Беспредельность веры и границы разума

Девиз:
«Беспредельность веры и границы разума»
ВОЗМОЖНА ЛИ НРАВСТВЕННОСТЬ, НЕЗАВИСИМАЯ ОТ РЕЛИГИИ?
«…Не может быть конфликта между наукой и религией…
Наука без религии увечна, религия без науки – слепа»
Альберт Эйнштейн
(Nature. – 1941. – Vol. 146. P. 605 * )
«Шопенгауэр был кантианцем,
и верил в кантовские границы разума:
он был убежден, что границы человеческого разума
совпадают с границами возможного опыта»
Карл Р. Поппер **
Предисловие
Итак, возможна ли нравственность, а следовательно, и наука о должном поведении
человека, которое, как известно, лишь в исключительных случаях совпадает с сущим, т.е. с
его реальным поведением, независимая от его религиозных взглядов данного человека?
Конечно же, возможна, поскольку человек есть всегда существо нравственное.
Сообщество, к которому человек имеет счастье или быть несчастным принадлежать,
предписывает ему и ждет от него соответствующего должного поведения. Человек –
существо всегда нравственное, но всегда ли оно религиозное? В отношении действительно
религиозного человека вопрос о независимости его нравственности от его религиозных
взглядов и убеждений не стоит. Это очевидно, и не требует рассмотрения 1 . Другое дело, что
нравственное, т.е. должное быть в рамках одного человеческого сообщества, нередко
оказывается омерзительно безнравственным в рамках другого сообщества.
Нравственность человека, не разделяющего каких-либо религиозных взглядов, не
имеющего религиозных убеждений, очевидно же свободна от религии. Но, сказав так, мы
пойдем вслед за массовым предрассудком. Сказав так, мы оставим без ответа
принципиальный вопрос о том, какого человека, когда и при каких условиях следует считать
лишенным религиозных взглядов и убеждений? Ответ на этот вопрос, казалось бы, очевиден.
Человек, систематически отрицающий Бога, – атеист – являет собой пример человека,
лишенного (или, точнее, лишившего себя) религиозных взглядов и убеждений. Но,
напомним, как много в мире религиозных людей отрицающих существование Бога. Буддист,
например, может убедительно для своих братьев по вере отрицать реальность христианской
Троицы – Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Святого Духа, но это не делает его атеистом.
Следовательно, отрицание Бога, еще не означает атеизма, поскольку религия без Бога – это
феномен религиозности.
Религиозность человека и сама религия – это феномены гораздо более широкие, чем
только вера в Бога. Религиозность можно понимать и в узком, и в широком смысле. В узком
смысле религиозный человек считает себя сторонником какой-либо религиозной конфессии.
Религиозность, понимаемая в широком смысле, связана с тем, что человек склонен
соотносить себя и свои дела с чем-то, что, несомненно, почитается человеком, как нечто
*
Цит. по кн.: Пайс А. Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна. – М.: Наука, 1989. С. 308.
Поппер К.Р. Предположения и опровержения: Рост научного знания. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2008.
**
С. 335.
1
Хотя, вероятно и в отношении этого утверждения можно услышать веские возражения. Возможно,
здесь есть парадокс: личность, осознающая свою религиозность, соответствующая ей и позиционирующая свою
религиозность вовне, может в нравственном отношении не чувствовать свою зависимость от религии.
Вероятно, этот парадокс было бы интересно исследовать и описать, но мы оставим его на рассмотрение другим.
1
высшее по отношению к нему. Религиозность в наиболее широком смысле включает и веру в
Бога, и почитание родителей или предков вообще, и соотнесение себя с Мировой идеей, а то и
космическим разумом… Впрочем, теология давно уже выявила случаи, когда за нечто высшее
по отношению к самому себе человек может принимать и самого себя. Августин Аврелий по
поводу этих людей писал: «Когда они думают о Боге, которого не в состоянии постигнуть, то
в действительности думают о самих себе, а не о Нем; они сравнивают не его, а себя и не с
Ним, а с собой». Во всех этих проявлениях человек есть существо в широком смысле
религиозное.
И, вот парадокс, более всего Бог необходим ученому-атеисту, которому Он необходим
именно для того, чтобы систематически отрицать Его. Без этого воинствующего отрицания
атеист перестает быть атеистом. Атеизм есть феномен отрицательной веры в Бога, а,
следовательно, и он есть религиозный феномен в широком смысле понимания религиозности.
Нравственность атеиста и безбожника, человека, по определению, нравственного,
парадоксальным образом зависима от религии.
В таком обороте наших рассуждений было бы весьма поучительно раскрыть
предложенную тему сочинения в контексте, очерченном избранными автором эпиграфами,
обратившись к изучению проблемы соотношения науки и религии в рамках
профессионального сообщества, хорошо известного автору, более четверти века
проработавшему в Академии наук, преподавателю высшей школы, – сообщества ученых.
Основная тенденция современности – взгляд историка
из четвертого тысячелетия
Пройдет тысяча лет, и что, спросил себя крупнейший историк XX века Арнольд
Тойнби, будет интересно историкам четвертого тысячелетия из событий нашего времени?
Скорее всего, их не будут интересовать мировые катастрофы минувшего века, восхождение
и низвержение тиранов, а затем и падение их низвергателей, обман и самообман народов…,
т.е. все то, что мы считаем драгоценнейшим историческим опытом современной
цивилизации. Историков далекого будущего, писал автор научной эпопеи «Цивилизация
перед судом истории», будут интересовать процессы, с нашей точки зрения, – с точки зрения
современников и участников этих процессов, практически незаметные или незамеченные
современниками, проявившиеся в событиях неважных, незначительных, неярких,
неинтересных, скажем так, – не имеющих исторического масштаба. Можно попытаться
назвать несколько таких тенденций, что, в общем, то неоднократно делалось на протяжении
XX века. Наиболее известной является попытка Д. Белла описать грядущее
постиндустриальное общество 2 . Менее известна попытка доктора философских наук В.К.
Бакшутова описать XX столетие как новое «осевое время», столь же значимое для мировой
истории, как и преддверие Новой эры, необратимо отделившего эпоху традиции от эпохи
современности 3 . «Великий прорыв осевого времени» совершил глубокое разделение
народов, населяющих нашу планету на две группы. Первую группу составляют «осевые
народы», последовательно продолжившие свою прошлую историю в свою «подлинную
историю». Вторая группа народов – наследники и носители великих культур древности, «не
знавшие прорыва», оставшиеся и в современности внутренне чуждыми осевому времени 4 .
Однако, А. Тойнби уже назвал самую важную, самую интересную для историков
отдаленного будущего тенденцию современности – колоссальные по своей важности
тектонические сдвиги в сфере религиозной веры.
Конец XX и начало XXI столетий отмечены такими событиями – неяркими,
неважными, почти незаметными, но именно они отмечают собой сдвиги и трансформации в
2
Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М.: Academia,
1999, 956 с.
3
Бакшутов В.К. Философия истории: бинарная парадигма. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2003. 987 с.
4
Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994. С. 76.
2
сфере духа и интеллекта. Речь идет об имеющей место в научных и философских кругах
полемике, усилившейся в последнее время, предметом которой выступает различие в
понимании соотношения научного познания мира и религиозного отношения к нему 5 . Жаль,
однако, что в большинстве случаев основное содержание этой полемики составляет
безапелляционное утверждение набора ожидаемых и весьма тривиальных утверждений,
почерпнутых в поверхностных курсах научного атеизма 6 и выдвигаемых как испытанные
временем и хорошо обоснованные аргументы против любой попытки обнаружить зоны
«соизмеримости религии и науки». Жаль, однако, и то, что противная сторона сосредоточила
свои усилия на не менее страстном опровержении этих, мягко говоря, банальных «истин». В
этом ряду уверенно провозглашаемых и низвергаемых банальностей, обнаруживаем мы
утверждения о том, что наука, якобы, исторически формировалась вопреки религиозным
догматам и в противостоянии им. При этом не замечается то, что самая высокая наука
плодит свои собственные догматы и догмы, впрочем, не замечая этого. Один из наиболее
популярных догматов науки ХХ века – учение об атоме, которое действительно «есть
догмат, а не результат опыта. В него культура вложила, при посредстве духа своих великих
физиков, свою сущность, самое себя. Думать, что есть протяженность как таковая,
независимая от специфического чувства формы познающего – это иллюзия. Думают, что
возможно исключить жизнь, забывая, что познание не только есть содержание, но и живой
акт» 7 . Впрочем, о догматах и догмах науки мы еще поговорим далее.
Само научное знание, безусловно, противоположно религиозной вере в силу своей
объективности, достоверности, опытной обоснованности и проверяемости. Наука
провозглашается ведущей во все времена силой и фактором всяческого прогресса. Причем,
научным прогрессом необходимо, наверное, считать и изуверские, с позволения сказать,
«медицинские» опыты над человеком, проводимыми не только германскими и японскими
врачами во время Второй мировой войны, но и демократическими странами,
испытывавшими атомное оружие на собственных солдатах и гражданах, и уже, возможно,
состоявшиеся эксперименты по тиражированию (т.е. клонированию) самого человека. А, вот,
религия, как раз напротив, редуцируется ее непримиримыми критиками к «опиуму для
народа», к суеверию, к верованиям в паранормальные явления, к астрологии, шаманству и
5
См., например, обзор состоявшихся в июне 2001 года в Санкт-Петербурге Первого цикла
международных философско-религиозных дискуссий (Морева Л.М. Онтология диалога как основная ценность
культурного и религиозного опыта // Вестник РФФИ. 2001 № 4, с.55-63), а также полемику между философами
и учеными, начатую на страницах «Науки Урала» интервью с Д.В. Пивоваровым (Профессор Пивоваров:
«Наука и религия соизмеримы» // Наука Урала. 2001, № 16, с.6-7). Следует также упомянуть весьма интересную
и содержательную книгу докторов физико-математических наук, сотрудников Уральского отделения РАН В.Ю.
Ирхена и М.И. Кацнельсона «Уставы небес». Журналы ВИЕТ и Isis по обоюдному согласию в одно и то же
время на русском и английском языках опубликовали статью Лорена Грэхэма и Жан-Мишеля Кантора «Два
подхода к оценке математики как феномена культуры: Франция и Россия, 1890-1930 гг.», приглашая этой
публикацией «всех, кого интересует эта тематика, к дальнейшему диалогу» (Вопросы истории естествознания и
техники. 2006, № 3, с. 56-87. С. 57).Полемика эта не завершилась и до сего дня, о чем свидетельствует не так
давно опубликованная в Вестнике УрО РАН (2008/1(23), с. 64-78) статья академика М.В. Садовского
«Несвоевременные мысли о науке и религии в современном мире: физики и клирики». Фактически в данном
сочинении автор полемизирует с Михаилом Виссарионовичем, поскольку в ключевых положениях и оценках
категорически не согласен с ним.
6
В свое время автор данного сочинения, будучи студентом физического факультета, а ныне
преподаватель высшей школы, читающий курсы по ряду математических дисциплин, включая теорию
информации и шифрование, теорию принятия решений, а также, в силу обладания философским дипломом, –
антропологию и религиоведение, логику и этику, т.е. науки, которые многие столетия развивались
сторонниками религиозных учений: верившим в загробный мир Сократом, «первым идеалистом» Платоном,
Отцами церкви и схоластами, «объективным идеалистом» Гегелем и материалистом Марксом, кстати,
верившим в Христа, как историческую личность, получил на экзамене по научному атеизму четверку, вместо
ожидаемой пятерки. Оценка была снижена за идеологически вредные научно обоснованные прогнозы: за
утверждение о том, что в Советском Союзе и в странах народной демократии растет религиозность населения
(об этом однозначно свидетельствовала статистика) и за вывод о том, что наука никогда не вытеснит религию
из сферы религиозного, т.е. из общества.
7
Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск, 1993. С. 507-508.
3
оккультизму, т.е. ко всему тому, чем религия в действительности не является, и с чем
Русская Православная Церковь неустанно борется. Как о парадоксальной нелепице, ставить в
один ряд клерикалов, т.е. тех, кто имеет профессиональное отношение к отправлению
религиозных культов, и тех, кто сделал своей профессией пропаганду «разного рода
псевдонаучных теорий», пишет, например, доктор физико-математических наук А.В.
Недоспелов: «клерикалы, и не только православные сегодня, скорее, готовы объединиться с
"академической" наукой в борьбе с новомодными научными теориями и модными
увлечениями. Часто они готовы пойти дальше ученых, и клеймят эти теории и увлечения как
козни дьявола» 8 . Но «академическая» наука не слышит призывы к объединению в этом
святом деле.
Коротко говоря, сегодня мы, как и без малого 100 лет до нас А.И. Ильин, можем
написать, что «в наши дни есть еще один предрассудок в отношении к вере, согласно
которому "знание" есть нечто достоверное, а "вера" есть, в конечном счете, не более, чем
"суеверие" (т.е. вара всуе, напрасная и неосновательная) 9 . Доказанное и обоснованное не
приемлется на веру: оно познается и знается, оно мыслится. Верить же можно лишь в то, что
не обосновывается и что поэтому не основательно, в то, что не доказывается и поэтому не
имеет сказать за себя ничего достоверного. Поэтому здесь только и можно верит или
"веровать". С этой точки зрения многие из наших современников говорят почтительно или
даже с пафосом о мысли, знании и науке, и с презрением, или, по крайней мере, со
снисхождением, о вере и верующих людях» 10 , которые верят вопреки научным
доказательствам.
Что есть знание доказанное?
Но, что есть научное доказательство? Научное доказательство, вот нонсенс, – ведет
свою родословную от доказательств бытия Бога. И. Кант, показав неоднозначность этих
логически выверенных доказательства схоластов, с помощью которых равно успешно
можно, как строго логически доказать существование Бога, так в той же мере строго
логически опровергнуть Его существование, и, «как бы в насмешку над самим собой» (М.А.
Булгаков), придумал собственное доказательство Божественного бытия. Ну, хорошо, так
обстоят дела в теологии. Надо полагать, в науке все не так. Однако…
Где доказательство, там логика, а логика, здесь мы сошлемся на известного
отечественного математика, специалиста в области дискретной математики и теории числа, в
области кодирования информации О.Е. Акимова: «есть лишь орудие познания реальности,
но не сам объективный мир. Под доказательством понимают логически обоснованный
формализм и, таким образом, "теория доказательства" становится разделом логики,
изучающей различного рода суждения или умозаключения. Логика по преимуществу и в
главной своей части есть язык рассуждений. В очень малой степени она апеллирует к
зрительному образу и реальному предмету: только символы объектов и только действия над
этими символами относятся к логике. В доказательствах намеренно используются
ригористические языковые средства, создающие впечатление безупречной строгости.
Например, вместо слова "равно" употребляется словосочетание "тождественно равно",
вместо "тогда, когда…" – "тогда и только тогда, когда…" и т.д. Это похоже на то, как
говорят в суде: "клянусь говорить правду и только правду". Зачастую за доказательство
принимается некий текст, просто снабженный подзаголовком – "Доказательство". Для
некоторых сам этот термин является волшебным. Между прочим, русское слово "доказать" и
близкие к нему по смыслу "указать", "показать", "выказать" образованы от глагола "казать",
8
Недоспелов А.В. Еще раз о борьбе РАН с лженаукой // Энергия: экономика, техника, экология. 2005, №
7, с. 54-58. С. 54.
9
Заметим, что знание «достоверное» в прямой расшифровке слова «досто-верное», есть именно знание
достойное веры. Суеверие есть суе-верие, т.е. вера в суете повседневности, т.е. знание не достойное веры.
10
Ильин А.И. Путь духовного обновления // Ильин А.И. Собр. соч. В 10 томах. Т.1, с.37-282. С. 56.
4
т.е. по Далю, "давать видеть", "являть" (Казаная девка олово, неказаная золото). Другой ряд
слов: "сказать", "высказать", "приказать", также образованный от глагола "казать", имеет
вторичное значение в славянских языках, смысл которых состоит в "проговаривании" уже
указанной ситуации. Таким образом получается, что логика высказываний еще дальше
уводит нас от исторических корней термина "доказать", этимология же возвращает нас не
только к истории, но и смысловым глубинам этого понятия. Группы и графы
свидетельствуют, что истинное доказательство только-то и связано с непосредственным
видением или представлением, но никак не с декларированием слов. Существование
математического факта можно считать установленным, если получена соответствующая ему
конструкция в виде формул, таблиц и рисунков. Скрытая истина устанавливается на основе
открытой истины, некоторой видимой данности» 11 .
Доказать – это, значит, убедить слушателя в истинности некоторого утверждения, до
того, как ему эту истину «казать». (Девка казанная…) «Западный биолог, подобрав в
известном порядке несколько фактов и изъяснив их (показав их – Авт.) на наглядных
примерах таким образом, чтобы они соответствовали его историко-динамическому
основному чувству "развития", называет это – "доказать"» 12 .
«Но кто "серьезно" относится к знанию и доказательству и помнит о вреде
предрассудков и об опасности суеверий, тот уже не обнаруживает ни снисхождения, ни
терпимости; он уже категорически требует "просвещения" и "борьбы с обскурантизмом"» 13 .
Разговор с ним бесплоден. «…Я сам, – заявил о себе яростный критик религии, и, как
говорят о нем, внук священнослужителя, – отношусь к представителям церквей всех
конфессий равномерно отрицательно, примерно как к наркоторговцам (продавцам "опиума
для народа" – Авт.) Это не мешает мне достаточно уважительно (?!? – Авт.) относиться к
религиозным верованиям отдельных людей, хотя иногда это уважение может смешиваться с
естественным чувством жалости» 14 . Напомним, однако, в какую компанию герой нашего
времени себя, вероятно, по наивному неведению записал. «Придет время, – позволил себе
поделиться сокровенными мыслями в узком кругу соратников один из радикальных
ниспровергателей Церкви и религии, – и я с ними расправлюсь без всякой волокиты…
Каждое лишнее столетие сосуществования с этим позорным для культуры явлением будет
просто не понято будущими поколениями. Как в свое время избавились от охоты на ведьм,
так следует избавиться и от этого ее пережитка» 15 , т.е. от христианской религии. Как видим,
два эти высказывания, по сути, «тождественно равны», но первое принадлежит ученомуатеисту, академику, а второе тоже «почти» атеисту и… мистику Адольфу Гитлеру, который
таким вот образом прокомментировал свой конкордат, заключенный в 1933 году с
Ватиканом.
Автору данного сочинения в свое время очень хотелось спросить наиболее
бескомпромиссных критиков религии: «Насколько же вы считаете результаты своей работы
выше достижений Платона, Ньютона, Гегеля, Эйнштейна и Гейзенберга, заявившего, в
частности, что первый глоток истины рождает неверие, но на дне чаши познания
исследователь обнаруживает Бога, чтобы полагать, что когда эти люди, для всякого
культурного человека олицетворяющие собой вершины философской и научной мысли,
совершали непростительную глупость, заявляя, как, например, А. Эйнштейн, о своем
атеизме, и вместе с тем апеллировали к опыту религиозного осмысления реальности?» И,
когда автору представилась такая возможность, он просто не успел задать давно
заготовленный вопрос. Один из ученых – оппонентов религии (мы далее ссылаемся на его
статью в газете «Наука Урала») так и заявил, что они – нынешние члены-корреспонденты
11
Акимов О.Е. Дискретная математика: логика, группы, графы. М.: Лаборатория базовых знаний, 2003.
С. 319.
12
Шпенглер О. Указ. соч. С. 488.
Ильин А.И. Указ. соч. С. 56.
14
Садовский М. Открытое письмо Председателю УрО РАН, академику В.А. Черешневу // Наука Урала.
2001, № 22, с. 6.
15
Ноймар А. Диктаторы в зеркале медицины. Наполеон. Гитлер. Сталин. Р. н/Д., 1997. С. 480.
13
5
сегодня знают настолько больше и понимают происходящее в мире настолько глубже своих
предшественников и учителей, что им эти люди, своими увлечениями религиозными
мистериями, действительно представляются как совершившими недопустимую для
настоящего ученого глупость.
Истории, однако же, хорошо известно, что глубоко верующими людьми были и
создатель механической вычислительной машины – арифмометра – Д. Бернулли, и астроном
Н. Коперник, и автор теории происхождения видов Ч. Дарвин, и физиолог И.П. Павлов, и
химик Д.И. Менделеев, и основоположник квантовых представлений М. Планк, и создатель
многих наук, а также учения о биосфере и ноосфере В.И. Вернадский, и теоретик
космонавтики К.Э. Циолковский, а также Д.Ф. Егоров, Н.Н. Лузин и их друзья по
«Лузитании» – русские математики, признававшие, по словам М.А. Лаврентьева, участника
этого кружка друзей (кстати, основателя Академгородка в Новосибирске и председателя СО
АН СССР в 1957-75 гг.), только двух лидеров: «бога-отца» – Егорова и «бога-сына» –
Лузина. Так, Лорен Грэхэм и Жан-Мишель Кантор в статье, посвященной проблеме
взаимоотношения религии и науки, точнее – математики, в частности, утверждается: «…Мы
обнаружили, что конкретная богословская точка зрения – а именно точка зрения
"имяславцев" – оказалась существенной в дискуссии о природе математики.
Придерживающиеся ее российские математики считали, что они обладают большей
свободой для создания математических объектов, чем их французские коллеги, стоявшие на
позициях светского рационализма» 16 . Атеизм, стыдливо названный в цитируемой статье
светским рационализмом, подвигнул сто лет назад крупнейших математиков Франции и
среди них – Ш. Эрмита, П.Э. Аппеля, Р. Бэра, А. Лебега, Э. Бореля на отчаянную, если не
сказать нечестную, а, следовательно, и безнравственную борьбу с пришедшей из соседней
Германии теорией множеств. Дошло до того, что Эрмит и Аппель использовали свой
немалый профессиональный и политический авторитет, чтобы не допустить издание на
французском языке работ Георга Кантора, много сделавшего для того, чтобы развить в
«строгую» математическую теорию множеств, являющуюся, по существу, теорией
бесконечности, «технологическую» идею Бернарда Больцано. Этот философ и богослов
впервые в начале XIX века употребил сам термин «множество», направив, тем самым,
математическую мысль от представления бесконечности к теории бесконечности. Не в
пример наследникам французского материализма и атеизма времен энциклопедистов,
русские математики, искренне верившие в Христа и посещавшие православные храмы,
оказались и дальновидней их, и профессиональней, с энтузиазмом приняв к работе идеи
Больцано-Кантора.
Можно с уверенностью говорить о той или иной степени религиозности большинства
основоположников науки и современной техники. Мы находим объяснение этому у Ивана
Александровича Ильина: «Настоящий ученый… не переоценивает ни отвлеченную мысль,
ни науку в целом. …Он не верит в отвлеченные схемы и мертвые формулы и хранит в себе
живое ощущение глубокого, таинственного и священного. Этим и объясняется то
обстоятельство, что среди настоящих и великих ученых многие питали и питают живую веру
в Бога: их взор не ослепляется тем, что уже познано и добыто, но оставался проникновенным
к тайнам мироздания и к скрытым в них богатствам, а содержание этих тайн побуждало в
них тот внутренний духовный опыт, от которого родится религиозное настроение и
"верующая" вера. Так истинная ученость не уводит от Бога, а ведет к Нему» 17 .
Ньютон – мистик и Великий навигатор
Что же касается одного из «настоящих и великих ученых» Исаака Ньютона, механика,
физика и математика, то он не просто был механиком, физиком и математиков, он был еще и
16
Грэхэм Л., Кантор Ж.-М. Два подхода к оценке математики как феномена культуры: Франция и
Россия, 1890-1930 гг. // Вопросы истории естествознания и техники. 2006, № 3, с. 56-87. С. 57.
17
Ильин А.И. Указ. соч. С. 58.
6
профессором богословия в Кембридже. Так, недавно вопрос о странном «увлечении»
величайшего в истории науки физика был поставлен радикально иначе: «Почему столь
крупному теологу, каким являлся Ньютон, понадобились физико-математические
исследования?» 18 О том, что, отвечая на данный вопрос, непредвзятый исследователь
обнаружит именно явление теологии, говорит хотя бы то, упорно замалчиваемое,
обстоятельство, что более половины всего, написанного рукой Ньютона, есть труды по
теологии. Остальной массив публикаций и рукописей составляют сочинения по языкознанию
(первая еще юношеская его научная работа) и истории Древнего Египта, по экономике и
теории денег, наконец, по математике, механике и физике, а также другим сферам
невероятно разносторонней деятельности великого Ньютона. Перед смертью он сжег
немалую часть своих бумаг, и вряд ли это были сочинения по математике или механике.
Объем дошедших до наших дней трудов Ньютона столь велик, что они до недавнего времени
не только не были полностью опубликованы, но даже и не описаны.
Почти до середины XX века его наследники не могли найти рукописям знаменитого
предка достойного пристанища. И даже те из них, что были в свое время переданы на
хранение в крупнейшие библиотеки мира, с извинениями возвращались наследникам.
Наконец, большая часть их была продана в 1938 году на аукционе Сотби двум
исследователям, пожелавшим приобрести их в частном порядке. А другая часть рукописного
наследия была пристроена в Национальной библиотеке Израиля.
Почему мы наблюдаем столь «странное» отсутствие интереса к наследию величайшего
ученого и мыслителя? Может быть потому, что изучение рукописного наследия И. Ньютона
разрушает исторический миф о великом ученом, лишь в молодости увлекавшимся
эзотеризмом, где он искал, подобно Фаусту, ключ к главной мировой тайне, но неожиданно
для себя обнаружил его в физике, излагаемой как математическое описание природы. Это
открытие настолько потрясло будущего автора «Математических начал натуральной
философии» и «Оптики», что он навсегда оставил юношеское увлечение мистическими и
религиозными истинами, став «приверженцем только положительной науки –
основоположником "эры разума", победно устранившей Бога из мироздания» 19 .
Опубликовав его рукописи, научный мир узнал бы совсем другого Ньютона, – не
величайшего физика, точнее – не только физика, который в силу известной причуды гения
баловался на досуге от ученых занятий преподаванием теологии? Не исключено, что миру
открылся бы не правоверный христианин, каковым надлежало бы быть официальному
богослову-протестанту, добропорядочному подданному британской короны. Мир узнал бы в
Ньютоне еретика, критика древнейших учений египетских жрецов, знатока талмуда и
активнейшего проводника идеи синтеза иудейской традиции с христианским вероучением.
Наконец, узнал бы в нем участника и главу тайного общества. Как еретик Ньютон отрицал
основополагающий христианский догмат о Святой Троице (о триипостасности Бога,
согласно которому Бог одновременно есть Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой), т.е. он не
верил в Христа как одну из ипостасей Бога, признавая за ним, как, впрочем, и за Моисеем,
всего лишь роль Божьих посланников, отправленных на землю с поручением восстановить
истинное знание, искаженное египетскими жрецами. В Каббале Ньютон искал скрытые
причины существования Вселенной, намереваясь выявить связи элементов мирового
единства. Каббала представлялась ему «источником научного подхода к пониманию
скрытого смысла, ключом к будущей гармонии, к восстановлению утраченного древнего
единства» 20 . Впрочем, все это находится за границами понимания «воинствующего критикаматериалиста».
18
Кнорина Л. Указ. соч. С. 44.
Захаров В.Д. Религиозная метафизика Ньютона // Христианство и наука. Сборник докладов
конференции. М.: Изд-е Отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви, 2004,
с. 235-258. С. 251.
20
Кнорина Л. Ньютон и еврейская традиция // Лехаим. 1999, № 6, с. 43-45. С. 44.
19
7
Вместе с богословием непримиримый критик веры в Бога и радетель разума, а также –
несовместимости науки и религии, отвергает за ненадобностью и философию, хотя, ратуя за
отмену обязательного кандидатского экзамена по философии член-корр. РАН М.В.
Садовский пишет: «Я сам вовсе не являюсь "врагом" философии и вполне серьезно отношусь
к обсуждению действительно интересных философских проблем конкретных наук
(например, теоретической физики или биологии). Беда в том, что наши "профессиональные"
философы, как правило, совершенно некомпетентны в соответствующих вопросах» 21 . Что и
говорить, во многом справедливый упрек. Извинить отмеченный грех «профессиональных»
философов может только то, что «профессиональные» ученые много меньше понимают в
философии, особенно в сравнении с тем, что профессиональные философы, часто имея
базовое естественнонаучное образование, понимают в науке. Разные это виды деятельности:
философия и естественные науки, требующие своей профессионализации в философии и в
науках. Совершенно справедливо, когда цитируемый автор упрекает философа: «Автору,
решившемуся толковать о кварках, следовало бы знать…» кое-что об этих самых кварках.
Точно также, и автору, взявшемуся порассуждать о религии, богословии и философии,
следовало бы знать об этих предметах несколько более чем о философии как ничейной земле
между богословием и наукой. Сказавший это Бернард Шоу, был, кстати, не только
известным математиком и логиком, но и крупнейшим «профессиональным» философом.
Однако и историю своего предмета критики религии от естествознания обычно плохо
знают. Иначе, как же можно было профессиональному физику, о котором автор слышал
весьма лестные отзывы как о способном физике-теоретике от людей, которым, безусловно,
доверяет, написать, что в ньютоновых «законах механики и началах дифференциального и
интегрального исчисления не было никакой опоры на веру. "Бог создал мир, но потом не
вмешивался в него", – так Ньютон примирил свой статус теолога с материалистическим
подходом к явлениям природы, заключающимся в признании объективности ее законов» 22 .
Но так ли это?
Впрочем, мы видим еще одну причину отсутствия интереса к серьезному
историческому исследованию научного наследия И. Ньютона. Эта причина скрыта в «той
скромной роли, которую он сыграл развитии науки» 23 . При этом, автор, конечно же, имеет в
виду не скромную роль Ньютона в сравнении с ролью других физиков – своих
предшественников, современников и потомков, а в сравнении с той мифической ролью, о
которой, в частности, автор слышал, обучаясь на физическом факультете. Этот вывод
основан на мнении крупнейших механиков XX века – В.И. Арнольда и К. Трусделла.
Авторитетные знатоки истории механики обратили внимание на то, что аналитическая
механика, преподаваемая на физических и механико-математических факультетах как
«ньютонова механика», в действительности была сформулирована российским академиком
Л. Эйлером. Они обратили также внимание на то, что в XVIII-XIX столетиях при изложении
механики не ссылались на «законы Ньютона» или «ньютоновы уравнения», применимые
лишь к материальным точкам. История механики свидетельствует, что так называемый
«первый закон Ньютона» – это закон инерции был сформулированный Г. Галилеем, а
принципы количества движение и момента количества движения были сформулированы
несколько десятилетий спустя, после смерти Ньютона, Л. Эйлером в 1774 году. Отсюда
следует вывод о том, что «механистическая картина мира была создана не Ньютоном, и она
объясняла движение тел реальными понятиями – как результат непосредственного
соприкосновения тел» 24 , а не дальнодействием, как в реальной, а не мифической ньютоновой
картине мира. Объяснить взаимное притяжение тел посредством дальнодействия в рамках
ньютоновой картины мира было невозможно, но это «объяснение» надолго закрепилось в
21
Садовский М. Открытое письмо…
Изюмов Ю. Знание и вера. По поводу одной статьи, опубликованной в «Науке Урала» // Наука Урала.
2001, № 22, с. 6.
23
Низовцев В. Академическая наука и влияние планет // Инженер. 2005, № 4, с.19-20. С. 19.
24
Захаров В.Д. Указ. соч. С. 241.
22
8
физической науке, представляя собой, по существу, не научное понятие, а мистическую
догму.
Исаак Ньютон – цельная личность. Теологические изыскания, занятия наукой,
административная и государственная деятельность – все у него было подчинено одной
страсти: борьбе с континентальной религиозной и интеллектуальной традицией, борьбе с
картезианством, духовно фундированным католическим деизмом, выводящим к идее
самоорганизации материи в сложные структуры, подобные Солнечной системе. Наконец,
синергетика есть современное прочтение этой, идущей из глубин тысячелетий, традиции 25 .
Библия, скрупулезному изучению текстов которой Ньютон посвятил сорок лет своей жизни,
начиная со второй половины 1660-х годов, не помогла ему в этой борьбе. Заметим, что
борьба эта, выплеснувшаяся на арену не только механики и физики, но и математики (о чем
автор будет писать далее), и экономики, имеет глубокие исторические корни и не затихает до
сих пор.
Остановись биографы Ньютона на констатации только этих обстоятельств, и отрицание
Христа как ипостаси Бога и реального персонажа Библии, точнее – Нового завета, осталось
бы сильным аргументом в арсенале непреклонных борцов с духовным «опиумом». Но вот
незадача, биограф Ньютона Дж. Кейнс, человек явно хорошо осведомленный об
обстоятельствах его жизни и творчества, позволил себе заявить, что Ньютон был последним
из великих «халдейских магов», но не первым из великих ученых 26 . И вот здесь вскрывается
личная тайна великого британца, удивительная для непосвященных и неприятная для
поклонников «научной» ньютонианы: с 1691 года по год своей смерти (1727) И. Ньютон был
Великим навигатором (магистром) Ордена Сиона. На этом посту он сменил другого великого
английского физика, исследователя свойств газов (пневматики, т.е. духа) Роберта Бойля
(1654-1691). Сандро Ботичелли (1483-1510) и Леонардо да Винчи (1510-1519) были их
предшественниками, а писатели Шарль Нодье (1801-1844), Виктор Гюго (1844-1885) и
композитор Клод Дебисси (1885-1915) продолжили их дело.
«Рассматривая Ньютона как ученого, мы ставим его и себя в ложное положение.
Содержание его научной деятельности и этические принципы противоречат нашим
представлениям об ученом, но совместимым с тем фактом его биографии, что Ньютон –
прежде всего магистр тайного общества, не брезгующий "административным ресурсом" в
борьбе за собственный приоритет. Последнее наглядно проявилось в истории его спора с
Лейбницем (а также, и в борьбе за приоритет с Робертом Гуком – С.Ш.). Место, выделенное
Ньютону в истории науки, не соответствует ни его вкладу в науку, ни его отношению к
научной деятельности» 27 . Впрочем, автор сочинения не поставил себе задачу опорочить И.
Ньютона, дискредитировать память о нем. Используя яркий пример, автор намерен всего
лишь показать, как в многогранном творчестве цельной личности обнаруживается синтез ее
глубокой и искренней религиозности, мистицизма, незаурядного таланта и высокой
учености. Автор рассмотрел конкретный пример синтеза науки и религии – знания и веры.
Каким бы парадоксом это не казалось, но реально в истории стояние разума перед границей
его собственных возможностей, границей, на которой он вынужден признать, что отразить
системой понятий теории систему, превосходящую его собственные возможности, он не
способен. Это стояние разума сложилась в период совпадения и резонанса наивысшего
подъема немецкой классической философии и пика развития европейского естествознания
XIX века. Именно в этот период и философия, и наука явственно поставили вопрос о
возможности и необходимости своего фактического воссоединения с религией и
богословием. «Я был вынужден ограничить знание, чтобы уступить место вере», – писал И.
Кант. Но парадоксальным это кажется лишь человеку, не погруженному в исторические
реалии, далекому от понимания логики исторического движения, глобальные тенденции
25
Головко В.В. Синергетика – наука богословская // Наука и оборонный комплекс – основные ресурсы
российской модернизации. Екатеринбург: Изд-е ЦНБ УрО РАН, 2002, с. 335-341.
26
Цит. по статье: Захаров В.Д. Указ. соч.
27
Низовцев В. Указ. соч. С. 20.
9
которого сегодня связаны, как мы отметили в начале нашего сочинения, заняв позицию А.
Тойнби, с глобальными тектоническими сдвигами в религиозной сфере. Аргументы этого
человека в пользу своего атеизма обычно сводятся к тому, что религия есть не более чем
религиозная форма сознания и предназначена для «пропаганды», с помощью которой легко
управлять темными массами, а наука жестко противостоит религиозной вере по критериям
объективности, достоверности, опытной обоснованности и проверяемости.
В дискуссии по проблемам синергетики, состоявшейся в 2006 году в редакции журнала
«Вопросы философии», в которой, кстати, принимали участие не только профессиональные
философы, но и физики, и математики, в частности, так же обсуждался вопрос о
соотношении веры и разума в основаниях математического анализа Ньютона-Лейбница.
Один из участников дискуссии вспомнил в связи с этим пример, любимый академиком
Густавом Нааном. Философа и теолога «Беркли раздражало противопоставление
доказательности истинности в математике и веры в истинность Библии. И Беркли задался
целью показать, что в математическом анализе, который в те годы бурно развивался, но был
в то время плохо обоснован с точки зрения логики, веры было больше, чем в Библии.
Известно, что предпринятая Беркли критика (философская по своей сути) основ
математического анализа оказалась весьма действенной, во многом стимулировав
последующий прогресс математического знания» 28 . Веры в математической науке,
действительно, не мало, например, веры в то, что возможно существование не имеющей
протяженности предельной точки. Эта вера (автор свидетельствует как преподаватель
математики) непременно воспроизводимая на первых курсах математических и физических
факультетов, не смотря на то установленное обстоятельство, что она противоречит и
математике, и современной физике. Заметим, что одновременно студентам преподносится и
нечто иное. На лекциях по теории вероятностей они узнают о существовании «жирной
точки», а в курсе термодинамики им стыдливо сообщают, что во втором законе
термодинамики, связывающим температуру T, энтропию S и внутреннюю энергию u
термодинамической системы,
1 dS
,
=
T du
du не является дифференциалом потому, что записанное этими символами изменение
внутренней энергии системы не может быть бесконечно малым. Это изменение нельзя
изобразить безразмерной, т.е. «математической» точкой на числовой оси.
В трагической фигуре великого Ньютона мы обнаруживаем человека, накопившего за
долгую жизнь богатейший религиозный опыт, выстраивающего свое собственное
взаимоотношение с Богом на основе якобы обнаруженного им соответствия между
строением Вселенной и Святым писанием. Он – крупнейший в истории христианства теолог.
Он – еретик, собственными научными изысканиями вознамерившийся «укрепить» свою
теологическую аргументацию, по существу, – ересь. Тезисом «Бог создал мир, но потом не
вмешивался в него» Ньютон выразил отнюдь не свои собственные материалистические
интенции, но обозначил четко осознанную конкретную богословскую позицию, выраженную
еще Отцами Церкви в первые века христианства. «Мир создан по образу Божию, –
утверждает эта позиция, – а значит, ему сообщены творческие способности». Бог творит
только свободное естество, а значит – иное по отношению к Себе. Мир не игрушка в руках
Бога, не форма его саморазвертывания, а самостоятельное бытие, развивающееся по Божьим
законам, выявляемым естествознанием. Эта богословская позиция в неизменном виде
проходит почти через два тысячелетия христианской эры. Она возникла в ясно
отрефлексированной концептуальной форме в полемике христианских богословов с
античной и гностической традициями. Кто сомневается в этом, пусть заглянет в труды
Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста.
28
Синергетика: перспективы, проблемы, трудности (материалы «круглого стола») // Вопросы
философии. 2006, № 9, с. 3-33. С. 19.
10
Но, чтобы понять эту неизбывную укорененность самой высокой науки в религиозном
сознании, недостаточно быть ученым. Многознание, говорили мудрейшие, уму не научает.
Хорошо усвоенное истинное, но слишком специальное знание, не подкрепленное широким
(«дилетантским») взглядом на мир и место человека в нем, есть не более чем
полуобразованность. Полуобразованный «человек не умеет исследовать и познавать; он
умеет только "понимать" то, что просто и плоско, и – помнить. Он живет заученными
формулами, от которых в голове все становится плоско и просто; он принимает это за
"ясность" и поэтому воображает, будто все ему ясно и будто он призван все "объяснить"
другим. Вот откуда у полуобразованных людей эта безумная притязательность и
безответственность: добыв без труда свою плоскую ясность, не поучившись в труде
познания – ни ответственности, ни скромности, они смотрят не вверх, а вниз, не вглубь, а в
отвлеченную пустоту…» 29
И, напротив, нужно быть широко образованным физиком масштаба О. Шпенглера и не
физиком одновременно, чтобы увидеть корни высокой науки и в религиозном сознании:
«Нет естествознания без предшествующей ему религии. …Нет разницы между
католическим и материалистическим природосозерцанием: они говорят одно и то же
разными словами. Атеистическая наука также имеет религию; современная механика есть
точь-в-точь сколок с христианских догматов. Никакая наука не есть только система, только
закон, число и порядок; каждая из них в качестве исторического феномена есть живой,
осуществляющийся в мыслях людей, определенный судьбой культуры организм. В
современной физике есть не только логическая, но и историческая неизбежность. Она – не
только вопрос интеллекта, но и расы» 30 . Вот, вероятно, почему не является странным
обстоятельством то, что крупнейшие мыслители прошлого, оставшиеся в истории благодаря
своим величайшим достижениям в науке и философии, ясно формулировали свое отношение
к религиозной вере. Причем, каждый из них формулировал свое отношение к вполне
конкретной религиозной вере, например, к исламу (математика, в частности, алгебра пришла
в Европу с арабского Востока 31 ), к христианству, иудаизму.
Атеизм, декларируемый А. Эйнштейном,
не мешал ему обращаться к религиозному опыту своего народа
Воинствующие противники взглядов на несомненную связь религиозности человека и
его естественнонаучных взглядов используют в доказательство своей правоты следующий,
хорошо известный фрагмент из «Творческой автобиографии» Альберта Эйнштейна, который
писал, что следствием чтения естественнонаучной литературы «было прямо-таки
фантастическое свободомыслие, соединенное с выводами, что молодежь умышленно
обманывается государством; это был потрясающий вывод. Такие переживания породили
недоверие ко всякого рода авторитетам и скептическое отношение к верованиям и
убеждениям, жившим в окружающей меня социальной среде. Этот скептицизм никогда меня
уже не оставлял, хотя и потерял свою остроту впоследствии, когда я лучше разобрался в
причинной связи явлений» 32 .
Альберт Эйнштейн, переживший прилив «фантастического свободомыслия», конечно
же, не стал атеистом того типа, что уже подвергнут критике в данном сочинении. Мы
постараемся показать, что он был религиозным человеком именно в широком смысле
29
Ильин А.И. Указ. соч.
Шпенглер О. Указ. соч. С. 499.
31
Мало кому из неспециалистов известно, что, если криптография, т.е. шифрование, возникло в Риме, и
Гай Юлий Цезарь разработал способ перемешивания символов открытого текста, принцип которого сегодня
используется при построении многих систем шифрования, то криптоанализ или взлом шифров зародился на
арабском Востоке. Первые таблицы частотности вхождения букв в тексты были разработаны на основе
тщательного изучения Корана. Создатели этих таблиц – арабские ученые и богословы одновременно заложили
основы современного криптоанализа.
32
Эйнштейн А. Собрание научных трудов. Т. 4 – М.: Наука, 1967. С. 259.
30
11
понимания религиозности. Эйнштейн, как свидетельствуют его многочисленные биографы,
вряд ли смог бы быть тем, кем его знает мир, не будь он одновременно страстным и
искренним поборником иудаистской традиции. Самостоятельное и активное взаимодействие
юного Альберта с интеллектуальной и духовной традицией еврейского суперэтноса
позволило ему приобрести опыт и уверенность, с которой он относительно легко преодолел
мироотношенческий барьер, остановивший величайшего математика Анри Пуанкаре. Создав
аппарат специальной теории относительности, великий француз так и не смог перешагнуть
из ноуменологической в феноменологическую парадигму 33 . Эйнштейн жил в духовном
контексте этой парадигмы, перманентно подпитываемой иудейской (по большому счету,
древневосточной) традицией. Следующее высказывание А. Эйнштейна датируется его
биографами 20 декабря 1939 года. Он писал: «Благоговейное чувство, порожденное
ощущением логической постижимости глубочайших взаимосвязей, совсем другого рода, чем
чувство, обычно именуемое религиозным. Это почтительное преклонение перед замыслом,
который выявляет себя в строении материальной Вселенной. Оно же заставляет нас
создавать божество по своему образу и подобию – персонаж, представляющий нам
требования и интересующийся нами как индивидуальностями. Во всем этом нет ничьей воли
и никакой цели, никакого долженствования, а лишь бытие» 34 . Отказавшись от конкретной
религии, А. Эйнштейн не перестал быть религиозным человеком. Именно эта религиозность,
понимаемая в широком смысле как продукт трансформации детской религиозности, как нам
кажется, стала для А. Эйнштейна той путеводной нитью, которая позволила ему сделать
решающий шаг в объяснении релятивистского мира.
А, что же помешало сделать этот шаг Анри Пуанкаре, выдвинутого в науку
западноевропейским
суперэтносом?
Ему
помешала
мироотношенческая
предрасположенность к представляющему (каузальному, моделирующему) типу
рациональности, его духовная включенность в ноуменологическую рациональную
интеллектуальную традицию Европейского Запада 35 . И, напротив, биографы А. Эйнштейна
едины в том, что регулярная мальчишеская игра в течение трех лет в «Бессмертную
академию Олимпия» разносторонне одаренных молодых людей: К. Габиха, М. Соловина, М.
Бессо («лучшего резонатора идей») и А. Эйнштейна решающе воздействовала на весь облик
физики ХХ столетия 36 .
Предметом тщательного изучения Эйнштейна и его друзей были труды Баруха
Спинозы, «душевно принадлежавшего» (писал О. Шпенглер) еще мистической культуре
средневековья. Изучали они и «труды таких естествоиспытателей, которых обычно называют
субъективными идеалистами. Многие из них были позднее подвергнуты критике в книге
"Материализм и эмпириокритицизм", где В.И. Ленин заклеймил их как философских
33
Напомним, что А. Эйнштейн редко говорил о теории относительности, именно как о теории, называя
ее в этом случае фундаментальной теорией, чем формально противопоставлял ее теориям, сконструированным
на основе некоторых моделей, подобным, например, модели идеального газа – одной из моделей молекулярнокинетической теории, являющейся в предлагаемой терминологии ноуменологической теорией. Чаще он
называл ее описанием, а поскольку он строил свою теорию по образцу феноменологической термодинамики –
феноменологического описания, то и специальная теория относительности тоже есть феноменологическая
теория. В ряде своих публикаций автор настоящего сочинения излагал принципы построения
ноуменологической (каузальной, модельной, представляющей), феноменологической (телеологической,
описательной, объяснительной) и синтетической (образной, приводящей сознание в состояние понимания)
теорий. В частности, синтетической теорией, объединяющей молекулярно-кинетические модели с
феноменологическим (термодинамическим) описанием, является статистическая физика. По условиям конкурса
автор не может сделать на эти работы соответствующих ссылок.
34
Дюкас Э., Хофман Б. Альберт Эйнштейн как человек // Вопросы философии. 1991, № 1, с. 61-100.
С. 84.
35
Данный вывод сделан нами на основе биографических исследований разных авторов, «Творческой
автобиографии» самого А. Эйнштейна, но главное – работы академика В.Л. Гинзбурга «Как и кто создал
теорию относительности? (Опыт рецензии с предисловием и комментариями)» (Гинзбург В.Л. О теории
относительности. М.: Наука, 1979, с. 116-143).
36
Кузнецов Б.Г. Эйнштейн. Жизнь. Смерть. Бессмертие. М.: Наука, 1979.
12
реакционеров» 37 . Они-то: Авенариус, Юм, Мах, Милль, Пирсон философски обосновали
принципы вербализации физического знания в форме, которая и была принята как
фундаментальная в двадцатом веке – в форме феноменологических теорий, описывающих и
объясняющих природные явления.
Философия еще в начале ХХ века осознала вещи, в общем-то, очевидные уже Платону,
Канту и Гегелю, что мир предстает познающему разуму со стороны явления. Это осознание
было результатом рефлексии по поводу кризиса рациональных основ науки классической
эпохи. А следствием этого осознания стал, в частности, отказ от принятых классикой формы
теоретизирования, суть которых составляли методы проникновения разума в сущность,
скрытую за явлением. Эйнштейн, на протяжении почти 10 лет, размышлявший над
проблемой, известной как электродинамика движущихся тел, нашел ее решение лишь после
того, как отказался от выработанного классикой ноуменологического способа построения
теорий с помощью моделей. Он отказался от построения модели, которой исследователи
иной мироотношенческой традиции (немцы, французы, англичане, шотландцы) пытались
репрезентировать (представить) свойства пространства и времени. Эйнштейн ограничил
теоретизирование составлением предельно формализованного описания, за образец которого
принял феноменологическую термодинамику. Похоже, что в изданном в СССР в 60-е годы
собрании его научных трудов много чаще используется термин «описание» для обозначения
интеллектуального продукта, известного как «теория относительности», нежели термин
«теория». Сам Эйнштейн чаще говорит о нем как об описании мира. Действительно, на место
интеллектуального конструкта, якобы репрезентирующего (представляющего) скрытую за
явлением сущность, неклассическая наука предложила описание самого феномена, излагая
это описание в соответствии с определенной алгоритмической схемой.
Вот это и позволило нам сделать вывод, что механизм связи научного знания с
религиозной верой скрыт в типе рациональности, являющемся фундаментальной
мироотношенческой компонентой того или иного этноса. В европейском цивилизационном
ядре мы выделяем три основных типа рациональности: каузальный (причинный),
телеологический и синтетический, при этом указываем и три основных европейских
суперэтноса, как естественных носителей одного из типов рациональности. Однако,
«чистый» тип рациональности лишь в своих простых и очевидных формах современной
науки имеет отношение к научному познанию. Глубоко мыслящий исследователь, каковым и
был А. Эйнштейн, способен работать не только в пределах своего, так сказать, «родного»
типа рациональности, но и в контексте любого из трех названных выше типов. В глубинах
же своих рациональность и сам научный поиск укоренены именно в той или иной
религиозной вероучительной традиции, в каждом конкретном случае хорошо
просматривающейся через особенности научной парадигмы. Исследовательский опыт
ученого, «укорененного», например, в Православии, способы и формы постановки им
познавательных задач, работы с эмпирией, анализа результатов, сама способность суждения
сильно отличаются от аналогичных процедур, совершаемых ученым, принадлежащим иной
культурной и религиозной традиции.
Так, уже в пределах христианской цивилизации давно обнаружены отчетливые
различия между учеными, работающими даже в одной и той же научной области. Это
различие формируется под сильным давлением национальных культур. Еще в XIX в. Н.Я.
Данилевский писал, что ученый-немец заметно отличается от своего коллеги англичанина,
француза или итальянца в силу «естественной односторонности способностей и
мировоззрения» 38 . Подтверждает это обстоятельство и наш современник академик Н.Н.
Воронцов. Так, фундаментальное различие в научных подходах двух современников и
единомышленников – Ч. Дарвина и Э. Геккеля он объясняет «различиями в традициях
английской и немецкой наук» 39 , составляющих неотъемлемые части явления чисто
37
Гернек Ф. Альберт Эйнштейн. М., 1979. С. 30.
Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991.
39
Воронцов Н.Н. Развитие эволюционных идей в биологии. М., 2001.
38
13
европейского «католическо-протестантского» в своей основе, которое не могло родиться
иначе, как из исторического развития и трансформации средневекового европейского
теоцентрического мышления. В этом смысле сам феномен так называемой «современной
науки», конечно же, имеет сугубо локальный, с исторической, т.е. пространственновременной, точки зрения, характер. От этой пространственно-временной локальности не
свободна и наука о нравственности.
Действительно, даже если мы встанем на позицию, отрицающую заданность свыше
этических норм, и будем утверждать вслед, например, за К.Г. Юнгом, что «… мораль не
ниспослана нам свыше в виде синайских скрижалей и навязана народу, а напротив, мораль
является функцией человеческой души и стара, как само человечество. Мораль не
навязывается извне – человек имеет ее, в конечном счете, a’priori в самом себе: не
моральный закон, а точнее моральную сущность, без которой была бы невозможна
совместная жизнь в человеческом сообществе. Поэтому мораль появляется на всех ступенях
развития общества. Это инстинктивное регулирующее начало действия, начало, которое
упорядочивает также совместную жизнь животного стада. Моральные законы, однако,
имеют силу лишь внутри группы совместно живущих людей, за пределами которой их
действие прекращается. Вместо них там действует древняя истина: “Homo homini lupus est”
(лат. – человек человеку волк). С развитием культуры все больше людей удается подчинить
власти одной морали, хотя до сих пор добиться господства морального закона также и за
пределами сообществ, т.е. в свободном пространстве сообществ, независимых друг от друга
не удалось. С древнейших времен там господствует бесправие, распущенность и вопиющая
безнравственность, о чем вслух говорят лишь враги» 40 . И, заняв эту, по существу,
материалистическую и атеистическую позицию исследователь морали с удивлением
обнаруживает пространственно-временную локальность науки о нравственности. Со
временем это его удивление трансформируется в потребность найти некий источник
побудительных импульсов, который бы позволил объединить большие группы человеческих
сообществ необходимостью соблюдения неких общих моральных принципов. Мы не можем
отрицать актуальное наличие многих таких источников, и согласны с К.Г. Юнгом, что одним
из интегрирующих источников нравственности является человеческая культура, развитие
которой идет и по пути культур различных народов, т.е. различных человеческих сообществ.
Но религия, понимаемая, так сказать, классически, является частью культуры, а,
следовательно, последователь Юнга именно в мировых религиях и неизбывной человеческой
религиозности, неизбежно обнаружит то общее для больших сообществ, разделенных
социально, этнически, расово, что способно сгладить различие, порой, – вопиющее различие
принятых этими сообществами норм нравственности.
Конечно, определив религиозность человека так, как это мы сделали в начале нашего
сочинения, и это понятие охватило, в том числе, и различные формы атеизма, мы,
несомненно, облегчили свою задачу в плане ответа на поставленный в заглавии вопрос. Но
мы можем попытаться ответить и на вопрос, а могут ли вера в Бога и лично пережитый
религиозный опыт быть полезными человеку в его научном поиске, так сказать, за пределами
предметного поля науки этики? «Конечно же, нет?» – ответит воинствующий атеист и
приведет в подтверждение своего яростного «Нет!» массу аргументов. Чего стоит в ряду
этих аргументов один Индекс запрещенных Ватиканом книг, в который, кстати, вписана и
книга богослова Николая Коперника. Но, вот, в Советской России спецхраны для подобной
литературы создавали именно воинствующие атеисты. Другой веский аргумент – костры
инквизиции… Джордано Бруно взошел на костер после того, как обвинение сняло против
него все пункты научного характера. А, ведь, Бруно высказал немало научных нелепостей,
подобных, например, утверждению о множестве обитаемых миров, или, как сейчас принято с
негодованием говорить, – нелепость о существовании «инопланетян» 41 . Утверждение о том,
40
Юнг К.Г. Очерки по аналитической психологии. Мн.: ООО «Харвест», 2003. С.31-32.
Впрочем, убежденность в возможном существовании внеземного разума, наличие которого где-то во
Вселенной лишает человека уникальности, является одним из источников обоснования этики. Доказательства
41
14
что Вселенная в каждом своем уголке наполнена разумом, в минувшем веке признавалось
только за Дж. Бруно, но официальная наука с большой осторожностью, а то и крайне
отрицательно воспринимала это утверждение, когда речь заходила о состоявшихся контактах
конкретного человека с этими мирами. Другими словами, Дж. Бруно хотя бы в этом вопросе
утверждал нечто мало совместимое с точкой зрения, официально признанной наукой XX
века. Впрочем, это были мало значительные с точки зрения обвинения прегрешения
подсудимого. Бруно взошел на костер не за утверждения разума, а за свою безграничную
веру, – веру в то, что есть религия «более истинная» (если можно так сказать), в сравнении с
христианством. Бруно подвергся жестокой лютой казни за то, что не испугался и открыто, и
подпольно проповедовать эту свою веру Он пытался утвердить ее доступными ему
средствами, в том числе, и печатным словом в современной ему Европе. В этой проповеди, а,
по существу, пропаганде он опирался на силу герметических (закрытых), тайных обществах,
откуда, в частности, взяла начало наука Нового времени. Сжигать революционеров на костре
или в паровозной топке бесчеловечно, как мало совместимо с представлением о
человечности отправлять их на электрический стул, делать им смертельные инъекции,
ставить к стенке, обрекать на муки пожизненной несвободы. Но государство, защищая себя и
своих верноподданных (а в поздние времена – граждан), во все времена убедительно
доказывало свое неотъемлемое право поступать с еретиками и диссидентами именно так, а
не иначе, с точки зрения своего времени вполне морально, но предосудительно с нашей
точки зрения. Сегодня с Дж. Бруно поступили бы по-современному человечно, но его
антигосударственную пропаганду и подпольную деятельность пресекли бы не менее
решительно.
Религиозная вера, полагаем мы, может сыграть весьма позитивную роль в борьбе с
атеистическим обскурантизмом, примеров которого мы обнаруживаем предостаточно и в
науке прошлого и в современной науке. Мы, однако, в этом сочинении оставили без ответа
эту часть вопроса, касающуюся нравственности ученого, о должном поведении ученого,
зафиксированном в этосе науки, и отличии должного от сущего, т.е. от многого того, что в
науке действительно есть, но чего не должно в ней быть. По условиям конкурса мы не
можем отослать читателя к собственным публикациям по этому предмету, но используем
свое право и обращаем его внимание, в частности, на близкую к данному предмету статью
Е.З. Мирской 42 .
Размышления об Абсолютном
Известному и никем не отрицаемому многообразию религиозной веры (веры в того,
кого нельзя поминать всуе, веры в Святую Троицу или Аллаха или…) противостоит
многообразие атеизмов. Воинствующий атеизм внука православного священника, которого
мы уже имели возможность цитировать выше, не тождественен атеизму человека,
ближайшие предки которого укоренены, например, в мусульманской традиции, буддизме
или язычестве. Эти атеисты отрицают разных богов. Более того, атеизм не есть само по себе
отрицание единого Бога. Можно истово отрицать христианского Бога, как это делал
протестантский богослов, в действительности – ересиарх Ньютон, при этом мечом и огнем
насаждать свою веру, как это делал, например, Кальвин. Можно вообще не задаваться
вопросом о существовании Всевышнего, поскольку «тот, кто не боится дьявола, тому не
нужен бог» 43 . Но, разве, это атеизм?
отсутствия во Вселенной еще одного разума, помимо человеческого, делает существование человека и
человечества безусловно ценным, абсолютным моральным принципом.
42
Мирская Е.З. Этос классической науки: Р.К. Мэртон и современность // Вопросы истории
естествознания и техники. 2005, № 2, с. 3-16.
43
Автор прочитал эту фразу на ветровом стекле того, что за полчаса до этого было роскошным
автомобилем, ставшим причиной ужасной дорожной трагедии. Отчаянные парни (в любой момент могли
взорваться пары бензина), поминая лихим словом нечистого и молясь Богу, выпиливали из груды
15
Более всего Бог необходим последовательному атеисту. Воинствующий атеист
признает Бога, но только для того, чтобы систематически отрицать Его существование.
Атеизм в этом смысле неразрывен с религией и не существует вне религии. Какая религия,
таков и атеизм. Вера в Бога и отрицание Его неразрывны уже потому, что человек есть
существо религиозное, осознающее себя в соотношении с Неким Высшим, Абсолютным,
Божественным, Вселенским, Космическим или Человеческим… За нечто высшее по
отношению к самому себе человек, как мы уже писали в Предисловии, может принимать и
лично самого себя. Когда эти люди, проповедовал Августин Аврелий, «думают о Боге,
которого не в состоянии постигнуть, то в действительности думают о самих себе, а не о Нем;
они сравнивают не его, а себя и не с Ним, а с собой».
В этом смысле человек свободен в свое выборе, в выборе того, с каким Высшим себя
соотносить, и это называется «свободой совести». Человек, верующий в Бога, соотносит свое
пребывание на земле с Его моральными заповедями. Человек, верящий в высшее начало
Человека, так или иначе переиначивает Его заповеди по форме, но оставляет их для себя по
существу. Я верю в то, утверждает атеист, что Бога нет, подтверждая тем безграничность
веры и признаваясь в своем ощущении близких границ своего разума. Никакие рассуждения
ученого-атеиста о неделимых атомах или не вылетающих из нуклонов кварках не служат
доказательством его веры в небытие Бога 44 . Они лишь еще раз подтверждают его бессилие
перед границами его разума. Впрочем, разум, проникая все далее в глубины материи, дойдет,
наконец, и до планковской длины (~10-33 см) и до планковского времени (~5,3×10-44
секунды), и заглянет за эти абсолютные пределы. Но и после этого вера в Господа не
исчезнет.
Впрочем, разум пытливого исследователя уже заглянул за эти пределы, и ужаснулся
тем, что увидел там. Показательна в этом отношении реакция некоторых академических
чинов на книгу группы молодых исследователей «Гипотеза структуры пространства» 45 ,
высказавших свое научное видение того, что же может быть там за барьером
фундаментальных (мировых) констант, А там?! Там оказывается мировая пустота. Пустота
не в смысле ньютонового пустого от материи пространства, Абсолютного Ничто, в которое
вкраплены точечные неделимые атомы, а наполненная пустота в смысле Абсолютного
(Божественного) Порядка. Впрочем, автору доводилось слышать от ряда академиков и
весьма одобрительные и даже заинтересованные отзывы на эту книгу, высказываемые,
однако, неофициально, так сказать, «с глазу на глаз». Иначе поступить, открыто встав на
сторону молодых теоретиков, правота которых, возможно, доказывает недавнее открытие
черной энергии и черной матери, им, надо полагать, не позволял «этос» ученого.
Умная религиозная вера, полагаем мы, играет весьма позитивную роль, обучая
человека размышлять по поводу абсолютного, формируя более или менее приблизительное и
условное представление об абсолютном. Наука же не только не производит незыблемых –
абсолютных истин; решая лишь «ближайшие задачи», она делает это в пределах
относительного. Наука вообще плохо работает с абсолютным. Вспомним, что именно под
знаком относительности явления к системе отсчета (в теории относительности) или
относительности к типу прибора (в квантовой механике) прошел ХХ век. Явление в этой
системе восприятия всегда предстает как данность опыту исследователя, и потому
естественно, что так называемый «объективный взгляд» ученого столь же обусловлен
искореженного железа то, что осталось от тела «героя», неосмотрительно бросившего вызов дьяволу и
неразумно забывшего о Нем. Бог в тот день был на стороне спасателей.
44
Именно так, на основании теоретически возможного существования четырех кварков, доказывал
несуществование Бога один из участников дискуссии, состоявшейся несколько лет назад в Епархиальном доме
в присутствии архиепископа Екатеринбургского и Верхотурского Викентия. На что другой участник дискуссии,
профессор В.Д. Пивоваров, возразил тем, что авторы теории строения нуклонов из кварков М. Гелл-Ман и
Г. Цвейг сконструировали некую модель из четырех сцепившихся хвостами чертиков. Другими словами,
данный аргумент физика-атеиста есть попытка доказательства несуществования Бога, декларированием
существования нечести.
45
Шипицин В.Ф., Живодеров А.А., Горбич Л.Г. Гипотеза структуры пространства. Екатеринбург, 1996.
16
текучим переменчивым опытом, сколь и любое рассуждение о мире человека, обладающего
обыденными элементарными представлениями, сколь и любой художественный образ,
созданный поэтом, композитором, живописцем. Другое дело, что ученый пытается
сознательно поставить себя в позицию, внешнюю по отношению к изучаемому объекту.
Именно следование этой позиции приводит его к беспредельной вере в абсолютный смысл
научного знания, – вере, часто столь же сильно и чувственно переживаемой, вспомним на
этот счет слова А. Эйнштейна, как переживается и религиозное чувство человеком, искренне
и глубоко уверовавшего в Бога. И эта вера в «непреложность научных истин», безусловно,
учеными отстаивается вопреки истории науки, которая не знает ни одного открытия, не
подвергавшегося пересмотру или серьезному уточнению. «Вся картина мироздания в том
виде, как его очерчивает наука, покоится на очень спорных и часто неясных (и даже,
"темных", как у И. Ньютона – Авт.) гипотезах, которые иногда отчасти "подтверждаются"
новыми наблюдениями, а иногда опровергаются и тогда – отвергаются» 46 . Об этом, конечно
же, думал и А. Эйнштейн, когда писал, что всякая теория, в конце концов, услышит
собственное «Нет!». Конечно же, он имел в виду, прежде всего, классическую механику,
несправедливо, как мы уже отметили выше, называемую ньютоновой механикой, но так же
он думал, вероятно, и том, что собственное «Нет!» когда-нибудь услышит и его теория.
Эйнштейн был из числа тех, наделенных глубоким умом, «настоящих ученых» кому дано
было знать границы своего разума, понимать, «что истина есть их трудное задание и
далекая цель, а совсем не легкая, ежедневная добыча» 47 .
«Настоящий ученый знает, – писал А.И. Ильин, – что наука никогда не будет в
состоянии объяснить свои последние (метафизические, по М. Хайдеггеру – Авт.)
предпосылки или определить свои основные понятия, напр[имер], точно установить, что
такое "атом", "электрон", "витамин", "энергия" или "психологическая функция"; он знает, что
все его "определения", "объяснения" и "теории" суть только несовершенные попытки
приблизиться к живой тайне материального и душевного мира» 48 . Что касается, например,
физического понятия «атом», то мы уже выразили свое согласие с О. Шпенглером в том, что
это один из догматов современного интеллектуального мира. Атом таков, кикам мы его
знаем по учебникам физики, потому, что это понятие есть продукт интеллектуальной работы
западноевропейской цивилизации. «Если бы существовала литературно и теоретически
развитая индийская или египетская физика, то они должны были бы неизбежно вывести
совершенно другой тип атома, значение которого было бы принудительным только для
каждой из них (и игнорировался бы физиками других культурно-исторических типов – Авт.).
Атомы ионики и барокко, эллинистической и современной (периода создания квантовой
механики – Авт.) западноевропейской физики, различаются между собой как пластика и
музыка, как искусство крайней телесности и крайне бестелесного движения. Статуя есть
всецело тело, покой и близость; фуга, как показывает само название, – стремление,
движение, пространство, даль. <…> Материя с античной точки зрения, не есть носитель
движения, но движение есть свойство материи. Изначальна в античности – форма, у нас –
сила» 49 . Сила пришла в физику вместе с идеями абсолютного времени и абсолютного
пространства, в котором сила взаимодействия двух тел передается мгновенно. Так,
переводчик «Математических начал натуральной философии», академик А.Н. Крылов писал,
что при переводе «Начал» с оригинала, т.е. с латино-английского, «принята менее
выразительная, но общеупотребительная теперь терминология». «Вообще латынь Ньютона
отличается силою выражений» 50 . Сила и напор – непременная черта английского характера,
а, значит, и характера англичанина И. Ньютона. Поэтому в формулировке закона инерции
46
Ильин А.И. Указ. соч. С. 57.
Там же.
48
Ильин А.И. Указ. соч. С. 58.
49
Шпенглер О. Указ. соч. С. 505.
50
Ньютон И. Математические начала натуральной философии // Крылов А.Н. Собр. трудов. Т. 7. М.-Л.,
1936. С. 25.
47
17
он предпочитает использовать слово «persevrare», дословно переводимое как «упорно
пребывать», а мог бы использовать слово «manere» – «пребывать или оставаться»,
использованное А.Н. Крыловым при переводе на русский язык. Когда в «Началах»
Ньютон говорит, «что какое-либо тело действием силы отклоняется от прямолинейного пути,
то употребляется не просто слово "deviatur" – "отклоняется", a "retrahitur" – "оттягивается";
про силу не говорится просто, что она прикладывается, "applicator", к телу, a "impimitur", т.е.
"вдавливаться" или "втискиваться" в тело и т.п.» 51 Эти особенности английского характера,
выраженные в своеобразном использовании англичанином латинского языка, стушевались
общеупотребительной терминологией при их переводе на языки других народов. Но разве
читатель не видит, даже на этих малых примерах, заимствованных их научной терминологии
Ньютона, отражения морали, сформировавшейся в Англии тогда, когда рыцарский кодекс
чести сменился моральными нормами буржуа, а вместе с ним появился спорт, как занятие
для молодых людей из высших слоев общества и уличные драки – для низших.
Типично английский характер английской национальной науки прослеживается не
только в трудах И. Ньютона, написанных «английским латинским» языком в терминах,
которыми более пристало описывать рыцарский турнир или боксерский поединок. Сильное
влияние английского характера прослеживается в работах Т. Гоббса, А. Смита, Ч. Дарвина.
Для выработанного суровой морской стихией английского национального характера вообще
свойственно гипертрофированное восприятие собственной личности. Она всегда
воспринимает себя как сильную личность. Н.Я. Данилевский выделил это как
обстоятельство, оказавшее существенное влияние на формирование английской науки.
Одним из следствий этого, писал он, является нетерпимость к чужим суждениям. И эта
нетерпимость полной мерой проявила себя в научной работе английской нации. В XVII веке
Томас Гоббс создал политико-идеологическую концепцию, основой которой является
«война всех против всех». В XVIII веке Адам Смит выдвинул экономическую теорию, в
основу которой положил идею экономического соперничества. В XIX столетии Чарльз
Дарвин сформулировал и обосновал теорию эволюции видов, согласно которой в
естественном отборе выживает сильнейший52 .
Черты английского характера, а вместе с ними, и нормы нравственности английского
общества проявились в результатах научного исследования и тогда, когда речь шла о таком
действительно коллективном интернациональном интеллектуальном продукте, как квантовая
механика. В квантовой механике воплощены усилия ученых многих национальностей:
евреев, немцев, французов, англичан... Но ее, сформулированный П. Дираком, «типично
английский вариант» содержит особенность, которая, появилась именно благодаря силе
английского характера. Дирак ввел в квантовую теорию понятия «бра» и «кет» векторов, для
обозначения которых взял первую и вторую половину английского слова «bracket» –
скобка. «Бра» и «кет» векторы обозначаются символами <В| и |А> 53 . Записанные в
математические выражения законов квантовой механики, они нередко направлены друг на
друга как острия рыцарских копий.
А, ведь считается, что математика то уж точно не имеет национальных, т.е.
пространственно-временных границ. Человек любой национальности может достичь в этой
51
Там же.
Заметим, что согласно современной интерпретации теории эволюции выживает не наиболее
приспособленный к наличным природным условиям или более сильный, т.е. высоко специализированный вид, а
тот биологический вид, который в наличных условиях накопил большее разнообразие. При изменении
природных условий первыми вымирают наиболее приспособленные к прежним условиям виды, а за ними и
специализированные виды. Вид, накопивший наибольшее разнообразие, будет процветать за счет того, что в
его составе всегда найдутся особи, способные хорошо адаптироваться к изменившимся условиям. Так, что не
правы те, кто считает, что биологическая или социальная эволюция приводит к господству сильнейших. Этот
тезис опровергается, в частности, социальной биологией, принципы которой мы могли бы использовать при
обосновании авторской позиции в соотношении нравственности и религии, но это не позволяет нам сделать
ограничение на допустимый объем сочинения.
53
Дирак П. Принципы квантовой механики. М, 1979, с.28.
52
18
области знания значительных, а то и – великих успехов. Впрочем, против этого резко
выступил еще О. Шпенглер. «…Всякая математика, – писал он, – доступная во всей своей
глубине только очень немногим,… является наукой строгого стиля…, настоящим
искусством;… метафизикой высшего порядка 54 … До настоящего времени (до начала XX
века – Авт.) всякая философия (заметим, ух точно имеющая национальные корни – Авт.)
возрастала в связи с соответствующей математикой. Число – это принявшая образ идея
причинной необходимости, подобно тому, как представление о Боге, создаваемое заново
каждой культурой из своих глубин, является принявшей образ идеей о необходимости
судьбы. В этом смысле существование чисел можно именовать тайной…» 55 . Национальной
тайной – добавим мы. Завершаясь, XX век подвел сугубо медико-биологическую черту под
эти спором. В математике, как и в любой другой сфере человеческой деятельности, включая
всю остальную науку, активно заявляют о себе национальные особенности мышления.
Причиной тому является то, что никакое число невозможно «просто взять» из головы. Оно
должно быть вычислено и записано. Подняв полвека тому назад вопрос о технологиях
образования числа, молодой американский физик Р. Ландауэр, ставший к началу XXI века
крупнейшим специалистом в кантовых вычислениях и квантово-компьютерных моделях
человеческого мозга, высказался в том смысле, что число есть сущность, реализуемая
механическими, физическими, химическими, биологическими и иными процессами 56 . В этом
случае вычисление числа (его производство, например, способом «задумывания») всегда
сопровождается затратой энергии и производством энтропии, а, следовательно, и
информации. Но этого рассмотрения недостаточно, для понимания пределов технологий
производства и измерения чисел, поскольку образованное число должно быть осознано, т.е.
включено в логический контекст математической науки. А этот процесс у разных людей
происходит по-разному. Оказывается, что математическое мышление представителей разных
народов идет не совпадающими путями.
Сравним две крайности: англичан и китайцев, т.е. работу в области математического
счета носителей двух языковых традиций, использующих в математических записях
арабские цифры. Как те, так и другие легко справляются с выполнением простейших
математических действий, однако компьютерная томография головного мозга испытуемых
выявила, что они осуществляют эти действия, например, сложение, «включая» в
вычислительный процесс разные участки коры головного мозга.
Как у англичан, так и у китайцев во время эксперимента возбуждались области коры,
ответственные за чтение и количественное восприятие. Но у носителей английского языка
активизировались области, отвечающие за речевое восприятие. У китайцев же, напротив,
данные области оставались спокойными, но возбуждались области, отвечающие за
обработку визуальной информации. Это значит, что, одинаково успешно решая простейшие
математические задачи, англичане и китайцы делают это по-разному. Можно с большой
уверенностью предположить, что это различие в способах математического счета связано с
языковыми различиями, на которые накладываются и культурные различия, в частности,
различия в методике школьного математического образования. Нельзя сказать, какой из
способов вычисления лучше – западный или восточный. Однако уже установлено, что есть
математические задачи, с решением которых лучше справляется либо тот, либо другой.
Данные различия можно связать с различиями в способах восприятия окружающего
мира. Человек западной традиции начинает создание зрительного образа с рассмотрения
54
Крупнейший математик XVII-XVIII столетий И. Ньютон, как убедительно было показано В.Н.
Тростниковым и другими исследователями (Тростников В.Н. Мысли перед рассветом. Париж: “YMCA PRESS”,
1980), ища спасения в физике от метафизики, выдвинул в механике и оптике столько «темных, мистических
гипотез», что не будь их, а также «чисто теологической идеи, лежащей в их основе, и превращающей саму
ньютонову физику в религиозную метафизику – не состоялась бы сама эта физика как (современная – Авт.)
наука» (Захаров В.Д. Религиозная метафизика Ньютона. С. 242-243). – Прим. авт. соч.
55
Шпенглер О. Указ. соч. С. 110.
56
Федичкин Л. Квантовые компьютеры // Наука и жизнь. 2001, № 1.
Режим доступа: http://nature.web.ru/db/msg.html?mid=1168929&uri=page2.html
19
объектов переднего плана. Он владеет способом (выработанным, кстати, в историческом
времени не так давно – четыре-пять веков назад), позволяющим ему, переходя от переднего
плана к созерцанию удаленных предметов, осуществлять синтез некоего целого. Этот
способ, выработанный художниками, есть перспектива сходящихся в точку линий. Человек
восточной традиции воспринимает реальную картину или ее изображение иным способом.
Китаец как «зритель чувствует пространственность из среднего плана, причем он свободно
витает в глубине и вблизи, не создавая (Конт) пространства, а теряясь в нем и отнюдь не
перенося центр тяжести вдаль… Отсюда происходит восточно-азиатская перспектива
параллельных линий 57 … Человек воспринимает отдельные предметы отдельно, а не
охватывает всю совокупность их одним взглядом, как некоторое единство» 58 . Эти различия в
зрительном восприятии сопоставимы с различиями аналитического и синтетического типов
мироотношений, первоначально откристаллизованных в рамках религиозных традиций.
Человек, носитель западноевропейского мироотношения, т.е. каузальной рациональности,
идет от анализа к синтезу; человек восточного мироотношения, по преимуществу носитель
синтетической рациональности – от синтеза к анализу, в результате чего взгляд его
«дробится» и он не получает «некоторого единства». Уже хотя бы в этом аспекте мы можем
утверждать вопреки известной критике 59 , о том, что у законов механики и физики, химии и
биологии, и, конечно же, этики, а также математики и логики (если понимать под таковыми
системы логических форм, рациональных схем, «набрасывающих» на мир своеобразную
сетку координат) есть национальные и религиозные истоки. Об этих истоках, в частности,
писал другой наш соотечественник академик В.И. Вернадский, прямо указавший, что один
из истоков прогресса наука находит в религии 60 . Впрочем, еще О. Шпенглер писал:
«Феномен этики, рассматриваемый чисто морфологически, противостоит феномену логики.
Это два возможных способа духовно реализовать мирочувствование, войти в связь с
миром» 61 . Другими словами, этика или наука, т.е. теория (в действительности,
многочисленные теории) о должном противостоит науке логики. Поэтому наука о
нравственности не может быть создана лишь только в пределах логического, она должна
иметь и другие истоки.
Впрочем, само слово «теория» буквально означает «страстную и сочувственную связь с
Богом» и первоначально оно принадлежало орфикам в их экстатических мистериях. Лишь
Пифагор (тоже величайший мистик древности), первоначально использовавший это понятие
57
В частности, в перспективе параллельных линий выполнены старинные русские иконы, что было
установлено еще П.А. Флоренским (Флоренский П.А. Избранные труды по искусству. М.: Изд-во
«Изобразительное искусство», 1996) и тщательно исследовано Б.В. Раушенбахом (Раушенбах Б.В.
Пространственные построения в древнерусской живописи. М.: Наука, 1975). – Прим. авт. соч.
58
Шпенглер О. Указ. соч. С. 431.
59
Примеров этой критики мы можем привести множество. Мы ограничимся лишь несколькими: «Наука
ОБЕЗЛИЧЕНА – в том смысле, что ни индивидуальные особенности ученого, ни его национальность или место
проживания никак не представлены в конечных результатах научного познания» (Горелов А.А. Концепции
современного естествознания. М., 1997). «…Наука по большому счету не имеет национальности, – любой
исследователь вносит свою лепту в непрекращающийся процесс усовершенствования бытия всего
человечества, и плодами открытия, сделанного даже в самой маленькой или "бедной" стране, пользуются (или
должны пользоваться) все народы. Вот почему каждый ученый, даже бесконечно привязанный к своей родине,
может в высоком смысле этого понятия считать себя членом вечной всепланетной "республики" ученых»
(Якушева Г.В. Лица и профили мировой науки // Наука в России. 1999, № 5, с. 92-95. С. 94). И даже В.И.
Вернадский одно время был склонен считать, что в отличие от искусства, религии и философии, почти
исключительно основанных на непредсказуемо изменчивых национальных чувствах, наука не имеет права на
собственную «национальную моду». Впрочем, оказавшись на чужбине, Владимир Иванович пересмотрел эту
свою позицию. Историки науки, изучая относящуюся ко времени эмиграции переписку ученого, сделали вывод,
что, «только вернувшись в СССР (в чуждую ему социально-политическую, но в родную этнокультурную среду
– Авт.), Вернадский действительно получил колоссальные возможности воздействовать на ход развития науки.
Значение его идей вышло за пределы России» (Колчинский Э.И., Козулина А.В. Время выбора: почему В.И.
Вернадский вернулся в Советскую Россию // Вопросы истории естествознания и техники. 1998, № 3, с. 3-25. С.
21).
60
Вернадский В.И. Избранные труды по истории науки. М., 1981.
61
Шпенглер О. Указ. соч. С. 457.
20
в исконном смысле, как экстатическое откровение, постепенно интеллектуализировал его,
придав ему значение, близкое к нынешнему. В этом смысле «τεωρια обозначает картину,
видение. Только она превращает в настоящий закон природы математическую формулу.
Само точное в себе лишено смысла; смысл принадлежит к жизнечувствованию, а не к
познанию. И именно – теории, а не чистые цифры суть квинтэссенция всякого
теоретического познания» 62 . Другими словами, во всякой научной теории помимо цифр, т.е.
символов, которыми записываются законы природы или человечности, есть еще одна
компонента, связывающая законы с Высшим, Абсолютным. Эту компоненту,
представленную в механике Ньютона его мистической метафизикой, мы предлагаем искать в
религиозном сознании.
Именно религиозное сознание, прежде всего в своей строго отрефлексированной
богословской форме, напротив, всегда прочно опиралось на рациональные принципы,
структуры и методы познания. Здесь детально прочерчивается роль в Богопознании
логических познавательных процедур, состоящая, прежде всего, в оформлении «умной
веры», в формировании действите6льно духовной личности человека, «знающего, в Кого
уверовал», четко представляющего себе те верховные духовные и моральные основания, на
которых выстраивается его собственная жизнь. Человек есть существо моральное,
выстраивающее собственную жизнь сообразно нормам, принятым в его сообществе. Но!
«Моралей столько же, сколько и культур, не больше и не меньше. Ни у кого нет свободы
выбора. Как у каждого художника и музыканта непременно есть нечто, не достигающее до
сознания, изначально господствующего над языком форм его творений, и отличающее их от
художественных достижений всех других культур, так же, несомненно, в каждом
выражении жизни (в каждом нравственном или безнравственном поступке – Авт.) любого
культурного человека имеется изначальный, a’priori в строжайшем кантовском смысле, свой
склад, который заложен глубже всякого сознательного суждения и стремления, и в стиле
которого мы узнаем стиль определенной культуры. Человек в отдельности может поступать
нравственно, делать "добро" или "зло"…, но форма его действий есть нечто заранее
заданное» 63 . Оценка сообществом этих его действий, связанных с творением добра или зла,
определены нормами морали данного сообщества, которые могут быть обоснованы, как
логически, т.е. в форме теории нравственности, так и с точки зрения его религиозного
мирочувствования, которое, в свою очередь, может быть, как научным, так и религиозным:
научно-атеистическим или научно-богословским. И то, и другое обоснование этики является
рациональным, однако, как мы определили, и то и другое обоснование есть обоснование
научно-религиозное, если понимать религиозность в широком смысле, как соотношение
человека самим собой к Абсолютному. В этом мы видим реальную возможность синтеза
науки и религии – научно-логического и религиозно-логического, который мы
продемонстрировали на ряде примеров из истории науки, как синтез, имевший место в
душах ряда ученых мыслителей прошлого. Этот возможный синтез научного и религиозного
мы видим, прежде всего, в предметном поле науки о нравственности. Другими словами, на
вопрос, ставший темой сочинения: «Возможна ли нравственность, независимая от религии?»
мы отвечаем отрицательно. Нет! Не возможна.
Абсолютное наука всегда использует как предикат, говоря, например, «абсолютное
пространство», «абсолютное время» или «абсолютный нуль температур». Еще М.В.
Ломоносов, а за сорок лет до него – Гийом Амонтон, вывели, что существует абсолютная
степень холода, при которой прекращается всякое движение корпускул – мельчайших частиц
вещества 64 . Ниже этой предельной степени холода температура опуститься не может. В XIX веке
62
Шпенглер О. Указ. соч. С. 496.
Шпенглер О. Указ. соч. С. 447.
64
После завершения обучения на физическом факультете одного провинциального ВУЗа, автор был
направлен инженером-исследователем в другой ВУЗ, в то время одиним из престижных в Советском Союзе, а
затем перешел на работу в АН СССР. «За что тебя, – спрашивали коллеги автора, – распределили к нам?» «Да, я
измерил отрицательную абсолютную температуру». «Чего? Чего!? Да знаешь ли ты, что еще Ломоносов
говорил…» «Да, знаю. Только я измерил не температуру ниже абсолютного нуля, а температуру вещества,
63
21
было установлено, что данная степень холода нельзя достигнуть за конечное число циклов
холодильной машины, и на этом основании она была названа абсолютным нулем. Тогда же
было установлено, что абсолютные температуры тела могут быть только положительными.
Двадцатый век произвел квантово-механическое знание, согласно которому теплопередача
осуществляется квантами (порциями) звуковых волн. Горячее тело излучает звуковую волну
– фонон, «частицу» звука, а холодное тело поглощает ее. Так, если охлаждать тело, то при
некотором значении его температуры (это значение было вычислено голландским физиком
П. Дебаем и с тех пор называется «температурой Дебая») начинается выморожение
высокочастотных колебаний. На месте каждого из них после выморожения остается
колебание с нулевой энергией E0 = ħω/2, где ħ – постоянная Планка, ω – частота колебания.
Таким образом, движение атомов и при абсолютном нуле не прекращается, но становится
нулевым, впрочем, обладающим огромной энергией. Многими физиками считается, что нет
способов отнять эту энергию у вещества, охлажденного до Т = 0. При этом вера, подчеркнем
– не знание, а именно беспредельная вера в непреложность «твердо установленной» научной
истины недостижимости нуля столь велика, что как-то сам по себе был оставлен без ответа
вопрос, поставленный еще Ф. Энгельсом. Обсуждая в «Диалектике природы» проблему
количественного измерения движения, он пришел к выводу, что если механическое
движение совершается так, что сохраняет себя в качестве механического, то достаточным
для его измерения будет импульс p = mv, величина, равная произведению массы тела m на
его скорость v. Но, если механическое движение исчезает, одновременно возникая в другой
форме, то измерять его нужно уже произведением массы на квадрат скорости, т.е. энергией E
находящегося в состояниях с температурой за бесконечностью». От возмущения и негодования коллеги автора
едва не задыхались: «А, знаешь ли ты, что такое бесконечность?!!». «Знаю, знаю. Это вы не знаете, что такое
бесконечность, но, главное, – и не желаете знать». Мои коллеги не знали и не хотели знать научный факт,
экспериментально установленный 60 лет назад молодым американским физиком, будущим нобелевским
лауреатом Норманом Рамзеем и его коллегами. За минувшие со времен споров о бесконечности годы автор
опубликовал достаточно статей, чтобы считать сформулированной проблему расширения теории множеств, т.е.
теории бесконечности, на область отрицательных чисел за бесконечностью. А, проблема эта, надо сказать, не
только математическая, но и теологическая, похожая на ту, которую решал И. Кант в связи с необходимостью
введения в математику числа «ноль». Действительно, если какому-то движению устанавливается граница, но
движение продолжается и на пределе, и за этой границей, то возникает «проклятый» вопрос, подобный тому, на
который теологи вынуждены отвечать во все времена «Если человеческое тело очевидно смертно, то, что после
смерти человека происходит с его бессмертной душой?» На этот вопрос И. Кант ответил, что за числом «ноль»
числовой ряд продолжается отрицательными числами, своими свойствами отличающимися от положительных
чисел настолько, что это отличие невозможно понять, знакомясь с математикой в пределах школьного курса; да
и многие математически образованные специалисты искренне думают, что отрицательные числа отличаются от
положительных, наличием черточки перед ними. Свойства отрицательных чисел за бесконечностью
невозможно понять, оставаясь в пределах классического курса математического анализа, построенного на
французской идее границы, как бесконечно тонкой линии, отделяющей друг от друга природные ареалы, сушу
и море, страны и государства. Для познания этих чисел, нам представляется, необходимо обратиться к
германской идее границы, обстоятельно изложенной в работе Карла Хаусхофера «О границе», описавшего
границу как зону борьбы, имеющей предполье с той и другой стороны, населенной особыми пограничными
биологическими видами, людьми особого пограничного склада характера. Если не рассматривать
бесконечность, например, числового ряда как символ бесконечности «∞», или как счетное множество целых
чисел, потенциально реализуемое операцией сложения, т.е. последовательным переходом от N к N + 1, то мы
даже не приблизимся к пониманию свойств отрицательных чисел вдали от нуля и за бесконечностью. К
познанию отрицательных чисел, которые реализуются скачком, например, в лазерах и квантовых компьютерах,
может быть, нужно применять идею границы Хаусхофера, и тогда мы поймем, что это, так сказать, предполье
бесконечности с той и другой стороны от медианы границы, которую имеет смысл обозначить старым
символом «∞», населяют числа с особыми свойствами. Для этих чисел пропадает (точнее изменяется) смысл
операций сложения и вычитания, среди них нет четных и нечетных чисел, а также и простых чисел. И сегодня
когда некоторые числа из «предполья» бесконечности, аналогичные простым числам из области вблизи нуля,
используются в ассиметричном шифровании с открытым и закрытым ключами, то эти числа называются
предположительно простыми. Трудно поверить, что математики, решающие задачи с очень большими числами
из области, как мы сказали, «предполья» бесконечности, думают, что они решают теологическую задачу. Для
многих из них так проблему в принципе невозможно сформулировать, но некоторыми из них она так и
формулируется.
22
= mv2/2. Энергия, следовательно, имеет смысл только тогда, когда одна форма движения
превращается в другую форму. «Зона перехода одного процесса в другой процесс
воспринимается нами как эффект энергии в каскаде процессов» – уточняет наш
современник, крупнейший оружейник планеты, академик Н.И. Коровяков. И, следовательно,
утверждение о том, что энергию нулевых колебаний невозможно отнять у атомов, не имеет
физического смысла в рамках системы знания, отнесенного к уровню науки XXI века.
Только беспредельная вера ученых-теплофизиков в недостижимость абсолютного нуля
мешала им задать себе вопрос, а при какой температуре вымораживается последнее, самое
низкочастотное колебание? В начале 90-х годов автором, опиравшимся на работы Г.
Фешбаха, была решена фактически теологическая проблема (см. примечание на предыдущей
странице). Было введено понятие соотношений неопределенностей температуры и энергии,
температуры и времени, температуры и координаты. Из этих соотношений, справедливых
для описания состояний макроскописческих квантовых систем, следовало, что существует не
совпадающая с абсолютным нулем предельно низкая температура. Появление этой
предельно низкой температуры (константы для каждого конденсированного вещества)
означает существование температурной «щели» около нуля («предполья» нуля), что
позволяет надеяться на возможность осуществления неравновесного скачка в иной
физический мир, лежащий ниже абсолютного нуля. Оказывается, что это очень малое, но
конечное значение температуры (для меди эта предельно низкая температура равна 10-8
кельвина) можно достигнуть, но ниже этого значения образец, содержащий один моль
вещества (например, меди), охладить невозможно. В тепловой «щели» между предельно
низкой температурой и абсолютным нулем нет теплового движения. Но эту «щель»
(«предполье» нуля температур) можно перепрыгнуть неравновесным скачком, возбудив в
образце волны отрицательной энергии (экспериментально открыты почти 60 лет назад).
Отсюда, – из факта существования температурной «щели» была выведена теоретическая
возможность использования квантовой тепловой машины как квантовый термометр,
пригодный для измерения отрицательных абсолютных ниже абсолютного нуля 65 . Здесь мы
видим, как «абсолютная» истина, – истина абсолютного нуля температур, на наших глазах
превратилась в очередную научную догму, – догму абсолютного нуля. Аналогичная
ситуация, как мы уже писали выше, происходит сегодня и в области осмысления
математического понятия «бесконечность».
Развращение разума как возможная этическая норма науки
(вместо заключения)
Впрочем, приведенные нами примеры отражают всего лишь один из симптомов
современного состояния познавательного процесса, несущего в себе элемент трагизма. За
этим внешним кризисом современного массового сознания (а «массовым» сегодня является и
философское, и научное, и политическое, и управленческое сознание), за кризисом духовных
комплексов и интеллектуальных структур современности таится кризис самого
человеческого разума. Познающий разум в очередной раз вышел на свою границу. И граница
эта – «ум», а «раз-ум» есть пересечение границы. Дословно это означает «сойти с ума» – с
ума (границы) разделяющей два крестьянских надела 66 , т.е. особое состояние человека,
лишенного понимания справедливости. Первоначальный смысл словосочетания «сойти с
ума» означало нарушить права соседа на его земельную собственность. В науке «сойти с
ума» означает состояние человека, не понимающего и не принимающего теории, выходящей
за пределы наличного научного знания. В христианской религиозно-философской традиции
подобное состояние осмысливалось как отступление «изначального человека» от Целого,
известного как грехопадение человека в результате развращения. Это «развращение»
изначально осмыслено и как акт развращения – приведение во вращение, результатом
которого есть разделение единого субстрата на различные субстанции. Разведенная в воде
65
66
На эту тема автором опубликовано несколько десятков работ в специальных изданиях.
Хаусхофер К. О границе. (Разные издания.)
23
соль природного урана развращается в центрифуге и в результате выделяется раствор,
содержащий легкий изотоп урана, используемый затем в ядерном реакторе или атомной
бомбе. Развращение, которому насильственно или по неведению подвергается невинная
душа, сообщает ей некое знание, способ получения которого и сопровождающие его
действия объявляются аморальными. Развращение исследователя, подошедшего к границе
познанного, превращает его ум в разум, что также считается аморальным, поскольку «разум» есть не только постижение нового, но, прежде всего, пересечение дозволенного, а
потому всякое новое – оскорбляет.
Познающий разум не выдержал испытания рациональностью, породив все
возрастающее неверие современников – даже и самих ученых в «чудодейственную силу
науки». Это породило кризис науки, выразившийся и в отказе науки на претензию прорыва в
области неведомого, и стремительном редуцировании самой науки к совокупности
инженерных практик, лишь воспроизводящих и тиражирующих когда-то обретенное знание,
и невостребованности (даже в среде «высоких интеллектуалов») философской
проблематики, и «расползании» уже самой философии в пластах прикладного знания, ее
опрощении, приземлении, откровенном «заигрывании» с наукой через произвольные
заимствования терминов и выдергивании из конкретного научного контекста отдельных
проблем. В основе этого кризиса лежит специфика человеческого разума, разума
актуального, живущего, познающего себя и вступающего в многообразные отношения с
миром. Именно это фундаментальное свойство разума, проявляющееся, как в актах, не
поднимающихся выше обыденности, так и на высших своих уровнях – в науке и философии,
– есть его неизменная потребность постигать, познавать мир не иначе, как расчленяя его на
составляющие, препарируя реальность, устанавливая существенные причинно-следственные
связи, набрасывая на мир своеобразную сетку понятий и принципов, точек зрения и точек
отсчета, систем координат.
Познающий человеческий разум с необходимостью должен в очередной раз задать себе
«вечный» вопрос о своих собственных основаниях и способностях. И если разум-аналитик,
разум-исследователь по праву осознает себя как фрагмент бытия, осознает свою
имманентную включенность в целостный мировой процесс, свою собственную
обусловленность, несамодостаточность и принципиальную невозможность для себя
горделивого возвышения над миром, если окажется утраченной в качестве глобальной
угрозы перманентная тенденция разума к гипертрофированию процедур «анатомирования
мира», к фрагментаризации бытия и самой человеческой жизни, то неизбежной станет
тенденция движения разума к Божественному Абсолюту. Но именно такую направленность
движению человеческого духа придает религиозное мировосприятие. В этом смысле наука
противостоит религии в широком смысле как относительное абсолютному. И в этом смысле
наука о должном, наука о нравственности, т.е. этика, немногим отличается от других наук:
механики, физики, биологии математики. Оперируя относительными понятиями, человек,
занявший определенную нравственную позицию, может «научно» доказать должность
поведения «абсолютно» нравственного в пределах одного человеческого сообщества, но
неприемлемого как безнравственное в рамках другого. В этом видении проблемы мы еще раз
высказываем надежду, что именно мировые религии, находящее нечто общее для больших
сообществ, разделенных социально, этнически, расово, способны решить те вопросы
нравственности, перед которыми в бессилии останавливается наука этики.
Единый мир представлен научным познанием как система, единство которой еще,
однако, надо доказать, исходя либо из материальности мира, либо – из единства самого
сознания. Цену доказательства истины доводами разума мы уже знаем. Вера доказательств
не требует. В отличие от научного религиозное сознание исходит из того, что «последний»
источник любой истины он находит вне структур мироздания. Тем самым оно не только
дополняет известные науке критерии истины критерием ее выводимости из божественного
откровения (что само по себе немаловажно, поскольку здесь опять конструктивно решается
проблема границ человеческого разума: «не все, что истинно, доступно разуму человека»),
24
но и заставляет познающего субъекта весьма осторожно и продуманно относиться к
проблеме истинности высказываемых им суждений. Наконец, осуществляя высший синтез
бытия, восходя к идее Абсолюта, религиозное сознание вводит в процесс познания принцип
единства логического и нравственного начал.
25