«Яса» Чингисхана и ее роль в монгольской правовой системе
advertisement
48. Чибилев А.А. Долинные типы местностей Общего Сырта и вопросы их мелиорации // Речные системы и мелиорация: Материалы XIV пленума геоморфол. комиссии АН СССР. Новосибирск, 1977. 49. Rosen A.M. The social response to environmental change in early bronse age Canaan // J.of Anthropological Archaeology. 1995. Vol. 14. 50. Zeder M. Human impact on steppe environments: an archaeological perspective // The Open Country. 2001. № 2. Список сокращений кург. – курган посел. – поселение рит. – ритуальное сооружение ст. – стоянка мог. – могильник компл. – комплекс Фарид МУХАМЕТОВ «Яса» Чингисхана и ее роль в монгольской правовой системе Образование Еке Монгол улуса («Великого Монгольского государства» – так стало называться созданное Чингисханом государство с 1211 г.) в начале XIII в. вызвало необходимость выработки общих, закрепленных письменно правовых норм и законодательных уложений для управления обширной державой. К реализации этой цели было приспособлено обычное право, подвергшееся кодификации и изменениям, отвечающим новым условиям. Свод законов и установлений получил название «Великая Яса» или просто «Яса» Чингисхана. Яса (более полная форма «ясак»; монгольское – дзасак, йосун) означает «постановление», «закон»1. «Яса» Чингисхана – санкционированный Чингисханом монгольский свод законов и установлений. Новое законодательство формировалось десятилетия, с одной стороны, долго, а с другой – моментально. Для всех монгольских племен Чингисова улуса «Яса» была опубликована, как полагают, на Великом курултае в 1206 году, одновременно с провозглашением Темучина Чингисханом всей Великой степи. Но и после этого «Яса» дополнялась и расширялась. Это произошло в 1218 г., перед войной с Хорезмийским султанатом, и в 1225 г. перед завоеванием Тангутского царства2. Но элементы нового стереотипа поведения начали слагаться, надо полагать, до 1206 г., что вызвало резкое сопротивление всех ревнителей старины, для которых личная свобода и безответственность были дороже государственного порядка3. Вместе взятые, все эти реформы и их воплощение создали основу нового монгольского императорского закона – Великой Ясы Чингисхана4. В монгольской летописи «Чиндаманин Эрихэ» говорится: «По изгнании Алтанхана китайского и подчинения своей власти большей части китайцев, тибетцев и монголов, Чингисхан, владея великим просветлением, так Думал: законы и постановления китайцев тверды, тонки и непеременчивы. И при этой мысли, пригласив к себе из страны народа великого учителя и 18 его умных учеников, Чингисхан поручил им составить законы (йосон), из которых исходило бы спокойствие и благоденствие для всех его подданных, а особенно книгу законов (хули-йосони билик) для охранения 64 правления его. Когда, после составления, законы эти были просмотрены Чингисханом, то он нашел их соответствующими своим мыслям и составителей наградил титулами и похвалами»5. Наиболее подробные сведения о постановлениях «Ясы» мы находим у персидского историка XIII в. Джувейни и египетского писателя XV в. Макризи. По словам Джувейни, «Яса» Чингисхана была написана уйгурским письмом на свитках (тумар) и называлась «Великою книгою ясы» (йаса-наме-йи-бузург). Эти свитки хранились у наиболее авторитетных царевичей – знатоков «Ясы»; при вступлении нового хана на престол, отправлении большого войска, созыве собрания царевичей для обсуждения государственных дел и их решений приносили эти свитки, и на их основании вершились дела. «Яса» не сохранилась в подлиннике и известна лишь в отрывках и сокращенных изложениях у Джувейни, Рашид ад-Дина, Вассафа, Ибн Баттуты, Г. Абу-л-Фараджа, Макризи и т.д. Из сохранившихся фрагментов можно сделать заключение, что основной задачей постановлений Чингисхана было создание новой системы права, которая отвечала бы запросам и потребностям модернизирующегося монгольского общества. О «Ясе» Чингисхана существует огромная литература, написанная на многих языках мира. В монгольской «Ясе» – кодексе законов, которые были введены на территории всех улусов, было зафиксировано не безоговорочное подчинение власти, основанной на насилии, а острая необходимость обрести силу для самообороны, при этом даже жертвуя привычной независимостью и личной свободой6. Поэтому монголы были людьми особого поведенческого настроя, закрепленного в «Ясе». Они отличались энергичностью, предприимчивостью, способностью к самопожертвованию. Этим духом они заражали всех, кто к ним примыкал, ведя себя аналогичным образом. На «Ясу» «монголы действительно смотрели как на евангелие или коран»7. «Яса» становится основной политической доминантой степного суперэтноса в борьбе против католического и мусульманского миров до принятия ислама на территории Улуг Улуса («Золотой Орды» по русским источникам с XVI в.). Вместе с тем, соблюдение постановлений Чингисхана было обязательно не только для всех жителей империи, но и для самих ханов. Но «Яса», конечно, нарушалась как жителями империи, так и самими Чингисидами. Это объясняется тем, что «Яса» Чингисхана регламентировала лишь нормы кочевой жизни. В большинстве покоренных монголами стран, в частности, в Средней Азии и Иране, где издревле существовала своя правовая традиция, подчинить население новому праву было чрезвычайно трудно. Правовая система монголов, выработанная на основе обычного права кочевников и преимущественно для кочевников, в иных условиях оказывалась крайне неудобной. Многие стороны социально-бытовой и общественной жизни оставались вовсе не регламентированы «Ясой», а отдельные ее положения вступали в противоречие с религиозным мусульманским правом и обычаями местного населения. На этой почве возникали столкновения между блюстителями «Ясы» и местным населением, оборачивавшиеся, как правило, трагедией для последних. Вот как описывает Джувейни действия Чагатая, главного блюстителя «Ясы» Чингисхана: «Свое окружение и подчиненных он так сдерживал страхом “Ясы” и своею расправою за ее нарушение, что в его правление кто бы не проезжал поблизости его войска, не нуждался ни в каком авангарде, ни в конвое и, как гиперболически говорят, если бы какая-либо женщина поставила себе на голову поднос золота и пошла одинокою, она бы ничего не боялась. Он издавал мелкие постановления, которые были невыносимы для мусульманского народа, вроде того, чтобы не резали скот на мясо, чтобы днем не входили в проточную воду, и т.п. Было разослано во все области 65 119 постановление, чтобы не резали баранов, и в Хорасане продолжительное время никто открыто не резал овец: он понуждал мусульман питаться падалью»8. «Яса» Чингисхана, которая возводила всякий проступок, даже простую человеческую халатность или неосторожность в ранг преступления и предусматривала строгое наказание, вплоть до смертной казни, признается «чрезвычайно строгой» даже официальным историком Монгольской империи Рашид ад-Дином. «По мере того, как русские знакомились с монгольским уголовным правом, они становились готовыми принять некоторые принципы монгольского права, – утверждает Г.В. Вернадский. – Даже Владимирский-Буданов, который в целом преуменьшал монгольское влияние на Россию, признает, что и смертная казнь (неизвестная Русской Правде Киевской Руси), и телесные наказания (применяемые только к рабам в Киевской Руси) были включены в право Московии под влиянием монголов»9. В.А. Рязановский в своем исследовании также отмечал, что в сфере русского уголовного права результатом монгольского влияния было «введение смертной казни, наказания кнутом, пыток – чего не было в Русской Правде и почти не было в Псковской судной грамоте»10. Однако, как мы уже отмечали, не для всех «Яса» стала законом, который должен был неукоснительно соблюдаться. Это касалось, прежде всего, Чингисидов. Чингисхан повелел: «Если кто-нибудь из нашего уруга единожды нарушит Ясу, которая утверждена, пусть его наставят словом. Если он два раза ее нарушит, пусть его накажут согласно билику, а на третий раз пусть его сошлют в дальнюю местность БалджинКулджур. После того, как он сходит туда и вернется обратно, он образумится. Если он не исправился, то да определят ему оковы и темницу. Если он выйдет оттуда, усвоив адаб (нормы поведения), и станет разумным, тем лучше, в противном случае пусть все близкие и дальние его родичи соберутся, учинят совет и рассудят, как с ним поступить»11. Кроме того, в империи было немало людей из военной аристократии, которым сам Чингисхан и его преемники даровали титулы, награды и привилегии за их особые заслуги перед государем и государством. Такие привилегированные люди назывались тарханами. По утверждению Джувейни, привилегии тарханов заключались в следующем: 1) они были освобождены от всяких податей; 2) вся добыча, захваченная ими на войне или на охоте, составляла их полную собственность; 3) во всякое время они могли входить во дворец без всякого разрешения; 4) они привлекались к ответственности только за девятое совершенное ими преступление (при этом, однако, имелись в виду только те преступления, которые влекли за собой смертную казнь); 5) во время пира тарханы занимали почетные места и получали по чарке вина12. Всюду в «Ясе» мы видим строгую соподчиненность в административнополитическом отношении. Вот поэтому, видимо, российское самодержавие не имело аналога на Западе и было так близко и понятно для степной зоны Евразии. В вассальных уделах, в том числе и на Руси, монголами сохранялось прежнее правление. В то же время, оставляя старую династию во главе местной администрации, монголы одновременно ввели для контроля над деятельностью местных вассальных правителей специально назначенных наместников – баскаков13, осуществлявших надзор за исполнением законов на местах, связь с метрополией, им было придано войско для сбора дани. Требовалось также определить имя народа, ядром которого стали верные сторонники Чингисхана вместе с их семьями и домочадцами. Тогда они назывались «монголы», и это название официально закрепили за вновь сформированным народомвойском. Самым примечательным обстоятельством было то, что монгольское войско выросло с тринадцати тысяч добровольцев до ста десяти тысяч регулярной армии14. Пополнение произошло за счет включения в орду побежденных народов – кереитов и найманов. Важно, что, оказавшись в армии победителя, они ни разу не проявили 66 нелояльности новому хану, а это значит, что для них были созданы приемлемые условия существования. Ведь на каждого монгольского ветерана приходилось десять новобранцев-военнопленных, привыкших бунтовать даже против своих племенных ханов. Чингисхан «направил на путь истины всеязычное государство и ввел народы под единые бразды свои»15. В этой армии сила была на стороне побежденных, но они быстро стали верноподданными. Думается, что здесь сыграла решающую роль степная традиция централизованной сильной власти, способной противостоять оседлым соседям: чжурчженям, тангутам и мусульманам. Сменив кличку «цзубу» (прозвище, означающее «пастухи-кочевники»)16 на гордое имя «монгол», они ничего не проиграли, а те, кто не хотели жить в объединенном государстве, ушли на запад и продолжили войну. Это были меркиты и часть найманов. Остальные перенесли свои симпатии на Чингисхана. Курултай стал высшим органом власти, и только он имел право доверить функции управления определенному лицу, именуемому в дальнейшем ханом. Своеобразно трактует его миссию Н.М. Карамзин: «Сей отрок, воспитанный материю в простоте жизни пастырской, долженствовал удивить мир геройством и счастьем, покорить миллионы людей и сокрушить государства, знаменитые сильными воинствами, цветущими искусствами, науками и мудростию своих древних законодателей»17. Вера не играла определяющей роли в политической жизни общества. В Монголии наблюдался подлинный стык различных вероисповеданий. Кереиты являлись несторианами, найманы – несторианами и буддистами, татары и чжурчжени – шаманистами, тангуты исповедовали «красный» буддизм, уйгуры – буддизм Хинаяны и несторианство, «лесные народы» Сибири имели свои родовые культы. Сами монголы были тенгрианцами. Родовой принцип в новом государстве нарушили немедленно и сознательно. Командиры получили награды соответственно заслугам, а не по праву рождения. Воины служили с четырнадцати до семидесяти лет. Для наблюдения за порядком кроме стотысячной армии была создана десятитысячная гвардия, несшая службу по охране ханской юрты18. В основе законодательства находился воинский устав чингисовской армии. Новорожденная империя возникла из-за войн и должна была их вести до тех пор, пока не останется поводов для них. В столь воинственном и разноплеменном людском скопище необходимо поддерживать строгий порядок, для чего требовалась реальная сила. Чингисхан предусмотрел это и из собственной охраны создал монгольский аппарат принуждения, который подчинялся только ему и был поставлен выше армейского командного состава: рядовой гвардеец считался по рангу выше тысячника19. Тысячниками же назначили 95 нойонов. Так из сторонников новомонгольской партии была создана военная элита, которую нельзя назвать ни аристократией, ни олигархией, ни демократией, ибо она являлась ордой «древнетюркского каганата»20, но разросшаяся на всю Великую степь и поглотившая племена. В отличие от западноевропейских монархий и восточных деспотий здесь власть не передавалась по знатности и наследству, а монгольского хана выбирали, и тогда он своим авторитетом являл гарантию закона и стабильности в монгольском обществе. Предполагалось, что создание новых законов вместо старых и привычных обеспечит существование новому стереотипу поведения, хотя непривычному, но целесообразному. Это значило, что законы Чингисхана карали смертью за убийство, блуд мужчины и неверность жены, кражу, грабеж, скупку краденого, сокрытие беглого. Так же осуждалось чародейство, направленное во вред ближнего, троекратное банкротство, т.е. невозвращение долга и невозвращение оружия, случайно потерянного владельцем в походе или в бою. Наказывался и тот, кто отказал путнику в воде или пище. Неоказание помощи боевому товарищу приравнивалось к самым тяжелым преступлениям. В статье 9 говорилось: «Если кто-нибудь в битве, нападая или отступая, обронит свой вьюк, лук или что-нибудь из багажа, находящийся сзади его должен сойти 67 119 с коня и возвратить владельцу упавшее; если он не сойдет с коня и не возвратит упавшее, то предается смерти»21. Более того, «Яса» запрещала есть в присутствии другого, не разделяя с ним пищу. В общей трапезе ни один не должен был есть более другого. За тяжелые преступления в качестве наказания применялась смертная казнь, за малые преступления полагались телесные наказания или ссылка в отдаленные места (Сибирь)22. Самым значительным нововведением, кроме вышесказанной строгости и неотвратимости закона, стало положение о взаимопомощи и взаимовыручке. Чингисхан понимал, что без взаимовыручки его воины обречены на гибель. Поэтому они должны быть уверены, что боевой товарищ их не бросит. Новый общественный императив монголов – взаимовыручка – включал в себя гарантию, даваемую боевому товарищу, ставшему жертвой предательства. Если его не могли спасти, то за него следовало отомстить нарушителям закона гостеприимства. Противники монголов на это возражали, что и на войне убивают, что обман (дезинформация) дозволен, а те, кто не убивал после, не виноваты, следовательно, не несут за чужой поступок ответственности. На это монгольское правосознание возражало, что смерть на войне действительно естественна, ибо «за удаль в бою не судят»23. Более того, самым доблестным противникам, попадавшим в плен, предлагалась не только пощада, но и прием в ряды монгольского войска с правом на выслугу и продвижение по службе. Дезинформацию монголы делили на обман противника, который должен воспринимать обстановку критически, и на предательство или обман доверившегося клятве, то есть договору или обычаю гостеприимства. Смерть во время войны – всего лишь, по их мнению, закон природы, а убийство доверившегося – оскорбление естества, следовательно, божества. Предателей и гостеубийц уничтожали беспощадно вместе с родственниками, ибо считали, что люди, причастные к предательству, не должны жить и производить потомков, так как монголы признавали коллективную ответственность и наличие наследственных признаков (по современному выражению – генофонда)24. Надо сказать, что закон о неприкосновенности послов, в отличие от своих противников, монголы выполняли очень последовательно. Как справедливо замечает Л.Н. Гумилев, «позднейшие дипломаты должны были скинуться на памятник Чингисхану и его закону, потому что в древности и в средние века убийство чужеземца преступлением не признавалось»25. Поэтому люди XIII в. искренне обижались на монголов, когда в ответ на убийство их послов следовали ответные меры по уничтожению этих людей и их городов. Они несли, по мнению монголов, коллективную ответственность за содеянное преступление. Так, П. Карпини отмечал в своей «Истории монголов», что «у татар (монголов) есть обычай никогда не заключать мира с теми людьми, которые убили их послов»26. Законодательно закрепленный принцип взаимовыручки дал сторонникам Чингисхана возможность координировать усилия, при этом законы «Ясы» распространялись только на них. Чингисхан сделал из своих подчиненных организацию с общественным императивом: «Будь тем, кем ты должен быть», где все должны были следовать закону, включая хана. И хан являлся для всех своих воинов примером в исполнении «Ясы», иначе монголы отказали бы ему в доверии. С течением времени Чингисиды и военно-кочевая знать в западных улусах империи все более воспринимали традиции ислама и его государственные устои и все менее ограничивали свою жизнь предписаниями «Ясы». По словам Хамдаллаха Казвини, «у монголов нет обычая обитать в городах, и это противно Ясаку Чингисхана»27. Между тем именно это требование наиболее часто нарушалось самими Чингисидами как в улусе Чагатая, так и в улусах Джучи и Хулагуидов. 68 Период действия «Ясы» во всех монгольских улусах нам в точности неизвестен. Однако одержать полную, но не окончательную победу над традициями «Ясе» удалось только до трагических событий конца XIV в., когда принцип орды («народ-войско») возобладал над принципом «народ – союз племен». Только после «великой замятни» последовал политический распад Улуг Улуса и этническое разделение на татар казанских, крымских, астраханских, сибирских, ногайских и казахов. Почти все они в XIV в. вернулись к обычаям предков и в ряде случаев восстановили республиканский строй – племенные союзы, или жузы28. Сохранение монгольского права можно отметить в некоторых областях, ранее входивших в состав Монгольской империи. В государстве Тимура (правил в 1370 – 1404 гг.) связанное с именем Чингисхана право чаще обозначалось старотюркским словом «тору» (переделанным в «тура»), чем монгольским «яса». Об отношении к «Ясе» Чингисхана в государстве Тимура при последних Тимуридах можно наглядно судить по следующим словам Бабура. «Прежде, – пишет он, – наши отцы и родичи тщательно соблюдали постановления (тура) Чингисхана. В собрании, в диване, на свадьбах, за едой, сидя или вставая, они ничего не делали вопреки тура. Постановления Чингисхана не есть непреложное предписание (Бога), которому человек обязательно должен следовать. Как бы ни оставил после себя хороший обычай, этот обычай надлежит соблюдать; если отец издал хороший закон, его надо сохранить, если он издал дурной закон, его надо заменить хорошим»29. В восточных областях Чагатайского улуса, в Моголистане, основные положения «Ясы» сохранили свои действия еще в XV – начале XVI в. И джучиды Восточного Дешт-и Кыпчака XVI в. – предводители узбеков и узбеков-казахов, согласно сведениям источников, при решении многих важных дел поступали по «установлению Чингисхана». Некоторые статьи, главным образом уголовного характера, перешли в кодифицированное обычное право последующих веков, в частности, в законы хана Тауке («Жети жаргы») – памятник права казахов XVII в. Большинство историков-монголоведов отдают должное огромному значению, которое имело последовавшее на курултае 1206 г. обнародование Великой Ясы, – для установления в государстве твердого правопорядка, а также благотворного влияния на нравы кочевых племен и на развитие законодательства в последующие годы. Дается следующее резюме сборнику законов Чингисхана: «Джасак (Яса) предписывает терпимость в вопросах религии, почтение к храмам, к духовным лицам и к старшим, а также милосердие к нищим; он устанавливает строгий контроль над семейной и домашней жизнью монгола…» Своеобразная этика «Ясы» ясно выступает из перечня тех преступлений, которые наказываются смертью. Таковая, например, положена: «за обращение князей к третьим лицам помимо хана, за неоказание помощи в бою, за оставление своего поста без разрешения начальника, за небрежность солдат и охотников (волонтеров) в исполнении обязанностей службы. Также за оказание милосердия пленным без ведома того, кем они были взяты, за невыдачу беглых рабов и пленных владельцу, за убийство, кражу, лжесвидетельство. Это распространялось на измену, прелюбодеяние, заведомую ложь, волшебство, тайное подслушивание, поддержку третьим лицом одного из двух спорящих (или борющихся) и т.д.»30. Влияние этого законодательства на народные нравы подтверждается свидетельством посторонних наблюдателей, например Плано Карпини и Гильома де Рубрука. Первый из них пишет: «Словопрения между ними (монголами) бывают редко или никогда; войн, ссор, ран, человекоубийства между ними не бывает никогда. Там не обретается также разбойников и воров важных предметов… Один достаточно чтит другого и все они достаточно дружны между собою… Взаимной зависти, кажется, у них нет… Женщины их целомудренны, и о бесстыдстве их ничего среди них не слышно…»31 Эти же мысли подтверждает китайский генерал Мэн Хун, современник Чингисхана, 69 119 ездивший к нему в Монголию. Ибн Баттута, арабский историк, также пишет, что у монголов конокрадства не существовало благодаря строгости законов против воровства32. Таким образом, в «Ясе» оказалось возможным закрепить и кодифицировать монгольское, обычное право и народные обычаи и воззрения. Все это вылилось в форму «Великой Ясы», которая включает в себя два крупных раздела: 1) «Билик» – сборник изречений самого Чингисхана, который содержал в себе мысли, наставления и решения законодателя. Они могли быть как общего, теоретического характера, так и в качестве высказанных им суждений по поводу конкретных случаев; 2) собственно «Яса» – это свод положенных законов, военных и гражданских, с установлением ответственности за их неисполнение. Ряд исследователей XIX в., как, например, профессора И. Березин и В. Васильев, смешивали билики Чингисхана с «Ясой». Известный востоковед П. Мелиоранский в 1901 г. подверг билики Чингисхана специальному исследованию и установил, что разница между содержанием «Ясы» и «Биликами» Чингисхана состояла в том, что в «Ясе» перечислялись и описывались разные проступки и преступления, указывались наказания, которым должно было подвергать виновных, а в «Биликах» определялся самый порядок следствия и судопроизводства в монгольском суде. Иными словами, «Яса» представляла собой узаконенное предписание, которому должны были строго следовать Чингисиды, следовательно, и их подданные, а «Билик» являлся своего рода процессуальным кодексом, согласно которому вершился суд над нарушителями «Ясы» – действующего закона. «Билик» Чингисхана как часть «Ясы», видимо, формировался постепенно. Монголы заимствовали у китайцев обычай, по которому записывались изречения ханов и после их смерти издавались. Некоторые из изречений Чингисхана, которые названы в источниках тюркским словом «билик» («знание»), приведены Рашид ад-Дином в разделе «О качествах и обычаях Чингисхана». «Билики» Чингисхана были предметом преподавания: Чингисиды и военная аристократия в начале и в конце каждого года должны были приходить и внимать биликам Чингисхана. Знание «Билика» Чингисхана высоко ценилось: в Китае один раз вопрос о престолонаследии был решен в пользу того претендента, который обнаружил более основательное знание биликов. Со времени Чингисхана существовал обычай, говорится в «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина, чтобы изо дня в день записывали слова хана, причем хан для этой цели часто говорил рифмованной прозой, «складно и со скрытым смыслом». Так что при каждом знатном Чингисиде был свой биликчи: у великого хана Угэдея эту обязанность исполнял уйгур Чинкай, у улусного правителя Чагатая – китаец по прозванию «Везир». Однако о существовании записей биликов Угэдея и Чагатая, насколько сейчас известно, нигде не говорится. Видимо, сохранению и передаче биликов сначала в устной форме, а затем в письменном виде способствовало еще и то, что Чингисхан, как и другие кочевники, обладал замечательным даром: свои наставления и изречения облекать в легкую стихотворную форму. Впоследствии, с увеличением числа людей, овладевших письмом, распространенные изречения, а также новые поучения и наставления вносились в сборник. Так, одно из изречений «Билика» гласит: «Среди народа должно быть подобным теленку, маленьким и молчаливым, а во время войны – подобным голодному соколу, который является на охоту: должно приниматься за дело с криком»33. Этим высказыванием подчеркивается то напряжение энергии, которое употреблено для войны, и тот смелый наступательный порыв, когда монголы с пронзительным криком бросались на врага, что, по мнению Чингисхана, было очень важной стороной воинского духа. 70 Таким образом, «Яса» диктовала во всем стремление монголов к победам, ибо в те времена только победа над врагом была способна избавить народ от постоянной угрозы и «установить в нем (мире) универсальное состояние мира»34. И войны за победу начались. Выход монголов на арену мировой военно-политической истории стал переломным моментом в истории всего Евразийского континента. С момента воцарения Чингисхана отдельные роды и племена монгольские, объединившись, стали народом историческим, а его герои и багатуры еще должны были удивить мир. Примечания 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 См.: Султанов Т.И. Поднятые на белой кошме. Потомки Чингиз-хана. Алматы, 2001. С. 29. См.: Вернадский Г.В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 6–7; Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1992. С. 302. См.: Мухаметов Ф.Ф. Звезды на степном небосклоне. Троицк, 1998. С. 42. См.: Вернадский Г.В. История России. Монголы и Русь. Тверь, 1997. С. 38. Хара-Даван Э. Чингис-хан как полководец и его наследие // Арабески истории. Пустыня Тартари. Вып. 2. М., 1995. С. 89–90. См.: Мухаметов Ф.Ф. Указ. соч. С. 94–95. Голубинский Е. Щит или меч? // Родина. 1997. № 3–4. С. 79. Джувейни. The Tarikh – I – Jahan gusha of Alaud – Din Ata Malik – I – Juwaini… edited by Mirza Muhammad idn Abdul – Wahhab – I – Qazwini. P. 1–2. Leyden – London, 1912–1916. P. 227. Вернадский Г.В. История России… С. 98. Рязановский В.А. К вопросу о влиянии монгольской культуры и монгольского права на русскую культуру и право // Вопр. истории. 1993. № 7. С. 158. Рашид ад-Дин. Сборник летописей: В 3 т. М.; Л., 1946–1960. Т.1, кн. 2. С. 263–264. См.: Джувейни. Указ. соч. С. 27. См.: Хара-Даван Э. Указ. соч. С. 224. См.: Козин С.А. Сокровенное сказание. М.; Л., 1941. С. 233; Гумилев Л.Н. В поисках вымышленного царства. СПб., 1994. С. 147. Там же. С. 224. См.: Гумилев Л.Н. В поисках вымышленного… С. 55. Карамзин Н.М. История государства Российского: В XII т.: В 4 кн. Кн. 1, т. I–III. М., 2000. С. 455. См.: Козин С.А. Указ. соч. С. 224. Там же. С. 228. Гумилев Л.Н. Древние тюрки. М., 1967. С. 60; Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов. Л., 1934. С. 102. Хара-Даван Э. Указ. соч. С. 99. См.: Гумилев Л.Н. Древняя Русь… С. 303. Там же. С. 304. См.: Он же. В поисках вымышленного… С. 251–252. Он же. Древняя Русь… С. 306. Путешествие в восточные страны Г. де Рубрука и П. Карпини. Алматы, 1993. С. 71. Цит по: Султанов Т.И. Указ. соч. С. 32. См.: Мухаметов Ф.Ф. Указ. соч. С. 44. Султанов Т.И. Указ. соч. С. 32. Хара-Даван Э. Указ. соч. С. 90. Путешествия… С. 30. См.: Хара-Даван Э. Указ. соч. С. 90–91. Там же. С. 98. Вернадский Г.В. История России… С. 13. 71 119
