Иной мир в рассказ Ф. К. Сологуба «Свет и тени
advertisement
Александр Матюшкин ИНОЙ МИР В РАССКАЗЕ Ф. К. СОЛОГУБА «СВЕТ И ТЕНИ» Одним из знаковых произведений раннего русского символизма является рассказ Ф. К. Сологуба «Свет и тени», опубликованный в журнале «Северный вестник» в 1894 году. Этот маленький и, на первый взгляд, совсем непритязательный рассказ вызвал бурное восхищение З. Н. Гиппиус и быстро завоевал уважение и популярность. Опираясь на эстетику реализма и натурализма, Сологуб сумел ярко и выразительно показать специфическое символистское видение мира. В рассказе «Свет и тени» сначала ребенок Володе Ловлев, а затем и его мать, Евгения Степановна, увлекаются составлением теневых фигурок на стене с помощью рук. Увлечение это сразу принимает болезненный характер, а в финале рассказа приводит к «блаженному безумию» (266)1 героев. Философия рассказа достаточно полно проанализирована в недавно опубликованной статье Дж. Элсворта 2. По мнению Элсворта, в рассказе раскрывается непознаваемость мира, который разделен на две части, а также ложность пути, избранного героями. Ведь, стремясь познать истинный мир, скрытый за материальными объектами («стенами»), герои используют тени теней (согласно Платону, материальные объекты – это уже тени их идеальных сущностей), что в конечном итоге только уводит их от истинного познания и лишает рассудка. Однако Элсворт делает акцент исключительно на проблеме познания, рассматривая в том числе и творчество как одну из форм такового. Он умело вскрывает один из затаенных пластов рассказа, особенно важный, принимая во внимание сопоставление и противопоставление науки и искусства, которое проводили символисты3. Но открыто проблема познания в рассказе не заявляется. Не познание, а творчество, стремление воплотить в теневых фигурках свои грезы и фантазии – вот что в первую очередь привлекает героев сологубовского рассказа. «На этот раз бычачья голова очень удалась ему, – описывает Сологуб занятия Володи, – и он любовался ею и заставлял быка вытягивать шею и мычать» (255). Даже когда писатель говорит о желании мальчика осмыслить теневые фигуры (Володя «радовался, когда на белой стене появлялись очертания, которые можно было осмыслить» (258), он отсылает читателя не к философским проблемам познания, а к желанию героя «во всех этих тенях … уловить сходство с чем-нибудь» (253). Изобретение «новых фигур» (255), употребление «всей силы своей фантазии» (258) на создание сходного с реальным, но своего, родного, милого мира, – вот что в первую очередь влечет «большого мечтателя» Володю. В то же время стремление исследователя обнаружить в рассказе второй план вызвано самой поэтикой рассказа. Как справедливо отмечает Элсворт, хотя Сологуб предлагает читателю реалистически мотивированное изображение грубого и жестокого провинциального быта, в котором герои чувствуют себя неуютно, увлечение Володи «является не приобретенным, а врожденным поведением, не подлежащим истолкованию в плане реалистического действия»4 1 Здесь и далее тексты Ф. К. Сологуба цитируются по изданию: Сологуб Ф. К. Тяжелые сны / Сост., подгот. текста, вступ. ст., коммент. М. Павловой. Л.: Худож. лит., 1990. 2 Элсворт Дж. О философском осмыслении рассказа Ф. Сологуба «Свет и тени» // Русская литература. 2000. № 2. С. 135–138. 3 См., напр., такие манифесты символизма, как «Искусство наших дней» Сологуба и «Ключи тайн» В. Я. Брюсова. 4 Элсворт Дж. Указ. соч. С. 136. Эта идея получает развитие в статье М. М. Павловой 5. Согласно исследователю, Сологуб дает натуралистическое объяснение увлечению своих героев. Евгения Степановна подозревает в поведении мальчика признаки вырождения, наследственной патологии. Нам сообщается, что отец Володи умер в раннем возрасте от алкоголизма. Павлова отмечает черты патологии и во внешности мальчика. Толчком же к развитию заболевания, очевидно, послужила осенняя депрессия, отчетливо обозначенная в рассказе. «Признаки психического расстройства Володи воспроизведены Сологубом почти с медицинской точностью», – считает исследователь6. На мой взгляд, мы имеем дело сразу с несколькими взаимодополняющими мотивировками, ни одну из которых нельзя игнорировать. При всей ясности и продуктивности концепции Павловой в ней никак не объясняется сумасшествие Евгении Степановны7. Между тем, всячески стесняя свободу мальчика, она и сама «несколько боязливо смотрела на мир» (254), и своим воспитанием она только пыталась приучить Володю к условиям жизни: «Ну полно, ведь я знаю, ты все сделаешь, что надо», – успокаивает она мальчика, застав его врасплох (254). Первоначальное заглавие рассказа было «Тени», оно акцентировало внимание на главном событии и на главном символе. Традиционно тень считается таинственным звеном между земным и мистическим иным миром8. «…С той же легкостью, с какой дети незамутненно созерцают жизнь, они уходят в инобытие, в созерцание ее изнанки – теней, ибо обе эти стихии им одинаково близки. Володя, герой рассказа “Свет и тени”, оказывается зачарован как раз инобытийным миром» 9, – пишет С. Н. Бройтман. Мир, который открывают Володе и его маме тени, отчетливо противопоставлен миру действительности и именно через это противопоставление раскрывается его привлекательность. Двойственность мирозданья подчеркивает и окончательный вариант заглавия – «Свет и тени». Мир действительности в рассказе – это мир долга и обязанности, где не позволено быть собой, где все регламентировано, однако вознаграждением за соблюдение правил являются скука и уныние. «Прилежность» Володи базируется только на его убеждении, «что это очень важно, что от этого зависит вся его судьба» (252). Ни школьные занятия, ни подготовка уроков дома не вызывают у Володи 5 Не могу не привести великолепную интерпретацию этого исследователя, очень полно вскрывающего весь реалистический и натуралистический потенциал рассказа: «Рассказ повествует о тяжелом психическом расстройстве гимназиста Володи. Впечатлительный, нервный, болезненный ребенок (автор многократно указывает на бледность его лица) страдает от отсутствия свободы – мама контролирует каждый его шаг. Случайно прочтенная Володей брошюра – пособие для игры в тени на освещенной стене – становится для него источником неконтролируемых эмоций. Сопротивление мамы, неожиданно открывшей тайную забаву сына, способствовало возникновению у мальчика параноидального бреда. Володя сходит с ума, вслед за ним лишается рассудка его мать, также увлеченная “тенями”». (Павлова М. М. Преодолевающий золаизм, или русское отражение французского символизма: (Ранняя проза Ф. Сологуба в свете «экспериментального метода») // Русская литература. 2002. № 1. С. 218.) 6 Там же. 7 В своей более ранней работе Павлова отмечала, что, указывая на вдовство матери Володи, Сологуб имел в виду не только ее физическое или психологическое, но и «метафизическое одиночество, оставленность Отцом Небесным – синоним слепоты и безумия», из-за которых «герои не могут выбрать между светом и тенью, истинным бытием и мнимым, добром и злом». (Павлова М. М. Между светом и тенью // Сологуб Ф. К. Тяжелые сны. Л.: Худож. лит., 1990. С. 13.) 8 Вот одна из распространенных трактовок: «…С точки зрения символики это не только признаки загораживаемого света, но и темные сущности, имеющие собственную природу. Это – таинственные двойники человека, понимаемые часто как изображения его души (в некоторых языках изображение, душа и тень обозначаются одним и тем же словом)». (Биндерманн Г. Энциклопедия символов. М.: Республика, 1996. С. 265.) 9 Бройтман С. Н. Федор Сологуб // Русская литература рубежа веков (1890-е — начало 1920-х годов): В 2 кн. / ИМЛИ РАН. М.: Наследие, 2001. С. 900. энтузиазма, он через силу делает это «скучное для него дело» и даже начинает зевать «от скуки и досады» (252). Отношение к школьным занятиям формируют и «недовольные» учителя, чье «дурное настроение» (252) сообщается Володе. И попытки Евгении Степановны создать мальчику необходимые для учебы условия лишь частично помогают мальчику, – он старается учиться, чтобы не огорчать маму, и тем самым снова попадает в зависимость от долга и принуждения. Именно в один из моментов «скуки и досады» (288) Володя и обнаруживает в своем кармане книжку, описывающую, как складывать теневые фигурки. Мир теней, напротив, дает героям безграничную свободу, позволяет им разнообразно проявить себя. Герои рассказа, неудовлетворенные и нереализованные в мире действительности, неожиданно для себя получают возможность сотворить новую действительность. Эту возможность им дают тени, которые послушно копируют привычные и создают сказочные силуэты. Характерен событийный ряд, связанный с миром действительности – это учеба в гимназии и дома, обеды и чаепития, – однообразие и неподвижность. В то же время главные герои теневого мира – странник, пешеход, прохожий, путницы – все время куда-то бредут, что-то ищут. Володе кажется, что фигуры на стене ведут с ним «занятные беседы» (255), тогда как в обыденной жизни герой одинок. Творчество теней вызывает у мальчика «прилив радости и одушевления» (256), которых ему не хватает в мире, построенном на долге и необходимости. Неудивительно поэтому, что Володе трудно исполнить обещание не думать о тенях, желание делать тени частенько приходит к нему даже «среди какого-нибудь интересного урока» (255). Таинственный мир теней манит к себе мальчика, заставляя его забыть обо всем на свете. Сологуб подчеркивает иномирный характер теней. Когда во время урока Володя увлекается наблюдениями за их жизнью, то приобретает «нездешний вид» (259). Увлечение мальчика тенями постепенно уводит его из мира действительности, который становится тотально враждебным (264), хотя мы знаем, что причина этой враждебности – в самом Володе: сначала он не выучил урока и не слушал учителя (259), а потом сам приписывает городовому, служанке, и даже вороне и собаке враждебные чувства. «Городовой посмотрел на Володю враждебно. Ворона на низкой крыше пророчила Володе печаль. Но печаль была уже в его сердце» – комментирует состояние своего героя автор. И «собачонка с облезлой шерстью», и «уличные мальчишки» хотят, как кажется Володе, осмеять его и обидеть. Он же чувствует себя перед ними беззащитным, потому что тени поселили в него боязнь перед окружающим миром (264). Болезненное увлечение истощает мальчика не не только психически, но и физически10. Однако сам мир теней тоже представлен в рассказе неоднозначно. Неслучайно Володя так стыдится его перед мамой и служанкой. Володя начинает свой творческий путь с веселой женской головки, грустного ангела и печального странника. Радость и тоска о высшем мире сопровождают его в это время. Но очень быстро мальчик замечает, что тени сопровождают его повсюду, что тени отбрасывают все предметы. Постепенно он сам оказывается во власти теней, он замечает, что его «милые, близкие и знакомые» тени окружены другими – «назойливыми и неотвязными» (261). Мальчик обнаруживает, что его власть в мире теней очень ограничена, что тени, созданные его воображением, составляют лишь малую толику этого таинственного и неподвластного рассудку мира. И если сотворенные мальчиком тени близки и понятны, то другие несут 10 мальчика. Именно этот фрагмент рассказа цитирует Павлова, иллюстрируя психическое заболевание в себе тайную угрозу11. Мы не знаем, что открывается полубезумному герою Сологуба, но догадываемся об этом по его страху. Недосказанность только усиливает впечатление. Д. Е. Максимов условно разделял писателей на две группы: художников «пути» и художников «позиции». К первой группе он относил тех, чье творчество заметно эволюционирует, чье мировоззрение меняется на протяжении жизни. Ярким примером такого типа является А. Блок. Сологуба же исследователь отнес к художникам «позиции»12. На протяжении всех известных нам периодов творчества, Сологуб пребывает, по верному замечанию В. Ходасевича, уже «сложившимся» 13. Его мировоззрение и художественный потенциал раскрываются постепенно, но именно раскрываются, а не меняются. Поэтому разные периоды творчества писателя позволяют наболее отчетливо увидеть разные грани его художественной системы, то, что в один период предстает в виде потенциала, в другой раскрывается, и наоборот. В силу этого продуктивны сопоставления произведений, написанных в разные периоды творчества и взаимно дополняющих друг друга. На мой взгляд, в качестве взаимодополняющих можно рассматривать рассказы «Свет и тени» (1894 г.) и «Мечта на камнях» (1912 г.). В автобиографическом рассказе «Мечта на камнях» Сологуб дает развернутое описание видений мальчика в близкой ситуации. Правда, здесь натуралистический этюд заменен реалистической зарисовкой из жизни двенадцатилетнего сына кухарки, мальчика по имени Гришка. Как и в большинстве рассказов о детях, мать здесь предстает деспотичной и мало вникающей в настоящие проблемы сына женщиной. Печальное положение ребенка усугубляется крайней бедностью. Неудивительно, что Гришка ищет себе спасение в мечтах. Он воображает себе волшебную страну, населенную прекрасными людьми. Но дамы этой страны, как невзначай проговаривается писатель, умели не только «смеяться, ласкать», но и «мучить», они были «прекрасные, но безжалостные» (334). И однажды воображение мальчика унесло его так далеко, что перед ним предстала, как живая, одна из обитательниц волшебной страны, «прекрасная принцесса Турандина, дочь могущественного короля этой страны, мудрого Турандоне» (335). Она весело смеялась и охотно разговаривала с мальчиком, но при этом дразнила его своими словами, и «в ее васильково-синих глазах горели недобрые огоньки, как в глазах у молодой, еще не уставшей колдовать ведьмы» (335). Посмеяться над Гришей, досадить ему хочет маленькая злая принцесса, и ее выдумка приносит свои плоды. Заканчивается рассказ выводом, который делает для себя мальчик: «Она такая же злая, как и все здешние люди. Она навела на меня страшный сон и никогда мне не проснуться от этого сна, и не вспомнить мне вовеки моего настоящего имени» (339). Мотивировка здесь двойственна, она носит реалистический и символистский характер. Герой замечтался, но странно развиваются мечты героя. Как будто они ему вовсе не принадлежат, а живут своей собственной жизнью. Как будто они всего лишь коридор в иной мир, где человек так же беспомощен и несчастен, как в земном мире. Можно, конечно, ограничиться выводом о том, что герой просто увлекся своими фантазиями, но можно воспринять изображение сочиненного им мира и буквально, 11 О возможности «эстетического спасения от жестокостей жизни» с помощью теней разные точки зрения высказали Дж. Элсворт и М. Баркер. По мнению Баркера, мир теней не защищает ни Володю, ни его маму (см.: Barker M. Reality and Escape: Sologub’s «The Wall and the Shadows» // Slavic and East European Journal. 1972. Vol. 16. № 4. P. 423). Элсворт, напротив, считатет, что в теневых образах «обезврежена» Воля (согласно философии А. Шопенгауэра), и потому герои получают удовольствие от игры в тени (Элсворт Дж. Указ. соч. С. 137). На мой взгляд, с последней позицией согласиться нельзя. 12 Максимов Д. Е. Поэзия и проза Ал. Блока. Л.: Сов. писатель, 1981. С. 10–27. 13 Ходасевич В. Ф. Сологуб // Он же. Колеблемый треножник. Л.: Сов. писатель, 1991. С. 344, 348. тогда обнажатся те законы, которые потенциально представлены в рассказе «Свет и тени». Сопоставление рассказов позволяет понять, почему тени начинают вызывать у Володи страх, и почему страх вызывают вечерние мечты мальчика (255–256). Обращает на себя внимание и та легкость, с которой герои попадают во власть иного мира. Достаточно только с ним соприкоснуться. Показателен и отказ Сологуба от натуралистических мотивировок – мальчик Гриша не сходит с ума, а всего лишь сталкивается с богатой дамой и от удара роняет в грязь дорогие господские сухари. Он остается в этом мире, но выносит для себя опыт о мире ином, прекрасном и беспощадном. Герои оказываются во власти собственных грез, и власть эта сродни безумию. Очевидна взаимосвязь теней и грез – те и другие противопоставлены действительности, вторичны по отношению к ней. Причем, символика тени преимущественно негативная, и негативный оттенок приобретают в рассказе грезы, поэтизировавшиеся в эпоху романтизма. Окончательное заглавие рассказа подчеркивает этот негативный оттенок, противопоставляя тени свету. Но света мы в рассказе не видим. Герои не способны увидеть свет, они отворачиваются от него: «Мальчик тянется руками к свету и с бьющимся сердцем следит за тенями. У него даже нет вопроса: откуда свет?» (263). Источников света в рассказе очень много, кроме осеннего солнца это лампа, лампадка, свечи, фонарь. Их роднит одна общая черта – они неярки. Ограниченность освещенного пространства многократно подчеркивается в рассказе. Солнечные лучи отделены то туманом, то дымчатой ризкой, то стенами дома. Слабые церковные свечи не способны преодолеть ни темноту образов, ни темноту высоких сводов. Сама семантика света в рассказе посологубовски необычна. Мир света подменяется миром повседневной действительности. «Скучный белый цвет», – дважды повторяет писатель, стремясь передать восприятие Володи (255). В художественной системе рассказа тьма ассоциируется со всем таинственным, включающим в себя и христианский высший мир. Ведь именно оттуда должны взирать лики святых, и именно его должны символизировать церковные своды. Но у Сологуба «высокие церковные своды темны и таинственны», «таинственно, строго смотрят темные образа» (263). В сложной системе соответствий, тщательно выстраиваемой писателем, такой эпитет, да еще и употребленный дважды, не может быть случайным. Таинственный мир смотрит на героев из темноты, и связующим звеном между «темными сводами» и огнем свечи выступают тени. И когда Евгения Степановна обращается за помощью к свету, понастоящему она видит только тени (263). И в сознании Евгении Степановны мир действительности и мир теней сливаются в одно целое: «В тоскливые минуты утра она поверяет свою душу, вспоминает свою жизнь – и видит ее пустоту, ненужность, бесцельность. Одно только бессмысленное мелькание теней, сливающихся в густеющих сумерках» (261). Противопоставление света и тени в рассказе предстает как мнимое: оба мира равнодушны к человеку, оба мира амбивалентны. Финал рассказа подчеркнуто многозначен: «лица их мирны, и грезы их ясны, – их радость безнадежно печальна, и дико радостна их печаль. В глазах их светится безумие, блаженное безумие» (266). Герои переходят в иной мир, автор же отказывается давать этому оценку, – герои погружаются в неизвестность. Итак, Сологуб в своем рассказе отдает дань и уходящему в прошлое реализму, и модному в конце XIX века натурализму. Но за внешним вполне привычным антуражем скрывается новая для литературы концепция мира. В пограничном состоянии сознания героям открывается иной мир, и в то же время столкновение с ним окончательно разрушает хрупкое равновесие, погружает в пучины безумия. Уводит человека из этого мира мечта, греза, фантазия, ненадолго дает ему утешение, а затем делает еще более несчастным14. Поначалу он кажется себе полновластным хозяином собственных фантазий, но мир фантазий является своего рода коридором в иной, таинственный и непостижимый рассудком мир, где человек еще более беспомощен, чем в повседневной действительности. Грезы героев становятся абсолютно ясными только в состоянии безумия. Герои, одержимые бытием, которого они боятся и законы которого они старательно соблюдают, легко оказываются во власти небытия – теней, становятся одержимыми небытием. В этом их ущербность, которая полностью будет преодолена, может быть, только Триродовым, главным героем романа «Творимая легенда», сумевшим соединить в своих экспериментах бытие и небытие, но не привязанным ни к тому, ни к другому. Маленький рассказ Сологуба позволяет нам наглядно вскрыть один из главных механизмов поэтики писателя – систему пересекающихся мотивов. В сюжете рассказа отчетливо выделяется несколько центральных мотивов, тесно связанных между собой, каждый из которых обнажает связь с определенной художественной и культурной традицией. Во-первых, это мотив потери рассудка, реализуемый в рассказе средствами поэтики натурализма как история болезни генетически предрасположенного к сумасшествию мальчика (что создает позитивистски детерминированную картину мира). Во-вторых, это мотив перехода в иной мир, представленный здесь в романтической традиции противопоставления скучной действительности и влекущего инобытия и одновременно, через образ «блаженного безумия», отсылающий нас к Ницше, в философии которого безумие и переход в иной мир сливались в одно целое 15. Наконец, в-третьих, это традиционный для русской литературы мотив губительной мечты, связывающий рассказ с христианской традицией. Смысл рассказа формируется через наложение этих трех основных мотивов и сопутствующих им средств выражения, противоречия между которыми и определяют самобытность художественного мира рассказа. Проявляется в этом рассказе и характерная для поэтики Сологуба амбивалентность образов. Противопоставления, заявленные в рассказе и даже вынесенные в его заглавие, при внимательном чтении развенчиваются. Так, противопоставленными оказываются безумие и ненормально устроенный мир; иллюзорный мир теней и бессмысленный, наполненный пустотой и скукой, дневной мир; наконец, губительница-мечта, уводящая героев от действительности, дает им блаженство и заменяет иллюзию необходимости иллюзией свободы. Над героями, которые никогда не видели света, опускается ночь, но во тьме пребывают и лики святых, и высокие церковные своды. Новая поэтика строится как синтез предшествующих, при этом ни одна из идеологических систем не получает в рассказе доминирующего положения, все в равной степени претендуют на авторитетность, но в конечном итоге ниспровергаются. Ни одна из представленных в рассказе (характерных для современного состояния мира) ценностей не принимается в качестве истинной ценности. Это делает героев рассказа беспомощными перед жизнью и приводит их к состоянию первоначального хаоса – безумию. 14 Анализ имени «мечта» в истории русской литературы см.: Бухаркин П. Е. Мечта в русской традиции: Историческое и трансисторическое в развитии имени // Имя – сюжет – миф. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1995. С. 178–194. 15 См.: Павлова М. М. Комментарии // Сологуб Ф. К. Тяжелые сны. Л.: Худож. лит., 1990. С. 361. Иную точку зрения высказывает Элсворт. См. : Элсворт Дж. Указ. соч. С. 136–137. Лирика Анненского, по словам Вл. Ходасевича, сосредоточилась «на ужасе перед бессмысленным кривлянием жизни и бессмысленным смрадом смерти. Это ужас двух зеркал, отражающих пустоту друг друга». (Ходасевич Вл. Колеблемый треножник. М.: Сов. Писатель, 1991. С. 458.) Эта же схема определяет и сюжет романа «Мелкий бес». Маленький рассказ Сологуба позволяет нам наглядно вскрыть один из главным механизмов поэтики писателя – систему наслоений, или соответствий. Сюжет рассказа состоит из нескольких слоев, тесно связанных между собой. Во-первых, это история болезни генетически предрасположенного к сумасшествию мальчика. Во-вторых, это традиционный для русской литературы сюжет о губительной мечте. В-третьих, это характерный для символизма и романтизма сюжет о сосуществовании двух миров. Смысл рассказа формируется через наложение этих трех сюжетных линий, противоречия между которыми и определяют самобытность художественного мира Сологуба. Три основных мотива рассказа – три его лейтмотива, переплетенных между собой. Мотивы у Сологуба не сменяют друг друга, а друг на друга накладываются. Проявляется в этом рассказе и характерная для поэтики Сологуба амбивалентность образов. Противопоставления, заявленные в рассказе и даже вынесенные в его заглавие при внимательном чтении развенчиваются. Так, противопоставленными оказываются безумие и ненормально устроенный мир, иллюзорный мир теней и бессмысленный, наполненный пустотой и скукой, дневной мир, наконец, губительница-мечта, уводящая героев от действительности, дает им блаженство и заменяет иллюзию необходимости иллюзией свободы, над героями, которые никогда не видели света, опускается ночь. Однако сам мир теней тоже представлен в рассказе неоднозначно. Неслучайно Володя так стыдится его перед мамой и служанкой16. 16 Надо отметить, что стыд перед тенями подается в рассказе как одна из главных причин сумасшествия мальчика. Он стыдится, но не может преодолеть своего влечения. Описание отношения Володи к теням напоминает описания отношения героев других рассказов к онанизму («Жало смерти» и др.). Очевиден сексуальный подтекст этого влечения.
