История социологии ОСОБЕННОСТИ СОЦИОЛОГИЧЕСКИХ ИДЕЙ Н.Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО Я.А. НИКИФОРОВ
advertisement
История социологии © 2014 г. Я.А. НИКИФОРОВ ОСОБЕННОСТИ СОЦИОЛОГИЧЕСКИХ ИДЕЙ Н.Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО НИКИФОРОВ Ярослав Александрович – кандидат социологических наук, доцент кафедры социологии регионов Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского (E-mail: nikiforovy@mail.ru). Аннотация. Социологический дискурс Н.Г. Чернышевского большей частью подчинен задачам проектирования и реализации социальных изменений. Демонстрируется ошибочность стереотипа его восприятия как революционера, подчинявшего художественное творчество задачам борьбы с самодержавием. Н.Г. Чернышевский выступал, с одной стороны, просветителем, а с другой – социологом-публицистом социально-практической ориентации, и его влияние на современников носило мировоззренческий характер. Ключевые слова: русское просвещение • пореформенная Россия • утопический социализм • община • трудовая этика Одной из наиболее значимых фигур русской общественной мысли 60-х гг. XIX века является Н.Г. Чернышевский (1828–1889). Трудно переоценить влияние, оказанное им на последующие поколения социальных мыслителей, а также на представителей народничества. Его становление происходило под влиянием нараставшего в России демократического движения и революционных событий в странах Западной и Центральной Европы в 1848–1849 гг. (Франция, Германия, Австро-Венгрия). Авторы отечественных монографий и учебников, пытаясь систематизировать направления русской социологии, вплоть до последнего времени продолжают обходить стороной фигуру Чернышевского. Только в некоторых изданиях, увидевших свет в XXI в., Чернышевского относят (наряду с традиционным упоминанием связи с Лениным, Плехановым, Лавровым) к представителям предсоциологического этапа развития русской социальной мысли [Миненков, 2000; Василенко, Парамонова, 2004]. Исключение, пожалуй, составляет учебник А.А. Галактионова, в котором характеристике социологического творчества Н.Г. Чернышевского посвящена глава, вошедшая в раздел “Социология эпохи реформ и революционной ситуации 50–60-х гг. XIX в.” [Галактионов, 2002: 193–206]. В нем наряду с Н.Г. Чернышевским отдельной главой представлены социологические стороны творческого наследия его современника Ф.М. Достоевского (1821–1881). Иные русские писатели А.А. Галактионовым не рассматриваются как значимые в плане изучения социологической стороны литературного творчества, хотя, к примеру, произведения М.Е. Салтыкова-Щедрина можно было бы с не меньшим основанием включить в этот раздел. Н.И. Кареев в рукописи по истории русской социологии, обнаруженной и подготовленной к изданию И.А. Голосенко, отмечает, что Чернышевский “...как никто в его 29 время, был всем направлением своей мысли, своими умственными и общественными интересами, своими познаниями в области философии, политической экономии и истории подготовлен к тому, чтобы сделаться у нас начинателем новой науки” [Кареев, 1996: 31]. При этом Кареев утверждает: нарисовать контуры социологии Чернышевского несложно, достаточно разобраться в его наследии. Сочинения Чернышевского содержат в себе обширные размышления о том, что и как он думал по тому или другому вопросу, которые вскоре после его принудительного исключения из общественной жизни начали ставиться и решаться русской социальной мыслью. Но “весь этот материал рассеян, разбросан по разным местам, отдельные составные его части возникали по разным случайным поводам, и все это никогда им самим не сводилось в систему, в некоторое целое, которое могло бы рассматриваться им самим как научное единство” [Кареев, 1996: 31]. Осмелимся предположить, что, помимо объективных факторов, мешающих включить Чернышевского в корпус отечественных социологов периода становления этой науки, определенное влияние оказывает многолетняя традиция трактования его взглядов, связанная с революционно-демократическим ракурсом их анализа. Одной из основных особенностей дискурса Н.Г. Чернышевского была иносказательность и изощрённость выражения основной мысли, осторожность высказываний, эзопов язык подцензурной печати. Именно поэтому стало возможным бесчисленное, подчас противоположное интерпретирование идей этого мыслителя в течение почти полутора столетий. Первым на такую особенность воззрений Чернышевского обратил внимание Г.В. Плеханов: “Между Н.Г.Чернышевским и нынешними его будто бы последователями та огромная разница, что они относятся догматически к тому самому предмету, к которому он относился критически” [Плеханов, 1956: 1–138]. К сожалению, Чернышевский не был властен над судьбой своих воззрений. С его именем оказалась связана сформировавшаяся под влиянием работ В.И. Ленина официальная идеологема, характеризующая Чернышевского как “русского великого социалиста домарксового периода”, “гениального провидца” грядущей революции [Ленин, 1970: 31–52]. Ленин характеризовал Чернышевского как революционера, подчинявшего художественное творчество задачам политической борьбы с самодержавием. Долгие годы советская обществоведческая литература следовала в русле истолкования Чернышевского как революционера. Чернышевский неизменно представал как революционный демократ, который верил в решающую историческую роль народных масс в истории и в крестьянскую революцию (одних посвящённых Н.Г. Чернышевскому диссертаций было защищено в те годы более пятисот). Стоит отметить, что авторы досоветского и постсоветского времени пытались разобраться в том, как воспринимал этот мыслитель процесс общественного развития [Корнилов, 1910; Денисюк, 1908; Иванов-Разумник, 1908; Стеклов, 1909; Антонов, 2000]. С канонизацией Чернышевского как идеолога революционного народничества, мечтавшего о крестьянской революции, связан любопытный факт: собственно социологический аспект его дискурса рассматривался, главным образом иностранными авторами, без заминки называвшими его социологом [Julius F. Hecker, 1915; Francis B. Randall, 1967; William F. Woehrlin, 1971; N.G. O. Pereira, 1975; Масарик, 2004]. Возникает обоснованный вопрос: что можно называть социологией в России периода первого знакомства образованной общественности с идеями новой науки об обществе через обзоры в общественно-политических журналах, таких как “Современник” и “Отечественные записки”? В наиболее масштабном на сегодня исследовании, посвящённом истокам русской социологии, приводится характеристика её начального периода: растворённость социологического миропонимания в философии, истории, праве, экономике и проч.; недостаточная проясненность объекта; пестрота идеологических и методологических ориентаций; критика несовершенного устройства общества; поиск “формулы прогресса”; направленность российской социологии на практику, её исключительное влияние на общественную и политическую жизнь; учет своеобразия русского национального характера; отчуждение от реального социальнополитического процесса [Социология…, 1998]. 30 Все эти характерные черты в достаточно выраженном виде присущи творчеству Н.Г. Чернышевского. В самом деле, у него отсутствуют сколько-нибудь связные рассуждения о социологии, ее предмете и объекте, задачах и методах, о ее месте среди общественных наук. Однако такой “заявки на изобретение” науки об обществе нет и у большинства отечественных мыслителей, которых, тем не менее, сегодня причисляют к основателям социологии в России. Ясно следующее: нет убедительных методологических оснований утверждать, что творчество Чернышевского является или – напротив, не является “социологией”. Представляется более точным говорить о его “социологичности”, о наличии в нём “социологичных” для того времени тем, концепций, направлений мысли. При рассмотрении социологического дискурса Н.Г. Чернышевского наиболее обоснованным представляется использовать подход, который говорит о трёх доминирующих стилях или типах рассуждения. Первый представлен классическими доктринами, предлагающими различное толкование исторического процесса и развития общества как целого. Второй тип представляют социальные обследования, цель которых заключается в сборе и систематизации сведений о состоянии общественной жизни. Третий – социологические исследования, сфокусированные на проверке гипотез [Батыгин, 2002: 5–20]1. Первый тип социологического дискурса имеет методологические особенности, принципиально значимые с точки зрения изучения социологических идей Н.Г. Чернышевского, отражающих общую черту социологических доктрин в России середины XIX века – их мировоззренческую установку. Их ядром являются идеи высшего порядка. Работы русских социологов начального периода пронизаны глубоко личностным восприятием общественной ситуации в пореформенной России второй половины XIX века, стремлением к её улучшению, что, как правило, сопряжено с требованием переустройства “плохого” мира по заданному “хорошему” образцу. Пророческий пафос этих социальных работ сближает их с религиозной деятельностью. Это сказывается и на их содержании, и на стиле их изложения и пропаганды. Они приняли относительно завершенную форму в духовной атмосфере просветительской десакрализации мира. Так возникла задача создания “Нового мира”, основанного на рациональном активизме – энергичном вмешательстве активного разума в существующий порядок вещей [Батыгин, 2002: 5–20]. Предложенный подход даёт возможность рассмотреть отдельные мысли, положения и умозаключения, рассеянные по многочисленным трудам Чернышевского. Вопрос об идейно-философских истоках творчества Чернышевского имеет существенное значение для понимания базиса его социологических идей, содержания его рассуждений о судьбе страны, общества и народа. Чернышевский многое почерпнул у Конта и французских социалистов, на формирование его взглядов особое воздействие оказали Луи Блан, Ш. Фурье и П.-Ж. Прудон. Он воспринял также идеи английских мыслителей. Знакомство с социально-философскими и политэкономическими трудами И. Бентама и Дж. Ст. Милля сделало его утилитаристом, он читал работы Р. Оуэна, в области экономической науки признавал авторитетами Милля, А. Смита, Д. Рикардо и Т.Р. Мальтуса. Чернышевский глубоко изучил труды Бокля, писавшего на философско-исторические темы. Он также читал Вико, предшествующих и последующих ему историков и философов истории, среди которых особое внимание уделял Гизо. Всё это, плюс особое влияние русской литературы в жизни Чернышевского, определило своеобразный характер его социологического мировоззрения. Интегративным качеством его взглядов уверенно можно считать “реализм”, как было принято тогда говорить в России. Он признавал реализм противоположностью романтизму, стремился к правильному пониманию мотивов человеческого поведения. И еще: 1 Г.С. Батыгин и Д.Г. Подвойский отмечают, что “в принципе, некоторая конкретная область научного знания может существовать и без названия, и при этом активно развиваться, главное, чтобы велась реальная исследовательская работа, чтобы ставились определенные цели, проверялись гипотезы...” [Батыгин, Подвойский, 2007: 12]. Так что в социологических текстах Н.Г. Чернышевского не обязательно должно присутствовать наименование этой научной дисциплины. 31 Чернышевский в качестве публициста постоянно находился в контакте со своими соратниками и оппонентами, а русская повседневная жизнь и вообще условия жизни в отечестве представляли для него главный интерес. Оригинальность мировоззренческой позиции Чернышевского в том, что им был осуществлён синтез французского и немецкого философских начал, предпринята попытка создать философию действия, ориентированную на практическое преобразование политического строя и основных сфер общественной жизни. Чернышевский так определял суть осуществлённого им синтеза: “...Немецкая философия занималась по преимуществу только самыми общими и отвлеченными научными вопросами. Принципы общей системы воззрений на мир были, наконец, найдены ею и приложены к разъяснению нравственных и отчасти исторических вопросов; зато другие части науки, не менее важные, оставляемы были в Германии без особенного внимания, преимущественно должно сказать это о практических вопросах, порождаемых материальною стороною человеческой жизни. Французских мыслителей занимали всегда эти предметы более, нежели немецких, но очень долго не постигались ими во всей глубине и разрешались поверхностным, или фантастическим образом. Наконец, когда результаты немецкой философии проникли во Францию, а наблюдения, собранные французами, в Германию, пришло время искать положительных и точных решений” [Чернышевский, 1939–50: III-80]. По основному ценностному позиционированию философия Чернышевского как просветительская философия носила модернистский характер, а по основному эвристическому вектору была разновидностью философии антисхоластической, антитрансцедентной, антиметафизической. В полном соответствии с духом Просвещения он планировал выпустить несколько энциклопедических трудов, в которых освещались бы материальное и духовное развитие человечества, причем они должны были представлять собой некоего рода единый кодекс. Итоговая энциклопедия “Знания и жизнь” должна была, как он планировал, выйти на французском языке и служить потребностям всего человечества. В соответствии с взглядами Чернышевского, просвещение было первоочередной задачей для России. Россия, говорил он, имеет армию в полтора миллиона солдат и смогла бы завоевать Европу, как это сделали когда-то гунны или монголы, но это все, что она смогла бы. Для него истинный патриотизм заключается в просветительской деятельности. Запад нуждается в науке, Россия же – в просвещении; вследствие этого Чернышевский считал своей миссией публицистику, а публицист – это “не профессор, а трибун или адвокат” [Чернышевский, 1950: Т. 2 – 621]. На его взгляд, необходимое для России просвещение представляет собой пропаганду культуры, воспринятой с Запада, просвещение для него значит отрицание ложного мировоззрения и создание новой цивилизации на материалистической основе. Чернышевский часто называл себя рационалистом. Это слово он употреблял согласно французскому пониманию, в смысле разумности. Обычно в литературе утверждается решающее влияние Фейербаха на мировоззрение Чернышевского, и для этого достаточно поводов предоставляет он сам: “Если Вы хотите иметь представление о том, что такое, по моему мнению, человеческая природа, узнавайте это из единственного мыслителя нашего столетия, у которого были совершенно верные, по-моему, понятия о вещах. Это Людвиг Фейербах. Вот уже 15 лет я не перечитывал его, – но в молодости я знал целые страницы из него наизусть... и остался верным последователем его” [Чернышевский, 1939–53: XV-23]. Однако достаточно важными являются концептуально-методологические особенности отношения Чернышевского к Фейербаху, которые определяются в первую очередь потребностью в теоретически обоснованном мировоззрении социального действия. Чернышевский, в духе просветительской традиции, выбрал в качестве критерия в оценке событий окружающей человека жизни его благо. В противовес абстрактной философии он предпочитает философию, предлагающую “положительные и точные решения”. По мнению Чернышевского, единственным представителем последователей Гегеля, сумевшим показать, как следует понимать вещи, природу, человека, был Фейербах [Чернышевский, 1939–53: XV-23]. 32 Что же так привлекало Чернышевского в социальной философии Фейербаха? Принятие человека за исходную точку размышлений, то, что сам он называл антропологическим принципом теоретических построений. “Человек, – пишет Фейербах, – высшее существо природы, поэтому я должен исходить из сущности человека” [Фейербах, 1955]. Н.Г. Чернышевский придерживается аналогичной точки зрения. “Основанием всему, что мы говорим о какой-нибудь специальной отрасли жизни, действительно должны служить общие понятия о натуре человека, находящихся в ней побуждениях к деятельности и ее потребностях” [Чернышевский, 1939–53: IX-329]. Думается, что понимание Чернышевским человека как существа социального базируется на убеждении Фейербаха, который полагал, что человеческая сущность определяется социальными отношениями: “Отдельный человек, как нечто обособленное не заключает человеческой сущности в себе ни как в существе моральном, ни как в мыслящем. Человеческая сущность налицо только в общении, в единстве человека с человеком, в единстве, опирающемся лишь на реальность различия между Я и Ты” [Фейербах, 1955: 1–203]. Материализм Чернышевского принято было характеризовать как вульгарный. В нашу задачу не входит критика философских построений Чернышевского, тем более что он, похоже, углубленно не задумывался над философскими проблемами. Материализм для него – символ веры и политическая программа. В своей магистерской диссертации “Эстетические отношения искусства к действительности” (1855) он применил в эстетике антропологический подход. Чернышевский видит источник прекрасного в жизни и в действительности. Он требует, чтобы искусство не просто представляло жизнь, но и объясняло ее; функция художника – развивать человека самого по себе. “Прекрасное есть жизнь” [Чернышевский, 1986– 87: 1–76]. Но по этим же причинам красота – если определять ее с идеалистических позиций – не может служить единственным содержанием искусства. “Общеинтересное в жизни – вот содержание искусства”. “Прекрасен тот предмет, который выказывает в себе жизнь” [Чернышевский, 1986–87: 1–160]. Эстетика – вспомогательная дисциплина для этики, для утилитарного принципа наивысшего блага для наибольшего количества людей, тем самым она способствует идеям социального обновления. Для Чернышевского произведение искусства – произведение труда; труд с топором является начальным моментом всего искусства; художники и поэты рассматривались им с позиций их полезности: что они дали и могут дать для развития общества. Конечно, художник не имеет дела с понятиями, как мыслитель, пользуется своим воображением, но именно по этой причине он должен максимально приблизиться к реальности, даже допуская, что фантазия не может быть равноценна действительности. Но в той мере, в какой художник воспроизводит жизнь, стремится решить поставленные жизнью задачи, он волей-неволей – даже оставаясь художником – обречен и думать, становиться мыслителем; в силу этого его произведение “приобретает значение научное” [Чернышевский, 1950: Т. 1, 158]. Наука и искусство – учебник для тех, кто начинает практическую жизнь; человек, прошедший жизненную школу, сверяет с ними свой опыт. В социально-политической оценке искусства и художника Чернышевский подчинял искусство “жизни”, соответственно определял место художников. Гоголь был ему значительно ближе Пушкина, ибо первый в анализе русской жизни проявил четкие этические устремления, которые читатель должен будет поддержать, находясь под влиянием писателя. Отдельно необходимо рассмотреть вопрос о позитивизме Чернышевского. Учение Конта пользовалось в России 1840-х – 1860-х гг. немалой популярностью. Одна из первых оценок позитивизма принадлежит В.Г. Белинскому, который отзывается о Конте так: “Этот человек – замечательное явление, как реакция теологическому вмешательству в науку, и реакция энергическая, беспокойная и тревожная” [Белинский, 1956: 12]. Не мог пройти мимо него и Чернышевский. Сначала Конт ему понравился. В одной из ранних статей он писал о нем, что “основатель положительной философии – единственной философской системы, верной научному духу, – один из гениальнейших 2 Социологические исследования, № 3 33 людей нашего времени” [Чернышевский, 1939–53: XII-362]. Вскоре он засомневался, “не вздор ли все это”. В одном из писем он так характеризует автора новой системы: “Бедняга Огюст Конт, не имея понятия ни о Гегеле, ни даже, кажется, о Локке, но научившись многому у Сен-Симона (гениального, но очень невежественного мыслителя) и выучивши наизусть всяческие предисловия и руководства по физике, вздумал сделаться гением и создать философскую систему” [Чернышевский, 1951: Т. 3, 691]. А сыновьям из ссылки он пишет: “Есть другая школа, в которой гадкого нет почти ничего (если не считать глупостей ее основателя, отвергнутых его учениками), но которая очень смешна для меня. Это – огюст-контизм” [Чернышевский, 1939–53: XIV-651]. Итак, достаточно ли оснований считать Чернышевского позитивистом в духе Конта? Специфика позитивизма Чернышевского заключается в том, что он подчиняет область “нравственного”, то есть все вопросы духовного порядка, тем принципам, которые господствуют в сфере естественнонаучных процессов. «Я – один из тех мыслителей, которые неуклонно держатся научной точки зрения. Моя обязанность – рассматривать все, о чем я думаю, с научной точки зрения”, а “научная точка зрения” представляется Чернышевскому как подчинение в познании всего принципам, господствующим в естественной науке. Традиционной марксистской считается точка зрения, что Чернышевский был социалистом-утопистом, но, несмотря на свои социалистические убеждения, был “идеалистом” в понимании социальных явлений. Да, он понимал историю иначе, чем Маркс; но главное различие заключалось в том, что основную движущую силу исторического прогресса и вообще человеческой жизни он видел в разуме. Разум, образование, наука, мнения (терминология Чернышевского неточна и не единообразна) являются движущей силой, можно сказать, движущей силой сил. “Пусть политика и промышленность шумно движутся на первом плане в истории, история все-таки свидетельствует, что знание – основная сила, которой подчинены и политика и промышленность и все остальное в человеческой жизни”» [Чернышевский, 1986–87: 1–330]. В духе этого высказывания Чернышевский в размышлениях об истории выявляет для различных стран и времен разные доминирующие силы: религию, науку, литературу и искусство, политику с журналистикой и парламентаризмом; все эти силы могут оказаться, смотря по обстоятельствам, “на первом” месте, но во всех этих силах в качестве опорного фактора выступает и разум. От беспорядка в головах людей, как мы читаем у него неоднократно, происходит все зло на свете. Или мы находим утверждения следующего характера: “...все зависит от обстоятельств, – они дают направления жизни целого народа” [Чернышевский, 1939–53: IV-233]. Можно обратить внимание на неточности формулировки, но, во всяком случае, мы не имеем здесь дело с историческим материализмом. Если, как принято, называть социализм Чернышевского утопическим, то само слово “утопизм” скажет о нем немного. Чернышевский высказывал мнение о так называемом утопизме социализма и всех новых социальных устремлений вообще. Первые проявления новых социальных устремлений, как он считает, неизбежно связаны с энтузиазмом и мечтательностью, так что они принадлежат скорее к области поэзии, чем серьезной науки. Взгляды Чернышевского на утопизм похожи на взгляды Маркса. И, подобно ему, русский мыслитель утверждает, что его собственная доктрина научна по своему характеру; указанную же научность он, как и Маркс, основывает на позитивизме. Но, в то время как Маркс развенчивает этику, Чернышевский не отвергает морали, стремясь подвести под этику “серьезные научные основания”, найдя их в утилитаризме. Он весьма энергично защищал положение, что всю человеческую деятельность – и на индивидуальном, и на родовом уровне – следует объяснять, исходя из моральных, а не материальных положений. Он упрекал историков за отсутствие убеждений: “Критериум исторических фактов всех веков и народов – честь и совесть” [Чернышевский, 1939–53: XIV-645]. Разум и настойчивость – “истинные законы человеческой природы” [Чернышевский, 1939–53: XIV-598], с опорой на которые можно объяснить историю; события определяются общим характером нравов. Он считает, что “развитие двигалось успехами знания” [Чернышевский, 1939–53: X-441]. 34 Процесс общественного развития, по его мнению, происходит с распространением просвещения, начинается “с передовых классов общества и достигает низших слоев народа”, которые начинают принимать “участие в государственных правах и по своей многочисленности, конечно, ...преобладать над высшим” [Чернышевский, 1939–53: VIII-32]. Чернышевский не раз подчеркивал, что масса народа “до сих пор почти вовсе еще не жила историческою жизнью, а продолжала искони веков дремать младенческим сном...”; она “привыкла жить рутиною, привыкла быть апатична, привыкла доверять господствующим над нею людям”. Обычно она безучастна к событиям, “никогда не имеет неколебимых и ясных политических убеждений; она следует впечатлениям, какие производятся отдельными событиями и отдельными важными мерами” [Чернышевский, 1939–53: VII-155]. Народ, по мнению Н.Г. Чернышевского, остаётся безучастным к политической жизни потому, что не понимает её смысла, недостаточно образован, не осознаёт своей пользы: “...темная, почти немая, почти мертвая в обыкновенные времена масса не играет роли в нынешних … событиях, как не играет и в большей части других политических дел” [Чернышевский, 1939–53: V-44]. Как следствие, становятся действенными всевозможные манипуляции, такой народ легко может предаваться “в руки реакционеров, которые, по крайней мере, обещаются сохранять внешний порядок, дающий массе насущный скудный хлеб ежедневным трудом”. Чернышевский видел гарантию активности народных масс “в неотразимости силы распространяющегося просвещения”, благодаря чему народ “постепенно привыкает понимать свое человеческое достоинство, распознавать невыгодные для него вещи и учреждения от выгодных и обдумывать свои надобности” [Чернышевский, 1939–53: IX-833]. Доказательством эволюционной направленности социологических идей Чернышевского служит его базовое убеждение: “в истории общества каждый последующий фазис бывает развитием того, что составляло сущность предыдущего фазиса, и только отбрасывает факты, мешавшие более полному проявлению основных стремлений, принадлежащих природе человека” [Чернышевский, 1939–53: VII-49]. Механизм социальной эволюции он видел в том, что лучшие, просвещённые, наиболее обеспокоенные судьбой своего народа и страны люди доводили до общественного сознания свои идеи, затем “общество полгода, год, много три или четыре года, работало над исполнением хотя некоторых из тех немногих желаний, которые проникли в него от лучших людей”. После этого наступала ремиссия, “истощалось усердие, изнемогала сила общества”. “Лучшие люди”, не смогшие довести свои мысли до реализации, впадали в отчаяние, наступала вполне логичная, по мнению Н.Г. Чернышевского, усталость после тяжёлого труда. Но “в короткий период благородного порыва многое было переделано” [Чернышевский, 1939–53: VI-12]. Следующий период общественного развития характеризуется устранением “несообразностей и некрасивостей” предшествующей работы, в то же самое время новые лучшие люди доказывали ему, что необходимо “вновь приняться за дело в широких размерах”. Поначалу общество глухо к их призывам, затем их мысли снова овладевают умами масс и работа возобновляется. “Таков общий вид истории: ускоренное движение и вследствие его застой…. И укрепление сил для нового движения, и за новым движением новый застой и потом опять движение и такая очередь до бесконечности”. Именно в течение периодов “усиленной работы и происходит позитивное движение социальной системы, социальный прогресс, как его понимал Чернышевский. Традиционно понятие “усиленной работы” новых поколений расценивалось как революции. Чернышевский же говорит лишь о замене отживших учреждений старого строя. Прогресс, считает мыслитель, не нуждается в революции. Чтобы старый общественный порядок перестал существовать, его не нужно крушить “до основания”, его надо просто “перестать поддерживать”. “Чтобы он исчез, слишком много будет, если сила прямо обратится на его разрушение; довольно будет, если она перестанет поддерживать его, он сам собою падет...”. [Чернышевский, 1939–53: VII648]. 2* 35 Более конкретно содержание исторического развития определяется Чернышевским как движение к коллективизму. Община была первичной формой экономической и социальной организации общества; на смену ей пришла частная собственность, которая сменяется коллективизмом согласно закону исторического развития, гласящему, что общество возвращается к своей предшествующей форме, правда, эта более поздняя форма наполняется более богатым и высоким содержанием. Развитие идет медленно и постепенно, однократной окончательной революции Чернышевский не принимает; происходит только приближение к идеалу. Весьма примечательны его взгляды на общину, “мир” и его значение для будущей организации общества, хотя его мнения о них не всегда отличаются постоянством. Поначалу он соглашался в оценке общины со славянофилами. Впоследствии Чернышевский признал недостатки “мира” и присущую ему тенденцию угнетать индивида. Тем не менее, он верил, что Россия может быть социализирована с опорой на “мир” и на артельное начало. “Мир”, даже будучи примитивным, представляется Чернышевскому средством предохранения от пролетаризации; он ставит общину весьма высоко. Он указывал, что государство должно защищать “мир”. Чернышевский позже подошел к рассмотрению мира и аграрного социализма, видя в артели основу для будущих производственных кооперативов. И все же представления Чернышевского о переходном периоде от примитивного социализма общины к социализму будущего общества во многом сходны со взглядами Герцена. Общество, как и индивид, может перепрыгнуть через одну или несколько стадий развития, что ускорит эволюцию. Чернышевский ссылается на общий закон развития, в соответствии с которым конечная стадия может представлять собой возврат к предварительной стадии. Так, он сравнивает примитивный подвесной мост с новейшим висячим мостом. Последний конструируется на тех же принципах, что и первый, – и все же он существенно отличен от него; подобное же может произойти с социализмом в будущем. России не обязательно развиваться “органически”, проходить все стадии европейского развития; она может унаследовать от Запада все позитивное; ввела же Россия железные дороги, хотя и не изобретала их. Этическая оценка экономических отношений ясно проявляется в оценке труда. Русский мыслитель утверждает: в самой природе труда заключается то, что “почти” все его разновидности сами по себе приятны и привлекательны; если же труд не вызывает радости, то это “почти” всегда происходит из-за “непригодных внешних условий”. Труд не является товаром. Пороки капиталистического производства (пролетаризацию ранее независимых производительных работников, сосредоточение богатства в руках немногих и тому подобное) Чернышевский изображает в ярких тонах, главное зло капитализма для него – свободная конкуренция. Чернышевский считал, что продукты земли (рента), капитала (прибыль) и труда (заработная плата) должны быть взаимно уравновешены и гармонично распределены в интересах наибольшего числа людей. В “Что делать?” Чернышевский знакомит нас с новым социальным порядком и “новым человеком”. Первый опирается прежде всего на новую мораль, поэтому русский писатель значительно меньше интересуется экономической организацией нового общества, рекомендуя создавать производственные кооперативы. Такого рода кооперативы являются приватными производственными объединениями, но это не означает, что Чернышевский не допускает их государственного регулирования. Его планы здесь недостаточно определенны. Практических шагов для введения производительных кооперативов Чернышевский не предпринимал никогда. Установить принципы этики на твердых теоретических основаниях – одно дело, морально жить и практически работать на благо ближнего – совсем другое. Чернышевский и его последователи в шестидесятых годах были эгоистами в теории и альтруистами на практике. Чернышевский не приемлет моралистические проповеди. Он хочет одного – делать хоть что-то для ближних, работать для их пользы. Указанный 36 “ближний” не был для него абстракцией, он принадлежал к определенной социальной организации, ради такого индивида и вместе с ним и следовало бы работать. Чернышевский скорее социолог-практик, чем теоретик, его влияние носило воспитательный характер. Смелость суждений, независимый тон, энергия убеждения, нежелание считаться с официально признанной точкой зрения – все это способствовало литературному и идейно-политическому успеху его идей. Правительство посчитало его направление опасным, после двух лет предварительного заключения он в тридцатипятилетнем возрасте был осужден на четырнадцать лет каторги, что сопровождалось принятой в подобных случаях церемонией гражданской казни. Причины столь сурового приговора необоснованны с правовой точки зрения. Ведь все труды Чернышевского проходили цензуру. Но полиция предъявила доказательства вины, побудив двух сомнительных субъектов дать показания, что Чернышевский писал якобы секретные прокламации и намеревался их отпечатать. Однако показательно, что Чернышевский с подлинно реалистическим спокойствием говорит о естественности политических преследований, пока общество охраняет существующие структуры; люди, стремящиеся осуществлять нововведения, обречены на страдания. “Этому так и следует быть, по крайней мере, при нынешнем состоянии общества” [Чернышевский, 1950–51: 3–122]. Чему быть – тому не миновать; в силу этого Чернышевский и свою судьбу воспринимает с оттенком фатализма, считая ее логически неизбежной. В 1874 г. правительство пыталось побудить Чернышевского написать прошение о помиловании, но он отринул эту инсинуацию с гордостью. Нужно особо сказать о религиозном аспекте дискурса Чернышевского. Он в своих произведениях мало писал о религии, очень мало непосредственно полемизировал с теологией и церковью. Можно даже сказать, что он не придавал религии особого значения, в своих социологических построениях Чернышевский игнорировал историю религии и церкви. Для него невозможно было сказать слишком многое о своем отношении к церкви, Чернышевский холоден, сдержан, осторожен. Он стремился заменить религию утилитаристской моралью, которая должна последовательно проявлять себя в практической, политической и социальной жизни. “Что если мы должны ждать новой религии? У меня волнуется при этом сердце и дрожит душа, – я хотел бы сохранения прежнего... Я не верю, чтобы было новое, – и жаль, очень жаль мне было бы расстаться с Иисусом Христом, который так благ, так мил своей личностью, благой и любящей человечество”. Позже он стал отходить от религиозных идей, но не остался без предмета религиозного поклонения, – это была “секулярная религиозность”, вера в “святыню жизни”, в “естество”, страстная преданность мечте о водворении правды и справедливости на земле. В этом отношении знаковое звучание имеют строки Некрасова, посвященные Чернышевскому: “Его послал Бог гнева и печали, рабам земли напомнить о Христе”. Подводя итог, заключим: в большей части публицистических и художественных работ Н.Г. Чернышевского разворачивается присущий только ему своеобразный способ трактования и объяснения социальной реальности, который при детальном рассмотрении практически полностью соответствует “идеальному типу” социологического доктринального дискурса, имеющего ярко выраженные характеристики начального этапа становления русской социологической науки. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Антонов В.Ф. Н.Г. Чернышевский: общественный идеал анархиста. М., 2000. Батыгин Г.С. Лекции по методологии социологических исследований. Учебник для студентов гуманитарных вузов и аспирантов. М., 2002. Батыгин Г.С., Подвойский Д.Г. История социологии. Учебник. М., 2007. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений. М., 1956. Василенко И.В., Парамонова В.А. История российской социологии. Волгоград, 2004. Галактионов А.А. Русская социология XI–XX веков. Учебник. СПб., 2002. Денисюк Н. Николай Гаврилович Чернышевский. Его время, жизнь и сочинения. М., 1908. 37 Иванов-Разумник Р.В. Герцен и Чернышевский // Критическая литература о произведениях Н.Г. Чернышевского. М., 1908. Кареев Н.И. Основы русской социологии. СПб., 1996. Корнилов А.А. Чернышевский и крестьянская реформа // Русская мысль. 1910. Кн. 1. Ленин В.И. Полное собрание сочинений в 55 томах. М., 1970. Масарик Т.Г. Россия и Европа. Эссе о духовных течениях в России. Т. 1–3. СПб., 2004. Миненков Г. Я. Введение в историю российской социологии. Минск, 2000. Плеханов Г.В. Эстетическая теория Чернышевского // Он же. Избранные философские произведения в 5 томах. М., 1956. Социология в России / Под ред. В.А. Ядова. М.: Издательство Института социологии РАН, 1998. Стеклов Ю.М. Н.Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность (1828–1889). СПб., 1909. Фейербах Л. Избранные философские произведения в 2-х т. М., 1955. Чернышевский Н.Г. Избранные философские сочинения. М., 1950. Чернышевский Н.Г. Избранные философские сочинения: В 3т. М., 1950–1951. Чернышевский Н.Г. Сочинения: В 2-х т. М., 1986–1987. Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений. М., 1939–1950. Hecker J.F. Russian Sociology, a Contribution to the History of Sociological Thought and Theory, New York 1915. Pereira N.G. The thought and teachings of N.G. Cˇernyševskij. Mouton, 1975. Randall F.B. N.G. Chernyshevskii. New York, 1967. William F. Woehrlin. Chernyshevskii: the man and the journalist. Cambridge, Harvard University Press, 1971. © 2014 г. С.А. КУДРИНА ЦЕННОСТНЫЕ ОСНОВАНИЯ ПОЯВЛЕНИЯ СОЦИОЛОГИИ КУДРИНА София Альбертовна – кандидат философских наук, доцент Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова (E-mail: sofia-kudrina@mail.ru). Аннотация. Каковы аксиологические основания появления социологической науки? В каком культурном контексте она формировалась? Социология зародилась в Западной Европе, где в христианстве (в отличие от пантеистических религий Востока) общественное измерение не рассматривается как иллюзия, допускаются активная преобразовательная деятельность и культурное творчество. Деистическое мировоззрение, ставшее результатом свободы мышления, послужило отправной точкой рождения социологии как самостоятельной науки, свободной от теологии и метафизики. Но ранняя социология содержала значительный элемент утопизма. Ключевые слова: ценности • ценностные приоритеты в социологии • ранняя социология и утопизм Опираясь на сделанный ранее вывод, что ценностные предпочтения социологов прямым образом связаны с онтологическими истоками социологических концепций и основанными на них позициями относительно природы социального [Кудрина, 2010], следует рассмотреть факт возникновения социологии как науки именно в Европе и именно в XIX веке. При этом важно выяснить, в каком ценностно-культурном контексте социология вообще оказывается возможной. Отчасти этот вопрос связан с проблемой возникновения новоевропейской науки как таковой. Как новоевропейская наука вообще, социология зарождается именно в христианской Европе, а не на Востоке, который был преимущественно пантеистическим. Это 38
