От неопределенност ти смысла и желания к строгос
advertisement
От неопределенности желания к строгости смысла 5 От неопределенности желания к строгости смысла Д. В. Чирва Первый опыт встречи с феноменологией заключается в том всепоглощающем непонимании, которое с необходимостью требует собственных усилий для его преодоления. Что‐то прояснится, цель может быть достигнута. Э. Гуссерль прово‐ дит различения в таком множестве, что это привлекает внимание. Они сущест‐ венно важны для всей феноменологии. Проясняя значение общеупотребитель‐ ных и «научных» терминов, Гуссерль формирует свой специфический язык и, та‐ ким образом, обретает возможность подхода к предмету феноменологии. Конкретизация опыта, внимательное отношение к тому, о чем идет речь, – существенная черта феноменологии. Этим она напоминает искусство мозаики. Конкретизация любого явления разделяет имеющееся в сознании на отдель‐ ные части с тем, чтобы затем вновь воссоздать его во всей полноте и ясности. Каждый знает, что основная трудность в пользовании языком (тем более в научных интересах) – это встреча с множественностью смыслов используемых слов. Язык не только переносит смыслы от одного человека к другому, не толь‐ ко открывает эти смыслы, он также может и утаивать, искажать или указывать на них. Можно ведь говорить и намеками. Именно этот прием часто использует‐ ся при разговоре, например, о желаниях. Связано это, конечно, не только с ко‐ кетством. Говорить о желании – значит так или иначе его интерпретировать, называть по‐разному, открывая тем самым для себя все новые и новые его сто‐ роны. В конце концов все равно приближаешься к последнему вопросу, вопросу о реальности: так чего же я (он, она) хочу на самом деле? Когда встает вопрос о реальности, всегда остается ощущение, что сказано не все, что желаемой опре‐ деленности так и не достиг, что самое главное осталось «за кадром». Трудности в пользовании языком напрямую связаны и с неопределенно‐ стью самого желания. Так, роман героини с главным персонажем в фильме Л. Бунюэля «Этот смутный объект желания» вызывает множество вопросов, ведь само название фильма – это тоже способ говорить о желании. Почему она всегда держит его на расстоянии и продолжает делать это даже тогда, когда все дистанции должны быть уже преодолены? Она боится? Чего она боится? Разо‐ блачения? Того, что узнав ее, утратят к ней интерес? Или она не боится, а испы‐ тывает удовольствие от того, что может управлять поведением другого челове‐ ка, манипулировать им, никогда не давая ему узнать себя? Список вопросов мо‐ жет быть продолжен. Они появляются не только тогда, когда фильм, книга и даже научная теория требуют осмысления. Вопросы возникают в любой ситуа‐ ции, когда сталкиваешься с выбором, со своим желанием. Стоит задуматься, что же на самом деле происходит? Тягостное состояние неопределенности, пережи‐ ваемое как бремя? 6 v i t a c o g i t a n s № 6 ф е н о м е н о л о г и ч е с к и е в а р и а ц и и О том, что касается себя самого, спросить не у кого. Остается одно – обра‐ титься к «строгой науке», привносящей в сферу языка четкость и определен‐ ность, тщательно и скрупулезно фиксирующей смыслы и их различия. Феноме‐ нология – как такого рода наука – обещает определенность, и я с надеждой смотрю на нее. Неопределенности, эквивокации – непроясненная многозначность слов – губительны для многих исследований. В любом исследовании, посвященном желанию, очевидно различие между собственно желанием и его содержанием. В противном случае их отождествление приведет к тому, что разговор о желании станет в принципе невозможным. По своему предмету оно универсально, а по характеру развития динамично и пластично. Однако желание не только стре‐ мится к удовлетворению, ему также требуется выражение в языке. Во введении к «Логическим исследованиям» Гуссерль пишет: «Исследова‐ ние языка принадлежит, конечно, философски неизбежной подготовке по‐ строения чистой логики, так как только с помощью этих исследований могут быть выработаны подлинные объекты логического исследования…». 1 Посте‐ пенно проводимое устранение эквивокаций отчасти определяет ход размыш‐ лений в «Логических исследованиях». Встреча со словом начинается с его зву‐ чания, которое и позволяет представить то содержание, которое за ним скрыва‐ ется. Гуссерль разделяет «реельное» 2 и интенциональное содержание акта. К реельному относятся «звуки, абстрактные формы единства звуков» 3 в случае звучащего слова и цветовые пятна в случае написанного слова. Переходя к интенциональному содержанию акта, следует заметить, что слово вообще не может быть предметом феноменологического анализа, потому что оно всегда переживается в определенном акте. Ведь «в каждом представле‐ нии интенция различна, каждое представление имеет предмет иным образом». 4 Феноменологически слово всегда или написано, или произнесено, а следова‐ тельно, прочитано или услышано. В таком случае, проводя различие вслед за Гуссерлем, получаем, что в случае звучащего и написанного слова предмет акта интендируется по‐разному, но в целом оба акта обладают одним и тем же ин‐ тендированным предметом: словом как некой общей формой. Один и тот же предмет дается нам в различных интенциях. Из двух обозначенных видов интендирования остановимся на звучащем слове. Нельзя не заметить, что такая формулировка, как «звучащее слово», если ограничиться только ею, абстрактна, неясна. Продолжение конкретизации при‐ водит к пониманию того, что звучание слова всегда связано со смыслом этого слова. (Так уже в логике до Гуссерля слово всегда было связано с тем понятием, которое оно выражает). Поэтому звучащее слово полагается простым актом, имеющим и свой предмет, но этот акт дополняется следующим актом: полага‐ нием значения этого слова. Таким образом, мы имеем уже два частичных акта. В «I Исследовании» эти два акта назывались соответственно актом выражения (выражение в смысле звучания слова, физического феномена) 5 и актом, при‐ дающим ему значение. Гуссерль добавляет, что обозначенные выше акты могут дополняться еще и конституированием выраженной в значении предметности. Это в терминологии Гуссерля носит название «осуществления значения», то есть наполнения пустой интенции значением. Гуссерль Э. Логические исследования // Гуссерль Э. Избранные работы. М., 2005. С. 78. Различие между реельным и реальным осуществляется благодаря тому, что термин «реальное» предполагает «вещественную трансцендентность». 3 Гуссерль Э. Логические исследования. С. 180. 4 Там же. С. 183. 5 См.: Там же. § 9, I Исследования. 1 2 От неопределенности желания к строгости смысла 7 Таким образом, получается совокупность неких отдельных частичных ак‐ тов, среди которых можно выделить фундирующий акт. Гуссерль использует функциональный подход: он выделяет три акта на основе различного функцио‐ нального значения каждого из них. Об этом свидетельствует и характер тех на‐ именований, которые дает им Гуссерль. Он использует отглагольные существи‐ тельные ( «выражение», «придание», «осуществление»), как раз указывающие на процессуальность обозначаемого ими действия. Предполагается, что дея‐ тельность, в свою очередь, выполняет некоторую функцию. Читателю, имею‐ щему дело с текстом в переводе, это уточнение облегчает понимание того, что имеет в виду Гуссерль, именуя акты таким образом. Три вида актов, связанных со словом, образуют «внутреннее сплавленное единство», 6 а не некую последовательность во времени, вместе с тем и не «не‐ которую простую совместность, как будто они даны одновременно». 7 В эмпи‐ рическом опыте это единство дается нам именно как единство, в котором не выделяются составные части. Те три акта, о которых идет речь, становятся дос‐ тупными только в феноменологическом созерцании. Однако то, что позволяет обнаружить составные части единства, – это динамичное отношение между ни‐ ми. Гуссерль в «V Исследовании» следующим образом объясняет напряжение внутри единства: «Обычно типологическое свойство акта, которое охватывает все частичные акты и подчиняет их единству… проявляет наибольшую актив‐ ность» 8 . В случае выражения или звучащего слова, рассмотренного вместе с его значением, наибольшую силу имеет интенция значения и соответствующий ей акт. «Выражение хотя и воспринимается, но в том восприятии нет нашего живо‐ го интереса… мы обращаем внимание… вместо знаков скорее на обозначен‐ ное…». 9 Этим пояснением Гуссерль как нельзя ясно и четко описывает, что про‐ исходит с нами постоянно: слушая, читая мы все время «перескакиваем» от фи‐ зического феномена выражения в той или иной форме к смысловому содержа‐ нию. Язык, в свою очередь, позволяет нам занимать дистанцию по отношению к получающему в нем выражение желанию. Быть выраженным, артикулирован‐ ным для желания – значит быть объективированным. Оно не захватывает, не застает врасплох. По отношению к нему можно занимать различные позиции. Таким образом, от непосредственной поглощенности желанием мы «перескаки‐ ваем» к модификациям способов его выражения. Но последовательность актов, описываемая Гуссерлем, может быть и иной. Однако при этом изменении сохраняется привилегированное положение ин‐ тенции значения. Иллюстрацией служит, например, процесс письма, который часто связан как раз с поиском подходящих выражений для уже имеющихся осуществленных значений, отсылающих к вполне определенной предметности. В этом случае движение идет в обратном порядке, а физическое звучание вы‐ ражения, несмотря на то, что деятельность направлена на него, остается все же несущественным. Конечно, физический феномен выражения, само звучание слова не имеют прямого отношения к предметности, полагаемой актом осуществления значе‐ ния. Однако эти различные акты все же связаны между собой «интенциональ‐ ной связью между словом и вещью». 10 Интенция указывает на интенциональ‐ ную связь слова и той вещи, с которой оно связывается. Феноменология разгра‐ ничивает мистическую сплавленность бытия и слова, которую А. Ф. Лосев по‐ Там же. C. 183. Там же. С. 111. 8 Там же. С. 378. 9 Там же. С. 379. 10 Там же. С. 381. 6 7 8 v i t a c o g i t a n s № 6 ф е н о м е н о л о г и ч е с к и е в а р и а ц и и стулирует в качестве «лингвистического пантеизма», наделяя слово особой энергией за счет выделения третьего элемента: смыслодающего акта, или «ин‐ тенции придания значения». Поэтому не имеет значения, получило ли свое вы‐ ражение переживание суждения или восприятия, оно все равно остается пере‐ живанием суждения или восприятия. Предпочтение отдается смыслодающим актам в составе составного акта. Возможно также, что особое значение получает физический феномен выра‐ жения. Чаще всего это наблюдается в обращении с языком детей. Они «играют» словами, наслаждаясь их созвучием, рифмованием: «Ах, папулька‐катапулька, / Ты вставаешь или нет?» 11 Или: «У меня для Петеньки / Леденцы в пакетень‐ ке». 12 Или еще: «Кунда, мунда, карамунда / Дунда, бунда, парамун». 13 Этот же принцип использует К. И. Чуковский в своих детских сказках: «Еха‐ ли медведи / На велосипеде. / А за ними кот / Задом наперёд. / А за ним кома‐ рики / На воздушном шарике. / А за ними раки / На хромой собаке. / Волки на кобыле. / Львы в автомобиле. / Зайчики / В трамвайчике. / Жаба на метле... / Едут и смеются, / Пряники жуют. / Вдруг из подворотни / Страшный великан, / Рыжий и усатый / Та‐ра‐кан! / Таракан, Таракан, Тараканище!». 14 Однако, как поясняет Гуссерль, выражение в подобном случае «перестает быть актом выражения в нормальном смысле». 15 Здесь не реализуется привыч‐ ное нам соскальзывание звучания сказанного на смысл. Все внимание концен‐ трируется на физической форме слова, в чем и заключается особая черта ин‐ тенциональности переживаний. Интенциональной предметностью в случае дет‐ ской игры обладают сами звуки, значение которых заключается в особой при‐ тягивающей к себе музыке языка. Здесь на самом деле интенциональный пред‐ мет выражения и значения совпадают – им является особое, неповторимое зву‐ чание слова. Таким образом, отталкиваясь от слова самого по себе, мы пришли к тому, что даже самое простое слово, самое простое выражение желания, дается созна‐ нию в виде сложного единства трех актов: акта восприятия звучания, акта при‐ дания значения и акта осуществления значения. Последний имеет место не все‐ гда, не для каждого слова возможно конституирование отношения выраженной в нем предметности. Пример осуществления значения мы имеем в именах, ко‐ торые всегда называют свой предмет. Стремление артикулировать желание оборачивается неудачей, связанной с не‐ полнотой, незавершенностью используемых для этого формулировок. Таковы ме‐ ханизмы его выражения. Стандартная фраза «я хочу» продолжается указанием предмета желания. Однако интенцией значения обладает сам факт желания, а не его предмет. Важно не «что», а «как» я хочу. Брешь между желанием и его предме‐ том не устранима, поэтому так сложно человеку говорить о своем желании. Он чув‐ ствует, что в языке оно постоянно ускользает. Брешь между желанием и его пред‐ метом неустранима, поэтому человеку так трудно говорить о нем, оправдывать его, чувствуя, что оно постоянно ускользает, как бы просачиваясь сквозь ткань языка. Остается только настаивать: «Я так хочу». Проясняя структурную конкретику актов, Гуссерль придает феноменологии статус строгой науки, знающей, к каким смыслам она обращается, и способной донести их до человека, субъекта речи. Чуковский К. И. От двух до пяти. М., 1965. С. 220. Там же. 13 Там же. С. 221. 14 Чуковский К. И. Тараканище // Чуковский К. И. Стихи и сказки. М., 1999. С. 6. 15 Гуссерль Э. Логические исследования. М., 2001. С. 382. 11 12
