Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ И О. БАЛЬЗАК: ДИАЛОГ МИРОВОЗЗРЕНИЙ

Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 17 (271).
Филология. Искусствоведение. Вып. 66. С. 113–116.
С. Ю. Сафонова
Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ И О. БАЛЬЗАК: ДИАЛОГ МИРОВОЗЗРЕНИЙ
В статье творчество Достоевского предстает в его многообразных связях с художественным миром Бальзака. Анализируются факты, подтверждающие интерес Достоевского к личности и творчеству Бальзака, прослеживаются точки притяжения и отталкивания. Восхищаясь
и признавая талант Бальзака, Достоевский в силу своего собственного восприятия действительности, своей «художественной вселенной» с ее эстетическими и этическими законами часто полемизирует с Бальзаком, поднимаясь над европейским реализмом XIX века.
Ключевые слова: литературное влияние, реминисценция, художественный метод, художественный мир.
Русская литература достигла высшей точки
своего развития, снискавшей ей мировое признание, во второй половине XIX века. Имея
самобытную литературную традицию, которая
восходит к древнерусской литературе, русская
литература начала подражать западноевропейской литературной традиции, впитав в себя все
лучшее, что было в европейских образцах. Несмелые заимствования вскоре сменились оригинальными произведениями. Достигнув определенного уровня, русская литература в свою
очередь начала обогащать другие литературы
[3. С. 255], и открытия русских писателей стали достоянием мировой литературы.
Такой переход от роли ученика к роли наставника стал возможен для русской литературы благодаря тому самому качеству, которое
Ф. М. Достоевский называл «всечеловечностью» как «способностью всемирной отзывчивости и полнейшего перевоплощения в гений
чужих наций, перевоплощения почти совершенного…» [5. Т. 26. С. 129]. Говоря словами
Достоевского, речь идет не о заимствовании
чужих идей, а о способности «пережить и выстрадать самостоятельно, точь-в-точь как те,
там – на Западе, для которых это было свое
родное» [5. Т. 26. С. 129].
Интерес Достоевского к западной литературе известен из многочисленных источников:
писем, дневников и, конечно, творчества писателя. Достоевский-читатель не менее интересен
для исследования, чем Достоевский-писатель.
Эта тенденция в изучении творчества Достоевского отмечена в заглавии статьи А. Л. Бема
«Достоевский – гениальный читатель». Однако Бем категорично утверждал, что изучение
влияния зарубежной литературы на творчество
Достоевского немного может привнести в осмысление его произведений: «Пусть множат-
ся работы об отражениях в творчестве Достоевского тех или иных западных влияний, они
только подтвердят положение об его огромной
начитанности, большой восприимчивости к
чужому художественному творчеству, но, за
редкими исключениями, они ничего не прибавят к нашему пониманию самой сути его
творчества» [1. С. 35]. С этим утверждением
можно поспорить. Бем обращает внимание на
огромную начитанность писателя и большую
восприимчивость к чужому художественному
творчеству, однако как будто не придает этому должного значения. Действительно, трудно
вообразить, что Достоевский, обладая такими
качествами, мог не воспринять и не «освоить»
впечатлившее его произведение, а затем не отразить в своем собственном творчестве.
Достоевский был страстным читателем,
о чем осталось достаточно свидетельств.
«Я страшно читаю, и чтение странно действует на меня. Что-нибудь, давно перечитанное,
прочитаю вновь и как будто напрягусь новыми
силами, вникаю во всё, отчетливо понимаю и
сам извлекаю умение создавать», – писал Достоевский своему брату Михаилу в марте 1845
года [5. Т. 27. С. 48]. Среди писателей, которых
Достоевский на протяжении всей жизни перечитывал, о чьих героях «говорил как о близких
друзьях» [4. С. 90], можно назвать Шиллера,
Гете, Гофмана, Диккенса, Вальтер Скотта,
Гюго и Бальзака.
Бальзак – один из любимейших писателей
Достоевского с юных лет. С ним Достоевского
связывает большее, чем просто влияние французского писателя на своего русского современника. Прочитав Бальзака впервые, Достоевский в течение всего своего литературного
пути находился под впечатлением поразивших
его открытий великого французского рома-
114
ниста в разгадке «тайны человека», чувствуя
«вселенское» в его героях.
В молодости с именем Бальзака Достоевский связывал грандиозные масштабы авторской фантазии [8. С. 365]. В письме к брату
М. М. Достоевскому от 9 августа 1838 года он
извещает, что им прочитан «почти весь Бальзак» и добавляет в скобках: «(Бальзак велик!
Его характеры – произведения ума вселенной!
Не дух времени, но целые тысячелетия приготовили бореньем своим такую развязку в душе
человека)» [5. Т. 27. С. 12]. А в конце жизни,
буквально за месяц до смерти Достоевский,
по свидетельству Л. И. Веселитской (будущей
писательницы В. Микулич), так же «восхищался Бальзаком» и ставил его неизмеримо выше
модного тогда Золя. Когда же писателя спросили, кого он выше ставит – себя или Бальзака? – Достоевский, «подумав секунду», ответил: «Каждый из нас дорог только в той мере, в
какой он принёс в литературу что-нибудь своё,
что-нибудь оригинальное. В этом всё. А сравнивать нас я не могу. Думаю, что у каждого
есть свои заслуги…» [7. С. 155].
Можно сказать, что именно проза Бальзака стала для молодого Достоевского первым
опытом пробы стиля и школой художественного мастерства. Литературные отношения
писателей начались с того, что в 1844 году Достоевский перевел роман Бальзака «Евгения
Гранде», а закончились в 1880 году «Речью о
Пушкине». Перевод романа «Евгения Гранде», напечатанный в малоизвестном журнале
«Репертуар и Пантеон» (причем без указания
имени переводчика), стал первой публикацией
начинающего литератора. Достоевскому было
тогда 22 года. Зимой 1843-го он только окончил Инженерное училище и потому с восторгом принялся за перевод романа любимого писателя, а уже через две недели в письме брату
Михаилу сообщил: «… на праздниках я перевел «Евгению Grandet» Бальзака (чудо! чудо!).
Перевод бесподобный» [5. Т. 28. С. 86].
Перевод Достоевского анализируется в статье А. Лешневской «Три «Гранде». Автор статьи отмечает, что перевод не только выполнен
профессионально, но и передал художественное своеобразие и дух произведения Бальзака.
В «Евгении Гранде» Достоевского нет типичных для переводных текстов изъянов: не порусски звучащих фраз, засилья иностранных
слов, калек. Лешневская подчеркивает, что
«текст поражает цельностью и стилистической
яркостью: переводчик смело и точно употре-
С. Ю. Сафонова
бляет просторечные и диалектные выражения,
высокую и устаревшую лексику» [6. С. 284].
Специфическая особенность перевода – слова
с уменьшительно-ласкательными суффиксами,
которые часто появляются на страницах его
произведений. Их источником, как отмечает
автор статьи, скорее всего, послужила переписка родителей Достоевского (например, обращение старика Гранде к дочери «mafifille»
передано «жизненочек мой» – именно так отец
Достоевского обращался к жене) [6. С. 285].
Значимым для понимания роли, сыгранной
французским писателем в формировании мировосприятия Достоевского, является тот факт,
что в конце жизни Достоевский так же высоко ценил Бальзака. Об этом свидетельствуют черновики писателя к «Речи о Пушкине».
В первоначальный вариант речи был включен
фрагмент-рассуждение об эпизоде из романа
Бальзака «Отец Горио»: «У Бальзака в одном
его романе один молодой человек, в тоске перед нравственной задачей, которую не в силах
ещё разрешить, обращается с вопросом к другу, своему товарищу, студенту, и спрашивает
его: послушай, представь себе, вот ты нищий,
у тебя ни гроша, и вдруг где-то там, в Китае,
есть дряхлый, больной мандарин, и тебе стоит
только здесь, в Париже, не сходя с места, сказать про себя: умри, мандарин, и он умрёт, но
за смерть мандарина тебе какой-то волшебник
<…> пришлёт затем миллион, и <…> никто
этого не узнает, и главное он где-то в Китае, он,
мандарин, всё равно что на луне или на Сириусе – ну что, хотел бы ты сказать: «Умри, мандарин», чтоб сейчас же получить эт<от> миллион? <…> Студент ему отвечает: <…> «Он стар,
твой мандарин? Но нет, я не хочу!» Вот решение французского студента»[5. Т. 26. С. 288].
Эти строки, в которых речь идет о разговоре
Растиньяка и его друга Бьяншона из романа
Бальзака «Отец Горио», доказывают, что Достоевский хорошо помнил этот эпизод романа
Бальзака, тематически близкий «Преступлению и наказанию».
В последний момент перед произнесением
«Пушкинской речи» Достоевский почему-то
сократил этот фрагмент, но для нас существенно другое: очевидная связь этого значительного для Достоевского бальзаковского эпизода с
проблематикой романов «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы».
То, что Бальзак на протяжении всей жизни
Достоевского оставался его литературным «собеседником», доказывают не только бальзаков-
Ф. М. Достоевский и О. Бальзак: диалог мировоззрений
ские заимствования в произведениях русского
писателя, но и интерес к личности французского романиста, к его взгляду на мироустройство.
Важно отметить, что не только влияние образов Бальзака на Достоевского и неисчисляемые
бальзаковские парафразы и реминисценции у
Достоевского являются целью исследования,
но доказательство того, что незаурядные умы
сближаются, имеют какую-то общую точку, с
которой они смотрят на мир.
Многое действительно объединяет двух писателей. Стоит вспомнить, к примеру, интерес
обоих романистов к мысли о том, что две параллельные линии могут сойтись в бесконечности (что ужасало Стендаля, современника
Бальзака) [9. С. 552]. Было, конечно, и более
значительное сходство. Проблема «омертвения» души, утраты чистоты, совести, всего
того, что Бальзак иронично называет «иллюзиями», волновала и русского писателя, и его
французского коллегу.
Если говорить о художественном методе
писателей, Достоевского и Бальзака можно назвать психологами-экспериментаторами. Их
метод заключается в том, что они помещают человеческую душу в определенные «лабораторные» условия: они возбуждают в ней по своему
усмотрению определенные реакции, они «распластывают» ее «ножом анализа», они «освещают» ее «закоулки» и ее «бездны», допытываются всей «подноготной» правды, «приготовляют
из нее «препараты», в которых отдельные, почему-либо остановившие их внимание, волокна
душевной ткани выделены при помощи особой
окраски, и мы поражаемся их мастерством, их
искусством и всем тем, что это искусство нам
открывает» [2. С. 495]. Для романов Достоевского и Бальзака характерна значительная концентрация действия в драматических сценах, а
также связь лиц и событий, тяготеющая к драме.
Герои романов окружены двойниками, в которых, как в искривленных зеркалах, отражаются
их противоречивые характеры: тайные стремления к легкому, но нечестному пути и нравственные принципы, не дающие до конца оступиться.
Так, Растиньяка окружают честный Бьяншон,
страдающий Горио и каторжник Вотрен, а Раскольникова — Разумихин, Мармеладов и Свидригайлов. Можно сказать, что художественный метод обоих писателей был основан на экспериментах, острых конфликтах враждебных
нравов и идей, высокой напряженности мыслей
и эмоций, погружении в недра человеческого
подсознания.
115
Однако не со всем, что принимал Бальзак,
Достоевский соглашался и был готов мириться. Стоит обратить внимание на то, как переосмысляет русский романист физиологическое,
натуралистическое, сентиментальное, «готическое» у своего литературного наставника, как,
находясь, бесспорно, под чарами сюжетов, образов и тем Бальзака, Достоевский в силу своей собственной художественной «вселенной» с
ее эстетическими и этическими законами часто
полемизирует с Бальзаком.
Если говорить о мировоззрении писателей,
то, несомненно, многое разводит их в противоположенные стороны. Бальзак полагался на
возможности разума, интересовался позитивизмом и точными науками, а когда в них не
находил ответа, обращался к мистике. Он пытался изобрести теорию, способную, на его
взгляд, многое разъяснить в человеке и устройстве вселенной. Например, в романе «Луи Ламбер» создается «теория воли». Герой здесь во
многом автобиографичен в поиске своего пути,
смысла жизни. Достоевский же имел христианский, православный взгляд на мир и на место
человека в нем. В мировоззрении Достоевского вера, чувство входят в открытые противоречия со всеми теориями и логикой (стоит вспомнить развенчание теории «разумного эгоизма»
Лужина и силу безропотной веры Сони Мармеладовой).
Довольно интересно проследить, как эта
разница в мировоззрениях писателей проявилась в их художественных мирах на примере
самого «бальзаковского» романа Достоевского «Преступление и наказание». Идея о дозволенности преступить границы морали привлекла Бальзака раньше, чем Достоевского.
В романе «Отец Горио» (1834) французский
писатель поднимает проблему нравственного
падения молодого человека. Раскольников –
это двойник Растиньяка, испытывающий те
же терзания: переступить ли черту? О сходстве систем персонажей в романе Достоевского «Преступление и наказание» и романе
Бальзака «Отец Горио» не раз было написано
в критической литературе. Однако если сопоставить жизненные позиции писателей, которые лежат в основании их художественных
миров, то станет очевидно, что Бальзак с его
скептицизмом превращает «падение» своего
героя в «утрату иллюзий». Французский писатель считал неизбежным падение нравов в
современном ему обществе и не находил того,
что можно было бы противопоставить этому.
116
Тогда как в романе Достоевского присутствует высший идеал, восходящий к христианскому взгляду русского романиста на мир, который и поднимает произведения Достоевского
над реализмом западноевропейской литературы. Ставя в своем творчестве схожие вопросы
(что говорит об определенной близости мировоззрений), писатели находят разные ответы,
приводят своих героев к совершенно различным финалам.
Исследование отражения художественного мира Бальзака в творчестве Достоевского представляет собой научный интерес, так
как дает необходимые ключи к осмыслению
философии и поэтики русского писателя.
Сравнительный метод литературоведения позволяет выделить «свое и чужое» в авторском
тексте, провести анализ «диалога», возникающего между писателями, заключает в себе
один из важнейших аспектов человеческого
мышления. Сопоставляя художественные методы и законы художественных миров писателей, мы приходим к понимаю того, как Достоевский, начав с роли ученика, не просто
копирует и применяет методы Бальзака, но
многое переосмысляет, преодолевает. Восхищаясь и признавая талант Бальзака, Достоевский в силу своего собственного восприятия
действительности, своей «художественной
вселенной» с ее эстетическими и этическими
законами нередко полемизирует с Бальзаком,
поднимаясь над европейским реализмом XIX
века.
С. Ю. Сафонова
Список литературы
1. Бем, А. Л. Исследования. Письма о литературе. М. : Языки славян. культуры, 2001.
448 с.
2. Бицилли, П. М. Проблема жизни и смерти в творчестве Толстого // Лев Толстой : pro et
contra. Личность и творчество Льва Толстого в
оценке русских мыслителей и исследователей :
антология / сост. К. Г. Исупова. СПб., 2000.
С. 473–499.
3. Веселовский, А. Н. Западное влияние в
новой русской литературе. М., 1916. 417 с.
4. Достоевская, Л. Ф. Достоевский в изображении его дочери Л. Достоевской. М.; Л. :
Гос. изд-во, 1922. 106 с.
5. Достоевский, Ф. М. Собр. соч. : в 30 т.
СПб. : Наука, 1972–1991.
6. Лешневская, А. Три «Гранде»: критика романа О.деБальзака «Евгения Гранде» //
Иностр. лит. 2008. № 4. С. 283–291 .
7. Микулич, В. Встречи с писателями. Л. :
Изд-во писателей, 1929. 234 с.
8. Пекуровская, А. Страсти по Достоевскому : механизм желаний сочинителя. М. : Новое
лит. обозр., 2004. 601 с.
9. Чернова, Н. В. «Красная гостиница»
Бальзака : мотивы и реминисценции в текстах
Ф. М. Достоевского // Роман Ф. М. Достоевского «Идиот» : современное состояние изучения : сб. работ отечеств. и зарубеж. ученых /
под ред. Т. А. Касаткиной. М. : Наследие, 2001.
С. 550–558.