ДЕТСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ. УЧЁБА В ШКОЛЕ

ДЕТСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ. УЧЁБА В ШКОЛЕ
Родился я в крестьянской семье 24 сентября 1919 года в деревне Починок
Боковского сельсовета Буйского района Костромской области. Жизнь в эти
годы в деревне была нелёгкая. Шёл тяжёлый период интервенции и
контрреволюции. Свирепствовали голод и разруха. Родители мои жили в
одном доме с братьями, их семьями и родителями отца.
В то время колхозы ещё не были организованы, и каждая семья имела
свой надел, то есть, участок земли, который сама и обрабатывала. Жили мы
небогато, почти впроголодь. Весной, летом и осенью все взрослые, и дети
уходили работать в поле. А зимой мой отец Николай Иванович с братьями и
моим дедом уходили в город на заработки, плотничали. Моя мать Мария
Петровна, даже когда ждала моего появления на свет, не имела времени на
отдых. Ей приходилось и в поле работать, и ухаживать за коровой, и
выполнять разную работу по дому. Да и родила она меня прямо на скотном
дворе, в хлеву возле коровы в душистое сено.
Своё раннее детство сам я помню плохо. Немного помню из того, что мне
рассказывали обо мне моя бабушка Александра, мать моего отца, и моя мама.
Когда я был малышом, родители не баловали меня своим вниманием и
большой заботой обо мне, несмотря на то, что я для них был первенцем. Как
обычно в деревне, детишки в большинстве своём были предоставлены самим
себе. Летом взрослые брали меня, ещё совсем маленького, не умеющего даже
ползать, с собой в поле, где оставляли одного у борозды, а сами уходили
работать. Поэтому, если приходилось иногда плакать, то плакал я до тех пор,
пока самому не надоест, так как родители были заняты работой и иногда даже
не слышали моего плача. А с трёх-четырех лет я уже сам всем стремился
помогать и, наверное, сильно им мешал.
К этому времени у меня появилась сестрёнка Нина, а позднее один за
другим ещё пять братьев. Мать моя постоянно была занята хозяйством.
Поэтому с сестрёнкой Ниной и первыми двумя братьями приходилось часто
нянчиться мне, хотя я сам ещё был невелик, да и к тому же, я мальчик, а не
девчонка. Но время шло, я рос. Мне исполнилось семь лет, пошёл восьмой
1
год, и меня определили в школу, которая была организована в селе Боково,
одна на несколько деревень.
Помню, как моя бабушка Александра привела меня в школу в первый раз.
Она с трудом усадила меня в классе за парту, а я почему-то плакал и боялся,
что она уйдёт, и я останусь один и не увижу её больше никогда. Помню, как я в
страхе уцепился за подол её полотняной юбки и не хотел с ней расставаться.
Было страшно, ведь после уроков нам одним, нескольким малышам, надо
было
идти
домой
по
дороге
полем
около
четырёх
километров.
И,
действительно, было трудно и боязно, особенно зимой и в непогоду. Ходить
приходилось в школу в маминых, так как своих не было, подшитых валенках,
которые были мне не по ноге, а больше по размеру. Обедов в школе тогда не
было. Бабушка всегда старалась дать мне немного хлеба или лепёшку.
Вставать приходилось рано, в половине седьмого утра. Конечно, самому не
хотелось так рано вставать, да и на дворе было ещё темно.
Меня поднимала бабушка своими, всегда ласковыми и призывными
причитаниями: «Вставай, внучек! Вставай, мой соколик ласковый! Вставай, мой
зайчик!» – и так далее.
Учился я в начальных классах не очень хорошо, ниже среднего. Был ли я
тихим? Нет вовсе. Я был очень подвижным ребёнком, другими словами,
непоседой. На уроках, бывало, получал замечания. Я частенько дрался с
ребятами-забияками. Сам я почти никогда не затевал драку. Чаще всего я шёл
на драку, защищая девочек, или малышей. Был я физически крепким, сильным
и в драке чаще выходил победителем, но бывало, попадало и мне. Однако в
этих случаях, я никогда не плакал и не жаловался, хотя было больно и обидно.
В своей деревне я не боялся ребят, и даже тех, кто был старше меня.
Вообще, в нашей деревне было принято группироваться и дружить с
ребятами, живущими на одной улице. В деревне было всего пять улиц и,
поэтому было пять мальчишеских групп. Тогда у нас спортивных мероприятий
не было. Мы ничего не знали о таких играх, как футбол, волейбол, баскетбол,
хоккей с шайбой или мячом. Конечно, у нас были игры, но очень примитивные.
Мы играли в лапту с мячом, сделанным из тряпок, а также, играли в бабки, в
2
чижика или в прятки. Нередко мы собирались группами и по разным поводам
устраивали драки, так называемые, кулачные бои «улица на улицу». Зимой
свободное время мы проводили без драк и более интересно. Хотя бывало и
холодно частенько, но мы катались с горок на санках или самодельных козлах,
а также, на самодельных лыжах и коньках.
А однажды зимой со мной произошёл такой случай. Выпало очень много
снега. В огородах и садах навалило снега почти под самые крыши небольших
сараев и построек. Завалило также все ямы, старые колодцы и, другие,
каверзные для нас места.
И, вот в это время, я уговорил трёх своих товарищей прыгать во дворах и
огородах с крыш сараев и построек в сугробы из рыхлого ещё снега. Было
интересно, когда после прыжка утопаешь в снегу с головой, и тебя почти
совсем не видно. После того, как в своём дворе мы, прыгая много раз с крыш,
истоптали весь снег, мы решили перейти в соседний двор, где снег ещё был
нетронутым.
Забравшись на крышу одного из сараев, я прыгнул первым и попал в
заброшенный колодец, который был занесён снегом. Чудом не утонул, спасло
меня пальто, полы которого легли на снег, и я вместе со снежным комом
полетел вниз. Постепенно снег стал намокать, и я оказался в ледяной воде.
Товарищи мои испугались и убежали, но потом всё же сообщили дома
родителям о случившемся. Однако пока они пришли и вытащили меня из
колодца, прошло более часа. После этого я проболел много дней от простуды,
и даже длительное время заикался, наверное, от испуга. Но всё прошло, и я
выздоровел.
В стране был голод, в том числе, и в нашей деревне. Родители искали
выход из создавшегося положения, и нашли его. Они завербовались на
Дальний Восток строить и осваивать новые места. Мы семьёй, и ещё
несколько семей из деревни, переехали на новое местожительство в город
Оха на Сахалине. Жилья здесь для всех завербованных не было. Не было и
школы, где можно было бы учиться. Поэтому меня вместе с другими такими же
ребятами отправили в школу-интернат в посёлок Катанчли, здесь же на
3
Сахалине. Время шло, быстро пролетели для меня четыре года. Я закончил
четыре класса начальной школы. Оценки свои не помню, но они были явно
неблестящими, а всего лишь «переводными».
И только через год в городе Оха была организована школа, были
выстроены для жилья несколько домов, и я вернулся к родителям, где осенью
пошёл в школу в пятый класс.
Учиться было трудно, так как я по многим дисциплинам отстал по
пройденному материалу, и мне пришлось навёрстывать упущенное в учёбе. Я
вроде, как бы повзрослел, стал понимать многое, и стыдно было перед
родителями и перед товарищами по классу получать плохие оценки. Я стал
больше задумываться и об учёбе, и о жизни вообще.
В учёбе меня родители не контролировали, и помогать мне было некому.
В семье я был старшим, мать была почти неграмотной, отец всегда был занят
на работе. Он был строителем, поздно приходил домой и рано уходил на
работу, и я был предоставлен сам себе. Помню, что начал понимать многое
для себя. Я задумывался тогда уже над вопросом: почему большинство
учеников из нашего класса, и вообще из школы, получают хорошие оценки и
учатся успешно, а чем же я хуже? И я стал больше заниматься
самостоятельно, лучше выполнять домашние задания. Я заставлял себя это
делать, хотя это достигалось с большим трудом, с большим противоборством
внутри себя.
Я стал учиться хорошо. Шёл 1937 год. Приближалась разрушительная
гроза второй мировой войны, и мы, старшеклассники, интуитивно чувствовали,
что нам предстоит защищать свою Родину. В школе мы вырывали друг у друга
газеты, в которых печатались объявления о приёме в институты и военные
училища. Многие мои сверстники бредили, именно военными училищами,
авиационным, артиллерийским, танковым, военно-морским и другими. У меня
не было сомнений в выборе, куда пойти учиться. Ещё раньше меня увлекала
авиация. Я хотел быть лётчиком и думал об этом серьёзно. К этому я стал
готовить себя, закаливать и развивать физически. Много занимался спортом.
После уроков делал все домашние задания по школе, помогал по дому,
4
успевал и на спортивные секции. А занимался я в кружках по акробатике,
тяжёлой атлетике, играл в футбол. Всё это я делал сознательно, чтобы
подготовить себя для поступления в «учлёты».
ПУТЬ В АВИАЦИЮ
Мысли об авиации ещё упорнее засели у меня в мозгу и не оставляли ни
на минуту. Я был всё время в поисках сообщений об авиации, о самолётах. У
меня было много журналов, литературы, и я знал многих выдающихся
авиаторов таких, как Нестеров, Чкалов, Водопьянов, Байдуков. Я знал таких,
как Птухин, Серов, Красовский и многих других лётчиков. Знал из журналов и
самолёты гражданской войны такие, как «Фарман», «Ньюпор», отечественные
истребители И-5, И-153, И-I5 и бомбардировщики.
Вместе с тем, я продолжал учиться, был активным комсомольцем, членом
комсомольского бюро школы. Во время учёбы в девятом классе от имени
комсомольцев-школьников старших классов написал письмо в горком партии, в
котором мы настоятельно просили помочь организовать аэроклуб в городе
Оха по подготовке кадров для авиационных лётных школ. Я был ярым
инициатором этого письма. Сначала пришло письмо с ответом, что принято
решение открыть аэроклуб в городе. Я был на «седьмом небе» от радости, но
радость оказалась преждевременной. Аэроклуб не открыли. Нам объяснили,
что
не
могут
найти
места
для
постройки
аэродрома.
Мои
мечты
приостановились на неопределенное время.
После окончания средней школы я решил самостоятельно попытаться
поступить в аэроклуб. Я узнал, что у нас на Сахалине, южнее города Оха,
имеется аэроклуб в городе Александровске. Решил поехать туда, чтобы
поступить в аэроклуб. Но родителям о своём решении долго не говорил, зная,
что они будут возражать. И только перед самым отъездом я их убедил своей
настойчивостью и желанием стать лётчиком-истребителем.
Они дали мне немного денег на первое время, и я поехал. Очень тяжело,
непривычно и боязливо было покидать родной дом, своих братьев, сестру и,
особенно, родителей, мать и отца. Ведь я не знал, что меня ждёт впереди.
5
Сравнительно легко я добрался до Александровска. В аэроклуб меня
приняли. Здесь я впервые в своей жизни совершил полёт с инструктором на
учебном самолёте По-2, раньше его называли У-2.
Впечатления о первом своём полёте я запомнил на всю жизнь от начала
запуска и до посадки. Мой инструктор сказал мне тогда: «Ну, молодой человек,
садитесь в кабину!»
Я заволновался и полез в переднюю кабину, привязался ремнями и стал
старательно ловить каждое слово и движение инструктора. Вот он на крыле
самолёта, наклонился ко мне и сказал, чтобы я снял ноги с педалей и не
брался за ручку управления самолётом, пока он не покачает ею в воздухе из
стороны в сторону, после чего, мне предстоит самому управлять самолётом.
Где и в какой момент инструктор начал взлёт, я не успел заметить. В
общем грохоте не понял, когда мотор вышел на полные обороты, а горизонт
ушёл вниз куда-то. Стало немного тише, и я понял, что мы находимся в
воздухе. Самолёт, подняв нос вверх, стал набирать высоту, оставив горизонт
далеко внизу. И у меня сердце, трепетавшее сильно после взлёта,
успокоилось.
Я стал смотреть по сторонам и вниз на землю. Казалось, что самолёт с
работающим мотором был будто бы подвешен над землёй. Он почти совсем
не двигался, и внизу дома, лес, кустарник казались тоже совсем недвижимыми.
Я положил руки на колени и с интересом стал наблюдать за всем, что
происходит в воздухе. Потом вдруг одно крыло самолёта опустилось вниз к
земле, а горизонт сильно накренился. Я от неожиданного манёвра схватился
руками за борт кабины, боясь, что смогу вывалиться из самолёта. А самолёт
находился в глубоком вираже.
После вывода самолёта в горизонтальный полёт, инструктор подал мне
сигнал, покачивая ручкой, чтобы я взял управление самолётом на себя. Не
ожидая, что так скоро мне разрешат управлять самолётом самому, я
заволновался не в меру, и это привело к тому, что вначале я никак не мог
удержать самолёт в горизонтальном полёте. Самолёт совсем не хотел
слушаться меня, а все мои попытки подвести самолёт к горизонту и
6
удерживать его в горизонтальном полёте не удавались, он всё время
переходил или в набор высоты с потерей скорости, или вниз к земле с
увеличением скорости. Меня охватил ужас. Ну, думаю, не получится из меня
лётчик. Я даже бросил сектор газа и стал управлять двумя руками
непослушный самолёт. Вспотел от волнения. Сколько прошло времени, не
помню. Казалось, что вечность. Но потом я приспособился, стало легче, а
самостоятельный полёт подошёл к концу. Инструктор взял управление на
себя, стал снижаться для захода на посадку. При посадке мне казалось, что
ещё далеко до земли, но вот колёса стукнулись о землю, самолёт слегка
подскочил и покатился по посадочной полосе. Полёт закончился.
Однако и здесь аэроклуб был закрыт. Я опять решил один поехать в
Хабаровск для осуществления своей мечты. Но это было не так просто. Я был
совсем один в чужом городе, без друзей и знакомых. Как мне действовать
дальше, я ещё не знал. Конечно, сейчас легко написать, что я мужественно
перенёс всё это и упорно добивался заветной цели. Но это только на бумаге
всё делается быстро и, кажется, вроде как легко, а в жизни, в реальных
условиях не так быстро делается, и не сразу совершается задуманное. Эти
дни, после закрытия аэроклуба, у меня были очень беспокойные и
огорчительные. Была у меня мысль бросить все свои скитания, поиски
аэроклуба и вернуться домой к родителям.
В эти напряжённые и тревожные дни передо мной пронеслось моё
детство, вся моя короткая жизнь. Я, как наяву, увидел себя маленьким в
деревне, как я рос, как пошёл в школу, вспомнил свои огорчения и шалости.
Да, я мог стать совсем другим, ибо, почти до третьего класса, у меня были
стремления обмануть в чём-то кого-либо, соврать, взять тайком что-нибудь без
спросу. Были случаи, которые могли повести меня совершенно по другому,
неправильному пути в жизни. Уже в девять-десять лет я начал курить, чему
научил меня мой закадычный друг Женя. Это сосед по домам. Он был старше
меня на два-три года. Я попал под его влияние и подчинялся ему во всём. Я
мог научиться воровать, врать, обманывать. С болью вспоминаю, как по его
воле я залезал в чужой огород и воровал огурцы или яблоки, а он стоял в
7
стороне и наблюдал, чтобы подать сигнал, если нас обнаружат. Помню, как мы
забрались к моей родной тётушке Прасковье, это была сестра моей матери.
Мы забрались в сарай, где хранились овощи и сырые яйца. Ради баловства
мы стали эти яйца бросать в стенку и смотреть как «здорово» они
разбиваются, а потом убежали.
Был и такой случай, когда мы стащили у моего отца блестящие
металлические ленты. Он купил эти ленты в Буе и берёг их для обшивки
дверей. А мы из них пытались сделать корзиночки или ещё что-то. Конечно,
ничего у нас не получилось, все ленты мы погнули, испортили и хотели
незаметно выбросить их куда-нибудь, но нас поймали. И как я ни
оправдывался, врал, что это не я взял, отец крепко меня побил ремнём. Но это
меня не вылечило, не помогла порка. Я упрямо, бездумно продолжал своё
дело. Часто без спросу, воровски таскал, больше для друга, да и для себя
тоже, из шкафа что-либо из продуктов: печенье домашнее, фрукты и многое
другое, в общем, всё то, что было приготовлено и хранилось для всей нашей
большой семьи и уж, конечно, не для нас. И за это мне часто попадало.
Много и других случаев было, когда я делал что-то недозволенное. И
теперь я думал, как хорошо, что у меня хватило силы воли и духа оторваться
от такой компании и, главное, я стал понимать, что хорошо, а что плохо. Что-то
как-то во мне перевернулось, мысли мои заработали, и я себе дал слово, что
буду честным. И хотя не сразу это далось мне, но я действительно начал
контролировать свои поступки и учиться в дальнейшем стал хорошо.
Вспомнилось мне и то, как я сознательно боролся со своими желаниями.
Например, я однажды попросил мать купить мне новый костюм, так как старый
был у меня сильно поношен, хотя и опрятен. Мать посмотрела на меня и со
смущением пообещала. Но я уже понял, что это хоть и возможно, но для неё
трудно материально, ибо в семье у родителей тогда уже было, кроме меня,
ещё пять сыновей и дочь, моих младших братьев и сестра. Я мысленно стал
упрекать себя и решил, что пока обойдусь старым костюмом. И помню, как я
сказал тогда матери, что не нужен мне новый костюм, и что у меня и этот
неплохой и меня устраивает.
8
Вспомнил так же, как сильно хотелось, чтобы купили мне велосипед,
фотоаппарат или гармонь, а может, новые ботинки и многое другое, что имели
ребята из нашей школы. Но я сознавал, что не стал хуже их из-за этого, а,
может быть, даже больше их понимал цену каждой вещи и берёг то, что имел.
Обо всём этом я думал в это тревожное время, а когда очнулся от этих
воспоминаний, то сказал себе: «Всё правильно, не паниковать! Надо
действовать!»
Через несколько дней моих поисков для решения вопроса «что делать?» я
узнал в горкоме комсомола, что в Хабаровске имеется аэроклуб, который
действует уже много лет.
До Хабаровска я добрался без особого труда и сразу же направился в
горком комсомола. Долго ждал я приёма; весь день ушёл на это. Но я
дождался приёма. Меня принял второй секретарь горкома комсомола. Я ему
рассказал о своём желании учиться в аэроклубе и попросил помочь найти
работу, чтобы было на что жить. Сначала в горкоме отругали меня за то, что я
прибыл, как «к тёще на блины», без направления, но потом всё же помогли.
Направили меня на шестимесячные курсы по подготовке преподавателей
физкультуры для средних школ. Там платили мне стипендию, которой едва
хватало на питание. Дали место в общежитии, и я начал заниматься на курсах.
Одновременно самостоятельно пытался поступить в аэроклуб. Это ведь,
главное, ради чего я приехал в этот город. Оказалось, что здесь не так просто
поступить в аэроклуб, так как желающих было много, город большой, а
аэроклуб один. Всё своё свободное время я проводил в аэроклубе, при случае,
помогал мотористам, присматривался, со всеми знакомился. Это мне и
помогло, меня приняли.
Настоящие, опытные инструкторы приступили к нашему обучению. С ними
мы изучали конструкцию самолёта, мотора, теорию полёта, проводили
тренировки на земле. Мы обучались, сидя в учебном самолёте на земле, как
действовать рулём при взлёте, наборе высоты, горизонтальном полёте и так
далее. Мы занимались долго и тщательно. Прошёл месяц, другой, третий... и
вот, наконец: «Учлёт Паровин к полёту готов!»
9
Таким образом, я полетел на самолёте У-2 с инструктором второй раз в
своей жизни. Потом полетел третий, четвёртый, пятый раз, и всё время с
инструктором. Много раз я летал с ним. Я уже сам производил запуск У-2,
выруливал на взлёт и взлетал, выполняя весь полёт по заданию, а инструктор
контролировал все мои действия и на земле, и в воздухе. Количество полётов
перевалило уже за тридцать, а инструктор как будто и не собирался выпускать
меня в самостоятельный полёт. Но вот этот день наступил, 4 июня 1939 года.
«Паровин!» – позвал инструктор меня и сказал, – «Сделаешь круг над
аэродромом, снизишься на планировании, пролетишь над стартом, сделаешь
змейку, посмотришь на посадочное «Т», я буду там; если помашу руками,
сделаешь круг и пойдёшь на посадку. Задание понял?»
«Так точно, понял!» – ответил я и рванулся к самолёту, полез в кабину.
«Отставить!» – остановил меня инструктор и добавил: «Обойди один, два
раза вокруг самолёта, осмотри его и успокойся, после чего садись в кабину».
Я так и сделал, обошёл самолёт, осмотрел его, немного успокоился, сел в
кабину, пристегнулся ремнями, дал команду: «К запуску!» и запустил мотор
самолёта, вырулил на старт и произвёл взлёт.
Едва только самолёт перешёл в набор высоты, напряжение спало и
охватило восторженное состояние, захотелось кричать: «Я лечу сам! Один!»
Я оглянулся, убедился, что лечу один, что я хозяин самолёта, нет сзади
инструктора! Сделал левый крен, потом правый и тут заметил, что прозевал
время второго разворота. Чтобы исправить положение, начал производить
разворот с большим креном, в результате чего стали падать скорость и
высота, самолёт все же развернул, но потерял 50 метров высоты. Сразу
подумал, что инструктор не простит мне этого «фокуса». Надо строго
выдерживать режим полёта, и я стал более внимателен к полёту. Проходя над
стартом, выполнил змейку, как учил инструктор, осмотрел полосу, посадочное
«Т». Всё было в норме. Теперь, самое главное, это хорошо сесть. Зашёл на
посадочную прямую. Снижаюсь, все ближе и ближе земля.
Командую сам себе: «Пора!» и начинаю выравнивать самолёт, плавно
беря ручку управления на себя. Потом ослабляю усилие на ручку, самолёт
10
послушно уменьшает вертикальную скорость. Касаюсь колёсами земли
недалеко от посадочного «Т». Самолёт замедляет бег, я заруливаю на свою
стоянку и выключаю мотор. Ребята, учлёты из группы и мотористы,
поздравляют меня с первым самостоятельным полётом.
Инструктор встретил мой доклад о самостоятельном полёте с улыбкой и
вопросом: «Ну, как там, одному?» А потом поздравил и похвалил меня за
полёт.
Затем пошли обыкновенные полёты для тренировки по кругу и в зону.
Много уже произвёл я полётов по кругу и в зону самостоятельно. Учебная
программа по полётам подходила к концу, и в это самое время на аэродром
заехал после отпуска участник боёв на озере Хасан военный лётчик Лакеев.
На его гимнастёрке был прикреплён новый орден Красного Знамени, и
выглядел он тогда совсем необыкновенным человеком. Сам он был
невысокого роста, но хваткий, подтянутый, загорелый.
В те годы нас волновали подвиги наших воинов и лётчиков, которые
храбро дрались на Халхин-Голе и у озера Хасан. Мы с огромным вниманием и
трепетом слушали его рассказы о боях в небе с самураями. Затем он попросил
инструктора, с которым, очевидно, был знаком, чтобы ему разрешили слетать
в зону с кем-нибудь из нас.
Помню, как он сказал тогда: «До чёртиков соскучился по небу, да и
посмотреть интересно, каких ребят вы нам готовите?»
Инструктор показал на меня и сказал: «Ну, учлёт Паровин, покажи своё
умение летать. Но только без самодеятельности!»
Кровь ударила мне в голову от такого неожиданного задания. Инструктор
ещё что-то мне говорил, но где уж там! Все мои мысли были теперь
направлены на то, чтобы хорошо слетать и не осрамиться перед таким гостем.
Мы сели в самолёт и пристегнулись ремнями.
«Без самодеятельности!» – услышал я сзади задорный голос.
Сразу стало как-то легко и просто. Взлетев, я вышел из круга и пошёл в
заданную зону. Начал выполнять пилотаж. Из всех фигур пилотажа мне на У-2
нравилось выполнять переворот, и делал я его всегда хорошо. Но на этот раз
11
перестарался, уж больно хотелось выполнить всё чисто, а получилось так, что
когда самолёт перевернул вверх колёсами, несколько дольше задержал ручку
управления, и мы зависли вниз головами на привязных ремнях. Самолёт
слегка «посыпался» вниз, вихри холодного воздуха ворвались в кабину. Поняв
свою ошибку, я быстро подобрал ручку управления на себя и вывел самолёт
прямо по центру зоны. По окончании пилотажа вышел на аэродром и произвёл
посадку. После заруливания на стоянку, нас встретил инструктор.
«Ну, как слетали?» – задал вопрос гостю инструктор.
«Молодец!» – ответил лётчик: «Хорошо летает! Уверенно!»
И мне очень приятна была такая оценка. Надо отметить, что после
окончания Великой Отечественной войны произошла моя вторая встреча, уже
с
генералом
Лакеевым,
который
был
командиром
13-й
гвардейской
авиадивизии, где я проходил военную службу, будучи помощником командира
150-го гвардейского истребительного авиационного полка ВВС.
Аэроклуб закончил я успешно, как и вся наша группа. Лето 1939 года было
на исходе. Впереди были ещё более сложные дни учёбы в военной лётной
авиашколе истребительной авиации.
ЛЁТНАЯ АВИАШКОЛА
В наш хабаровской аэроклуб прибыла комиссия с целью отобрать лучших
лётчиков для продолжения учёбы в Бирмской военно-авиационной лётной
школе. Эта авиашкола была молодой и сделала всего один выпуск перед
нашим набором.
Экзамен мы сдавали по полётам на самолёте У-2 в зону и по кругу. Этот
экзамен я выдержал без особых затруднений, хотя волнение и было, конечно.
Медицинскую комиссию тоже прошёл без ограничений, несмотря на то, что она
была строгой, ибо из 27 человек, входивших в нашу группу, 8 человек были
забракованы и не прошли комиссию.
В авиашколу мы прибыли летом 1940 года. Школа была небольшая.
Располагалась она в распадках небольших сопок, которые покрыты были
орешником и мелколесьем, примерно в 10 километрах от железной дороги.
12
Стояла она неприметно, даже скромно, и мало чем напоминала авиашколу.
Почему-то она называлась «Авиагородок «Бирма». Там были построены ещё
три казармы, несколько домов для командного состава школы, столовая, Дом
Красной Армии, баня и несколько небольших домиков, типа «финских».
Взлётно-посадочная полоса находилась на окраине авиагородка.
Встретили нас хорошо, организованно, сразу же привели в порядок:
постригли «под машинку», сводили в баню, обмундировали в авиационную
военную форму. После этой процедуры мы сами себя и друг друга еле
узнавали, такими стали непохожими на гражданских ребят.
Первые два месяца с нами занимались, в основном, строевой и
физической
подготовкой.
Каждого
из
нас
необходимо
было
сделать
«новеньким» военным человеком с хорошей военной выправкой, умеющим
ходить строевым шагом, отдавать воинскую честь, умеющим по-уставному
обращаться к старшим по званию и общаться между собой и, вообще, научить
многому, что называют военным уставом.
Регулярно, почти каждую неделю, мы совершали маршевые походы на
значительные расстояния, проводили учебные стрельбы из стрелкового
оружия: винтовки и пистолета боевыми патронами. За этот двухмесячный
период мы прошли полный курс обучения по «расширенной программе
молодого бойца». Мы приняли военную присягу, и вышли на просторы лётного
поля.
Надо сказать, что в нашей стране шло быстрое развитие авиации, в том
числе, и истребительной. Не успели ещё отзвучать восторженные возгласы в
адрес истребителей И-5 и И-153, как появилась новая, ещё более
совершенная машина, истребитель И-16; лётчики называли его «ишачок». В то
время он вызывал у нас всех гордость, как самый быстроходный и
манёвренный самолёт. Он развивал скорость до 480 километров в час. На
высоту 5000 метров самолёт поднимался за шесть минут, достигал потолок
9200 метров и нёс мощное стрелково-пушечное вооружение. И вот на этом
самолёте-ястребке нам и предстояло научиться летать, вести воздушные бои,
метко стрелять.
13
Мы попали в хорошие руки инструкторов-лётчиков. Начальником лётной
авиашколы был полковник Пушкарёв, командиром эскадрильи капитан, а
после присвоения очередного звания, майор Чумичкин, командиром звена
лейтенант Малыш, инструктором сначала лейтенант Дробот, а потом, после
назначения его командиром звена, инструктором стал Вихров.
В нашей группе было всего семь курсантов. Это я, Толя Hepодов. Костя
Цыва, Гаврилин, Серёжа Власов, Володя Дубинин и Боря Меринов. Мы быстро
сдружилась и полны были желания приступить к полётам. Здесь в авиашколе,
я
особенно
сдружился
с
Лёшей
Проскуриным,
очень
спокойным,
подготовленным и развитым.
В авиашколу Лёша прибыл из танковых войск с опытом армейской жизни,
в звании старшины. Он попал в группу курсантов к инструктору Евстигнееву,
который потом с нашим выпуском ушёл на фронт. А с Лёшей Проскуриным мы
воевали в одном полку на истребителях Як-1. А Кирилл Евстигнеев был в
соседнем полку и летал на самолётах Ла-5. Мы воевали в одном авиакорпусе
генерала Подгорного. Нередко мы с ним встречались на аэродромах. Он
окончил войну дважды Героем Советского Союза, живёт сейчас в Москве. А
Лёша Проскурин ушел из жизни в 1978 году.
Но, вернёмся к авиашколе. Мы были готовы летать, но оказалось, что
наша задача обучения на скоростном истребителе И-16 осложняется тем, что
мы все окончили аэроклуб на самолётах У-2, а между этим самолётом и
самолётом И-16 очень уж была огромная разница и в скорости, и
манёвренности. Надо было сократить эту разницу, приблизить условия полёта
на тренировочном самолёте У-2 к полёту на самолёте И-16. Такой самолёт
нашли, это был самолёт Ут-2, который имел скорость полёта значительно
больше, чем У-2, и мы начали на нём учебные полёты.
Инструкторы готовы были буквально не вылезать из инструкторской
кабины самолёта, обучая нас даже в выходные дни. Каждый инструктор хотел
как можно быстрее подготовить к самостоятельным полётам своих питомцев.
Шло время, мы взрослели, постепенно крепла у нас, курсантов,
уверенность в своих силах. Мы уже летали самостоятельно на самолётах Ут-2
14
без инструктора. Но вместе с этим нередко у некоторых из нас появлялась
переоценка своих личных возможностей. В результате стали возникать лётные
нарушения, грубые посадки, поломки и даже произошла авиакатастрофа.
В этот же период было и со мной лётное происшествие. Я летел
самостоятельно на Ут-2 по маршруту на малой высоте. Выйдя из зоны
видимости аэродрома, на пути маршрута я увидел большое озеро, а на нём и
вокруг него большое скопление водоплавающих птиц. Не думая об опасности,
решил пролететь над этим озером со снижением, может быть, ради
любопытства. Но когда я уже подлетал к озеру, от шума самолёта, или просто
так, птицы поднялись большой стаей, и я самолётом врезался в них.
Почувствовал сразу несколько ударов по самолёту, по крыльям. Самолёт
закачался, но полёт я продолжил и произвёл посадку благополучно. Однако на
самолёте при послеполётном осмотре обнаружили две больше пробоины в
крыле и, в одной из них, убитую птицу. Ко всему этому, оказался ещё
повреждён и винт самолёта. За этот случай я попал в «Анализ лётных
происшествий по военно-воздушным силам» и, главное, по моей вине были
запрещены полёты на несколько дней всей нашей группе. К сожалению, я не
понимал тогда ещё, что этот полёт мог закончиться с более тяжёлыми
последствиями, вплоть до авиакатастрофы.
Наши учебные полёты подходили к концу. Программа была выполнена,
далее предстояло обучение непосредственно на учебно-боевом самолёте. И в
этот период нам объявили, что авиашкола переводится на другой аэродром, и
нас всех перебазируют на новое место в район города Абакан. Место для
аэродрома было прекрасное, поле лётное ровное, как стол и, почти
неограниченной длины, более пяти километров.
Жить расположили нас в палаточном городке за чертой города. Мы
получили новые самолёты-истребители И-16 и учебные самолёты Ути-4
«спарки». Это такой же самолёт, как И-16, но только со второй кабиной для
инструктора.
Мы
опять,
с
удвоенной
силой,
приступили
к
освоению
современного истребителя. Самолёт И-16 был строгий в пилотаже и никому не
прощал ошибок при выполнении полёта. Поэтому нам давали много учебных
15
полётов по кругу с взлётом и посадкой. Закончив учебную программу и сдав
экзамены, мы начали самостоятельные полёты на боевом самолёте И-16.
Но для полного освоения самолёта-истребителя нам недостаточно было
уметь взлетать и садиться. Необходимо было грамотно вести воздушные бои,
уметь метко вести стрельбу по целям, научиться групповой слётанности, то
есть, уметь летать в группе от пары до эскадрильи и полка. И мы учились не
жалея сил и времени, выкладываясь до конца. Мы были ещё в авиашколе,
когда Гитлер напал на нашу Родину.
НАЧАЛО ВОЙНЫ. ОСВОЕНИЕ НОВЫХ САМОЛЁТОВ
Началась Великая Отечественная война. Фронту нужны были лётчикиистребители, владеющие самой современной скоростной техникой и новые,
совершенные самолёты, так как, у фашистов на фронте были истребители
«Мессершмитты»
Ме-109
и
«Фокке-Вульфы»
Фв-190,
которые
имели
превосходство над нашими истребителями И-16. Однако и у нас появились
уже скоростные истребители Як-1, Ла-5, МиГ-3. Требовалось срочно осваивать
их. По скорости и манёвренности они не только не уступали фашистским
самолётам, но даже и превосходили их во многом.
Было принято решение отобрать и из нашей авиашколы группу лётчиков,
окончивших лётную школу на истребителях И-16 и переучить их в короткие
сроки для фронта на самолётах ЛаГГ-3. В эту группу попал и я. Переходным
учебным самолётом был Ути-4. Длина разбега на самолёте ЛаГГ-3 была
больше, чем на самолёте И-16 почти в два раза, и скорость ЛаГГ-3 была
намного больше. Поэтому при обучении на УТИ-4 взлёт производился
удлинённый при неполной даче газа, то есть при уменьшенных
оборотах
двигателя.
Я летал на ЛаГГ-3 в числе первых и произвёл всего пятнадцать вылетов.
Надо сказать, что самолёт ЛаГГ-3 был тяжёлым в управлении, сложным при
взлёте и посадке. Он был очень неустойчив при разбеге и на пробеге после
посадки. Трудно было ещё малоопытным лётчикам удержать направление; а
как только упустишь направление, самолёт сразу начинал неуправляемо
16
отклоняться, и это, как правило, приводило к аварии. Самолёт резко
разворачивало, стойки шасси не выдерживали и ломались, а самолёт
оказывался на «животе». А это уже была серьёзная поломка. Таким образом, у
нас почти все самолёты были выведены из строя и не попали на фронт, да и
мало их было.
Вскоре после этого к нам прибыли новенькие истребители Як-1 и учебные
самолёты для переучивания на них. Прибыло их много. Самолёт Як-1 был
очень хороший по манёвренности, скорости и вооружению, простой и лёгкий в
управлении. Имея уже опыт, мы быстро овладели этим самолётом, да, и
инструкторы менее всего думали об отдыхе, их мысли были о том, чтобы, как
можно быстрее и лучше подготовить нас для фронта, научить при этом
приёмам воздушного боя. В программу подготовки ввели сложный пилотаж и
отработку воздушного боя парами.
До окончания программы оставалось совсем немного, один-два учебных
боя. И надо было так случиться, совсем неожиданно для меня, инструктор
сказал мне: «Слетай, Паровин, на учебный воздушный бой с Проскуриным,
ведь вы друзья. Наверное, интересно будет померяться силами?»
От неожиданности я замер. Отказываться было неудобно. А Лёша ещё не
знал, что должен полететь со мной на воздушный бой над аэродромом на виду
у всех. По плану я должен был лететь с другим лётчиком, но тот заболел, и
инструктор заменил его Проскуриным Лёшей.
Нельзя сказать, что я и Лёша избегали полётов на воздушный бой
«противниками», но, откровенно говоря, и не напрашивались, каждый
понимал, что дружба дружбой, а бой есть бой. И мне не хотелось, чтобы он
зашел мне в «хвост». Я считал себя в воздухе сильнее его, но и мне не
хотелось заходить ему в «хвост» и быть победителем.
Я нашел Лёшу в квадрате ожидания и передал ему, что приказано нам
лететь в зону над аэродромом на воздушный бой.
«У тебя есть желание?» – с безразличным видом спросил я.
Он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Хорошо, полетели!»
17
До самого момента, как только мы устремились навстречу друг другу, я
почему-то чувствовал себя как-то скованно. Думал, с чего начну манёвр?
Конечно, лучше всего, сделать боевой разворот в сторону солнца, но это
будет нечестно по отношению к Лёше, хотя на фронте это было бы самым
выгодным манёвром, а здесь? Ведь он наверняка будет ослеплён и потеряет
меня. Метров за 800 я увидел, как он стремительно перевёл самолёт в набор
высоты с разворотом. Манёвр простой. Я сделал то же самое, но навстречу
ему. Теперь мы оказались в глубоком вираже в противоположных точках. Бой
проходил скучно.
Нет, решил я, такой бой не по мне, и я, перевернув самолёт на спину,
потянул ручку на себя и оказался в крутом пикировании. При выходе из
пикирования заметил своего «противника» по бою. Он был в таком же
положении, но выше меня. Стало ясно, что, если я буду выводить самолёт из
пикирования, то он зайдёт ко мне в «хвост», и тогда мне трудно будет
оторваться от него.
Я подумал, что бы я сделал в реальном бою, на фронте? И решил
действовать. Не доводя самолёт до горизонта, я опять положил самолёт на
спину, показывая, что делаю переворот. Однако сразу же увеличил крен
больше, чем на 180° и, находясь в глубокой нисходящей спирали, стал
выводить самолёт из пикирования. Скорость моего «Яка» возросла до 600
километров в час. С силой вытягиваю самолёт из пикирования, чувствую
тяжесть во всём теле, казалось, руки и всё тело налились свинцом, в глазах
потемнело, хотя сознание не пропало, и самолёт я чувствовал. Постепенно
перегрузка уменьшилась, я ввёл самолёт в новый вираж и стал искать самолёт
Лёши.
Я увидел его далеко внизу. У меня было преимущество в высоте, а это
почти победа, сразу начинаю сближение с ним. Однако его самолёт, находясь
в наборе высоты вдруг резким разворотом на крыло перешёл на пикирование.
Я стал за ним пикировать, не понимая, почему он не выходит из пикирования.
Земля уже близко. Я начал вывод своего самолёта из пикирования, а затем
перевёл его в набор высоты и тут на развороте увидел, что Лёша с набором
18
высоты идёт мне навстречу. Лобовая атака! Отвернуть нельзя, иначе он
зайдёт мне в «хвост». Ну, что ж, посмотрим! На какое-то время с досады я
забыл о контроле над расстоянием. И вдруг с ужасом увидел несущийся в лоб
на меня его самолёт. Казалось, столкновение неизбежно! С силой взял ручку
управления на себя и сжался, ожидая удара. Глупо, подумал я, на виду у всех
показать свою безграмотность и погибнуть, и, тем более, не на фронте. И
только в наборе высоты, совсем рядом от меня пронёсся его самолёт.
А на земле в это время наблюдали наш воздушный бой. В начале боя
инструктор улыбался, показывая курсантам наш воздушный бой, а после того,
как мы начали лобовую атаку и чуть не столкнулись, стал ругаться.
Бой закончили, произвели посадку и доложили инструктору, вытирая от
волнения пот с лица. Инструктор отругал нас и по приказу командира звена
отстранил обоих от полётов. Мы были строго наказаны и понимали, что это
справедливо.
ОКОНЧАНИЕ УЧЁБЫ
Учёба закончилась, и мы были готовы к отправке на фронт. Но перед тем,
как отправить нас на формирование в полк, вышел приказ Министра обороны
Тимошенко. И всем лётчикам, которые прослужили в армии менее трёх лет с
момента присяги, воинское звание «младший лейтенант» приказано отменить,
а присвоить звание «сержант».
Мне было присвоено воинское звание «старший сержант», так как я был
выпущен из авиашколы старшим лётчиком. А воинское звание «лейтенант»
мне присвоили летом 1943 года.
Почти все из нашей группы попали в 6-й истребительный авиационный
полк. Командиром полка был майор Лукелий, командиром эскадрильи
лейтенант Кибалов Саша. Я, как старший лётчик, с ведомым Серёжей
Власовым, летал в его звене. Ведомым у Саши Кибалова был Боря Меринов.
Все мы были выпускниками одной авиашколы. Наш 6-й истребительный
авиаполк входил в состав 294-й истребительной авиадивизии. Кроме него, в
19
авиадивизию входили 183-й и 427-й истребительные авиаполки. Все они
впоследствии стали гвардейскими, но об этом позже.
Мы находились на формировании и занимались полётами по отработке
элементов
боевого
применения,
проводили
одиночные
и
групповые
воздушные бои, учились стрелять с воздуха, то есть всему тому, что
потребуется на войне. Летали и эскадрильями, и полками по маршруту на
максимальную дальность на разных высотах. В период полётов при
формировании полка со мной произошли два неприятнейших случая, которые
могли стоить мне жизни.
Опишу первый из них.
Мы производили полёт составом эскадрильи из трёх звеньев по маршруту
на малой высоте до 1000 метров. Я летел в звене командира эскадрильи
Саши Кибалова ведущим пары. Моим ведомым был Серёжа Власов. Погода по
маршруту была сложной, густая дымка, плохая видимость. От лётчиков
требовалась повышенная осмотрительность.
А вышло так. Мы прошли второй поворотный пункт, и командир
эскадрильи дал команду: «Разворот левый!»
После выхода из разворота, я не увидел на месте своего ведомого и стал
его искать. Запросил по радио его место, но ответа не получил и вдруг,
неожиданно, над собой, прямо над кабиной моего самолёта, увидел совсем
рядом самолёт Серёжи Власова, который начал снижаться, накрывая меня.
Сразу стало ясно, что он меня не видел. Я, чтобы избежать столкновения,
начал энергично снижаться, и, чтобы отойти от него, увеличил скорость. И тут
произошло так, что самолёт надо мной также стал с небольшим левым
разворотом резко снижаться. И как я ни старался уйти от него, он буквально в
метре от кабины своим винтом прошёл и отрубил у моего самолёта конец
левого крыла. Самолёт мой тряхнуло так, что он чуть в штопор не сорвался. С
трудом вывел я его в горизонтальный полёт. Сильно кренило влево,
приходилось весь полёт ручку управления держать отклонённой, чтобы
сохранить полёт по горизонту. Самолёт вёл себя неустойчиво, всё время
пытался сорваться в разворот со снижением, скользил, и только плавными
20
движениями рулей я возвращал самолёт в горизонтальный полёт и вёл его на
аэродром на минимальной скорости.
С большим трудом я долетел до аэродрома, но впереди было ещё
сложнее. Как зайти на посадку? Надо было производить разворот при заходе
на посадку, а это было небезопасно, так как самолёт плохо слушался рулей и
мог свалиться в штопор или перейти в пикирование, что привело бы к
катастрофе. Долго я заходил на посадочную полосу с малым разворотом и
малым углом планирования. Посадку произвёл, но за все время я пережил
многое, из кабины вылез весь потный, усталый, еле живой от переживаний.
Мой ведомый не садился, всё время шёл, сопровождая меня до
аэродрома. После посадки, чувствуя свою вину, он очень переживал. Конечно,
он был строго наказан за это грубое лётное происшествие, но мне было от
этого не легче. Я был на «волоске» от гибели. Но всё прошло со временем,
забылось, и жизнь продолжалась.
Вскоре после этого случая на маршруте мне опять пришлось пережить
тревожные минуты, которые также неизвестно как могли закончиться для меня.
После взлёта группой по заданию, во время набора высоты, примерно на
высоте 1500 метров, мотор моего самолёта начал давать перебои в работе, и
вскоре совсем остановился, несмотря на все мои попытки не допустить этого.
Самолёт начал терять скорость, и я, выйдя из строя, перевёл его на
планирование. Высота падает, напряжённо смотрю вокруг, куда же произвести
посадку. Кругом лес, кустарник, вода и болотистая местность. Ну, подумал я,
на этот раз не выкрутиться, и везенье не поможет. Что делать? А время шло,
надо решать! И тут я увидел справа внизу болото с кустарником и небольшую,
казалось, сухую и ровную полоску, в виде площадки. Решаю садиться на неё,
хотя бы на «живот». Раздумывать времени уже не было, направил нос
самолёта на это место, шасси не выпускаю. Но всё же на высоте около пяти
метров передумал и решил выпустить шасси и сесть на колёса, надеясь, что
площадка для посадки окажется с твёрдым грунтом.
Подошёл к земле, насколько только это возможно, на меньшей скорости,
выбрал ручку на себя – приземление мягкое, самолёт начал пробег, но всё
21
время «хвост» самолёта пытался оторваться от грунта, с большой опасностью
скапотировать, но ручку стараюсь полностью держать на себя. И вот самолёт
остановился. Я облегчённо вздохнул. Передал по радио, что приземлился вне
аэродрома, что всё нормально и вылез из кабины. Да, кажется, и здесь мне
повезло. Место явно было неподходящим и опасным для посадки на колёса.
Прибывшие за мной люди, во главе с инженером эскадрильи, пройдя по
следу пробега самолёта, удивлялись, как это я не перевернулся вверх
колёсами, грунт был вязкий, с кочками, колёса у самолёта были погружены в
болото почти полностью. Пытались на машине подъехать к самолёту, чтобы
отбуксировать его, но это оказалось невозможным. Самолёт пришлось
разбирать на части, чтобы доставить его на аэродром.
После проверки комиссией причины отказа мотора было дано заключение:
мотор отказал в воздухе в результате неисправности и выхода из строя
высотного корректора.
ФОРМИРОВАНИЕ 6-ГО ИСТРЕБИТЕЛЬНОГО АВИАЦИОННОГО ПОЛКА
Мы были готовы к боевым действиям и нас наземным эшелоном
перебросили па первый прифронтовой аэродром «Клин». Это недалеко от
Москвы, которая встретила нас громадами зданий, полным затемнением, в
воздухе аэростаты заграждений. Это создавало впечатление неприступной и
грозной силы.
После решающего разгрома фашистских войск под Москвой в конце 1941
года враг не остановился и продолжал свои варварские бомбардировки
Москвы и её окрестностей.
Мы производили вылеты в составе звеньев на прикрытие Московского
неба от налётов авиации фашистов, тех бомбардировщиков, которые
прорывались через заслоны фронтовой авиации и авиации противовоздушной
обороны страны. Поэтому в этот период для нашего полка не было
интенсивной и напряжённой боевой работы. Мы только иногда встречались с
бомбардировщиками противника, да и то, больше с одиночками.
22
Зимой 1942 года нас срочно перебазируют на Воронежский фронт.
Перебазирование
полка
производили
лётным
эшелоном.
Перелетали
составами эскадрилий с интервалами между вылетами 30 минут. Перелёт этот
оказался для нас не совсем успешным, с неожиданными потерями для нас.
В этот период погода была на маршруте неустойчивой. Однако на
аэродроме вылета «Клин» и в районе города Москвы, погода была хорошая,
малооблачная, с видимостью до 10 километров, а по маршруту и в районе
посадки, на промежуточном аэродроме «Тамбов», проходили большие
снежные заряды, шёл сильный снег. Служба метеоинформации сработала
плохо, в результате перелёт был разрешён, и мы дорого поплатились за это.
Первую группу вёл командир 6-го истребительного авиаполка майор
Лукелий. Первая эскадрилья состояла из 16 самолётов Як-1 в составе четырёх
звеньев. На маршруте, уже на подлёте к промежуточному аэродрому, они
попали в снежный заряд, видимость резко упала. В группе звенья потеряли
друг друга. На аэродром на малой высоте по наземным ориентирам сумели
прийти только два звена, а два других произвели вынужденную посадку вне
аэродрома на снег в поле. В результате было повреждено три самолёта Як-1.
К счастью, поломки были незначительными, и самолёты быстро ввели в строй.
Наша вторая эскадрилья, во главе с командиром Сашей Кибаловым, в
составе 12 самолётов Як-1 вылетела по маршруту через 30 минут после ухода
первой эскадрильи. Но нас не успели предупредить о плохой погоде на
маршруте.
Пройдя половину маршрута, мы попали в сильный снегопад. Командир
группы приказал всем сомкнуться в плотный строй всей эскадрильей, на
видимость впереди идущего самолёта. Каждый из нас знал, что потеря из виду
самолёта ведущего очень опасна. Летели мы на малой высоте вдоль железной
дороги, за ведущим командиром группы, которая могла нас вывести в район
аэродрома посадки. Иногда облачность заставляла снижаться нас до
бреющего полёта, и это было опасно в таких условиях для большой группы. И
уже недалеко от аэродрома посадки, два самолёта из группы потеряли группу
и произвели посадку вне аэродрома на снег с убранными шасси. И всё же полк
23
собрался полностью, повреждённые самолёты отремонтировали, и остальную
часть перелёта на фронтовой аэродром произвели успешно.
И, вот мы непосредственно на фронте, на полевом аэродроме Уразово,
в 15-20 километрах от линии фронта. А прошлое осталось где-то далекодалеко за недобрым июньским рассветом 1941 года, за суматохой начальных
дней и поисков пути в авиацию, за спешным переучиванием нас на новую
скоростную технику, за томительным ожиданием приказа «На фронт!»
НА ФРОНТ
И вот, наконец-то, фронтовой аэродром! Здесь фактически и началась моя
настоящая боевая работа, встречи с противником и настоящие воздушные бои
не на жизнь, а на смерть. Правда, опыта боёв у меня ещё тогда не было, и всё
было впереди.
Рядом с нами на аэродроме стоял авиационный полк истребителей Ла-5
авиакорпуса генерала Подгорного. Наш 6-й истребительный авиаполк сразу же
начал боевую работу. Кроме разведки войск противника с воздуха, у нас
стояла задача сопровождать бомбардировщики Пе-2 и штурмовики Ил-2 на
бомбардировку и штурмовку войск противника.
С утра погода была безоблачная, видимость хорошая. Командир нашей
2-ой эскадрильи лейтенант Кибалов собрал нас и поставил задачу на
прикрытие
и
сопровождение
бомбардировщиков
Пе-2
для
нанесения
бомбового удара по наземным войскам и объектам противника. Уточнил
боевой порядок и сигнал на вылет – две зелёные ракеты. В ожидании Пе-2,
которые должны были подойти к нашему аэродрому, мы группой сели в свои
самолёты и ждали сигнала на запуск и взлёт.
Я был ведущим пары в звене командира эскадрильи. Настроение было
приподнятое. Сидели в кабинах уже порядочное время, а Пе-2 пока нет. В
голову лезут картины несбыточных сражений: вот появляются «мессеры», я
бросаюсь на них в атаку сверху на большой скорости, сближаюсь и
прицеливаюсь, открываю огонь, явно слышу «ду-ду-ду!», вижу, как один, потом
второй «мессеры» горят, разваливаются в воздухе, я в восторге! Но что такое?
24
Мой самолёт закачался, и я проваливаюсь вниз, падаю, выбрасываюсь с
парашютом. Приземляюсь и вижу, что со всех сторон ко мне бегут фашисты и
кричат что-то, стреляют из автоматов…. И тут я очнулся, оказывается, уснул в
кабине. Вот это да! Наверное, от долгого ожидания бомбардировщиков.
Бесцельно хватаюсь за ручку управления и сектор газа, смотрю на приборы.
Скоро ли появятся Пе-2?
И тут увидел в воздухе зелёные ракеты – команда на запуск и взлёт.
Загудели моторы, и начался взлёт. Взлёт произвели быстро, собрались в
группу и увидели в стороне строй бомбардировщиков. Набираем высоту 2500
метров и занимаем общий боевой порядок: наше первое звено командира
эскадрильи
и
второе
звено
встали
справа
и
слева
немного
сзади
бомбардировщиков с превышением их на 500 метров, третье звено сзади и
выше нас ещё на 1000 метров.
По-настоящему, это первый мой боевой вылет, и при этом, усложнённый,
так как летим большой группой. Я пишу о нём много лет спустя, когда
впечатления сильно потускнели. И всё же....
Мы летим к линии фронта, гляжу по сторонам и вижу, как почти рядом с
нами появился чёрный шевелящийся клубок. Сначала не понял, что это?
Оглядываюсь и вижу вокруг боевого порядка наших самолетов всё больше и
больше стало этих грязно-серых клубков, догадываюсь, что это зенитные
разрывы. Нас обстреливает с земли зенитная артиллерия фашистов. Значит,
пролетаем над линией фронта. Кручу головой на все 360 градусов, ибо
осмотрительность в данный момент, прежде всего. Этому нас учили в
авиашколе. Внизу вижу какие-то строения. Они «плюются» шевелящимися
клубками. Это зенитные пушки. В ответ бомбардировщики Пе-2 сбрасывают
свои бомбы на врага. Вражеский объект в дыму и огне. Метко бомбят наши
Пе-2, молодцы!
А где же командир группы? Ослабил на секунду внимание и чуть не
потерял его из виду. Он уже в левом развороте вместе с бомбардировщиками.
Надо догонять; ведомый летит за мной. Увеличиваем скорость и постепенно
догоняем группу. И тут я увидел впереди слева на фоне облаков две
25
небольшие чёрные точки. С каждой секундой они увеличивались, стало ясно,
что это самолёты, но чьи они?
Командир эскадрильи круто разворачивается вправо с набором высоты.
Мы с ведомым следуем за ним. Тот час же под нами пронеслись два Ме-109 с
чёрными крестами на крыльях, тонкие, длинные. Кровь ударила мне в голову:
вот они, стервятники! Впервые увидел их так близко и отчётливо. Столько
думалось о поединке, что я забыл обо всем и с яростью бросился на них в
атаку. Крутым разворотом мы с ведомым стали заходить сзади в «хвост»
«мессерам», но они заметили нас и, бросив атаковать Пе-2, вошли в крутой
вираж и со снижением стали уходить от нас. Неужели уйдут? Я парой стал
преследовать их. Дистанция была еще большая, но враг был в прицеле.
Ожесточенно жму на гашетку, снаряды летят в цель. Ну, думаю, отлетал
фашист! Но на выходе из атаки разочарованно вижу, что самолёты Ме-109
невредимы и продолжают кружиться.
От обиды в голове помутилось, снова атакую их, пытаюсь изо всех сил
зайти ведомому «мессеру» в «хвост». Вираж, второй..., и тут почувствовал
сзади у себя противника, оглянулся, да, «мессер» в «хвосте». Мурашки
колючие пробежали по спине. Почти физически ощутил, как фашист
прицеливается по моему самолёту. Ну и дела…. Выжимаю из Яка-1 всё, на что
он способен, пытаюсь «закрутить» и уменьшить радиус виража, но «мессер»
сзади, своего ведомого не вижу, наверное, схватился со вторым «мессером».
А я тяну ручку на себя изо всех сил.
Неожиданно мой «Як» задрожал, и тут же слева на меня навалилась
земля. Все закружилось. Ну, думаю, сбит. Непроизвольно сбавляю газ, до боли
в руке сжимаю ручку управления. Однако самолёт не слушается и падает вниз
к земле. Машинально глянул на приборы: мотор, слышу, работает, обороты
показывают, значит, не сбит. И тут понял, что перетянул ручку, свалился в
штопор с крутого виража. Вывел самолёт из штопора, но много потерял
высоты. Разгон скорости и опять вверх.
Встревоженный ведомый пронёсся надо мной, после чего пристроился ко
мне. Основную группу не вижу, самолётов противника нет, поэтому решил
26
идти на свой аэродром самостоятельно. Плакать хочется, переживаю,
чувствую себя побитым щенком, от своей группы отстал и фашиста не сбил.
Уже недалеко от своего аэродрома я догнал свою группу, пристроился.
Посадку произвели организованно, а сам думаю, как идти докладывать. Шёл,
как на казнь.
«Да ты, вроде, чем-то недоволен?» – встретил меня командир. На его
белобровом лице явно виднелась хитринка: «Может, устал?»
«При чём тут усталость?» – махнул я рукой, – «Немец, поди, радуется, что
мы не смогли справиться с ними».
«Да что ты?» – улыбаясь, перебил меня командир, – «Ты думаешь, что
фашист одержал победу?»
«Но ведь ушли же они», – возразил я: «Да ещё я чуть в землю не
врезался!»
Саша Кибалов посерьёзнел и сказал: «Ничего! У этих «мессеров» была
задача связать нас воздушным боем всех, для того, чтобы другие группы
«мессеров» набросились на бомбардировщики Пе-2. Но это им не удалось, так
кто же победил? Мы! Но, запомни, отрываться от группы бомбардировщиков
так далеко не положено».
От сердца отлегло, я немного успокоился. Ведь это всё же был первый
мой боевой вылет и сразу со встречей с истребителями Ме-109. И прошёл он,
может быть, с ошибками, но самоотверженно, напористо и с огоньком.
После полётов, дома мы все оживлённо обсуждали первый боевой вылет
и, особенно, воздушный бой с «мессерами». Впечатлений было так много, что
их, кажется, хватило бы до утра.
Прошло несколько обычных дней, мы летали на боевые задания, уже както освоились в боевой обстановке, были встречи с противником. Из первых
вылетов и боёв я сделал для себя много выводов: не действовать в одиночку,
сохранять свое место в строю, видеть и прикрывать друг друга в бою. Особое
внимание уделять быстрому сбору, перестроению и умению грамотно
проводить воздушные бои и, не только на виражах, но и на вертикальном
27
манёвре, как наиболее свободном манёвре, смело нападать, атаковать и
уничтожать врага.
Сегодня с утра погода испортилась, видимость плохая, вылетов нет.
Лётчики коротали время в тесной землянке. Одни шумно играли в «козла»,
стуча костяшками домино, другие вели увлечённые разговоры об истории
лётной работы, о проведённых воздушных боях, потом переходили на другие
темы из жизни. Только после обеда погода несколько улучшилась, и
облачность приподнялась до 600-800 метров.
Мы, группой из шести самолётов Як-1, вылетели на прикрытие наземных
войск от ударов авиации противника с воздуха. Это первый вылет сегодня.
Группу вёл наш командир эскадрильи Саша Кибалов. В его звене лечу и я со
своим ведомым Серёжей Власовым, а выше над нами, для прикрытия, пара
Як-1 лейтенанта Леонова с ведомым Ефименко. Такая поставлена была нам
задача.
Прибыв в заданный район прикрытия, увидели, что небо всё в облаках,
высота 600-800 метров. Командир группы боевой порядок построил под
облаками во фронт: пара Саши Кибалова, я парой правее, и справа от моей
пары – пара лейтенанта Леонова с Ефименко.
Все на одной высоте, в правом пеленге. Развороты делаем с заходом за
линию фронта. Вижу внизу жёлтые языки, нас обстреливают из зениток.
«Спокойно!» – говорю сам себе, понимая, что на такой малой высоте и при
строе фронтом трудно предпринять противозенитный манёвр.
Делаю крен, осматриваю видимую полусферу. Огонь зениток усиливается.
И вдруг почти рядом со мной справа сноп пламени. Не успев осмыслить, что
произошло, вижу, как горящий самолёт, замыкающий справа, падает к земле,
сбитый зенитным огнем. Это был лейтенант Ефименко. Был ли он убит в
воздухе? Самолёт горел, падая на землю. Или он погиб при взрыве машины на
земле, не знаю, но какое это имеет значение? Ясно было одно: друга больше
нет.
На аэродром вернулись впятером. После посадки, расстегнув привязные
ремни, я долго сидел в кабине и думал, как нелепо погибнуть без борьбы за
28
жизнь в воздушной схватке. Всё произошло как-то до обиды просто, и не
верилось в случившееся.
Подошёл механик сбитого самолёта, невысокий паренёк, и спросил: «А
где мои самолёт и командир?»
Ничего не говорю. Механик всё понял: нет больше командира самолёта
Ефименко. С трудом я вылез из кабины, жалость душила. Подошёл мой
механик Немыкин, стал меня успокаивать, но я уже взял себя в руки.
Но ночью почему-то снились мне жёлтые вспышки огня, шевелящиеся
клубы разрывов, летящие в мой самолёт и, вообще, снилось что-то страшное.
Очевидно, это от первых переживаний, впоследствии всё это прошло, привык,
ибо более частыми стали потери лётчиков, близких по духу боевых друзей и
товарищей, с которыми летали, сидели в столовой и спали рядом.
Должен написать и о таком событии в моей жизни, как о приёме меня в
партию. С января 1943 года я стал кандидатом в члены ВКП(б), а это значит,
что с меня больше спрос, и воевать я обязан, как коммунист, не жалея своих
сил.
В начале марта 1943 года немецкому командованию удалось создать на
нашем направлении превосходство в живой силе и технике в два раза, а в
авиации – в три раза. Ведя упорные наступательные бои, немцы продвинулись
несколько вперед и во второй половине марта 1943 года заняли Харьков,
Белгород, Белую Церковь и прочно пока удерживались на захваченных
рубежах. Враг был совсем рядом.
Но мы хорошо освоились на нашем полевом аэродроме, и даже начали
привыкать к нему. Наш батальон аэродромного обслуживания, командиром
которого был Жигалкин, хорошо поработал. Были приведены в порядок
стоянки самолётов, взлётная полоса, жилые землянки благоустроены. Мы
повеселели.
Командир нашего 6-го истребительного авиаполка майор Лукелий был
невысокого роста, всегда бодрый и подтянутый, энергичный, много летал на
задания, всегда был с лётчиками и на виду. И вот теперь он говорил, что нам
предстоит много летать на разведку за линию фронта, сопровождать
29
бомбардировщики и штурмовики, прикрывать наши войска от ударов авиации
противника, в общем, без работы сидеть не придётся.
Был обычный фронтовой день. Я парой со своим ведомым С. Власовым
сидели в кабинах своих самолётов в готовности №1, дежурили. И вот сигнал –
зелёная ракета. Взлёт!
После взлёта набираем высоту, и в это время слышу по радио мне дают
команду: «Соседей бомбят «Юнкерсы»! Атакуйте!»
Через некоторое время увидели звено Ю-88, производящее заход для
бомбометания. Идём на сближение. Бомбардировщики Ю-88 увидели нас и
стали уходить с набором высоты, вверх, ближе к спасительным облакам,
нижний край которых, был на высоте около 1000 метров. Фашистских
истребителей не было видно. Совсем обнаглели фашисты, ходят на разбой
без прикрытия.
Решил сходу атаковать «Юнкерсы», спешу на сближение, но они успевают
исчезнуть в облаках. Иду по их следу. Облачность оказалась не очень плотной
и через минуту-две мы с ведомым вышли за облака и тут же четко увидели
«Юнкерсы». Раздумывать нет времени, командую атаковать, враг передо
мной. Оставляя чёрный след от моторов, они пытаются уйти. Занимаем
положение для стрельбы, но фашисты отстреливаются. Нет, не выйдет, делаю
скольжение и вижу, как трассирующие очереди проходят в стороне. Манёвр
мой удался. Быстро выравниваю свой самолёт и прицеливаюсь. Открываю
огонь
со
всех
точек.
Снаряды
прошили
переднюю
часть
фюзеляжа
замыкающего «Юнкерса», и у него резко упала скорость.
Я, чтобы не столкнуться с ним, круто ухожу вниз с разворотом. Сбил или
нет? Смотрю, летит. Тогда снова боевым разворотом захожу для атаки.
«Юнкерс» уже не стреляет по мне, а я прицеливаюсь и открываю огонь.
Фашист задымил и стал падать вниз, а остальные «Юнкерсы» со снижением
ушли под облака, рассыпавшись по одному. Это была первая моя победа,
первый сбитый мною «Юнкерс».
Увлекшись, я не заметил, как оказался между облаками. Снизу и сверху
облака, притом сплошные. Ведомый был все время рядом. Решили пробивать
30
облака, которые оказались многослойными, С небольшим углом стали
пробивать облака вниз, вынырнули под ними на высоте 600-700 метров.
Определили примерное местонахождение. От аэродрома ушли далековато, но
на свою точку пришли благополучно. Сели, пролетав один час двадцать минут.
Из кабины вылез, немного уставший от всех этих волнений и от того, что
впервые сбил фашистский бомбардировщик. Мой техник Немыкин при осмотре
самолёта обнаружил две пробоины от снарядов. Всё же попал фашист, а я и
не почувствовал в воздухе. К утру техник пробоины заделал.
Командир эскадрильи Саша Кибалов поздравил меня с открытием боевого
счёта. «Уверен!», – сказал он: «Что эта победа не последняя!»
НАД ОГНЕННОЙ ДУГОЙ
После захвата Харькова и Белгорода в конце марта 1943 года нашим
войскам удалось остановить фашистов на рубеже Краснополье-Белгород
далее по левому берегу Северного Донца. На этом участке фронта и
образовалась знаменитая Курская дуга. Сложилась сложная и напряжённая
обстановка на Курской дуге. С мая 1943 года с каждым днём она становилась
все более тревожной.
С воздуха, производя разведку, мы видели, что с запада к нам шёл
бесконечный поток немецкой боевой техники и живой силы, а на аэродромах,
где совсем ещё недавно было мало самолётов, появилось значительное их
скопление, и было понятно, что враг наращивает силы, и назревает гроза.
Этот период с мая 1943 года для нас был тяжёлым и напряжённым.
Приходилось не раз менять аэродромы и много летать, выполняя различные
задачи.
Меня вызвали в штаб и приказали: «Пойдешь на разведку парой!»
Это был уже не первый вылет на разведку. Начальник штаба поставил
задачу произвести разведку местности с воздуха в районе города Белгорода.
Это в 30 километрах за линией фронта. Конкретной цели на поиск не
ставилось. Необходимо было все, что увижу, особенно колонны танков,
машин, скопление пехоты, техники и так далее, заметить, определить
31
примерное количество и район дислокации. Вылет по готовности, но не
позднее, чем через час.
Взлетели мы плотным строем без напряжения. И только, набрав высоту и
взяв курс к линии фронта, я почувствовал запоздалое волнение. Что это?
Боязнь перед опасным полётом? Но ведь любой полёт на фронте опасен. А
думать об опасности и бояться, значит не летать вообще, размышлял я. На
тебя, ведь, надеются. Верят тебе. Успокоившись, продолжаю полёт к линии
фронта.
Я посмотрел на летевшего со мной рядом ведомого и заметил, что он всё
время безотрывно смотрит на мой самолёт и не осматривается вокруг. По
радио предупредить нельзя, идём на разведку, а надо показать. Покачиваю
крыльями, ведомый заметил и тоже покачал крыльями. Киваю ему, он тоже
кивает мне в ответ. Тогда я поднял руку, показал пальцами на глаза и сделал
над головой вращательные движения, показывая, что надо смотреть вокруг.
Ведомый, показал, что понял меня и наконец-то стал следить за окружающей
обстановкой.
Мы летим на высоте 4000 метров через линию фронта. Появились справа
и слева шапки разрывов. Понятно, что по нам ведут зенитный огонь с земли.
Отдаю ручку от себя, самолёт в крутом пикировании. Взгляд на ведомого, идёт
рядом. Скоро земля, выходим из пикирования на малой высоте над землёй,
теперь за нами трудно уследить. Однако ориентироваться сложно, хотя и
подготовились хорошо. Вышли на железную дорогу Белгород-Курск. Там, где
пролетаем, и дальше на север, видно много разрушений, по насыпи валяются
перевернутые вагоны. Наверное, работа партизан или наших штурмовиков.
Шоссе также во многих местах разрушено.
Прошли траверз Белгорода, идём дальше, впереди густой лес, немного
поднимаемся и летим над лесом. Лес занимает большую площадь, и в нём
можно укрыть всё, что захочешь, подумал я. Пролетев лес, снова снижаемся у
берега речушки. На берегу и в воде полно людей. Увидев нас в воздухе,
купающиеся выскакивают из воды, и голыми бросаются в кустарник, в лес.
Смешно смотреть. Но теперь ясно, что это солдаты, но какой род войск?
32
Одежда на берегу, а оружия не видно, значит, это не пехота. Решил
проверить. Поднимаемся выше над лесом, и вот кое-где просматриваются
стволы и башни. А несколько танков вообще не скрыты, стоят, как на ладони.
Думаю, как определять, сколько их? Можно по количеству купающихся.
Понятно, что купались по очереди, они дисциплинированные. Следовательно,
по количеству купающихся, удалось рассчитать, что в лесу находится не менее
танковой бригады.
И вдруг в наушниках звучит голос ведомого: «Командир, «мессер»
справа!»
Смотрю направо и показываю ведомому кулак, так как, никакого
«мессера» не вижу, а ведомый начал производить разворот вправо.
Пришлось мне тоже нарушить и передать по радио: «Куда!? Остановись!»
Тут ведомый наконец понял свою ошибку, когда увидел в 500 метрах от
себя наш Ил-2, наверное, тоже разведчик.
Выполнив задание, мы взяли курс на свою территорию. Линию фронта
прошли на низкой высоте. На аэродром пришли плотным строем, сели парой.
Доложили результаты разведки командиру, но тут к нам подъехала штабная
«эмка» и отвезла нас в штаб, где мы более подробно доложили обо всём, что
видели. Нас поблагодарили и сказали, что эти сведения очень ценные. В этот
день мы произвели еще два вылета на прикрытие.
Помню, как в конце мая 1943 года две авиаэскадрильи: первая дежурная и
вторая наша сидели в кабинах самолётов в готовности №1, ожидая сигнала на
взлёт. Мы сидели уже 20 минут, ожидая сигнала на взлёт для сопровождения
Пе-2, а их всё не было. Вдруг дана ракета. Мы подумали, что подошли
бомбардировщики Пе-2, но заработали моторы, и дежурное звено поднялось в
воздух.
И в этот момент взрыв бомбы потряс землю там, где только что стояло
дежурное звено. В небе над нами кружили фашистские самолёты «Юнкерсы».
По радио ничего не слышно, аэродром весь в разрывах бомб и снарядов.
Вижу, как командир нашей эскадрильи производит взлет прямо со стоянки,
почти поперёк взлётной полосы, за ним его ведомый. Я начал взлёт за ними, а
33
за мной остальные. Сколько самолётов взлетело, не видел, так как всё
внимание было на ведущего. Даю полный газ, пытаюсь догнать. Но командир
эскадрильи с ведомым уже на высоте 2000 метров и пытается догнать
«Юнкерсы», которые сбросили на наш аэродром бомбы и уходили за линию
фронта со снижением.
Уже почти догнав своего ведущего, я увидел справа и чуть сзади группу
«Юнкерсов» Ю-87. Передаю командиру по радио об этом, но он не отвечает, и
я вступаю в бой. Атакую. Одному это гораздо сложнее. Осматриваюсь и, не
упуская всю группу из виду, иду на сближение, захожу сзади к «Юнкерсу» для
атаки.
Стрелки открыли по моему самолету огонь с большой дальности, снаряды
далеко не долетают. Конечно, один «Як» не большая сила, но я иду на
сближение и тоже веду огонь. Вижу, очередь проходит по всей группе, но они
продолжают полет полным строем. Выхожу из атаки вниз, а затем атакую
снизу с небольшим углом. Подхожу на дистанцию 100 метров, прицеливаюсь и
открываю огонь из всех точек. Снаряды поражают цель, ясно вижу, как один
Ю-87 задымил и стал падать к земле.
И тут вижу, как сверху на меня устремляется пара «мессеров» МЕ-109.
Резко бросаю свой «Як» под них, а потом внезапно устремляюсь вверх.
«Юнкерсов» уже не видно, а справа, чуть ниже, замечаю «мессеры» и
бросаюсь в атаку. Самолёт МЕ-109 в моём прицеле. Очередь, другая, но
«мессер» продолжает лететь, пытаясь выйти из-под моего огня. А мне больше
стрелять не пришлось: атакованный сзади другим МЕ-109, я был вынужден
сам выходить из-под удара. Это мне с трудом, но удалось. Оторвавшись от
«мессера», я остался один, в небе самолётов не было видно.
Иду в одиночестве на свой аэродром; увидев его, обрадовался и сходу
произвёл посадку. Зарулил на стоянку и, как только я заглушил мотор, слышу
голос своего техника. «Все глаза проглядел!» – радостно встречает меня
Немыкин, – «Нет и нет. Чего только не передумал, ведь прошло уже полтора
часа!»
Он заботливо осматривает самолет и готовит его к повторному вылету.
34
ЗАДАНИЕ НА ПРИКРЫТИЕ СВОИХ ВОЙСК
Мы шли на аэродром небольшими группами. Было еще совсем рано, но
солнце уже поднималось, воздух был чистый, на небе ни облачка.
«Ах, какой воздух!» – сказал С. Власов, мой ведомый, и вдохнул полной
грудью.
Нам предстоял вылет эскадрильи на прикрытие наших войск от ударов
авиации противника в районе города Белая Церковь. Когда мы подошли к
самолетам, командир эскадрильи Саша Кибалов, был уже там и ждал нас.
Он проверил, все ли мы прибыли, уточнил задачу и скомандовал: «По
самолётам!»
Через несколько минут мы произвели взлёт. Я в звене командира Саши
Кибалова. Заняв боевой порядок, набираем высоту 3500 метров. Прошли
линию фронта, зенитного огня с земли мы не видим, но тут неожиданно
появились два звена Ме-109.
Сразу же вступаем в бой, в воздухе бешено закружились две «карусели»
«Яков» и «мессеров». Мой ведущий, командир эскадрильи, на какую-то долю
секунды успевает поймать в прицел одного из «мессеров». Фашист, как бы
напарывается на огненную трассу, загорается и с дымом подает к земле. Но
тут, почти одновременно с ним, недалеко от меня, загорелся наш Як-1 и с
дымом резко пошел вниз к земле. Кто-то погиб за нашу Родину на
Белгородской стороне. Но рассуждать нет времени. Появились несколько
групп фашистских бомбардировщиков, идущих «волнами» одна за другой, а за
ними прикрытие истребителей Ме-109.
Саша Кибалов резко выходит из круга и бросается в атаку на
бомбардировщики.
Я
следую
за
ним,
прикрываю
его
от
Ме-109
и
одновременно осматриваюсь кругом, нет ли атаки истребителями Ме-109
нашей группы.
В воздухе «карусели» смешались. В каждом из горизонтальных и
вертикальных кругов кружатся «мессеры» и наши «Яки». Творится что-то
невообразимое, непонятно, как не сталкиваются? Такого мне еще не
приходилось видеть. И вот в такой обстановке я увидел, как на нас идет звено
35
«мессеров». Командир эскадрильи упорно идет на бомбардировщики, значит,
уверен, что я обязан отражать атаки противника.
Энергично делаю разворот, ведомый за мной, выходу на встречных в
атаку в лоб Ме-109. Веду огонь короткими очередями. Фашист не выдерживает
и отворачивает в сторону и на какое-то мгновение подставляет свой бок.
Гашетки нажаты, и снаряды успевают поразить врага. «Мессер», свалившись
на крыло, с дымом стал падать к земле. Следить за ним нет времени и
возможности.
Разворачиваемся, чтобы догнать свою группу, но найти её было
невозможно, ибо всё смешалось, не понять, где свои, где фашисты. Опять на
пересекающихся пронеслись два Ме-109. Невольно входим в вираж пара на
пару. Никому не хочется подставлять свой самолет под огонь. Мы стараемся
зайти «мессерам» сзади, ручку тяну так, что струи срываются с крыльев, но
прошли один вираж, другой, и никак не можем зайти для атаки. Тогда
переходим с ведомым на полувертикальный манёвр и постепенно достигаем
преимущества в высоте.
Назойливые «мессеры», поняв наше преимущество, пытаются выйти из
боя, но это им не удаётся. Бросаюсь в атаку – длинная очередь настигает
замыкающий «мессер» и он падает к земле, а второй Ме-109 переходит в
крутое пикирование за ним и уходит. Мы пытались догнать второй «мессер»,
но безуспешно.
Напряжение спало, и только тут я заметил, что стрелки бензомера у нуля.
Сильно увлеклись боем, а зря. Хватит ли горючего до аэродрома?
Разворачиваемся и летим на свой аэродром. Вижу, как на встречном курсе
проносится группа «Яков» с красными звездами. Это первая эскадрилья
спешит на смену. Посадку произвёл на «нуле», а у ведомого при заходе на
посадку на четвертом развороте винт остановился – кончилось горючее. Но
все закончилось благополучно. Этот полёт в составе второй эскадрильи был
последним, так как меня перевели в другой авиаполк с повышением.
Приказом командира дивизии полковника Тараненко Ивана Андреевича я
был переведен в июне 1343 года в 183-й истребительный авиаполк.
36
Командиром полка был майор Обозненко. Далеко ехать не пришлось, так
как полки стояли рядом, и я не был для полка «новичком». Большинство
лётчиков меня уже знали и встретили, как своего.
Командира полка Обозненко раньше я видел всего один раз и сейчас при
встрече и докладе ему о своем прибытии, он показался мне совсем не таким,
каким я его представлял. Голос и быстрый разговор командира полка,
простота в обращении с подчиненными и вновь прибывшими, сразу на «ты»,
как-то была мне не по душе сразу. И внешность его сначала меня тоже
удивила: высокий, худощавый, лицо узкое, бледное, при разговоре дергалось,
особенно, когда был недоволен и сердился.
Но прошло не так много времени, и я изменил свое мнение о командире
Обозненко. Он оказался не только человеком неуемной энергии, но и далеко
вперёд видящим, творческим, можно сказать. Постоянно искал что-то новое в
тактике боевых действий летчиков полка. Часто сам водил группы на боевые
задания и был бесстрашен в бою. К лётчикам был строг, но любил их,
заботился и в обиду не давал.
Наши войска вели упорные бои и на некоторых направлениях потеснили
фашистов. Сейчас 183-й истребительный авиаполк базируется на полевом
аэродроме Кобеляки, это под Полтавой. Я уже произвёл несколько полётов в
группе на боевое задание, по прикрытию наземных войск и на разведку.
ВЫЛЕТ НА ПРИКРЫТИЕ ИЛОВ
Прибежал запыхавшийся посыльный и передал, что нас срочно вызывают
на командный пункт. Когда мы пришли туда, там уже было несколько лётчиков.
Командир
поставил
задачу:
сопровождать
«Илы»
на
штурмовку
железнодорожной станции, где было скопление вражеских составов с горючим
и боеприпасами. Уже около недели наши штурмовики действовали по данным
разведки по большим скоплениям техники, живой силы и по колоннам на
дорогах немецких войск.
Нашу общую группу ведёт командир эскадрильи штурмовиков Ил-2.
Штурмовики идут под прикрытием шести «Яков». Звено Як-1 непосредственно
37
над «Илами» с превышением в 500 метров, а я в паре лечу выше над всей
группой на 300 метров.
Когда мы подошли к цели, фашисты создали отчаянную завесу зенитного
огня. Но «Илы», не задерживаясь, сходу пошли в атаку, истребители
прикрытия звеном Як-1 за ними на штурмовку. Рвутся бомбы. Очередь за
очередью посылают «Илы» и «Яки» по станции и живой силе противника.
Станция покрывается дымом и огнём. Взрываются цистерны с горючим и
вагоны с боеприпасами. А штурмовики, несмотря ни на что, продолжают
заходы и с ожесточением стреляют по этой горящей и грохочущей массе, не
обращая внимания на зенитный огонь противника, даже тогда, когда один
штурмовик упал сбитый зениткой, а истребитель Ил-1, получив повреждение,
вышел из строя, пытаясь уйти и перетянуть через линию фронта к своим.
Наконец, штурмовики, подстраиваясь на маршруте один за другим, начали
выходить из боя. Возвращаемся домой группой, и тут я увидел наш подбитый
Як-1, передаю ведущему своему по радио и выхожу из строя. Подлетаю к
«Яку», и вижу, как из левой плоскости самолета бьет белая струя бензина.
Значит, пробит бензобак. Лётчик с трудом идёт к линии фронта. Он, кажется,
увидел меня и теперь надеется на мою защиту. По номеру самолёта я узнал,
что это был С. Коновалов. Основная наша группа уже далеко ушла вперёд.
Я оглянулся назад и вдруг увидел два «мессера». Они идут за нами. Будь
я один, им бы ни за что не догнать меня, но рядом на подбитом самолёте
летит С. Коновалов, наш лётчик. Поэтому, я, не теряя времени, набираю
высоту и прижимаюсь к самой кромке облаков, иду, не теряя из виду подбитый
Як-1. Ме-109, не замечая меня и предвидя лёгкую победу, устремляются к
самолёту Коновалова. Я бросаюсь в атаку. Удар из пушек, хотя и с большой
дальности, был внезапным для «мессеров» на столько, что один из них даже
не успел увернуться, снаряды настигли его. Оставляя полосу дыма за собой,
свалился на крыло и со снижением стал уходить. Второй Ме-109 последовал
за ним. Я был доволен, что отбил атаку «мессеров».
Мы прошли линию фронта, С. Коновалов, увидев впереди полевой
аэродром, пошёл на посадку, у него заканчивалось горючее, а, может быть, он
38
ещё и ранен был. Проводив его до посадки, я сам пошёл на свой аэродром.
Произведя посадку, доложил обо всём командиру. День окончен, сегодня
фашисты ещё раз почувствовали силу ударов нашей авиации. «Чёрная
смерть», как прозвали немцы наши Ил-2, во всю мощь прошлась по их
эшелонам и живой силе.
На ужин мы шли возбуждённые. Несмотря на понесённые сегодня потери,
настроение было приподнятое. В столовой было шумно, разговаривали,
разбирали события прожитого дня.
Шли ожесточённые бои в воздухе, и нас все меньше оставалось в полку.
Лётчики погибали в воздушных боях и от зенитного огня при штурмовке. Стало
не хватать лётчиков и самолётов, а пополнения не было, хотя задачи на
боевые
вылеты
оставались
прежними,
а,
может
быть,
ещё
более
ответственными и конкретными. На этот раз приказано было прикрывать с
воздуха переправы через реку Днепр от авиации противника. Каждому полку
было
указано,
какие
переправы
полк
должен
прикрывать
и,
строго
подчёркнуто, что за переправу виновный отвечает головой.
Погода по району прикрытия стоит неважная, небо закрыто почти
сплошной облачностью, с небольшими просветами и разрывами. Облака
многослойные. На прикрытие переправы вылетаем небольшими группами:
звеном или парой. Смена групп производилась в воздухе над переправой.
Командир полка Обозненко лично нам, всем группам, которым предстояло
прикрывать переправу, дал указания. Нам необходимо было не допустить к
переправе ни один самолёт фашистов, от переправы не уходить, видеть её
всё время. Мы поняли, что задание это очень ответственное.
НАД ПЕРЕПРАВОЙ ЧЕРЕЗ ДНЕПР В РАЙОНЕ БОРОДАЕВКИ
Мы звеном Як-1 барражируем над Днепром и не спускаем глаз с
переправы, так как знаем, что только по этим переправам на правый берег
идёт жизненная сила в этот момент. Противник, прикрываясь облаками, может
появиться неожиданно отовсюду. Надо смотреть и смотреть, чтобы надёжнее
обеспечить себе перехват противника и не допустить фашистов к переправе.
39
Одна пара «Яков» находится над переправой под облаками, а я с ведомым
выше в просветах и за облаками, но так, чтобы была видна переправа.
Но вот небо над Днепром затягивается серой тучей, переправу стало
плохо видно. Может быть, можно было бы летать и так: одна пара «Яков» под
облаками внизу, а мы парой выше облаков. Но беда заключалась в том, что
облака неровные, разные по форме, и между ними образуются как бы «этажи и
колодцы», в которых можно свободно укрыться врагу. И мы должны
контролировать и эти свободные пустоты.
Я с ведомым ныряю под наплывшую тучу и вздрагиваю от неожиданности:
мой Як-1 проскакивает вблизи от небольшой группы одномоторных Ю-87. Они,
наверное, не поняв опасности, продолжали свой полёт. Когда же опомнились и
попытались уйти, их настигла длинная очередь из моего самолёта.
И тут же слышу голос ведомого: «Под нами два «Юнкерса»!»
Они сразу же вошли в облако с курсом к переправе. Ведомый без
промедления бросился за ними. Из-под облаков ведущий пары передаёт, что
из облаков вывалился дымящийся «Юнкерс», а за ним и остальные, пытаясь
уйти к своим. «Может, добить?» – спрашивает он.
Но с наземного КП раздался тут же голос: «Запрещаю! От переправы –
никуда!»
Было ясно, что гоняться в облаках за «Юнкерсами», все равно, что вести
бой с завязанными глазами, трудно поймать, но легко можно столкнуться. И
мы вышли под облака. Фашисты, прежде, чем сбросить бомбы на переправу,
должны тоже выйти сначала под облака. Тут-то их и надо встречать огнём.
Днепр
закрыло
сплошной
облачностью,
мы
летаем
парами
над
переправой на расстоянии прямой видимости друг от друга. Неожиданно
пошёл дождь, видимость ухудшилась, но вскоре опять над переправой
появился большой просвет.
Я хотел было за него уйти, но с КП передали: «Смотрите внимательнее,
немецкие бомбардировщики!»
Два «Юнкерса», прижимаясь к земле, с двух направлений шли прямо на
переправу. Решаю идти на перехват, пока не поздно, а сам думаю про просвет
40
в небе, ведь оттуда могут тоже появиться «Юнкерсы». 0днако, никого не
видно, и мы идем навстречу «Юнкерсам». Они, увидев нас, развернулись и
стали уходить.
Я рядом с ними, решил атаковать, но с КП голос: «Истребители, назад!
Над переправой бомбардировщик!»
Сразу понял, что из просвета вынырнул немец. Я рванул свой «Як» и на
полном газу пошёл к переправе, пытаясь перехватать бомбардировщик,
которого пока не видел, но тут же увидел в стороне от переправы из облаков
вышёл двухмоторный Ю-88, направив нос на тонкую полосу переправы через
Днепр. Никого из наших «Яков» рядом нет. Сейчас может произойти
непоправимое.
Все рычаги даны до отказа, а мой «Як» как будто остановился на месте,
хотя скорость по прибору максимальная. Видно, что не успеваю. Надо открыть
огонь! Возможно, попаду. Я продолжал сближение и стрельбу. Но.., бомбы
кучей полетали из Ю-88 вниз. Произошло самое худшее. Столбы воды
вскинулись над мостом.
«Попал!» – ужаснулся я.
Лечу по инерции, не зная, что делать. А фашист круто взмыл вверх. За
ним! Но «Юнкерс» скрылся в облаках и пропал из видимости. Не зная зачем, я
нырнул тоже за ним в облака, но всё напрасно, враг ушел, я казню себя, но
дело, прежде всего, ибо враг еще раз может проскочить и ударить по
переправе. Быстрее к переправе. Подходя, я не поверил своим глазам
сначала, но от сердца отлегло. Переправа была цела, и по ней шли наши
войска и боевая техника.
«Промазал, фашист!» – кто-то из группы сказал по радио.
«Жить захотел, вот и промазал, поторопился», – ответили ему.
И только тут я почувствовал, что я весь мокрый, пот заливал лицо, шею,
спину от пережитого за эти минуты.
Часы, между тем, показывали, что мы летали над переправой всего
пятнадцать минут. До смены оставалось столько же. Нервы напряжены до
предела, уж очень сложный и ответственный был полёт. Скорее бы смена и на
41
аэродром, на передышку. Не так просто дается фронтовая лётная работа, ох,
как не просто!
К вечеру, после полётов, зашёл к нам в землянку командир полка
Обозненко. Мы все встали, он разрешил нам сесть, и сам сел. Он часто
заходил к нам на беседы, видно было, что ему это нравилось. Вот и сейчас, в
разговорах на разные темы, он спокойно и вдумчиво подвёл нас к сложным
вопросам тактики воздушного боя. Он рассказывал и убеждал, что ненавидеть
врага – это не всё, а надо научиться истреблять его, бить из любого
положения. Попался фашист на полупетле – лови в прицел! Попался на
вираже – тяни сильнее ручку на себя, заходи ему в «хвост»! Стреляй из
любого положения: перевернутого или вниз головой! Учись стрелять метко!
Глаза командира сверкают, он уже встал и руками показывает, как надо
атаковать. Потом продолжает: мало быть только смелым и отважным, надо
быть хитрым и находчивым – это второе оружие летчика и не менее сильное,
чем пулемёты и пушки. Это особенно касается группы Паровина, который
сегодня пропустил самолёт Ю-88 к переправе, что могло привести к
непоправимым последствиям. В жар бросило меня, но это была правда, и я не
оправдывался.
Прошло несколько дней, продолжаем полёты на прикрытие войск, летаем
малыми группами: не хватает лётчиков и самолётов.
Погода наладилась. Сегодня безоблачно и в очередной раз я парой в
воздухе над Днепром; прикрываем наши войска от ударов авиации противника.
Фашисты также перешли к действиям небольшими группами Ю-87 под
прикрытием Ме-109.
Сначала всё было тихо, барражировали спокойно, фашистов не было в
воздухе. Но вскоре с земли передали: «Будьте внимательны! Идёт группа
бомбардировщиков!»
Через некоторое время появилось звено Ю-87. Я был выше их, поэтому
идём на сближение и сходу атакуем. Ю-87 увидели нас и с крутым разворотом
стали спешно уходить на свою территорию. Но поздно! Я прицеливаюсь по
ведущему, а мой ведомый по замыкающему, две длинные очереди, и, в
42
результате: два факела. С земли передают: «Молодцы! Два «Юнкерса»
упали!»
Выйдя из атаки, сразу заметил над собой пару Ме-109, которые пошли в
атаку на нас. Это опасно, так как я ниже, хотя скорость большая; поэтому
решаю идти в атаку на встречных курсах. Выхода не было, иду в лобовую
атаку. Фашист сверху, а я снизу с небольшим углом. Сблизились быстро,
ловлю в прицел самолёт и открываю огонь. Одновременно и немец дал
очередь по моему «Яку». Я только успел заметить, как Ме-109, оставляя
тёмную полосу дыма, пронёсся мимо меня к земле, а вслед за ним и я, со
скольжением направил свой «Як» на свою территорию. В кабине стало темно,
фонарь покрылся тёмно-жёлтой плёнкой. Сразу же опустил на глаза лётные
очки, открыл кабину, вижу, что самолёт идёт к земле, со снижением. Вывожу
его в горизонтальный полёт, иду на аэродром. Очки забрызгивает маслом,
часто приходится вытирать их перчаткой или рукавом комбинезона. Ясно, что
пробита маслосистема. Надо срочно садиться, до аэродрома долетел с
трудом, очки все время забрызгивало. Посадку произвёл сходу, мотор не
заклинило. Из кабины вылез весь в масле, с ног до головы.
Наши войска успешно наступали, продвигались вперед, а мы за ними всё
на новые и новые аэродромы. Не стану все их описывать, да и не все
запомнил названия, но аэродром «Иван-город» мне запомнился. Аэродром
небольшой, и в начале полосы росли высокие деревья, и при посадке нужно
было быть очень внимательным, чтобы не зацепиться за них.
ЗАДАЧА НА РАЗВЕДКУ
Я получил задание на разведку парой. Ведомым со мной шел лётчик
Лисогор. Это молодой лётчик, но уже зарекомендовал себя с хорошей
стороны, ценный в бою и смелый. Мы взлетели, Лисогор держался слева, так
как, со стороны солнца ему легче было следить за манёврами моего самолёта.
На высоте 1500 метров мы пересекли линию фронта.
В воздухе сразу появились «шапки» разрывов. Сначала они оставались
позади, потом стали быстро приближаться. И мой самолет вдруг сильно
43
встряхнуло, я подумал, что в самолёт попал снаряд, попробовал рулями, всё
нормально, повреждений не вижу, значит, это от взрывной волны самолёт
качнуло.
Ведём разведку. Дороги забиты автомашинами, по пыльным просёлкам
ползут танки по сорок и, более, танков в колонне. Все это я мысленно наношу
на карту. Уже закончив разведку, вижу скопление живой силы и крытых
автомашин. Решаюсь атаковать. После первой же очереди из пушек
загораются несколько автомашин, делаем ещё два захода. Лисогор неотступно
следует за мной, тоже расстреливает автоколонну и живую силу фашистов.
Закончив штурмовку, набираем высоту и идём курсом на свой аэродром.
Пройдя немного, я увидел в воздухе два Ме-109, которые заходили для атаки
на два наших штурмовика Ил-2, неизвестно откуда взявшихся за линией
фронта. Возможно, подбитые при штурмовке и отставшие от своей группы или
разведки. Но это уже неважно, надо спасать, хотя есть приказ разведчику: не
отвлекаться от задания, не ввязываться в воздушные бои по возможности. Но
я знал и другой закон – помоги товарищу, хоть и сам погибнешь.
Решаю атаковать Ме-109. «Мессеры» не видели нас и обнаружили уже,
когда мы были в атаке. Ме-109, увидев нас, боя не приняли, стали уходить,
переведя самолёты в крутое пикирование. Мы за ними в погоню. Дальность
ещё большая, но я всё же прицеливаюсь и открываю огонь. Фашиста снаряды
не достигают. Выходим из атаки.
И тут на нас неожиданно обрушилось звено Ме-109. Вступаем в бой на
виражах. Началась «карусель», схватка становится яростной. То и дело рядом
проносятся трассирующие очереди. Отразив одну из атак Ме-109, я крутым
разворотом сумел зайти в «хвост» второму «мессеру». Вот он в прицеле, и
длинная очередь поражает фашиста, но тут же я увидел Ме-109, который
пытался зайти моему самолету в «хвост», но мой ведомый Лисогор не
растерялся и отбил атаку «мессера». Ручку управления тяну со всей силой на
себя, так что белые струи срываются с крыльев и успеваю зайти к Ме-109
сзади. Он, заметив меня, пытается уйти из-под атаки пикированием с
разворотом, а за ним метнулся и второй Ме-109. Увлекшись, я забыл на
44
секунду оглянуться назад и поплатился за это. «Мессер» был сзади, и я тут же
почувствовал резкий удар по крылу. Я мгновенно дал ногу, чтобы придать
скольжение самолёту, но поздно, крыло было прошито снарядами. К счастью,
самолёт не загорелся и был управляем. Выйдя из боя, осмотрелся – ведомый
Лисогор был выше надо мной, прикрывая меня. «Мессеров» в воздухе не было
видно.
Идем на аэродром. После посадки, на стоянке меня встречает техник.
Видно, что он волнуется, ведь в воздухе мы были один час двадцать минут.
Осмотрев самолет, он находит много пробоин.
Тут подошел мой ведомый Лисогор. Я говорю ему: «Знаешь, мы могли бы
и не вернуться домой, стоило появиться и навязать нам бой хотя бы ещё
одному «мессеру» из группы».
Потом доложил о разведке командиру. 0н посмотрел на меня внимательно
и спросил: «Почему не всё доложили?» И не ожидая моего ответа, похвалил
нас за данные разведки и за то, что мы выручили Ил-2, и за сбитый Ме-109.
В военное время лётчик-истребитель привыкает к самым сложным
случайностям. В бою жизнь лётчика часто висит «на волоске». Но выручала
нас в бою не случайность и не счастливая судьба, а умение, отвага, упорство и
воля к победе, жажда жизни. Надо сказать, что без боёв обходились редкие
вылеты в этот период. А команда «На взлёт!» звучала за день не один раз,
бывало, приходилось вылетать за день три-четыре раза. Задачи выполняли
одни и те же: сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков, прикрытие
наших войск с воздуха и разведка.
ПРИКРЫТИЕ ПОЛЯ БОЯ
Во главе четверки иду прикрывать наши войска на поле боя. Со мной в
паре Лисогор, а ведущий второй пары С. Коновалов. В районе прикрытия кипит
сражение. Трассы пулемётных очередей и зенитных снарядов летят со всех
сторон, переплетаясь друг с другом. Появился корректировщик «Фокке-Вульф»
Фв-189 под прикрытием двух «мессеров». Посылаю пару С. Коновалова для
уничтожения Фв-189. Сам же с ведомым атакую Ме-109. Но фашисты хотели
45
нам устроить ловушку: я заметил, как ведущий пошел влево со снижением, а
ведомый «мессер» вправо с набором высоты. Было сразу понятно, что мы
имеем дело с опытными лётчиками. Мы также разошлись, так как один из
фашистов мог набрать высоту и атаковать, никем не связанный.
Передаю ведомому Лисогору: «Атакую ведущего, а ты атакуй ведомого!»
Мы встретились на встречнопересекающихся курсах, бой завязался на
вертикалях. Фашист стремился зайти мне в «хвост», а я ему. На второй и
третьей вертикалях преимущество было уже у меня. «Як» превосходил
«мессера» в манёвре и скорости подъёма, и по всем его тактико-техническим
качествам.
Создаю предельные перегрузки, но противник тоже не из слабых. Все
время наблюдаю за ним. Ручку тяну с максимальной перегрузкой, огромная
сила придавила моё тело к сиденью. Вижу, что приближаюсь к «мессеру».
Фашист не поверил, что мой «Як» может его обойти и продолжал уходить по
вертикали вверх. Скорость его самолёта упала, и он в верхней точке завис
вверх колёсами. Этим я и воспользовался; подойдя к «мессеру» близко,
открыл огонь. Самолёт его, покачавшись, свалился на нос и пошёл к земле.
Ударившись о землю, взорвался.
Осматриваюсь кругом, никого не вижу, ведомого моего Лисогора нет, и
пары Коновалова (или Меньшикова) нет. Где они? Может быть, ведут бой? Иду
искать, но напрасно. Чувствую, что случилось неладное: я, как ведущий,
остался один в воздухе. Собираюсь лететь на свой аэродром. Но со стороны
немцев появилась группа Ю-88. Они ниже меня на 500-800 метров.
Разворачиваюсь с набором высоты и занимаю исходное положение для атаки.
Атакую сверху ведущий «Юнкерс», он в прицеле. Бортовые стрелки ведут по
мне пулемётный огонь. Прицелившись, открываю пушечный огонь. Ведущий
«Юнкерс», задымив, сбросил бомбы и со снижением пошёл к земле.
Остальные последовали за ним и, сбросив бомбы, поспешно уходили.
От напряжения сухо в горле, лечу на аэродром. Дома я узнал, что мой
ведомый Лисогор сбил Ме-109 и на аэродром пришёл с парой Меньшикова, а
мой самолёт требовал небольшого ремонта.
46
В этом полёте моё решение было неудачным. Я разъединил группу, мы
все дрались в одиночку, в результате удар по врагу получился ослабленным,
особенно, по бомбардировщикам, да и сбить могли наших лётчиков в
одиночку. Обо всем этом я поговорил с лётчиками, рассказал о своей ошибке.
Самолёт мой отремонтирован, подошло время нашего вылета на
прикрытие поля боя наших войск. Взлёт звена в том же составе: я с ведомым
Лисогором и вторая пара С. Коновалова. Веду четверку в тот же район
прикрытия. Сверху видно, как горят деревни, танки, машины. В воздухе густая
полоса дыма, поднявшаяся высоко в небо. Кое-где в небе видны зенитные
разрывы.
Мы подходим к своему району прикрытия. В небе видим полно самолетов:
«Юнкерсы» и Ил-2, «мессеры» и «Лавочкины» Ла-5, «Яковлевы» и «ФоккеВульфы». Видимость плохая из-за дыма с земли, поэтому бои проходят
быстротечные. Противник быстро исчезает в облаках дыма. При таком
положении требуется решения принимать быстро и мгновенно оценивать
обстановку.
Ла-5 дрались с «мессерами», мы своевременно подошли и помогли нашим
летчикам обратить в бегство Ме-109. В паре с Лисогором мы преследуем
«мессеры». Лисогор меткой очередью сбивает ведомого, а ведущий Ме-109
успевает скрыться в дыму. Выйдя из атаки вверх с набором высоты, видим
группу «Юнкерсов». Энергично, с разворотом атакуем врага. Даю длинную
очередь из пушек, и самолёт Ю-87, задымив, падает на землю. Вслед за мной
С. Коновалов сбивает ещё один бомбардировщик.
«Вот это бой!» – говорит Лисогор после посадки, – «Кругом дым, на земле
пожары, впереди ничего не видно, в небе не поймёшь, что творится, где свои,
кто кого бьёт?»
«Успокойся», – говорит Дима Меньшиков: «Скоро обед, отдохнем!»
Это подошел к нам командир звена из второй эскадрильи. Он тоже
сегодня летал звеном на прикрытие поля боя в тот же район.
Д. Меньшиков, С. Коновалов и я были в одной авиаэскадрилье 183-го
авиаполка. Вспоминается Дима Меньшиков, небольшого роста, суховатый,
47
неразговорчивый, почти всегда серьёзный. Он часто одёргивал своего
товарища С. Коновалова, который, в противоположность ему, был остроумен,
всегда с улыбкой подшучивал над кем-нибудь. И даже сочинил стишок про
лётчика Лисогора, который над ним тоже смеялся вместе со всеми. Вот он:
Кто-то с «Яка» слямзил (украл, значит) часы
С точным ходом, с недельным заводом,
С приборной до-о-оской?
(и тут все хором: Лисогор!)
Сережа Коновалов хорошо дерётся с врагом, но характер его весёлый и
остроумный не мешает этому. Иногда и Дима Меньшиков смеётся, но сегодня
он устал и после обеда ему вылетать опять на прикрытие с воздуха.
ЗАДАЧА НА ШТУРМОВКУ АЭРОДРОМА
На этот раз мы сопровождали штурмовики Ил-2 группой из восьми Як-1.
Это два звена. Ведущий группы и звена – заместитель командира эскадрильи
старший лейтенант Рудь. Я веду звено. Старший лейтенант Рудь для нас был
уважаемым лётчиком, он много лет был инструктором командиров звеньев в
военной авиашколе лётчиков. Он был старше нас всех по возрасту, имел
громадный опыт в полётах, отлично владел самолётом при пилотаже. Многие
утверждали, что он был инструктором у генерала Подгорного, командира 3-го
авиакорпуса, который и помог попасть ему на фронт. Да, всё это так, ну а
теперь о полёте.
Я звеном иду непосредственно над штурмовиками, сзади и выше на 500
метров, Звено Рудя над нами с превышением на 800 метров. Задача группе
штурмовиков – штурмовать аэродром фашистов, а моему звену, по
обстановке, приказано вместе с Ил-2 производить штурмовку аэродрома.
Линию фронта пересекли на малой высоте. Зенитки с опозданием открыли
по нам огонь. Только на подходе к аэродрому противника в воздухе появились
четыре Ме-109. С ними в бой вступили лётчики четверки Рудя. Мы звеном,
совместно с Ил-2 начали штурмовать аэродром. Одна группа Ил-2 наносила
удар по стоянкам самолётов, а другая группа – по бензоскладу и зенитным
48
точкам. Мы звеном атаковали стоянку самолётов парами, сделали уже два
захода. Зенитная артиллерия вела яростный огонь. Все небо было покрыто
чёрными «шапками» от разрывов; на втором заходе подожгли один Ил-2,
который врезался в землю, прямо на аэродроме противника. Мы парами
выполняли очередной заход на штурмовку стоянки «мессеров». После атаки и
выхода на боевом развороте мой «Як» сильно тряхнуло и перевернуло в
воздухе. Опомнился только тогда, когда самолёт мой падал вниз. Ручку из рук
вырвало. Я схватил её, и мне удалось перевести самолёт в горизонтальный
полет. Но я ощущал какое-то торможение и посторонний непривычный шум за
кабиной. Оглянулся, но ничего не увидел. В воздухе наших самолётов нет.
Наверное, отработав, они уже отправились домой на свой аэродром.
Я остался один. Плавно набираю высоту и лечу к себе на аэродром.
Осматриваюсь и чувствую, что являюсь хорошей добычей для фашистов в
случае встречи с ними, ибо скорость упала и управлять самолётом трудно.
Вижу, появились зенитные разрывы, значит, лечу над линией фронта. После
пролёта её снижаюсь плавно, так как, не знаю, что с самолётом. Увидев
аэродром, сходу сажусь. После приземления ручка управления стала
свободно ходить, а хвост самолёта сильно опустился вниз. Оказалось, что
зенитный снаряд, разорвавшись, пробил сзади кабины огромную дыру, а
второй снаряд угодил в нижнюю часть хвоста и оторвал хвостовое колесо
(дутик). Трос руля высоты, как определил техник, держался всего на 2-3 нитках
и при посадке сразу оборвался. В этом вылете подбит был также старший
лейтенант Рудь. На аэродром он не вернулся.
Вот и я остался без самолёта. Техник обещал отремонтировать его к
вечеру следующего дня. А сейчас день на исходе. Скоро вечер, а под вечер
для лётчиков война как бы кончалась. Боевой день позади. Мысли, нервы –
все отдыхало. Даже самолёты, казалось, присмирев и понимая настроение
своих хозяев, стояли тихо на стоянках.
Лётчики по-разному проводили своё свободное время. Кто-то лежал, но
большинство беседовали между собой. Разговоры начинались сами собой.
49
Вспоминали о прошлом, о делах, о жизни, об учёбе и, конечно, о проведённых
встречах с фашистскими лётчиками в небе и, вообще, обо всём.
И в это вечернее время вдруг подходит ко мне посыльный и говорит:
«Товарищ командир! Вас вызывает командир полка!»
Я удивился, зачем в такое позднее время потребовался я командиру?
Иду, гадаю. Доложив о прибытии, смотрю вопросительно на командира полка.
«Вот, товарищ Паровин, получен приказ командира дивизии. Вас
направляют на трехмесячные курсы командиров и заместителей командиров
эскадрилий. Завтра убыть!» – приказал мне командир полка.
Я растерялся, пытаясь возразить, но Обозненко упредил меня: «Приказ не
мой и отменить его не могу», – и добавил: «Окончишь курсы, отдохнешь,
приедешь к нам, заместителем командира эскадрильи будешь. Только учись
хорошо».
Что я мог сделать? Ответил, как положено: «Слушаюсь! Разрешите
идти?», – и вышел. Не буду описывать свои переживания, очень не хотелось
уезжать из полка на какую-то там учёбу, я понимал, что фронт – это самое
лучшее место для учёбы. Но не буду вспоминать. Ехать всё равно пришлось.
УЧЁБА НА КУРСАХ ЗАМЕСТИТЕЛЕЙ КОМАНДИРОВ АВИАЭСКАДРИЛИЙ
На курсы я прибыл без опоздания. Они были организованы на аэродроме
Инжавино. Это в районе города Воронежа. Собралось фронтовиков много,
точно не помню сколько, но не менее пятидесяти человек. Мы по группам
занимались теорией, тактикой и другими военными дисциплинами. Чтобы не
терять лётный уровень, мы проводили полеты на Як-7. Надо отметить, что
методика обучения нас, новых заместителей и командиров эскадрилий на
курсах, была разработана довольно подробно и приближена к боевой работе.
Занимались мы по десять и более часов каждый день, без выходных, как на
фронте. Два раза в неделю проводили полеты. Отдыхать нам не давали. Но
всё равно мы, находясь вне фронта, отдыхали от нервных возбуждений,
опасных столкновений с врагом. Конечно, хотелось быть там, где остались
наши фронтовые друзья. Правда, мы знали, что почти весь июнь месяц было
50
относительное затишье на фронте на нашем направлении. Полёты на фронте
чаще всего проводились на разведку в тыл противника.
А мы продолжали учёбу. Учились мы неплохо, а на груди моей к тому
времени были два ордена: орден «Отечественной войны» и орден «Боевого
Красного Знамени». Это, конечно, не какое-то бахвальство, а полученные
награды за воздушные бои и сбитые самолёты.
А теперь я хочу описать свой мальчишеский порыв и, неизвестно, чем
вызванное, озорство и притом во время полётов. Об этом никому неизвестно
было. До сих пор ни разу не рассказывал, но с возрастом, да и столько лет
прошло, что не могу смолчать и напишу чистосердечно о том, что произошло.
А дело было так. Во второй половине июня 1943 года в воскресный день
мы летали, то есть, был обычный летный день. По плановой таблице полётов
я должен был произвести маршрутный полёт на малой высоте. Взлетев, я, как
было положено, встал на курс по маршруту. Погода была отличная, меня
поразила красота природы, всё было зелено, прозрачная речка, а на речке
много купающихся, конечно, больше молодежи, ведь было воскресенье и
тепло. Когда я снизился на совершенно недопустимую высоту и пролетел над
купающимися на речке, то увидел, что они все лежали, прижавшись к земле.
Меня захватил азарт, и я сделал еще заход с крутого пикирования и пронёсся
опять низко, потом «свечой» ушёл в небо, выполняя одну за другой «бочки».
Но этим не закончилось. Лечу дальше и вижу село, а в нём рынок на
площади. На столах лежали овощи, фрукты и другие сельскохозяйственные
продукты. Я и здесь, еще под впечатлением, снижаюсь и, буквально, по
столам с овощами и фруктами пронёсся так, что уходя «свечой» вверх не
увидел ничего на столах и людей на рынке. Очевидно, они лежали на земле и
под столами.
Это, конечно, очень глупо. Теперь понимаю, ведь они же были напуганы
ещё фашистскими самолётами. И мне стадо не по себе. Какое-то время летел
не по заданному маршруту, да еще не следил по компасу за полётом, и вот,
осмотревшись, совсем не знал, где нахожусь. Кругом были зеленые поля,
полное однообразие. Маленькие, похожие друг на друга, поселки с базарами и
51
прямыми улочками. Взял приблизительный курс на аэродром и иду. А в голове
все время проносится навязчивая мысль, что за всё мною совершенное,
наказал меня «дьявол». Я не знал, куда мне лететь. Все казалось незнакомым,
а горючего осталось совсем мало. Что делать? Решил садиться на поле. И это
решение еще более утвердилось, когда на одном из них я увидел людей.
Конечно, садиться опасно на незнакомое поле, ведь там могла оказаться
случайная яма, борозда или еще что-нибудь. Тогда уж точно, хорошего для
себя не жди. Ну, раз решил, так и сделал. Сел на луг благополучно. Мотор не
выключаю. Возле стога сена стояли пять или шесть женщин, из них две
молодые. Я вылез из кабины и подошёл к ним. Мотор работает, винт
вращается.
«Здравствуйте, милые девушки!» – сказал я: «Что делаете?»
Отвечают: «Работаем! А вы?»
А я отвечаю им: «Да вот невесту ищу! Вы чьи будете?»
«А мы», – говорят, – «Инжавинские!»
«А где это?» – спросил я.
«Да вон там, где аэродром, за бугром», – ответили они.
Я распрощался, обрадованный сел в кабину и взлетел, на малой высоте
отошёл от поля, потом набрал высоту и вернулся на аэродром незамеченным.
Запросил посадку и сел. И никто об этом приключении не узнал. А надо было
бы узнать и хорошенько меня наказать. Хотя надо было, конечно, и мне во
всём признаться и рассказать.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПОЛК
После окончания курсов мы разъехались по своим полкам. В полк я
прибыл в августе 1943 года на аэродром Кощеево. Прибыл и доложил
командиру полка А. Обозненко. Он встретил меня радушно, с улыбкой на лице
выслушал мой доклад об окончании учёбы и прибытии в полк для
продолжения военной службы.
Потом он спросил: «Ну как, лейтенант, доволен? Выучился? А у нас, брат,
сейчас пошли напряжённые дни. Фашисты бросили против нас большие силы
52
авиации. Надеются захватить господство в воздухе, но это мы еще посмотрим,
кто завоюет его». И тут же сказал мне: «Ну как, полетишь в моей группе?»
Я с радостью согласился, ибо давно уже не был во фронтовом небе.
Правда, у меня не было с собой шлемофона и перчаток, но кто-то из лётчиков
одолжил их мне.
Вот команда: «По самолётам!» В воздух поднимаются три звена в составе
12 самолётов Як-1 под командованием
командира полка Обозненко.
Я в
звене С. Коновалова, летим левее от четвёрки Обозненко. К сожалению, мой
ведомый, назначенный перед самым вылетом, Саша Агденцев, не взлетел изза неисправности самолёта, и я остался один без ведомого – защитника моего
«хвоста» в случае боя. А без этого в воздушном бою, ох как трудно вести бой!
Наша группа шла в заданный район для прикрытия поля боя наземных войск
от ударов авиации противника. Высота 3500 метров. Мы были еще далеко от
линии фронта, а в радио-наушниках стоял невообразимый шум. Раздавались
резкие, короткие выкрики.
Кто-то кричал: «Вася, сзади «мессер!» или «Выхожу из боя!», «Атакуем!»,
«Берегись!», «Смотри вправо, справа, справа!» Вообще, сплошные голоса,
выкрики, так что, иногда трудно было разобраться. Чувствовалось, авиации с
обеих сторон было много.
Наш ведущий Обозненко уже не раз вклинивался в эфир. И вот мы
слышим: «Сокол! Сокол! Я Обозненко! Иду группой! Дайте мне немецких
стервятников! Я Обозненко! Приём! Приём!»
С армейского КП ответили: «Я Рубин! Вас поняли, идите по своему
заданию! Приём!»
«Вас понял!» – ответил Обозненко…
Только мы пришли группой в заданный район прикрытия, как командир
группы передаёт: «Вижу слева две группы «мессеров» Ме-109. Будьте
внимательны!»
Я также в это время заметил две пары Ме-109, которые были выше нас и
начали заходить для атаки на наше левое звено. Ведущий звена С. Коновалов
разгадал манёвр фашистов и крутым разворотом звена мы встретились с
53
«мессерами». Завязался воздушный бой на виражах. Какое-то время мы
тройкой против четверки Ме-109 встретились в «чертовой карусели». Никто не
мог зайти противнику в «хвост» для атаки. Но потом один из «мессеров» с
набором высоты все же сумел выйти из боя и, описав полупетлю, атаковал
Коновалова, но Серёжа свалил свой «Як» на крыло и вышел из-под удара
«мессера». Но тут же другая пара Ме-109 вошла в манёвр для захода на
стрельбу по самолёту ведомого Коновалова. Описав дугу над кабиной
ведомого, «мессер» на какое-то время повис в верхней точке, и в этот момент
длинное тело Ме-109 оказалось на линии моего прицела, так как, я был чуть
ниже и в развороте. Убрав крен и, чуть приподняв нос «Яка», я нажал на
гашетку. Длинная очередь поразила «мессер». Он, свалившись вправо, с
дымом стал падать к земле. Немцев это вначале ошеломило, но мы не успели
выйти из боя, фашисты опомнились и остервенело зажали меня в «клещи».
Я до отказа вперёд дал сектор газа и ручку тяну полностью на себя,
пытаясь таким путём вырваться от фашистов. Но не удалось. «Мессер» сзади,
длинные огненные трассы прошили мой самолет – правое крыло и фюзеляж от
мотора до хвоста. Почувствовал резкий металлический удар, капоты мотора с
правой стороны сорвало в воздухе, в кабине разрывались снаряды. Правый
бок резко обожгло, с губы и подбородка потекла кровь, пальцы рук были
поражены осколками. Спасибо бронеспинке, которая защитила меня от
снарядов.
Мой «Як» вздрогнул и свалился в штопор. Это вывело самолёт из боя и,
может быть, спасло от более сильного огня «мессеров». Недалеко от земли я
сумел выровнять самолёт. Мотор не работал, за самолётом сзади тянулась
длинная белая полоса, все приборы в кабине были разбиты. Самолёт быстро
приближался к земле. Куда садиться? И как? В голове крутилось, появилась
тошнота, слабость, а земля рядом, в глазах стало темнеть, хотя сознание не
терял. Задержал ручку управления в положении для снижения, как можно с
меньшим углом. Старался удерживать её в этом положении. Как приземлился,
не помню. Оказалось, что ударился о землю с небольшим углом на
нейтральной полосе, но ближе к нашим войскам. Удар о землю пришёлся
54
носом и правым крылом, самолёт перевернулся вверх колесами, хвост «Яка»
оторвался.
Из-под самолёта вытащили меня трое пехотинцев. Я был без сознания, но
живой. Придя в сознание, я сразу встал, но тут же сел, в глазах потемнело, и
не было сил стоять, и даже сидеть, пришлось лежать. Сознание и память
вернулись. Я был доставлен в госпиталь, который был расположен в больших
палатках в районе Белгорода.
Я увидел много раненых, ожидающих оказания необходимой медицинской
помощи.
Были
и
тяжелораненые
в
живот,
голову,
с
оторванными
конечностями, которым нужна была немедленная операция. Я ждал очень
долго. Мне казалось, что прошли часы, так как были сильные боли, тошнило,
кружилась голова.
Наконец взяли и меня на операционный стол. Удалили более сорока
осколков из правого бока и плеча. Всё вроде было хорошо, но, забегая вперёд,
скажу, что, к сожалению, один осколок остался внутри моей брюшной полости
и, более того, он застрял в печени. Его я ношу в себе и по сей день, а сейчас, с
годами, осколок больше стал беспокоить меня, чаще воспаляясь в печени,
чаще приходится лечиться в госпитале.
Но вернёмся к фронту. В госпитале находиться для меня было невмоготу.
Тяжело видеть, как ежедневно привозили искалеченных фронтовиков. Я всё
время просил врачей отпустить меня в часть, где имелся лазарет при ОБАТО,
и там выздоравливать. Меня с трудом, но отпустили долечиваться к себе в
санчасть батальона, где я, пролечившись недолго, уже в конце августа стал
проситься летать, но врач пока не разрешал. И я всё ходил, выздоравливал…
КЛЯТВА РОДИНЕ
Мы – гвардейцы! Это гордое и высокое звание нам дала Родина за наши
боевые действия, за успешные воздушные бои, за то, что бьём фашистов на
земле и в небе. Я понимаю, кажется, нескромно хвалить себя, но мы и не
хвалим себя. Мы просто выполняем свой гражданский, партийный и воинский
долг. Родина говорит нам: «Спасибо!» И присвоила авиадивизии и всем трём
55
её полкам гвардейское звание, наградила многих из нас орденами и медалями
за мужество и храбрость, за воинскую доблесть.
Теперь 6-й истребительный авиационный полк стал 149-м Гвардейским
истребительным авиационным полком, 183-й истребительный авиационный
полк – 150-м Гвардейским истребительным авиационным полком, 427-й
истребительный авиационный полк – 151-м Гвардейским истребительным
авиационным полком, а 294-ая истребительная авиадивизия стала 13-й
Гвардейской истребительной авиадивизией. А корпус стал 3-м Гвардейским
истребительным авиакорпусом.
Сегодня мы принимаем Гвардейское знамя. Полк построили на рулежной
дорожке; сзади боевые самолеты, а впереди летное поле. Перед строем стоят
наши начальники: командир корпуса генерал Подгорный, командир дивизии
полковник Тараненко И. А., начальник политотдела полковник Фролков.
Командир полка Обозненко подал команду: «Смирно!» Полк замер, и
Обозненко направился строевым шагом к месту, где стоял генерал Подгорный.
Летчики, техники, мотористы и все, кто стоял в строю, напряжённо
следили за каждым движением командира. Мы волновались, чтобы Обозненко
в чём-то не дал промашку и хорошо доложил.
Обозненко
Андрей
Александрович
был
смелым
командиром,
справедливым, и мы его уважали. Он рассказывал нам про свою трудную
жизнь. Когда он был ещё маленьким, он видел жестокость бандитов, врагов
Советской власти, видел, как убили его мать и отца и, как над ними
надругались. Обозненко без остатка был за Советскую власть. С детства он
мечтал стать лётчиком, но учиться без родителей не было возможности.
Однако позже он окончил пять классов и добился своего. Он стал лётчиком и
вырос до командира полка. Он умел себя держать достойно и спокойно в
любой обстановке, но сейчас видно было, волновался, принимая знамя из рук
генерала. Обозненко преклонил колено и поднес к губам шёлк священного
знамени. Мы всем строем опустились вслед за командиром полка на колено.
Наступила тишина. Затем мы произнесли клятву, повторяя слова её вслед за
командиром хором, всем полком.
56
Потом перед строем полка, выступил начальник политотдела дивизии
полковник
Фролков.
истребительный
Он
сказал:
авиационный
«Дорогие
полк,
а
товарищи!
ныне
150-й
Ваш
183-й
Гвардейский
истребительный авиационный полк, родился накануне войны, накануне
тяжёлых испытаний для Родины, для Советского народа, для армии…» И тут я
подумал, что эти испытания пришлось испытать и каждому из нас. Тут же
вспоминаются и первая встреча с врагом, и первый сбитый фашист в воздухе
в тяжёлой схватке, и потери в воздушных боях близких своих товарищей. А
впереди длинный путь борьбы. Враг был ещё силен, предстояли упорные
сражения на земле и в воздухе.
Через непродолжительное время, в начале 1944 года меня с повышением
в должности перевели в соседний 151-й Гвардейский авиаполк. Почти в это же
время были переведены и Дима Меньшиков с Серёжей Коноваловым.
Командиром полка был подполковник Якименко Антон Дмитриевич, Герой
Советского Союза, получивший это высокое звание за участие в событиях в
Испании. Волевой человек, имеющий большой опыт отличный лётчик, мастер
воздушного боя. Командира полка Якименко я уже знал. мы нередко с ним
встречались, и он знал меня. Мне нравился он своей внешностью,
подчеркнутой аккуратностью. Мы, лётчики, молодые командиры во многом
хотели быть похожими на своего командира. Большинство лётного состава
имели уже солидный опыт боёв в небе, но были и молодые лётчики, которые
совсем недавно прибыли в полк.
Особенно выделялся в полку своей храбростью, умением бить фашистов
в воздушных сражениях, командир эскадрильи капитан Василевский Егор
Васильевич, впоследствии, штурман полка. С ним мы сразу подружились и
стали товарищами по борьбе и, вообще, в жизни. Это верный друг, вместе с
ним мы закончили войну, потом служили долгое время в одном полку, и только
моя учёба в Академии, по окончании которой я попал в другое место службы,
разъединила нас.
Он живет сейчас в городе Витебске, и мы постоянно поддерживаем связь.
57
НАЧАЛО БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ В 151-М ГВАРДЕЙСКОМ ИАП
Первый свой вылет на фронт я производил в этом полку в составе группы,
которую вёл командир полка на прикрытие поля боя наших войск, в составе
шести истребителей Як-1. Я – ведущий пары в составе звена Якименко, а пара
Л. Горельцева – выше, над звеном командира. Моим ведомым впервые был
молодой лётчик Гриша Федосий.
Мы летим группой в районе прикрытия наших войск. Противника в воздухе
не видно. Барражируем в зоне, но вот впереди появилось звено МЕ-109. Нас
они не видят. Командир полка скомандовал: «За мной! В атаку!» и, обходя
«мессеры», стал занимать исходное положение. Немцы заметили нас. Два
«мессера» начали уходить вниз, а два Ме-109 остались выше. Якименко
приказал мне связать боем оставшуюся пару Ме-109, а сам начал
преследовать первую пару. Он стал настигать врага и, на выходе из
пикирования, метким огнём поразил его. Фашист, не успев выровнять самолёт,
врезается в землю. Вторая пара «мессеров» в бой не вступила, а
развернувшись, поспешно стала уходить со снижением. Я их преследовать не
стал. С Якименко в паре, крутым боевым разворотом, набрал высоту, и мы
собрались составом всей группы.
В это время с наземного КП сообщили о приближении бомбардировщиков
противника. И сразу же со стороны Белгорода мы увидели девятку Ю-88.
Командир полка группой занял положение для атаки со стороны солнца.
Противник спокоен, по-видимому, не замечает нас. Командир выбирает
удобный момент и командует: «За мной! В атаку!» «Юнкерсы» отстреливаются
из пулемётов. Первой атакой нам не удалось расстроить боевой порядок
«Юнкерсов». Но вторая атака проведена удачнее – один «Юнкерс» загорелся,
а ещё один, подбитый, стал отставать от группы. В это время отставать стал и
ведомый командира. Он выйдя из строя, передал, что ранен. Якименко по
радио передал: «Следуй на точку, прикроем!»
Мы опять атакуем звеном бомбардировщики, а пара П. Горельцова ведёт
бой с истребителями прикрытия Ме-109. Группа Ю-88 не выдерживает,
поспешно сбрасывает бомбы и на полном газу уходит.
58
«Разрешите преследовать?» – спрашиваю я. «Не разрешаю!» – ответил
командир. Время прикрытия закончилось. Собираемся группой и идём на свой
аэродром.
Произведя посадку, заруливаю на стоянку, где меня уже ждёт мой новый
механик Володя Алексеев. Володя очень скромный и, в то же время, деловой и
опытный механик. Долгое время Володя был авиационным механиком на моём
самолёте.
После
окончания
Великой
Отечественной
войны
Владимир
Георгиевич Алексеев жил в Харькове на проспекте 50-летия ВЛКСМ, д.06,
кв.188. В январе 1982 года он умер, конечно, жаль, прекрасный был человек.
В этом вылете моим ведомым уже не в первый раз полетел Гриша
Федосий. Это был молодой лётчик, но мне он понравился сразу. Забегая
вперед, скажу, что он был бессменным ведомым у меня до самого окончания
Великой Отечественной войны. И последний вылет на боевое задание был с
ним в паре в день объявления об окончании войны. Конечно, мне пришлось
немало поработать с ним, особенно в воздухе, чтобы он цепко держался за
моим самолётом, как за ведущим. И он оправдал мои надежды. Это был
действительно щит ведущего. Ни при каких обстоятельствах, самых острых,
Гриша не отрывался от моего самолёта, хорошо понимал меня в полёте и был
действительно, как нитка в иголке – куда иголка, туда и нитка. Ко всему этому,
Гриша был смелый, спокойный, немногословный, но прямой и бесхитростный,
готовый голову сложить за товарища.
До конца Великой Отечественной войны мы были с ним единой
неразделимой парой в воздухе. И сейчас, после войны, мы иногда
встречаемся, переписываемся, как фронтовые друзья, братья, связанные
фронтом. У нас есть о чём вспомнить и поговорить. Сейчас он живёт в городе
Черкассы, ул. Урицкого, д.190, кв.66.
ПРИКРЫТИЕ ПОЛЯ БОЯ
Я взлетел во главе звена, мой ведомый Гриша Федосий, а во второй паре
были Дима Меньшиков с Сергеевым Лёшей. Прибыв в зону барражирования,
самолётов противника не увидели. Барражирование производили с заходом за
59
линию фронта, чтобы ещё на подступах встретить врага, и тут же стали
появляться зенитные разрывы. Вдруг зенитный обстрел прекратился, значит,
жди фашистов. И, действительно, вскоре появилась группа «Юнкерсов» Ю-87
под прикрытием Ме-109. Ме-109 шли впереди и выше «Юнкерсов».
Командую: «Дима! Атакуй Ме-109!» А я сам пошел в атаку парой на
«Юнкерсы».
Пара Меньшикова развернулась и бросилась в атаку на «мессеры». Зайдя
сзади к Ме-109, Меньшиков не отставал до тех пор, пока не сбил его. Горящий
«мессер» пытался перетянуть через линию фронта, но не смог, врезался в
землю на нашей территории. Воздушный бой в разгаре. Одни атаковали
«мессеров», связав их боем, а я парой атакую, зайдя снизу, группу Ю-87,
прицеливаюсь и открываю огонь. «Дымит!» – кричит по радио ведомый.
«Юнкерс»
падает
вниз.
Продолжаю
атаковать,
прицеливаюсь
по
ведущему «Юнкерсу» и открываю огонь. Трасса прошла по самолёту. Он
задымил, но продолжал лететь на нашу территорию. Я выходу из атаки, и тут
же ведомый Федосий, вырвавшись вперёд, добил Ю-87. Группа «Юнкерсов»,
потеряв строй, рассыпалась и в беспорядке стала уходить к себе, сбрасывая
бомбы куда попало. Мы продолжали преследование, открывая огонь с
большой дальности.
Прекратив преследование, вернулись в свой район прикрытия. Противника
в воздухе не было. Звено было в сборе. Время барражирования окончилось.
После посадки на своём аэродроме, нас ждали механики. После осмотра
на самолёте Гриши Федосия были обнаружены пробоины в фюзеляже. У меня
нормально, пробоин не было. Полёт завершен. Идём в землянку на доклад о
выполнении боевой задачи на прикрытие.
Я хочу остановиться на некоторых моментах, которые могут применять
истребители немцев при ведении воздушных боев или атаке. При ведении боя
лётчикам надо всегда быть предельно внимательными, уметь своевременно
разгадывать любой манёвр или хитрость врага. Они могут быть каверзными и
опасными для жизни, если их не учитывать в воздушном бою. У меня были
такие случаи. Я напишу о двух, которые со мной произошли в воздушном бою.
60
Мы только что закончили барражирование в своей зоне составом звена и
взяли курс на свой аэродром, как услышали с передового КП мне передают:
«Посмотрите-ка, слева от вас, впереди, ниже заходят два Фв-I90. Чего они там
высматривают? Атакуйте их!»
«Вас понял!» – ответил я. Горючее в запасе еще было, фашистские
самолёты Фв-190 я сразу увидел и пошёл на сближение. Скорость увеличил,
сближаюсь. Сближение идет быстро. Но фашист не реагирует, манёвры не
предпринимает, хотя он явно видит меня. Я уже рядом почти. Чтобы не
столкнуться, автоматически убираю газ, на обгон не пошёл, успел погасить
скорость, но сразу не успел открыть огонь, так как все внимание ушло на то,
чтобы не проскочить и удержаться в «хвосте». Я оказался совсем рядом,
в 20-30 метрах сзади от фашиста. Мой «Як» болтает струей от самолёта
Фв-190. Вижу, как лётчик крутит головой вправо и влево, стараясь посмотреть
назад, ведь сзади у него советский истребитель. И тут я в упор, почти не
целясь, даю длинную очередь из пушек. Фашистский Фв-I90 мгновенно
загорается, сваливается на крыло и с дымом падает на землю. С земли сразу
же передали, что Фв-190 упал недалеко от КП. А во время стрельбы по немцу
я почувствовал, как в живот мне что-то с силой ударило. Я не мог понять,
откуда удар? Вроде не ранен. Выяснилось после посадки, что от тряски и от
отдачи при стрельбе из пушек, выпали часы из приборной доски и ударили
меня в живот, а так как я был в напряжении, то удар показался сильным.
Здесь, конечно, если бы я проскочил вперед самолёта противника, то лётчик
Фв-190 расстрелял бы меня в упор сзади.
А второй случай произошел со мной, когда мы барражировали над линией
фронта, прикрывая наши войска на поле боя от ударов бомбардировщиков
противника. Я был ведущим звена, моим ведомым был Г. Федосий, а вторая
пара Д. Меньшикова. Высота 2500 метров. Мы были в развороте, когда
заметили две пары Ме-109. Находясь с небольшим превышением, я пошел на
один из «мессеров». Но Ме-109 быстро полез вверх. Что делать? Я пошел на
догон за ним также вверх, вижу, что догоняю, открыл огонь по нему, a Mе-I09
уже начал выходить в горизонтальный полет, я догнал его, но очутился на
61
одной высоте рядом с ним, сначала в азарте я еще не понял, как это
получилось, но мы идем совсем рядом. 0, ужас! Что предпринять, мысли лезут
в голову разные: если уйти вверх – невозможно, ибо подставишь «хвост»
фашисту; вниз переворотом – тоже опасно. А мы летим, я смотрю на него, а он
на меня, вижу его хорошо; он в коричневом шлемофоне и без летных очков.
Тут я заметил, что немец стал сбавлять скорость, чтобы отстать, а когда я
проскочу вперед, то зайти в «хвост» и сбить меня. И тут я решил – ныряю под
его самолет и ухожу вверх, а потом энергично разворачиваюсь и оказываюсь
сзади его. Прицеливаюсь и бью по «мессеру», но фашист сумел со
скольжением уйти вверх и трасса снарядов прошла мимо. Осматриваюсь, ищу,
где фашист. И тут вижу, как он разворачивается от меня и уходит к своей
группе «мессеров», которая вела бой с нашими «Яками».
Увидев это, я бросился на перехват и вынудил его принять воздушный
бой. И снова мы носились друг за другом. И не только на виражах, но и на
восходящих, стремясь выбрать удобный момент для прицеливания и
стрельбы. На вертикальном маневре «Як» более манёвреннее, чем Ме-109, и
фашист это знал. Создаю огромные перегрузки, тяну с силой ручку на себя. У
самолета «Як» скорость подъема превосходит Ме-109, поэтому я все время
приближаюсь к «мессеру». Он это видит и пытается выйти из опасного
положения, но уже поздно. Ловлю в прицел: длинная очередь, и самолёт
фашиста закачался. Потом за ним потянулась чёрная полоса дыма, и он начал
падать к земле.
Осмотревшись вокруг,
я поспешил на выручку «Якам». В этом бою
Д. Меньшиков сбил еще один самолет Ме-109. С нашей стороны потерь не
было. А время войны шло, мы летали на боевые задания, встречались с
врагом, вели бои, много ещё было эпизодов в нашей боевой лётной работе, но
сейчас, после стольких прошедших лет жизни не все так отчётливо осталось в
памяти, да и острота событий притупилась.
Я, конечно, помню много эпизодов боёв, но после стольких лет трудно
конкретно вспомнить, когда по времени точно это было, и кто именно из моих
товарищей в них участвовал. К тому же, некоторые из воздушных боёв так
62
похожи друг на друга, что нет надобности их описывать все. Сожалею и очень
жалею, что не вёл фронтовой дневник. Хотя бы краткий: когда, где, с кем и
против кого. И было бы достаточно.
Сейчас мы стоим на аэродроме «Аннополь». Полки наши понесли
значительные потери, поэтому, как в самолётах, так и в лётчиках требовалось
пополнение.
В штабе полка лежал приказ командира дивизии направить меня на
аэродром Люберцы, под Москвой. Я должен был по разнарядке ВВС получить
в центральной школе боевого применения двадцать два лётчика на самолётах
Як-9т и привести их перелётом всей группы на фронт. Пополнение
предназначалось для всех полков авиации. Перёлет на фронт осуществлялся
лётным эшелоном, с посадкой на аэродроме Аннополь.
Большинство лётчиков из отобранной группы имели хорошую подготовку,
но были в их числе и такие, которым требовалось ещё отрабатывать
групповую слётанность, учебные воздушные бои и другие элементы полётов.
Это задержало вылет нашей группы на 15 дней. Я всё время пропадал на
полётах, изучал, знакомился, со многими летал в паре на боевых самолётах
Як-9т.
Это
самолёт
с
37-ммилиметровой
пушкой.
Проводил
учебные
воздушные бои. Ребята очень старались хорошо летать. Какой радостью
засветились их глаза, когда я сообщил им, что всех беру на фронт! Мы
провели подготовку к перелёту на фронтовой аэродром, с двумя посадками на
промежуточных аэродромах.
Ранним утром две группы новеньких Як-9т и Як-9д пристроились к
самолёту-лидеру и, взяв курс, пошли на запад. Особенно волновало то, что
полёт проходил по освобождённой и знакомой территории, через города и
сёла, разрушенные фашистами. Почти всю Украину пересекли мы с востока на
запад за несколько часов полёта, с двумя посадками на промежуточных
аэродромах для дозаправки горючим и осмотра самолётов. Ребята, которые
летят за мной и не подозревают, каким горячим было это небо несколько
месяцев назад, и какой для них станет война. Надо заметить, что и в этом
полёте со мной произошло памятное событие. Ещё до взлёта из Люберец ко
63
мне обратился один из лётчиков Женя Пьянков, хороший лётчик, спокойный по
характеру, выдержанный, с просьбой взять в самолёт в технический багажник
(есть такой в Як-9т) его сестру, якобы она сирота, и хочет на фронт с братом,
будет работать в столовой или связисткой. Я поверил в это. Лично ему не
разрешил, а по доброте своей решил взять её в свой самолёт. Конечно, это
было большое нарушение, запрещалось брать даже своих механиков, так как
всё могло случиться, причём я с парашютом, а она без него. Это было с моей
стороны опрометчиво, но я пожалел их обоих.
Через семь часов, совершив две посадки для дозаправки и короткого
отдыха, наша группа прибыла на место в полном составе и произвела посадку
на аэродроме Аннополь.
Встречал нас командир дивизии полковник Тараненко Иван Андреевич. Он
побеседовал с каждым лётчиком. Потом, позже, он узнал, что я на своем
самолёте привёз на фронтовой аэродром девушку. Конечно, он рассердился и
объявил мне строгий выговор, хотя за перелёт в приказе объявил
благодарность.
Женя Пьянков был распределен в соседний полк, а его мнимая сестра
была в действительности его любимой девушкой. Она осталась в том же
полку, вернее, в батальоне обслуживания телефонисткой, хотя в начале её
хотели отправить обратно в тыл.
Женя Пьянков храбро воевал, был смелым лётчиком, в воздушных боях
сбил несколько фашистских самолётов, его любили лётчики и все, кто знал его
в полку. Но в конце войны он погиб.
И что удивительно, прошло более 30 лет и, сейчас в Ленинграде, в доме,
где я живу, на одной площадке рядом в квартире, живёт жена генерала
Дашкова, Галина Андреевна. Ее девичья фамилия Пьянкова, и вот-то (она!),
действительно, родная сестра Жени Пьянкова.
Я
получил
повышение.
Меня
назначили
начальником
воздушно-
стрелковой службы полка. Почему меня поставили на эту должность? Думаю
потому, что я неплохо воевал, и теперь обязан по характеру новой должности
64
ещё лучше воевать, уметь лучше всех стрелять и проводить воздушные бои и,
главное, учить этому лётчиков полка.
Я понимал, что задача не из лёгких, но авторитет свой и доверие я должен
сохранять, оправдывать делом. Я много думал о воздушных боях, которые мы
проводили группами с врагом. А как мы их проводили? Всегда ли хорошо? И от
кого зависел успех в бою? Только ли от мастерства каждого лётчика в группе?
Опыт проведения воздушных боёв и встреч с противником в воздухе не
раз наталкивали меня подумать над ролью командира группы в управлении
боем. Он всегда впереди группы, её ведущий. Он первый встречает и атакует
врага. А воздушный бой, мы знаем, это целый ряд всевозможных манёвров,
взаимных действий лётчиков всей группы, а не одиночная атака. И успех в бою
достигается не только мастерством каждого лётчика в отдельности, а
согласованными действиями всех лётчиков группы. И здесь уже многое
зависит от командира – ведущего группы. Он организует бой с учётом многих
факторов: состава своей группы и группы противника, цели полёта, погодных
условий, приёмов, применяемых противником и многих других факторов.
Командир не только должен своим примером увлекать лётчиков на схватку в
бою, но и уметь видеть исход боя в целом и его отдельных эпизодов. Для
этого ему надо иметь острый ум, находчивость, способность быстро
анализировать происходящие события, чтобы правильно и быстро принимать
решения.
Но кроме всего этого, командир должен иметь авторитет у лётчиков, ибо
строгая дисциплина у лётчиков держится на высоком доверии и авторитете
командира,
а
взаимопонимание
и
согласованность
действий
лётчиков
основывается на взаимной поддержке и помощи, то есть, на самом твердом
правиле лётчиков: сам погибай, а товарища выручай. Каждому из нас оно не
один раз спасало жизнь.
И еще волновал вопрос, как лучше использовать огневую мощь группы,
пары при уничтожении врага в воздушных боях. Но об этом будем говорить
ниже.
65
ПРИКРЫТИЕ ПОЛЯ БОЯ
Коротка летняя ночь. Кажется, только недавно стемнело и спать ещё не
хочется, а на востоке уже поднялась заря. Адъютант тихо будит лётчиков:
«Светает, товарищи командиры! Вставайте!»
Лётчики спешно одеваются, а на дворе вместе с рёвом авиационных
моторов слышатся разрывы артиллерийских снарядов, лязг танковых гусениц.
Мы торопимся к самолётам, скоро наш вылет. Погода безоблачная.
Мы восьмёркой «Яков» прикрываем район сосредоточения наших танков.
Вражеские бомбардировщики «Юнкерсы» группами, одна за другой, идут в
наш район, и мы едва успеваем отбивать их атаки. Мы яростно их отражаем,
один за другим падают на землю два «Юнкерса», сбитые нашим звеном, потом
ещё один «мессер», объятый пламенем, падает вниз от меткой очереди Л.
Сергеева, ведомого Меньшикова.
Невозможно передать словами ожесточение и накал боя. Мы разогнали
все три группы «Юнкерсов», не дали им бомбить по цели. Но не успели ещё
опомниться от сплошных атак и напряжения, как появилась следующая группа
бомбардировщиков, прикрытых Ме-109, которые шли выше и впереди
«Юнкерсов». «Все атакуем истребителей!» – подаю команду «Якам». Веду
восьмёрку в лобовую атаку, надеясь расстроить строй «мессеров» и
проскочить без затяжного боя, чтобы нанести весь удар по бомбардировщикам
противника. Это нам удаётся и мы прорываемся к «Юнкерсам».
«Каждому бить самостоятельно! Я атакую ведущего!» – передаю по радио.
Я в атаке. «Юнкерс» в прицеле, открываю огонь, даю длинную очередь, и
фашистский самолёт, загоревшись, с дымом стал падать к земле. Пошёл к
земле и его ведомый «Юнкерс», сражённый длинной очередью Г. Федосия.
Остальные бомбардировщики стали беспорядочно сбрасывать бомбы, спешно
уходя на свою территорию.
Мы преследуем их, но тут на нас сваливаются истребители прикрытия
«Юнкерсов» Ме-109. Завязывается трудный воздушный бой. Мы с трудом
успеваем отбиваться от их атак. Горючее на исходе, у некоторых лётчиков
патроны израсходованы. Но бой продолжается, «карусель» вертится. Один
66
наш «Як» попал под обстрел и тут же свалился вниз и пикированием стал
уходить. Это А. Сергеев. И тут, к нашей радости, когда «Юнкерсы» скрылись из
виду, истребители Ме-109 стали выходить из боя. Время прикрытия давно
закончилось. С КП земли нам разрешили следовать на свой аэродром.
Вскоре я во главе восьмёрки Як-9 вылетел на прикрытие поля боя.
Барражируя в зоне прикрытия, мы увидели девятку «Юнкерсов», которую
сопровождало звено Ме-109. Решаю атаковать их сходу. Звено Меньшикова
должно
связать
истребителей
прикрытия,
а
моё
нанести
удар
по
бомбардировщикам.
Занимаю исходное положение и командую: «Атакуем все! За мной!» И мы
звеном устремляемся в атаку. Я направляю свой удар на ведущего,
прицеливаюсь и открываю огонь, трасса точно проходит по самолёту,
«Юнкерс» сваливается на крыло и летит вниз. Остальные лётчики также
стреляют по строю бомбардировщиков. Строй рассыпался, бомбы сброшены
куда попало. Время прикрытия подходило к концу. Скоро к нам на смену
должна была прибыть вторая эскадрилья Володи Литвиненко. Однако вместо
«Яков», у линии фронта показались два звена Ме-109, которые шли
вытянутыми парами на разных высотах. Это означало, мы это хорошо знали,
что
вот-вот
появится
группа
бомбардировщиков
противника.
Без
них
«мессерам» тут делать нечего.
Истребители Ме-109 пошли в атаку, надеясь рассеять нашу группу или
связать её боем, чтобы дать «Юнкерсам» без противодействия наших «Яков»
отбомбиться по нашим войскам. Но звено Яков-9 Меньшикова приняло бой с
«мессерами», а моё звено выдвинулось вперёд в сторону противника, с тем,
чтобы встретить «Юнкерсы» ещё до подхода к линии фронта. И тут мы видим
большую, до 20 самолётов, группу Ю-87. Иду звеном в атаку, прицеливаюсь,
открываю огонь по ведущему Ю-87, вижу, как он спешно вышел из строя и со
снижением стал уходить к себе. А второй «Юнкерс», поражённый ведущим
пары
моего
звена,
загорелся
и
камнем
полетел
вниз.
Остальные
бомбардировщики, потеряв боевой порядок, сбрасывают бомбы, не доходя до
линии фронта, и со снижением удирают на свой аэродром.
67
Выхожу из боя, иду в свою зону и замечаю, как один Ме-109 заходит сзади
в атаку на самолёт Димы Меньшикова, который увлёкся боем с другим
истребителем Ме-109. Я не успеваю оказать помощь. Предупреждаю по радио:
«Дима, сзади «мессер»!». Но поздно! Длинная очередь фашиста прошла по
самолёту Як-9. Сразу же появилась белая струя от правого крыла: был пробит
бензобак.
И тут пришла эскадрилья Литвиненко нам на смену, вступив сходу в бой. А
мы возвращаемся на свой аэродром. Механики в волнении нас встречают, уже
давно прошло время нашего возвращения. Осмотр самолётов. Много пробоин
на самолёте Димы Меньшикова. Самолёт идёт в ремонт.
Мы барражировали шестёркой Яков-9 в зоне над полем боя. Уже прошла
половина времени, а противник в воздухе не появлялся. Мы уже думали, что
обойдется без драки, как тут же увидели группу бомбардировщиков Ю-87,
шедших под прикрытием четвёрки Фв-190. Решаю звеном Як-9 атаковать
бомбардировщики, а парой связать истребители Фв-190.
Атакуем внезапно. И с первой атаки удалось сбить один «Юнкерс», а
второй подбить. Строем производим второй заход для атаки. Но слева от нас
бросился нам наперерез один «Фокке-Вульф» и, рискуя собой, сорвал нашу
атаку. Но его сбил Л. Сергеев.
И тут мы увидели, как «Юнкерсы» в беспорядке стали сбрасывать бомбы и
по одному уходить на запад. Ведущий пары П. Горельцев вырывается вперёд
и, преследуя замыкающий Ю-87, с близкой дистанции сбивает его меткой
очередью. Почти одновременно с ним ведомый пары длинной очередью из
пушек поджигает второй «Юнкерс». Бомбардировщики спасаются бегством.
Даю команду на сбор и увожу свою группу Яков-9 на свой аэродром.
Уже не раз мы беседовали с лётчиками о нашей тактике при уничтожении
бомбардировщиков. Беседовали о групповых атаках на противника, о боевом
порядке в паре, в группе при атаках. И надо заметить, что последние бои и,
особенно, сегодняшний ещё раз подтвердили, что оба лётчика пары в бою
должны одинаково активно использовать свое мощное оружие, установленное
на самолёте.
68
Раньше задача ведомого, в основном, сводилась лишь к охране и защите
«хвоста» ведущего от атак истребителей противника. Сам же ведомый лётчик
редко производил стрельбу по самолётам противника. Этим огневая мощь
пары значительно снижалась.
Сейчас, не знаю откуда это пришло, а может, и сами больше стали думать
о тактике уничтожения бомбардировщиков и более полном использовании
оружия
ведомых,
но мы стали
боевой
порядок
пары перед атакой
перестраивать из фронта в вытянутый пеленг. И это давало возможность
осуществлять огневое прикрытие не только внутри пары, но и между парами. В
результате огневая мощь в паре и во всей группе значительно возрастала.
Взлетели восьмёркой «Яков» на прикрытие поля боя. И как только мы
пришли в заданный район прикрытия, там показалась большая группа Ю-87
под прикрытием Ме-109.
Команда: «Атакуем!», и мы всей группой набрасываемся на противника.
Звено Меньшикова на «мессеры», а моё звено в атаке на «Юнкерсы», которые
остались без прикрытия Ме-109. После первой же атаки были сбиты два Ю-87,
и под огнём наших истребителей Ю-87 сбрасывают бомбы и в беспорядке
уходят с поля боя. Оглядываюсь и вижу, как со стороны противника подходит
ещё одна группа бомбардировщиков. Но это не Ю-87, а двухмоторные
«Юнкерсы» Ю-88. Звеном направляюсь к ним навстречу. И зайдя сзади,
атакуем Ю-88. Фашисты открыли по нам бешеный огонь. Мы также ведём
пушечный огонь, давая длинные очереди. Один бомбардировщик из первого
звена, задымив, стал падать к земле.
После первой атаки наш Як-9, ведомый пары Горельцова, подбитый, со
снижением вышел из боя. После второй атаки бомбардировщики стали
уходить со снижением на свою территорию. В этом вылете был подбит ещё
один наш лётчик Л. Сергеев.
На поле боя идут упорные бои. Наземные войска на нашем направлении,
прорвав эшелонированную оборону, с боями ведут наступление вглубь
обороны противника.
69
Лётчики третьей эскадрильи поднимаются в воздух и ложатся на курс к
линии фронта, в район прикрытия поля боя. Мы пока остаёмся на земле и
слушаем удаляющийся гул моторов их самолётов. Наш вылет по графику ещё
не скоро.
Я
на
стоянке
нашего
самолёта
часто
разговариваю
с
Володей
Алексеевым, моим механиком. С ним всегда было интересно поговорить на
любые темы, просто, как близким товарищам.
Вот и сейчас я пока не разговариваю с ним, не задаю вопросы, но в голове
у меня всё время к себе вопрос: наши техники, механики, боевые наши друзья,
лучшие товарищи лётчиков, большие труженики на земле, и я не понимаю, в
чём же для них вся прелесть авиации. В полёте? В котором чувствуешь
радость, гордость риск. Но ведь они не летают. Они только готовят самолёт к
вылету.
Большинство из них, так же, как и мы, учились в училищах или
технических школах. И каждый понимал, что ему не придётся летать, что его
работа на земле. Что же их тянуло: техников, механиков, что нашли они в
авиации? Вот о чём я думал.
И после раздумья, когда Володя видел, что я долго молчу, спросил: «О
чем думаешь?»
Тогда я задал этот вопрос ему, и Володя, почти не думая, ответил: «Долг».
«Долг – это понятно», – согласился я с ним, – «Особенно, когда идёт
война. Но кроме долга, наверное, есть ещё что-то?»
Володя, улыбаясь, посмотрел на меня и как-то просто, не по-книжному,
заговорил: «Ты посмотри, командир, на наш Як-9. Сколько надо ума, чтобы
создать его, а сколько разной техники в нем вмонтировано, и мы, механикитехники, в нём разбираемся, работаем на нём, готовим вам в полёт. Разве
такую, как наша, профессию можно не любить? А потом, в лётчики лично я не
гожусь – боюсь, у меня тяга к технике». Вот это ответ. И сказано было,
чувствую, от души.
Смотрю на часы, скоро наш вылет. Мы шестёркой Як-9 идем в район
прикрытия наших войск. В районе барражирования сплошная облачность,
70
нижний край около 1500 метров. Противника не видно пока. Мы всей группой
уходим за линию фронта, чтобы встретить врага ещё на подходе к линии
фронта. Минут 15 спустя, показался строй бомбардировщиков. Девять Ю-87
шли плотным строем, маскируясь под нижней кромкой облаков, к нашей линии
фронта.
Я командую: «Паре прикрытия быть в стороне под облаками для
отражения атаки «мессеров»!» Мы, прикрывшись облачностью, внезапно
атакуем звеном.
Фашисты, не ожидая атаки наших «Яков» на их территории, заметались. В
результате первой атаки удалось сбить ведущий «Юнкерс». Увидев это,
самолёты противника, беспорядочно сбрасывая бомбовый груз, спешно стали
удирать со снижением. Мы стали преследовать их, ведя пушечный огонь, сбив
при этом еще один Ю-87.
Но тут мы увидели, как на нас идёт в атаку звено «мессеров». Они
рассчитывали на успех, видя, что мы увлечены преследованием «Юнкерсов».
Однако наша пара прикрытия Як-9, неожиданно для Ме-109 сорвала их атаку.
Длинная очередь, и «мессер», загоревшись, падает к земле. Остальные Ме109 в бой не вступили, а крутым пикированием ушли. Бой окончен. Главная
задача наша выполнена: бомбардировщикам Ю-87 не удалось сбросить
бомбы на наши войска.
В этом вылете в моем звене летел ведущим пары Лёша Проскурин,
который при преследовании сбил один Ю-78. Его я стал брать на боевые
задания в свою группу с одной целью, чтобы помочь ему восстановиться, как
воздушному бойцу. Дело в том, что с недавнего времени многим в полку
казалось, что Лёша трусит и боится встречи с истребителями противника. В
какой-то мере, возможно это и так. Это началось после того, как в одном
тяжёлом воздушном бою он был сбит, случайно остался жив и сильно был
потрясён и напуган. Это, вероятно, на него подействовало на какое-то время.
Я был давним его другом. Ещё в авиашколе я знал его лучше других и был
уверен, что ему надо было найти себя, пересилить эту слабость, поэтому он
стал летать со мной на боевые задания, проводить воздушные бои с врагом.
71
Лёша Проскурин в последующих воздушных боях показал себя опять
смелым и находчивым лётчиком-истребителем. Отечественную войну он
закончил, имея на своём счету четырнадцать сбитых самолётов противника,
награждён тремя боевыми орденами и боевыми медалями.
В 1978 году он ушёл из жизни, но память о нём будет долгой в наших
сердцах. Я знал его, как самого верного и надёжного друга, смелого и храброго
лётчика, которого трудно забыть.
БЕССАРАБИЯ И РУМЫНИЯ
Наша авиадивизия перебазировалась лётом на своих самолётах на
аэродром в Бессарабию. Наш 151-й Гвардейский авиаполк стоял на
аэродроме Бельцы, остальные полки на полевых аэродромах.
Наступили майские дни 1944 года. Нашему полку дали несколько дней,
чтобы осмотреть и привести в порядок всю технику, а также и отдохнуть
немного лётчикам и всему техническому составу полка.
Дни были солнечные, но часто проходили ливневые и грозовые дожди.
Отдыхали мы хорошо, всё было нормально, но всё же в один из этих дней нас
постигла печальная неудача.
Командир полка подполковник Якименко А. Д. по нашей просьбе разрешил
нам, руководящему составу полка, с целью ознакомления совершить поездку в
город Дорохой, посмотреть этот город, может быть, кому-то из нас купить чтолибо для себя или для посылки родным домой, как подарок. Для поездки нам
был
выделен
американский
«Додж».
Это
десятиместный
открытый
автомобиль, типа нашего «Газика», но больше по размеру.
Старшим был назначен заместитель командира полка майор Кирия Шалва
Несторович. С ним поехали я, инженер полка, штурман полка Егор
Василевский, парторг полка, командиры эскадрилий Володя Хлюстов и Вася
Хвостов, заместитель командира эскадрильи Паша Горельцов и два инженера
эскадрилий.
Выехали мы утром, часов в шесть, по направлению к городу Дорохой по
грунтовой дороге. К нашему неудовольствию с утра был дождь и сильно
72
испортил дорогу, которая стала скользкой. К этому надо добавить, что перед
выездом из посёлка, где мы жили, неожиданно, чуть не попав под колёса, нам
перебежала дорогу чёрно-серая кошка. Тогда кто-то из нас сказал: «Ехать нет
смысла, давайте вернёмся, всё равно удачи не будет».
Но Кирия, наш старший, ответил, смеясь над сказавшим: «Бросьте верить
предрассудкам, едем!» и мы поехали вперед.
Проехав несколько километров, мы подъехали к развилке дорог. Одна
дорога шла влево, другая немного вправо. Обе они были наезженными.
Шофёр остановил машину, так как не знал, куда ехать. Вышли мы из машины и
спорим, по какой дороге ехать в Дорохой. Тут мы увидели идущую к нам
женщину-Бессарабку. Когда она подошла к нам, Паша Горельцев обратился к
ней: «Скажите, пожалуйста, город Дорохой по этой дороге?», показывая на
левую дорогу. Слышим в ответ: «Да! Да! Дорохой там, там!»
Но тут почему-то меня взяло сомнение и я просто так спросил ее снова:
«Скажите, Дорохой по этой дороге?», – показывая на правую дорогу.
И она повторила: «Да! Да! Дорохой там, там!», – показывая уже на правую
дорогу.
Мы все громко засмеялись, а женщина ничего не понимала, почему мы
смеёмся. Стало ясно, что она нам не может помочь.
Решили ехать по правой дороге, она была немного шире и лучше. Едем,
разговариваем, все в приподнятом настроении. Вот проехали уже 20
километров по этой дороге. За это время нас дважды поливал короткий
грозовой дождь, но мы не замечали этого.
Впереди показалось небольшое село и скопление людей, кажется, это был
сельский рынок. Навстречу нам ехала повозка. Запряжённая в телегу лошадь
резво шла по краю дороги. На телеге сидел мужчина. Шофёр вёл машину на
скорости около 50 километров в час. Подъехав к нам ближе, лошадь
испугалась машины, остановилась и стала пятиться назад. Шофёр же, чтобы
не наехать на телегу, повернул руль влево, хотел объехать телегу, но машина
заскользила вправо, шофёр повернул руль вправо, машину стало заносить в
другую сторону. И так машина стала скользить то вправо, то влево по
73
скользкому грунту и, в конце концов, наехала па телегу. От сильного удара
телега развалилась на части, мужчину выбросило на дорогу, а машина
перевернулась на обочине вверх колесами. Под машиной остались шофёр, я,
майор Кирия, Хлюстов Володя, инженер полка, которому спинка сиденья
уперлась в живот, и у него изо рта потекла кровь, он только тихо стонал. А
шофёр погиб, задавало его бортом машины, придавив ему голову, спасти не
удалось. Мужчину, который ехал на телеге, тоже убило. Конечно, всё наше
радостное настроение улетучилось.
Кое-как мы добрались к себе в полк. У меня также долго болели ноги, так
как сиденьем мне придавило их выше колен, и были долго ещё видны синяки.
Вот так неудачно и печально прошла наша поездка в город Дорохой.
Наверное, кошка была виновата. Вот и не верь приметам.
Быстро пролетели дни нашего отдыха, и мы опять приступили к боевой
работе. Наши войска наступали и достигли реки Прут. Это граница с
Румынией. Но в апреле 1944 года наступление приостановилось. Мы
вылетали на боевые задания уже за пределы нашей территории в небо
Румынии. Это уже было победой. А летом 1944 года наши войска вошли в
Румынию, освободив ее от фашистов.
Наши войска наступали быстрыми темпами. Вот мы перебазировались на
полевой аэродром Румынии Бабулешти. Мы на Румынской земле. И не просто
летаем в небо драться с фашистскими самолётами, а пришли освободить
румынский народ от фашизма, дать ему свободу на труд на своей земле.
Хаты у них, сады, реки и вода такие же как и у нас на Украине и во всем
Советском Союзе. Но вот люди, язык которых нам был непонятен, живут
бедно, и чувствовалось, что народ нас боится. В первые дни жители боялись
нас и старались не появляться на глаза. Сидели в своих хатах и ожидали чегото страшного. Мы, как могли, старались приблизить их и объяснить румынам,
что мы, советские лётчики, техники и солдаты, не хотим причинить им зла. И
убедившись в этом, они стали выходить из своих домов и вступать с нами в
разговоры и контакты. Оказывается, им много внушали, что мы советские
безбожники, коммунисты, изверги, не имеющие за душой ничего святого,
74
пришли в Румынию, чтобы погубить, разрушить и насильничать над румынским
населением.
В начале июля 1944 года фашисты подтянули к фронту большие резервы
своих сил, и вновь разгорелись яростные схватки в небе. Порой сражения в
небе
напоминали
прошедшие
бои
за
Харьков
и
Белгород.
Правда,
отличительной чертой боёв в небе Румынии было то, что сейчас наша авиация
занимала господствующее положение в воздухе.
Центром воздушных боев стал район Яссы – Кишинёв. Гитлеровцы вновь
и вновь в этот район бросали крупные силы авиации: бомбардировщики и
истребители. В небе Румынии бои завязывались на всех высотах от малых до
больших. Но теперь мы уже не те, какими были год назад, но и немцы ещё
сильны, фашистские асы сами имели опыт боёв немалый, и вести бои в
воздухе было не так просто с ними.
ПОЛКУ СТОИТ ЗАДАЧА ПРИКРЫВАТЬ ВОЙСКА НА ПОЛЕ БОЯ В
РАЙОНЕ ЯССЫ – КИШИНЁВ
Воздух в небе на Яссы-Кишинёвском плацдарме с каждым днём
накалялся.
Вначале
встречались
пары,
четвёрки.
Затем
подходило
подкрепление, и разворачивалась огненная карусель.
Мне приказано ввести в бой шестёрку Як-9. Я звеном и пара Савченко. В
звене со мной ведомый Г.Федосий, ведущий второй пары Морозов с Иваном
Лашиным. Только прибыли в заданный район прикрытия, как слышу, с земли
передают: «Смотрите, на подходе к вам бомбардировщики!»
«Понял!» – ответил я и тут же увидел группу «Юнкерсов» ниже нас. Подаю
команду: «Атакуем! Савченко, прикрой!»
Энергично разворачиваюсь, и со снижением на скорости атакуем сзади. Я
иду на ведущий «Юнкерс». Но навстречу нам несутся «мессеры». На
встречном курсе открываем по ним пулемётный огонь длинными очередями.
«Мессеры» не выдерживают и отходят в сторону. А мы снова бросаемся в
атаку на бомбардировщики, открываем прицельный пушечный огонь. Удача!
Мне и Морозову удалось сбить по одному Ю-87. Остальные бомбардировщики
75
сбрасывают бомбы мимо цели и уходят на запад. Мы пытаемся преследовать
их, но с земли слышу голос генерала Подгорного: «Вернитесь в зону! С запада
идёт большая группа бомбардировщиков, прикрытых истребителями».
Бросаю взгляд на приборы, горючего осталось мало, и время прикрытия
заканчивается. Но противника надо встретить и остановить. «Вас понял!» –
отвечаю я.
«Набираем высоту!» – командую я по радио. Смотрю на запад и вижу
группу «Юнкерсов», идущих ниже нас, далеко левее нашей группы. Выше
«Юнкерсов» и впереди заслон из четырёх Ме-109.
Набрав высоту, строю заход для атаки. Противник идёт спокойно, полагая,
что советских истребителей нет. Но мы сзади атакуем неожиданно для
противника, пара Савченко ударяет по «мессерам», связывая их боем. А мы в
атаке на Ю-87. И вдруг… ««Мессеры!» Сзади «мессеры»!» – передает по
радио Морозов.
Нас застали врасплох. Я увидел сзади две пары Ме-109. Мы под ударом.
Что делать? Решаю. И круто ухожу вправо вниз на крыло. Ведомый за мной.
Чувствую сильную перегрузку, скорость большая, из-под атаки «мессеров»
вышли, несёмся навстречу Ме-109. Мы парой снизу на полных оборотах, они
сверху на нас. К сожалению, мы не на равных. Примерно с 800 метров
фашисты открывают огонь, перед глазами проносятся трассы, кажется, каждая
направлена тебе в грудь. Я тоже веду огонь. Федосий не отстает, стреляет по
Ме-109. Но дела плохи – скорость падает, мотор на пределе…
И тут впереди, справа под большим углом появляется пара Як-9, которая
атакует «мессеры» и отбивает их от нас. Это пара Морозова. Освободившись
от атаки «мессеров», мы произвели сбор. Горючее было на пределе. Пора
домой на свой аэродром.
20 августа 1944 года наши войска завершали разгром немецких войск в
Яссы-Кишинёвской операции и успешно продвигались вперёд. Наша авиация с
трудом успевала менять аэродромы базирования. Только в течение августа
месяца наш полк перебазировался четыре или пять раз на новые полевые
аэродромы Румынии с тем, чтобы не отстать от своих наземных войск. В этот
76
период мы вылетали группами на прикрытие своих войск на поле боя,
сопровождали штурмовики на штурмовку аэродромов и скопления живой силы
и техники противника.
Сегодня, 28 августа 1944 года, наш полк перебазировался на аэродром
Мезе-Берень. Это на границе с Венгрией. Лётное поле расположено совсем
рядом с деревней. Меня вызвали на КП полка. Майор Равикович, который
временно исполнял должность заместителя командира полка, поставил задачу
на сопровождение двенадцати Ил-2, следующих на штурмовку аэродрома
Дебрецен, восьмёркой Як-9.
Ведущим группы «Яков» шёл майор Равикович. Майор Равикович в нашей
авиадивизии недавно, родом он из Москвы, грамотный лётчик, начитанный.
Много знал историй из жизни, рассказов и анекдотов, умел увлекать людей. Он
был высокий, уже немолодой, черноволосый, но с седыми висками. Я парой с
Гришей Федосием в его звене прикрытия идём непосредственно над Ил-2.
Второе звено ведет Савченко.
На подходе к цели по нам бешено заработали зенитки, но штурмовики, не
обращая на них внимания, заходят по стоянкам самолётов Ю-88 и другим
объектам аэродрома, сбрасывают бомбы, выпускают реактивные снаряды.
Потом становятся вокруг и один за другим на пикировании расстреливают из
пушек и пулемётов фашистов. На аэродроме взрываются бомбы, реактивные
снаряды, с земли высоко в небо поднимаются дым и пыль. Мы звеном
Равиковича, вытянувшись, также штурмуем вместе с
«Илами», а звено
В. Савченко выше над нами, ходит по кругу штурмовиков вытянутыми парами.
И тут слышу голос Савченко: «Вижу две группы «мессеров»!»
Равикович, бросив штурмовать, спешит своим звеном перехватить
Ме-109. А «мессеры» парами и по одному пытаются прорваться и атаковать
наши Ил-2. Звено Савченко вступает в бой. Образовалось несколько
отдельных схваток-боёв выше круга Ил-2.
Пара Равиковича ведёт бой против пары Ме-109. Я веду бой с другой
группой «мессеров». И тут меня словно кольнуло что-то, смотрю в сторону и
сразу вижу ещё пару Ме-109, атакующих сверху справа, и дымную трассу по
77
самолёту Равиковича. Всё произошло в доли секунды, самолёт Равиковича
качнулся, показалась полоса чёрного дыма, и он резко пошёл к земле.
Рассматривать не было времени. Я рванулся за «мессером» и, прицелившись,
дал длинную очередь. Задымив, Ме-109 стал падать к земле, но тут же я
получил очередь по своему самолёту. Самолёт закачался, тяга двигателя
резко упала, и я со снижением вышел из боя. Посадку произвёл на своей
территории в районе Плояшти. Самолёт посадил на «живот» в поле. Связи с
аэродромом не было, договорился с сельской управой, чтобы присматривали
за самолётом, решив добираться до аэродрома на попутках и пешком.
Здесь я должен сделать отступление и написать о своих сердечных делах.
Я уже довольно долго шёл, добираясь на свой аэродром. Прошёл небольшой
населенный пункт, вышел на развилку дорог у деревни и тут увидел наш
контрольно-пропускной пункт. Сразу мелькнула надежда, что тут мне могут
помочь добраться к себе на машине.
Подойдя к КПП, я увидел двух девушек, одетых в военную форму. Одна из
них чем-то выделялась, чувствовалось, что она старшая. Была она статная, с
красивой фигурой, с серо-голубыми глазами, немного вздёрнутый носик, но это
ещё больше ей шло. Я остановился и всё время смотрел на неё и молчал, чтото нашло на меня. Стою и не знаю, что надо мне говорить. Потом, придя в
себя, я уже бодро попросил помочь мне добраться к себе на аэродром МезеБерень.
С этой встречи все и началось. Она мне очень понравилась. Разговор
завязался сам собой, она, наверное, тоже почувствовала, что нравится мне, но
сколько таких, как я, проходит мимо них? А мне тогда хотелось, чтобы я ей
понравился.
Долго я тогда был на этом перекрёстке, ждал машину попутную, да и
покидать это место не хотелось. Но кончилось тем, что она помогла мне сесть
на попутную машину, и мы обменялись полевыми почтами. Скажу откровенно,
были у меня девушки, но такой, как она, не было. Звали её, как она сказала
мне, Лина, а фамилия её Дерюгина.
78
Война ещё шла, на все письма она мне ответила всего один раз. И только
после войны мы встретились снова в Болгарии в Софии, где мы и поженились
23 октября 1945 года. И сейчас живём в согласии, дружно. Скоро будет
сороковая годовщина нашей семейной жизни. У нас дочь Лариса и сын
Николай, имеем трёх внучек. У Ларисы две дочки: Наташе 14 лет и Анюте 2
года, а у Коли дочь Лена, которой 6 лет. (Примечание. Написано в 1984 году)
А жизнь у моей супруги Елены Фёдоровны была, не из легких. Родилась
она в мае 1925 года в городе Ставрополь, в культурной семье. Отец её был
ветеринарным врачом, а мать – модисткой-белошвейкой. После революции
отец с семьёй, имея трёх дочерей, переехал в Ессентуки, где они снимали
частную комнату. Время было тяжёлое, свирепствовал голод. Трудно им
пришлось, а когда Лене было всего около пяти лет, отец её скоропостижно
скончался. К тому же, ещё во время похорон отца, их комнату обворовали
воры. Мать Лены, оставшись без мужа и средств к существованию, не
выдержала такого удара, и с нервным потрясением и потерей сознания была
помещена в больницу, где лечилась более года с перерывами.
Лена в возрасте 5 лет с младшими сестрёнками остались без родителей,
сиротами. И только кто-то из сердобольных соседей доставил их в комнату
милиции, а затем их определили в детский дом. Сначала были все три
сестрёнки вместе, но позже младших сестрёнок Лены кто-то удочерил. И с тех
пор она о своих сестрёнках ничего не знает, хотя не раз пыталась их найти.
Из Ессентуков детский дом перевели сначала в город Георгиевск, потом в
Ставрополь, где она закончила свое воспитание, получив образование семь
классов музыкальной школы по классу фортепиано. А по окончании школы,
работала лаборантом на экспериментальном консервном заводе в Ессентуках.
Началась Великая Отечественная война. И вот в феврале 1942 года она
на трудовом фронте. А в октябре 1942 года, будучи несовершеннолетней,
когда ей было всего 17 лет, она ушла добровольно на фронт.
И только после окончания войны она нашла свою мать Степаниду
Афанасьевну, а она свою дочь и, при этом, не одну её, а со мной, её мужем и
79
внучкой Ларисой, нашей дочкой. После этого мы больше не расставались,
жили вместе и очень дружно жили, в согласии.
Стоит отметить, что характер моей супруги Елены Фёдоровны был, да и
сейчас – особенный. Она никогда не унывает, жизнерадостна, не жалуется на
судьбу и болезни, как бы трудно ей не было.
В начале войны она была регулировщицей, службу военную проходила на
прифронтовом контрольно-пропускном пункте КПП №37 действующей армии.
У неё была в характере какая-то неженская смелость, собранность,
находчивость. Она всегда стремилась быть там, где труднее и опаснее. Елена
Фёдоровна была участницей боёв на Северном Кавказе, в Молдавии, на
Украине, а далее в Румынии и Болгарии. Она награждена медалью «За
Боевые Заслуги» и рядом других медалей.
Меня поражает до сих пор её
исключительно хорошая память,
сообразительность, общительность, умение молчать, когда это требуется,
держать себя в руках в любых обстоятельствах. Довольно быстро все эти
качества были замечены, и ей начали давать особые поручения из
контрольных органов. Потом она стала сотрудником контрразведки, работала
в отделе контрразведки «Смерш».
Работа у нее была тяжёлая, она стала выполнять сложные задания на
фронте, зачастую опасные. Приходилось переносить тяжёлые лишения при
выполнении служебного долга в любую погоду, днём и ночью, в непогоду,
холод и слякоть. Неоднократно она при выполнении служебного долга
бесстрашно задерживала опасных преступников, а один раз задержала особо
опасного преступника шпиона-диверсанта и передала его а органы нашей
разведки,
за
что
ей
была
объявлена
благодарность
Верховного
Главнокомандующего.
Много сил и здоровья отдала Елена Фёдоровна, моя супруга, на фронте за
то, чтобы был мир на земле. Сейчас она инвалид Отечественной войны
II группы. А тогда нам всем, лет 25-30 назад, казалось, что всем на свете ясны
нелепость и безумие войн на земле, верилось, что все это пройденный этап, и
войн больше не будет никогда на планете. Но, к сожалению, в мире сейчас
80
неспокойно. США и НАТО раздувают гонку вооружения. Их курс на достижение
военного превосходства над СССР. А это очень опасный курс.
Через несколько дней мой самолёт был доставлен на аэродром. Сейчас
он отремонтирован и готов к полётам. Я произвёл облёт самолёта в воздухе
над аэродромом и был удовлетворён его работой. По графику вылетов на
прикрытие мне предстояло произвести третий полёт. День давно перевалил на
вторую половину. Чувствовалось, что сегодня лётчики устали. И вот мы снова
произвели взлёт в зону прикрытия боевых порядков наших войск на поле боя.
Я с ведомым Г. Федосием, Серёжа Коновалов с ведомым в моём звене и пара
Д. Меньшикова и И. Ляшин над нами в группе прикрытия.
В зоне барражирования была неровная облачность на высотах 200-1500
метров. Пока противника нет в воздухе.
И вдруг по радию голос с земли: «В ваш район приближается большая
группа самолётов противника!» Всё внимание на запад, но пока ничего не
видим. Прошло, кажется, немало тревожных минут, а может, и секунд
ожидания, и, наконец, мы увидели сначала четвёрку «мессеров», а затем
девятку «Юнкерсов». Мы как раз шли группой на встречных курсах. Но атака
на встречных скоротечна и мало эффективна, а повторная атака будет
запоздалой, и Ю-87 смогут отбомбиться по нашим войскам. Решаю,
закладываю крутой разворот со снижением и ищу сзади ведомого, ведь резкий
произвёл разворот. Но что это? Сзади у меня в хвосте не напарник мой, а
«мессер» с желтым коком (носом). Я оцепенел, понимая, чем это может
закончиться. И эта мысль пронзила меня. Секунды кажутся часами. Только
обострённое
чувство
опасности
и
опыт
подсказывают
мне
почти
подсознательно правильный манёвр.
Упреждая очередь фашиста, резко бросаю свой «Як» в глубокий крен и тут
же даю ногу от себя, и самолёт мой мгновенно проваливается вниз. «Мессер»
проскакивает мимо, и тут подоспевшая пара Коновалова, атакует сзади Ме-109
и метким огнём сбивает его.
Вывожу самолёт из пикирования и боевым разворотом направляюсь к
бомбардировщикам, а ведомый догнал меня и идёт рядом.
81
Пара Меньшикова уже ведет бой с «мессерами». Мы звеном, прорываясь
через истребители, врезаемся в строй Ю-87, поливая их огнём из пушек и
пулемётов. Немцы не выдерживают нашей атаки, и некоторые Ю-87 переходят
в пикирование, а другие с разворотом уходят на запад. Бой ещё не закончился,
как появилось новое звено Ме-109, растянутое парами, а за ними группа Ю-87.
Увидев это, передаю по радио: «Вижу группу фашистов, идём в атаку!»
И в это время слышу: «Держитесь, иду на помощь!»
Это эскадрилья Литвиненко шла нам на смену. И как раз своевременно, в
самые трудные минуты боя, когда горючего и снарядов осталось мало, а силы
противника превосходили.
Передаю Володе: «Атакуй Ю-87, я атакую «мессеры»!»
Сближаемся с группой Ме-109 на встречно-пересекающихся курсах. Они
ведут по нам огонь, мы тоже отвечаем очередями огня. Проходит мгновение, и
наши «Яки» и «мессеры», словно по команде, разворачиваются на 180
градусов и закручиваются в одну «карусель». Совсем рядом с нами
проносится восьмёрка «Яков» Литвиненко и сходу набрасывается на
подошедшие «Юнкерсы» Ю-87.
Группа «мессеров» пытается подобраться к эскадрилье Литвиненко, чтобы
защитить свои «Юнкерсы», но они связаны боем с нами и не могут оказать
помощи
бомбардировщикам.
Через
некоторое
время
бой
закончился.
Бомбардировщики обращены в бегство, за ними последовали и Ме-109.
Мы группой возвращаемся на свой аэродром. Д, Меньшиков один,
пристроился к звену. Его ведомый Иван Ляксин подбит и вышел из боя. Летим
к себе на аэродром, все молчат, ребята сильно устали. После посадки, к
нашей радости, узнали, что Иван Ляксин жив, сел дома, самолёт получил
много пробоин, в том числе пробиты две лопасти винта. В этом бою были
сбиты два Ю-87 и два Ме-109.
Боевые вылеты продолжаются, но авиация противника была почти
полностью парализована. В воздухе можно было теперь увидеть лишь
небольшие группы фашистских самолётов, которые стали бояться нас и
избегали встреч и воздушных боёв с нами. Мы перелетели на аэродромы
82
Венгрии: сначала на аэродром Гальде-Дежес, потом – Кечкемет, Хатван, а
затем перелетели в Австрию.
Отечественную войну закончил в Австрии, под Веной, в районе Брно, на
полевом аэродроме Кухыня. Сообщение об окончании войны застало меня в
воздухе, я должен был лететь на задание звеном и только отошёл от
аэродрома, как по радио слышу восторженный крик: «Конец войне! Производи
посадку! Поздравляем!»
Перед посадкой попросил разрешения дать салют над аэродромом с
набором высоты из всех точек. После разрешения, звеном дали залп из всех
стволов, и произвели посадку парами. Радости не было предела.
Мы знаем, что победа нам досталась нелегко, мы потеряли лучших своих
товарищей, лётчики наши дрались храбро, самоотверженно. Мы били
фашистов малыми группами и побеждали. Мы, лётчики, совершили большое
количество вылетов на фронт. Но как работали механики и техники – наши
боевые товарищи! Труд их в деле разгрома врага был героический. Они
выпускали нас в воздух, встречали, готовили самолёты к повторному вылету.
Оставаясь на земле, они всем сердцем были участниками каждого вылета на
боевое задание. Нередко мы приходили на аэродром с большим количеством
пробоин и повреждений на «Яках», и они ремонтировали их в полевых
условиях, в любую погоду, восстанавливая полностью и без единого ропота и
жалоб.
Много лет прошло с того дня, как закончилась война. Народ залечил раны
на земле, восстановлены и заново построены многие города и сёла,
разрушенные фашистами. Мы привыкли к миру, и как это прекрасно – жить в
спокойной жизни и уверенности в завтрашнем дне. А сколько жизней отдано за
это прекрасное, сколько крови пролито, сколько горя выстрадано в каждой
советской семье. Погибло большое количество моих друзей, товарищей по
оружию, лётчиков в полках дивизии, где я служил. Не раз мог погибнуть и я.
Не дожили до радостного дня Победы, погибли в воздушных боях боевые
лётчики: герой Советского Союза, штурман полка, майор Юдин; заместитель
командира полка, майор Равикович; заместитель командира авиаэскадрильи,
83
старший лейтенант Рудь; лётчики Гаврилин, Табаков, Байкалук, Пьянков Женя,
Лисогор, Боря Меринов, Ефименко; командир звена, лейтенант Леонов и
многие другие верные мои товарищи. Светлая память о них должна жить
вечно в наших сердцах.
Сейчас, в наше время, надо всегда помнить, что для человечества,
главное, это не допустить войны. Страшное это дело – война.
Как ни тяжела была Отечественная война, наш народ сумел выстоять и
победить врага. А сейчас военная техника, запасы атомных и прочих средств
уничтожения людей так велики, что это грозит всемирной катастрофой,
гибелью жизни на земле. И чтобы это не произошло, нужно, не откладывая на
завтра, действовать активно и решительно всем мирным людям на земле уже
сегодня.
ОСНОВНЫЕ ПЕРИОДЫ УЧЁБЫ И СЛУЖБЫ В СОВЕТСКОЙ АРМИИ
1939 г. – г. Хабаровск, курсант аэроклуба, самолёты У-2 (ПО-2);
1940г. – сентябрь 1941г. – г. Бирма, авиашкола, курсант, самолёты У-2,
УТ-2, УТИ-4, И-16;
Сентябрь 1941г. – май 1942г. – аэродром Абакан, переучивание на
самолёты ЛаГГ-3, затем на Як-7;
Май 1942г. – октябрь 1942г. – аэродром Толмачево, запасный авиаполк,
старший лётчик (6-й иап: командир полка – майор Лукелий, командир
эскадрильи – лейтенант Кибалов);
Участие в боевых действиях на фронтах: Воронежском, Степном, 2-ом
Украинском:
С октября 1942г. – аэродром Клин, 6-й истребительный авиаполк, старший
лётчик 2-й авиаэскадрильи;
Февраль 1943 г. – аэродром Уразово, перебазирование лётным эшелоном
6-го иап;
Май 1943 г. – переведён в 183-й иап, командир звена, затем заместитель
командира эскадрильи;
84
Май 1944 г. – назначен помощником командира 427-го иап (151-го гиап) по
воздушно-стрелковой службе;
Май 1947г. – помощник командира 150-го гиап;
1952г. – 1955г. – г. Монино, учёба в Военно-воздушной академии, Высший
командный факультет;
1956г. – 1957г. – г. Одесса, заместитель командира полка по лётной
подготовке;
1957г. – 1960г. – аэродром Сарата, командир 157-го гиап (19-го гиад 48-ой
ВА);
1960г. – 1965г. – г. Будапешт (Венгрия), начальник отдела штаба авиации
ЮГВ;
1965г. – 1974г. – г. Ленинград, начальник отдела, заместитель начальника
штаба 76 ВА ЛенВО;
С конца 1974 г. – пенсионер МО.
За период Великой Отечественной войны провёл около 200 боевых
вылетов и около 70 воздушных боёв. Сбил лично 14 фашистских самолётов и
3 самолёта в групповом бою.
Сбитые, подтверждённые архивными документами, самолёты фашистов
(всего 15, из них 14 – лично, 1 – в группе):
1-й 29.09.43: Ю-87 – Бородаевка;
2-й 04.10.43: Ю-87 – Мишурин Рог;
3-й 08.10.43: Ю-87 – Калужино;
4-й 01.10.43: Ме-109 – Калужино;
5-й 11.10.43: Фв-189 – юго-западнее Пушкаревки (в группе);
6-й 17.01.44: Фв-190 – Веселовка;
7-й 24.01.44: Фв-189 – южнее Васильевки;
8-й 29.01.44: Ю-87 – северо-восточнее Турни;
9-й 29.01.44: Ю-87 – восточнее Липянки;
10-й 01.02.44: Ю-87 – юго-восточнее Капустино;
11-й 01.06.44: Ме-109 – южнее Вуптуру;
85
12-й 08.12.44: Фв-190 – Кивеле-Ице;
13-й 11.12.44: Ме-109 – Мантор-Вашор;
14-й 13.12.44: Ме-109 – восточнее Цинкоты;
15-й 23.12.44: Хш-129 – юго-восточнее Батоце.
Было присвоено воинское звание:
старший сержант – май 1942 года;
лейтенант – август 1943 года;
старший лейтенант – декабрь 1943 года;
капитан – ноябрь 1945 года;
майор – июнь 1950 года;
подполковник – ноябрь 1953 года;
полковник – июль 1958 года.
Имею Правительственные награды:
три ордена «Боевого Красного Знамени»;
орден «Отечественной войны II-ой степени»;
орден «Красной Звезды»;
две медали «За боевые заслуги»;
медаль «За взятие Будапешта»;
медаль «За взятие Вены»;
медаль «За победу над Германией»
и другие медали.
86