Текст - Межрайонная централизованная библиотечная система

Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
1
Соловьёва Ирина Фёдоровна (Кемерово), студентка V курса
факультета филологии и журналистики Кемеровского государственного
университета (КемГУ) (научный руководитель - кандидат филологических
наук, доцент Э. М. Афанасьева). Область научных интересов: русская
литература XIX века, творчество М. Ю. Лермонтова, поэтика мифа.
И. Ф. Соловьёва
Мотив сердечных струн в творчестве М. Ю. Лермонтова
Онтология звука и мифопоэтика звучащего универсума в творчестве
М. Ю. Лермонтова – объект всѐ возрастающего научно-исследовательского
интереса, о чем свидетельствует выход в последние годы целого ряда работ,
посвященных
данной
проблеме1.
Музыкальные
звукообразы
нередко
становятся основой формирования авторского мифа о душе, а музыкальная
тема находит разнообразное проявление в его поэтической системе. В
качестве примеров еѐ художественного воплощения можно привести
варианты жанрового определения текстов («Песня», «Романс», «Казачья
колыбельная» и т.д.), композиционные вставки (песнь Ингелота в поэме
«Последний сын вольности», черкесская песнь, песнь Селима в поэме
«Измаил-Бей» и т.д.), мотив музыки природных стихий (ветра, метели, волн
и т.д.) и мн. др.
Изучение темы музыки в творчестве поэта имеет свою традицию в
лермонтоведении, где еѐ осмысление осуществляется, главным образом, в
трех аспектах: стиховедческом2, культурологическом3 и биографическом4.
Наименее
исследованной
представляется
проблема
соотнесения
музыкальных мотивов с мироощущением лермонтовских героев. Данная
работа посвящена анализу мотива душевных (сердечных) струн.
В художественной системе М. Ю. Лермонтова этот мотив имеет
мифопоэтическое наполнение, проявленное, например, в поэме «Демон»:
1
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
2
Ее душа была из тех,
Которых жизнь – одно мгновенье
Невыносимого мученья,
Недосягаемых утех:
Творец из лучшего эфира
Соткал живые струны их,
Они не созданы для мира,
И мир был создан не для них5.
В речи Ангела открывается тайна творения души героини, включенная
в контекст миротворения. Мотив соткания душевных струн содержит
аллюзию на античный миф о богинях судьбы Парках (Мойрах), прядущих и
обрезающих
нить
жизни6.
Подобные
мифологические
ассоциации
поддерживаются поэтическим контекстом: ср. «…твое слабое сердце, как
нить истлевшая – разорвалось…» («Вадим»); «Хоть наша жизнь минута
сновиденья; / Хоть наша смерть струны порванной звон» («К П… ну»).
Образное соотнесение души со своего рода струнным инструментом
воплощает идею изначальной музыкальности природы душевного мира.
Характерный для лермонтовского творчества образ «лучшей струны»
(«из лучшего эфира») присутствует и в других произведениях. Приведем
некоторые примеры его художественного воплощения:
Вдруг стон тяжелый вырвался из груди,
Как будто сердца лучшая струна
Оборвалась…
(1, 204).
И кто бы крик сей услыхал,
Наверно б сам себе сказал,
Что сердца лучшая струна
В минуту эту порвана!.. (3, 118).
Сила душевных переживаний героев настолько велика, что в
кульминационный момент, когда она достигает своей максимальной точки,
2
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
3
происходит необратимое разрушение внутренней музыки. Материализацией
во внешнем мире метафорически включенного в поэтический контекст звука
лопнувшей
струны
становится
мучительный
крик
или
стон,
«вырывающийся» из груди, буквально рвущий сердечные «нити», делающий
человека «душевным калекой».
Противоположен
мотиву
обрыва
сердечной
струны
–
мотив
открывания душевных струн, реализуемый в ситуации самопознания героя,
постижения им природы собственного внутреннего мира: «Долго супруг
разговаривал с супругой о жатве, льне и хозяйственных делах; и вовсе
забыли о нищем; он целый битый час простоял в дверях; куда смотрел он?
что думал? – он открыл новую струну в душе своей и новую цель своему
существованию» («Вадим») (6, 12). Образ «новой струны», метафорически
выражающий открывание нового, ранее не известного спектра чувств,
кардинально и необратимо изменяет «внутреннюю мелодию». Результатом
события
подобного
«прозрения»
(«куда
смотрел
он»)
становится
преображение героя, проецируемое на его судьбу и самоопределение
(«открыл новую струну в душе своей и новую цель своему существованию»).
Взгляд, направленный в глубины своего «Я», соотносим в творчестве
Лермонтова с мотивом «чтения души»7. Приведем пример из драмы «Два
брата»: «Отчего я никогда не могу забыться? Отчего я читаю в душе своей,
как в открытой книге? Отчего самые обыкновенные чувства у меня так
мертвы? Отчего теперь в самую решительную минуту моей жизни сердце
мое неподвижно, ум свеж, голова холодна… я, право кажется, мог бы теперь
с любым глупцом говорить битый час о погоде, – видно, я так создан, видно,
недостает какой-нибудь звучной струны в моѐм сердце… о! лучше бы я
родился слеп, глух и нем… обо мне бы по крайней мере сожалели» (5, 428). В
этом рефлексивном потоке мысли героя лермонтовской драмы (Александра)
образ души как открытой книги контекстуально соотносится с образом
сердца как струнного музыкального инструмента. Одно из логических
3
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
4
соответствий, выводимых из цепочки анафорически выстроенных вопросов,
адресованных героем самому себе – «Отчего я читаю в душе своей, как в
открытой книге?» – «видно, я так создан, видно, недостает какой-нибудь
звучной струны в моѐм сердце…». Слово и музыкальный звук сталкиваются
в данном отрывке как два языка и способа постижения душевной природы.
«Я не могу забыться», «я читаю». Забыться для героя значит освободить себя
от плена разума, дав волю чувственным проявлениям. Ситуация чтения,
таким образом, мыслится как осознанный акт постижения умом написанного
(«сердце моѐ неподвижно, ум свеж, голова холодна»), не предполагающий
тайны познания и умолчания, ожидания и неожиданности, он не допускает
открытия. В этом и заключается мертвенность и статичность внутреннего
мира («чувства мертвы», «сердце неподвижно»).
Предположительный ответ, к которому приходит герой в финале
своего рассуждения, может быть воспринят как аллюзия на авторский миф о
сотворении душевных струн: «видно, я так создан, видно, недостает какойнибудь звучной струны в моѐм сердце» (ср. с поэмой «Демон») (выделено И.
С.). Своего рода «душевная неполноценность» в данном случае не результат
обрыва, как в стихотворении «Видение» или поэме «Последний сын
вольности», а изначальная «ошибка» Творца. В сердце героя отсутствует та
звучная струна, которая бы смогла привести в движение, оживить чувства,
родить мелодию души, превратив еѐ из объекта созерцания (открытой книги)
в звучащий, непознанный мир.
Метафорическое
представление
души
(сердца)
как
струнного
музыкального инструмента предопределяет появление мотива игры на нем.
Рождение звука может быть результатом случайного или осознанного
действия, а также следствием внутренних, чувственно-эмоциональных
переживаний героев. Один из вариантов подобного «самозарождения»
душевной музыки представлен в поэме «Джюлио»:
Как мог бы я за чашей хохотать
4
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
5
И яркий дар похмелья выпивать,
Когда всечасно мстительный металл
В больного сердца струны ударял? (3, 81)
Чувство мести, художественно воплощенное в образе «мстительного
металла», актуализирует военную тематику и идею насильственного,
болезненного извлечения звука: внутренняя борьба лирического героя
представлена
как
своего
рода
«батальная
сцена».
Таким
образом,
традиционная поэтическая формула «ударить в струны» наделяется у
Лермонтова негативным содержанием, связанным с идеями неволи и
насилия. Этим и обусловлено не столь распространенное в творчестве поэта
желание героя остановить музыку: игра на струнах воспринимается как
жестокая пытка, удар по «больному сердцу» (ср. «Звуки и взор»).
Мотив прикосновения к душевным струнам, помимо семантики
внутреннего события, связан с реакцией на внешнее воздействие (слово):
Неосторожный! он коснулся
Душевных струн, – и звук проснулся,
Расторгнув хладную тюрьму…
И сам искусству своему
Селим невольно ужаснулся!
«Измаил-Бей» (3, 211)
«Прикосновение» к сердечным струнам в поэтике Лермонтова
осмысляется
как
страшное,
ужасающее
искусство,
связанное
со
сверхзнанием (ср. с описанием момента прозрения пророка и его
метафорическое
сопоставление
с
образом
испуганной
орлицы
в
одноименном стихотворении А. С. Пушкина). Данный мотив может быть
представлен вне семантики тайного знания, а в более
варианте
управления
психологическими
реакциями,
прагматичном
действиями
и
поступками другого человека: «…он (Грушницкий) никогда не убьет одним
словом; он не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую
5
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
6
жизнь одним собою» («Княжна Мери») (6, 263); «Он (Вернер) изучал все
живые струны сердца человеческого, как изучают жилы трупа, но никогда он
не умел воспользоваться этим знанием. Так иногда отличный анатомик не
умеет вылечить от лихорадки» («Княжна Мери») (6, 268); «Лугин: «Мне
точно случалось возбуждать в иных женщинах все признаки страсти – но так
как я очень знаю, что в этом обязан только искусству и привычке, кстати,
трогать некоторые струны человеческого сердца, то и не радуюсь своему
счастию» («Штосс») (6, 353).
В процессе разработки мотива душевных (сердечных) струн в
творчестве М.Ю. Лермонтова утверждается музыкальная природа души, что
связано с авторским представлением о глубине и неповторимости
внутреннего мира человека. Мелодия внутреннего мира, рождаемая струной,
– одна из граней лермонтовского осмысления символики данного образа.
1
Берия К.Г. Семантика звука в зрелой лирике М.Ю. Лермонтова // Проблема изучения
русской и зарубежной литературы. Таганрог, 2004. Вып. 5. С. 128-137; Мансурова А.В.
Поэтика звукообраза в лирике М.Ю. Лермонтова // Русская литература в современном
культурном пространстве. Томск, 2003. Ч. I. С. 61-66; Мансурова А.В. Звуки как проявление «наития» – вдохновение «свыше» – в ранней лирике М.Ю. Лермонтова // VI Общероссийская межвузовская конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Наука и
образование»: (15-20 апр. 2002 г.). Томск, 2003. Т. 2. С. 189-193; Мансурова А.В., Уразаева
Т.Т. Звук-эйдос в лирике М.Ю. Лермонтова // Вестн. Том. гос. пед. ун-та. Сер.: Гуманитарные науки (филология). Томск, 2001. Вып. 1. С. 3-7; Одинцова А. Ю. Образы звука в
ранней лирике Лермонтова // Аспирантский сб. НГПУ, 2000. Ч. 3. С. 90-95.
2
Розанов И. Лермонтов в истории русского стиха // Литературное наследство. Т. 43 – 44.
М., 1940. С. 448; Пумпянский Л. Стиховая речь Лермонтова // Литературное наследство.
Т. 43- 44. М., 1940. С. 409; Пейсахович М. А. Строфика Лермонтова // Творчество М.Ю.
Лермонтова. М., 1969. С. 477 и т.д.
3
Канн Е.Ю. М.Ю. Лермонтов и музыка. М., 1939; Гловацкий Лермонтов и музыка, М.- Л.,
1964; Асафьев Б. В. Композиторы первой половины XIX века (Русская музыка), М., 1959;
Рубин С.И. Лермонтов и музыка, Свердловск, 1941 и т.д.
4
Эгейс И. Р. Музыка в жизни и творчестве М.Ю. Лермонтова // Литературное наследство.
Т. 45-46. С. 497-540; Равинова-Бас Л. «Музыку он любил с детства…» // Музыкальная
жизнь, 1961, № 13. С. 16-18 и др.
5
Лермонтов М.Ю. Сочинения в шести томах. М.-Л., 1955. Т. 4. С. 216. Тексты Лермонтова
цитируются по данному собранию сочинений с указанием в круглых скобках тома и
страницы.
6
Штаерман Е.М. Парки // Мифы народов мира: Энциклопедия. Т. 2. М., 1998. С. 290.
7
Афанасьева Э.М. Феномен книги в художественном мире М.Ю. Лермонтова. Кемерово,
2007.
6
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
7
7