Протокол № 12 (16 апреля 2009)

Протокол № 12 (16 апреля 2009)
Обсуждение § 14
- Всего 4 странички, да ещё предварительных. (Смех).
- Да, у Хайдеггера сплошное предварение, о чём мы уже говорили.
- Я хотел бы обратить внимание присутствующих на одну несообразность, может быть,
мнимую. Между первым и вторым абзацами есть какое-то противоречие. Может быть, тут
дело в неясности изложения или перевода, но если в первом абзаце говорится о несводимости того, что имеется «в» мире, к тому, что есть мир, то второй абзац начинается с определения феноменологического описания «мира» как выявления и фиксации «бытия наличного внутри мира сущего». Вот дальше [где всю проблематику автор переводит на онтологические рельсы] понятно.
- Феноменологическое описание направлено прежде всего на бытийный план.
- Вот именно! Я про то и говорю. Почему описание вещей внутри мира равно описанию
мира? Разве мир – это то, что в нём?
- Да, действительно. Тем более, дальше говорится: чтобы понять бытие вещей в мире, необходимо исходить из исходного dasein. Присутствие нельзя обойти. К тому же, вещи, как
говорит автор, уже встречаются на горизонте мира.
- И поэтому природа сама не может пониматься как что-то онтологически изначальное.
Она сама раскрывается в мире.
- И вот тут курсивом как раз выделено то, что указанные способы подступа к миру не дают феномен «мир».
- Да, дальше понятно. И мир как раз и есть исходный горизонт, на котором открывается
всё остальное.
- Здесь я обратил внимание на интересное разделение вещей природных и «ценностно нагруженных».
- Может, артефакты, в отличие от натуральности?
- Пока здесь неясно, что подразумевается под этой «ценностной нагруженностью». Пойдём дальше. Итак, мир – это не помещение присутствия, а его характеристика, которую
автор называет «мирность».
- Обыденное представление как раз и считает мир ёмкостью, в которой находимся мы, а
ещё и стол, а также всё прочее.
- По-моему, Хайдеггер говорит здесь о другом. Для того, чтобы понять себя как бытующее в мире, надо и на себя и на мир взглянуть как бы со стороны. Здесь он выходит опять
на естественнонаучную установку [и онтологию]. Нашему повседневному опыту дано,
конечно, что мы где-то находимся, но чтобы понять, что мы именно в «мире», для этого
мы должны и мир окинуть взглядом как целое, иметь его как мир [и покинуть его при
этом, абстрагироваться от своего присутствия в мире]. Но так никак не получишь феномен
мира. Мир дан присутствию как окружение. Это перекликается с теорией кругозора и окружения Бахтина.
- Только как, я хотел спросить? Хайдеггеровское окружение – это то, что и Бахтин называет окружением?
- Нет, у Бахтина это кругозор.
- Именно.
- К эстетике эта мысль Хайдеггера не подходит. У него взгляд на мир извне (в отличие от
концепции авторской вненаходимости у Бахтина) – это взгляд абстрактного абсолютного
субъекта. Это отнюдь не то, что называется dasein.
- Конечно. Хайдеггер имеет в виду то, что мир дан сугубо изнутри самого мира, как одна
из основных черт присутствия.
- Тут ещё словечко на полях – «миропослушность».
- Мне кажется, что миропослушность у позднего Хайдеггера противопоставляется миропринадлежности. Принадлежит миру не присутствующее в нём. Если опять же соотнести
с Бахтиным, то это молчащее бытие.
- Вещественное.
- Для послушания и прислушивания к миру нужно некое внутреннее измерение сущего.
Ну и то, что мы послушны миру, в этом не какая-то фатальная подчинённость, [несвобода], а то, что мы присутствуем в нём, находимся при мире, согласуемся с ним. Это понятие призвано преодолеть определённый субъективизм в трактовке мира: у каждого якобы
есть свой мир. Вместе с тем мы невольно постоянно сбиваемся на субъектно-объектную
структуру истолкования всего и мира.
- А от этого очень трудно избавиться. Весь наш логический [и речевой] аппарат отформатирован именно таким образом.
- Но Хайдеггер как раз и пытается от этого уйти. Он хочет показать основанность этой логики в изначальном опыте мира.
- Тут ещё важно обратить внимание на слово «мирный» в значении «миропослушный».
Так Бибихин переводит. Я усматриваю здесь явное совпадение двух значений слова «мир»
в русском языке: мир как peace (невойна) и мир как world (космос). Мирный – находящийся не в состоянии спора, а, наоборот, согласия, и, вместе с тем, всеохватный [мировой].
- Тема послушности миру – какая-то особая, важная.
- Бибихин её развивает в русле Хайдеггера (книга «Мир», изданная в Томске).
- Слово «послушный» противостоит у Хайдеггера романтическому выделению я из мира,
противопоставлению ему. Уникальность того, что называется внутренним миром [в противовес пошлому и усреднённому внешнему]. У романтиков речь идёт как раз о несогласованности я и мира [по сути о немирности мира]. Но я ловлю себя на том, что невольно
сбиваюсь в толковании Хайдеггера на привычные субъектно-объектные представления.
Это довольно трудно понять.
- Мне кажется, важнейшая мысль заключается в невозможности при попытке понять феномен мира перескочить, как-то обойти само присутствие, взять мир как-то без присутствия.
- Мир в какой-то естественнонаучной системе представлений сначала абстрагируется от
человека, пытающегося его понять, а потом этот человек в такой абстрактный мир как бы
вставляется. Конкретный, реальный мир – это мир, не оторванный от нас, а среда нашего
обитания. Но такое понимание мира совершенно исключается из любых научных его
трактовок, «отвязывающих» [в качестве наблюдаемого, препарируемого объекта] его от
нас.
- То есть научное представление о мире достигается тем, что из него как бы «вынимается»
учёный субъект (человек), и остаётся ёмкость, помещение, а потом человек вставляется
туда уже как вещь, которую тоже можно изучать. Ведь он уже не я в мире, а некто он, взятый извне, в третьем лице.
- Искусство, мне кажется, даёт в понимании мира некий верный ориентир.
- Давайте попробуем предварительно подытожить наш разговор. Автор книги отказывается брать мир как что-то абстрактное и отдельное от присутствия. Автор намерен в любой
момент своих рассуждений не выскакивать за dasein. И именно поэтому мир берётся не
как ёмкость, внутри которой помещены различные вещи, существа и само присутствие, а
как характеристика самого dasein, самого присутствия.
- Что при этом не означает субъективного идеализма.
- Да, потому что здесь взаимное отношение и согласие присутствия и мира.
- Мир видится именно отсюда, а не как картина перед субъективным сознанием. В этом
последнем случае сам я где? В этом случае и я и мир – лишь препараты, но не реальность.
Но если мы понимаем мир неотрывно от самого присутствия, то он и дан как нечто окружающее. Мы в нём себя неизбежно находим. Это не то, куда мы вставлены, а то, что
именно от нас видится (и никак иначе).
- Эта метафора окружности мира и мифологическое представление о мировом центре отсюда и возникает.
- Но именно в этом пункте и требуется оговорка и отмежевание от субъективизма. Когда
мы исходим именно из dasein, из этой первичной открытости, то очень легко впасть в то
безумное представление, согласно которому мы сами порождаем мир. Мирность должна
быть увидена в dasein, однако не как нечто порождённое самим присутствием.
- А если вернуться к дифференциации природных вещей и «ценностно нагруженных», что
это такое?
- Натуральность отграничивается от того, что составляет специфику сугубо человеческого
бытия. Ведь кто «нагружает» вещи ценностными характеристиками, как не человек?
- Мне показалось, что тут подразумеваются материальные вещи (собственно вещи) и идеальные ценности.
- Может быть, но пока это видится смутно, и я предлагаю оставить эту проблему в такой
её смутности [под паром] до лучших времён, не «форсировать» её якобы понятность, не
притягивать за уши.
- В этом 14 параграфе анализа мира как такового и нет. [К нему только расчищаются подходы]. Это лишь разметка поля. Для меня главный урок этого параграфа – невозможность
в осмыслении феномена мира перескочить то, что Бибихин переводит как присутствие,
dasein.
- При таком перескакивании мир неизбежно превращается в скопище вещей.
- В резервуар для них.
- На меня больше всего здесь произвело впечатление понятие мирного как послушного
миру.
- Взаимная координированность присутствия и мира. У Лейбница есть понятие предустановленной гармонии, но это лишь внешне сходно с тем, что говорит Хайдеггер.
- Взаимообусловленность, согласие. Здесь есть парадоксальность, которую мне трудно
раскусить. Мир всегда наш. Он открывается как бы с нами [с открытием наших глаз]. Но
одновременно мы – его. Мир больше нас. Мы брошены в мир.
- Здесь ни в переводе, ни у самого Хайдеггера нет слова «причастность», а оно, похоже,
как раз подходит. Корень «часть», однако имеется в виду не вещественная частичность,
фрагментарность нашего бытия, а именно [доверительное] согласие, участие.
- Мы изначально растворены в мире.
- Только слово «растворены», пожалуй, не совсем подходит. Заброшены, погружены.
- Но я здесь имел в виду эту неизбывную мирность, невозможность выпрыгнуть из неё. И
Хайдеггер преодолевает своего рода двойственность нашего мира, «внутреннего» мира и
«внешнего».
- Здесь, правда, проблематика внутреннего мира совсем не затрагивается.
- Но автор ставит вопрос о мире так, что всякие рассуждения о том, где кончается «я» и
начинается «другой», оказались снятыми.
- Вся эта проблематика появляется позже на основе исходной ситуации присутствия в мире. Сама структура бытия в мире – нечто абсолютно изначальное. И уже потом с помощью
абстрагирования появляются различия моего внутреннего мира и внешних обстоятельств.
И вот эту исходную структуру автор собирается (ещё только собирается) анализировать.
Но она – нечто ближайшее, вот (da). Мне вообще страшно нравится идея о том, что для
понимания даже такой глобальной вещи, как мир, не надо срываться с места и бежать
сломя голову куда-то далеко. Он вот! Мне нравится такая философия, не сходящая с места
[находящая смысл в любой точке сущего]. {Ленивым людям больше всего нравится такая
философия}. Кстати, и поэзия, красота (Пастернак о красоте, которая не на луне, а здесь, в
траве под ногами). Красота везде, но нужна лишь особая, «недальнозоркая», настройка
зрения, видения. Близость философии и поэзии в способности удивляться, то есть в способности увидеть что-то новое в чём-то «затоптанном», вдоль и поперёк исхоженном [а
также заболтанном]. Увидеть в бытовом бытийное.
- Кстати, автор книги начинает как раз с повседневности состояния присутствия.
- И тем самым он лишает философию какой-то важной высокопарности, позы значительности.