«Пользуясь глиной своей души…» В ноябре 2012 года

«Пользуясь глиной своей души…»
В ноябре 2012 года Харьковском театре кукол им. Афанасьева была осуществлена
постановка знакового романа Андрея Платонова «Чевенгур». Книгу опубликовали лишь
спустя полстолетия после написания, да и то за границей, ибо затрагивала она крайне
неудобные для советской действительности вопросы: а всегда ли революция – это
хорошо? Нужна ли она вообще? Какое оно – счастье? Как построить его на земле и
может ли это в принципе совершить человек – существо, безусловно, высокоразвитое,
но, увы, далеко не совершенное… Инициатором воплощения такого – если честно,
довольно трудного для восприятия материала выступила главный режиссер театра
Оксана Дмитриева. Спектакль получил восторженные отзывы критиков, но, к
сожалению, у массового зрителя особым спросом не пользуется, поэтому труппа может
себе позволить играть его крайне редко, один-два раза в сезон.
Сегодня, в свете событий последних лет в нашей стране, «Чевенгур» звучит
особенно актуально, ведь в нем идет речь о таких, теперь уже – к радости или к
сожалению – «на своей шкуре» понятных и нам вещах, как эйфория от революции, от
резких и жестоких перемен в государстве и о последствиях всех подобных процессов. Об
особенностях данного спектакля, который лично на меня произвел мощное впечатление,
принципах мы и беседовали с Оксаной Дмитриевой.
Вы сознательно шли на риск, делая не коммерческий продукт, чего в наше
непростое время почти не бывает. Чем он был оправдан?
В это время в театре шел ремонт. На сцене работать было нельзя, и я обратилась к
директору (В. В. Решетняк – Т.Б.) с предложением сделать такой материал. Он пошел на
риск и сказал: «Давай». Потому что понимал: это необходимо для того, чтобы держать на
должном уровне как актеров, так и режиссера. Конечно, мы знали, что большого спроса
этот – кстати, недешевый – спектакль иметь не будет. Но все же зритель на него приходит,
и это очень особенный зритель – думающий, он становится соучастником действия,
интеллектуально трудясь во время спектакля. Приятно, что в Харькове есть такая публика.
В зале на энергетическом уровне ощущается мощнейшая концентрация, и актеры это
чувствуют. А один молодой человек мне после спектакля даже принес стих, написанный
под впечатлением эстетики представления и специфического языка Платонова.
Вдохновлялись ли в художественном плане эстетикой постапокалипсиса?
В основе всей истории «Чевенгура» лежит христианская идея о Втором
пришествии, о спасителе, который всем людям принесет рай на земле. У нас это,
соответственно, главный герой и сама революция (в романе «Чевенгур» исследователи
зачастую находят параллели с библейскими мотивами – Т.Б.). Ведь в финале же всадники
расправляются с главными героями, «зачищают» своих – кто же они, если не Всадники
Апокалипсиса? Что касается художественной выразительности, мы пытались отобразить в
планшетных куклах, очень скрупулезно сделанных, со многими мелкими деталями,
внутренний мир героев. У всех них гипертрофированная внешность, ведь с годами наши
пороки «вылезают» и на лицо. Поэтому мы видим у кукол большие рты и уши.
Каким образом создаются метафоры – ведь в отличие от спектакля в живом
плане, в эстетике реализма, здесь все построено на них? И хотите ли вы, чтобы эти
метафоры считывались или же просто воздействовали на уровне интеллектуального
аттракциона?
Хороший спектакль – как стихи. Это набор метафор, их бесконечная цепочка. Я
ничего не выдумывала, не выдавливала из себя, просто пребывала в материале,
многократно перечитывала и изучала роман – и возникали образы. Например, в спектакле
есть летающий скелет рыбы. Что это, если не символ христианства – обглоданного,
призрачного? Конечно, каждый по-своему может понимать эту символику и находить в
ней свои смыслы. Но мы делали акценты на какие-то определенные моменты. Эта
техногенность, гипноз от техники – это то, от чего в восторге один из главных героев –
Захар Павлович – потом оборачивается всего лишь машинной бездушностью и
холодностью. Она безразлична к человеку, не имеет чувств. Захар Павлович понимает это
и разочаровывается. Наше мышление вообще очень архетипично. Поэтому неслучайно
здесь и акцент на воду, на большие по сравнению со всеми остальными куклами фигуры
Отца и Матери, которые в конце спектакля находятся высоко вверху, как бы призывая
героев на суд.
Что вы считаете красивым? Ведь в спектакле «Чевенгур» нет глянцевой,
вылизанной, барочной красоты – в нем красота жуткая, красота запаха смерти,
гнили, отчаяния, скуки, красота частушек с матерными словами. И вообще – важна
ли для искусства категория красивого? Обязательно ли спектакли должны пленять
категориями высоких эстетических достоинств?
О том, что такое красивое, судить очень сложно. Ведь часто красота есть там, где
её как бы и нет. В безобразном, в хаосе. Это просто нужно чувствовать. Здесь нет никакой
формулы. Ты просто на секунду, на миг вдруг ощущаешь какое-то, как вы сказали,
дыхание смерти. Прикосновение чего-то извне. Такая красота – это не навсегда, и зависит
только от настроения человека в данный момент, угол зрения плюс вибрация души…
Красота, которая балансирует на грани – она пронзительнее.
Большое ли значение для вас имеет литературный первоисточник или же это
лишь материал, пространство для своего творчества? А сюжет?
По-разному, в зависимости от каждого конкретного случая. Я вот совершенно не
понимаю второго состава, потому что ты делаешь что-то с конкретным актером, с
творческой личностью, а не с дрессированной обезьянкой. Мне нравится, например,
Жолдак, который умеет делать спектакль, не особо обращая внимания на сюжет. Для
этого нужен большой талант и серьёзное мастерство. К сожалению, мы не всегда можем
себе этого позволить – иначе можем потерять зрителя. Таким образом, задача художника –
на основе литературного материала создавать новое, «пользуясь глиной своей души», по
меткому выражению Андрея Платонова.