок о Черкесии”»8. Камнем преткновения
стала третья книга «Записок», не одобренная кавказской администрацией, которая будучи
сторонником подчинения горцев только военными средствами, выступила с резкой критикой утверждения Хан-Гирея о приведении горцев «в гражданское состояние кроткими
мерами во имя избежания кровопролития»9.
При жизни автора была опубликована лишь часть «Записок», посвященная этнографии
черкесов. Она вышла под названием «Вера, нравы, обычаи, образ жизни черкесов» в журнале «Русский вестник» (1842, № 1). Даже такое «урезанное» издание представляло собой
интересное и познавательное исследование. «Записки о Черкесии» (в двух книгах) были
изданы только в 1978 г. В первой книге давался краткий очерк о географическом месторасположении, особенностях флоры и фауны края, исторические данные, а вторая книга
была полностью посвящена описанию материальной и духовной культуры черкесов.
Жилище черкесов «по обыкновению строятся продолговатыми четвероугольниками,
стены состоят из плетня и укрепляются посредством тонких столбиков или, лучше сказать,
57
подпорок. Внутри и снаружи стены эти со тщанием обмазываются глиною»10. Отмечая
простоту и непритязательность жилища, Хан-Гирей подчеркивает красоту и удобность
одежды, а также искусную отделку и «превосходность» вооружения черкесов. Автор скрупулезно перечисляет и описывает комплект женской и мужской одежды, а также различные виды вооружения: колчан, колчанная сабля, ружье, пистолеты, шашки, кинжалы
и т. д. Важной характеристикой внешнего облика черкеса является то, что «слишком пышно одеваться почитается у них не очень приличным, почему стараются более щеголять
вкусом, нежели блеском: чистоту же и опрятность предпочитают пышности»11.
Единственным вероисповеданием черкесов Хан-Гирей называет магометанское суннитской секты. При этом он подчеркивает и большую роль языческих верований, обрядов,
гаданий. Например, он описывает гаданье на бараньей кости, весьма популярное не только
в адыгской среде, но и у других народов Северного Кавказа: «…по чертам на плоскостях
и выпуклостях бараньей лопатки предсказывают в скором времени предстоящие военные
действия, голод или урожай в будущее лето… словом, предсказывают о всех предстоящих
благополучиях и бедствиях»12. Очерк С. Хан-Гирея до сих пор является одним из значительных исследований культуры адыгов.
Мечта просветителя о приобщении кавказских народов к образованию была частично
реализована с открытием Ставропольской гимназии в 1837 г. для подготовки чиновников,
в том числе и из горской среды. Под влиянием передовых идей к середине века гимназия
приобрела известность одного из самых демократичных учебных заведений Северного
Кавказа. Здесь преподавали опытные педагоги, получившие образование в Москве
и Петербурге. Так, Ф. В. Юхотников,— учитель словесности, выпускник Московского
университета, имел ученую степень кандидата наук. Им была разработана специальная
инструкция о правилах научного собирания фольклора, которой руководствовались его
ученики для записи фольклорных текстов во время летних каникул, возвращаясь в родные
села или отправляясь в специальные экспедиции. Ставропольскую гимназию окончили такие известные просветители северокавказских народов, как А.-Г. Кешев, К. М. Атажукин,
К. Л. Хетагуров, первый балкарский скрипач С. А. Абаев и др. Директором гимназии был
Н. Я. Неверов, лично знавший В. Г. Белинского, И. С. Тургенева, Н. А. Некрасова. По его
инициативе в гимназии был введен курс черкесского языка. Атмосфера в гимназии способствовала формированию гуманистического мировоззрения учащихся.
В очерке одного из выпускников Ставропольской гимназии А.-Г. Кешева (1840–1872)
«На холме», опубликованном в газете «Терские ведомости», эволюция героя от стороннего наблюдателя к глубокому осознанию собственной принадлежности к определенному этническому кругу очерчена достаточно достоверно и психологически точно. Более
того, описываемые события, факты, поведение, быт народа и следующие за ними рассуждения, обобщения опыта обусловлены данной эволюцией, которую должен пройти
герой.
Повествование ведется от первого лица, автор, с одной стороны, пытается вникнуть
в суть народной жизни, а с другой — осознать историческую судьбу Родины, как свою
собственную. «Двойная жизнь», которую вел герой (находясь в России, был черкесом,
а в родном ауле воспринимался как русский), перестает его устраивать, и он предпринимает нелегкие попытки сблизиться с «холмовниками»: примечательно, что помогают ему
в этом басни И. А. Крылова. Переводы «потешных русских сказок» вызывают искренний
интерес аульчан. Постепенно образованный сородич начинает пользоваться уважением,
что подкрепляет его собственную мысль о том, что «образование отнюдь не должно отчуждать человека от его родного круга, как бы низко ни стоял этот круг»13. Более того,
58
только в кругу «полудиких» сородичей проходит ипохондрия героя и сменяется «свежей
картиной» мировосприятия. Он с жадностью вслушивается в разумные и здравые рассуждения простых людей, прекрасно осознающих, что по уровню цивилизации они отстают
от многих народов. Важным наблюдением А.-Г. Кешева является то, что нравственное достоинство горцев не зависит от имущественного положения и сословной принадлежности.
«Я сам, несмотря на то, что дышал довольно долго европейским воздухом, следовательно,
нахватал бездну гуманных идей, научился истинному уважению человека только здесь,
в ауле. Когда говорю со своими крестьянами, я обыкновенно беру тоном ниже против того,
как говорил, живя в России, со своим денщиком»14. Единство двух культур — народной
и аристократической не представляется автору утопией. Безусловно, А.-Г. Кешев не дает
разрешения этому противоречию в национальном масштабе, но приоткрывает направление, в котором может быть достигнут желаемый результат. Народная культура возводится
автором на уровень таящихся в ней общечеловеческих ценностей. Это означало «реабилитацию» обыденной жизни, ее «прозы», не преодоленной в романтический период развития
просветительства.
Если в очерке А.-Г. Кешева раскрыта прежде всего духовная сторона жизни черкесского села, то в «Путевых заметках» К.-Г. Инатова (1843–?) обстоятельно описываются быт
и обряды натухайцев: празднование дня окончания жатвы, традиции гостеприимства, проведение свадьбы, особенности воспитания и др. «Аталык — слово татарское и значит воспитатель или кормилец. У горцев было в обычае брать из колыбели детей высших сословий, воспитывать их нравственно и физически, а потом возвращать родителям»15. В силу
этого обычая, по мнению просветителя, отношения детей с родителями были достаточно
сложными.
Романтический этап в просветительском движении был подготовительным периодом
для перехода на позиции историзма, народности и реализма во второй половине ХIХ в.,
а также к более свободным художественным формам и побудил искать причины отсталости культуры, современному просветителям общественному состоянию в законах
исто­рического развития и в конечном итоге в социальной структуре общества. В произведениях этого периода национальный опыт и духовный потенциал народа начинает прилагаться к определенным общественным и социальным отношениям. Ативным
участием в периодической печати (журнал «Мусульманин», газеты «Терские ведомости»,
«Казбек», «Каспий» и др.) просветители (Т. П. Кашежев, К. И. Ахметуков, С. И. Урусбиев,
И. П. Крымшамхалов, П. И. Тамбиев, М. К. Абаев, Б. А. Шаханов и др.) способствовали
развитию реалистических и гуманистических традиций в культуре. Но наряду с более широкой общественной деятельностью просветители продолжали активно изучать фольклор,
быт и культуру местных народов. В нескольких выпусках «Сборника материалов для описания местностей и племен Кавказа» (СМОМПК) при содействии русского общественного
деятеля Л. Г. Лопатинского (1842–1922) были опубликованы фольклорные тексты, собранные П. И. Тамбиевым и Т. П. Кашежевым. С помощью Т. П. Кашежева Л. Г. Лопатинский
создал также «Краткую кабардинскую грамматику».
Т. П. Кашежев (1866–1931) сначала получил духовное образование, затем учился в Пятигорской гимназии и Петербургском университете. Просветитель — автор
ценных этнографических трудов «Свадебные обряды кабардинцев», «Ханцегуаше.
Общественное моление об урожае у кабардинцев», а также записей песен о кабардин­
ском народном герое Андемиркане и о центральном образе нартского эпоса — Сосруко.
В небольшом очерке «Свадебные обряды кабардинцев» Т. Кашежев подробно описал по­
следовательность проведения данной церемонии: сватовство через поручителя (отца или
59
к­ ого-нибудь из ­родст­венников), приглашение муллы, переговоры о калыме, бракосочетание при свидетелях («…мулла прочитывает стихи из корана, держа руки ладонями кверху.
Присутствующие следуют его примеру. При слове “Аминь” все проводят руками по лицу.
Этим кончается “некях”, т. е. сватовство, после которого невеста делается собственностью
сватавшего»16, затем следует жертвоприношение, приезд родственников невесты в дом
зятя за калымом, приготовление и проведение свадьбы. «По истечении недели совершается обряд, называемый “унейише”, т. е. введение молодой в дом. До сих пор молодая находилась на своей половине, а теперь вводят ее в дом, т. е. в помещение хозяина и хозяйки»17.
Но на этом свадебные церемонии не заканчиваются: совершаются такие обряды, как примирение молодого с домашними, обряд «шынак-гагерез», который проводится для того,
чтобы «допить оставшуюся после свадьбы бузу»18. На этом этапе важную роль играют
«гегуако» — бродячие певцы. «Народ к ним относился с большим уважением, и гегуако
в песнях своих пользовались самой широкой свободою»19.
Функции джегуако были достаточно широкими и не ограничивались участием в свадебной церемонии. О джегуако упоминалось в трудах многих авторов, начиная с XVII в.:
Ж.-Б. Тавернье, Я. Потоцкого, Хан-Гирея, Ш. Б. Ногмова, А.-Г. Кешева, Т. П. Кашежева,
С.-А. Урусбиева и др. «Сцена» рассказчика могла возникнуть в любом месте и при любых
обстоятельствах, воображение зрителей покорно подчинялось экспрессивной речи и театрализованному слову. Кроме того, сказитель широко использовал интонационные возможности для стимуляции воображения и воодушевления аудитории. Здесь срабатывали
принципы и площадного театра, и доверительной беседы: обращаясь ко всем, сказитель
обращался к каждому. Балкарский просветитель С.-А. Урусбиев писал о джегуако: «Они,
как древние пророки, восхваляли добродетель и карали пороки и проливали свет на самые
глубокие вопросы народной жизни. Понимая, или лучше, чувствуя пользу, приносимую
гегуако, народ уважал и любил их и обеспечивал им неприкосновенность и полную свободу: они могли смело говорить во всеуслышание обо всём и обо всех, предавать всенародному порицанию и посмеянию всё, что они признавали достойным»20.
Семья Урусбиевых, Исмаил и его сыновья Сафар-Али (1858–?), Науруз (1863–192?), внес­
ла значительный вклад в изучение и развитие культуры горских народов ХIХ в. Исмаил
Урусбиев лично встречался с С. И. Танеевым, М. А. Балакиревым, открывая для них самобытный мир национальной музыки. «Князь — отличный знаток национальных преданий
и легенд, и голова его кишит гипотезами о заселении Кавказа и об его прошлых судьбах.
Память у князя феноменальная. Однажды, беседуя с нами о русской литературе, он в доказательство своей мысли цитировал несколько мест из Добролюбова»,— писал С. И. Танеев
в одном из своих писем21.
Сыновья Исмаила, Сафар-Али и Науруз, также широко занимались просветительской
деятельностью. Выпускник Петровско-Разумовской академии (ныне Сельскохозяйственная
академия им. К. А. Тимирязева), Сафар-Али предпринял первые попытки создания грамматики балкарского языка, кроме того, он — автор интересного исследования «Сказание
о нартовских богатырях у татар-горцев Пятигорского округа Терской области» (Тифлис,
1881), в котором подробно проанализировал ряд сказаний из эпоса «Нарты», подчеркнув
его общий для северокавказских народов характер. Сбором фольклора занимался также Науруз Урусбиев, его фольклорные записи были опубликованы Н. П. Тульчинским
в 1903 г. с примечание: «Заимствовано из тетради Н. И. Урусбиева».
«Почвеннические» устремления просветительской деятельности семьи Урусбиевых,
способность подняться над мировоззрением своего класса отражали демократические
идеалы просветителей, ценивших в народной культуре не ретроспективное любование
60
ценностями прошлого, а умение «увидеть и вычленить в прошлом передовое, прогрессивное, обеспечивающее жизнеспособность и рост нации»22 .
В России во второй половине ХIХ в. заметно активизировалась деятельность общественно-политических организаций. В произведениях просветительской литературы
второй половины ХIХ в. активно развивались гражданские мотивы, демократические
народнические устремления национальной интеллигенции. Первый балкарский историк
М. К. Абаев (1857–1928) был активным членом Владикавказского кружка революционных
народников и в своих публицистических статьях ставил задачу критического осмысления
общественных отношений в Балкарии и Кабарде («Горцам Северного Кавказа», «Кабарда
проснулась», «О горских школах», «Балкария» и др.). Очерк «Балкария» публиковался отдельными статьями в газете «Каспий», а затем вышел в журнале «Мусульманин»
(Париж, 1911). Очерк представляет собой первое краткое изложение истории и этнографии балкарцев в древних времен до начала ХХ в. Автором описаны поземельные права и отношения, род занятий (скотоводство), а также поднят вопрос о горских судах.
В статье «О калыме» (1910) М. К. Абаев коснулся проблем семейного быта и положения
женщины.
Создавая свои произведения на русском языке, М. К. Абаев ратовал за образование
и просвещение родного народа, считая, что светское образование, в том числе техническое, медицинское, юридическое, принесет кавказским народам и улучшение материальной жизни. В публицистике М. К. Абаев выражал либерально-демократические взгляды
и проповедовал народническую идею «крестьянского социализма».
Более острая критика в адрес российской политики на Кавказе звучала в публицистических статьях Б. А. Шаханова (1879–1919), первого балкарца, получившего высшее юридическое образование. В «Этюдах о туземной жизни» (1899) и ряде других работ автор
ставил вопросы, касавшиеся бедственного положения горских народов, пытался обосновать необходимость сохранения особенностей традиционной культуры горцев. В письме
«Два слова к туземной интеллигенции» (1899) просветитель обращался ко всем, заинтересованным в сохранении местной культуры, с призывом изучать историю и этнографию
края.
Особое возмущение просветителя вызвали некоторые проекты аграрной политики царизма, например, проект о выселении горцев с Кавказа и заселение русскими малоземельными крестьянами. «Итак, “во имя культуры и цивилизации” предлагают отнять землю
у одних и отдать другим. Как хорошо, право, что существует и культура, и цивилизация,
и прочие звучные слова!»23.
Искренне надеясь, что присоединение мусульманских регионов к России приведет
к каким-либо изменениям в экономической, социальной и духовной жизни родных народов, к концу ХIХ в. просветители начали осознавать, что колониальная политика царизма не была обеспокоена отсталостью национальных окраин и преследовала иные цели.
Но просветительское движение ясно различало грань, разделяющую «две России», антинародную правительственную политику и передовую культуру, благотворно влияющую
на развитие общества.
Таким образом, можно сделать следующие выводы:
1. Этнографические очерки просветителей Кабарды и Балкарии представляют собой
первый опыт художественно оформленного, конкретно-бытового описания горских обычаев, верований и нравов. В них запечатлено единство художественного и публицистического начала в исследовании этнических особенностей горских народов. Жанр этно­
графической беллетристики просветители использовали для свободного введения в книгу
61
любого материала культурологической направленности — описания самых различных
сторон жизни и проблем религии, быта, положения женщины, воспитания детей и т. д.
Для этнографической беллетристики просветителей Кабарды и Балкарии характерно предельно внимательное и бережное обращение с фольклором, сохранение не только содержания, способа развития сюжета, но и неповторимой этнической формы. Характерной чертой
просветительской литературы является также внимание к факту, к детали, стремление
изучить всякую этнографическую подробность во всей ее индивидуальной неповторимости и красочности. Некоторая романтизация быта горских народов, по мнению просветителей, должна была заинтересовать русских и зарубежных путешественников, ученых,
деятелей культуры, что, в свою очередь, вселяло надежду на улучшение экономического
и общекультурного состояния региона.
2. Романтизация, с точки зрения просветителей, должна была способствовать подъему национального самосознания и, соответственно, выходу из состояния культурной
стагнации. Кроме того, романтическая сторона не заслоняла осознания невежества и отсталости современного просветителям общества. Мифологизация отдельных страниц
истории в просветительской литературе являлась следствием проведения определенной
национальной политики России на Кавказе, которая, осознав неплодотворность насильственных мер, преследовала цели «мирного» порабощения коренного населения путем
признания самобытности его культуры и создания иллюзии исторически и закономерно
обусловленных миролюбивых отношений народов Северного Кавказа с Россией. Кроме
того, в первой половине ХIХ в. произведения просветительской литературы, рассматривающие острые проблемы политического и социально-экономического характера и не отвечающие интересам национальной политики России, не публиковались и находились
под запретом.
3. Изучая культуру и быт местных народов, просветители не абстрагировались от
общест­венно-политической ситуации, что наиболее ярко проявилось во второй период развития просветительства — реалистический. Постановка злободневных вопросов
и способы их разрешения носили в просветительской литературе различный характер
(умеренно-либеральный, почвеннический, народовольческий и др.). Но несмотря на то
что просветители стояли на разных позициях в оценке исторических путей Родины, их
объединяло желание выхода из феодализма и приобщения родных народов к мировой
цивилизации. Просветители подняли целый ряд интересных для этнографии и фольклористики проблем, их наблюдения использовались в исследованиях русских и зарубежных кавказоведов: В. Ф. Миллера, Дж. С. Белла, М. М. Ковалевского, Н. Ф. Грабовского,
Н. П. Тульчинского и др.
В советский период изучение литературы просветительского движения, в первые послереволюционные десятилетия причисленной к разряду «салонной» культуры «аристократического романтизма», возобновилась достаточно поздно — в 1960–
1970-е гг. (В. К. Гарданов, Г. Х. Мамбетов, Т. Х. Кумыков, Х. И. Хутуев, К. Г. Азаматов,
А. Х. Хакуашев, Р. Х. Хашхожева, Ф. А. Урусбиева и др.). В 1980–1990-х гг. в КабардиноБалкарии начинает проводиться активная работа по сбору и публикации трудов просветителей: выпускаются сборники произведений с подробными комментариями под
редакцией Р. Х. Хашхожевой (адыгские просветители) и Т. Ш. Биттировой (карачаевобалкарские просветители).
Этнографические наблюдения просветителей широко использовались и используются в трудах по истории, этнографии, культуре и искусству народов Кабардино-Балкарии
(А. Т. Шортанов, Х. И. Хутуев, З. М. Налоев, С. Х. Мафедзев, Р. Х. Хашхожева, А. М. Гутов,
62
Т. Ш. Биттирова, Б. Х. Бгажноков и др.). Импульс, который был задан просветительской
литературой, и поставленные в ней цели стали неотъемлемой частью современного научного процесса.
Примечания
1 Ногмов,
Ш. Б. История адыхейского народа / Ш. Б. Ногмов. Нальчик, 1994. С. 122.
же. С. 71.
3 См.: Хашхожева, Р. Х. Адыгские писатели-просветители ХIХ — начала ХХ в. / Р. Х. Хашхожева.
Нальчик, 2003. С. 23.
4 См.: Хакуашев, А. Х. Адыгские просветители / А. Х. Хакуашев. Нальчик, 1978. С. 81.
5 См.: Хашхожева, Р. Х. Указ. соч.
6 См.: Карамзин, Н. М. О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств: Письмо к господину NN (1802) / Н. М. Карамзин // Карамзин, Н. М. Избр. соч. :
в 2 т. М. ; Л., 1964. Т. 2. С. 188.
7 Налоев, З. М. Этюды по истории культуры / З. М. Налоев. Нальчик, 1985. С. 193.
8 См.: Кумыков, Т. Х. Общественная мысль и просвещение адыгов и балкаро-карачаевцев в ХIХ —
начале ХХ в. / Т. Х. Кумыков. Нальчик, 2002. С. 53.
9 См.: Гарданов, В. К. Введение // Хан-Гирей. Записки о Черкесии / В. К. Гараданов, Г. Х. Мамбетов.
Нальчик, 1978. С. 25–26.
10 Хан-Гирей, С. Записки о Черкесии / С. Хан-Гирей. Нальчик, 1992. С. 219.
11 Там же. С. 227.
12 Там же. С. 100–101.
13 Кешев, А.-Г. На холме / А.-Г. Кешев // Адыгские писатели-просветители ХIХ в. С. 220.
14 Там же. С. 227.
15 Инатов, К.-Г. Путевые заметки / К.-Г. Инатов // Адыгские писатели-просветители ХIХ в. / сост.
Ш. Х. Хут. Краснодар, 1986. С. 383.
16 Кашежев, Т. П. Свадебные обряды кабардинцев / Т. П. Кашежев // Избранные произведения
адыгских просветителей / сост. Р. Х. Хашхожева. Нальчик, 1980.
17 Там же. С. 226.
18 Там же. С. 228.
19 Там же. С. 229.
20 Урусбиев, С.-А. Сказания о нартских богатырях у татар-горцев Пятигорского округа Терской
области / С.-А. Урусбиев // Карачаево-балкарские деятели культуры конца ХIХ — начала ХХ в.
Избранное : в 2 т. / сост. Т. Ш. Биттирова. Нальчик, 1993. Т. 1. С. 45.
21 Танеев, С. И. Избранные письма / С. И. Танеев. М., 1958. Т. 2. С. 491.
22 Урусбиева, Ф. А. Просвещение и культура Балкарии в ХIХ — начале ХХ века / Ф. А. Урусбиева
// Очерки истории балкарской литературы. Нальчик, 1981. С. 41.
23 Шаханов, Б. А. Еще переселение / Б. А. Шаханов // Карачаево-балкарские деятели культуры
конца ХIХ — начала ХХ в. Избр. : в 2 т. Нальчик, 1996. Т. 2. С. 32.
2 Там
63