03. отношение метода Ф Бэкона к логике
advertisement
3. Отношение метода Ф.Бэкона к логике Методическая концепция Ф.Бэкона часто трактуется как в основном логическая, или, в более мягком варианте, как индуктивная. Выражение "индукция Бэкона" стало штампом. Но мы рассмотрим отношение метода Бэкона к логике в аспекте его регулятивной структуры, т.е. с точки зрения того, какие регулятивы исследования он вводит и описывает. Предварительно заметим, что логику Бэкон понимает весьма широко. Фактически она не представляет собой некой определённой логики вроде стандартной логики предикатов. Она, в первую очередь, является набором регулятивов, методической позицией, принимаемой при конструировании понятий, правил и критериев. Бэкон рассматривает логику как в связи, так и в противопоставлении своему "искусству", которое называет "истолкованием природы" и определяет так: "истолкование есть истинное и естественное творение ума, освобожденного от всех препятствий" [2, 79]. Основанием для сопоставления логики и "истолкования" является заявление ими обоими "поддержки и помощи разуму" (я интерпретирую эту формулу как создание условий и средств для действий разума). Бэкон полагает, что обычная логика только лишь заявляет поддержку и помощь исследованию, но не 28 может достигнуть их. Рассмотрим это убеждение Бэкона подробнее в собственно логическом аспекте. Зададим вопрос: что же, собственно, логического содержится в методе Бэкона. В качестве общего начального замечания примем, что в основе писаний Бэкона лежит необходимость лучше и совершеннее применять разум в деле "истолкования природы". Такая цель зафиксирована Бэконом прямо в названии "Нового Органона", который имеет подзаголовок "или Истинные указания для истолкования природы". Он собирается применять разум к исследованию вещей и к преодолению трудностей в природе (и в этом, кстати, близко сходится с Декартом). Это искусство истолкования – вроде бы логика, поскольку он говорит, что "мы в этом нашем Органоне излагаем логику, а не философию" [2, 212]. И это самоназвание стало мощным основанием для трактовки его концепции как концепции логической, и даже более того, для отождествления её с некоторым видом логики – с индуктивной логикой. Хотя индуктивная логика в понимании, более или менее близком к современному, получила развитие гораздо позднее, в XIX веке, стараниями Милля и др. Прежде всего нужно отметить, что Бэкон понимает логику как специальный вид использования способностей человеческой души, отличный от этики. И в ВН определяет логику как искусство, а не как науку. Рассматриваемое им искусство подразделяется далее на искусства открытия, суждения, запоминания и сообщения [1, 277]. Из этих четырёх компонентов в современное понимание логики абсолютно не "ложится" "запоминание", можно найти некое частичное соответствие "сообщению", а "открытие", на мой взгляд, находится на грани между формальной и "диалектической" логикой. Таким образом, по замыслу предмет бэконовской логики должен сильно отличаться от того, что уже было известно в его времена под названием логики. Обычная логика имеет предметом абстракции вещей, а он хочет сделать предметом логики действия с "природой" и открытие "свойств и действий тел и их определенных в материи законов". Следующий аспект понимания логики Бэконом относится к общему строению научной деятельности. По Бэкону, путь науки в 29 целом состоит из четырёх уровней, на которых проявляются разнокачественные результаты познания. Эти результаты таковы: а) впечатления чувства, б) отвлечение понятий, в) заключения об основах наук и г) открытие и проверка. И во всех четырёх частях наблюдаются пороки: "чувство и сбивает с толку и вводит в заблуждение… понятия плохо отвлечены от впечатлений чувств, неопределенны и спутаны… индукция, которая заключает об основах наук посредством простого перечисления… матерь заблуждений и бедствие всех наук есть тот способ открытия и проверки, когда сначала строятся самые общие основания, а потом к ним приспособляются и посредством их проверяются средние аксиомы." [2, 34] Он пишет о необходимости лучше и совершеннее применять разум к исследованию вещей и к преодолению трудностей в природе, и ориентируется при этом на "истинное и законное сочетание способностей опыта и рассудка" [1, 66]. Искусство такого исследования природы он называет логикой. Но на деле Бэкон ставит вопрос о логике так: "Если бы дело касалось предшествующей логики, то следовало бы обратить внимание на доказательства и силлогизмы". Направление действия своей логики он определяет, в противоположность "обычной логике". Его логика имеет в качестве предметной области не действия с абстракциями, а действия с природой: "наша логика учит и наставляет разум к тому, чтобы он не старался тонкими ухищрениями улавливать абстракции вещей (как это делает обычно логика), но действительно рассекал бы природу и открывал свойства и действия тел и их определенные в материи законы… эта наука исходит не только из природы ума, но и из природы вещей" [2, 212] Это означает, что Бэкон обращает внимание на субъективные параметры, выражающие природу ума – а принципы вывода являются только частью содержания логики, но не ограничивается рассмотрением только доказательства. Его логика имеет и второе отдельное и самостоятельное основание – природу вещей. И ещё о связи метода Бэкона с логикой. Он делит "искусство открытия" на "изобретение искусств" и "открытие доказательств". Первое из них включает "учёный опыт" (напоминаю, что так я 30 перевожу термин experientia literata) и Новый Органон. Второе же, полагаю, и должно соответствовать в основных чертах логике в современном её понимании. Бэкон считает Органон более важным, чем "открытие доказательств", в частности, потому что он ещё не создан, очевидно, в отличие от упомянутого "открытия". Это даёт основания считать, что под "открытием доказательств" он понимал что-то, близкое "старой логике". Тем не менее, он не разработал специального "искусства открытия доказательств", и потому об этой части его метода можно говорить лишь предположительно. Во всяком случае, на дальнейшее развитие методологического самосознания науки эта часть его замысла влияния не оказала просто по факту отсутствия. Различие между своей "новой логикой" и логикой старой он сам определяет по трем параметрам: "в самой цели, в порядке доказательства и в началах исследования". [1, 70] Рассмотрим эти различия подробнее. 3.1. "Цель" бэконовского метода В начале обсуждения этой проблематики сделаю то общее замечание, что цель практически всегда понимается и рассматривается в сопряжении со средствами её достижения. А метод стандартно понимается как связь с истиной, причём связь, в которой специально разработаны промежуточные средства познания. Для прояснения актуального в этом пункте методологического вопроса о соотношении целей и средств, думаю, необходимо сделать ряд замечаний в духе "предельного обоснования" методологии. А именно, можно как минимум феноменологически (т.е. на уровне данности) установить и вполне определённые формально, и вполне актуальные онтологически (и даже онтически) соотношения между целями и средствами. Я констатирую, что в жизни людей существуют два относительно обособленных (вплоть до объективации) уровня реализации результатов действий (и более общо – деятельности), и на этих уровнях непосредственно фиксируется присутствие разных отношений между действием, результатом действия, целью и средством. В плане идеальной реализации результат вполне 31 определяется целью (а в идеальном пределе и совпадает с ней). В плане же материальной реализации результат вполне определяется средствами (и совпадает с итогами материальных преобразований формы наличного материала, непосредственно осуществляемых посредством имеющихся средств). Таким образом, направленность на материальную или идеальную реализацию, как правило, связана с некой спецификой (пред)полагаемых отношений между целями и средствами. Итак, начнём рассмотрение целей логики в аспекте своеобразия взглядов Бэкона на них. По видимости (или в общепринятом выражении), целью как логики в целом, так и применения её средств является специально организованное достижение истины. Можно сказать, что это декларированная цель логики. Истину как главную цель преследует и Бэкон. Но сакраментальный вопрос заключается в том, что же есть истина, и, развивая его, какие средства и каким образом следует при этом использовать. Уточняя внутренние определённости истины, можно двигаться в том направлении, что истина как категория метода (т.е. в методически категориальной позиции цели) зависит от принятых в рамках данного метода формальной онтологии, гносеологии и эпистемологии. Формально логической позицией тут было бы отождествление эпистемологии с формальной онтологией и с логикой. Однако я здесь не рассматриваю собственно онто-, гносео- и эпистемологических определённостей. Эта задача в отношении к структуре и строению метода пока лишь намечена мной в основных чертах и оставлена на продолжение настоящих лекций. Однако оценивать отношение к истине можно также и относительно внешним (для некоторого конкретного синтеза онтологии, гносеологии и эпистемологии) образом: по совокупности результатов, считая инварианты таких результатов "реальными" и/или "достижимыми" целями методических усилий. И здесь обнаруживается специфика позиции Бэкона. Типологически оценивая результаты предпринятых до него чисто логических усилий, он во многих местах своих сочинений пишет, что целью обычного доказательства в логике является победа над противником. Типичный контекст подобных утверждений в бэконовском представлении 32 образуют людские споры. Замечу, что для вынесения своего вердикта в отношении логики он должен занять либо позицию "сверху", либо позицию "в стороне от" типичной логической ситуации спора, поскольку критерии некоторой деятельности всегда лежат вне сферы непосредственной реализации этой деятельности (М. Шелер). Своеобразие занятой им позиции заключается в основаниях такого "взгляда со стороны". Он не считает достаточно реальными высказанные мнения, убеждения и знания. Предельной реальностью для него оказывается внешний мир. Поэтому в бэконовской логике целевой областью является Природа как некое обобщающее понятие реальности. В неё в первую очередь и с необходимостью включены объекты практики и результаты действий в мире, а людские знания оказываются производными и по большей части произвольными конструктами, не обусловленными Природой напрямую. Следует сказать, что такая Природа является не единичной и не индивидуальной природой, а совокупностью природ, реализующей универсум. Она отличается от единичных природ, о которых Бэкон также ведёт речь в разных местах своих трудов. Таким образом, Бэкон чётко фиксирует область методически обоснованных действий (можно сказать, область значений познавательных действий, если рассматривать их как функции). Это не знания, а сама Природа и связь Природы со знаниями. Познавательное воздействие предполагается совершить по отношению к природе и к этой связи. Это же обстояние дел Бэкон формулирует так: "перед этой нашей наукой стоит задача нахождения не доказательств, а искусств, и не того, что соответствует основным положениям, а самих этих положений, и не вероятных оснований, а назначений и указаний для практики." [1, 70]. Поэтому непосредственным предметом и целью его методических устремлений является не доказательство, осуществляемое по отношению к человеку, а "искусство истолкования природы" [2, 67, 79 и др.] и "искусство открытия" [1, 277; 2, 79 и др.]. В связи с таким определением цели Бэкон и формулирует задачу методического поиска: "найти и предоставить интеллекту необходимую помощь, благодаря которой он сможет преодолеть все трудности и раскрыть тайны природы" [1, 285]. Помощь должна заключаться в создании 33 условий для уподобления разума – вещам: "с помощью особой науки сделать разум адекватным материальным вещам" [1, 285]. В этом последнем положении, в частности, можно ясно усмотреть идею отождествления микро- и макрокосмов. Однако нам интереснее её собственно методологический смысл, состоящий в требовании создания необходимых для реализации этого целевого состояния как средств и условий, так и интегрирующего их "пути". Возвращаясь к отличию бэконовского руководства ума от "старой логики", заметим, что средства, используемые логиками в рассуждениях, суть как раз те самые отвергаемые Бэконом силлогизмы и умозаключения старой логики. Он говорит: "за различием в устремлениях следует и различие в действиях. Там [в обычной логике] рассуждениями побеждают и подчиняют себе противника, здесь делом – природу" [1, 70]. В отличие от рассуждений, средствами бэконовского метода являются "дела". Они очевидно отличны от классических логических средств, поскольку тут действие "доказательства кому-то" не предполагает этого "другого" как универсальную формальнологическую инстанцию оценки. "Другой" для Бэкона является: а) кооперативным производителем научных данных, и б) агентом воспроизводства "experientia literata", т.е. учёного опыта (а лучше сказать – "грамотного" или "образованного" – таковы первые и основные значения латинского слова "literata"). Отметим, что Бэкон проводит специальные рассуждения, связывая письменный опыт с научным познанием. К этому сюжету мы вернёмся при рассмотрении эпистемологических и семиотических оснований метода Бэкона. С другой стороны, зафиксируем также, что метод Бэкона имеет целью вовсе не то, чтобы "другой" формально согласился с высказываемой истиной как с высказыванием. Специфическим критерием согласия в данном случае является реализация некоторого положения дел. Я полагаю, что непосредственный собственно методологический смысл этого положения прямо связывает познание с его целями "по Бэкону", но этим не исчерпывается. Ближайшим образом речь здесь идёт об эмпирической воспроизводимости результатов познания. Науки в целом, как искусная совокупность знаний и действий, непосредственно отличны от метода. Тем не менее, метод, если он 34 должен быть согласован с действительными науками, должен и обеспечивать достижение их глобальной цели. И "искусства" как конструктивные образования Бэкон рассматривает не сами по себе, а в подчинении общей цели наук. Рассуждая о такой цели, он сравнивает научную деятельность с соревнованием: "Не может правильно совершаться ристание, если сама мета положена и утверждена неправильно. Подлинная же и надлежащая мета наук не может быть другой, чем наделение человеческой жизни новыми открытиями и благами." [2, 43] Использованное в переводе старинное русское слово "мета" имеет одним из значений "цель". Тем самым глобальная цель наук вообще, как вида деятельности человека, определяется Бэконом как практическая, связанная с "благами". Следует сказать несколько слов также, о том, как понимать "искусство". Основные современные значения этого слова в русском языке лишь частично совпадают со значением, которое имеет в виду Бэкон. Хотя определённая связь тут всё же есть. Начнём с английского языка, в котором активно существует выражение "fine arts" – это то, что относится к сфере прекрасного, в российском понимании это в основном совпадает с областью "высокого искусства". Но точно так же говорят, например, о "martial arts", что на русский язык переводится как "боевые искусства". Часто говорят "искусство", имея в виду такие сочетания как искусство полемики, искусство театра, ремесленное искусство. Правда, по отношению к этим предметам иногда говорят также "мастерство", но "искусство" в отличие от "мастерства" в целом понимается как нечто производящее, а не хозяйствующее (замечу, кстати, что в западных языках "хозяин" – это одно из основных значений слова master: русской калькой с которого является "мастер"). И в семантическом гнезде значений слова "искусство" значение "хозяйского владения" входит как наиболее отдалённое, лишь на самой периферии. Искусность, с другой стороны, близка к "техничности", а греческое "технэ" имеет смысловые связи прежде всего с ремеслом. Поэтому я полагаю, что основные смысловые интуиции слова "искусство" в концепции Бэкона заключаются в сочетании производящей деятельности с повседневной, близкой к практике, реализацией результатов этой деятельности. 35 Можно было бы продолжить это рассуждение о смысле "искусства" также и в близком Бэкону направлении развития понятийных интуиций техники, очерченном М.Хайдеггером, т.е. в сторону про-из-ведения, по-става и т.п. Не развивая далее этимологического и смыслового анализа, ограничусь указанием на то, что Бэкон приводит в пример умствованиям – механические искусства, в типичном контексте производства результатов, погружённых в повседневность. Относительно более современным для нас – в начале XXI века – было бы также сказать, что результаты производства нагружают повседневность, но это уже не бэконовская постановка вопроса. Эти рассуждения о смысле "искусства" косвенно подтверждаются и замечаниями Бэкона о частных и частичных целях и результатах метода. Он говорит так: "Никто не может придать данному телу новую природу, или удачно и целесообразно превратить тело в новое, пока он не будет хорошо знать об изменении и превращении тел". [2, 85] Это косвенное указание, в котором, как раз поскольку оно косвенное и служебное, хорошо видна именно сущность методических интенций Бэкона, направленных на природные цели. Тут речь не идет о том, чтобы создать материю вообще – такое создание демонстрировало бы божественное могущество. Но вот формы, принимаемые материей, подвластны человеку в двух аспектах: человек может либо из старого тела создать новое, либо изменить уже существующее тело, и одно из методических направлений нацелено на овладение способами изменения и превращения тел. Истина понимается Бэконом как производное состояние познания, к которому приводят познавательные действия, обоснованные общим включением познания в структуры действий, а действий – в структуры мира. При этом действия на начальном чувственном уровне непосредственно представляют инстанцию опыта, а на производном уровне, являющемся началом теоретизации, – инстанцию фактического содержания аксиомы. Замечу, что Бэкон призывает не только "утончить" действия в направлении приближения чувств к тонкости природы, но и освободить чувства от умственных предрассудков. 36 Принимая во внимание проведённые выше различения, можно сказать, что целью бэконовского метода является не истина сама по себе, существующая обособленно, так же как и не истина, являющаяся лишь простым следствием из формальных оснований (т.е. истина, связанная лишь с умозрениями). Целью Бэкона является истина, которая может быть реализована, истина, согласно которой можно что-то произвести. Такая истина состоит в согласии знаний с природой, причём субъект истины находится в контексте мира и обладает желаниями, определёнными его существованием в этом мире. Поэтому Бэкон рассматривает науку не просто в связи с получением практических плодов, но ещё и в связи с желаниями человека: "в самой работе по истолкованию мы в каждом отдельном случае уделяем место для человеческой хартии, или хартии желанного. Ибо искать и желать умело есть часть науки." [2, 198] 3.2. "Порядок доказательства" в методе Бэкона Рассмотрение "порядка доказательства" у Бэкона находится в связи с его общим стремлением к практической предметности. В данном случае оно принимает вид предметной проблематизации структурных границ доказательства, причём доказательство рассматривается как методически вполне определённый компонент в корпусе научной теории и, шире, научной деятельности. Для реализации истинного познания он требует использовать некую "истинную индукцию", причём под словом "индукция" понимает несколько различных методических конструкций (впрочем, тесно связанных друг с другом в контексте его метода, можно сказать, они являются последовательными расширениями некоторого основного ядра). Основание отказа Бэкона от "старой" или "обычной" логики и попыток разработки им своей "логики" аргументируется им так, что разработанные прежней логикой средства непригодны для "связи ума с природой". Доказательства в ней осуществляются, как правило, с помощью силлогизма, и не устраивают Бэкона ещё и своей абстрактностью, т.е. неприспособленностью к рассуждениям о конкретных вещах и реальных обстоятельствах их существования. 37 Обосновывая то утверждение, что доказательство, использующее силлогизмы, негодно для действительного познания, Бэкон говорит: "Мы отбрасываем доказательство посредством силлогизмов, потому что оно, во-первых, действует неупорядоченно, а, во-вторых, упускает из рук природу." [1, 71]. Отказ силлогизмам в значимости имеет два основания: неупорядоченное действие и упущение природы. В первом случае имеется в виду неправильный порядок установления истинных положений, а во втором – потеря связи исследования с предметной областью. Принимая за логикой статус руководства ума, Бэкон ставит задачу определения порядка умозаключений в форме "индукции", необходимым образом связанной с природой. "Индукцию мы считаем той формой доказательства, которая считается с данными чувств и настигает природу и устремляется к практике, почти смешиваясь с нею." [1, 71] Такая индукция, в общем-то, не совпадает со стандартным ходом формального доказательства. Здесь, как и во многих других местах, проявляется опытный характер бэконовской "логики". Бэкон вообще первым основанием всякого истинного знания признаёт опыт (я бы на месте Бэкона сказал: "реализацию"), наиболее предпочтительной формой которого является эксперимент: "Самое лучшее из всех доказательств есть опыт, если только он коренится в эксперименте" [2, 34] Но Бэкон также говорит: "Для наук нужна некоторая форма индукции, которая производила бы в опыте разделение и отбор, и путем должных исключений и отбрасываний делала бы необходимые выводы" [1, 72]. Здесь намечена позитивная последовательность познавательных действий: разделение опыта – отбор – исключения – необходимые выводы. Замечу, что он отрицает, что способ рассуждения, названный им "истинной индукцией" совпадает с обычной логической индукцией, в которой "одно и то же действие разума одновременно и находит искомое, и выносит суждение о нем; здесь процесс совершается непосредственно, почти так же как в чувственном восприятии, не нуждаясь ни в каких промежуточных звеньях" [1, 304]. Ту же мысль он выражает и несколько иначе: "плоха та индукция, которая заключает об основах наук посредством простого перечисления, не 38 привлекая исключений и разложений или разделений, которых требует природа" [2, 34]. Таким образом, его претензии к классической индукции состоят в том, что она относится к своему предмету так же непосредственно, как и чувство, и не использует, с одной стороны, вспомогательных средств, а с другой – не опирается на опытную данность природы. Указанному привычному, но неверному пути противостоит правильный путь: "восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не прерывающимся ступеням – от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, одна выше другой, и, наконец, к самым общим" [2, 61]. Так выраженное содержание метода, если рассматривать его формально, могло бы подойти для индуктивной логики. Но дело в том, что оно для Бэкона отнюдь не единственное и не выражает метода в его полноте. А полная бэконовская "индукция" содержит возврат к опыту, проверяющему, действительно ли мы получили "аналогию мира". Обсудим указанные негативные и позитивные регулятивы с точки зрения проявления в них и в их контекстах предпосылок бэконовских рассуждений. Прежде всего, он не утверждает, что вообще невозможно проводить чисто логические преобразования знаний посредством силлогизмов. Взятые сами по себе, силлогизмы обладают некой "математической достоверностью" [1, 71]. Однако истинность выводов зависит от таких оснований применения силлогизма как понятия, слова и предложения. А они-то как раз и обнаруживают отсутствие связи с природой вещей. Поэтому Бэкон категорически заявляет: "мы отбрасываем силлогизм, и не только применительно к принципам…, но и применительно к средним предложениям, которые силлогизм, правда, так или иначе выводит и порождает, но лишь как бесплодные в работе, удаленные от практики и совершенно непригодные в действенной части науки. …мы оставляем за силлогизмом …права в области обыденных искусств и мнений (ибо здесь мы ничего не затрагиваем), однако по отношению к природе вещей мы во всем пользуемся индукцией как для меньших посылок, так и для больших." [1, 71] 39 Рассмотрим сначала "неупорядоченность действий" "обычной" логики. Здесь выясняется, что Бэкон рассматривает познание в некой связи технического действия и его условий и посылок. Так, силлогизм имеет структуру, в которую входят такие элементы, как: понятия, слова, предложения и суждения [1, 71; 2, 13-14]. При этом существенным основанием применения силлогизма является наличие общих утверждений. Бэкон подвергает критике принятые в логике действия по получению понятий, облечению их в слова и выражения и созданию общих положений. Формальная упорядоченность силлогизма не включает действий по обоснованию понятий, равно как и деятельности по обоснованию абстракций. Поэтому её основания неистинны, и её средства не могут быть приняты в действительном познании, направленном на истину, а не на мнения. Старая логика не устраивает Бэкона тем, что порядок логических действий, использующих силлогизм как средство рассуждения, укоренён только и исключительно в природе ума (который сам по себе стремится к чистым умозрениям и любит "воспарять"). Этот порядок выглядит так: "До сих пор обычно дело велось таким образом, что от чувств и частного сразу воспаряли к наиболее общему, словно к твердой оси, вокруг которой должны вращаться рассуждения, а оттуда выводилось все остальное через средние предложения: путь, конечно, скорый, но крутой и не ведущий к природе, а предрасположенный к спорам и приспособленный для них." [1, 71]. Заметим, что здесь Бэкон принимает эпистемологическую предпосылку, заключающуюся в, по меньшей мере, тройном подразделении сущностных уровней строения корпуса знаний: на начальном располагаются "чувственные данные и частности", на втором – "средние" положения, которые могут быть выводами из положений как первого, так и третьего уровней, на третьем – "наиболее общие" положения (а есть и фрагменты, в которых Бэкон описывает четыре уровня, различая уровни частностей и "низших" аксиом). Если отвлечься от бэконовской конструкции, можно предположить альтернативную ей – например, такую: дело обстояло бы иным образом, если бы сами по себе рассуждения о "наиболее общем" имели прочные основания (позиция, характерная, к примеру, для Э.Гуссерля). Я полагаю, что такая предположенная 40 ситуация была бы возможна лишь в случае, если б "тонкость" человеческого ума превосходила бы "тонкость" природы или, по меньшей мере, не уступала последней (например, если бы "природа" не была самостоятельным образованием, а являлась созданием человеческого ума, как это происходит в кантовской концепции: в соответствии с априорными структурами ума, закономерно связанный мир явлений строится как референт истинных знаний). Но именно такую ситуацию Бэкон считает в принципе нереальной: "Тонкость природы во много раз превосходит тонкость чувств и разума, так что все эти прекрасные созерцания, размышления, толкования – бессмысленная вещь" [2, 13] Поэтому силлогизм бесплоден и "подчиняет себе мнения, а не предметы" [2, 13]. Далее обратим внимание на требование "не упускать из рук природу" – это лейтмотив всего корпуса работ Бэкона. Это очень сильная, по сути – внелогическая претензия, имплицитно содержащая по меньшей мере три методических отношения: познания к мысленным конструкциям (абстракциям и/или обобщениям), опыта к познанию и познания к его интерпретации (истолкованию) в опыте. Интерпретируя отношение познания к мысленным конструкциям, я бы сказал, что Бэкон, возвышая содержательную сторону познания, стремится снизить высокую оценку и значение абстрактного формального подхода, что в те времена было вообще характерно для подхода учёных, но также и для классического логического подхода к науке, и для отношения к логике. Так, он часто говорит о неправильности абстракций, их "нетвёрдости", произволе и утверждает, в частности, что "лучше рассекать природу на части, чем абстрагироваться" [2, 23], имея при этом в виду чисто мыслительную операцию. Методическое отношение опыта к познанию в методологии Бэкона имеет такую общую характеристику как непрерывность логического движения, что прямо относится к "порядку доказательства". Здесь требуется непрерывность переходов между ступенями обобщения, т.е. в том, что Бэкон называет индукцией: "непрерывно и постепенно устанавливаются аксиомы" [1, 71], "непрерывный ход и порядок открытия" [1, 78], "вывод аксиом из ощущений и частностей, поднимаясь непрерывно и постепенно" [2, 41 15], "восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не прерывающимся ступеням – от частностей к аксиомам" [2, 61]. Это постоянно повторяющееся требование непрерывности в выводах связано с онто- и эпистемологическими представлениями Бэкона. Познание природы, нацеленное на открытие её формы (и более конкретно – порождающей формы), непосредственно связано со следующим типом мысленного результата: "открытие во всяком порождении и движении скрытого процесса, продолжающегося непрерывно от проявленного действующего начала и проявленной материи вплоть до данной формы" [2, 80]. Вот этот процесс и должен быть представлен в виде научных установлений, имеющих форму аксиом. Поэтому так называемое "доказательство" для Бэкона имеет смысл серии мыслительных актов, воспроизводящих реальное порождение в мысленных формах. Наконец, методическое отношение познания к его интерпретации (истолкованию) в опыте можно сформулировать в явно не присутствующем у Бэкона требовании, чтобы каждый пункт умозрения был связан с опытным подтверждением. Перейдём теперь к позитивной "индуктивной" программе Бэкона, предполагающей такую последовательность познавательных действий: разделение опыта – отбор – исключения – необходимые выводы. Этот порядок индукции является практически основным для Бэкона. В некоторых местах своих сочинений он исключает из неё тот или иной элемент, но всегда оставляя в характеристике "разделения и исключения". А в плане своего замысла он ещё и упоминает "дедукцию" к опыту в качестве заключительной части ВН. Правда, о дедукции он больше нигде и ничего не говорит. С другой стороны, он говорит, что метод должен включать как движение от опытов к аксиомам, так и движение от аксиом к опытам. Заметим, что доказательство в формуле, противопоставляющей рассуждение и дело, рассматривается Бэконом как разновидность человеческого действия, имеющая дело со знаниями. Я полагаю, что, если бы речь шла о чистой формализации и о преобразовании знаний на уровне умозрения, то упорядоченность логического действия можно было бы свести к стандартным логическим критериям. Но поскольку в представлении Бэкона доказательство должно быть 42 упорядочено на основе предметных соображений, то я полагаю, что соответствующие средства и критерии придают его подходу онтологические, гносеологические или эпистемологические черты, и в результате возникает некий особый (онто-, гносео- или эпистемологический) предметный аспект, не сводимый к логическому. На правомерность такой трактовки указывает, вопервых, то обстоятельство, что действие доказательства у Бэкона приводит не к положению, имеющему чисто логический статус, а к положению, имеющему место в мире. В его представлении "путь не проходит по равнине, у него есть восхождения и нисхождения. Сначала восходят к аксиомам, а затем спускаются к практике." [2, 60] В этом смысле логическое движение является не только однонаправленным, поскольку ведёт только от аксиом к выводам, но и одноуровневым, поскольку целиком происходит в разуме. Я бы сказал, что для Бэкона оно происходит на "равнине разума", имея в виду, что оно определяется природой разума. А методическое движение Бэкона, в отличие от логического, сочетает направление от практики к аксиомам с направлением от аксиом к практике. Истинный путь проходит по меньшей мере "по" двум самостоятельным уровням и "между" ними: "наш путь и наш метод …состоят в следующем: мы извлекаем …причины и аксиомы из практики и опытов и из причин и аксиом снова практику и опыты как законные истолкователи природы." [2, 68; см. тж. 2, 60] Это означает, что он должен быть определён как в компонентах, принадлежащих каждому из этих уровней, так и в связях между уровнями. Заметим, что опытный уровень является основным для Бэкона в двух смыслах – начальном и финальном. Собственно логическая деятельность же относится к преобразованию уровня "причин и аксиом" и является чисто технической. С другой стороны, чисто логическая деятельность протекает в относительно обособленной сфере суждений (как производимых человеком представлений). Поэтому научное исследование специфическим образом относится к миру – основания упорядочения доказательств носят не формально логический характер, а ориентированы на строение практической предметной области, которое требуется воспроизвести в необходимом числе тонких различений. В первом приближении эти 43 методологические определённости фиксируются как онтологические: "Мы не создали, повторяю, и не готовим никакого насилия и никакой западни для суждений людей, а приводим их к самим вещам и к связям вещей, чтобы они сами видели, что им принять, что отвергнуть, что прибавить от себя и сделать общим достоянием." [1, 66] В этом афоризме целью метода выступают вещи и их связи, образующие некое строение мира, достаточное для вынесения суждения, обладающего истинностью. При этом строение мира, к данности которого приводятся люди, является по отношению к логической конструкции не просто первичным, но и обладает статусом критерия, опираясь на который можно решать, истинно ли суждение. Дело в том, что собственные чувства и разум таким критерием для Бэкона не являются, о чём будет сказано позднее более подробно. Пожалуй, самым полным описанием истинной индукции является описание в CV афоризме первой части НО: "Для построения аксиом должна быть придумана иная форма индукции, чем та, которой пользовались до сих пор. Эта форма должна быть применена не только для открытия и испытания того, что называется началами, но даже и к меньшим и средним и, наконец, ко всем аксиомам. …Индукция же, которая будет полезна для открытия и доказательства наук и искусств, должна разделять природу посредством должных разграничений и исключений. И затем после достаточного количества отрицательных суждений она должна заключать о положительном. …Пользоваться же помощью этой индукции следует не только для открытия аксиом, но и для определения понятий." [2, 61-62] Сначала обратим внимание на область применения индукции как частного метода, подчинённого общему пути: в неё входит по замыслу Бэкона вообще всё содержание человеческого знания, от понятий до аксиом, от начал до природы (которая тоже должна быть разделена, т.е. преобразована), имеющей форму опыта. Правда, в данном афоризме опыт не присутствует, но непосредственно перед ним речь идёт о методическом создании "естественной истории" как необходимого достаточно полного собрания опытов (и в том числе механических), затем на основе этой истории о методическом создании "таблиц открытия", а уж после всего этого можно 44 приступать к индукции. Тем самым в последовательности афоризмов описывается та часть методического пути от опыта к аксиомам и причинам, которую призвана завершить индукция. Часть "историческая" при этом рассматривается как методическое пособие для памяти, а часть табличная – как методическое пособие для разума. Обе эти части представляют "учёный опыт", не выходящий за рамки чистого опыта. А Органон как методическое руководство как раз руководит обработкой табличных данных силами и средствами ума с целью получить аксиомы и причины как теоретические результаты. Теперь обратимся к наиболее известному, пожалуй, бэконовскому изобретению – к "таблицам открытия". Именно правила работы с ними впоследствии были формализованы сначала Миллем, а далее – логиками XX века. Можно сделать то феноменологическое замечание, что бэконовские правила работы с таблицами по сути относятся к систематизации и обобщению опытного материала и регулируют работу учёного с опытными данными и с опытными средствами. Это техника исследования, которую Бэкон развивает на уровне обработки начальных данных и аксиом. "Таблицы открытия" для многих сразу ассоциируются с методом индукции Бэкона. Индукция Бэкона в качестве начальных и подручных средств включает: а) таблицы сущности и присутствия; б) таблицы отклонения или отсутствия в ближайшем; в) таблицы степеней или сравнений. Они представляют собой сведение известного в разных порядках и перспективах сопоставления. Такое сопоставление имеет целью обнаружить (открыть) "природы" как предполагаемые в онтологическом отсеке методологии Бэкона скрытые объекты: "…на основании представления всех и отдельных примеров следует открыть такую природу, которая всегда вместе с данной природой и присутствует и отсутствует, возрастает и убывает и является …частным случаем более общей природы." [2, 109] Заметим, что в онтологии Бэкона "природы" существуют на многих объектных уровнях– они бывают как минимум а) "непосредственно данными", б) "существующими совместно с иными непосредственно данными природами" и в) "общими в большей или меньшей степени". Таблица сущности или присутствия имеет задачей "представить разуму все известные примеры, сходящиеся в этой природе, хотя бы и 45 посредством самых различных материй" [2, 91]. Таблица отклонения, или отсутствия в ближайшем – это таблица отрицательного. Как пишет Бэкон, "отрицательное должно быть подчинено положительному, и отсутствие природы должно быть рассмотрено только в предметах, наиболее родственных тем, в которых данная природа присутствует и наблюдается" [2, 93]. И таблица степеней – это "примеры, в которых исследуемая природа присутствует в большей или меньшей степени" [2, 104]. Однако сами по себе таблицы открытия являются лишь средствами, подготавливающими индукцию: "Задачу и цель этих трех таблиц мы называем представлением примеров разуму. А после представления должна прийти в действие и самая индукция." [2, 109] Табличные данные надо использовать для "проведения надлежащих различений", и результатами использования таблиц являются переходы между уровнями знания. Индукция для Бэкона, собственно, и заключается в том, что, когда мы составили таблицы этих трёх типов, за этим следуют действия, изменяющие форму и состав знания. Эти действия создают знания нового типа. Для осуществления индукции сначала требуется в некотором примере отбросить или исключить те природы, которые входят в первую и вторую таблицы. Затем привлекаются данные из третьей таблицы, использование которых завершает индукцию, т.к. при этом утверждается положительная аксиома об исследуемой природе. На мой взгляд, вхождение природы в третью таблицу является основанием для построения "схематизма" в целях последующего опытного включения этой "природы" в мир, но это предположение ещё должно быть проверено онтологическими и эпистемологическими реконструкциями метода Бэкона. Интересно отметить, что процедуры сравнения табличных данных фактически воплощают такой методологический регулятив как отсутствие спешки. Сравнение оказывается техническим способом отложить вынесение мнения, не делать скороспелых выводов. Характеризуя свой метод с позиций его "неабстрактности", Бэкон писал: "мы направляем ум так, чтобы он мог всегда пригодными способами обратиться к природе вещей. И поэтому в учении об истолковании мы даем много разнообразных указаний о 46 видоизменениях способа открытия применительно к качеству и состоянию того предмета, который мы исследуем." [2, 76] Поэтому логика Бэкона – это предметная логика, логика предметной связи. Дополнение к сбору фактов в таблице сущностей включает в себя позитивную и негативную эвристики. Негативная эвристика выражена в таблицах различий, позитивная – в таблицах степеней. Эвристика – это слово, которое обозначает некоторые содержательные правила для открытия (от греч. "эврика" = нашёл). По поводу иногда встречающихся претензий с помощью чисто формальных логических правил совершать открытие чего-то нового, следует заметить, что с помощью чисто формальных логических правил практически не получается открытия делать. Однако люди всё же стараются фиксировать приемы получения открытий. Такие приемы и получают название "эвристики". Несколько уклоняясь от нашего предмета, скажу, что определение "нового" является общей проблемой, поскольку "истинную" новизну надо отличать от ещё одного повторения чего-то "старого" в потоке изменений. Есть предварительный рабочий ответ на вопрос: "что такое "новое"?". Он состоит в фиксации того, что "новое" в неком универсуме (мире) есть то, что организовано иначе, чем "старые" объекты, наполняющие этот универсум (некая проблематизация вопроса предпринята в работе Г.М.Елфимова "Возникновение нового"). Другими словами, "новое" в мире определяется через новый тип, и "возникновение нового" означает реализацию нового типа. Возвращаясь к Бэкону, заметим, что таблицы сходства и степеней, или присутствия и отсутствия – являются именно эвристиками, т.е. определенными содержательными правилами, которые позволяют узнать что-то новое. Новый смысл слова "эвристика" в методологии науки введен Лакатосом, который описывал позитивную или негативную эвристику в составе научной теории как: а) правила, которые позволяют получать новые формулировки предметных задач (позитивная эвристика) и б) правила, которые запрещают ставить задачи таким образом, чтобы разрушалось твердое ядро теории (соответственно, негативная эвристика). Примеры позитивной эвристики достаточно очевидны. 47 Примеры негативной эвристики по отношению к исследовательским программам современной физики и средневековой схоластики: в рамках современной физики не имеет смысла вопрос "сколько ангелов уместится на кончике иглы?" Такой вопрос, как и попытка его решить, разрушает теоретическое ядро современной физики; точно так же, вопрос о том, из какого химического вещества соткана одежда ангела, опять-таки разрушает теоретическую основу средневекового способа мышления, согласно которой ангелы бесплотны сами, и одежда их тоже бесплотна (невещественна). Эти примеры, на мой взгляд, достаточны для иллюстрации того, что Бэкон вводит эвристики в состав логики как определенные средства. С помощью этих средств логика его метода и осуществляется. Замечу также, что в число негативных эвристик бэконовского метода входят и учения об опровержениях: "Мы решили разделить учение об опровержениях на три части: опровержение софизмов, опровержение толкований и опровержение призраков, или идолов" [1, 305]. Иными словами, учение об идолах входит в состав метода не как чисто гносеологический конструкт. Оно имеет функцию отсечения методологически неверных ходов. О связи чувственных данных, опыта и методической научной работы Бэкон пишет многократно. Приведу один пример такого рассуждения, довольно ярко показывающий, каково соотношение этих областей в соответствии с его пониманием: "надо исследовать все сгущения в природе, происходящие от холода, чтобы, познав их причину, перенести их в искусства" [2, 203]. Здесь речь идёт о чувственных непосредственных данных – о сжатии тел при охлаждении. Эти данные составляют начальный эмпирический базис (который, согласно правилам метода, должен быть расширен и пополнен). Исследование должно выявить "причину" этих явлений. А затем причина подобного рода явлений должна быть перенесена в "искусства", т.е. в производящую деятельность человека. Таков полный цикл бэконовского исследования в основных чертах, в который индукция входит на стадии нахождения причины. Приспособления для развития опытных действий, в общем-то, механические, но к механическим средствам, которые фиксируют факты, или опытные аксиомы, добавляются и некоторые рецепты. 48 Индукция, другими словами, оказывается у Бэкона технической процедурой, сродни созданию механизма. Есть техника выделения аксиом, есть и рецепт, позволяющий судить, правильно ли выделены аксиомы: "нужно взвесить и исследовать, приспособлена ли выделяемая аксиома только к мере тех частностей, из которых она извлекается, или она полнее и шире. А если она полнее и шире, то надо смотреть, не может ли аксиома укрепить свою полноту и широту указанием новых частностей как бы некоторым поручительством, чтобы мы и не погрязли в том, что уже известно" [2, 62]. Здесь фактически присутствует то требование, эксплицированное в современной методологии науки, что гипотеза рассматривается как содержательная, когда у нее есть новые нетривиальные выводы. В этом случае гипотеза интересна. Если истолковывать это в более современных терминах, то речь фактически идёт о собственном "физическом" смысле гипотезы, который для Бэкона первичен. Индукция путем элиминации начинается с составления трех таблиц таблицы присутствия, таблицы отсутствия и таблицы степеней – в обработке которых как материала должны проявиться способности разума. На их основе в уме следует воспроизвести все возможные случаи явления, после чего огнем ума разложить природу на составляющие. Процесс исключения опирается на аргументацию контрпримерами, которые ограничивают пространство логических возможностей. Бэкон полагает, что на этом пути в конце концов останется практически единственная возможная гипотеза, согласующаяся с данными, сведенными в три таблицы, значение которых (данных) оценено путем отбора и исключения. Добавим, что речь тут фактически идет о синтезе воображения, в определенном ограниченном смысле предшествующем истолкованию. Индукция путем элиминации приводит к гипотезе. Однако эта гипотеза не является концом исследования. Она, напротив, выступает как руководство к дальнейшему исследованию через дедукцию и эксперимент. Из гипотезы выводятся факты, а затем с помощью экспериментов в разных условиях проверяется, подтвердятся ли эти факты, предполагаемые гипотезой. Подытоживая сказанное, нужно подчеркнуть, что "порядок доказательства" у Бэкона есть порядок логически разнокачественных 49 действий, заключающихся в действиях на разных уровнях познания и в переходах между этими уровнями. При этом, скажем, переход от опытных данных к формам природ можно было бы считать формализацией, но Бэкон предъявляет к ней неформальные требования. Или переход к новым опытам можно было бы назвать экземплификацией, если бы не явное (по сути онтологическое) указание Бэкона на связь получающегося нового именно с опытом, а не с исходным теоретическим конструктом. Предметное методологическое значение проведённого анализа заключается в том, что логика бэконовского метода является не формальной, а качественной, предметно определённой, что отражает его замысел. Это, в частности, проявляется в том, что логические линии вывода в бэконовском исследовании не просто формально неупорядочены "по факту", поскольку всегда остаётся возможность для включения новой природы как основания нового направления опытного и теоретического исследования. Т.е. основания исследований у Бэкона, абстрактно говоря, образуют не просто открытое, но и постоянно расширяющееся множество. Даже при условии конечной перечислимости аксиом они вряд ли могут быть строго упорядочены, так как путь исследования является "зигзагообразным". Такова некая "объектная" структура метода Бэкона. Фактически она отличается от высказанных им представлений как о перспективах применимости этого метода, так и о строении множества ожидаемых результатов. К примеру, он высказывает убеждение в том, что общечеловеческое дело познания можно завершить. Оно может продолжаться в течение многих человеческих жизней, но в конце концов будет завершено. 3.3. Специфика понимания Ф.Бэконом "начал исследования" Намеченный путь истинного восхождения, прежде всего, определён стремлением получить твёрдые основания для выводов. Ведь шаткость положений старой логики определена, в частности, также и шаткостью её оснований, к которым в первую очередь относятся понятия, слова, предложения и аксиомы. Общая позиция Ф.Бэкона по отношению к этим логическим основаниям, являющимся 50 человеческими произведениями, состоит в том, что они не могут быть истинными основаниями познания, поскольку несут в себе ограниченность и своеволие человека. Использовать их в познании можно, но только если провести специальную работу по их очищению и преобразованию, основанную на внелогических эмпирических началах. Такие основания занимают в бэконовской методологии ключевое положение. Это чувство, опыт и эксперимент, причём гносеологически первичным в этом ряду является чувство, поскольку именно от чувств "нужно всего искать в исследовании природы, если только мы не хотим безумствовать" [1, 73]. Такое основание методологии приводит к тому общему свойству методологических конструктов Бэкона, что не только специфически логические правильные основания вывода вроде аксиом, но и вообще все методически построенные промежуточные и финальные пункты познания должны обладать чувственной (и опытной) значимостью. Формулируя своё отношение к логике, Бэкон описывает негативное методическое содержание, от которого необходимо отталкиваться при попытках обрести позитивное методическое содержание. Это, во-первых, неправильная абстракция, заключающаяся в том, что "понятия разума …дурно и опрометчиво отвлечены от вещей, смутны и недостаточно определены и очерчены" [1, 71]. Это, далее, недействительность силлогизма, который "подчиняет себе мнения, а не предметы" [2, 13]. Это также аксиомы, полученные неверным путём. Всё это основания той логики, за которой он оставляет область "обыденных искусств и мнений" [1, 71]. Правда, кроме оснований и принципов работа с силлогизмами может породить также средние предложения, но только как "бесплодные в работе, удаленные от практики и совершенно непригодные в действенной части науки" [1, 71] положения, которые Бэкон специально не рассматривает, а лишь упоминает в нескольких местах. Это негативное отношение к основаниям обычной логики находит прямое выражение в критической части НО, две части которой прямо относятся к основаниям – это "опровержение прирожденного человеческого ума, предоставленного самому себе" и "опровержения доказательств" [2, 66-67]. 51 Ф.Бэкон понимает индукцию не в узком смысле – как метод логического вывода, а более широко – как общее руководство одного из двух основных направлений познания. Это движение от опыта к аксиомам и причинам, в ходе которого осуществляется не только переход между конструкциями познания (понятия, слова, предложения, аксиомы), но и создание самих этих конструкций. Так, Бэкон говорит о необходимости правильной работы с понятиями, к которой следует привлечь индукцию: "Пользоваться же помощью этой индукции следует не только для открытия аксиом, но и для определения понятий" [2, 61-62]. Иначе говоря, он понимает индукцию не только как средство вывода, но и как средство образования понятий. Однако эта идея связи образования понятий с индукцией в его работах по большей части так и осталась всего лишь "заявлением о намерениях". Он также набрасывает некоторые положения, относящиеся к использованию знаков и даже фиксирует ряд положений, имеющих семиотическое значение. Но, повторяю, эти части замысла, на мой взгляд, остались лишь начатыми, а иногда и лишь названными, а по сути – существенно недоработанными. Вернёмся к собственно логической проблематике вывода и оснований вывода. Чтобы подчеркнуть противопоставление Бэконом своей позиции в отношении к логике, я рассмотрю наиболее развитую в его трудах концепцию аксиом. В этом пункте отличие замысла Бэкона как от современного понимания логики, так и от логики современной ему самому проявляется, пожалуй, наиболее наглядно. Со времён Евклида идеалом и парадигмой научного труда является дедуктивная аксиоматическая конструкция. Не буду здесь проблематизировать предметное содержание геометрии Евклида. Ограничусь только указанием на тот факт, что в ней явно различаются, во-первых, аксиомы и постулаты, вовторых, теоремы и проблемы. Это замечание можно развить далее в том смысле, что утверждение, что геометрия Евклида построена "чистым" аксиоматикодедуктивным способом, неадекватно предметному строению и содержанию предметной (конструктивной) логики, реализованной в "Началах". Возвращаясь к Бэкону, замечу, что аксиомы в его концепции явно имеют иные функции и статус, нежели чисто логические. На мой взгляд, это можно объяснить тем, что он 52 рассматривал аксиомы не как компоненты чистых рассуждений, а как средства методического познания. Посмотрим, как именно это происходит. Замечу, что И.С.Нарский в примечании к седьмому афоризму об истолковании природы и царстве человека в НО так поясняет термин "аксиома": "Под аксиомами имеются в виду общие положения, научные генерализации, выражающие законы природы." [2, примечание 2] Запомним это положение и обратимся к тексту. Начну с фиксации того очевидного факта, что для Бэкона аксиома непосредственно являются положением, участвующим в познании. И, в частности, аксиомы присутствуют в умозаключениях. На место аксиом в умозаключениях мы обратим специальное внимание несколько далее, а сейчас я установлю ещё одну, связанную с этой первой, феноменологическую характеристику аксиомы, которая состоит в том, что аксиому принимают за истинное положение. Оснований для принятия аксиомы за истину в принципе три: свет божественных истин, собственная природа ума и, что является для него основным, внешняя для человека, практическая природа. Есть аксиомы высшие, к которым относятся божественные истины, в частности, свидетельства Священного писания, но также и некоторые теологические принципы, вроде принципа троицы. Божественные истины он почти не обсуждает, делая ряд замечаний вроде того, что исследование природы не противоречит вере и даже приводит к вере. А вот "человеческие истины" Бэкон ставит в ряд "идолов", т.е. ложных божков. Рассматривая употребление аксиом в рассуждениях, не построенных по правилам истинного метода, он указывал, что такие аксиомы представляют собой чистые порождения ума, не имеющие оснований в природе. Они являются мнениями и устанавливаются людьми в ходе рассуждений. Но "не может быть, чтобы аксиомы, установленные рассуждением, имели силу для открытия новых дел, ибо тонкость природы во много раз превосходит тонкость рассуждений" [2, 15]. Таким образом, эта разновидность аксиом не соответствует целям науки. Принятие же природы за основание возможно лишь на путях метода, разрабатываемого Бэконом. 53 В его концепции различаются уровни аксиом, которые могут быть "низшими", "средними", "наиболее общими не абстрактными" и "высшими самыми общими абстрактными" [2, 61]. Это различение выглядит странным как по числу уровней, так и по отношению между этими уровнями. Чтобы прояснить его, требуется присмотреться к тому, как и в какой связи образуются аксиомы и какое значение для познания имеют. Прежде всего заметим, что на тех уровнях истинного пути, где существуют аксиомы, Бэкон помещает ещё один вид методических промежуточных результатов – "причины", которые выглядят вполне равноправными с аксиомами [2, 68]. Т.е. аксиомы являются не единственным результатом восхождения от опытов к теории. Предваряя последующее, я бы сказал, что в сравнении с задачей выявления причин установление аксиом является сравнительно более простой задачей, но в случае методологии Бэкона это утверждение можно достаточно обосновать лишь на основе развитого онтои эпистемологического анализа. Бэкон устанавливает, что "самые низшие аксиомы немногим отличаются от голого опыта" и возникают в ходе непрерывного и постепенного отвлечения от частностей. "Средние" аксиомы имеют практические корни, потому что они "жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы". Относительно этих средних аксиом я полагаю, что в таком контексте их характеристики как "истинных и твердых" являются не логическими, а онтологическими. Далее в этот ряд, идущий от "голого опыта" к "жизненности", вполне вписываются "наиболее общие не абстрактные" аксиомы, поскольку они "правильно ограничены этими средними аксиомами". Общим для переходов с одного уровня аксиом на другой здесь является то, что в ряду представлены не произвольные обобщения, а ограниченные спецификой предметных областей. И из него выбиваются "высшие самые общие абстрактные" аксиомы, которые у Бэкона не связаны с этими тремя типами аксиом. Таким образом, на основе сказанного можно заключить, что Бэкон различал обобщение и абстрагирование как приёмы создания аксиом. Однако для более развёрнутых выводов на этот счёт требуется более глубокий гносео- и эпистемологический анализ. 54 Теперь я обращу внимание на функциональные характеристики такого конструкта как аксиома. В методическом руководстве Бэкона работа с аксиомами включена в число основных задач. И он указывает основные действия с аксиомами: их можно 1) отвлекать от частностей, 2) правильно отбирать и 3) правильно ограничивать аксиомы высших уровней аксиомами низших уровней. Аксиома в первом смысле – это обобщение как результат познания (и на вид совпадает с концептом "эмпирического обобщения"). Такое использование аксиом является для Бэкона основным, поскольку связано с целями науки: "аксиомы, отвлеченные должным образом из частностей, в свою очередь легко указывают и определяют новые частности и таким путем делают науки действенными" [2, 15]. Второй смысл использования аксиом, на мой взгляд, помимо очевидного смысла "работы по правилу" обнаруживает у аксиомы сходство с гипотезой. А развитое понимание соответствующей проблематики состоит в том, что гипотезу надо выдвигать не как единственное положение, а как элемент спектра предметных альтернатив. Третий же смысл по структуре напоминает образование понятий, но очевидным образом к нему не сводится. Замечу, что примеры рассуждений Бэкона, в которых проявляются соответствующие регулятивы, требуют специального исследования принимаемой им онтологии. К примеру, он связывает установление аксиомы с ограничением природы: "наше требование и предписание относительно истинной и совершенной аксиомы знания состоят в том, чтобы была открыта другая природа, которая могла бы быть превращена в данную природу, но была бы ограничением более известной природы наподобие истинного рода" [2, 82]. Этот отрывок, хотя и с трудом, ещё можно истолковать в терминах отношения рода и вида, хотя здесь становится существенной проблема интерпретации "природы". Но ведь у Бэкона есть также подразделение аксиом по типу их содержания – на аксиомы "первого" и "второго" рода [2, 83-84]. Это второе подразделение связано со сравнительно менее сложными, чем в случае "природ", онтологическими типами объектов и связей, фиксируемых аксиомами. Первый род аксиом "выводит вещь из форм 55 простых природ", тогда как второй "направлен не на простые природы, а на конкретные тела, как они открываются в природе в ее обычном течении". [2. 83] Тем самым связанные с этими родами аксиом методологические регулятивы уже в первом приближении обнаруживают ориентацию на некоторое строение предметной области. Аксиомы "первого" и "второго" рода имеют также содержательное значение, состоящее в выявлении "скрытого процесса" образования форм некоторой данной природы в природных процессах или же скрытого "схематизма" [2, 80], внутреннего для неподвижных тел. Это различие природы и схематизма, на мой взгляд, естественно трактовать как первую форму выражения двойного устремления научного познания: на структуру явления и на закон протекания. Практически на это указывает и сам Бэкон, правда, в весьма специфической форме "разделения наук": "Из двух родов аксиом, которые установлены выше, возникает истинное деление философии и наук… исследование форм, которые (по смыслу и по их закону) вечны и неподвижны, составляет метафизику, а исследование действующего начала и материи, скрытого процесса и скрытого схематизма (все это касается обычного хода природы, а не основных и вечных законов) составляет физику" [2, 87]. Очевидно, указанные места у Бэкона не могут быть истолкованы без онтологического анализа "природы", "формы", "процесса" и т.д.. Более подробное рассмотрение онтологических структур я откладываю на будущее, а сейчас для меня достаточно указать, что действия, совершаемые с аксиомами у Бэкона, являются вполне внешними по отношению к стандартной функции вывода из аксиом. Возвращаясь к приведённому выше мнению переводчика, можно сказать, что его трактовка значения и роли аксиом в методе Бэкона, на мой взгляд, приемлема лишь частично. В ней явно учитывается лишь одна из функций, имеющихся у аксиом в рассуждениях Бэкона: обобщение. А утверждение о том, что аксиомы выражают законы природы, не очень хорошо совмещается с наличием "низших" аксиом, которые выводятся из свидетельств опыта, как говорит Бэкон, "из ощущений и частностей" [2, 14]. Далее можно зафиксировать такой явный функциональный смысл аксиом в концепции Бэкона, как использование их в качестве 56 промежуточных оснований рассуждений. Бэкон констатирует наличие аксиом в рассуждениях, взятых "сами по себе", без правильного отношения к природе. В этом и только в этом случае аксиомы являются собственными основаниями для рассуждений. Однако результатами таких рассуждений будут мнения. В правильном же познании аксиомы являются промежуточными звеньями. Так, в случае методически правильного пути, на котором необходимость выводов определяется истинной индукцией, устанавливаются всё более общие аксиомы. Истинная индукция здесь понимается как "форма доказательства, которая считается с данными чувств и настигает природу и устремляется к практике, почти смешиваясь с нею" [1, 71]. И в восхождении степеней общности аксиом теоретически можно достичь такой стадии, на которой "наиболее общее получается не в виде бессодержательного понятия, а оказывается хорошо определенным и таким, что природа признает в нем нечто подлинно ей известное и укорененное в самом сердце вещей" [1, 71-72]. Аксиомы в данном случае являются необходимыми ступенями такого восхождения, которое на каждом шагу обнаруживает замену менее общей дедуктивной теории на более общую. Однако основанием перехода на каждом шагу при этом остаётся опора на опыт и индукцию. Таким образом, Бэкон понимает аксиомы не как начальные, а как производные положения, которые устанавливаются исследователем. Обратим внимание на то, как происходит это "установление". Здесь опять сначала в качестве негативного примера выделяется обычный путь ума, опирающегося только на собственную природу, на характерное для ума "воспарение". Возникшие на этом пути установления имеют характер лишь мнений. Альтернативный и правильный способ заключается в том, что возможно устанавливать аксиомы, опираясь на такие индуктивные (в понимании Бэкона) операции как "разделение и отбор", которые производятся в опыте [1, 72]. Получается, что в бэконовском индуктивном руководстве познания аксиомы как основания вывода – это необходимые промежуточные этапы, в разной степени причастные эмпирическому содержанию. Говоря более современным языком, Бэкон оценивает аксиомы по их конструктивной значимости для построения модели 57 предмета. При этом его моделирование имеет ту особенность, что от него требуется соответствие предмету абсолютно во всех моментах. К этому можно заметить, что развитие наук показало: развитая научная теория в принципе не обходится без идеализаций. Однако во времена Бэкона последнее утверждение было бы, с одной стороны, гораздо менее обосновано практикой науки, с другой же – неестественным для первичной наивной позиции естествоиспытателя, считающего, что он непосредственно описывает природу. Подытоживая сказанное, можно утверждать, что начала исследования Ф.Бэкона, которые в распространённом представлении сводятся к аксиомам и в современной терминологии воспринимаются как логические, основываются им на эмпирических и предметных началах. Соответственно, логические компоненты в его "логике" имеют статус лишь моментов в действии познания и не определяют основного содержания этой "логики". А основано такое понимание на онто- и эпистемологических положениях. В этой связи можно, в частности, выделить идею "учёбы на божественных творениях", позволяющей далее "подняться до свободного чтения книги сущего" [1, 114], в связи с идеей непосредственного выражения "идей божественного разума" (в отличие от идолов человеческого ума) в "подлинных чертах созданий природы" [2, 15]. 58
