А. О. Родионовская ПЛАТОНИЗМ ПЕТРАРКИ: FAMILIARES
advertisement
А. О. Родионовская ПЛАТОНИЗМ ПЕТРАРКИ: ПРИНЦИП «ЗАБОТЫ О СЕБЕ» В FAMILIARES В данной статье речь о платонизме Петрарки пойдет в связи с концепциями «заботы о себе» Мишеля Фуко и «духовных упражнений» Пьера Адо. Поэтому стоит начать с небольшого вступления и напомнить коротко, в чем заключается основная мысль этих концепций. В своем курсе лекций «Герменевтика субъекта» Фуко обращается к двум диалогам Платона — «Апология Сократа» и «Алкивиад». В них Сократ утверждает необходимость некой «заботы о себе» и призывает афинских граждан и молодого Алкивиада заняться этой заботой, которая подразумевает не заботу о своем богатстве и положении, а противоположность им — заботу о своей душе, а вместе с тем о разумности и справедливости. По мнению Фуко, после Платона такой взгляд на философию, как на практику заботы о себе, лег в основу почти всей греческой, эллинистической и римской философии, а также сохранился, хоть и в измененном виде, в раннем христианском богословии. Забота о себе предполагает ряд специальных практик, направленных на познание и преобразование себя, изменение себя к лучшему. Пьер Адо развивает близкую концепцию «духовных упражнений», имея под ними в виду то же, что Фуко называл «техниками себя». И подобно Фуко, он предлагает рассматривать Сократа как одного из основоположников такого философствования. Более того, Адо считает, что платоновские диалоги сами «представляют собой образцовые упражнения», задачей которых является не четкое изложение какой-либо доктрины, а приведение собеседника или читателя к «определенной умственной установке»1. Платоновские диалоги, по убеждению Адо, есть упражнения, ведущие к тому, что он называет конверсией — «изменению ментального порядка — от простого изменения мнения, до полного преобразования личности»2, потому как задача их — отвернуть «душу от чувственного», чтобы «обратиться к добру». Всякий диалог Платона — «это маршрут ума к божественному»3. Адо заключает, что вообще всякое 1 2 3 Адо П. Духовные упражнения и античная философия. М.; СПб., 2005. С. 38. Там же. С. 199. Там же. С. 40. Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2013. Том 14. Выпуск 3 239 духовное упражнение является диалогическим, поскольку смысл его состоит в том, чтобы встретиться с самим собой как с другим, обернуться на самого себя и взглянуть со стороны. (Мы увидим, что эта диалогическая основа духовных упражнений играет в случае с Петраркой важную роль.) Речь здесь идет о том искусстве обращения, о котором говорится в седьмой книге Государства. Вследствие обращения душа, умеющая «видеть благо и совершать к нему восхождение»4, способна теперь созерцать в свете блага также и собственную свою природу, и, соответственно, изменять себя согласно увиденному. А. Г. Погоняйло отмечает, что до того, как обращение произошло, «до того, как ты обернулся на себя, опомнился … тебя как бы и нет или ты есть каким-то не истинным способом»5. Увидеть истинного себя и изменить себя согласно истине — в этом смысл конверсии. Согласно Пьеру Адо, в Средние века вследствие того, что установилось деление на богословие и философию (его служанку), произошел «разрыв» между философией и духовностью. Всё духовное и практическое, связанное с преобразованием личности, досталось теологии — христианской мистике и морали; а философия превратилась в лишь теоретическое сопровождение этой духовности. Эпоха Ренессанса, по мнению Адо, стремится возродить античную философию, и в том числе — отношение к ней, как к упражнениям по совершенствованию души. Адо пишет: «Уже с XII века можно наблюдать, у Абеляра, например, определенный возврат к античному представлению о философии. И особенно в эпоху Возрождения, когда гуманисты начали дистанцироваться относительно схоластики и, в определенном смысле, официального христианства. Так, наблюдается возврат к античной концепции философии у Петрарки, Эразма и других»6. Безусловно, это уже не те духовные упражнения, что мы находим у античных авторов. Это совершенно новый феномен, включивший в себя три «компонента»: античную философию, христианство и ренессансный антропоцентризм. Тем не менее смысл их тождественен платоновскому: речь здесь также идет о заботе о душе. В данной статье я буду исходить именно из этого последнего положения о том, что в произведениях Петрарки усматривается возвращение к античному принципу заботы о себе. И первым делом стоит заметить, что в «Книге писем о делах повседневных» Петрарка сам заявляет, что философия, которой он занимается, — это такая философия, которую он находит, например, у Цицерона и которая «заключена в делах, а не в словах». Эту истинную философию, целью которой является спокойствие души, добродетель, избавление от страхов и страстей, он противопоставляет «многоречивой, схоластической, надутой» учености (Повседн. XII.3). Петрарка использует многие из тех духовных упражнений, которые Фуко и Адо находят у античных авторов. Например, у него встречается часто повторяющаяся у стоиков тема скоротечности времени и неизбежности смерти. Целью этого рассуждения является приучить себя к мысли, что ты умрешь, и не бояться смерти: «Мы непрестанно умираем, я — пока это пишу, ты — пока будешь читать, другие — пока будут слушать или пока будут не слушать; я тоже буду умирать, пока ты будешь это читать, ты умираешь, пока я это пишу, мы оба умираем, все умираем, всегда умираем, никогда не живем, пока находимся здесь, кроме как если прокладываем себе добрыми делами путь к настоящей жизни, где, на4 5 6 240 Государство. Кн. 7, 519d. Погоняйло А. Г. Искусство себя в Новое время. Адо П. Духовные упражнения и античная философия. С. 350. оборот, никто не умирает, живут все и живут всегда» (Повседн. XXIV.1). Также подобно стоикам, Петрарка стремится к умеренной и скромной жизни и советует (адресату и самому себе) «жить так, словно живешь на народе, делать все так, словно на тебя все смотрят, думать так, словно твои мысли можно видеть насквозь, считать, что твой дом — народный театр, твое сердце — божий храм» (Повседн. XIV.1). Несмотря на всю схожесть со стоиками, Петрарка тем не менее признает истинной философией только христианство. «Будем философствовать так, как велит само имя философии, то есть любить мудрость; но истинная премудрость Божия — Христос, и чтобы истинно философствовать, Его надо нам выше всего любить и им жить. Чтобы стать всем, будем прежде всего христианами; философию, поэзию, историю будем читать так, чтобы всегда для слуха нашего сердца звучало Христово Евангелие: им одним мы достаточно мудры и счастливы; с ним, словно с надоблачной вершиной истины, надо соотносить все» (Повседн. VI.2). Тем не менее самое главное духовное упражнение для Петрарки — это процесс письма сам по себе. «Больше всего нужно остерегаться того, чтобы ум не состарился в праздности», — пишет Петрарка (Повседн. I.8). «Для человека нет ничего естественней труда, человек рожден для него, как птица для полета и рыба для плавания» (Повседн. XXI.9). А главный труд для Петрарки — это труд писателя. Работать нужно не столько ради цели сколько ради самой работы — писать не ради произведении, а ради себя, чтоб ум не коснел, а только, как вино, улучшаться с годами. Писательский труд Петрарки — это труд человека, стремящегося к внутреннему совершенству. Поэтому работа над произведением — это работа над собой, это в первую очередь духовное упражнение. Нужно отметить тот факт, который обычно отмечают все исследователи и который непременно должен бросаться в глаза при чтении Familiares: Петрарка сознает самого себя в первую очередь как автора. Писательство для него — главное дело всей жизни. Петрарка видит самого себя писателем, а своей задачей, соответственно, литературное произведение — будь то сонеты или письма друзьям. В этом самосознании его принципиальное отличие от всех предшествующих авторов. Петрарка настолько не мыслит своего существования без писательской деятельности, что «мысль, писательство и жизнь» соединились у него «в цельном образе»7. Как пишет Л. М. Баткин, Петрарка «изображает себя, поэта, таким, каким должен быть, с его точки зрения, поэт. Каким он убежденно видел свое существование в качестве подлинного»8. Поэтому он перепутывает жизнь и литературу, затемняет и стушевывает факты своей биографии, ведь истинное для него — это не столько окружающая действительность, сколько желаемое и идеальное. Петрарке важны не данные, не факты, его задача — нарисовать «изображение моей души, слепок моего ума» (Повседн. I.1); именно его, а не портрет своей внешности, он хочет оставить потомкам. Поэтому в своих письмах Петрарка отворачивается от чувственного к созерцанию блага и стремится ему соответствовать, то есть совершает то обращение, о котором говорит Платон в «Государстве». Петрарка в своих произведениях создает себя таким, каким хочет видеть себя в жизни. Он не только текст, но и всю свою жизнь строит как произведение. Баткин отмечает, что Возрождение впервые в истории занялось стилизацией, «причем… в масштабе всей культурной эпохи, для которой «возрождение» Античности стало 7 8 Бибихин В. В. Слово Петрарки // Петрарка Ф. Эстетические фрагменты. М., 1982. С. 14. Там же. С. 18–19. 241 универсальным майевтическим средством. Поэтому стилизация могла осуществиться лишь в качестве тотальной. …Гуманисты будут «подражать» («изобретать»), отнюдь не ограничиваясь литературой. Они распространят ее топику на свои застолья, виллы, нравы, переписку и т. д. Они попытаются стилизовать жизнь, т. е. себя самих»9. Первым таким подражателем стал Петрарка, который подражал образу античного поэта — как в искусстве, так и в жизни. И самая главная характеристика этого подражания состоит в том, что он сознавал позицию автора как почти недостижимый идеал — почти столь же недостижимый, сколь недостижим для него теперь Цицерон, и сколь недостижимо познание Бога — и в то же время идеал вполне реальный — он становился этим автором всякий раз, как начинал писать. Возрождение произрастает из желания возобновить, повторить «умершую» древность. Сознание Петрарки самого себя как автора — это сознание того, что такого автора, каким он хочет быть, не существует, такие авторы жили в далеком прошлом, а ему теперь остается только одно — попробовать разыграть своей жизнью их подобие. Чувство стремления к далекому и недостижимому идеалу — печать всего творчества Петрарки. На эту особенность указывает современный исследователь Г. Зак в монографии «Гуманизм Петрарки и забота о себе»10, центральное положение которой можно сформулировать следующим образом: с помощью всех своих произведений Петрарка стремится преодолеть постоянное чувство «разделенности и утраты» (fragmentation and loss) и достичь противоположного состояния — счастья и добродетели. Согласно Г. Заку, письмо у Петрарки играет роль духовных упражнений, потому что в процессе письма это чувство утраты снимается, преодолевается, хотя бы на короткое время. Баткин называет это «двойным сознанием» Петрарки («в том смысле, в каком сколько-нибудь развитое сознание — всегда двойное, тройное и т. д.»), которое сказывается в «разрыве человека идеального и человека реального»11. Всего можно выделить три рода недостижимого и идеального, к которому Петрарка приближается в своих произведениях, и соответственно им три уровня духовных упражнений, позволяющих, по крайней мере, сократить этот разрыв с идеалом. Во-первых, то, о чем уже достаточно говорилось выше, — это общее для всех произведений Петрарки и стремление всей его жизни вообще — стремление возродить сам феномен античного авторства. Здесь речь идет о разрыве между современным Петрарке Средневековьем и новыми возрожденческими идеалами. Во-вторых, божественно прекрасная возлюбленная Лаура, воссоединение с которой происходит в посвященных ей сонетах, тогда как в жизни она бесконечно далека. В поэзии, посвященной Прекрасной Даме, образ возлюбленной всегда соединяется с образом Богородицы. Но уже в Dolce stil nuovo, пишет Бибихин, «за образом мадонны явственно встают космические и надмирные дали: она теперь — почти небесная хранительница премудрости мира, Софии, и ключей блаженства. Провансальский и сицилийский каноны еще допускают соединение с любимой; для “сладостного нового стиля”, для всего Данте, для Петрарки оно абсолютно исключено из-за неземного достоинства донны: разделенная любовь и счастье означали бы изменение в космосе, 9 Бибихин В. В. Слово Петрарки // Петрарка Ф. Эстетические фрагменты. М., 1982. С. 121. Zak G. Petrarch’s Humanism and the Care of the Self. Cambridge, 2010. 11 Баткин Л. М. Петрарка на острие собственного пера. М., 1995. С. 87. 10 242 возвращение рая на землю»12. Как и в случае со светлой Античностью, давно ушедшей прошлое, желанный мир Лауры бесконечно далек, потому что Петрарка (как и Данте, Беатриче которого восседает в Раю у самого истока мироздания) сознательно ставит свою возлюбленную на недостижимую высоту, чтобы дать жизнь поэзии. В стихах совершается воссоединение с идеальной возлюбленной, с которой неспособна соединить близость физическая. Хотя в Лауре и заключен для Петрарки весь мир, от физической близости этот мир ему не откроется. А вот поэзия, отдаляющая возлюбленную еще дальше, чем она находится в реальности, приближает тем не менее тот идеальный мир, который заключен в ее прекрасном образе; приближает хотя бы только в сам момент письма, в момент работы над столь же возвышенным и прекрасным поэтическим слогом. И последний, третий недостижимый идеал Петрарки, к которому он стремится в своих латинских сочинениях, — это идеал его собственной добродетели, и в первую очередь добродетели христианской. «Письма о делах повседневных» в наибольшей степени исполняют роль той заботы о себе, о которой учил Алкивиада Сократ; они являются тем искусством обращения, которое позволяет увидеть благо и сделаться ему причастным. Но это благо не платоновское, а христианское, и обращение здесь больше подобно тому, что совершается в «Исповеди» Августина. Петрарка сам говорит во многих письмах, что главной своей задачей он видит заботу о душе. Порой он даже винит себя за то, что не полностью отдается этому делу и что его волнуют еще его произведения. «Мне отсюда больше стыда, чем славы, — а именно что в преклонном возрасте у меня забота о чем-то другом, кроме как о душе. Но таков я, и даже убеждаю себя, что и для души окажутся полезны мои труды, недаром я отдаюсь им все беззаботней и радостней» (Повседн. XXI.12). Петрарка находится в некотором противоборстве между писательством и философией; между заботой о своем индивидуальном авторском слоге и заботой о душе; между идеалом автора и идеалом христианина. Но он успокаивает себя тем, что его работа писателя — это и есть забота о душе. Он преодолевает это внутреннее противоречие следующим образом. Во-первых, важное место в Familiares занимает апология поэзии. В письме X.4 своему брату Герардо Петрарка утверждает, что «поэзия ничуть не противоположна Теологии», поскольку и в самом Священном Писании встречаются поэтические элементы (метафоры, метрический строй), и отцы церкви, например «Амвросий, Августин, Иероним, — применяли поэзию и ритмический слог». «Напряги разум, — заключает Петрарка, — и если он подчиняется истине и здравому смыслу, ты узнаешь их в одежде любого стиля. Хвалить обед, поданный в глиняной посуде, и гнушаться им на золоте — значит быть или безумцем, или лицемером. Копит золото жадный, не переносит малодушный: пища от золота, конечно, не улучшается, но и хуже не делается». Одна и та же истина может быть «подана» как в самом простом слоге, так и в поэтическом — возвышенном, поэтому «не то что надо домогаться поэзии, но и презирать ее нельзя». Во-вторых, как видно уже из предыдущей цитаты, Петрарка утверждает главенство содержания над формой. Стиль для Петрарки важен, особенно важна выработка индивидуального слога. Одной из своих задач он видит не использовать чужие изречения дословно, но «подражать при сочинении пчелам, которые не воссоздают цветы такими, какими их нашли, а выделывают из них… воск и дивный мед. …Передавать 12 Бибихин В. В. Слово Петрарки // Петрарка Ф. Эстетические фрагменты. С. 25. 243 суждения других людей своими словами», и не чужим стилем, а своим собственным, «сплавленным из многих» (Повседн. I.8). Изучение античных авторов, усваивание их текстов, их мыслей и стиля необходимо тому, кто хочет выработать свой. Но писать нужно только собственными словами — тогда только можно называть себя автором. Тем не менее Петрарка утверждает, что хороший стиль для него — это прежде всего ясный стиль (Повседн. XIII.5). В тексте важна не изысканность речи, а та, как сказали бы сейчас, информация, которую он несет. Поэтому написан он должен быть не витиевато, а просто, чтобы читатель смог, хоть иногда и не без труда, добраться до мудрости, которую стремился передать писатель. В письме I.9 «об искусстве слога» Петрарка пишет: «Забота о душе требует философа, совершенство языка свойственно оратору; ни душою, ни словом мы не должны пренебрегать. …Ибо и слово — первое зеркало духа и дух — не последний водитель слова. Они зависят друг от друга… хотя, конечно, где позаботились о духе, слово не останется в небрежении, равно как, наоборот, слову не придашь достоинства, если не сохранит свое величие дух». Таким образом Петрарка заявляет, что главное для писателя — совершенство души, а из него уже рождается и совершенство речи. «Хорошо устроенный ум всегда мирен в своей непоколебимой безмятежности и спокоен: он знает, чего хочет…; поэтому, даже если не хватает украшений ораторского искусства, он из самого себя почерпнет слова дивно великолепные, возвышенные и, во всяком случае, себе созвучные». Индивидуальность слога даже важнее его красоты. И если писатель позаботился о душе, то «созвучные» ему слова будут столь же мудры, насколько мудр он сам. Как замечает В. В. Бибихин, Петрарка «ритор лишь постольку, поскольку человеку дано быть словестным»13. Он заботится о красоте слов лишь настолько, насколько непозволительно одевать истину и здравый смысл в лохмотья, которые вместо того, чтоб возносить к ним читателя, закрыли бы их собой. «Ты называешь ясным стиль, клонящийся к земле, — пишет Петрарка кардиналу Талейрану, — а для меня он тем ясней, чем выше, лишь бы не кутался в облака» (Повседн. XIV.1). Стиль написанного — это путь, а не цель (как, например, путем являются грамматика и все другие свободные искусства, недостойные «того, чтобы в занятиях ими состарился благородный ум» (Повседн. XII.3)), и задача писателя — проторить читателю эту дорогу, чтобы ему не пришлось карабкаться сквозь дебри. Таким образом Петрарка утверждает, что его произведения — это путь к истине и добродетели, причем путь не только для читателя, это гораздо в большей степени его собственный путь. Всё, что Петрарка пишет, он направляет и самому себе. Все его утверждения, приводимые выше — о заботе о стиле и о заботе о душе, — имеют своей целью достичь не только понимания адресата, но и полноты понимания собственного. Петрарка редактирует, совершенствует письма, потому что его целью является совершенство мысли. Из этого можно сделать вывод, что всякое письмо Петрарки представляет собой такое диалогическое духовное упражнение, о котором писал Пьер Адо: «Только тот, кто по-настоящему способен на встречу с другим, способен на подлинную встречу с самим собой, и наоборот. Диалог будет действительно диалогом лишь в обращении к другому и к себе»14. Жанр письма наилучшим образом исполняет роль такого диалога, поскольку пишущий, не прерываемый ни возражениями, ни вопросами адресата, может полностью сосредоточиться на теме письма и развернуть 13 14 244 Бибихин В. В. Слово Петрарки // Петрарка Ф. Эстетические фрагменты. С. 34. Адо П. Духовные упражнения и античная философия. С. 37. свое рассуждение так, как того требует его ум; и в то же время, имея перед собой образ друга, к которому он обращается, он вкладывает в слова все свое расположение и стремится сделать их как можно более понятными. Письмо — это одновременно и «рассуждение, которое душа ведет сама с собою» (Теэтет 189e), и диалог с другом, «сообща» с которым она «растит свое детище» (Пир 209с). В петрарковском стремлении к идеалу добродетели, которое мы находим в Familiares, сильна, как уже отмечалось, христианская тенденция заботы о себе, восходящая к Августину. «Не люблю свой грех, — пишет Петрарка, — и не люблю свои нравы, кроме измененных к лучшему и исправленных. Да что ж я колеблюсь? Ненавижу и грех, и злые нравы, и себя самого такого; знаю ведь от Августина, что никому не стать, каким он хочет, если не ненавидеть себя, каков есть» (Повседн. XXIV.1). Петрарка, противопоставлявший отцов церкви современной ему схоластке, относится к Августину как к одному из примеров для подражания и всегда держит под рукой небольшое издание «Исповеди» (Повседн. IV.1). Из приведенной цитаты видно, что свое изменение к лучшему Петрарка расценивает прежде всего как отказ от своих «злых нравов», отказ от того, кто он есть, подобно тому как Августин в «Исповеди» постановляет своей главной задачей (и главной задачей всех христиан) «перемену ума», покаяние (греч. μετάνοια). Христианская перемена ума подразумевает полный отказ от своего прежнего состояния и стремление к себе новому — истинному. Это то, что Адо называет конверсией — в том случае, если конверсия происходит «до полного преобразования личности»15. Новый истинный я — это тот, кто в противоположность прежнему, пребывавшему вне света божественной истины, совершил обращение к Богу и остался в этом состоянии. И тогда только начал существовать, поскольку существует только то, что истинно. Как уже было отмечено, петрарковское стремление к идеалу христианской добродетели периодически приходит в столкновение с его стремлением к идеалу автора, но тем не менее Петрарка сам снимает это противоречие, так как писательство — это и есть для него путь к достижению блага. Таким образом, Петрарка осуществляет «собственной жизнью новый план спасения»16, одним из положений которого признается, что «Христос — Бог наш, Цицерон — вдохновитель нашего искусства речи» (Повседн. XXI.10). Письма Петрарки — это новый «метод» искусства обращения, цель которого — и создание совершенного произведения, в котором бы наилучшим образом была представлена его индивидуальность, и одновременно — перемена ума. Текст — это то, с помощью чего Петрарка смотрит на себя со стороны и создает себя нового — по тому образу, который он видит в этом тексте и которому хочет соответствовать. С помощью писем Петрарка приближается к желаемому «я» — тому добродетельному человеку, который одновременно и поэт и христианин, и человек Нового времени и подражатель античному искусству. Л И Т Е РАТ У РА 1. Zak G. Petrarch’s Humanism and the Care of the Self. Cambridge, 2010. 2. Аверинцев С. С. Авторство и авторитет // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 105–125. 15 16 Адо П. Духовные упражнения и античная философия. С. 199. Бибихин В. В. Слово Петрарки // Петрарка Ф. Эстетические фрагменты. С. 14. 245 3. Адо П. Духовные упражнения и античная философия. М.; СПб., 2005. 4. Баткин Л. М. Петрарка на острие собственного пера. М., 1995. 5. Бибихин В. В. Слово Петрарки // Петрарка Ф. Эстетические фрагменты. М., 1982. С. 7–37. 6. Петрарка Ф. Эстетические фрагменты. М., 1982. 7. Петрарка Ф. Лирика. Автобиографическая проза. М., 1989. 8. Платон. Алкивиад I. http://grani.roerich.com/plato/txt/alcibiades1.htm 9. Платон. Сочинения: В 3 т. Т. 2. М., 1970. 10. Платон. Сочинения: В 3 т. Т. 3 (1). М., 1971. 11. Погоняйло А. Г. Искусство себя в Новое время. http://www.antropolog.ru/doc/projects/ antropseminar_2/pogoniajlo
